17. ГДЕ ДОЛЖНО ЕЙ
Из унизительного положения можно извлечь немало уроков, подумала Джулианна, и, быть может, ей предстоит постигать их всю оставшуюся жизнь.
Ночь стала захватывающим приключением, Джулианна даже словно бы вернулась в детство, в те дни, когда она в компании неподходящих для её звания друзей ускользала из спальни, чтобы исследовать крыши Марассона, а позже — подвалы и подземелья города. Если помнить только это, заставить себя снова чувствовать беззаботной девчонкой, она сможет и сегодня броситься в приключения и наслаждаться ими — или почти наслаждаться — до тех пор, пока подчиняются дрожащие пальцы и предательский рассудок…
Они почти ничего не взяли с собой — только флягу с джеретом, по одеялу и по ножу, пищу и воду, серебряные и золотые монеты и кое-что ещё. Элизанда сказала, что платья им не понадобятся, так чего ради тащить лишнюю тяжесть? Одежду можно будет поменять, когда представится возможность, они ведь изображали мальчиков, и платья только выдали бы их. Итак, девушки выскользнули через заднее окно. Охраны у двери не было, Джулианна особо настояла на этом. Если с востока и с запада тебя окружают друзья, а дозоры сторожат север и юг, если деревня оставлена, сказала она, защита ей не понадобится. И потом, она рассчитывает на кое-какое уединение, сказала девушка, смущённо шурша юбками. Смущение было разыграно великолепно, и её слушатели сами покраснели.
Итак, у двери стражи не было. Но на улицах — точнее, на главной улице и в нескольких переулках, составлявших эту деревушку, — все равно должны были появиться люди. И потом, отказ от охраны, вероятно, заставил элессинов выставить стражу напротив дверей и на каждом углу.
Итак, они с Элизандой вылезли из окна и упали на землю. Двигаться приходилось низко пригнувшись, почти ползком, руками нащупывая дорогу между камнями и кустами, пока впереди не показалось сухое речное русло.
На крутом берегу кустарник стал ещё гуще и колючее. Элизанда попыталась проскочить насквозь, поскользнулась, упала и покатилась по обрыву с приглушённым криком. Более практичная Джулианна села на край и скатилась вниз, как ребёнок, прижимаясь к земле и пропуская колючие кусты над собой. При этом она бесшумно смеялась, а вокруг мелькали лунные тени.
Впрочем, смех быстро сменился насторожённостью: Элизанда коснулась руки подруги и шепнула так тихо, что шёпот больше походил на дуновение ветерка:
— В овраге люди. Замри.
Джулианна замерла, но замерла от холодного ужаса, вспомнив, кто она такая: она уже не ребёнок, но девушка, дочь королевской тени, так что же может угрожать ей, чего она должна бояться? Бояться разоблачения и возвращения с позором, созданных этим неудобств и проблем — но на кону стояла жизнь её отца, если, конечно, верить джинну, а верить ему приходилось, и тут Джулианна намеревалась сделать всё возможное. Нет, тут дело было не в страхе…
Она повернулась к Элизанде и беззвучно произнесла:
— Я ничего не слышу.
Элизанда тряхнула головой, не то говоря «я тоже», не то «не важно», а может, и то и другое.
— Двое, — пробормотала она. — Сначала шли, теперь стоят.
— Стража? — не подумав, спросила Джулианна. Откуда было Элизанде знать это, да и кто ещё мог встретиться им в овраге?
Однако она всё же задала вопрос и получила ответ:
— Нет, не стражники. Я их не узнаю, они маскируются… Тише, тут ещё один, на берегу…
Она потянула Джулианну вниз, заставляя прижаться к земле в тени кустарника; тут Маррон и заметил их, заметил и снова потерял. Но люди в овраге всё же прошли немного назад и Элизанда, негромко вздохнув, поднялась им навстречу.
Один из путников оказался Раделем, а второго, по-видимому, звали Редмонд — это имя каким-то образом было связано с историей Чужеземья… впрочем, скорее всего случилось совпадение, потому что носивший это имя был стар, слаб и немощен и никоим образом не походил на героя легенды.
Подруга Джулианны и менестрель немедленно начали переругиваться — хотя их слова были настолько же обманчивы, насколько для постороннего наблюдателя были обманчивы монашеские рясы, в которые вырядились мужчины. А потом на них наткнулись стражники, наткнулись — и стали оседать, теряя сознание, не успев даже поднять тревогу. Это было работой Раделя, а потом он закричал и заставил всех бежать. А Маррон побежал в другую сторону…
Даже тогда Джулианне не хотелось бежать. Однако на кону стояло нечто большее, чем её гордость, и даже большее, чем жизнь её отца. Кем бы ни были Радель и Редмонд, они привнесли в ночное приключение некую новую деталь — чувство страшной опасности, которое наконец распознала Элизанда. Кстати, она была знакома с этими людьми достаточно хорошо, потому что честила их на все корки, не стесняясь в выражениях.
Итак, когда рука Элизанды сжала кисть Джулианны и потянула за собой, девушка побежала вслед за подругой по оврагу. Скатка из одеяла, заброшенная за спину, была нетяжела, а в крестьянской одежде было легко бежать, несмотря на то что из-под ног поднимались облачка пыли, а башмаки то и дело цеплялись за истрескавшееся дно, скрытое под слоем пыли, и потому Джулианна всё время запиналась и несколько раз чуть было не упала.
Какое-то время позади них раздавались звуки погони, но гнались не за ними. Извилистое русло уводило их все дальше от солдат, от деревни и от элессинского лагеря. Только раз Элизанда дёрнула Джулианну за руку, заставив остановиться, и шёпотом предупредила, что впереди, на краю оврага, стоят часовые. На мгновение отряд замер в полной тишине, которую нарушало только тяжёлое дыхание Джулианны. Дыхание её товарищей казалось гораздо тише, и это раздражало девушку. Тут Элизанда махнула рукой, приказывая медленно идти вперёд. Джулианна разглядела часового, который стоял на краю оврага, резко выделяясь на фоне звёзд, однако, несмотря на светлое небо, часовой не увидел их.
Миновав часового, они вновь помчались вперёд и бежали до тех пор, пока Джулианна не поняла, что больше не сможет сделать ни шагу, и не подёргала Элизанду за руку, давая ей понять, что устала. Говорить она не могла. Подруга кивнула, жестом предложила ей сесть и сама опустилась рядом с ней, ненадолго замерев. Потом она пробормотала:
— Придётся выйти из оврага, он ведёт не туда. Нам нужно севернее.
Они вскарабкались на берег оврага и обнаружили, что попали в широкую долину, окружённую высокими иссохшими холмами. Элизанда ткнула пальцем на северо-восток, заявив, что им туда, и пошла вперёд, достаточно медленно, чтобы Джулианна могла за ней поспевать.
Они обнаружили ещё одну дорогу и пересекли её.
— Надеюсь, мы вылезли на противоположном от деревни краю оврага, — пробормотала Элизанда. — Когда нас будут искать, пойдут именно по этой дороге. Но без неё нам не обойтись: это единственный безопасный путь на север. Я не верю, что ты сможешь пройти по горам пешком, да ещё в самый разгар лета.
В этих словах крылся намёк на то, что ей, Элизанде, уже приходилось переходить горы. Джулианна мельком пожалела, что мешает подруге — «извини, что связываю тебя, Элизанда», — однако тут же вспомнила, что должна подруге гораздо больше. Снисходительный тон был невеликой платой за компанию и проводника в лице Элизанды.
Кроме того, Элизанда скорее всего говорила правду. Она была опытной и умелой и наверняка могла преодолеть горы пешком; Джулианна же была уверена, что ей самой это не по силам. Она с трудом заставляла себя идти, а Элизанду вид дороги словно подхлестнул, и та пошла гораздо быстрее, почти переходя на бег там, где путь едва заметно шёл под уклон.
Но самым изматывающим во всём этом было небо. Джулианна думала о том, что оставила позади, о том, от чего бежала — о неохотном обещании и о жизни, разрушенной, повергнутой в сомнения одной только встречей с высоким юношей, укравшим её сердце, с юношей, от которого она бежала прочь, отнюдь того не желая. И ещё она гадала, куда она бежит, какая тайна может оправдать такое страшное предательство, если окажется, что джинн ошибся. А над головой Джулианны, занятой всеми этими мыслями, висело необъятное тяжёлое небо, которое давило на неё, заставляя бежать все медленнее и дышать все тяжелее. Огромное тяжёлое покрывало с холодными свечами звёзд высасывало последние силы; Джулианна не смотрела вверх, старалась не поднимать головы, но всё же чувствовала его немалый вес, давящий на плечи, не дающий сделать лишнего шага.
От холмов проку было мало. Чёрные тени, серые блестящие камни — они стояли отдельно друг от друга и не помогали Джулианне нести обрушившуюся на неё тяжесть. И Элизанда тоже не помогала. Она была умна и опытна, она умела ходить, не чувствуя тяжести неба. Она была зла, жадна, она бросила подругу, оставив ей всю тяжкую ношу…
Идти не было сил. Сейчас она сядет, опустится на землю, и пусть небо обернётся вокруг неё подобно платью, подобно упавшему шатру, пусть — главное, не придётся нести его дальше, не придётся идти за этой умной и жестокой Элизандой…
— Джулианна… Ох, прости, ты совсем измучилась, а я и не заметила. Ты права, нам надо отдохнуть. Только не здесь, давай найдём какое-нибудь укрытие, где нас не будет видно, если начнутся поиски. Вон, видишь тот холм? Дойдёшь до него? На самом деле он гораздо ближе, чем кажется, это все темнота виновата. А ты хорошо справляешься, через пару часов уже будет заря, значит, мы шли всю ночь. Ты молодец, держишься гораздо лучше, чем я ожидала. Ну, идём, заставь себя пройти ещё чуть-чуть, мы найдём между камнями место, где можно будет затаиться в тени. Вот, выпей глоток джерета, это тебе поможет. А когда доберёмся до холма, выпьем воды, да? Это будет самая вкусная вода на земле, но её придётся заработать…
И Джулианна заработала себе воду. На языке у неё застыл резкий вкус джерета, и мир снова стал таким, каким был всегда, без миражей и иллюзий. Джулианна поняла, что она всего лишь усталая девушка, которая пытается держаться во всех испытаниях и прячется от единственного человека, к которому её когда-либо влекло, от того, чей голос и облик притягивают её, словно магнитом. А небо… что ж, это было всего лишь небо, и ночь была всего лишь ночью, обычной тьмой, которая оказалась чересчур коротка. И ничего больше.
Нет, холм был вовсе не ближе, чем казалось, он был гораздо дальше, Элизанда солгала ей. Каждый шаг давался с мукой, Джулианна то и дело опиралась на сильную руку подруги, и когда они наконец достигли холма и увидели там полуразрушенный колодец, тропинку и небольшую пещеру, которой эта тропинка оканчивалась, Джулианна не почувствовала ни капли любопытства, ни искорки интереса — ничего, кроме облегчения, что пещера оказалась здесь, что она пуста и что теперь можно лечь навзничь и больше не двигаться.
Она проснулась очень поздно и с трудом пришла в себя. Её разбудило лёгкое прикосновение луча солнца и куда более тяжёлое прикосновение воспоминания о прошлой ночи, на которое тут же отозвалось все тело. Джулианна лежала неподвижно, потому что мускулы не слушались её и ныли от переутомления; она не открывала глаз, потому что даже это было нелегко сегодняшним утром — если, конечно, это было утро.
Солнце сверху, камень снизу — жёсткое ложе, но выбирать не приходилось. А ещё вокруг были звуки, стук камня по камню, но так далеко, что на них не стоило пока обращать внимания.
Джулианна позволила мыслям вернуться назад и вспомнила вчерашний день, всё, что случилось с ней и вокруг неё. Она покинула крепость, встретила обоих баронов Имберов, молодого и старого, сбежала из деревни, в овраге наткнулась на переодетых Раделя и Редмонда, ушла от них — и от барона Имбера, но она не станет, нет, не станет думать о нём, о его лице, повадке, обаянии, не станет вызывать его образ, навеки запечатлённый в сердце, хотя никогда не предполагала, что кто-то сумеет занять это место… Она стала вспоминать ночь и бегство, и то, как Элизанда привела её сюда…
Да, кстати, а куда это — «сюда»? Глаза открылись сами собой, без всякого усилия с её стороны. В них ударил свет, и Джулианна отвернулась, застонав от боли в затёкшей шее.
Она увидела свет и тень, но не более того. Поморгав и отвернувшись от света, девушка разглядела каменные стены, каменный пол с мелкими неровностями или камешками. Все.
Для того чтобы сесть, поборов ноющую боль в негнущейся пояснице, понадобилась не одна минута. Каждая косточка позвоночника возмущённо вопила. Джулианна откинула второе укрывавшее её одеяло — должно быть, это Элизанда укрыла её, когда проснулась, — и огляделась. Она была в небольшой пещерке, единственным отличительным признаком которой служил знак Господа, вырубленный в стене. Джулианна попыталась убедить себя в том, что это предзнаменование, но не сумела истолковать его. Не она ли бежала, нарушив все законы Господни?
Элизанды не было. Стук камня о камень, раздававшийся откуда-то снизу, приобрёл новое значение. Джулианна решила встать.
Бывало ли это когда-нибудь так трудно? Что ж, бывало, и довольно часто, не раз и не два. После того падения с крыши, долгого падения в тишине она с трудом могла пошевелить ногой и спустить её с кровати. Чувство ужаса, внезапно нахлынувший страх — это было похоже на порыв ветра, а потом позолоченный потолок её комнаты потемнел и завертелся, и поднялся вверх — это чувство прошло очень нескоро. А может, и не прошло, может, просто спряталось в закоулках её сознания до тех пор, пока она не позабыла о нём, хотя оно все ещё таилось где-то внутри.
Бывали и другие случаи, когда она болела, или лежала с ушибом, или падала с лошади. Тогда ей бывало и похуже, гораздо хуже, ноги её совсем не слушались и найти равновесие было абсолютно невозможно. Но она уже не ребёнок, она не инвалид, у неё есть своя гордость, поэтому Элизанда не должна видеть её слабость. В конце концов, они просто шли всю ночь — подумаешь, невидаль. К тому же скоро за ними будет погоня, так что некогда изображать из себя младенца…
Джулианна встала — и крепко ударилась головой о крышу пещеры, выругалась и потёрла макушку, отчего боль только усилилась. Полоса материи, заменявшая ей тюрбан, лежала на полу у разбросанных одеял. Джулианна наклонилась, подняла тряпку и стала оборачивать её вокруг головы. Не отрываясь от дела, она почти наполовину высунулась из пещеры…
…и отшатнулась, сдерживая рвущийся крик, и увидела скалу, и уцепилась руками за камень у себя за спиной, а голова кружилась, а глаза жмурились и не могли открыться, потому что горячее солнце било прямо в них, освещая равнину, холмы и высокий обрыв, за край которого она едва не шагнула.
Прошлой ночью, изнывая от усталости и плетясь в темноте рядом с Элизандой, которая держала её за руку и всё время говорила, Джулианна не заметила обрыва. Конечно, она помнила, что они лезли вверх, однако так и не поняла тогда, как высоко они залезли, не запомнила, насколько крутым был путь, не увидела, что по ту сторону от Элизанды не было ничего…
«Спокойно, спокойно…»
Джулианна стояла, прижимаясь к утёсу, чувствуя твёрдость камня и стараясь позаимствовать у него немного твёрдости. Она чувствовала, как гладит её лицо лёгкий ветерок, слушала стук камней и наконец отважилась очень медленно открыть глаза.
Она смотрела только на собственные ноги, твёрдо стоявшие на земле. Хорошо. Сделать шаг в сторону, все ещё держась руками за скалу за спиной. Уже лучше, нет, просто замечательно. Шаг, ещё шаг. И третий шаг, и так идти дальше, осторожными шажками, отдельными осторожными шажками, считая их.
Наконец тропа отошла от каменной стены, высившейся по левую руку от Джулианны. Какое-то мгновение девушка колебалась, не желая терять последнюю опору в своём тесном мирке, состоявшем из тропы, утёса и взгляда на собственные ноги. Было невыносимо трудно шагнуть прочь от надёжной опоры. И к тому же она знала: любой неверный шаг станет шагом в пустоту, и девушка будет падать, падать…
Однако тропа всё же отходила от стены, а тропа не подведёт — «верь тропе», — подсказал какой-то шепоток в голове. И Джулианна поверила. И не упала, потому что падать было некуда: по обе стороны от тропы была пыльная ровная земля — долина, которой девушка наконец достигла.
Она со вздохом подняла голову и увидела Элизанду, и поняла, что это от неё исходит постукивание, что это она стучит камнем о камень.
Ещё одно воспоминание пробилось из вихря событий вчерашней ночи: груда камней, собранных вместе, но необработанных, и тропа, которая уходит вверх в звёздном свете. Она отчётливо видна и явно заброшена. Элизанда наклоняется, касается кончиками пальцев песка и пыли и говорит: «Это был колодец. Те, кто пользовался им, должны были жить неподалёку. Пойдём посмотрим, какое жильё они нам оставили».
Сейчас это уже больше походило на колодец: чёрная узкая дыра в земле, окружённая неровной оградой из камней. Лицо Элизанды под грязным тюрбаном лоснилось от пота. Девушка трудилась на самом солнце, беря камни по одному и кладя их на примерно подходящее место, а потом подгоняя так, чтобы камень прочно скреплялся со своими соседями.
— Я не строитель, — выдохнула она, выпрямляясь при виде Джулианны, — но эта стенка должна держаться. По крайней мере колодец станет виден, да и пылью его не засыплет.
— А нам что, нужна вода? — спросила Джулианна, имея в виду: «Нам что, необходимо тратить время и силы на починку колодцев, в то время как на нас охотятся, когда нам нужно бежать прочь?»
— Шарайская привычка, — ответила Элизанда, ответив на мысли Джулианны. — В пустыне никогда не разрушают колодца и не оставляют его разрушенным. Запомни, Джулианна, это важно.
— Важнее, чем то, что нас могут поймать и вернуть в лагерь? Если бы погоня не знала, что здесь есть вода, она могла бы не пойти дальше, чтобы не потерять лошадей.
— Да, важнее, — ровно ответила Элизанда. — В пустыне вода — это жизнь, жизнь для всех. Ты возблагодаришь даже своего врага и врага всей своей семьи всякий раз, когда выпьешь глоток чистой воды. Это закон.
— Здесь не пустыня, а шарайцы от нас очень далеко.
— Все равно.
— Ну ладно. А здесь есть вода, ты не знаешь?
Вместо ответа Элизанда подобрала маленький камушек и бросила его в колодец. Секундой позже раздался негромкий плеск. Подруги посмотрели друг на друга, взглядами выражая несогласие, но не враждебность; потом Джулианна вздохнула, села наземь и спросила:
— А сколько нам надо пройти, чтобы найти шарайцев?
— Смотри. — Элизанда села рядом, взмахом руки расчистила клочок земли и зачертила по нему пальцем. — Вот тут Таллис, тут Элесси. Здесь горы, которые их окружают, и мы сейчас как раз в этих горах. К востоку и западу идут горные хребты, они похожи на тот, что отделяет Чужеземье от шарайцев и от пустыни. Не думаю, что мы доберёмся до них, какой бы дорогой мы ни пошли. Я могу притвориться катари, а ты не можешь, у тебя для этого слишком неподходящая кожа и волосы. Эти мелкопоместные барончики жутко трясутся над своей землёй, они останавливают и допрашивают каждого путника. Но даже если мы доберёмся до гор, перетащить тебя через них я не смогу. Там ещё тяжелее, чем тут, там нет колодцев, полно обрывов, а перевалы выше, чем все эти холмы.
«Дальше падать», — без слов добавила она, и Джулианна поняла её.
— Поэтому мы пойдём на северо-восток, обойдём горы и спустимся в пустыню. Придётся идти пешком несколько лишних недель, хотя, быть может, нам повезёт и мы найдём лошадей. Эта дорога какое-то время будет идти по границе Королевства, а потом свернёт в Элесси. Вне Королевства никто не платит налогов и не клянётся в верности королю, хотя и открыто люди не выступают, чтобы не привлечь ненужного внимания Ордена. Это дикие племена, в основном кочевники, но они выращивают лошадей, любят золото и не задают лишних вопросов. Там нам может повезти. Отряд, который атаковал Рок — впрочем, какой отряд, там была целая армия, — все ещё в пути. Мы могли бы присоединиться к ним и пройти с ними весь путь. В любом случае нам нельзя идти в пустыню без проводника…
Ничего себе удача — встретить отряд воинственных шарайцев. Впрочем, в этом сумасшедшем новом мире, в странной земле и в новой загадочной жизни это вполне могло быть удачей. Имбер же становился всего лишь золотым видением, жарким и сияющим, словно солнце. И видение это затаилось у неё в сердце, окутавшись горечью, которую приходится скрывать даже от подруги.
Впрочем, она ведь могла задавать вопросы — и уж теперь-то вполне можно было рассчитывать, что Элизанда ответит ей.
— Радель и тот, другой человек, Редмонд, — медленно начала Джулианна, — они кто такие? Если честно?
— Ты знаешь, кто такой Редмонд, — чуть улыбнувшись, ответила Элизанда. — В нём два человека, и ты знаешь обоих. Один из них — пленник из Сурайона, которого пытали в подземельях Рока, а второй — Редмонд Корбоннский, известный также как Красный Граф.
Джулианна кивнула, словно не видя в этих словах ничего удивительного.
— А Радель?
— Радель тоже из Сурайона.
— Он не менестрель?
— Он не только менестрель, хотя это занятие подходит ему больше всего. Он мастер на все руки.
— А ты?
— Я? Ну, я тоже из Сурайона. Но ты ведь уже знаешь об этом, верно? Ты должна была догадаться…
— Да, конечно, я только хотела услышать это от тебя. Я устала от секретов, Элизанда.
«Поведай мне тайны своего сердца, и я умолчу о своих. Если тебе повезёт…»
— Я знаю. И мне жаль. Но я думала, что дала тебе достаточно подсказок. Я не могла признаться в замке. Слова — они вроде птиц, когда они произнесены, они летят на волю, и никогда не знаешь, где они совьют гнездо…
— Это тебя не менестрель ли научил?
— Ну да, Радель, — ровно сказала Элизанда, словно не желая говорить на эту тему, похоже, слишком личную для неё.
— А кто такой Радель?
— Человек, который думает, будто у него есть власть надо мной.
— А она есть?
— Нет.
Следующий вопрос был очевиден: «А кто такая ты сама, Элизанда?» Беда была в том, что ответ, как подозревала Джулианна, окажется не менее очевиден: «Я — девушка, над которой у Раделя нет власти».
Джулианна спросила:
— А что теперь станут делать Радель и Редмонд? Когда нас обнаружили, Радель сказал, что они вернутся; но ведь во второй раз им будет труднее сбежать, тем более теперь, когда отряд будет настороже…
— Не знаю я, что они станут делать, — ответила Элизанда. Упрямое выражение исчезло с её лица, и девушка вдруг стала очень раздражённой, обеспокоенной и — неожиданно — очень юной. — Мы кое-что умеем — например, морочить людям головы так, что они не заметят нас у себя под носом. Вы это зовёте магией. В этих ваших байках о сурайонцах есть доля правды…
Джулианна заметила, что Элизанда ожила и встревожилась, и обняла подругу за плечи.
— Далеко не все жители Чужеземья считают, что магия идёт от нечистого, Элизанда. А я ведь выросла в Марассоне. — «Мне случалось видеть вещи и пострашнее». — Так, значит, ты заморочила Маррона, когда он вышел на берег и увидел нас?
— Да. Сначала я не узнала его, а потом решила, что незачем ему нас видеть. Этот мальчишка меня совсем запутал. Я не понимаю, кому он служит. А Радель сделал то же самое с патрулём искупителей. Только у него сил побольше и воздействовал он на них сильнее. А потом, когда нам попались стражники, я опять заморочила их, только совсем чуть-чуть. Впрочем, у нас есть свои границы: мы можем заморочить только несколько человек одновременно, не больше троих-четверых за раз. К тому же это очень трудно даётся, если они собранны и сосредоточены на одной цели. Может, Радель и мог бы заморочить охрану и увести Редмонда во второй раз, но я в этом не уверена. Думаю, они просто затаятся среди братьев и будут ждать нового шанса. Однако мы им ничем не сумеем помочь, и им придётся выбираться самим. Нам надо позаботиться о себе, Джулианна. Мы должны пробраться к шарайцам, помнишь? Помнишь джинна?
— Такое не забудешь. А его слова я уже наизусть выучила. Мы тронемся в путь прямо сегодня?
Она пыталась говорить ровным голосом — «последний вопрос, самый распоследний», — но, увидев чуть сочувственный и чуть раздражённый взгляд Элизанды, поняла, что её слова звучат словно мольба или детское хныканье.
— Наверное, сегодня не стоит. Мы не оставим слишком заметного следа, но даже по самым незначительным признакам нас могут выследить. Лучше будет идти по ночам, а днём прятаться. Пещера у нас неплохая. Снизу её не видно, а подходы к ней мы прикроем.
«Зря ты починила колодец, — подумала Джулианна, — теперь ясно видно, что он сделан руками человека». Однако Элизанда могла иметь в виду кое-что другое: «Ты слишком устала, чтобы идти, один ночной переход тебя вконец вымотал, так что отдохни». Поэтому Джулианна спросила только:
— Как ты думаешь, кто раньше жил в этой пещере? Там на стене высечен знак Господа…
— Да какой-нибудь отшельник или рехнувшийся монах. После того как король объявил, что Чужеземье принадлежит Господу, их тут развелось как мух. На каждом одиноком холме сидело по отшельнику. Местные приносили им еду, а взамен просили помолиться за них, хотя чаще отшельник просто ругался. Потом начались нападения диких племён и шарайцев, отшельников либо перебили, либо выгнали вон. Если нам повезёт, твоему барону попадётся столько пещер, что нашу он искать просто не станет, а если и найдёт, мы к тому времени будем уже далеко…
Барон её ищет… что он подумает о девушке, сбежавшей буквально из-под венца? Джулианна тоскливо взглянула на запад и резко встала на ноги. Все тело болело, но боль в сердце была сильнее.
— Тогда давай поднимемся обратно, они могут появиться в любую секунду.
Из своего узелка Элизанда достала хлеб и апельсины. На завтрак девушки устроились недалеко от выхода, где было посветлее, но всё же достаточно далеко, чтобы Джулианна могла глядеть на окрестности, не обращая внимания на пропасть. Впрочем, девушка не выглядывала из пещеры, сосредоточенно очищая апельсин и деля его на дольки.
— Такими темпами еды у нас хватит ещё на день, — сказала Элизанда. — Потом придётся охотиться, выискивать людей, у которых можно чего-нибудь выпросить, — а не то будем идти голодными.
Впрочем, она говорила довольно весело, и Джулианна поняла, что голод им не грозит. Её подруга была уверена в собственном охотничьем мастерстве, несмотря на то что единственным её оружием оставался нож. А может, она была уверена, что отыщет людей даже в этих иссохших и на первый взгляд пустынных холмах. Скорее всего путешественницам предстояло и то, и другое. Ведь до встречи с Джулианной Элизанда была в пути уже несколько недель, а то и месяцев, перебиваясь только вот такой случайной добычей. Да, в Лёсс-Арвоне и в большей части Таллиса земли были куда лучше, чем здесь, но тамошние жители не отличались излишним гостеприимством — Джулианна поняла это по тону, каким Элизанда рассказывала о соперничестве тамошних «мелкопоместных барончиков».
— Зачем ты отправилась в Рок-де-Рансон? — спросила Джулианна подругу. — Ты ведь не за Редмондом пришла, он убежал вслед за нами.
— Нет, конечно. Редмонд — это так, совпадение, причём неприятное, вроде того чёртова джинна. Ну не хочу я к шарайцам! — неожиданно вспылила девушка. — Сейчас — не хочу! И ты не хочешь, да? Ещё бы, если бы не твой отец, ты бы в жизни никуда не отправилась! А ведь джинн мог бы спасти его, если бы это было необходимо! Просто сгрёб бы в охапку и доставил к тебе в мгновение ока. Но он, конечно, этого не сделает ни за какие коврижки. Джинны, видишь ли, слишком горды, чтобы возиться с людишками, за исключением тех случаев, когда им хочется поразвлечься. Тогда они извлекают нас из пыли и посылают куда-нибудь к чёрту на рога, не объяснив даже, зачем это нужно…
— Элизанда?
— Что?
— Зачем ты пришла в Рок?
— Я пришла за одной вещью, надо было только суметь добраться до неё. Она должна храниться в Сурайоне, чтобы эти фанатики искупители, а особенно типы вроде маршала Фалька не наложили на неё лапу. Или этот барон Имбер — не твой, а тот, что постарше. Эти люди могут уничтожить нас, и уничтожили бы, если бы знали об этом средстве. Я хотела стянуть его и унести так, чтобы они даже ничего не узнали, но не смогла добраться до этой штуки. А потом привезли Редмонда. Я знаю его, он мой друг, он был добр со мной, когда я была совсем ребёнком и нуждалась в доброте больше, чем в чём-либо ещё. Понятное дело, я… отвлеклась. Поэтому мне и не хотелось уходить — я не хотела бросать Редмонда. И мне тяжело, что я не знаю о нём ничего — где он сейчас, сумел ли он бежать…
— А Радель?
— Радель сам о себе позаботится.
— Я хочу сказать: он-то зачем пришёл в замок?
— Ну, в основном за тем же, что и я. Он не верил в мои способности по этой части и решил сделать все сам. Но у меня эта вещь была бы в большей безопасности, поэтому я решила, что справлюсь сама! А этот дурак пошёл за мной. Он всегда был дураком, и вообще…
— А что это за вещь?
— Ну, просто вещь, которую надо забрать. Мы можем найти ей правильное применение.
— Это оружие?
— В некотором роде.
— Элизанда, довольно секретов!
— Нет, пока ещё не время. Подожди, пока мы отойдём подальше от замка…
— Ну почему ты мне не доверяешь?
— Ты что, доверяю, конечно! Я доверила тебе свою жизнь. Я ведь из Сурайона, я же тебе сказала. Я — сурайонская ведьма, и меня сожгут, если это станет известно. Но эта вещь, о которой речь, она гораздо важнее, а ты, Джулианна, ты всё-таки из своего мира, и если ты хотя бы намекнёшь на эту вещь своему барону Имберу…
— Элизанда, да я со всех ног улепётываю от этого своего барона, забыла?
— Всё равно. Пока что тебе опасно знать об этом. Подожди немного. Ни у меня, ни у Раделя ничего не вышло. Эта вещь все ещё там, а значит, над нами нависла опасность. Она может оставаться там неделю, месяц, год — а где окажешься в это время ты? Может, ты уже вернёшься в Элесси к своему барону, если отец отошлёт тебя туда. Ты сказала, что достаточно секретов, но этого секрета я тебе не выдам, не то тебе придётся скрывать его от своего господина и повелителя, от друзей, вообще от всего мира.
— Хватит с меня твоих секретов, — ворчливо сдалась Джулианна.
— Тогда отдохни от их тяжести. Кроме шуток, — ответила Элизанда на уничтожающий взгляд подруги, — тебе стоит отдохнуть. Нам предстоит идти всю ночь.
— А ты что будешь делать? — спросила Джулианна, ожидая услышать «отдыхать», потому что любой другой ответ был бы слишком невероятен.
— Пробегусь по окрестностям часок-другой. Тут должна быть деревенька. Эти чокнутые отшельники всё-таки были не настолько чокнутые, чтобы селиться вдали от мест, где их кормили и почитали.
— Элизанда, если тебя увидят…
— Если меня увидят — я мальчик-пастушонок, который растерял своих коз и по которому плачет плётка. Но кто станет искать по такой жаре? В этот час все отдыхают; отдохни и ты. Я незаметно проберусь к овчарням и присмотрюсь к этим людям — кто они, какому богу молятся, есть ли у них лошади, которых можно купить или украсть. Или, может, у них найдутся верблюды — тоже неплохо, верблюды понадобятся нам попозже, хотя в этих землях лошади куда лучше. Спи, Джулианна. Спи спокойно и не волнуйся обо мне. Если повезёт, я принесу кролика.
Джулианна и не волновалась — с чего, собственно? В сложившейся ситуации Элизанда чувствовала себя абсолютно уверенно. Кожа, похожая на кору — кору мягкую, гладкую, умащённую маслом, — и стальные мышцы. Она могла идти всю ночь, поддерживая подругу, а потом починить колодец и отправиться на разведку, не обращая внимания на палящее солнце, в тот час, когда эта её подруга да и вообще весь мир дремлют в укромном местечке…
Что ж, каждому своё. Джулианна тоже кое-что умела, и излишней скромностью не страдала. Однако сейчас сомневаться в словах Элизанды не приходилось, и девушка решила поспать, как ей и было велено. А проснувшись, она почувствует прилив сил и тут уж сможет вволю позлиться на Элизанду.
Она вернулась в тенистую часть пещеры, где камень был прохладен, несмотря на тёплый воздух. Укрываться одеялом было бы слишком жарко, и Джулианна легла, подстелив оба одеяла под себя, чтобы не спать на голом камне. Закрыв глаза, девушка вытянулась, приняв позу, напоминающую позу спящего человека. «Тут как в склепе, — подумала она. — Здесь лежит Джулианна, одинокая и покинутая, и даже джинн не отыщет её тут…» Ей вспомнился Марассон, холодные статуи под высокими куполами, но эта мимолётная мысль мелькнула и пропала. Джулианна уснула.
Проснувшись, она обнаружила, что лучи солнца больше не проникают дальше порога пещеры. Вокруг царил полумрак. Девушка села, помня, что вставать во весь рост нельзя, и подумала, что стоило бы подползти к выходу и посмотреть, не возвращается ли Элизанда, однако вспомнила о пропасти и решила остаться на месте.
Тело уже полностью отдохнуло, значит, уснуть больше не удастся. Интересно, как тут убивал время отшельник — наверное, молитвой. Но для неё это не выход. Джулианна вытянула руку и стала водить пальцем по знаку Господа, вновь и вновь обводя его двойную петлю. Из-под пальцев посыпалась пыль и каменная крошка. Внезапно наружу вырвался золотой блеск.
Нет, это было не золото, а золотистый луч света, ярко сиявший на фоне тёмной стены. По сравнению с солнечными лучами он был слабее, но в точности того же цвета. И от него исходило тепло, согревавшее пальцы…
Озадаченная Джулианна нагнулась поближе, не отнимая пальца от рисунка и продолжая очерчивать его. Пыль и каменная крошка отпадали, золотистая линия бежала по знаку, растекаясь, словно молоко, по его очертаниям. В середине эти лучи встретились, но сияние продолжало бежать по знаку вслед за пальцем Джулианны. Впрочем, она вскоре отняла его, потому что сияние показалось ей слишком жарким. Теперь оно пылало так ярко, что на него нельзя было взглянуть. Пытаясь разглядеть за сиянием каменную стену, Джулианна бросила на неё косой взгляд, но у неё ничего не вышло.
— Ах ты, горе Господне, — пробормотала она враз осипшим голосом, жалея, что рядом, нет Элизанды. — Что я наделала?..
Стена не ответила. Золотой свет все бежал и бежал по знаку. И никто из богов не спешил откликаться на вопрос девушки. Значит, придётся справляться с этим самой.
Ну ладно. Здесь жил отшельник — «допустим, что это был отшельник», — у которого, должно быть, была кое-какая сила и способности к волшебству, а также милость Господня. И воспользовавшись всем этим, он, молясь, вырубил в камне знак Господа и в подтверждение своей веры заставил его сиять. Но сила принадлежала не ему, а Господу, она пережила отшельника и затаилась в камне, в знаке, до тех пор, пока палец глупой девчонки не пробудил его к жизни…
Да, это было похоже на правду — если, конечно, рядом с этим яростным пульсирующим светом могла быть, какая-нибудь правда.
Сама по себе — без малейшего участия Джулианны — её рука потянулась к свету и ощутила его жар. В этой силе — а может, магии, а может, живой молитве — была непреодолимая притягательность. Джулианне хотелось коснуться этого знака, пусть даже это стоило бы ей жестокого ожога. Что-то толкало её ощутить этот жар собственной кожей — не то женское любопытство, не то отцовская выучка. Ей было интересно, обожжёт ли её этот свет или же окажется, что Господь заботится даже о самых ничтожных своих детях…
Она дотронулась до знака. Под пальцем вспыхнуло нечто вроде падающей звезды — нет, хвостатой кометы, подумала Джулианна, свет мерк там, где был мгновением раньше, но возвращался ещё прежде, чем камень успевал потемнеть. Девушка попыталась заслонить свет ладонью, но он словно бы проходил сквозь её плоть и кость…
Лёгкое покалывание и приятное тепло — вот и всё, что почувствовала Джулианна. Под её рукой не было скалы, пальцы проходили все дальше и дальше, гораздо глубже, чем был высечен знак. Над рукой Джулианны была каменная стена, но её было едва видно за яростным светом, разливавшимся вокруг её погружающейся все глубже руки. А пальцы не чувствовали ни малейшей преграды…
Это было невероятно, это походило на сон, но Джулианна точно знала, что не спит. Она медленно погружала руку в жидкий свет, не вызывая в нём никаких возмущений. Покалывание переместилось к локтю, и золотистый свет омыл его, Джулианна не видела больше своей руки, но её пальцы чувствовали пустоту…
…пока что-то не вцепилось ей в кисть.
Джулианна закричала.
Её схватила не рука, нет, это не принадлежало человеку. Скорее это походило на верёвку, на горячую верёвку… или на змею, а может, на побег какого-нибудь хищного растения. Это нечто обмоталось вокруг её запястья и руки. Пальцы инстинктивно сомкнулись, но не смогли ухватиться за загадочный предмет. Они прошли сквозь него, словно на месте предмета была пустота. Но когда Джулианна попыталась высвободить руку, загадочное нечто вцепилось в неё, словно речная трава в незадачливого купальщика.
Всхлипывая от ужаса, урывками хватая воздух, Джулианна сжала зубы и потянула. Медленно, но верно она вытаскивала руку из того загадочного места, где она вдруг оказалась, вытягивала её из золотого света обратно в пещеру.
Но вместе с рукой она вытягивала что-то ещё.
Джулианна чувствовала тяжесть какого-то постороннего предмета и его сопротивление. Впрочем, сопротивление было скорее пассивное, как если бы на её кисти повис какой-то груз. Всё равно что тянуть чугунную чушку, подумала она, на живое существо это не похоже. И не сопротивляется. И уж в любом случае лучше вытянуть это нечто сюда, чем быть затянутой сквозь свет и камень в его таинственное обиталище…
Вначале она увидела темноту, тень, появившуюся в золотистом свете и тень же на собственном запястье. Тень — и больше ничего. Потом, когда рука полностью вышла из сияния, Джулианна разглядела, что в запястье ей вцепилось нечто, смахивающее не то на верёвку, не то на росток, не то на змею.
Вокруг запястья был обмотан только кончик этой загадочной «верёвки»; второй, утолщающийся, конец уходил дальше, в свет, где его нельзя было разглядеть. Джулианна понимала только одно: там, за каменной стеной, прячется нечто гораздо большее, чем этот кончик щупальца.
Девушка вцепилась в него свободной рукой, пытаясь сорвать щупальце прочь с руки, но её пальцы вновь прошли сквозь него, как сквозь дым — дым, сохраняющий форму, клубящийся внутри неосязаемой оболочки. Охваченная паникой память Джулианны выдала образ существа, которое выглядело очень похоже и настолько же загадочно, существа, природа которого была ей неясна.
Джинн…
Впрочем, нет. Это был не джинн, это не мог быть джинн — ведь его прикосновение грозило смертью. Джулианна вспомнила мальчика на дороге и мужчину на крепостной стене — с их тел мясо было содрано до самой кости. А сама Джулианна ощущала сейчас только давление на руку. Правда, говорили, что джинн может принять любую форму, так почему бы ему не стать безвредным дымом…
Нет, это не был джинн, тут Джулианна не сомневалась, но существо принадлежало к тому же миру, что и джинны, миру духов. И ещё Джулианна была уверена в том, что существо это недоброе и опасное. Оно горячей плетью оплело её руку, но душа от этого прикосновения стыла.
Девушка опасливо поднялась на ноги, скорчившись в три погибели, чтобы не удариться о потолок пещеры, и медленно попятилась к выходу. Во рту у неё пересохло, дышать было больно, но она не могла бы закричать, даже если бы знала, что тогда к ней немедленно придёт помощь.
С каждым шагом она вытягивала из пылающего света хватавшееся за её руку существо. Его тёмная неясная тень маячила в золотистых лучах, ставших для него воротами. А потом верёвка вдруг исчезла, её тяжесть больше не висела на руке у Джулианны, а у задней стены пещеры появилась огромная вихрящаяся фигура, обретшая наконец плоть.
Джулианна с трудом вдохнула воздух. Освобождённую руку покалывало, она повисла плетью. Девушка подхватила её и на миг прижала к груди, а потом повернулась и рванулась наружу, к солнечному свету.
Совсем забыв об обрыве, чувствуя ужас только перед тем, что оставалось в пещере, девушка во весь дух помчалась вниз, едва успевая переставлять ноги. Камушки скатывались с края тропы; Джулианна балансировала на краю обморока. Все глубинные страхи выплыли наружу, и она уже не могла думать ни о чём, могла только бежать, повинуясь инстинкту перепуганного животного…
Но она не была животным. Она была дочерью королевской тени, её учили многому, но никогда не учили бежать. Выучка оставалась с нею всегда, даже в моменты отчаянного ужаса, и за неё можно было уцепиться, чтобы остановиться хотя бы у подножия утёса. Так она и поступила и даже сумела обернуться, чтобы посмотреть на то, от чего она бежала.
Оно спускалось по тропе вслед за ней. Существо больше не походило на облако дыма — оно почернело и покрылось блестящей оболочкой, словно жук огромных размеров, перебирающий бессчётным количеством ножек, щёлкающий огромными жвалами и шевелящий пастью, словно уже пережёвывавшей её плоть. А над этими челюстями виднелось лицо каменного идола с горящими красными глазами и рогами во лбу. Полужук-полудьявол, страшный и смертельно опасный.
Чем защититься от чудовища?
Кинжалами. У неё было два кинжала и руки, однако клинки кинжалов были чересчур коротки, чтобы ударить, оставаясь вне пределов досягаемости страшных жвал…
Джулианна повернулась, вновь собираясь бежать, потому что вся её выучка была здесь бесполезна. Однако не успела она сделать полдюжины спотыкающихся шагов, как заметила фигуру, поднимающуюся из тени видневшейся впереди скалы. Девушка вдохнула, собираясь закричать, чтобы Элизанда тоже бежала, бежала в другую сторону, потому что кинжалы и отвага тут не помогут, однако вместо этого резко остановилась, обнаружив, что перед ней отнюдь не Элизанда.
Это был мужчина, нет, юноша в тёмно-голубом шарайском одеянии. В руках юноша держал лук с наложенной на тетиву стрелой.
Он бросил какое-то слово, которого Джулианна не поняла, но последовавший за этим кивок головы был совершенно однозначен: прыгай в сторону и падай.
Джулианна нырнула за подвернувшийся камень — жалкую защиту от чудовища, однако надеяться больше было не на что. Не помогут ни кинжалы, ни быстрые ноги — вся надежда на этого незнакомого юношу и на его лук.
Первая из стрел сорвалась с тетивы в тот самый миг, когда Джулианна бросилась наземь, и руки юноши тотчас же схватили вторую стрелу, положили на тетиву, натянули лук, выстрелили и выхватили следующую из-за верёвки, служившей поясом его обтрёпанному бурнусу. На верёвке, кроме стрел, был клинок, длинный изогнутый ятаган, но юноша явно намеревался прикончить чудовищного жука прежде, чем тот окажется в пределах досягаемости клинка.
Джулианна проследила за полётом второй стрелы и увидела, как та ударилась в чёрное блестящее тело чудовища и отлетела прочь. Джулианна не видела, куда попала первая стрела, и решила, что её постигла та же участь. «В глаза меть, в глаза!» — хотелось закричать ей, но времени хватило бы только на один выстрел. А то, что юноша до сих пор не прикончил чудовище, означало лишь одно: можно начинать молиться какому-нибудь богу и готовиться к смерти…
Перед лицом смерти Джулианна попыталась сохранить хладнокровие, однако её тело предало её — оно дрожало от глубинного страха, а в голове вертелась молитва, обращённая не к Богу, а к молодому шарайцу: «Ну пожалуйста, попади наконец, у тебя есть ещё один выстрел…»
Она увидела, что шараец тоже молится, держа в руке стрелу и шевеля губами. Чудовище подходило все ближе. Наконец юноша наложил стрелу на тетиву и выстрелил не целясь, просто натянул и отпустил тетиву. То ли он не надеялся, что от выстрела будет толк, то ли решил, что чудовище уже слишком близко и промахнуться невозможно…
И он не ошибся, потому что стрела не прошла мимо и не отскочила от чёрного панциря чудовища. Она полетела точно в цель и вонзилась между глазами чудовища, как раз у основания чёрных рогов.
Джулианне показалось, что при ударе от стрелы полетели золотистые искры.
У чудовища не было человеческого рта, чтобы закричать, но его челюсти задвигались туда-сюда, а по ушам Джулианны ударил пронзительный визг. Девушка зажала уши, но это не помогло. Она увидела, как юноша бросил лук, обнажил ятаган и бросился вперёд. «Не будь глупцом, — едва не закричала она, — не подходи, стреляй!..»
Но за пронзительным визгом её крики были бы не слышны, да и юноша скорее всего не понял бы её языка. Почему ни один из многочисленных учителей Джулианны не научил её катарскому наречию?
Про себя девушка мельком подумала, что, вероятно, ей следует обнажить кинжалы и броситься вслед за юношей. Однако её короткие клинки ничем не могли бы помочь ему, если ятагана окажется недостаточно. Тем временем чудовище оседало, пошатываясь, его визг переходил в стон. Похоже, одной благословлённой стрелы оказалось достаточно. Для пущей ли уверенности или просто из удовольствия убивать шараец легко вскочил на опущенные жвала и вонзил ятаган в красный глаз, глубоко погрузив сталь в череп чудовища. Джулианна встала и увидела, что огонь в глазах громадного жука померк, многочисленные тонкие ножки скрючились, а огромное тело скорчилось и покатилось по земле. Его голова выбила фонтанчик пыли, а мёртвые глаза с укором уставились на Джулианну: «Это ты привела меня сюда, на смерть». Потом блеск панциря огромного жука потускнел, стал призрачным и вновь превратился в дым, все ещё сохраняющий некое подобие формы. Лёгкое дуновение ветерка развеяло дым, он заклубился и исчез.
Шараец проворчал что-то, посмотрел на свой клинок и, похоже, не обнаружил на нём ни крови, ни вообще каких-либо последствий боя. Всё же он спрятал ятаган в ножны только после того, как тщательно вытер его, едва не изрезав остатки собственной одежды. Потом он наклонился и подобрал стрелу, поразившую чудовище, которая после исчезновения демона осталась лежать на земле.
Медленно, стараясь не допустить дрожи в ногах, Джулианна подошла поближе к нему. Юноша посмотрел на неё, и она поняла, что он ещё моложе, чем ей показалось, моложе даже её суженого. Шараец едва успел выйти из детского возраста. Он нерешительно улыбнулся, скрывая собственное потрясение, пробормотал что-то негромким свистящим голосом, перевёл взгляд на тот клочок каменистой земли, где исчез его противник…
…и вдруг резко повернулся назад. Его глаза округлились и он произнёс ещё одну фразу, резкую и требовательную.
Она пожала плечами, выдавила из себя улыбку и произнесла:
— Извини, я тебя не понимаю.
Его рука коснулась рукояти ятагана, и Джулианна подумала, что на этом клинке может остаться и её вполне земная кровь.
Однако шараец удержал руку, нахмурился, напряжённо подбирая слова, и наконец сказал:
— Ты не катари. И не мальчик.
— Нет, — ответила девушка и добавила: — Меня зовут Джулианна. Ты спас мою жизнь, я тебе очень благодарна….
Он пожал плечами и отвернул лицо.
— Закрой голову. Женщина.
У Джулианны на голове был тюрбан, скрывающий волосы. Тюрбан этот и обманул вначале юношу. Поняв, что он имел в виду, Джулианна быстро высвободила один конец тюрбана и прикрыла этой импровизированной вуалью лицо. «Так лучше? — хотелось спросить ей с изрядной долей ехидства. — Так я тебя не напугаю?»
Однако вслух она умиротворяющим тоном произнесла:
— Прошу прощения, я впервые в этих землях и не знаю ваших обычаев.
— Ты одета как мальчик.
— Я знаю. Это… так нужно. Но… — Внезапно она вздрогнула и поняла, что перепугана гораздо больше, чем хотелось бы, так, как подобает разве что простой девчонке, но никак не дочери её отца. — Но что это было?
— Ифрит, — коротко ответил шараец.
Конечно же, ифрит. Дух, подобный джинну, но не такой равнодушный, а скорее жестокий, ужасный, безжалостный…
— Он… он вышел из скалы. — Джулианна не собиралась рассказывать о том, что сама вытащила его оттуда и что именно её любопытство едва не стоило им обоим жизни.
Шараец проворчал что-то и бросил взгляд на ведущую к пещере тропу, словно собираясь забраться наверх.
На этот раз Джулианна осмелилась возразить ему.
— Нет, — твёрдо сказала она, — там слишком мало места, ты не сможешь использовать свой лук. И волшебную стрелу. И потом, там больше никого нет.
Скорее всего, чтобы зажечь свет в знаке Господа и открыть в этом свете проход, требовалась её рука. Но ей не хотелось, чтобы шараец видел сверкающий знак чужого бога. И без того Джулианне, с трудом приходившей в себя после случившегося — так ей по крайней мере казалось, — было нелегко говорить с шарайцем, она гадала, стоит ли удержать его на месте или же будет лучше, если он уйдёт прочь…
К счастью, ей не пришлось принимать решение. За их спинами раздался звук шагов — намеренно громкий, подумала Джулианна, потому что при желании её подруга могла передвигаться бесшумнее парящего сокола, — и шараец резко обернулся, мгновенно выхватив из ножен ятаган.
Джулианна оказалась медлительнее, гораздо медлительнее; Элизанда могла умереть ещё прежде, чем поняла бы, что именно проткнуло её насквозь.
Однако Элизанда думала и действовала быстро. Она уже успела прикрыть лицо краем тюрбана, уподобившись Джулианне. При первом же движении шарайца она застыла с самым что ни на есть дружелюбным видом, оставаясь при этом вне пределов досягаемости ятагана.
Не сказав Джулианне ни слова, она заговорила с шарайцем на его наречии.
Он ответил, Элизанда снова заговорила, и внезапно в позе шарайца появилось почтение, он с уважительным вниманием начал прислушиваться к словам собеседницы.
Джулианна больше ничего не могла сделать. Она попятилась, наткнулась на камень и опустилась на него. Ноги дрожали после всего пережитого, думать удавалось только об ифрите, о том, какой он был большой и страшный. Как близка она была к смерти. Джулианна зажмурилась, но это не помогло, поэтому она вновь открыла глаза и стала смотреть в жаркое бледно-голубое небо, гадая, когда в этой иссушенной, Богом забытой земле пойдёт дождь.
— Джулианна!
— Да, Элизанда?
Девушка заговорила быстро, чтобы шараец ничего не успел понять:
— Его зовут Джемаль. Он был с отрядом, который напал на Рок, но потом покинул его, не взяв даже свою лошадь. Его друг — или скорее возлюбленный — погиб на стене; возможно, это был именно тот, кого убила я. Я ему этого не сказала. Он согласен довести нас через пустыню до Рабата. Имя моего деда ещё чего-то стоит. А откуда взялся ифрит?
Джулианна заморгала — она ещё не успела понять всего, что услышала, а ей уже задавали вопрос. Она узнала эту манеру, но — почти — не поддалась ей, однако увиливать от ответа всё же не стала.
— На стене пещеры был знак Господа. Я прикоснулась к нему, и он засветился ярким светом. В этот свет прошла моя рука. Ифрит схватился за неё и вылез, пока я пыталась освободиться.
— А, вот оно что. Джемаль хочет подняться в пещеру. Я думаю, нам стоит пойти с ним, понимаешь? Мы теперь в его тени.
Джулианна прекрасно понимала это; поняла она и то, почему в голосе Элизанды слышалась досада. Видимо, имя её деда было не всемогуще.
Она могла бы спросить, что это было за имя, но не стала. Вместо этого она пошла за Элизандой, которая, в свою очередь, следовала за Джемалем. Когда они вступили в пещеру, свет уже не бежал по знаку Господа, а тени больше не клубились в тёмных углах. Вокруг были пыль и камень, а на полу лежали одеяла и скромные пожитки девушек.
Элизанда коснулась высеченного в стене знака, но почти сразу же отдёрнула руку, прежде чем Джулианна успела предостеречь её.
— Как оно…
Джулианна не могла ответить, но Элизанда и не ожидала ответа. Последовала ещё одна короткая и невразумительная беседа с шарайцем, которую Элизанда перевела для подруги. Джемаль согласился остаться в пещере до темноты. В окрестностях могли быть шарайцы других племён, и сталкиваться с ними не стоило. Джемаль собирался караулить у входа в пещеру, и Элизанда отправилась с ним.
Джулианна отошла в сторонку. Пусть они разговаривают, пусть Элизанда удовлетворяет свою любопытство, пусть грозит именем деда и понемногу подбирается к этому яростному юноше. Джулианна же соберёт одеяла, сделает себе ложе в дальнем прохладном углу пещеры подальше от этой парочки и от знака, все ещё притягивавшего её взгляд, и постарается не смотреть на него до тех пор, пока глаза её не закроются, а голова не упадёт на грудь.
— Джулианна…
— M-м… .
— Джулианна!
— Ну что?
— Всадники.
Джулианне не хотелось шевелиться. Она просидела неподвижно не так уж долго и рада была бы никогда больше не совершать никаких движений. Однако при словах Элизанды каждый мускул её тела напрягся, и девушке захотелось вскочить на ноги. Через мгновение она уже сидела на корточках у входа, прячась за спиной Элизанды.
— Кто это? Искупители или элессинцы? Или шарайцы, или ещё кто-нибудь?
— Я не вижу, они подняли слишком много пыли. Но они скачут с юга.
Джулианне не надо было объяснять, что это значило. На юге была дорога, а значит, этих людей послали, чтобы схватить беглянок и привезти обратно в лагерь. Делать что-либо было уже поздно — разве что замереть и молиться, чтобы отряд прошёл мимо, не заметив грязных серовато-коричневых бурнусов среди грязных серовато-коричневых скал.
И они замерли и не шевелились, пока…
— Собаки!
— Что? — Джулианна вскинула голову и, забыв о своём решении, стала вглядываться вдаль.
— У них собаки, вон, видишь?
Джулианна прикрыла глаза от солнца рукой. Вначале она разглядела только облако пыли в долине, и только тут поняла, как высоко она забралась, хотя на размышления об этом времени не было. Так, люди и лошади, едва заметные в пыли… и другие тени, маленькие, бегущие впереди, поднимающие небольшие облачка пыли… собаки.
— Гончие-секари, — заметила Элизанда, привычная к местному солнцу и знакомая со страной. — Их вывели для охоты катарские князья…
— Я таких уже видела. — Секари были высокими поджарыми псами с острыми зубами и роскошной шелковистой шерстью песочно-белого оттенка. Какое-то время назад секари вошли в моду среди знати Марассона, но отец не позволил Джулианне завести себе такого щенка. «Это тебе не болонки, это настоящие охотничьи псы», — сказал он, и подарил дочери щенка, больше подходящего для девочки: крошечное создание, которое лизало хозяйку в щеку, сидело у неё на коленях и спало на её подушке, всячески изъявляло свою любовь и ни разу не доставило ей никаких неприятностей.
— Если бы я знала, что у них есть собаки…
— Ты всё равно ничего бы не смогла сделать. Не думаю, что ты можешь заморочить собачью свору.
Но сама Джулианна могла кое-что сделать. Она встала, не обращая внимания на шипение Элизанды, и пошла, нет, побежала вниз по тропе, забыв свою усталость и страх перед высоким обрывом, который когда-то высасывал из неё всю храбрость.
Она остановилась у колодца и стала ждать. Вскоре к ней присоединилась Элизанда, увешанная одеялами и мехами для воды. Джулианна взглянула на неё всего раз. Джемаль же затаился в пещере — что ж, прощай, проводник. Джулианна вновь повернулась к все растущему пыльному облаку.
Первыми к ним подбежали собаки. Они звонко лаяли, оповещая хозяев о находке, скакали вокруг дедушек и тыкались им в ноги. Элизанда трепала их по любопытным носам и ласково перебирала длинные уши, что-то приговаривая, но Джулианна стояла прямо и твёрдо, как скала, ни на что не отвлекаясь. Она ждала.
Подскакали всадники. Первый из них опередил товарищей на несколько корпусов. Предводитель остановил коня, спрыгнул с седла, бросил поводья спутнику и быстро зашагал к ликующей своре. Он отозвал собак пронзительным свистом, но Джулианна не шелохнулась и даже не посмотрела на гончих.
На вид мужчина был молод, высок, худощав и силён. Нижняя часть его лица была закрыта от пыли шёлковым шарфом. Джулианна с трудом оценила иронию происшедшего — она стояла перед ним с неприкрытым лицом, её тюрбан был брошен на тропе, чтобы не ввести погоню в заблуждение. Впрочем, удовольствия это ей не доставило.
Мужчина встал перед ней и какое-то мгновение колебался, но всё же снял с лица шарф. Светлые волосы, мягкая светлая бородка, кожа — всё было покрыто серым слоем всепроникающей пыли. Когда он заговорил, голос его тоже был словно бы припорошен пылью, избавиться от которой не помог бы никакой кашель.
— Мадемуазель, я рад, что нашёл вас…
— Вы охотитесь на меня с собаками, господин барон? — оборвала она его, позволяя наконец выплеснуться накопленной ярости. — С собаками, да?
Она подняла руку и отвесила ему пощёчину, ударив изо всех сил, зло и быстро, так, что от удара поднялось облачко пыли. Быть может, при виде такого зрелища она и рассмеялась бы, будь она в другом настроении.
— Или я заяц, или олень? — продолжала она, потому что барон ошеломлённо замолк, в то время как его спутники бормотали все громче. — Или я беглая рабыня, которую нужно выслеживать с собаками? Я что, животное?
— Вы — девушка, сбежавшая из-под венца, — тихо ответил Имбер, — и тем нарушившая договор и отцовскую волю. Будь вы элессинкой, находись мы в Элесси, вас выпороли бы за такое непослушание. А если бы мой дядя увидел, что вы, ударили меня, вас высекли бы прямо тут, невзирая ни на что.
— Не думаю.
— Вы не знаете моего дядю. — Лёгкая улыбка послышалась в его голосе и тронула лицо прежде, чем он успел спрятать её. — Он может потребовать наказания, когда услышит о случившемся. Но от этого я по крайней мере смогу защитить вас, если вы вернётесь сейчас со мной.
— А если я откажусь? Вы снова напустите на меня свою свору?
Как ни странно, барон покраснел и смущённо провёл рукой по сбившейся от пота и пыли шевелюре.
— Джулианна, я очень сожалею, что взял с собой собак, но это было единственным способом отыскать вас прежде моего дяди. Я собирался подарить их вам, чтобы обрадовать вас…
Что-то похожее на искреннее сожаление в его голосе тронуло Джулианну, и её ярость утихла сама собой. Она промолчала, глядя прямо на барона, на отметины, оставленные её пальцами на его щеке, и на блестящие серо-зелёные глаза, обрамлённые золотистыми ресницами.
— Мадемуазель, — проговорил он весьма чопорно, но негромко, не желая, чтобы их слышали, — неужели перспектива выйти за меня замуж кажется вам столь страшной, что вы готовы бежать от меня через час после нашего знакомства, нарушив отцовскую волю, которой вы прежде повиновались…
Да, подумала Джулианна, в его глазах всё выглядит именно так — он отпугнул её и заставил бежать. Как могла она возразить на это? Никак, и потому Джулианна промолчала, глядя безнадёжным взглядом, как он поклонился, отвернулся и стал отдавать приказания своим людям. Он больше не смотрел на Джулианну, если не считать того, что он протянул ей свой шарф, чтобы она закрыла лицо. А глаза у него были серые, непонимающие… о, как он ошибался!
Джулианна и Элизанда вдвоём сели на одну лошадь, а человек, уступивший им скакуна, схватился за стремя одного из товарищей и побежал рядом с ним. Джулианне подумалось, что он очень быстро взмокнет, начнёт задыхаться и на остатках дыхания будет проклинать всех взбалмошных и капризных девчонок вообще и её саму в частности, и это будет похоже на элессинские манеры куда больше, чем вежливость его господина.
Впрочем, возможность ознакомиться с элессинскими манерами поджидала её весьма скоро: надвигалась встреча со старшим бароном Имбером, о которой Джулианна предпочитала не думать. В его глазах она повела себя словно капризный ребёнок: сбежала от жениха, нарушив отцовскую волю и нанеся барону смертельное оскорбление. Но что было ещё хуже — за ней охотились с собаками, а глаза сопровождавших её элессинов над бесполезными шарфами были безжалостны. А когда они прибыли в лагерь, все тамошнее население молча смотрело на них, и в молчании была презрительная насмешка, что было уже совсем невыносимо. И всё же Джулианна вынесла это, руки её на поводьях не дрогнули — она не станет вести себя как испуганное животное.
Но старший барон — с ним всё будет куда хуже.
То, что осталось от лагеря, уже не заслуживало этого названия. Все шатры, кроме одного, были сняты; остался только самый большой, где прошлым вечером бароны пили за её здоровье вместе с людьми из всех отрядов, вместе с Элизандой, элессинами, рыцарями-искупителями и самим магистром Шерролом.
Вооружённые солдаты, как и прежде, были разбиты по отрядам, но их костры уже потухли, а мешки грудами лежали на земле. Они с дерзким любопытством поглядывали на Джулианну и подталкивали друг друга локтями, и на этот раз она ничуть не жалела, что не слышит, о чём они перешёптывались, пока она проходила мимо. Должно быть, Имберу тоже было неприятно. Если девушка предпочитает бегство замужеству, то каков же у неё жених?
Подбежавшие к лошадям оруженосцы удивлённо уставились на её крестьянский наряд. Имбер спрыгнул с коня, подошёл к Джулианне, помог ей спешиться и, предложив руку, повёл её к шатру. Жалкая подачка её гордости, которая только раздула жар унижения. Твёрдым шагом идя рядом с бароном, Джулианна сжала зубы.
Тканые занавеси у входа были раздвинуты, чтобы внутрь шатра проникал воздух, однако Джулианна поняла, что воздуха этого недостаточно, потому что на неё обрушилась удушающая волна жара. То же самое было и прошлой ночью — она провела здесь около часа, чувствуя себя крайне неуютно, и не столько от того, что старший барон всё время ворчал и ругался, сколько потому, что она ничего не могла сказать его племяннику.
Должно быть, подумала Джулианна, этот шатёр навсегда останется в её памяти местом, где угнетено все — и тело, и душа, и разум. Старшего барона сейчас не было, но облегчение оказалось недолгим — рано или поздно он всё равно появится. И что тогда будет… В шатре было почти пусто, убрали даже скамьи и длинный стол на козлах, за которым прошлой ночью после ухода Джулианны и Элизанды продолжался пир. Похоже, по элессинским обычаям женщины ели отдельно. В целом от шатра остался только остов да натянутая на него ткань. Джулианна решила, что это сделано скорее ради того, чтобы знати было где укрыться от любопытных глаз и ушей, нежели для защиты от солнца. Ни один человек не стал бы сидеть в такой духоте, если снаружи дует приятный ветерок, пусть даже несущий с собой тучи пыли. Имбер послал какого-то мальчишку за стулом, и Джулианна с удовольствием села. Тот же мальчик принёс фрукты и сок, и девушка искренне обрадовалась как возможности освежиться, так и тому, что у неё появилось хоть какое-то занятие. Она очищала и разламывала фрукты, ела и пила, подсовывая кубок под вуаль, а Имбер деликатно отворачивался. Молчание стояло между ними стеной, каждый ждал появления барона, но сказать друг другу им было нечего. Вскоре — слишком скоро — раздался грохот копыт, заклубилась пыль и налетел порыв ветра. Старший барон широким шагом вошёл в шатёр. В руках у него был хлыст, а в глазах — мрачное выражение человека, намеревающегося этот хлыст использовать по назначению. Руки Элизанды, лежавшие на плечах Джулианны, испуганно сжались, и когда короткое постыдное замешательство прошло, когда она справилась с желанием заскулить: «Нет, не бейте меня», — Джулианна поняла, что её подруга подвергается большей опасности, чем она сама. Даже сам барон Имбер фон унд цу Карлхайм, брат-наследник графа Элесси, не поднял бы руки на дочь королевской тени — по крайней мере до тех пор, пока она не стала женой его племянника. Разъярённый отец мог бы разорвать помолвку, и это только добавило бы проблем к уже имеющимся напастям. Но сказано: «Если не можешь высечь даму, высеки её служанку», а у Элизанды не было могущественного отца или родственника, которые защитили бы её. Да, Джулианна готова была просить и даже умолять не наказывать её служанку, но пользы от этого не было бы никакой. Впрочем, во всём этом не было нужды: Имбер опередил её. Он опередил даже своего дядю. Будучи знакомым с его бешеным характером, он, не дожидаясь, пока барон перестанет сопеть и снимет плащ, произнёс:
— Хвала Господу, дядя, мы нашли их живыми и здоровыми. Теперь дамы в безопасности.
— В безопасности? Не думаю…
— По-моему, да.
— Ах по-твоему! Эти твои дамы провели нас, оставив у себя в постелях кукол. Это стоило мне жизни верного человека…
Кукол? Джулианна оглянулась на Элизанду, но та лишь пожала плечами. Сквозь вуаль Джулианна увидела на лице подруги ошеломление — видимо, она что-то поняла, хотя сама Джулианна точно помнила, что они не оставляли в постелях ничего, что могло бы походить на спящего человека. Они просто-напросто не подумали об этом.
Имбер шагнул вперёд, встав между своим разъярённым дядей и Джулианной, и сказал:
— Я понимаю, что ты зол, но стоит ли думать о наказаниях? Это была обычная девичья глупость, больше она не повторится.
— Ещё бы, — громыхнул барон, — уж я об этом позабочусь! Девичья глупость, да? Ну так сделай из неё женщину и посмотрим, станет ли она от этого умнее. Мы сейчас же отправляемся в Рок и этой же ночью поженим вас.
— Но мой отец…
Из царящего в голове хаоса Джулианна ухитрилась извлечь какую-то мысль; но голос подвёл её, да и набрать достаточно воздуха тоже не удалось.
Она так до сих пор и не поняла, защищает её Имбер или же он действительно верит в свои слова; в любом случае она была благодарна ему, хотя его протест был почти наверняка обречён на провал.
— Когда мы будем во дворце, он справит свадьбу ещё раз, со всей подобающей шумихой, которую так любит мой братец. Но сегодня ночью вы будете обвенчаны перед лицом Господа. Тогда и поглядим, образумится ли эта девица, став твой женой.
— Господин барон…
— Господин для вас не я, девушка, вашим господином станет он, и вы пойдёте за ним в горе и в радости и так далее.
— Господин барон, — предприняла Джулианна ещё одну попытку, — я думаю, мой отец будет оскорблён, если меня обвенчают тайно и поспешно. Это нанесёт ущерб моей репутации, и он не потерпит…
— Послушайте, мадемуазель: вы сами испортили себе репутацию так, что дальше просто некуда. — Это была правда, и Джулианна вспыхнула при мысли о том, что сама дала ему возможность упрекнуть её. — Что до вашего отца, он послал вас сюда для того, чтобы вы вышли замуж тогда и таким образом, как решим мы. Он сам отказался сопровождать вас.
— Его призвал король, мессир.
На этот раз яростный барон только пожал плечами.
— Мы все владеем землями и титулами по милости короля, мадемуазель. Если ваш отец решил, что прыгать перед королём ему важнее, — что ж, это его заботы, но уж никак не наши.
Слова барона были так обидны и несправедливы, что Джулианна только рот разинула. Однако не успев ответить, она почувствовала на плече пожатие руки Элизанды и услышала шёпот подруги:
— Поезжай туда, куда ты послана, и выйди замуж там, где должно тебе.
Она произнесла это чересчур громко, и барон заметил:
— Прислушайтесь к совету своей спутницы, мадемуазель, это может избавить вас обеих от хорошей взбучки.
Джулианна так и не узнала, что ещё хотел бы сказать барон и станет ли его племянник защищать её отца, потому что у входа послышался конский топот, и в шатёр вошёл ещё один мужчина.
Это был Карел, кузен Имбера. Он кивнул барону и учтиво склонился перед Джулианной.
— Мадемуазель, я искренне рад, что вы вернулись к нам. Мы так о вас беспокоились…
Джулианна так и не поняла, говорил ли он серьёзно — его голос был исключительно вежлив, а улыбка — безукоризненно честна. Она решила ответить тем же.
— Мне жаль, что я причинила вам столько неприятностей, господин барон.
Ни Карел, ни старший барон не догадались о причине её бегства, так пусть уж думают то же, что и её жених: что она бежала, не желая выходить замуж. Пусть думают. «Поезжай туда, куда ты послана, и выйди замуж там, где должно тебе». Задача казалась такой простой, но вот уже во второй раз она меняла свой смысл. Джинн послал её к шарайцам, и они с Элизандой дошли бы, если бы сумели, но если вначале придётся выйти замуж за Имбера — что ж, ладно. Может быть, после свадьбы её не будут стеречь чересчур старательно…
Если бы только удалось набраться сил, чтобы покинуть Имбера, когда всё будет позади. В первый раз решиться на это было нелегко, и Джулианна сомневалась в том, что сумеет заставить себя ещё раз. Но, быть может, он станет плохо обращаться с ней, и тогда она вспомнит, как её травили собаками, и вновь разъярится.
— Довольно. Карел, мы немедленно отправляемся в Рок, чтобы быть там до заката. Поднимай людей.
Все те же носильщики поднесли паланкин прямо к выходу из шатра. Это Джулианну обрадовало: не пришлось выдерживать любопытные взгляды со всех сторон. К паланкину подошёл только Блез, да и тот выглядел больше озадаченным, чем рассерженным. Он сказал, что лагерь уже снят, а рыцари, братья и торговцы — причём последние, как он сказал, были недовольны, и Джулианна поняла, что недовольство они выражали достаточно громко, — отправились обратно в Рок, и сержант какое-то время молча оттеснял Имбера, пытавшегося помочь Джулианне сесть в паланкин. Когда ему это удалось и сержант на краткое мгновение оказался рядом с Джулианной, он прошептал:
— Мадемуазель, как вы?
— Всё в порядке, спасибо.
— Я хочу сказать… ну… что я мог бы послать кого-нибудь из своих людей на поиски вашего отца…
— Спасибо вам, Блез, но это лишнее. «Всё равно они не найдут его до заката, а к завтрашнему дню я уже стану замужней женщиной, баронессой».
— По-моему, всё идёт как надо, — добавила она чудовищных размеров ложь, ведь в мечтах Джулианна была уже далеко отсюда и шла туда, куда её послали. Кроме того, её жених был явно обижен на неё и вёл себя с нею весьма сухо, что причиняло Джулианне боль. И всё же, всё же, если уж ей предстоит выйти замуж — а это подтвердил даже джинн, он ведь прямо приказал ей, — она вышла бы только за этого человека и ни за кого больше. Да, будь все в её власти, она выбрала бы другое время, место и условия проведения церемонии — и всё же какая-то беспечная часть её души радовалась происходящему.
Между Блезом и носильщиками явно существовал какой-то заговор. Носильщики дрожали, таращили глаза и вообще старались выглядеть как можно жальче, в то время как сержант упорно ехал рядом с паланкином, словно оберегая его от напастей, которые пришлись бы не по зубам элессинским солдатам.
Дорога вела сквозь деревню, мимо хижины, в которой девушки ночевали. «Куклы? — вспомнила Джулианна, — Элизанда все поняла, надо спросить у неё, но не сейчас». Внезапно Блез заставил своего коня почти прижаться к паланкину и заглянул в окошко. Джулианна так ничего и не разглядела бы, но конь вдруг попятился, захрипел, задрожал, носильщики тоже дрогнули и на миг сбили шаг.
Сквозь окошко в занавесках — её глазок в жестокий мир — Джулианна разглядела что-то, приколотое к входу в хижину. Вначале она решила, что это кукла человеческого роста, но потом фигура зашевелилась, и девушка поняла, что это человек.
Паланкин покачнулся — это вздрогнули носильщики, вздрогнули и отпрянули от тёмной фигуры с кляпом во рту и невыносимо блестящими, как у птицы, глазами, в которых застыло обвинение.
Джулианна не смогла сдержать испуганного вздоха, и Элизанда тотчас же с любопытством сунулась к окну.
— Что там, что?.. А, понятно. Тебе что, нехорошо?
Джулианна несколько раз сглотнула и только после этого смогла ответить.
— Нет, ничего. Но зачем они… почему он?..
Муки этого человека были как-то связаны с побегом девушек, не то его не стали бы распинать на пороге их временного пристанища; и, разумеется, случайностью это быть не могло.
«Жизнь верного человека», — сказал тогда барон. Наверное, именно этот несчастный обнаружил в хижине кукол.
— Что это за двойники такие? — спросила Джулианна. — Барон что-то говорил о куклах, но мы ничего подобного не оставляли.
— Я думаю, когда поднялся шум, в хижине укрылись Радель и Редмонд. Они знали, что мы ушли, и поняли, что кто-нибудь непременно проверит, все ли у нас в порядке. Видишь ли, мы умеем делать нечто вроде марионеток, которые могут стоять, двигаться и даже немного разговаривать. Это помогает дурачить людей.
— Что, сурайонская магия вся такая лживая? — спросила Джулианна, все ещё видевшая внутренним взором результаты использования этих «марионеток».
— Не вся. И распяла этого человека не магия. Это дело рук твоего муженька, — в свою очередь подколола её, защищаясь, Элизанда.
— Это не он. — Ох, только бы не он! — Это его дядя.
— Какая разница? Искупители мучили моего друга, а элессины казнили своего же. Теперь тебе понятно, почему мы скрыли свою землю от соседей, зачем мы лжём, изворачиваемся, прячемся и при нужде даже убиваем ради того, чтобы остаться независимыми и не пустить к себе чужаков?
— Понятно, Элизанда, — устало ответила Джулианна; силы покинули её, и ей хотелось одного — оказаться в Марассоне, хотелось не в первый и, уж конечно, не в последний раз. — Все понятно. А когда я стану элессинкой, ты начнёшь лгать и мне?
— Да уж, наверное. — Но при этих словах Элизанда обняла подругу и не разжимала объятий, пока паланкин покачивался на плечах носильщиков. Элизанда лгала, и это признание во лжи было самым радостным событием за весь ужасный и тяжёлый день.
Джулианна задремала и проснулась на плече у Элизанды. Тело затекло и заныло, когда она попыталась сесть прямо. Странным образом ноги оказались выше головы, и Джулианна упала бы, но подруга поддержала её.
— Где мы?
— Поднимаемся. Не смотри. — Элизанда удержала её, не давая выглянуть в окно.
— К замку?
— Да.
«Конечно, к замку, куда же ещё?» — подумала Джулианна. Мысли застыли — сказывался не столько сон, сколько потеря надежды и появившаяся откуда-то тяжесть на душе. Оставалось задать единственный вопрос, но ответ был уже очевиден.
— Джинн, значит, не появлялся?
— Нет, дорогая, джинна не было. А ты надеялась?
— Не то чтобы надеялась, но он мог бы помочь…
— Я же тебе говорила, джинны не вмешиваются в людские дела. Их это не интересует.
— Но он же уже вмешивался, он спас мне жизнь по меньшей мере дважды. И он велел нам отправляться к шарайцам — это ведь тоже вмешательство. Но нам помешали, и я всё ещё в долгу перед ним, значит, я обязана бежать, но я же не могу…
— Я знаю, но ничего не понимаю, так же как и ты. Но он сказал, что ты должна выйти замуж. Барон сказал то же самое. Может, сначала должна быть свадьба…
Об этом они проговорили всю дорогу, пока паланкин поднимался всё выше. Потом вокруг стало темно — отряд прошёл ворота и оказался в туннеле. В окнах посветлело — конюшенный двор. Паланкин опустили, но девушки не шевельнулись и только прислушивались к доносившимся из-за занавесок голосам.
Занавеску отдёрнула рука в чёрном рукаве. У паланкина стоял монах. Джулианна посмотрела наружу и увидела прецептора, сочувственно глядевшего на неё. Впрочем, облегчения ей это не доставило.
— Мадемуазель, это так… неожиданно…
— Я знаю. Простите меня…
— Дитя моё, мы рады вам не меньше, чем в прошлый раз. Но я говорил с бароном Имбером и должен обсудить с вами один вопрос. Не пройдёте ли вы ко мне?
— Простите, ваша милость, но я так устала… — Нет, даже не устала, а прямо-таки изнурена и готова капризничать, как самый настоящий ребёнок. — Не могли бы мы поговорить здесь?
Да и говорить-то не о чём, все уже решено…
— Хорошо. Позвольте помочь вам?
Она вышла из паланкина, опираясь на руку монаха, а вышедшая следом Элизанда обняла её за талию, не давая упасть.
— Барон… э-э… попросил… — то есть потребовал, поняла Джулианна, — чтобы вы этим же вечером были обвенчаны с его племянником. Я не одобряю такой спешки и уверен, что вашему отцу она также не пришлась бы по вкусу. Я понимаю, что обстоятельства сложились необычно, и готов допустить этот брак. Однако я не могу спросить разрешения у вашего отца, и поэтому настоял на том, что ничего не сделаю без вашего согласия. Я не допущу, чтобы в этих стенах совершился насильный брак. Слово за вами, мадемуазель. Должен ли я отказать барону?
Вот он, спасительный шанс, — появившийся в самый последний момент. Но как же она устала! Она не выдержит ещё одного приступа ярости барона.
— Нет, — ответила она, не обращая внимания на сигналы Элизанды, требовавшей: «Ну же, скажи „да“!..» — Мой отец послал меня в Элесси именно за этим; я думаю, это можно считать его решением. Только моя собственная глупость была причиной ярости барона и этой спешки. Больше я не стану противиться.
— Что ж, дитя моё, прекрасно. Если, конечно, это ваше истинное желание.
— Это так, мессир. Благодарю вас. Ваша милость…
— Да?
— Не могли бы вы лично провести церемонию? Я думаю, это понравилось бы отцу.
Прецептор улыбнулся с удивившей Джулианну теплотой.
— Вы мне льстите, мадемуазель. Возможно, я также льщу себе, но подозреваю, что вы правы. Я знаю вашего отца много лет и испытываю тёплые чувства и к нему, и к его дочери. Можете быть уверены, что если уж вам предстоит обвенчаться здесь, обряд проведу только я и никто другой.
— Я думаю, это мне и предстоит. Благодарю вас, ваша милость.
— Не за что. Позвольте мне проводить вас в вашу комнату. Вам нужен отдых и еда — вы совершенно прозрачная, и не только от усталости.
Эта комната принадлежала Джулианне совсем недолго, но девушка рада была вернуться в неё. Она облегчённо повалилась на постель и закрыла глаза, чтобы не видеть ничего вокруг.
— Погоди, Джулианна. — Элизанда легко коснулась её плеча и потянула за грязное платье. — Сними это.
— Плевать мне на их простыни, — проворчала Джулианна, закрывая глаза рукой от света и от всего мира. Стоявшая над ней Элизанда рассмеялась.
— Мне тоже; но я забочусь о тебе. Сними эту грязь и ложись на живот. Так тебе будет удобнее, честное слово.
Джулианна заворчала, но сил спорить у неё не было. Элизанда быстро, уверенно раздела её и уложила на живот.
— А теперь расслабься, — велела она.
Прохладные пальцы коснулись висков Джулианны, и девушка вспомнила, как зашатался и осел на краю обрыва Маррон. Она отшатнулась, и тело пронзила боль.
— Это что, опять магия? Не хочу…
— Нет, дорогая, это не магия. И пожалуйста, не произноси это слово слишком громко хотя бы пока мы здесь, по эту сторону пустыни. Просто лежи смирно, и тебе станет легче.
Джулианна вновь была уложена на живот; голову она положила на скрещённые руки. Пальцы Элизанды пробежали по её волосам и лёгкими успокаивающими движениями коснулись кожи головы. Спустившись ниже, они растёрли шею Джулианны, а потом с неожиданной силой принялись мять её плечи. Джулианна тихо вскрикнула, но Элизанда только засмеялась.
— Сейчас боль пройдёт. Не хнычь и доверься мне.
Джулианна заворчала, не чувствуя ни малейшей благодарности. Пальцы Элизанды вминались в её тело, и девушка едва сдержала ещё один вскрик, когда они добрались до сжатых изо всех сил мышц. Внезапно она почувствовала, что напряжение начинает ослабевать, сдаваясь перед сильными нажатиями пальцев. Сознание поплыло, она расслабилась и позабыла обо всех бедах. Мысли начали разбегаться, теперь Джулианна не чувствовала ничего, кроме ставших мягкими пальцев Элизанды, легко касавшихся её спины. Джулианне было тепло и уютно; усталость струилась по телу волнами и стучала в каждой жилке, и противиться ей не было сил, и оставалось только закрыть глаза и покачиваться на этих волнах…
Когда она проснулась, в комнате стояли сумерки. Джулианна обнаружила, что укрыта одеялом; подняв голову, она разглядела Элизанду, зажигающую светильники.
— Прецептор прислал нам поесть, — улыбнулась ей Элизанда.
— Сколько я спала?
— Недолго, но этого хватит. Садись и ешь, у нас не так много времени.
Следуя собственным словам, Элизанда скользнула к Джулианне.
Та сердито спросила:
— Почему это ты ходишь в моём лучшем платье?
— Нет, я взяла почти самое лучшее. Ты же не хочешь, чтобы я выглядела на твоей свадьбе как замарашка? А для тебя я выбрала вот это. — Элизанда с улыбкой поставила поднос и кивнула в сторону большого сундука, стоявшего в углу комнаты. — Я с ним и так, и сяк, и трясла его изо всех сил, но оно всё равно не разгладилось до конца. Кажется, теперь я понимаю, каким образом Редмонд выбрался из замка и как ухитрился вернуться — если, конечно, они возвращались.
Впрочем, Джулианне было всё равно, измято лежавшее на сундуке платье или нет, потому что оно принадлежало к числу её любимых. Элизанда, конечно, этого не знала, но всё же ухитрилась угодить ей. Платье было простого покроя, не слишком подходящее для торжественных церемоний, но в самый раз для поспешной свадьбы в цитадели искупителей, где роскошь и пышность были бы неуместны. Тёмно-синие тона платья подчеркнут зелёные искры, которые так нравились Джулианне в глазах Имбера, скроют серые блики и заставят его волосы засиять золотым цветом. Неужели Элизанда подумала и об этом? О чём она ещё догадалась?
Во всяком случае, Элизанда, как и прецептор, догадалась, что Джулианна голодна, и сейчас на подносе горой громоздились соблазны. Холодное мясо и засахаренные фрукты, соленья и копченья, свежие фрукты и мягкий белый хлеб.
— А ты…
— Я уже поела, это все тебе. Ешь.
Джулианна последовала совету подруги. Когда содержимое подноса перекочевало в её желудок, девушки поделили между собой остатки джерета из фляги и выпили, не сказав ни слова, вместо тоста обменявшись понимающими взглядами.
Потом Элизанда, как заправская камеристка, помогла Джулианне одеться и уложить волосы, уговорила надеть кое-какие драгоценности и наконец закрепила вуаль в соответствии с приличиями, но так, чтобы она не скрывала красоты невесты.
В комнате — а может, и во всём замке — зеркала не было, и потому Джулианна не могла проверить, правду ли говорит ей подруга. Оставалось только вспыхнуть, погрозить Элизанде расчёской и велеть ей не болтать ерунды.
— Какой такой ерунды? Давай уж тогда считать ерундой то, что у тебя две ноги, или невозможный отец, или любящее сердце, Джулианна.
— Мой отец вовсе не невозможный.
Элизанда только взглянула на неё, приподняв бровь.
Джулианна проглотила смешок.
— Ну, это не важно. Все равно ты такая же симпатичная, как я.
Элизанда промолчала, словно соглашаясь с ней, а потом глубокомысленно заявила:
— Да, мальчик из меня получается симпатичный.
Джулианна не могла больше сдерживаться; её прорвало. Она зашлась в хохоте, и Элизанде пришлось стучать её по спине, чтобы заставить прийти в себя, а потом ещё и поправить сбившуюся вуаль. При этом она не переставала ворчать, как суровая нянька, и Джулианна с трудом сдерживала смех.
— Ну, перестань! — попросила она, вытирая глаза пальцами — Элизанда ни за что не позволила бы ей использовать для этого вуаль. — Хватит. Который час?
— Самое время выйти замуж за того парня. — Элизанда потянула Джулианну за руки, заставила встать и потянула к выходу. — Он, кстати, тоже неплох собой, — критически заметила она. — Хотя тебе придётся поработать бритвой. Терпеть не могу бород, а этот его веник…
— Элизанда, перестань!
Девушки не подгадывали время специально, но вышли минута в минуту. Едва они ступили за порог комнаты, как большой колокол начал отбивать удары, созывая монахов на вечернюю молитву. Девушки шли не спеша — как сказала Элизанда: «Пусть остальные бегут сломя голову. Это твой день и твой час, пусть тебя подождут». Так же неторопливо они спустились по лестнице и пересекли двор, видя, как суетятся впереди одетые в чёрное фигуры.
Они оказались собственно в замке в тот миг, когда колокол ударил во второй раз; эхо умолкло, и остался лишь затихающий шорох сандалий в коридоре.
С последним ударом колокола девушки оказались у дверей большого зала, однако на этот раз двери не закрылись перед ними; и девушкам не пришлось поворачивать к галерее для гостей.
Элизанда ободряюще пожала подруге руку. Джулианна шагнула вперёд, и девушки вошли в зал.
Вдоль прохода на каждой колонне горело по факелу. По сторонам, отряд за отрядом, стояли на коленях монахи; за ними виднелись две светлые полосы — рыцари в белых одеяниях.
Подняв голову, Джулианна увидела выстроившихся у алтаря магистров. В середине ряда находился прецептор; подле него, на ступеньку ниже, стояли двое глядевших на неё мужчин.
Карел, пришедший вместе с кузеном, и, конечно же, сам кузен, Имбер, одетый в лучший из привезённых с собой нарядов — не свадебный камзол, а костюм из зелёного бархата, подчёркивающий цвет его глаз и её платья. Джулианне показалось, что даже на таком расстоянии видны его полные боли и надежды глаза.
Брось глупить, сказала она себе, это не душещипательная баллада, это жизнь, полная нарушенных обещаний и жестоко разбитых надежд.
И Джулианна, вопреки всему, шла вперёд уверенно и гордо — хоть на последний краткий миг этой уверенности и гордости у неё было не отнять.
Молодые встали на нижней ступеньке бок о бок, а с другой стороны от Джулианны стояла Элизанда, слегка придерживая её за руку.
Прецептор воздел руки, и сзади послышалось шарканье — это встали с колен рыцари и монахи. Джулианна краем глаза уловила какое-то движение и мельком взглянула в ту сторону. Подле стен тоже стояли люди — оруженосцы в белом, слуги в своих лучших нарядах, торговцы в разноцветных одеждах. Мелькнула мысль о Марроне — стоит ли он сейчас среди оруженосцев, если д'Эскриве решил для разнообразия помолиться вместе со своими собратьями, поднялся ли одиноко на галерею или вовсе не пришёл?
И ещё подумалось, здесь ли Радель, и если да, то в каком обличье: яркого менестреля или скромного брата?
Должно быть, прецептор или кто-то из магистров подал знак, но Джулианна его не заметила. Искупители запели хором, и от их низких сильных голосов Джулианну пробрала дрожь.
Шла самая обычная вечерняя служба, начавшаяся с привычной молитвы; правда, не то в честь события, не то в честь Джулианны молящиеся не говорили, а пели. Низкие басы и высоко взлетающие тенора заставляли сердце Джулианны сжиматься, и она крепче хваталась за руку Элизанды. Взгляд же её неизменно влекло в противоположную сторону, к Имберу, стоявшему рядом в пятнах света и тени. Он тоже смотрел на неё; их глаза встретились, и у Джулианны засосало под ложечкой, хотя она не могла прочесть его мысли.
После молитвы начались вопросы и ответы: одинокий голос звучно и звонко задавал вопросы, на которые отзывался низкий рокочущий хор. В глазах у Джулианны защипало, ей пришлось проморгаться, но к тому времени, как предметы вокруг вновь обрели отчётливость, Имбер уже отвернулся от неё и смотрел прямо перед собой, а его лицо было скрыто тенью.
Джулианна тоже посмотрела вперёд и только тут поняла, что вызывало среди стоявших у стены приглушённые вздохи. Над алтарём возник огромный знак Господа, и холодный голубой свет бежал по бесконечной двойной петле.
— Возлюбленные братья мои! Все мы служим Господу — и те, кто поднимает меч в борьбе за веру, и те, кому это не разрешено, те, кто охраняет Святую Землю, и те, кто живёт, трудится или путешествует по ней. И не менее нас дороги Господу женщины, ибо без них у Него не стало бы новых слуг, а у нас — детей. Лицезрение брачного обряда всегда есть благословение, вдвое более драгоценное, если союз заключается между великими домами, чьи сыны станут вождями мужей своего поколения. Я же сегодня трижды благословлён, ибо мне выпало этот обряд свершить…
Голос прецептора был чист и гармоничен, словно песня, но песня только разгорячила бы кровь Джулианны; голос же прецептора баюкал и успокаивал её. Она с радостью позволила этому голосу литься ей на душу, подобно бальзаму, и перестала прислушиваться к словам.
Её взгляд неудержимо влекло к знаку Господа, к бившемуся в нём свету. Он походил на свет в пещере, но был словно разделён на две части, посветлее и потемнее, и части эти бежали друг за другом по знаку, но не сливались даже там, где петли пересекались между собой, и бились в разном ритме.
Прецептор взмахнул рукой, и Джулианна с Имбером шагнули вверх на ступеньку. Элизанда с Карелом остались позади, и Джулианна почувствовала, как ей не хватает успокаивающей руки подруги. Тогда она скрестила руки на груди и подняла голову, вновь устремив взгляд на сияющий знак.
Ей показалось, что волны света замедлили свой бег, но зато стали светиться ярче. Джулианна нащупала собственный пульс — он бился точно в ритме одной из волн, она видела это совпадение и ощущала его.
Вторая волна, как ей показалось, билась чуть быстрее. Джулианна украдкой взглянула на Имбера и сцепила руки, чтобы у них не было возможности коснуться запястья жениха и проверить догадку.
— Господь милостив ко всем чадам Своим, но некоторым из них Он дарит особое благословение. Таков Его сын Имбер, наследник графа Элесси; такова Его дочь Джулианна, рождённая на земле дочерью королевской тени…
На земле? Разве она на земле? Джулианна не чувствовала своего тела, оно исчезло, растаяло. Она стала светом, играющим по воле Господней; глаза её, должно быть, сияли ярким бьющимся голубым цветом. И глаза Имбера — тоже.
— Возьмитесь за руки, дети мои.
Джулианна услышала слова прецептора, но не пошевелилась, не могла пошевелиться, ибо её тело оставило её, погрузившись в сияние. Имбер сам протянул руку над разделявшей их пропастью, и его тонкая кисть обхватила руку Джулианны. Его пальцы легко легли на её ладонь, не сжимая, не вкладывая в руку силы. Её кожа зазвенела от его прикосновения, и Джулианна вспомнила пещеру — и не осмелилась сжать пальцы, испугавшись того, что могло скрываться в ней и в нём.
Теперь волны света бежали вместе, не сливаясь, но вместе, словно кометы на одной орбите. Джулианна почувствовала пульс Имбера и увидела бьющееся в такт сияние; велела своему собственному сердцу биться быстрее, чтобы поспевать за ним — и сердце повиновалось, и вторая волна света догнала первую.
— Поднимитесь и дайте мне ваши руки.
Джулианне не хотелось шевелиться, пусть бы этот миг продлился вечно, чудо осталось с ней навсегда. И вновь Имбер шагнул первым, увлекая за собой девушку, и протянул прецептору её руку в своей. Она тихо вздохнула — прецептор разъединил их руки, но его мягкие пальцы не могли заменить руки Имбера.
Сияние на стене позади прецептора замерло, каждая волна в своей петле знака, у того места, где петли соединялись. Волны бились в такт и чего-то ждали.
— Эти кольца я надеваю вам в знак того, что отныне и навеки вы принадлежите друг другу. Носите их с верой в Господа, чей знак они образуют вместе, и пусть двое станут одним.
Холодный золотой ободок скользнул на мизинец правой руки Джулианны, а второй такой же — на левый мизинец Имбера. Прецептор взял их руки и поднял, а потом заставил кольца соприкоснуться.
Два луча вспыхнули и смешались, слились друг с другом и стали единым светом, таким ярким, что глядеть на него было невозможно. Но он тут же угас, увял, словно цветок, Джулианна услышала наступившую тишину, и сердце у неё упало.
— Поцелуй её, сын мой.
Сухие губы Имбера коснулись её губ. Света больше не было, были только его глаза, серые и полные сомнения.
Пускай вокруг поют, пускай пламенеет знак, пускай под ним что-то происходит — это всего лишь обычная служба, обычная вечерняя служба, за которой обязательно последует проповедь. Зазвучала новая экзальтированная молитва, Джулианна услышала позади шарканье и шорох и догадалась, что собравшиеся в зале преклоняют колена. Имбер вновь взял её за руку. Шаг в шаг они стали спускаться по ступеням, пока рука Элизанды не коснулась спины Джулианны, направляя её шаг. У подножия ступеней Имбер и Джулианна преклонили колени, и Джулианна снова бросила косой взгляд на мужа. И опять ничего не смогла разглядеть — только полускрытый тенью профиль. Если Имбер и почувствовал её взгляд, он ничем этого не показал.
Маршал Фальк прочёл проповедь, вновь призывая братьев к оружию, к походу на Сурайон. Джулианна подумала о том, что чувствует Элизанда, слыша, как её народ и её саму обрекают на смерть как еретиков и колдунов. Сама Джулианна сохраняла спокойное выражение лица, но слушала вполуха. Этим вечером её заботили совсем другие вещи, её одолевали сомнения, вопросы и страхи за себя и за других, и страстное желание — это уже только для себя — утишить пробиравший до костей трепет, который нельзя было — невозможно было — обязательно надо было — с кем-то разделить, иначе жизнь ничего не стоит, и от всего этого только сильнее голова шла кругом.
Когда служба наконец была окончена, когда многоголосый, потрясший весь зал крик превратился в единственную резонирующую ноту, растаял в собственном эхе и наконец стих, магистры выстроились в два ряда и прошли между Имбером и Карелом, между Джулианной и Элизандой. Кое-кто из магистров, проходя, приподнял подол рясы, чтобы не осквернить одеяние прикосновением к женскому платью.
У алтаря остался только прецептор. За спиной Джулианны слышалось шарканье — это расходились монахи, но девушка не вставала с колен и не отнимала руки у Имбера. Тот не шевелился, а сама Джулианна не знала, как полагается поступать в таких случаях.
Первыми встали с колен Карел с Элизандой, поклонились новобрачным и помогли им подняться на ноги.
Джулианна встала, не выпуская руки Имбера и не глядя на него. Если он хочет, пусть смотрит, а она не станет.
Довольный прецептор сошёл по ступеням, протягивая руки навстречу новобрачным.
— Поздравляю вас, Имбер, вы увезёте в Элесси настоящее сокровище. А вы, дочь моя, принесли в великий дом ещё одно великое имя. Господь непременно благословит ваш брак. Пойдёмте со мной, Джулианна. — Он взял её за обе руки, не дав девушке ни коснуться Имбера, ни взглянуть на него, и повёл прочь. — Пусть ваш господин пирует с мужчинами; несомненно, там будут славить и его, и ваше имя. А я провожу вас в ваши покои.
«Благодарю вас, я знаю дорогу», — хотела было сказать Джулианна, но вовремя осознала всю тщетность сопротивления и придержала язык. А идя вслед за прецептором к боковому выходу, она поняла, что спать сегодня будет не там, где прежде, и дорога к её новым покоям ей неизвестна.
— Ваша милость, мои вещи…
Он улыбнулся и похлопал её по руке.
— Братья уже перенесли их, милая моя, и приготовили для вас ванну. Ваша женщина поможет вам… — и действительно, Элизанда трусила вслед за ними, словно собачонка, причём, судя по её фырканью, собачонка раздражённая, — а я пришлю вам обеим ужин. Будьте терпеливы; возможно, люди вашего супруга попытаются задержать его, но он придёт к вам довольно скоро.
Джулианну грызла мысль: «Какое мне дело, когда он придёт и в каком виде — трезвый, пьяный, пошатывающийся, блюющий, разящий перегаром?» Такого бесчестья она не могла вынести даже в мыслях, и потому специально разжигала в себе гнев. Она продана в рабыни мальчишке — поймана, связана и продана своим собственным отцом, дядей мужа и самим мужем, и только последний из них что-то значил для неё, и можно было только думать о нём, и стараться забыть, и пытаться уйти в такие дали, где он не смог бы её догнать…
Прецептор вывел их в тёплую тихую темноту ночи, провёл через двор и впустил в двери. Они прошли по устланному сухим камышом полу и оказались у знакомой двери, где вместо прежнего монаха стоял на страже солдат-элессин. Стражник поклонился и распахнул перед ними дверь.
— Ваша милость, — еле вымолвила ошеломлённая Джулианна, — это же ваши покои…
— Я хочу сделать вам подарок, — спокойно, с лёгкой улыбкой ответил прецептор, — подарок на эту ночь. Это не такая уж большая жертва. Старший барон настоял на завтрашнем отъезде. А я тряхну стариной и переночую в башне магистров, там вполне удобно. Так, мою приёмную вы уже видели; вот тут находится спальня, а тут — кабинет, он соединяется с обеими комнатами. В кабинете приготовлена постель для вашей служанки. — С этими словами прецептор несколько заговорщически поклонился Элизанде.
— Вы очень добры, ваша милость, но…
— Но мог бы быть и подобрее, я понимаю. Видите ли, это единственные замковые покои, которые годятся для баронессы и её мужа. Итак, позвольте пожелать вам доброй ночи и счастливого пробуждения.
Он действительно подмигнул ей, кланяясь, или это только показалось Джулианне? Наверное, показалось — ведь прецептор Рок-де-Рансона выше подобных намёков.
Прецептор Рок-де-Рансона, как с горечью напомнила себе Джулианна, был всего лишь человеком и, подобно всякому мужчине благородного происхождения, наверняка развлекался по-мужски до того, как принял постриг. И, подобно любому мужчине, не важно, благородного или низкого происхождения, с удовольствием следил за успехами любого молодого человека по девичьей части и радовался, когда ещё одна женщина бывала поймана, брошена к ногам и в постель…
Вымытая, накормленная и одетая в самую строгую из своих ночных рубашек, Джулианна сидела в спальне на простой, но удобной кровати, достаточно широкой для двоих — хотя она была уверена, что на ней никогда не спало больше одного человека одновременно, — и ждала прихода Имбера.
Элизанда, до последнего изображавшая примерную служанку, расчесала волосы Джулианны, превратившиеся в золотой водопад. После этого Джулианна, в свою очередь изображавшая госпожу, отослала Элизанду в её импровизированную спальню, решив дожидаться мужа в одиночку. Ей не хотелось ни говорить, ни думать, ни гадать о своём будущем. В конце концов, до утра осталось не так уж много, а этой ночью поразмыслить всё равно не удастся.
Наконец она услышала шаги, мужские голоса, тихий смех Карела, пожелание доброй ночи и звук закрываемой двери.
Мужские шаги. Джулианна посмотрела на дверной проём и на закрывающую его занавеску и увидела, как та приподнялась.
Какое-то мгновение он стоял на пороге — высокий, молодой, красивый, с блестевшими в лучах светильника волосами, которые нимбом окружали его голову.
При его появлении Джулианна встала и вежливо сделала реверанс.
— Мой господин барон.
— Моя госпожа баронесса.
Он осторожно поднял её из реверанса и коснулся её щеки. Джулианна едва не задохнулась, всем телом вздрогнув от этого прикосновения.
Имбер нахмурился и сделал шаг назад. Джулианна едва сдержала стон. Ей хотелось обнять его, но она не шевельнулась.
— Госпожа Джулианна, — тяжело, медленно произнёс Имбер. — Я глубоко сожалею о той боли, которую причинило вам наше бракосочетание.
— Нет, Имбер…
— Нам нет нужды притворяться друг перед другом. Будем честны хотя бы наедине. Вы пытались бежать от меня, и я должен бы жалеть о том, что отыскал вас. Должен — но не могу, потому что я хотел этого брака. Мне жаль только, что всё произошло именно так, что дядя настоял на столь поспешной церемонии. Будь моя воля, я отвёз бы вас в Элесси, дал бы время привыкнуть к тамошним обычаям… и, быть может, полюбить меня.
Я всё ещё не оставил этой надежды. Но я видел, как неохотно вы следовали порядку церемонии и чего вам стоило не отшатнуться от моего прикосновения. Поэтому я решил, что не стану навязывать вам свою близость силой. Моему дяде вовсе не обязательно знать об этом. — В этот момент барон, несмотря на всю свою учтивость, превратился в мальчика, говорящего: «Только не рассказывайте ничего дяде», — и Джулианна почувствовала острый прилив нежности. — Однако этой ночью и впредь, до тех пор, пока вы не будете готовы принять меня, ваша служанка будет спать вместе с вами, а я займу её ложе.
— Имбер…
Ей хотелось сказать: «Нет, Имбер!», но она сдержалась. Пусть думает, что он отвратителен ей, что она едва выдерживает его прикосновение, пусть держится в стороне и не мешает ей быть с Элизандой и планировать новый побег. И для её растревоженной души так будет гораздо лучше: девушка и желала, и боялась увидеть его тело в своей постели и ощутить, что оно переплетается с её телом, переплетается так тесно, что их уже не разнять…
Поэтому-то она и не произнесла ничего, кроме его имени, и он понял это неправильно, принял за просьбу о прощении и благодарность. Он поклонился и вышел в другую дверь, и через несколько мгновений в комнату вбежала Элизанда.
Дверь закрылась за ней негромко, плотно и нерушимо.
Джулианна не произнесла ни слова, и Элизанда шёпотом попыталась разговорить её:
— Что случилось? Что он сказал, что сделал? В ответ Джулианна лишь покачала головой. Девушки забрались в кровать, и когда Элизанда попыталась обнять Джулианну, чтобы выразить ей своё молчаливое сочувствие и успокоить, подруга вновь покачала головой и оттолкнула её.
Всю ночь она лежала на самом краю постели, чтобы остаться в полном одиночестве, стараясь не касаться подруги. И лишь уверившись, что Элизанда уснула, Джулианна дала волю слезам.