9.

Проводящие пути

Я сижу, откинувшись на спинку стула в своем неприбранном кабинете, бессмысленно уставившись в окно. В эту секунду примерно пять триллионов химических реакций происходят в моем мозге. Нет, сегодня, когда я целый день ленюсь, их происходит гораздо меньше.

Я пытаюсь сконцентрироваться на своих органах чувств; начинаю с глаз. Вокруг меня повсюду лежат стопки журналов, рукописи будущих книг, целые горы писем, на которые я никак не могу ответить. Их вид действует на меня угнетающе, поэтому я предпочитаю глазеть в окно. Я перевожу взгляд на свой огород, и меня пронзает острое чувство вины: я уже давно не поливал и не удобрял его. Но справа от огорода растет деревце, являющееся моей гордостью и предметом восхищения — увешанный спелыми плодами инжир.

Его плоды в вельветовой кожуре, отливающие всеми цветами — от зеленого до лилового, — так густо обсыпают ветки дерева, что они склоняются почти до земли. Ежегодно в период созревания плодов, откуда ни возьмись, появляются целые тучи красивейших бабочек — все одного и того же вида с необычной царственной черно–оранжево–белой окраской. Тысячи бабочек кружатся над моим деревцем. Создается впечатление, что на нем надета колышущаяся яркая разноцветная корона. Если выйти на улицу, становится слышно хлопанье их крылышек, напоминающее шелест тончайшей бумаги.

Я наблюдаю, как бабочки снимают пробу с аппетитных спелых плодов своими «язычками», диаметр которых меньше диаметра нитки. Не успев присесть, они тут же взлетают с неспелых фруктов, несколько секунд задерживаются на слегка покрасневших и с необычайным обжорством набрасываются на плоды двухдневной спелости. Я узнал верный способ определять спелый инжир: надо собирать тот, на который бабочки лишь присели, но еще не начали им лакомиться.

Мое ухо улавливает все разнообразие обыденных звуков: сопение моей собачки за углом, равномерное постукивание парохода на реке Миссисипи, отдаленное дребезжание работающей газонокосилки, доносящиеся из гостиной звуки классической музыки.

Жужжание газонокосилки сопровождается сильным запахом свежескошенной травы. Если слегка пригнуть голову и принюхаться, то можно уловить сладкий хмельной запах упавших на землю переспевших плодов инжира. Все эти приятные ароматы несколько портит устойчивый запах серы с расположенного ниже по реке нефтехимического завода.

С одной стороны, за сегодняшний день не произошло ничего выдающегося. Но если задуматься, то увидишь: случилось многое. Мой нос, глаза и уши зафиксировали все эти ощущения прежде, чем они дошли до моего сознания. Эти ощущения настолько существенны для формирования моего мировосприятия, что нельзя не произнести хотя бы несколько слов о каждом из них.

Как сказал последователь стоицизма Эпиктет: «Бог дал человеку два уха и лишь один рот, чтобы он мог слышать в два раза лучше, чем говорить».

По сравнению с огромными, двигающимися ушами некоторых животных уши человека кажутся маленькими и недоразвитыми. Они рассчитаны на меньший звуковой диапазон, чем уши собаки или лошади, и не идут ни в какое сравнение с такими ушами некоторых животных, которые обладают необычайной способностью двигаться и поворачиваться в разные стороны — лишь отдельные представители человечества могут шевелить ушами, да и то шутки ради.

И, тем не менее, человеческий слух поразителен. Обычная беседа заставляет молекулы воздуха вибрировать, приводя в движение барабанную перепонку, диапазон колебаний которой составляет всего десять тысячных долей сантиметра, но обладает такой точностью, что мы можем различать все звуки человеческой речи. Мембрана барабанной перепонки способна регистрировать звуки в диапазоне от еле слышимого стука упавшей на пол булавки до громыхания проносящегося мимо скоростного состава, издающего в сотни триллинов раз более громкий звук. Восприимчивость нашего уха как раз такая, какой и должна быть. Если она хотя бы чуть увеличится, то мы постоянно будем слышать звук движущихся молекул воздуха — непрекращающийся свист (некоторые люди испытывают подобный физический недостаток, он может привести к опасным галлюцинациям).

Учащиеся старших классов, изучающие биологию, знают, что происходит, когда барабанная перепонка начинает вибрировать: три малюсенькие косточки, известные под названиями молоточек, наковальня и стремечко, передают вибрацию в среднее ухо. Мне приходилось по роду деятельности иметь дело практически со всеми костями человеческого организма. Скажу прямо: эти три самые малюсенькие косточки — наиболее выдающиеся из всех. В отличие от остальных костей, эти три не изменяются с возрастом — у младенца одного дня от роду они уже развиты в совершенстве. Эти косточки находятся в постоянном, безостановочном движении, так как каждый дошедший до них звук приводит их в действие. Совместными усилиями они увеличивают силу вибрирующего воздействия на барабанную перепонку до такой степени, что она в 20 раз превышает первоначальную величину.

Внутри камеры длиной 2,5 см, известной под названием Кортиев орган, сила, возникшая от движения молекул воздуха и преобразованная в механическое вибрирование, наконец превращается в силу турбулентного потока.

Движение трех косточек создает волновые импульсы в вязкой жидкости, содержащейся в герметичном Кортиевом органе. Насколько нам известно, звук находится в полной зависимости от этой сейсмической камеры.

Как же я различаю два разных звука, таких как занудное жужжание мухи в моей комнате и гул газонокосилки в соседнем квартале? Каждый различимый звук имеет свой «почерк», характеризующийся количеством вибраций в секунду. (Этот процесс можно наглядно продемонстрировать с помощью камертона: если по нему ударить, видно, что его зубцы движутся туда и обратно). Если вы слышите звуковую молекулярную волну частотой, например, в 256 колебаний в секунду, это значит, что вы слышите ноту «си» средней октавы. Обычный человек может различать вибрации от 20 до 20 000 колебаний в секунду.

Внутри Кортиева органа эти вибрации принимаются 25 тысячами клеточек–рецепторов, выстроившихся в ряд. Они напоминают струны огромного пианино, замершие в ожидании того мгновения, когда пианист ударит по клавишам. Через глазок растрового электронного микроскопа эти клетки выглядят точно так же, как стоящие в ряд бейсбольные биты. Каждая клетка рассчитана на прием определенного звука. При получении 256–цикловой вибрации некоторые из этих клеточек выстреливают сигналы в мозг, и я «слышу» ноту «си». Остальные клетки ждут ту частоту, на которую они настроены. Представьте себе хаос, в котором носятся клетки, когда я сижу перед симфоническим оркестром и слушаю одновременно двенадцать нот, а также огромное разнообразие музыкальных «партий» различных инструментов. Человеческое ухо способно различить 300 000 тонов.

Что касается мозга, то самым удивительным является следующий факт: когда мы что–то слушаем, сама вибрация не поступает в мозг. Этот процесс напоминает кассету с пленкой, воспринимающей звук не как механическую вибрацию, а как серию электрических и магнитных кодов. Как только вибрация начинает передаваться соответствующей звуковой клеточке–рецептору, направляемое в мозг усилие превращается из механического в электрическое. Тысячи проводочков — нейронов — тянутся от небольшого участка, на котором умещаются 25 ООО клеток, к слуховому отделу мозга. В них звуковые частоты принимаются с последовательностью периодически повторяемых сигналов. То, что мы слышим, зависит от следующих факторов: какие клетки передают данный сигнал, с какой частотой и в сочетании с какими другими клетками. Мозг складывает все полученные сообщения вместе — тогда мы «слышим».

После приема электрического кода от звуковых рецепторов, мозг вносит свой вклад: он определяет значение и эмоциональное восприятие услышанного нами. Я столкнулся с этим совершенно неожиданным способом в 1983 году, когда мы с женой отмечали сороковую годовщину нашей свадьбы. Зазвонил телефон — мы с Маргаритой взяли трубки одновременно на разных аппаратах. «Привет, мамочка. Привет, папочка. Примите наши поздравления!» — услышали мы в трубке. Это звонил наш сын Кристофер из Сингапура. Потом, к нашему немалому удивлению, мы услышали те же самые слова еще раз, теперь уже от нашей дочери Джин из Англии. А затем еще и еще — от Мэри из Миннесоты, от Эстеллы с Гавайев, от Патриции из Сиэттла, от Полин из Лондона. Все наши шестеро детей договорились между собой и устроили нам сюрприз — организовали многостороннюю одновременную телефонную связь.

За все последние годы я не переживал такого накала чувств. Сразу же нахлынули воспоминания. Вспомнилось, как когда–то вся наша семья собиралась за обеденным столом, как мы смеялись и подшучивали друг над другом. От звука голосов моих детей на глаза невольно навернулись слезы, сердце наполнилось огромной радостью. Разделенные тысячами километров, мы снова были одной семьей. Я заново ощутил, как сильно люблю их. В сознании вновь и вновь возникали сценки из нашей прошлой жизни, когда дети были маленькими. Звуки, которые зародились где–то далеко–далеко как механические усилия, «задели струны моей души», проникли вглубь моего естества, достали «до самого сердца».

С не меньшим удивлением я воспринял еще один феномен мозга. Бывают моменты, когда я не заставляю свой мозг напрягаться — позволяю ему расслабиться. Тогда я вдруг начинаю «слышать» звучание четырех потрясающих аккордов Пятой симфонии Бетховена, или мелодичный голос моей дочки Полин, или пронзительные звуки сирены воздушной тревоги в Лондоне, невольно вызывающие чувство страха и тревоги. В данный момент нет никакого усилия, нет вибрации молекул, нет сигналов от звуковых рецепторов, но я все это слышу. Мой разум «оживляет» звуки, извлекая их из тех, что уже существуют, но лишь в сложном сочетании нервных клеток, пронизывающих каждый кубический сантиметр белого вещества моего мозга.

Я пишу о слухе, не переставая удивляться этому органу чувств. А об обонянии я и вовсе могу писать только, как о чем–то сверхъестественном.

Обоняние выходит за пределы физики, способной дать точное определение всему на свете. Этот орган чувств уже приближается к области фантастики. Представьте себе: самец моли чувствует запах всего одной молекулы выделяемого самкой феромона даже на расстоянии в пять километров от нее. Он перестает есть и лишается покоя, пока не найдет именно ту самку, которая раздразнила его. И ему достаточно для этого только одной молекулы. Или представьте себе речного лосося, который совершает путешествие к океану, за тысячи километров от своего дома. Без карты, без опознавательных знаков, без каких бы то ни было указателей — лишь с помощью собственного обоняния, рецепторы которого разбросаны по всему чешуйчатому телу, взрослый лосось обязательно найдет обратную дорогу домой в ту реку, в которой родился. Свинья, будто бульдозер, роет землю в поисках еды; медведь залезает на дерево, бросая вызов сотням ядовитых жал, ради капли меда. Хлопковый долгоносик целый день может неистово носиться по мягким полям хлопчатника в поисках самки, если посевы пропитаны ее запахом. Обоняние побуждает к действию, как никакое другое чувство.

Мы — современные люди — сильно принизили значение обоняния, и поэтому немалая часть нашего мозга просто атрофировалась. Мы забыли, что обоняние (и его ближайший союзник — вкус) сыграли важнейшую роль в истории человечества. Разве не из–за страстного желания европейцев получить побольше специй и не из–за бесстрашия Колумба, отправившегося на их поиски, была открыта Америка? Иначе она могла бы остаться неизвестной еще сотни лет. Большинство из нас обладает такой способностью различать запахи, которую мы никогда не используем в жизни (кроме немногочисленных профессионалов, зарабатывающих на жизнь дегустацией вин, кофе, чая или различных ароматических веществ и парфюмерных средств). Если бы нам пришлось жить в естественных условиях и, чтобы выжить, полностью зависеть от собственного обоняния, то дремлющая в данный момент часть мозга ожила бы и возглавила не ослабевающую ни на минуту борьбу за пропитание. А еще она обеспечивала бы охрану нашего организма от воздействия ядовитых и отравляющих веществ, от нечистот и дыма.

Мы ощущаем запахи благодаря прямому химическому взаимодействию: крошечные обонятельные рецепторы осуществляют тщательный химический анализ любой, даже случайно оказавшейся рядом молекулы. У мух и тараканов такие рецепторы располагаются на ногах, что придает этим насекомым отталкивающий внешний вид; моль снабжена ворсистой обонятельной антенной, действующей по тому же принципу, что и телевизионная антенна — по принципу усиления принятого сигнала; у людей эта зона размером с монетку находится в полости носа — там расположены рецепторные ткани. Чтобы определить запах, мы должны хорошенько втянуть носом воздух — молекулы приблизятся вплотную к чувствительной зоне и на какое–то время задержатся на влажных вязких внутренних стенках носа. Даже наша не слишком развитая обонятельная система может обнаружить одну молекулу чеснока при слабом дуновении ветерка, содержащего пятьдесят тысяч других молекул.

Вы не представляете, наличие какого мизерного количества самого вещества необходимо, чтобы определить источник запаха. Никакая лучшая в мире лаборатория не в состоянии провести анализ даже с сотой долей быстроты и точности, с которой функционирует нос собаки–ищейки. Она в любую минуту готова броситься на поиски. Кинолог дает собаке понюхать носок разыскиваемого преступника. Она несколько раз как следует обнюхает его, мгновенно отсортировывая застоявшийся запах сигаретного дыма, аромат одеколона, запах кожи ботинок, следы деятельности бактерий, и определит запах самого человека. После этого собака берет след и идет по нему напрямик, пригнувшись к земле, постоянно втягивая носом воздух и мгновенно оценивая все поступающие запахи. И ни аромат сосновых игл, ни пыль, ни запах бегущих рядом людей, ни тысячи разнообразнейших запахов, исходящих от почвы, — ни один из них ни на секунду не смешивается с тем единственным, молекулярная структура которого четко отпечаталась в мозге собаки. Она будет идти по следу, пробираясь через чащобы, кружа по многолюдным городским улицам и поднимаясь по лестницам домов — куда бы ни вел след, — через день, через два дня, даже через неделю после того, как преступник оставил хоть какие–то следы.

Я не знаю ни одной лаборатории в мире, которая смогла бы отличить одного человека от другого по запаху пары вонючих носков, не говоря уже о том, чтобы при таких условиях выйти на его след.

Помимо всего прочего обоняние еще может вызвать ностальгию. Вас вдруг неожиданно пронзает, будто пуля, запах кофе, морского прибоя, едва уловимый, но такой знакомый аромат духов или специфический эфирный запах больничного коридора. В этот момент вы мгновенно неожиданно для самого себя переноситесь в прошлое — туда, где впервые столкнулись с этим запахом, навсегда зафиксированным в вашем мозге. Я переживаю подобное состояние каждый раз, когда приезжаю в Индию — страну, которая у нас прежде всего ассоциируется с запахом (между прочим, Индия — конечный пункт назначения экспедиции Колумба). В 1946 году, только что став врачом, я приплыл в Бомбейскую гавань после 23–летнего перерыва. Как только я вышел на берег, на меня тут же накатила гигантская волна давно забытых воспоминаний детства. Паровозы, базары, люди с экзотической внешностью, сильно пахнущая пряностями еда, сандаловое дерево, индусские благовония — все это нахлынуло на меня, как только я вдохнул воздух Индии. Такое случается каждый раз, когда я выхожу из самолета и попадаю в эту страну.

Но через несколько дней пребывания все эти переполняющие меня ощущения утихают, превращаясь в обыденную окружающую обстановку. После начального периода обострения мозг постепенно подавляет резкость окружающих запахов. Ричард Сельзер назвал это явление «носовым утомлением». Обоняние — это прежде всего часовой, стоящий на охране нашего организма и посылающий нам предупреждающие сигналы. А если мы уже предупреждены, то зачем же мозгу дублировать посылаемые сигналы? Торговцы рыбой, кожевники, сборщики мусора, рабочие бумажной фабрики с благодарностью принимают это благо, которое называется привыканием. «Постепенно привыкаешь», — обычно говорят они и оказываются абсолютно правы.

В учебниках, где идет речь об обонянии, нередко можно встретить такие слова и выражения: «труднообъяснимый», «до сих пор не установлено», «пока нет точного ответа». Человек обладает непостижимой способностью различать 10 000 запахов, но некоторые из нас почему–то различают намного меньше, а есть и такие, для которых норма — гораздо выше. Почему? Нет объяснений. Мы создаем фонды и оказываем благотворительную помощь тем, кто потерял слух и зрение, но я не знаю ни одного «Национального фонда помощи людям с пороками органов обоняния».

Вкус, безусловно, заслуживает нашего внимания, как одно из пяти главнейших чувств. «Всей нашей жизнью правит гастрономия», — так писал известный французский эпикуреец XIX века Жан Ансельм Брийят–Саварин.

«Новорожденный плачет, требуя материнскую грудь; а умирающий с наслаждением делает последний глоток воды». Но в сравнении с обонянием вкус проигрывает. Он сам в большинстве случаев полагается на обоняние, что может подтвердить любой повар или любой дегустатор с заложенным носом.

Электронный микроскоп, сканирующий состоящую из вкусовых луковиц плотную поверхность языка, обнаруживает дивные сооружения: причудливые утесы и пещеры, колючие кактусы, грозди длинных вьющихся растений, экзотические листья. Вкусовые луковицы работают очень хорошо, снабжая большинство из нас отличным аппетитом и даже пристрастиями к излишествам. Но, чтобы зарегистрировать определенный вкус, вкусовым луковицам требуется в двадцать пять тысяч раз большее количество испытуемого вещества, чем обонятельным рецепторам. Кроме того, по каким–то загадочным причинам вкусовые луковицы живут всего от трех до пяти дней, и затем умирают. Так что самым «сведущим» в вопросах вкуса является лишь наш мозг — гордая, неприступная крепость.

Вкус и обоняние строго стоят на службе организма, выполняя утилитарные обязанности. Подтверждением этому служит следующий удивительный факт: когда пациент получает пищу прямо в желудок или через вену, организм поглощает больше еды, чем тогда, когда человек прежде «пробует ее на вкус».

Вкусовое ощущение стимулирует желудочный сок точно так же, как запах жарящегося бифштекса пробуждает в нас мгновенный, неожиданный аппетит.

Мой краткий обзор органов чувств и их связи с мозгом будет неполным, если я не упомяну о зрении. Оно больше остальных чувств дает нам представление об окружающем мире (осязание подробно описано в моей книге «Ты дивно устроил внутренности мои»). Моя жена — хирург–окулист, и мне ежедневно приходится слышать о том, что такое на самом деле глаза и как много они для нас значат. Глаза составляют всего один процент от массы головы, но если их нормальное функционирование нарушено, то последствия этого будут трагическими.

«Кто бы мог подумать, — вопрошал Леонардо да Винчи, — что столь тесное пространство способно вместить в себе образы всей вселенной. О, великое явление! Чей ум в состоянии проникнуть в такую сущность? Какой язык в состоянии изъяснить такие чудеса? Явно, никакой».

Для человеческого глаза характерна цветная окраска радужной оболочки. Радужная оболочка состоит из радиальных и круговых мышц, участвующих в расширении и сужении зрачка, таким образом увеличивая или уменьшая количество попадающего в глаз света. Фиксированный затвор камеры дублирует эту механическую функцию, но ничто не дублирует восхитительное строение тех изящных мышц, которые струятся и колышутся, будто жабры тропической рыбы. Внутри них расположена совершенная линза — хрусталик. Хрусталик — живая ткань, окруженная мягкими защитными устройствами и поддерживаемая в нужном состоянии с помощью прозрачной жидкости, которая постоянно обновляет ее, питая клетки и убивая проникающих микробов. У детей хрусталик удивительно чист и прозрачен. С возрастом же накапливаются белковые отложения, которые делают прозрачный хрусталик мутным и твердым, вызывая в нем заболевание, называемое «катаракта» — тогда человек начинает видеть все окружающее расплывчато, будто сквозь водопад.

Сложность воспринимающих клеток потрясает воображение. 127 000 000 клеток, называемых палочками и колбочками, выстраиваются упорядоченными рядами в органе зрения человека. Они и являются «зрительными» элементами, принимающими световые ощущения и передающими сообщения в мозг. Палочки, тончайшие и грациозные реагирующие на свет усики, превосходят по численности луковицеобразные колбочки в соотношении 120 000 000 к 7 000 000. Клетки палочек настолько чувствительны, что даже самая малая световая частица — один фотон — побуждает их к действию. При благоприятных условиях человеческий глаз может заметить свечу на расстоянии в 20 км. Но, если бы у нас были только палочки, мы бы видели лишь сумеречные светотени — черные и серые тона. Мы бы не воспринимали сфокусированное изображение — этой способностью обладают лишь сложнейшие колбочки.

Среди густого леса палочек более крупные колбочки стараются сконцентрироваться в таком месте глаза, где фокусировка будет наиболее резкой. Хотя колбочки в тысячу раз менее чувствительны к свету, только благодаря им мы различаем цвета и мелкие детали. (Различия в зрительном восприятии у животных во многом зависят от количественного сопоставления этих двух клеток. У совы преобладают палочки, что обеспечивает ее великолепное ночное зрение. В полную противоположность ей курица снабжена только колбочками, чтобы различать мельчайших насекомых; поэтому считается, что курица практически слепа). У нас — людей — имеется большой ассортимент палочек и колбочек, что дает возможность видеть, как мельчайшие предметы, расположенные не дальше кончика нашего носа, так и звезды, находящиеся на расстоянии в несколько световых лет.

Платон ошибочно считал, что зрение состоит из частиц, вытекающих из глаза и попадающих на те предметы, на которые мы смотрим. Мы теперь знаем, что происходит как раз наоборот: световые волны определенной длины — двойственная природа света (волновая и корпускулярная) до сих пор обсуждается физиками — устремляющиеся с неба и отражаемые от окружающих предметов, поступают в глаз. На этом этапе глаз функционирует как камера с точным механизмом затвора и фокусировки, необходимым, чтобы принять и зафиксировать поступивший свет. Разнообразнейшие крошечные отверстия размером с булавочную головку фиксируют то, что оказывается в зоне нашей видимости: гору, дерево, небоскреб, жирафа, блоху. Но на расположенном в задней части глаза пятнышке размером с монетку, которое называется сетчатой оболочкой, или сетчаткой, полученное камерой изображение расплывается: чисто физическое изображение прекращает свое существование на сетчатке. Начиная с этого момента, в действие вступает электричество. Будет точнее сказать, что на самом деле мы видим не глазом, а с помощью глаза.

Чтобы лучше представить себе этот процесс, проведем аналогию с космическим кораблем, взлетающим с поверхности нашей планеты и пронзающим пространство Солнечной системы, чтобы стать искусственным спутником Венеры, Юпитера или Марса. Мы все видели потрясающие фотоснимки, на которых в мельчайших деталях запечатлены и сами спутники, и пейзажи отдаленных планет, и кольцеобразная атмосфера вокруг них. Но если мы прочтем описание увиденного, то поймем, что видим не сам снимок, зафиксированный на пленке, а его преобразованное изображение. Космический корабль фотографирует, а затем с помощью компьютерных программ преобразует полученное изображение в тысячи битов информации о свете и тени, о форме и цвете.

Эти данные поступают на землю в виде радиосообщений. Полученное изображение и сигналы с космического корабля через всю Солнечную систему. На земле ученые получают и пре: образовывают эти закодированные сигналы, усиливая их с помощью электронных средств. А затем делают фотографии, которые выглядят так, будто космический корабль направил объектив фотоаппарата на планету и сделал снимок на высокочувствительную пленку. Мы «видим» не сам Юпитер, а воспроизведение битов информации о Юпитере.

То же можно сказать и о нашем мозге: он не получает фотографические изображения окружающих предметов. Происходит следующее: под влиянием энергии световых волн 127 000 000 палочек и колбочек приходят в возбужденное состояние. От них импульс, несущий закодированное изображение, транслируется по 1 000 000 волокнам зрительного нерва, скрученным подобно проводам в телефонном кабеле, и поступет в соответствующий отдел головного мозга. Здесь, в зрительной зоне коры, происходит мощный всплеск электрической активности, и случается чудо — человек видит!

Перед корой головного мозга стоит нелегкая задача: сетчатка глаза посылает ей миллиард сообщений в секунду. Лишь совсем недавно ученым удалось заглянуть в зрительный участок коры головного мозга и увидеть, каким образом в нем сортируются получаемые электрические сигналы. Этот процесс удалось проследить на анестезированных животных — в основном кошках и обезьянах.

Специалист вскрывает череп кошки, добирается до зрительного участка коры головного мозга и прикрепляет тончайший, почти невидимый глазом микроэлектрод к одной клеточке мозга. Затем он помещает в поле зрения животного различные по форме и виду предметы, по–разному пропускающие свет и по–разному движущиеся, и тщательно записывает, какие именно объекты или их типы заставили срабатывать данную клетку. «Поле восприятия» каждой клетки настолько специфично, что оно срабатывает, например, только тогда, когда перед глазами кошки располагается горизонтальный предмет под углом в 30°. Некоторые клетки приводятся в действие под влиянием крупного изображения, другие — под влиянием мелкого. Одни клетки начинают выстреливать сообщения только в присутствии полоски света в центральной части поля; если полоска отклоняется на 10—20°, они перестают посылать сигналы. Другие фиксируют яркую линию, движущуюся на темном фоне; а есть и такие, которые реагируют лишь на пограничные районы между светом и тенью. Некоторые клетки отвечают только за движение.

Нобелевский лауреат, впервые описавший принцип действия коры головного мозга, со смиренной покорностью констатировал: «Едва ли можно представить себе количество нейронов, обеспечивающих нам зрительное восприятие медленно вращающегося пропеллера». Я прочитал немало отчетов ученых, посвятивших свою жизнь изучению зрительного участка коры головного мозга, подробно анализирующих работу каждой клетки. И меня каждый раз поражало следующее: когда я смотрю, я не имею ни малейшего представления о том, какой процесс происходит в клетках, кодирующих и передающих получаемую информацию и выстреливающих сообщения, а затем раскодирующих полученные данные и перегруппирующих их в моем мозгу. Инжирное дерево за моим окном с тучей кружащихся вокруг бабочек доходит до моего сознания не как ряд точек и световых вспышек, а как дерево — целиком, с понятным и законченным значением.

Способность превращать серии сигналов, поступающих от уха, носа, языка или глаза, в какое–то конкретное значение, существует лишь благодаря внутренним функциям головного мозга, который сам не имеет никаких контактов с источниками сигнала. Клетки, расположенные внутри этой крепости цвета слоновой кости, не имеют опыта общения со светом, звуком, вкусом или запахом. Однако каждый бит информации, передаваемой органами чувств, поступает сюда. Реальное восприятие происходит лишь после того, как мозг получит информацию, преобразует и осмыслит ее. Проводящие пути органов чувств приводят нас не куда–нибудь, а именно в мозг.

 

10.

Основа основ

Во всей медицине нет процедуры, потрясающей наше воображение больше, чем операция на мозге. Она выглядит как грубое вмешательство, как кощунственное святотатство, как осквернение Святого святых. Ни одному человеку, вскрывающему человеческий череп, не удавалось избежать этого страшного ощущения осквернения. Веками человеческий мозг оставался недоступным. Сохранились лишь его грубые карикатурные зарисовки. Этот загадочный орган неумолимо притягивал к себе даже такого смелого новатора, как Леонардо да Винчи. До нас дошли не совсем точные наброски человеческого мозга, сделанные его неуверенной рукой. Его последователь — Везалий — пытался сделать более достоверные рисунки. Он даже обращался к палачам, чтобы они отдавали ему головы казненных преступников. Именно он впервые составил анатомически точный рисунок мозга.

Учась в медицинском университете, я выбрал в качестве темы своей курсовой работы изучение функций главных нервов головы человека. Я хотел исследовать работу проводящих путей, идущих от органов чувств к основе основ всего нашего организма.

К тому времени я проучился на медицинском факультете университета уже два года. Но, как выяснилось, так и не приобрел требуемой закалки: я не готов был общаться с головой трупа — совершенно целой и прекрасно сохранившейся, лишь слегка сморщенной под воздействием химических реактивов. Она принадлежала мужчине средних лет с густыми волосами и кустистыми бровями. Когда я приподнял его веки, он вперил в меня свой пронзительный взгляд. А как вообще надо обращаться с головой трупа? Как ее переносить? За уши? За волосы? В учебниках об этом не было сказано ни слова.

Несколько месяцев подряд все свободное время я проводил в компании головы моего безымянного друга. В мою задачу входило ее полное вскрытие и исследование важнейших лицевых нервов. Я должен был проследить путь прохождения внутри черепа нервов, тянущихся от уха, глаза, языка и носа к мозгу. «У черепа был язык, который однажды запел», — написал Шекспир. И мне все время мерещилось, что лежащий передо мной на столе кусочек этой складчатой ткани вдруг запоет, заговорит, начнет мне подмигивать и улыбаться. Я был несказанно благодарен резкому запаху формальдегида, пропитавшему всю мою кожу, который постоянно напоминал мне о том, что я резал на куски не живое человеческое лицо, а образец законсервированной ткани.

Я уже знал, насколько точной должна быть работа нейрохирургов. Я видел, как они аккуратно, слой за слоем вскрывали череп: разрезали мышечную ткань и оболочку, затем осторожно раздвигали их, чтобы получить доступ к находящейся внутри, слегка отсвечивающей из глубины кости. Мне не раз приходилось с восхищением наблюдать, как хирурги прилагают немалые усилия, чтобы сделать медицинским сверлом отверстие в сантиметровой оболочке кости. Иногда образовывавшаяся при этом костная мука легким облачком поднималась вверх и развеивалась в воздухе операционной. К тому моменту, когда череп был просверлен и распилен вполне достаточно для того, чтобы открылся необходимый проход к мозгу, лица хирургов были совершенно мокрыми от пота.

Никто никогда не стал бы проникать в эту идеально укрепленную крепость, если бы не крайняя необходимость. Череп моего трупа представлял собой неприступный гранитный свод, герметично защищавший мозг своего хозяина от самых малейших отрицательных воздействий — перепада температур, изменения влажности и любых других влияний внешнего мира. Тем более парадоксальным представляется тот факт, что этот же самый мозг содержит в себе всю информацию о внешнем мире. И происходит это благодаря тянущимся к нему тонюсеньким беленьким нервам, изучением которых я и занимался в тот период.

Я начал исследовать те участки, которые знал лучше всего — глаз, ухо, нос и язык. Их форма была мне очень хорошо знакома. Я разрезал и раздвинул сначала кожу, затем жировой слой, затем слой мышц и добрался до внутренней структуры, в которой и располагались ведущие в мозг нервы. После этого я углубился еще дальше. Я напоминал себе отважного путешественника, отправившегося на поиски истока Нила. Шаг за шагом я продвигался вдоль тончайших белых проводочков по все более и более уплотнявшейся массе, все ближе и ближе подступая к самому святилищу — мозгу. Нервы оказывали сопротивление моему продвижению: например, пятый нерв, так удобно берущий свое начало в подбородке, вдруг делал резкий изгиб в челюстной кости и вскоре совершенно исчезал из виду в недрах нижнего основания черепа.

В отличие от нейрохирурга, я не мог просто взять и начертить маркером места, где буду делать разрезы, а потом спокойно начать действовать по этой схеме. Мне приходилось долбить долотом лицевой скелет, проходя слой за слоем и терпеливо отсекая костные щепочки. В то же время я должен был соблюдать особую осторожность, чтобы острый край инструмента не проник слишком глубоко и не перерезал нерв. К счастью, я целый год проработал каменщиком на стройке. Поэтому после небольшой тренировки мне показалась вполне привычной и даже в чем–то творческой работа молотком и долотом по кости толщиной с пергаментную бумагу. Я изо всех сил старался добраться до нервов и в то же время не повредить их, не оставить после себя явных следов насильственного вторжения.

Наша глазная впадина образована семью соединенными между собой косточками. Они составляют гнездо, в котором надежно располагается глаз. Я должен был пройти сквозь каждую из них, чтобы добраться до самой глубины поблескивающего глазного яблока. Проделав весь этот путь, я осторожно последовал дальше — по туннельчику глазного нерва до самого мозга. Помню, меня тогда сильно поразило огромное разнообразие тканей. Мало–помалу я продвигался вперед. То брал в руку скальпель и делал небольшой разрез в шелковистой мышечной и жировой ткани, затаив дыхание и направив тупой конец скальпеля в сторону нерва: даже легкая дрожь в руках могла привести к разрыву нерва. То, отложив скальпель в сторону, я брал молоток и долото, чтобы изо всех сил долбить кость, твердую, как камень.

Через несколько недель такой работы одна половина лица моего трупа стала неузнаваемой. Тонкие белые ручейки брали свое начало от уха, глаза, языка, носа, гортани и лицевых мышц и исчезали в полости мозга. Наконец я был на подходе к мозгу. Прорезав волосистую часть черепа и распилив кость, я вплотную подступил к трем оболочкам, или менингам, укрывающим мозг со всех сторон подобно чехлу. Я проделал узенькие щели в каждой из них, с улыбкой вспоминая их загадочные латинские названия, которые мы изучали на уроке анатомии: dura mater (строгая мама), arachnoid (паутина) и pia mater (ласковая мама). Изнутри мозговые извилины были обернуты внутренней оболочкой. Когда я проткнул ее, из отверстия выпятился маленький кусочек мозга, похожий на крошечный кулачок. Прежде чем продолжить свою работу, минут пять я стоял, уставившись на него.

На первый взгляд, немыслимо перекрученный мозг розовато–серого цвета очень сильно напоминал нижние отделы кишечника. По консистенции он был похож на тесто или сливочный сыр. Его реальный вид сильно отличался от того представления, которое складывалось у нас на уроках анатомии, когда нам показывали твердый муляж мозга. Пока я препарировал мозг, по форме напоминающий грецкий орех, я все время находился под влиянием исходившего от него очарования. Его ландшафт постоянно изменялся: то понижался, то возвышался, то затейливо переплетался. Это была топографическая карта всех земных гор, спрессованных на крохотном участке (благодаря складкам площадь поверхности увеличивается в 30 раз).

Топография местности пересекалась красными и голубыми линиями; и я без устали повторял про себя благодарственную молитву за то, что мне довелось исследовать всего лишь мертвую голову. Хирург, оперирующий живого пациента, тратит гораздо больше времени на то, чтобы обойти эти жизненно важные кровеносные канальцы и остановить кровотечение, возникшее в поврежденном его скальпелем сосуде. Кроме того, формальдегид значительно укрепил ткань мозга. И, хотя она была мягче любой другой ткани, с которой мне приходилось сталкиваться до сих пор, я мог проникать внутрь ее с помощью острых инструментов, мог перебирать ее руками, не опасаясь, что она раскрошится. Оболочка лежащего на хирургическом столе живого мозга может продавиться под действием собственной силы тяжести и даже расползтись.

Я надеялся проследить весь путь прохождения чувствительных нервов до их конечного пункта, но расположенные в мозгу нервы, укрывшиеся под труднопробиваемой броней черепа, имеют такую же рыхлую консистенцию, как и сам мозг: они рвутся при малейшем рывке или натяжении. Проследить слабенькую ниточку белого цвета в белой же кашеобразной массе и не оставить там никаких следов хирургического воздействия — это все равно, что пытаться проследить путь движения реки в океане: вскоре после впадения в него река сама становится океаном. Мне удалось найти конечный пункт назначения лишь нескольких нервов. Когда я в своей курсовой работе составлял описание других нервов, я написал про них то, что сообщалось в учебниках. Самому мне так и не удалось проследить путь их следования от начала до конца. Проводящие пути, участвующие в процессах мышления и чувственного восприятия, не были помечены никакими опознавательными знаками, они были невидимы: их легко можно было не заметить и случайно повредить. Создавалось впечатление, что те проходы, которые использовались для передачи наших мыслей, имели какие–то невидимые указательные знаки, различимые лишь самими мыслями.

Мой научный руководитель профессор Уэст пришел в восторг от моих экспериментальных исследований, потребовавших колоссальных затрат времени и труда. Он уверял меня, что никогда раньше не видел голову, препарированную таким образом. Он даже наградил искусно обработанную голову трупа специальным призом и отдал распоряжение, чтобы ее законсервировали и поместили для всеобщего обозрения в медицинский музей Уэлльского национального университета. Насколько мне известно, она и сейчас находится там — пребывает в целости и сохранности под стеклянным колпаком, уставившись на изумленных посетителей своими широко открытыми глазами. Вполне естественно, что в тот период времени меня не покидали честолюбивые стремления стать новатором в области нейрохирургии. Годы спустя, когда мне по необходимости пришлось принять участие в нескольких сложнейших и рискованнейших нейрохирургических процедурах, я подумал: как хорошо, что у меня хватило здравого смысла не посвящать свою жизнь этой очень непростой и нелегкой области медицины.

При некоторых операциях на мозге пациенту наркоз не дают, чтобы оперирующий хирург мог общаться с ним. В результате этого атмосфера в операционной накаляется до немыслимого напряжения. Тот факт, что пациент находится в сознании, очень помогает регулировать нормальный ход операции, но даже малейшая экстремальная ситуация вызывает трудно скрываемую тревогу. Если присутствуешь при такой операции и наблюдаешь за всем происходящим, то слышишь, как постоянно раздаются какие–нибудь звуки. Еле слышное попискивание мониторов жизнеобеспечения пациента и глубокие вдохи прибора для длительного искусственного дыхания проходят под аккомпанемент прерывистых звуков, сопровождающих деятельность медицинского персонала: резкого завывания дрели, хлопков электрокоагулятора (прибора для мгновенной остановки кровотечения) и звона используемых инструментов, напоминающего позвякивание обеденной посуды. Сам объект пристального внимания сверкает в сиянии ярких огней. Если вы приглядитесь к нему получше, то увидите, что он еле заметно колышется: мозг живет.

Оперирующие на мозге хирурги постоянно испытывают угрозу возникновения внезапного кровотечения. При кровотечении в других тканях организма сосуды можно зажать или перетянуть, но мозг — слишком мягкий, в нем нельзя использовать ни зажимы, ни перетяжки. Даже малейший разрыв приведет к такому количеству крови, которое заполнит все операционную зону и сделает дальнейшее проникновение в глубь мозга невозможным. За ножом хирурга, как дотошная домохозяйка с тряпкой, неотступно следует удаляющий проступающую кровь наконечник всасывателя, поддерживающий зону видимости в рабочем состоянии. Иногда хирург прижимает появившуюся капельку крови щипцами, а потом делает в этом месте прижигание. С характерным шипящим звуком кровь запекается, и кровотечение прекращается. В другой раз ассистент помещает в кровоточащий сосуд ватный тампон, который у медиков называется корпией. Однократное воздействие всасывателя обеспечивает подачу крови на корпию, а далее уже кровь сама пропитывает ватный тампон. После часа операции можно увидеть, как мозг усеян 50—60 подобными корпиями, висящими на ниточках, чтобы их легче было удалять.

Даже самый опытный хирург с трудом ориентируется в мозге, так как у него перед глазами лишь мягкое белое пространство — прямо–таки заснеженная Арктика. Хирургия мозга могла бы и до сих пор оставаться на примитивном уровне, если бы не одно выдающееся научное открытие. Когда хирург вставляет в определенную зону мозга игольчатый электрод и пропускает по нему ток, мозг реагирует, демонстрируя те функции, которые выполняет данный участок мозга. Сам мозг не ощущает боли или прикосновения. И если хирург слегка воздействует на поверхность определенной доли мозга, то пациент может сказать что–то вроде: «Я чувствую небольшое покалывание в левой ноге».

Уилдер Пенфилд — нейрохирург из Монреаля — записал результаты этих необычных экспериментов. Стараясь определить местонахождение источника эпилептических припадков, он обнаружил, что с помощью электрических сигналов он может возвращать утерянную память в определенные участки мозга. Юный пациент из Южной Африки вдруг начал хохотать, вспомнив во всех подробностях происшествие, случившееся с ним в детстве на его родной ферме. Одна женщина припомнила каждую ноту симфонического концерта, который слышала много лет назад. Волны возвратившейся памяти несут в себе самые мельчайшие подробности. Другая на операционном столе вспомнила, как давным–давно ехала на поезде, а мимо проезжал другой поезд, и подробнейшим образом описала каждый вагон этого проходящего поезда. Один пациент вслух сосчитал все зубцы расчески, которой он пользовался в детстве. Чаще всего воспоминания детства становятся первыми сознательными воспоминаниями пациентов.

Подробно описав все перечисленные технологии и изучив состояние мозга пациентов с диагнозом «паралич», анатомы приступили к созданию карты мозга. Ясно, что сначала она была не совсем совершенной. Основное исследование мозга сосредоточилось на его верхнем слое — коре головного мозга. У людей она развита намного больше, чем у животных. Кора головного мозга толщиной с подошву ботинка содержит в себе нейроны. Они просеивают, сортируют, сопоставляют и обрабатывают информацию, субъективно осознаваемую нами как изображение, звук, прикосновение, адекватное поведение, а также высшие виды деятельности, такие как способность к обучению и память. Большая часть всех нервных клеток живет в этом слое серого вещества — верхнего плодородного слоя почвы мозга.

Выдающийся невропатолог сэр Чарльз Шеррингтон разделил некоторые виды нервных клеток мозга на две различные группы: центростремительные или афферентные нейроны, передающие импульсы от органов тела к мозгу, и центробежные или эфферентные, передающие инструкции от мозга к периферии. Лишь один на тысячу из числа всех нейронов головного мозга получает и передает сигнал от внешних источников возбуждения: все видимые изображения, все звуки, все ощущения прикосновений и боли, все запахи, информация о давлении и химических изменениях в крови, чувство голода, жажды, сексуальное влечение, мускульное напряжение — все «донесения» от любой точки тела вовлекают в процесс всего одну десятую процента клеток мозга. Каждую секунду эти волокна бомбардируют мозг сотнями миллионов сообщений. Из них только несколько тысяч допускаются в высшие отделы головного мозга.

Другие две десятые доли процента клеток контролируют всю двигательную деятельность: все движения, осуществляемые при игре на пианино, разговоре, танце, работе на компьютере и т.д. Помимо двух этих групп — афферентных и эфферентных нейронов — в мозге существует множество других нервных клеток. Огромные количества клеток взаимодействуют между собой, создавая широкую коммуникационную сеть, обеспечивающую те процессы, которые мы называем мышлением и силой волей.

Нейробиолог Дж. Янг сравнил составные элементы этой сети с десятками миллиардов министерских чиновников, постоянно звонящих друг другу, чтобы сообщить о разработанных планах и передать инструкции, без которых невозможно нормальное существование и развитие государства. Сэр Чарльз Шеррингтон рисует более поэтичную картину — «волшебное видение», сотканное из вспыхивающих и гаснущих огней, сопровождающих волны возбуждения и торможения, прокатывающиеся по мозгу по мере приема, передачи и обработки информации.

В отличие от телефонной станции, соединяющей абонентов друг с другом не напрямую, а через центральную АТС, каждая нервная клеточка мозга имеет до десяти тысяч собственных частных линий. По всей их длине располагаются дендриты, или отростки, соединяющиеся с другими нейронами. Получается, что каждая клетка связана со всем «клеточным государством» — организмом. Все они «прислушиваются» к посылаемым импульсам и определяют среднюю скорость их прохождения, чтобы понять: следует ли им послать полученное сообщение дальше, выстрелив определенный химический состав по направлению одного из тысячи своих ответвлений, или нет.

Физиология высшей нервной деятельности сводится к тому, что десять миллиардов нервных клеток через синаптические контакты передают друг другу сигнал, выделяя в синаптическую щель нейротрансмиттеры — возбуждающие (например, адреналин) или тормозящие (ацетилхолин) вещества. Паутина, сотканная из нервных клеток, не поддается ни описанию, ни изображению. В одном кубическом миллиметре — величина булавочной головки — содержится один миллиард межклеточных соединений; всего в одном грамме мозговой ткани находится не менее четырехсот миллиардов синаптических соединений.

Благодаря этому клетки могут передавать друг другу сообщения со скоростью света. Представьте себе такую картину: жители какой–либо планеты, численность которых превышает население Земли, связаны между собой линиями связи. И вот все они вдруг заговорили по этим линиям связи одновременно. То же самое происходит в мозге. Общее число имеющихся в нем соединений больше, чем число звезд и галактик во Вселенной.

Даже когда мы спим, клетки не прекращают свой разговор. Мозг — вихревое облако электрических зарядов. За каждую секунду жизни оно осуществляет около пяти триллионов химических операций. Мы пробуждаемся ото сна благодаря всего нескольким клеткам. Причем это происходит так быстро, что мы едва ли замечаем происходящий процесс. Вот я хочу написать следующее предложение: мой мозг в мгновенной вспышке определяет все мысли и слова, которые я буду использовать, затем тщательно продумывает взаимодействие мышц, сухожилий и косточек, необходимое для того, чтобы я мог напечатать слова. Прежде чем я закончу печатать, мозг уже начнет обдумывать следующее предложение.

Стивен Леви так описывает свое состояние в тот момент, когда он впервые увидел сосуд с мозгом Альберта Эйнштейна: «Я приподнялся, чтобы заглянуть в сосуд, но тут же мои ноги подкосились, и я медленно сполз на стул, потеряв дар речи. Я не мог оторвать глаз от стеклянного сосуда, пытаясь понять: неужели эти плавающие в растворе серые кусочки сделали революцию в физике, а самое главное, изменили само направление цивилизации! А ведь так оно и было».

Каждый раз при виде человеческого мозга у меня создавалось точно такое же впечатление. Александр Солженицын назвал человеческие глаза «кругами небесно–голубого цвета с черными точечками в центре, за которыми стоит поразительный неповторимый мир — свой у каждого человека». Никогда мне не забыть ощущения, которое я испытал в лаборатории медицинского университета, впервые расщепив кость и добравшись до мозга, — тогда это был мозг трупа. Вместе со всевозможными кровеносными сосудами, перепончатыми оболочками, наполненными жидкостью полостями и миллиардами специализированных нервных клеток этот орган весил не более килограмма.

Но эта хрупкая сероватая желеобразная масса когда–то вмещала целую жизнь.

С биологической точки зрения, все тело существует лишь для того, чтобы в течение всего жизненного срока питать и защищать мозг. Мозг использует четверть всего вдыхаемого своим владельцем кислорода — недостаток кислорода в течение всего пяти минут может привести к смерти.

Лишь один нерв контролирует все едва различимые движения губ в те периоды времени, когда мы говорим, принимаем пищу, целуемся. Еще один нерв отвечает за множество цветовых и световых оттенков, входящих в состав нашего зрительного представления о мире.

Мозг обеспечивает нам наличие воображения, основ нравственности, чувственности, математических способностей, памяти, чувства юмора, взглядов и суждений, веры в Бога. Кроме того, он является невероятно объемным справочником фактов и теорий, а также кладезем здравого смысла, необходимого для их правильного осмысления и использования. В голове человека, по выражению нобелевского лауреата Роджера Сперри, содержится «такая мощь, основанная на еще большей мощи, основанной на еще большей мощи, которой больше нет ни в каком другом десятке кубических сантиметров вселенной». На Земле нет ничего другого столь же чудесного.

И нет ничего другого столь же хрупкого. Мозг можно разрушить всего одной пулей или спицей от колеса мотоцикла. Одна доза сильнодействующего наркотика может навсегда нарушить хрупкое равновесие в мозге.

Раз пять я оказывался вынужденным заглядывать внутрь человеческого мозга. Каждый раз я чувствовал себя каким–то униженным и неполноценным, как будто нарушил какой–то запрет. Кто я такой, какое право я имею вторгаться в священное место — туда, где живет личность? Может быть, если бы я работал с мозгом изо дня в день, я стал бы более бесчувственным и менее впечатлительным? Скорее всего, это не так: мои знакомые нейрохирурги до сих пор продолжают говорить об объекте своей деятельности тихими приглушенными голосами и с особым благоговейным трепетом.

Использованное в Библии сравнение церкви с Телом Христовым подтверждено словами Иисуса: Он берет на Себя роль Головы. В нескольких следующих главах мы изучим ряд параллелей, которые можно здесь провести, а также поговорим о недостатках этого сравнения, да и любого сравнения, когда речь идет о Боге.

Если вы видели человеческий мозг, как я, если держали эту желеобразную массу в своих руках, если смотрели через микроскоп на срез мозга с невообразимым переплетением нервных клеток, если вы видели, как приборы записывают сигналы, подаваемые друг другу клетками, если вы размышляли о тайнах мозга, разума, человеческой личности, то, я думаю, вы готовы воспринять наше сравнение. По крайней мере, прочувствуете его эмоциональное воздействие. Вся личность человека заключена в костяной коробочке, заперта в ней, защищена, опечатана. И оттуда мозг выполняет свои обязанности — управляет сотней триллионов клеток человеческого тела. Глава Тела — это престол тайны, мудрости, залог единства Тела. Глава — источник всего в Теле.

 

11.

Заточение

Мы уже говорили: на первый взгляд кажется, что не происходит ничего особенного, когда я сижу, откинувшись на спинку стула в своем кабинете, бессмысленно уставившись в окно. Но это спокойствие обманчиво. Мой мозг буквально гудит и трещит, совершая до пяти триллионов операций в секунду.

Простое перечисление названий пяти органов чувств — зрение, слух, осязание, вкус и обоняние — едва ли дает полное представление о том, что происходит в нашем организме на самом деле. Но кроме этих есть еще и другие важнейшие чувства, которые сообщают мне о мускульном напряжении, сжатии суставов и растяжении связок; я инстинктивно ощущаю наклон головы, сгиб локтя, положение своей левой ноги. Другие органы чувств сообщают мне, что пора обедать: желудок уже «пуст». На подсознательном уровне системы моего организма автоматически регулируют химический состав крови, контролируют давление воздуха в легких и давление крови в артериях, управляют рецепторами, участвующими в функционировании органов. Мой мозг, спрятавшийся в своей башне из слоновой кости, получает все эти сигналы в виде электрической азбуки Морзе.

Как оказалось, мозгу просто необходим этот бесконечный сигнальный гвалт. Если у человека сокращается количество чувственных восприятий, например, когда он лежит в темном помещении в закрытом резервуаре с теплой водой, изолированный от огромного количества разнообразных ощущений, то его мозг начинает галлюцинировать, т.е. заполнять отсутствие впечатлений собственными фантазиями. А когда мы спим, миллиарды клеточек искрятся в ночи своими электрическими разрядами; уровень их активности ничуть не ниже, чем днем.

Очень часто взаимодействие между органами чувств и зоной памяти мозга настолько тонко, что трудно различить, что именно задействовано в данный момент — орган чувств или мозг. Вот фортепианная соната Бетховена. В последние годы жизни Бетховен был уже полностью глухим, он «не слышал» музыку, которую сочинял. Другими словами, барабанная перепонка, три воспринимающие звук косточки и звуковые клетки–рецепторы не участвовали в этом процессе. Но благодаря какой–то особой способности мозга воспроизводить тон, гармонию и ритм, композитор слышал свою музыку церебрально (внутри головного мозга), закодированно.

И сейчас, когда моя жена берет в руки ноты «Патетической сонаты» Бетховена, она сразу же узнает эту музыку. Глядя на ноты, она тихо напевает — ее мозг помогает ей извлечь из памяти нужные звуки. Она их «слышит» в уме. Или другой пример. Мы сидим дома и крутим ручку радио, чтобы выбрать понравившуюся передачу. Услышав всего несколько нот, мы узнаем: звучит именно эта программа.

Сколько миллиардов вычислений надо произвести мозгу, чтобы узнать знакомую музыку? А сколько на это требуется времени? Две секунды. А благодаря какому процессу взаимодействия нейронов я мгновенно определяю, что висящий на ветке дерева у меня в саду красный шар — это не зацепившийся за ветку воздушный шарик, а звезда, находящаяся на расстоянии в 130 000 000 км от меня? Все эти процессы происходят с немыслимой скоростью и при минимальнейшем усилии нашего сознания.

Сейчас, когда вы читаете эту страницу, до вашего сознания не доходит каждая конкретная буква, образующая одно за другим все написанные слова. Вы не проводите разбор слов по буквам, не складываете затем эти буквы в слова, не лезете в словарь, чтобы выбрать нужное значение составленного слова — все это проделывает ваш мозг на подсознательном уровне, причем делает это мгновенно. Когда я говорю, мне надо сосредоточить внимание лишь на смысле своего высказывания. А какие звуки произносить, как складывать из них слова, как говорить грамотно и с нужным выражением — это задача мозга. Нейроны с хранящимися в их памяти знаниями быстро передают необходимые элементы, и моя центральная нервная система обеспечивает нужное колебание звуковых связок и вибрирование голосовой щели, чтобы получились членораздельные звуки.

Мой мозг обеспечивает мое восприятие мира не через банки данных и систему упрощенных сигналов, а целиком, со всеми его понятиями и значениями. В этом кроется огромная тайна. Ум, который координирует всю эту сложнейшую деятельность, отгорожен от всего остального мира и крепко заперт. Сам мозг ничего «не видит»: если я подвергну свой мозг воздействию света, я навсегда разрушу его. Мозг также ничего «не слышит»: он настолько глубоко спрятан и укрыт, что чувствует лишь самые громогласные звуки. Мозг не имеет осязания: в нем нет осязательных или болевых клеток. Его температура колеблется лишь в пределах нескольких градусов; ему никогда не жарко и не холодно. Он не выдерживает механической нагрузки; если вдруг подвергается ее воздействию, то оказывается в бессознательном состоянии.

Все, из чего состою я — Пол Брэнд, — умещается в цепочке точек и тире (— . — — . — . . — —), передаваемых миллионами удаленных станций в костяной ящик, который сам никогда не испытывает никаких ощущений. Вкус шоколада, укол булавкой, звук скрипки, вид Великого каньона, запах уксуса — все это доходит до моего сознания через сигналы, фактически являющиеся схожими между собой. Я воспринимаю их, потому что крошечные, похожие на цветок нейроны перебрасывают друг другу определенные химические элементы.

Мозг, уединившийся в своем замке из слоновой кости и плавающий там в спинно–мозговой жидкости, как раз и представляет собой ту личность, которой я являюсь. Все остальные клетки моего организма стареют и заменяются новыми не реже одного раза в семь лет. Моя кожа, глаза, сердце, даже кости сильно отличаются от тех, которые были у меня всего десяток лет назад. Сейчас я уже совершенно другой человек. Исключение составляют лишь нейроны и нервные клетки. Они никогда не меняются, они сохраняют целостность той сущности, которую представляет собой Пол Брэнд.

Из темноты и одиночества этого костяного ящика я ощущаю окружающий мир через миллионы живых проводочков, торчащих из мозга, будто ветки из дерева. Они упорно тянутся навстречу манящему запаху, изображению, звуку и прикосновению в мир света и материи.

Мы взглянули для начала на органы осязания, а потом поговорили о головном мозге: о том, как отдельные элементы мозга сотрудничают между собой, чтобы дать полную картину окружающего мира и жизненный опыт. При этом я старался выделить главную функцию удивительного сгустка клеток, который мы носим под черепом. Экскурс в биологию понадобился для того, чтобы лучше разобраться в библейском сравнении — поговорить о Христе как Главе церкви. В Новом Завете Он назван так семь раз. Глава представляется нам человеком, облеченным властью. Библейское сравнение можно рассматривать, конечно, и с этой стороны. Но физиология мозга объясняет, каким образом Христос управляет Церковью.

Сравнение Церкви с телом человеческим подсказывает нам, каким образом Бог взаимодействует с материальным миром. Мы постараемся провести следующую параллель: Бог — Дух, не ограниченный временем и пространством, — смирил Себя прежде всего тем, что согласился ограничить Себя во времени и пространстве. Он вочеловечился! Потом Христово тело вознеслось (если быть более точным, преобразилось), и Он занял место Главы вселенского Тела. Сегодня Христово Тело состоит из миллионов клеточек — членов Его Церкви. Будучи Главой, Он присутствует в мире через людей, подобных нам с вами. Необъяснимым образом Он использует наши молитвы и наши поступки, наше благовестие, чтобы рассказать о Себе материальному миру.

Зачем? Зачем Богу, Который есть Дух, одеваться в материальную оболочку? И как Он может полагаться на людей, пребывая в роли Главы на небесах и не присутствуя среди них телесно? Если бы Ему было угодно, Он снова мог бы прийти к нам во плоти или, по крайней мере, показать Себя в виде дыма над горой Синай. Его присутствие на земле могло бы поджечь еще не одну купину, Он мог бы являться огненным столпом, как это было не раз в ветхозаветные времена. Но вместо этого Он снова как бы ограничил Себя.

Очень часто люди спрашивают, насколько тесно Бог взаимодействует со Своим творением. Агностики в спорах занимают наступательную позицию: «Если Бог есть, то пусть Сам докажет Свое существование! Пусть Сам явится в мир и властью Своей остановит все это безумие». Я христианин, а потому для меня вопрос стоит несколько иначе. Я не спрашиваю себя и других: «Существует ли Бог?» Я задаю вопрос: «Почему Он избрал такой «непрямой», такой «опосредованный» способ воздействия на мир? Почему бы Ему не показаться нам открыто?»

Использованное нами понятие «самоограничение» помогает прояснить ситуацию. Если мы согласимся с тем, что Бог добровольно накладывает на Себя ряд ограничений, сознательно полагаясь на людей, то мы начинаем понимать и другое: почему Он не врывается в нашу жизнь, словно гром с ясного неба. «Бог, можно сказать, пленил Сам Себя по Своей собственной воле», — сказал Кьеркегор.

Я столкнулся с понятиями, выходящими за рамки самоограничения, когда моя годовалая дочка Полин решила исследовать имеющиеся в доме электрические розетки. Установленные на высоте примерно 15 см от пола электрические розетки находились под напряжением 220 вольт. Два их отверстия были рассчитаны на металлические разъемы штепсельной вилки, причем не на плоские разъемы, а на круглые — как раз такой же формы и диаметра, как тонюсенькие пальчики Полин. Тогда у Полин была привычка сосать одновременно два пальца. Как любой нормальный ребенок ее возраста, Полин была очень любопытна и засовывала свои пальчики во все подходящие отверстия.

Естественно, из–за особого интереса Полин к таким притягательным отверстиям нам с женой приходилось постоянно быть начеку. Мы заклеили все розетки липкой лентой, но Полин очень быстро сообразила, что ленту можно отогнуть.

Что тогда следует делать родителям? Привязать ребенка к кроватке и не спускать с него глаз? Или как–то объяснить, что такое опасность? Но как?

«Полин, послушай меня внимательно! Внутри этих отверстий — электрические клеммы с разностью потенциалов в 220 вольт. А у тебя мокрые пальцы, что снижает сопротивление кожи электрическому току. Если ты дотронешься до этих клемм, то электрический ток побежит по твоей руке, убьет нервы и разрушит естественные свойства белка твоих мышц…» Это объяснение — даже очень правильное — ничего не значит для моей еще не умеющей говорить дочки.

И я решил попробовать воспользоваться тем, что Полин уже знала. «Полин! — сказал я насколько мог грозно. — Если ты дотронешься до этих отверстий, оттуда вылетит огонь! И ты обожжешься!» Она посмотрела на меня скептически, считая, что я просто не допускаю ее до чего–то очень–очень интересного. Но я произнес эти слова очень искренне. А она уже знала, как больно обжигает огонь, потому что однажды решила сунуть пальцы в расположенную на уровне пола печку, на которой наша повариха индианка готовила еду. Стоило ли рисковать снова?

«А кроме того, Полин, если ты дотронешься до этих отверстий, то я тебя нашлепаю». Это предупреждение подействовало окончательно. Она сдалась. Она уже сталкивалась с подобным наказанием и научилась бояться его. Отверстия сразу же потеряли для нее свою притягательную силу.

Сейчас Полин окончила школу; теперь уже она могла бы объяснить мне, что такое омы, вольты и сопротивление. Когда она вспоминает тот случай, если вообще вспоминает, думаю, она не ставит под сомнение отцовскую честность и мудрость. Она знает, что в буквальном смысле в тех отверстиях не было никакого огня. Но она понимает и то, что в те далекие годы несведущим был не отец, а ребенок. А чтобы разговаривать с ребенком, надо использовать такой язык и такие понятия, которые он способен уяснить.

Работая с людьми разной культуры, мне приходилось соответствующим образом менять свой язык. Устройство электронного микроскопа я объяснял рьяному тамильскому студенту по аналогии, используя те понятия, которые он уже знал. Если бы я вдруг узнал, что в далеком Сомали вот–вот должна взорваться атомная бомба, то не стал бы рассказывать местным жителям о делении материи и принципах ядерной реакции. Я, наверное, рассказал бы им об «огне в небе» и об «отравленной пыли». Нужно использовать лишь те слова, которые что–то значат для слушателя!

Не подобная ли задача стоит перед Богом, когда Он что–то объясняет нам? Как Бесконечный может рассказать о Себе тленным существам? В данном случае помочь могут только сравнения. В разуме человека может существовать определенная концепция, но она обретает «материальность», лишь когда обращается в мысль. Передать же мысль другому человеку можно будет только тогда, когда мысль оденется в слова. Итак, лишь когда таинственная и неуловимая концепция облечется в слова языка и войдет в материальный мир со звуками голоса и дыхания, со скрипом перышка или шорохом шариковой ручки, она будет существовать в этом мире в доступном для каждого виде.

Иисуса Христа Библия называет Словом Божьим. Бесконечный, непостижимый и неизреченный Бог стал человеком. Бог говорил с нами настолько четко и разборчиво, что расслышать мог каждый: Он стал одним из нас, стал «скинией» среди нас.

«Как много нам дано — дан Божий образ нам. Но вдвое нам дано: стал Человеком Сам». Так писал Джон Донн. На протяжении 33 лет Иисус передавал нам Свой образ. Теперь, оглядываясь назад, мы можем разглядеть истинный Божий образ. Христос стал Божьим разъяснением, входя в уши всякого слушающего. Приведу пример. Если бы вы сказали Исайе: «Бог коснется тебя сегодня», то он бы в страхе убежал. Для него прикосновение не было одним из способов общения между Богом и человеком. Но с пришествием Иисуса все изменилось.

Каково бы ни было значение воплощения, Господь не завершил выполнение Божьего плана, находясь в человеческом теле. Христос взял на Себя роль Главы, чтобы сотворить новое Тело, Тело, состоящее не из живых клеток, а из миллионов мужчин и женщин, соединившихся в Нем. «Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир», — сказал Иисус Отцу (Ин. 17:18). Можно ли полнее объяснить произошедшее?

С одной стороны, восшествие Иисуса к Отцу можно считать вознесением. Праздник вознесения есть в каждом календаре. Но, с другой стороны, это была своеобразная концентрация сил. Теперь Бог пребывает не в Святом Святых и не в едином материальном теле, а в миллионах обычных хрупких тел — маленьких и больших, умных и глупых, спокойных и беспокойных. Итак, Христос удалился в «костяную черепную коробку».

Правда, что Бог не «нуждается» в каких–либо действиях со стороны человеческих существ, человеку нечего дать Богу. Ему нет нужды являть Свой промысел «опосредованно». Во всемогуществе Своем Он мог бы питать тела без пищи, снабжать мозг жизнетворными токами без помощи маленьких кровяных клеточек, обращать людей в веру без проповедующих. Но по какой–то причине Он решил использовать прах земной, овощи, химию, слова и волю человека для того, чтобы выполнить Свои планы на земле.

Сегодня мы — Божьи посредники — Его Тело. Когда вы смотрите на меня, вы не видите всего Пола Брэнда. Вашему взгляду предстает лишь тонкий слой кожных клеток, обтягивающих мое тело. Настоящий Пол Брэнд сидит глубоко внутри. Больше всего Пола Брэнда в нервных клетках мозга, которых не видит никто. То же и с Богом. Мы не можем увидеть Бога. У нас нет подходящего органа чувств. Но мы различаем Бога друг в друге — в членах Тела Его. Мог ли Бог лучше передать людям Свои слова и Свой облик! Ведь теперь Он пребывает в обычных мужчинах и женщинах.

Дороти Сэйерс перечисляет три самых больших унижения, которые добровольно претерпел Господь. Первое, вочеловечение. Он сбросил с Себя величие божества и не постыдился стать человеком. Второе, Он пошел на крест. Он принял наши грехи, испытал смертные муки. Третье унижение, говорит писательница, — это церковь. Бог унизил Себя тем, что согласился жить в теле, состоящем из людей.

С одной стороны, Дороти абсолютно права. Став лишь Главой Тела, Он как бы уменьшился, ограничил Себя, ограничил Свое всемогущество, согласился быть «голосом за сценой» человеческой истории. Итак, Бог ограничил Себя определенными рамками. Свою репутацию, Свое имя Он доверил несовершенным человеческим существам. Когда–то уже существовал целый народ, носивший Его имя… Этот народ неоднократно позорил Его. Мы, являющиеся Телом Его, тоже не раз пятнали имя Бога кровавыми крестовыми походами, казнями еретиков. Мы назвали рабовладельческий корабль «Добрый корабль Иисус». Мы «высоко несли знамя расизма», прикрываясь Его именем. Бог во Христе, в человеческом теле Христа — это одно. Бог в нас — это совсем другое.

Церковь как Тело Христово — это, действительно, унижение. Тем не менее, мы видим и отблески радости. В голову приходит мысль: может быть, Бог от начала времен задумал так, чтобы мы стали Его Телом, чтобы имя Его несли люди, подобные нам. То, что Он добровольно уменьшился до размеров Главы, позволяет нам, членам Тела Его, участвовать вместе с Ним в процессе возвращения вселенной ее первозданного вида. «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, — потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего (ее), — в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим. 8:19–21).

Будьте уверены, награда не заставит себя ждать. Клайв Льюис предполагает: «Мы биологические организмы, движимые волей и желанием жить и размножаться. Кажется, мы твари ненужные, случайные. Но помимо всего прочего мы еще и члены Тела Христова. Как камни и столпы храма, мы четко сознаем свое «я» и будем жить вечно, пока вселенная не станет для нас старой–старой сказкой».

Бог рискнул доверить Царствие Свое неудачникам вроде нас. А потому для нас чрезвычайно важно стать сыновьями и дочерьми Божьими. Образ Божий постепенно возвращается — «во что желают проникнуть Ангелы» (1 Пет. 1:12).

Когда я был учителем, я не раз испытывал состояние особого удовлетворения от работы, проделанной другими людьми, но с моей помощью.

Если посчитать, сколько же человеческих рук было мной прооперировано за все проведенные в Индии годы, то получится около десяти тысяч. В какой–то степени это число кажется мне необычайно большим; в моем теперешнем почтенном возрасте оно даже потрясает мое воображение. Но если задуматься поглубже, то оно оказывается ничтожно малым. В мире насчитывается около 15 миллионов человек, страдающих проказой; у четверти из них серьезно повреждены конечности. За всю свою хирургическую практику, даже проводя максимальное количество часов в операционной, я — один — смог бы помочь лишь одной десятой доли процента от количества людей, которые нуждались в помощи.

Я не раз бывал в небольшой деревенской больнице в местечке, очень напоминающем мне Борнео. И каждый раз наблюдал, как молодой врач проводил операции, используя приемы, разработанные нами в Веллоре. Только теперь они стали более совершенными. В Японии, Сингапуре, Эфиопии на Гавайях, — везде, где осуществлялось современное лечение проказы, — можно встретить студентов, обучавшихся в Веллоре или Карвилле. Ничто не наполняет меня большей радостью, чем возможность видеть посеянные мною семена, взошедшие в других людях. Я имею в виду семена моих идей и их практического осуществления. Когда я вижу, что все задуманное мною воплотилось в жизнь, мне это кажется чудом. Результаты моей преподавательской деятельности в сотни раз превышают те достижения, которых я мог бы добиться в одиночку.

Когда я оставлю мир, количество проделанных мной операций перестанет умножаться. Мои руки уже не смогут помогать пациентам. Но ученики, которые останутся после меня, продолжат дело, начатое в Веллоре. Эта мысль помогает мне лучше понять труд, свершаемый Богом в мире.

Дело учителя продолжают ученики. Мозг проявляет себя через послушные его командам клетки. Бог являет Себя через Тело, которому служит Главой.

«Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается», — сказал как–то Иисус Своим ученикам (Лк. 10:l6). Настолько полно отождествляет себя Тело с Главой! Чуть позже, в ночь перед казнью, Христос объяснял смысл Своей смерти смущенным, растерянным ученикам: «Лучше для вас, чтобы Я пошел», — говорил Он (Ин. 16:7). Тогда они еще не знали, что вот–вот наступит новая эра — эра Главы.

 

12.

Команда свыше

Телевизионная камера была беспощадной. Она не выключалась ни на минуту: ни когда язык девочки–подростка свесился на бок из полуоткрытого рта, ни когда ее глаза дико округлились, ни когда она замычала что–то бессвязное, разбрызгивая слюну, а потом резко замолкла, подавившись ею. Шла научная программа на тему «Церебральный паралич». Поэтому камера фиксировала любое малейшее проявление этой болезни.

В комнату вошел еще один человек, страдающий церебральным параличом, — молодой мужчина. Он тоже был приглашен на передачу. Этот человек добился значительного прогресса в борьбе со своим недугом. Его пригласили, чтобы он продемонстрировал свои успехи прикованной к постели девочке. Он мог писать слова — буква за буквой — с помощью прикрепленного к ногам металлического дугообразного приспособления. Он делал это так быстро, что сопровождающий его «переводчик» не поспевал за ним. Он также печатал на машинке большим пальцем ноги, к которому прикреплялось другое специальное металлическое приспособление, ударявшее по клавишам. Он даже научился пользоваться прибором, усиливающим его отрывистые, нечленораздельные звуки и преобразовывающим их в более или менее понятную для тренированного уха речь.

В отличие от него, девочка не получала никакого лечения. В штате Огайо, где она проживала, не было специалистов, которые могли бы оказать ей необходимую помощь, и ее просто поместили в психиатрическую больницу. Ведущий телевизионной программы даже пошутил с горькой иронией: у девочки, помещенной в больницу для умалишенных, было не в порядке все, за исключением ума. На фоне нарушенной речи, чрезмерного слюноотделения, заторможенных движений у нее был прекрасный, смышленый ум, который не был затронут болезнью.

Сотрудники больницы нарисовали для нее большую таблицу, разграфленную на восемь квадратов, в каждом из которых были написаны наиболее часто употребляющиеся фразы, такие как: «Мне хочется» или «Мне надо». Если девочке нужно было что–то попросить, она смотрела на соответствующий квадрат, если, конечно, могла удержать на нем свой взгляд достаточное время. Кто–то спросил девочку, есть ли у нее вопросы к посетителю, продемонстрировавшему такой значительный «прогресс» в лечении церебрального паралича. Она задергалась в конвульсиях, ее глаза дико вращались. Пришлось внимательнейшим образом следить, на чем же остановится ее взгляд. Прошло почти пять минут, прежде чем девочка более или менее отчетливо по очереди останавливала взгляд на трех квадратах, из слов которых сложился следующий вопрос: «Вы… на меня… сердитесь?»

Те, кто смотрел эту передачу, получили наглядный урок: ум — это еще не все. Чтобы выразить себя, общаться с другими умами, мозг нуждается в помощи тела.

Люди, страдающие такими заболеваниями, как церебральный паралич в острой форме, постоянно сталкиваются со следующей проблемой: клетки их организма не в состоянии повиноваться приказам мозга. Некоторые из больных людей обладают просто блестящим умом. Например, англичанин Стивен Хокинг — самый известный в мире астроном — страдает от постоянных судорог и спазм из–за бокового амиотрофического склероза, или болезни Шарко.

Очень часто людей с такими заболеваниями увольняют с работы с формулировкой «Отсутствие необходимой квалификации». На них навсегда вешается ярлык «умственно отсталый». У этих людей наблюдается явная несогласованность между умом и телом.

Здоровый организм снабжен соответствующими каналами связи между мозгом и всеми частями тела. Каждая клетка такого организма неукоснительно выполняет волю головы. При спастическом заболевании или параличе в каком–то месте связь обрывается. Чаще всего это происходит в волокнах, передающих команды от центра к клеткам. Страдающий параличом нижних конечностей может целый день лежать в кровати и думать, как бы пошевелить пальцем. Он шевелит им в уме, но если связь нарушена, то палец остается неподвижным.

В духовном Теле связь между клетками представлена наличием контакта между Главой и каждой клеткой. Мы имеем доступ к Богу, и Бог имеет доступ к нам. И в каком–то смысле — запредельном, загадочном, неизреченном — Бог и Сам полагается на пульсацию истин, которые по нервным волокнам вселенной передаются от Него миру. Но нам очевиднее всего иной смысл — однозначный, жизнетворный и абсолютный, — тот смысл, который понимает каждая клеточка, т.е. каждый из нас: что можно положиться на сигналы, которые передаются от Главы к нам. Лишь одно качество клетки определяет, насколько успешной будет ее жизнедеятельность: готовность клетки следовать указаниям Главы. Глава знает нужды каждой клеточки Тела. И только послушание определяет полезность клетки для Тела.

Как тело больного церебральным параличом не слушается своего хозяина, так и Тело Христово порой проявляет непослушание Голове. Дороти Сэйерс говорила о третьем унижении Бога, Который согласился жить в Теле, состоящем из бренных тел. Она, несомненно, имела в виду следующее: мы просто–напросто подпортили репутацию Главы, демонстрируя миру в течение многих веков свой эгоизм, алчность, нетерпимость, духовную заносчивость. В Главе изъяна нет. Но каково смирение Главы — смирение, граничащее с унижением!

Бог продолжает свершать Свой труд в миру через людей, каждый из которых способен ошибиться. Он не вмешивается в нашу жизнь, чтобы всякий раз подсказывать правильный ответ или чудом выручать нас из беды. Но Он всегда действует через грешных представителей человеческого рода, таких как убийца и прелюбодей царь Давид, упрямец Иона, предатель Петр, ненавистник евреев Лютер, палач Кальвин. Бог берет Себе таких людей. Перечисленная нами пятерка — это еще лучшие из лучших! Богдан нам Свое Имя, Свой Дух, вобрал нас в Тело Свое и согласился быть нашим Главой. Если уж вочеловечение Христа — это тайна, то насколько большая тайна Тело Христово?

Я тщательно перечитал все четыре Евангелия, стараясь понять, как Иисус готовился к роли Главы, и увидел: в течение тех лет земного служения Он постепенно передавал Свою работу ученикам. В начале только Он исцелял, изгонял бесов, служил людям и благовествовал. Но близился час казни, и Он все больше времени уделял подготовке тех, кого собирался оставить после Себя. Мне в глаза бросились три главных события.

«Я посылаю вас, как агнцев среди волков», — предупреждал Господь учеников перед их первым самостоятельным походом в мир от имени Христова (см. Лк. 10:1–24). Так постепенно Он учил 60 новообращенных исполнять роль священников. Несмотря на предостережение, первое служение 72 посланных прошло исключительно успешно. «И бесы повинуются нам о имени Твоем!» — радовались ученики. Обрадовался этому и Иисус. Я не знаю другого места Писания, где бы так явно была видна Его радость. Он разразился молитвой, а потом произнес памятные всем нам слова: «Многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали». Был свершен великий труд ради Царствия Божьего, но в данном случае Христос не участвовал в событиях непосредственно. Зато Его слова показывают, какое огромное значение Он придавал этому первому самостоятельному шагу учеников.

Позднее, в конце Своего земного пути, Иисус сделал еще одно: всю работу передал в руки учеников. Произошло это во время Тайной Вечери. В Новом Завете нет более эмоционально заряженного отрывка: «И Я завещаваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство». Так сказал в ту ночь Иисус (Лк. 22:29). С тех самых пор Он больше полагается на «канал связи», опосредованно воздействует на мир через человеческие «клеточки».

Невероятно: Бог доверил нам выполнять Свою волю в мире! Мы делаем это неловко и неумело, а Он мог бы выполнить идеально и мгновенно. Непостижимо: Христос отдался на нашу милость. Наше маловерие может стать помехой в Его труде. Совершенно очевидно: Он предпочел передать Свою власть Своим же творениям.

Мы невольно совершаем ошибки: как и у больного церебральным параличом, наше тело не всегда функционирует должным образом. Всемогущему нелегко выносить такое унижение. Не испытывает ли Бог порой тех же чувств, что и больной церебральным параличом? Но прежде чем мы рассердимся на церковь — за мучения, которые она доставляет Богу! — давайте вспомним, что великие и ко многому обязывающие слова Павла о церкви — Теле Христовом, Невесте Христовой, Храме Божием — были обращены к реальным, живым и несомненно греховным церквям. Грешных людей Бог принимает Своими детьми. Он полагается на порочных членов церкви, доверив им выполнение труда, предназначенного для Его Тела.

Даже если связь головного мозга и тела сильно нарушена, и участие мозга в соматических процессах полностью отсутствует, смерть наступает не всегда. Удивительно, но факт: животные остаются живы и даже могут осуществлять какие–то функции, если удалены верхние отделы их головного мозга. В этом случае периферические клетки не выполняют конкретные приказы центра, а действуют инстинктивно. Сэр Чарльз Шеррингтон изучал лишенную мозга лягушку, преспокойно плавающую в пруду. Он сделал вывод: на первый взгляд может показаться, что у лягушки совсем незначительная травма. Но если приглядеться повнимательнее, то сразу станет видно: лягушка плывет как бы по инерции, без всякой цели, ее лапки просто совершают рефлекторные движения. Если мозг отсутствует, тело не в состоянии стремиться к достижению цели.

Гораздо сильнее отсутствие мозга сказывается на занимающих более высокие ступени эволюционной лестницы животных. «Безмозглая» собака постоянно находится в неподвижной, застывшей позе. Она не может устойчиво стоять, даже опираясь на все четыре лапы, потому что не в состоянии сохранить равновесие. Она заваливается набок при малейшем прикосновении.

Люди тоже иногда испытывают рассогласованность между мозгом и телом. Приведу вам очень простой пример на проверку нарушения такой связи: легкий удар по коленке медицинским молоточком с резиновым наконечником. Обычно (и мы все это отлично знаем) в ответ на удар рефлекторно срабатывает надколенное сухожилие. Когда молоточек ударяет по сухожилию, у управляющего рефлексами нервного узла создается впечатление, что колено сгибается. Следует мгновенный ответ: под действием локальных нейронов (сообщение доходит до высшего мозга уже позже) напрягаются мышцы, выпрямляющие колено. В обычной жизни этот рефлекс нужен нам для того, чтобы уберечь нас от падения, если мы споткнемся.

Но если из–за повреждения спинного мозга нарушилась связь между мозгом и конечностями человека, то удар молоточка вызовет совершенно другой рефлекс. И тогда уже ударивший молоточком врач должен незамедлительно воспользоваться своими рефлексами. Мышцы пациента неожиданно резко дернутся, его нога подскочит вверх с огромной силой. Затем она может вяло упасть и качаться туда–сюда: мышцы скует спазм.

Эти мышцы и связки здоровы, они наглядно демонстрируют свою силу, но верховные приказы от головы к ним не поступают. При нормальных условиях мозг ограничивает непроизвольные рефлексы (по словам Шеррингтона, он «оказывает цивилизованное влияние на примитивные части тела»). Если жизненно важный проводящий путь поврежден, то определенная часть тела может продолжать действовать, но ее движения будут автономными, ни с чем не связанными, бессмысленными, не скоординированными с другими частями тела.

Но параллель между духовным Телом и телом плотяным может быть лишь частичной, ибо недостатки в функционировании Тела Христова никогда не являются результатом «травмы головного мозга». Многие заболевания нервной системы — церебральный паралич, например, — происходят от того, что синаптические каналы, проводящие сигналы от мозга к клеткам, «засоряются». Отравляющие вещества, такие как кокаин, токсины ботулизма, атропин, также могут нарушать химические процессы, происходящие при передаче сигнала между синапсами.

Когда такие отравляющие вещества проникают в Тело Христово, мы называем их одним коротким словечком — грех. Грех прокрадывается в личный канал связи, существующий между Главой и членом Тела, прерывает связь, отрывает клетку от «вышестоящего начальника», направляющего и координирующего действия клетки. Чтобы клетка была полезна организму, нужно, чтобы она невозбранно получала команды свыше и послушно реагировала на них.

Апостол Павел, великий мастер сравнений, в письме колосской церкви дает совершенно точное описание человека, страдающего подобным расстройством. Описанный им человек впал в грех, законнически осудив другие члены Тела. Вместо того чтобы получать сигналы от Главы, он загляделся на соседние клетки. «Никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и служением Ангелов, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом и не держась главы, от которой все тело, составами и связями будучи соединяемо и скрепляемо, растет возрастом Божиим» (Кол. 2:18–19). Однажды прервавшись, утраченные связи не так–то легко восстанавливаются!

В здоровом мозге есть определенная зона для управления каждым пальцем руки, каждым пальцем ноги, каждой существенной частью тела. Если, например, определенная зона управляет моим безымянным пальцем, то в этой зоне мозга содержится вся информация именно об этом пальце. Может ли он играть на гитаре? Помогает ли он мне, когда я пишу? Имеется ли на нем шрам от давней раны? Вся эта информация хранится в памяти мозга; мозг знает все о способностях этого пальца. Если я использую палец многократно, например, при игре на гитаре, то память мозга обогащается огромным количеством связанных с этим пальцем ассоциаций.

Решая стоящие передо мной как перед хирургом задачи, я иногда оказываюсь вынужденным разрушать подобные ассоциативные проводящие пути, пытаясь создать новые. Так, некоторым страдающим от проказы пациентам мы делаем новые брови (в косметических целях). Для этого мы отрезаем небольшую заплаточку с волосистой части черепа и прилаживаем ее в нижнюю часть лба — на место прежних бровей. Она остается соединенной со своим прежним черепным нервом и кровоснабжением. Поэтому новая бровь пациента «чувствует себя», как и раньше, частью его черепа. Если муха поползет по пересаженной брови, пациент, чтобы прогнать ее, стукнет себя по макушке.

Или другой пример. При пересадке сухожилия я могу переместить здоровое сухожилие безымянного пальца на место нездорового или омертвевшего сухожилия на большом пальце. Но для прооперированного пациента поступающие от мозга приказы будут по–прежнему относиться к безымянному пальцу. «Пошевели большим пальцем», — говорю я ему, и ничего не происходит. Пациент с недоумением разглядывает свою руку. «Тогда пошевели безымянным пальцем», — продолжаю я, и большой палец начинает двигаться.

Со временем пациент учится перепрограммировать свой мозг. Если это удается, мозг начинает переводить ощущения безымянного пальца на большой. Но на это уходят годы, и нередко пациенты, которым за сорок, так и не могут до конца приспособиться к произошедшим изменениям.

Образ клетки большого пальца, получающей набор новых для нее сигналов из мозга, помогает понять наставление апостола Павла «преображаться обновлением ума». Апостол убеждает товарищей по Телу Христову изучить все, что «есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12:2).

В другом послании Павел дает конкретные советы о том, как должна проявляться в нашей жизни Божья воля. Он просит филиппийцев иметь «те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Флп. 2:5). Далее он поясняет:

«Он, будучи образом Божиим,

не почитал хищением

быть равным Богу;

но уничижил Себя Самого,

приняв образ раба,

сделавшись подобным человекам

и по виду став как человек;

смирил Себя,

быв послушен даже до смерти,

и смерти крестной».

Мне кажется, что процесс обновления был одним гигантским усилием, направленным на то, чтобы возникла четкая, постоянная связь между клеткой и Главой. Связь нисходящая и восходящая. Когда мы всматриваемся в образ Христов, когда мы формируем связь с Ним, мы узнаем «помыслы Христовы». У сотен своих пациентов я наблюдал, как происходит этот биологический процесс. Видел я тот же процесс и на духовном уровне — в жизни многих искренне верующих христиан.

Сегодня наступило время заново открыть для себя издавна известные духовные дисциплины. Размышления о Писании, пост, молитва, простая жизнь, поклонение Богу, радость в Боге помогают нам должным образом «настроить» канал связи между нами и Главой. Даже простое чтение молитвенника помогает «урезонить разум». В нейрофизиологии, как и в духовности, частое повторение действия, являющегося выполнением команды «центра», лишь укрепляет связь между периферийным органом и центром. Пианист на концерте не думает о том, какие действия должны совершить его пальцы. Нет. Разум исполнителя во время концерта целиком и полностью сосредоточен на том, чтобы передать настроение музыки, вовремя вступить, верно интерпретировать произведение. Пальцы же следуют знакомыми тропами, проторенными во время многочасовых репетиций. Музыканты и спортсмены ценой упорных занятий разрабатывают каналы связи периферийных нервных клеток с мозгом.

Так и члены Тела Христова могут до бесконечности совершенствовать связь со своим Главой. Начинающему христианину процесс познания Христовых помыслов может показаться чисто механическим и малополезным. Хождение с Богом, как и первые шаги ребенка, начинается с нетвердого шага, падений. (Павел напоминает нам «об ином законе»: «Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего» — Рим. 7:23). Постепенно мышцы и связки колена, голени, ступни привыкают работать согласованно, и ребенок уже может пробежать по комнате, не задумываясь о каждом шаге. Всякий раз, когда человек начинает осваивать новые навыки или новые виды спорта, он действует неловко, совершает массу ошибок. Но со временем его движения обретают силу и уверенность. Мы, взрослые, не придаем внимания свободе собственных движений до тех пор, пока на нашем пути не встретится больной церебральным параличом или параплегией.

Как–то во время прогулки мое внимание привлекли небольшие птички иволги, которые были заняты важной работой — строили себе гнездо. Птички были совсем молоденькие. Вне всякого сомнения, это было первое гнездо в их жизни. Через несколько веток от них висело другое гнездо, построенное старшими птицами в прошлом году. Оно выдержало даже сильную зимнюю пургу, сломавшую ветки многих деревьев. Но эти молодые птахи и не собирались размещаться в старом гнезде или хотя бы внимательно изучить его и по нему построить свое гнездо. Они и без этого отлично знали, что надо делать.

Прежде всего они внимательнейшим образом выбрали подходящее место. Им нужна была ветка с разветвляющимися в виде двузубой вилки отростками. Ветка должна быть очень тонкой, чуть толще листочка, чтобы до гнезда не смогли добраться белки. Со всех сторон гнездо будет окружено листвой, которая скроет птенцов от ястребов и других хищников, парящих высоко в небе.

После того как решение о месте расположения было принято, птички приступили к поискам определенного вида травы.

Им подходит не любая трава: все травинки должны быть одной длины и толщины. Птичка встает ножкой на одно разветвление, а другой— на другое. Одной лапкой она прижимает к ветке принесенную травинку и с помощью только клюва крепко–накрепко привязывает эту травинку одним концом к ветке; другой ее конец свешивается вниз. Затем она летит за второй травинкой и привязывает ее ко второй ветке. После этого она соединяет два висящих конца и заплетает их в тугую косу. Когда в косу вплетается много–много травинок, получается толстый канат. Само гнездо будет висеть между двумя такими канатами, держась на них. Через несколько дней, потраченных на выбор места, завязывание узлов, плетение косичек и свивание травинок, у двух птичек появляется аккуратный, закругленный домик, довольно прочный, чтобы выдержать даже штормовые ветры.

В это же время в доме жена вяжет мне свитер. Я вижу ее через окно. Она вяжет великолепно, я с нетерпением жду, когда мой новый свитер будет готов. Для того чтобы изготовить пряжу для вязания, потребовался труд пастухов, стригалей, прядильщиков и красильщиков. Маргарет постоянно заглядывает в схему вязания. Она выбрала очень сложный рисунок — такой могут выполнить лишь большие мастерицы. Чтобы разобрать значки на рисунке, требуется определенный навык. А чтобы воплотить их в жизнь, нужно немалое мастерство, которое приходит лишь с годами. Наконец готов свитер — результат совместной многолетней деятельности многих умов. Если бы моей жене дали овцу и попросили связать свитер, думаю, она не справилась бы с этой задачей.

Я нисколько не сомневаюсь в следующем: даже обладая способностью полностью концентрировать внимание и ловкостью рук, выработанных у меня за годы хирургической практики, я не сумею сплести из травинок пустотелый прочный шар, который не сможет сорвать с ветки даже ураганный ветер. Я как–то попробовал, но мое гнездо получилось жиденьким, бесформенным и совершенно непрочным — хотя у меня десять пальцев, а у иволги только клюв и две ножки.

Самым главным здесь, конечно же, является инстинкт. Птичка того же семейства — овсянка, — следуя своему генетическому коду, летит через океан и находит там маленький остров, чтобы перезимовать. А ведь для этого ей надо пролететь расстояние в 700 км. Я как–то наблюдал отлет птиц, отправляющихся на зимовку в теплые края. Они собираются все вместе где–нибудь в трясине, среди тростниковых зарослей и смотрят на простирающееся перед ними бесконечное водное пространство. Такое впечатление, что они думают: стоит или не стоит улетать отсюда. И каждый год они взлетают: это было заложено еще в яйце, из которого они вылупились.

Иногда, мучаясь над решением каких–нибудь духовных вопросов, я думаю об овсянке и иволге. Божьи помыслы приходят ко мне по «нисходящему пути». Силами своего ума я мог бы сделать совершенно другие выводы из Писания. Божьи заповеди трудны. Господь требует от меня жертвы, сострадания, чистоты, как бы я ни старался открутиться, искренне считая Его требования недостижимым идеалом.

В такие моменты, когда всплывают мой эгоизм и гордыня, мне нужна сила, сила более надежная, чем мой разум. И именно такая сила оказывается внутри нас: сознательно или подсознательно, но закон Божий начертан в наших сердцах (см. Рим. 2:15). Инстинктивное чувство ответственности перед Богом будет возрастать, если питать его духовными занятиями. Если я сокрою Божье слово в сердце своем и буду о нем размышлять, оно поможет укрепить связь с Богом и обновит мой разум.

Когда же вдруг наступит острый критический момент, то времени на размышление будет, как всегда, очень мало: действие в такие моменты является обычно результатом подсознательного выбора, а подсознание наше будет именно таким, каким мы его сделали. Я думаю об этих крошечных пташках — овсянке и иволге, и прошу Бога, чтобы, обновляя разум мой, Он вживил в него Свои истины. Путь они войдут в мой генетический код! Я молю Бога, чтобы связь между Ним и мною не прерывалась, чтобы я всегда был Ему послушен.

 

13.

Связь с головой

В определенном возрасте, примерно через двенадцать месяцев после рождения, в жизни каждого из нас происходят существенные перемены. До этого наше восприятие окружающего мира основывалось во многом на осязательных ощущениях. Теперь же главным органом чувств становится зрение. Осязание предшествует зрению. Оно как бы обучает зрение в первые месяцы жизни, пока зрительные клетки в полной мере не обретут способность точно определять форму предметов, их плотность и расстояние до них. Этот учебный процесс имеет место в каждом человеке — кроме слепого.

У незрячих людей этого перехода так и не происходит, если, конечно, их зрение каким–то образом не восстановится. В начале нынешнего века все больше и больше слепых людей становились зрячими. Это стало возможным благодаря происшедшему в медицине чуду: хирурги научились удалять катаракту. Случилось невероятное: слепые от рождения люди, привыкшие воспринимать мир лишь на ощупь, вдруг смогли видеть. Когда это случилось, перед ними открылся мир, который отличался от их представлений.

Писатель Мариус фон Шенден встречался и беседовал с теми людьми, которые неожиданно стали видеть. Мы все сталкиваемся с подобным открытием в младенческом возрасте, когда еще не в состоянии выразить словами свои впечатления. Он разговаривал с 66 пациентами и записал все, что услышал от них. Вскоре после этого вышла его книга «Пространство и зрение».

Фон Шенден пришел к выводу: основные понятия о пространстве, движении и форме для только что ставших зрячими людей остаются непостижимыми. Например, зрячие люди с рождения имеют определенные исходные представления о расстояниях в пространстве. Находящееся «в поле зрения» здание — это то здание, которое стоит рядом, до которого можно дойти; а то, до которого надо добираться автобусом, поездом или самолетом, находится далеко. В противоположность этому незрячие люди судят о пространстве по тому, как оно влияет на напряжение их мышц. Для них расстояние в полтора километра требует определенного напряжения мышц, так как, чтобы преодолеть его, надо сделать немало шагов. А расстояние, которое надо преодолевать на поезде, автобусе или самолете, кажется совсем близким, потому что оно не требует никакого мышечного напряжения.

Как только эти люди увидели окружающий мир, они просто поразились его огромным размерам и необозримым пространствам. Раньше у них были четкие представления о размерах предметов: апельсин был величиной с кулак, лицо по ширине было в две ладони. После операции произошли невероятные изменения: старые правила больше не действовали. Шестнадцатилетнюю девушку спросили: «Какого роста твоя мама?»

Девушка раздвинула указательные пальцы обеих рук на расстояние в десять–пятнадцать сантиметров; точно такой же размер она установила и для книги. Ее мама, стоявшая в другом конце комнаты, занимала как раз такую часть поля зрения девушки. А солнце? Совершенно очевидно, что оно было размером с десятикопеечную монетку — кто поверит, что солнце больше земли?

Постепенно, месяц за месяцем, такие пациенты учатся правильно определять значения пространства, расстояния и перспективы. Очень долго остаются непостижимыми вертикальные расстояния, так как у только что прозревших людей раньше не было понятия пространства, существующего за пределами того, к чему они могли прикоснуться. Очертания небоскребов и деревьев простираются высоко вверх, но как можно измерить высоту больше пяти метров, как можно измерить высоту, до которой достаешь лишь палкой? Один пациент как–то стоял на балконе многоэтажного дома и смотрел вниз на мостовую. Что–то там внизу привлекло его внимание, он шагнул с балкона и разбился. Летящий по небу самолет или движущийся лифт, т.е. то, что может перевезти их на какое–то расстояние без всякого усилия с их стороны, было для них необъяснимым чудом.

Кроме того, слепые люди привыкли определять движение с точки зрения переменных мышечных нагрузок и не были готовы воспринимать его лишь глазами. Доктор помахал рукой перед лицом восьмилетнего мальчика. «Видишь, что рука движется?» — спросил он. Смущенный мальчик напряженно уставился прямо перед собой. Он «видел» лишь, что какая–то тень прерывает свет; но его глаза даже не пытались следовать за движущейся рукой. «Он изо всех сил старался понять значение этого слова (движется) применительно к моему жесту, — так записал доктор в карте мальчика, — но у него ничего не получалось. Его глаз не мог следить за длинными, колебательными движениями моей руки». Наконец, когда ему позволили дотронуться до руки, мальчик радостно закричал: «Она движется!»

Даже самые простые формы приводят в замешательство тех, кто знал мир лишь на ощупь. Врач положил на стол перед пациенткой в ряд несколько фруктов; точно такие же фрукты в таком же порядке лежали на столе перед врачом. Врач взял со своего стола яблоко и сказал женщине: «Возьмите такой же предмет». Пациентка внимательно разглядывала лежащие перед ней предметы, стараясь чисто зрительно определить, чем их формы отличаются друг от друга. Она долго думала, потом выбрала из всего ряда сливу, величина которой составляла одну шестую часть от размера яблока. Когда врач разрешил ей потрогать яблоко, которое он держал, она сразу же выбрала яблоко у себя на столе. Но зрительно разобраться в этом колоссальном многообразии размеров, сбивающих с толку цветов и расплывчатых форм, — это было выше ее сил.

Смышленому двадцатилетнему пациенту требуется в среднем четыре недели интенсивных занятий, чтобы научиться различать круглые, прямоугольные и треугольные предметы. Помню, один пациент никак не мог отличить яблоко от ключа, а кусок хлеба от руки. Другая пациентка очень хотела порадовать своего учителя, когда они проходили цвет. Она быстро усвоила, что спичечный коробок желтого цвета. И стала все желтое называть спичечным коробком, что бы это ни было: яблоко, банан или книга.

Надо потратить несколько недель упорнейших тренировок, поначалу допуская огромное количество ошибок, лишь для того, чтобы отличить круг от квадрата. Можете себе представить, сколько требуется усилий, чтобы научиться различать лица. Прозревшему мужу потребовалось четыре месяца, чтобы отличить лицо своей жены от множества других лиц. Гораздо легче ему было узнать жену по голосу или по прикосновению к ее щеке.

Одна девочка играла со своим любимым котом по четыре часа в день в течение трех недель. И вот, как–то увидев во дворе курицу, она радостно воскликнула: «Моя киска!» Все сходилось: предмет был небольшим, серым и двигался. Эта же девочка спутала книжный шкаф с плитой и назвала фонтан деревом, «потому что оно большое и круглое». Простейшие вещи приводили ее в беспокойство. Ей казалось, что упавшее на пол черное пальто — это рот стены, столб дыма из трубы надвое раскалывает небо, а пятна на шерсти ее собачки Муффи — это проходящие сквозь нее отверстия.

«Как же так, сейчас мне гораздо труднее, чем было раньше, — устав от бесконечных занятий, смущенно проговорила одна женщина, еле сдерживая слезы. — Все, что я вижу, вызывает во мне неприятные чувства. Моя жизнь была намного легче, когда я была слепой!» Она не могла жить в этом непостижимом мире, в котором от нее требовали невозможного: отличить нож от ложки и от вилки, не дотрагиваясь до них. (Между прочим, к ее величайшему удовольствию она снова стала слепой). Практически все пациенты находятся в состоянии подавленности в этот период, когда для них все перевернуто с ног на голову. Их заставляют заново познавать мир. Они чувствуют себя людьми, оказавшимися неожиданно заброшенными на другую планету, где не действуют законы физики.

Ставшие зрячими люди сталкиваются с еще большими трудностями, пытаясь усвоить такие непростые понятия, как пространственная целостность или двухмерная глубина (это ставило в тупик художников всего пять веков назад). Девочка, о которой мы рассказывали выше, поняла то, что никогда раньше не приходило ей в голову: ее киска представляет собой единое целое, состоящее из головы, ушей и лапок, принадлежащих одному животному. Как в известной притче три слепца определяли слона (один по хоботу, второй по уху, а третий по ноге), так и она никогда не трогала все части одновременно, поэтому не представляла себе кошку, как нечто целостное.

Чтобы объяснить понятие глубины, врачи привозили пациентов на гору. Поначалу пейзаж не имел для них никакого значения. Широкая полоса зеленого цвета (лес) или узкая полоска голубого (река) никоим образом не давали ни малейшего представления о действительности только что прозревшим людям. Эти люди никогда не дотрагивались до того, что находится так далеко, как же тогда они могут понять это? Еще больше времени (много месяцев) требовалось, чтобы научить пациентов узнавать предметы на фотографиях и рисунках. Изображение лица, которое не так просто было различить даже в естественном виде, совершенно не воспринималось, будучи запечатленным на плоском прямоугольнике, состоящем из света и теней.

Конечно же, в конце концов большинство пациентов приспосабливались к миру света и тени, цвета, формы и размеров. Они начинали воспринимать те понятия, которые раньше были им недоступны. Они постигали красоту мира. Но в любом случае сам процесс был нелегким. Еще долгие месяцы, иногда годы, люди закрывали глаза, оказываясь в трудных ситуациях, например, когда надо было пройти по комнате, заставленной мебелью, и затем подняться по лестнице. Новый мир предал их; он оказался совсем не таким, каким они его себе представляли. Точнее говоря, их предали их же собственные остальные органы чувств. Они дали людям неполное представление о реальном мире.

Следуя нашему сравнению, можно сделать вывод: отчеты фон Шендена показывают, что мозг, запертый в своей костяной коробке и не соприкасающийся с окружающим материальным миром, должен истолковывать действительность, учитывая разрозненные сигналы, поступающие из разных частей тела. Когда определенный физический недостаток, например слепота, отсекает часть поступающих в мозг сигналов, это оказывает влияние на функционирование всего тела.

Спешу оговориться: параллель с органами чувств можно довести до абсурда. Разум и Голова Тела — Сам Бог в ипостаси Иисуса Христа. Он не зависит от действий членов Тела, и восприятие Им происходящего никак не обусловлено нашим восприятием мира. Его знание превосходит всякое разумение. Ему не нужны наши маленькие серые клеточки — Ему мудрости не занимать. Но, с другой стороны, Бог добровольно наложил на Себя ограничения, а потому сравнение Головы с одиноким, удаленным от остальных частей тела мозгом все же применимо.

Мы уже видели, что Бог добровольно ограничил Себя (команда свыше), производя труд Свой через несовершенных людей. Немыслимо и то, что Бог Свое присутствие на земле поставил в зависимость от обратной связи, от связи с Ним, которую осуществляют отдельные члены или клеточки Его тела.

Самое удивительное в человеческом теле то, что каждая из сотен триллионов клеток имеет связь с мозгом. Многие клетки, например клетки, участвующие в зрительном процессе, связаны с мозгом напрямую. Другие имеют опосредованный канал связи, по которому могут сообщать мозгу о своих нуждах или своем состоянии. Так и в Теле Христовом нет большего чуда, чем чудо общения: каждый из нас имеет прямой канал связи с Самим Христом, Главой. Как ни удивительно, Он слушает нас, учитывает наши просьбы и использует данную нами информацию, строя соответствующим образом Свой труд на земле. «Много может усиленная молитва праведного» (Иак. 5:16).

Через нас, служащих Его руками, ушами, глазами и болевыми рецепторами, Бог поддерживает связь с миром и населяющими его людьми. Его действия основываются на нашей обратной связи с Ним. Но Бог находит в этом и определенное «удовольствие». Как часто Библия повторяет нам удивительную истину: Бог радуется Своей церкви. Мы — сокровища, приятное Ему курение, дары, которым Он радуется. Новый Завет более 30 раз напоминает нам о том, что Его Тело связано с Ним столь тесно, что все происходящее с нами происходит и с Ним. Новый Завет подводит нас к удивительному выводу: Бог жаждет общаться с нами. Он тянется к Своему Телу. Ему нужна наша обратная связь. Он сотворил нас для того, чтобы принимать нашу любовь.

Неужели мы не заметили, что свершилась великая небесная революция? Согласно древним верованиям, считалось, что небесные боги влияют на все происходящее на земле. Обитающие в заоблачной дали боги посылали людям дожди, землетрясения, грозы. Они карали землю, устраивали катастрофы. Теперь же Христос изменил эту древнюю формулу. «Как скажут наверху, так и будет внизу», — считали древние. «Как скажут внизу, так и будет наверху», — говорим мы. Наши действия, такие как молитва, влияют на происходящее на небесах. Небеса радуются обращению каждого грешника.

Молитва — это, конечно, главный вид связи, позволяющий нам, по словам Блэза Паскаля, «принимать достойное участие в установлении причинно–следственных связей». Молитва — это полноценная работа. Так ее и понимали на протяжении многих веков мистики–отшельники. Снова и снова, так часто, что и писателям приходится вторить ей, Библия говорит: Бог слышит молитву. Невероятно, что Бог стремится к общению с разбросанными по миру членами Своего Тела. Отсутствие обратной связи и маловерие во многом ограничивают духовное Тело, как и утрата зрения мешает нормальному функционированию тела физического.

Близость с Богом, невозбранный доступ к Нему мы полуxили ныне благодаря примирению, завоеванному для нас Христом. Облекшись в человеческую плоть, Он взял на Себя боль одной из «клеток», войдя в мир Своих тварей. Но на протяжении всего земного пути Иисус непрестанно ощущал нужду в периодическом общении с Отцом. Бог, говорящий с Богом, — вот суть загадки Святой Троицы. Сын Божий Своим личным примером продемонстрировал обязательность непрестанной связи с Отцом.

Размышляя о воплощении Христа, автор Послания к Евреям показал нам трехэтапность сближения Бога со Своим народом: в Ветхом Завете народ приходил к Богу через священника; потом Христос пришел на землю; затем возникло наиболее тесное общение — общение Тела с Главой. Священнописатель завершает свою мысль: «Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха. Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи» (Евр. 4:15–16).

Чуть дальше в том же Послании мы читаем о великих истинах, которые и по сей день не в состоянии постичь до конца: «Сын… страданиями навык послушанию» (5:8). Как тревожит нас истина, что Бог — всемогущий и самодостаточный — учился через страдание. Вочеловечение тоже было частью обучения, Бог ощутил, что значит быть заключенным в материальную оболочку. Иисус познал радость брачного пира, горечь похорон, любовь и предательство близких друзей, и наконец боль, которую могут причинить кнут и копье.

Сегодня Бог свершает Свой труд в материальном мире в основном через членов Тела Христова. И, что самое главное, во многом благодаря Своему вочеловечению Бог по–новому слышит наши молитвы, ибо Он жил среди нас и молился Сам. Теперь у нас есть Первосвященник, Который способен сочувствовать нам в наших горестях. Так будем же неустанны и смелы в своих молитвах!

У Тела Христова есть явные преимущества перед телом человеческим, ибо в нем Голова всегда выслушивает клетки и воспринимает даже самые слабые их сигналы. Главе Тела нет нужды спать, ей не нужно просветление. Глава обладает всякой премудростью и силой. Единственное, что может ограничивать функционирование тела, — это дисфункция клеток. А потому христиане должны научиться каждое свое чувство, каждое действие, каждое ощущение нести к Богу.

Царь Давид — пример греховного человека. Он — убийца и прелюбодей. Тем не менее Бог был благосклонен к нему и назвал его человеком, который был «по сердцу Богу». Читая написанные Давидом псалмы, я вижу, чем Давид заслужил такое отношение к себе. В его стихах гнев и отчаяние, радость и хвала, беззащитность и горечь, сила и уверенность, боль и жажда мести, смирение и любовь. В его псалмах собраны все его противоречивые чувства. Мы видим все перепады его настроения. Давид ничего не скрывал от Бога — ни хорошего, ни дурного. Именно это, я думаю, и нравилось Богу в Давиде, который воспринимал Его всерьез. Он каждый день, порой минута за минутой, рассказывал Богу о себе и ждал — иногда даже требовал, — чтобы Бог ответил ему.

Обратная связь и голос свыше — и то и другое необходимо здоровому телу. Всему Телу Христову будет плохо, когда хотя бы одна из его частей утратит связь с Главой. Если пророческая клетка откажется видеть истину и предостерегать все Тело, то мы собьемся с пути. Подобно слепым, о которых писал фон Шенден, мы можем идти по жизни, ничего о ней не зная. Тихая молитвенная клетка трудится много и напряженно. И если какая–то часть тела не почувствует боль в пальце или руке, то нечувствительная к боли часть тела постепенно отомрет.

Благодаря обратной связи, клетки органов осязания, конечностей и других жизненно важных частей тела посылают голове поток информации о своем состоянии и об окружающем мире. А клетки головного мозга управляют потоком команд, которые идут от мозга «вниз». Для ходьбы нам нужно, чтобы был хорошо налажен информационный обмен между мышцами и суставами. Они сообщают данные о мышечном тонусе, положении ног, давлении на ступню и в ответ получают указания о том, как верно совершать движение. Для движения необходимо, чтобы в организме сохранялось динамическое равновесие между входными и выходными сигналами клеток. Если обратная связь точна, клетки сообщают полную информацию о себе и без труда получают команды мозга; если они послушны и исполнительны, то тело будет функционировать без сбоев.

Один эпизод из моей жизни очень наглядно демонстрирует роль головы человеческого тела и Головы духовного Тела. Речь пойдет о слепом человеке. Назовем его Жозе.

Жозе приехал к нам в Карвилль из Пуэрто–Рико, чтобы лечиться от проказы. К тому моменту проказа уже нанесла огромный урон его организму. Мало того что он ослеп, он еще лишился осязательной способности: он даже не замечал, если кто–то входил в комнату и брал его за руку. Осязательные и болевые клетки совершенно не функционировали. В результате его руки, лицо и ноги были покрыты шрамами и язвами. На том месте, где должны быть пальцы рук, у него торчали лишь короткие тупые обрубки.

Так как болевые клетки больше не сообщали глазам, когда нужно моргать, глаза постепенно высохли. Это вместе с тяжелыми формами катаракты и глаукомы привело к слепоте. Моя жена Маргарет (глазной хирург) сказала Жозе, что ему нужна операция по удалению катаракты, которая поможет частично восстановить зрение. Но операцию можно делать лишь после того, как пройдет воспаление радужной оболочки глаза. Трагическая неудача оборвала последнюю ниточку, связывающую Жозе с внешним миром. Врачи изо всех сил старались приостановить распространение тяжелейшей проказы, на которую не действовали обычные сульфидные препараты, и дали Жозе новое лекарство. И тут выяснилось, что он страдает еще и редким видом аллергии. В результате он лишился слуха.

Итак, в возрасте 45 лет Жозе потерял все контакты с окружающим миром. Если ему что–то говорили, он не слышал и не видел говорящего. В отличие от Хелен Келлер, он не мог даже использовать специальный язык для глухонемых — проказа убила его осязательные клетки, и он не чувствовал прикосновения. Он не ощущал даже запаха, так как проказа затронула и слизистую оболочку носа. Никакие сигналы, которые должны передаваться органами чувств, не поступали. У Жозе сохранился только вкус. Недели шли, и мы наблюдали за тем, что происходит с Жозе: его ум начал смиряться с тем, что потерян смысловой контакт с миром природы и людей.

Тело Жозе не могло не реагировать на происходящие внутри него безжалостные перемены: все конечности распухли и снаружи и внутри, и он не мог лежать на кровати иначе, чем в положении «свернутого в калачик» внутриутробного эмбриона. Когда он просыпался, то не понимал, где он. Он никогда не знал, что сейчас: день или ночь; начинал говорить, не зная, слышит ли его кто–нибудь, получит ли он ответ на свои слова. Иногда он просто разговаривал сам с собой, точнее, бессвязно мычал, лишь бы не ощущать эту пустоту, это невыносимую тоску ума, приговоренного к одиночному заключению.

В таком состоянии мысли обычно рождают бесконечные страхи и подозрения. Может быть, сумасшествие — это и есть потеря восприятия окружающего мира? Жозе все реже и реже вставал с кровати, его тело все больше и больше скрючивалось. Он готовился принять смерть в такой же позе, в какой находился в утробе матери. Врачи и медсестры, проходя мимо его палаты, останавливались у двери, качали головой и проходили дальше. Мы были бессильны.

Как–то Жозе посетила Маргарет. Она не могла спокойно смотреть, как происходит разрушение в общем–то здорового человека. Она решила попытаться оказать ему радикальное лечение, чтобы хотя бы частично восстановить зрение, и с нетерпением ждала, когда пройдет воспаление глаза, чтобы можно было провести операцию.

Пытаясь соблюсти установленные правила, Маргарет столкнулась с почти непреодолимыми препятствиями. Перед любой операцией полагалось заполнить специальные бланки и получить под ними подпись самого пациента или его родственников, дающих согласие на операцию. А кто мог расписаться за Жозе? Никто не мог пробиться к нему сквозь барьер, отделявший его от остального мира, даже для того, чтобы получить его разрешение на оказание помощи. Персонал больницы занялся поисками родственников Жозе, в конце концов увенчавшиеся успехом: была найдена его сестра, проживающая в Пуэрто–Рико. Представители департамента полиции той местности принесли ей на подпись разрешающий операцию документ. Неграмотная сестра Жозе поставила крестик в нужном месте. Наконец–то была получена возможность провести операцию, и появилась слабенькая надежда на успех.

Жозе, по всей видимости, не понимал, что происходит: его зачем–то положили на каталку и повезли в операционную. Все время, пока проходила операция на его глазу, он лежал не двигаясь. Через два часа забинтовали глаз и отвезли Жозе обратно в палату.

Через несколько дней Маргарет сняла с его глаза повязку. Этот момент она не забудет никогда. Жозе, конечно, понимал, что над ним проводят какую–то процедуру, и, вероятно, догадывался, что ему хотят помочь. Но он даже не мог предположить, что происходило на самом деле. Один его глаз опять стал зрячим — Жозе снова смог видеть. Его глаз щурился от яркого света и медленно фокусировался на людях в белых халатах, столпившихся возле его кровати. Не улыбавшееся уже многие месяцы лицо Жозе расплылось в счастливой беззубой улыбке. Контакт с внешним миром был восстановлен.

В течение всего длительного периода изоляции мозг Жозе оставался в нормальном полноценном состоянии: в нем полностью сохранилась память, он не потерял способность воспринимать передаваемые от органов чувств сигналы и передавать в ответ соответствующие команды. Но все это время он бездействовал, потому что органы чувств, посылающие ему сигналы, были блокированы.

Я вспоминаю Жозе всякий раз, когда думаю о Боге. Точнее о том, что испытывал Бог, избравший для Себя путь служения в качестве Головы для Тела, состоящего из человеческих существ. Самый величественный орган тела может оказаться в изоляции и стать бесполезным, если нарушится связь с передающими ему информацию органами чувств и послушно выполняющими его приказы клетками. Бог избрал для Себя эту роль, действуя не вопреки нам, а через нас. Это может показаться унижением.

Но это еще и триумф, который наступает, когда связь возобновляется. Когда чувствительные каналы Жозе были восстановлены, сразу же все, что было изолировано и бесполезно, стало полностью свободно и смогло выразить себя во внешнем мире. Жозе попросил, чтобы его инвалидная коляска все время стояла в дверях палаты. Он тихо сидел в ней, поворачивая голову направо и налево и заглядывая в длинные коридоры лепрозория. И как только он видел, что кто–то идет по коридору, на его лице появлялась неподдельная искренняя улыбка.

Сейчас у Жозе есть контакт с внешним миром. Он попросил разрешения каждое воскресенье посещать нашу небольшую церковь, хотя не мог слышать ни одного слова проповеди. Он едва ли способен толком нажать электрическую кнопку на инвалидной коляске своими обрубленными пальцами; а из–за того, что объем его зрительного восприятия сильно ограничен, он постоянно натыкается на стены и различные предметы, когда едет по коридорам. Несмотря на это, каждое воскресенье в любую погоду он приезжает в церковь. Остальные пациенты обязательно приветствуют Жозе: подходят к нему, наклоняются поближе и машут рукой прямо у него перед глазами. На лице Жозе появляется неизменная очаровательная улыбка, иногда раздается его громкий смех. И хотя он видит не очень хорошо, совсем не слышит и ничего не чувствует на ощупь, каким–то образом он ощущает свою связь с этой церковью. И ему этого достаточно.

Ум Жозе больше не изолирован и одинок, он сообщается с другими клетками тела. И теперь его могучий мозг получил связь с остальным миром. Жозе может выразить тот образ, который раньше был глубоко спрятан в нем.