Первые шесть недель нашей дружбы мы со Стивом существовали практически только в нашем юношеском мире: старшая школа, посещение ночных киносеансов, игры в баскетбол на лужайке старшей школы Купертино. Однако прошло немного времени, и мы познакомились с родителями друг друга.

Было около полудня субботы, когда я впервые встретилась с Полом и Кларой Джобс. Они разрисовывали спальню его сестры Пэтти, и в суматохе, пока нас друг другу представляли, я заметила самый красивый желтый цвет, который когда-либо видела. Его оттенок застал меня врасплох, и мне стало интересно, кем были эти люди, что его выбрали. Мысли активно крутились у меня в голове: никто в моей большой семье никогда не прибегал к использованию такого или близкого к нему цвета. Его мягкий, теплый тон заставлял меня испытывать трепет. Тяжелее было понять другие эмоции, которые он вызывал, – чувство чего-то упущенного, разочарования в своей собственной семье.

Однако вскоре я поняла, что этот желтый цвет представлял собой исключение. Все остальное в доме Джобсов было предсказуемым и простым: бежевый диван, большое коричневое кресло La-Z-Boy и оттоманка, обеденный и кофейный столики из светлого дерева. Огромный телевизор занимал центральное место в гостиной, над ним висела книжная полка, на которой располагалась вся семейная коллекция из 50 книг (включая Книгу Иова) вместе со школьными фотографиями Стива и его сестры Пэтти. На фотографии Стива был изображен круглолицый пятиклассник с наполовину закрытым одним глазом; его красивое лицо было непослушным и очаровательным, но тем не менее загадочным.

В доме Джобсов по всей гостиной валялись большие упаковки конфет, а на их кухне, оформленной в стиле 40-х годов, можно было всегда с легкостью найти рулеты с джемом из ближайшего супермаркета. Недалеко от гаража стояла большая лодка (Стив и Пэтти катались на водных лыжах). У них также имелся домашний кролик, который свободно бегал вокруг дома и на заднем дворе, что меня чрезвычайно удивило. И когда я заглянула в родительскую спальню, то увидела там две односпальные кровати. Родители Стива спали раздельно, как пара из телевизионных сериалов 1950-х годов. Ни о какой романтике между ними не шло и речи. Это был дом, наполненный сугубо практичными вещами, дом без утонченной красоты, такое место, которым, как я представляла, должны были владеть чьи-то бабушка и дедушка.

* * *

Пол Джобс был худощавым мужчиной, ростом около шести футов, с военной стрижкой, что казалось немного странным даже для отцов, учитывая моду на короткие баки. У него были продолговатые морщины на узких щеках и водянисто-серые глаза. С его расшатанными нервами непродолжительные всплески раздражения были не редкостью. Когда он злился, тембр его голоса возрастал, и он частенько говорил о том, что хочет дать кому-нибудь в челюсть. В некоторые моменты он напоминал мне персонажа из мультика про Попая, и первый раз, когда я услышала его фразу про «дать кому-нибудь в челюсть», я оглянулась вокруг, чтобы понять, должна ли я рассмеяться. Определенно нет.

Пол был довольно строг по отношению к Стиву, частенько брюзжа, что Стив делает все не так. Я помню, как сильно Стива задевал этот, казалось, нескончаемый поток недовольства. Много лет спустя одна из подружек Стива, Тина Редсе, сказала мне, что думает, будто Пола Джобса в детстве били. И хотя я не имею ни малейшего представления, действительно это так или нет, но судя по тому, как он себя иногда вел, в этом предположении был определенный смысл. Стив отвечал на выходки отца грустными улыбками и тщательным терпением. Я считаю, что Стив был эмпатом, и полагаю, что сильно эмпатические люди могут измениться и стать жестокими, как это и произошло потом со Стивом. С моей точки зрения, в предположении, что жизнь Стива была частично подчинена исправлению того вреда, который когда-то нанесли Полу, есть доля правды. Иногда я думаю, что глубокое чувство сопереживания Стива испарилось под воздействием выходок Пола.

С Полом Джобсом было нелегко общаться. Помимо его постоянного желания дать кому-то в челюсть, тогда, в первый день нашего знакомства, он не переставал повторять фразу «по-настоящему красив лишь тот, кто красиво поступает». Я не очень понимала, что он имеет в виду, однако он был отцом моего нового бойфренда, и я пыталась сохранять вежливость (так как Стив предпочел не вмешиваться и оставил все на мое усмотрение), и я лишь продолжала очень добросовестно отвечать ему «Оу». Мне понадобилось немного времени, чтобы понять, что он не только адресовал эту фразу мне, но и считал меня проблемой. Имел место и другой случай. Я помню, как однажды он начал недовольно ворчать, что учителя ленивы и им не следует выплачивать жалованье в летнее время. Я – вежливо – не согласилась с ним, однако он повторил эту точку зрения четыре раза в течение следующих пятнадцати минут. Стив снова предпочел не вмешиваться. В то время мне было интересно, уж не думал ли Пол, что я собираюсь стать учителем.

Пол, трудолюбивый человек, превратил свой двухместный гараж в хорошо оборудованную мастерскую. Это удивительное помещение наполняли инструменты, приборы, различное машинное оборудование и запасные детали. Огромная настенная панель с отверстиями служила пристанищем для сотни инструментов – некоторые из них такой формы, какую я никогда раньше не видела. Каждый инструмент имел свой конкретный номер, нанесенный черным маркером, чтобы потом его можно было убрать на положенное место. Пол настолько хорошо устроил свой гараж – и наполнил его настолько интересными вещами, – что на него было приятно смотреть.

Я не знаю, чем Пол занимался в свое обычное рабочее время, однако гараж служил ему местом второй работы и источником дохода. По выходным он чинил старые американские машины, которые покупал по объявлениям в газете, а затем перепродавал по умеренной цене. Я часто заставала его в моменты, когда он в своем комбинезоне копался в моторах и изучал комплектующие машины, подметал и поливал из шланга подъездную дорожку, а из его заднего кармана торчала красная тряпка, с которой стекало масло. Он был целеустремленный, не сидел ни минуты без дела, часто возмущался и красноречиво высказывался по поводу того, что его беспокоило, за исключением тех моментов, когда он был сконцентрирован. Один деловой журнал однажды назвал Пола «опытным продавцом машин», однако это абсолютно неверная характеристика. Для Пола починка машин являлась хобби и, как мне казалось, своего рода служением в интересах общества. Он действительно хорошо разбирался в том, что делал, и для него было чрезвычайно важно сделать все хорошо и правильно. Свою первую машину, четырехдверный «Шевроле», я купила у Пола за двести пятьдесят долларов. Свою вторую машину я также взяла у Пола, и всякий раз он старательно объяснял мне в мельчайших деталях всю информацию относительно устройства двигателя.

Я довольно рано поняла, что его не следует воспринимать слишком серьезно. Я чувствовала, что он ведет себя так задиристо из-за своего глубокого чувства бессилия. И я всегда заботилась о нем, мне и в голову не приходило иного. В конце концов, он был отцом Стива.

* * *

Клара Джобс, благоразумная женщина, выглядела юной и в то же время зрелой, с застенчивыми и очаровательными глазами и карамельным тоном голоса. Как многие женщины своего поколения, она курила. У Клары Джобс была слегка темная кожа и кудрявые каштановые волосы, широкие скулы и столь же широкая улыбка. Хотя она и не являлась биологической матерью Стива, но они были очень похожи. Я однажды сказала это Кларе, и она покраснела. Несколько лет спустя я познакомилась с настоящей матерью Стива, Джоанной Симпсон, и заметила, что между ней и Кларой было действительно много общего: широкие скулы, слегка темная кожа и карие глаза.

На протяжении многих лет Клара твердила Стиву, что его биологическая мать – одна из самых красивых женщин, которую она и Пол когда-либо видели. Стив неоднократно говорил мне в самоуверенной манере, что у него была красивая мать. Идеал ее красоты стал для него неприкасаемым, личным триумфом, поразительным и усовершенствованным за время ее отсутствия. Когда он говорил о ней, я чувствовала, как мое сердце наполняется чем-то вроде жалости. Не потому, что Стив был жалким, а потому, что незнание того, откуда он родом, играло для него важную роль, а также по тысяче других причин, которых я даже не могу назвать.

То значение, которое Стив придавал красоте, было для меня странным. Однажды он показал мне профессиональную глянцевую фотографию с изображением Клары в молодости. Его энтузиазм по отношению к этой фотокарточке выходил за все возможные пределы. Мне даже стало интересно, уж не потому ли Клара создала такой образ красоты его биологической матери, что видела, какое большое значение он придавал красоте и привлекательности, а не только из-за его стремления узнать свое происхождение.

Вскоре после того, как я познакомилась с его семейством, я стояла одна в гостиной, ожидая Стива. В этот момент туда зашла Клара и сделала поразительное признание. Без какой-либо настоящей прелюдии она сообщила мне, что они с Полом усыновили Стива, когда он был еще младенцем. Однако вскоре после этого биологическая мать Стива подала на них в суд, пытаясь добиться того, чтобы ребенка отдали в другую семью. Настоящая мать Стива считала, что Джобсы не смогут обеспечить ее сына тем, чем она хотела. В действительности она изначально выбрала для своего сына другую семью: католическую, хорошо образованную и богатую. Однако в последнюю минуту эта семья решила, что хочет девочку. Именно так Джобсы получили Стива, а Стив – Джобсов. Однако затем начались сложности. Клара и Пол ходили в суд, чтобы отстоять право оставить у себя младенца, биологическая мать которого решила, что она хочет отдать его в другую – кто-то может сказать более подходящую — семью.

«Я была чересчур испугана, чтобы любить его первые шесть месяцев его жизни, – сказала мне Клара. – Я боялась, что они заберут его у меня. Даже после того как суд признал нашу правоту. Стив был очень сложным ребенком, и к тому времени, когда ему исполнилось два года, я считала, что мы совершили ошибку. Я хотела вернуть его обратно». Ее глаза становились все шире по мере того, как она говорила мне эту тяжелую правду их жизни. Я видела, как она порицает себя и испытывает чувство вины. Но это было не все. Когда я сейчас вспоминаю об этом моменте, задаюсь вопросом, пыталась ли она меня предупредить или просто объяснить.

Я была очень молода, когда познакомилась с Кларой. Не думаю, что она понимала, насколько я была молода. Я лишь кивнула с таким глубоким пониманием, какое только смогла изобразить, чтобы успокоить ее и подтвердить, что она говорит мне нечто мудрое. Но я также была смущена, поскольку знала, что плохо подготовлена к пониманию реалий взрослой жизни. До момента этой нашей беседы я встречалась с Кларой максимум три раза. Она была матерью моего нового бойфренда, и в ту пору, когда большинство молодых людей не верят взрослым, ее признание показалось мне весьма удивительным. Мне стало грустно, и я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Я помню, что пристально разглядывала пол, задаваясь вопросом, любят ли они его сейчас.

Стив задумчиво покачал головой, когда я рассказала ему, что поведала мне его мать. Он сообщил мне, что судебное дело было улажено после того, как его родители юридически обязались направить его в колледж. К тому времени, когда я познакомилась со Стивом, он уже был зачислен в колледж Рид, так что данная договоренность соблюдалась. Стив много раз повторял: «Я просто закрыл глаза и ткнул пальцем в книгу с названиями учебных заведений. Когда я их открыл, мой палец указывал на колледж Рид. Именно так я его и выбрал».

Стив рассказал мне, что дети в начальной школе насмехались над ним из-за того, что он был усыновлен. «Что произошло? – частенько спрашивали они. – Твоя мамочка тебя не любила?» С этого времени прошло, вероятно, около десяти лет, однако, когда Стив говорил мне об этом эпизоде, в его словах все еще чувствовалась горечь обиды. Насмешки и издевательства в начальной школе наносили Стиву такой огромный вред, что однажды он пришел домой и сказал родителям, что не намерен больше терпеть такую ситуацию. Он не собирался возвращаться в эту школу.

От Стива всегда исходило ощущение контроля над ситуацией. Абсолютного контроля.

Я полагаю, что Пол и Клара признали это и понимали, что им необходимо что-то предпринять, чтобы защитить своего сына. И они переехали в Лос-Альтос и в другой школьный округ. Меня всегда поражало, на что Джобсы шли, чтобы защитить Стива. В то время как большинство родителей, которых я знала, скорее всего, не стали бы предпринимать ничего подобного и просто обошлись бы тем, что сказали ребенку «дай сдачи». Тем не менее, как ни странно, подход родителей Стива оказался недостаточно эффективным, так как, когда Стив вырос, он начал изощренно издеваться над самим собой на эмоциональном и психологическом уровне.

Меня поражал тот огромный объем свободы, которым Стив обладал, чтобы быть собой, и как сильно его родители, казалось, его уважали. У Стива имелись поэтическая жилка и интуитивный склад ума. Он часто говорил так, что, казалось, его слова и само их произношение были навеяны сильными ветрами с великих равнин. Я никогда не переставала поражаться тому, как эти трудолюбивые, принадлежащие к категории «синих воротничков» родители, эти люди, обладающие здравым смыслом, но малым количеством книг, давали ему необходимую свободу, чтобы стать полностью инакомыслящим, по сути, выдающимся.

Для меня это было сравнимо с тем мягким желтым цветом в комнате Пэтти: в Поле и Кларе было нечто изысканное, несмотря на нехватку образования. Когда Стив начинал свои декламации, все, казалось, делали глубокий вдох, утыкали взгляд в пол, даже меняли направление движения – как будто они были танцорами, которым поменяли ритм.

Я не очень осознавала в те ранние годы, как скрытый мир потерь и беспокойств Стива, должно быть, его сосредотачивал. Но напряжение чувствовалось, как стрела на натянутой тетиве, «взведенной» под воздействием тех ужасных потерь, которые он пережил. Однако когда он выпускал эту стрелу – вау! Она двигала его и, если уж на то пошло, меня, вперед в предвкушении и ожидании новых открытий Стива. Вдохновение – это всегда отклик на то, чего не хватает. Суть творческого процесса состоит в восполнении промежутков, того, чего недостает. Именно поэтому Пикассо, например, больше не нарисовал ни одной гитары после того, как он себе ее таки купил.

Стив всегда мог меня удивить. Однажды он произнес фразу, которая позволила мне разглядеть мужчину в ребенке – и ребенка в мужчине. Его слова о бомбежке коммунистов потрясли меня и открыли глаза на то, что он мыслит категориями холодной войны. В то время я была идеалистично настроена и убеждена, что поддержание мира во всем мире является основной целью и, как пели «Битлз», все, что тебе нужно, – это любовь. Я считала, что направленные на раскол общества на противоположные лагеря оценки американо-советских отношений являлись ухищрением средств массовой информации, чтобы люди продолжали бездумно придерживаться националистических позиций. Я отвергала национализм, поскольку считала, что нашему новому поколению суждено смотреть на вещи более широким взглядом и находить свободные от предрассудков решения проблем. Однако замечание Стива заставило меня остановиться и признать, что он смотрит на вещи более зрело. Это потрясло меня.

По правде говоря, мышление в категориях холодной войны занимало существенную часть моей собственной жизни, хотя и негласно. Мой отец был сотрудником «Сильвании» – компании, которая выполняла значительный объем заказов для Министерства обороны. Ввиду тех ограничений, которые накладывала на отца его работа (она была связана с засекреченными данными), мы просто не обсуждали политические вопросы и отношения США с другими странами за обеденным столом. И все это несмотря на то, что именно благодаря его работе в спецслужбах мы могли вести жизнь типичных представителей высшего среднего класса. В каждом штате, где мы жили, представители правительственных структур опрашивали всех наших соседей, чтобы мой отец мог оставить право доступа к секретным работам и документам на прежнем уровне или повысить его. Я счастливо не осознавала последствий всего этого в моей жизни. Однако я была убеждена, что восприятие Стивом холодной войны характеризовало его как наивного.

Тем не менее я любила эту мальчишескую сущность Стива. Его умственные способности и проявления его глупости насыщали меня, как ничто иное. В свои семнадцать лет он любил имитировать роботов, которых создавали в пятидесятые годы: он резко заливался смехом, как непослушный ребенок, а затем превращался в структурированное металлическое существо, реагирующее на команды вымышленного центра управления вне пределов его сознания. С вытянутыми вперед руками, как у чудовища Франкенштейна, он неуклюже шел прямо, переступая с одной ноги на другую, и монотонно бубнил указания, якобы полученные из командного центра. Однажды он забежал на кухню, поднял трубку телефонного аппарата, нажал на клавишу со знаком «решетка» и сказал мне, что только что взорвал мир.

Стив зачастую по-детски относился к повседневным вопросам, однако в его словах чувствовалась горечь взрослого человека, когда он ни с того ни с сего рассказал мне, как узнал, что Санта-Клауса не существует. «Я был очень зол из-за того, что они врали мне». Он повторял это время от времени, и каждый раз я видела, что он все еще не простил и продолжает хранить обиду за нанесенное унижение. Для Стива уязвимость детства заключалась не в том, чтобы на время сознательно отбросить сомнения, а в необходимости разобраться в фактах и подлинных принципах устройства вещей. Здесь мы с ним тоже были очень разные, поскольку я всегда жаждала волшебства и ценила его. Именно поэтому я любила Стива.