Стив отправился учиться в колледж Рид в сентябре. В октябре мы с Возом собрались навестить его, выехав ночью и проведя в пути до Портленда около двенадцати часов. Мы прибыли на место назначения ближе к концу дня, оставили багаж в машине и отправились искать нашего замечательного парня.

Студенческое общежитие Стива располагалось в старом кирпичном здании с горгульями на крыше. Эти создания были уникально гротескны и выглядели настолько реалистично, что у меня создавалось впечатление, что они передвигаются вокруг, машут твердыми крыльями и взирают с высоты некоего средневекового авторитета.

Когда мы попали в комнату Стива, там находилось около шести человек. В процессе представления нас друг другу Стив взял меня за руку и отвел в совместную уборную комнату, где никого не было. Там он поцеловал меня так, как никогда не делал этого прежде.

Воза я увидела в следующий раз, лишь когда мы уезжали домой.

Я провела со Стивом два дня во время того первого визита. Мы спали в его узкой студенческой постели и прокрадывались в санузел, чтобы вместе принять ванну. Мы со Стивом питались в студенческой столовой, где за каждое отдельное блюдо гость должен был доплатить 1,35 доллара, однако когда мы хотели побыть одни, то ели в его спальне. Мы готовили пищу на бунзеновской горелке Стива – томатный суповой концентрат фирмы «Кэмпбелл» с крекерами, который мы главным образом пили маленькими глотками из предназначенных для использования в походах чашек и добавляли в него соль. Когда Стив был на занятиях, я ходила в книжный магазин. Именно там я нашла полный набор картин с открыток, которые посылал мне Стив, современного художника Мулдона Ельдера. Я помню, что была очень тронута тем, что нам со Стивом нравились работы одного и того же автора. Я также убивала время, слушая музыку (в основном Бетховена) в наушниках Стива. Я жизнерадостно подпевала – до тех пор, пока в один день Стив не пришел и не стал смеяться над отсутствием у меня слуха.

Во время моего первого визита я познакомилась с Дэниэлом Коттке. Как большинство друзей Стива того времени, Дэниэл – с его длинными белокурыми волосами и добрым лицом с усами – походил на Иисуса. Однако у меня не было полной картины, что представляла собой жизнь Стива в колледже Рид, потому что мои посещения всегда носили краткосрочный характер и мы не так много времени проводили с остальными.

Когда я сейчас вспоминаю все эти события, в моем сознании складывается более позитивная оценка энергии юношеских эмоций. Мы со Стивом очень сильно друг по другу скучали. После проведенного вместе лета нам было сложно жить порознь, мы часто писали друг другу письма в это время.

Примерно три года спустя, когда Стив помогал мне перевезти вещи из гаража моего отца, он обнаружил огромную коробку из-под обуви, в которой я хранила все его любовные письма. Я помню, как он стоял там, изогнувшись буквой «S» и элегантно наклонив длинную шею, пока читал. Он посмотрел на меня скептическим, холодным взглядом и сказал: «Хей, да я был романтиком». В то время, когда все это произошло, наши отношения «то сходимся, то расходимся» находились в стадии «расходимся», поэтому мне показалось, что он также спрашивает: «Почему ты не осталась со мной?»

Не будет преувеличением, если я скажу, что для Стива было очень важно сохранять романтичность. Прошло уже много времени с того момента, как я потеряла все его письма, за исключением одной из открыток. Однако у меня до сих пор сохранились некоторые книги Кеннета Пэтчена с записями Стива на обложке. Он практиковал чистописание, используя серые или коричневые чернила и не придавая особого значения грамматике и правописанию, на которые я бы все равно не обратила внимания.

Витфильдский клуб (ночное отделение) приглашает тебя на свои встречи – каждую ночь на пшеничном поле твоего сознания. Приводи с собой своего возлюбленного. Увидимся там, Оаф.

Женщина долины с печальными глазами, где грустное предсказание говорит, что мужчина не придет, мои глаза-склады, мои арабские барабаны, должен ли я бросить это у твоих ворот или подождать, женщина с печальными глазами? (цитата из песни Боба Дилана)

Слова на последней странице совпадают с теми, которые Мириам Пэтчен использовала, рассказывая о своем муже и его смерти. Он тоже говорил так о любви, о том, что движущие силы остаются, продолжается жизнь, любовь, даже ненависть. И именно это я имею в виду, говоря, что Дилан Томас и Витфильдская группа находятся там, когда мы вместе.

Все, кто нас покинул, всегда остаются с нами.

Люблю тебя,

Стив.

Я буду любить тебя до конца жизни. Оаф.

Я заботливо относилась к письмам Стива и хотела услышать его голос, однако не могла позволить себе позвонить. (Удивительно, что междугородные звонки были такими дорогими, в то время как бензин стоил лишь 32 цента за галлон.) И тут на помощь пришла «синяя коробочка», теперь знаменитое устройство, созданное для незаконного бесплатного подключения к междугородной телефонной сети. Воз со Стивом выяснили, как их делать, и превратили продажу «коробочек» в источник своего дохода. И теперь я должна была воспользоваться ею. Стив устроил так, чтобы Воз встретил меня в одну из суббот в кампусе Хоумстеда. Им следовало воспользоваться общественным телефоном-автоматом, потому что «синие коробочки» были противозаконны, и существовала опасность, что могут отследить домашний номер, а телефоны-автоматы в Хоумстеде располагались во внутреннем дворе, и их не было видно с улицы.

Коробочки размером приблизительно три дюйма изготавливались из пластиковой оправы высокого качества. Они были большими, наверху располагались кнопки и провод, ведущий к маленькому динамику, который издавал ряд коротких звуковых сигналов, скрипов и тоновых волн, позволявших избежать оплаты звонка. Насколько я помню, звонок с помощью «синей коробочки» требовал использования обеих рук. Необходимо было поднести маленький динамик к телефонной трубке, одновременно с этим стабилизировать положение «коробочки» напротив своего живота и полки внизу, а затем нажать ноль. Прежде чем отзовется оператор, следовало в ответ на звуки, исходившие из телефона, нажать в правильном порядке номера. Машина против машины. Воз проявлял доброту и вел себя как преподаватель, когда объяснял мне механизм их работы, он сказал мне, что в своей основе «синяя коробочка» функционирует с помощью звуковых сигналов и отвечает на подсказки телефонной системы. Позже он или Стив писали указания на кусочке бумаги, чтобы я знала порядок действий.

Когда телефон Стива начал звонить, Воз посмотрел на меня и увидел на моем лице восхищение. Затем он отошел подальше, чтобы не слышать, о чем мы говорим, и начал терпеливо ждать. Я не помню, о чем мы со Стивом болтали в тот день. Я лишь помню, что периферическим зрением я наблюдала за Возом, который прождал меня около часа. Он скрестил на груди руки и спокойно смотрел вниз, погруженный все это время в свои мысли. Я была очень благодарна и поражена его терпением и добрым поведением в тот день, как никогда ранее. Впервые я увидела в нем целостного, взрослого человека и благодаря этому одному впечатлению стала смотреть на него новыми глазами.

Позднее Стив и Воз, должно быть, решили, что мне можно иметь свою «синюю коробочку», и я какое-то время носила один экземпляр в маленьком бумажном пакете в промежутках между визитами Стива домой. Я знала, что эта аппаратура противозаконна с точки зрения ФБР, но никогда не думала о риске. У меня не было ощущения, что я наношу какой-то вред, так что я не испытывала никаких угрызений совести по этому поводу. На самом деле было захватывающе, даже головокружительно обладать технологией, которая превращала компанию «Белл телефон» в пустышку.

* * *

Позднее той осенью я отправилась на самолете в Портленд, чтобы побыть со Стивом. Наш план состоял в том, чтобы через два дня вернуться вместе в область залива Сан-Франциско автостопом. Патина идеализма 60-х годов спадала, и путешествовать автостопом было уже не так легко и безопасно, как раньше, если так вообще когда-то было. Однако романтик в Стиве все еще любил ездить автостопом, поэтому мы все запланировали.

Отец спросил меня насчет поездки. Я рассказала ему о моем полете и о том, что я собираюсь вернуться домой автостопом вместе со Стивом. Скептически настроенный, он заявил: «Ты ни за что туда не поедешь». Мы продолжали спорить друг с другом в течение трех дней, пока я не сказала ему, что Стив договорился с другом, который едет в область залива Сан-Франциско, чтобы тот нас подвез. Вымотанный, отец, казалось, поверил моей лжи. А может быть, он решил, что позволит мне самой разбираться с последствиями обмана. Он не собирался проявлять к нам обоим неуважение и требовать доказательств. На душе у меня было довольно мерзко, но, хоть я всегда старалась принимать во внимание озабоченность отца, в ситуациях, затрагивающих Стива, он мало как мог повлиять на мою решимость.

В итоге я полетела в Портленд, где мы пробыли вместе двое суток. Наступил день, когда нам надо было возвращаться. Стив и я отправились домой с небольшим запозданием в пятницу днем. Около половины пятого вечера мы вышли на близлежащую к колледжу улицу и поймали первую попутку. Затем, после череды пересадок и поглощенного обеда, мы застряли на три часа неподалеку от города Юджин, Аризона.

Земля была замерзшей, и мы озябли. Уставшая и сильно подавленная, я села на рюкзак и опустила голову. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что соврала отцу, и боялась, что допустила огромную ошибку. Стив оставался в приподнятом расположении духа и всякий раз, когда мимо нас проезжала машина, выходил к дороге и поднимал палец в надежде, что она остановится. В конечном итоге где-то в полдвенадцатого нас подобрал водитель огромного полуприцепа и предложил добросить почти до самого дома. Испытывая огромную благодарность и облегчение, мы забрались в кабину, где наши замерзшие лица наконец-то почувствовали теплый воздух. Сиденье было огромным и более упругим, нежели я представляла. Мы сидели чрезвычайно высоко над уровнем дороги. Я никогда не ездила в полуприцепе раньше, и чувство, что ты находишься в приятных объятиях его животной силы, было потрясающим. После двадцати минут поездки водитель грузовика предложил мне отдохнуть: «Почему бы тебе не перелезть за сиденья и чуток не поспать? Там, в задней части машины, находится кровать». «Ух ты, – подумала я, – в этих штуках есть еще и кровати?» Мне было интересно, не представлял ли опасности наш водитель и была ли чиста постель, однако он настаивал в доброй манере, и, поскольку мне очень хотелось спать, я решила ему поверить. Стив бодрствовал еще в течение двух часов, болтая с водителем. Затем он свернулся клубком рядом со мной, время от времени ворочаясь.

Прямо перед рассветом водитель разбудил нас и сказал, чтобы мы собирались, поскольку он намеревался нас высадить. Следующее, что я помню, – это что он остановил автомобиль на уступе неподалеку от дороги с туннелем, который проходил через огромную скалу над Сосалито. Мы были недалеко от дома, и солнце лишь начинало вставать.

Сосалито – магическое место, центр которого хранит некую тайну. Со своими похожими на ювелирные изделия домами, огибающими крутой склон горы, Сосалито возвышается над бухтой Сан-Франциско, островом Эйнджел, Беркли и самим Сан-Франциско. В Сосалито чувствуется европейский дух, и у этого места интересная история. Именно там Анаис Нин жила в плавучем доме и написала ряд отрывков «Дневника». Именно там были сняты отдельные сцены фильма Орсона Уэллса «Леди из Шанхая», ставшего классикой. Именно в Сосалито в 50-х годах предпочитали проводить свое время множество поэтов-битников. Именно там Отис Реддинг написал песню «Sitting on the Dock of the Bay».

Стив и я вылезли из черной кабины грузовика и попали в предрассветное утро. На морозном воздухе наше дыхание приобретало форму огромных, витиеватых клубов пара. Убедившись, что забрали все наши вещи, мы попрощались с водителем грузовика и стали наблюдать, как он маневрирует, чтобы вернуть огромного зверя обратно на дорогу, прямиком к мосту Золотые Ворота.

С того места, где мы стояли, открывался божественный вид. Пока мы ждали следующую попутку, солнечные лучи начали пробиваться сквозь здания, обрисовывая силуэт Сан-Франциско. Это был самый чистый свет, который я когда-либо видела. Становясь все сильнее, он превращал область залива Сан-Франциско в одно огромное, святящееся пространство океана и неба. Стив посмотрел на меня с улыбкой, как будто из начала времен. Он мог так улыбаться. И мы стояли там, счастливые, что живы и находимся так близко к дому, и испытывали наслаждение от того, что решились на это путешествие.

* * *

Мы были всего лишь детьми, относившимися к нашим обязанностям так, как могли. И жили лишь настоящим моментом. Хотя, может быть, в моем случае настоящий момент был чрезвычайно богат различными событиями. Мне удалось отличиться, выиграв три награды: за мою работу в районном конкурсе картин, как помощник Марка в создании фильма «Хэмпстед», который заслужил похвальный отзыв в городском конкурсе, за талант и артистические достижения – высшая художественная награда Хоумстеда в моем выпускном классе. Однако я не строила планы на учебу в колледже. Мои родители тоже не думали о том, чтобы я пошла в колледж, и мы никогда это не обсуждали. Честно говоря, мой отец тоже выигрывал различные награды в своей юности и никогда не думал о том, чтобы пойти в колледж, так что, возможно, причина частично заключалась именно в этом. Тем не менее, несмотря на то что у меня не было конкретного плана относительно учебы в колледже, я не ставила перед собой амбициозные цели, в которых бы нашла отражение моя страсть к приключениям. Я не понимала, что возможности не были неограниченными, в отличие от времени. Я всего лишь заполняла заявления с чувством, что всегда подвернется отличная возможность предпринять следующий шаг, не осознавая, что можно упустить время и возможность, если в действительности не планировать следующие шаги.

Затем в этой общей суматохе наступил день (я думаю, что это было начало ноября 1972 года или, возможно, января следующего), когда Стив позвонил мне, чтобы сказать, что он бросает колледж. Это были его первые слова, без всяких прелюдий и предупреждений. «Я просто не могу больше продолжать тратить деньги своих родителей таким образом», – сказал он. Я поняла, ему не надо было вдаваться в объяснения. Стива не покидало неприятное ощущение, что его образование оказалось слишком большим финансовым бременем для его родителей. Мы говорили с ним об этом несколько раз до того, как он отправился в Рид, однако я думала, что все будет в порядке, когда он там окажется. Мысли в моей голове закрутились, и я вспомнила о большой лодке, которая стояла на подъездной дорожке у дома Джобсов: из-за нее у меня сложилось впечатление, что они в состоянии покрыть расходы на образование Стива. Я глубоко восхищалась Стивом за то, как он считался с чувствами своего отца, однако меня не оставляло ощущение, что Пол был маленьким, воинственно настроенным человеком, который слишком много жаловался. Эти жалобы сильно влияли на Стива, предпочитавшего хранить свое беспокойство и мысли в себе. К моменту, когда он мне позвонил, он уже принял решение.

Он сказал мне, что собирается бросить колледж, а затем остановился.

– В любом случае, – сказал он, – я собираюсь стать свободным слушателем.

– Оу, – отозвалась я, заинтригованная. – Что значит «свободный слушатель»?

– Это значит, что я могу посещать любые занятия, которые захочу, и мне не нужно будет платить за них.

Я была поражена.

– Ты можешь так сделать? – Перед моими глазами разворачивались волшебные миры возможностей.

– Да, хотя я не буду получать никаких зачетов.

– Ох, – сказала я снова, на этот раз отчасти расстроенная.

– Но мне не нужны зачеты. Я всего лишь хочу посещать занятия. – Он произнес это абсолютно уверенно. И это было оно – доказательство синтезирующего ума творца. Стив обнаружил, как можно ходить в колледж, не используя при этом деньги своих родителей.

Оглядываясь сегодня на все это, я задаюсь вопросом, как судебный процесс относительно усыновления Стива, затеянный в период его младенчества, повлиял не только на это его решение, но и на его жизнь с самого ее начала. Во времена, когда усыновление ребенка не было таким культурно распространенным явлением, каким является сегодня, создается впечатление, что биологическая мать Стива, Джоанна, была поразительной и удивительно отважной женщиной, чтобы оспорить выбор семьи, которая возьмет Стива на усыновление. И, может быть, также и чрезвычайно глупой. Я полагаю, что она действовала отважно, даже на фоне того, что, вероятно, было практически невыносимой болью от потери сына, не говоря уже об уходе его отца, человека, которого она, наверное, очень сильно любила. Ей было всего лишь 23 или 24 года, однако ее неукротимость и чувство власти бросаются мне в глаза. Так же как и отсутствие у нее понимания и сострадания по отношению к Стиву и эмоциональному состоянию его новой семьи.

Сейчас у меня складывается впечатление, что Джоанна могла сделать аборт, однако решила все же родить ребенка. И за те девять месяцев, что он в ней находился, она, должно быть, раздумывала о том, какое влияние может оказать на его жизнь, когда ее уже рядом с ним не будет. Она хотела, чтобы он вырос в католической семье под постоянным наблюдением Богоматери, чтобы его новые родители обладали высшим образованием, которое обеспечит появление у Стива глубокого уважения к учебе, чтобы его новая семья была достаточно богатой, чтобы позволить себе предоставить ее ребенку широкие возможности в жизни. Однако всем ее замыслам не суждено было сбыться, поскольку семья, которую она выбрала, в последнюю минуту изменила мнение и решила, что они хотят девочку.

Джобсы не имели высшего образования. Они не были католиками и не обладали огромным состоянием. После того как все процедурные особенности, связанные с усыновлением ими Стива, завершились, Джоанна потребовала, чтобы ее план в отношении будущего ее ребенка был выполнен. Я понимаю эту позицию. Однако в моем сознании возникают также и другие тягостные ассоциации: красота Джоанны, ее возвращение с намерением забрать Стива у Джобсов и отдать его, как она это воспринимала, в лучший дом к более совершенным родителям. И Джобсы, которые впервые стали родителями и которым говорят, что они недостаточно хороши, борются изо всех сил, чтобы оставить у себя новорожденного, названного ими Стивеном Полом. Они, возможно, даже задавались вопросом: а правильно ли они поступают, так борясь за него? Не проще ли взять и отдать его, как того жаждет его мать? Сквозь все это я могу представить, как буйный и прагматичный Пол говорит: «Черт подери, дамочка, отстань от него, теперь он наш».

Понятно, что бремя ожидания решения суда не позволяло Кларе чувствовать себя достаточно спокойно, чтобы любить младенца в течение его первых шести месяцев. С того момента прошло семнадцать лет, прежде чем она об этом рассказала, но ситуация все еще не давала ей покоя. В доме Джобсов, должно быть, царила атмосфера полной неясности, пока они наконец-то не выиграли дело в суде. И все блестящие мечты Джоанны для ее сына сократились до одного простого требования: чтобы Джобсы пообещали, что Стив будет учиться в колледже. После того как по данному требованию было достигнуто согласие, наконец-то стало ясно, что все улажено.

В свете всего этого чувство вины Клары из-за того, что она не хотела по-матерински относиться к такому трудному ребенку, каким Стив был в два года, делает картину еще более пикантной. И потому что Мона, сестра Стива по линии его биологической матери, позже сказала мне, что Джоанна никогда не копила деньги ей на колледж, у меня возникает впечатление, что каждому из участников ситуации пришлось непросто, как из-за усыновления, так и из-за судебного процесса. Казалось, что существование Стива служило причиной различных катаклизмов с самого начала.

В Стиве чувствовался нерв. Это была тонкая линия, которая проходила прямо сквозь него. Если ты расшатывал ее каким-то неосторожным комментарием, он решительно говорил о своем происхождении: «Мои родители – те, кто меня вырастил, а не та, которая родила меня. Она отдала меня. Она не заслуживает называться моей матерью». Мне казалось, что постоянное повторение Стивом этой фразы служит подтверждением не только того факта, что вся работа по его воспитанию была выполнена Джобсами, но также и наличия у Стива горького чувства утраты, а кроме того, многолетних едких замечаний Пола Джобса по этому поводу и касательно всего остального, что он был не в состоянии контролировать.

В те дни Стив настолько хорошо умел понимать чувства других людей, что я думаю, что он проассоциировал себя с отцом и хотел поддержать его в его уязвимости. Таким образом, в нежном возрасте семнадцати лет он взял все в свои руки. Он принял решение бросить колледж и вместо этого ходить на занятия в качестве вольнослушателя. Это была забавная смесь его собственного желания изучить то, что он хотел, не прибегая к использованию банковского счета его родителей, и выполнения требования его биологической матери. Я никогда не слышала, чтобы он сожалел о своем решении. Ни разу. Было огромное количество ситуаций, когда он мог так поступить, потому что следующие несколько лет получились тяжелыми.

Тот факт, что родители согласились с его решением, тоже является довольно показательным. Он был одним из самых умных учеников в старшей школе, известной тем, что выпускает чрезвычайно талантливых детей, настолько продвинутым, что он раз в неделю встречался с горсткой учеников, выбранных из тысячи для элитного математического класса. Мне кажется, что для ребенка его ума должны быть созданы все необходимые условия, однако это оказалось не в духе Джобсов. Когда он в том юном возрасте принял решение перестать быть студентом Рида, он в некоем роде стал сам себе указ. Он не предоставил своим родителям никакого права голоса при принятии решения по этому вопросу, и что самое смешное, такая позиция совпадала со взглядами Джобсов на мир. Это решение успокоило Пола и выставило Стива в положительном свете в его глазах.

Стив был рад перемене, и его юная уверенность выросла, когда он отважился на свой «Великий эксперимент». Я чувствовала, что он очень решительно настроен не отступаться от этой цели ни при каких обстоятельствах. Без сомнения, Стив был изобретателен, и ему хорошо удавалось находить альтернативные пути выполнения различных задач, как, например, использовать необналиченные талоны на обед других людей и спать на диванах и на полу в общежитии в спальном мешке. Стиву нравилось быть скитальцем в духе Вуди Гатри. Он наслаждался сложившимися обстоятельствами, в рамках которых он был бездомен и абсолютно свободен. В глубине своего сердца Стив был романтиком, который любил экспериментировать, и, вполне возможно, восхищался суровой красотой того времени. Я думаю, что именно это он имел в виду, когда говорил моему отцу, что хочет стать «бродягой». Для меня же это означало, что, прежде чем взойти на трон, он, как и Генрих V в молодости, должен провести какое-то время в стиле безрассудства.

В течение следующего года Стиву приходилось часто ездить из области залива Сан-Франциско в Орегон и обратно. Я подвозила его до выезда на главную дорогу, чтобы он мог поймать попутку. Его отъезды отчасти разбивали мне сердце: с плечами, поднятыми до ушей, и темными волосами, развевающимися на холодном ветру, он выглядел как замерзший и одинокий ворон, как одинокая птичка на проводе. Я помню, как он улыбался и махал мне на прощание, полный решимости выжать максимум из того, что имеет. Я все еще вспоминаю эти моменты.

* * *

Все, что происходило с ним тогда, было для меня абсолютным сюрпризом. Стив посещал в качестве вольнослушателя занятия, где изучали творчество Шекспира, поэзию, танцы и каллиграфию. Я была расстроена, что он не ходит чаще на естествознание и математику, потому что он был в них действительно хорош и именно ими славился Рид. Я не устаю удивляться тому факту, что Стив последовал своему инстинкту развиваться через изучение гуманитарных наук. Он, должно быть, сказал мне около двадцати раз, что он без ума от своих занятий танцами. «У меня не очень хорошо получается, – говорил он, потрясая головой в ритм танца и желая, чтобы я это заметила, – но мне нравится, мне просто нравится». Он не переставал повторять эту фразу. Ему нравились все его занятия, которые он посещал в качестве вольнослушателя, но… танцы? Я пыталась представить его в трико, однако у меня не очень хорошо получалось. В старшей школе Стив был отличным пловцом и до тех пор, пока не отправился в Индию, обладал красивым мускулистым телом с крепкими руками. Однако он также мог быть неловок и неуклюж во всех вещах, касающихся физической деятельности. Его массаж причинял боль. Стив был чрезвычайно застенчивым и запинался и путался в собственных ногах чаще, чем кто-либо может себе представить. Тем не менее в большинстве его движений чувствовалась некая потрясающая грациозность. Я пыталась представить, как все это сочетается в нем во время занятий танцами. И, может быть, у меня на лице от этих попыток даже возникала небольшая улыбка.

В одни из зимних каникул Стив вместе со своим другом на попутках добрался из Рида в область залива Сaн-Франциско. Так как мой отец уехал в командировку, они остановились у меня и разработали хитроумный план, как на частном самолете, вылетающем из маленького аэропорта в Пало-Альто, который в те времена был известен лишь как студенческий городок Стэнфорда, бесплатно добраться до Мексики. Дождливый Портленд может производить очень гнетущее впечатление: в эти дни в Риде один из самых высоких показателей самоубийств среди всех американских колледжей. Яркая, солнечная Мексика, где все дешево, вероятно, казалась наилучшим вариантом, который можно было себе только представить. Парни разместили в местной газете объявление о том, что их нужно подбросить, однако не получили на него никакого ответа. Они решили заявиться в аэропорт и уговорить пилотов на месте. Телодвижения Стива свидетельствовали о том, что он был в полном предвкушении предстоящего бесплатного полета на самолете.

Следующие полтора дня мы провели втроем в Купертино, а затем я подбросила их до аэропорта в Пало-Альто на «Фольксвагене-Жуке» моего отца, держа за них кулачки, чтобы их план осуществился. Я поняла, что у них все получилось, поскольку они мне так и не позвонили ночью. Стив вернулся через неделю, загорелый и счастливый, привезя в качестве сувенира красивое разноцветное мексиканское одеяло, которое я хранила в течение многих лет, пока кто-то не украл у меня его с заднего сиденья автомобиля. (Ты знаешь, кто ты!)

В тот вечер до отлета, проведенный у меня, пока мы со Стивом сидели на диване и болтали, я заметила, что его друг бродит по гостиной с глуповато-потерянным выражением лица. Стив не обращал никакого внимания на друга, и я чувствовала, что он отдаляется от нас. Это обстоятельство встревожило меня. Перемена в отношениях между ними двумя была еле заметна, однако выражение лица его друга обеспокоило меня и не поддавалось объяснению.

В порыве негодования я соскочила с дивана, чтобы вовлечь его друга в наше общение. Поднявшись, я оглянулась на Стива и увидела его мутный, почти пьяный взгляд. Как будто он находился в состоянии измененного сознания. Я не могла этого понять: никто из нас не курил травку слишком часто, да и в тот день мы точно ее не употребляли. Я была обижена на Стива, потому что чувствовала, что он изолирует своего друга в некой странновато-могущественной манере. Я отошла от Стива и обнаружила, что его друг складывает свои постельные принадлежности, еду и воду. Мы чуть-чуть пообщались, поскольку меня переполняло желание позаботиться о нем. Не могу сказать, что отношусь к типу людей, которым необходимо со всеми нянчиться: как художник я склоняюсь к тому, чтобы получать удовольствие от собственного опыта. Однако я достаточно чутко отношусь к людям из моего окружения, и в тот вечер мое внимание было перенаправлено на того парня, поскольку я чувствовала, что что-то идет абсолютно неправильно. Меня не оставляло ощущение, что Стив, настолько душевно изувеченный, что ему необходимо было находиться в центре моего внимания, фактически прогнал своего друга из комнаты.

Оглядываясь в прошлое, я думаю, что все то время, что я знала Стива, его окружала некая темная аура. Однако именно тогда я впервые смогла ее распознать. После того случая я всегда чувствовала, где-то на подсознательном уровне, когда проявится эта черта Стива. На протяжении многих лет мне приходилось видеть, как на лицах людей точно по команде возникало выражение шока и потери, когда они попадали из категории приближенных к нему в категорию игнорируемых. Меня не покидало ощущение, что что-то было ужасно неправильным. Слова «Ну вот опять» сами приходили мне на ум, когда я видела этот потерянный взгляд.

Я никогда не думала, что Стив страдает резкими перепадами настроения, поскольку в те дни они были практически незаметными. Однако после того как он стал тем самым Стивом Джобсом, известным всему миру, мне приходилось слышать о резких сменах его настроения, с которыми сталкивались другие люди. Пока я не смогла лучше понять собственную творческую натуру и, таким образом, начать разбираться в его, я продолжала думать, что это очень на него не похоже – впадать из крайности в крайность. Теперь я понимаю, что Стив не смог бы скрывать перепады настроения после создания компании Apple, поскольку творчество и изобретательность расширяют горизонты именно через движение между крайностями, точками «максимум» и «минимум». Переходы из крайности в крайность нужны, чтобы сломать устаревшие шаблоны сознания и открыть дорогу новым идеям, которые изменят мир. Внутри Стива была не только огромная дыра со времени его усыновления, у него также имелось непомерное эго, поглощавшее почти все, чтобы заполнить его. Стремясь обрести любовь, которой ему не хватало, он старался сделать так, чтобы все внимание обращалось именно на него, и за счет этого он мог получить то, что хотел. В ходе решения данной задачи он избавлялся от мешающих ему людей.

Однако в тот вечер в Купертино, накануне его поездки в Мексику, я была недостаточно зрела, чтобы понять, что Стив сам находится в большой беде и именно поэтому создает чувство потери в других. Это обстоятельство было вне пределов моего юношеского понимания, и я настолько устала от его непрекращающихся проявлений социальной неприспособленности, что внутри меня сработал некий механизм самозащиты, и я начала отказываться от дальнейшего развития наших отношений. Я не знала, что надо было с ним это обсудить, не говоря уже о том, что я не имела ни малейшего представления, как именно это сделать. Я уверена, мне препятствовали как мои собственные ограничения, так и его. Мне хотелось громко ворчать, кричать и топать ногами, поскольку он использовал свои слабости, чтобы манипулировать людьми, которые не знали, что происходит. Я не могла описать это словами, и даже если бы сумела, он вряд ли бы захотел выслушать.

* * *

К весне 1973 года я больше не навещала Стива в колледже. После того как он решил оставить учебу, мне негде было остановиться, да и в любом случае я не хотела к нему приезжать. Таким образом, наша удаленность друг от друга, эмоциональная и прочая, росла. Он находился в смятении.

Однажды ранней весной Стив позвонил мне, чтобы сказать, что он арендовал комнату в доме неподалеку от Рида. Он спросил, перееду ли я в Портленд, чтобы жить с ним, как только закончу старшую школу. «Нет, мне очень жаль, но нет», – ответила я. Он казался настолько расстроенным, что мне стало не по себе из-за моего отказа. Однако у меня не было там никаких знакомых, да и мое отношение к Стиву в тот момент времени оставляло желать лучшего. По правде говоря, я чувствовала, что все то бессознательное, что было между нами, слишком велико, чтобы способствовать счастью. Впоследствии я начала понимать, что он встречался с другими девушками в то время. Он сам бахвалился и кичился этим много лет спустя. Он учился в колледже и был окружен различными красивыми и интересными молодыми девушками, так что все логично. Однако на самом деле – и я не осознала этого в то время – он попросил меня переехать к нему, чтобы остановить его от продолжения тех, других отношений. Это было его попыткой не разрушить наши отношения.

Я думаю, что Стив позвонил мне и озвучил свое предложение, поскольку у него была прекрасная мечта о нас двоих как о паре. Он хотел, чтобы я переехала в Портленд и начала серьезно заниматься живописью, пока он сочинял бы стихи и учился играть на гитаре. Однако отчасти все это осталось лишь пустыми домыслами, которые крутились исключительно в его голове, куда он поместил свою воображаемую «Инструкцию по превращению в Боба Дилана». Это был отличный план, гораздо более четко сформулированный в его голове, чем любой другой план, который имелся у меня для самой себя. В тот момент я не могла стать профессиональным художником, поскольку не знала, как концентрироваться или тяжело работать. Я нуждалась в практике, опыте, советах от хороших учителей. И поскольку я не видела перспективы для Стива в качестве музыканта, у меня не было основополагающей веры, необходимой, чтобы поддержать идею объединения наших судеб таким образом.

Я больше не строила себе никаких фантазий.

Стив начал походить на тряпичную марионетку, потерявшую тугие нити, на которых держалась его связь со своим превосходством. Я никогда не упускала из виду его красоту и не сомневалась в том, что он выдающийся человек. Я всегда верила в него. Однако он настолько закрутился и запутался, что я не знала, что могла бы сделать, чтобы тогда как-нибудь помочь. Именно в то время для Стива начался, на мой взгляд, один из самых тяжелых периодов нескрываемого замешательства. Это было отражено в парадоксальных словах песни Дилана, согласно которым нет большего успеха, чем неудача, и что неудача – это всегда неприятно. Лично у меня, в отличие от него, никогда не получалось оставаться такой искренней при столкновении с подобными трудностями, а потому это оказался один из тех моментов, когда я испытывала глубочайшее благоговение перед ним. Это было началом того периода, когда я стала верить в провал Стивена Пола Джобса намного сильнее, чем в успех.

* * *

Однажды, примерно в марте 1973 года, мать Стива как бы случайно наткнулась на меня и ненароком спросила, не хочу ли я пожить в их доме, в комнате Стива до тех пор, пока не закончу старшую школу. Я думаю, что она поставила вопрос так осторожно, чтобы не шокировать меня. Однако я была шокирована, и мне стало чрезвычайно интересно, откуда взялся этот вопрос. Почему она предлагает мне пожить у них? Может быть, она знает, что моя мать психически больна? Вполне возможно, что всей школе известно об этом, однако я не намеревалась обсуждать свои проблемы публично.

Не желая обидеть Клару, я промямлила в ответ что-то наподобие: «Огромное спасибо, но нет, еще раз спасибо». НЕТ! – подумала я про себя, учитывая возможные последствия. Дело было в том, что в то время я встретила Джима, парня из моего художественного класса, и мы проводили много времени вместе. Я не могла находиться в доме родителей Стива, пока росла моя привязанность к этому новому мальчику. Это было бы нечестно. Однако, кроме того, предложение Клары испугало меня. Я чувствовала себя изгоем в собственной семье и не имела ни малейшего представления, как влиться в другую. Это было бы похоже на тюрьму. В то время, когда дети не доверяют старшему поколению, ее предложение оказалось полной неожиданностью, хоть и выглядело великодушным. Однако у меня не было с ней близких отношений, и я не нуждалась в ее великодушии. Мне казалось, что в происходящем нет никакого смысла. Лишь позднее мне пришло на ум, что, вполне возможно, Стив попросил ее сделать мне такое предложение, за счет чего он рассчитывал сохранить меня в своей жизни. Я уверена, что она не стала бы первой рассматривать такую возможность без просьбы с его стороны в любом случае. Просить других людей выступить для него посредником всегда соответствовало стилю Стива.

На смену весне пришло лето. Я жила в квартире своего отца в Купертино, была абсолютно свободна и могла делать то, что нравится, когда мой отец отправлялся в командировки. Я допоздна гуляла с Джимом, и мы бродили по Саннивейлу, Лос-Альтосу, Купертино, вниз по длинным темным улицам, сквозь цветущие вишневый и абрикосовый фруктовые сады, иногда до самого рассвета, стремясь узнать друг друга лучше. Это был богемный стиль жизни, к которому меня всегда тянуло, и мне при этом удавалось удерживать свои оценки на высоком уровне. В те голубые звездные ночи мы тихо разговаривали друг с другом и много смеялись, пока шли вдоль тихих улочек, забирались босиком на крыши машин, лазили через заборы и окна, карабкались на кровли домов, верхушки деревьев и холмов, слушали, как одинокие собаки через огромные расстояния лают друг на друга. Иногда все это продолжалось до самой поздней ночи. В темноте территория приобретает отличные от дневного времени очертания, и в этом я нашла свой путь из серости обратно, к полноценному чуду.

Чувства Джима были теплыми, человеческими и земными. Наши отношения оставались платоническими: мы больше походили на счастливых душевных приятелей, которые влюбляются друг в друга, однако не очень серьезно. Как и мне, ему нравилось жить внутри альтернативных миров. Он был без ума от трилогии Толкина «Властелин колец» и уже наполовину ее проиллюстрировал, когда мы с ним встретились. Зрелище было великолепное. Однажды, когда он лежал на моем диване, а я сидела на полу рядом с ним, мы обнимались и целовались, я чувствовала его дыхание на моем лице, и он прошептал: «Я люблю тебя». Я едва успела понять смысл этих слов, прежде чем все мое существо, вся моя суть, казалось, провалилась в какие-то неизведанные, даже несуществующие глубины, на сотни тысяч миль ниже, чем любая поверхность. Выражение его любви шло из глубины сердца, и я признаюсь, что позже я сравнивала его с выражениями любви Стива, которые в тот момент, казалось, больше связаны с неуверенностью, нежели с чем-либо иным. Однако я все еще была крепко привязана к Стиву и любовным чувствам, которые ощущались одновременно неустойчивыми и огромными. Они были огромными. Сегодня, когда все склонны выискивать везде и во всем патологии, легко подумать, что нас со Стивом влекло друг к другу, поскольку мы оба, по существу, были детьми, лишенными матери. Однако в действительности отсутствие матерей помешало нашей любви, искренней и неподдельной. Я любила Стива. Он был для меня временем и безвременьем, я все оценивала по нему. Я бы связала свою судьбу со Стивом, предпочтя его кому-либо иному, если бы я знала как. Однако я не знала.