Глава десятая
ДОМ МЕЗЕНЦИЯ
Пять минут спустя они уже сидели в машине. Все, что не поместилось в старые школьные рюкзаки, пришлось оставить. Новый любимый меч Ник сунул за пояс, а Алан забрал с собой фотографии родных, включая книгу со спрятанным снимком девушки.
— Что это? — спросил Ник, тыча в книгу.
Почему-то ему захотелось послушать, как брат будет ему врать.
— Просто взял в дорогу, — ответил Алан, правдоподобно улыбаясь.
Ник вдруг вспомнил колдуна Джеральда и поспешил отвернуться.
Теперь Лондон несся мимо так быстро, что улицы превратились в многоцветную реку, вспыхивая то желтым, то красным в гладком сером потоке. Ник свернул к югу, на трассу МЗ. На четвертой передаче коробка издала странный звук. Надо будет в ней покопаться, решил Ник, хотя вряд ли в скором будущем найдется время на ремонт. Если повезет с движением, до Саутгемптона можно будет доехать часа за два, а оттуда паромом — на остров Уайт.
Раздумья Ника о пробках прервал тихий голос Алана:
— А ведь тебя всегда жутко укачивало на воде.
— Бред.
Он даже не помнил, когда в последний раз плавал. Если всю жизнь от кого-то скрываешься, становится не до туризма. Да и сама идея звучала неправдоподобно. Его никогда нигде не укачивало, а если б и так, едва ли они станут менять планы из-за какой-то морской болезни. Пусть Алан не думает, что отделается от него.
— Когда ты был маленький, мы как-то взяли тебя покататься на лодке, и… — Алан прикусил губу. — У тебя кровь пошла горлом. Я думал, ты не выживешь.
— Как видишь, выжил, — заметил Ник. — К тому же с возрастом это могло пройти. — Он посмотрел на Алана, чей профиль был мрачен и напряжен.
Если брат так печется о нем, угрюмо подумал он, мог бы хоть раз сказать правду, вместо того чтобы защищать его от воды.
Мэй, Джеми и Ма молча сидели сзади. После часа езды по МЗ в сумерках Ник посмотрел в зеркало и поймал на себе неподвижный, холодный взгляд Ма. Алан рвался умереть за нее. Этого Ник никак не мог понять и допускать не собирался.
Паром у саутгемптонского причала номер два являл собой огромное красно-белое сооружение, похожее скорее на плавучий сарай, нежели на судно. На его боку красовалось нарисованное облачко, словно их ожидала веселенькая пляжная прогулка.
Пассажиров на пристани было негусто. Ник и остальные дождались, пока все не погрузятся: никто не рвался завязывать новые знакомства на ночь глядя, а Ник — в особенности. Он взошел по трапу последним, пропустив вперед даже Алана, и, когда раздался сигнал отправления, подошел к борту. Опершись на ограду, он подставил лицо холодному ветру и стал надеяться, что другие поймут его желание побыть в одиночестве.
Паром качнулся и отплыл. У Ника тут же куда-то провалился желудок и закружилась голова, как случается, когда слишком быстро встаешь. Он специально не стал озираться на серый водный простор, а повис на перилах, вцепившись в них с такой силой, что заболели пальцы. Боль позволила сосредоточиться, и в мозгах наступило прояснение.
Каждый нырок кормы Ник ощущал желудком. Он попытался было считать волны, но скоро сбился — они накатывали одна за другой, стуча парому в бока, и все море состояло из сплошных потоков и колебаний.
Мэй оставила Ма и подошла к нему. Ее лицо плыло у Ника перед глазами, словно она была под водой.
— Тебе плохо? — спросила она. — Мы только-только отплыли, море тихое, а ты уже весь позеленел. Хочешь, спустись вниз? Или, может, отвести тебя к раковине?
— Не будь дурой, — грубо бросил Ник и попытался отпустить борт.
Руки почему-то онемели, как неродные. На следующей волне Ник пошатнулся и чуть не упал на колени. Сознание словно ускользало от него вдоль по палубе.
Алан обернулся на звук, будто ждал сигнала, и направился к нему. Его хромота не совпадала с качкой, и на миг Нику показалось, что он — единственный неподвижный объект в непрерывно движущемся, тошнотворно-хаотичном мире. Ник крепился, как мог. Скоро придет Алан и скажет, что происходит.
Все кругом смазалось — цвета, звуки, — превратилось в бессмысленную мещанину. Его отвлекла боль от чьих-то ногтей, впившихся в руку, чей-то выкрик:
— Алан, Джеми! Скорей…
В следующую секунду мир опрокинулся, как будто паром перевернулся и утянул их в давящую пучину. На долгое время все исчезло, кроме темноты и замешательства, пока Ник не понял, что его тошнит, словно он и впрямь побывал под водой и должен был откашляться, чтобы вдохнуть. Только во рту было не солоно, а едко и горько от желчи.
Горечь, впрочем, ощущалась недолго. Он привык, что тело его слушается, привык быть сильным и, если надо, выкладываться на полную. Тем более странно было чувствовать себя таким беспомощным, таким оторванным от тела. То, что тело у него было, подтверждала необычная боль, каким-то образом связанная с этой оторванностью, и ледяной холод.
— Ник, — донесся голос Алана, властный и одновременно утешительный.
Мало-помалу сквозь окоченение Ник ощутил, что Алан крепко держит его за руку, почувствовал щекой прикосновение грубой джинсовой ткани. До него дошло, что голова на коленях у брата — его голова: Алан гладил ее по волосам.
— Ник, — повторил он. — Все хорошо.
Верно, все было хорошо. Ник обдумал эти слова и рассудил, что брат прав. Сколько он себя помнил, на него никогда еще не нападало такое бессилие, и однако все было хорошо. Обычно он не позволял к себе прикасаться, но сейчас этого было не избежать. Он лежал, ничего не говоря, а пошевелиться не позволяла слабость. Все, что ему оставалось — просто быть на коленях у брата, который согнулся над ним, укрыл от всего света. Ладонь Алана легко касалась его волос, рука поддерживала под плечи, а голос вел сквозь холодное шипение всех морских струй на свете.
— Держись, Ник. Только двадцать минут осталось. Потерпи.
Ник послушно терпел. Он держал Алана за руку и почти не чувствовал своих пальцев. Однако брат не отпускал его, а значит, и этих стараний было довольно. Ника снова стошнило, но от холода и онемения ему было все равно. Он прижался лбом к запястью брата и еще раз дал топкой темноте увлечь себя на глубину.
В следующий раз он очнулся уже в машине, когда та затормозила и остановилась. Все вокруг виделось в какой-то дымке. Ник отчаянно закрутил головой, будто это могло прочистить ему глаза, но потом понял, что Алан еще держит его за руку.
— Алан, — пробормотал Ник, и в стеклах очков брата мельком отразился оранжевый свет фонаря. Вспышка прошла, и сверху возникло лицо Алана. — Где мы?
— В такси по дороге из Вест Каус в Кэрис-брук, — тихо и ласково ответил Алан, словно ребенку. — Едем к Меррис. Как самочувствие?
— Тело не слушается, — произнес Ник. — Словно чужое.
— Прости, что затащил тебя на ту посудину.
Ник приподнялся на локте.
— Не извиняйся. Ты меня предупреждал. Просто я не думал, что окажусь таким слабаком.
— Балда ты, вот кто, — сказал Алан, облегченно ухмыляясь ему. — Но не слабак.
Ник краем глаза уловил какое-то движение. Он резко крутнул головой, бросил руку брата и увидел Мэй с Джеми на откидных кожаных сиденьях напротив. Только теперь до него в полной мере дошло, что они и впрямь едут в такси. Он вгляделся сквозь тонированное стекло переборки и увидел усталый профиль шофера и черную гриву Ма на спинке пассажирского сиденья.
— Ты как, Ник? — спросил Джеми, ерзая в кресле.
Они с Мэй сейчас, в полумраке, были здорово похожи — оба испуганно смотрели на него во все глаза. Ник даже опешил, поняв, что они разволновались всерьез.
— Идти можешь? — спросила практичная Мэй. — Мы приехали.
Ник кивнул, и она открыла дверь. Выбравшись наружу, Ник так и не понял, каким образом поднялся. Посмотрел — ногами. Как обычно.
Перед ними высился каменный забор с узорчатой решеткой. На камнях ограды поблескивали вкрапления слюды, в литом кружеве ворот угадывались изображения деревьев, женщин и змей. Казалось, ограда была исключительно декоративной, однако свежий взгляд подмечал, что стены довольно высоки и утыканы сверху битым стеклом, почти невидимым на фоне листвы, а край решетки увенчан устрашающим рядом зубцов. Это напомнило Нику Лианнан — вуаль волос и острые зубы.
Ему пришлось прислониться к машине. Зря он так быстро встал. Алан мигом подскочил к нему. Должно быть, Ник начал падать, потому что его голова оказалась на уровне Аланова воротника.
— Мэй, помоги, — распорядился Алан, и она так же быстро очутилась рядом.
Ник краем сознания одобрил его выбор. Мэй определенно была лучшей поддержкой, чем Джеми или Ма, которая, хотя и могла пересилить любого из них, ни за что не притронулась бы к Нику. Его голова качнулась на вялой, словно толстенная макаронина, шее. Тошнить не тошнило, просто хотелось прилечь и лежать до тех пор, пока тело не начнет слушаться.
— Джеми, — произнес Алан. Его голос успокаивал Ника, хотя говорил он не с ним. — Надо нажать кнопку переговорника и сказать: «Имя мне — Один».
— Один? — переспросил Джеми, часто моргая. — Какой Один?
— Джеми! Ник сейчас упадет!
— Точно. Прости, — отозвался Джеми.
Он тряхнул головой, попятился, едва не налетев на дерево, развернулся и затрусил к воротам. Ник услышал, как он назвался Одним. Голос прозвучал как будто издалека.
Врата с натугой распахнулись, как если бы их давно не открывали. За ними оказался сад, где ветви деревьев чуть поникли, отягощенные майской листвой, а кривая дорожка, петляя, уводила вглубь и терялась из вида.
Они не спеша пошли по дорожке. С каждым шагом Ник все меньше понимал, что происходит. Сад совершенно одичал, было видно, что его забросили много лет назад. Тени колючих побегов ложились Нику на сомкнутые веки кошмарным узором. Голос Алана пробился к нему в сознание, назвав по имени, и Ник с усилием открыл глаза.
Перед ними меловым утесом вырос большой белый дом. Он был так огромен, что к нему просились колонны с лепниной и балюстрады, приличествующие усадьбе, однако здесь не было ничего от притворной напыщенности ограды — только суровые голые стены в пять этажей, большая дверь, а над дверью — надпись.
Буквы поплыли у Ника перед глазами юркими золотыми рыбками, не желая складываться в слова, и наконец, угомонились. Онемение прошло, тело стало родным и таким тяжелым, что Ник не смог удержаться на ногах. Золотые буквы на миг повисли у него перед глазами, пришпиленные к темноте. Веки Ника закрылись, и он повалился навзничь.
«Дом Мезенция», — гласила сияющая надпись.
И ниже: «Имя им — Легион».
Ник проснулся в темноте. Его разбудили крики. С темнотой было нетрудно справиться: стоило протянуть руку и включить лампу на прикроватном столике, чего нельзя было сказать о криках. Ник сел. К его облегчению, мышцы и сухожилия вспомнили своего хозяина и повиновались ему, как прежде. Он выбрался из тесных пут простыней и огляделся.
Над ним нависал потолок с гипсовыми фестонами по углам. Кровать, в которой он лежал, была просторной, с резным дубовым изголовьем. Крики были едва слышны. Ник рассудил, что их глушило не расстояние, а толстые стены.
Тяжелая дверь, тоже из дуба, качнулась на петлях. Ник полез за мечом, но не нашел, и потому здорово обрадовался, когда из-за двери вышел Алан. По счастью, меч был у него. Алан улыбнулся. В уголках его глаз спрятались веселые черточки.
— Вижу, тебе уже лучше. — Он бросил Нику тряпичный узел, на поверку оказавшийся рубашкой — хрустящей, новенькой, из тех, что одевают под пиджак.
Ник уже собирался швырнуть ее обратно, но посмотрел на свою футболку в пятнах крови и рвоты и молча переоделся, не желая уточнять, тошнило его кровью или нет.
Застегнув пуговицы, он обвел жестом комнату.
— Небедная обстановочка.
— Это дом Меррис Кромвель.
Видимо, это должно было все объяснить. Все знали, что у Меррис водились деньги, но чтобы столько…
— А где все?
Алан, похоже, был доволен вопросом.
— Недалеко. Ма спит — Меррис дала ей успокоительное, а Мэй и Джеми до сих пор за тебя волнуются. Нас всех поселили в северном крыле, комнаты почти рядом. Хочешь, пойдем к ним?
Ник пожал плечами, и Алан повел его по дому. Северное крыло целиком состояло из коридоров, просторных, как залы. Стены их были глянцево-белыми, деревянный паркет потемнел от времени и полировки. Комната Мэй и Джеми походила на ту, что отвели Нику — внушительное ложе, потолок с лепниной.
Джеми по-турецки сидел на кровати, а Мэй расхаживала по белому ковру с длинным ворсом, похожему на обезглавленного полярного медведя.
— Надо его проведать, — говорила она в тот момент, когда Ник открыл дверь.
— Кажется, ему уже лучше, — кивнул в его сторону Джеми.
Мэй обернулась и не покраснела. Нику понравилось, что она не стала изображать ни безразличие, ни чрезмерную заботу, только кивнула ему.
Он не привык к таким хоромам. Другое дело — маленькие облезлые квартирки и домики с тонкими перегородками. Там он всегда знал, где Алан. Сейчас же стены были далеко, сводчатый потолок терялся в вышине, и девчонка брата слишком часто маячила перед глазами. От всей этой новизны Нику делалось не по себе, что его раздражало. Он встал, привалившись к стене, и нарочно принялся смотреть сквозь Мэй. Через полминуты она ушла из-под его стылого, холодного взгляда поближе к Алану.
Нику от этого не полегчало. Он отключился от голосов спутников и стал думать, что делать дальше. Вдруг он снова уловил звук, от которого проснулся. Сквозь дубовые двери и мощные стены, сквозь таинственную роскошь дома доносились слабые, но вполне отчетливые крики.
Слышал их, очевидно, он один. Пора было известить Алана.
— Здесь кого-то пытают.
Алан встрепенулся — стало быть, уже что-то знал.
— Это не совсем так, — поспешил заметить он.
— Пытают! — переспросил Джеми.
Ник пожал плечами.
— Судя по звуку.
— Алан, — начала Мэй скорее командным, чем просительным тоном. — Где мы?
Алан потерянно опустил глаза, словно крепясь перед ударом судьбы, таким же неумолимым и неизбежным, как надвигающаяся буря.
— В Доме Мезенция, — ответил он.
— Точно, так написано над дверью, — согласился Ник. — Кто такой Мезенций?
Алан с трудом подбирал слова.
— Был такой этрусский царь, — медленно произнес он. — Прославился тем, что связывал живых людей лицом к лицу с трупами и оставлял умирать.
— Гостеприимно, нечего сказать. — Оценил Ник. — Ты вроде бы говорил, это дом Меррис Кромвель.
— Меррис его содержит, — глухо ответил Алан. — Это ее заведение, ее миссия.
— Стало быть, она не очень-то с ней справляется! — воскликнул Джеми. — Раз кого-то здесь мучают!
— Тот человек сам согласился.
Глаза Алана смотрели все печальнее и тусклее с каждым вытянутым из него словом. Нику вдруг захотелось прекратить все расспросы, глядя на мучения брата. Он всегда полагался на то, что Алан знает, как будет лучше, и в свое время во все его посвятит. Тут Нику вспомнилась спрятанная фотография и уловка с отпущенным колдуном. Бывало и такое, в чем Алан никогда ему не признавался. Что же он скрывает сейчас?
Ник молчал: пусть Мэй и Джеми его теребят.
— Ты знаешь, кто там кричит?
— Зачем кому-то на такое соглашаться?
Наконец Мэй потребовала показать ей, что происходит.
— Не могу. — Алан почти посерел. — Вам лучше этого не видеть. Клянусь: это для вашего же спокойствия.
У Ника опять тревожно засосало под ложечкой. Он еще мог заткнуть рты им обоим. Промедлил секунду — и Мэй успела опомниться.
— Я сама решу, что для меня лучше. Мне нужно на это посмотреть.
Алан тяжело спускался по лестнице, словно на плечах у него лежал огромный груз, с которым предстояло еще много пройти. Мэй твердо шагала рядом, Джеми волочился в хвосте, а Ник утверждался в неприязни к дому.
Лестница в нем была широкой, беломраморной, точно из слезливого фильма, какие любил смотреть Алан. Казалось, по ней впору ходить дамам в бальных платьях и кринолинах. Только вместо танцевального зала она вела в такой же, как наверху, коридор со строгими белыми стенами и темным паркетом. Ник все ломал голову над тем, почему это место его раздражало, и вдруг понял. Все северное крыло — кровати с балдахинами, вычурный потолок, лестница — служило только прикрытием, личиной, как те узорчатые ворота.
Это был не дом, а клиника.
Крики становились ближе. После секундного размышления Ник сделал вывод, что кричит только один человек — женщина, причем молодая.
По мере удаления от лестницы начали встречаться выходы в боковые коридоры, такие же строгие и безликие: ни картинки на стене, ни старой скрипучей батареи. Ник поражался, как он раньше не заметил этой больничной стерильности. Они миновали несколько простых деревянных дверей, но Алан продолжал идти вперед, а их маленький отряд тянулся следом. Теперь крики слышали все.
Когда они в очередной раз свернули за угол в каком-то извилистом переходе, у звука вдруг обнаружился четкий источник: впереди, слева по коридору, находилась большая металлическая дверь, из-за которой он доносился. Дальше коридор никуда не сворачивал, а тянулся прямо, уходя в темноту. В этой темноте на равных расстояниях блестели такие же нелепые и жуткие бронированные двери, выдаваясь в проем коридора.
Стоило Алану поравняться с первой дверью, как наступила тишина. Крик оборвался так резко, словно бы человек умер. В двери было маленькое окошко из стекла с вплавленной проволочной сеткой, и, заглянув внутрь, Ник не увидел никаких трупов.
В комнате находились двое: женщина, сидевшая на полу, и мужчина, прикованный цепями к стене. Сначала Ник не поверил глазам: слишком уж чисто и цивилизованно было вокруг, даже для больницы. Нельзя было представить, чтобы эти тихие коридоры вели в застенки.
Потом он присмотрелся к узнику. На первый взгляд тот был вполне нормальным. Его лицо избороздили морщины, спина сгорбилась, так что он казался стариком, несмотря на темные волосы. Одежда на нем истрепалась, лицо покрывала борода.
Пока все глазели, незнакомец вдруг покосился на дверное окошко. Лицо его осталось, как прежде, бесстрастным. Изменились глаза. Они выпучивались все больше и больше, пока чуть не полезли из орбит. Вдруг Ник понял, что ему это только кажется. Просто сначала зрачки незнакомца были обычного размера, а потом расползлись на весь глаз, точно в два блюдца налили чернил. Наконец черные овалы зашевелились в глазницах, обнаруживая крошечные ножки, и через секунду-другую из каждой выбралось по глянцевому черному жуку. Они сбежали по лицу незнакомца, как слезы.
Джеми протяжно вскрикнул. Ник уловил движение краем глаза — видимо, Мэй обняла брата. Алана ощутимо трясло. Ник отдаленно понимал, что сам должен был перепугаться, если бы не видел в жизни вещей похуже. Поэтому он продолжал пытливо наблюдать за пленником, который вдруг насторожился, точно собака, почуявшая след. На один долгий миг Нику показалось, что тот каким-то образом его видит.
Пленник мигнул одним глазом — сморщенное веко прикрыло пустую глазницу. Ник подумал-подумал, а потом подмигнул в ответ.
Один жирный жук дополз человеку до подбородка и упал в волосы сидящей перед ним женщины. Она подняла голову и судорожно стряхнула жука. Впрочем, судя по лицу, ее это не удивило, а жест был только мимолетным проявлением брезгливости.
Женщина была молода, лет двадцати пяти. У нее были густые каштановые волосы и блестящие от слез глаза. Ник про себя гадал, что довело ее до крика.
— Вижу, вы познакомились с Томасом и Рут, — прозвенел в коридорных стенах голос Меррис Кромвель.
Она говорила так спокойно, будто представляла гостей на вечеринке.
— Томасом? Да что, черт побери, такое с этим типом? — взорвался неожиданной яростью Джеми.
Он направился к Меррис. Сзади было заметно, как дрожат его плечи. Казалось, он уже знал ответ, только изо всех сил старался себе не верить. Меррис шла по коридору, словно Джеми был пустым местом. За миг до неминуемого столкновения он отступил в сторону.
— Дайте подумать. Мы имеем немого с отсутствием всяких проявлений первоначальной личности и способностью преобразовывать окружающий мир, включая собственное тело. Рискну угадать, что он одержим.
Джеми сложился пополам, словно ему дали под дых.
— Одержим… — Он вскинул голову и оглядел долгий ряд стальных дверей, сияющих там, куда еще проникал свет, и невидимых в темноте. — Вы хотите сказать, что за каждой такой дверью прикован…
— Если кто-то из них за ночь не умер. — Большие серые глаза Меррис оставили Джеми и окинули взглядом всех четверых.
Одно из лиц определенно вызвало у нее раздражение, потому что в следующий миг она скривилась и спросила тоном обвинителя:
— Кто-нибудь из вас хоть на секунду задумывался, что происходит с одержимыми?
Ни у кого не нашлось, что ей ответить. Меррис выждала паузу, чтобы все в полной мере прочувствовали этот факт, и продолжила:
— Человека в одночасье подменяет немое, наделенное могучими магическими способностями существо. Вы же не думаете, что это происходит бессимптомно? Если у одержимого есть семья, они очень скоро замечают перемену. Приходят в ужас. И никто не берется им помочь — кроме нас. — Она улыбнулась. — Мы разработали новый тип магического круга для заключения демона, который занял человеческое тело. У нас есть все условия для их содержания. Если люди приходят к нам с рассказами об одержимых друзьях и родственниках, мы не отсылаем их к психиатру и не сомневаемся в возможностях демонов. Дом Мезенция — единственное место, куда эти отчаявшиеся люди могут обратиться, и мы, в свою очередь, отвечаем предложением на спрос, если можно так выразиться. Нам хорошо платят за помощь.
— У них же горе, а вы! — вскричал Джеми, вытирая рот рукавом, словно съел что-то гнилое и не мог избавиться от привкуса.
Ник вспомнил слова колдуна Джеральда о том, что Ярмарку содержат на грязные деньги. Так вот почему все слушались Меррис Кромвель. Вот какие средства помогали ярмарочным — да и им самим — быстро находить жилье, новые школы и работу.
Эти деньги поступали из семей одержимых. Таких, каким мог стать Джеми. Или Алан. «Интересно, — подумал Ник, — что сказала бы на это Син».
Меррис подняла брови.
— Как у всех больных, которые обращаются к докторам. Они тоже платят за визиты. Больниц много, а Дом Мезенция — один.
Если забыть о брате, Ник мог бы счесть это разумным. Магия предоставляла дополнительные возможности для заработка. Меррис просто придумала, как обратить ее себе на пользу. Непонятно было только одно. Ник прокашлялся.
— А почему бы их всех не уничтожить?
— Родственники, что удивительно, не горят желанием истреблять одержимых. Особенно после моих объяснений о том, что душа близкого человека остается внутри, хотя и лишается возможности управлять телом. Друзья и родные хотят, чтобы их держали под присмотром, и только. Они молят о чуде. Иногда настаивают, чтобы их запирали вместе с одержимым, надеясь облегчить его страдания. — Меррис пожала плечами. — За это мы берем дополнительно.
— А магические круги, в которые вы их заключаете, — спросил Алан, видимо, из научного интереса. — Чем они отличаются от кругов вызова? Вы можете повелевать демоном, находящимся внутри? Можете призывать новых?
— Едва ли нам это нужно. У нас хватает забот с теми, что есть. Я считаю, главное — не дать им вырваться, — сухо ответила Меррис. — Но коли вы приехали сюда ради сведений, я готова показать несколько схем, объясняющих принцип действия наших кругов.
— Я был бы вам очень признателен, — сказал Алан.
— Они очень просто устроены, — добавила Меррис. — Демона с их помощью не призовешь. Мы даже еще не придумали, как приспособить к таким кругам линии сообщения. Единственное, что пока удается, — удерживать демонов внутри.
— А если использовать танцовщика? — спросил Алан, хмуря брови. — Чисто теоретически, разумеется.
Интересно, подумал Ник, не планирует ли Алан ловить демонов, которых будут натравливать на них колдуны. Едва ли затея могла сработать. Во время разговора Мэй и Джеми стояли, прилипнув к окну, словно не могли оторваться от жуткого зрелища. Наконец Мэй обернулась и спросила:
— А чудеса случаются? В смысле, бывало, чтобы демон покинул тело?
— Ни разу, — ответила Меррис. — Демоны не уходят. Что бы ни случилось, они предпочитают наш мир своему. Но люди не теряют надежды до самого конца. — Она кивнула на дверь, и все снова уставились в окошко, словно в телеэкран, где для них шел спектакль.
Темноволосая Рут тяжело поднялась на ноги и поднесла руку к лицу Томаса. Тот странно моргнул, как будто у него было несколько век, как у кота, а когда снова открыл глаза, они были нормальными. Он посмотрел на женщину тусклым взглядом, и у нее на щеке, куда этот взгляд упал, появился порез. Рут простонали и поднесла руку к лицу. Взгляд метнулся к руке и оставил еще одну рану, словно вместо глаз у Томаса были скальпели.
— Не волнуйтесь, — сказала всем Меррис. — Долго мучить ее он не будет. Знает, что больше его кормить некому. Демон пробует на ней всю свою магию, чтобы его выпустили на свободу.
Рут по-старушечьи проковыляла к одержимому и погладила его по щеке. Ник увидел, как ее губы зашевелились, хотя и не смог разобрать слова. До него раньше не доходило, что линии сообщения нельзя проводить, если демон уже овладел человеком. Он знал, что одержимые немы, а теперь, наблюдая за тем, как Томас следит за женщиной пустыми, как у ящерицы, глазами, понял, что они даже не воспринимают речь.
Женщина все еще говорила, хотя и впустую. Нику показалось, что он различил слово «любовь», но он мог и ошибиться.
— Она его дочь? — спросила Мэй, стараясь не выдать дрожь в голосе.
Ей это не удалось.
— Нет-нет, что ты, — рассеянно отозвалась Меррис. — Он еще молодой. Организм сам себя убивает попыткой противостоять демону. Еще две недели назад он выглядел иначе. Рут — его жена.
Демон в обличье Томаса улыбнулся ей, а через миг его язык выстрелил в воздух и поймал второго жука, который чуть раньше был глазом. Жук тошнотворно хрустнул на зубах. Женщину чуть не вырвало, а ее муж продолжал улыбаться.
— Он просто хочет ее напугать, — пояснила Меррис все тем же стерильным, безразличным тоном. — Демон стремится подчинить человека любой ценой. За Рут не волнуйтесь. Ее так просто не одурачить.
Женщина зажала рот ладонью и расплакалась.
Ник думал, что первым сорвется Джеми, но никак не Алан. Миг назад он еще молча стоял рядом с Ником, погружаясь в себя, — притихший, но собранный, а потом внезапно развернулся и быстро заковылял назад по коридору, прочь от дверей, укрывающих демонов.
Надо было следить за ним. Убедиться, что он не принял увиденного близко к сердцу. Как правило, Алан умел сдерживаться, но сейчас все было иначе. Сейчас на нем была метка второго яруса. Он думал о своем будущем.
Ник сначала решил дать Мэй шанс его утешить. Алану было бы приятно. Однако Мэй не спешила бросаться вдогонку. Ник оглянулся. Она прижалась к Джеми, сосредоточенно насупилась и уперлась ногами в пол, словно на них шел невидимый враг, и брата оставлять не собиралась.
Ник не возражал. Его тоже больше заботил собственный брат.
— За нами не ходи, — бросил он вполоборота и побежал за Аланом.
Мэй, наверное, утешила бы лучше. Даже Джеми бы справился. Ник понятия не имел о том, что говорить, но знал одно: Алан — его брат, и больше ничей. Что-нибудь да придумается.
Ник нашел Алана в туалете. Он стоял, свесившись над раковиной, будто его вот-вот стошнит. Из крана бежала вода, и Алан судорожно плескал себе на лицо. Потом он глянул в зеркало и увидел Ника, который смотрел на свое каменное лицо и почти затравленные глаза брата.
Ник хрипло окликнул его. Алан закрыл глаза.
— Что?
Ник начал издалека, подкрадываясь к сути, как к врагу. Вот бы еще разговоры давались так же просто, как убийство…
— Ты как, в норме?
Спросил и задумался: знают ли люди, что за бред порой несут? Алана колотило. О какой норме могла идти речь? Однако принято было спрашивать именно это, а ничего своего Ник придумать не мог.
— Типа того, — отозвался Алан, дока по части обманов.
Он снова согнулся над раковиной, пряча взгляд. Под глазами у него виднелись темные круги, как показало Нику безжалостное зеркало, в углах губ залегли резкие черточки. Совсем недавно он выглядел румянее. Ник поймал себя на мысли о демоне, который остался за дверью, в теле, что еще неделю назад было молодым.
— Брось, — произнес он и кашлянул. — Не волнуйся зря. — Ему приходилось тянуть из себя каждое слово. — С тобой этого не случится. Я не позволю.
— Я не поэтому, — ответил Алан, но плечи расслабил.
Это подтолкнуло Ника встать рядом, но не больше. Повис над братом, как дурак, вместо того, чтобы похлопать по спине или взъерошить волосы. У Алана это выходило естественно — и жесты, и слова утешения. В отличие от него.
— Знаю, — произнес Ник, изо всех сил смягчая голос.
Получилось надтреснуто и резко. Он сел на пол, прислонился к стене. Алан помолчал и вздохнул — не то устало, не то обреченно. Ник даже не поднял головы, когда ладонь Алана, до мозолей натертая пистолетом, легла ему на шею.
Ник никогда не видел особого смысла в прикосновениях, но мог и потерпеть — может, брату это будет приятно.
— Зачем мы сюда пришли? — спросил Ник.
— Я хотел увидеть одержимых, — вполголоса ответил Алан. — Только вам не хотел показывать.
— Ничего, — попытался утешить Ник. — Меня они не напрягают.
Он посмотрел на Алана, но брату как будто не полегчало. В его лице отразилась усталость и мука.
Ника кольнула досада, как в детстве, когда учителя заставляли читать вслух или когда девчонки ждали от него какого-то поступка. Только в этот раз было стократ хуже, потому что речь шла об Алане, и ему, Нику, было не наплевать.
— Я буду тебя защищать, — неловко выдавил он наконец и устыдился: Алан сам это знал.
И все-таки Алан перестал дрожать.
— Без тебя мне не справиться.
— Отлично! — сказал Ник. — Будешь как новенький. Я не подведу. И не… не огорчайся больше.
Алан нервно, полусмешком, выдохнул.
— Я и не огорчаюсь.
— Врешь ты все, — буркнул Ник.
Алан еще раз пригладил его волосы и убрал руку.
— Все, теперь я в порядке, — сказал он. — Честно.
Звучало убедительно, даже правдоподобно. Ник вспомнил, как спокойно ему было на пароме, когда он доверился Алану, и решил, что сможет повторить это снова.
Тут у него зазвонил телефон. Ник чертыхнулся и привстал, чтобы вытащить его из кармана джинсов, а вытащив, увидел незнакомый номер.
— Кому неймется? — пробормотал он, собираясь отключить звонок.
— Не иначе, поклонницам, — сказал Алан. — Давай, ответь. Мне уже лучше. Через минуту буду готов.
Нику в последнее время было не до девчонок.
Он не помнил, чтобы давал кому-то свой телефон, но раз Алану нужно было прийти в себя, пусть не торопится. Ник поднялся на ноги, подумал, что бы сказать брату в ответ, и, в конце концов, просто кивнул. Алан улыбнулся, Ник вышел за дверь и со спокойной душой поднял трубку. Девчонка так девчонка. Осталось притвориться, что он ее не забыл.
— Эй, — бодро сказал он.
Сначала никто не ответил, потом Ник услышал чей-то судорожный вздох, и незнакомый женский голос произнес:
— Здравствуйте. Это вы давали объявление с фотографией Мари?
— Да, а кто говорит?
Ник отвечал машинально, чтобы незнакомка не сбежала, лишив его времени на размышление.
— Меня зовут Наташа Уолш, — ответила она. — Мари была моей сестрой.
— Она что, умерла? — выпалил Ник.
Новость его откровенно обрадовала. Стало быть, ее больше нет — той улыбчивой блондинки, а раз так, она уже не сможет отнять у него брата. Все вышло так, как он хотел. Ник уже был готов разорвать связь, когда женщина сказала:
— Погодите… — и дальше, торопливо комкая слова: — Вы от Алана? Как он? С ним все хорошо? Мы не виделись с прошлого Рождества.
Она говорила об Алане, как о родном. Какая-то чужая тетка, которую он в жизни не видел!
— С прошлого Рождества, — повторил Ник.
Смутные подозрения оправдывались. Значит, тогда Алан действительно бросил их ради умершей девчонки, а про древние плиты наврал. Смылся и бросил брата в холодном, темном доме с больной матерью на чердаке. Ник хотел знать причину: что она значила для Алана, эта Мари.
Он схватился за шею — его ладонь была сильнее и грубее, чем у брата, — и задумался.
— Слушайте, — бросил он. — Сейчас не лучшее время. Можно я… я перезвоню.
Ник отключился, не дав ей ответить. Взвесил в руке телефон. На широкой ладони тот казался нелепой игрушкой. «Зачем надо было вообще его покупать? — досадовал он. — Все равно никому не звоню».
Конечно, вопрос был риторический. Телефон ему дал Алан, а Ник носил его, потому что брату так было спокойнее. Он знал, что может связаться с Ником в любой момент и справиться о нем. Ник сунул трубку в карман и принял решение. Сейчас он пойдет к Алану и все ему выложит — про Мари и то, что он сделал. Алан поймет, что вранью и утайкам пора положить конец.
В туалете его, как ни странно, не было. Ник нахмурился и пошел обратно по своим следам — туда, где остались Мэй и Джеми. Пройдя лишь половину коридора, он вдруг услышал за дверью голос брата и словно прирос к полу.
— Я знал, что ему будет плохо, — произнес Алан. — Но не стал с этим считаться.
Ник уже собирался открыть дверь, а теперь таращился на нее, как громом пораженный.
— Сдается мне, не только с этим, — прозвучал голос Меррис Кромвель.
После короткой паузы. Алан ответил:
— Что сделано, то сделано. Я ни о чем не жалею.
Выходит, Алан специально притащился сюда, зная, что брат не отстанет. Зная, как его будет тошнить. Все бы ничего, но когда он спокойно в этом признался, у Ника так свело живот, словно он еще был на пароме. У него не укладывалось в голове, что бесстрастный голос за дверью принадлежит Алану, который растил его, собирал в школу, укладывал спать, караулил его сон, как маленькая и жутко терпеливая сова.
— Ты-то, может, и не жалеешь, но на Ярмарке это никому не понравится, — холодно, вполголоса отозвалась Меррис. — Знай мы заранее, вас бы и близко не подпустили. Отныне не рассчитывай на теплый прием.
Значит, Алан рассказал ей о матери. Наверное, Ник должен был ощутить что-то по этому поводу, но не ощутил. Он стоял посреди холодного гулкого коридора, не понимая ровным счетом ничего.
— Подумаешь! — фыркнул Алан. — Так вы поможете или нет?
— Помочь не могу, и слава богу, — ледяным тоном ответила Меррис. — И на Ярмарку больше не приходите. Теперь вы сами по себе.
Алан издал знакомый Нику звук: тихий выдох, в котором звучала горечь и вместе с тем стоическое «быть посему».
— Что ж, этого следовало ждать. Теперь я знаю, что делать. Спасибо.
— Не благодари меня, — ответила Меррис. — Лучше брось свою затею. — В ее голосе послышалась неподдельная боль, словно она доверяла Алану так же, как Ник, и обманулась. — Прими мой совет, Алан. Людям — кому бы то ни было — незачем об этом знать. Пусть колдуны разбираются сами. Не твое это дело.
Хороший совет, ярмарочный. Никто на Ярмарке не стал бы прикрывать колдунью, а тем более бросать вызов целому кругу. Хорошо бы Алан ему последовал. Перестань он цепляться за Ма, она умерла бы, но ее смерть была бы заслуженной, как у всякого колдуна. Зато круг бросил бы за ними гоняться, и Алана стало бы проще спасать. Они бы нашли способ снять метку.
Оказалось, он обманулся в Алане почище Меррис.
— Примите и вы мой совет, — процедил Алан вдвое холоднее ее, — никогда больше не говорите при мне об этом.
— Вон из моего дома, — глухо прошипела Меррис.
— Не раньше, чем вы найдете нам другое жилье.
— С какой стати?
— С такой, что у меня есть свои связи на Ярмарке, — ответил Алан. — Вы можете распускать обо мне какие угодно слухи. Кое-кто даже поверит, но для остальных я — большой умница и симпатяга. О вас же толком ничего не известно. Никто не знает, чем вы живете. Вряд ли люди одобрят то, что вы обдираете несчастных, а деньги тратите, чтобы прибрать к рукам всю нашу Ярмарку. Я могу быть очень убедителен. Мне поверят. Вам ли этого не знать? Вы и сами верили.
— О чем очень жалею, — отрезала Меррис обычным, деловым тоном. — Значит, жилье в обмен на молчание? Идет. К вечеру чтобы ноги твоей и твоих дружков здесь не было. Да, и нарушишь уговор — тебе конец.
— Заметано, — ответил Алан точно таким же тоном. Потом его голос смягчился. — Мне жаль, что приходится так поступить.
Меррис не поддалась ни на секунду.
— Приходится — не то слово. Тебя никто не заставляет. Так брось это дело.
— Извините, — сказал Алан вежливо, но твердо, — но я уже натворил достаточно и намерен идти до конца. Если не можете помочь, Меррис, убирайтесь с дороги!
В других обстоятельствах Ник счел бы это забавным и даже одобрил: брат шантажирует саму Меррис и бровью не ведет. Только сейчас это лишь доказывало, как много Ма для него значит. Ма и Мари, девчонка с фотографии. Алан не поделился с ним планами по спасению Ма, а о Мари даже словом не обмолвился, будет молчать и дальше. Ну и пусть. Он сам докопается до правды.
Ник отошел от двери, направляясь к Мэй и Джеми. Попутно он вынул телефон и набрал последний номер. Ответил тот же женский голос, встревоженный и торопливый:
— Алло?
— Можно с вами встретиться? — спросил Ник без обиняков. — Я знаю, где Алан. Расскажу вам про него, что хотите. Скажите, куда приезжать.
Шантажист из Алана получился, как видно, неплохой, поскольку Меррис не только нашла им новое жилье в Лондоне, но и снарядила для них собственный катер до Большой земли, а Нику дала успокоительный настой, чтобы он проспал всю дорогу.
— Надо же, какая забота, — произнес Ник на пристани. Хотел съязвить, а получилось холодно и невыразительно. — Я прямо тронут.
Остальные сгрудились вокруг него тесной кучей, чтобы согреться. Еще не рассвело, и морской бриз бил по лицу ледяными шлепками.
Алан держал Ма за руку. Ее еще клонило в сон от того, что дала Меррис, и стояла она, привалившись к Алану. Черная вуаль ее волос развевалась, укрывая их обоих. Алан смотрел на Ника, всем видом выражая искреннее недоумение и обиду. Ник отодвинулся от всех чуть ли не к самой воде.
— Тут есть каюта, — осторожно предложил Алан. — Я могу посидеть с тобой на всякий случай.
— Только не ты, — отрезал Ник.
Он отвернулся от них с Ма, и остановил взгляд на другом лице. От вида волн и запаха моря его почти замутило; внутри опять заворочался страх перед новым приступом бессилия — всеобъемлющего, унизительного. Завывание ветра казалось леденящим душу воем сотни разъяренных призраков. От взгляда на родных делалось только хуже.
Зато вид лица Мэй немного успокаивал. Она повернула голову, приглядываясь к нему. Ник, в свою очередь, рассмотрел ее решительные темные глаза, упрямый рот. Теперь он знал ее лучше, и с каждым днем их знакомства она нравилась ему все больше. Он медленно расплылся в ухмылке, и Мэй слегка улыбнулась в ответ.
— Вот если бы Мэй меня понянчила, — протянул Ник.
Даже если бы она стояла за спиной, он поймал бы ее улыбку на слух:
— Почему бы и нет?
В этот момент капитан Филип, нанятый Меррис, коротко стриженный тип в черном деловом костюме с гнилыми зубами и желтым языком некроманта, пригласил их на борт. От настоя у Ника уже слегка кружилась голова, но он был почти рад этому: страх перед морем и злость на брата утихли, как будто их отложили на верхнюю полку, чтобы уж потом разобраться всерьез.
Скоро он вновь окажется на суше и будет знать все, что Алан от него скрывал. Пока же ему удалось кое-как спуститься под палубу и нащупать дверную ручку. Каюта была закругленной с одной стороны. Посередине стояла белая простая кровать с фиксаторами для рук и ног.
«Так вот как они перевозят одержимых», — пронеслось у Ника в мозгу. Он побрел к кровати и лег, радуясь, что больше не надо напрягать ноги. Потом стал смотреть в потолочные доски до тех пор, пока не пришла Мэй и не закрыла за собой дверь.
— Только не надо меня привязывать, — сказал Ник, глядя в потолок. — Обещаю быть паинькой.
Мэй засмеялась.
— А я-то надеялась тебя помучить, раз уж выпал такой шанс.
— А-а, — протянул Ник. — Ну раз выпал, тогда давай.
— Уже не хочу. Ты убил весь настрой.
— Угу, — пробормотал Ник. — На это я мастер.
Все девчонки, которые поначалу обмирали, на него глядя, рано или поздно разочаровывались. У многих он вызывал страх. Мэй, с другой стороны, уже пробыла рядом дольше любой из них, и ее так просто не напугаешь. Хотя ничего такого между ними не было, кто бы что ни подумал.
— Слушай, — начала Мэй и запнулась. Для нее было так необычно стесняться чего-то, что Ник приподнялся на локтях и повернулся к ней лицом. Она стояла спиной к двери — волосы на ветру растрепались, щеки заалели. Может, тоже от ветра и холода? — Я тут подумала, — начала Мэй, — насчет той девушки на Ярмарке, Син. Ты с ней встречаешься?
— Нет, — ответил Ник.
Добавить было особенно нечего, но глядя на смущенную потупившуюся Мэй, он решился:
— Я как-то ни с кем особенно не встречался.
Не то чтобы его это волновало. Бывало, погуляет вечер-другой с одной девчонкой, потом расстанется и тут же заведет новую. Для него это было в порядке вещей. С Мэй выходило иначе. В ее вопросе Ника удивило не прямота — это было в ее духе, — а интерес. Раз она спросила, это могло означать (да и наверняка означало), что она к нему неравнодушна. А если так… Мэй подняла брови. На ее губах играла улыбка.
— Неужели, — изумилась она, — передо мной невинный отрок?
— Именно, — заверил ее Ник и понизил голос. — Можешь попытаться меня совратить.
Катер ожил и отошел от пристани, покачиваясь на волнах. Ник зажмурился: на миг подкатила тошнота.
— Пожалуй, стоит тебя предупредить, — сказал он после недолгой паузы. — Меня может стошнить или вообще…
— Очень сексуально, — сказала Мэй.
Как ни странно, именно эта радостная новость отклеила ее от двери, на что Ник уже не надеялся. Мэй подошла к кровати, вынула из кармана ай-под и стала крутить его в пальцах, разматывая наушники.
— Может, тебе нужно просто отвлечься, — начала она.
Ник внезапным рывком схватил ее за талию и затащил на кровать. Мэй от неожиданности издала какой-то сдавленный смешок, а Ник перекатился с ней на другую сторону и придавил собой. Прежним подружкам иногда нравилось, когда он проявлял силу.
Он посмотрел на Мэй сверху вниз и наклонился к самому ее уху. Она вздрогнула от его дыхания.
— Может быть.
Рассвет превращал простыни в расплавленное золото; взгляд Мэй стал неожиданно томным. Ник улыбнулся ей сверху вниз. Он держался на выпрямленных руках. Катер качнуло, и Мэй слегка подбросило вверх, так что ее бедра коснулись его.
Она прерывисто выдохнула, подняла ладони и провела по буграм его напряженных рук.
Зря он, наверное, это затеял. Мэй нравилась Алану. Может, сейчас он на него зол, но когда-нибудь это пройдет. Алан — его брат, а с братьями так не поступают. С другой стороны, Алан допустил, чтобы ему стало плохо. А Мэй его, Ника, выбрала.
Было тепло, вокруг все смешалось — белизна, золото, невозможный розовый цвет, складки-черточки простыней. Ник начал выпадать из происходящего, терять сознание. Мэй мягко отстранила его, и он свалился на подушки, закрыв глаза рукой.
— Только не подумай чего дурного, — пробормотал он. — В обычных условиях я бы своего не упустил, клянусь.
— Вообще-то я хотела предложить послушать музыку, — сказала Мэй, храбро притворяясь, что дышит ровно.
Ее голос до сих пор предательски дрожал. Она вставила один наушник ему в ухо, другой — как будто себе, и откинулась на подушки. Волны мягко покачивали их вперед-назад, и Ник мог бы успокоиться под их плеск, если бы не чувствовал себя так паршиво. Он лежал, стараясь не провалиться в обморок, а из наушников лилась музыка, вызывая в памяти барабанные ритмы Ярмарки.
— А что, вполне ничего.
— Может, сходим на них как-нибудь, — шепотом предложила Мэй.
— Может, — отозвался Ник.
Мэй лежала рядом, слегка продавливая матрац, и Ника качнуло в ее сторону — не столько из-за перевеса, сколько от стремления оказаться рядом. Солнце расцветило темноту его закрытых век пыльными золотыми штрихами, ритм музыки стучал в такт биению сердца. Мэй спрятала ступню ему под ноги, и, теряя сознание, Ник почувствовал, как она поправляет прядь волос у него на лбу. Бессмысленный, но милый жест, как ее музыка.
Последнее, о чем он подумал, — можно ли это считать предложением встречаться?