Глава Двадцать Вторая

Трое, любимых мною

Кэми проснулась на заре их последнего дня вместе с боем колоколов Элинор, слаженно распевавших об опасности. Небо было пасмурным, как и на протяжении двух дней со смерти Ржавого, и блестело жемчужной серостью.

Неожиданно для себя, ей удалось немного поспать.

Кэми, Джаред и Эш должны были провести церемонию в день весеннего равноденствия. По словам Элинор, она могла убить двоих из них.

И вот день весеннего равноденствия настал. Вот так просто.

Кэми вспомнила ясность глаз Ржавого, спокойствие его голоса, уверенность рук. Ей хотелось попрощаться с ним, как он попрощался с ней.

Анджела не дала сказать ей ни слова. Анджела просто обняла ее, неистово и крепко. Кэми прижалась сомкнутыми губами к плечу Анджелы. Как бы ей хотелось, чтобы Анджела не размыкала объятий, но, в конце концов, им пришлось отпустить друг друга.

Холли обняла ее следующей. Ее руки были теплыми и обволакивающими.

— Пригляди за Анджелой, — сказала Кэми ей на ухо. — И… спасибо тебе.

Холли улыбнулась. Ее глаза блестели от слез, но улыбка была как всегда светлой.

— За что?

— За то, что дружишь со мной, — сказала Кэми. — Ни больше, ни меньше. И у тебя это потрясающе получается.

Она отстранилась от Холли и увидела, как та повернулась к Джареду и душевно обняла его, услышав при этом замечание Анджелы:

— Я ограничусь простым дружеским кивком, — произнесла та, растягивая слова, обратившись к Эшу.

Папа стоял между Томо и Теном. Она остановилась и обняла Томо, который выглядел рассеянным, но с готовностью обнял ее в ответ.

— Удачи, — сказал он, часто моргая. Кэми пришло на ум, что он все еще ждет возвращения Ржавого. Она проглотила комок, вставший в горле, при мысли, что он точно так же будет ждать и ее возвращения.

— Спасибо, малыш, — сказала она.

Папа наклонился и смахнул с ее щеки слезу, о которой она даже не подозревала. Все, что он хотел сказать, было написано у него на лице. Чтобы она этого не делала, для этого наверняка есть другой способ.

— Я так тебя люблю, — сказал он. — И ни за что не отпустил бы, если бы безоговорочно не доверял тебе.

— А я не смогла бы уйти, если бы ты мне не доверял, — сказала Кэми.

Когда она попыталась обнять Тена, он не дался. Она хотела сказать, что вернется, но не хотела, чтобы он запомнил ее последние слова, потому что они были бы ложью. Она поцеловала его в щеку, хотя он и отвернулся, а потом выпрямилась и зашагала прочь. Времени было мало.

Кэми зашагала через поле к лесу, парни Линберны шли по обе стороны от нее. Она услышала топот маленьких ножек у себя за спиной. Они бежали отчаянно быстро, словно знали, что она не остановится ради них.

Но она остановилась. Кэми развернулась, рухнула на колени в высокую луговую траву, и Тен влетел в ее объятия. Он зарылся лицом в шею сестры, прижавшись очками к ее подбородку.

— Прости, — прошептал он.

— Тебе не за что просить прощения, — прошептала она в ответ. — Совершенно не за что.

Это была мелочь, славное маленькое благословение перед неизбежным. Кэми не могла думать о смерти, словно все уже было сделано. Она не могла думать о смерти, пока город не будет спасен.

Холли знала, что Кэми с парнями нужно было сыграть свою часть пьесы, а им — свою. Им пришлось оставить братьев Кэми в «Наводнении», Джону с Анджелой нужно было уехать. Холли точно знала, что требуется сделать.

В этот последний день могли явиться чародеи. Роб мог пожелать насладиться своим триумфом, а торжествующий Роб — это новые жертвы. Они не должны были этого допустить. Им придется их сдержать. Но чародеи стали не только сильнее, но и быстрее, чем были.

Холли все это понимала. И в их загоне было слишком много лошадей.

— А это вроде бы идея, — сказала Энджи.

Джон Глэсс перемахнул через забор и теперь приближался к лошади, выбранной каким-то странным методом «язнаюлошадей», или, исходя из силы блеска их лоснящихся шкур. Энджи обратила внимание, что Холли старательно держалась подальше от животных, поставив ногу на нижнюю перекладину забора.

Анджела недоуменно посмотрела на Холли:

— А я думала, ты фермерская девчонка.

Ее отец не держал на ферме лошадей. Конечно, Холли слышала разговоры о них, что за лошадь, какой масти, выносливая ли, вспыльчивая, энергичная. Но это были всего лишь разговоры. Холли кормила кур, доила коров, собирала шерсть. Что корова, что овца — животные спокойного нрава. Их не нужно было объезжать. До сего мгновения Холли не осознавала, насколько же она привязана к коровкам да овечкам.

— Я фермерская девчонка, — ответила Холли. — Лошадей перестали использовать на фермах, как только плуги и обозы заменили новомодными штуковинами под названием «автомобили» и «тракторы». И я не брала ни одного урока верховой езды.

Холли заметила, что на лице Энджи мелькнула тень неловкости и беспокойства. У Энджи редко появлялось такое выражение лица, потому что чаще всего она была невнимательна к чужим чувствам и не собиралась быть таковой. Холли замечала, что Энджи в этом мире волнует судьба только троих людей, и одного из этих троих уже не стало. Она так сильно любила Энджи еще и за то, что ей были не безразличны ее чувств, посреди всего этого хаоса, невзирая на то, что ей самой пришлось пережить.

— Ну-у-у, — сказала Энджи, помолчав, — если хочешь, я научу тебя как-нибудь, когда все закончится. И тебе не нужно садиться на лошадь сегодня. Поэтому нет никаких причин чего-либо опасаться. Не бойся.

Анджела не улыбнулась ей. Она вообще улыбалась нечасто. Сейчас ее лицо выглядело суровым и каким-то застывшим. Она казалась старше, и еще менее открытой счастью и надежде, но по-прежнему прекрасной. В ней был дух воина, человека, прошедшего сквозь огонь, и огонь, больше не смел ее тронуть. Для Энджи, наверное, не представляло труда не бояться. Казалось, ей вообще не был ведом страх.

— Подожди, — сказала Холли. — Подожди. Извини, но мне нужно кое-что тебе сказать.

Энджи замерла.

Холли стало дурно, точно так же, как когда она была ребенком и отчаянно боялась идти в школу. Поэтому она убедила себя, что ужасно больна и не могла побороть боль. Ей пришлось вырывать из себя слова, потому что откладывать больше было нельзя, скорее всего, это был ее последний шанс.

— Знаю, ты считаешь, что я просто сочувствую тебе, но это далеко не все, — сказала Холли. Она увидела, как Анджела вздрогнула, но Холли не остановилась: — Когда мы только познакомились, я подумала, что ты такая классная, и я хочу проводить с тобой все время, и я не понимала, что это означало. Мне потребовалось много времени, чтобы понять тебя, а как только у меня это получилось, я не знала, что же мне делать. Я знаю, что предложение «давай-я-тебя-помассирую» было странным и, наверное, даже противным. Я не знаю, как к этому подойти, ну когда ты с девушкой, или когда чувствуешь важность отношений. Я знаю, что делаю все неправильно, и мне жаль. И я прекрасно понимаю, что это может разрушить малейший шанс для нас быть вместе. Мне бы хотелось сделать все, что в моих силах ради этого. Хотя, может, уже слишком много всего случилось, чтобы это вообще было возможно, но я хочу, хотя бы раз, рассказать тебе всю правду о себе, и о том, что ты значишь для меня. Я наделала столько ошибок и наговорила столько всего дурацкого и обидного, но я хочу, чтобы ты знала, что я имела в виду. Я хочу, чтобы ты знала, все, что я сделала за последнее время — это из желания быть с тобой.

— Ты серьезно? — Спросила Анджела. — Н-не шутишь?

Ее голос дрогнул, и Холли замерла, пораженная болезненным ощущением надежды и страха.

— Я говорю правду, — сказала она. — В отличие от вас с Кэми, я не всегда знаю, что сказать. Я не знаю, как еще донести до тебя, что я не шучу, но если у меня получилось и ты готова… можно подумать, как доказать тебе серьезность моих намерений. Я могла бы применить разные способы, пока ты окончательно не поверишь. То есть, если ты хочешь это слышать.

— Хочу, — ответила Энджи, и тут ее словно прорвало. Слова посыпались, как из рога изобилия. — Хочу, хочу, хочу.

Холли никогда не видела, чтобы Анджела на что-либо так реагировала.

— Да?! — спросила Холли. Она услышала, как робко и взволнованно прозвучал ее собственный голос. Ей было немного неловко, но она говорила о своих истинных чувствах и хотела, чтобы Энджи о них знала.

Она поставила и вторую ногу на перекладину забора, и стала чуточку выше Энджи. Она вспомнила, как Энджи склонилась как-то, и как Холли резко отстранилась, как легко было оттолкнуть ее в момент шока. Да и теперь ничего не получалось легко и просто, но это было так мило.

Было странно пробовать на вкус чужую помаду. Помада Анджелы была слегка сухой, с оттенком темного шоколада, вперемешку со вкусом жвачки и блеском для губ Холли. Энджи никогда не целовали прежде, что Холли было известно, но теперь она это узнала по-настоящему, благодаря едва уловимой нерешительности, которую Энджи скрывала бы вечно, если бы могла, и руки ее были словно парящими бабочками, не смевшими приземлиться на волосы Холли. И Холли удивилась накрывшей ее волне защищенности и удовлетворения: она уже целовалась прежде, и целовалась много, но ни один поцелуй не был похож на этот. Она завела руки за изящную спину Анджелы и обняла ее за тонкую талию, и привлекла ее к себе так близко, что их бедра прижались друг к другу. Их поцелуй стал глубже. Энджи всегда быстро училась. Их поцелуй превращался в нечто, меняющее мир, согревающее воздух, замедляющее время. Солнце переливалось за закрытыми веками Холли, и над их головами ветер листьями нашептывал обещания.

— Анджела, ты собираешься выбирать себе лошадь… Ой, — сказал Джон Глэсс.

Холли перевела на него испуганный взгляд. Ее пальцы крепко сомкнулись на руке Энджи. Она не хотела с ней разлучаться.

Какое-то мгновение она видела фигуру Джона расплывчато, из-за облака паники, затуманившего обзор.

— Ну, должен признать, как по мне, это огромное облегчение, — сказал Джон. В его глазах плясали задорные искорки, а голос прозвучал бесконечно нежно, — а то я уж было начал думать, что никто не полюбит Анджелу, вот такую грубиянку, как она есть.

Холли хихикнула. Этот звук удивил ее, словно она икнула от счастья.

— Мистер Глэсс!

— О, я знаю, другие говорят, что она хороша, но я-то этого не вижу, — продолжал говорить Джон. — А еще она раздражительна, как верблюд при кораблекрушении. Должно быть, ты уже это заметила. Но у нее доброе сердце, и я считаю ее ворчливой и чрезмерно высокой дочерью.

Он протянул руку и коснулся, как бы между прочим, кончиков длинных волос Анджелы. На мгновение ветер закрутил несколько локонов вокруг его запястья, образовав импровизированные браслет, словно выказав ему свою нежность. Холли подумала, что это волшебство, если бы не знала, что они оба не чародеи. Это была всего лишь счастливая случайность, единение природы и любви: любви, притаившейся в едва заметном изгибе губ Анджелы и блеске глаз Джона Глэсса.

Джон развернул лошадь, управляясь с поводьями так обыденно, словно ему было не впервой.

— А он типа сексуален, для отца, — задумчиво сказала Холли и пискнула, когда Анджела ткнула ее в ребра ухоженными ноготками.

— Так значит, да?

— Да, — сказала Холли и посмотрела на Энджи сквозь ресницы. — Но это не означает… мне не хотелось бы, чтобы ты думала, будто… Я много кого считаю сексуальным, и понимаю, как это может выглядеть со стороны, но мне не нужно никого, кроме тебя.

— Да я ничего такого и не думаю. Это никак не выглядит со стороны. Впрочем, я тоже сексуальна, но мне пришлось довольно долго прождать, прежде чем найти того, кто понял, что я самый сексуальный человек во вселенной. Потому что, если я кого и встречала, считавшего, что это так, то выходило, будто я оказываю на него непомерное давление. — Ее голос смягчился, стал радостнее, словно солнышко удостоило своим вниманием воду, рассыпав по ней солнечных зайчиков, оживив до того холодное и неприступное нечто. — И я верю тебе. Я верю всему, что ты говоришь.

Холли склонилась и сумела украсть еще один поцелуй, пока Анджела не перелезла через забор и не пошла к топтавшейся на месте лошади, чья шкура отливала золотом в солнечном свете. Стоило Анджеле подойти к животному и положить руку на его изогнутую шею, как оно успокоилось.

Она взлетела на бесседлую спину лошади, легко и просто, словно семечко одуванчика, подхваченное ветерком, и последовала за Джоном, который уже открыл ворота и припустил свою лошадь вперед. Вскоре за светлой лошадью последовала темная, через поля, перепрыгивая ручьи и изгороди, настолько быстро, что казалось, будто они летели в сторону города.

— Остались только мы с тобой, девочка, — прошептала Холли своему байку и рванула вперед. Она все еще боялась, боялась умереть или навредить кому-нибудь, но солнышко в небе светило ярко, и она сказала все, что хотела сказать, набралась храбрости и оказалось, что она любима. Она была готова, как никогда.

Они ступали по лесу очень мягко. Даже звон колоколов, казалось, заглушала листва, делая звук таким же мягким, как их шаги.

Лужи Слез лежали двумя серебряными монетами у них под ногами.

Эш был бледен. Кэми чувствовала его страх, так отличающийся от ее собственного. Эш запутался в панике, неуверенности в себе, отчаянном страхе, что подведет их всех.

«Я не переживаю», — сказала Кэми.

«Я уже подводил тебя».

«Ты изменился, — сказала Кэми. — Я знаю это лучше, чем кто-либо. Я знаю, что ты не повторишь прежних ошибок».

Она чувствовала, как его любовь струится сквозь нее. Она чувствовала его веру, как когда-то чувствовала веру Джареда в нее, и это помогло ей поверить в себя.

— Я хочу войти в зловещее озеро, — сказал Джаред. И они переглянулись с Эшем.

Лиллиан сказала, что озеро слева было глубже и холоднее.

— Да я тебя умоляю, — сказал Эш. — Ни за что. Это мы с Кэми связаны…

— Но это я в прошлый раз погружался в озера.

— И прошло все просто отлично, — съязвил Эш.

— У нас нет времени на спор! — крикнула Кэми.

Она представила, как ее братья укрылись в «Наводнении» с первым боем колоколов, от которого задребезжали окна.

— Брось, — сказал Джаред. — Уступи. Я старший брат или нет?

— Или нет, — ответил Эш, выдавив слабое подражание своей фирменной солнечной улыбке. — Вообще-то, я думаю о тебе, как о младшеньком.

Эш перевел взгляд на Кэми. Его волосы слабо, но все еще блестели в почти не проникающем в лес солнечном свете. Кэми вспомнила, когда впервые увидела его, в штаб-квартире ее школьной газеты, когда они все были еще в целости и сохранности, и думали, что так будет вечно. Тогда она считала безопасность чем-то незыблемым. Все, что ей было тогда известно о нем: он был красив, он хотел делать красивые снимки, и красивее всего он был, когда улыбался ей. А первым негативным моментом стала новость, что Эшу очень не нравится юноша, приходящийся ему кузеном.

«Ты пропустишь его первым, — сказал Эш. — Пообещай мне».

Кэми ответила: «Обещаю».

Эш шагнул в озеро, потом сделал еще шаг, и следующий. Он медлил, вздрагивая от холода, делая себе этой нерешительностью только хуже, но Кэми все равно считала его смельчаком, раз он, несмотря на страх, решился на подобное. Она чувствовала, как ему холодно и страшно.

Но он даже не думал повернуть назад.

Вскоре все, что могла видеть Кэми — это была его позолоченная голова в серой воде, сияющая как шлем. А сам он походил на рыцаря, являющегося из озера вместо меча.

Он исчез.

Кэми посмотрела на Джареда. Он уже сидел на краю зловещего озера, опустив запястье одной руки в воду.

— Знаю, времени в обрез, — сказал он. — Но я хотел сначала кое-что сказать.

Кэми прошла и села напротив него, на противоположной стороне озера, на осыпающемся краю земли. Между ними был мерцающий круг воды. Но она все еще чувствовала страх Эша, пока он погружался глубже.

Между ними всегда что-то было.

— Всю мою жизнь мне только и хотелось, чтобы ты оказалась настоящей. А потом я приехал сюда и узнал, что так оно и было. В первый же день я узнал, что ты была настоящей. В тот момент, когда я увидел твое лицо и услышал твой голос, сбылось все, о чем я мечтал. Все остальное — щедрый подарок, я и подумать не смел, что заслуживаю его. Подарок, о котором я даже не мог просить тебя. Научиться узнавать тебя настоящую, быть с тобой каждый день… Я хочу, чтобы ты знала — я никогда не думал, что могу быть так счастлив. Быть с тобой — это единственное определение счастья для меня.

Она безмолвно кивнула. Она понимала, о чем он: что если он погибнет, то хотел бы, чтобы она запомнила, как он был счастлив.

— Я хочу, чтобы ты знала еще кое о чем. Я бы умер ради этого, но у меня есть ради чего жить: Эш, тетя Лиллиан, Марта Райт, мой дом, мой город. Я постараюсь выжить.

Он смотрел в лицо наихудшему из своих ночных кошмаров. И он не торопился, чтобы сделать ей подарок, чтобы спуститься во тьму. Из-за туч выглянул солнечный свет и проник сквозь решето листвы. Это было очень похоже на мелкий дождь, который падал искорками света, а не воды. Она всегда думала о нем — он всегда думал о себе — как о ком-то, стоящем в тени, но теперь, у черты, очутился в обрамлении сотни точек света.

— Я хочу, чтобы ты кое-что знал, — сказала Кэми. — Я не люблю Эша.

— Нет? — спросил Джаред и улыбнулся своей привычной, кривой, ироничной улыбкой. — А я — да.

— Ты сказал, что смерть означает, что люди как бы меняются, переходят в иное состояние, но не уходят навсегда, — сказала Кэми. — Есть нечто, что я не хочу менять. Ты всегда будешь для меня самым любимым человеком из всех людей на белом свете.

Джаред посмотрел на нее. Он выпрямился, и Кэми подумала, что он подойдет к ней, но он этого не сделал. Даже сейчас. Он нырнул в озеро, его тело выгнулось длинной, сильной дугой, разрезало воздух и погрузилось в воду. Поверхность воды изменила цвет с серого на зеленый, а там, где он нырнул, разошлась золотыми кольцами. Теперь она их обоих потеряла из виду.

Лиллиан накануне отвела Кэми в сторонку и рассказала все, что знала о церемонии.

— Они опускаются в озера, так глубоко, насколько могут, а потом еще глубже, — сказала тогда Лиллиан. — Их наполняет сила. Ты заходишь в каждое озеро, предъявляя права на них. Тебе придется призвать каждое озеро. Ты должна будешь призвать их обоих. Ты должна будешь призвать их из озерных глубин.

 

Глава Двадцать Третья

Источник всего

Звон колоколов не умолкал, удар за ударом, сотрясающие мир. По улицам текла вода, словно прошел сильный дождь, но никакого дождя и в помине не было.

Лиллиан была права. Роб не смог устоять перед искушением, чтобы не спуститься из Ауримера на улицы города.

Но по улицам Разочарованного Дола прогуливались не только чародеи Роба. Холли заметила и простых горожан, видимо уставших прятаться по домам. Она заметила женщину со смятой бумажкой в кулаке. Статья Кэми, подумала она, и испытала прилив гордости, как это было утром, когда Кэми направилась в сторону леса. Горожане осторожно ступали по брусчатке, неуверенно поглядывая по сторонам. Больше они ничего не делали, но хотя бы вышли.

Казалось, другие чародеи были смущены появлением горожан, словно они собирались пройтись победным маршем по пустым улицам. Роб поглядывал на них, посмеивался и тыкал в них пальцем. Потом он вытянул руку открытой ладонью в сторону мальчика, идущего рядом с мамой, и отшвырнул его к стене. Мальчик упал на руки и колени в воду. Холли узнала его: это был Радж Сингх.

Другие чародеи начали смеяться. Но не все из них.

— Оставь его, — сказала Лиллиан.

Роб удивленно перевел взгляд на Лиллиан. Эта ситуация его определенно забавляла.

— Да это ж ерунда.

— Ничуть, — коротко заметила Лиллиан. Она грубо оттолкнула мужа в сторону и шагнула к ребенку. Она протянула ему руку. — Возьми меня за руку, — сказала она, а когда он поднял на нее взгляд, добавила: — Смелей, я не позволю никому обидеть тебя.

— Разве? — спросил Роб. В его голосе очень хорошо было слышно намерение.

Лиллиан замахнулась на него, ее волосы разметались у нее по плечам, подобно серебряному плащу.

— Именно так. Неужели ты мог подумать, что я останусь сторонним наблюдателем. А если так подумал, значит, ты меня совсем не знаешь, тогда что говорить о твоей любви?

Она повернулась обратно к Раджу.

— Бери меня за руку, — повторила она.

Радж с мгновение сомневался, но потом схватил руку Лиллиан. Лиллиан подняла его на ноги и повела через улицу к матери.

— Кто не со мной, тот против меня, — сказал Роб.

По мере того, как его голос повышался, усиливался и ветер.

Раздался звук, похожий на гром, и по золотой брусчатке разлилось еще больше воды.

— Спасибо, — сказала миссис Сингх. Она посмотрела на Лиллиан и не взглянула в сторону Роба, как и не выказала каких-либо опасений.

— Уходите немедленно, — сказала спокойно Лиллиан миссис Сингх и ее сыну. И те зашагали домой, и весь их путь до дома оставался сухим.

Вода хлынула в сторону Лиллиан, поднявшись выше, чем была, словно волна из какого-то странного моря. Лиллиан стояла прямо, как волнорез, погрузившийся в пучину. Холли затаила дыхание, понимая, что Лиллиан не остановить эту волну. Она попыталась собрать достаточно магии, чтобы спасти Лиллиан, но понимала, что бы она ни предприняла, — это будет соломинка, вставшая на пути урагана.

Неожиданно через низкую стену кладбища перепрыгнул черный конь, выскочил на площадь и проскакал вверх по Главной Улице. Джон Глэсс схватил Лиллиан, втащил ее в седло и поскакал прочь от бушующих волн в сторону дома Сингхов.

Все больше и больше людей выходило на улицу или выглядывало из своих окон. Группка чародеев Роба поглядывала на горожан с опаской.

— Ну что ж, — сказал Роб. — Давайте бросим их на произвол судьбы и вернемся в Ауример.

Он повернулся, и Холли посмотрела в том же направлении.

— Ты так считаешь? — раздался голос Анджелы, восседавшей на золотом жеребце. Она перекрыла дорогу к Ауримеру. В руках девушка держала цепь: цепь, которой Роб однажды связал ее. Она лучезарно улыбалась им.

Звон колоколов напоминал ожесточенную схватку двух великанов на мечах, предвещавшую неизбежность гибели богов. Холли видела, как Джон развернул лошадь и вернулся к Анджеле, чтобы присоединиться к битве. Она видела, как из «Наводнения» вышла Марта Райт.

Холли не могла оставаться в стороне. Она нашептала своему байку ожить и почувствовала, что его колеса проворачиваются в воде, и почти уже подумала, что ничего не получится, пока не вспомнила о магии, которой обладала. Она позволила страстному желанию вырваться из своего пристанища, чтобы помочь друзьям, пробежать по ее пальцам и привести байк в движение.

Кэми сделала глубокий вдох и прыгнула в озеро вслед за Джаредом. Это было зловещее озеро, самое холодное, самое глубокое. И она знала, неважно, как много воздуха она сумела набрать в легкие, его все равно будет недостаточно, но она должна была попробовать.

Вода оказалась холодной, холоднее, чем ожидалось, но это был не тот мрачный зимний холод, который она когда-то чувствовала. Прошедший год ее пощадил. С этим она могла справиться.

Она сделала глоток воды. Это мог быть воздух, сказала она себе. Колдовство происходит из стихий: она была источником. Каждая стихия может питать ее, если она того пожелает.

Но нет, она и правда глотнула воды, но при этом осталась жива. Она открыла глаза, и все, что она увидела, было в зеленых и золотых тонах: ложе озера под ней, которого едва касались ее ступни… но Джареда нигде не было видно.

Она знала, что он был там. Она знала, знала.

Она протянула руки в неизвестное. Она не падала. Она ныряла за сокровищами, чтобы достать то, что принадлежало ей. Она решила действовать стремительно и собиралась достичь своей цели.

Она знала Джареда лучше кого бы то ни было. Внешне и внутренне.

Она закрыла глаза еще раз и снова протянула руку, не судорожно, но спокойно и уверенно. Рука прошла сквозь толщу воды и дотронулась до его лица. Она пробежала пальцами по остро очерченной линии его скулы, изгибу челюсти, едва уловимой шершавости его шрама, разглаженного водой. Она чувствовала, будто могла бы создать его заново. Кэми верила, что ей это по силам, ведь она так хорошо его знала. Она чувствовала завитки его волос под своими пальцами. Она почувствовала, как он протянул руку и взял ее за руку. Она могла довериться себе, ее душа всегда его знала. Она могла довериться ему — он всегда дотянется до нее.

Когда она открыла глаза, на мгновение показалось, как будто она была в одном озере, а он в другом, или как будто один из них был в Зазеркалье и в реальном мире, как если бы они были друг против друга на большом расстоянии. Но вода двигалась иначе, нежели воздух: вода может приблизить двух людей друг к другу. Джаред открыл глаза, и одними губами произнес ее имя.

Их руки встретились, и место соприкосновения их ладоней озарилось ослепляющим золотым светом.

Они выросли на озерной глади, подобно двум пузырям воздуха, примчавшимся к поверхности, и вышли из воды, мокрые и задыхающиеся. Солнце искрилось в каждой капле, упавшей с их одежды и волос. У Кэми перехватило дыхание от открывшегося перед ней великолепия, и она не могла перестать восхищаться. Но она должна была предъявить права на них обоих. Ей необходим был еще и Эш.

Джаред не отпустил ее руку.

«И вот ты вновь, наконец-то, есть у меня, — сказал он, и она почувствовала, как ее сердце забилось в унисон с его, в согласии, став, наконец-то, его эхом. — Думала, я вот так отпущу тебя?»

И тогда они вновь прыгнули, прыгнули вместе, в зеленую и золотую поверхность воды. Глубины озера переливались тенями и танцующими огоньками. Она не знала Эша так же хорошо, как Джареда, чтобы воссоздать его образ из воздуха или воды, но она могла чувствовать его. Она могла его чувствовать сильнее, чем когда-либо, с большей силой, чем когда-либо у нее была.

Она чувствовала одиночество и неуверенность Эша. Она почувствовала его угасающую надежду.

«Мы здесь, — сказала она ему. — Мы идем за тобой».

Ответа не последовало. Она не почувствовала даже слабого всплеска, напоминающего отклик. Она даже не поняла — услышал ли он ее, но почувствовала, как Джаред также попытался дотянуться до Эша.

Она протягивала руки в его поисках и обнаруживала их пустыми, снова и снова, и снова. Она пыталась плыть в направлении мыслей Эша, стараясь следовать маршруту Джареда. Она не знала, получится ли у нее дотянуться до Эша без Джареда, но получилось. Кончики пальцев коснулись его свободно плавающих золотых волос. Они с Джаредом вытянули руки и притянули его к себе.

Он был у них обоих. Она была связана с Джаредом и Эшем. Джаред был связан с Эшем. Круг замкнулся.

И они узнали, как погибли Энн Линберн и Мэтью Купер.

Сила была подобна воде, подобна тьме, а еще огню и всему прочему одновременно, подавляющая и пожирающая ее, старающаяся сначала подчинить ее себе, а затем уничтожить.

Она чувствовала, чем это было для Эша, чувствовала, насколько подавленным он был, и чувствовала, как это ощущение вымывалось из него, как сверкающие песчинки вымываются морской волной. Через нее прошла волна силы. Она была источником. Она была посредником, она была родником. Она ощущала, как забвение идет за ней, и за Эшем.

Сила могла сжечь ее, спасти город, но уничтожить ее. Она видела приближение тьмы и света, возжелавших снести хрупкие границы, сделать ее тем, кем она была.

Единственное, что ее очень беспокоило — это знание, что границы и барьеры, которые помогали сдерживать себя, только казались хрупкими, но были сильны. Она уже подвергалась подобной проверке, и понимала, что ей нельзя быть изолированной, чтобы быть собой.

За исключением того, что теперь она чувствовала и Джареда.

Она привыкла быть частью чего-то, но все еще знала, кто она — как и он.

Джаред был здесь, способный формировать ее из любой стихии. Она чувствовала его веру в нее, он проносил ее через волну энергии, когда она не могла идти сама. Она, может, и чувствовала себя растерявшейся, но не он. Он не считал, что она растерялась. Она просто не могла быть таковой, когда он настолько хорошо ее знал.

Они готовились к этому моменту всю свою жизнь.

Они изо всех сил устремились вверх, сквозь силу и страх, невзирая на утопление и тьму, огонь и свет, пока не всплыли. Пока им не удалось выбраться из Луж Слез, на свет и воздух Разочарованного Дола.

Пока Кэми, Джаред и Эш не оказались на берегу озера. Эш лежал на берегу. Судя по выражению лица Эша, он все еще блуждал в грезах. Его золотистые волосы переплелись с зеленью травы. Кэми понимала, что должна бы сильнее беспокоиться, но она чувствовала крепкую жилку его жизни, пульсирующую вновь. Она чувствовала жизнь во всем.

«Я разбужу его, — сказал Джаред. — Я его не отпущу».

Кэми поднялась и ноги задрожали под ее весом, как у новорожденного олененка. Она почувствовала легкое подрагивание под кончиками пальцев, словно могла играть на лучах солнца, как на струнах арфы. Она ощущала все только что родившееся и древность. Она знала все тайны леса и ждала, когда же ей поведают великую правду.

Она посмотрела на Джареда и увидела себя, такую, какой она нравилась себе больше всего — отражением в его глазах. Они остановились на мгновение, увлеченные друг другом, ее рука на его плече. Белый материал его рубашки промок насквозь, но кожа под льнущей к ней тканью излучала тепло. Она сгребла в кулак его мокрый рукав, притянула Джареда к себе и поцеловала его разомкнутые губы, ощутив весну и солнце, и волшебство, потоком пронесшееся между ними. Ей хотелось большего, но перед ними стояла цель. И ее нужно было достичь.

Она отпустила его рубашку, но сохранила в душе его тепло, когда зашагала через лес. Цветы расступались перед ней, флуоресцирующий свет танцевал в деревьях. С каждым ее шагом лес пробуждался; листья пели в унисон ее дыханию. Мелькнули яркий перламутр и слоновая кость: Кэми готова была поклясться, что увидела единорога.

Кэми улыбнулась и вышла на дорогу. Она ждала мотоцикл, урчание которого уже раздавалось в переулке.

— Помнишь, ты мне как-то сказала, что у тебя тоже был воображаемый друг? — спросила Кэми.

— Ага, — ответила Холл.

— По-моему, я видела принцессу Зельду, — сказала Кэми.

— Думаешь, ты видела принцессу Зельду? — спросила Холли, а затем рассмеялась. В ее смехе не было никакой насмешки. Кэми рассмеялась в ответ, и ее смех был полон неподдельной радости. — Тебя подвезти? Правда, боюсь, для принцессы Зельды места нет.

Кэми взобралась на байк позади Холли и тот, взревев, ожил. Она раскинула руки — перед ней лежал весь мир.

Джаред ощущал ликование Кэми, струившееся по нему. Он чувствовал ее и знал, что девушка с Холли, знал, что она огибает Разочарованный Дол, впитывая каждую каплю магии, что в нем имелась, дабы сделать ее своей.

И он знал, где его место во всем этом — он знал, кого он должен был спасти. Он заставил себя сосредоточиться на собственном теле, своем собственном окружении.

Он чувствовал Эша так же, как тот чувствовал только Кэми, и никого, кроме нее. Он ощущал его мысли в равной степени с чувствами. Он понял, что из себя представляет его душа. Он знал, что каждая душа соткана из неведомого материала, сияющего сотнями разных цветов.

Он сидел на земле, все еще держа ноги в холодной воде, увязнув одной рукой в мягкой весенней траве, положив другую на грудь брата, где билось его сердце.

«Вернись, — сказал он. — Ну же, вернись домой».

Домой. Не в Ауример, но к нему и тете Лиллиан. Джаред думал об Эше, который всегда тянулся к нему, несмотря на то, что всякий раз брат гнал его от себя. Самым лучшим в Эше было то, что он никогда не был завистником.

Глаза Эша распахнулись. Они были сейчас того же цвета, что и безоблачное небо.

— Нам нужно туда добраться, — сказал Эш. — Мы опоздаем.

— Ну же, — сказал Джаред. — Тетя Лиллиан уже там. Эмбер и Росс тоже. Мы Линберны или нет? Только не говори мне, что мы ничего не можем сделать. Давай пропустим «нужно добраться», давай будем уже там.

Он так и не отпустил руку Эша, когда они подняли себя из мягкой травы и спокойных вод, чтобы переместиться в центр города, оказавшись на Главной улице Разочарованного Дола.

Джаред посмотрел на шокированное лицо своего отца и в это же мгновение понял, что им нужно сделать — он увидел, как отец поднял руку, чтобы ударить его. Джаред почувствовал, как натянулся его шрам, когда его губы искривились в улыбке, но только улыбнулся шире.

— Не смей его трогать!

Марта Райт замерла в бурлящей воде и обломках, склонилась и подобрала один из булыжников, зажав его в кулаке. Женщина завела руку назад и бросила его что было сил.

Люди Разочарованного Дола наблюдали за тем, как властитель Ауримера отпрянул. По лицу мужчины ручейками стекала кровь.

Джаред опустил руку Эша и спешно пересек улицу, чтобы встать перед Мартой, сосредоточив в обеих ладонях всю свою силу. Которая стремилась к нему прямо из воздуха.

— Не смей к ней прикасаться, — сказал он.

Анджела кружила вокруг Рут Шерман, раскручивая цепь у себя над головой. Джаред видел тетю Лиллиан с отцом Кэми. Ее руки были полны света, и этот свет изливался на всех, кто находился в поле ее зрения. Он защищал, осенял. Она отдавала его, не оставляя себе ничего, чтобы защититься. Люди поворачивались лицами к свету, они поворачивались к ней.

А потом группу чародеев Роба внезапно охватила тревога.

— Ты убил моего брата? — неожиданно спросил Хью Прескотт. Громко, словно эти слова уже ждали несколько дней, когда же смогут обрести свободу.

— Что? — Голос Роба был резок. Он махнул рукой, будто вопрос был всего лишь надоедливой мухой. — Почему тебе приспичило спрашивать об этом прямо сейчас? Это было двадцать лет назад!

— Это его рук дело, — выкрикнул Джаред. — Он убил его. Я его видел. Он был замурован в Ауримере и пролежал там мертвым в течение двадцати лет. Если дать Робу сейчас волю, то он погубит весь город.

Роб обернулся к Джареду. Он был в ярости, но у него не было никакой возможности даже поднять руку. Потому что отец Холли, словно раненый зверь, издал громкий рев и обрушился всем телом на спину Роба.

Росс Филипс поднял руку, чтобы помочь своему лидеру, но Эмбер Грин перехватила ее и с силой опустила вниз. Элисон Прескотт побежала на помощь к мужу. И Дороти, городской библиотекарь, женщина, совсем не обладающая магией, побежала по воде, чтобы броситься на чародея, который попытался помешать Элисон Прескотт.

Сержант Кенн ударил Джареда по лицу: Джаред почувствовал, как у него лопнула губа. Рот наполнился вкусом крови. Он рассмеялся и ударил сержанта в ответ.

— Что это, народ, вы делаете, по вашему мнению? — требовательно спросила Рут Шерман. — И что вы, по вашему мнению, можете сделать?

Анджела перестала раскручивать свою цепь и врезала ею Рут Шерман по коленным чашечкам.

— Мы боремся, — сказала она. — Именно этому меня научил брат.

Это был кто-то из чародеев Роба, но не все, поднявшиеся против него. Это был кто-то из горожан, хотя и не все, высыпавшие на улицы, чтобы бороться с чародеями, не зная, что их ждет.

Это был хаос, но Джаред чувствовал, что это был хаос, светящийся надеждой, звук борьбы, приправленный перезвоном колоколов. Они все сплотились, чародеи и простые жители, виновные и невиновные. Они были разные, но объединились с внезапной решимостью, перед лицом опасности. Они не собирались сдавать свой город без боя.

Кэми с Холли понеслись к самой дальней окраине города, к полям и холмам, и разогнали облака. Везде, где бы они ни появились, оставался шлейф золота. Они прибыли в дом Роба Линберна, где были убиты его родители, в аббатство Монксхуд. Теперь этот дом казался Кэми не больше пятна на фоне пейзажа: залитый кровью, оставшейся неискупленной. Он не был частью города. Она так считала. Он не был частью дома, который она так любила.

Кэми крепко держалась за Холли, чувствуя, как ее смех отдается у нее в груди, и подняла свободную руку.

Лучи солнечного света сбежали с неба, подобно падающей звезде, и ударили по крыше приземистого темного жилища. Щели испещрили крышу зигзагами, не оставив без своего внимания и серый фасад дома. Щели расширились и впустили ветра, и дом разлетелся на осколки, как зеркало, не оставив после себя ничего, кроме пыли.

Кэми показалось, что она услышала шум, похожий на крик под водой. Может, это были жертвы Роба, жертвы всех Линбернов.

Никаких больше историй Линбернов, подумала Кэми. Теперь моя история такая же настоящая, как и их. Она больше никому не позволит сказать, что ее история менее значима, нежели чья-нибудь еще. Она хотела верить в это всем сердцем.

Джаред сказал, что Ржавый никуда не ушел, и он был куда больше прав, чем осознавал это. Кэми сразу должна была это понять.

Если Линберны могли получать силу из смерти, в равной степени, как и из жизни, то и она тоже могла. Если сила здесь имелась, то некоторая часть людей, из которой эта сила черпалась, тоже должна была остаться здесь.

Те, кого убили Линберны, не захотят им помогать. Они захотят помочь ей, спасти людей, которых любили, и защитить город, который был их домом. Если сила крылась даже в их смерти, то в их жизнях ее было куда больше. Кэми вспомнила о Ржавом и о его решении отдать свою жизнь, принести себя в жертву. И он принес эту жертву не из страха, а из желания оградить и спасти их, несмотря на то, что его никто об этом не просил. Она подумала о бабушке, прожившей в этом городе не один десяток лет, которой не выпало на долю ничего из того, что происходило сейчас. Ей вспомнились несчастные чародеи Лиллиан и доброта практически незнакомца Генри Торнтона.

Она считала, что все они ушли безвозвратно, но если все же какая-то их часть трансформировалась в магию, то эта магия не стала частью магии Роба Линберна. А значит, и эти люди еще здесь, с ними. Так же, как если и ее не станет, то она не исчезнет окончательно и бесповоротно. Теперь она и сама не понимала, почему ее когда-то пугала смерть…

К чему быть разбитой, когда можно превратиться в золото?

Они проехали вокруг Ауримера, и Кэми почувствовала, как в нее проникает медовое золото его камней, познала природное великолепие разрастающегося сада, воспоминания, хранящиеся в цвете красок и камня. Теперь не только Линберны были рассказчиками историй, но они же были их частью. Элинор Линберн опустила под воду золотые колокола, но те не сгинули навсегда. Они ждали своего часа, чтобы вовремя ожить, дабы защитить и уберечь. Элинор впитала в себя частичку каждого Линберна, кто любил этот город.

Ропот, появившийся у Кэми в ушах после обрушения аббатства Монксхуд, звучал все громче и громче, набегая радостными волнами. Она ощущала солнечный свет, обнимающий ее, подобно ласковым рукам бабушки, спешащий по своим делам ветер и перешептывающиеся листья, напоминающие смех Ржавого. Она чувствовала Эша, но больше всех и вся — Джареда.

Ее друзья находились внизу, на улицах, в поднимающихся водах. Они бились и не сдавались. Она видела, как Анджела размахивала цепью перед носом чародейки Рут.

Кэми спустилась от золотого дома к Главной улице, и она несла с собой город, подобно непобедимой армии. Никакого сожаления. Ее никто и ничто не сможет остановить. Мир внутри мира. Кэми была этим миром. Она и была той магией в долине.

И Роб Линберн стоял у нее на пути.

Он повернулся и посмотрел на нее. Как всегда высокомерно, вздернув голову. Он выглядел удивленным и обиженным, его губы раздвинулись, как будто он собирался спросить, что она там делает.

Каждый камень вопил на него. Этот город был слишком велик для него, а он этого так и не понял.

Вода прибыла, чтобы утопить его, земля, чтобы похоронить, огонь, чтобы сжечь, а воздух, чтобы развеять по ветру, унеся прочь, подальше от этого города.

Сверхновые стихии, вихри воздуха и света, были слишком сильными, чтобы можно было на них смотреть, но Кэми не отводила глаз. Она не видела многое из того, о чем ей рассказали позже: как Джаред с Анджелой преследовали сержанта Кенна и Рут, как другие чародеи в итоге бросили Роба одного. Единственное, что она видела, как Роб Линберн исчезает, растворяется, как краснота и золото вымываются из ее города.

Когда она закончила, то не смогла смотреть ни на одного из них. Кэми развернулась, в погоне за последними крупинками магии, последними яркими и головокружительными мгновениями радости и силы, которая ощущалась силой камня и гор. Ее ненависть обратилась в пыль и любовь, и так ею и осталось.

Она пошла по воде, спотыкаясь о выкорчеванные из мостовой булыжники, как если бы те были камнями на дне русла. В середине Главной улицы, в самой ее узкой части, перед выходом на городскую площадь, случился затор. Упавший дорожный знак и ствол дерева образовали там плотину, забитую листьями и ветками. Вода там пенилась и булькала.

Кэми не посмела потратить ни капли магии, поэтому попыталась сама вскарабкаться на ствол. Но неожиданно рядом оказался Джаред. Он обнял ее одной рукой за плечи, а другой за ноги, поднял и на мгновение прижал Кэми к своей груди, а потом помог ей преодолеть препятствие, вставшее у нее на пути.

Она побежала на городскую площадь, опустила теплую руку на холодную каменную мамину ладонь и затаила дыхание. Все, что она почувствовала, был камень, ее сердце стонало от боли, а кровь бурлила; у Кэми имелось все это — магия и жизнь, и все же он не могла ей помочь.

Но отчаяние никогда не было продуктивным. Она сжала материнскую руку до боли в своих ладонях. А потом почувствовала, едва-едва, и поначалу ей показалось, что может быть, это всего лишь игра воображения… но потом ощущение усилилось — мама пыталась сжать ее руки в ответ.

Она звала маму, умоляя вернуться из того зачарованного нигде, увещевая обратиться камень в плоть, вернуть ее из небытия, чтобы наконец обнять. Кэми чувствовала, что руки матери пытаются шевелиться и скользнула руками вверх, обхватила ее лицо ладонями и тогда ее безжизненные волосы обрели былой цвет каштана. Ее кожа стала румяной, ресницы затрепетали и глаза распахнулись.

Клэр сделала первый вдох, всхлипнула, и упала в объятия Кэми.

Солнце сияло в небе. Связи между ними все еще были прочны. Они были подобно драгоценным камням на цепочке. Кэми посмотрела на Эша и кивнула.

Связь разорвалась. Ощущение того, что будучи так крепко связаны, они могли быть одним целым, исчезло. Кэми обняла маму и вместе с ней опустилась на колени в воду, в самом центре их разрушенного, но спасенного города. Золото, наводнившее реку Разочарованного Дола, сверкало в солнечном свете, как сокровище, найденное на глубине и поднятое на свет.

Они выжили. Вопреки всему, они выжили.