Евреи были обречены, как только нацисты вторглись в

Польшу. Гитлер рассчитывал, что захват Польши обеспечит «жизненное пространство» для немецких поселенцев. Некоторые поляки, более «чистых кровей», были бы насильственно ассимилированы германской нацией, остальных же намечалось безжалостно использовать на подневольном труде. В

этих условиях — когда были запланированы столь радикальные цели в отношении славянского населения страны — стало очевидным, что евреям не могло быть места в разросшемся рейхе. До последних месяцев 1941 г. нацисты разрешали—

и даже усиленно поощряли — эмиграцию евреев из Германии и Австрии, но эмиграция их из Польши с самого же начала была крайне ограничена, с тем чтобы не помешать широкому потоку еврейских эмигрантов из Великой Германии в Палестину. Вначале оккупанты позволяли американским евреям посылать своим сородичам продовольственные посылки, но это объяснялось лишь тем, что Гитлеру нужно было время, чтобы освоить новую территорию и вести войну.

 

Рабочий класс не капитулирует

Не прошло и нескольких дней после германского вторжения, как польское правительство объявило Варшаву открытым городом и приказало всем годным к военной службе мужчинам отправиться на новый рубеж — на побережье реки Буг. Центральный комитет Бунда обсуждал, не будет ли для евреев лучше, если они станут до конца сражаться в

Варшаве, а не ждать, пока их семьи попадут в руки Гитлера, однако он сомневался, поддержат ли евреи его решение об оказании сопротивления врагу, да и поляки не потерпели бы, чтобы они принесли их городу гибель. Поэтому комитет решил отступить вместе с армией и выделил нескольких своих людей, которые должны были остаться в городе в качестве его представителей, а всем остальным членам партии приказал следовать за войсками на восток. Александр Эрлих разъяснил его позицию следующим образом:

«Такое решение должно показаться наивным, поскольку теперь мы знаем, что Сталин готовил вторжение в страну с востока, но мы думали, что линия фронта стабилизируется. Мы были уверены, что окажемся более полезными, держась вместе с осажденной армией, нежели оставаясь на территории, занятой немцами»  1 .

Когда члены комитета Бунда подходили к Бугу, стало известно, что приказ об эвакуации Варшавы был отменен.

Члены ГШС Мечислав Недзялковский и Зигмунт Заремба убедили военного коменданта генерала Чуму в том, что для будущего движения Сопротивления было с психологической точки зрения важно, чтобы столица Польши не пала без боя. Бунд приказал двум и;з своих руководящих деятелей,

Виктору Альтеру и Бернарду Гольдштейну, вернуться в Варшаву. Обратная дорога была безнадежно забита, и они приняли решение повернуть на юг, а затем уже оттуда попытаться снова подойти к Варшаве. Посланцы Бунда добрались до

Люблина, где разделились. Альтеру так и не удалось достичь цели, Гольдштейн же 3 октября оказался в Варшаве. К этому времени город уже пал, но только после его ожесточенной обороны регулярными войсками и рабочими батальонами, организованными ППС и Бундом.

 

Сионистское руководство разбегается

Большинство наиболее видных сионистских лидеров покинуло Варшаву, когда армия оставила город, но, в отличие от бундовцев, ни один из них не вернулся, узнав о решении отстаивать столицу. После того как Советы перешли границу, сионисты бежали в Румынию или устремились на север, в направлении Вильно, который, как они слышали, Советы передали Литве. Среди беженцев находились председатель

Польской сионистской организации Моше Снэ, тогдашний лидер польского «Бетара» Менахам Бегин и друзья последнего Натан Ялин-Мор и Исраэль Шейб (Элдар)2. Снэ уехал в

Палестину и в 1941–1946 гг. командовал «Хаганой». Бегин был в конце концов арестован русскими в Литве, и после суровых испытаний в сталинских лагерях в Сибири освобожден, когда Германия вторглась в Советский Союз. Он покинул СССР в качестве солдата польской армии Андерса и в 1942 г. прибыл в Палестину; потом он возглавил «Иргун» в поднятом в 1944 г. восстании против Великобритании. Натан

Ялин-Мор и Исраэль Шейб позднее были повышены в ранге и стали двумя из трех командиров «банды Штерна» — группировки, отколовшейся от «Иргуяа». Из всех сионистов только молодежь из «Хашомера» и «Хехалуца» послала своих организаторов обратно в польский водоворот. Остальные стали добиваться, и кое-кто действительно добился, получения палестинских сертификатов и покинул кровавую бойню в Европе.

Бросили ли они свой народ на произвол судьбы, чтобы поспешить в Палестину? В том, что касается Бегина, вопрос ясен. В 1977 г. он сообщил одному интервьюеру:

«Вместе с группой друзей мы достигли Львова в отчаянных и тщетных усилиях перейти границу и попытаться пробраться в Эретц-Исраэл, но это нам не удалось. В этот момент мы узнали, что русские собираются сделать Вильно столицей независимой Литовской республики» 3 .

Когда Бегин был в 1940 г. арестован, он намеревался продолжать путь в Палестину и не планировал возвратиться в

Польшу. В книге «Белые ночи» он писал, что заявил своим русским тюремщикам в одной из виленских тюрем:

«Я получил из Ковно пропуск для жены и для себя, а также визы на въезд в Палестину. Мы уже готовились уезжать, и только мой арест помешал мне это сделать».

Несколькими страницами дальше он добавил:

«Мы должны были вот-вот выехать… но нам пришлось уступить наши места одному другу» 4 .

Два из его самых последних биографов, также ревизионисты, Лестер Экман и Гертруда Хиршлер, рассказывали, что он был осужден своим движением за бегство, однако они утверждают, что он помышлял и о возвращении:

«Он получил из Палестины письмо, критиковавшее его за то, что он бежал из польской столицы в то время, как другие евреи остались там в беде. Как капитан «Бетара», — говорилось в письме, — он должен был покинуть тонувшее судно последним. Бегина раздирало чувство вины; его товарищам понадобились напряженные усилии, чтобы удержать его от этого импульсивного акта, который, по всей вероятности, стоил бы ему жизни»  5 .

Бегин не упоминает об этом в своих «Белых ночах», но объясняет, что «нет никаких сомнений в том, что я был бы одним из первых, кого бы казнили, если бы немцы поймали меня в Варшаве»6. Фактически ни в Варшаве, ни где-нибудь в другом месте не было организовано специального преследования как сионистов вообще, так и ревизионистов в частности. Напротив, даже в 1941 г., после вторжения в Советский Союз, немцы назначили главу литовского «Бетара»

Йозефа Глазмана инспектором еврейской полиции в виленском гетто. Бегин хотел уехать в Палестину, поскольку являлся тем человеком, который на бетаровоком конгрессе в 1938 г. громче всех требовал ее немедленного покорения.

2 марта 1982 г., в ходе прений в израильском кнессете, можно было услышать интересное послесловие к этой истории, когда Бегин проникновенно спросил: «Сколько имеется в парламенте людей, которым пришлось носить звезду Давида? Я — один из них»7. Бегин бежал от нацистов, в Литве же не было желтых звезд, когда он находился там в качестве беженца.

 

Еврейские советы

Вступив в Варшаву, немцы обнаружили там Адама Чернякова, сиониста и председателя Ассоциации еврейских ремесленников, который возглавлял в тот момент то, что еще оставалось от организации еврейской общины, и приказали зму создать Юденрат (Еврейский совет)8. В Лодзи, втором по значению городе Польши, подобное же распоряжение было дано Хаиму Румковскому, также одному из второстепенных сионистских политиков. Ни тот, ни другой вовсе не являлись ни в каком отношении полномочными представителями сионистского движения, и оба были до войны малозначащими фигурами. Не все созданные «советы» возглавлялись сионистами; во главе некоторых из них стоили ассимиляционистск-и настроенные интеллигенты или раввины, а в одном городе (Петркуве) даже бундовец. Однако на. роль членов или лидеров этих марионеточных советов было избрано больше сионистов, чем агудистов, бундовцев и коммунистов, вместе взятых. Больше всех других презирали набожных хасидов из «Агуды». Нацисты вместе с тем понимали, что бундовцы и коммунисты никогда не станут орудиями в их руках.

Заключив в 1939 г. целый ряд сделок с сионистами в Германии, а также в Австрии и Чехословакии, нацисты знали, что не натолкнутся на сколько-нибудь серьезное сопротивление в рядах сионистов.

Нехватка опытных сионистских руководителей усугублялась тем фактом, что на протяжении нескольких месяцев нацисты разрешили обладателям сертификатов уезжать из Польши в Палестину. В СО воспользовалась этой возможностью, чтобы вывести из страны побольше местных лидеров, том числе Аполинарин Хартгласа, предшественника Снэ на посту главы сионистской организации. В своем «Дневнике» Черняков рассказал, что ему был предложен один из сертификатов, но он с негодованием отказался покинуть свой пост9. В феврале 1940 г. он писал о той ярости, какую вызвал в нем человек, уезжавший из страны, и о том, что он сказал ему, когда тот пришел к нему попрощаться:

«Подлец, я никогда не забуду, как ты, мерзавец, корчил из себя руководителя масс, а сейчас бежишь вместе с другими себе подобными, бросая эти массы на произвол судьбы в таком ужасном положении» 10 .

Исраэль Гутман, научный сотрудник Израильского института Яд Вашем по проблемам геноцида, писал в этой связи:

«Верно, что некоторые из сионистских лидеров имели достаточные основания опасаться за свою личную безопасность в стране, попавшей в руки нацистов. В

то же время в отъезде этих руководящих деятелей присутствовал элемент паники, который не уравновешивался их попыткой позаботиться о какой-то замене для себя и о том, чтобы выполнявшаяся ими ранее работа продолжала выполняться кем-то другим… Те, кто оставался, по большей части являлись руководителями второго или третьего ранга, не всегда способными справляться с острыми проблемами той поры; к тому же им недоставало жизненно важных контактов с польской общественностью и ее руководством. В числе оставшихся лидеров был ряд людей, державшихся в стороне от подпольной деятельности и пытавшихся замести всякие следы своего прошлого» 11.

Некоторые ученые доказали, что не все лидеры или члены еврейских советов сотрудничали с врагом, но господствовавшая в этих советах моральная атмосфера действовала чрезвычайно разлагающе. В своих мемурах «Звезды свидетельствуют» Бернард Гольдштейн описывал Варшавский совет в первые месяцы перед созданием гетто; по его словам,

в стремлении смягчить террористические методы, использовавшиеся отрядами «вербовщиков», этот совет поставлял немцам рабочие батальоны. Для этой цели он ввел в практику систему вызова людей повестками. Предполагалось, что в батальонах должны будут по очереди работать все без исключения, но «очень скоро вся система прогнила… Богатые евреи платили большие деньги, доходившие до нескольких тысяч злотых, за то, чтобы их освобождали от принудительного труда. Еврейский совет собрал огромное количество таких взяток и вместо богачей посылал в рабочие батальоны бедняков»12.

Отнюдь не все филиалы советов были продажными. Они энергично занимались вопросами образования и социального обеспечения, но лишь немногие советы делали хоть что-то для того, чтобы породить в массах дух сопротивления. Исайя

Транк, один из лучших знатоков деятельности еврейских советов, сжато подытожил ее следующим образам:

«Я со всей ясностью сказал, что большинство еврейских советов [юденратов — Прим. ред .] относилось к сопротивлению отрицательно… В восточных районах географическая близость к партизанским базам обеспечивала возможности для спасения, и это обстоятельство до известной степени влияло на позицию еврейских советов… Там, где не было никаких возможностей спастись с помощью партизан, позиция огромного большинства еврейских советов в отношении сопротивления была абсолютно отрицательной»  13 .

В стране имелся ряд откровенных коллаборационистов вроде Авраама Ганцвайха в Варшаве. Будучи одно время лейбористским сионистом «правого» толка, он возглавлял «группу 13», названную так по местонахождению ее штабквартиры в доме № 13 по улице Лешно. Ее задачей было ловить контрабандистов, шпионить за Еврейским советом и вообще выслеживать представителей интеллигенции для передачи их в руки гестапо 54. В Вильно несомненным коллаборационистом являлся Яков Гене, ревизионист, начальник полиции гетто и фактический глава гетто. Когда нацисты услышали о существовании в гетто движения Сопротивления, Гене хитростью заманил руководителя гетто коммуниста Ицика Виттенберга в свой кабинет, и тот был арестован там литовскими полицейскими15. Представитель партии «Общих сионистов» Хаим Румковский из Лодзи управлял своим гетто в весьма своеобразном стиле: так, например, «король Хаим», как его называли его подопечные, распорядился выпустить марки со своим портретом и наклеивать их на почтовых отправлениях гетто. Не все были развращены в такой степени, — как эти люди. Черников сотрудничал с нацистами и был настроен против Сопротивления, однако во время крупномасштабной «акции» в июле 1942 г., когда немцы схватили 300 тыс. евреев, он покончил жизнь самоубийством, чтобы не продолжать сотрудничать с — ними. Даже Румковcкий настоял на том, чтобы пойти на смерть вместе со своим гетто, когда нацисты дали ему понять, что сотрудничество с ними не обеспечит «ядру» его подопечных возможность выжить. В душе эти коллаборационисты оправдывали себя за то, что делали, поскольку полагали, будто лишь малодушное сотрудничество с врагом могло помочь какой-то горстке евреев выжить. Но они заблуждались: судьбу отдельных гетто и даже отдельных советов почти в каждом случае решали либо прихоть нацистов, либо проводимая в данном регионе политика, а не проявленное узниками гетто послушание.

 

«Партии не имеют никакого права давать нам приказы»

Любое еврейское сопротивление должно рассматриваться в контексте нацистской политики в отношении поляков. Гитлер никогда не стремился заручиться услугами какого-нибудь польского квиелинговца: страна должна была управляться путем террора. С самого начала за любой акт сопротивления немцы казнили тысячи людей в порядке коллективного наказания. Члены ППС, бывшие офицеры, многие священнослужители и ученые, многие из людей, которых можно было заподозрить в чувстве солидарности с евреями, были убиты или отправлены в концлагеря. В то же время нацисты стремились втянуть польские массы в преследование евреев посредством материальных подачек, однако всегда существовали люди, которые были готовы помочь евреям. Самой крупной группировкой подобных людей являлась ППС, члены которой выкрали все без исключения образцы официальных штампов и печатей и изготовили поддельные арийские документы для некоторых своих товарищей из Бунда.

Ревизионисты поддерживали контакты с представителями польской армии. Тысячи поляков прятали евреев, рискуя наверняка расстаться с жизнью в случае их поимки.

Наиболее важным преимуществом, каким облагали немцы, было отсутствие у народа оружия, поскольку «полковники»

постоянно заботились о том, чтобы оно оставалось недосягаемым для гражданских лиц. ППС и Бунд никогда не занимались учебной подготовкой своих военизированных отрядов,

если не считать редких случаев организации стрельб, за что они сейчас и расплачивались. Фактически единственными винтовками были те, которые запрятали отступавшие войска, и сейчас они хранились у Армии Крайовой (ÀK), подчинявшейся эмигрантскому правительству, находившемуся в Лондоне.

Под давлением англичан эмигранты должны были включать в состав АК символических представителей как ППС, так и

Бунда, однако контроль над А К осуществлялся антисемит;;::i и их союзниками. Они не хотели вооружать народ из страха, что после выдворения из страны немцев рабочие и крестьяне повернут оружие против богачей; соответственно они разработали стратегическую доктрину, согласно которой время для удара по врагу должно было наступить в тот момент, когда немцы понесли бы поражение на поле боя. Они настойчиво твердили, что преждевременные действия не достигли бы цели и только заставили бы нацистов обрушить свой гнев народ. Это, естественно, означало, что помощь евреям всегда была несвоевременной. ППС, не имея собственного оружия, чувствовала себя обязанной присоединиться к АК, но ей так никогда и не удалось хорошо вооружиться, чтобы самой сколько-нибудь серьезно помочь евреям.

Те евреи, которые оказывали сопротивление польским антисемитам до войны, первыми поднялись на сопротивление нацистам. Те же, кто ничего не делал раньше, продолжал ничего не делать и теперь. Червяков настаивал на том, чтобы

Бунд выделил одного своего члена в Варшавский еврейсккл совет. Бундовцы с самого начала знали, что совет может быть только орудием в руках немцев, но сочли своим долгом согласиться на это требование, и выбор пал на Шмуля Цигельбойма. Цигельбойм был лидером партийной организации в Лодзи и бежал в Варшаву в надежде на то, что сможет продолжать там борьбу после того, как польская армия покинет город. Позднее он помог мобилизовать оставшихся в Варшаве бундовцев на борьбу бок о бок с ППС.

Цигельбойм с неохотой — согласился на составление описка людей для отправки на принудительные работы, считая, что это все же лучше, чем позволить отрядам вербовщиков произвольно хватать кого попало, но в октябре 1939 г., когда Еврейский совет получил приказ организовать гетто, он отказался продолжать подчиняться ему, заявив совету:

«Я чувствую, что не имел бы права жить, если бы… было создано гетто, а моя голова осталась бы в целости… Понимаю, что председатель обязан доложить об этом гестапо, и знаю, какие последствия это может повлечь за собой для меня лично»  16 .

Члены совета опасались, что занятая Цигельбоймом позиция дискредитировала бы их в глазах евреев, если бы они послушно выполнили приказ нацистов, и поэтому отменили свое первоначальное решение подчиниться ему. Тысячи евреев пришли к зданию их штаб-квартиры, чтобы получить дополнительную информацию, и Цигельбойм воспользовался случаем, чтобы обратиться к ним с речью. Он велел им сидеть дома и вынудить немцев захватить их силой. Нацисты приказали ему явиться на следующий день в полицию. Бунд истолковал это как смертный приговор и тайно вывез его за пределы страны; однако его поступок имел тот благоприятный результат, что приказ о создании гетто был временно отменен.

Свой последний бой Бунд дал перед самой пасхой 1940 г.

Какой-то польский хулиган напал на одного старого еврея и начал таскать его за бороду. Оказавшийся поблизости бундовец увидел это и избил поляка. Нацисты поймали бундовца и на следующий день расстреляли. Польские погромщики начали совершать налеты на еврейские кварталы, в чем немцы им отнюдь не мешал«. Они хотели продолжения таких налетов как доказательство того, что польский народ поддерживает их антиеврейскую политику. Нападения на евреев далеко превосходили все, что наровцы когда-либо творили в независимой Польше, и Бунду стало ясно, что у него нет иного выбора, как рискнуть навлечь на себя гнев нацистов, пойти на открытую борьбу. Стремясь не дать никакого предлога для дальнейших набегов в случае смерти какоголибо поляка, бундовцы не пользовались ни ножами, ни ружьями, а лишь применяли металлические кастеты и куски железных труб. В течение двух последующих дней сотни евреев и членов ППС из района Волы сражались с погромщиками до тех пор, пока польская полиция не положила конец этим уличяьгм боям. Нацисты не вмешались в события. Они делали фотоснимки, которые использовали в своей пропаганде, и решили пока не наказывать евреев за их выступление 17.

Этот эпизод ознаменовал конец руководящей роли Бунда среди польского еврейства.

По прошествии нескольких месяцев немецкой оккупации лидеры сионистских молодежных организаций «Хашомер» и

«СХехалуц», также бежавшие в Литву, послали своих представителей назад в Польшу, однако отнюдь не с целью организовать там восстание. Они усматривали свой долг в там,

чтобы страдать вместе со своим народом в час его тяжкого испытания и попытаться поддерживать его моральное состояние, показывая ему пример высокой доблести. Первые военные выступления, предпринятые какой-либо сионистской группой, исходили от группировки ветеранов ревизионистского движения «Свит» («Заря»). Она поддерживала связи с «Корпусом безопасности» (КБ), небольшим польским подразделением, в ту пору неофициально связанным с АК; еще в 1940 г.

КБ направил нескольких евреев (в там числе и ряд врачей)

в район между реками Буг и Сан, где они работали совместно с некоторыми членами АК 18. Однако ни «Свит», ни КБ

не строили никаких планов организации крупномасштабного сопротивления или бегства узников различных гетто 19.

Серьезные замыслы вооруженного еврейского сопротивления начали зарождаться только после вторжения немцев в

Советский Союз. Нацисты с самого начала перестали каким бы то ни было образом сдерживаться в своей деятельности на территории Советского Союза. «Эйнзацгруппы» (отряды специального назначения) начали систематически истреблять евреев, и к октябрю 1941 г., через четыре месяца после вторжения, в результате массовых казней свыше 250 тыс. евреев погибли в Белоруссии и в Прибалтике. К декабрю 1941 г.

первые сообщения о газовых камерах в Хелмно, на польской земле, убедили молодежные организации, Бунд, ревизионистов и коммунистов, что они должны создать несколько военизированных групп, однако основная масса оставшихся в живых лидеров главных входящих в ВСО партий либо не верила в то, что случившееся в других местах могло повториться и в Варшаве, либо была уверена, что ничего сделать было нельзя. Ицхак Цукерман, один из основателей Еврейской боевой организации (ЕБО), объединявшей силы ВСО с Бундом и коммунистами, а позднее один из ведущих историографов Варшавского восстания, заявил без обиняков: «Еврейская боевая организация восстала без участия партий и против воли партий»20. После войны были посмертно опубликованы некоторые работы Керша Берлинского, члена «левой» «Поалей Циона». Он рассказал о совещании, состоявшемся в октябре 1942 г., в котором участвовали представители его организации и молодежных групп. Предметом обсуждения был вопрос о том, должна ли ЕБО находиться только под поенным командованием или же во главе ее должен стоять военно-политический комитет, причем молодежные группы в любом случае хотели избежать господства партий.

«Товарищи из „Хашомера” и „Хехалуца” отозвались о политических партиях в резком тоне: „Партии не

имеют никакого права давать нам приказы. Они сделали кое-что лишь для молодежи, они ничего больше

не будут делать. Они станут только мешать”» 21 .

На конференции, посвященной истории еврейского движения сопротивления, состоявшейся в апреле 1968 г. в институте Яд Вашем, историки, принимавшие участие в борьбе, и те, кто все еще стремился оправдать пассивное отношение к ней, обменялись друг с другом резкими замечаниями. Исраэль Гутман бросил одному из них, д-ру Натану Эку, свое обвинение в следующих выражениях:

«Вы что, думаете, что если бы мы продолжали ждать до самого конца и действовали бы в соответствии с указаниями лидеров партии, то восстание произошло бы все равно, или же что тогда оно не имело бы никакого смысла? Я считаю, что восстания не было бы вообще, и требую, чтобы д-р Эк привел убедительное доказательство того, что в намерения партийного руководства входила когда-либо организация восстания»  22 .

Вот как видный историограф уничтожения еврейской общины Варшавы Эммануэл Рингельблум охарактеризовал психологию своего друга, члена «Хашомера» и командующего ЕБО Мордехая Аньелевича:

«Тот Мордехай, который так быстро возмужал и так стремительно поднялся до ответственнейшего поста командующего организацией боевиков, чрезвычайно сожалел теперь о том, что он и его товарищи напрасно растратили три военных года на культурно-воспитательную работу. Мы не поняли той новой стороны Гитлера, которая ныне становится очевидной, жалуется Мордехай. Мы должны были обучить молодежь пользоваться холодным и боевым оружием. Мы должны были воспитывать ее в духе отмщения величайшему врагу евреев, величайшему врагу всего человечества и величайшему врагу всех времен» 23 .

В центре дискуссии, проходившей в движении Сопротивления, стоял ключевой вопрос: где вести борьбу. Вообще говоря, за уход как можно большего числа молодежи в партизаны ратовали коммунисты, тогда как молодые сионисты призывали до конца сопротивляться в гетто. Коммунисты всегда являлись наиболее этнически единой партией в стране, и сейчас, когда нападению подвергся Советский Союз, они целиком отдались борьбе против Гитлера. Советы забросили в Польшу ветерана Гражданской войны в Испании Пинкуса Картина для организации там еврейского подполья. Коммунисты утверждали, что гетто невозможно оборонять и что их защитники погибли бы ни за что. В лесах они могли бы не только выжить, но и начать нападать па немцев. Сионистская молодежь серьезно подняла вопрос об уходе в леса. Красная Армия все еще была далеко, а на польскую коммунистическую

Гвардию Людову польские массы взирали весьма подозрительно из-за ее былой поддержки гитлеро-сталинского пакта,

приведшего к уничтожению польского государства*. Поэтому

Гвардия Людова обладала лишь очень небольшим количеством оружия, окружающая же местность кишела антисемитски настроенными партизанами, нередко наровцами, которые без малейших колебаний были всегда готовы убивать евреев.

Однако в умонастроениях многих молодых сионистов присутствовал еще некий элемент узкого изоляционизма. Самым ярым противником идеи партизанства был Мордехай Таненбаум-Тамаров из Белостока, хотя этот город располагался в дремучих лесах24. Он писал:

«В осуществлении мести, который мы домогаемся, постоянным и решающим является еврейский, национальный фактор… Наш подход к решению этой задачи требует выполнения нашей национальной роли внутри самих гетто (не бросать стариков на произвол их кровавой судьбы!)… И если мы останемся живы — то с оружием в руках уйдем из них в леса» 25 .

__________

* Главная причина гибели польского государства заключалась в профашистской ориентации и антисоветской политике его правящих кругов, отклонивших в 1939 г. все предложения Советского Союза о заключении союзного договора о взаимопомощи. — Прим. ред.

__________

Эта линия нашла поддержку в Варшаве, где Мордехай Аньелевич, считая, что мысли о возможности спастись в последнюю минуту бегством подорвали бы железную волю, необходимую для того, чтобы выстоять перед лицом неминуемой смерти, умышленно не строил никаких планов отступления 26.

Результаты этой тактики разочаровали ее сторонников: руководители «Хашомера» и «Хехалуца» надеялись, что их пример объединит узников гетто, но они не поняли, что четыре года унижения и страданий сломили дух народа. Гетто нельзя было вооружить, и поэтому те, кто в них томился, полагали, что восстание только увеличит неизбежность их гибели. Исраэль Гутман был совершенно прав, когда утверждал:

«Истина состоит в том, что еврейская общественность в большинстве гетто и не понимала, и не принимала пути и оценок, предлагавшихся бойцами… Боевые организации повсюду вели ожесточенные споры с еврейской общественностью… Молодежные движения добились в Варшаве того, чего они не добились в местах других мятежей»  27 .

Варшавское гетто располагало двумя потенциальными источниками снабжения оружием: это были Гвардия Людова,

желавшая помочь ему, но слабо вооруженная, и Армия

Крайова у которой имелось оружие, но не было желания помочь. Узники гетто кончили тем, что, раздобыв небольшое количество оружия, главным образом пистолеты, они в течение нескольких дней храбро сражались, пока окончательно не иссяк их скудный арсенал. Ревизионистам пришлось сформировать свою собственную, отдельную Национальную военную организацию, поскольку остальные политические течения отказались объединиться с группой, которую они считали фашистской. Тем не менее они сумели достать для одного своего отряда немецкое обмундирование, три пулемета, восемь винтовок и сотни гранат. Некоторые из их бойцов спаслись, бежав через туннели и канализационные трубы, и были переброшены несколькими польскими друзьями в леса;

потом попали в немецкие ловушки, снова бежали, укрылись в нееврейском секторе Варшавы и в конечном счете были окружены и зверски убиты. Для Аньелевича конец наступил в гетто на двадцатый день восстания. Марек Эдельман, в ту пору бундовец и заместитель командира ЕБО, рассказывает,

что Аньелевич и 80 других бойцов застрелились в каком-то бункере28. Цукерман — другой заместитель командира этой организации — утверждает, что Аньелевич был убит гранатами, брошенными в укрытие, где он прятался29.

 

«Евреи мечтают попасть в дома рабочих»

Лейбористский сионист Эммануэл Рингельблум также вернулся из заграницы в Польшу. Когда вспыхнула война,

он находился в Швейцарии, куда приехал в августе 1939 г.

на сионистский конгресс, и решил возвратиться через Балканы в Польшу. Здесь он поставил себе задачу вести записи о важнейших событиях того времени. Важность его работы была очевидной для всей общины, которая нашла для него скрытое убежище на арийской стороне Варшавы. Он умер в

1944 г., когда его убежище было обнаружено, но все же успел написать свой шедевр, книгу «Польско-еврейские отношения во время второй мировой войны». В этой работе он называл вещи своими именами: «Польский фашизм и его союзник — антисемитизм — охватили большую часть польского народа».

Вместе с тем он тщательно проанализировал польскую действительность 30.

«Буржуазная часть населения в делом продолжала придерживаться идеологии антисемитизма и с радостью приняла нацистское решение еврейской проблемы в Польше»  31 .

Он подтверждает довоенную оценку Лещинского и других наблюдателей относительно стойкости, проявлявшейся рабочими в их борьбе против антисемитизма:

«Польские рабочие еще задолго до войны поняли классовый аспект антисемитизма, этого орудия власти в руках местной буржуазии; во время же войны они удвоили свои усилия, давая антисемитизму бой… Рабочие имели лишь ограниченные возможности укрывать евреев в своих жилищах. Наибольшим препятствием к тому, чтобы они могли приютить у себя евреев, служила переуплотненность их квартир. Несмотря на это, многие евреи все же нашли убежище в квартирах рабочих… Необходимо подчеркнуть, что, как правило, евреи мечтают попасть в дома рабочих, поскольку это оградит их от попыток шантажа или эксплуатации со стороны их хозяев» 32 .

Свидетельство Рингельблума, очевидца событий и профессионального историка, показывает путь, которым должны были пойти евреи как до, так и во время войны. Каковы бы ни были недостатки ППС и КПП как партий, нет ни малейшего сомнения в том, что многие польские рабочие до самой смерти стояли рядом с евреями и что они сделали в защиту евреев больше, чем многие евреи. Трудно предположить, что к числу тех евреев, которые были фактически спасены, могли бы добавиться еще несколько сот или несколько тысяч человек, но организованные в гетто восстания — в условиях,

когда не хватало оружия, — не имели шанса на успех даже в качестве символических жестов. Представленный командованию доклад нацистского коменданта о Варшавском восстании говорил только о шестнадцати убитых немцах и их пособниках, и, хотя цифра эта, быть может, и занижена, восстание не представляло собой серьезной военной операции.

Прославление Мордехая Аньелевича как человека, имеющего право на историческое бессмертие, является полностью оправданным, и никакая критика его стратегии не должна истолковываться как попытка затмить ореол, окружающий его имя. Он добровольно вернулся из Вильно. Он всецело отдал себя на службу своего обреченного народа. Однако мученическая судьба 24-летнего Аньелевича никак не может снять с сионистского движения вину за отказ этого движения в довоенную пору — когда для этого еще было время — вступить в бой с антисемитизмом, будь то в Германии или в

Польше. Не может также и возвращение Аньелевича заставить нас забыть ни бегство других сионистских лидеров —

имевшее место даже в первые месяцы оккупации, — ни нежелание оставшихся в стране руководителей партии организовать подпольную борьбу против захватчиков.

 

Примечания

1 Интервью автора с Александром Эрлихом, 3 октября 1979 г.

2 Yitzhak Arad. The Concentration of Refugees in Vilna on the Eve of the Holocaust. — „Yad Vashem Studies”, vol. IX, p. 210.

3 Hyman Frank. The World of Menachem Begin. — „Jewish Press”,

2 December 1977.

4 Menachem Begin. White Nights, p. 84–85, 87.

5 Lester Eckman and Gertrude Hirschler.Menachem Begin, p. 50.

6 Begin. White Nights, p. 79.

7 David Shipler. Israel Hardening Its Stand on Visits. — „New York

Times”, 3 March 1982, p. 7.

8 Bernard Goldstein. The Stars Bear Witness, p. 35; N. Blumenthal,

N. Eck and J. Kermish (eds.). The Warcaw Diary of Adam Czerniakow, p. 2.

9 Blumenthal, Eck and Kermish. The Warsaw Diary of Adam Czerniakow, p. 117.

10 Ibid., p. 119.

11 Yisrael Gutman. The Genesis of the Resistance in the Warsaw Ghetto. — „Yad Vashem Studies”, vol. IX, p. 43.

12 Goldstein. The Stars Bear Witness, p. 35–36.

13 Isaiah Trunk. Jewish Resistance During the Holocaust, p. 257.

14 Emmanuel Ringelblum. Notes from the Warsaw Ghetto, p. 250.

15 Lester Eckman and Chaim Lazar. The Jewish Resistance, p. 31.

16 Bernard Johnpoll. The Politics of Futility, p. 231.

17 Goldstein. The Stars Bear Witness, p. 51–53.

18 Wladyslaw Bartoszewski. The Blood Shed Unites Us, p. 32.

19 Reuben Ainsztein. Jewish Resistance in Nazi Occupied Europe,

p. 565–570.

ao Yitzhak Zuckerman. Jewish Resistance During the Holocaust, p. 150.

21 Hersz Berlinski. Zikhroynes. — „Drai”, Tel Aviv, p. 169.

22 Yisrael Gutman. Jewish Resistance During the Holocaust, p. 148.

23 Emmanuel Ringelblum. Comrade Mordechai. — In: Yuri Suhl (ed.).

They Fought Back, p. 102.

24 Joseph Kermish. The Place of the Ghetto Revolts in the Struggle against the Occupier. — „Jewish Resistance During the Holocaust”, p. 315.

25 Ibidem.

26 Yisrael Gutman. Youth Movements in the Underground and the

Ghetto Revolts. — „Jewish Resistance During the Holocaust”, p. 280.

27 Ibid., p. 275, 279.

28 Marek Edelman. The Way to Die. — „Jewish Affairs”, September

1975, p. 23.

29 Yitzhak Zuckerman. The Jewish Fighting Organication — ZOB —

Its Establishment and Activities. — „The Catastrophe of European Jewry”,

p. 547.

30 Emmanuel Ringelblum. Polish — Jewish Relations During the Second

World War, p. 247.

31 Ibid., p. 197.

32 Ibid., p. 199, 203.