В самом начале революции жил в Париже один сочинитель-актер, промотавший на женщин все свои деньги и дошедший до крайней нищеты. Звали его Филипп-Франсуа Назер-Фабр, но он взял себе псевдоним Фабр д'Эглантин . Многие годы он бродил по дорогам Европы с труппой актеров, играя пьесы собственного сочинения, восхваляя принцев за несколько экю, распевая песенки, а главное, укладывая в свою постель всех актрис подряд.

В Страсбурге он женился на Николь Годен; в Тионвиле его арестовали за долги; в Льеже ему заплатили пять луи за «хвалу Гретри»; в Женеве он стал любовником пылкой буржуазки, устраивавшей у себя буйные оргии; наконец, в Маастрихте он сочинил очаровательный романс, его первые строчки знают все французы даже сегодня: «Дождь идет, дождь идет, моя пастушка…»

В конце 1781 года он жил на улице Французского Театра, недалеко от Клуба кордельеров, и был любовником очаровательной актрисы Мари-Элизабет Жоли ради которой бросил годом раньше жену.

Эта связь не мешала ему находиться более чем в теплых отношениях с кучей актрис и субреток, на которых он и тратил те немногие деньги, которые платил ему маркиз де Хименес за переписывание некоторых документов…

Однако он хотел бы менять партнерш каждый день дабы «в целях исключительно гуманных, — по словам одного историка, — познакомить всех француженок с благотворным влиянием его мужественности»…

«Фабр д'Эглантин, — пишет господин де Френийи, используя весьма галантный эвфемизм, — не мог видеть женщину и не стремиться к лучшему будущему» .

Однажды он довел до изнеможения нескольких актрис театра «Комеди Франсез», он был их «сменным любовником». История эта имела довольно забавные последствия. Послушаем, как описывает эту историю Ле Бриссе.

«После ужина в кафе Прокопа Фабр отправился с пятью юными актрисами и несколькими друзьями к некоему Дюбару, жившему на улице Старинной Комедии в доме № 26. Там они много пили, и молодые женщины стали жертвами любопытного явления: хмель ударил им не в голову, а несколько ниже.

Они быстро разделись и начали крутиться перед мужчинами с распутным видом.

— Чтобы удовлетворить меня, — сказал одна из них, растянувшись на софе, — понадобится полк солдат.

Это было, конечно, не более чем преувеличение, но Фабр воспринял его всерьез.

— Я заставлю вас сложить оружие, — сказал он, — я один заменю всех солдат и всех офицеров, о которых мечтаете вы и ваши подруги…

— По рукам, — ответила актриса, блестя глазами. Фабр кинулся к дивану и мгновенно овладел цитаделью молодой женщины.

Через некоторое время она капитулировала с громким криком. Но будущий член Конвента не согласился «а перемирие и, не жалея противника, продолжил „обстрел“. Задыхающаяся актриса выдержала второй приступ и запросила пощады. Но Фабр как истинный солдафон хотел продемонстрировать всю мощь своей „артиллерии“ и, сделав последний „выстрел“, оставил белокурое дитя бездыханным на поле боя…

Совершив сей подвиг, Фабр выпрямился с широкой улыбкой. Он мог гордиться собой. Лишить женщину сил таким галантным способом — это уже нечто из ряда вон выходящее, но затушить пламя актрисы «Комеди Франсез» — это подвиг, достойный героев античности…

Четверо других актрис немедленно потребовали, чтобы Фабр подверг их такому же лечению.

Драматический автор храбро кинулся в атаку.

И одержал четыре блестящие победы.

Когда все актрисы лежали без чувств на ковре, фабр захотел доказать, что силы его неисчерпаемы, и спросил хозяина, хороша ли собой его горничная. Тот ответил, что ей шестнадцать и она свежа как роза, он лично за это отвечает.

— Позовите ее, — сказал Фабр, — у меня еще есть силы.

Субретка немедленно явилась. Увидев лежащих на ковре голых бесчувственных актрис, она решила, что Фабр задушил их, и с безумными воплями выбежала на улицу. Полицейские, сидевшие в кафе Прокопа, и несколько посетителей прибежали и ворвались в салон Дюбара. Их шумное появление привело в чувство актрис. Открыв глаза, они с невероятным смущением заметили, что какие-то незнакомцы с интересом разглядывают их прелести.

Подбежав к окну, они судорожно завернулись в занавески, а полицейские, извинившись за вторжение, поспешили рассказать всему кварталу о том, какой ужин устроил Фабр д'Эглантин актрисам «Комеди Франсез».

Увы! Бедняга Фабр стал жертвой слишком большой мужественности. Актрисы в ярости от того, что их видели голыми совершенно чужие незнакомые люди, ушли, хлопнув дверью, а субретка, совершенно потрясенная этой историей, закрылась у себя в комнате. Несчастный Фабр, честно удовлетворивший пятерых актрис, вынужден был отправиться к девицам в Пале-Рояль, чтобы тоже получить удовольствие…»

* * *

Мари Жоли, естественно, стала известна вся эта история, и она разозлилась. Актриса написала Фабру великолепное письмо, в котором сообщала ему о разрыве.

«Даже когда я была ослеплена вами, многие ваши слова и поступки заставляли меня думать, что вы бесчестный человек, но я не могла, да и не хотела заставить себя поверить в это. Ваш обман и ваша подлость просто чудовищны, я больше ничего не жду от сердца, подобного вашему, — я его слишком хорошо знаю и у меня нет надежды, что вы вновь станете честным, тонким, добродетельным человеком. Вы очень хорошо изображали эти ценные и редкие качества, никогда ими не обладая…»

* * *

Получив это обрекавшее его на вечное проклятье письмо. Фабр д'Эглантин отправился забывать свою прекрасную подругу в притон, содержательница которого была «опустошительницей кошельков и жилетных кармашков». Там он «вывел из строя» трех самых пылких ее пансионерок…

Чтобы удовлетворять такой темперамент, требовалось немалое состояние, а у бедолаги актера его не было. Поэтому он старался раздобыть деньги всеми средствами. Революция, которую возвещал во все горло его сосед Дантон, показалась ему нежданной удачей. Он понял, что, употребив немного ловкости, лицемерия и бесчестности, — а уж этого добра у него было в избытке, — он сможет осуществить свои самые смелые мечты. Терять ему было нечего, и он надеялся, воспользовавшись смутным временем, разбогатеть, поставить свои пьесы, стать знаменитым и завести множество любовниц, которых требовал его неуемный темперамент…

В конце 1789 года он записался в секцию кордельеров, куда уже входили Марат, Шометт, Эбер, будущий отец Дюшен и немец Анахарсис Клоц. В начале 1790 года он был уже секретарем Дантона. Его политическая карьера началась.

Он немедленно принялся интриговать, связался с подозрительными личностями и стал извлекать выгоду из всех связей будущего трибуна. «Его жизнь жалкого комедианта, — пишет Руссель, — толкала его на то, чтобы все попробовать, на все осмелиться. Для него мир был просто огромным театром, в котором он пытался сорвать аплодисменты. Он без малейшего стыда готовился стать худшим образчиком бесчестного политикана» .

Как все политики подобного толка. Фабр д'Эглантин пользовался привилегиями власти, чтобы укладывать в свою постель женщин, а Францию поставить в затруднительное положение.