В то время, когда солдаты «великой армии» гибли от голода и холода в русских степях, где температура по ночам опускалась до минус 30 градусов, Мария-Луиза, ничего не подозревая, преспокойно жила во дворце Сен-Клу.

23 октября около 10 часов утра в черной бархатной шляпке и в сером плаще, она, как всегда, вышла в парк, в сопровождении мадам де Монтебелло. Легкий туман не помешал ежедневной прогулке, во время которой они обсудили «отличные новости», ежедневно поступавшие от Наполеона, не желавшего расстраивать императрицу .

Внезапно они увидели, что навстречу бежит князь Альдобрандини, чем-то явно взволнованный. Приблизившись к дамам и сняв шляпу, он произнес:

— Ваше величество! В Париже революция!

Эти слова были подобны грому среди ясного неба. Императрица смертельно побледнела. Она представила себе, как ее волокут в Консьержери, потом на эшафот, как Марию-Антуанетту, и ее охватила дрожь.

— Кто посмел это сделать? — пролепетала она. Князь, будучи сам в большом смятении, сбивчиво объяснил ей, что генерал Мале ночью проник в казарму и огласил сфабрикованное им постановление Сената о назначении его военным комендантом Парижа в связи со смертью императора. Авторитет заговорщика был настолько велик, что офицеры поверили обману. Утром во главе отряда национальной гвардии он явился к министру полиции Савари, арестовал его и заключил в тюрьму Ла Форс . То же самое проделали с префектом парижской полиции.

— Его поддерживает генерал Лагори, и на их сторону перешло несколько полков, — заключил князь. — Они осадили Ратушу, захватили заставы Сен-Мартен и Венсенскую, префектуру, набережную Вольтера, Гревскую и Королевскую площади…

Мария-Луиза была ошеломлена.

— Нужно спасать римского короля, — проговорила она и поспешила во дворец, за ней последовала — вся в слезах — мадам де Монтебелло.

Через четверть часа подали карету, в которой императрица с сыном должна была ехать в Сен-Сир. В нее уже укладывали последний баул, когда какой-то всадник на полном скаку перемахнул через решетку сада.

— Успокойтесь! — закричал он, — все закончилось!.. Его тут же провели к императрице, и кавалерист, посланный военным министром герцогом де Фельтром, объяснил, что произошло.

После того, как Мале выстрелом из пистолета ранил в голову генерала Гулена, усомнившегося в смерти Наполеона, заговорщик направился к начальнику генерального штаба генералу Дусе. Но его провести не удалось. Прочитав сочиненное заговорщиком постановление Сената, он воскликнул:

— Да это фальшивка!..

Мале при этих словах схватился за пистолет, но прежде чем прозвучал выстрел, аджюдан по имени Лаборд бросился на мятежного генерала и связал его.

— Сейчас Мале и его сообщники в тюрьме, — прибавил адъютант герцога де Фельтра. — Министр полиции и префект освобождены из-под стражи, обстановка в Париже спокойная, так что, ваше величество, никаких оснований для волнения нет.

Мария-Луиза облегченно вздохнула.

А спустя какой-нибудь час она, как ни в чем не бывало, шутила с придворными дамами по поводу того, как неприятно быть гильотинированной.

Наполеон отнесся к этому не столь легкомысленно. Когда, 17 дней спустя, курьер сообщил ему о том, что произошло в Париже, император, по свидетельству современников, был «потрясен». Ему никогда даже не приходило в голову, что кто-то может посягнуть на его власть. Оказывается, достаточно одному прыткому генералу объявить о его кончине, и Империи пришел бы конец. Не меньше этого огорчило его и другое: было совершенно очевидно, что при вести о его смерти никто не подумал объявить римского короля его наследником — Наполеоном II.

Встревоженный всем этим, он внезапно принимает решение немедленно вернуться во Францию, до того как там узнают о поражении его армии в России.

Наполеон покинул армию и в сопровождении Коленкура в санях помчался к Березине и на ее берегу приказал генералу Эбле построить мост, по которому и проехал первым. А вслед за ним в панике устремились остатки его армии, спасаясь от преследования казаков.

Вот что рассказывает об этом печальном эпизоде нашей истории возлюбленная маршала Нея Ида де Сент-Эльм:

«Это просто чудо, что маршал Ней сумел навести порядок, чтобы под прикрытием огня отступление вообще стало возможным. Для исхода такого людского потока и трех дней было бы мало. При этом каждый думал о том, как бы спастись самому, и разрывы русских снарядов высвечивали чудовищную свалку на мосту. Рядом с нами, шагах в десяти, упало ядро; я рванулась, как безумная. Но Нидия, эта бесстрашная девушка, успокоила меня, и мы переждали опасность под телегой вместе с маркитанткой и ее двумя детьми. Наконец подоспевшая дивизия генерала Жерара расчистила дорогу — проход был свободен.

— Вперед! — воскликнула Нидия.

Но бедная маркитантка, столько раз рисковавшая жизнью, на этот раз не смогла преодолеть страх.

— Дайте нам одного ребенка, мы переведем его на ту сторону, — предложила я.

— Это невозможно, — ответила женщина, — они оба мне одинаково дороги.

Мы с тяжелым сердцем расстались с ней и присоединились к тем, кто уже был на мосту.

Едва мы достигли противоположного берега, раздался треск. И в следующее мгновение мост рухнул. Душераздирающий, слившийся воедино крик сотен людей и сейчас стоит у меня в ушах всякий раз, когда я вспоминаю об этом. Несчастные, оставшиеся на том берегу, погибли под пулями русских. Только тут нам стало ясно, какая страшная произошла катастрофа. Тонкий лед ломался. Мужчины, женщины, лошади, телеги пошли ко дну».

Ида де Сент-Эльм и ее подруга Нидия оставили далеко позади Березину.

«С помощью золота нам посчастливилось раздобыть жалкую колымагу, на которой мы добрались до польских земель. Тут мы и расстались с Нидией, этой храброй девочкой, погибшей, как мне случайно стало известно, при переправе через Эльбу, в Торгау. Но прежде чем мы расстались с маленькой литвинкой, мы догнали дивизию Гудена, которая, в свою очередь, соединилась с 3-м корпусом под командованием Нея.

Есть признания, оскорбительные для женской гордости. Моя одежда была в таком ужасном виде, что смахивала на маскарадный костюм, и во мне трудно было распознать женщину. Но Нею достаточно было одного взгляда, чтобы моментально узнать меня. Я уже готова была броситься к нему, но он остановил меня окриком:

«Вы что здесь делаете? Сейчас же убирайтесь отсюда!..»

Я что-то пролепетала, но он меня не слушал. Рассерженный тем, что увидел меня здесь, он позволил себе столь резкие выражения, что я испугалась, как бы в припадке ярости он не зашвырнул меня на другой берег Днепра. Огорошенная таким приемом, я застыла на месте и устремила взор в туманную даль, в надежде еще раз увидеть, его, но он исчез».

В то время, когда Иду де Сент-Эльм постигло разочарование, Наполеон сделал остановку во дворце Валевских, чтобы прижать к груди Марию Валевскую. Проведя с ней ночь, ублаготворенный, он на следующий день продолжал путь.

Проехав через всю Европу в санях. Наполеон в Дрездене пересел в экипаж и прибыл в Тюильри в полночь 18 декабря. Там его никто не ждал, и когда он явился во дворец, женщины от неожиданности вскрикнули. Даже императрица не сразу узнала в этом давно не бритом человеке в собольей шапке своего супруга.

Через час, приняв ванну и поцеловав сына, Наполеон вошел в спальню к Марии-Луизе и продемонстрировал ей, что русский мороз не охладил его пыла.

На следующий день Наполеону захотелось узнать, что думают о нем парижане, и он приказал доставить ему все памфлеты и брошюры, распространяемые тайно, невзирая на бдительность полиции Савари.

Очень скоро он имел полную картину. Никогда еще газетные писаки, роялистского и республиканского толка, не обрушивались на него с такой злобой и негодованием. Его называли «мясником», «тираном», «кровожадным людоедом», грозились убить его, «чтобы освободить Францию», сравнивали с Нероном, с гиеной… В нескольких книжонках (уже!) описывалось бегство из России, переправа через Березину, и называлась цифра в шесть тысяч человек оставшихся лежать в снегах…

Наполеон с раздражением перелистывал страницы и вдруг наткнулся на песенку под названием «Достоинства Бонапарта». На полях рукой полицейского была сделана заметка: «Эту песню поет весь Париж. Изъяты сотни копий. Автора пока найти не удалось». Наполеон прочел следующее:

«Он остроумен, у него хороший вкус»,

Так говорят, и мне приятно это слушать.

И хвалят все меня за то, что я

Способен все вокруг себя… разрушить.

Я добр и кроток, это ценит мой народ.

Такой правитель для него — отрада.

Но каждый только одного и ждет

Когда меня нечистый проведет

В ворота ада.

Я в этой грешной, растревоженной стране

Посеял смуту, нищету, раздоры.

И, не хвалясь, скажу, что заслужил вполне,

Чтобы палач петлю на шею мне накинул скоро.

Пошел на убыль счет счастливых дней.

Я пожил славно, всех держал я в страхе.

Осыпан почестями, лаской окружен

Диктатор ваш, любимец нежных жен,

Взойдет на плаху.

Впервые куплеты, исполненные такой злобы, пользовались популярностью народа. Огорченный император вызвал Маршана :

— Разыщите сочинителя этой песни и арестуйте, — приказал Наполеон и, нервно теребя полу сюртука, зашагал по гостиной.

Памфлеты, песенки, анекдоты означали, что народ начинал прозревать. Кое-где в деревнях мужчины уже отказывались идти в армию. Многие умышленно наносили себе увечья. Молодые горожане, помимо прочих ухищрений, ломали себе верхние резцы: ведь без них патрон не скусишь .

В раздумье Наполеон сел перед горящим камином. Он рассчитывал весной вновь перейти в наступление. А для этого надо было позаботиться о безопасности тыла, чтобы какой-нибудь генерал опять не попытался захватить власть. Заговор Мале провалился, но это вовсе не значит, что в другой раз он не увенчается успехом. Поразмыслив, Наполеон решил: во время похода можно гарантировать спокойствие в стране лишь в том случае, если Мария-Луиза будет коронована папой римским.

Устроить это не трудно, поскольку Пий VII уже два года находится в Фонтенбло в качестве узника.

Через несколько дней Наполеон и императрица нанесли визит святому отцу. Битый час Наполеон подольщался к нему, говорил любезности, изо всех сил старался загладить перед ним свою вину.

Казалось, Пий VII был удовлетворен; Тогда Наполеон предложил ему подписать новый конкордат и попросил у своего «узника» совершить богослужение по случаю коронации императрицы.

— Моя династия нуждается в поддержке святой католической Церкви — только это может оградить ее от возможных посягательств, — сказал он. — В Европе все королевские династии пользуются покровительством Римской церкви, а мой малолетний сын и наследник больше, чем кто бы то ни было, нуждается в этом.

Папа посмотрел со злой усмешкой на императора.

— Ваше счастье, что вы не извели меня, и я не умер от горя, как вам того хотелось, ибо мой преемник вряд ли смог бы в такой мороз совершить путешествие из Рима в Париж. …Бог милостив!..

Наполеон всем своим видом изобразил раскаяние. Обмануть папу было трудно, но он подумал: это лучше, чем грубость и хамство.

В конце концов они условились, что коронация состоится в Соборе Парижской богоматери 7 марта.

Вернувшись в Сен-Клу, Наполеон разослал приглашения и приступил к приготовлениям к предстоящему торжеству.

Но через несколько дней Пий VII под нажимом кардиналов, как и он, испытавших множество унижений, сообщил императору, что, поразмыслив, пришел к выводу, что не может совершить обряд коронации.

Поставленный этим в крайне затруднительное положение, Наполеон решил назначить Марию-Луизу на время своего отсутствия регентшей. 30-го он издал указ, где подробно были расписаны права и обязанности его супруги. Какую огромную ответственность Наполеон взвалил на плечи молодой женщины! Ведь ей было всего 21 год, и она никогда раньше не занималась политикой!

«Отныне в Сенате, Государственном совете и Совете министров императрица-регентша будет председательствовать, а также на всех советах, которые сочтет необходимым созвать ее величество. Ей дается право помилования, смягчения наказания, право давать любые отсрочки в осуществлении арестов и исполнении судебных приговоров; подписывать декреты о назначении на не особо важные должности, а в исключительных обстоятельствах и на прочие. К не особо важным относятся назначения: по военному ведомству не выше младшего лейтенанта, лейтенанта и капитана; по морскому — офицеры в звании до лейтенанта включительно, а по гражданским ведомствам — все чиновники, которых мы не укажем по собственному нашему почину».

Это было встречено при дворе по-разному. Одни говорили, что Жозефина никогда не удостаивалась такой чести, и объясняли это тем, что она не принадлежала к королевскому роду. Другие уверяли, что император поступил так, ослепленный любовью. На что им возражали, что, похоже, он, действительно, ослеп.

Но случилось так, что эти досужие разговоры были прерваны небольшим скандалом довольно пикантного свойства, который привлек к себе всеобщее внимание, и все разговоры в Сен-Клу на какое-то время сосредоточились только на нем.

Мадемуазель де Б…. юная чтица из свиты императрицы, обладавшая в высшей степени пылким темпераментом, вздумала отметить день своего рождения весьма необычным образом.

Вот что пишет по этому поводу де Ранен:

«Она устроила у себя ужин и пригласила столько красивых молодых людей, сколько ей исполнилось лет, а именно: восемнадцать. Изысканные кушанья в сочетании с обильным возлиянием, призванным ослабить путы стыдливости, сделали свое дело.

И после десерта молодая женщина вдруг оказалась на ковре в более чем скромном одеянии, уступая грубым инстинктам одного из приглашенных.

Когда же сей бравый господин сделал свое дело, м-ль де Б…. распалившись, но не утолив страсть, вскричала:

— Следующий!

Второй гость покорно, если можно так выразиться, заступил на смену.

Когда он кончил, молодая особа, все больше возбуждаясь, приказала:

— Еще, еще!

Третий, принятый с такой же готовностью, тоже совершил, что от него требовалось. А за ним выстроились остальные пятнадцать приглашенных, терпеливо дожидаясь своей очереди. Наконец-то они сообразили, какой приятный сюрприз приготовила им м-ль де Б… Еще семеро удостоились великой чести. Но, как это ни странно, после десятого любовника м-ль де Б… почувствовала некоторую усталость.

— Подождите, — прошептала она. — Мне надо немного прийти в себя.

Восемь молодцев, ожидавших своей очереди и проявлявших уже некоторую нервозность, были на этот счет другого мнения. Они кинулись к женщине и, удерживая на ковре, один за другим, каждый в меру своих сил, щедро одарили ее своим расположением.

Несчастная м-ль де Б… поняла, что переоценила свои возможности. Мало сказать, что страсть ее была удовлетворена — она уже изнемогала и попыталась оттолкнуть атакующих ее претендентов, но тщетно. Тогда она истошно закричала и ее услышала дворцовая стража.

Помощь подоспела, когда восемнадцатый гость готовился воздать ей должное. Ее уложили в постель в весьма плачевном состоянии. Две недели пролежала она, пристыженная и разбитая, а во дворце весело смеялись над ее приключением.

А того невезучего, чьим надеждам не суждено было сбыться, прозвали «бедолагой».