2 октября 1795 года около четырех часов дня два конных жандарма из Парижа заняли пост у входа на мост Круассисюр-Сен и начали подкручивать свои усы с тем задумчивым и подозрительным видом, который уже тогда был присущ конно-полицейской страже.

В то же время семьдесят их коллег выстроились на дороге из Нантерра в Буживаль на расстоянии ста метров один от другого и прилежно занялись тем же делом.

Это построение (а его можно было наблюдать регулярно, раз в неделю) не имело целью охрану военных лиц или чрезвычайного посла.

Семьдесят два жандарма должны были покручивать свои усы в золотой осенний день на одной из дорог Иль-де-Франса, потому что сегодня Баррас отправлялся к своей возлюбленной м-м де Богарнэ, живущей в маленьком домике в Круасси, для того, чтобы предаться с ней греховным, но приятным радостям плоти.

Будущая императрица сняла этот домик в 1793 году, с помощью своей землячки с Антильских островов мадам Остен. После ареста виконта де Богарнэ Жозефина, беспокоясь за судьбу своих детей, поместила дочь ученицей в парижскую модную лавку, а Евгения — подмастерьем столяра в Круасси.

Чтобы усилить пикантность своих забав, Баррас, который иногда проявлял в любви некое стадное чувство, пригласил к своей метрессе нескольких ее подруг, неугомонных, легкомысленных и уступчивых. Был заказан обед. Около пяти часов большая карета, нагруженная отборными деликатесами, корзинами вин и шампанского, подъехала к воротам мадам Богарнэ. Мари-Роза выбежала в сад и велела кучеру закрыть ворота. Во времена нехваток жителям Круасси незачем было знать, как снабжает свою метрессу председатель Конвента.

Сад заперли, провизию и вино выгрузили из кареты. Стол был накрыт в маленькой гостиной, за тарелками и стаканами Мари-Роза послала к соседу, мосье Паскье, который впоследствии стал префектом императорской полиции .

К шести часам прибыла еще одна карета: приехали мадам Тальен и мадам Амлен, сладострастная креолка, походка которой околдовывала мужчин, и при ней два молодых красавца крепкого сложения, которых прекрасная Терезия возила с собой «на всякий случай».

Мари-Роза встретила их светскими выражениями преувеличенного восторга, которым с некоторым удивлением внимал кучер.

Потом все расположились в розовой аллее, чтобы до изнеможения обсуждать очередной светский скандал.

Без четверти семь у ворот появился всадник — прибыл Баррас. Три женщины кинулись нежно его обнимать, и все направились к столу, в то время как семьдесят два конных жандарма, с великолепными усами, исполнив свой долг, рысцой возвращались в Париж.

* * *

Обед прошел очень весело. После супа все три женщины сняли платья и белье, оставшись голыми. Перед вторым блюдом Терезия окунула кончики своих грудей в бокал шампанского, налитый себе Баррасом. Когда подали птицу, Мари-Роза украсила себя, воткнув левкой «в корзиночку». Когда приступили к салату, Фортюне Амлен, обвязав талию салфеткой, исполнила чувственный танец. Перед десертом Терезия, встав на четвереньки на ковер, «изобразила рассерженную африканскую пантеру». И, наконец за сыром Мари-Роза, сев на колени к Баррасу, «показала ему, — по выражению барона Буйе, — как искусно она умеет разжечь мужчину своей прелестной подвижной задницей»'.

Дела принимали все менее гастрономический оборот. Будущая императрица увлекла будущего члена Директории на канапе и повела себя — продолжаем цитировать барона Буйе — «как добрая хозяйка, заботящаяся о благоденствии своих гостей».

В то время как Баррас вслед за левкоем проник «в хорошенькую корзиночку», мадам Тальен развлекалась у камина с одним из своих спутников «на всякий случай», а мадам Амлен предоставила свое упоительное тело гурманству второго красавца.

Ночь закончилась весьма бурно, и когда ранним утром лучи солнца прорезали распластавшийся над Сеной туман, они осветили в гостиной на ковре Мари-Розу и ее подруг, сраженных сном в довольно непристойных позах.

* * *

В семь часов утра семьдесят два жандарма были уже на своем посту у моста Круасси для охраны возвращающегося в Париж Барраса и его любезных статисток. Нельзя же было подвергать риску нападения бандитов с большой дороги или злокозненных роялистов такого рьяного и самоотверженного защитника демократических свобод.

В девять часов Баррас, слегка усталый, вышел из комнаты Мари-Розы, с удовольствием вдыхая запахи осеннего утра. Он чувствовал себя превосходно. Когда он отвязывал лошадь, на дорожку сада вышла Мари-Роза в прозрачном пеньюаре и окликнула его:

— Поль!

Она обвила руками его шею, ласковая, лепечущая, очаровательная. Он понял и спросил довольно сухо:

— Сколько тебе надо?

Она потупилась.

— Я должна за платья три тысячи франков (девять тысяч наших старых франков).

— Пришлю сегодня вечером.

Она радостно кинулась ему на шею. Со слегка раздосадованным видом он отстранил ее, потрепал по щеке, вскочил на лошадь и пустил ее в галоп.

Мари-Роза вернулась к себе, веселая, не подозревая, что эта просьба разлучит ее с Баррасом и совершенно изменит ее судьбу.

* * *

По дороге в Париж председатель Конвента размышлял. Только несколько дней назад к нему явилась мадам Тальен и попросила от имени Мари-Розы большую сумму. Он отказал. Но Терезия направилась к секретеру и выгребла все деньги, которые там были.

— Дорогой мой, — сказала она, смеясь, — ваши метрессы не должны ни в чем иметь недостатка. Разве они не угождают вашим вкусам со всем усердием?

Баррас тоже рассмеялся. Но сегодня утром он вдруг почувствовал, что устал содержать любовницу, которая не может устоять перед драгоценностью или куском шифона, бросает деньги на ветер и беспечно берет в долг, словно женщина легкого поведения, «считающая, что предусмотрительная природа от рождения снабдила ее удобным устройством под пупком, позволяющим расплачиваться по счетам».

Он решил порвать.

Но что будет с Мари-Розой? Он подумал с минуту и улыбнулся — удачная мысль! Чтобы избавиться от этой женщины, он выдаст ее замуж за маленького Бонапарта, который давно уже мечтает укрепить свое положение посредством светского брака.

Чтобы преодолеть снобизм мадам Богарнэ и добиться от нее согласия на этот неравный брак, надо вытащить из темного угла этого тощего генерала, который был представлен ей на одном из вечеров мадам Тальен, и дать ему возможность продвинуться. А что касается корсиканца, то брачный союз с аристократкой приведет его в восторг.

Таким образом, каждый получит свое, а будущий член Директории освободится от неудобной связи и посвятит себя целиком прекрасной Терезии, любовный талант которой он оценил этой ночью.

* * *

Пока Баррас строил планы ее будущего, Мари-Роза наслаждалась болтовней с подругами за легким завтраком. В десять часов мадам Тальен, мадам Амлен и два кавалера поднялись в карету. В последнюю минуту в карету села и Мари-Роза:

— Я проеду с вами до парижской дороги и вернусь пешком.

Она сошла на втором повороте и минуту стояла, махая рукой друзьям. Когда карета скрылась из виду, она пошла потихоньку, собирая цветы и поглядывая сквозь деревья парка на крыши большого строения на холме. Она знала легенду этого замка: в XI веке вождь норманнов по имени Одон обосновался здесь, чтобы нападать на проезжих путников, грабить, а иногда убивать их. Легенда сообщала и о том, что этот дикарь приводил в свое жилище женщин и девушек округи и грубо насиловал их на сундуке.

Одон навел такой ужас на окрестных жителей, что дом его прозвали «плохой или злой, зловещий дом», и на протяжении нескольких веков крестьяне считали, что в развалинах замка живет дьявол.

Эти легенды не напугали монахов Сен-Дени, которые начали возделывать там землю. В XVII веке был отстроен и замок, — Мари-Роза знала, что с 1792 года он принадлежал богатому банкиру Лакульте де Кантеле.

Это владение, в силу какого-то предвосхищения судьбы бывшее обычно конечной целью прогулок будущей императрицы, был знаменитый впоследствии Мальмезон.

* * *

Баррас прибыл в Париж в полдень, веселый и довольный. Когда он слезал с лошади, к нему подбежал секретарь Конвента и сообщил тревожные новости. Роялисты, стремившиеся к восстановлению Бурбонов, завербовали большое число сторонников в Национальной гвардии; можно было ожидать плохих последствий.

На следующий день, 4 октября (12 вандемьера) события развернулись стремительно. Ошеломленные члены Конвента узнали, что монархисты, располагающие сорокатысячной армией, собираются двинуться на Тюильри. Баррас был немедленно назначен главнокомандующим Внутренней армией. Он сместил перепуганного генерала Мену, вступившего в переговоры с инсургентами, и предложил заменить его своим ставленником Бонапартом.

— Этот человек нам подойдет. Он спас Тулон. Он будет действовать по нашей указке.

Комитет Общественного Спасения единодушно поддержал Барраса, но тот вынужден был дополнить свое сообщение:

— Генерал сейчас в запасе, так как он отказался служить в армии в Вандее…

— Немедленно вернуть его на действительную службу! — воскликнул председатель Комитета, у которого пот градом катился по щекам.

Этого Баррас и добивался. Он послал за Бонапартом в гостиницу «Синий циферблат» на улице Юшетт. Гвардеец, посланный Баррасом, вернулся через полчаса, но не обнаружил будущего императора в грязном и дурно пахнущем номере, который тот снимал.

Раздосадованный Баррас приказал искать своего протеже во всех отелях и кафе, которые тот имел обыкновение посещать. К девяти часам вечера было проверено двадцать пять отелей и семнадцать кабачков, — безрезультатно.

Где же находился Бонапарт? Где?

У противника.

Надо заметить, что Конвент, быть может, и не проявил бы такого великодушия, если бы Фрерон, влюбленный в Полину Бонапарт, не жаждал завоевать расположение ее брата.

С пяти часов после полудня Бонапарт вел переговоры с инсургентами. Находясь в запасе, он был лишен военного жалованья, не имея высокого покровительства, он получал очень скудную сумму в топографической службе Армии. В таком положении у него возникла мысль подороже продать свою шпагу врагам Конвента.

Спор был очень резким; роялисты, рассматривая Бонапарта как наемника, предлагали только деньги; он же требовал адъютантов и крупного военного поста в случае победы, ну и, конечно, запрашивал более высокую сумму, чем ему предлагали.

Но переговоры были неожиданно прерваны: когда брегет прозвонил шесть часов, Бонапарт встал и заявил:

— Мы еще продолжим эту дискуссию, а сейчас извините, меня ждет неотложное дело.

Это «неотложное дело», которое решило его судьбу, было… сентиментальное рандеву. Послушаем барона Буйе: "Накануне 13 вандемьера, — пишет он, — Наполеон покинул роялистов, которые уже считали его завербованным, чтобы встретиться в Театре Фейдо с маленькой работницей по имени Сезанна, жившей на улице Сурдьер, где молодой офицер проводил иногда ночь, чтобы предаться вместе с молодой девушкой самому приятному из всех занятий.

Ей было восемнадцать лет, она зарабатывала рисованием портретов. Бонапарт познакомился с ней однажды вечером в Театре Республики, в который ему нередко давал контрамарки его друг Тальма".

Барон добавляет пикантную деталь: «Комнатка Сюзанны была так мала, что Бонапарт вынужден был класть свою шпагу на стол, а треуголку на горшок с водой, после чего приступал к делу… Молодая девушка заботилась о нем: стирала белье, чинила чулки, варила сосиски с горохом, которые он очень любил».

Дорис уточняет эту сторону отношений любовной пары: «Эта любовь была удачей для Наполеона. Живя в складчину с молодой художницей (фамилия ее осталась неизвестной), он тратил за неделю сумму, которую раньше тратил за день» .

Итак, знаменитая звезда Наполеона взошла вечером 12-го вандемьера 4-го года Республики в облике обворожительной юной блондинки. Ведь если бы он руководил военными действиями на стороне роялистов, защитники Конвента 13-го вандемьера были бы разгромлены, Людовик XVIII взошел бы на трон, и не было бы никакой Империи.

* * *

Бонапарт встретился с Сюзанной в Театре Фейдо, где в этот вечер шла опера Керубини «Лодоиска».

Они сидели рука об руку и с нетерпением ждали арии, которую в те дни распевал весь Париж:

В антракте в ложу вбежал запыхавшийся приятель.

— Баррас повсюду ищет тебя! — сказал он Бонапарту. — Его только что назначили командующим Внутренней армией, он хочет сделать тебя своим заместителем.

Он сообщил Бонапарту о восстановлении его в действующей армии и описал смятение, царящее в Конвенте.

— Ты не должен терять ни минуты!

Бонапарт сразу решил, что перевод из запаса в действующую армию и обещания Барраса выгоднее сделки с роялистами и, оставив Сюзанну внимать сладкозвучной музыке Керубини, ринулся в Тюильри.

Баррас принял его без восторга.

— Где ты был?

— В театре.

— В театре, когда Республика в опасности! Ты сумасшедший!

Колкий тон Барраса уязвил Бонапарта, но он сдержал свое раздражение и спросил, какой пост он может занять в борьбе против инсургентов.

— Все командные посты получили офицеры, явившиеся раньше тебя, — сухо ответил Баррас. — Будешь одним из моих адъютантов.

Как раз в этот момент Баррас получил сообщение, что роялисты собираются атаковать в четыре часа утра. Он повернулся к Бонапарту, который шел следом за ним, опустив голову:

— Теперь видишь, что нельзя терять ни минуты. Я вправе был сердиться на тебя за опоздание.

Потом он смягчился и дал понять Бонапарту, что назначает его своим первым заместителем.

У Бонапарта уже возник план. Он поручил молодому и энергичному кавалерийскому офицеру — это был Мюрат — доставить к Тюильри пушки, находящиеся в Саблоне. Благодаря этому маневру на рассвете 13 вандемьера перед Тюильри был заслон, который давал возможность сдержать натиск инсургентов.

Те все утро группировали свои войска в пространстве между улицей Сент-Оноре и улицей Конвента (сегодня — улица Святого Роха). За это время Бонапарт, в распоряжении которого было всего семь тысяч человек, окопался, превратив Тюильри в укрепленный лагерь.

Роялисты атаковали в пять часов вечера. Они оказались лицом к лицу с человеком, который накануне продавал им свою шпагу. Мощный артиллерийский огонь разметал их войско сначала на Королевском мосту, потом — на ступенях церкви святого Роха. Они обратились в бегство, оставив на мостовой пятьсот убитых.

Восстание было подавлено. 24 вандемьера (16 октября) благодарный Конвент назначил своего защитника генералом дивизии и главнокомандующим Внутренней армии. Ставший за одни сутки национальным героем, Бонапарт сразу оказался в центре внимания парижского общества. Его чествовали, прославляли, приглашали. Еще недавно он не знал, где позавтракать, теперь для него были открыты все столичные салоны. Каждый хотел принять у себя новую знаменитость, — «генерала Вандемьера».

Баррас воспользовался этим ажиотажем, чтобы подготовить свадьбу и избавиться от мадам де Богарнэ. Он устроил обед, на который были приглашены Камбасере, Фрерон, Карно, Тальма, Бонапарт и его младший брат Люсьен, банкир Увран, мадам Тальен и Мари-Роза.

Мадам Богарнэ не узнала робкого и неловкого «кота в сапогах», с которым ее познакомили в салоне Терезии. Как «гриб-гигант, выросший за восемь дней», Бонапарт преобразился. Он держался уверенно, непринужденно. Сидевшая рядом с ним Креолка с любопытством расспрашивала его о Корсике, которую она, впрочем, путала с Сицилией. Ее детские ужимки, сюсюканье забавляли молодого генерала, который, отвечая, склонялся к соседке с пылом, подогретым превосходным вином Барраса.

Будущий член Директории краем глаза следил за парочкой и решил, что дела идут на лад и его план может осуществиться. Довольный, он обнял прекрасную Терезию, ослепительная улыбка которой так выигрывала на фоне черных пеньков во рту мадам де Богарнэ.

После этого обеда, как и предполагал Баррас, хорошо знакомый с психологией содержанок, Мари-Роза поняла, что Баррас предпочел мадам Тальен, и решила, что в таком случае надо не упустить Бонапарта.

Но как встретиться с ним снова? Поразмыслив, она нашла хитрую уловку. Зная о приказе конфисковать оружие у парижан, она послала к Наполеону своего сына…

Вот как отражена эта сцена в «Мемуарах Святой Елены».

"Был издан приказ об изъятии оружия по секциям Парижа. Мальчик лет десяти-двенадцати явился на прием к генералу, умоляя вернуть ему шпагу покойного отца, тоже генерала Республики.

Это был Евгений Богарнэ, будущий вице-король Италии. Растроганный Наполеон, на которого к тому же произвели впечатление красота и грация мальчика, не отказал ему в этой просьбе; увидев шпагу отца, Евгений разрыдался. Генерал проявил такую благожелательность, что мадам де Богарнэ сочла своим долгом прийти на следующий день, чтобы поблагодарить его. Наполеон не замедлил с ответным визитом".

Итак, хитрость удалась, и через несколько дней Наполеон дернул дверной звонок особняка на улице Шантэрэн где креолка жила с 10 вандемьера. Принятый весьма радушно, он был очарован элегантной женщиной, которая казалась ему богатой и аристократичной.

Если она стремилась найти нового покровителя, то он рассчитывал на состояние, которое предполагал у мадам де Богарнэ.

Первая встреча внушила надежды Мари-Розе: пылкий молодой генерал буквально раздевал ее взглядом.

Она надеялась на повторный визит, но Бонапарт, в своей новой должности занятый множеством дел, заставлял себя ждать.

Тогда она написала ему записку, которая не оставляла новому поклоннику никаких сомнений в ее желаниях:

"Вы не приходите навестить женщину, которая питает к Вам самые нежные дружеские чувства. Вы делаете ошибку, пренебрегая ими.

Вдова Богарнэ".

Приходите завтра обедать со мной, я должна поговорить с Вами о Ваших же интересах.

Добрый вечер, мой друг, обнимаю Вас.

Слегка ошеломленный, Бонапарт тем не менее ответил немедленно:

"Я не понимаю, что могло вызвать Ваши упреки. Поверьте мне, что никто так горячо не желает Вашей дружбы, как я. Я готов на все, чтобы доказать это. Если мои служебные обязанности не воспрепятствуют, я сам занесу Вам это письмо. [5]

Бонапарт".

В тот же вечер он явился к обеду в особняк на улице Шантэрэн, и после десерта она увлекла его в свою спальню. Там он мигом накинулся на нее, повалил на кровать и стремительно задрал ей юбки. Виконтессе было по нраву такое обращение. Потом он в мгновение ока разделся, завернулся в простыню и, нахмурив брови, нырнул в глубину постели с таким целеустремленным видом, как пожарный бросается в пламя.

В два часа ночи Жозефина (отныне она будет носить это имя) задремала, истомленная ласками.

На следующий день Наполеон написал ей письмо, орфографию которого мы сохраняем в неприкосновенности:

"7 часов утра.

Я просыпаюсь, полный тобой. Твой портрет и воспоминание о вчерашнем вечере не дают мне покоя. Моя нежная, несравненная Жозефина, как странно Вы волнуете мое сердце! Вы сердитесь? Может быть, я увижу Вас грустной? Встревоженной? Я не найду покоя, если Вам плохо; моя душа разорвется… Но мое счастье в том, что я могу излить свое бездонное чувство на Ваши губы, и вдохнуть пламень, что меня сжигает, в Ваше сердце! Сегодня ночью я ощутил, что Ваш портрет не может мне заменить Вас — живую.

Мы увидимся только в три часа; в ожидании, посылаю тебе тысячу поцелуев, — но не возвращай мне их, твои поцелуи слишком горячат мою кровь. Б. П."

Некоторое время любовники встречались тайно; став главнокомандующим Внутренней армии, Бонапарт решил жениться на Жозефине.

Хотя он пылал любовью к прекрасной вдове, но хотел бы посоветоваться с другом, а так как судьба — злорадная насмешница, то он обратился за советом к Баррасу.

Увидев входящего к нему озабоченного Бонапарта, член Директории понял, что его план осуществился. Чтобы Бонапарт не догадался о том, что Баррас заинтересован в его браке, он начал упрекать генерала, что тот расходует деньги армии на подарки Жозефине.

— Лучше бы ты послал денег своей семье, которая бедствует!

— Бонапарт покраснел, — пишет Баррас в своих мемуарах, но не отрицал, что он делает Жозефине значительные подарки; когда я начал подшучивать над его щедростью, он тоже засмеялся и возразил:

— Я никогда не делал подарков метрессе, не соблазнял девушек; в любви я предпочитаю срывать зрелый плод, а не пестовать его, как заботливый садовник… Ну а если я тебе скажу, что мои отношения с мадам де Богарнэ серьезны и подарки можно рассматривать как свадебные?

Баррас едва не рассмеялся, но постарался сделать вид, что обдумывает вопрос, и ответил:

— Ну, что ж, идея не так уж плоха…

— И, знаешь ли, мадам де Богарнэ богата!

Роскошь в доме Жозефины ослепила Бонапарта; он не знал, что она у всех берет взаймы, а имение на Мартинике в действительности принадлежит ее матери. — Ну, что ж, — сказал Баррас, — если ты пришел со мной посоветоваться, я отвечу тебе: а почему бы нет? Ты живешь один, ничем не связан… Ты говорил мне, что не хочешь терять времени: так женись! Женатому человеку легче завоевывать положение в обществе…

* * *

Именно в таком одобрении и нуждался Бонапарт; он поблагодарил «друга» и ушел с легким сердцем, оставив Барраса упиваться своим торжеством.

Действие развертывалось, как в хорошо поставленном водевиле: Жозефина тоже пришла за советом к члену Директории.

Послушаем рассказ Барраса об этой сцене:

"Несколько дней спустя ко мне пришла мадам Богарнэ. Она начала с того, что в предполагаемом союзе сердце ее не участвует, что этот «кот в сапогах» — последний из мужчин, которых она могла бы полюбить, но увы! Выбирать не приходится. Он из нищей семьи, никто из его родни не преуспел в жизни, кроме одного брата, который выгодно женился в Марселе и обещал помогать братьям и сестрам…

Мадам де Богарнэ рассказала мне, что Бонапарт делает ей богатые подарки.

— Так что, может быть, он богаче, чем я думаю. Он не знает о моих стесненных обстоятельствах, — продолжала она, — он думает, что у меня есть состояние и большие надежды на Мартинику. Вы не должны проговориться об истинном положении дел, Баррас, — не то все сорвется. Вы не будете возражать против этого брака, раз я не люблю Бонапарта, — я всегда буду любить только Вас. Роза всегда будет Вашей, как только Вы пожелаете. Но Вы меня больше не любите, — воскликнула она, залившись потоком слез, которые умела проливать в необходимый момент, — и в этом мое горе; ничто не может меня утешить. Никого в мире я не любила так, как Вас!..

— А Оша? — ответил я, сдерживая улыбку, — Его Вы тоже любили превыше всего, однако же были и его адъютант Ванакр, и tutti guanti [7] . О, Вы ретивая обольстительница!

Обескураженная мадам Богарнэ залилась слезами и начала целовать руки Барраса. Измученный Баррас вызвал звонком лакея и приказал заложить карету, чтобы отвезти посетительницу домой в сопровождении своего адъютанта. "Ее слезы мигом высохли, лицо приняло спокойное и кокетливое выражение.

Вернувшийся лейтенант сообщил, что довез даму домой в добром здравии. Правда, по дороге она иногда вздыхала и роняла обрывочные фразы:

— Почему собственное сердце не повинуется мне? Зачем любить такого человека, как Баррас? Почему мне не удается разлюбить его? Как я смогу полюбить другого? Заклинаю Вас, скажите ему, что я принадлежу ему навек и никого больше не полюблю…"

Само собой, эти слова польстили Баррасу, и все же он благословил судьбу за то, что вовремя толкнул неудобную любовницу в объятия Бонапарта.

Между тем Жозефина на улице Шантерэн, встретившись с «нареченным», поведала ему о свидании с Баррасом.

— Он был ужасен… Он пытался изнасиловать меня. И раньше он меня домогался, но на этот раз он схватил меня, хоть я отбивалась… Мы упали на ковер, я потеряла сознание…

Негодующий Бонапарт заявил, что он немедленно потребует объяснений у человека, посягнувшего на честь его будущей супруги.

Жестом, который вдохновил потом знаменитого художника Гро, он схватил свою шпагу.

Испуганная Жозефина удержала его и принялась ласкаться.

— Послушай, Баррас, конечно, груб, но в общем-то он человек добрый и услужливый. Он верен друзьям и стойко поддерживает их. Надо принимать людей такими, каковы они есть. Ведь Баррас может быть нам сейчас полезен, не правда ли? Это бесспорно. Будем исходить только из этого.

Эта небольшая речь успокоила Бонапарта, который умел извлекать свою выгоду в самых сложных ситуациях, и он произнес, улыбаясь, фразу, которую историки-наполеонисты редко цитируют:

«О! Если он даст мне командование итальянской армией, я ему все прощаю, я буду ему признателен и блестяще оправдаю его рекомендацию; это назначение даст мне возможность развернуться, мы будем купаться в золоте…»

Именно такая перспектива прельщала Жозефину. — Ты получишь это назначение! — воскликнула она. Бонапарт знал, как ее отблагодарить. Он взял креолку на руки, отнес на кровать, раздел, постарался ублаготворить хорошо испытанным способом.

С этого момента, по выражению Роже де Парна, невеста Бонапарта стала служанкой его честолюбия. Почти каждый день он отправлял Жозефину к Баррасу ходатайствовать о назначении Бонапарта главнокомандующим армии в Италии. Он словно забыл об отношениях, которые связывали ранее, а может быть еще и теперь, члена Директории и виконтессу.

Эта беспардонность шокировала людей, прежде всего самого Барраса.

Послушаем его:

"Признаю ли я это? Да, я это признаю в своих «Мемуарах», которым я хотел бы дать более скромное название «Признаний» — признаю настолько прямо, насколько это может сделать француз, воспитанный в правилах рыцарства, — да, я имел связь с мадам Богарнэ.

В моем признании нет ни хвастовства, ни излишней скромности — ведь это было известно моим знакомым, мадам де Богарнэ называли одной из моих первых возлюбленных. Если Бонапарт, часто бывавший у меня, знал об этом, то он относился к этому безразлично, как бы с высоты своего превосходства.

Думаю, что он не считал мою связь с мадам де Богарнэ совершенно оборванной, когда решил вступить с ней в брак, и тем не менее он приводил в Директорию свою будущую супругу, чтобы она ходатайствовала за него в делах его продвижения по службе.

Так как он все время чего-то у меня просил, то, очевидно, используя мадам Богарнэ, он рассчитывал выглядеть менее требовательным.

Много раз мадам Богарнэ просила меня принять ее в своем кабинете наедине; Бонапарт в это время оставался в гостиной, беседуя с другими просителями.

Однажды мадам Богарнэ пришла ко мне более взволнованная, чем обычно, и наша встреча вопреки моему желанию очень затянулась. Она обрушилась на меня с нежными излияниями, твердила, что всегда любила и будет любить только меня, несмотря на предполагаемый брак. Сжимая мне руки, она упрекала меня, что я ее разлюбил, повторяла, что я останусь самым любимым, что она не в силах вырвать мой образ из своего сердца ради «маленького генерала»,

Я оказался в положении Иосифа по отношению к жене Потифара. Однако я солгал бы, если бы изобразил себя столь же жестоким, как юный министр фараона.

Я вышел из кабинета вместе с мадам Богарнэ, испытывая некоторое замешательство" [8] .

Несколько дней спустя Баррас, желая любой ценой избавиться от назойливой истерички, назначил Бонапарта главнокомандующим французских войск в Италии .

Жозефина, добившись желаемого, объявила, что вступает в брак с Бонапартом, чье имя с трудом произносили парижане, но пылкость которого для будущего супружества уже была проверена ею.