То ощущение сопровождения внимательным некромантским взглядом, которое Чичеро вынес в виде шлейфа за собой из секретного помещения в поместье Гру, за день поутихло. То ли карлики притомились его пасти, то ли Чичеро устал от постоянного осознания контроля. Главное, в прежде уютных комнатах поместья Гру он чувствовал теперь какое-то смутное неудобство. Не пора ли ему уже ехать в Дыбр?
— Вы же хотели дождаться дня вече! — удивлённо напомнил ему Гру, когда его желание отправляться прорвалось наружу. — Мне кажется, ваша идея ехать сейчас в Серогорье слегка нелогична. Вы могли это сделать раньше, но задержались. Теперь же, когда до вече остались считанные дни, вы гораздо нужнее здесь!
— Чем я могу быть полезен в Цанце?
— Вы можете почаще бывать на поверхности (ведь именно там сейчас происходит самое главное). Там вы можете окунуться в гущу событий, наблюдать, расспрашивать…
— На предмет чего?
— На предмет непредвиденных осложнений. Если кто-то или что-то сорвёт некрократическое вече, нам ведь всем не поздоровится. И мне, и вам, и советникам, и некромейстеру, и Фальку, и всем их подчинённым и друзьям. И Отшибине. И Владыке Смерти.
Чичеро обрадовался этому предложению Гру как поводу реже бывать в его поместье. С этих пор он целые дни проводил в наземном Цанце. Здесь главными предметами его внимания стали Мертвецкий приказ, где регистрировались участники предстоящего вече, трактир Ларколла «Живые и мёртвые», городские стены и башни, откуда открывался общий вид на уже прибывшую толпу мёртвых крестьян.
В трактире у Ларколла теперь стало не протолкнуться от постояльцев и приходящих выпить да посудачить жителей и гостей Цанца. Весь общий зал оказался столь плотно забит более-менее состоятельными мертвецами, что Чичеро засомневался, найдёт ли он себе место на скамье за каким-нибудь из столов.
Чичеро хотел уйти, чтобы вернуться позже, но трактирщик заметил его издали и кивнул, приглашая приблизиться, вернее, пробиться к стойке.
— У меня есть новости, — сказал Ларколл, когда ввинтившийся в толпу Чичеро оказался перед ним, и замолчал, намекая на оплату.
Чичеро поспешил понять намёк.
— На днях патруль из числа нашей городской стражи обшаривал местность вокруг Цанца, и в районе замка Мнил обнаружил вашего знакомца Дрю из Дрона, — произнёс трактирщик, пряча монету. — Он там как-то обездвижил несколько десятков крестьян, понаделал из них статуй, да ещё сколотил банду сектантов, которые им поклонялись.
— Он пойман? — спросил Чичеро.
— Нет. Его не собирались ловить, а думали уничтожить, но это тоже не получилось. Он — со своим подручным по имени Пендрис — налетел на наших бедных стражников, как коршун. С арбалетчиками зверски расправился, остальных помиловал, но с унизительными условиями. Когда же к Мнилу подтянули усиленный отряд стражников, его банды и след простыл. Говорят, он ушёл болотными тропами куда-то к руинам Базимежа, но искать его там никто не торопится. Там, в руинах, водятся драконы…
— Это интересно, — оценил весть Чичеро. — А что говорят прибывшие мертвецы о предстоящем вече?
— Да вы сами послушайте! — пожал плечами Ларколл. — Одно скажу: ничего хорошего не говорят.
Да и прислушиваться особенно не надо было.
— Что они себе думают в этом Мертвецком приказе? — дышал едва ли не прямо на него бальзамным перегаром какой-то расстроенный детина, одетый как преуспевающий ремесленник из гильдии мебельщиков. Его собеседники согласно кивали.
— Быдло крестьянское! — цедил сквозь зубы торговец, облокотившийся на стойку чуть поотдаль.
— Поубивал бы! — ворчал мертвец из городской стражи в ответ на чьи-то пылкие жалобы.
Было ясно, что дело не в отдельных голосах: весь трактир служит эпицентром весьма ярко выраженных оппозиционных настроений. Да и не в трактире дело: здесь собралось несогласное с идеями заговорщиков меньшинство, поскольку ему больше и собраться-то было негде.
Эти люди либо жили в Цанце, либо прибыли из его окрестностей, чтобы участвовать в вечевом волеизъявлении, — а под стенами нашли множество крестьян, имеющих те же самые права, но кому-то (пока неизвестно, кому) послушных. Что им теперь оставалось, как не заливать свою досаду в трактире (благо, хоть его подневольные крестьяне не заняли)?
Чичеро подумал, что несладко ему придётся, если трактирный люд узнает, что именно он передал Гру ту «призрачную шкатулку», при помощи которой лысый хитрец и вызвал всё крестьянское нашествие.
И вдруг в битком набитом зале прозвучал крик:
— Чичеро! Да это же ты!
Посланник чуть было не решил, что уже воплощаются его тревожные фантазии, но голос звучал не обвиняющее, не грозно, а, скорее, радостно. Он всмотрелся в угол зала и увидел, что с дальней скамьи ему машут два мертвеца. Ба, да это Кло и Амур, с которыми ему случилось выступить против шипастого великана Плюста и его стражи! Те самые мастера метания ножей, которые пытались устеречь Дониа из Шкмо — зловредного плюстового шпиона.
Чичеро подошёл к ним, и они, тут же с усилием раздвинувшись на скамье, дали ему место между ними. На другом конце скамьи кто-то чертыхнулся, едва не слетев на пол, но стерпел. Все, кто пришёл в этот день в трактир Ларколла, пребывали в сильном озлоблении, но друг на друге своей злости старались не вымещать.
И Кло из Дрона, и Амур из Кляма, как выяснилось, прибыли в Цанц на злосчастное вече, первый — уже три дня назад, второй — сегодня. Оба кипели негодованием и чувствовали себя обманутыми.
— Ты видел эту толпу крестьян под стенами? — спросил Кло и, не дожидаясь ответа, продолжал, попутно возвращая в рукав так и просившийся наружу нож. — Это же какие-то мумии, а не крестьяне! Как они смотрят! Они же ничего не видят перед собой, когда смотрят. Это не мертвецы, это заводные куклы! И с ними нам предстоит спорить на некрократическом вече! Ты представляешь, Чичеро?
— Здесь какой-то чёртов обман! — подтвердил Амур. — Нас за дурачков держат. Я слышал, на вече предстоит решить, предоставлять ли грязным карликам одинаковые права с нами. И что, как ты думаешь, решат эти очумевшие крестьяне? А их же тут большинство! Мерзкий сброд…
— Я слышал ещё хуже! — вмешался сосед, сидящий напротив Кло. — Говорят, Цанцкое воеводство ликвидируют, и вместо него сделают Отшибинское, с центром в Дыбре. Туда уже обходные туннели роют!
— Чёрт знает что! — согласился Чичеро.
— Помнишь ли ты Пардра из Ы, который тоже был тогда с нами, в отряде, освободившем Глюм? — спросил Кло из Дрона, опустошая пивную кружку.
— Более или менее помню, — ответил Чичеро.
— Он прибыл в Цанц одновременно со мной и видел всё то же, что и я. Так вот, его арестовала стража. За что? Да он, говорят, устроил драку в Мертвецком приказе. И я его понимаю очень хорошо. Я сам (только вежливо) там поинтересовался: можно ли лишить права голоса этих тупых невежественных крестьян? И что же они мне ответили?
— Да, что ответили? — подхватил Чичеро.
— Говорят, некрократия не делает различия между сословиями. Говорят, все мертвецы — братья. Вот живых — тех к голосованию и близко не подпустят (уж за этим-то проследят). Но как по мне, вот хоть трактирщик Ларколл: он пусть и живой (мало ли недостатков у человека), а всё же разумный! Я бы уж лучше ему голос доверил, чем всем этим братьям-навозникам!
— А не знаешь, Кло, коню моему можно в вече участвовать? Он у меня тоже мёртвый! — пошутил в ответ Чичеро, и шутка умела успех: внимая ей, заржал весь стол и половина соседнего.
— Коню — нельзя. У него четыре ноги, два крыла, а рук нету. Как же он в реестре-то распишется? Вот приделай коню руки, мил человек, будет он у тебя крестьянином! — раздалось от соседнего стола, и уже весь трактир грянул хохотом.
— А ваш Пардр из Ы, извините, дурак! — сказал Кло тот самый сосед напротив, который уже однажды встревал в беседу троих героев Глюма. — Чем драку в Мертвецком приказе затевать, уж лучше бы ему взорвать Пороховую башню. Она как раз над этим приказом высится. Одним бы махом: ни башни, ни приказа! — и добрый советчик захохотал.
— Ты что, сдурел? — спросил у него Амур. — Если рванёт Пороховая башня, здесь не только Мертвецкого приказа, а всего наземного Цанца не сохранится. Только и останутся те крестьяне, что под стенами: будут они обломки трактира разбирать, да нас оплакивать. И хоронить по варварскому обычаю.
* * *
Вечером Чичеро посоветовал Гру получше стеречь Пороховую башню. Тот передал его совет Отту, и поутру все подходы к башне ощетинились алебардами его подчинённых.
От завсегдатаев трактира изменение режима охраны башни не укрылось. Когда Чичеро, Кло и Амур встретились за тем же столом в углу, разговор шёл как раз об этом. Вчерашний сосед, предлагавший взорвать Пороховую башню, тоже был на месте, и шипел:
— И ведь сидят где-то среди нас шпионы. Мы что-то говорим, а они — на ус мотают, а вечером всё передают, кому надо. Я вчера пошутил про Пороховую башню. Всем в Цанце известно: нет в той башне никакого пороха, просто она так называется. Но ведь сидела рядом какая-то гадина, обо всём доложила, и вот полюбуйтесь: охраняют эту пустую никому не нужную башню так, что любо-дорого смотреть!
* * *
Чичеро был шпионом Гру, как и карлики его — разведчиками Занз-Ундикравна. С этим уж ничего не поделаешь. Однако симпатии его отчего-то были на стороне посетителей трактира «Живые и мёртвые», а не на стороне заговорщиков из Цанца, для которых он с такими трудами добыл используемые сейчас тени.
Посетители трактира ненавидели ни в чём не повинных крестьян, считали их сельскохозяйственной скотиной, которая напрасно возвышена некрократией. Чичеро их ненависти не разделял, понимая, что несвободный характер крестьянского посмертия составляет беду, а не вину призваных к нему мертвецов. И всё же…
Ну как не заметить, что в условиях некрократических порядков именно жалкие крестьянские способы бытия составляют мощную силу, опрокидывающую все потуги иных мертвецов, мечтающих о личной свободе.
Чичеро ходил в трактир, как на работу. Гру того от него и ждал. Правда, посланник твёрдо решил, что никого из посетителей трактира выдавать не станет, но такого от него и не требовалось. Гру интересовала безопасность Цанца и своевременность проведения вечевой церемонии, а вовсе не месть инакомыслящим.
Однажды мёртвые жители Цанцкого воеводства перестали прибывать, и длинная очередь у Мертвецкого приказа иссякла. Чичеро понял, что некрократическое вече вот-вот начнётся, и не ошибся. Герольды с высоченной Часовой башни объявили, что вече под стенами Цанца объявляется открытым. Горожане и гости Цанца, обитавшие в черте города, нехотя потянулись наружу, туда, где уже построились крестьяне из окрестных замков, подавлявшие их числом и какой-то механической уверенностью в себе.
Крестьяне заняли собой практически всю площадь под стенами, и места для компактного размещения трактирного меньшинства там не осталось. Оппозиционеры могли бы разместиться поодиночке среди крестьян — и там затеряться в превосходящих силах послушного Гру безвольного и грубого сельского воинства. Но неудобство от стояния во враждебной среде было столь значительно, что немало мертвецов тут же вернулось к Ларколлу и заказало пива. В знак протеста они решили всё вече просто пропьянствовать.
Некоторая часть оппозиции нашла возможность сплотиться — но на самой периферии Вечевого поля (так стала называться площадь перед въездом в Цанц). С той периферии как-либо повлиять на ход ожидающихся событий не представлялось реальным. Хотя и в центре вероятность такого влияния выглядела очевидно мизерной. Как повлияешь на находящихся в заведомом большинстве крестьян, если они не воспринимают ничего вокруг себя, а слушаются скрытых от глаз «кукловодов»? Видимо, никак.
Чичеро, чтобы наблюдать за предстоящей церемонией, взошёл на городскую стену. Пробиться сюда оказалось непросто: многие хотели лицезреть происходящее с высоты, и прежде всего — вся верхушка из подземного города, включая и многих заговорщиков.
Чичеро думал, что именно со стены будут выступать вечевые ораторы, но ошибся (как ошиблось и несколько других завсегдатаев трактира «Живые и мёртвые» с решительными лицами, заранее пробравшиеся на стену — с явным намерением полемизировать).
Несмотря на все удобства, которые высокая стена представляла для ораторства, она не была востребована. Вместо этого в самой гуще пришлого крестьянства верные Гру стражники наскоро сколотили маленький деревянный помост — рассчитанный лишь на одного выступающего.
Именно к этому помосту под прикрытием отряда городской стражи, усиленной тремя десятками солдат Отта, двинулся советник Жилоно, который, по причине недееспособности Управителя Цилиндрона, был сейчас за главного начальника как в городе Цанц, так и во всём воеводстве.
Вскарабкавшись при помощи стражи на помост, Жилоно провозгласил открытие вечевого собрания, после чего извлёк из кармана мантии небольшой свиток. С этого свитка он зачитал основные вопросы, выносимые на вече. Слышно его было прескверно. Чичеро сумел разобрать, что вече призвано ответить на двадцать вопросов, что среди этих вопросов большинство в случае положительного решения ущемляет права людей, живущих в Цанце и всём воеводстве.
Первый вопрос для обсуждения на вече касался придания карликам Отшибины (далее — Великому народу) всех обычных человеческих прав, включая право на посмертие. Второй предполагал автономию Великого народа в отношениях с Мёртвым престолом. Третий, намекая на первенство Великого народа в общении с Шестой расой и особые его заслуги, выговаривал для карликов и особые полномочия. Один из следующих предполагал разрешение для Великого народа осваивать некромантские практики вплоть до самых глубоких степеней посвящения.
Целый ряд вопросов касался реорганизации Цанцкого воеводства с учётом самостоятельности Отшибины. Отдельный вопрос был посвящён территориальным претензиям Великого народа: город Цанц предполагалось отдать карликам…
— Что он несёт? — с ужасом воскликнул кто-то из стражников, стоящих на стене рядом с Чичеро.
— В своём ли он уме? — поддержал его товарищ.
— Да не волнуйтесь, — уверенно улыбнулся третий, — за такой бред уж точно никто не проголосует.
Поистине, поведение Жилоно было в Цанце почти никому не понятно. Поднимать вопрос о том, чтобы отдать отшибинским карликам город, которым сам же и управляешь — ну не бред ли это? Даже зная наверняка, что этот разрушительный проект не пройдёт, — зачем рисковать?
Сами стражники употребили слово «бред», когда говорили о городском — и своём, следовательно, — начальнике. Правда, в измену Жилоно они пока предпочли не поверить, и резко осекли одного из завсегдатаев трактира, который предложил собравшимся эту версию. Осекли, но, что немаловажно, и не подумали арестовать.
Жилоно освободил помост, и около него возник магистр Гру, сопровождаемый приветственными возгласами крестьян — громкими и страстными (хотя, как заметил Чичеро, несколько однообразными).
Гру взобрался на помост и сказал короткую речь об исторической справедливости. Голос его был повсюду хорошо слышен, но лишь потому, что Гру применял особые некромантские приёмы его усиления.
Чичеро его слушал не очень внимательно, он следил за взбешёнными завсегдатаями трактира Ларколла, которые каждую его фразу встречали проклятиями. Городская стража, в изобилии стоявшая здесь же, на стенах, ничуть их не урезонивала, напротив, как казалось Чичеро, молчаливо поддерживала протестные возгласы.
И посланник понимал: хотя эти стражники сейчас и подчинялись трём советникам — Жилоно, Киномро и Фопону, — но они ещё не забыли светлые годы полной дееспособности Умбриэля Цилиндрона, который таких вече в своём городе никогда бы не допустил. Нет, стража была сейчас далека от намерения бунтовать, но реальной помощи в сложной для себя ситуации заговорщики от неё не дождались бы. Понятно, зачем в заговоре так нужен был Отт с гарнизоном подземной крепости, набираемым отнюдь не из местных обитателей Цанца.
Речь Гру звучала вполне обычно: он такие уже говорил не раз в других обстоятельствах, и добивался оваций от карликов, либо сдержанных кивков согласия от мертвецов, не желающих дерзить уважаемому некрософу. Сейчас он произносил речь не для карликов, но приём толпы был оглушительно восторженным. Если перед Чичеро несколько человек в ярких и звучных формах исходило желчью, то вся площадь под стенами Цанца, ставшая словно единым существом, собранным из пригнанных сюда крестьян, так и бесновалась в пароксизмах воодушевления.
Тот стражник, который предлагал не волноваться и уверял, что бредовые тезисы Жилоно вече никогда не поддержит, прикусил язык и больше не вспоминал свои уверенные суждения. Нереальное становилось кошмарной явью. Расхваленная некрократия, щедро принесенная наземным мертвецам Шестой расой, разворачивалась к ним теперь задней своей стороной.
После Гру говорил Киномро. Он сухо повторил основные тезисы Гру. Лейтмотивом его речи стал давний долг Владыки Смерти и города Цанц перед преданными им отшибинскими карликами, которые, несмотря на годы и лишения, продолжают надеяться на торжество некрократической справедливости, и т. п.
— Здесь же нет ни одного карлика! — стонал от досады и недоумения какой-то подмастерье из гильдии бальзамировщиков. — Кому это здесь нужно? Карлики — живые! Какое отношение к ним может иметь наша некрократия?
— Вот их теперь и окунут в посмертие! — язвительно заметил один из стражников, — небось, сам же и примешься их бальзамировать! Ну и город — кругом одни шкуры продажные!
Киномро поклонился рукоплещущим ему крестьянам и сошёл с помоста. Его место занял Фопон.
— Ну вот, наконец-то! — обрадовался один из стражников, критично настроенных к происходящему на вече. — Уж Фопон-то не дурак! Он им сейчас как врежет! Этому придурку Жилоно мало не покажется!
Не врезал. Повторил всё тот же бесцветный текст, дождался крестьянских оваций.
— Кто управляет нашим городом! — возмущался бывший сторонник Фопона, ударяя чешущимся кулаком в каменный зубец городской стены, да с такой силой, что брызги бальзама заливали стоящих рядом.
После Фопона высказался некромейстер Гны — и также немедленно уронил себя в глазах многих своих сторонников. Правда, хитрец Гны ни словом не обмолвился о вопросах, вынесенных на вече. Он, по своему обыкновению, говорил о Цилиндиане, и ни словом не пожелал привязаться к текущей ситуации. Но крестьяне и его речь проводили восторженным рёвом. Что бы ни говорил Гны с помоста, он участвовал в спектакле Гру; лишь это и имело значение.
Выступил и любитель червей Карамуф, рассказал о выгодах торговли с Великим народом Отшибины, ныне входящим в сонм мёртвых народов. За ним говорил бальзамировщик Фальк. Этот оратор пытался острить, но — безуспешно. Крестьяне не имели чувства юмора, они горячо его поддержали без всякой связи с произнесённым текстом, а горожане и болеющие за судьбу Цанца обитатели воеводства были не в настроении понимать его шутки.
Дальше выступала всякая мелочь, и всё — марионетки. Лишь одному из теснимого крестьянами меньшинства — алхимику Тонго — удалось прорваться к помосту. Добившись слова, он высказал всё, что думал и чувствовал. И о том поведал мудрый Тонго, куда надлежит засунуть Жилоно предложенные на вечевое рассмотрение вопросы, и о том, куда надлежит немедленно отправляться крестьянам, и о том, что надлежит сделать с магистром Гру, вместо того, чтобы выслушивать его светлые идеи.
Чичеро ожидал, что неразборчивые крестьяне поддержат и этого оратора, но нет: наверное, к ним не поступило сигнала о поддержке от того, кто держал в руках суэниту с их тенями.
Гробовое крестьянское молчание встретило дерзкую речь смельчака, а усиленные попытки рассредоточенных вокруг горожан Цанца и обитателей трактира Ларколла выказать ему бурную поддержку лишь показали тщету возвышения их одиноких голосов.
Понимая, что более ждать нечего, меньшинство, толпившееся на стене, потянулось вниз, к трактиру. Чичеро ещё задержался — один среди городской стражи — и дождался финального выступления Жилоно. Тот призывал участников вече подкрепить сделанный выбор письменным свидетельством, оставить которое следовало в амбарных книгах Мертвецкого приказа, аккурат там, где происходила регистрация.
От распахнутых городских ворот Цанца и до Мертвецкого приказа тут же выстроилась здоровенная очередь, причём из одних крестьян, так как городское меньшинство в игры вроде некрократического вече по ходу дела отказалось играть.
Поскольку же трактир Ларколла «Живые и мёртвые» оказался как раз по дороге между воротами и Мертвецким приказом, крестьянская очередь, словно издеваясь, выстроилась перед глазами его обозлённых завсегдатаев. Тут-то и началось побоище. Кто-то из не нашедших выхода своей мстительной энергии горожан выхватил из очереди близко стоящего крестьянина, затянул в трактир, а там уж на него накинулись все собравшиеся. Крестьянина быстро не стало, из трактира послали гонцов за следующим, того также растерзали в считанные мгновения.
Крестьянская очередь наблюдала за всем происходящим с тупым равнодушием. Перекошенные лица и перепачканные дешёвыми бальзамами руки горожан, которые суетливо выхватывали бедняг, предназначенных для уничтожения, ничуть не волновали оставшихся. Уводят, уничтожают — значит, так надо. Не крестьянского ума дело.
Чичеро наблюдал за бойней со стороны. Его не тянуло вмешиваться в неё на чьей-либо стороне. Он понимал и всю глубину горя, и всю бессмысленность действий горожан, потерявших сегодня родной город.
Что же касается уничтожаемых в припадке гнева крестьянских тел, то по этому поводу посланник Смерти ощущал лишь сожаление. В одном вопросе Дрю из Дрона, переживший озарение на берегу болота у замка Мнил, был с несомненностью прав: посмертие крестьян ничем не отличается от смерти с маленькой буквы. А значит, жертвы сегодняшней неразборчивой мести погибли не сегодня, а давным-давно.
Едва число растерзанных крестьян перевалило за десяток, порядок восстановили солдаты из тысячи Отта. Полсотни тяжело вооружённых верзил с горящими факелами отодвинули бездействующих городских стражников, окружили трактир и пообещали поджечь его, если беспорядки будут продолжаться.
Бледный от страха трактирщик Ларколл кинулся в ноги офицеру, командующего этими солдатами, умолял не жечь трактира, клялся в своей непричастности.
— Я ведь живой! — восклицал трактирщик. — Как же я могу урезонить мёртвых господ?
Впрочем, мёртвые господа и сами быстро взялись за ум. Мстительный угар спадал, на смену ему приходила пустота и тоска по утраченному. С отвращением вытирая о бревенчатые стены трактира свои запачканные в крестьянских бальзамах ладони и ножи, мертвецы вяло разошлись кто куда, стараясь при этом скорее миновать и не смотреть на бодро двигающуюся очередь.
Среди участников резни в трактире Чичеро заметил Кло и Амура. Ему сейчас не хотелось их видеть, но, он пересилил себя и пожал им измазанные руки. Товарищи по справедливой битве с великаном Плюстом нуждались сейчас в его поддержке, ведь так?
Слабо ответив на его рукопожатие, мастера по метанию ножей прошли к городским воротам и вышли из Цанца, никем не остановленные. В таком состоянии им самое время встретиться с Дрю из Дрона и воспринять его великие некрософские идеи, почему-то подумалось Чичеро. В таком состоянии, подумал он дальше, к нарождающейся секте несчастного Дрю скоро примкнёт и весь Цанц.
Вече свершилось. Чичеро Кройдонскому настало самое время ехать в Дыбр.