Голова Штонга себе катилась, куда хотела, а незадачливый главный некромант Отшибины где стоял, там и сел. Только тут он понял, на какую неприятность нарвался, можно сказать, приготовил её своими руками. Кто ж знал, что убиенный герой наговорит такого — и не кому-либо там, а целой толпе собственных родственников.

— Уважаемые, не верьте всему сказанному; может, это всё и не правда (так иногда бывает), — будто сквозь тяжёлую завесу слушал Флютрю свой срывающийся голос, обращённый к расходящейся из его башни толпе штонговских родственников. Те его вновь не слышали, как и тогда, когда выклянчивали этот кошмарный обряд.

Флютрю не мог чувствовать, но знал, что сейчас он особенно остро пахнет своими мертвецкими бальзамами. Дело принимало скверный оборот лично для него. Родственников у Штонга было уж слишком много, чтобы вождь, даже при всём желании замять дело, взялся устранять свидетелей. Не перебьёт же он добрую половину собственной столицы! Но кого-то наказать ему, несомненно, захочется. И ведь сразу понятно, кого наказывать: того, кто более всех виноват в разглашении его маленького секрета!

Тут Флютрю вдруг вспомнил запонки вождя, изготовленные из ключиц предателей, и ему стало уж совсем нехорошо. Хотя, казалось бы, ему, давно мёртвому некроманту не пристало бояться смерти или пыток, а поди ж ты — страшно! Спокойствия не добавлял и поднятый им трупик Штонга. Тот после молчаливого ухода родственников, озадаченных его признанием, остался единственным собеседником некроманта.

— Кто ты? — задал Флютрю ритуальный вопрос.

— Штонг. Во всяком случае, я так думаю, — ответила голова Штонга из нижнего этажа башни, куда она закатилась. Туловище же, подпрыгнув, уселось на высокий стул у витражного окна, закинуло ногу за ногу и взяло в руки свиток, списанный Флютрю с седьмого тома «Истории Отшибины» Гру. Несколько мгновений тело Штонга силилось что-то прочитать, но потом догадалось, что глаза-то остались на голове, укатившейся в нижний этаж. Открытие это немало развеселило поднятого:

— То-то я удивляюсь, что сам я двигаюсь, а картинка не меняется. Слушай, Флютрю, откати мою голову куда-нибудь, а то она остановилась в каком-то тёмном углу, да ещё носом вниз. Я хоть и пытаюсь шевелить щекой, но не могу повернуться, — щёки у меня не тренированные. Никогда не думал, что мускулы щёк мне тоже пригодятся!

Флютрю собрался было помочь — как мертвец мертвецу, — но поднятый им из праха пройдоха Штонг уже и сам догадался, что ему надо сделать. Его туловище спрыгнуло со стула, подошло к винтовой лестнице, ловко спустилось в нижний этаж — и вернулось оттуда с головой под мышкой. Новый мертвец с интересом познавал мир, открывшийся в новой подвижной перспективе; очень скоро он обнаружил, как забавно подбрасывать свою голову и снова ловить. Такое ему удавалось проделывать лишь потому, что он и при жизни был незаурядно ловким карликом, но смерть добавила гротескной выразительности его манипуляциям.

Всласть набаловавшись снесённой топором вождя головой, Штонг призадумался, после чего с удручённым тоном произнёс вполне здравую вещь:

— Знаете, Флютрю, я, вроде, неплохо сохранился. Одно плохо: меня перед смертью не успели набальзамировать, а это значит, что мне предстоит ещё гнить, отекать, покрываться пятнами. Ужасно противно! Не о таком посмертии я мечтал, когда читал в детстве «Историю Смерти» Гру.

* * *

После посмертного признания Штонга на вождя теперь косились почти все. И вождь от своих шпионов быстро узнал, в чём дело. И, конечно, рассвирепел. Но и в гневе он чувствовал свою неправоту. Дело не в том, что он убил Штонга, и даже не в том, что убитый был всеобщим любимцем и считался героем. Дело в том, что Занз-Ундикравн смалодушничал, когда свалил вину на Живого Императора, чтоб его перекосило. Признай он себя автором смерти Штонга — и никто бы ему слова не сказал. Тоже бы косились, но косились бы по-иному: с испугом, а не с презрением. Презрение вызывает слабость, а он — великий вождь Великого народа — эту слабость допустил.

Вождю осталось покаяться пред народом, чтобы перехватить, наконец, инициативу. Он вновь вышел на рыночную площадь в простой белой рубахе, с рукавами, заколотыми костяными запонками, и сделал заявление о том, что он действительно убил Штонга. Убил нечаянно, от досады, когда, догоняя Живого Императора в зарослях южного склона, они вдвоём убедились, что идут по ложному следу. Потом-то он понял, что, убивая Штонга, завидовал его молодой силе и ловкости, и при этом почувствовал свою неправоту, отчего и не смог сразу признаться в содеянном. Поскольку свидетелей не оказалось, он соврал подоспевшим телохранителям, что топор занесла рука врага. И сейчас он по-прежнему думает, что был в чём-то даже недалёк от истины…

Карлики слушали его и отворачивались. Пытаясь объяснить свои поступки, вождь всё более падал в их глазах. Дело уже пахло возможностью неповиновения, бунта. Становилось ясно, что не один только некромант, — а сам вождь доигрался!

Но вождь вспомнил о некроманте. Уже на следующее утро после своего признания он вызвал Флютрю к себе. Пройдя в главные врата Глиняного дворца, некромант в который раз поразился двойственности этого сооружения. Снаружи-то дворец действительно был глиняным (и казался цельно вылепленным из красной глины, как издавна повелось в равнинных поселениях Великого народа Отшибины), а вот внутри строился из серого камня — излюбленного строительного материала мёртвых, добываемого здесь, в Серогорье.

Врод Занз-Ундикравн снова был в рубахе с запонками. Похоже, эта рубаха стала для него теперь каким-то знаком покаяния, что ли.

— Вы поняли, что наделали? — спросил вождь просто и прямо.

— Да, — попытался столь же просто и прямо ответить Флютрю, но не удержался от путаных оправданий. Мол, никак не смел подумать… Ибо кто же мог предполагать… Ибо ничто не предвещало…

— Вы или совсем плохой некромант, — сказал Врод Занз-Ундикравн, — или слишком хороший. Лучше бы вы всё же оказались хорошим некромантом…

— Я попытаюсь оправдать доверие…

— Я вам больше не доверяю, — криво улыбнулся карличий вождь, — но вам всё же придётся оправдать!

Тут он, казалось, весь обратился в раскатистый хохот, а вместе с ним надрывала животы пара телохранителей, посвящённая, видимо, в какой-то секрет.

Отхохотавшись, вождь сказал некроманту:

— Не бойтесь, Флютрю, я не собираюсь вас уничтожить. Наоборот, вы мне впервые понадобились.

— Что я должен делать? — быстро спросил Флютрю.

— Не так скоро. Сперва я вам поведаю новость. Которую вы, — тут вождь прибег к выразительному жесту, — сохраните в тайне.

— Да, конечно.

— Так вот. Верные мне разведчики захватили и допросили Лимна и Зунга, тех напарников Штонга, которых он оставил караулить Живого Императора.

— А что, Лимн и Зунг хотели сбежать?

— Напротив, они возвращались в Дыбр. Оказывается, всё это время они преследовали Живого Императора, и окончательно сбились со следа лишь недавно. Они потеряли его в районе Свалба, что в Гуцегу, если вам это что-то скажет.

— Не знаю, где это, — признался Флютрю.

— Не важно, — отмахнулся вождь. — Вот что важно: Лимн и Зунг не знают, что у нас в Дыбре происходит (не в курсе того, что вы наделали, понятно?). А у нас в Дыбре не догадываются, что Лимн и Зунг живы. И господа посланники Смерти этого тоже не знают. Они-то думают, что на хвост врага смог упасть их разлюбезный Чичеро, а на самом деле — его чуть не настигли наши Лимн и Зунг!

— Кто знает, может и Чичеро тоже его преследует? — предположил Флютрю, которому хотелось удачи для этого посланника (всё же именно он в своё время инициировал Чичеро в мёртвые).

— Кто знает? — хохотнул вождь. — А что, показать вам Чичеро? Дранг, пожалуйста!

Предводитель неудачного набега на селение Малые Горки, которому накануне достались человеческие побои, направился в кладовую и вышел оттуда, сгибаясь под тяжестью огромного мешка. Флютрю его узнал: это был тот второй мешок, который привезли телохранители вождя, возвращаясь из-под Кройдонского перевала.

— Чичеро из Кройдона! — вновь захохотал Врод Занз-Ундикравн, и в глазах его некроманту почудилась оранжевая тень безумия, — вот уж точно: из Кройдона!

Дранг развязал мешок, и Флютрю действительно увидел посланника Чичеро из Кройдона. Правда, в отдельных фрагментах, к тому же перемешанных с фрагментами коня.

— Его… тоже вы? — остолбенел некромант, и вождь захохотал снова.

— Нет, вот его-то как раз поломал наш любезный Живой Император! Сами посудите: не могу же я за него всю работу-то делать!

Больше он ничего не говорил, а только смеялся, смеялся, смеялся, смеялся, смеялся, смеялся… А Флютрю покорно ждал, когда приступ смеха пройдёт, чтобы узнать, чем именно ему придётся заглаживать вину перед хозяином.

* * *

Флютрю боялся предстать «совсем плохим некромантом», и ему пришлось долго ломать свою набальзамированную голову, как выполнить задание вождя. Вот они — куски Чичеро; вот они — куски коня. И Чичеро, и конь погибли мертвецами, а значит, их останки заранее достаточно набальзамированы. Это облегчило бы задачу, не будь они так сильно расчленены. Ибо если коня можно собрать почти полностью (только к одной из задних ног будут вопросы), то в теле Чичеро не доставало важных деталей. Куда-то делось, например, туловище (видать, кто-то из телохранителей вождя уже стащил его вместе с изящной карамцкой кирасой). Руки и ноги тоже сохранились частично.

— Полно, Флютрю, вы же подняли на ноги Штонга! — хохоча, напоминал ему вождь. — У него была на шее рана, но вам она не помешала!

Да, обезглавленного Штонга поднять удалось. Но тут же — не тело, а одни ошмётки, хоть и набальзамированные. Конечно, понятно, почему Живому Императору пришлось развалить Чичеро на столько кусков: попробуй вообще справься с мертвецом, да ещё хорошо владеющим разными системами боя.

Определённо, в том поединке наступил момент, когда Чичеро пытался вновь сложиться, а его враг, понимая, чем эти попытки ему грозят, рубил посланника прямо по суставам. Вот оно — хвалёное неуязвимое посмертие: как ни бальзамируйся, а от перепуганного врага, знающего пару твоих секретов, всё равно не убережёшься.

Коня трудолюбивый Флютрю довольно аккуратно соединил в тот же день. В его теле недоставало внутренностей, которые в мешке совсем перепутались, ну да не внутренности красят мёртвого боевого коня. Поднять бедное животное было парой пустяков: Флютрю с тою же лёгкостью поднимал костяки с истлевшими мягкими тканями. Конечно, это был не настоящий мёртвый боевой конь со всеми приличествующими ему навыками, а просто имитация, но — довольно пристойная, способная внушить трепет любому прохожему, не посвящённому в её тайну. Мёртвые кони иногда кусались, а этот выглядел точь-в-точь так, как будто постоянно готовился укусить (это и к лучшему — будет отвлекать внимание от всадника!).

А вот всадника, над которым расчленитель потрудился на совесть, Флютрю так и не собрал. Целый день он потратил на устройство деревянного каркаса, призванного заменить пропавшее туловище, но собранный на этой основе Чичеро, даже когда его заматывали в чёрный плащ, слишком уж походил на виселицу. Требовалась свежая идея. И эту идею вождю подали хитромордые Лимн и Зунг, которые слонялись по Глиняному дворцу тут же, неподалёку от некроманта, колдовавшего над телом.

Послушав своих разведчиков, Врод Занз-Ундикравн разразился таким зычным хохотом, что все прочие случаи грубого смеха отшибинского вождя на его громовом фоне выглядели бы молчаливой тонкой улыбкой. Лимн и Зунг тоже довольно хихикали.

Итак, Флютрю не пришлось собирать тело Чичеро воедино. Ему полагалось лишь вдохнуть силу посмертия в доступные разрозненные части, а иллюзию единого организма всадника брались создать ловкие карлики.

И карлики доказали, что не зря ходили в напарниках удальца Штонга. За какие-то пару часов они так освоились с частями тела Чичеро, что могли выглядеть настоящим посланником Смерти. Они забирались под его чёрный плащ как вдвоём, так и поодиночке. И притом ухитрялись ловко вышагивать пешком и сносно скакать верхом на грозном боевом коне — по закрытому в эти дни от посторонних глаз внутреннему двору Глиняного дворца.

Карликам так понравилось прятаться под плащом, жонглируя частями тела, оставшимися от Чичеро, что им захотелось освоить в таком же роде и коня. Внутри коня осталась полость, но не очень большая; карлик в ней мог бы поместиться лишь в позе эмбриона. Флютрю и рта не успел раскрыть, как самоуверенные разведчики вытащили длинные ножи и стали расширять дыру в этом и без того удачном произведении его некромантского искусства.

Конь, уже поднятый некромантом (и наделённый какой-никакой посмертной чувствительностью), стонал и пронзительно ржал от такого жестокого обращения, но изуверы не унимались. Хотели добиться ручного управления конечностями коня, циркачи чёртовы!

Впрочем, необходимость помещения кого-то из карликов внутрь коня подтвердил и вождь Занз-Ундикравн (ему мстительный перестраховщик Флютрю не преминул пожаловаться). На задании-то разведчиков будет трое, напомнил вождь. А что безголовый труп Штонга уже не удастся включить в качестве третьего напарника к Лимну и Зунгу, так на его место уже ищут и легко найдут другого карлика, может даже лучше прежнего.

* * *

И вот замена Штонгу нашлась — где-то далеко за пределами известных Флютрю окрестностей Дыбра, в долине Збуш Книл. Отныне посланника Чичеро представляли Лимн, Зунг и Дулдокравн, который дополнил их тройку. Новенький оказался не настолько ловким, как Лимн и Зунг, и тем более не мог претендовать на адекватное замещение Штонга, но — надо отдать ему должное, управление восставшими останками посланника Чичеро освоил вполне сносно.

Зато этот Дулдокравн был потомком обедневшей младшей ветви того самого рода Краунов, к которому принадлежал и сам вождь. Поэтому-то, как настоящий аристократ крови, — он получил такое образование, какое и не снилось ловкачам Лимну, Зунгу и Штонгу.

Вождь как раз задумал миссию, в которой образованность полезна. Ехать-то карликам предстояло в Цанц, а там есть кому поставить тонкий вопрос, чтобы сбить с толку выскочку-простолюдина.

Дождавшись, когда природные акробаты вполне освоятся с телесностью Чичеро и его коня, Флютрю, по специальному приказу вождя, вновь приступил к своему колдовскому ремеслу. Ибо для того, чтобы хоть кто-нибудь разбирающийся в людях и мертвецах принял ужимки троих карликов за благородные манеры Чичеро, недостаточно будет всей ловкости сынов Великого народа Отшибины. Да и простоватые лица карликов весьма отличаются от тех лиц, какими располагают подлинные посланники Смерти — утончённых, умудрённых послежизненным опытом.

Ранее Флютрю возился с частными заданиями — подъёмом набальзамированных деталей коня и посланника, превращением их в детали достаточно лёгкие и податливые для акробатического мастерства карликов. Теперь ему предстояло средствами той же некромантии преобразить всю картину: превратить троих живых карликов и детали коня с посланником в два целостных мёртвых существа, в два организма, способных к взаимоперетеканию: один конский и один человеческий.

И, конечно же, главную роль в предстоящем обряде Флютрю отводил не живым карликам и не ошмёткам тел. Условием, обеспечившим саму возможность задуманного, стала «призрачная шкатулка» с подлинной тенью Чичеро, которая нашлась в том же огромном мешке, что и все конско-человеческие расчленённые останки.

Совершая последний обряд, главный некромант Отшибины чувствовал себя подлинным подателем Жизни и Смерти, способным на небывалое. Силой единственно своего стремления превращать живое в мёртвое, а мёртвое в живое. Такая способность возносила его на ту высоту, о которой он мечтал в годы ученичества у мудрого Гру (и ради которой некогда — ещё заживо — избрал стезю некромантии).

Правда, и возносясь к вершинам своего ремесла, Флютрю не чувствовал себя безупречным. Ему пришлось использовать в посторонних целях столь интимную субстанцию, как тень Чичеро. Перед самым обрядом он извлёк «призрачную шкатулку» с тенью из рукава своей мантии и прошептал: «Прости, посланник. Тебе всё равно уже никогда не быть собой подлинным, послужи же на благо Отшибины!».

На всякий случай хитроумный Флютрю шептал эти слова на тайном наречии некромантов — чтобы для присутствующих карликов они выглядели как часть обряда. Правда, и сам Чичеро, к тени которого были обращены слова, этого наречия никогда не знал, но ведь не ради него же они были сказаны! Флютрю ими успокаивал исключительно собственную совесть.

Сейчас он вторично вводил в посмертие человека по имени Чичеро из Кройдона. Правда, теперь этим именем будет наречён иной человек (вернее, иное, более сложное существо), но — и не вполне иной (не вполне иное).

В тот раз Флютрю выполнял волю своего учителя Гру, ныне заказчик обряда — вождь Отшибины. Тогда пришлось поднимать недавно бальзамированное тело юного Чичеро, теперь материал для посмертия разительно поменялся. И Чичеро был не посланником, а простым человеческим воином. И если прежде выбирал Смерть сам Чичеро, то сейчас о добровольности его участия в обряде судить не приходится.

Многое, изменилось. Неизменно лишь главное условие — всё та же самая тень, заключённая в запечатанную шкатулку.

А ещё прежним остался мастер, совершающий обряд, что его не вполне, но — оправдывает. К преображению в мёртвого посланника Чичеро троих живых карликов и кучи конских и людских частей тела вновь приложил руку он, Флютрю. И, как истинный Отец-во-Смерти, он может властно сказать: я тебя породил к великой Смерти один раз, я же тебя в неё вобью и вторично.

И вот (надо же!) преображение произошло. Все присутствующие — вождь, телохранители, сам Флютрю — аж вздрогнули! Всадник, в котором, поддаваясь ужимкам троих разведчиков, они уже давно как бы признавали посланника Чичеро, у них на глазах действительно превратился в Чичеро. С его лицом, манерами, голосом, с его особенной посадкой в седле.

И сразу стало ясно, что прежний всадник Чичеро (творимый карликами до финального вмешательства Флютрю) был уж точно совсем не Чичеро; он походил он на себя ничуть не больше, чем бывает похожа сделанная на потеху толпе грубая любительская пародия подвыпивших недоброжелателей.

— Ну, порадовали, актёришки! — похлопал вождь ладонями, как только опомнился.

Флютрю не стал объяснять, что актёрство карликов — теперь не просто мастерство. Каждый из них, незаметно для себя, получил невидимую прочную связь с подлинной тенью Чичеро. Тень заключена в «призрачной шкатулке», которую они повезут в кармане плаща, тогда как тень Чичеро поведёт их…

Заметили ли что-то карлики, в движениях которых появилась дивная слаженность, ведомая верным контуром изображаемого предмета? Вряд ли, усомнился некромант. Скорее, им всё ещё кажется, будто они остались сами собой — со своей культурой, желаниями, долгом. И всё обстоит почти так, как им кажется: они будут сами собой — но лишь до того момента, как им придётся сложиться в фигуру Чичеро. И вновь станут собой — но лишь с того момента, как им удастся выбраться из-под плаща посланника.

Вот Чичеро — тот никогда уже собой не будет. Он будет возрождаться — но в «карличьем» обличье, и лишь в те моменты, когда Лимн, Зунг и дальний родственник вождя соизволят им стать. И он перестанет возрождаться, когда прикрывшиеся его именем разведчики завершат выполнение своей тайной миссии.