— Снова шакалы воют! — прислушался Лимн.

— Эх, видать, новый труп им подкинули, — покачал головою Дгай.

Человек и карлик сидели на мягком уземфском ковре в хижине, отданной хозяином в полное их распоряжение. Для двоих такая хижина великовата, но даже бережливый Дгай не возражал против удобного ночлега в оазисе Гур-Гулуз. Всё-таки они с Лимном составляли отряд, хотя и сильно поредевший.

— Кто же кормит шакалов? Неужели картау? — вернулся к давнему спору Дгай.

— Картау очистились и ушли, — устал повторять Лимн, — и, судя по следам на песке, больше не возвращались.

Да уж, Лимну эти следы скоро начнут сниться. Или он станет их видеть даже там, где никто следов не оставил. После ухода паломника и его сыновей у святилища картау дважды появлялись новые тела — при том, что ни одного человеческого следа, ведущего к скале, так и не появилось. Может, шакалы — оборотни?

— Пошли, поглядим на тело, — предложил Дгай, — может, это, наконец, Хафиз?

— Вряд ли. Со дня его пропажи много воды утекло, — отозвался Лимн, поднимаясь.

— Только не в этой пустыне! — заржал Дгай.

Они вышли из хижины во двор, где росли пальмы, кактусы и уземфская колючка. Оседлав живую лошадёнку, сохранившуюся ещё с Нефотиса, Дгай пригласил карлика усесться позади себя и вывел её из прохладного Гур-Гулуза в накалившиеся за день пески.

Вот и святилище картау — белая скала, под которой бродят шакалы. У шакалов и правда — новое тело. Совершенно обнажённое и растерзанное до неузнаваемости, к тому же лицом отвёрнуто к скале. Единственное, что скажешь наверняка — снова не Хафиз. У того — довольно редкий оливковый оттенок кожи, а этот — бледный какой-то.

— Кажется, внутренности ему выпустили не шакалы, — всмотрелся Лимн, — чётко вижу разрез, работали ножом, да ещё — фигурным. Бывают такие ритуальные клинки у всяких сектантов-мучителей.

— Жаль, не разглядишь лица жертвы, — вздохнул Дгай, — только ближе подъезжать не станем, и не надейся! Лошадь жалко, да и нам с такой кучей шакалов не сладить.

По настойчивой просьбе Лимна Дгай повёл свою лошадь по широкому кольцу вокруг святилища. Карлик спешился, бежал впереди и до боли в глазах всматривался в песок, стараясь различить след — явный, или специально заметенный. Ни того, ни другого. Песок вокруг святилища остался нетронутым. Даже шакалы из-под скалы не выбегали.

— Здесь никто не ходил, — уверился Лимн.

Когда он вновь устроился на крупе лошади, Дгай обернулся к нему с насмешкой:

— Но не с небесных же замков падают к святилищу картау эти тела?

— Нет, иначе были бы следы падения, — серьёзно ответил карлик.

Вот-вот. Никаких следов падения, зато следы мучительства видны даже издали. Людей в муках убивают, потом, не боясь ни шакалов, ни людей из Гур-Гулуза, приносят к скале, аккуратно кладут лицом к древнему алтарю. И не оставляют следов. Вообще никаких, даже заметенных. Ну не бред ли?

— Больше ничего не узнаем, — признался Лимн, — если не отгонять шакалов, пора домой.

Дгай и лошадь приняли последнее предложение с равным воодушевлением. Прочь от гиблого места, в Гур-Гулуз.

— И почему картау не убили шакалов? — недоумевал Дгай по пути назад. — Ну что это было за очищение, если эти твари под скалой так и бегают…

— Тот паломник очищал себя, а не святилище, — напомнил карлик, — и шакалы, насколько я понял, страшны для их веры не сами по себе, это лишь видимые симптомы осквернения.

Остаток дня Лимн провёл в размышлениях. Как много необъяснимого творится в окрестностях Гур-Гулуза: святилище картау осквернено, шакалы прибежали, из жителей оазиса никто не пропал, но неведомые осквернители приносят к святилищу обезображенные тела — как под покровом ночи, так и при свете дня. Что ещё? Ах да, пропал Хафиз. Видать, оттого и пропал…

— А что, если это Хафиз всех убивает? — Дгай сказал это не всерьёз, но его шутки скрывают сильное беспокойство.

Лимн на миг задумался, поглядел вдаль сквозь узор из пальмовых листьев за окном:

— Нет, не Хафиз. Но его бесследное исчезновение наводит на мысли. Где-то здесь должно быть тайное укрытие, которое мы почему-то не видим.

— Ну да: в пустыне закопайся в песок, вот тебе и укрытие, — невесело хохотнул Дгай.

Лимн промолчал. Вчера он прекратил поиски Хафиза и пытался пробраться во дворец Оксоляны. Хорошо, что лениво пытался. Дворец отлично охранялся мёртвой стражей по всему немаленькому периметру. Лимна дважды остановили и посоветовали в третий раз не попадаться. Только и удалось увидеть ему, что сад западного образца, по которому бродили синие павлины. А где держат сераль, как там живётся Клеху, обнаружили ли хозяева подмену — кто знает?

Одно ясно наверняка, если Лимн не в силах пробраться во дворец Оксоляны, то Клех тем более не сможет оттуда выбраться. Из сераля царевны так просто не сбежишь. Какое кому дело, что тебе там надоело? Ремесло наложника не предполагает свободы воли. А с обманщиками на востоке не церемонятся.

— Не завидую Клеху! — заметил карлик. — Почти неделя прошла, вряд ли он смог выдержать роль.

— Завтра надо явиться во дворец официально, — вздохнул Дгай. — Очень не хочется платить неустойку, но что сделаешь… Деньги-то у нас есть, а Клеха так просто не отпустят. Чёртов Хафиз!

* * *

На следующий день попасть во дворец не удалось. Стража на главных воротах отвечала, что Ынышар всё ещё нездоров и никого не принимает. Как выздоровеет — примет. А пока надо подождать.

— Тьфу, ну и важным стал этот Ынышар, — сплюнул в песок Дгай по дороге обратно. — Пока свой сераль назад не получил, принимал Клеха и раненый!

— Может, дело в том, что получил не весь сераль? — пытался рассуждать Лимн. — Обиделся, что Клехом подменили Хафиза?

— Обиделся бы — прислал бы своих людей требовать неустойку, — возражал Дгай, — мы-то ещё здесь, и деньги пока что с нами…

— Так и Клех ещё здесь, — вздохнул карлик, — вот с него сердитый Ынышар неустойку и требует! Бьёт, запугивает, угрожает.

— Нет, Ынышар не такой, — усмехнулся Дгай, — вот бы ему поскорее поправиться.

— Будем каждый день приходить и спрашивать о его здоровье, — хмыкнул с недоверием Лимн.

И приходили. И спрашивали. Стражники вели себя вежливо, говорили, что Ынышару лучше, обещали обязательно передать ему через слуг всё, что Лимну с Дгаем будет угодно, но впускать отказывались. Никто из ближайших помощников Ынышара тоже не соглашался на встречу. Одного из тех людей, что забрали наложников и Клеха, Лимн даже как-то заметил у ворот дворца, но тот отказался разговаривать и тоже просил подождать выздоровления Ынышара.

Через неделю раненый поправился. Вот была неожиданность! Дгай даже вздрогнул, когда узнал, что слуга прекрасной Оксоляны вот-вот соблаговолит их принять, а Лимн весь подобрался, готовясь к нелёгкому разговору.

Слуги повели гостей по арочным проходам первого яруса дворцового здания, утопающего в зелени внутренних двориков. Журчали фонтаны, сладко пели заморские попугайчики, дорогу важно переходили павлины — приходилось их пережидать, чтобы ненароком не отдавить перья.

Ынышар принял гостей в саду, под тёмными свечами кипарисов, устремлённых в голубое небо. Мёртвый слуга прекрасной Оксоляны стоял, опершись на спинку мраморной скамьи и кормил с ладони попугайчиков. О недавнем ранении могла поведать лишь бледность лица — Ынышар по пути к Гур-Гулузу потерял много бальзама.

Обмениваясь с покупателем сераля поклонами, Дгай закашлялся, стесняясь нарушать идиллию. Лимн понял, что первое слово за ним:

— Господин Ынышар, мы рады видеть вас в добром мертвецком здравии.

Кормилец попугаев милостиво кивнул карлику.

— И я надеюсь, что вы простите нам то лёгкое недоразумение, — добавил Дгай, прокашлявшись, — которое омрачило нашу сделку.

— Недоразумение? — удивился слуга Оксоляны.

— Речь о том, что нам удалось передать вашим людям только шестерых наложников вместо семи обещанных…

— Нет, — поднял тонкую бровь Ынышар, — моя госпожа не имеет претензий ни к господину Клеху, ни к вам. Договор вашей стороной честно выполнен. Все семеро наложников из сераля моей госпожи вернулись под её крыло. Я их видел сам.

— Все семеро? Выходит, и Хафиз?..

— Да, — улыбнулся Ынышар, — и Хафиз.

— Боюсь, вы ошибаетесь, — пробормотал Дгай, — и человек, которого вы приняли за Хафиза…

— Что вы! — прижал Ынышар ладонь к честной мёртвой груди. — Ошибка исключена, Хафиза грех не узнать, он ведь всегда ходил в любимцах моей госпожи, а другие ему завидовали.

— Но где же тогда Клех? — вырвалось у Лимна.

— Клех? — переспросил Ынышар.

— Он ушёл с вашими людьми и не вернулся.

— Вот как? — забеспокоился мертвец. — Куда же он, по-вашему, пришёл? Неужели во дворец к моей госпоже? — тут Ынышар повеселел. — Нет, исключено! Его бы заметили и выставили в два счёта!

— И тем не менее мне кажется, что разумным будет обыскать сераль, — произнёс Лимн, насколько мог, твёрдо.

— Уж не вы ли его собираетесь обыскивать? — здесь Ынышар весьма быстро перешёл к гневным интонациям. — Будьте добры, запомните на будущее: сераль царевны Уземфа неприкосновенен. Никто не вправе его видеть, кроме самой госпожи и ближнего круга слуг.

Дгай поспешил заверить Ынышара, что у них с Лимном и в мыслях не было присутствовать при обыске. Но подозрение имеется, неплохо бы развеять.

— А понимаете ли вы, что будет с вашим товарищем, если его обнаружат в серале госпожи? — ласково, но с угрозой проговорил Ынышар, затем угрозу спрятал за любезной улыбкой. — Вообще-то за такое полагается казнь. Усекновение главы.

Лимн содрогнулся от мысли, что они с Дгаем, похоже, невольно подвели Клеха. Тот старался, прятался, а они специально пришли во дворец, чтобы передать нарушителя правил сераля в руки палача…

Ынышар негромко хлопнул в ладоши, и из-за кипарисовой стены вышли оба его подчинённых, коим на днях выпала честь завершить продажу сераля. Стоя за деревьями, они, без сомнения, всё слышали.

— Масуд, Азиз, напомните-ка мне день покупки прелестников нашей госпожи! — велел начальник, не сводя взгляд с благодарного попугайчика, кормившегося на ладони. — Изложите подробно тот случай с нашим Хафизом и работорговцем Клехом, когда их… э… чуть не перепутали.

— Слушаемся, господин! — Масуд и Азиз низко поклонились, а потом один из них, поведал складную историю — чересчур складную, на вкус Лимна:

— В день возвращения к прекрасной госпоже её первого сераля случилось, что один наложник из купленных повздорил с товарищами. Он пришёл ко дворцу Оксоляны заранее, отдельно от других и в дорожном платье. К счастью, охрана пропустила его, ибо признала в нём Хафиза…

Ничего себе, подумалось Лимну. Получается, Хафиз подло сбежал от друзей и картау только для того, чтобы первым войти в ворота дворца. Похоже ли такое на правду? Да не слишком!

— Что касается досточтимого работорговца Клеха из Цанца, то ему было угодно проводить наложников нашей прекрасной госпожи до самых ворот дворца, и даже пройтись с ними в единой колонне. У ворот мы его поблагодарили и отпустили с миром. Больше наши люди его не встречали. Вот и всё.

Ну конечно, хмыкал про себя Лимн, чтобы вот так запросто они отпустили Клеха!.. Чтобы Клех не пришёл за своей долей от сделки!.. Нет уж, всё случилось иначе. Клеха разоблачили не у ворот, а в закрытых помещениях сераля. Казнь, о которой обмолвился Ынышар, давно состоялась. О, жестокость уземфских нравов! Парень, конечно, сам дал маху, стараясь спасти выгодную сделку, но почему бы его не пощадить? Ведь он сделал столько добра для их распрекрасной Оксоляны!..

Ничего из своих подозрений Лимн так и не озвучил. Не хватало ещё, чтобы их с Дгаем осудили за злостную клевету.

* * *

Итак, подлого Хафиза искали зря. Как узнать наверняка, что с Клехом? Никаких новых идей не приходило. Получалось, оставаться далее в Гур-Гулузе — смысла нет. Куда теперь? К Великому Карамцу? Хотя нет, осталась одна загадка, которую ещё можно решить. Кто кормит шакалов — вот он, вопрос…

— Выдай мне три маната! — попросил у Дгая Лимн вечером того же дня.

— Зачем тебе такие деньги? — поинтересовался прижимистый товарищ.

— Куплю хороший лук и две сотни стрел.

— Это ещё зачем?

— Шакалов стрелять.

— Ты хочешь подойти к святилищу картау?

— Я хочу на него залезть. Если я ничего не путаю, следующее тело подбросят послезавтра. С вершины скалы я всё хорошо рассмотрю.

— Там туча шакалов… Их только тронь!..

— Поэтому я попрошу меня подвезти. К задней части скалы — там шакалов меньше.

— Ой, набросятся! — простонал Дгай. — Плохо нам придётся. И лошадь жалко.

* * *

Не набросились. Трусливые твари скалились, истошно завывали, но стоило Лимну и Дгаю спешиться и зарубить троих самых неосторожных — путь освободился. Шакалы отбежали на приличное расстояние. Пока Дгай успокаивал перепуганную лошадь, Лимн подошёл к отвесной скале, торчавшей из песка, как огромный палец, и без особенного труда вскарабкался на вершину.

— Я буду тебя навещать! — пообещал Дгай, разворачивая лошадь прочь от скалы. — Не изжарься на солнце!

— Постараюсь! — отозвался Лимн. Он как раз сооружал на вершине скалы укрытие, должное защитить не только от солнца, но и от чужих глаз.

Навес из линялой серой ткани в ложбине между скальными выступами выглядел довольно неприметно. Правда, выступы сильно закрывали обзор и самому наблюдателю (ну что ж, он ведь и не собирался всё время сидеть под навесом). Разведчик остался доволен укрытием и теперь мог походить по вершине скалы — осмотреться, а то и пострелять из купленного лука.

Для стрельбы по шакалам Лимн выбрал короткий лук: расстояние-то здесь всего ничего, а карлику с дальнобойными махинами сладить непросто. Зато лук хорошо пристрелян, что особенно важно, когда собираешься бить мелких вертлявых тварей. Всё утро Лимн посвятил упражнениям и проникся уважением к луку и себе. Осталось найти выигрышную позицию для стрельбы, откуда скопление шакалов перед нишей в скале будет как на ладони. Увы! Скальные выступы в нужном направлении вынуждали стрелка невысокого роста позабыть об удобстве.

Чтобы увидеть всю картину — стаю шакалов, грызущих перед алтарём святилища человеческие останки — Лимну пришлось отложить лук и ползком добраться до торчащего вверх острого скального гребня. Оттуда карлик свесил голову вниз и впервые смог как следует рассмотреть тела двоих последних жертв, недорастерзанных ещё падальщиками.

Лимн аж присвистнул от изумления. Он не только знал этих людей живыми, но многое рядом с ними пережил. Под алтарём святилища картау лежало минимум два наложника из сераля прекрасной Оксоляны. В давешнем бледнокожем трупе Лимн узнал тело Лейна, в более свежем — тело Гюльча.

С содроганием карлик впервые задумался: и кому ж это мы их продали?

* * *

Весь вечер Лимн посвятил истреблению шакалов. Привязавшись верёвкой к подходящему камню на вершине скалы, он бил их, вися над самым алтарём и мстительно сцеплял зубы, когда очередная тварь скулила в агонии, а остальные бросались наутёк. Надолго отогнать шакалов не получалось, они возвращались, и Лимну приходилось тратить новую стрелу. Благо, он почти ни разу не промазал.

Ночь выдалась лунная, и карлик продолжил своё занятие. Целиться в темноте становилось всё труднее, правый глаз болел от напряжения. В какой-то момент Лимн понял, что висит в полусне, и тогда понадёжнее укрепил за плечами лук — не хватало ещё его выронить!

Шакалы подбегали к святилищу всё реже, но всё ещё не оставляли в покое место кормления. Мститель тоже не уходил в своё уютное укрытие на вершине скалы. Под утро он всё же задремал. Проснулся от внезапного глухого звука.

Что-то изменилось, сразу догадался Лимн. Вернулись шакалы? Нет, не то. Ах да: под алтарём святилища добавилось новое тело. Наложник Зухр. Совсем свежий, не тронутый ещё зверьём. Только уже наполовину освежёван и выпотрошен: склизкие кишки ещё не запорошены песком. Откуда же он взялся? Кто его сюда доставил? На горизонте — лишь тревожно снуют фигурки шакалов.

Спросонья Лимн соображал туговато, но ему помогла природная наблюдательность. Что-то не то происходило и с алтарной нишей. Она сделалась явно глубже, из неё лился неяркий свет… Отверстие! Тайный ход! Вот откуда мёртвые тела попадают на пир шакалов: из недр самого святилища!

Долго не рассуждая, карлик перерезал верёвку, на которой висел, и легко, как кошка, приземлился в песок рядом с телами наложников. И правда, на месте алтарной ниши святилища теперь открывался широкий лаз, а в проёме виднелся человеческий силуэт. Вот он, осквернитель святынь картау. Вот кто доставлял шакалам тела.

Неизвестный тоже заметил прилетевшего сверху Лимна. Силуэт заметался — должно быть, в лихорадочных поисках тайного рычага. Тут же проход в алтаре стал медленно задвигаться каменной плитой, а к алтарной нише надо было ещё подняться… Лимну осталось возблагодарить судьбу, которая уродила его юрким отшибинским карликом. Человек среднего роста в ту щель никак бы не проскочил, а у него получилось.

При свете настенных факелов Лимн рассмотрел испуганное лицо кормильца шакалов. То ли Масуд, то ли Азиз — одним словом, подручный Ынышара. Это он клялся, что отпустил Клеха у ворот дворца. Долго разглядывать врага времени не осталось — карлик поспешил вырезать ему мёртвое сердце, плюющееся зелёным бальзамом.

Вытер длинный нож об одежду убитого, огляделся. Вглубь скалы вели ступени. Перепрыгивая через целые пролёты, Лимн стал спускаться. Вскоре он очутился во внутреннем, тайном помещении святилища картау. Пятигранная в плане комната, на каждой стене — по высеченному в камне изображению, все вместе они составляют пятибожие.

И одна из стен бесцеремонно пробита. За ней открывается тайный ход, прорытый недавно. И именно туда ведёт кровавый след. Вернее, много кровавых следов, слоями покрывающих друг друга. Ещё не остывшие капли алеют поверх старых бурых пятен.

Куда ведёт этот кровавый путь, Лимну долго выяснять не требовалось. В Гур-Гулуз, во дворец прекрасной Оксоляны, вот куда! Не выпуская из руки нож, карлик устремился по следу.

Узкий ход, по которому Лимн шёл в сторону дворца царевны, ничем не освещался. Захотелось вернуться за факелом, но Лимн рассудил, что всё равно не заблудится, а светом себя лучше не выдавать.

Ход не ветвился, но изгибался. До Гур-Гулуза идти по нему оказалось неблизко, и Лимн успел многое обдумать. Оказывается, Хафиз об этом подземном ходе знал: как бы ещё он смог попасть во дворец Оксоляны? Выходит, проход от дворца до святилища картау вырыт специально, чтобы избавляться от трупов, а заодно сваливать вину на кочевников. И несомненно, Ынышар в курсе всего…

Место, куда Лимн вышел, немало его удивило. Бывают же такие страшные места! Круглый зал, освещённый факелами, горящими красным пламенем. Нечто среднее между спальней, ареной и пыточной камерой. На полу и стенах — обильные кровавые потёки. В стены вбиты крюки и кольца, на полу в беспорядке валяются разделочные ножи, пилы, клещи. В центре стоит разостланная многоспальная постель, шёлковые покрывала щедро забрызгала свежая кровь.

Вот тут и прерывались жизни наложников: Лейна, Гюльча, Зухра. Верно, и остальных? И Клеха? Вот уж кто не догадывался, в какую петлю суёт голову… Лимн поёжился.

Внезапный стон из дальней части зала, огороженной запятнанными кровью ширмами, привлёк внимание карлика. Лимн заглянул за ширмы и увидел в полутьме под стеной троих: Атая, Клеха и Джамила. Наложники и работорговец полувисели на тяжёлых цепях, к которым были прикованы за руки и ноги. Без кузнеца им не освободиться, с ходу понял карлик.

Клех снова застонал, и, приглядевшись к нему, Лимн чуть не отдал вчерашний обед. Кишечник парня был выпущен на волю и аккуратной петлёй висел на чугунных крюках справа и слева.

— А, Лимн… — просипел работорговец, — пришёл нас спасать?.. А мы тут хорошо висим…

* * *

Ни изувеченный Клех, ни покуда целые Джамил с Атаем не обрадовались Лимну. Странно? Ещё бы! Карлик предлагал бежать, обещал что-то придумать с оковами, но пленники дворца царевны отмахивались от его слов с горькой улыбкой и советовали не беспокоиться. Отчаяние Клеха Лимн понимал, но наложники?

— Брось, не убеждай их! — морщась от боли, хрипел работорговец. — Я уже давно мог убежать, но с ними зря время потратил. Теперь поздно. Таким — не сбегу…

— Мы остаёмся, — с горькой решимостью молвил Джамил, — здесь наша судьба.

— Ага! — зашёлся каркающим кашлем Клех. — Их судьба — подохнуть у ног прекрасной Оксоляны. Видел я эту гадину… Цепями бы задушил…

— Прекрасная Оксоляна сильно изменилась, — печально кивнул Джамил, Атай же, звеня тяжёлыми цепями, утёр слезу.

— Изменилась? — переспросил карлик.

— Она была не такой. Живой, отзывчивой. Нежной… — взор Атая устремился куда-то в счастливое прошлое. В то, куда сераль прекрасной Оксоляны так и не смог вернуться.

— И что же… — начал было Лимн.

— Теперь она мертвец! — перебил его Джамил. — А мёртвым серали не нужны: они почти ничего не чувствуют. И в этом наше горе!

— Ничего не чувствуют? — повторил карлик, поскольку Джамил замолчал.

— Я сказал: «почти»! — поправил его наложник. — Для нашей возлюбленной не всё потеряно, просто ей нужны, — при этих словах Джамила чувствительный Атай зарыдал вголос, — более сильные ощущения!

Лимн криво ухмыльнулся. Да уж, находясь в этой пыточной спальне, нетрудно сообразить, что за ощущения наложник имел в виду.

— И вам ради её сильных ощущений придётся погибнуть, — подытожил карлик, — не жаль?

— Вы не понимаете, — грустно заметил Джамил, — мы наложники. Страсть — наше ремесло, мастерство, искусство, наша судьба. Мы должны пройти через все испытания страсти, даже смертельные, иначе грош нам цена. Иначе всё бессмысленно.

— Что за бред! — рассердился Лимн.

— Не бред. Истина, — тихо молвил Атай, — но не всякий её поймёт. Наш долг — помочь возлюбленной, что бы при этом ни пришлось перетерпеть. Всего неделю назад у меня на руках погибал Гюльч — вы знаете, что за отношения нас связывали…

— Ага, я всё видел! — издевательски поддакнул Клех. — Незабываемая картина! Прекрасная Оксоляна скакала верхом на Зухре и кромсала Гюльча разделочным ножом, а любезный Атай придерживал товарища и ободрял его ласковым словом. Уроды!..

— Не понимаю, на что вы надеетесь? — обратился к наложникам Лимн. — От руки мёртвой царевны погибло пятеро ваших товарищей…

— Четверо, — поправил Джамил, — я считал. Четверо. Первым от нас ушёл Зульфио, за ним Лейн, Гюльч и Зухр.

— А как же Хафиз?

— Хафиза здесь и не было. Я тут за Хафиза! — забулькал Клех рвотным подобием смеха. — Вот что, карлик, возвращайся-ка, откуда взялся. Того и гляди, слуги придут постель перестелить, а с ними нагрянет стража: висеть тебе тогда с нами рядом!

Лимн и собрался было уйти, но что-то его удерживало.

— Я мог бы тебя добить, — он с состраданием поглядел на разверстые потроха Клеха.

— Нет уж, приятель! — отрицательно покачал головой Клех. — Мучения — ерунда. Меня тут лекари бальзамами накачивают, чтобы продолжал жить, и я им благодарен! А всё почему: охота поглядеть, чем этот спектакль закончится!

Вот пойми этих людей: двое желают участвовать в собственной гибели, третий — смотреть. Неожиданно — не то слово! Лимн потерянно пожал плечами и, не прощаясь, ушёл в тёмный зев подземного хода.