Дорога до Саламина оказалась утомительной даже для мертвечих. Нетрудно догадаться, почему пойманные за Порогом Смерти живые крестьяне по пути к Оксу-в-Дроне потеряли товарный вид. Участницы элитной боевой септимы тоже его потеряли.

Выехать кружным путём из Окса к Большой тропе мёртвых — это ещё полбеды. Пересечь Порог в том единственном месте, где это возможно — разумно и всем понятно. Проехать далее до Глукща — что ж, почему бы и нет? А вот затем случился ещё более сложный крюк до пиратского Саламина, который вымотал последние бальзамы даже у самых бывалых и сдержанных.

Попереться через Карамц, Нефотис, Вытрокеш, Тиавло и Флёр, чтобы застрять под Лопволарое среди кучи повозок беженцев из Бартоломео, спасающихся от резни, так невовремя учинённой карликами Вантаджа.

— Это твои сородичи виноваты! — не преминула высказать Клементина малютке Тупси.

— Не мои! — взвилась отшибинка. — У них там, в горном Вантадже и язык другой, и одежда странная, и, говорят, вместо грибов апельсины растут!

— Подумаешь, разница! — фыркнула Кси. — Всё равно карлики.

Тупси в ответ изрыгнула проклятие, но в сторону и одними губами, чтобы не доводить дела до рукоприкладства. Кси может приложить неслабо.

Сидеть на жаре в наглухо закрытом экипаже — живые бы не выдержали, но и мертвечихам не сладко. А когда находишься среди множества повозок, на которых то и дело вспыхивают громкие ссоры чуть ли не с поножовщиной, поневоле думаешь: ну что я здесь забыла? Бартоломейцы — люди настолько беспокойного нрава, что и мёртвого раскачают. Настроение у беженцев тревожно-раздражённое, притом очень уж заразительное, так и брызжет на тебя, будто гейзер или фонтан.

А главное, сидеть в Лопволарое придётся долго. В бухте не осталось ни одного корабля. Первая волна беженцев увела из Большого порта и окрестных пристаней всё, что могло держаться на морских волнах.

— Кто составлял маршрут?! — ярилась жёлчная Бац. Её бальзамы, кажется пребывали на грани возгорания. Ещё какой-то миг — и живые, чувствительные к запахам восточные людишки ощутят аромат палёного — учуют даже через плотные стенки закрытого экипажа. — Кто, я желаю знать, этот идиотский маршрут составил?!!

— Поэтесса Лайл, — машинально подсказала Оксоляна. — В этой миссии она всё организовала…

— Уши бы выдернуть этой «поэтессе»! — Бацилла столь ядовито подчеркнула род занятий негодницы, как будто произносила самое грязное ругательство. — Поэты — они вообще читать карты умеют?

Риторический вопрос. Какие умеют, какие нет, а Лайл — разумеется, из тех, кто умеет. Но не Оксоляне её сейчас защищать — вмиг настроишь против себя всю септиму.

— Добраться через Нижнюю Отшибину до Адовадаи, а оттуда берегом или морем прямиком к Саламину — что нам мешало? — бубнила Бац.

Что мешало, что мешало… Разведка Эузы нам мешала. Прямой маршрут вычисляется даже ленивым. Иное дело — кружный маршрут, по которому заранее не скажешь, к какой цели экипаж движется.

— А если бы не Порог Смерти, — неуклюже поддержала глукщскую переписчицу милашка Рюх, мы бы домчались из замка Окс прямо до Саламина, через Располь.

Брякнула — и только тогда сама поняла, что за глупость у неё вырвалась. Рюх — не блестящего ума собеседница. Да и не красавица — полновата, что в мертвечихах всегда выглядит по-дурацки.

После неловкого поминания всуе священного Порога в экипаже воцарилось напряжённое молчание. Каждая зыркала исподлобья, причём чаще всего — на царевну. Мол, ты главная, тебе и тишину нарушить.

Оксоляна покосилась на двух телохранительниц Ангелоликой, отправленных тоже в Саламин — присматривать за боевой септимой в отсутствие оставшейся в Оксе хозяйки. Воительницы сидели безучастно, но наверняка же передадут госпоже все обратившие на себя внимание подробности разговоров. Не замедлят.

Значит, пора-таки взять беседу в свои руки.

Оксоляна нехотя заговорила. Для начала предложила Порог Смерти более не обсуждать — он ведь один из главных столпов, на котором зиждится вся некрократия, так зачем же надо ценный фундамент расшатывать?

Потом упомянула о вездесущей эузской разведке. Мол, если кто-то в Саламине начнёт выяснять, откуда прибыла подозрительная партия новеньких шлюх, он должен проследить их путь хоть до какого-нибудь крупного центра торговли людьми. В их случае — до Карамца.

Закончила уверенностью, что все трудности преодолимы. Ведь поэтессу Лайл не кто-нибудь, а сама госпожа Мад поставила руководить их саламинской миссией — а может ли великая госпожа ошибиться?

Оставленные Ангелоликой соглядатаи благодушно кивали. Что ж, если они всё верно передадут, шансы Оксоляны на место в будущей гексе скорее возрастут, чем понизятся. Ну, а Рюх… В общем, дурочка сама виновата.

* * *

Даже большие скопления повозок — не навсегда. Пропечённый южным солнцем экипаж двинулся далее. Вот и заветный въезд в Лопволарое. Ну что ж, посмотрела — пора прятаться.

Оксоляне как уземфской царевне и первой ученице в септиме позволялось время от времени подняться из глубины фургона, посидеть с возницей на козлах, подышать более свежим воздухом. Своим правом она старалась не злоупотреблять, не сидеть снаружи дольше, чем это делают соглядатаи Ангелоликой. А то в отместку такого наговорят!

Рядовым же участницам септимы высовывать нос из салона экипажа строжайше воспрещалось. Сидели внутри, как овощи на пару. Мертвечихи в гробу на колёсах.

Городок Лопволарое не слишком велик. Не успеешь призадуматься на въезде, а ты уже в портовом квартале, и миг спустя экипаж вынужденно останавлевается, ведь впереди море.

Возница с мёртвой безучастностью хлещет лошадей, разворачивая фургон, чтобы протиснуться в одну из кривых улочек, ведущих к пирсам. Парень знает, что делает: вскоре экипаж весело тарахтит уже по дощатому настилу причала, кругом слышны грубые команды портовых грузчиков да пронзительные крики чаек.

— Мы что, — кривится Бац, — выехали на пирс? Что за глупость! Разве возница не слышал, что в бухте Лопволарое не осталось ни одного корабля?

— Нет, — оборачивается к ней одна из телохранительниц Мад, — это неверные сведения. Один корабль всё-таки пришёл. Специально за нами.

Тут гроб на колёсах останавливается. Звучит команда выгружаться, в которую боевой септиме на первых порах даже не верится.

— Что, правда приехали? — переспрашивает Данея.

— Правда, — кивает словоохотливая телохранительница, — дальше поплывём.

Мертвечихи покидают свой опостылевший гроб. Почти все впервые после прохождения Порога Смерти имеют случай увидеть его снаружи. С удивлением рассматривают опознавательные знаки на дверцах, что появились уже после заезда в Карамц. Там нарисована пара женских грудей и роза с шипами, под которыми змеится надпись по-уземфски: «Смертельные номера. Передвижной сераль госпожи Лейлы».

Лейлы? Как видно, поэтесса Лайл ради успеха важной миссии в Саламине согласилась отринуть столь модно звучащую кранглийскую версию своего имени, а предпочла назваться на прежний, уземфский лад.

Ещё бы: госоже Лейле из Уземфа в вопросах аренды наложниц поверишь намного легче, чем какой-то там неудобовыговариваемой Лайл. Всё-таки Уземф — один из центров работорговли, а кранглийсая земля, на которой произросло имя «Лайл» — в лучшем случае работорговая периферия.

Пирс, куда заехал экипаж, почти идеально пуст и безлюден, а всё же один небольшой двухмачтовый корабль к нему пришвартован. «Морской дьявол» — написано на борту. Почему-то беженцы из Бартоломео до сих пор о нём не пронюхали. Может, для них этот парусник чем-то опасен.

— Наверное, контрабандисты, — Бац окидывает судно взглядом всезнайки.

— Да нет, пираты! — возражает телохранительница. Уж она-то не пытается блеснуть мнимой учёностью, а знает точно. Как-никак, специально отлучалась в порт, пока экипаж стоял в заторе из бартоломейских повозок с мелочным семейным скарбом.

— Что, правда, пираты? — всерьёз пугается Клементина.

— Какой кошмар, а мы с дороги совсем не одеты! — подхватывает Данея. — Значит, нам работать прямо сейчас?

— Нет, — смеётся возница, — с этими вам не работать! Это наши пираты. Капитан Кидд, может, слышали? Он у Ангелоликой на жаловании.

* * *

В общем, к пиратскому Саламину добрались морем, в трюме пиратского же корабля. С маленьким уточнением: пираты-то были правильные. Не какие-то там некроненавистники вроде мерзопакостного Кьяра и его команды, а свои, послушные ребята. Способные и любить деньги, и благодарно целовать руку, эти деньги дающую.

Капитан Кидд и его команда задали прелестницам из боевой септимы последнюю тренировку. Судя по уверенности, с которой капитан ссылался на распоряжение Ангелоликой, идею тренировки моряки не сами выдумали. А вот в условия реализации — наверняка много добавили от себя.

Вряд ли Ангелоликая предполагала, что весь морской путь до Саламина, весь напролёт, боевая септима должна ублажать пиратскую команду. К месту назначения надлежало прибыть не вволю потасканными, а в ореоле никем не изведанной таинственной новизны.

Оксоляна пыталась разъяснить капитану Кидду истинную политику Мад Ольгерд. Тот с вежливостью её выслушал, но тут же задрал юбки и завалил на диван. Остановить жеребца на полном скаку? Даже в мёртвых селениях Запорожья такую даму ещё поискать!

Кроме царевны образумить «послушных пиратов» пытались обе телохранительницы Мад, посланные для надзора за септимой. Результата добились — прямо противоположного. Разнузданная команда обратила внимание и на них — и давай без спроса насиловать. Мол, какие ни есть, а ведь тоже женщины, со всеми полагающимися женщине местами. Так отчего же ловким парням их обходить стороной, если парней много и сладких мест на всех нехватает?

Телохранительницы владели кой-какими боевыми искусствами, в первый-то раз посопротивлялись, но насильники их задавили массой, так что остаток пути до Саламина предпочли уже не ломаться. Чай, знали заранее, на чей корабль садятся. Чай, и Ангелоликая не голубям хлеб крошила — пиратов прикармливала. Что ж от истинных-то пиратов потом ожидать рыцарского обхождения?

Ладно. Останется доложить Ангелоликой, что перед началом миссии все получили необходимый опыт. В количестве большем, чем достаточно.

* * *

В порту пиратского Саламина «Морской дьявол» подошёл к одному из центральных пирсов, чтобы всем на загляденье сгрузить свой «живой товар». Так выразился капитан Кидд в отношении великолепной семёрки изрядно помятых в трюме мёртвых шлюх, сгрудившихся теперь на палубе у трапа.

— Это мы-то — «живой товар»? — пробурчала себе под нос Бацилла. — Мы, мертвецы, прошедшие обряд посмертия… Да что за?.. Да как?..

А вот так. Увеселительная морская прогулка, исполненная трюмного насилия, настолько истрепала мёртвые тела, что даже до хорошо припрятанных душ достало. Помолчи, Бац. Стоит ли говорить о хвалёном достоинстве мертвеца, когда твоя собственная «призрачная шкатулка» кажется доверху налитой мужским семенем?

Тьфу, мерзость! Мертвецы, изнасилованные живыми — уже этим самым актом превращены в «живой товар». Будем надеяться, хоть не зря. Хоть пойдёт впрок выполнению миссии.

— Ты теперь сильно ненавидишь пиратов, Бац? — шепнула царевна.

— Да!!! — рявкнула Бацилла.

— Тссс! Это к лучшему. Пригодится.

— Да пошла ты!.. — начала было Бац и заткнулась.

Охранявший товар пират-инвалид в отместку за неуважительный тон привычно огрел её по уху дубовым своим костылём.

Ну что, получила? Знай своё место, шлюха. Храни легенду, сестра по боевой септиме. И береги жажду мести. Всё, что задолжала капитану Кидду, выместишь сполна на капитане Кьяре. Всё до донышка.

Ах, только бы люди Кьяра на нас, потасканных, покусились…

— Кажись, за вами! — сказал инвалид, указывая костылём на крупный экипаж с решётчатыми окнами-витринами, что с грохотом выкатился на пирс. Четвёрка живых коней старалась вовсю, производя далеко слышный стук подков по дощатому настилу.

Ещё бы не за нами! В таких-то экипажах на юге и перевозят ценных невольников да элитных шлюх. Сгрудившаяся на пирсе боевая септима изобразила вялую радость. На полноценную не доставало сил.

Кони остановились у самого трапа. Из экипажа резво выскочила Лайл (ах, нет, простите, госпожа Лейла), по трапу поднялась на борт и мимо «товара» прошествовала к капитанскому мостику.

Кидд, подбоченясь, стоял в окружении двоих самых злобных (и, кстати, любвеобильных) морских головорезов. И все трое масляно улыбались.

— Хочет за нас получить плату, как за товар! — догадалась Данея, сметливая в товарно-денежных вопросах.

— Нет уж! — ответила Кси. — Возьмёт за проезд и за науку.

— Итого получится, как за товар, — упёрлась Данея.

— Дуры! Какая разница, сколько этот мерзавец капитан Кидд за вас выручит?! О себе бы подумали, куры без мозгов… — снова распалилась Бац и опять получила костылём. Бац!

— Да что…

И снова — бац! И снова Бац заслужила.

Госпожа Лейла, не чинясь, расплатилась с капитаном, тот кивнул охраннику-инвалиду: отгружай, мол.

Инвалид с сожалением оглядел подопечных. Кажется, его посетила шальная мысль оприходовать их напоследок, прямо на палубе. (Эх, ну хоть бы только не костылём!). Но как посетила, так и прошла. Раз уж капитану уплачено, то похотливые инвалиды — опоздали. И пусть сами себе засовывают костыли в любое подходящее отверсие! Да хоть по рукоятку!

По трапу сошли на пирс нетвёрдой походкой людей, долгое время не поднимавшихся на ноги. Ещё бы В трюме-то всё больше лежали с широко раздвинутыми. Тех, кто пытался встать, поколачивали.

Ну что ж, морское приключение нас закалит.

С берега Бацилла дерзко поглядела в полные желания глаза инвалида и громким голосом произнесла, обращаясь якобы к Оксоляне:

— А знаешь, кому надобен деревянный? Тому, у кого свой не стоит!

Инвалид чуть не бросился по трапу вдогонку, но был остановлен окриком капитана.

Ага, ты понял, вонючий матросишка: теперь поздно! За нас уплачено.

* * *

Госожа Лейла — даром, что поэтесса — в ожидании бевой септиы Оксоляны в пиратском Саламине времени не теряла. Всё-таки у дочери визиря практическая сметка отменная. Выбрала лучшие трактиры в здешнем портовом квартале, некоторые выкупила, другие арендовала. Основала не один, а целую сеть публичных домов.

Оно и разумно. Чем же ловить людей Кьяра, как не сетью, раскинутой по всему городу?

Проезжая по Саламину в решётчатом открытом экипаже, царевна раза четыре обращала на вывески вроде «Сад восточных наслаждений госпожи Лейлы» или «Салон запретных плодов из Уземфа». Каждый раз думала; всё, приехали! Но экипаж двигался дальше, открывая взору всё новые вывески.

Да уж, не заметить этих салонов, не запомнить имени госпожи Лейлы из Уземфа редко кому удастся. Из команды Кьяра — лишь тем, кого не отпустят на берег.

А вот за умы и чувства тех, кого отпустят — мы поборемся! Ребята думают, что не любят мертвечих. Ну так они к нам ещё не притрагивались!

Когда экипаж остановился, Оксоляна украдкой спросила у Лайл:

— Скажите-ка, госпожа Лейла, верно ли я поняла, что девушки из моей септимы будут работать по-одиночке — одна под одной вывеской, другая под второй?..

— Нет-нет, септиму мы разлучать не будем, — поспешила Лайл её успокоить, — будете работать все в одном заведении, в соседних номерах. «Чувство локтя» особенно хорошо работает, когда на соседней кровати стонет твоя подруга…

— Но тогда я не понимаю, зачем столько заведений под разными вывесками. Значит, там кьяровых людей так никто и не встретит?

— Почему же не встретит? — широко улыбнулась Лайл. — Там будут работать другие септимы. Некоторые из них уже давно прибыли, гораздо раньше вас…

— Вот как? — Оксоляна не нашлась, как отреагировать на услышанное.

Надо же, оказывается, их септима далеко не единственная, а одна из многих. То есть, борьба с пиратами перестаёт быть делом личного самопожертвования одной боевой семёрки, а обретает массовый характер. Ничего не скажешь, это разумно, а всё же и в прошлой «элитарной» версии что-то было. Всемером против полутора десятков кораблей — это звучала.

— Конечно, — заметив её разочарование, поспешно произнесла Лейла, — у вашей септимы самая главная задача, и на неё возложена особая миссия. Остальные септимы, знаете ли, только встретят гостей, постараются заинтересовать, а потом перенаправят к вам.

«Особая миссия», «главная задача»… Наверное, Оксаоляна взглянула на бывшую поэтессу глазами не слишком доверчивыми, поскольку та предпочла пояснить:

— Не в каждой ведь септиме состоит наследная царевна Уземфа. Ну а залезть на царевну — всякому захочется, будь спокойна. В особенности — тем тщеславным баранам, которых возвысил Кьяр.

Ишь ты, призадумалась Оксоляна, оказывается, наивных сторонников Кьяра будут ловить в основном на меня… Что греха таить, очень лестно. И даже почти не противно чувствовать на своём теле их потные горячие руки.

Вывеска, под которую Лейла завела оксолянину боевую септиму, красноречиво намекала на статус заведения в основанной госпожой сети. «Столица царства уземфских наслаждений» — вот что значилось на вывеске.

А слева — портрет обнажённой Оксоляны в натуральную величину. Кто-то её срисовал, добившись потясающего потретного сходства. Ныне сама Оксоляна была меньше на себя похожа, чем этот соблазнительный портрет.

Когда всё закончится, подумала царевна, надо будет узнать имя художника. По возможности озолотить, подарить ему ночь наслаждений, а под утро перекусить горло.

А что? Всё намеченное вполне сраведливо.

Стоило септиме зайти внутрь заведения, подняться на широкий балкон и худо-бедно расположиться на мягких подушках вокруг курящегося там кальяна, как внизу залопотал зазывала:

— У нас — лучшие мёртвые прелестницы, обученные в самом Уземфе. Не проходите мимо! В нашем цветнике — красивейшие мёртвые суки, которых заводит жестокое обхождение! Вы хотите чего-нибудь необычного? За отдельную плату — даже наследная царевна Уземфа, несравненная Оксоляна! Подходите, пробуйте — не пожалеете!

Восхвалений никогда много не бывает, но здешние звучали чересчур специфически. Оксоляна с полчасика послушала, да и спросила у госпожи Лейлы:

— Но почему он всё время специально говорит, что мы мертвецы? Может, стоило бы это скрыть? Говорят, люди Кьяра мёртвых не жалуют.

Госпожа Лейла скривилась так, что в её гримасе явственно проступили черты свободолюбивой поэтессы Лайл:

— Скрыть не удастся, — сказала она, — надо сразу это признать. Если к нам в заведение зайдут за живыми, а живых у нас не окажется — чем завершится дело?

— Попробуют, что есть. Возьмут мёртвую, — предположила царевна.

— Если бы! — присвистнула Лайл. — Однако же, нас, мертвечих, с одного укуса не распробуешь. Кто нас не любил раньше, тот с первой попытки и не полюбит — надо это признать. Значит, от нас уйдут в раздражении, да ещё друзьям перескажут, в какое негодование из-за нас пришли. А всё почему? Да не надо было обманывать!

Как верно сказано, подумала Оксоляна. В самом деле, мертвечиха не должна лгать. Обман выставляет её в ложном свете. Правда — её оружие.

* * *

Когда великолепная семёрка боевых шлюх вдоволь показала себя праздному люду на главной площади Саламина — именно туда открывался балкон — госпожа Лейла повела девочек смотреть номера.

Смотреть, правда, было по сути, нечего. Опять всё те же двуспальные кровати. Почти такие, как в замке Окс, только сильнее продавленные. Здесь потрудилось не одно поколение клиентов верхом на нескольких поколениях шлюх. Ладно, решила царевна, и на наш век хватит!

— А теперь о главном, — понизила голос госпожа Лейла, — когда боевая септима собралась в закрытой от взоров нижней кальянной первого этажа. — О том, что вам надо делать, как только вы убедитесь, что на вас западает парень из команды Кьяра или близких ему капитанов.

— Мы-то помним, — с вызовом ответила Бац. — Да только пороха нам до сих пор не показали!

— Не будет пороха, — покачала головой Лейла.

— Как так не будет? Зачем же нам тогда?..

— Ангелоликая познакомила вас с какой версией плана? — с превосходством усмехнулась госпожа. — Думаю, не с окончательной.

— Ну, план-то был такой, — напомнила Оксоляна. — Мы завлекаем людей Переса и Кьяра. Когда они к нам приходят, обвораживаем прелестями и высаживаем из денег. Когда они оказываются на мели, открываем им кредит. После чего, чтобы дать им шанс рассчитаться, просим об одной маленькой услуге. Занести в нужное место бочонок пороха. Достаточно по бочонку на корабль. Что не так?

— Всё так, — отозвалась Лейла, — только план меняется.

— Почему?

— Фокусы с порохом однажды уже не сработали. У одного умного человека, в Адовадаи. Поэтому вместо пороха будет — любовное зелье. Небольшие пузырьки, не внушающие подозрений. И не денег будем их всех лишать, а мужской силы. Это быстрее, проще, надёжнее — и куда больней уязвляет! — хихикнула госпожа Лейла, доставая из ларца флакончик.

— Что за зелье такое? — заинтересовалась Данея.

— В малых дозах действительно повышает мужскую силу. Ну а в больших, — Лейла оглянулась на дверь, у которой с почтительными минами стояли здешние слуги, — этого я вам пока не скажу. Знайте одно: действует так — закачаешься! Пираты оценят, мало им не покажется!

— Уж надеюсь, — хихикнула Оксоляна, — что мерзким пиратам этого не покажется мало.

* * *

Дальше начался упорный совместный труд. Это ведь только на поверхности ты занимаешься самым несложным из женских занятий. Но если с тобой постоянное осознание участницы боевой септы, то и самые простые действия запутываются до неузнаваемости.

Оказывается важно, с кем ты, насколько долго, к чему ты его уже склонила, и надо ли его склонять вообще, а главное — как бы неявно выспросить, с какого он корабля?

Названия кораблей Кьяра царевна выучила назубок. Стоило бы хоть одному из них всплыть в разговоре — и незадачливого морячка ждал бы самый радушный приём в его не самой разнообразной жизни. Как пела под южный клавесин содержательница салона Лейла, когда в ней на новом месте и в новой должности пробуждался дар поэтессы.

К сожалению, названия кораблей из флотилии Кьяра упорно не всплывали. По правде говоря, в салон чаще всего заглядывали старые знакомцы из команды капитана Кидда. Вроде бы, ну зачем? Зачем им тратиться на недешёвую элитную шлюху, когда всё, что она могла дать, уже и так получено совершенно бесплатно в той недоброй памяти оргии — в трюме «Морского дьявола»?

Но кое-кто из грубых насильников по-серьёзному запал на хладные тела мертвечих. Случайность? Нет же: закон природы. Если кому-нибудь раз позволишь полюбить себя на халяву, тот потом, вспоминая о бесплатном угощении, принесёт тебе намного больше.

Захаживал и давешний инвалид. В Саламине его хорошо знали, даже трактирные слуги из сохранившейся части старого заведения в нижнем этаже кланялись ему и называли не иначе как «господин Зильбер». Вот только хотел одноногий козёл странного: непременно подавай ему Бац, и чтобы хорошенько пройтись костылём по её нежной шкуре.

— Нет! Не буду я! — кипятилась Бацилла. — Я образованная женщина и варварского обращения не терплю! И вообще… Зачем нам этот одноногий извращенец? Он даже не с того корабля, который нам было приказано выводить из строя! Он просто вонючая мужская особь!

— Остынь, Бац! — вполголоса советовала Оксоляна. Да, ты права, этот урод не с тех кораблей, которые нас интересуют. Но мы обязались удовлетворять разных посетителей. Если мы не будем этого делать, к нам никогда не придут нужные!

Бацилла склонялась в глубоком саркастическом поклоне и, рыдая в голос, шла подставлять свою спину и бока под корстыль неутомимого инвалида. Возвращаясь, говорила не без мстительного веселья:

— Говорят, ему ступню отгрызла акула! Жаль, не отгрызла чего посущественнее — она бы разом решила все мои трудности.

Оксоляна тоже слыхала, что говорят об этом Зильбере. И даже с большими подробностями. И жаден старикашка, как не в себя, и игрок азартный, и женщин помучить любит — не без того. Но ногу-то потерял героически. Этой самой ногой он отталкивал акулью голову, когда рыбища совсем уж собралась позавтракать капитаном Киддом.

— То-то и капитан позволяет стервецу больше, чем кому-либо! — мрачно цедила Бац, потирая оставленные костылём бальзамоподтёки.

Побитая Бацилла выглядела жалко. Позарятся ли на такую? А вот кракена с два!

Одноногий Зильбер приходил лупцевать бедную Бац несколько дней подряд, пока госпожа Лейла не догадалась взвинтить оплату в пять раз. Инвалид на повышение цены обиделся, но госпожа (с подачи торговки Данеи) популярно ему объяснила, что в стоимость теперь будет заложена и порча товарного вида истязаемой.

Алчный Зильбер после того около получаса что-то в уме взвешивал да высчитывал — но сребролюбие победило истязательную похоть, и он убрался подобру поздорову.

Убрался один — зачастили другие. Но все, как назло, не из той пиратской партии, с которой септиме предстояло сражаться.

Оксоляна, как барышня исполнительная, давно заучила не только названия кораблей Кьяра, но и имена доброй полусотни его сподвижников, начиная от Переса и заканчивая всякими там рядовыми Бабозо, Джу да Ламбуто. Всех их запомнить было не больно-то легко, зато в нужный момент куда проще ориентироваться. Достаточно всплыть знакомому имени — ну а дпальше царевна прекрасно знает, что ей останется сделать. Пузырёк, который она пустит в ход, уже ждёт своего череда под кроватью.

Флакон ждёт, а царевна работает в поте своего лица, да и не только лица — и тоже ждёт. Что ж главные-то клиенты не идут? Чьи имена честно заучены и запечатаны в сердце.

Может их корабли не дошли ещё до Саламина? Нет, соглядатаи Лейлы, да и телохранительницы Ангелоликой подтверждают: корабли на месте, у пирсов покачиваются. И матросы вроде бы тоже на берег сходят. Куда ж они дальше-то идут — вот загадка! Почему-то — не к нашим междуножиям…

Обслуживать посторонних клиентов Оксоляна неплохо наловчилась. Они чуть не пищали от восторга после сеанса общения с ней, а ночь в её объятиях делала их и вовсе потерянными.

Попадались даже довольно приятные мужчины. Но — не те. Не из списка. Неужели люди из списка так и не появятся? Неужели они настолько ненавидят мертвечих, что даже не зайдут в заведение, где на вывеске честно о нас написано? Так ведь усилиями Лейлы в Саламине и не осталось других подобных заведений. А последнюю живую шлюху вон ещё когда спровадили в Разбойничий Клык…

Так в напряжённой скуке и ожидании проходили дни, когда вдруг из другого салона пришла радостная весть: там видели Джу! Самого Джу! Это ведь словно тронулся весенний лёд, целую долгую зиму защищающий от посягательств полную надежды мертвецкую девственность.

— Джу? Кто такой Джу? — допытывалась дурочка Клементильда, которая вволю раздвигала ноги перед всяким пиратским сбродом, а зачем раздвигает — так и забыла. — Что, он из списка? А он какой, этот Джу?

Да какая же разница, какой он из себя!

Милый, милый Джу — он наконец-то пришёл! Целая сеть мёртвых женщин, раскинутая по Саламину паучихой Лейлой так по тебе истомилась!

Если в «Сад райских наслаждений» заглянул Джу, значит, будут и другие! Надо подготовиться! Надо быть во всеоружии! Надо проверить, на местах ли флакончики и, между прочим, почаще подмываться!

И навести красоту на всех, на кого ещё можно! Позаплетать неряхе Рюх всклокоченные лохмы — а то слоняется по салону, точно гарпия, клиентов только отпугивает. Всем собраться! Всем собраться, я говорю! Ой, куда же это я сунула кружевные карамцкие трусики?

А потом…

Нет, это и вовсе беспрецедентно! В головное заведение госпожи Лейлы заглянул Бабозо.

— Он! Бабозо! Это он! Вон тот, загорелый! Точно ли из списка? Да конечно из списка, о чём я тебе толкую! Ой, девочки, я дрожу! Ой, может не я? Ой, боюсь, я, кажется, не сумею… Кси? Где Кси? Где эта опытная сука Кси? Что, с клиентом? Да какой в задницу клиент, когда тут — Бабозо пришёл! Да что она там тараторит… Пусть гонит своего клиента в шею и подцепит нам Бабозо! У любой же другой сорвётся, а Кси самая опытная! Как? Что? Фингал во всю скулу? Когда это она успела заработать? Эй, выходите хоть кто-нибудь! Вон, Бабозо допивает ром — сейчас поднимется и уйдёт, пока вы, сучки, здесь препираетесь… Что вы на меня надеетесь — я не одета! Голой выходить? А как же тогда мне исполнить танец с раздеванием?

Оксоляна после доброго десятка минут вышла к Бабозо — загорелому весёлому моряку, с виду совсем не страшному. Тот поглядел на неё оценивающе и сказал дружкам:

— Годная мертвечиха! Трупные пятна можно было и закрасить, но с голодухи вполне сойдёт.

* * *

Что и как она делала с Бабозо? Ничего особенного. Всё, как всегда. Не светить же флакончик с первого-то визита. Вот, правда, будет ли второй? Это зависит от того, хорошо ли Оксоляна заучила нужные движения и правильной ли стороной лица поворачивалась к свету.

Будущее показало: всё хорошо, всё правильно. Бабозо заинтересовался. Вернувшись к дружкам, посоветовал:

— Эй, Ламбуто! Тоже эту попробуй!

Как, Ламбуто? Так здесь и Ламбуто? Что же не предупредилди, что здесь и Ламбуто? Он ведь тоже из того списка… Эй, жалкие шалавы, охмуряйте скорей Ламбуто, что ж это мне одной за всех отдуваться?

Потом оказалось, что в одной компании с Бабозо и Ламбуто находится также Швы, и Дариус, и Бонго-младший. Бабозо, конечно, у них заводила, но и остальные не лыком шиты.

Надо же, как их прорвало, кьяровских некроненавистников!

Отработали все девочки. И Бац, и Рюх, и Клементильда, и малышка Тупси, даже Кси с уродским фингалом во всю щеку, Данею вызывали на бис два раза, а саму Оксоляну — в общем, её каждый по разу перепробовал.

Одного раза бывает достаточно, чтобы составить впечатление о женщине в постели, так что царевна самоотверженно работала на это первое впечатление. Флакончик пока придержала, ни с кем его не светила. Надеялась, для интимных подарков «любимому клиенту» от «заботливой шлюхи» придёт ещё лучший случай.

А вот придёт ли — это надо спрость у некоторых безответственных шлюх!

Увы, как и стоило ожидать, некоторые подруги по септиме оказались более нетерпеливы и наивны, чем она. Клементильда и Рюх сбросили флакончики при первом же визите к ним Швы и Ламбуто, даже не дождавшись ввержения клиентов в полное мужское бессилие. Ну надо же так продешевить!

В итоге прямо тут же, в борделе, бутылочки пошли по рукам.

— И что, помогает? — с иронией спросил Бабозо.

— Мне пока не понадобилось, — ответил Швы, — да и не думаю, что когда пригодится.

Нет, так не говорят об интимных подарках! Ни в коем случае не говорят.

Тут и Ламбуто вылез:

— О! У меня такая же! — и показал собственную бутылочку. — Мне она досталась от вон той, свиноподобненькой!

— Надо же! — заржал Бабозо. — Да у них тут целая аптека!

— Само собой, — по-своему пояснил Швы, — они ж мертвечихи, на них ведь не у каждого встанет!

И тут же, прямо в борделе, приятели Бабозо затеяли игру в кости, в которой Швы и Ламбуто поставили на кон свои заветные бутылочки. Выиграл сам Бабозо. С преувеличенной важностью засунув трофеи в карманы штанов, он обернулся к Оксоляне.

— В следующий раз, как соберусь к тебе красавица, непременно напьюсь этих эликсиров. А то желания у меня много, но больно уж ты страшна.

* * *

Ох и устроила царевна разнос негодницам! Наступило как раз позднее утро, последние похмельные пираты выперлись из заведения, чтобы вернуться передневать на свои суда. Тут уж от Рюх с Клементиной полетели клочья! Оксоляна начала, госпожа Лейла добавила, не стесняясь в сильных уземфских выражениях.

Отдать особо ценные пузырьки с элексирами — и даже не подчеркнуть особую значимость момента!

— Я подчёркивала… — пыталась оправдаться Рюх. — У него на меня вообще не вставало, я и говорю…

— А не вставало — передай подруге! — рявкнула Лейла.

— Так я же разве против? Мне сказали — иди к нему. Я и пошла. Думала, больше некому. А когда он ничего не смог, я и решила…

— Решила она… — передразнила госпожа. — И тут же, с ходу, зарифмовала поэтические строки в кранглийском стиле:

И дурочка Рюх с этого момента стала доказывать, что на шило она не садилась. На шило, наверное, сел кто-то другой, потому что Рюх это шило даже в глаза не видела, а если бы всё же села на него, то непременно почувствовала бы седалищем.

Но Рюх — ещё ладно. Она хоть признала, что опростоволосилась. Что же до Клементильды, так эта дурища ещё начала огрызаться. И, как водится, отбрехивалась намного громче, чем Оксоляна с Лейлой на неё нападали, так что в конце перепалки можно было заподозрить, что виноватыми остались они. Крик при этом стоял такой, что случись рядом эузский шпион — всё бы выведал без остатка, даже не заглядывая в окна заведения.

Остальным бы участницам септы поддержать Оксоляну с Лейлой, да видно ещё не отошли от общения с потными пиратскими телами. Сидели себе на подушках, ресницами хлопали.

Казалось, разговор заходит в тупик.

И в этот самый миг случилось чудесное преображение одной из телохранительниц, сопровождавших «живой товар» к пиратскому Саламину от замка Окс. Да полно, телохрагнительница ли это? Лицо её стало неуловимо меняться, нос несколько сгорбился, глаза округлились и чуть выкатились из орбит, на бойцовской тунике вдруг стала заметна характерная брошь — какое-то насекомое.

Ангелоликая! Среди нас Ангелдоликая, Ангелдоликая — какое счастье!

— Значит… — вы всё время были с нами? — не могла сдержать Оксоляна тёплых признательных чувств.

— Да, конечно, — довольная произведённым эффектом, ответила Мад. — Не могла же я оставить без присмотра моих неоперившихся птенцов! Первое испытание требует внимательнейшего кураторства…

Но если… Если под видом одной из своих телохранительниц в Саламин с ними ехала Мад Ольгерд, эначит… Значит, в трюмк «Морского дьявола»… О, какой ужас! Выходит, и Ангелоликую наравне со всеми пялили в трюме грязные потные сволочи из команды капитана Кидда!

Мад внимательно посмотрела в глаза Оксоляне и печально кивнула. Мол, ради дела не пожалела даже собственного мёртвого тела…

— Кидд мерзавец! — немедленно взвизнула сметливая Бац. — Как он мог? Это унижение смоет одна лишь кровь. Не правда ли, Ангелоликая, его корабль надлежит пустить на корм рыбам вместе с флотилией Кьяра?

Ангелоликая покачала мудрой головой:

— Нет. Кидд пока нужен. Нужен мне, нужен некрократии. Да, он мерзавец, но это наш мерзавец. От своих прикормленных мерзавцев приходится и потерпеть.

— Так что, всех, кто может пригодиться, оставлять жить?

— Не всех, — мягко возразила Мад. — Но Кидд — капитан нашего направления, уважаемый в пиратском кругу. Его мы тронуть никак не можем.

— А не капитана? — невинно спросила Бац, и Оксоляна мигом поняла, кого она имеет в виду.

Ангелоликая тоже догадалась, поэтому сказала прямо:

— Одноногий инвалид Зильбер? Я могла бы попросить его головы, но мне кажется, капитан Кидд на это не пойдёт. Всё, что я смогла бы его заставить — это уволить инвалида на берег. А уж на берегу, не правда ли, Бацилла, с одноногим всякое может случиться…

— О спасибо, спасибо, — расчувствовалась глукщская переписчица.

— Теперь о главном! — Ангелоликая заговорила строже. — Эликсиры в пузырьках пока следует отложить, никому не показывать. Пусть преждевременно полученные зелья хоть немного изгладятся из пиратской памяти. Но команды с судов Кьяра всячески привечать, входить к ним в доверие. Лишь тогда, когда они будут ходить в салоны «госпожи Лейлы», точно к себе домой — а случится такое не за месяц — лишь тогда я разрешу вам снова использовать бутылочки.

— Слушаемся, Ангелоликая! — хором грянула септима.

* * *

Под присмотром Ангелоликой всё стало намного проще. Совсем другое дело, когда не тебе самой решать. Если кто-то сказал: «Пузырьки отложить», можешь преспокойно отложить, а не думать, что преступно затягиваешь выполнение миссии.

И общение с Бабозо. Если ты расслабилась, то нравишься ему гораздо больше. Пусть ты мёртвая, но живых-то он себе найти не может. Потому и вернётся к мертвечихе, но не к любой. К той, которая свободнее держится.

К надутой Клементильде — вряд ли. Ну, и к карлице Тупси — больно уж она мала.

Прошло меньше месяца, а у Оксоляны, Бац, Данеи, Рюх и Кси перебывало столько пиратов из-под начала Кьяра, сколько и в списках-то не было. И, главное, с каждого корабля кто-нибудь побывал.

Боевой септиме только того и надо. Достаточно по одному на корабль. Оснастил его чудо-бутылочкой — и привет-прощай! Можно, конечно, и двоих одарить, ну — для верности. Но третьему — точно не следует дарить пузырёк. Третий — лишний. А бутылочки, поди, больших денег стоят.

В нужный момент, когда Мад Ольгерд всё же дала отмашку, пузырьки пошли в ход. Каждая из часто посещаемых «обученных в Уземфе мёртвых прелестниц» раздала их нескольким «самым любимым клиентам» с условием не продавать и не передаривать, а иначе «волшебство пропадёт».

У Оксоляны таких «единственных клиентов» сыскалось человек восемь. Среди них — Бабозо и Гуго, первый помощник Переса. А ещё — тот таинственный Джу, с появления которого в «Саду райских наслаждений» мертвечихам впервые стала улыбаться саламинская удача.

Восемь человек! Пять кораблей! Я одна потоплю пять кораблей! Хвалите меня, ведь я этого достойна, потирала царевна ладони. Правда, как именно действуют бутылочки на корабль, она так и не поняла. Разобралась только с воздействием на мужскую плоть, которое срабатывало безотказно.

Но раз в малом-то действуют, авось и в большом-то не подведут! Как именно — не её забота.

Ангелоликая тоже ходила довольная-предовольная. Даже в образе телохранительницы она вела себя с незаметной прежде весёлостью. Всё спорилось, всё получалось, даже в сущих мелочах.

Как-то в салон забрёл мрачный инвалид Зильбер. Списали-таки на берег! За что — старик и представить не мог. Пил с другими клиентами в общем зале трактира на первом этаже, ругал неблагодарного капитана. Полез в драку, в которой сам же получил от прияителя собственным костылём.

Бациллу бить более не напрашивался. Униженно просил позволения хоть кого-нибудь полюбить естественным способом. Что ж, госпожа Лейла сжалилась и пустила его к не самой востребованной Клементильде, но предварительно (на всякий случай) отобрала костыль.

И что же старик инвалид? Превозмог себя? Нет, оказалось, он без того костыля вообще ни на что не способен. Клементильда даже собралась было воспользоваться секретным средством, но на неё из-за ширмы красноречиво поглядела всевидящая Мад. В общем, ушёл старик без малейшей любовной победы. И поделом!

* * *

А потом наступил долгожданный миг. Весь Саламин был в курсе, что объединённая пиратская флотилия, куда в числе прочих вошли все корабли Кьяра, отправляется покорять Южный Утёс и Новый Саламин — частенько переходящие из рук в руки пиратские порты.

В этот день к мёртвым прелестницам притащился один лишь инвалид Зильбер, остальные же отплывали, либо готовились к отплытию. Причём особо значимые для септимы клиенты — те, что пришли с кораблей Кьяра — были уже в пути. Они вышли из порта Саламина двумя днями ранее, составив авангард нынешнего южного похода.

Зильберу госпожа Лейла довольно бесцеремонно указала на дверь, не озаботившись даже подыскать повод. Истинная причина состояла в том, что боевой септиме ииз города Цига — очень уж не до него.

В предвкушении главного события миссии каждая из мёртвых «девочек» слонялась по салону сама не своя. Не в силах сдержать волнение, госпожа Лейла слишком много говорила и рифмовала напропалую гашиш с анчоусом, а камбалу с ромом.

Ангелоликая — и та находилась не в своей тарелке, очень уж нервно теребила свою новую, непонятных очертаний, опаловую брошь на платье.

Оксоляна улучила подходящее, как ей казалось, мгновение, чтобы поинтересоваться, что за редкое насекомое прицепила Мад к лифу ради сегодняшнего случая.

— Это не насекомое, — произнесла Ангелоликая не без благоговения, — это гарпия! — и дала понять Оксоляне, что ею совершена бестактность.

Очень жаль! Никогда ведь не угадаешь, а подольститься-то надо…

Между тем в треволнениях приблизилась ночь. Уже скоро…

— Все корабли Кьяра покинули порт и находятся в открытом море, — доложила телохранительница. Та, которая и была телохранительницей.

— Замечательно! Это я и ждала, — оживилась Мад, потирая мёртвые ладони. — Что ж, дело сделано. Четырнадцать кораблей из его пятнадцати отмечены нашими элексирами, — она весело хихикнула, — которые, чтобы сработали, мужчина должен всегда носить при себе.

— Но что теперь, Ангелоликая? — тревожно спросила Бац.

— Теперь мы немножечко поколдуем… — Ангелоликая достала медное блюдечко с каплей воды, сыпанула туда морской соли, а сверху горсть крупного морского песка. — Это старая стихийная магия с лёгкой некромантской примесью, вызов из донных впадин моря Ксеркса заточённых там духов воды! Знаете, что было в каждой бутылочке? Частица водной стихийной силы. Теперь, после нашего обряда, частицы сольются с целым. Всё, готово. Водные духи останутся довольны.

— А корабли Кьяра? — так и не поняла карлица.

— Какие корабли? Кораблей больше нет.

Медное блюдечко на столе подпрыгнуло и дважды перевернулось. Оксоляну щедро обдало разлетевшимся песком. Послышался отдалённый гул неведомой стихии. Стены кальянной ощутимо тряхнуло.