То, что узрела Бланш в глазах Драеладра… Может, этого и недостаточно, чтобы опытную провидицу свалить в обморок, но вполне довольно, чтобы ей трижды подумать, что из увиденного и кому стоит сказать. И можно-то очень немногое: повлияет на исполнение. И даже ничего не сказать — опять-таки повлияет. Ведь несказанное тоже говорит.

Бланш выбежала из дворца и быстрым шагом шла по Яралу, куда глаза глядят, когда её нагнал внук. Что ж, раз нагнал, провидица готова проговорить главное:

— Драеладр ни в коем случае не должен услышать слова «гарпия» до тех пор, пока не вырастет большим. Обязательно передай это Хафизу, Дулдокравну и Кэнэкте. Пусть не задают никаких вопросов, просто поверят в важность того, что я говорю.

— Хорошо, ба! Но я-то могу тебе задать этот вопрос? Для чего нам от Драеладра прятать какое-то слово?

— Не какое-то. Ключевое слово. Сказанное в период, когда Драеладр готов его понимать, но не готов противостоять гарпиям, оно вовлечёт его в преждевременное противостояние.

— Понял. Но ты забыла упомянуть Лулу Марципарину — мать Драеладра. Её-то надо предупредить насчёт гарпии в первую очередь.

— Нет, Лулу предупреждать не надо! — замотала головой Бланш.

— Почему же? Признаться, её-то надо предупредить в первую очередь. Дело в том, что был у нас с ней один разговор, в который я вплёл кое-что из истории Кешлы — и тема гарпий очень её впечатлила…

— Вот и не надо трогать впечатлительную Марципарину, — сделала вывод Бланш, — вот и не надо. Скорее всего, только хуже будет.

— Она поступит наоборот? — догадался Бларп. — Что ж, и это на неё похоже.

На многих похоже.

— Что ж, выполним в точности, — пообещал Бларп. — Надеюсь, поможет.

Да, он ещё надеется — вот и славно. Надежда — обязательное условие. А стоило Бланш рассказать, сколько простора осталось надежде в глазах Драеладра — пропала бы и она.

Ибо в одном глазу — полная и законченная безнадёга, во втором не захвачен гарпией лишь один маленький сектор. Бларп, и Кэнэкта, и Дулдокравн — все приютились там.

А глаза-то не рядового дракона. Глаза правителя, продолжателя династии, в эти глаза сведена не одна судьба, а судьбы драконьей расы.

Но вот парадокс: по глазам получается, что династия почти не имеет шанса продолжиться. А если так, то и взгляд Драеладра теряет значимость. Может, он всё же не представляет всеобщую судьбу? А если так, то и успех у гарпий выйдет не таким полноценным. Но если гарпии не преуспеют, у династии Драеладра всё-таки появляется новый шанс.

Круги. В истолкованиях провидицы подобным кругам не место. Эти круги несут порочный отпечаток характерной логики гарпий. Логики колебаний от надежды к отчаянию. Логики движения маятника, ошибочно принимаемого за цельнокруговое.

В том-то и таится главный порок порочного круга.

* * *

Пытаясь освоиться с посланием глаз Драеладра, Бланш в молчаливых размышлениях прошла через центр Ярала, миновала последний ряд кучно расположенных домов и углубилась в ночную тьму, сгустившуюся над Белой горой. Сопровождавшиё её Бларп без крайней нужды не нарушал тишины. Лишь раз тронул её за рукав:

— Дальше идти не стоит. Оползневый склон — опасное место.

— Важное место, — возразила Бланш, но, разумеется, туда не пошла.

Всю свою важность Оползневый склон обнаружит позднее — в не таком уж и далёком, но всё-таки будущем. Там, на Оползневом, в годину самых отъявленных гонений среброкрылого малыша приютит хижина — та самая, положенная в основание свободного от гарпий сектора. И Хафиз будет там…

— Особенно важно, чтобы о гарпиях молчал Хафиз!

— Распоряжусь, ба! Хафиз — человек послушный, без крайней нужды обещания не нарушит, да и то поостережётся.

Да что там повторять, сказано ведь уже…

На обочине дороги, с которой к рассвету откроется вид на Оползневый склон, Бланш присела на крупный камень и в тиши продолжила свои рассуждения. Бларп так же молча примостился рядом.

А может, обязать внука неотвязно присутствовать при Драеладре? Чтобы лучше он, а не вертляво-слащавый Хафиз?..

Но нет, в раннем возрасте дракончику больше понадобится нежнорукая нянька, чем искатель потаённых смыслов. Да и в хижине на Оползневом Бларобатару не усидеть. Сорвётся в разведку, когда не надо… Итак, Хафиз.

А Бларп Драеладру ещё встретится.

* * *

Рассвет застал провидицу в раздумьях более спокойного свойства. Головоломка сложилась. Теперь Бланш просто себя проверяла. Ну да, всё сходится: Драеладра судьба всё же выведет из-под раннего удара. Правда, расы драконов и живых людей всё равно ждут великие потрясения. И смена династий. Династии драконьей, династии человечьей.

Разглядев поутру Оползневый склон, Бланш немного поёжилась. Склон-то был оползневым не только по названию. По нему всё время что-то едва слышно сползало. Но то отсюда едва слышно. А там, на самом склоне, впору огохнуть от громыхания катящихся глыб.

Провидица подавила желание подойти к склону поближе да присмотреться к хижине. Что с дороги хижина плохо видна — это, несомненно, к добру. Что надо сделать обязательно — это вовремя доставить и надёжно спрятать запас провизии примерно на год. Причём доставлять лучше по воздуху и в ночи: зависнуть над хижиной на летучем замке, да и снести в неё всё необходимое. Ну, о том Бларп и Кэнэкта позаботятся.

— Если Драеладра придётся прятать в Ярале, то и самому Яралу, видать, не поздоровится, — проницательно заметил Бларп.

Истинно, у паренька цепкий ум разведчика — так по крупицам среди молчания он уже выведал у Бланш самое главное из увиденного в драеладровых глазах. А насчёт второстепенного ещё не упустит случая расспросить, провожая к небесному замку.

— Ярал переселят, — сказала Бланш, — но сделают это аккуратно. Ни одна живая душа не пострадает, — отдала она должное насильственным переселителям.

— В общем, гарпии останутся недовольны. Будут визжать от бессилия, наблюдая недостаток насилия, — подытожил Бларп.

— Да что нам-то до их удовольствия, коли нынешнего Ярала не станет? — вырвалось у Бланш.

— И то верно. Начинаю понимать колебания в настроении людей, собирающихся под дворцом Драеладра. Переход от надежды к отчаянию — неспроста. И пусть некоторые там куплены за деньги мертвецов и намеренно провоцируют панику, но ведь другие бесплатнео делают то же самое. В основе же — ширящееся в разуме толпы предчувствие катастрофы.

— Не только предчувствие, но и соучастие, — поправила Бланш, — вольно, или невольно, но они её приближают. Но мне пора. Пойдём к пирсам.

На самом-то деле, не ей пора. Бларпу пора действовать.

Провожая Бланш к воздушному пирсу, над которым, покачиваясь под порывами сильного ночного ветра висел летучий замок, Бларп молчал, и лишь под широким замковым днищем вдруг опомнился:

— Нет, о Лулу Марципарине Бианке я всё-таки не понял. Как нам с ней обращаться? И что делать, если она самопроизвольно заговорит с Драеладром о гарпии, когда он начнёт понимать человеческую речь?

— Не заговорит, — уж в этом-то уверенность Бланш велика, как никогда раньше. — В общении малыша с матерью намечается перерыв…

— Вот как? — изумился внук. — неужели мы отдадим его Гатаматар?

— Нет-нет! — возразила провидица излишне резко. — Гатаматар его не отдавайте! Ни за что!

Хотя, казалось бы, сейчас у Бланш нет и малейших оснований так говорить. Сейчас оснований нет, но потом появятся. Рассчитывать же надо не только на сейчас, но и на потом!

— Тогда я теряюсь в догадках, что же случится с Марципариной!

— Канкобра! — одними губами произнесла Бланш.

— Что, так серьёзно?

— К сожалению.

* * *

И о Марципарине поговорили, казалось бы, что ещё?

Как часто бывает, что у самой верёвочной лестницы внука посещают… Обычно не новые мысли, но подзабытые воспоминания о непроговоренном. Будто за саму лестницу они у него и завязаны — хитроумным морским узелком на память.

Вот и сейчас — можно биться об заклад, он вспомнил, как там, высоко в небесном Новом Флёре начал рассказывать легенду о Кешле. Начал, но не закончил.

Что ж, потому и не закончил, что на небесных островах издревле круглый год царит лёгкий морозец, а уж когда поднимается ветерок — пронизывает до старых костей. Бланш тогда продрогла и остановила внука, ну а в следующую встречу им уже было не до легенд — поскорей бы восстановить отшельничий дом и быт, да вернуться от Гатаматар, а через раз — срочно погадать по глазам Драеладра.

— Хочешь досказать? Изволь.

В Ярале, как-никак, гораздо теплее, чем в Новом Флёре. Можно хоть до полудня простоять у верёвочной лестницы и не окоченеть.

— Я остановился на миге, когда извещённый Кешлой о гарпии Кёсм из Алахара вошёл в коридор, за которым начиналась полоса препятствий, и тут в спину ему грозно уткнулся осуждающий взгляд, а в ушах зазвенел хохот.

Кёсм обернулся и увидел… А вот в том, что и как он увидел, имеются разночтения.

В главной, самой достоверной версии Кёсм обернулся и увидел парочку гарпий — одну пожирнее, другую же совсем хлипкую. Стоило ему на них посмотреть, как они свои осуждающие взгляды немедля спрятали и, потупившись, прыснули прочь. Однако, спрятаться не сумели.

— Почему не сумели? — заинтересовалась Бланш.

— Видать, не ожидали, что придётся прятаться, — пояснил Бларп. — Гарпии не знали заранее, что Кешла о них расскажет, вот и подставились под удар. Понадеялись на то, что если взмоют под высоченный стрельчатый свод, Авдраму их мечом ни за что не достать — даже полутораручным. Но только мудрец, не будь дураком, прихватил с собой самострел. Как вытащил он его — птицедевы заметались в поисках выхода, да поздно. Кёсм из Алахара хладнокровно их расстрелял с дальнего расстояния, а после отправился проходить Ашогеорнову полосу препятствий. В чём и преуспел.

— Без новых приключений?

— Ну, есть вариант, где на Кёсма в дополнение к гарпиям напал ещё и Двавр, один из старших братьев Кешлы. Парень страдал: злодейка-судьба наградила его бычьей головой и кучей внутренних конфликтов. Потому-то и добивал всякого жениха Кешлы, которого гарпии почему-либо выпустили из своих орлиных когтей. Зачем добивал? Может, из ревности — ну, если верно, что он сам на сестру глаз положил. Или же просто не любил смазливых удачников, ревновал их даже не к сестре, а к судьбе — это, говорят, серьёзнее.

Авдрама же о скверной привычке Двавра предупреждал ещё Глелдав — первенец Ашогеорна, да только прочие братья его слова заболтали, дополнили своими, очень похожими, но полностью лживыми. Потому-то, разделавшись с гарпиями, Кёсм нового нападения не ждал. Как результат — Двавр его больно ранил рогом. Ну, словно в назидание: не возносись!

Да только всё равно Кёсм из Алахара рогатого ревнивца смог победить. Полутораручный меч, взятый для вида (лишь бы надурить наивных гарпий, заставить напасть первыми) вполне пригодился и по основному назначению. С одного маха срубил Двавру голову: ну подумаешь — бычья!

И вот выходит Кёсм из последнего колодца, раненный, но счастливый, в правой руке держит меч, а в левой — рогатую голову. Дескать, вот она, официальная разгадка. Ибо, коли есть официальная, о гарпиях-то можно и умолчать. Зачем? Да их ведь только тронь — таких теней на всё светлое набросают, что и сам победе не обрадуешься.

Как одолел счастливец Кёсм птицедев, да Двавра, да полосу препятствий — тут же воспрявший духом Ашогеорн подвёл к нему обещанную дочку, как оно и по закону положено. И сказал велеречиво: «Отныне, дорогой Кёсм из Алахара, признаю тебя законным зятем, а дочь Кешлу вручаю в жёны, дабы любил ты её, холил и лелеял, дабы покупал ей кольца и браслеты, дабы утешал её в горе и в радости, а она рожала тебе наследников числом не менее пяти, как оно и в законе записано».

А мудрец Авдрам ему и ответил: «Очень рад за счастливого жениха Кёсма и за невесту его Кешлу. Мир да любовь молодым, как говорится! Сладкоглазую Кешлу поздравлю сразу — и прошу принять вместо подарка на свадьбу сию диковинную бычью голову. Надеюсь когда-нибудь увидеть и любезного моему сердцу Кёсма из Алахара, который…».

Ашогеорн ему: «Не мели чепухи, ведь Кёсм — это ты!». Но тут Авдрам вдруг отвечает, что он Авдрам. И приводит доказательства, что он Авдрам. И говорит: «Да кого хошь спроси, всяк ответит одно. Кто не знает старого Авдрама? Даже ты, счастливый отец Кешлы, меня, несомненно, знаешь. Ибо кто, как не я, Авдрам, толковал тебе имена детей твоих, и между прочими — имя несравненной Кешлы?».

Ашогеорн примерно обиделся, да делать нечего. Выдать дочь за человека по имени Авдрам действительно закон не велит. Отпустил мудреца с богатыми дарами, причитавшимися для жениха Кёсма.

— А что же Кешла, которой не досталось мужа? — Бланш не могла не спросить о главном.

— А Кешла была не в обиде. В этих версиях истории о битве с гарпией Кешла вообще не обидчива. К отцу своему она отнеслась критично — в связи с его нелепой затеей обставить замужество смертельными испытаниями. К брату Двавру — довольно-таки нейтрально.

— То есть, — подытожила Бланш, — для Кешлы характерно стремление пойти против воли отца, согласие способствовать уничтожению гарпий и чудовищного брата, а также стремление помочь герою спасительным советом безотносительно к женитьбе. Получается какая-то невеста-советчик. Скажи, Бларобатар, видел ли ты когда таких женщин?

— Эрнестина Кэнэкта, — немного подумав, ответил Бларп, — по-моему, похоже на неё.

— Но значит ли это, что сама история о битве с гарпией повествует нам о событиях из жизни женщин довольно редкого типа? — усомнилась Бланш.

— Нет, ну есть и другие версии, — пожал плечами внук, — там Кешла себя ведёт немного иначе…

— Рассказывай! — повелела Бланш. Нет, правда, теперь она заинтересовалась всерьёз.

* * *

— Есть и такая версия, — продолжил Бларобатар, — ещё экзотичнее и ничуть не вероятнее предыдущей, на мой вкус. Но расскажу для полноты картины. В ней Кешла — просто-таки дева-воительница.

— Что ж, иным девам лишь воительставо и остаётся, — вздохнула Бланш. — И что в том невероятного?

— Так вот, Кешла-воительница не больно-то собирается замуж. Потому сама отцовская идея жестоких испытаний для женихов ей чем-то даже симпатична. Почему бы не отсрочить церемонию, которой сама не желаешь? Конечно, ещё вопрос, какой ценой достигается отсрочка. Смертей, конечно же, чересчур много даже для закалённого сердца Кешлы.

Но, с другой стороны, происходящую в замке бойню можна понять и в педагогическом ключе: как процесс совершенствования ратных навыков претендентов — девы-воительницы такое уважают, и не одних навыков ради. Трагедия-то всех здорово облагораживает, а воительницам дарует и величайшее вдохновение. Им по сердцу честные битвы с особо печальным для кого-то финалом.

И вот, когда в замке появился Авдрам под личиной Кёсма, да начал свои разговоры разговаривать, крепко задумалась Кешла: то ли я делаю? Выходило, что не совсем.

И решила она справиться с неведомой угрозой самостоятельно.

— Уточни мотивацию Кешлы, — попросила Бланш.

— Изволь. Жалеть неудачников у воительниц не положено. Но не много славы и в том, чтобы стоять в стороне, пока кто-то погибает. А ведь погибает! И вот всемирно известный мудрец явился в замок не с целью женитьбы, а — бескорыстно победить хитрую тварь. Понятно, что Кешле сделалось стыдно. Настолько, что она прошла всю полосу препятствий где-то в получасе перед Авдрамом.

И что же? Под одной из лестниц на неё напал Двавр. Напал сзади, но узнал её и чуток замешкался. Но Кешла увидела его лабрис, весь в потёках крови минувших жертв — и без малейшего колебания сразила брата мечом. Нечестность в схватке должна ведь быть наказуема!

На предсмертный крик Двавра к Кешле слетелись птицедевы. Раскричались, заголосили: «Брата убила! Кровь родную не пожалела!» — и в отместку за гибель товарища в их жестоких забавах попытались выцарапать Кешле глаза. Экую глупость надумали — воительница мигом поотрубала им когти — по самое по колено!

Гарпии заныли, завизжали, заскулили, а Кешла уже ушла вперёд — штурмовать ашогеорновы препятствия, какие остались. А к истекающим кровью гарпиям подоспел Авдрам. Он-то их и добил. Ясное дело, из милосердия — отчего бы ещё?

Кешла же, чтобы не вызвать недоразумений, кто из них с Авдрамом чего достиг, первой вышла из лабиринта с препятствиями и так сказала отцу: «Я первая одолела все испытания, стало быть, мне самой на себе и жениться надо». А вышедший следом Авдрам тоже не возражал, ибо мудрости ему было не занимать. Сказал: «Сия дева-помощница истинно составит собственное счастье! И добудет себе жениха в бою — молодого да красивого, какого только сама пожелает».

«Так не подобает!» — насупился Ашогеорн. Да дело-то было сделано.

— Интересно! — воскликнула Бланш. — Здесь Кешла демонстрирует согласие пойти против воли отца, стремление уничтожить чудовищного брата, стремление помочь герою. Авдрам назвал её девой помощницей — но лишь по причине невовлечённости в интригу с женитьбой. Истинно, она — дева-соперница, способная сама о себе позаботиться. Но знаешь ли ты ей аналоги в нашей жизни?

— Нет, — замотал головой Бларп, — я же говорил: эта версия слишком экзотична!

— А мне кажется, — заметила Бланш, — Эрнестина Кэнэкта соответствует скорее этому типу, чем предыдущему. Посуди сам, какая из неё советчица? С головой вовлекается во всё, что знает, норовит справляться сама. Толку с её советов, если она всё уже по-своему переделала? А вот как помощница она очень недурна. И соперница очень неслабая: вон, добыла себе в любовники Дулдокравна — карлика с аристократической родословной. Это ведь не он её любви добивался. Сдался на милость победительницы. Даже обязательства перед Чичеро не послужили препятствием — вот она какова, сила дев-воительниц, занятых устройством своей судьбы.

— Вот как? Мне кажется, ты права, ба! — согласился Бларп. — Только тогда неясно, кого же отнести к первому типу.

— До сих пор непонятно? — прищурилась Бланш. — А кто у нас советчица? Кто провидица? Да ведь это же я!

* * *

— Есть ещё вариант, где Кешлу не назовёшь ни невестой-советчиком, ни невестой-помощником или соперником. Она бывает и просто невестой. В этом случае она рассказывает Авдраму всё то, что знает о гарпии, но без малейшего желания его сориентировать. Жених спросил — она ответила. Раз кандидат в мужья спрашивает, надо отвечать честно, так ведь велит закон.

Да и знает-то немного — и говорит в основном не о гарпии, а о своих подозрениях в отношении негодника-брата: «О, Двавр — он такой мерзавец, что быть того не может, чтобы чего-то не натворил! Запомни эти слова, когда будешь рубить его непокорную голову!».

От ответственности за битву с гарпией подобная Кешла полностью устраняется. Она ведь — заневестившаяся папина дочка! И, хотя ей бы хотелось, очень хотелось устранить всё, что противостоит отцовской воле, а пуще всего — две жуткие причины, постоянно досаждающие злонамеренным убийством её женихов, но против закона она не пойдёт. А значит, не отдаст ни одному из соискателей решительного предпочтения.

«Ты должен честно заслужить моей руки», — говорит она Кёсму из Алахара, когда понимает, что её ответы на его вопросы дают ему перед остальными женихами очевидную фору.

— Закон непререкаем, даже если ведёт к новым убийствам?

— Именно. Кешла представляется верной дочерью, во всём послушной Ашогеорну, даже в его заведомых ошибках. Ашогеорн же в поздних частях легендарного свода — уже не герой, но защитник людского закона.

Ради закона драконоборец женился на Элле, ради закона усыновил Драеладра, ради закона пять раз возлёг с женою, зачиная собственных детей, по закону их потом воспитывал, и, конечно же, свадьбу дочери тоже обставил сообразно закону. Жаль, давние правила не учли ни злонамеренного вмешательства чудовищ, ни вырождения нового поколения женихов — отсюда и бессмысленные жертвы среди соискателей руки Кешлы.

— И я так понимаю, конфликта закона и чувств в этой версии легенды просто-напросто нет?

— Верно понимаешь, ба! Всем известно, что Элла родила мужу пятерых детей. Традиция настаивает на том, что воспитывались они в любви и согласии, что, впрочем, несколько противоречит сведениям об исходных мотивах вступления в брак Эллы и Ашогеорна. Пытаясь согласовать противоречивые сведения, многие сказители пользуются традиционной формулой «стерпится — слюбится» и полагают, что в отношениях Эллы и Ашогеорна покорность неписанному закону переросла в настоящую любовь.

Другие же истолкователи — напротив, говорят о тождестве любви и покорности неписанному закону, каковое суждение — неверное по сути, можно заподозрить в исторической истинности. То есть, легендарные Элла и Ашогеорн, вероятно, и сами путали любовь с покорностью закону — и, как следствие, по жизни называли любовью то отношение, которое объективно ею не является.

— Итак, если Кешла растёт послушной дочкой в семействе таких «законников»…

— …то Кёсму из Алахара приходится всё делать самому, когда же он, порядком израненный, бросает к ногам Кешлы когти гарпий, а к ногам Ашогеорна голову Двавра, то ещё оказывается кругом виноват. Его завут Авдрам? Что за неслыханная дерзость: сватался под чужим именем! Не хочет брать Кешлу замуж? Оскорбил девушку в её лучших чувствах, уравненных и приравненных к закону.

Ашогеорн был настолько раздосадован, что едва не вызвал Авдрама на решающий поединок, дабы убить обидчика на месте. Остановило лишь то, что поединок с тяжело раненым рыцарскими правилами его земли никак уж не предусмотрен. Зато Кешла о пережитом ею унижении помнила даже в замужестве — и рассказывала всем встречным-поперечным до самой своей смерти, откуда можно сделать вывод, что по крайней мере одну из замковых гарпий Авдрам так и не истребил.

Да и то — речь идёт о самом оптимистичном варианте развития данной версии. Той, где Авдрам всё-таки побеждает. Есть и другие, где ему совсем не везёт. Причём от убеждений отдельного толкователя зависит, прав ли Кёсм из Алахара, который своими действиями данный закон обесценил и нарушил, или же правы блюстители закона — Кешла с Ашогеорном?

Кто-то думает, правда всегда на стороне закона, даже несмотря на горы трупов. Эти сказители Кёсма без сожаления убивают. Ибо кому он нужен — жених-обманка, явившийся отцу невесты на посрамление? Зато из толпы женихов под замком длительная селекция выделяет нового героя — идеально послушного древнему закону, а потому способному на немыслимое — выполнить все предписания.

Так легенда склоняется к оптимистическому финалу, да только кулаки чешутся от подобного оптимизма. И меч прямо в узорчатых ножнах тоже начинает чесаться. Чтобы поучить кой-каких мечтателей уму разуму.

— Что ж, подбираем женщин под новое обличье Кешлы, — предложила Бланш. — Для третьего типа характерно стремление верно следовать воле отца, стремление уничтожить чудовищного брата, равнодушие к герою. С точки зрения закона — идеальная невеста.

— Да подобрать-то не вопрос, — со скукой в голосе ответил Бларп, — ведь подобный «идеал» широко распространён. Это и Ута, мать дракона Куркнарта, и Валериана с Капитолиной — новые товарки Лулу Марципарины Бианки. Наверное, полгорода таковы. Вот у легендарной версии с таким образом действий героини распространённость гораздо ниже. А всё почему? Да легенде претит банальность!

* * *

— Есть ещё похожий вариант, где такая Кешла-законница беднягу Кёсма ещё и обманула. Она пообещала встречу с гарпией гораздо позже, на выходе из колодца с маятником, чтобы герой расслабился и пропустил ранний удар. Зачем это было Кешле — вот вопрос?

Некоторые считают — чтобы «не выносить сор из избы». Хотя, если подумать, отчекрыженные лабрисом головы женихов, их тела со следами орлиных когтей, да ещё полуобглоданные людоедом кости — как-то не слишком подходят под категорию сора.

В этом новом случае Кешла, с одной стороны, просто боготворит закон, но с другой — не верит в его силу. Потому-то и становится на его защиту. И не от каких-то там кровожадных тварей, которые в закон худо-бедно вписались, а от опасных реформаторов, к числу которых, с несомненностью, относится и Кёсм-Авдрам.

Кешла ненавидит жалких трусов из числа своих женихов, из-за которых очередь на смерть остановилась. «А как же мой законный брак?!» — вопиет она, и её можно понять. Если ты по природе своей невеста-испытатель, а испытания вопреки твоим планам прекращены, что тебе остаётся делать в сообразной закону жизни?

— Прозябать, — подсказала Бланш.

— Именно. Прозябать. Но женихи — просто трусы, что с них возьмёшь? А вот герой-реформатор представляет собой самую страшную для неё силу. Заметь: она с самого начала не верит, будто старец Авдрам и правда собрался на ней жениться. Но знает, что череде женихов он собрался положить край.

Кешла врёт, что на входе в полосу испытаний Кёсму из Алахара опасаться нечего. И вот результат: он быстро теряет доверие к её словам. Первая встреча с гарпиями едва не стоит ему жизни, но учит его осторожной внимательности — ведь быстрокрылые твари в этой версии успели улететь прежде, чем герой наладил свой самострел.

Зато ранняя встряска да вовремя взведённая тетива выручают Кёсма при встрече с Двавром, о предстоящем нападении которого лгунья Кешла и вовсе намерено умолчала. Когда Двавр повержен, а гарпии деморализованы, на что остаётся уповать невесте? Разумеется, на закон.

«Победа одержана нечестно! — кричит она. — В правилах не было, чтобы выступать под чужим именем! В правилах не было, чтгобы убивать моих братьев! В правилах не было, чтобы позорить светлое имя Ашогеорна!». И не заботит её, что и самой-то жизни в правилах не было.

— Очень верно ты её назвал, — заметила Бланш, — невеста-испытатель. Этакая Кешла сочетает стремление верно следовать воле отца, равнодушие к судьбе чудовищного брата и стремление уничтожить героя. Что скажешь относительно жизненных аналогов такого типа?

— Скажу, что госпожи Валериана с Капитолиной всё же ошибочно отнесены к предыдущему типу. Уж они-то не просто невесты, они испытательницы для своих женихов — что и вывело их в супруги первых чиновников Ярала.

— Боюсь, что и мне есть кого сюда отнести, — с печалью промолвила Бланш, — причём даже не из человеческих женщин. Например, нашу общую знакомую Гатаматар.

— Непохожа, — возразил внук, — хотя мало ли…

* * *

— Невеста-советчик, невеста-помощник, просто невеста, невеста-испытатель… — наверное, этими четырьмя типами проявлений Кешлы исчерпаны все возможности?

— Нет, к сожалению, — вздохнул Бларобатар, есть ещё невеста-вредитель. Эта действует вопреки закону. Наверное, из противоестественной любви к брату. Предполагается, что с Двавром она находится в кровосмесительной связи.

— Даже так? — покачала головой Бланш. — Но с чего бы это?

— По причине внутренней порочности закона, надо полагать. И выхолощенности отношений в семействе Эллы и Ашогеорна. Таким образом ориентированная Кешла прекрасно понимает, что закон ей не даст ничего, кроме постоянной неудовлетворённости. В качестве яркого примера перед ней — грустная судьба Эллы в замужестве за драконоборцем.

Есть версии нашей истории, в которых Авдрам разоблачает Кешлу, как сообщницу Двавра и основную рассадницу замковых гарпий.

— Как ему это удаётся?

— Он не сразу убивает Двавра. Он берёт его в плен, связывая запястья чудовища «нитью Ашогеорна» — то есть, одной из тех верёвок, с помощью которых сам Ашогеорн некогда одолел ветхого Драеладра.

— И учиняет следствие?

— Учиняет. Двавру ни к чему отпираться, ведь он застигнут на месте преступления. В надежде смягчить свою участь он выдаёт сообщницу. Кешла тоже сознаётся под давлением улик. Авдрам препоручает обоих сознавшихся в руки ашогеорнова правосудия и с гордо вскинутой головой уезжает, так и не раскрыв инкогнито.

— Впечатляет, — невесело засмеялась Бланш. — И, что примечательно, Кёсм так и не перевоплощается в Авдрама, что сказывается и на мудрости подведенного им итога. Что же до Кешлы, она показывает согласие пойти против воли отца, стремление помочь чудовищному брату-любовнику, стремление уничтожить героя… Истинно, невеста-вредительница.

— Что же касается примеров из жизни, — Бларп мучительно задумался, — на знакомых не хочется возводить напраслины, поэтому поищу вдалеке. Полагаю, данный тип распространён среди мертвечих. Почему? Дело в том, что их некрократические законы особенно несправедливы, выхолощены и порочны. Если их не нарушать, пусть немного, не всерьёз — даже мертвец, и тот не выживет. А начнёшь нарушать — иди знай, остановишься ли.

— Пока что звучит абстрактно. И примера я не услышала.

— Есть и пример, очень яркий и, кстати, весьма впечатливший Чичеро, ну а Хафиза — так того в особенности. Некая Оксоляна, наследная царевна из Уземфа. Наша Марципарина тоже знала эту царевну — ещё до превращения последней в соучастницу жутких преступлений.

* * *

— Итак, — удовлетворённо подытожила Бланш, — ещё не прошло утро, а мы открыли пять типов проявления гарпии в жизни женщины. Что? Есть ещё шестой?

— Есть, — подтвердил Бларп, — правда, не в легендарном фольклоре живых людей, а в отречённых книгах некоторых мертвецких сект.

— Что же там пишут? — поёжилась Бланш.

— Как обычно бывает в чёрном ангелопоклонничестве, переворачивают основные идеи с ног на голову. Живописуют в кровавых подробностях расправу гарпий с недоумком-Авдрамом. Предполагается, что главной птицедевой, которой он так и не смог противостоять, оказалась Кешла. Вот она-то незадачливому Кёсму из Алахара пустую голову и отгрызла.

— Понимаю, — с отвращением бросила Бланш, — это невеста-чудовище, утерявшая человеческий облик. Что до характеристик, то, думаю, здесь Кешла — это и есть чудовищная гарпия, вредящая Ашогеорну с его законом и равнодушная к недоумку-герою. Что до примеров…

— Приверженцы чёрных ангелопоклоннических культов самых высших степеней посвящения. Имён не назову, — Бларп развёл руками, — ведь на этих ступенях у них и имена-то стираются. Да и с лицами то же самое.

— И правда, зачем имена чудовищам? — задумалась Бланш, — верно, чтобы в мире людей их узнавали, сторонились да поклонялись.

Бларп отметил, что и он думает так же.

* * *

Уже поднимаясь по верёвочной лестнице, Бланш пыталась точней осознать свои чувства и ощущения. Взгляд в глаза Драеладра будто отошёл в далёкое прошлое перед недавним анализом параллельных форм человеческой истории о битве с гарпией.

Да, в Ярусном мире покуда не миновало утро, а впечатление такое, будто спустился вечер — так много проведено напряжённых мыслительных действий, и так много узнано о сущностных основаниях самых различных из женских судеб.

Любая судьба по-своему всеобъемлюща. Поэтому удивляться ли, что сегодняшнее утро вобрало в себя также день, вечер и ночь?

Умница Бларп. Но и Бланш-то не подкачала: задала внуку правильные вопросы. Как, впрочем, и положено «невесте-советчице» — ведь так провидица определила свой тип?

Но стойте! Чего-то главного они с Бларпом не обсудили. Чего-то существенного об одной из женских судеб.

Лулу Марципарина Бианка! Ну конечно же, вопрос о ней!

Чтобы задать последний вопрос внуку, провидица стала спускаться, благо, его фигурка так и стояла на пирсе в ожидании отлёта замка.

Бларп увидел смену направления движения бабушки и сам стал подниматься ей навстречу: что за чуткий к её желаниям внук. Примерно на середине верёвочной лестницы они встретились. Бларп спросил, широко улыбаясь снизу:

— Ты хотела спросить о Марципарине?

— Да. Ты как догадался?

— По глазам увидел, — уклончиво сообщил внук.

— Ну так как же наша родительница Драеладра? К какому бы типу ты её отнёс? — провидица затаила дыхание, чему даже сама удивилась.

Ибо кто здесь, в самом-то деле, провидица: она или внук?

— Ни к какому, — рассудительно покачал головой Бларп.

— То есть?

— Думаю, перед ней распахнуты все шесть путей, она же пока не определилась, какой выбрать. Каждый из них чем-то её притягивает…

И в самом деле, подумала Бланш, в том-то и главная неопределённость её прогноза по глазам Драеладра. Ну да: Марципарина просто пока не выбрала. Она будто зависла в пустоте между судьбами — и в предстоящей жестокой борьбе миров и рас может оказаться по любую сторону.

Как это по-человечески понятно!