В разговоре с репортером «Las Vegas Review-Journal» Филлис Макгуайр из музыкального трио «Сестры Макгуайр» высказывает предположение, что Синатра «никогда не мог понять», как вредит ему дружба с Джанканой. Филлис знает, что говорит: «Сестры Макгуайр» регулярно выступали в «Celebrity Room» и, что более важно, она сама была подружкой Джанканы. Макгуайр заявляет: «Он дружил с парнями долгие годы». В своем докладе от 11 октября 1962 года специальный агент чикагского отделения ФБР отмечает: «Джанкану следует считать вооруженным и опасным, поскольку он – психопатическая личность, отличается буйным нравом и постоянно носит при себе огнестрельное оружие».

6 октября 1959 года Джанкана на четверть часа предстал перед чикагским федеральным большим жюри, проводившим расследование по делу о «гангстерском контроле» над Раш-стрит, центральным районом города, где сосредоточено большинство ночных клубов. «Chicago Sun-Times» отмечала, что «Джанкана высказывал непристойности в адрес суда Соединенных Штатов и бормотал бессмысленное: «Завтра, это завтра, это завтра, это завтра».

 

18 ч 25 мин

* Косметика «Pat-a-Crиme» от Элизабет Арден

* Румяна, пудра и крем для лица от Эрно Лазло

* Тушь для ресниц от Хелены Рубинштейн

Эти вещицы, помимо прочих, всегда присутствуют в ее застегнутой на молнию сумочке. Многие примитивные культуры обряжаются в маски и костюмы, дабы испугать своих врагов.

Стоя у зеркала в ванной комнате, она подкрашивает губы, затем подводит уголки чуть более темным контурным карандашом. Позади нее озеро выглядит черным пятном под проходящей тучей, поглощающей даже малейшие лучи солнечного света. От двух больших сосен, что растут прямо напротив, остались лишь смутные очертания. Через час она пойдет на шоу Фрэнка. Похоже, сейчас самым лучшим действительно будет раствориться в толпе. Там, где поют.

Она думает об этом персонаже – Мэрилин Монро, той, что находится под непрерывным огнем, но всегда полагает себя в безопасности.

Или так: ты пытаешься сделать что-то простое – всего лишь зажечь сигарету, но в результате поджигаешь весь дом. Все кричат, вопят, кругом царит ужасная неразбериха, а ты лишь стоишь с сигаретой в зубах и думаешь: «Так что, получится прикурить от этого огонька?»

Именно так она себя сейчас и чувствует.

Кое-где на вечернем платье она замечает складки. Проводит ладонями по швам на бедрах. Плавным жестом опускает руку к кровати и извлекает из чемодана шарфик. Едва не теряет равновесие, пытаясь распрямиться.

Она складывает шарф треугольником и набрасывает на голову, свободно завязывая под подбородком. Быть может, дело в погоде. Или в краске. Или у нее произошли какие-то гормональные изменения. Но волосы не слушаются, у нее никак не получается их причесать. Она распыляет на них спрей, но они теряют пышность. Уж лучше прикрыть голову. Не стоит всем знать, что там, под шарфиком.

 

19 ч 40 мин

Пэт Лоуфорд – сама элегантность; на ней короткое платье из тафты, без рукавов – консервативное, с небольшим, почти футуристическим вырезом вверху, задуманным, скорее, даже не для того, чтобы приоткрыть ложбинку между грудями, но чтобы показать двойную нитку жемчуга на шее. Крашеные темные волосы туго стянуты в узел, чтобы подчеркнуть свойственную всем Кеннеди четкую линию подбородка.

Проливая на поднос напитки, пробивает себе путь через запруженные двери казино официантка, разносящая коктейли. Темно-красные ковры зала идеально контрастируют с обитыми сосновой древесиной стенами и канделябром в виде оленьего рога, покачивающимся в центре игровой комнаты. Стильное местечко. Официантка бочком проходит мимо только что нашедших друг дружку в этой толчее Пэт и Мэрилин, слегка задевая задом бедро Мэрилин.

Быть может, дело в наброшенном на голову шарфике, но она прошла в зал никем не узнанная.

Пэт поворачивается к Мэрилин, смотрит ей прямо в глаза. Так, словно они одни в этом переполненном зале.

– А теперь вернемся к тому, что я хотела сказать тебе в самолете.

– О нет, – говорит Мэрилин. – Помню, я сказала, что не забуду. Но знаешь что?

– Что?

– Я все же забыла то, что не собиралась забывать.

Пулеметной очередью Пэт выкладывает новость. В самолете, говорит она, это было лишь слухом – им поделилась ассистентка перед тем, как за ней заехал автомобиль. Вот почему она скрывала это от Питера. Теперь же новость получила подтверждение. Она попросила ассистентку проверить через знакомого в отеле. Пэт делает паузу, словно для большего эффекта. Глаза ее расширяются. Здесь Сэм Джанкана! Где-то в «Cal Nova». Высадив их, самолет Синатры развернулся и полетел назад, в Лос-Анджелес, где подобрал этого бандита и доставил в Рино. Она трижды кивает в подтверждение, плотно сжав губы. А потом продолжает, добавляя, что его привезла в «Cal Nova» та же машина, что и их несколькими часами ранее. Как это противно, правда?

Мэрилин слушает ее так, чтобы не показаться невежливой, однако внимание ее обращено в зал; она смотрит, как женщины бросают монеты в игорные автоматы, как одетые в темные, лоснящиеся костюмы, отутюженные сорочки и тонкие галстуки мужчины, пахнущие «Pall Mall» или «Viceroy» вперемешку с дорогими одеколонами, заполняют карточные столы. И дело не в том, что она не разделяет озабоченность Пэт; скорее, это вопрос бдительности. Она понимает, как легко можно погрязнуть в этих драмах.

Пэт говорит, что будет настаивать на том, чтобы Фрэнк завтра же утром предоставил ей самолет для обратного рейса, и никогда не скажет ему – почему, и плевать ей на то, что подумает об этом Питер! Она не собирается оставаться в одном месте со знаменитым гангстером, который, в определенном смысле, публично объявил войну ее братьям за то, что те избрали его мишенью в своей кампании по борьбе с организованной преступностью. Это оскорбительно. Не говоря уж о том, что это и небезопасно, так как Джанкана всегда отзывался обо всей ее семье, как о чем-то прогнившем. И о чем только думал Фрэнк, если он вообще о чем-то думал?!

Хотя Мэрилин и не отвечает, она тоже удивлена тем, что Фрэнк позволяет Джанкане разгуливать по своему заведению. И дело не столько в присутствии здесь Джанканы – в прошлом она не раз приятно проводила время в его компании, – а в том, не являющемся секретом, обстоятельстве, что в штате Невада имеется черный список влиятельных гангстеров, и любое казино, где их станут обслуживать, рискует потерять свою лицензию. Впрочем, напоминает она себе, это не ее проблема. Как и не какая-либо другая. Просто она не может позволить себе во что-либо впутаться.

– А ты не можешь просто его игнорировать? – предлагает она Пэт. – Держаться от него подальше?

– Даже держась от него подальше, – говорит Пэт, – я не смогу делать вид, что ничего не было.

Она готова поклясться, что видит Джо за одним из столов для игры в крапс. Волосы слегка поседели на висках, и выглядит он, как и следовало бы ожидать, немного расстроенным и «под мухой», но по-прежнему сохраняет форму и возвышается над соседями по столу. Неужели он нарушил запрет Фрэнка, лишь бы взглянуть на нее поближе? Она снова смотрит в ту сторону, но он сидит спиной к ней.

Они с Пэт осторожно направляются к обитым красным дверям, которые ведут в концертный зал. Пэт говорит, что хочет найти Питера раньше, чем начнется представление Фрэнка, раньше, чем он окажется посреди шумного сборища. Она собирается попросить, чтобы он отнесся к предупреждению серьезно. Собирается сказать ему, что утром они уезжают. Все трое. Она говорит, что Фрэнк поймет, что наделал, когда увидит, что и Мэрилин едет с ними; тогда, мол, он сообразит, что переступил черту.

Мэрилин снимает бокал шампанского с подноса еще одной проходящей мимо официантки, едва не опрокидывая этот самый поднос. На ходу делает небольшой глоток, и часть шампанского проливается на подбородок и с него капает на верх платья. Словно ребенок, она вытирает рот рукой. На маленьких русых волосках остаются блестящие капли вина.

У входа в фойе, в коридорчике между залом и рестораном, держа руки в карманах, стоит Пит Лоуфорд. Похоже, он кого-то ждет; бегающие глаза выдают человека, пытающегося принять позу тактика. Он отлично знает все принципы этой игры. Главное в ней – занять такое место, откуда ты сам всех будешь видеть и где будет видно тебя. Для него важно стоять в стороне от толпы, оставаясь на виду. Из-за двери доносится приглушенная музыка. Бадди Греко, первый в списке выступающих, поет о своих странствиях по миру, следуя неспешному басовому ритму. Из «Joseph Magnin», филиала наимоднейшего универмага Сан-Франциско, выходят две женщины с хозяйственными сумками и, вклиниваясь в толпу, пытаются пробить себе дорогу к залу. Питер роется в карманах и, наконец, извлекает коробок спичек. Срывая обертку с пачки «Tareyton», он сует сигарету в рот и одновременно пытается зажечь спичку. В прошлом Пэт признавалась Мэрилин, как сильно раздражает ее то, что Питер так старается не отстать от Синатры и прочих представителей так называемой крысиной стаи. А поскольку он так и не достиг статуса других (в особенности Фрэнка, Дина и Сэмми), ему, в какой-то мере, всегда приходится считаться с их прихотями, отдавая себе отчет в том, что он в этой группе – не основной. Потому он и дергается, с отчаянной поспешностью отвечает на приглашения, предложения и прочие распоряжения. Его женитьба на одной из Кеннеди лишь еще больше все осложнила. Да, он принимал участие в строительстве моста, связавшего политику с шоу-бизнесом, но натура всегда тянет его к гламуру, вследствие чего, по словам Пэт, его суждения и высказывания не раз ставили всех в неловкое положение.

Странно, что Мэрилин так четко понимает всю эту ситуацию. Наверно, потому что смотрит на нее со стороны.

Питер стряхивает пепел на красный ковер, тушит окурок подошвой туфли, пропустив один оранжевый огонек, и целует жену в губы. Мэрилин по-прежнему потягивает шампанское все из того же бокала и поглядывает на дверь, ведущую в концертный зал.

Пэт начинает с того, что им всем нужно вернуться утром в Лос-Анджелес. Питер держит сигарету между большим и указательным пальцами, чуть отведя руку в сторону, и слушает – не без интереса, но не слишком внимательно, словно подобные разговоры для него – не новость. Глядя на Мэрилин, а не на супругу, он высказывается за то, чтобы остаться, и произносит что-то вроде лекции на тему слухов и инсинуаций; намеренное безразличие Мэрилин представляется ему разочарованием от перспективы возвращения в Лос-Анджелес. Отъезд будет бестактностью с их стороны. Даже если правда, говорит он, что Джанкана где-то здесь, в отеле (чему нет никаких доказательств), оскорбление Фрэнка перевесит то оскорбление, которое нанесет Кеннеди присутствие здесь Джанканы. Масштаб потенциальных угроз несравним с их масштабом.

Мэрилин пытается дистанцироваться от этой ссоры, думая о том, как бы уйти.

Из «Celebrity Room» выскальзывает какая-то женщина, вынося в холл темповый барабан.

– Это просто невероятно, – раздраженно бросает Пэт, отворачиваясь от мужа к Мэрилин. Наклоняет голову и щурится. – Тебе не кажется?

Мэрилин кивает, и ее шарф развязывается, концы его болтаются над ушами. Она снимает его совсем и сворачивает в комочек, другой рукой машинально поправляя прическу. Губы сжимаются в жесткую линию. Наклонившись к Пэт, Мэрилин настойчиво шепчет:

– Не оборачивайся, но все смотрят на меня так, будто я только что здесь появилась.

 

21 ч 45 мин

Люди начинают рассаживаться по местам. Прожекторы то включаются, то выключаются, направляя поток света на микрофон, установленный в центре сцены. Скрипачи усаживаются друг против друга. Водят смычками по струнам, прислушиваясь один к другому, настраивают инструменты. Тренькают гитары. У пианино из рук рабочего сцены выскальзывают на пол ноты. Он наклоняется, чтобы поднять их, возвращает на пюпитр и молча извиняется натянутой улыбкой. Тем временем бой барабанов усиливается.

Это сигнал.

Толпа замирает в предвкушении.

Она сидит справа от главного входа, в кабинке Синатры, ожидая, когда тот выйдет на сцену. Есть такие места, где инстинктивно чувствуешь себя комфортно, и для нее одно из них – вот этот концертный зал с висящими на противоположных стенах образчиками современного искусства – проволока, ткань, краска, некое смешение примитивизма и абстракционизма, – повествующими об истории театра. В обитой красным бархатом ложе, не слишком отличающейся от других, выстроившихся вдоль задней части зала, она разместилась почти по центру, на гребне изгиба, прямо напротив сцены. Пэт Лоуфорд сидит справа от нее, блокируя выход, внимательно оглядывая зал. В кабинке есть небольшой стол – тонкая деревянная столешница, поддерживаемая двумя массивными металлическими стойками. На столе – бутылки шампанского, стаканы для мартини, узкие, высокие и низенькие, без ножки бокалы; все вместе они образуют нечто вроде стеклянной стены, хотя их можно представить и как разбросанные на рабочем месте инструменты. В пепельницах все еще дымятся недокуренные сигареты…

Фрэнк только что был здесь – сидел слева, принимал поздравления, здоровался с гостями, – но ушел, спохватившись, что должен подготовиться к выступлению. Питер собрался последовать за ним. Пэт шепнула ему, чтобы держался подальше от Джанканы, если тот здесь. На лице у нее озабоченное выражение. Мэрилин, отвернувшись, потягивала шампанское, но все равно слышала – тут уж ничего не поделаешь. «Ничего никому не рассказывай, – инструктирует мужа Пэт. – Ничего ни о чем».

Наверху, рядом с командой осветителей, есть и другая, более приватная ложа, почти незаметная снизу. Есть еще и столики за сценой – к ним легко пройти из туннелей, и предназначаются они для тех, кто не желает афишировать свое здесь присутствие. Мэрилин отвергла предложение Пэт разместиться в одном из этих секретных мест. Будто там будет безопаснее! Ей нравится находиться в самом зале, где совсем рядом грохочут, словно стучат прямо в грудь, барабаны, где в лицо дышат духовые, а потом со сцены донесется голос Фрэнка – голос, в котором утонет все. Голос, который унесет ее с собой.

Она тянется за стаканом с водой. В горле пересохло, а стакан пуст. Даже кубиков льда нет. Она оглядывается, ищет глазами официанта. Ближайший из них стоит в конце прохода, у столиков около сцены, склонившись над какой-то парочкой, которая никак, судя по всему, не может определиться с заказом. Она не выпускает официанта из поля зрения, замечая краем глаза, как он выпрямляется и улыбается в ответ на последнюю, как ей представляется, реплику женщины. Вот он начинает поворачиваться и меняет позу, пытаясь покончить с этой шутливой беседой.

Освободившись, наконец, официант идет по проходу, но когда ей кажется, что он заметил ее, свет гаснет, и толпа взрывается восторженными аплодисментами.

Она поднимает пустой стакан, но тот мгновенно исчезает в лучах прожекторов.

В смокинге и галстуке-бабочке на сцену выходит Фрэнк. Раздавая налево и направо улыбки и поклоны, он проходит к своему месту, чуть левее центра. Снимает со стойки микрофон, и в ту же секунду музыканты начинают играть «Get Me to the Church on Time». Маленькими шажками, притоптывая в такт и щелкая пальцами – они как будто служат внешними моторчиками, – Фрэнк перемещается по сцене. Ей нравится его беспечность и раскованность, хотя чуть ранее, в кабинке, он выглядел совсем не таким беззаботным. Он возвращает микрофон на место и вскидывает руки ладонями к зрителям. Замирает на вдохе, готовясь взять долгую ноту. И когда берет эту ноту, то кажется, что он держит песню между ладонями, направляя ее влево, потом снова к центру и, наконец, отпускает ее…

Пэт наклоняется к ней, качая головой:

– А он сегодня в ударе.

Мэрилин кивает:

– Ну как такого не любить? На него всегда можно рассчитывать. Слушаешь Фрэнка и забываешь обо всем на свете.

Она тянется к краю стола за наполовину полным стаканом с водой, но Пэт ее останавливает.

– Нет, Мэрилин. Как знать: кто пил из него до этого!

– Что?

– Я сказала: как знать, кто пил из него до этого… Вот, промочи горло шампанским.

Прямо перед ними какая-то женщина оборачивается и смотрит в их сторону, щурясь в тусклом свете. В следующую секунду она уже что-то шепчет соседям, толкает их локтями, и вот уже на них взирает весь столик. Мэрилин, сдержанно улыбаясь, машет им рукой. В такие секунды мгновенного узнавания, когда в глазах людей вспыхивает восторженное удивление, она ощущает нечто похожее на электрический разряд, перезапускающий сердце.

Фрэнк делает паузу для короткой ремарки, когда забывает слова, но даже это выглядит в его исполнении если и не частью действа, то уж точно – неотъемлемым элементом обаяния его личности. Музыка ускоряется, иногда как будто подталкивая его в спину, но затем руки входят в ритм с барабанами и духовыми инструментами, и становится понятно, что его никогда не унесет прочь, что он якорь. Глаза его стекленеют, но взгляд по-прежнему сосредоточенный, и в конце, когда он поет дин-дон, дин-дон, они снова оживают, и кажется, он обращается к тебе, только к тебе, приглашая присоединиться и стать частичкой его мира!..

Он любит свинг. Она практически видит, как он вытанцовывает между Юпитером и Марсом, когда исполняет «Fly Me to the Moon». Все, конечно, отрепетировано, но очень естественно. И в этот момент она полностью там, с Фрэнком, кружится с ним между планетами… И даже не думает возвращаться.

– Когда Фрэнк на сцене, – говорит Мэрилин, – он может сделать так, что ты влюбишься в него сотню раз.

– За одно отделение.

– За одно отделение? Я бы сказала – за одну песню.

После нескольких номеров Фрэнк останавливает музыкантов. Хочет поприветствовать зал официально.

– Не только песнями, но и поболтав с вами минутку.

Он благодарит всех за то, что пришли. Говорит, что они восхитительны, и напоминает, что без публики «мы ничто. Н-И-Ч-Т-О».

Не на нее ли он смотрит?

– А теперь, – вопрошает он, – где здесь бар?

И тут же (она вновь готова поклясться, что он смотрит на нее) запевает «Please Be Kind».

Официант подносит очередную бутылку шампанского. Раньше он говорил, что это «презент от заведения», но теперь, в миллионный раз за вечер повернувшись вполоборота к сцене, только выворачивает пробку и ставит бутылку на стол.

Пузырьки шипят в бокале, и Мэрилин, раскачиваясь из стороны в сторону, вспоминает, почему согласилась поехать в Тахо. Вечера вроде этого – прямая инъекция смысла жизни. Судебные тяжбы и прочая не оставляющая тебя в покое ерунда отходят, отступают на обочину и предстают в своем истинном обличье – гора дерьма, оставленная теми, у кого и таланта, и амбиций на грош, но кто из кожи вон лезет, чтобы доказать, что это они контролируют все, в том числе и таких, как ты. А в этом зале, прямо сейчас, проходит хирургическая операция. Музыка освобождает тебя от их мертвого груза, как те филиппинские хилеры, о которых она читала в новостях. И с этой мертвечиной уходит она сама. Что же делать? Только поднять бокал и выпить за это.

Пэт смотрит на нее. Она тоже улыбается, но выглядит напряженной. Взгляд ее продолжает блуждать по сцене. Ее затянувшаяся паранойя может легко нарушить приятность момента. Наконец она наклоняется к Мэрилин и то ли шепчет, то ли кричит на ухо:

– Не теряй бдительность.

Мэрилин тянется за стаканом с водой, потом вспоминает, что забыла попросить наполнить его снова.

– Ха, – говорит она. – Я и бдительность?

И она наливает в стакан шампанского, надеясь тем самым свернуть разговор.

Завершая выступление песней «My Kind of Town», Фрэнк делает паузу, чтобы поблагодарить оркестр. После аплодисментов он возвращает микрофон в зажим кронштейна, слегка наклоняет стойку в сторону, замечая, что для таких движений требуются стальные мускулы, и прощается с аудиторией, повторяя, что без публики он – ничто. Когда аплодисменты смолкают, он указывает на дверь, ведущую в казино. «Раз уж мы здесь, – говорит он, – почему бы нам всем не выпить?» С мимолетной ухмылкой он бросает быстрый взгляд за кулисы, затем вновь переводит глаза на зал. Занавес опускается, и Фрэнк, разведя руки в стороны, направляется к правому от себя выходу.

Загорается свет. Она поворачивается к Пэт и видит, что та извивается словно уж, с беспокойством вертя головой во все стороны. Для Пэт уход от действительности был временным и закончился вместе с выступлением Фрэнка. Она и сама чувствует, что увядает, будто цветок, и что во рту пересохло, и тянется за водой, но стакан пуст. Она боится, что Пэт скажет еще что-нибудь про Джанкану – еще одного напоминания о мире Мэрилин Монро ей не вынести. Сил почти не осталось.

Люди заполняют проходы, и почти все смотрят на нее. Она опускает плечи и сутулится, прячась за стеной бутылок и всего прочего.

Пэт вопросительно смотрит на Мэрилин:

– Ну?

– Наверно, вернусь в свой коттедж.

Во рту все распухло.

– Даже не пропустив стаканчик на ночь?

– Бдительность, – отзывается Мэрилин. – Фрэнк поймет.

Из динамиков доносится голос Каунта Бейси, его ритмы задают темп движениям публики; гул голосов поднимается и затихает вслед за звуками духовых инструментов. Она быстро продвигается между рядами покрытых зеленым фетром столов в направлении туннеля, обходя тех, кто идет впереди нее к игорным автоматам. Сворачивая в сторону, протискивается сквозь толпу у колеса рулетки.

Проходя мимо стола для игры в крапс, за которым, как ей показалось, сидел Джо, она поднимает глаза, желая удостовериться, не там ли он по-прежнему.

В желтоватой пелене дыма ее взгляд перехватывает Сэм Джанкана. Она бы узнала его где угодно: грузный, в сером костюме, лысеющий. Он моргает; за очками в роговой оправе глаза кажутся неестественно большими. В нем есть какая-то грубая, почти животная притягательность. Как в большой дорожной аварии, привлекающей к себе всеобщее нездоровое внимание. Но при всем очаровании от Сэма Джанканы за версту пахнет жестокостью. Эта жестокость во всем – от выступивших на лбу блестящих капелек пота до неизменной ухмылки в уголках рта.

Он машет ей.

Она не в силах отвернуться и, выдавив натужную улыбку, пожимает плечами и продолжает идти, придерживаясь за спинки стульев у стола для игры в блэкджек.

Его голос перекрывает стоящий в комнате шум:

– Даже не подойдешь и не поздороваешься?

Она качает головой и бормочет слова извинения, но не останавливается. Он встает, теперь уже подзывает ее обеими руками:

– Забыла, что мы знакомы или как? Давай, на минутку. Не задирайся. Ну же, подойди и принеси мне удачу.

Она натыкается на пустой стул у игорного автомата, сбивается с шага.

– Ну, разве не крута! – слышит она чей-то голос. – Просто класс!

В другом конце поднимается шум, и, взглянув в ту сторону, она видит группу мужчин, пробивающуюся через зал к бару. Во главе этой стаи – Фрэнк, и идет он, словно великий полководец, с бокалом шампанского в качестве жезла, и она медленно наклоняет голову, так как не хочет, чтобы ее заметили, но стул по-прежнему преграждает дорогу. Она пытается ногой оттолкнуть его в сторону, но опрокидывает, привлекая внимание окружающих, которые начинают оглядываться, и она не знает, куда деться; знает лишь, что должна куда-то уйти отсюда, уйти побыстрее, и вот уже Джанкана ревет, что ей лучше бы задержаться, а на другой стороне зала взрывается смехом свита Синатры, но она противится желанию посмотреть, потому что ей нельзя смотреть, чтобы ни во что не впутаться. Все останавливается, замирает. Как блокированная частота.