МЕЖДУ ЗАБВЕНИЕМ И ИСТОРИЧЕСКИМ МИФОМ

Как я уже подчеркивал ранее, начиная с самого введения, если бы пришлось изучать образ Дария на основании одних только греко-римских источников, и таким образом свести все лишь к одному лишь западному видению проблемы, возникло бы чувство неудовлетворенности. Необходимо дополнить его анализом путей и источников, через которые иранская литература приобрела историю Дария (Дара) и Александра (Искандер). Каким видит она образ того, кто был последним царем мощной династии и кто вызвал великое потрясение в иранской истории ?

В связи с этим необходимо сказать, во-первых, что несмотря на уже давно доказанные повествовательные ссылки между "Романом об Александре" на греческом языке и иранскими литературными произведениями о приключениях Искандера, превращение Дария в Дара и развитие его образа от греко-римской литературы к литературе сасанидской, а затем исламской эпохи, ставит специфические задачи и требует специфического подхода. Ввиду включения царствования Дара и победы Искандера в огромный континуум иранской истории ключевым вопросом является вопрос о взаимоотношениях, которые иранцы установили и поддерживают со своим прошлым. Необходимо понять их историческую и временную концепцию, внутри которой они рассказывали о своей истории и передали личное представление о том периоде, когда Искандер победил Дара и сменил его на троне Ахеменидов.

Чтобы поставить задачу конкретно и во всем ее размахе, давайте оттолкнемся от надписей, которые иранские владыки приказывали вырезать на персидском и арабском языках на стенах Персеполя в период между Античностью и современной эпохой, и от представлений далекого прошлого, которые они хотели ими выразить. В посвященном им увлекательном исследовании А. С. Меликян-Ширвани подчеркивает, что, "вопреки образу, широко распространенному на Западе, место Персеполя, помимо всего прочего, никогда не тонуло в глубоком забвении, из которого оно вышло благодаря европейской науке. На самом деле не было ни одного века, начиная с эпохи Бундов (935-1055 гг.), когда царские путешественники не оставили бы здесь своих отметок. Их записи, написанные порой от имени великих владык, делают Персеполь настоящим исламским мемориалом, благодаря которому мы получили ряд свидетельств исключительной ценности о мыслях, внушенных иранцам-мусульманам при виде скульптурных барельефов" .

Понятно, что некоторые записи свидетельствуют о том, что задолго до европейских путешественников иранские принцы приходили в Персеполь, останавливались там и оставляли свои воспоминания, вырезанные в камне, на персидском иили арабском языках. Тем не менее, если эти "размышления на развалинах" и свидетельствуют о желании принцев занять место в длинной цепи знаменитого прошлого Ирана, они в то же самое время свидетельствуют о почти всеобщем забвении древней истории. Высказанные размышления чаще всего касаются бренности бытия и тщетности человеческих деяний. Так, в 1335 году шейх Абу Исхак размышляет о хрупкости жизни:

"Кому принадлежит сегодня царство? Богу Единственному, Покорителю. Где Хосровы, тираны древних времен? Они зарыли сокровища. Не осталось ни тех ни других!"

Другие надписи были вырезаны в 1423 году султаном Ибрагимом, сыном Шах-руха. Одна, на персидском языке, упоминает о "победоносных знаменах слуг его императорского величества... поднятые на этом высоком и укрепленном месте: оно стало палаточным лагерем императора". Будучи потомком Тамерлана и правителем Фарса, принц не упускает возможности поразмышлять над собственной судьбой в литературной форме, которую мы могли бы считать "надгробной":

"Наше намерение, вырезая эти буквы, состояло в том, что они существовали и после нас; поскольку - увы! - я вижу, что наше существование недолговечно. Возможно, однажды какая-то набожная душа, тронутая чувством сострадания, направит из милосердия молитвы Всемогущему!"

Вот еще одна запись на арабском языке:

"Где эти цари, которые пользовались суверенной властью до того момента, когда виночерпий смерти велел им проглотить гибельный кубок? Сколько городов было построено на поверхности земли, которые впоследствии были разрушены, и чьи жители находятся на равнинах смерти?"

Эти размышления, которые можно и посейчас увидеть на развалинах, не предполагают никакого специфического знания о прошлом. В 955 году принц Адуд аль-Даула сообщал в надписи на камне, что знатоки по его приказу расшифровали древние письмена. Заявление выражает наивное мелкое тщеславие, но тем не менее оно показывает главным образом желание принца ориентироваться в столь впечатляющем наборе надписей, что ему было невозможно определить точно его границы.

Давайте вернемся к еще более раннему времени, в доисламскую эпоху. В год 311 н.э., то есть восемь веков спустя после основания города Дарием I, сасанидский царь Шапур II (310-379), сын Ормузда II, и некоторые из его высокопоставленных лиц оставили записи на пехлеви (среднеперсидский язык) на северной стене южного портала дворца Дария I. Одна из них гласит:

"В месяц Спандармах, во второй год Его зороастрийского величества Шапура, царя царей Эрана и Анерана, происходящего от богов. В тот момент, когда Шапур, царь саков, царь Индостана, Сакистана и Турана и всех земель до берегов моря... путешествовал по этой дороге, дороге от Истакра в Сакистан, и любезно пришел сюда, в Стоколонный зал (Sad-stun), он откушал в этом здании... И он устроил большой праздник, выполнил различные молитвенные ритуалы и молился за своего отца и своих предков, и молился за Шапура, царя царей, и молился за свою душу, и молился также за того, кто приказал построить это здание".

Одиннадцатью годами позже он посылает одного из своих подчиненных по имени Селевк осмотреть надпись, которую приказал вырезать. Таким образом он также доказал, что он сам намеревается войти в бесконечный исторический ряд. Но одно ясно без сомнения - когда сасанидский царь восторгается таким образом произведением строителей, он ничего не знает, и даже не догадывается ни о их личности, ни об эпохе, в которую они жили и работали. Он даже их никак не называет. Более того, повторное использование обрыва Накш и - Рустам для того, чтобы вырезать там монументальные рельефы, совсем не доказывает того, что сасанидские цари были информированы об именах древних царей, которые приказывали вырубать там свои гробницы.

Наименование, использованное, чтобы обозначить террасу и дворцы, достойна того, чтобы ее отметили отдельно: Sad-stun, то есть "сто колонн". И хотя приблизительно в то же время Аммиан Марцеллин, который знал классику, упоминает Персеполь среди прекраснейших городов Персии (ХХШ.6.42), далекие потомки Дария и Ксеркса, кажется, забыли, что это место называлось на староперсидском Parsa Несколькими веками позже, когда первые европейские путешественники посетили это место, оно уже называлось Чехел-Менар (Cehel-menar, "сорок башен") - так называли его сами жители. От Sad-stun до Cehel-menar ведет та же топонимическая логика: в обоих случаях персы прибегли к описательной метонимической формулировке, чтобы обозначить место, из которого абсолютно ушла их история. Другие использовали наименование Тахт-э-Солеман, "трон (или дом) Соломона", что напоминает о названии "гробница матери Соломона", постоянно присваемое в то время гробнице Кира в Пасаргадах, и являющееся частью целой серии "библейских" топонимов, очень распространенных в стране. Также было известно название Тахт-э-Джамшид, "трон Джамшида", который и сегодня предпочитают использовать в современном Иране. Наконец, Шарден и другие упоминают, что гиды ссылались также на "дом Дария" (Тахт-э-Дара): все это позволяет думать, что под этим царским именем они понимали одного издвухДариев, известных в иранской династической легенде - или противника Александра, или Дария I. Достаточно прочитать те страницы, написанные Шарденом, которые упоминают о датировке строений, легендах и истории, о которых он слышал во время своих поездок (XVII, стр. 21-41), чтобы убедиться, что в представлении, которое составили персы в то время о своем прошлом, сам город, его создатели и правившие там цари были полусказочными существами из легенд и эпоса.

В 1423 году, одиннадцать веков после Шапура II и около двадцати веков после Дария I, Ибрагим Султан также приказывает вырезать надписи:

"Итак, кого ты знаешь из иранских владык,

Времен Ферудина, Заххака или Джамы,

Чья власть и царство не пришли бы в упадок,

И кто не подвергся бы унижению от рук судьбы?

Не плывет ли целый день на крыльях ветра трон Соломона

Да будет ли он благословен?"

Интересно подчеркнуть, что, приветствуя древних царей, Ибрагим Султан не упоминает ни ахеменидских, ни аршакидских или сасанидских царей. Он, что совершенно естественно, выбрал хорошо известные имена мифических царей. Отшлифованная в течение веков, иранская эпопея о царях была отредактирована около 1000 года Фирдоуси в его "Книге царей" ("Шах-наме") и приняла свой канонический вид. Именно мифическом делении иранской истории на четыре династии (и на четыре трехтысячелетия) труды персидских и арабо-персидских летописцев и поэтов базируют свое повествование. Предполагалось, что первая династия, Пишдадиды, правила 2441 год. Она была основана Гайомаром, "первым человеком", которому пришлось сражаться с демоном зла, Ахриманом. Вторая династия, Кейаниды, властвовала предположительно 732 года. Эти две династии постоянно смешиваются с мифическими временами, даже при том, что последние два царя Кейанидской династии, Дара и Искандер, представляют собой исторических персонажей, которые столкнулись между собой между 334 и 330 годами до н.э., и чьи парные портреты мы здесь и изучаем.

Последние две династии, Аршакидская (Аршакиды) и Сасанидская (Сасаниды), более четко ориентированы в определенной исторической эпохе, даже при том, что тон рассказа остается эпическим, часто очень непохожим на историческое повествование. Именно четвертую династию упоминает Шейх-абу-Исхак в 1335 году, говоря о Хосрове. Без сомнения, речь идет о знаменитом Хосрове I Ануширване ("с бессмертной душой"), который правил Ираном в 531-579 годах и вошел в легенду в образе великодушного и простого царя, достоинства которого представлены во множестве adab (нечто вроде эквивалента exempla, в которых преподносились примеры правильного образа жизни и поведения). Это, без сомнения, объясняет, почему упомянутый принцем XIV века сасанидский царь включен в очень туманное прошлое - ведь он приближен к анонимной и неопределенной категории "тиранов древних времен".

Цари, упомянутые Ибрагимом Султаном, принадлежат к первой династии. Джам (Джамшид), четвертый царь династии, запомнился тем, что он принес людям мир и благополучие, и тем, что он разделил общество на четыре класса (жрецы, воины, крестьяне и ремесленники). Но, ослепленный гордостью, он был в результате "семисотлетнего царствования" свергнут с престола Заххаком, чудовищным и вредным царем, который "царил тысячу лет": змеи, выходящие из его плеч, поедали мозг молодых людей. В свою очередь, он был побежден Ферудином, наследником славы Джамшида, который связал Заххака на горе Альборц (Демавенд), и затем сменил его.

Достаточно пробежаться по "Книге царей" Фирдоуси, чтобы понять, что наибольшее число ссылок делается на царей из первых династий. Именно они обращаются к царям сасанидской эпохи, с формулами, очевидно, заимствованными также принцами, оставившими свидетельства в Персеполе: "Где хозяин трона Ферудина, который был опорой своего времени? Где эти мощные отпрыски царского рода, Кей Хосров, хозяин мира, и Кей Кобад?" - восклицает, например, Барам Гур, один из самых знаменитых сасанидских царей (глава 34, стихи 378-380). Более того, именно цари из эпопеи, огорченные двумя последовательными поражениями, которые претерпел Дара от Искандера, взывают к своим храбрецам: "Руми [Искандер] стал Заххаком, а мы - есть Джамшид"(19, v. 212-213). Но, разумеется, именно сам рассказчик, то есть Фирдоуси, напрямую вдохновил авторов надписей на Персеполе. В течение меланхолического и обеспокоенного размышления о наследовании царской власти он восклицает: "Где Ферудин, Заххак и Джамшид, принцы арабов и цари персов; где мощные Сасаниды, чьими потомками являются Бах-рам и даже Саманиды?" (21, стихи 29-30). Мы обнаруживаем здесь тех же самых трех легендарных царей, упомянутых Ибрагимом Султаном в 1423 году! И снова именно Джамшид и Ферудин упомянуты у Низами, как элемент царского притязания Барам Гура; считая себя потомком Джамшида, он утверждает также: "Ни трон Джамшида, ни венец Ферудина не сохранились до этих времен" .

Бируни, современник Фирдоуси и замечательный знаток истории, хронологии и множества других областей знания , пересказывает список из десяти "персидских царей, царивших после падения Мидийского царства" и упоминает соответствующий срок каждого правления. Там мы можем обнаружить хорошо известные имена и династии, от Кира до Арсеса и Дария III. Между тем автор в данном случае следует не иранской традиции, а греко-вавилонской, доступ к документам которой у него был через сирийских авторов . Это снова является важным примером, демонстрирующим значимость греко-римских и вавилонских источников в восстановлении династической ахеменидской истории. Со стороны Ирана доминирует и определяет представление о прошлом скорее именно эпическо-мифическая традиция.

Внутри этой просторной фрески исторического мифа, которую составляют главным образом рассказы, касающиеся первых двух династий (вторая династия, кейанидская, часто "сливалась" с ахеменидской династией). Таким было, разумеется, представление, которое средневековые иранцы могли составить себе о прошлом, столь отдаленном, что оно казалось почти нереальным. Доказательством может послужить то, как Низами упоминает одну из царевен, пришедших развлечь царя: "Первая царевна была высокого кейанидского рода, это персидский и ахеменидских род" . Без сомнения, по этой причине уже давно пытались (начиная с самого Бируни) идентифицировать ахеменидских царей, известных в виде списка из десяти царских кейанидских фигур, начиная с основателя Кей Кобада и до Дара и Искандера. Предприятие бесполезное и безнадежное! Конечно, имена царей могут использоваться в той или иной традиции, так как они никогда не терялись: маленькие принцы Фарса селевкидской и парфянской эпохи также носили имена ахеменидских царей, например Артаксеркс (Ардашир) и Дарий (Дарев). Но, поскольку попытка реконструкции исходила не от историков, противоречия и фантазии слишком многочисленны, а рассказы слишком изукрашены для того, чтобы можно было всерьез думать о том, чтобы восстановить историчность легенд о происхождении нашего Дария-Дара, который предположительно был сыном другого Дара (Дараба), или еще одного Дара (Дараба), и, возможно, сменил на троне свою мать Омаи или Искандера, о котором говорилось, что он является сыном Дара (Дараба). Кроме того, кейанидский царь Виштасп не является образом (даже деформированным) отца Дария I (Гистаспа/Виш-таспа), Ардашир, сын Бахмана, не является Артаксерксом II, а Дара (Дараб) не имеет ничего общего ни с Дарием I, ни с Дарием II.

Все свидетельствует о том, что история ахеменидской династии была очень быстро забыта в Персии после македонского завоевания, или, точнее, что она передавалась изустно из поколения в поколение под видом мифических образов. Это было одной из функций магов ахеменидской эпохи, ответственных за воспитание молодых людей из персидской аристократии. Как мы видим у Ксенофонта, Динона или Страбона, эти "мудрые люди" отвечали за то, чтобы запоминать царские легенды и обучать им молодых людей . Именно эти основополагающие мифы в определенный момент были систематизированы под видом "Книг царей". Главным образом в устной форме эти рассказы передавались "менестрелями" (gosan) не только в сасанидскую эпоху, но и позже, во времена Средневековья и в наше время, при помощи странствующих рассказчиков (naqqal), некоторые из которых ("рассказчики книги царей"), начиная с царствования Махмуда (господина Фирдоуси), специализировались в чтении наизусть "Шах-наме". Переданные в письменной и устной форме, а также красочными картинками, различные книги царей и популярные романы пропитали мышление и определили концепцию, которую иранцы долгое время отождествляли со своим прошлым. Любое исследование отдельного сегмента этой эпопеи нельзя, таким образом, осуществлять, не принимая постоянно в расчет эти" коллективные представления. История Дара и Искандера, очевидно, не будет исключением из правила.

 

ОТ ДАРА ДО АРДАШИРА В САСАНИДСКОЙ АИТЕРАТУРЕ

Если иранцы разделяли в целом общее видение своего прошлого, необходимо также подчеркнуть, что в результате арабского завоевания исламизация не затронула в равной степени все население страны. В Фарсе, а также в некоторых других регионах, остались группы приверженцев древней зороастрийской религии: именно их европейские путешественники называли гебрами . Шарден нередко общался с ними и предложил своим читателям длинные описания их необычных нравов. Он полностью соглашался с их интерпретацией их далекого прошлого, которую делали его собеседники, в том числе горькие воспоминания о вторжении Александра :

"Я нашел, что зло, которое они говорят об Александре, звучит вполне разумно. Вместо того чтобы восхищаться им и восславлять его имя, как постоянно делают другие народы, они его презирают, ненавидят и проклинают, считают расчетливым пиратом, разбойником, человеком без справедливости и без мозгов, рожденного для того, чтобы нарушить миропорядок и погубить часть человеческого рода. То же самое они потихоньку говорят о Мухаммеде, и помещают обоих во главе злых владык. Один стал инструментом таких несчастий, как пожар, убийство, изнасилование и кощунство, а другой был причиной этого. Они отлично знают, что их потери произошли по вине этих двух узурпаторов, Александра и Мухаммеда, и в этом они не ошибаются" (XVII, стр. 8).

Еще до Шардена отец Габриэль де Шинон (около 1650 г.) собрал подобные легенды об Александре, разрушителе религии и священного писания:

"После его смерти, которая стала справедливым наказанием за его безрассудство и хитрость, их ученые, которые спаслись от резни и убежали в горы, чтобы сохранить свою жизнь и религию, объединились и, видя, что у них не осталось больше книг, написали одну на основании того, что осталось у них в памяти о том, что они столько раз читали" .

Это изображение Александра восходит к глубокой древности. Хотя долгое время думали, что подобное мнение зародилось в персидской среде после разрушения Персеполя, доступная документация говорит, что это начало происходить скорее в сасанидский период. Когда на Западе распространялся "Роман об Александре", и когда анонимный автор "Itinerarium Alexandre напоминал о подвигах македонца императору Константину, описывая момент выхода в поход против персов (около 338 г.), в Иране распространяется совсем другое изображение Александра: резко негативное, оно будет усиливаться на протяжении периода, который закончится поражением последнего сасанидского царя, Яздгерда III, от войск халифа Омара. Просвещенные и религиозные сасанидские круги выносят два пункта обвинения против Искандера: он уничтожил "истинную религию" (Den) и разрушил политическое единство Ирана.

В большой части литературы, оригиналы которой восходят к этому периоду, главным героем является Ардашир I, победитель парфян и основатель сасанидской династии (224-239/240). Он является героем книги с названием "Книга подвигов Ардашира, сына Папака" ("Кагпатё i ArtaksirT Раракап"). Являясь в основе сборником легенд и рассказов о приключениях, которые во многом напоминают те, что приписываются Александру в "Романе" и в иранской литературе, эта книга восхваляет труд по восстановлению иранского величия под руководством Ардашира, который явился, чтобы возместить разрушения, произведенные Искандером. Считалось, что он вел свой род от Дара, побежденного Александром, и его признавали достойным славы кейанидов.

Необходимо уделить особое внимание другому тексту, известному под названием "Письмо Тансара". Он приписывается Бахраму, сыну Ксорада, и "мудрецам Фарса". В VIII веке оригинал на пехлеви был переведен на арабский язык, а затем переведен с арабского на персидский Ибн Исфандияром в 1216 году. Первая часть содержит само "Письмо", то есть текст, озаглавленный "Переписка между Александром и Аристотелем". Персонаж, приведенный в названии, известен по другим текстам, в особенности по тексту Денкарда, где он считается "человеком древнего учения". В эпоху Ардашира Танcap был верховным жрецом, в задачу которого входило восстановить "истинную религию", а также восстановить и собрать воедино все тексты Авесты, потерянные или уничтоженные. В своем замечательном труде "Золотые лужайки" Масуди, арабский автор конца X века, вводит его в качестве царя или управляющего персидской провинцией, и члена секты платонианцев, "то есть школы Сократа и Платона".

Собеседником Тансара был Гуснап, "царь Паришвара и Табаристана". Когда, выступив против последнего аршакидского царя, Ардашир создает новое великое иранское царство, Гуснап колеблется, не решаясь присоединиться к нему; по этой причине он просит совета у Тансара. Тансар намерен убедить его признать суверенитет сасанидского царя, пользуясь доводами, где тесно перемешиваются политика и религия. Речь идет о сочинении "Реп basileias" ("О царской власти"), предназначенном для того, чтобы отвечать на вопросы, которые традиционно волновали мыслителей, близких к власти: как правильно отправлять царскую власть? Какие акты узаконивают царскую власть? Тансаром представлены четыре аргумента: Ардашир сумел за четырнадцать лет восстановить страну из развалин, которыми она была покрыта в течение уже четырех веков, то есть со времени вторжения Александра; затем Тансар затрагивает вопрос разделения общества на четыре класса (жрецы, воины, писцы, производители); наконец, он затрагивает вопрос о наказании; и напоследок он подробно рассматривает серьезную проблему наследования трона. Вторжение Александра и его пагубные последствия подробно рассматриваются в первой части произведения в виде ретроспекции; персонаж и царствование Дара вписываются в рассуждения о династическом наследовании.

Другой документ сасанидского происхождения тесно связан с "Письмом": это "Завещание Ардашира", известное по его арабскому переводу. Это завещание адресовано царем сыну, который должен был его сменить, Шапуру. Там описываются достоинства правителя, так же, как связь между властью и религией:

"Знайте, что царская власть и религия суть близнецы, из которых один не может существовать без другого. Религия есть основа царской власти, а царская власть - есть охрана религии... Знайте, что упадок государств начинается тогда, когда мы позволяем людям заниматься иными вещами, чем их традиционная деятельность и их известная деятельность".

В "Завещании" можно обнаружить важные моменты из "Письма", в особенности указания на необходимость для каждого человека оставаться в рамках своего класса, и жгучую необходимость не разглашать имени наследного принца.

Давайте также упомянем две энциклопедии на пехлеви, "Денкард" и "Большой Бундахишн", обе из которых, без сомнения, восходят к концу сасанидской и к началу исламской эпохи. Датированная X веком, "Денкард" является энциклопедическим резюме маздаистской религии; ее IV книга повествует об истории восстановления Авесты и Занда (толкование на пехлеви) от Дара до эпохи Аршакидов, не минуя их уничтожения, приписанного Искандеру:

"И пришел его величество Ардашир и Папакане, царь царей, чтобы восстановить иранское царство, который приказал собрать воедино и принести эти записи в одно место. Появился Тосар (Тансар), Древний Мудрец, Справедливый; он объединил их с этой информацией, происходящей из Авесты, и, по приказу, дополнил согласно этой информации" (III, стр. 430).

Другие намеки на македонца есть в книге III, а также в книге IV, причем формулировки этих упоминаний практически везде одинаковы. Датированная, без сомнения, концом сасанидской эпохи, "Бундахишн" - это компиляция (на пехлеви) маздаистской космологии и космографии. Книга представляет собой рассказ о мифических, исторических и эсхатологических временах иранского государства, от первого человека до конца мира, то есть о 12 ООО лет, распределенных на четыре трехтысячелетия. Четвертое трехтысячелетие открывается появлением Заратустры. Исторические времена отмечены борьбой между земледельческими народами и бродячими племенами, между Ираном и Тураном (Центральной Азией), между Ираном и Искандером, между Ираном и турками.

Один из наиболее интересных трудов - "Книга об Арда Виразе" ("Arda Vlraz Namag"), известную редакцию которой можно предположительно датировать IX веком. Но, как и другие книги на пехлеви, письменному произведению предшествовала длинная цепочка изустной передачи. Речь идет о тексте, очень важном для изучения иранской эсхатологии. Он представляет собой рассказ некоего посвященного, призванного посетить рай и ад, приняв наркотик. Вираз был выбран при помощи ордалии, в числе "семи мужчин, которые были наиболее крепки в вере, чтобы исполнить путешествие в загробную жизнь, чтобы посоветоваться с Меногами, то есть "богами и праведными душами". Он должен определить, исходит ли выбранный культ от богов или от демонов (1.15). В результате своего путешествия он возвращается в мир "материальных существ", получив проповедь Ормузда: "Скажи, праведный Вираз, маздаистам, что существует лишь один путь справедливости, путь учения древних, и все другие пути - не истинные пути. Встаньте на этот единственный путь и не отклоняйтесь от него, ни в благополучии, ни во дни бедствий" (101.7-8).

 

"ПРОКЛЯТЫЙ АЛИКСАНДАР"

При всем разнообразии рукописей вся эта литература передает одну общую мысль: превосходство истинной религии и связь, которая существует между государственным устройством и уважением к истинной религии и законности царской власти (царь должен быть защитником и поддержкой религии), и, наконец, между истинной религией, надежной царской властью и могуществом иранцев: политическое поражение и разрушение религии идут рука об руку. Таким образом, политический смысл этой литературы очевиден: в ней обнаруживается желание Сасанидов узаконить свою власть. Ключевое слово - реставрация, восстановление порядка, существовавшего до Искандера. Главная политическая тема - это пассаж относительно единства Ирана (при Дара) и его разделение (начиная с времени Искандера), а затем противоположное движение, от раздробленности к единству, благодаря труду Ардашира, истинного преемника Дара. При такой логической последовательности деятельность и труды Александра могут рассматриваться только отрицательным образом: он - разрушитель единства и славы Ирана, а также разрушитель религии.

В "Письме Тансара" восстановительные труды Ардашира направлены против разрушений Александра, который вызвал политический разлад и исчезновение религиозных традиций. Затем мы увидим, что Дара не освобожден от ответственности за катастрофу. По совету Аристотеля Александр не убивает персидских дворян, так как иначе он оставил бы власть в руках "подлых". Несколько позже Аристотель дает следующий совет:

"Поручи власть над Персией ее царям... но не давая никому из них старшинства или власти над другими, так, чтобы каждый царил независимо... Таким образом, между этими царьками возникнет столько раздоров, разногласий, состязаний и борьбы по поводу власти, столько соперничества за богатство, столько ссор за степень уважения и пышность их выезда, так что они будут в основном заняты местью за свой ущерб и, поглощенные своими междоусобными делами, не вспомнят больше о прошлом... Александр разделил Иран между принцами, которых он назвал Muluk uattvaif, "цари провинций"" (§ 3).

Среди этих "царей провинций" встречается Гуснап, но у него особенный статус, так как он при помощи оружия снова отвоевал территорию у преемников Александра и примкнул к "вере и партии царей Фарса": именно поэтому Тансар послал ему письмо, торопя его присоединиться к Ардаширу. К тому же вторжение привело к разрушению религии:

"Ты знаешь, что Александр сжег в Истахре наши священные книги, написанные на двенадцати тысячах телячьих кож. Приблизительно треть была выучена наизусть и таким образом сохранилась, но это были только легенды и предания, поэтому люди не имели ни законов, ни постановлений. Кроме того, ввиду коррумпированности народа того времени и упадка царской власти, ввиду болезненной потребности во всем новом и недостоверном, а также вследствие желания пустой славы, даже эти легенды и предания исчезли из народной памяти до такой степени, что не осталось ни одной истинной буквы от этих книг. В этих условиях веру может восстановить лишь человек прямой и справедливый" (§ 11).

В "Завещании Ардашира" образ Александра фундаментально не отличается, что логично, так как оба текста вдохновлены одним и тем же источником.

Рассуждая о проблемах наследования царской власти, Ардашир вспоминает царей, которые ему предшествовали. Он отличает их одного от другого, но в то же самое время он объединяет их при помощи следующей формулировки:

"И эти цари следовали друг за другом так, как если бы они были одним царем. Их души были как одна душа, предшественник укреплял [царство] для своего преемника, а преемник оставался верным своему предшественнику, так что рассказы о их предках, труды их мыслей и разума соединялись после их смерти потомками в единое целое. Это было так, как если бы предки встречались со своими потомками, чтобы обучать их и советовать им" (стр. 71).

Эта восхитительная последовательность династического древа и этики была уничтожена Александром:

"[И все это длилось] до тех пор, пока не случилась беда с Дара, сыном Дара, и не пришел Александр, который отобрал у него наше царство. Александр считал более важным разрушить наше могущество, разделить наш народ и уничтожить благополучие нашей страны, чем проливать нашу кровь" (стр.71).

Затем пришло восстановление древнего порядка под руководством самого Ардашира. Многие тексты повествуют о том, что для этого ему пришлось разбить и объединить под своей властью 240 "царей племен", между которыми, по совету Аристотеля, Александр разделил древнее царство Дара, вместо того, чтобы уничтожить дворян, окружавших побежденного царя:

"Когда бог позволил воссоединение нашей страны, государства и дворян, у нас случилось то, что случилось, по милости бога. Внимательно взвесив все это, сохраним память о совершенных оплошностях, и те, кто будет следовать за нами, будут более богаты опытом, чем мы, когда извлекут урок из чрезвычайных предзнаменований, которые мы узнали" (стр. 71).

Иными словами, Ардашир восстановил непрерывность правильной царской власти и правильной религии, он вновь закрыл отвратительную скобку, открытую Александром.

В "Книге Арда Вираз" можно обнаружить образы и представления, достаточно близкие, если не сказать аналогичные:

"Говорят, что однажды, когда святой Зороастр принес в мир религию, которую он создал за триста лет, религия была чистой, а люди - убежденными. Но затем проклятый Злой дух исказил ее, чтобы заставить людей усомниться в этой религии. Проклятый Аликсандар, грек, живущий в Египте, который пришел в страну ариев со страшной тиранией, войной и мором, ввел всех в заблуждение. И он убил правителя (dahibed) ариев, разрушил и двор, и царскую власть. И основы религии, а именно Авеста и Занд, написанные золотыми чернилами на специально приготовленных кожах, были помещены в Стахр-Папаган, в "Крепости записей". И этот зловредный враг, неверящий и злой, вредный Аликсандар, грек, живущий в Египте, унес их и сжег. И он убил многих священников, судей, учителей, приверженцев, знатоков, мудрецов страны Эран. И после этого люди, населяющие страну Эран, восстали в мятеже и пошли сражаться друг с другом, и, поскольку у них не было ни владыки (xvadBy), ни правителя (dahibed), ни жреца, знающего каноны религии и знакомого с божественным, они жили в сомнении, исповедовали смесь многочисленных учений и вер, и ереси, сомнения и разногласия возникли среди людей" (1.1-9).

Сюжеты в пехлевийских книгах очень гармонично переплетаются. Автор "Подвигов Ардашира" пишет, например: "После смерти Александра, жителя Румии, на территории Ирана имелось не менее 240 принцев" (§ 1). В "Денкарде" (стих 3.3) Александр ставится среди тех зловредных людей, которые начали период разрушения, начавшийся после Арджаспа (врага царя Вистаспа) и перед "демоном с распущенными волосами... Второй и был Александром Римлянином, человеком с дурной славой, несущим смерть, и такими же были те, кто был вместе с ним". Александр-разрушитель - "несчастный" (dusxvuarrah: VII.7). В одном из пассажей, в котором страстно осуждается захватчик, редактор рассказывает, что запись Книги маздаистской веры была сделана известным кейанидским правителем Кей Вистаспом:

"Он отдал все свои сбережения в царскую казну (ganz i shaspikan) и приказал распространить повсюду приемлемые копии. Затем он послал копию в "Крепость записей" (diz i nipist), и именно благодаря этому сведения сохранились. Во время потрясений, которые пошатнули Den и царскую власть Ирана вследствие деяний проклятого Александра, копия, которая оказалась в "Крепости записей", была потеряна в пожаре, а та, которая осталась в царской казне, попала в руки римлян, была переведена на греческий язык и присоединена к сказаниям древних" (III, стр. 420).

В книге IV упоминается история священной книги в период между Дара и Хосровом I. Именно Дара, и он один, восхваляется здесь как первый царь, который "приказал, чтобы были сделаны две копии со всей Авесты и Занда в том самом виде, в котором Зороастр получил их от Ормузда, и чтобы эти копии были сохранены, одна - в царской казне, а другая - в архиве страны". После разрушений, возникших в результате нашествия Александра, эта копия попала сначала в Парфию, а затем к сасаниду Ардаширу, которому Тансар помог вести работу по восстановлению текста .

"Большой Бундахишн" также характеризует роль Александра как зловредную:

"В то время как царь Дара, сын Дара, царствовал, Александр, Римский цезарь, захватил царство иранцев, убил царя Дара, истребил все семьи правителей, магов, дворян иранского царства, погасил множество огней, захватил маздаистские религиозные книги Занд (Den), и отослал их в Рим. Он сжег Авесту и разделил царство иранцев между девяноста главами семьи (мелкими князьками). В том же тысячелетии появился Ардашир, сын Папака, который истребил эти династии, восстановил власть (царскую), и вернул маздаистскую религию".

Если не учитывать мелкие расхождения в деталях (например, количество мелких князьков, которые сменяют царскую власть Дара), можно констатировать контекстуальную гармонию. Эта литература передает эсхатологическое видение религии и царской власти в Иране в форце истории, в значительной части восстановленной при помощи весьма неясных-воспоминаний, которые создавались в неизменных рамках установленных в древние времена представлений о мире. Фактически мы не знаем того, что произошло во времена нашествия Александра: было несколько удивительно читать, что он уничтожил религию и священные книги . Скорее кажется, что зороастрийцам позднейших эпох необходимо было объяснить, почему и как "хорошая религия" вдруг исчезла; надо было назначить ответственных за это. И даже неизвестно, существовало ли в тот момент полностью составленное священное писание? Вопрос весьма спорный, так как на протяжении всей ахеменидской эпохи передача знаний могла производиться только устно: о значимости передачи знаний мудрецами и учеными ясно свидетельствуют пассажи "Письма Тансара" (§ 11) и другие рукописи на пехлеви .

Что бы там ни было, у зороастрийцев сасанидской эпохи Александр упоминался как тот, кто разрушил основы общества, царской власти, и правильной религии (den). Посредством мрачных легенд об Аликсандаре/Александре высказывается стремление к восстановлению порядка вещей, сохранявшегося тысячелетиями, нерушимого миропорядка, установленного и защищаемого богами и сохраненного на земле их ставленником, то есть "хорошим царем". Речь идет одновременно и о концепции, и о вере, которая в ахеменидских царских надписях называлась арта (правда, лояльность, порядок), блюстителем которых - можно сказать, восстановителем, - провозглашал себя каждый Великий царь, противником приверженцев drauga (ложь, мятеж, беспорядок). "Аликсандар" решительно располагается со стороны беспорядка и зла; Ардашир, напротив, приходит вернуть правильный миропорядок во всей его божественной полноте.

 

ПЛОХОЙ ЦАРЬ ДАРА

Дара, напротив, появляется чаще всего пассивно, не ведя никаких действий: он просто присутствует, потому что его царствование отмечает конец цикла иранской истории; именно в это время имело место вторжение Александра, о котором и рассказывается в различных текстах. Имя последнего из кейанидских царей даже не упомянуто напрямую в "Книге Арда Вираз": он просто упоминается под анонимным описательным названием "владыки страны ариев [иранцев] (1.4).

Когда его упоминают прямо, что случается достаточно редко, роль Дара в катастрофе, которая произошла со страной, не есть роль героя Ирана. Это абсолютно ясно просматривается в ответе Тансара и вызвано двумя причинами. Во-первых, Дара был сначала побежден, а затем предан своими приближенными. Даже если позор падает на предателей и цареубийц, все равно царь, которому изменили приближенные во время сражения, а затем убили, не может стать прообразом героя, точно так же, как поведение предателей, даже политически оправданное, не может иметь морального оправдания. Чтобы понять причину возникновения ярлыка "плохого царя", который автор навешивает на Дара, надо обратиться к логике его речи о законности царской власти. Тансар собирается ответить на одно из возражений Гуснапа по поводу своего возможного присоединения к Ардаширу. "Царь Паришвара и Табаристана" удивляется тому, что Ардашир решил не назначать наследника. Тансар отвечает, что, по его мнению, это является доказательством мудрости царя, так как его решение позволило и позволит жить в мире и в покое: "Поскольку назначение преемника есть плохой гарант интересов и царя, и подданных, лучше будет, если не будет известно, кто это". (10а). То же поучение можно обнаружить в "Завещании Ардашира":

"Назначение наследника - одна из тех вещей, которые вызывают развращение подданных. Возникает следующая испорченность: порождается жгучая неприязнь, противопоставляющая царя наследному принцу. Два человека сталкиваются всего сильнее в том случае, когда один стоит на пути желания другого. Именно это и возникает между царем и наследником трона... И так как, из-за подозрительности, они отдаляются друг от друга, каждый выбирает себе друзей, "приверженцев" и собственное окружение" (стр. 76).

Тансар берет в качестве примера историю Дара, сына Шехеразада, и отца нашего Дара (§ 28-39). Он носил прозвище Toyulsah (значение слова неявлено). Дара-отец был красив, уважаем всеми "от Китая до греческой империи". Однако "Дара, его сын, и их народ до настоящего времени поражали неудачи и бедствия". Поражение персов от "проклятого Александра" приписывается условиям наследования между Дара-отцом и Дара-сыном, а точнее, уверенности второго с самого момента рождения в том, что именно он будет впоследствии сменять своего отца:

"С колыбели и пеленок перед Дара открылись все двери милости, все сокровища отцовской привязанности; слугам была поручена забота о его воспитании, ему дали помощников, так, чтобы едва открыв глаза, он видел себя носителем короны и владыкой. Он думал, что царская власть исходит не из рук Бога, но единственно от личности царя. Он не принял в расчет свои новые задачи и сказал себе: "Царская власть перешла ко мне, как от отца к сыну: солнце и колосья, птица и рыба, все принадлежит мне"".

В этой специфической форме мы видим здесь довод, который не свойственен политической мысли Ирана. Напротив, он больше похож на греческое и эллинистическое суждение о соответствующих качествах "царя, сына царя" и "царя, рожденного от простого частного лица", которое излагал еще Платон при обзоре династической персидской истории, где он осуждал Камбиза и Ксеркса, "царей, сыновей царей", выращенных в роскоши, в окружении женщин и дворцовых евнухов . Также выращенный в пурпуре, почестях и лести, Дара был изначально испорчен целой серией пороков, которые фатально скажутся на его судьбе и судьбе его народа.

Чтобы проиллюстрировать свою речь, автор выводит на сцену двух советников, которые спорят между собой (стр. 36-38). Один, по имени Бири, молодой паж Дара-сына, который, лишенный ясности ума, доверяется своему советнику, чье имя у иранцев стало с тех пор синонимом дурной судьбы. Другой, Растин, секретарь-советник Дара, "поседел в седле, разумен, красноречив, надежен, набожен, хорошо воспитан, справедлив, хороших обычаев, благороден характером и счастлив своей судьбой". Перед лицом множества нападок и прилюдной клеветы со стороны Бири Растин попросил о тайном приеме у Дара-отца: "В эту эпоху не осмеливались говорить царям чистую и простую правду, и высказывали свою мысль путем апологии и различных историй". Растин так и сделал, рассказывая об истории царя обезьян, который, не видя возможности убедить приближенных в угрожающей опасности, предпочел самому оставить царство. Разумеется, опасность, о которой говорил царь обезьян, превратилась в катастрофу для жителей, из чего автор извлекает следующее поучение: "Тот, кто в трудные времена не слушает преданного советника, искусного и опытного, готовит себе конец, полный страданий и сожалений". Обезьяны сожалеют, таким образом - но слишком поздно, - о том, что не последовали советам и уведомлениям "царя, столь умного, проницательного, умудренного опытом и знаниями, обученного тайнам мира и чудесам неба, наделенного надежным разумом и даром предвидения". Затем Растин разъяснил Дара-отцу смысл этой притчи. Некоторое время спустя Бири умер, "и говорят, что это Toyulsah приказал отравить его в доме военачальника".

Затем следует смерть Дара-отца:

"Дара (сын) воссел на отцовский трон, и жители этого мира готовились поздравлять его. Из Индии, Китая, Румии и Палестины, все народы собрались во дворце с подарками, красивыми женщинами и памятными знаками" (§ 37).

Но, увы, "Дара ничего не понимал в политике":

"Его первой заботой было дать брату Бири должность секретаря. Став всемогущим в правительстве Дара, он, чтобы отомстить за своего брата, доставил царю клеветнические доклады против многих знатных, правителей и владык, которые были товарищами или друзьями Растина. Так как царь был молодым и высокомерным и ничего не понимал в делах, он проявлял себя беспощадным в отношении ошибок, так что его жестокость исказила справедливость повода для разбора и породила ненависть в умах. Исчезло доверие к его словам и делам. Он забросил законы предков и поддерживал нововведения своего отчаянного секретаря" (§ 37).

Таким образом, читатель легко понимает, что происходило в стране перед прибытием Александра:

"Когда стало известно, что на западных границах империи появился Александр, царь впал в необдуманность, самодовольство и не видел очевидного. Когда две армии встретились, часть приближенных перешла к неприятелю, а другая часть договорилась с врагом и убила его. Впоследствии они в этом раскаялись, но сожаления не могли уже возместить совершенное зло" (§ 38).

Зная об этом примере, царь царей (Ардашир) "устанавливает этот закон, согласно которому наследник заранее не назначался".

Таким образом, видно, что наш Дара является прежде всего образом "плохого царя", выросшего на гордыне - неразумный молодой человек, презирающий заветы древних. Когда Ардашир намеревается восстановить иранское могущество, он вспоминает царствование Дара, но не Дара-младшего. Все это сообщение является полностью придуманным; воспоминание как об одном, так и о другом является всего лишь видом exemplum, выполненным в форме элогии Ардаширу, который и является настоящим героем истории.

 

ОТ МИКСАНДАРА ДО ИСКАНДЕРА

Построенные на эпическом отображении различных иранских династий с основания мира, средневековые рассказы, летописи и поэмы регулярно вставляют одну или несколько глав о завоевании Ирана Искандером и о дальнейших приключениях. Фигура завоевателя, пришедшего из Македонии (Румия) был подробно изучена, но она продолжает вызывать огромный исследовательский интерес. Было бы абсурдом изучать фигуру Дара, не выделяя параллельно характерных черт, приписанных Искандеру, что я и предлагаю вам на дальнейших страницах. Но мое предложение не состоит в том, чтобы синтезировать информацию по этой - теперь хорошо известной - теме. Скорее я собираюсь начать обсуждение некоторого частного аспекта - фигуры и роли Дара в книгах, опубликованных в Иране приблизительно между IX и XII веками (что не мешает мне обращаться к трудам более позднего времени).

Среди тех, кого можно назвать сказителями о делах давно минувших дней, первым следует упомянуть Динавари, который был персом по происхождению и жил между 894 и 903 годами. Среди приблизительно пятнадцати трудов, которые ему приписываются, один сохранился почти полностью: письменная история ислама, написанная с персидской точки зрения. Среди летописцев следует прежде всего сказать о Табари (839-923) и Таалиби (961-1038).

Табари, "универсальный историк", согласно определению К. Б. Босуорта, написал "Историю пророков и царей", в которой он использовал множество старинных рукописей. Он вел повествование от сотворения мира и пророков, а затем, под видом летописей - до 915 года. Некоторые главы посвящены древним персидским царям, в том числе истории Бахмана и его детей (глава 109), царствованию Дара, сына Бахмана (глава 111), и столкновению между Дара, сыном Дара, и Искандером (глава 113).

Таалиби был автором "Всеобщей истории", опубликованной в 1021 году. Первая часть посвящена персидским царям и составлена в манере, признанной более точной, чем у Табари. Он начинает эту "персидскую историю" с первого человека, Гайомара, и продолжает до последнего сасанидского царя, Яздгерда. В ней имеется множество легенд об этих царях, а также ссылки на множество апофтегм и афоризмов, извлеченных из сборников exempla. Там же обнаруживается извлечение о персидских династиях из "Золотых лужаек" Масуди, основанное на "приверженности персов их традициям, которые они передают из поколения в поколение, от отца к сыну" и начинающееся с Гайомара, первого человека, и заканчивающееся "Дара, сыном Дара, сыном Бахмана, который на древнем персидском языке назывался Дарияуш и был убит после тридцатилетнего царствования, Искандером, сыном Филибуса, македонцем" (XXI). Позднее (около 1110 г.) Ибн Балхи составил обширный труд "Фарс-наме", две трети которого посвящены доисламскому периоду; там достаточно подробно описан сасанидский период, но автор также рассказывает о первых, мифических династиях Ирана, приписывая, например, строительство города Истахра первому царю, Гайомару.

Таалиби пишет свой труд приблизительно в тот же момент, когда Фирдоуси готовит свой монументальный труд - "Книгу царей", которая является одновременно чем-то вроде консервации памяти иранской истории и сборником прототипов идеального монарха. Рожденный в Тусе (на территории древней Парфии) в 939/940 году, Фирдоуси написал свой знаменитый труд "Шах-наме" для султана Махмуда. Он ведет свой эпический рассказ от первого человека до смерти последнего сасанидского царя, Яздгерда III, побежденного армиями халифа Омара. И, естественно, мы вновь находим там уже несколько известных нам персонажей: Бахмана (XVI), которого сменяет дочь-супруга Оман (XVII), Дара Древнего (также называемого Дараб), историю его сражения с Фейлакусом, с чьей дочерью Нахид он позднее сочетается браком, а затем отвергает ее; рождение Искандера и рождение Дара, сына Дара (XVIII), который вскоре сменяет на троне своего отца и сражается с Искандером (XIX). Затем следует очень длинная глава (XX), посвященная легендарным и волшебным приключениям Искандера, и, наконец, его смерть в Вавилоне.

Среди величайших персидских поэтов надо упомянуть также Низами, рожденного в 1141 и умершего в 1217 году. Он написал пять больших эпических поэм, объединенных в "Пятерицу". Его рассказ о приключениях Искандера ("Искандер-наме") явно навеян чтением Фирдоуси, но трактуется достаточно специфически. Он разделен на две части: "Шараф-наме" ("Книга чести"), и "Икбал-наме" ("Книга мудрости"). Первая часть посвящена рассказу о завоевании, в то время как во второй повествуется об Искандере как о мудреце и пророке, настоящем прототипе идеального правителя и вдохновленного пророка. Таким образом, чтобы правильно оценивать эту литературу, необходимо с самого начала отметить, что борьба между Искандером и Дара занимает там всего несколько разделов или несколько глав. Как и в "Романе об Александре", существенная часть рассказов описывает приключения, которые после смерти Дара приводят Искандера к открытию мира и его чудес, и еще более к познанию себя самого. В дальнейшем эта тенденция будет только усиливаться. Направленная на восхваление мудрости и веры, исламская литература все более и более сворачивает к философскому размышлению и делает из Искандера и из некоторых эпизодов его жизни основу для сборников exempla Таким образом, в "Книге мудрости Александра" Джами (закончена в 1484 г.) читатель может ознакомиться с двадцатью семью разделами, каждый из которых содержит небольшой рассказ, сопровождающийся затем длинным философским рассуждением, анекдотом и последним комментарием. Как очень точно заметил Ш. - Н. Фушекур, "Джами сократил историю Александра, чтобы ввести ее в книгу мудрости для принца и его двора" . Теперь уже нет связного повествования. Вкус изменился: "Мы не читали истории Искандера и Дара", - сказал поэт Хафиз. Конечно, Джами является этапным автором в литературной и интеллектуальной эволюции, но ведь представляющие собой связное повествование произведения его великих предшественников, Фирдоуси, и еще в большей степени Низами, также были книгами, полными великой мудрости и советов, предназначенными для того, чтобы определить, что есть хорошая царская власть. История Искандера и Дара всегда являлась источником нравоучительных примеров, так как, воспользовавшись словами Масуди (XXI, стр. 102), "общество может жить только под эгидой царя, который руководит им и навязывает ему соблюдение справедливости и повиновения законам, продиктованным разумом".

 

БРАТ, ВРАГ, ГЕРОЙ

От сасанидской эпохи до исламского периода образ Дара рассматривается в противопоставлении фигуре Александра, но, трансформируясь от Аликсандара в Искандера, образ Александра в персидской и арабо-персидской литературе кардинально изменяется. В частности, уже давно подчеркивалось, что, в противоположность тому, чем он является в пехлевийской традиции, образ Искандера является в целом положительным, так как он превращается в героя Ирана. Вот, например, как Низами, мусульманин и поэт, представляет этот персонаж:

"Когда я бродил по лабиринту истории, чтобы найти героя для моей книги, внезапно передо мной появился образ Искандера, который не позволил отодвинуть себя в сторону. Это был правитель, который с одинаковой доблестью мог носить как меч, так и корону: некоторые называют его владыкой трона, победителем империй, другие хвалят его мудрость и справедливое царствование, третьи считают его пророком из-за его чистоты и его набожности. Этим мудрецом были посажены три ростка, и я хотел бы вырастить дерево. Вначале я буду говорить о царской власти и о завоеваниях, затем я украшу свои слова мудростью, описывая его древние битвы, и в конце я ударю в двери пророчества, так как сам Бог называет его одним из пророков" (Шараф-наме).

Но помимо того что произведение Низами является, бесспорно, необычным для персидских культурных и литературных традиций, реальное противопоставление между пехлевийскими и персидскими и арабо-персидскими легендами не заходит слишком далеко. Имеется также и взаимное дополнение легенд. Можно предположить, что "Роман об Александре" был переведен и адаптирован еще в сасанидскую эпоху, и тогда же включен в первую "Книгу царей" - "Квадай-наме", которая считается прототипом "Шах-наме" исламской эпохи. Возможно, что именно на эту письменную традицию ссылается сам Фирдоуси в предисловии:

"Есть древняя книга, в которой было написано много историй. Все мобеды имели какую-то ее часть, каждый умный человек носил с собой ее фрагмент. Был дворянин (пехлеван ), из семьи декхан , храбрый и могучий, очень умный и весьма известный; он любил разыскивать факты о жизни древних царей и собирать рассказы прошлого. Он приказал привести из каждой провинции старого мобеда, и собрал воедино все части этой книги; так стало известно о происхождении царей и известных воинов, и то, как они организовали мир и народ в самом начале".

Затем молодой человек, Дакики, наделенный особыми дарованиями, начал объединять легенды в книге, но он был убит "и его поэма не была закончена". Однажды друг Фирдоуси сказал ему: "Я принесу тебе книгу на пехлеви. Не зевай! У тебя есть дар слова, ты молод, ты умеешь создать героический рассказ. Расскажи снова эту книгу царей и обрети благодаря ей славу у великих. Затем он принес и положил передо мной эту книгу". Фирдоуси любит цитировать "книгу декхан". Но была ли у автора на самом деле книга на пехлеви, или это была хитрая литературная уловка, встречавшаяся уже множество раз, позволяющая придать дух подлинности своим рассказам? Об этом мы еще много раз будем говорить, поскольку в труде постоянно видны следы изустной передачи. Что бы там ни было, "Книга царей" Фирдоуси не является, разумеется, первой книгой такого рода, даже если она и стала наиболее впечатляющей и наиболее законченной.

Нет никакого сомнения в том, что версии, переданные пехлевийскими источниками, не были утеряны. В главе "Фарс-наме", которую Ибн Балхи посвятил "Дара Великому, сыну Бахмана", узнаем, что "у Дара был визирь по имени Рештан, разумный, осторожный и сведущий". Речь идет, по всей видимости, о том же персонаже, который представлен в "Письме Тансара" под именем Растин. Со своей стороны, Масуди знал о существовании "Кар-наме" Ардашира, "в которой царь сам рассказывал о своих войнах, своих походах и обо всем том, что касается его царствования". Он ссылается также на "Завещание Ардашира" (XXIV, стр. 162). В средневековой литературе дворец Дара расположен в Истахре, который был выстроен рядом с Персеполем и стал столицей сасанидских царей. Эту столицу Фирдоуси считает "славой страны персов" и "диадемой царей и славой Фарса" (19,195; 250). Именно там Дара встает во главе своих армий, и туда он приходит укрыться после своих поражений. Именно туда приходит Искандер праздновать свой триумф и, торжествуя, "возлагает на свою голову знаменитый венец кейанидов" (19, 456-457). Таким образом, Дара отнесен к наиболее известному и наиболее близкому к автору сасанидскому периоду.

Некоторые черты сасанидского Аликсандара встречаются в персидском и арабо-персидском Искандере . В книге Фирдоуси Искандер также появляется как разрушитель иранских традиций, сближаясь с двумя другими зловредными царями иранской истории, Заххаком и Афросиабом (глава 43, стих 873-874). В письме римскому императору, приписываемом поэтом сасанидскому царю Хосрову Парвизу, он также осуждается "как старый волк, жадный до мести" (глава 21, стих 646-651). Еще более значимыми являются слова, приписанные Дара после поражения: "Руми [Искандер] стал Заххаком, а мы - Джамшидом" (19, стих 212-213). Дара идентифицировался таким образом с Джамшидом, который, хотя и был впоследствии испорчен гордыней, все же был великим царем-героем: он принес своему народу мир, и он был свергнут с престола чудовищным узурпатором Заххаком, в царствование которого "обычаи порядочных людей исчезли и исполнились желания злых" (5, стих 1-2). Невозможно представить себе более резкое осуждение захватчика, пришедшего разрушить иранские основы царской власти и общества.

У Табари "Искандер приказал собрать всех персидских мудрецов, заставил их объединить все их мудрые книги и приказал скопировать их и перевести на греческий язык; затем, он отослал их в Грецию Аристотелю, самому великому из разумных греков" (стр. 516). У Талиби Александр, совсем напротив, совершает отвратительные деяния, о которых много говорилось в пехлевийской литературе. Вопреки последним желаниям, выраженным Дара, Искандер "отдал приказ погубить храмы огнем; он убил магов, которые служили в этих храмах, и сжег книги Зардушт, которые были написаны золотыми чернилами. Он не оставил стоять в Ираке, в Фарсе и в других провинциях Эрансара ни одного красивого памятника, ни одной прочной крепости, ни одного высокого замка" (стр. 414). Об этих разрушениях также свидетельствует Табари, который добавляет, что Искандер "приказал уничтожить сборники административных актов Дара" (стр. 517). Согласно Низами, именно в момент, когда Искандер отказывается платить дань Дара, он клянется в том, что погубит храмы огнем, как если бы с этой минуты он стал верным слугой единого Бога. Естественно, подобные решения Низами относит в плюс Искандеру: недовольный разрушением мест древних суеверий, Искандер уничтожает праздник Нового года (Навруз), он оказывается новообращенным истинной веры и побуждает народ жить на путях к Богу, постановляя также, что все женщины должны отныне закрывать вуалью свое лицо.

У этих авторов мы также обнаруживаем изображение завоевателя, принимающего все меры для того, чтобы помешать любому возвращению единой иранской монархии. Давайте вначале процитируем Табари:

"В каждом городе был поставлен глава города в качестве управляющего и царя, так, чтобы они были совершенно независимы и чтобы не было единого высшего царя, который мог бы выступить против врага, и чтобы эти царства гибли быстрее, разрушаясь одно за другим... Эти "цари провинций" существовали в течение четырехсот лет" (стр. 517).

Таалиби использует почти идентичные выражения, а Низами уточняет, что именно вследствие совета Аристотеля (Аристалис) Искандер разделил власть между множеством мелких царьков. У Фирдоуси Искандер следует советам Аристотеля, уже будучи при смерти. Вместо того чтобы казнить последних представителей кейанидов, как планировал Искандер вначале, Аристотель советует сохранить им жизнь и распределить между ними власть и территории:

"Каждому назначили место согласно его рангу, и он составил акт, которым каждый обязывался не увеличить, даже ненамного, то, что ему оставили. Каждому из этих дворян дали то, что он так желал - наименование царей племен... Таким образом, прошли двести лет, во время которых, можно сказать, на этой земле не было царя. Цари племенне обращали друг на друга никакого внимания, и земля воспользовалась долгим отдыхом. И это произошло согласно плану, который составил Искандер, чтобы благополучие Румии не подвергалось опасности" (21, стих 45-52).

Основываясь на словах "некоторых историков, которые изучали некоторые вопросы Античности", Масуди объясняет таким образом происхождение тех, кого он называет "главами сатрапий":

"Каждый управляющий захватил провинцию, которая ему была поручена. Александр начал переписку с этими управляющими, среди которых одни были персами, а другие - набатейцами или арабами. Его политика имела целью разъединить их и изолировать, поощряя местную узурпацию, чтобы империя оставалась во власти анархии и не могла консолидироваться, в результате чего он пользовался бы властью единственного и абсолютного царя" (XXII, стр. 133).

Настойчивость, с которой эту эволюцию страны приписывают Искандеру (по совету Аристотеля), происходит оттого, что, как и сасанидские источники, эта литература придает огромное значение произведению Ардашира. Именно ему приписано восстановление страны: победа над Ардаваном и "подчинение сатрапов обеспечило единство и стабильность власти" (Масуди XXII, стр. 135). Это Ардашир "отобрал персидскую империю у местных царьков" [Табари, стр. 517]. Они царили до тех пор, пока Ардашир, сын Папака, не стал царем вселенной" (Таалиби, стр. 416). Глава 21, которую Фирдоуси посвятил аршакидской династии, по большей части повествует о происхождении Ардашира, его семейным связям с Дара - через Сасана, сына последнего кейанидского царя, - его чудесных приключениях и победе над Ардаваном. Следующая глава полностью посвящена его царствованию, история которого подчинена ритму апофтегмы и exempla, и отмечена рождением и воспитанием сменившего его сына Шапура (глава 22). Главы 23-50 ведут читателя к последнему представителю рода Ардашира, Яздгерду III.

В то же время между различными легендами имеются и существенные разночтения. Давайте снова обратимся к Динавари. Автор вспоминает отдельные эпизоды царствования Дара, сына Бахмана. Отец нашего Дара вел войну против Филиппа из Румии (Македония), одержал победу и навязал свое подчинение Македонии: "Филипп должен быть платить каждый год дань в сто тысяч золотых яиц (каждое весом в одну сотню мискалей [500 грамм]". Даже если "Роман об Александре" ничего не рассказывает об успешном походе персидского царя против Македонии, о обязательной дани нам уже известно. Посольство находит Филиппа, чтобы потребовать у него выплаты дани "в виде ста золотых самородков весом в двадцать ливров"; именно в этом случае в первый раз Александр напрямую вмешивается и отсылает послов к их хозяину Дарию, отказываясь выплатить вышеупомянутую дань (1.23.2-5).

Напротив, у продолжения рассказа Динавари нет никакой параллели с греческой легендой об Александре: "Кроме того, Дара [отец] взял в жены дочь царя Румии и вернулся оттуда в Иран". Затем автор рассказывает историю этого ирано-македонского брака: недовольный дурным запахом изо рта жены, Дара отсылает ее к отцу. Она была беременной и вскоре родила того, кто будет известен под именем Искандер. Затем у Дара был сын от иранской царевны; это был наш Дара, сын Дара. Эту историю можно обнаружить практически у всех авторов. В главе 18, которую Фирдоуси посвящает Дара (Дарабу), этот последний требует от Фейлакуса отдать за него свою дочь, которая, что интересно, носит красивое иранское имя Нахид. Утром, которое следует за их первой ночью любви, Дара (Дараб) отвращен зловонным запахом, которым ему приходится дышать, когда он хочет обнять жену:

"Он отослал ее к ее отцу; она была беременной от него, но она никому ничего об этом не сказала... Затем она родила сына, подобного блестящей луне; мать назвала его Искандер... Цезарь сказал всем великим, что родился Цезарь его расы, и никто не произнес имени Дара; Искандер слыл сыном и Цезарем ее отца, так как Фейлакус стыдился признаться в том, что Дара отверг его дочь... Дара сочетался браком с другой женщиной, когда Нахид вернулась к своему отцу; у него родился другой сын, полный сил и величия, но моложе первого на один год. Ему дали, в день его рождения, имя Дара" (глава 18, стих 90-128).

Очень широко распространенная в исламском Иране идея о частично местном происхождении Александра отсутствует в пехлевийских легендах, и, кроме того, в "Романе об Александре" и в арабо-персидских легендах она представлена совершенно иначе. В "Романе" Александр является плодом тайного союза между македонской царицей Олимпией, женой Филиппа, и египетского фараона Нектанеба. В арабо-персидской традиции Искандер - плод династического брака между Дара, сыном Бахмана, и дочерью Филиппа Македонского; в романизированной версии "Дараб-наме" Абу Тахера Тарсуси (XII в.) у Искандера даже двойное иранское происхождение, так как Филипп, его дедушка, считается потомком мифического царя Ферудуна! Иранское происхождение Искандера придает особенный тон его столкновению с Дара, а затем сцене братского признания умирающего Дара, и придает Искандеру совершенно необычное место в иранской истории: "Став царем, Искандер счел своей высшей целью завоевание страны своего отца Дара, сына Бахмана, и поэтому пошел на страну своего брата и, чтобы забрать себе власть, он сражался со своим братом" (Динавари). Смысл этого изобретения вполне ясен: "Иран может скорее гордиться тем, что породил завоевателя мира, чем огорчаться тому, что подчинился ему" .

Однако давайте подчеркнем, что эта история не была всеми принята с одинаковой благосклонностью. Тот же Динавари уточняет, что "ученые Румии не принимали такого толкования и думали, что Искандер был на самом деле сыном Филиппа". Масуди считает, что Искандер действительно "сын Филиппа", и констатирует наличие некоторых гипотез, которые заставляют возвести род Александра либо к Ною, либо к Аврааму (XXII, стр. 133; XXV, стр. 248). Со своей стороны, Таалиби (стр. 399) и Динавари (стр. 31) настаивают на разногласиях между историками по поводу личности Искандера и, упомянув о его корнях, выступают с идентичным заявлением: "Персы утверждают, что Искандер был сыном Дара Древнего". Что касается Низами, то он приводит три версии. Одна состоит в том, что Искандер является персидским царем через дочь Филиппа. Другая вписывается в хорошо известную схему - схему найденыша: во время охоты Филипп обнаружил младенца, сосущего большой палец около тела недавно скончавшейся женщины; он приказал взять его ко двору, а затем признал его и сделал его своим наследником . Но сам Низами принимает третью версию: он считает, что в действительности Александр был сыном Филиппа и придворной дамы. У Низами, вопреки мнению Фирдоуси, если Александр и представлен как герой, то не в качестве героя Ирана, а как герой ислама. Для этого Низами не нужно было обосновывать его биологическую связь с Ираном: напротив, иностранное происхождение героя с особой силой демонстрировало универсальность религии Пророка.

 

ПРИЧИНЫ ПОРАЖЕНИЯ

Кем бы ни казался Дара перед лицом "демонизированного" Аликсандара или "героизированного" Искандера, память о нем все равно страдает от груза ответственности за приписываемое ему поражение Ирана.

Вопреки греко-римским текстам, персидские и арабо-персидские тексты почти совершенно не интересуются военным аспектом, за исключением нескольких литературных, крайне малоинформативных эпизодов. Авторам нравится настаивать на неслыханном числе солдат и того и другого царя. Речь может идти о зашифрованных уточнениях, столь же экстравагантных, как и те, которые мы находим у греко-римских авторов , или поэтических и метафорических выражениях: "Искандер привел из Румии в Миср [Египет] такую армию, что муравьи и мухи не могли пересечь ее ряды" (Фирдоуси, 19, стих 55-56). Что касается Дара, узнающего о приближении его противника, "он вывел из Истахра армию, такую, что копья мешали полету ветра... Это были две бесчисленные армии" (стих 67,154). У армии, которую вел Искандер на третью битву, "не было ни середины ни конца"; навстречу ему "Дара ведет армию, такую, что земля с трудом несет ее, и солнце задерживало свой бег" (стих 221-224). Отправив Искандеру кунжутный шарик, Дара внушал ему таким образом, что "он повел в поход столь многочисленное войско, как множество мелких зерен кунжута" (Таалиби, стр. 403).

Стратегия каждой из сторон нигде не упоминается достаточно точно, количество и локализация сражений очень неопределенны и неустойчивы. Динавари сообщает о том, что происходило множество боев, но он не дает никаких описаний сражений. Табари (стр. 514) и Таалиби (стр. 408) констатируют единственное сражение, которое произошло около Мосула - "между Ираком и Сирией", после того, как две армии противостояли лицом к лицу в течение месяца (Табари), или "на берегах Евфрата... Оно длилось целую неделю" (Таалиби). Низами просто упоминает два сражения, длившиеся подряд два дня, констатируя отвагу царей.

И здесь и там ощущается эхо греко-римских традиций. Динавари так описывает путь царской армии: "Когда новость достигла ушей Дара, сына Дара, он поместил жен, детей и сокровища в крепости Хамадан, которую он сам заложил" - выражение, которое можно считать отдаленным и деформированным эхом оставления казны Дария в Дамаске. В то время как две армии сражаются на берегах Евфрата, Александр получает совет "застать врага врасплох ночной атакой". Он ответил: "Ночная атака есть разбой, а разбой не к лицу царям"; выражение, использованное здесь Талиби (стр. 408) довольно точно напоминают реплику Александра по отношению к совету Пармениона накануне сражения при Гавгамелах . Более близкий к тексту "Романа", Фирдоуси описывает первое сражение, происходившее на правом берегу Евфрата: "В течение семи дней герои, полные ярости, сражались лицом к лицу", а затем "Дара, владыка мира, обратил спину" и пересек Евфрат, оставляя множество своих солдат на истребление врагу (стих 150-174). Второе сражение происходило в том же месте, и после трех дней напряженных боев "Дара, который гордился владением миром, оставил поле битвы, полный боли". Затем он возвращается в Истахр, "который был славой страны персов", где пытается повторно собрать армию. Это третье поражение персов и бегство Дария в Кирман. Обращаясь к своему царю, вельможи описывают размах катастрофы в следующих терминах:

"Все женщины, прятавшие лицо в твоем дворце, которые волновались за твою жизнь, все сокровища твоих могучих предков, которые находились в твоем бесспорном владении, все дочери вельмож, все богатства кейанидов - все теперь в руках румийца" (стих 254-255).

Затем происходит отправка письма, в котором Дара предлагает обменять "семью, женщин, лицо которых спрятано, и детей" на сокровища, которые достались ему от кейанидских предков Гистаспа и Исфандиара. Ответ Искандера благоприятен, при условии что Дара придет к нему собственной персоной и по своей воле в Истахр, "диадему царей и славу Фарса", который румиец захватил (стих 265-290). Огорченный Дара просит помощи у Фура (Пор). Узнав об этом, Искандер снова переходит в наступление во главе армии, "такой, что солнце заблудилось на небе". Это катастрофа:

"Дара привел свою армию, армию без желания бороться, с разбитым сердцем и утомленную войной; состояние иранцев ухудшалось. Они атаковали румийца, но в этот день яростные львы вели себя как лисы. Вельможи просили пощады и почетного плена. Они пали. Дара, видя это, повернулся и побежал, исторгая жалобы; его сопровождали триста всадников, войско, составленное из наилучших воинов Ирана" (стих 305-315).

 

ДАРА И ПРИБЛИЖЕННЫЕ: ТЕМА ИЗМЕНЫ

В продолжении Фирдоуси рассказывает об измене двух министров, приближенных к Дара, которое приведет к убийству царя. Эти два предателя , Махияр и Джанусипар, были один советником, а другой - казначеем, и стояли один по правую сторону, а другой - по левую сторону от царя. Понимая, что положение отчаянное, они решились убить царя и поторговаться о цене своего деяния с Искандером. И вот что они сделали: "Стемнело...? [1] Джанусипар схватил кинжал и ударил в грудь своего господина: голова великого царя упала, и весь эскорт покинул его" (стих 323-325). Затем оба убийцы идут искать Искандера и приводят его к Дара, который еще не умер от ран...

Отложив географическую локализацию (Мидия в "Романе", Персия - у арабо-персидских авторов), сцена, рассказанная Фирдоуси, ясно навеяна соответствующим пассажем из "Романа об Александре". Узнав от "человека Дария, который был рядом с ним", что Великий царь послал письмо Пору, "царю индийцев", Александр, находившийся в Персии после своей победы над Дарием, снова переходит в наступление в Мидии: "Он узнал, что Дарий находится в Батане, около Каспийских Ворот, и принялся преследовать его яростно и более решительно". Вскоре Великому царю изменили "двое его сатрапов, Бесс и Ариобазан", в которых мы легко узнаем двух руководителей заговора, о которых рассказывают греко-римские историки: Бесс, сатрап Бактрианы, и Набарзан, хилиарх. "Два предателя сказали друг другу: "Если мы устраним Дария, то мы получим от Александра, за то что мы устранили его врага, многие богатства".. Тогда, приняв это злое решение, они бросились, с оружием в руках, против Дария... Они нанесли ему смертельные удары... Узнав о прибытии Александра, они бежали, оставив Дария в агонии"(11.20).

Эта версия скорее доброжелательна к памяти Великого царя. С другой стороны, "Роман" подчеркивает физическое мужество Дария, который яростно защищается против атаки двух предателей-сатрапов:

"Защищаясь обеими руками, Дарий сдерживал с левой стороны Бесса, даже после того, как тот нанес ему удар в колени и в низ живота, и сдерживал справа Ариобазана, не давая ему нанести удар мечом. Их удары все же достигали его с обеих сторон. Преступники, не сумев его убить, теперь сражались с ним, потому что Дарий был очень сильным" (II.20.3).

К тому же у автора "Шах-наме" измена была единичной. Конечно, Фирдоуси не упустил возможности подчеркнуть, что во время последнего сражения солдаты Дара потеряли веру в будущее и что "вельможи не сражались, а только просили пощады". Эта пощада могла исходить только от Искандера, про которого, без сомнения, знали, что в результате своей второй победы он обещал жизнь и безопасность тем, кто сдавался по доброй воле: "Жители Ирака успокоились и все перешли к румийцу" (стих 185-190). Но в целом персидские дворяне сохраняли до этого момента свою верность царю, даже при столь печальных обстоятельствах. Оба предателя, похоже, не смогли найти и завербовать других заговорщиков.

Иранская традиция упорно развивает тему о прекращении законности царской власти Дара: царю изменили и он был побежден потому, что он не придерживался образа действий хорошего царя. Измена в меньшей степени вызвана личными пороками подчиненных Дара, а в большей - невниманием царя по отношению к своим приближенным. Так сказать, неправильное отправление царской власти несколько уравновешивает тяжесть греха измены. Те, кто оставил Дара, признают также мужество царя Искандера.

Даже у Фирдоуси осуждение Дара начинается с момента его воцарения. Фирдоуси осуждает его высокомерие и авторитарность: "Это был молодой, суровый и гневливый человек; его язык был острее его меча". Первое письмо, которое он посылает подвластным ему людям, также звучит очень жестко: "Если кто-то пойдет против моего желания и выйдет из-под моей власти, он увидит, как я снимаю головы. Повинуйтесь же моим приказам, как отнимая жизнь у других, так и сохраняя свою собственную" (глава 19, стих 1-15). То же у Динавари: "Когда бразды правления страной попали в руки Дара, сына Дара, он пошел по пути угнетения, гордыни и излишества, и писал управляющим своей страны: "От имени Дара, сына Дара, который, как солнце, сияет над жителями своей страны"".

С этой точки зрения заметен огромный контраст с его отцом Дарабом. Известная Фирдоуси и множеству других авторов легенда о царе Дарабе похожа на одну из легенд о Кире Великом. Его матерью была Омаи, вдова Бахмана Ардашира. Она стремилась, прежде всего, добиться для себя царской власти. Она оставила ребенка сразу после рождения и поручила его "кормилице, свободной по происхождению, набожной, скромной и красивой женщине". Когда ее спрашивали, она отвечала, что "ее сын умер". Затем она приказала плотнику построить деревянную коробку, которая была пущена по водам Евфрата: ребенку надели на палец драгоценный камень, и вместе с ним в короб было положено письмо. Вскоре его подобрала пара прачек (или мельников), которая недавно потеряла ребенка, и они стали его приемными родителями, в результате чего "он стал благородным и сильным молодым человеком". Затем, после описания множества приключений, следует сцена признания матерью своего сына. Хомаи усадила Дараба на золотом троне "и возложила царский венец на голову своего сына". Завоеватель Румии, которую он заставляет платить подать, и отец (тайный) Искандера, он единогласно признан царем. Он одновременно считается справедливым, гуманным и могучим царем, и именно такой его образ дошел до потомства. Известен единственный труд под названием "Дараб-наме", приписываемый Абу Тахеру Тарсуси, где этот Дарий носит прозвище Дараб Древний: треть романа посвящена ему, а в остальной части рассказывается о приключениях Искандера, а также о событиях жизни Буран-Дохт, дочери Дара Младшего: этот персонаж, напротив, очень неприметный. И когда Саади выводит на своих станицах монархического exemplum "Бустан" (стр. 35-46) персонажа по имени "Дара, знаменитый царь", похоже, что это скорее изображение отца, чем образ противника Искандера.

Единственная слабость Дара Древнего - без сомнения, неумеренная, и потому малоразумная, - любовь к своему сыну. По этой же причине он дал отпрыску свое имя (Таалиби, стр. 399; Табари, стр. 511). Все указывает на то, что у молодого царя нет качеств отца. Именно этому, согласно сасанидским рукописям , Ибн Балхи и приписывает фатальные изменения в отправлении царской власти. Ибн Балхи повторяет историю царских советников, Растина и Бири, такой, какой она была изображена в "Письме Тансара". В этом тексте измена, решившая исход событий, произошла во время сражения между двумя царями, но о ней говорится с самых первых строк: "Группа дворян из окружения царя воспользовалась хитростью и плутовством, чтобы отрезать ему голову и поднести ее Аликсандару... Некоторые [приближенные Дара] оставили его, другие пытались заключить соглашение с врагом, третьи, наконец, поспешили пойти против своего царя и убили его"(§ 1,38). Вот как описывает события Ибн Балхи:

"Когда Дара Великий выехал оттуда, он поручил царство своему сыну; и этот Дара, сын Дара, почувствовал злобу по отношению к визирю своего отца, Рештану, по следующей причине: имелся мальчик по имени Бири, того же возраста, что и Дара, которого последний очень любил; и этот Бири был в плохих отношениях с визирем отца Дара, который замыслил убить его. И вот визирь дал яд Бири и убил его. Дара, сын Дара, узнал об этом, и мысль о мести угнездилась в его сердце; и визирь его отца начал ненавидеть Дара. Страшась в глубине души, визирь объединился с Искандером-Румийцем и восстановил того против Дара, сына Дара. Причина неэффективности действий Дара лежит в беспорядке [вызванном действиями] этого визиря. Дара, сын Дара передал визирство брату Бири, который был человеком глупым и несправедливым. Дара, сын Дара, выказал себя плохим царем, а визирь доказал свою недоброжелательность по отношению к армии и к подданным, до такой степени, что приказал убить некоторое количество известных людей в собственной армии и навязал конфискации благородным людям. Все в государстве стали недовольны его правлением, и, когда в страну прибыл Александр-румиец, большая часть этих людей попросила его о милости и перешла на его сторону".

Отношения, которые Дара поддерживает со своими советниками, являются также основой повествования Низами, в котором Искандер противопоставляется своему противнику . Автор также уточняет вначале, что ввиду жестокости Дара ненавидели все его подданные, которые только и мечтали о том, чтобы увидеть, как он оставляет трон. Он объясняет причины такой конфликтной ситуации. Как в "Романе об Александре", Дара упрекает Александра за его молодость, обращаясь с ним, как с "малым ребенком с еще незрелым разумом", в то время как они одного возраста. Противопоставление, выписанное Низами, показывает поведение одного и другого царя на фоне древних. Дара не слушает Фарибуза, "старого мудрого человека", который советовал ему не вступать в бой и избежать катастрофической войны: лучше было немедленно заключить перемирие, чтобы получить передышку. Царь пренебрегает советом и относится к советнику как к "слабоумному старику". Напротив, после своей победы Искандер окружает Фарибуза знаками уважения. Прежде чем получать объяснения, он лишь упрекает Фарибуза за то, что тот не дал хороших советов Дара, доказывая тем самым свои способности стать хорошим царем Ирана, лучшим, чем был Дара.

Таалиби говорил все то же самое в еще более жестком тоне:

"Когда он сменил своего отца, он был в той поре молодости, когда не слушают советов и совершают множество ошибок... Он стал надменным, спесивым и самоуверенным, он пролил много крови и всячески терроризировал невиновных; он оскорблял своих военачальников и своих подданных и не сделал ничего достойного царя. Поэтому подданные, хоть и посылали ему подати, относились к нему крайне враждебно" (стр. 402-403).

Что касается Табари, он еще строже оценивает царя, так как недовольства, вызванные поведением царя, побуждают Искандера перейти в наступление:

"Этот Дара был плохим царем по отношению как к своим подданным, так и по отношению к армии; он отдал множество своих солдат в рабство и приказывал убивать их. Огромное число своих подданных относилось к нему весьма враждебно и пыталось освободиться от него... Когда Александр узнал, что подданные Дара к нему были враждебны и пытались освободиться от него, и что если бы чужестранный царь атаковал бы это царство, жители охотно приняли бы это, и что у Дара не осталось сил, он решился атаковать царство Дара. Прежде всего он перестал выплачивать дань Дара" (стр. 513).

Рассказы, неблагоприятно описывающие Дария/Дара, также не создают и положительного образа Искандера. Вопреки сцене, много раз проиллюстрированной в "Романе", Искандер не отталкивает систематических предложений персов о сотрудничестве. Это хорошо видно у Таалиби:

"Потери Дара были вызваны неприязнью, которую испытывали к нему его офицеры, которые изменили ему, прекратив серьезно сражаться. Двое из его камергеров, люди Хамадана, доставили Искандеру послание и обязались убить Дара на поле битвы. Александр обещал щедро наградить их вещами и прочими богатствами, если бы они выполнили то, что предлагали. В то время как обе армии возобновили бой и битва была в самом разгаре, и Дара, стоявший в центре, все свое внимание обращал на врага, а не на собственных людей. Смерть застигла его с той стороны, где он был уверен в своей безопасности; внезапно двое камергеров Хамадана ударили копьями ничего не подозревавшего Дара и поразили его двумя ударами копья; смертельно раненный, он упал с коня. В самом сердце армии разнеслись крики. Среди союзников также была полная неясность: одни бежали, другие сдавались, прося пощады. Александр, проинформированный о том, что случилось с Дара, побежал с несколькими людьми из своей свиты к тому месту, куда он упал" (стр. 408-409).

То же самое описано и в "Дараб-наме" Абу Тахера Тарсуси. После первого сражения некий человек прибывает в лагерь Искандера и сообщает ему, что два эмира Дара, по имени Махияр и Джанусипар (как у Фирдоуси), "решили отойти от Дара и задумали убить его". Посланец пришел предложить Искандеру убить

Дара во время сражения. Восхищенный предложением, Искандер подарил посланнику драгоценный камень. На следующий день, во время сражения, двое эмира пронзили Дара.

Получается, что Искандер сам порождает измену. Чаще всего говорится, что причиной этого является трудность одержания победы на поле битвы. У Табари именно Искандер спрашивает у дезертиров, пришедших в лагерь ввиду "дурного обращения и насильственных действий Дара":

"Искандер спросил у дезертиров, кто в армии Дара находится всего ближе к нему? Они ответили: "У Дара два камергера, которые находятся рядом с ним. Они оба настроены против него из-за множества его жестоких поступков". Искандер тайно послал кого-то к ним и посулил им большие богатства, если они убьют Дара. Оба камергера согласились на это предложение и согласились убить его в день боя, когда он будет сидеть верхом на коне. Затем Искандер назначил день сражения" (стр. 514-515).

Продолжение рассказа не слишком похвально для Искандера. Атакованный во время боя "воином персидский армии", царь "выглядел очень испуганным". Кроме того, видя, что оба камергера не выполнили своего обещания, Искандер, согласно Табари, был готов отказаться от завоевания: "Он подумал, что они раскаялись: решили примириться со своим царем и вернуться к нему... Дара, со своей стороны, опасаясь армии Александра, также имел намерение заключить мир". Но, подталкиваемый своими камергерами, персидский царь снова идет в бой, что удивляет и пугает Искандера до паники. Искандер видит внезапно армию Дара, которая атакует его... Он испугался и хотел убежать. И в это время двое камергеров ударили Дара сзади: "Они направились в лагерь Александра и сообщили ему, что они вывели Дара из строя и что армия бежит" (стр. 514-515).

Ибн Балхи также подчеркивает неспособность Искандера одержать верх и решающую роль предателей:

"Тем не менее война между ними длилась целый год, и Дара мешал Искандеру продвигаться до тех пор, пока двое людей Хамадана не всадили свои мечи в тело Дара прямо во время сражения и не перебежали в армию Искандера".

Связь причины со следствием еще яснее обозначена у Динавари:

"Дара и Александр вели многочисленные бои, но ни в одном из них Александр не одержал убедительной победы. Вследствие этого Александр тайно подбил двух людей из Хамадана, которые были доверенными лицами во дворе и личными охранниками Дара, убить его. Эти двое людей совершили измену и убили Дара на поле битвы - они внезапно атаковали Дара сзади и ударили его насмерть. Это событие вызвало рассеивание армии Дара".

Не отрицая сделки между Искандером и министрами Дара, Низами, напротив, намерен оправдать Искандера. Согласно его мнению, после первого сражения, особо кровавого и не приведшего ни к чьему перевесу, на следующую ночь двое высших должностных лиц Дара пришли секретно побеседовать с Искандером, предлагая ему убить своего царя. Их предложение оскорбило Искандера, который не понимал, как можно использовать такие методы. Тем не менее он поразмыслил и в конце концов дал на это свое согласие. Зачем? Он решил прекратить войну, в ходе которой было пролито столько крови . В ходе сражения на следующий день эти двое министров убили Дара. И лишь тогда Искандер пожалел о своем решении и решил наказать убийц .

Большая часть других авторов подтверждает, вслед за Низами, что Искандер тотчас же раскаялся, и, чтобы поддержать связанность повествования, они позволяют ему выступить с речью о честности и прямоте возле умирающего Дара . Но при этом они решили не преувеличивать чрезмерно военные успехи Искандера и даже обесценивали ее, так как, согласно этим авторам, он никогда не победил бы Дара без соглашения с предателями; дважды подчеркивая, что Искандер испуган боем и что он подумывает о том, чтобы бежать, Табари создает уничижительный образ победителя, подобный тому, который греко-римские источники создали из Дария. Эта двойственность демонстрирует трудность, в полный рост вставшую перед персидскими и арабо-персидскими авторами, которым необходимо совместить несовместимое: объяснить поражение, не ударяя по иранской гордости и не включая Александра в историю Ирана, держа его на должной дистанции. Низами разрешил это противоречие, сделав из Искандера героя ислама, озабоченного тем, чтобы не проливать кровь, и сожалеющего, хоть и задним числом, о том, что ему пришлось воспользоваться предательством.

Видны разночтения в "Романе" с персидской и арабо-персидской традицией. Конечно, уже в "Романе" осуждалось высокомерие Дария, не только по отношению к Александру, которого персидский царь презирает за его молодость, а также - и главным образом, - по отношению к персидским высокопоставленным лицам. С самого начала там введена тема измены. Первые же посыльные Дария, которые прибыли, чтобы принести письмо царя с требованием уплаты дани, делают предложение Александру: "Они решили рассказать Александру, как хитростью захватить Дария, объявив ему войну". Александр ответил им отказом (1.37.7-8). Позже, после второго поражения, сатрап Дария пришел к Александру и предложил ему захватить Дария. Предложение снова было отклонено македонским царем, который утверждает, что он нисколько не доверяет человеку, готовому изменять своим (II. 10.1-2).

В той же мере эпизод измены двух министров был заимствован в "Романе" (II.9.6-9), но он преобразован так, что рассматривался в ущерб Искандеру. В "Романе" именно Дарий осуждался за то, что он предложил убить Александра человеку, "которому обещал одну из областей своего царства и свою дочь в жены"; и, в завершение, Александр, собрав перед собой своих солдат, сообщает им извлеченный из данного эпизода урок: "Македонские воины, вот насколько смелыми должны быть солдаты перед битвой!" К тому же, если Бесс и Ариобазан надеются на вознаграждение от Александра, то нет никакого упоминания о проводившейся сделке с македонским лагерем (11.20.1). После смерти Дария Александр утверждает, что ничего не знает об убийцах, и, если он и приказал провозгласить о том, что наградит их, то это было лишь хитростью, чтобы они пришли к нему и он бы мог убить их; что, очевидно, и было сделано (II.21.7-11). И снова автор вкладывает в уста Александру реплику, которая может быть использована против обвинений, которые, вполне вероятно, высказывались против него. Царь утверждает, что с самого начала предполагал их сурово наказать, так как "пощадили ли бы меня убийцы своего собственного хозяина?" - говорит он Бессу и Ариобазану, возмущенным такой нечестностью (11.21.10).

 

ПОВТОРЕНИЕ СХЕМЫ

Несмотря на колебания поэтов и хроникеров и противоречия между их трактовками, противопоставление двух царей оставляет мало места для сомнений. Так как измена единогласно объясняется жестокостью Дара, именно он, даже с точки зрения самих персов, является ответственным за свершившуюся катастрофу. Ввиду несправедливого поведения своего царя, персы отшатнулись от него и перешли к Искандеру: таким образом, Дара сам предоставил своему врагу преимущества, которые позволили тому одержать победу, причем в меньшей степени силой оружия на поле битвы, а в большей - благодаря измене в лагере противника. В этом мы видим удивительное единство в отношении и описаниях, как среди сасанидских рукописей, так и в персидской и арабо-персидской литературе исламской эпохи. Постоянно перекликающееся с описаниями примерами царствования его отца, царствование Дара является в этих творениях яркой иллюстрацией образа "плохого царя": хороший царь не мог бы быть побежден Искандером, просто потому, что все его приближенные, дворяне и народ были бы ему верны без каких-либо ограничений и исключений.

Самое значительное историографическое несчастье Дара заключается именно в том, что это негативное представление в течение длительного времени передавалось в Иране из уст в уста. Хорошим тому примером является труд, написанный историком иранской культуры, родом из Центральной Азии, Мирхвандом (1433/4-1498). Он посвятил свою жизнь написанию "Всеобщей истории" на персидском языке, "которая имела исключительный успех во всех тюрко-иранских регионах и была неоднократно использована в значительных более поздних исторических компиляциях и многократно переводилась на турецкий язык" . Книга I ведет читателя "от Сотворения мира до Яздгерда III", то есть до последнего сасанидского царя, побежденного султаном Омаром. Среди прочих мы обнаруживаем в ней хорошо известных нам персонажей, а именно - кейанидских царей, среди которых Дара (Дараб) и его сын, также Дара. Отзывы о первом весьма хвалебные - он описывается как "владелец великих сокровищ и завоеватель огромной империи". Автор упоминает его яркую победу над Филикусом из Румии, получение дани, брак с дочерью Филикуса (вскоре отвергнутой) и тайное рождение Искандера. Затем ему наследует его сын, которого "он любил чрезмерно, и даже дал ему свое собственное имя" - Дара. Начинается царствование Дара-младшего, омраченное катастрофическими ошибками, жестокими и несправедливыми деяниями - такими, что "большая часть принцев и дворян Ирана послали письма Искандеру, обещая тому единогласную поддержку, и побудив его таким образом потребовать царство... Дара бежит с поля битвы... Двое людей из Хамадана, в чине камергеров, известные своими частыми контактами с царем и многими почестями, полученными от него, пронзили его своими кинжалами и бежали в лагерь Искандера" .

Мирхванд был известен далеко за пределами иранских и тюркоязычных стран; начиная с XVII века его труды очень широко распространились в Европе - настолько, что они оставались там основным источником по истории средневекового Ирана до конца XIX века. Например, его цитирует Гобино в "Персидской истории" (1869,1,268; 11,361). Гобино, который утверждал, что "история, к которой [он] стремится, есть в наименьшей степени исторические факты... а в большей - влияние, оказанное этими фактами на людей, среди которых они произошли" (I, стр. 265-266), долго объясняет, почему, по его мнению, не стоит пренебрегать иранскими рукописями авторов "наме" и других летописцев, "которые преуспели в сборе, объединении, координировании и выстраивании в порядке, определенном историческими традициями, огромной массы фактов, восходящих к очень отдаленным эпохам" (I, стр. 263). Именно по этой причине он, говоря о Дара и Искандере (II, стр. 361 sq.) использует не только "Книгу царей" Фирдоуси, но также "Дара-наме" Абу Тахера Тарсуси . В Дарий Гобино легко узнать сасанидского и арабо-персидского Дара:

"Он начал преследовать знатные семьи... [так что] когда Александр появился на границе, многие его вассалы перешли на его сторону. Именно этим, согласно летописцу [Абу Тахеру Тарсуси], объясняется исключительная легкость, с которой Александр завоевал огромную иранскую империю, где он не нашел в лице владельцев этой земли никакого серьезного сопротивления и где, напротив, его приглашали... Эти знатные люди империи, которых столь долго третировали, привычные ко всем интригам, постоянно готовые к мятежу, не желали больше верить в правосудие своего господина, видевшие, что их господин также не верит в их верность, замыслили заговор, целью которого было заменить царствующую семью на героя с Запада, молодого, блестящего, сильного, уже опирающегося на весьма значительную власть... Призванный знатью и народом, Александр был вначале скорее главой заговора против Ахеменидов, чем завоевателем в настоящем смысле этого слова" (II, стр. 369-370, 463).

Описание одного из последних злоключений персонажа можно найти в небольшом по объему арабском труде, "Летописи Омана", написанном в 1728 году . В первой главе рассказывается, как, ведомые Маликом, члены рода эль-Азд хотели устроиться в Омане. Под предводительством Оната, сына Малика, авангард из двух тысяч элитных всадников столкнулся с персидских силами, которые занимали регион "от имени Дара, сына Дара, сына Бахмана". Генеалогия не оставляет никакого сомнения в определении личности нашего Дара. В этом месте у него был военачальник по имени Марзабан, который также следил за жизнью персидских колонистов в этом регионе. Хорошо известный в Сасанидской империи термин "марзпан" (marzpan - страж границ) позволяет с большой степенью точности предположить, что элементы изустной традиции восходят именно к этой эпохе.

Персидские руководители отклонили просьбу Малика и его людей о получении земли и пастбищ. Из-за этого началась война. Согласно повествовательной модели, многократно встречавшейся в "Книге царей", сражение шло непрерывно три дня. Оно закончилось поражением персов; "военачальник персов был убит Маликом в личной поединке".

Персы обратились с письмом к Дара бин-Дара, прося у него разрешения вернуться к себе. Получив его, Дара был вне себя от гнева и желания взять реванш, поэтому он послал одного из наиболее известных среди своих марзпанов, дав ему три тысячи своих самых лучших воинов. Получив письмо от Малика, персы, уверенные в превосходстве своих воинов по отношению к маленькой арабской армии, отнеслись к нему с высокомерием и послали ему наглый и высокомерный ответ. Естественно, Малик выиграл сражение. Двое его сыновей сумели даже убить гигантского слона: "Остаток персидской армии погрузился на суда и отправился в Персию, пересекая море. Таким образом, Малик завоевал всю страну Оман и захватил все владения персов". Позже он согласился отослать домой персидских пленников.

Автор утверждает, что он подвел итог всему тому, что он назвал "многочисленными поэмами и легендами, в которых прославлялся поход Малика и его сыновей, а также их сражение против персов". Тем не менее трудно сказать точно, к какой дате привязана эта эпопея, о каких точно событиях идет речь в этих достаточно общих, часто повторяющихся в литературе эпизодах (мощный персидский царь и маленькая вражеская армия; бой военачальников, который прекращает сражение; погрузка побежденной персидской армии на корабли и ее отплытие в Персию, и т.д.). Заметим просто, что фигура Дара - это снова фигура надменного царя, неспособного сберечь императорское наследство своих предков.

 

РАЗЛИЧНЫЕ ВЕРСИИ СМЕРТИ ДАРИЯ

Мы оставили Дария, смертельно раненого и умирающего от жажды. Ему помогает некий Полистрат, принесший ему в шлеме немного воды, набрав ее в источнике неподалеку. Незадолго до этого Великий царь был смещен вследствие подстрекательства двух своих высших офицеров - Бесса, сатрапа Бактрии, и Нарбазана, хилиарха (Бесс и Арибарзан в "Романе"). В то время как Александр форсированным маршем движется вслед за ним из Экбатан через страну парфян, Великий царь смертельно ранен двумя заговорщиками, во мнении о личности которых наши источники расходятся даже в том случае, когда они соглашаются относительно политической ответственности Бесса. Рассказ об этом можно прочитать у Арриана, у Плутарха и у авторов Вульгаты. Явившись в Бактрию, Бесс провозгласил себя великим царем и взял имя Артаксеркс. Всего несколькими месяцами позже он был захвачен Александром, а затем казнен - обстоятельства казни описываются у различных авторов по-разному.

Очевидно, что этот эпизод многократно комментировался в Античности и породил многочисленные противоречивые версии. О существовании заговора двух высших офицеров было известно всем персидским и арабо-персидским авторам: и у Фирдоуси, и в "Дараб-наме" Абу Тахера Тарсуси они носят имена Джанусипар и Махияр. В иранских легендах имеется важная особенность: с одной стороны, убийство царя происходит не в Парфии, а в Персии, и не во время отдыха, но в самый разгар решающего сражения; к тому же наказание цареубийц, выполненное по приказанию Искандера, осуществлялось также в самой Персии и является следствием предыдущего повествования (это описывается так же, как в "Романе").

Согласно другой версии, совершенно ясно, что Дарий был убит Александром . В первый раз эта версия была высказана Манетоном и была позднее повторена некоторыми авторами в период Поздней Античности, а затем на Западе в период Средневековья. В "Chronicon Paschale" даже упоминается крепость в Месопотамии, называемая Дорас, за которую спорят византийцы и персы. Название этой крепости возникло из-за того, что именно на этом месте Александр поразил насмерть Дария своим копьем (на греческом языке "копье" - doru)! Возможно, что эта история базируется на легенде о поединке между Дарием и Александром. Возможно также, что, чтобы лучше выразить египетскую точку зрения, "сыну Нектанеба" решили приписать подвиг - личное устранение последнего представителя иноземной династии, властвовавшей в Египте. Хотя подобное упоминание также можно найти и у арабских авторов Масуди и Ибн Халдуна , эта версия конца жизни Дария остается нетипичной.

{1. См. стр. 388-394.}

Внутри греко-римской традиции существуют также и другие разночтения. Эпиграфический греческий текст 264-263 годов говорит о "захвате Дария Александром" , но непонятно, что при этом имелось в виду: предполагается ли, что Дарий был захвачен живым, когда Александр дошел до него? У Малалы, автора, византийской эпохи, можно обнаружить универсальную версию этой истории . Но доминирует версия о том, что Дарий уже умер, когда Александр добрался до него: "Вскоре Дарий умер от ран, прежде чем Александр смог увидеть его" . Настойчивость заявления Арриана, похоже, скрытно направлена против иной версии, известной со времен Диодора и выраженной в следующих терминах:

"Дарий умер незадолго перед тем, как появился преследовавший его Александр, который упорно нагонял его. Александр обнаружил тело и устроил ему царские похороны. Но некоторые писали, что он нашел Дария еще дышащим и посочувствовал его несчастьям; что великий царь попросил его отомстить за свою смерть, и Александр, обещав это сделать, бросился в погоню за Бессом. Но так как Бесс оторвался от него на значительное расстояние и убежал по направлению к Бактрии, Александр отказался от преследования врага и вернулся назад" (XVII.73.3).

Диодор был единственным, кто упомянул историю, согласно которой Александр был свидетелем последнего дыхания и исполнителем последней воли Дария. Эта версия нашла отражение в "Романе" и во всей персидской и арабо-персидской литературной и иконографической традиции.

 

ПОЛИСТРАТ МЕЖДУ ДАРИЕМ И АЛЕКСАНДРОМ

Сюжет, принятый у греко-римских авторов, приводит к некоторому разочарованию у читателя. Известно, что Александр был озабочен и очень торопился обнаружить бежавшего Дария, что он не оставлял надежды сразиться с ним один на один, и что он преследовал Дария с самого начала персидского похода . Нетерпение Дария было не меньшим. "Подчиненный своей судьбе... оставленный в палатке в полном одиночестве" , лишенный всех привилегий царской власти и пленник своих же приближенных, Великий царь теперь был готов принять того, кого он признал своим победителем, скрывшись от его преследования на годы. Когда было сообщено о неминуемой угрозе со стороны подступающего македонца, Дарий отказался уступить давлению Бесса и прочих заговорщиков, которые хотели убедить его продолжить поход на восток: "Он утверждает, что карающие боги на его стороне, и, обратившись к помощи Александра, отказывается двигаться вместе с этими предателями" . Именно в это время он был пронзен предателями и брошен истекающим кровью... Столь ожидаемая встреча между Александром и Дарием должна была изображать символический конец маневренной войны между царями нижних и верхних земель, а также повествовательный и эмоциональный исход событий. Но ничего не происходит: смерть Дария делает невозможными любые переговоры и любую дискуссию между царями.

Однако древние авторы были озабочены обоснованием добровольной передачи власти от Дария Александру. Они прибегли к литературному приему, который позволил им установить почти прямое общение между царями до смерти Дария. Необходимо было передать сообщение от имени царя, отстраненного от власти, лишенного всего и находящегося при смерти. Необходимо было вывести персонаж, который должен был бы передать послание от Дария македонскому царю, который прибыл уже к изголовью уже умершего, и потому безгласного, царя. Таким образом, древние авторы смогли согласовать два рассказа: Дарий умер до прибытия Александра, к которому он уже не мог обратиться напрямую, но все же Дарий передал сообщение Александру. Для этой цели было использовано простое и эффективное средство: посредник забирает царское послание и передает его Александру.

Роль посредника была отдана македонскому солдату из авангарда: У Юстиниана он остался безымянным, а у Квинта Курция и у Плутарха носит имя Полистрата. В древних текстах ясно говорится о поисках Великого царя, которое вели передовые отряды армии Александра. Вначале поиск был безрезультатным до того момента, когда Полистрат обнаружил царя в нищей телеге. Он дал Дарию, мучимому жаждой, немного воды и поговорил тет-а-тет с Великим царем. Общение облегчалось тем, что, по словам некоторых авторов, царь умел говорить на языке простых солдат . Вот как передаются последние слова Дария в легенде, упомянутой Плутархом и Юстинианом. Великий царь благодарит Полистрата за его поступок и дает ему послание для Александра:

"[Перед смертью] Дарий попросил пить, и, когда он выпил свежей воды, он сказал Полистрату, который принес ему воду: "Мой друг, для меня верх несчастья - принять службу и не суметь за нее вознаградить; но ты за это будешь вознагражден Александром, а Александр будет вознагражден богами за свое великодушие по отношению к моей матери, жене и детям. С твоей помощью я протягиваю ему правую руку". Сказав эти слова, он взял Полистрата за руку, а затем испустил последний вздох" (Плутарх, 43.3-4).

Юстиниан, очевидно, следовал общему с Плутархом источнику, но ввел новые мотивы:

"Солдат, отправлявшийся к соседнему источнику, нашел Дария в своей повозке, пронзенного ударами, но еще дышащего. Пленник позвал его. Дарий, узнавший по языку одного из своих подданных, сказал, что в нынешнем состоянии у него есть по крайней мере это утешение - он может говорить с человеком, который способен его понять, и что его последние слова не будут потеряны. Он просит его сказать Александру, что, не оказав ему никакой услуги, он остался, умирая, самым большим из его должников, потому что он увидел по отношению к его матери и его детям проявление чувств царя, а не врага. Он сказал, что судьба ему более благоприятствовала, дав такого врага, чем дав родственников и приближенных; этот враг оставил жизнь его матери и его детям, а его собственная жизнь была вырвана у него его приближенными, которые были ему обязаны своей жизнью и властью; он сказал, что они получат за это должное вознаграждение от победителя. И единственное, что он бы мог, умирая, высказать Александру, состояло в том, чтобы попросить богов неба и преисподней, тех, которые заботятся о царях, даровать ему победу и власть над миром. Для себя же он попросил только законную и не слишком дорогостоящую милость - погребение. Что касается своих убийц, то дело уже даже и не в нем самом; из этого убийства необходимо создать пример для всех царей, которых надо защитить, и он не может пренебречь этой обязанностью без позора и без опасности; так как в данном случае это будет актом как справедливости, так и защитой интересов самого Александра. Как единственный залог своего царского слова (unicum pignus fidei regiae) он протягивает Александру правую руку. Затем он протянул ему руку и испустил последний вздох" (XI. 15.5-13).

Декларация, вложенная в уста Дария, представляет собой длинную элогию в честь его противника, встроенную вокруг темы признательности Великого царя Александру за великодушие, которое он проявил по отношению к членам семьи царя. Тема эта не нова; она впервые возникла еще до Гавгамел, когда евнух Тириот пришел к Дарию с сообщением о смерти его жены Статиры, рассказав при этом, что Александр, уважавший ее, организовал торжественные похороны в ее часть. Таков смысл молитвы, которую, согласно Плутарху, Дарий вознес тогда своим богам и которую он цитирует, уточняя: "Вот что имело место и рассказывалось многими авторами" (§ 14):

"Боги моей семьи и моего царства, позвольте мне, прежде всего, восстановить Персидскую империю и привести ее к благополучию, в котором я получил ее, чтобы победа позволила мне отплатить Александру услуги по отношению к тем, кто мне дороже всего, которые его великодушие оказало мне после моего поражения! Но, если так случилось, что пришло предначертанное время выплатить наш долг Немезиде и переменчивой Фортуне, и мы увидим конец величия Персидской империи, то никто, кроме Александра, не достоин сесть на трон Кира" (30.12-l?)

Красивое заявление, которое слово в слово повторяется у Арриана и у Квинта Курция и которое Плутарх повторяет в другом месте почти в той же самой формулировке: "Но если это все же случится с моей империей, о Зевс, отец персов, и вы, божества-хранители моей короны, то никто иной, как Александр, не должен воссесть на трон Кира" . Эта, естественно, выдуманная сцена, с одной стороны, является базой для античных повествований о воздержании Александра , а с другой стороны, входит в повествовательную схему гармоничной передачи прав наследования от Дария к Александру, добровольно принятую Дарием.

Великий царь провозглашает себя должником Александра. Подобная терминология хорошо известна; мы находим ее во множестве греческих текстов, упоминающих о системе даров и ответных подарков, принятую при персидском дворе, и об обязанности подданных оказывать услуги Великому царю, который взамен обязательно вознаграждает их. Сама логика обмена (неравного) заключается в том, что, в конце концов, царь никогда никому не должен быть обязанным: получатель услуг от своих подданных, он также и даритель, в основном даров, которые он делает или которые он обещает сделать им в будущем . В данном случае, напротив, Дарий является одаряемым, и при этом двойным - со стороны Полистрата и со стороны Александра. В отличие от любых других exempla, в которых описывается получение воды Великим царем из рук рядового солдата или простого подданного , Дарий занимает позицию должника, так как он лишен всего и близок к смерти, и поэтому не может сделать никакого встречного дара, который бы, в свою очередь, обязал бы Полистрата. Это и явилось причиной замечания, которое приписывает ему Плутарх: "Для меня верх несчастья принять службу и не иметь возможности сделать что-то в ответ". Взамен за услугу царь объявляет о своем долге по отношению к солдату и обещает ему встречный дар: "За это ты будешь вознагражден Александром (apodosei soi, ten kharin), и Александр будет вознагражден богами за его великодушие по отношению к моей матери, моей жене и моим детям". Иначе говоря, Александр выверяет счета, что означает назначение его преемником. Таков смысл анекдота, вставленного Плутархом в другое свое произведение: "Тогда он и признал Александра, призвав богов в свидетели" .

Затем, перед тем, как испустить последний вздох, Дарий "протягивает свою правую руку" Полистрату, прося его передать это Александру. Данный обычай хорошо известен, и о нем часто свидетельствуют греческие авторы, в том числе в историях о дворе Дария III , а затем при дворе Александра . Диодор рассказывает, как около 350 года, при угрозе нападения Артаксеркса III, глава бунтовщиков Сидона, Теннес, послал Фетталиона, одного из своих приближенных, с посольством к Великому царю, обещая тому передать ему город и даже помочь в ходе намеченного повторного завоевания Египта. Великий царь обрадовался этому и пообещал, что в награду он сделает крупные подарки (megala dora). Но Фетталиону было также поручено получить гарантии: Великий царь должен был "дать ему свою правую руку". Рассерженный тем, что ему не оказывают полного доверия, Артаксеркс решил уничтожить Фетталиона. Затем, после того как приговоренный убедил его в том, что он делает ошибку, он согласился с требованием и "дал Фетталиону свою правую руку, что у персов является наиболее надежной гарантией" . Известен также пример мятежника Митридата, который согласился изменить сатрапу Датамесу при условии, "что царь [Артаксеркс II] выкажет ему свое доверие согласно персидскому обычаю, правой рукой. Он получил эту гарантию от царя" .

В каждом из трех случаев (можно упомянуть и многие другие), договаривающиеся стороны не встречаются напрямую, и гарантия (правая рука) передана через посредника, что может означать: либо посредник просто пожимает правую руку получателя клятвы, как Великий царь поднимал его руку; либо он передал предмет в виде руки . Отметим выражение Юстиниана: "Дарий дает свою правую руку, чтобы передать ее Александру (dextram, ferendam Alexandra dare)", что напоминает выражение Непота по поводу Артаксеркса II: "Гарантия, посланная царем (a rege missam)"; использованные глаголы, похоже, напоминают скорее пересылку предмета, но другие формулы, использованные Плутархом и Юстинианом, вселяют сомнения: "Дарий получил согласие Полистрата... Он дает свою правую руку, которую надо передать Александру. Затем он протянул руку и вскоре умер". Но каким бы ни было конкретное выражение, обычай подтверждает подлинность устного сообщения царя на том же основании, что и царская печать подтверждает подлинность письма. Известен жест, при помощи которого у Низами подтверждается контракт: "И старик сильно сжал ему руку - своей рукой, чтобы запечатать этим клятву, соглашение и взаимные обязательства" .

Жест Дария создает, таким образом, двойную гарантию: в пользу Полистрата, который сможет воспользоваться этим, чтобы получить от Александра подарок, обещанный Дарием, а также в пользу Александра, который, хотя и не помогал в последние минуты собственной персоной Великому царю, отныне может стать законно назначенным преемником Дария, особенно в глазах персов, знакомых с обычаями. Кроме того, поручая Александру заботу наказать цареубийц, Дарий заранее оправдывал поход в погоню за ушедшими.

Все наши авторы упоминают, что Александр принял решение организовать своему врагу царские похороны; но само появление македонского царя около царских останков не описано достаточно подробно. Просто подчеркивается сострадание, которое ощутил Александр, как к личной судьбе побежденного, так и к превратности жизни и судьбы царей и людей вообще, - мысли, которые пришли ему в голову как победителю: "Александр был явно огорчен произошедшим... Он проливал слезы о столь недостойной смерти этого человека, столь высоко вознесенного фортуной" . Высказывая банальные размышления о превратности фортуны, Плутарх добавляет к изображению символическую, придуманную деталь, увеличивающую драматическое и эмоциональное напряжение сцены:

"Увидев Дария, с зияющими ранами, он не принес жертву, он не приказал запеть военный марш, чтобы отметить конец долгой войны: он взял свою хламиду и набросил ее на тело, как будто для того, чтобы спрятать это ужасное зрелище превратности царской судьбы" .

О царском жесте рассказывается также в "Романе", но там он совершается еще до смерти Дария. В любом случае, легко понять популярность этого сюжета у художников, которые любят иллюстрировать печальную судьбу Дария, преданного и убитого своими приближенными, и, еще более - нравственное благородство и набожность македонского царя (рис. 48).

 

АЛЕКСАНДР У ИЗГОЛОВЬЯ ДАРИЯ

Если даже "Роман" выводит на первый план сострадание Александра, эта сцена тем не менее не принимает особенно частного характера, просто потому, что рассказ построен на сценарии, приведенном Диодором: "Александр находит Дария еще дышащим и сочувствует его несчастьям; Великий царь убеждает его отомстить за свою смерть. Тот обещает это сделать и бросается в погоню за Бессом".

После своего поражения персидский царь спешно пересек реку Странга (в тот момент замерзшую) и укрылся в своем дворце, где жалуется, что является причиной всех несчастий Персии, и громко размышляет над капризами фортуны. Затем, когда Александр собственной персоной появился в Персии, Дарий направился в Мидию. Именно там, в одном из его дворцов, он был убит "его сатрапами, Бессом и Ариобазаном", и был оставлен ими в агонии. И тут появляется Александр:

"Вознеся к небесам скорбный надгробный плач, он принялся проливать над ним слезы и, сняв свою хламиду, покрыл ею тело Дария. Затем он взял его за руки, прижал к своей груди и произнес слова, полные жалости: "Поднимись, о Дарий, правь своей землей, снова стань хозяином своих людей, возьми назад свой венец, управляй многочисленными персами, сохрани величие своей власти. Я клянусь тебе от имени небесного Провидения, что я говорю тебе искренне и безо всякой лжи. Кто те, кто тебя поразили? Укажи мне на них, и я обещаю тебе отмщение"" (II. 20.5-6).

В этот момент "Дарий застонал, протянул руки, притянул к себе Александра и обнял его". Затем он держит речь, полную прочувствованных рассуждений о превратности фортуны. Он просит Александра также присматривать за его семьей и сочетаться браком со своей дочерью Роксаной. "Сказав эти слова и обхватив Александра за шею, он умер".

 

ДАРА, УМИРАЮЩИЙ НА РУКАХ У ИСКАНДЕРА

Персидская традиция позаимствовала свою сценографию в "Романе", но она также приспособила ее к своему собственному образному ряду и своим специфическим нуждам. Давайте возьмем Фирдоуси:

"Быстрый, как ветер, Искандер слез с лошади, и положил голову раненого себе на колени. Он посмотрел, может ли Дара еще говорить, отер ему руками лицо, снял с его головы царскую диадему, сорвал кирасу, которая покрывала его грудь, и пролил множество слез из-за того, что возле раненого нет врача" (Фирдоуси, 19, стих 553-556).

Каждый из царей много плачет - настолько много, что, согласно образному выражению Абу Тахера Тарсуси, "если бы можно было передать свое состояние, Искандер заставил бы оплакивать царя камень, птицу и рыбу!" Попеременно стеная, цари обмениваются речами, суть которых мы уже видели в "Романе": Искандер обещает Дара "вернуть ему империю и трон", если он выздоровеет; со своей стороны, Дара держит нескончаемую речь о капризах фортуны: "Я - яркий пример того, о чем я говорю, и моя история - предупреждение для всех прочих. Затем он высказывает Искандеру свои последние желания: чтобы он позаботился о его семье и сочетался браком с его дочерью Рушенек. У Талиби Дара также рекомендует Искандеру "не позволять властвовать низшим над высшими, не губить храмов огня и отомстить за него убийцам" (стр. 411; см. также Табари, стр. 516).

Между "Романом" и персидскими легендами имеется существенная разница. Александр в "Романе" считается сыном Олимпиады и Нектанеба, у него нет никакой родственной связи с Дарием. В персидской легенде все совсем иначе, ввиду общего происхождения Дара и Искандера от их отца Дара (Дараба), сына Бахмана. Именно поэтому Искандер произносит следующие слова: "Мы от одной ветви, от одного корня, из той же семьи; зачем нам разрушать наш народ нашим честолюбием?" (19, стих 343-344). "Мой брат", - отвечает ему Дара у Талиби, добавляя: - Выслушай последние желания твоего брата" (стр. 410).

Однако, чтобы сцена братского признания могла состояться, надо, чтобы Искандер был объявлен достойным своего иранского рода. А это не совсем получается, поскольку он принял активное участие в заговоре против Дара. Отсюда появляется речь, которую он держит у изголовья своего агонизирующего брата, - например, у Динавари. Рассказав об измене обоих министров, этот автор пишет:

"Это событие вызвало рассеяние армии Дара, и Искандер подошел к Дара, истекавшему кровью. Он сразу же соскочил с коня, сел в изголовье у Дара, который все еще дышал, и подложил ему под голову край одежды. Плача о нем, он сказал: "Брат, если ты ускользнешь от смерти, я отдам тебе твою страну, и я клянусь, что сдержу свое обещание. Сообщи мне свое последнее желание, скажи обо всем, что ты хочешь, чтобы я выполнил"".

Дара отвечает ему, громко рассуждая о превратностях судьбы царей, и дает Александру следующие рекомендации:

""Что касается меня, то я прошу тебя позаботиться о моих женах и детях, которые остаются без меня, и я попрошу тебя сочетаться браком с моей дочерью, так как она была светом моих глаз и плодом моего сердца". Александр сказал: "Я сделаю все так, как ты сказал. Но сейчас скажи мне, кто предал тебя, чтобы я мог отомстить за тебя". Дара не смог ответить Александру. Он уже ничего не смог сказать, ибо его язык был скован молчанием смерти".

Сцена предполагает прощение или забвение измены Искандера, который, согласно Динавари, а также Талиби, Табари, Низами, а также "Дараб-наме" Абу Тахера Тарсуси, принял предварительно предложения обоих предателей. Низами уверяет, что Искандер уже сожалел о своем отношении к этому, как только узнал об убийстве Дара. Прибыв к изголовью Дара, Искандер, не без очевидного лицемерия, уверяет, что он не при чем в недавних событиях:

"О, самый благородный и самый знаменитый из людей, о ты, кто есть царь над царями, я в отчаянии оттого, что случилось с тобой! Но, слава богу, не я есть причина удара, который поразил тебя. Бог знает о добрых намерениях, которые у меня были по отношению к тебе: он знает, что я намеревался, если я одержу победу, поступить с тобой с добротой и соблюсти наше родство... [Талиби, стр. 409-410]. Я не хотел бы видеть тебя в таком состоянии; но это не моя вина, это твои подданные поступили с тобой таким образом" [Табари, стр. 515-516].

Согласно последней воле Дара, "двое предателей были повешены, и в них метали стрелы и камни, так, чтобы их тела и их кости распались на части. Александр сказал: "Вот наказание для тех, кто посягает на жизнь царей!"" (Талиби, стр. 411), - формулировка, которая напоминает слова, которые Дарий передал Александру через Полистрата: "Необходимо создать из этого пример и рассказ для царей о том, что надо защищаться!" У Динавари и Табари казни предшествует разговор между Искандером и обоими вероломными министрами. Царь держит перед ними придуманную авторами речь, предназначенную для того, чтобы отмыться от любого обвинения в измене по отношению к тому, кого он нашел на смертном одре. Не без некоторой риторической смелости он оправдывает одновременно прошлое соглашение с министрами Дара и нынешнюю их казнь:

"Он призвал их к себе и дал им все богатства, которые он им обещал; затем он сказал им: "Я взял на себя обязательство не убивать вас, но я не гарантировал вам жизни. В практике правосудия было бы несправедливо, чтобы я оставил вам жизнь, несмотря на совершенную вами измену по отношению к вашему царю, и чтобы кровь царя осталась не отмщенной. Тот, кто убивает царя, должен быть убит на месте". Затем он приказал распять их и приказал провозгласить следующее: "Все должны увидеть этих двоих, чтобы никто не смел изменять своему царю!"" (Табари, стр. 516).

У Динавари сцена и реплики почти идентичные. Оба убийцы, привязанные к столбу, удивляются, что с ними обошлись подобным образом, ведь Искандер обещал им возвышение в своей армии: ""Да - ответил царь - вот повышение, которое я вам даю". Затем он приказал закидать их камнями".

Фирдоуси же не нуждается в оправданиях поведения Искандера. В его рассказе оба предателя надеялись, что Искандер вознаградит их, но они действовали сами по себе, не делая никакого предложения царю Румии, не получив никаких обязательств с его стороны. Сделав свое дело, они приходят к Искандеру. Этот последний тотчас же приказывает отвести себя к Дара, приказав поместить обоих убийц под хорошую охрану. После похорон персидского царя он распорядился приступить к наказанию:

"Искандер приказал возвести напротив [царской гробницы] высокие виселицы, на одной из которых было написано имя Джансусипара, а на другой - Махияра, и приказал привязать к ним живыми этих двух несчастных; он приказал повесить на них убийц царя головами вниз. Солдаты вышли из лагеря, каждый из них держал в руке по камню, и их забили камнями на виселицах, страшно и постыдно; будь проклят тот, кто убил царя! Когда иранцы увидели то, что Искандер сделал, чтобы отомстить за смерть царя свободного народа, все выказали ему свое почтение и провозгласили его царем земли" (19, стих 400-407).

Тем не менее в письме, которое он послал "каждому знаменитому человеку, каждому вельможе, в каждую провинцию, а также мобедам", Искандер считает необходимым оправдаться, как если бы отсутствие его вины не было само собой разумеющимся:

"Я клянусь господином великого солнца, что я не желал подвергнуть опасности жизнь Дара. Враг этого царя вышел из его собственного дворца, это был один из его слуг, а не иностранец... Мое чистое сердце полно траура по Дара, и я сделаю все, чтобы выполнить его последние желания" (19, стих 449-450).

Искандер теперь считается достойным сменить Дара на троне и быть включенным в знаменитое потомство кейанидских царей - либо потому, что все признали отсутствие его ответственности за смерть Дара, либо потому, что он не применял никаких хитростей, чтобы одержать победу. По правде говоря, он уже привел доказательства своего кейанидского происхождения в течение предшествующего эпизода, вдохновленного "Романом". Чтобы понять, кто является его противником, Искандер переоделся, проник ко двору Дара и принял участие в большом вечернем пире. При этом все были поражены его исключительной харизмой:

"Все вельможи были восхищены им и тайно благословили его за его красоту, его величественность, его осторожность, его величину, [силу] его членов и его яркость... Дара видел мужество и мудрость, красноречие, достоинство и телосложение посланника; можно было подумать, что этот человек был самим Дара... Дара спросил его: "Как твое имя? На своем челе и теле ты явно несешь черты кейанидов; ты явно кто-то больший, чем простой подданный, и я полагаю, что ты Искандер. Очевидно, небо подготовило тебя для короны, придав тебе эту осанку, это телосложение, вложив тебе эти речи и эти черты"". (Фирдоуси, 19, стих 66, 68, 81-82, 94-98) .

В "Романе", напротив, "персы задерживали на Александре свои взгляды, удивляясь его небольшому росту и сложению" (II. 15.1). Упоминаемый в некоторых греко-романских текстах , небольшой рост и некрупное сложение Александра также упоминается у Талиби, согласно которому, "историки сообщают, что Искандер был небольшого роста и некрупным" (стр. 443). Очевидно, не стоит беспокоиться об этих противоречиях. В упоминавшемся описании Фирдоуси нет ничего реалистичного: выражения, использованные самим Дара, являются всего лишь стандартным набором царских достоинств, связанных с потомством кейанидов, - "зеркало принца", которое Дара протягивает тому, про кого он еще не знает, что это его брат и преемник.

 

ТЕКСТЫ И ОБРАЗЫ

За рамками влияния "Романа" глубоко иранский характер сцены смерти Дара выражается также в графических и живописных образах, которые эта сцена породила. Мы находимся в мире, где рассказы, сказки и истории передаются не только в письменном виде, но и прочитываются, а также постоянно додумываются аэдами и бродячими певцами. Помимо слов они охотно прибегают к картинам, которые оседлые рассказчики помещают в рамках в кафе, и бродячие певцы возят с собой везде в виде раскрашенных тканей, и на остановках развертывают перед своей аудиторией.

На них изображены наиболее значительные сцены, упомянутые в изустном повествовании, особенно сцены, взятые из "Шах-наме". Об этом свидетельствует фотография, сделанная несколько лет тому назад Майклом Вудом в иранской деревне: повествуя перед полукругом собравшихся сельских жителей, рассказчик иллюстрирует свой рассказ при помощи большой картины, перед которой на подставке положена книга; на картине изображена замечательная сцена смерти Дара на руках у Искандера; этот последний показан во всей своей славе, в "двурогом шлеме"; персидский царь, с удивительно "христообразным" лицом, с растянутой, удлиненной головой, лежащей на руках у Искандера, вкладывает свою правую руку в руку своего "брата"; в глубине видна одна из армий; на переднем плане изображена лошадь (рис. 49).

В целом картина представляет композицию, многократно отображавшуюся миниатюристами (рис. 50-54). Речь идет об одной из сцен, наиболее часто изображавшихся на иллюстрациях к трудам Фирдоуси и Низами . Чаще всего оба царя располагаются посередине миниатюры, Искандер стоит на коленях или сидит на земле, поддерживая Дара, который лежит на земле. Искандер наклонен к Дара. Справа и слева располагаются две армии, которые сражались до того момента, когда Дара нанесли удар; оба убийцы изображены на первом плане, иногда плененными, иногда уже повешенными на виселицах. Задний план представляет горный пейзаж, на вершине гор - всадники обеих армий. На переднем плане две лошади: конь Дара, убитый убийцами царя, и конь Искандера. Узнав об убийстве, Искандер примчался и соскочил с коня, чтобы утешить своего "брата".

Это изображение, иногда сопровождаемое легендой (рис. 53; Фр. Ришар, 1999.), строится как можно ближе ктексту. Но эта картина не единственная. Точно такую же сценографию можно найти на различных картинах, например, среди картин в кафе, которые изображают эпизод, отличный от текста Книги царей. Речь идет о смерти Сохраба на руках у Рустама. Великого мифического героя Ирана, Рустама, можно узнать по его коню, Ракшу, незаурядной силы и ума. После охоты Рустам заснул, и "тюрки" воспользовались этим, чтобы захватить Ракша. В поисках коня Рустам направляется к городу Семенгану, царь которого предлагает ему свое гостеприимство. Ночью дочь царя, Темине, влюбленная в Рустама, приходит к нему, а затем царь соглашается на брак между молодыми людьми. Рустам находит Ракша и, прежде чем отправиться на новые приключения, дает своей жене оникс, который она должна надеть на руку ребенка после его рождения. Этого ребенка назвали Сохраб, и, как и его отец, он поддерживает очень тесные отношения со своим конем, которого он выбрал, - отношения, которые очень похожи на те, которые завязались у Александра с Буцефалом: "Верхом на этом коне он был подобен горе Бизотун!" (12, стих 197).

В результате множества приключений отец и сын, которые не знают друг друга, оказываются сражающимися в двух противоборствующих армиях. Исход

боев не дает никому явного преимущества. Судьбы войны должна решиться в личном поединке: разумеется, именно Рустам и Сохраб будут его вести. Во время поединка, стоя лицом к лицу, Рустам смертельно ранит Сохраба. И только в этот момент, благодаря ониксу, отец и сын узнают друг друга, но слишком поздно Сохраб умирает, и Рустам строит ему великолепную гробницу .

На этих картинах (рис. 54), можно увидеть сцену такой, какой ее представляли себе художники - очевидно, согласно каноническому образу (рис. 55). Сходство со сценой смерти Дара просто поразительно: на заднем плане горы; Сохраб лежит на земле, истекая кровью, его тело - на руках у Рустама, стоящего на коленях перед ним; разорванная на сыне туника позволяет увидеть оникс. Там также видны обе лошади - Рахш и лошадь Сохраба. Даже если две картины и отличаются некоторыми специфическими повествовательными деталями (два предателя, например), сходство просто поразительно, как будто речь идет об одних и тех же действующих лицах (Рустам/Искандер; Сохраб/Дара). Одинаково расположение лошадей, а также соотношение между центральной сценой и задним планом. Модель позволила отлично вставить в иранскую память сцену, изобретенную еще александрийскими писателями, но добавив в нее специфический и отличительный элемент: так, в отличие от "Романа", в иранских легендах двое главных действующих лиц участвуют в сцене признания (отец/ сын; брат/брат). Даже эта характеристика создает повествовательную связь между каждой из этих пар, и можно распределить участников также следующим образом: Рустам/Искандер и Сохраб/Дара. К ним можно также добавить и пару Ракш/Буцефал.

 

ПОСЛЕДНЯЯ "ТРОННАЯ РЕЧЬ"

Давайте вернемся к последним желаниям, высказанным Дара, умирающим на руках у Искандера. Эта сцена напоминает другие сцены, созданные греческими авторами классической эпохи. Наиболее знаменитая приведена Ксенофонтом в конце его "Киропедии" (VIII.7). Чувствуя, как из него вытекают последние силы, Кир "приказал привести его детей... но также его друзей и высокопоставленных лиц Персии; когда все собрались, он начал следующую речь". Двух сыновей, Камбиза и Таниоксарка, по поводу которых он опасается (и справедливо) что они могли бы оспаривать верховную власть, Кир просит остаться верными разделу власти, который он определил им: царскую власть он отдает первому, а великое правление - второму. Он объясняет также, как он хотел бы быть похороненным. Затем, простившись со всем миром, "он протянул руку и умер". Именно также, на своем смертном одре, Дарий II устанавливает разделение власти между старшим сыном (будущим Артаксерксом II) и младшим сыном (Киром Младшим), и дает несколько моральных наставлений сыну, который должен был его сменить: "Я действовал по справедливости перед лицом людей и перед ликом богов" .

Как совершенно верно подчеркнул А. Кристенсен , вероятно, в данном случае Ксенофонт и другие греческие авторы знали иранские рассказы и приспособили их сюжет к собственному повествованию. Часто встречаемые в сасанидской литературе, эти торжественные финальные речи относятся к особенному литературному и духовному жанру, andarz, одновременно являющемуся предписанием и мудрым советом, часто выраженными в повествовательной форме (аналогично exempla) . Одна из наиболее знаменитых рукописей, "Завещание Ардашира", известная по арабскому переводу, начинается следующими словами: "Ардашир, сын Папака, царь царей, приветствует тех персов, кто придет после него". Царь объясняет там, каковы должны быть "личные качества царя", и предлагает целую серию размышлений и советов по правильному управлению государством, в том числе речь относительно наследного принца. Он высказывается следующим образом: "Я оставил вам в наследство мою рассудительность, поскольку я не смогу оставить вам свое тело" . Видно, что церемония позволяет царю придать официальный характер передачи власти назначенному наследнику и передать правила и нравственные моменты.

Находясь под сильным влиянием сасанидской литературы, Фирдоуси разместил в "Шах-наме" множество подобных предписаний и речей, которые, собранные вместе, составляют нечто вроде "Зеркала принцев". В них мы находим повторяющийся мотив: чувствуя приближение смерти, царь призывает знатных вельмож и членов своей семьи к своему смертному одру и там передает им свои последние наставления. Давайте просто рассмотрим два примера - пример Дара (Дараба) и пример Ардашира:

"По прошествии двенадцати лет удача и сила Дара (Дараба) уменьшились; блестящий сын Омаи ослабел и почувствовал, что его призывают в иное жилище. Он собрал вельмож и мудрецов и долго говорил им о троне, добавляя: "Теперь именно Дара, сын Дара (Дараба), будет вашим благожелательным водителем. Вы все слушайте его приказы и повинуйтесь ему, поместите радость ваших сердец в выполнение его приказов. Трон царской власти не принадлежит никому подолгу; счастье приходит и быстро уходит. Постарайтесь быть добрыми и, справедливыми людьми, вспоминайте обо мне с радостью". Он произнес эти слова, вздохнул, и этот лист гранатового дерева стал похож на цветок тригонелла" (18, стих 130-137).

То же сказано и про Ардашира:

"Когда прошли семьдесят лет его жизни, хозяин мира, сохраняя бодрость рассудка, стал совсем больным; он почувствовал, что смерть приближается и что зеленый лист его жизни пожелтел. Он приказал привести к нему Шапура и дал ему бесчисленные советы" (22, стих 545-546).

Помимо повторяющихся размышлений о ненадежности жизни царя, Ардашир передает сыну свой опыт. Он рекомендует ему благоприятствовать религии, так как религия и царская власть тесно связаны, - тема, которая с особой настойчивостью разрабатывалась в "Завещании Ардашира" и в "Письме Тансара" - в трудах, которые наверняка оказали большое влияние на Фирдоуси. Ардашир предостерегает сына об опасностях, которые подстерегают у трона: несправедливость; милость, оказанная низким людям; стремление к накопительству - иными словами, отсутствие великодушия. Он рекомендует ему также как следует выбирать своего советника и избегать любого человека, который будет "гневлив и высокомерен, который находит удовольствие в упреках и в ссорах". Действительно, Шапур "правил справедливо и мудро... Но когда прошли тридцать лет и два месяца, он призвал к себе Ормузда и сказал ему..." и т.д.

Таким образом, нет никаких сомнений, что рассказы о смерти Дара вписываются в этот - одновременно литературный, духовный и политический - контекст. Речи, с которыми он обращается к Искандеру - это на самом деле речи кейанидского царя, который перед смертью беседует со своим преемником и передает ему свое послание. Несмотря на очевидную банальность слов, сцена напрямую вдохновляется моделью совета (andarz), которым выражается сасанидское представление о царской власти, об обществе и религии. Вскоре именно Искандер, представляясь как "новый Дара", распространил царские кейанидские наставления в письмах, посланных всем важным людям в каждую провинцию: "Ищите справедливость и будьте послушны... Любой, кто придет к моему двору, получит золото, рабов, венцы и троны... Пошлите в мою сокровищницу то, что должно... Вы сохраните дворцы ваших царей-предшественников согласно древнему обычаю; вы не оставите без охраны свои рынки, свои границы" (стих 432-440).

 

ПОХОРОНЫ ДАРИЯ/ДАРА

Согласно Юстиниану, среди последних желаний, переданных Дарием Александру, было и это: "Для себя самого он просил только законное и не слишком дорогое погребение"; действительно, оплакав останки своего врага, "Александр отметил его похороны царскими почестями и приказал перенести его останки в гробницу его предков" . Плутарх уточняет, что Александр израсходовал на это значительные суммы . Факт похоронных церемоний подтвержден Диодором и еще более подробно описан Аррианом: "Александр послал тело Дария в Персию, с приказом похоронить его в царских гробницах, как царей, которые царили до него" .

Я уже подчеркивал, что в отсутствие бесспорных археологических следов, и при отсутствии текстов, описывающих реальную церемонию, трудно решить, имели ли место такие похороны в действительности, или речь идет о простом заявлении о намерениях, за которым никто не проследил . Говорить о реалиях не имеет смысла, да это и не главное. Давайте просто подчеркнем: если церемония действительно имела место, она не проводилась лично Александром, который спешил продолжить свой поход на восток, где Бесс только что провозгласил себя царем Бактрии. В этом основная разница между версией "Романа" и персидскими легендами. [4]

Описав смерть Дария на руках у Александра, "Роман" сообщает о принятом им решении "похоронить Дария согласно персидскому обычаю". Далее следует описание образованного при этом кортежа:

"Он предписал, чтобы кортеж возглавляли персы, а за ними уже следовали македонцы, все при оружии. Александр лично подставил плечо под похоронное ложе Дария, чтобы нести его вместе с остальными сатрапами. Все вокруг плакали и стонали, не столько по Дарию, сколько по Александру, видя его несущим скорбное ложе. Таким образом, приступив к этим похоронам согласно персидским обрядам, он утихомирил толпу" (11.21.1-2).

Давайте отметим, что автор ничего не говорит относительно места захоронения. Последние моменты жизни Дария связаны, скорее всего, с Парфией ("около Каспийских Ворот"). Однако, поскольку в продолжении рассказа предполагается, что Александр находится в Персии и принимает решения там (11.22), такая конструкция внушает читателю, что именно там прошли и похоронные церемонии. Для краткости проще было бы предположить, что Бесс и Ариобазан пришли к Александру именно туда, и он "приказал распнуть их на гробнице Дария", и что смерть Дария и наказание убийц означают фактически конец похода: начиная с этого момента, рассказ о завоевании закончен и начинается рассказ о невероятных приключениях Александра.

Участие Искандера в похоронах Дария - повторяющийся элемент персидских и арабо-персидских рассказов. В то время как Табари сообщает просто: "Дара умер, и затем Искандер его похоронил" (стр. 516), Талиби пишет, впрочем, без большего количества деталей: "Искандер приказал устроить его похороны и следовал за его телом со своими военачальниками до места погребения" (стр. 411).' И тот и другой разместили сражение на берегах Евфрата. И лишь один автор "Дараб-наме" делает следующее уточнение: "Тело Дара завернули, положили в гроб мускус и камфару, вес которых был равен весу его тела, и все это послали в Иран". Согласно Фирдоуси, окончательное сражение происходило в Кармании, на границе Персии, и очевидно, что умершего царя похоронили перед тем, как войти в Истахр [Персеполь]. Вот описание гробницы и церемонии:

"Искандер построил гробницу на персидский манер, достойную положения Дара, и согласно правилам его культа. Окровавленное тело обмыли розовой водой, так как для него наступило время вечного сна; его одели в румийскую парчу, вышитую драгоценными камнями и чистым золотом; тело покрыли камфарой, и с этого момента никто не видел больше лица Дара. Искандер сделал в гробнице золотое возвышение и возложил на голову умершего царскую корону из мускуса; он уложил Дара в золотой гроб и пролил на него поток слез. Когда подняли фоб, все великие несли его по очереди; Искандер шел впереди, пешком, следуя за великими, чьи глаза налились кровью; таким образом он добрался до гробницы Дара; говорили, что его кожа трескалась от страданий. Он установил гроб царя на возвышение и строго следил за выполнением кейанидских обычаев" (стих 390-400).

Сходство с "Романом" очевидно, но и разногласия не менее заметны. В то время как в греческом тексте церемония проходит под знаком сотрудничества между македонцами и иранцами, у Фирдоуси речь идет о церемонии чисто персидской, возглавляемой тем, кто провозгласил себя "новым Дара". Что касается оборудования гробницы, то его описание соответствует канонам, о чем свидетельствует, помимо прочих примеров, гробница Хосрова Ануширвана, построенная и украшенная согласно распоряжениям самого царя: "Вы набальзамируете тело камфарой, поместите на голову венец из мускуса, вы принесете из сокровищницы пять нетронутых платьев из золотой парчи, которые никогда не использовались, и вы оденете их на меня согласно кейанидскому обычаю и правилам сасанидских царей" (41, стих 4594-4595).

 

НАСЛЕДСТВО ДАРА

Среди последних желаний, которые высказал Дарий Александру, фигурирует пожелание, чтобы молодой победитель позаботился о семье побежденного и сочетался браком с его дочерью. Вот слова Дария, "восстановленные" в "Романе":

"Я поручаю тебе мою мать, как если бы она была твоей матерью, и мою жену; возьми их и относись к ним с жалостью, как если бы это была твоя кровь. Что касается моей дочери Роксаны, я отдаю ее тебе в жены, чтобы вы оставили в вечности память о себе в виде вашего потомства, которым вы бы гордились так же, как мы гордились своими детьми. Эти дети будут продолжением Роксаны и тебя, памятью о Дарий и Филиппе, и вы будете долго вместе стареть" (II.20.8-9).

Насколько известно из исторических источников, у Дария никогда не было дочери по имени Роксана. Отлично видно, как делается история: с одной стороны, это предложение, сделанное Дарием Александру - стать его зятем взамен на прекращение войны; с другой стороны, это брак между Александром и Роксаной, дочерью согдийского вельможи, известной своей красотой, подобной, согласно Арриану, красоте жены Дария .

Унаследованная от "Романа", эта сцена также приводится всеми арабо-персидскими авторами. Вот рассказ Фирдоуси:

"Прими на себя заботу о моих детях, моих союзниках, моих женщинах с закрытыми лицами, полных целомудрия. Попроси у меня в жены мою дочь, чистую телом, и дай ей счастье на троне; мать назвала ее Рушенек, и сделала мир счастливым и довольным. Ты не сможешь сказать о моем ребенке ни одного плохого слова, и даже наши самые злостные враги не смогут клеветать на нее. Она дочь царя, и своим целомудрием, простотой и послушанием она станет примером для самых знаменитых женщин" (19, стих 370-375).

Помимо очевидного сходства сцена демонстрирует весьма различный характер легенд, сильное отличие одной от другой. Брак Александра с Роксаной не призван закрепить и расширить уже существующий союз - он предполагается с целью создать совершенно новую связь. Этот союз, благословленный Дарием, позволит соединить воедино потомство Филиппа и потомство самого Дария. Символическая нагрузка этого союза подобна общему участию македонцев и персов в похоронном кортеже, который доставил тело Дария к гробнице (II.21.1). Повествование тесно связано с политикой, хорошо известной греческим читателям Античности, а именно с ирано-македонскими браками, пышно отмечавшимися в Сузах в 325 году по инициативе Александра (который сам, в свою очередь, сочетался браком с выжившей дочерью Дария, тогда как другая дочь умершего Великого царя была отдана в жены Гефестиону) . Без сомнения, дети, рожденные от таких союзов, будут чувствовать себя осененными происхождением своей матери; но тем не менее они прежде всего будут сыновьями македонских дворян.

В контексте истории, пересмотренной и исправленной иранской традицией, все было совсем иначе. Ввиду того что Искандер считался сводным братом Дара, предложенный брак не был по-настоящему смешанным браком, который мог бы создать семейные связи между иранцами и македонцами. Речь шла об эндогамном союзе (дядя/племянница), типичном для иранской традиции, и столь часто наблюдавшемся, например, в ахеменидских период: согласно греческим источникам, сам Дарий III был рожден в браке между братом и сестрой, и сам сочетался браком со своей сестрой Статирой. Однако брак Искандер/Рушенек имеет некоторый специфический характер, так как эндогамные союзы практически никогда не встречаются в иранских легендах, собранных в "Шах-наме" и основанных на экзогамии .

Что бы там ни было, предполагаемое будущее такого брака описано в рамках иранской истории. Именно так его понимает Дара у Фирдоуси, обращаясь к своему брату:

"Я надеюсь, что она родит тебе знаменитого сына, который возродит имя Исфандиара, заставит пылать огонь Зердушта, возьмет в свои руки Зенда-весту, соблюдет приметы, праздник Седех и праздник Нового года, почтит храмы огня, Ормузда, луны, солнца и Михра, очистит душу и лицо водой мудрости, восстановит обычаи и культ кейанидов, которому следовал Гистасп, будет относиться к великим, как к великим, а к малым - как положено относиться к малым, заставит расцвести религию и будет удачлив" (19, стих 376-380).

Этот ожидаемый внук сможет считаться преемником великих имен кейанидской династии, к которой принадлежал и Дара; он будет хранителем добродетелей и законов, которые позволяют хорошему царю установить одновременно личные и почтительные отношения с богами; он будет в состоянии поддерживать истинную религию и приносить жертвы перед алтарями огня, при этом обеспечивая общественное и политическое единство страны, внутри которой каждый класс ("великие" и "малые") должен оставаться каждый на своем месте, как это четко описывается в монархических рукописях сасанидской эпохи. Иными словами, будущее Ирана представляется великолепным; после смерти Дара знаменитый род кейанидов будет продолжен при помощи Искандера.

Однако дела обстоят сложнее, чем может показаться. Действительно, брак является только одним из решений, при помощи которых умирающий царь надеется сохранить единство своего царства:

"Я отдаю тебе в жены мою дочь Рушенек; относись к ней так, как она имеет право рассчитывать, с добротой, как к своей супруге, и дай ей достойное содержание. Уважай знатных персов, не позволяй, чтобы низшие приказывали высшим, не губи храмов огня и отомсти тем, кто меня убил" (Талиби, стр. 410-411).

Широко использовавшаяся в арабо-персидской традиции сасанидская легенда сделала из Александра погубителя святых книг и священных огней. Ему приписывали также проект убийства иранской знати, и только вмешательство Аристалиса (Аристотель) вынудило его оставить подобную затею. Но и предложение Аристалиса не было особенно благородным, так как оно имело целью ослабить Иран, разделив его на десятки и десятки "царьков" .

С тех пор роли, которые играют Искандер и Дара, поддерживают внутренне противоречивые отношения между ними. Фактически Искандер является не кем иным, как переходным царем, функции которого, если можно так выразиться, сокращены до роли производителя "иранского кейанида". Но это еще не все. В действительности этот спланированный и реализованный брак был бесплодным. Фирдоуси рассказывает, как свадьба праздновалась с царской пышностью, и уточняет, что Искандер "оставался со своей женой в течение семи дней". Затем, очень скоро, он оставляет Иран и начинает свой полный приключений поход в Индию (20, стих 45-270).

Рушенек снова видит Искандера лишь после его возвращения в Вавилон для выражения своих последних желаний, которые он высказывает в следующей форме в письме своей матери:

"Если Рушенек родит сына, он увековечит славу своего отца, и лишь он один должен будет стать царем Румии, так как он заставит цвести эту страну; но если она родит дочь, выдай ее замуж за сына Фейлакуса, которому ты дашь титул моего сына, а не моего зятя, и которого ты будешь считать хранителем памяти обо мне в мире" (20, стих 1800-1804).

Иначе говоря, македонская/румийская сторона Искандера/Александра одержала верх. Он ничего не сделал для того, чтобы сохранить Иран как страну, и занимался только Румией. Залившись слезами и жалобами, Рушенек впоследствии исчезает из повествования. Согласно другим авторам, после брака Искандер даже отослал ее в страну Рум, чтобы она находилась там, и при помощи письма ознакомил ее со своими последними желаниями (Табари, стр. 517; Талиби, стр. 449). И когда, после его смерти, персы спросили, будет ли он похоронен в Персии, в "земле царей", глава Румии ответил: "Искандер должен возвратиться в землю, из которой он вышел". Вскоре персам самим пришлось убедиться в справедливости слов, которые сказал им один мудрый старик: "Земля Искандера - это Искандерие, который он основал при жизни" (20, стих 1851-1866). Согласно Талиби (стр. 449), он действительно был похоронен в Александрии; согласно Табари, тело "было перевезено в Грецию, и Лаг-Птолемей сменил его" (стр. 524).

Поразительно, что ни в одной легенде не говорится о "тайном царе", о сыне, который родился от брака между Искандером и Рушенек. Единственный сын, о котором стало известно - это сын, на которого намекает Табари, некий Александр, который был воспитан Аристотелем в стране Рум и отказался сменить отца, предпочтя "уйти жить среди людей и предаться культу Бога" (стр. 524). Искандер не сыграл таким образом даже той роли, которую наказал выполнить умирающий Дара: дать ему преемника.

Одновременно историческая роль Дара особенно возрастает ввиду семейных отношений, которые, согласно иранской традиции, связывают его с Ардаширом, основателем сасанидской династии. Эта легенда была также известна Фирдоуси и сообщалась им (21, стих 62) от лица самого Ардашира в следующих терминах:

"Среди 240 царьков, оставленных Александром, регион Фарса и близкие к нему регионы находились под властью Ардавана. Папак был хранителем границ (marzapan) Фарса, и одним из ответственных лиц, назначенных Ардаваном. У него была резиденция в Истахре, и не было сына, которому он мог бы передать свое имя. Сасан был пастухом, служившим Папаку, который всегда находился с лошадьми и скотом царя. Он происходил от потомства Дара, сына Дара. В течение проклятого царствования Александра потомки Дара стали жить в отдаленных регионах, кочуя вместе с курдскими пастухами. Но Папак не знал, что Сасан происходил от семьи Дара, сына Дара... [Затем тайна обнаружена]. Позже Папак отдал свою дочь в жены Сасану... Вскоре она забеременела и родила" (Высокие Факты, § 1-18).

Возвращая Ирану его единство, восстанавливая истинную религию (Den), повторно определяя каждой социальной группе то место, которое она должна занимать в общественной организации, Ардашир завершает период бедствий, начавшийся поражением Дара, за которого он мстит:

"Сегодня царь царей (Ардашир) распростер тень своего величия надо всеми, кто действует правильно... Затем он посвятил все свои мысли атаке на греков (Рум), и продолжил свое противостояние с этим народом. Он решил, что не будет знать отдыха, пока не отомстит за Дара преемникам Аликсандара, и он заполнил свои сундуки и свои сокровищницы, восстановил города в Иране, которые Аликсандар опустошил..." (Письмо Тансара, § 42).

Согласно все тому же источнику вдохновения, Фирдоуси предлагает своим читателям краткое содержание иранской истории после Дара и Искандера, и призывает к единству и величию времен Дара. Приписывая все "мудрости" Искандеру, он сообщает о мерах, принятых царем для того, "чтобы по крайней мере одна страна [Рум] оставалась ухоженной и процветающей", для чего предполагалось ослабить Иран и расчленить его:

"Таким образом прошло двести лет. За это время, можно было сказать, на земле не было царя. Люди не обращали внимания друг на друга, и земля получила долгий отдых. Это произошло согласно плану Искандера, составленного так, чтобы благополучие Румии не подвергалось опасности" (21, стих 49-52).

За этим следует легенда о Сасане, сыне Дара, и его потомстве, до рождения Ардашира, а затем о его восхождении на трон: "Он подвязал пояс и взял в руку царский жезл; он украсил свой дворец, и впредь его называли царем царей; никто не мог бы его отличить от Гистаспа" (22, стих 1-2).

Итог этой истории отлично показывает двойственную природу Искандера и двойную фигуру Дара. Искандер, конечно, включен в династическую историю, но при помощи генеалогической акробатики и после длительного процесса противоречивой ассимиляции. Вспомним, что Дарау Фирдоуси (19, стих 212-213) идентифицирует своего противника как Заххака (жестокого царя), в то время как себя он уподобляет Джамшиду (прототипу хорошего царя-благотворителя). В действительности же произведение Фирдоуси приводится для того, чтобы показать, что ввиду отдаленности воспоминаний иранцев об Искандере он попеременно и Заххак, и Джамшид. Что касается Дара, то хотя его и осуждают как "плохого царя", не способного вызвать самоотверженность своих подданных и потому побежденного своим сводным братом Искандером, он сыграл свою роль передатчика "царской славы", свойственную любому из кейанидов: не благодаря дочери Рустенек, но благодаря брату и потомкам брата, которые, ценой страданий и жертв, сумели сохранить кровь кейанидов и донести ее до Ардашира.

 

ИСКАНДЕР И "ДРУГАЯ" ДОЧЬ ДАРА

Мы видели, что, отметив, и даже подчеркнув, участие Искандера в убийстве Дара, арабо-персидские авторы пытались - с большей или меньшей убежденностью, - отмыть Искандера от ответственности за убийство персидского царя: это было следствием придания убедительности братскому признанию, связанному с гармоничной передачей царской власти. Однако существует исключение, которое заслуживает того, чтобы о нем упомянули: рассказ Абу Тахера Тарсуси в "Дараб-наме", разновидности популярного романа, датированном XI- XII веками, где фигура Искандера бесконечно менее привлекательна, чем во множестве произведений того же периода .

О кейанидском происхождении Искандера здесь говорится больше, чем в любом другом труде. Он родился от Дараба, героического эпонима, жизни которого посвящена треть романа. Дараб, как известно, сочетался браком с Нахид и провел с ней короткую брачную ночь. Кроме того, считается, что Филипп, отец Нахид, также является потомком мифического царя Ирана. Оригинально, что конфликт между двумя сводными братьями происходит после обсуждения их иранских корней: Дара сообщает Искандеру, что он не признает его иранских корней; в ответ Искандер требует от него передать ему половину наследства Дараба. Разумеется, Дара отклоняет это требование. Вспыхивает война; она ведется около Евфрата, далее следует соглашение между Искандером и двумя эмирами, Джанусияром и Махияром, убийство Дара, сцена примирения, в течение которой Дара просит Искандера сочетаться браком с его дочерью, Рушенек.

Эта дочь "необычайно красива": единственный ее дефект - если он был один! - присутствие пуха на губе. Она известна больше под своим другим именем, Буран-Дохт ("девушка с розовой кожей"). Она не только привлекательна, но и "совершенна", ввиду воспитания, которое дал ей ее отец: "он научил ее всем искусствам, полезным для принца", - верховой езде и искусному владению оружием. Как она многократно доказывает на протяжении романа, в том числе в эпизодах, связанных с Искандером, она была вполне способна сражаться и даже выиграть личный поединок, определяющий общую победу: "Она превосходила многих по храбрости". Таким образом, она относится к хорошо известному литературному и человеческому типу - типу воинственной женщины, который также хорошо известен греческим авторам : можно легко соотнести Рушенек/Буран-Докхт с другой Роксаной из знатной персидской семьи эпохи Дария II, описанной Ктесием: "Она была очень красива и весьма искусна в стрельбе из лука и метании копья" . Стоит также вспомнить о Родогун, описанную Полиеном, которая укротила мятеж .

Буран-Дохт очень быстро показала свою энергию и свою независимость по отношению к Искандеру; она даже продемонстрировала настоящий мятежный дух, сопротивляясь судьбе, которая была уготована Дара и Ирану:

"Когда новость о смерти Дара дошла до нее, свет померк в ее глазах. Она упала с трона на землю и потеряла сознание. Ей сбрызнули лицо розовой водой, и через некоторое время она пришла в себя... Испустив крик, она разорвала одежды, рвала на себе волосы, расцарапала свое прекрасное лицо, подобное луне, искусала предплечья, впиваясь зубами в собственную плоть. Так продолжалось до тех пор, пока ей не сообщили, что принесли тело ее отца... Увидев гроб, она бросилась на повозку и начала кататься в пыли и в крови... Она закричала, плача: "О мой отец, сила моей души, как мне теперь жить без тебя? Я клянусь твоей душой и своей собственной, душой моего предка Дараба, сына Ардашира, потребовать мести за тебя от Искандера, потомка Филиппа, так как я знаю, что именно он направил Джанусияра и Махияра, чтобы те расправились с тобой подобным образом"".

Мы не будем прослеживать все приключения героини, которые, впрочем, сильно перемешаны с приключениями Искандера, доходя до Индии, Цейлона и далее. Она не только является противоположностью "настоящей" Рушенек (она следит за Искандером, попеременно то сражается с ним, то помогает ему), но и является единственной фигурой, находящейся в активной оппозиции к захвату власти Искандером. Ввиду тесной связи с отцом и с дедом Дарабом, она, возможно, в глубине души считала себя вполне достойной подняться на трон кейанидов, как смогла это сделать ее прабабка Хомаи. В то время как Искандер постоянно именуется царем Румии, но не выказывает особенного героизма, она сама постоянно упоминается как "царица Ирана", окутанная "царской славой". Только она имеет доступ к тайникам царя Джамшида, находящимся в туннелях города Истахр [Персеполь], в то время как Искандер оказывается неспособным туда войти, и т.д. Можно предположить, что противопоставление Буран-Докхт и Искандера носит не только личный характер. Конечно, будучи женщиной, она привязана к тому, кто является ее сводным братом и кто стал ее мужем: она его оплакивает, носит траур в течение сорока дней, и не переживает его более чем на год. Тем не менее в то же самое время можно задаться вопросом, не позволило ли введение этого персонажа выразить часть противоречивых чувств, которые иранцы испытывали как по отношению к завоевателю, так и по отношению к своему побежденному царю.