He у каждого и не во всякое время найдется достаточно денег, чтобы купить даже совершенно необходимое. Это истина печальная, но неоспоримая.

Затем можно быть астрологом и считать, что занимаешься делом. Это ведь допустимо.

Сверх того, астролог, убежденный в ценности своего знания и не употребляющий его всуе, не должен быть почитаем за шарлатана. Не правда ли?

Все вышесказанное должно быть целиком отнесено к Якову Вадовскому, одинокому холостяку, 31 года от роду, всепреданнейшему слуге астрологии.

Он глубоко верил в основоположения этой науки звезд и полагался на ее выводы.

Она же была и его кормилицей, так как единственным заработком Вадовского было то, что он получал за составляемые им, по просьбе тех или иных лиц, гороскопы.

Эти поступления были очень невелики и нерегулярны. Впрочем, оберегая свое время для занятий астрологией, других заработков Вадовский и не искал.

Поэтому неудивительно, что, когда пришла необходимость приобрести зимнее или, по крайней мере, теплое осеннее пальто, нужной на это суммы у Вадовского не оказалось.

Сделав несколько экстренных займов у своих немногочисленных друзей, кстати сказать, таких же крезов как и он сам, Вадовский собрал сумму, которая позволяла купить лишь подержанное пальто.

Морозы донимали, раздумывать было нечего и наш астролог стал владельцем довольно поношенного, но достаточно теплого осеннего пальто.

Он не был в восторге от этой покупки; она нарушала оккультный принцип избегать вещей с чужого плеча. Но, должно быть, в изъятие из правила это подержанное пальто сослужило Вадовскому хорошую службу.

Рассеянный во всем, что не касалось астрологии, Вадовский примерно только недели через две заметил, что на внутреннем кармане пальто был изящно вышит какой то цветок.

Многие вышивают на подкладке свои инициалы, в данном же случае какой-то оригинал пожелал, надо думать, для разнообразия, чтобы был вышит цветок.

Внимание Вадовского к вышивке оказалось прикованным по особому поводу — его заставила сильно призадуматься форма цветка; она напоминала череп, под которым расположились крестообразно четыре лепестка в виде костей; получалась так называемая Адамова голова — символ смерти.

Вадовский имел достаточно оснований, чтобы взволноваться при виде этого «memento mori».

Вполне понятно, что им был разработан и выполнен с возможной тщательностью собственный гороскоп. И данный год, 32-й его жизни, обозначился в гороскопе как год смертельной для него, Якова Вадовского, опасности, которая, в зависимости от соотношения некоторых причин, могла либо привести к гибели, либо миновать бесследно.

Вадовский в наличности этого вышитого знака на приобретенном случайно пальто, знака бренности всего физически существующего, усмотрел напоминание, что опасность, указываемая гороскопом, близка.

Когда затем, порывшись в своей, естественника по образованию, памяти, он определил, что цветок был из семейства Орхидных, а именно Cypripedium calceolus, иногда называемый Венериным башмачком, — ему ясно представилась связь между его гороскопом, изображенным цветком и характером грядущей опасности.

Все данные складывались необычайно стройно.

Соотношение планет и знаков в домах гороскопа было таково, что угрожавшая Вадовскому опасность находилась в связи с какой-то любовной историей, а изображенное растение не только предвещало опасность, но и указывало, одним из своих названий, именно на этот источник опасности.

Несколько жутко стало Вадовскому.

Как ни был он убежден в правильности и трудной отвратимости предуказываемого звездами, все же ему хотелось найти какое-нибудь основание для сомнений.

Оно нашлось; ведь он, Вадовский, уже не первый год сторонился женщин и был за сто верст от какой бы то ни было любовной интриги.

Однако он насторожился.

И хорошо сделал, так как звезды не солгали и гороскоп не обманул своего составителя.

Опасность пришла нежданно-негаданно.

Вадовский был в театре. В последнем антракте он вышел в фойе, переполненное публикой. Вдруг, несмотря на царивший шумный говор, резкой нотой прозвучал и заставил умолкнуть всех женский вопль: — Спасите, спасите, он меня убьет! Еще мгновение и какая-то очень красивая дама, протискиваясь среди массы находившихся в фойе, к выходу, очутилась лицом к лицу с Вадовским.

Он находился неподалеку от выхода, где как раз была наибольшая давка.

Какой-то внутренний голос подсказал Вадовскому, что опасность подступила именно теперь, что она совсем близко — у порога. Он энергично шарахнулся сначала назад, затем в сторону от дамы, давая и прочищая этим несколько дорогу для нее.

Эти его движения были более чем своевременны, ибо вслед за ними раздался револьверный выстрел и пуля, слегка задев мятущуюся женщину, ранила, как оказалось вскоре, смертельно, бывшего в ту минуту подле нее на линии выстрела какого-то пожилого господина.

Убийца, пожелавший дописать последнюю драматическую страницу своего романа в фойе театра, не пытался ни скрыться, ни сопротивляться и был без труда обезоружен присутствующими.

Как и многие из свидетелей происшедшего, Вадовский, когда миновало первое тягостное впечатление, произведенное виденным, облегченно вздохнул — пуля сразила кого то другого!

Он вышел из театра.

Смесь различных чувств овладела им. Здесь была и тень ужаса перед некоторой предопределенностью судьбы людей; была радость избавления от смертельной опасности, избавления не только на этот раз, но и вообще, ибо гороскоп его указывал лишь на один случай таковой; наконец, радость эта усиливалась сознанием, что постулаты его верований нашли еще одно веское подтверждение.

Возвратясь домой, Вадовский закончил этот день своей жизни тем, что, добыв у хозяйки квартиры иголку и несколько шелковых нитей, заключил вещую вышивку в пентаграмму, символизирующую власть, хотя и не безоговорочную, но все же власть сильного знанием человека над велениями рока.