Мой пес меня терпеть не может. Не переносит на дух.
Не знаю, как такое возможно, но Волк никогда меня не любил. Когда Паола или дети приходят домой, он радостно машет хвостом и прыгает. Когда возвращаюсь я, он даже головы не поднимет. А ведь это я спас его из приюта, и я же гуляю с ним, чтобы он сделал свои делишки, как рано утром, так и поздно вечером. Даже когда я кладу в его миску обед или ужин (между прочим, роскошный – натуральная курица с овощами, купленными у знакомого фермера), пес меня игнорирует, не жалуя даже взглядом, даже лаем, и лапу не дает. Ну и пусть. Для Волка я совершенно чужой человек, который живет у него в доме и обслуживает его нужды. Что-то вроде мажордома, или нет – пожалуй, «раб» будет точнее. Мне кажется, он думает, что является законным собственником нашей недвижимости. Хозяином, мужем и отцом моих детей. А я просто жалкий слуга, которого приходится терпеть, потому что от него есть определенная польза. Но лучше держаться с ним построже.
Но с тех пор, как мне стало хуже, Волк изменился. Он часто подходит к дивану, на котором я сижу, и трется о ноги, как кот. Он будит меня по утрам, облизывая мне лицо. Словно шестое чувство подсказывает ему, что мое рабство вот-вот закончится. Точно он понял, насколько мое присутствие важно для его повседневной жизни. Сегодня с утра он смотрел на меня и не отводил глаз. Он уставился мне прямо в зрачки, точно хотел передать телепатически то, что не мог сказать словами.
«Я знаю, что ты скоро уйдешь, и мне немного жаль. Конечно, как раб ты не идеален, немного резко тянешь поводок, когда я хочу покрасоваться перед девчонками в парке, с маслом в рисовой каше тоже перебарщиваешь, редко стираешь мое покрывало и никогда не покупаешь пищащие мячики, которые я обожаю, но в целом ты ничего. Ты смешной. Особенно смешно, когда ты изображаешь из себя вожака – ведь настоящий вожак-то я, смешно, когда ты играешь с моими детьми или стараешься подкатить к моей Паоле. Частенько за эти пять лет я думал о том, чтобы бросить тебя на дороге подальше от дома, но потом понимал, что Лоренцо и Ева к тебе привязались, и сдерживался. Теперь ты болен, я это знаю. Хочешь, я завалю тебя, как тот тип, что завалил свою лошадь?»
Этот воображаемый разговор ранит меня, как удар под дых.
«Хочешь, я тебя завалю?»
Больных или раненых лошадей пристреливают, чтобы они не страдали, это известно всем с раннего детства. Но с людьми не так. Их пытаются вытянуть что есть силы, пока горит хоть маленький огонек жизни, они вынуждены страдать до конца. Словно заслужили наказание. Эти слова еще долго крутятся в моей голове.
«Хочешь, я тебя завалю?»
«Завалить» – подходящий глагол. Нам стыдно сказать «Марио убил больную лошадь», чащи мы говорим «завалил». Или «был вынужден завалить».
Я смотрю на Волка, который не спускает с меня глаз, и улыбаюсь. Он игнорирует мое присутствие и уходит, тем самым как бы говоря: «Не думай, что этот разговор что-то значит для меня, жалкий ты раб».
От его скромной ласки мне немного полегчало.
Если бы я был лошадью, меня бы уже пристрелили.
Вот что значит рассматривать полупустой стакан как наполовину полный.