Самое удивительное чувство в моей жизни – когда я впервые взял на руки Лоренцо. Прошло всего пять минут, как он родился, ему только что обрезали пуповину, обмыли и положили на руки Паоле. Потом она передала его мне, и я почувствовал всплеск адреналина.

Когда ему было три с половиной, мы научили его читать по комиксам «Микки и его друзья», а писать он стал уже в четыре. В четыре с половиной он строил домики из «лего», в пять катался на двухколесном велосипеде, в восемь мог приготовить пасту с томатно-базиликовым соусом. Единственное, о чем я сокрушался, как вы уже знаете, – что Лоренцо так и не научился плавать и совершенно не загорелся любовью к водному поло. Я испытываю к сыну смешанные чувства: смесь нежности, зависти и желания оберегать.

Сегодня утром я застаю своего первенца в процессе починки посудомоечной машины, из которой течет вода. Он внимательно рассматривает ее минут пять, после чего поворачивается ко мне.

– Пап, тут с прокладкой небольшая проблема. У нас модель B60, можно найти в скобяной лавке, что за углом, там точно есть. Если купишь, через десять минут будет как новая.

Я молча подчиняюсь и отправляюсь за резиновой прокладкой. По дороге я думаю о том, чего мне будет не хватать, если я больше не увижу моего маленького изобретателя.

Его «это не я», в то время как шоколад на губах говорит сам за себя.

Его манеры мрачно глядеть на тебя с хитрым выражением лица.

Его крепкого сна: чтобы его разбудить, надо приложить немало усилий.

Его привычки подчеркивать в книгах красным и синим, точно это конспекты лекций.

Его безграничной любви к фисташкам.

Его коллекции «страшилищ» – фотографий, которые он незаметно делает в школе или на улице.

Того, как он пытается разжечь камин моим «Дьяволиком».

Его подробнейших писем Деду Морозу.

Его радости, когда мы вдвоем отправляемся в кино смотреть фильм про супергероев.

Его откровенной ненависти к школе.

Его попытки приручить нашего хомячка.

Его пижамы Человека-паука, которая мала ему на два размера.

Его отличного, по сравнению с моим, английского.

Того, что он в сотый раз заставляет меня пересматривать «Гарри Поттера».

Творческого беспорядка в его комнате.

Того, как он залезает в шкаф с фонариком и книжкой, чтобы никто не отвлекал.

Как он затопляет квартиру, проводя непонятные сантехнические эксперименты.

Того, как он прощается с сестренкой перед сном.

Его сочинений, в которых он пишет, что его отец – «несостоявшийся спортсмен» или что он хочет «изобрести машину, которая бы делала за него домашние задания».

Того, как он втихаря примеряет мои вещи.

Его навязчивого нытья, когда он не получает того, что хочет.

Того, как он по три дня с нами не разговаривает, обижаясь за то, что его наказали.

Того, как он собирает мячи, когда мы с Умберто играем в теннис.

…Может ли не хватать того, чего ты еще не лишился? На меня напала бессмысленная тоска, страх пустоты, который опередил время. Я возвращаюсь домой с прокладкой и смотрю на юного изобретателя, которого я породил, дабы он чинил посудомойки. Мне не хочется пропустить ни мгновенья его жизни. Я и так уже потерял слишком много времени.