Глава XVIII
«Скайрокет» со смешанной силовой установкой уже без всяких происшествий успешно закончил еще два отцепления и запуска в воздухе, предусмотренных новым контрактом. Не прошло и месяца, как он был передан в соседний ангар НАКА для продолжения обширных исследовательских работ. Теперь этот комитет мог быть уверен в том, что отцепляемый экспериментальный «Скайрокет» с ЖРД и ТРД легко и довольно надолго проникает в околозвуковую область, в которой было еще так много невыясненного. И в данном случае, как и со всеми другими модификациями «Скайрокета», заказанными для НАКА, мы должны были сообщить этому правительственному органу, до каких пределов можно довести исследования. Одно из серьезных ограничений заключалось в том, что на «Скайрокете» с ТРД нельзя было подниматься выше 10 500 метров. Это табу давало возможность достигать скорости, соответствующей числу М около 1,1. Таким образом, летчикам НАКА не удастся устанавливать на этом самолете рекорды, но зато за один полет они будут получать в четыре раза больше испытательных данных, чем на первом варианте «Скайрокета», взлетавшем с земли.
Теперь ожидал испытаний последний, наиболее удачный вариант модификации «Скайрокета» — с силовой установкой, состоявшей только из ЖРД. Пока самолет еще носил опознавательные знаки авиации военно-морских сил, можно было отложить полеты на установление рекордов высоты и скорости. Когда наконец самолет медленно ввезли на грузовике в ангар после томительно длительной перевозки по пустыне, настроение у всех членов бригады поднялось. Его поставили рядом с первым вариантом «Скайрокета» и здесь должны были готовить к важному полету. Очертания этого самолета очень напоминали контуры его собрата, но были более благородными. Воздухозаборники по бокам фюзеляжа отсутствовали, а там, где у первого «Скайрокета» было выхлопное сопло ТРД, фюзеляж имел плавные обводы и был гладко отполирован. При закрытом фонаре он становился строго обтекаемым, только хрупкое на вид стреловидное крыло и выступающий стабилизатор нарушали безукоризненность очертаний.
Почти неуловимые изменения сделали машину какой-то незнакомой. Этот самолет совершал посадку с остановленным двигателем и поднимался на высоту, которой до сих пор не достигала ни одна другая машина. Да, он предназначался для рекордных скоростей и высот!
Ожидалось, что самолет с ЖРД поможет решить важные задачи. Заслуга в этом будет принадлежать всем, кто так или иначе расчищал ему путь в небо. Это был самолет, который мог летать быстрее и выше, чем любая машина до сих пор. Все стремились как можно скорее поднять его в воздух и с энтузиазмом работали над решением проблем, связанных с этим сложным полетом.
Первоочередной задачей было проникновение в глубь еще не исследованной области. Предстояло освоить работу ЖРД с увеличенным запасом топлива. Эта система еще не была проверена, и Ал Кардер, который недоверчиво относился к старому жидкостно-реактивному двигателю, не собирался идти на риск с новым, более сложным. До сих пор фирма не теряла самолетов во второй фазе испытаний «Скайрокета». Ал намеревался и дальше следовать по этому пути. Военно-воздушные силы насчитывали уже три взорвавшиеся машины Х-1. Эти машины соперничали со «Скайрокетом». Кардер твердо решил провести испытания, не потеряв ни одного самолета. В течение двух недель новая жидкостно-реактивная система проходила тщательные наземные испытания.
Наконец был назначен день. Однажды утром, когда я приземлился после обычного полета на первом варианте «Скайрокета», Ал сообщил мне, что отцепление и запуск ЖРД в полете состоятся через две недели. Я со дня на день ждал этого сообщения, и все-таки оно показалось мне внезапным и вызвало давно знакомое беспокойство.
Снова началась тренировка. Хлопотливые приготовления не давали мне думать о том утре, когда состоится этот полет. Я составил план защитных мероприятий. В основном это было делом тренировки. Один из уголков моего мозга все двадцать четыре часа в сутки был занят новой машиной.
Я пытался предусмотреть все особые случаи и один выход из положения заменял другим, лучшим.
Когда механики подвешивали «Скайрокет» под «Суперфортресс», находившийся на домкратах, я вместе с Янсеном повторял порядок действий в полете, отрабатывая отцепление. Для этого полета требовался высотный костюм, а я не надевал его со времени отъезда из Дейтона. Теперь я каждый день после полудня садился в кабину в полном снаряжении и дышал под избыточным давлением в затрудняющем движения тесном шлеме, который касался верха фонаря. В шлеме я едва мог поворачивать голову.
Сначала отработка дыхания под давлением с одновременным координированием движений, которые мне придется делать в полете, шла медленно. Дыхание под избыточным давлением само по себе требовало большого внимания, пока оно не становилось почти автоматическим. Во время полета эта автоматичность необходима — ни на секунду нельзя отвлечься от быстрой смены движений, из которых складывается управление самолетом. В одно мгновение может решиться судьба полета. Я должен одновременно и говорить, и дышать под давлением, и выходить из непредвиденных положений, и управлять самолетом. Занимаясь утомительным процессом обратного дыхания, я заставлял себя говорить и одновременно включал и выключал в нужной последовательности различные тумблеры.
Ежедневные полчаса в неудобном высотном снаряжении изматывали меня, раздражали нервы, особенно если мне не удавалось действовать достаточно быстро. Под палящим июльским солнцем только в прохладном бассейне базы я избавлялся от физического и нервного напряжения. Проплыв раз двадцать туда и обратно в хлорированной, ослепительно сверкающей на солнце воде, я ложился на горячую кромку бассейна и снова возвращался к мыслям о летном задании.
* * *
Ну что ж, на этот раз я сам полез на рожон и, уж если разобьюсь, виноват буду сам. Эта заключительная серия полетов может привести меня в неисследованную область таким беспомощным, каким бывает человек, повисший на конце длинного и хрупкого сука. Она может привести меня туда, где в безоблачном, акварельной голубизны небе самолету грозит опасность рассыпаться на куски, а человеку — бесследно исчезнуть. Инженеры изучали эту область с помощью логарифмических линеек, и не мудрено, что они настроены оптимистически. Но их оптимизм не заражал меня — не мог же я обманывать самого себя. Мы должны были совершить прыжок на полчисла М и достигнуть скорости около тысячи шестисот километров в час. Я решился на эти полеты не без колебаний, но решал все-таки я сам. И как бы ни давил на меня тяжелый груз сомнений, я все равно полетел бы, потому что в этих полетах мне открылось бы что-то новое, а тяга к открытиям у меня всегда была сильнее инстинкта самосохранения.
Новый самолет был задуман как экспериментальный самолет с околозвуковой скоростью. Но каждый раз, когда от него пытались получить немного больше, чем имели в виду сначала, результаты превосходили все ожидания конструкторов. Но теперь перед самолетом было поставлено исключительно серьезное задание: он должен был достичь таких чисел М и таких высот, каких ни один самолет даже не пытался достичь. Что может произойти с самолетом на такой скорости? Какие новые неизученные явления подстерегают там смельчака? Некогда существовал звуковой барьер, который преграждал путь дерзкому самолету, пытавшемуся проникнуть дальше. Какие барьеры нужно преодолевать теперь?
Если «Скайрокет» терял тягу, у него не было иного выхода, кроме снижения. Но если во время вынужденной посадки под ним не было высохшего дна озера, не было и шансов на благополучный исход полета. Вполне реально и возникновение флаттера на расчетных скоростях — коварного явления, наступающего внезапно: вы его слышите, вы его чувствуете, и один из органов управления вашего самолета — элерон, часть хвостового оперения, — разрушается, охваченный действием таинственной силы, до сих пор господствовавшей в неисследованной области, куда мы держали курс.
Начинка «Скайрокета» была совершенно новой, также новы и неожиданны были и те неприятности, которыми он грозил летчику-испытателю, — механические отказы. Машина упорно сопротивлялась своему назначению, а ее создатели не менее упорно добивались, чтобы она подчинилась воле человека. Маленький просчет, незначительная неисправность — и никак не удается завершить тот или иной процесс.
Обо всем этом я думал в послеобеденные часы, лежа у бассейна. Теперь инженерам уже не приходилось подробно консультировать меня. Летное задание было разработано. При его формулировании были решены два важных для глубокого исследования сверхзвуковой области вопроса: на какой высоте и с какой скоростью. Хотя инженеры стремились быстрее выяснить, что там происходит, они не считали возможным быть особенно требовательными к «Скайрокету» в его первом полете. Здесь все были единодушны. После отцепления мне предстояло подняться до 12 000 метров, затем перейти в горизонтальный полет и, включив все четыре камеры ЖРД, разогнать самолет до скорости М = 1,5 (1770 километров в час). По израсходовании топлива нужно будет сделать разворот на 180 градусов, спокойно спланировать назад и совершить посадку на дно высохшего озера за один заход, так как сделать второй заход будет уже невозможно. Если полет пройдет успешно, «Скайрокет» перегонит самолет Игера Х-1 на 0,1 числа М, или на 122 километра в час. Пройдет полдня, ночь — и наступит утро полета.
В конференц-зале с классными досками, заполненными цифрами и диаграммами, за длинным металлическим столом состоялся последний предполетный инструктаж. За два часа задачи каждого были проверены и уточнены. Все хорошо знали свои обязанности. Все части задания составили безупречное единое целое.
Теперь события развивались быстро, как образуются летом грозовые тучи. В четыре часа все кабинеты опустели, и мне больше нечего было делать. Передо мной на письменном столе лежало летное задание. Я знал это задание наизусть, так же твердо, как дважды два — четыре, четырежды четыре — шестнадцать.
Какие враги подстерегают меня в полете? Я волновался больше, чем во время войны перед налетом на японцев. Тогда я не был одинок.
Передо мной было три противника: «Скайрокет», неизвестность и я сам. В победе только над одним из них я могу быть уверен, и эту уверенность надо использовать до конца. Я должен подготовить себя к любым непредвиденным неприятностям, не позволять себе теряться. Но могу ли я быть уверен, что не растеряюсь при встрече с каким-нибудь совершенно незнакомым явлением. Я постарался тщательно разработать порядок действий, но если случится непредвиденное, мне придется полагаться только на свой рассудок.
Время, труд, надежды — все было вложено в самолет стоимостью четыре миллиона долларов. И он был передан под мою ответственность. В накуренной комнате слышалось только гудение электрических часов. Четыре тридцать. Надо убить еще полчаса, прежде чем можно будет позволить себе выпить. На мой взгляд, в пять часов было вполне прилично зайти в офицерский бар.
Несмотря на все трудности и опасения, я не жалел, что взялся за выполнение программы испытаний, и только тягостное ожидание полета действовало мне на нервы. Несколько месяцев я крепко держал себя в руках, поэтому предполетные пятнадцать часов не имели уже такого большого значения.
Игер оставил на столе, за которым проходило совещание, журнал «Тайм» с большим портретом Дугласа Макартура, вернувшегося из Японии. Полчаса я убил, просматривая журнал, и теперь мог пойти в бар.
По палящей жаре я потащился в клуб. Там в затемненных комнатах с металлическим запахом кондиционированного воздуха я присоединился у бара к своим друзьям-летчикам. Никто не говорил о своем объекте разработки. У длинной стойки бара не было никого, с кем можно было обсудить завтрашний полет или, вернее, поделиться чувством ожидания этого полета. Здесь не было людей, имевших отношение к нашему проекту. Никто не шутил, как перед боевым вылетом на Сайпане, когда все переживали одно и то же чувство страха, когда Хэл Беллью поднимал рюмку к груди, имитируя слова напутствия, которые обычно произносил Миллер: «Джентльмены, я думаю, что все обойдется без неприятностей». Баз был давно мертв. «Усталые рейдеры Миллера», некогда реальные, как эта минута, теперь больше не существовали. А со временем также канут в вечность и сегодняшний вечер, и завтрашний день, и предстоящий полет.
В завтрашнем полете я буду одинок. И в баре я чувствовал себя одиноким.
Я переходил из одной комнаты в другую по жаре, царившей в офицерском баре и в зале столовой. У стола в дальнем углу сидели Джордж Мабри и Длинный Джон Пит. Я перенес на их стол свой поднос с жареной говядиной, спаржей и салатом. Они были неразговорчивы и сегодня казались мне идеальными соседями по столу. Джордж коротко ответил на несколько моих вопросов о полете, и я вновь мысленно вернулся к полетному заданию. Джон Пит, длинный и худой инженер-электрик, живший рядом со мной на взморье, начал говорить мне об омаре, которого он поймал в конце недели в океане:
— В прошлую субботу я поймал здоровенного омара. — Джон хорошо нырял.
— Как насчет фильма сегодня вечером, Билл? — спросил Мабри. — Я слышал, это довольно интересный фильм по роману Драйзера «Американская трагедия», только его назвали «Место под солнцем».
— Звучит неплохо.
Все же мне хотелось сперва еще раз посмотреть на «Скайрокет». Пока к нему прикасались гаечным ключом, была возможна отмена полета.
— Встречу тебя в кино, но сначала я схожу в эскадрилью.
На мгновение Джордж с любопытством уставился на меня:
— О'кэй, Билл. Увидимся в кино.
Ал Кардер находился в ангаре, наблюдая, как ночная смена технического экипажа затягивала последние гайки. Он заверил меня, что, судя по всему, полет состоится. Оставалось только ждать.
Наверное, лучше было бы посидеть за письменным столом и еще раз продумать полет. Нет, я уже пытался это делать, но это только взвинчивало нервы. Дома я был совсем один. Идея Мабри в отношении кино была лучше всего. В кино я мог бы временами забывать о полете, и к тому же в зале было полно людей.
Когда Монтгомери Клифф стал ухаживать за Элизабет Тэйлор, я перестал смотреть на экран и мысленно возвратился к полету, повторяя технику запуска всех камер ЖРД. О'кэй. Сцена любви прошла, и я опять стал наблюдать за развертывавшимися на экране событиями. Минут десять спустя я вновь возвратился к полету. Мысленно пытаюсь держать скорость М = 0,8. Вот здесь начинаю переводить машину в горизонтальный полет, использую стабилизатор… В некотором отношении мое отвлечение от фильма было хорошим дисциплинирующим фактором; я заставлял свою мысль сосредоточиваться на порядке выполнения задания. Повторив весь порядок действий от начала до конца, я повторял его снова и снова, лишь изредка наблюдая за событиями на экране.
Монтгомери Клифф кончил жизнь в газовой камере, а Элизабет Тэйлор осталась все такой же прекрасной. Кинокартина закончилась.
Я устал. Перед полетом нельзя было выпить. Пришлось идти спать. Мне нужно было хорошо выспаться — я устал от жары, обильного обеда и длинного, напряженного фильма. Одиннадцать часов. Я поставил будильник на пять часов. У меня будет достаточно времени, чтобы забраться в высотный костюм и прийти к ангару к моменту принятия окончательного решения о полете.
* * *
Я проснулся. В комнате было еще темно, впервые я проспал свист «Скайрокета». Сон еще одолевал меня, когда я сел на краю кровати. Я подумал о людях, просыпающихся в восемь часов утра. Ведь большинство людей начинает трудовой день в девять тридцать. Сегодня такой образ жизни казался мне заманчивым. Во мне было мало энтузиазма, когда я сидел на кровати и щурил глаза на маленькую лампочку без абажура. Возможно, что сейчас где-то спали парни, которые завидовали мне, но, как и я, без всякого энтузиазма относились к ожидавшей их в девять тридцать утра работе.
По слабо освещенному коридору я прошел в ванную. Чтобы удобнее чувствовать себя в шлеме, я должен тщательно выбриться. Увидев себя в зеркале, я подумал, что совсем не похож на человека, готового к совершению подвига; в зеркале я увидел всего-навсего свое собственное лицо.
Для того чтобы в этом полете я управлял самолетом как можно лучше, мои капилляры должны быть расширены; нервы должны быть готовы отозваться на малейшее возбуждение, и в то же время не быть настолько натянутыми, чтобы лишить меня спокойствия. Армию настороженных нервов нужно держать в подчинении до тех пор, пока они понадобятся. Сейчас, когда и база и весь мир погружены в сон, трудно было вызвать в себе энтузиазм.
Я вновь стал внимательно рассматривать свое лицо в забрызганном мылом зеркале над умывальником.
— О'кэй! Ты добился того, чего всегда желал. Дело необычное, неземное. Энергичная деятельность, свобода — они твои. Тебе будут завидовать. Черт побери! Да, ты счастлив, ты действительно преуспеваешь… ты не связан работой от девяти тридцати до пяти. Эти спящие сейчас парни отдали бы свои спальни и кабинеты вместе с ежегодным двухнедельным отпуском за одно твое бритье в пять тридцать утра, когда ты готовишься к ракетному полету на скорости М = 1,5. Ты ведь всегда успеешь выспаться!
Говори, говори — у тебя это неплохо получается. Единственным звуком, нарушавшим мертвую тишину спящей базы, был высокий и продолжительный, точно предвещающий смерть, вой «Скайрокета», заправляемого под крылом «Суперфортресса». Прежде чем отправиться завтракать, проверить данные о ветре и разыскать Кардера в ангаре, я пошел на аэродром посмотреть на свой самолет, который на дальнем конце взлетно-посадочной полосы заправляли топливом из цистерн высотой в два этажа. На этот раз топливо составляло половину полетного веса самолета. В предрассветных сумерках я увидел, как одна из белых фигур, двигавшихся вокруг совершенно белой машины, стремительно ринулась ко мне через огромную тень под В-29.
— Кажется, на этот раз смесь устойчива.
Кислород сегодня выкипал несильно, и заправка должна пойти быстрее.
— Вы, вероятно, сможете совершить взлет часа через два.
Эта часть процедуры подготовки полета обычно задерживала взлет. При полетах с отцеплением и запуском двигателя в воздухе нам не надо было взлетать на рассвете, мы не зависели от ветра у земли; сегодня важен был ветер на высоте. Взлет был намечен на восемь часов.
Солнце уже взошло, когда я покинул место заправки и пошел завтракать в офицерскую столовую. Стало томительно жарко. В полупустом зале столовой вибрирующая система кондиционирования воздуха работала на полную мощность. Я наполовину прикончил яичницу, когда появился Джордж Янсен с чашкой кофе и тремя пончиками. Он придвинул стул.
— Привет, Джордж! Что, ветер усиливается?
— Нет. Он держится около двадцати восьми километров в час.
Джордж взял несколько страниц лос-анжелосского «Таймса».
— Не нравится мне сильный ветер в такую рань.
Первая страница газеты не привлекла моего внимания, и я быстро пробежал глазами третью, заполненную фотографиями.
Янсен читал спортивные новости. Вдруг он посмотрел на меня.
— Ты был на аэродроме?
Я кивнул в ответ.
— Как погода?
— Я еще не был на метеостанции. Хочешь еще кофе?
— Нет.
Он доел пончик и встал.
— Позавтракал? Пойдем посмотрим погоду.
В новом «шевроле» Джорджа мы поехали на метеостанцию. От погоды и ветра на высоте будут зависеть направление и место отцепления. Получив метеоданные, мы направились к ангару. Ал Кардер ждал нас у ворот.
— Скажите на милость, где вы оба были? Нам ведь нужно выяснить погоду.
В это утро Кардер был возбужденнее, чем обычно. Джордж прервал его:
— Ал, мы уже получили метеоданные. Ветер на высоте усилился, но дует с севера.
— Значит, ветер изменил направление, будь он проклят! Теперь градиент хуже, чем вчера. Пойдите-ка к Мабри и заставьте его нанести на карту новый маршрут полета.
Известие об изменении погоды не повлияло на состояние духа постоянно уравновешенного Мабри. Он записал новые данные и быстро заполнил расчетами четыре страницы.
— Доставьте самолет в точку примерно на десять тысяч метров севернее ранее намеченного места отцепления, — сказал он Джорджу.
— Боже! А не слишком ли многого хотите, ребята? — возразил Джордж. — Севернее на 10 000 метров или на 1000 метров? Вы, кажется, верите метеорологу больше, чем я. Так Бриджмэн может закончить свой полет в районе Каталины… Я не хочу отцеплять его так далеко от дна озера.
Высказав свои доводы, он добавил:
— Пойду на компромисс с вами… пять тысяч метров! — Он ждал, что скажет Мабри.
Аэродинамика трудно было переубедить.
— Вот что, Джордж, — он посмотрел на свои расчеты. — Если вы собираетесь сбросить его ближе к озеру, то ему придется возвращаться с разворотом.
Летчик уступил:
— Мне все равно, пусть решает Бридж.
Я согласился с Мабри. Со времени его прибытия на базу я научился доверять ему. Он в равной мере заботился о получении летных данных и о безопасности полета, летчик же беспокоился только о безопасности полета. Кроме того, я знал, сколько «Скайрокет» может планировать в случае отказа ЖРД. Я сумею дотянуть до аэродрома от того места, на которое указал аэродинамик.
— Давай согласимся с Мабри. Я предпочел бы не отцепляться слишком близко от озера.
— О'кэй, — взмахнул рукой Янсен. — Тебе виднее, ведь полетишь-то ты!
* * *
Пора было надевать сложный высотный костюм, который должен был защитить меня в таком полете. Майор Стам, специалист по высотным костюмам, озабоченно суетился вокруг меня, пока я неуклюже залезал в длинное белое белье, которое надевалось под костюм. Затем он помог мне натянуть на ноги тесный костюм. Майор обязан был проследить за тем, чтобы шнуровка была правильной и все застежки — молнии — были должным образом закрыты. Малейшая утечка воздуха из системы костюма в случае нарушения герметизации кабины на больших высотах — и мое тело взорвется, как воздушный шар.
Я стоял около двадцати минут, пока специалист занимался шнуровкой костюма. Пригонка, связанные с нею небольшие движения и бесконечное стояние действовали мне на нервы.
— Доктор, не думаете ли вы, что пора кончать?
Однако штанины все еще не были застегнуты на молнии, а верхняя часть костюма болталась сзади.
— Можно ведь часть этого обезьяньего костюма надеть в самолете!
Я вышел из ангара и по раскаленному белому бетону направился к стоянке. Верхняя часть моего костюма цвета хаки отвисала сзади, как кожура банана. Мои длинные худые ноги казались в этом костюме еще более тонкими из-за больших ботинок на меху. Когда я шел, кислородный баллон подпрыгивал на моем бедре, а проводка моего белого защитного шлема, который я нес в руках, волочилась по земле. Сзади следовал Стам с моим парашютом.
Зеленая автомашина фирмы Дуглас ожидала нас. В ней сидели Тед Джаст — аэродинамик, новый помощник Мабри, и Иоргенсен — инженер по жидкостно-реактивным двигателям из Эль-Сегундо. Иоргенсен кивнул мне головой и, вздохнув, сказал:
— С добрым утром!
Когда мы садились в машину, из ангара вышло несколько человек.
— Как я счастлив!
Я произносил эту фразу, стараясь подбодрить ею себя, и в сотый раз повторял порядок действий.
— «Как я счастлив, счастлив я, ну и счастливый же я парень…» — настойчиво повторял я, как патефонная пластинка, пытаясь припомнить мотив незамысловатой итальянской песенки.
— Счастье, счастье, счастье мое…
Мы подъехали к вышке управления полетами, и я направился туда с полетной документацией, чтобы получить разрешение на вылет от военно-воздушных сил.
— Я счастлив, что на мою долю выпало совершить этот полет. Это большое дело, мне многие завидуют…
Два F-86 прогревали двигатели на рулежной дорожке, когда мы проезжали мимо них. Это были мои истребители прикрытия — Игер и Эверест.
Как правило, инженеры молчаливы. Иоргенсен и Джаст не были исключением. Мне понравилось, что они молчали, пока ехали к месту заправки. До вылета оставался один час, и механики заканчивали подготовку самолета-носителя и «Скайрокета» к полету. Они поздоровались со мной. Сегодня больше механиков, чем обычно, бросилось мне навстречу, чтобы помочь подняться по стремянке. Обнаженный до пояса, с черной от загара грудью, Ральф Уэллс подал мне парашют и широко улыбнулся, услышав мою песенку «Как я счастлив…» Он рассмеялся и покачал головой.
Нос самолета В-29 был направлен на опрятные белые бетонные квадраты взлетной полосы — на восток. В овальной металлической кабине было жарко, как в печке. Самолет был пуст, и только «Скайрокет» висел сзади нас в бомбовом отсеке, выпуская, словно чайник, струйки белого пара. Он был похож на круглую обтекаемую торпеду.
— О'кэй, Билл, давайте наденем остальную часть снаряжения.
Майор опять начал шнуровать костюм. Он нервничал, затягивая и отпуская сотни петель.
— Поверните голову. — Ему никак не удавалось закрепить шлем на месте.
— Теперь немножко в эту сторону.
Раздраженный, я резко повернул голову. Потребовалось много времени, чтобы правильно надеть шлем. В тесном высотном костюме и шлеме в жару было трудно оставаться терпеливым.
— Доктор, к чертям! Вы возитесь с этой штукой уже пять минут. Наденете ли вы ее когда-нибудь?
Через входной люк до нас доносились голоса механиков: — «Скайрокет» в этот полет берет две тысячи пятьсот килограммов легковоспламеняющегося топлива — в случае аварии этого достаточно, чтобы взорвать всю базу…
Поднявшись в самолет и увидев меня с майором, все еще продолжавшим возиться со шнуровкой, они сразу же умолкли. За ними поднялись на борт Джордж и Верн Паупитч.
* * *
— Ветер дует с востока; мы можем взлететь теперь в любое время. Ты готов?
Я кивнул головой. Янсен принял на себя командование кораблем. Майор медленно сошел по лесенке вниз, входной люк закрыли.
Из жары пустыни В-29 несет свой необычный груз и специально подготовленный экипаж в холодное бескрайнее небо. Проходит сорок пять минут. В наушники слышу, как Джордж проверяет направление и скорость ветра на высоте 9000 метров. Весь экипаж работает в кислородных масках, а я снимаю свою, задерживаю дыхание и вставляю в защитный шлем стеклянный лицевой щиток. Теперь все мое тело, за исключением рук, защищено, и я стал получать кислород под давлением, начав применять обратное дыхание. Эта трудная процедура встревожила двух человек, сидевших напротив меня.
Десять тысяч пятьсот метров. Янсен поворачивает голову и жестом подает мне знак. Время настало. Я нетвердо встаю, вместе со мной встают механики, следящие за кислородными шлангами. Мы направляемся в продуваемый потоком бомбовый отсек, к «Скайрокету».
Фонарь закрыт, и я загерметизирован в «Скайрокете». Мне необходимо немедленно проделать десять операций; они стоят по порядку в списке на моем наколенном планшете:
а) вставь разъем в кислородную систему «Скайрокета»;
б) застегни на замок поясные и плечевые ремни;
в) хорошо запри фонарь;
г) включи вентилятор, чтобы не запотел козырек;
д) поставь аварийный выключатель кабины в положение «Закрыто»;
е) осмотри кабину;
ж) поставь стабилизатор в положение минус 1,5;
з) отрегулируй кислородное питание;
и) проверь работу воздушных тормозов.
Пройдет двадцать минут, и Джордж даст мне сигнал: «До отцепления — пять минут». Пока все в порядке. Гигантская энергия «Скайрокета» дремлет. Сейчас самолет всего лишь неодушевленный предмет, холодный и немой, как могила. В нем нет ни жизни, ни звука. Слышу только шум пульсирующей крови в сердце и сильный хрип в легких, вдыхающих кислород.
— Джордж, на какой мы высоте?
— Подходим к девяти тысячам метров.
Звук его голоса усиливается резонансом внутри шлема.
Я чувствую, как самолет-носитель делает разворот. Давление внутри шлема огромное. Через двадцать минут давление на виски, глаза и уши становится почти невыносимым. Кислородный вентиль открыт полностью, чтобы удовлетворить условиям на всех высотах до 24 000 метров. Каждые пять секунд я впускаю воздух в рот, тысяча один, тысяча два, тысяча три, тысяча четыре… Выдуй воздух обратно. Набор высоты и горизонтальная площадка потребуют всего три или четыре минуты. После этого я смогу снять проклятую штуку.
— Четыре минуты до отцепления!
На моем наколенном планшете записаны последующие девять действий, которые необходимо выполнить после этого сигнала. Хотя я знаю порядок этих действий наизусть, я все же бросаю взгляд на планшет: «Создай давление в системе ЖРД». Прежде мертвый, самолет начинает понемногу оживать. Самолет вибрирует. Стрелки двенадцати манометров поднялись вверх, когда кран, находящийся рядом с моей ногой, пропускает немного неугомонного жидкого кислорода в топливную систему; раздается звук, похожий на слабый взрыв. Стрелки манометров останавливаются в зеленых секторах шкал.
Почему мне хочется совершить этот полет?
— Билл, три минуты до отцепления.
Есть тысячи парней, которые сделали бы то же самое. Вся шутка заключается в том, что именно я, старый гражданский пилот, занимаюсь этим! Одно неверное движение — и от меня ничего не останется. Почему я сейчас здесь, а не лежу на каком-нибудь теплом пляже, зарывшись в песок?
В моей голове не должно быть места для таких праздных размышлений. Через несколько секунд мне понадобится большая сосредоточенность. В полумраке кабины сквозь прозрачный лицевой щиток я смотрю на приборную доску.
Замигала красная сигнальная лампочка! Обрати внимание! Давление в первой камере ЖРД начинает падать. О боже мой, нет… не сейчас, когда мы уже так близки к цели.
После всей проведенной подготовки я должен сообщить Кардеру об этом отказе:
— Ал, давление в первой камере падает.
Я быстро докладываю об отказе людям, находящимся на озере и ожидающим отцепления «Скайрокета». Стрелка манометра, которая сначала пошла несколько вниз, задержалась, затем снизилась еще немного. Это означает отмену отцепления.
Итак, сегодняшний день — не тот день, которого я ждал. Мое время еще не пришло. Система не функционирует должным образом, и сейчас полет будет отменен. На следующей неделе мне опять придется повторить все сначала.
На земле знают, что полет будет отменен, но инженеры никогда не сдаются без вопросов:
— Как быстро падает давление? Каков темп падения?
Вопросы бессмысленны, и я с раздражением и сарказмом сообщаю им о быстром и безнадежном падении стрелки манометра: — 1800, 1600, 1400… Хотите, чтобы отцепление состоялось?… Стрелка устойчиво показывает 1400. Хотите, чтобы отцепление состоялось?
Для того чтобы система действовала эффективно, давление должно быть между 2500 и 1800 фунтами на квадратный дюйм.
Кардер резко прерывает перепалку:
— Отцепление отменяется. Доставьте самолет обратно.
Никаких возражений быть не может.
— О'кэй. Готовлюсь к аварийному сливу топлива.
Эверест, пилотирующий самолет-наблюдатель, летит рядом с «Суперфортрессом», слышит мое предупреждение и повторяет его:
— Готовится к аварийному сливу топлива.
То же предупреждение передается по радио на землю. Три тонны топлива выливаются в воздух, а оно стоит 1000 долларов. «Суперфортресс» оставляет зону отцепления и возвращается на базу, а тяжелый «Скайрокет» продолжает оставаться в его бомбовом отсеке.
Ударов по мячу не было. Штрафных не было. Счет не открыт.
Две недели спустя мы снова пытаемся повторить полет. Но за две минуты до отцепления механик, находившийся в хвостовой части «Суперфортресса», сообщил, что из выхлопной трубы турбины медленно выходит белый пар. Кардер и на этот раз отменил испытание. И так продолжалось полет за полетом в течение трех напряженных месяцев. Прошла зима, а многообещающее испытание по отцеплению «Скайрокета» с ЖРД от самолета-носителя не было проведено.
Каждый месяц машину дважды готовили к полету и поднимали на самолете-носителе в воздух, а находившиеся на земле инженеры-испытатели запасались терпением и ждали, щурясь на яркое солнце пустыни. Но на протяжении всего этого периода в последние пять минут перед отцеплением всегда что-нибудь отказывало, и «Скайрокет» доставлялся обратно. И каждый раз отцепление могло состояться. Перед каждым безуспешным полетом приходилось мучительно принуждать себя к выполнению опасного задания, которое каждый раз отменялось. Шесть раз подряд я повторял сложную процедуру надевания высотного костюма, шесть раз я передавал мое полетное задание на вышку управления полетами, а затем в холодном «Суперфортрессе» ждал, когда наберем заданную высоту. На этой высоте я покидал остальной экипаж и залезал в «Скайрокет».
Обычно неисправности выявлялись за четыре минуты до отцепления, когда я тянул на себя рычаг, создающий давление в системе ЖРД. Один из двенадцати круглых манометров, которые оживали вместе с массой других приборов, находящихся передо мной, отказывал, и его стрелка выходила за пределы зеленого сектора шкалы. Давление падало, и я самостоятельно, без каких-либо переговоров с инженерами на земле, докладывал, что отцепление отменяется. Три тонны жидкого кислорода и спирта выливались в воздух, и все на базе видели, что важный полет фирмы Дуглас опять не был завершен.
Большинство неприятностей, как мы установили, вызывалось крайне низкой (-45 °C) температурой на высоте, где, как предполагалось, ЖРД должен был работать надежно. Теплый воздух, попадавший в систему еще на земле, конденсировался и замерзал за время сорокапятиминутного постепенного набора высоты, перекрывая трубопроводы и засоряя краны. Неверное показание или внезапное падение стрелки на одном из манометров фиксировалось на фотопленке. Эти дефекты в сложном и очень чувствительном двигателе терпеливо устраняли. Проблема замерзания трубопроводов была решена: перед взлетом система продувалась сухим газом, удалявшим из нее влагу, скопившуюся там за ночь. Все отстойники, расположенные в низких местах трубопроводов, где могла конденсироваться влага, были сняты. Инженеры настойчиво устраняли неисправности системы по мере их обнаружения.
* * *
Если отцепление не отменялось в последнюю минуту, перед тем как Джордж начинал отсчет, оно запрещалось еще перед взлетом на земле. Ал находил что-либо вне нормы и отменял полет; это мог быть ветер, состояние облачности или двигатели самолета В-29. Окончательное решение принадлежало Кардеру, а он был непоколебим. Самолет не будет сброшен до тех пор, пока все условия не окажутся безупречными. В эти предполетные утренние часы выявлялось все напряжение, которое испытывал ведущий инженер от огромной ответственности, возложенной на него. Кардер жевал таблетки аспирина, как конфеты, шагая взад и вперед по дну озера в ожидании сообщений от своего экипажа, поднявшегося в воздух, чтобы совершить еще одну попытку.
После третьей неудачи мои два прославленных сопровождающих, летчики Игер и Эверест, взлетавшие каждый раз, чтобы наблюдать за «Скайрокетом» и помогать мне в полете, стали тяготиться своими обязанностями из-за постоянных отсрочек этого важного испытания. Когда я позвонил в ангар военно-воздушных сил с просьбой выделить самолеты сопровождения во время четвертой попытки, Игер, как обычно, растягивая слова, спросил:
— Думаешь, тебе это удастся?
Но полет он все же совершил, правда, в последний раз. После четвертой неудачи ни Игер, ни Эверест уже не появлялись, когда мы обращались с просьбой выслать сопровождающих. Не стоило вставать на рассвете и полет за полетом наблюдать, как «Скайрокет» аварийно сливает топливо. На всякий случай военно-воздушные силы направляли теперь на это важное, но пока бесплодное испытание фирмы Дуглас второстепенных летчиков.
Наши неприятности не были секретом. Никто из имевших хотя бы какое-нибудь отношение к программе испытания «Скайрокета» не мог избежать острот и насмешек личного состава базы. Сначала мы встречали нападки спокойно, но по мере продолжения неудачных полетов шутки стали нас задевать.
Шутки ребят достигли высшей точки в то утро, когда мы обнаружили прибитый к стене ангара щит в полметра с аккуратно выведенной надписью: «Старые «Скайрокеты» не умирают — они только аварийно сливают топливо». Никто из нас не смеялся.
Подготовку к полетам я стал рассматривать как бесполезную рутину и проводил ее все менее тщательно — ведь все равно «Скайрокет» никогда не будет отцеплен. Это было опасное отношение к делу. Летчик, испытывающий экспериментальный самолет, должен всегда быть на вершине своего искусства, а постоянные отсрочки изматывали и расхолаживали меня. Теперь мне все чаще приходилось только притворяться, что я физически и морально готов к предстоящему полету, а для успешного выполнения задания требовалась настоящая подготовка.
Мало того, что я становился все раздражительнее, в душу еще закралось сомнение. Возможно, я был чрезмерно осторожен; быть может, подсознательно я и не желал этого отцепления. В конце концов все сводилось к несколько низкому давлению в системе ЖРД, а оно, быть может, и не оказало бы никакого влияния на полет. Так или иначе, меня все время манил соблазн отцепиться. Нет! Инженерами-специалистами по жидкостно-реактивным двигателям было установлено, что машина находится в опасности, если давление падает ниже зеленого сектора шкалы манометра. Больше всего меня раздражали мои, принимаемые в последнюю минуту решения об отмене отцепления. Кардер, казалось, знал о противоречиях, в которых я запутался; он всячески старался успокоить меня, одобрял мои решения:
— Ты прав, Билл, не делай этого до тех пор, пока, все не будет в порядке, — настойчиво повторял он.
Несмотря на то что он мне полностью доверял, я все же был доволен, что на самолете есть записывающая аппаратура. Причины всех отказов были зафиксированы ею, и никаких сомнений в причинах отказа от отцепления быть не могло. Хотя никто никогда не сомневался в правильности моих решений, все подтверждалось записью на пленке. Например, отказало давление, и отказ был зафиксирован на пленке. К концу третьего месяца бесплодных попыток я начал вступать в споры с Кардером, когда он отменял полет. Были случаи, когда я убеждал себя в том, что смогу справиться с положением, которое он считал опасным. Ответ был всегда одинаков:
— Не делай этого до тех пор, пока все не будет в полном порядке.
Подчиненные ему инженеры, раздраженные ожиданием, становились все более нетерпеливыми и начали сильнее нажимать на него.
— Послушайте, Ал, вот благоприятный случай. Боже, мы так никогда не запустим его в полете.
Кардер оставался непоколебимым. В любой программе испытаний решающее слово остается за ведущим инженером.
Споры возникали то тут, то там, как дырки в старом водяном шланге. Люди летно-испытательной станции фирмы Дуглас были чрезвычайно удручены постоянными неполадками и отводили душу в спорах с ведущим инженером и между собой. Но никто из них не решился бы рисковать судьбой десяти человек экипажа в полете, чтобы ускорить выполнение программы испытаний. Точно так же, как и Кардер, они заботились в первую очередь о безопасности.
Напряженное положение в бригаде не исчерпывало всего того, с чем пришлось сталкиваться Алу Кардеру. Дирекция фирмы в Санта-Монике тоже встревожилась. Продленный контракт, полученный нами от военно-морских сил, предусматривал проведение трех успешных отцеплений самолета D-558-II «Скайрокет» с запуском жидкостно-реактивного двигателя в полете.
Прошло три месяца, а мы не продвинулись ни на шаг. На испытания была выделена определенная сумма денег, которые быстро таяли. Скоро военно-морские силы насядут на фирму, требуя от нее действий. Куда ни кинь, всюду складывалась плохая обстановка. Тем не менее Кардер продолжал вести программу испытаний своим путем. Он не потерял ни одного самолета и не собирался этого делать в дальнейшем, независимо от того, нажимали на него или нет.
Получив пятое сообщение о неудаче, на базу приехал Хоскинсон из главной дирекции в Санта-Монике; он редко появлялся в летно-испытательном центре. Хоскинсон хотел посмотреть собственными глазами, почему программа испытаний D-558-II зашла в тупик.
* * *
— В чем дело? Опять не удалось совершить отцепление?
Хоскинсон привык иметь дело с неудачными испытаниями. Он не знал еще ни одной программы испытаний, которая проходила бы безупречно. Но испытания «Скайрокета» доставили ему, пожалуй, больше неприятностей, чем любые другие испытания. Возможно, кое-что из информации о ходе работ не попадало к нему на стол, и он поспешил выяснить, все ли делается правильно, и если нет, то в чем причина неудач.
Приехав на базу, Хоскинсон тщательно проверил все стадии испытания «Скайрокета». Для проверки ему были представлены записи испытательной аппаратуры, пленки, графики — короче говоря, это было неофициальное расследование. Он не упустил ничего, но не мог найти никаких ошибок. Расследование показало, что «Скайрокету» просто не везло. Неудовлетворительный ответ! Что-то было не в порядке. Возможно, испытания проводились с чрезмерной осторожностью.
— Нужно поставить дело как следует, — предупреждал он. — Вы знаете, что можно быть чересчур осторожным. Осторожность дело хорошее, но тут можно зайти слишком далеко.
Кардеру нетрудно было понять точку зрения начальника отдела. Испытание самолета никогда не считалось безопасным делом, и летчики погибали каждый день. Это были издержки производства.
Кроме того, время было чрезвычайно напряженное, шла война, и в новых сведениях о сверхзвуковом полете крайне нуждались. За последние девять месяцев военно-воздушные силы в летно-испытательном центре Эдвардс уже потеряли шестьдесят два летчика при испытании самолетов, предназначенных для Кореи. Да и там, в Корее, были потери в летчиках.
Тем не менее, в «Скайрокет» были вложены громадные деньги, и отношение Кардера к испытаниям следовало признать благоразумным, если в конечном итоге они дадут хорошие результаты. Хоскинсон хотел убедиться в том, что программа испытаний будет вскоре успешно выполнена.
Полет должен был состояться на следующее утро после прибытия Хоскинсона, и его присутствие было очень кстати. Задание для этого, шестого, полета было таким же, как и для первых пяти.
Вновь была повторена утомительная процедура подготовки к полету. На этот раз нам помешала погода.
Небо было полностью закрыто облаками. Но руководитель отдела летных испытаний фирмы не видел причин для отсрочки испытаний. Фирма и военно-морские силы были на его стороне, а мы упустили удобный случай из-за небольшой облачности. Джордж и я пришли с докладом в кабинет Кардера. Высотный костюм я еще не надевал.
— Что за чертовщина, разве вы не можете совершить полет в такую погоду? — спросил Хоскинсон.
Я напомнил ему:
— А как насчет обледенения?
— У вас будет достаточная скорость, чтобы избавиться от него, — убежденно сказал он.
Кофе, который я держал, остыл.
— Я не делал бы ставку на это.
Сегодня даже Кардеру не надо было убеждать меня в необходимости отменить полет. И Джордж был на моей стороне:
— Я тоже не делал бы ставку на это. Это слишком рискованно.
Полет опять не состоялся.
Две недели спустя Хоскинсон снова приехал, чтобы присутствовать при шестом полете. На этот раз ему лично довелось проследить за полетом В-29 до намеченной высоты 10 500 метров. Через сорок восемь минут набора высоты один из сопровождающих самолетов-наблюдателей, сообщив о том, что у него сработала пожарная сигнализация, резко пошел на снижение. Усталым голосом Кардер сказал:
— Ну, хорошо, надо выяснить, когда мы сможем получить другой самолет-наблюдатель.
«Через десять минут». Но в действительности это означало двадцать минут.
— Ал, к тому времени, когда сопровождающий самолет нагонит нас, мы потеряем чертовски много топлива. Все держится в норме. Я смогу провести отцепление и с одним наблюдающим.
Впервые за шесть полетов система ЖРД работала нормально. Мы были так близки к цели. Но еще задолго до этого, там, на земле, Ал решил, что отцепление во что бы то ни стало должно произойти только при двух сопровождающих самолетах-наблюдателях.
— Билл, забудь об этом. Держись и жди сопровождающего.
— Но, Ал…
— Ты слышал меня!
За время медленного набора высоты мы уже потеряли сто восемьдесят литров жидкого кислорода, а с этой задержкой потеряли еще больше. Было подсчитано, что потеря 180 литров уменьшала время горизонтального полета на двадцать пять секунд, а это в свою очередь приводило к уменьшению максимальной скорости на 260 км/час, что соответствовало числу М = 0,4.
Пятнадцатью минутами позже новый самолет-наблюдатель, находившийся на пути к нам, сообщил, что его двигатель глохнет и что он идет на снижение… Это решило дело.
— О'кэй, Билл, возвращайтесь назад, — вынужден был приказать Кардер.
Я еще раз попытался убедить его разрешить отцепление.
— Я сказал, возвращайся назад! — Кардер был непоколебим.
Полет отменили, и мне было дано приводящее в уныние приказание аварийно слить топливо.
В шестой раз В-29 доставил «Скайрокет» обратно на аэродром и медленно зарулил на стоянку НАКА рядом с ангаром фирмы Дуглас. Инженерная группа уже вернулась со дна озера и ждала нас. Все молчали.
Идя вместе со мной к ангару, Хоскинсон на этот раз ничего не сказал об отсрочке. Он молчал. Остальная часть экипажа направилась в кабинет Кардера, но Хоскинсон остался в ангаре, у шкафчиков для одежды, наблюдая, как я снимаю костюм. Когда я уже наполовину снял верх, Хоскинсон положил свою руку мне на плечо:
— Вы, кажется, немного похудели? Не принимайте все это близко к сердцу.
Я растерялся и не смог ничего ответить. Хоскинсон хлопнул меня по руке и непринужденно сказал:
— Особенность испытательной работы в том и заключается, что нужно настойчиво идти вперед, пока не добьешься желаемого результата. Пусть неудачи не обескураживают вас.
Он повернулся и быстро пошел в направлении кабинета Кардера.
* * *
Представители НАКА, официально наблюдавшие за ходом выполнения программы, держались очень тактично. Они были готовы в любой момент принять от нас самолет. Было очевидно, что НАКА вовсе не хотел отказаться от идеи установить свои собственные рекорды на «Скайрокете». Если бы это удалось, то слава принадлежала бы этому комитету, а не военно-морским силам. Многие опасались, что, если мы не добьемся в ближайшее время успехов, военно-морские силы не дадут согласия на дальнейшее продолжение испытаний. Главное управление авиации ВМС не собиралось сыпать деньги в бездонную бочку. Решение могло быть следующим: фирма Дуглас просто не сумела справиться с этим делом и НАКА может принять самолет на испытание раньше, чем это предполагалось.
Единственным достижением, которым могла похвастать фирма Дуглас, было то, что группа Кардера не потеряла ни одного «Скайрокета». Лист потерь оставался чистым.
Чтобы как-то восполнить страшную потерю времени из-за отказов, механики работали посменно круглые сутки, а инженеры-испытатели сидели за своими металлическими столами до поздней ночи, устраняя неисправности в «Скайрокете», который не хотел выполнить этот полет. Как бы ни были утомлены и разочарованы механики, они готовили вверенную им машину, как всегда, усердно, аккуратно выполняя свои обязанности, словно всякий раз самолет выводился из ангара для триумфального полета. И каждый раз надеясь, что полет будет удачным, инженеры, уверенные в том, что выявили и устранили все возможности отказов, размещались на затвердевшем от жары дне мертвого озера, с оптимизмом ожидая сообщений о полете.
Я был исполнителем, которому ни разу не пришлось проявить себя. То, что я, находясь в полной готовности, не мог отцепиться, было похоже на иронию. И теперь день, когда совершится отцепление, может застать меня слабым и истощенным тремя месяцами неудач. Высотный костюм стал свободнее, чем раньше, и его приходилось шнуровать все туже и туже. Теперь у меня уже не было прежнего энтузиазма.
Три месяца тому назад, когда мы начинали это многообещающее испытание, которое должно было доказать, что «Скайрокет» является самым скоростным самолетом в мире, Ал Кардер, ожидая на пустынном дне озера сообщения о нашей первой попытке, беспокойно шагал туда и обратно, подбирая стреляные гильзы, оставшиеся здесь после учебных стрельб периода последней войны. Он заботливо складывал эти гильзы в большой ящик, который хранил в ангаре. Приближалась седьмая попытка отправить «Скайрокет» в ракетный полет в бескрайнем небе, и большой, похожий на сундук ящик был наполовину заполнен гильзами.
