Когда я учился в старших классах, карта Индии продолжала висеть на стене в моей комнате, но я едва ли замечал ее – рядом висели плакаты моей любимой группы «Ред Хот Чили Пеперс». Я рос настоящим австралийцем – гордым тасманцем.

Разумеется, я никогда не забывал свое прошлое, не переставал думать о своей индийской семье. Я все еще был полон решимости навсегда запомнить малейшие подробности своего детства и часто прокручивал их в голове, как будто сам себе рассказывал историю. Я молился о том, чтобы моя родная мама была жива и здорова. Иногда я лежал в кровати и представлял улицы своего родного городка, видел, как брожу по ним, возвращаюсь домой, открываю дверь, смотрю на спящих маму и Шекилу. Когда я мысленно переносился туда, то сосредотачивался на том, чтобы послать им весточку, что со мной все хорошо, что не стоит обо мне волноваться. Это было сродни медитации. Но эти воспоминания стояли у меня на втором, а не на первом плане. У меня хватало подростковых забот, как и у любого другого мальчишки.

В средней школе, в отличие от начальной, училось намного больше детей из разных этнических групп, в особенности греков, китайцев и индийцев, поэтому если раньше я и чувствовал себя не таким, как остальные, то теперь это чувство исчезло. У меня появились настоящие друзья, я стал гитаристом школьной рок-группы, много занимался спортом, в особенности футболом, плаванием и легкой атлетикой. Меня радовало то, что Мантош все же остепенился.

Я сохранял относительную независимость и занимался своими делами. В четырнадцатилетнем возрасте я бегал к местному причалу с друзьями, где мы болтались без дела и тайком баловались спиртным. Вскоре у меня появилась подружка. Нельзя сказать, что я отбился от рук, но все больше и больше времени слонялся без дела. Очень соблазнительно оправдать такое поведение в этот период своей жизни трудным детством и переездом в другую страну, но, честно говоря, мне кажется, что я просто слишком увлекся тем, что интересует большинство подростков.

Я никогда не был отличником, но из-за занятий спортом и других увлечений начала страдать успеваемость в школе. И в конце концов у моих родителей кончилось терпение. Они были людьми решительными и трудолюбивыми, им казалось, что я попусту трачу время. Они выдвинули мне ультиматум: или я в восемнадцать лет заканчиваю школу и иду работать (Мантош позже выбрал именно этот путь), или начинаю учиться как следует и поступаю в университет, или иду в армию.

Этот ультиматум стал для меня настоящим потрясением. Меня пугала мысль служить в армии, но на это и рассчитывали родители. Армейская жизнь казалась мне очень похожей на жизнь в приюте, о которой я хотел забыть. К тому же выбор, предоставленный мне родителями, напомнил, как сильно я хотел учиться, когда жил в Индии. Мне подарили жизнь, о которой я даже не мечтал, и она явно мне нравилась, но, конечно же, я не в полной мере воспользовался выпавшим мне шансом.

Этого оказалось достаточно, чтобы я взялся за ум: с той минуты я стал образцовым учеником, запирался после занятий в комнате и делал уроки, исправил плохие оценки и даже по некоторым предметам стал лучшим учеником в классе. По окончании школы я выбрал трехгодичный курс бухучета в рамках Национальной системы образования, чтобы позже иметь возможность поступить в университет. Еще я нашел работу в гостинице.

После этой первой встряски мама с папой больше не давили на меня в выборе какого-то определенного жизненного пути и никогда не заставляли чувствовать себя обязанным за то, что они меня усыновили. Пока я искал себя в этой жизни, они всегда меня поддерживали. Они бы очень порадовались, если бы я получил университетский диплом, но через какое-то время мне настолько понравилось работать в сфере гостиничного бизнеса, что я, не раздумывая, забросил бухучет. Несколько лет для меня работа была сродни игре, я работал в различных барах, клубах, ресторанах по всему Хобарту. Это были веселые времена, когда я жонглировал бутылками, как Том Круз в фильме «Коктейль», и организовывал вечеринки. Но когда я осознал, что у меня нет перспективы карьерного роста, я понял, что хочу большего. Решил, что буду повышать свою квалификацию в сфере гостиничного бизнеса, что, как я надеялся, позволит мне занимать руководящие должности. Мне повезло, я получил грант на поступление в Международную австралийскую школу гостиничного хозяйства в Канберре. Благодаря имеющемуся у меня опыту мне сократили срок обучения с трех лет до полутора.

Я продолжал жить с родителями, но, поскольку дома почти не бывал, проводя время или на работе, или на занятиях, или у своей невесты, вскоре решил поселиться отдельно. По-моему, родители даже обрадовались, когда я проявил такую инициативу. Так что мое решение переехать в Канберру выглядело вполне естественным.

Как оказалось, лучшего решения я не мог бы принять. Именно в Канберре моими мыслями неожиданно завладела Индия, и я стал размышлять, как разыскать свой родной дом.

Когда я в 2007 году поселился в общежитии колледжа в Канберре, то обнаружил, что здесь живет множество студентов-иностранцев, и, как выяснилось, в основном это были выходцы из Индии. Большинство были родом из Дели и из городов, которые тогда уже носили названия Мумбаи и Колката.

В старшей школе я был знаком с другими индийцами, но, как и я, они выросли в Австралии. Совсем другое дело познакомиться со студентами-индийцами, приехавшими из моей родной страны. Со мной они общались на английском, но между собой говорили на хинди, а я уже много лет не слышал родного языка. Я практически забыл его – все индийцы в школе разговаривали только по-английски, – поэтому испытал некое повторное культурное потрясение. В компании иностранных студентов я лишился своего экзотического индийского происхождения, теперь я оказался австралийцем среди индийцев.

Самая главная причина, по которой меня тянуло к ним, – они были родом оттуда, откуда и я, некоторые даже из того города, где я потерялся. Они бродили по тем же улицам, ездили на тех же поездах. Наш интерес друг к другу оказался взаимным, они с радостью приняли меня в свой круг. И только с этими людьми я впервые, уже в возрасте двадцати шести лет, прочувствовал, что такое быть индийцем. Я говорю сейчас не о политическом или этнографическом смысле этого слова и не о неловких попытках родителей привить мне любовь к моей далекой родине. Я хочу сказать, что чувствовал себя своим в компании студентов-индийцев, охотно приобщаясь к культуре моего народа. Мы ели индийские блюда, ходили вместе в клубы, ездили в близлежащие города или собирались у кого-нибудь дома, чтобы посмотреть индийское кино, – ту удивительную болливудскую смесь боевика, мелодрамы, комедии и любовной истории. И люди, с которыми я познакомился, не имели никакого отношения к бюро по усыновлению и не были психологами, помогающими избавляться от последствий психологических травм. Они были обычными людьми, обычными индийцами. Общаясь с ними, я осознал необходимость заново выучить родной язык, и от них я узнал о тех стремительных изменениях, которые происходят в современной Индии.

Ощутив себя среди них своим, я поведал им свою историю. Теперь я иначе рассказывал о времени, проведенном на вокзале, потому что мои собеседники знали, как выглядит громадная железнодорожная станция Хора в Калькутте, и то, что находящаяся неподалеку река называется Хугли. Слушатели удивлялись – особенно те, кто был родом из Калькутты и понимал, что мне пришлось пережить. И я уверен, им казалось совершенно невероятным то, что ребенок с улицы теперь живет с ними в одном общежитии в Канберре.

В результате этих разговоров произошло следующее. Во-первых, вновь всколыхнулось прошлое. Ведь несмотря на то, что воспоминания из памяти у меня не стирались, потому что я постоянно прокручивал их в своей голове, я уже довольно давно о своем детстве никому не рассказывал. Временами я делился этими воспоминаниями с посторонними людьми, в основном с девушками, с которым встречался, но рассказывал очень мало, и не потому, что стыдился или хотел сохранить все в тайне, я просто полагал, что теперь это не имеет такого уж большого значения. Каждый раз, когда я начинал рассказывать о себе, возникали вопросы, которые требовали ответов, и я чувствовал, что мнение окружающих обо мне коренным образом меняется, и при этом я из просто Сару превращался в Сару-который-когда-то-жил-на-улицах-Калькутты, а мне очень хотелось оставаться просто Сару. Теперь же я рассказывал о себе людям, которым эти места были знакомы, а это совершенно другое дело. Уверен, что и их мнение обо мне менялось, но обычно мы еще лучше начинали понимать друг друга и не возникала бездна отчуждения. После таких откровенных бесед я все чаще стал размышлять о прошлом. Когда делишься своей историей с австралийцами, делаешь это как-то отвлеченно, как будто сказку рассказываешь, как бы искренне они тебе ни сочувствовали и ни силились тебя понять. А когда рассказываешь о себе людям, которые побывали в тех местах, история становится более реальной.

Во-вторых, моя история, рассказанная людям, приехавшим из Индии, разбудила в них детективов. Местонахождение моего родного дома стало для них загадкой, которую они силились разгадать, поэтому задавали массу вопросов о том, что я помнил. И впервые с тех пор, как я сбежал с вокзала Хора, появилась возможность разгадать эту тайну. Рядом находились люди, которые отлично знали страну, взрослые люди, помощь которых была мне так необходима, когда я был совсем ребенком. Возможно, сейчас они смогут мне помочь.

И вот я испробовал скупой набор подсказок на своих друзьях. Впервые за много-много лет я воскресил в памяти все, что запомнилось пятилетнему ребенку, не знающему географии. Вспомнил Гинестли – возможно, название моего родного городка, но с таким же успехом это могло быть и названием местности и даже просто улицы. Потом близлежащую станцию, где я один сел на поезд. Станция называлась, как мне помнилось, Берампур.

Я напомнил своим друзьям, что власти Калькутты уже пытались по этим отрывочным сведениям выяснить, откуда я родом, но друзья полагали, что это все же кое-что. Я признался, что смутно представляю, как долго просидел в поезде, но был уверен в одном: сел на поезд я вечером, а на следующий день до обеда уже оказался в Калькутте – это явно случилось среди белого дня. Несмотря на то, что все, через что мне пришлось пройти, пока я жил на улице, в мельчайших подробностях отпечаталось в моей памяти, первое сильное потрясение – оказаться запертым в вагоне и осознать, что бессилен противостоять тому, что меня увозят от дома, – сказалось на мне больше всего. Я вспоминал об этом урывками, всякий раз испытывая душевные муки. Но всегда понимал, что мое путешествие длилось где-то часов двенадцать-пятнадцать.

Одна из моих подруг, которую звали Амрин, пообещала спросить у отца, работавшего на индийской железной дороге в Нью-Дели, не знает ли он мест с названиями, запомнившимися мне и расположенными примерно в двенадцати часах езды от Калькутты. Я обрадовался и разволновался – еще никогда я не был так близок к получению той помощи, на которую рассчитывал на железнодорожном вокзале двадцать лет назад.

Через неделю отец подруги ответил, что никогда не слышал о Гинестли, что в окрестностях Калькутты есть городок под названием Брахмапур, а еще есть город Бахарампут, но подальше от Калькутты, в том же восточном штате Западная Бенгалия, и город в штате Орисса на восточном побережье, который раньше называли Бурхампур, а сейчас – Брахмапур. Первый, находящийся в окрестностях Калькутты, явно был не тот, который я искал. Но мне стало интересно, почему никто из тех, к кому я обращался на станции Хора, даже не предположил, что это именно тот город, который я ищу. Наверное, я неправильно произносил его название. Или они не прислушивались к тому, что я говорил.

И второй, и третий городок вряд ли были теми, что я искал. Мне казалось, что они располагались недостаточно далеко от станции Хора, если судить по времени моего путешествия, хотя я допускал, что, возможно, я ездил по кругу. Город в штате Орисса располагался всего в десяти километрах от восточного побережья, но до прилета в Австралию я никогда океана не видел. Как-то раз я отправился в незабываемое путешествие, чтобы понаблюдать, как солнце садится над озером недалеко от моего дома, но вид бескрайнего океана, распластавшегося под самолетом, ошеломил меня. Неужели я рос так близко от океана и никогда его не видел? С другой стороны, мои друзья предполагали, что, судя по тому, как я выгляжу, родом я из Западной Бенгалии. Их слова напомнили мне, что в детстве, когда я еще жил в Хобарте, мама говорила, что пожилые индийцы, с которыми мы познакомились, тоже уверяли, что вероятнее всего я родом с востока. Неужели я плохо запомнил путешествие на поезде? Неужели время и расстояние для испуганного пятилетнего ребенка показались настолько огромными? В мою душу были брошены зерна сомнения.

* * *

Вдобавок к предположениям друзей я стал использовать Интернет для получения дополнительной информации. Когда я учился в старших классах, у нас дома был Интернет, но по сравнению с сегодняшним днем его возможности были ограничены. Тогда он работал намного медленнее, особенно до того, как появились широкополосная передача данных и удаленный доступ. То, что мы сейчас называем Интернетом, в то время, когда я заканчивал школу, только становилось «сетью». Когда я поступил в колледж, такие инструменты поиска, как «Википедия», находились в зачаточном состоянии. Сегодня трудно представить, что невозможно отыскать информацию по интересующей теме, какой бы непостижимой она ни была, но еще совсем недавно Интернет являлся прерогативой компьютерщиков и ученых.

Тогда еще не появились такие популярные теперь социальные сети, было сложно и как-то неприлично связываться с теми, с кем ты не знаком. Электронная почта была скорее формальным средством общения, чем способом, с помощью которого можно анонимно обратиться к окружающему миру. Прибавьте к этому то, что, когда я вспоминал о своем индийском прошлом, мне просто не приходило в голову, что Интернет, это относительно новое изобретение, как-то может мне помочь.

В колледже, как и у некоторых моих индийских друзей-помощников, у меня был круглосуточный доступ к Интернету и собственный компьютер в комнате. Поэтому я начал выискивать любую информацию, используя различные способы написания слова «Гинестли», но безуспешно, ничего нового мне в голову не приходило. Поиск «Берампура» тоже не принес результата – слишком много вариантов написания.

И если у меня были сомнения относительно того, правильно ли я запомнил эти названия и время своего пребывания в поезде, я ничуть не сомневался в том, что хорошо помню свою семью, родной город, улицы, по которым бегал еще ребенком. Я закрывал глаза и ясно видел железнодорожную станцию в Берампуре, где я сел на поезд: расположение платформы, большой пешеходный переход в одном ее конце, огромную водонапорную башню, возвышающуюся над станцией. Я был уверен, что, если бы увидел любое из тех мест, о которых упоминали мои приятели или Интернет, если бы я увидел то место, где находится мой дом, я бы сразу узнал его. Я был не уверен только в правильности названий.

Карты не помогли. Я знал, что в одном из множества населенных пунктов находится мой дом, но если бы я только знал, в каком! Карты, которые мне удалось достать, были недостаточно подробными, там не были обозначены маленькие городки, что уж говорить о подробных планах с указанием улиц, которые мне были так необходимы. Оставалось только искать названия, казавшиеся похожими, изучать подходящие территории, основываясь на отдаленности их от Калькутты и собственных воспоминаниях. Но если я и находил город с названием, похожим на «Берампур» или «Гинестли», невозможно было проверить, имею ли я к нему какое-то отношение. Это мой родной город? Откуда я мог знать, там ли стоит наш обветшалый дом или нужная железнодорожная станция? Какое-то время я даже рассматривал возможность полететь в Западную Бенгалию и поискать там, но относился к этой идее не слишком серьезно. Как долго мне придется рыскать по стране в поисках чего-то знакомого? Страна-то огромная. Я уже пробовал садиться на разные поезда на станции Хора.

Потом я осознал, что карты дают возможность бродить по той или иной местности, и этим можно заниматься, не вставая с рабочего места, – с помощью программы «Гугл Планета Земля».

Наверное, многие помнят, как впервые воспользовались поисковиком «Гугл Планета Земля». Благодаря данным, получаемым со спутника, любой человек может взглянуть на планету сверху, пролететь над нею, подобно космонавту. Можно рассматривать целые континенты, страны, города, найти название какого-нибудь места, а потом приблизить его, рассмотреть в ошеломляющих, мельчайших деталях. Можно взобраться на Эйфелеву башню, взглянуть на эпицентр землетрясения или на собственный дом. На самом деле именно этим и занимаются те, кто впервые загружает «Планету Земля» – находят место, где живут, а потом смотрят на него сверху, словно птичка или Бог. Когда я узнал о возможностях «Гугл Планета Земля», мое сердце учащенно забилось. Неужели я смогу увидеть дом своего детства, если узнаю, где его искать? Наверное, этот сервис «Планета Земля» изобрели для меня – идеальный инструмент поиска. Я засел за компьютер и начал искать.

Поскольку я так и не нашел ничего хотя бы отдаленно напоминающего Гинестли, решил, что место под названием Берампур является более серьезной ссылкой, на которую мне стоит полагаться. И если я его обнаружу, смогу найти и мой родной город где-то недалеко по железнодорожной ветке. Поэтому я стал искать места с названиями Берампур, и, как всегда, компьютер выдавал множество результатов – существовало огромное число вариантов названий по всей территории Индии, во многих местах встречались несколько похожих названий. Брахмапур, Бахарампур, Бурхампур, Берхампор, Бирампур, Бурумпур, Бурхампуур, Брахмпур… и так до бесконечности.

Казалось разумным начать с двух мест, о которых говорил отец Амрин и которые находились в Западной Бенгалии и Ориссе. Медленно, но уверенно сделанные со спутника снимки каждого города появлялись на экране – «Гугл Планета Земля» работал именно так, как я и рассчитывал. Благодаря этому инструменту я смог бы увидеть все те детали, которые мне запомнились, и надеялся с такой же легкостью узнать нужное место, как будто оказавшись там лично или, по крайней мере, пролетая над ним на воздушном шаре. Смотреть на местность сверху означает мысленно переворачивать изображение, чтобы представить, как это место смотрится с улицы.

В Бахарампуре в Западной Бенгалии было две железнодорожные станции, но там не было перехода, который я хорошо запомнил, и вдоль железнодорожного пути не было ни одной деревушки или городка с названием, похожим на Гинестли. Одна колея пролегала рядом с несколькими большими озерами, которые, я был уверен, увидел бы из вагона, но, когда я ехал в поезде, ничего похожего не наблюдал. Откровенно говоря, окрестности города вообще казались незнакомыми – место, которое я искал, было холмистым вдоль всего железнодорожного полотна, здесь же я холмов не видел, может, из-за буйной растительности. Место, откуда я был родом, напоминало лоскутное одеяло – сельскохозяйственные районы вокруг пыльных городов. Я вынужден был признать, что с момента моего отъезда многое могло измениться, возможно, провели оросительную систему и регион стал более зеленым. Но многие факторы исключали подобную возможность.

Город Брахмапур в Ориссе находился в более засушливой местности, но там на станции были очень длинные крытые платформы по обе стороны от железнодорожных путей, чего не было на том вокзале, который я искал. И водонапорной башни нигде не было видно, зато было много разнообразных силосных башен, но я подобную не запомнил. С другой стороны, опять рядом не оказалось городка под названием Гинестли. И когда я увидел, в какой близости от моря располагался этот город, я перестал сомневаться в том, что не мог не знать об этом.

То, что ни один из этих городов не был искомым местом, не являлось поводом сдаваться – существовало много, очень много других мест, где можно было бы поискать, но первые неудачи ввергали меня в уныние. Они заставили меня снова задуматься о том, что многое с тех пор могло измениться. Станции могли обновить или перестроить, проложить рядом дороги, города могли разрастись. Если все так сильно изменилось, наверное, будет сложно узнать станцию, которую я ищу.

Несмотря на универсальную природу этого нового источника информации, становилось ясно, что найти мой дом будет очень трудно. Если я не был уверен в правильности названий, как я мог полагаться на то, что поисковая система даст мне верный ответ? И даже если я наткнусь на нужное место, возможно, не смогу его узнать с воздуха. И помимо всего этого, Интернет и сами компьютеры в то время работали значительно медленнее; «Гугл Планета Земля» была замечательной программой, но слишком громоздкой, поэтому ее использование при таких огромных территориях занимало очень много времени.

Если я всерьез намеревался посвятить себя учебе, у меня не осталось бы времени на поиски в «Гугл Планета Земля». Поэтому, трезво поразмыслив, я сказал себе, что просто зря убиваю время, и попытался не слишком отвлекаться на поиски. Я в течение нескольких месяцев, когда представлялась возможность, проверял некоторые места, сосредоточившись на районах в северо-восточном направлении от Калькутты. Но не нашел ничего знакомого.

Мои друзья уже привыкли к тому, что я, объявляя, что бросаю поиски, позже признавался, что эта идея так и не дает мне покоя. Многие доморощенные индийские «детективы» вернулись домой, а остальные просто выкинули это из головы, когда поняли, что я не так уж терзаюсь, как они думали изначально.

В конечном итоге я спустил все на тормозах. Поиски стали чем-то абстрактным. Сложно было поверить, что я добьюсь какого-то результата, – я искал иголку в стогу сена, и это дело оказалось мне не по силам. Я учился в колледже, а учеба требовала от меня большой отдачи, и к тому же мне не хотелось становиться отшельником и все время проводить за компьютером. Некоторые люди, желающие мне добра, предупреждали, что поиски могут свести меня с ума. Я вырос настоящим австралийцем в любящей семье. Судьба вырвала меня из крайней нужды и обеспечила комфортную жизнь – наверное, стоило принять, что прошлое осталось в прошлом и надо жить дальше.

Теперь я понимаю, что боялся лишиться своих воспоминаний – я так долго с ними прожил, так крепко за них цеплялся, так отчаянно пытался сохранить их, чтобы не угас тот лучик надежды, который они дарили. Если я продолжу поиски, но ничего не найду, неужели это будет означать, что я подвел под прошлым черту и буду спокойно жить дальше? Если мне не удастся отыскать свой дом и родных, буду ли я и дальше цепляться за свои воспоминания? Определенность в этом деле может разрушить то, что у меня осталось.

Поскольку по горячим следам найти ничего не удалось, я, закончив обучение в 2009 году, вернулся в Хобарт, где нашел работу в баре. Хотя у меня в кармане был диплом, мне понадобилось всего две недели, чтобы понять, что гостиничный бизнес более меня не привлекает. Я заподозрил это еще в Канберре, но хотел, по крайней мере, завершить обучение.

У нас у всех в юности наступает момент, когда мы задаемся вопросом: а что же делать дальше, чему себя посвятить? Помимо наличия средств для достижения своих целей нужно еще решить, что в жизни самое главное. Неудивительно, что я понял: самое важное для меня – семья. Наверное, благодаря жизни вне дома, вдали от Хобарта, это чувство стало еще сильнее. И вновь вспыхнувший интерес к прошлому подтолкнул меня к тому, чтобы задуматься о моих взаимоотношениях с новой семьей. Меня осенило, что семейный бизнес Брирли – это для меня возможность совместить два основных аспекта моей жизни, и я очень обрадовался, когда родители одобрили эту идею.

У мамы с папой было собственное дело: они продавали промышленные шланги и крепления, вентили и насосы, которые обслуживал отец. По удивительному совпадению папа начал свое дело в тот самый день, когда я приехал из Индии, – он оставил моего деда в новенькой конторе отвечать на звонки, а сам отправился с мамой в Мельбурн встречать меня.

Заняться семейным делом означало каждый день работать с папой, и я вскоре понял, что сделал правильный выбор. Работа рядом с ним приносила мне удовлетворение. Мне кажется, что его решимость, деловая хватка и сосредоточенность на успехе передались и мне. Он не давал мне сидеть без дела, но, по-моему, это только сблизило нас. Мантош позднее пошел по тому же пути, поэтому вскоре мы все были заняты одним делом и работали вместе.

В то же время у меня завязались новые отношения, и мы с моей невестой стали жить вместе. Возвращение в Хобарт и все, что последовало дальше, напомнило мне о том, что поиск своих корней – не самое главное в жизни и это не должно доминировать над всем остальным. Понимаю, что кому-то это покажется странным. Те, кого усыновили, независимо от того, знают они или нет своих настоящих родителей, часто описывают разъедающее душу чувство, будто им чего-то не хватает: без семейных связей или, по крайней мере, без знания того, откуда ты родом, человек чувствует себя неполноценным. Я подобного не ощущал. Никогда не забывал свою индийскую семью, свою маму – и никогда не забуду, но, будучи оторванным от родных, я не чувствовал, что вокруг меня стена, которая не дает мне возможности жить полной, счастливой жизнью. Я быстро понял, поскольку от этого зависит способность выживать, что следует использовать шансы, которые выпадают человеку (если это случается), и всегда смотреть в будущее. Отчасти благодаря этому я с радостью принял ту жизнь, какой она стала после усыновления. Так что я вновь постарался сосредоточиться на той жизни, которую имел.