(1951)

Эдит называла ее ласково – Гитт. Без нее Пиаф никогда бы не стала той, кем была. Написавшая в 1951 году музыку к мюзиклу «Маленькая Лили», Маргерит Монно придавала определенную структуру карьере и таланту певицы, ее можно назвать «позвоночником», на котором держался «скелет» творчества Пиаф. Уже в 1936–1937 годах, в эпоху Малышки Пиаф, женщина-композитор была рядом с Эдит. Именно она положила на музыку многие стихотворения Раймона Ассо, и прежде всего знаменитые «Mon légionnaire» («Мой легионер») и «Le Fanion de Légion» («Вымпел Легиона»). Она будет рядом с певицей почти до самого конца, сочинит музыку для самых раскрученных хитов Пиаф: «L’Hymne à l’amour» («Гимн любви»), «La goualante du pauvre Jean» («Песня бедного Жана») и «Milord» («Милорд»).

Маргерит Монно умерла в октябре 1961 года, ровно за два года (они скончались день в день) до смерти Пиаф. Композитор проработала с певицей около двадцати пяти лет. Она стала свидетельницей взлетов и падений Воробышка, была знакома со всеми любовниками Эдит, некоторые из них были и ее любовниками. В отличие от поэтов-песенников, которые зависели от капризов гениальной исполнительницы и время от времени впадали в немилость (возможно, этой участи избежал один лишь Мишель Эмэ, который писал не только тексты песен, но и музыку к ним), Гитт никогда не расставалась с Пиаф. Она стоически терпела все увлечения Воробышка, все ее прихоти, сносила все несправедливые обиды. Но и Пиаф, которая никогда не отличалась особой верностью, прекрасно понимала, что ей необходим свой «культовый композитор». Понимала, что музыкальные творения Маргерит неразрывно связаны с ее душой певицы.

«Сообщницы» в работе – а они написали вместе не одну песню, – Эдит и Маргерит оставались сообщницами и в жизни. Вместе с Марлен Дитрих Маргерит числилась ближайшей подругой Пиаф – исключение из правил, ведь Эдит славилась своим женоненавистничеством. Однако эти женщины были полными противоположностями, они вышли из разных социальных слоев, обладали совершенно разными характерами. Маргерит Монно родилась 28 мая 1903 года в городе Десиз, департамент Ньевр. Она была дочерью композитора – ее отец, Габриель, писал церковную музыку. С самого рождения окруженная звуками классической музыки, девочка уже в два с половиной года играла на рояле. В возрасте трех лет она сочинила первую композицию, озаглавленную «Bluette» («Искорка», или «Остроумный пустячок»), пять лет спустя виртуозно исполняла концерты Листа, Шопена, Моцарта. Ей было пятнадцать, когда Камиль Сен-Санс сказал: «Я только что услышал лучшую пианистку из всех существующих».

В 1921 году юная провинциалка приехала в Париж, где продолжила учиться музыке под непосредственным руководством Альфреда Корто и Нади Буланже. В 1924 году на TSF она открыла для себя популярную музыку. «Я любила джаз, танцевальные напевы, – скажет она, – но ничего не знала о популярной песне. Я начала писать, потому что страдала от неразделенной любви к другу семьи». В 1931 году Маргерит впервые столкнулась с неизведанным миром и сочинила первую песню «Ah! Les mots d’amour» («Ах! Слова любви»), миленький вальс, который исполнила Джейн Марни, затем написала композицию «Viens dans mes bras» («Приди в мои объятья»), которую спела Люсьен Бойер. Сотрудничество с Пиаф началось в 1936 году, причем началось с «похищения». У одного музыкального издателя Малышка, которая в ту пору искала, чем бы расширить свой репертуар, услышала песню «L’Étranger», созданную Маргерит для Аннетт Дажон, тогда очень популярной певицы. Очарованная мелодией, Эдит тут же попросила отдать ей песню, которая отнюдь ей не предназначалась. Она выучила ее наизусть и вечером исполнила в «Жерни’с» – раньше, чем это сделал кто-нибудь еще.

В том же году Маргерит Монно написала музыку к стихотворению Раймона Ассо «Mon légionnaire». С 1937 по 1939 год она вместе с этим поэтом-песенником напишет целую серию песен: ««Je n’en connais la fin», «Le Petit Monsieur triste» и т. д. Симон Берто расскажет, как работали композитор, поэт и исполнительница: «Эдит читала текст. Она читала его, как будто бы уже пела; Маргерит мечтала, Раймон слушал… Пока не появлялась музыка, он не был уверен в своей песне. После окончания чтения Маргерит говорила: “Ах! Дети мои…” Это должно было означать, что пока у нее ничего не складывается. Затем она слушала слова еще раз, и дело сдвигалось с мертвой точки: “Мне кажется, я что-то ухватила”. Маргерит садилась за пианино и играла. Она находилась в каком-то своем мире. Мире, который никогда не покидала».

Начиная с 1940-х годов Ассо пропал из поля зрения Пиаф, а Маргерит продолжила работать с певицей и ее многочисленными авторами. Все они вдохновлялись выдающимся талантом композитора. «Авторы охотно доверяли ей свои стихи, – скажет Анри Конте, – она трогала их своей возвышенной музыкой, которая делала слова живыми».

«Маргерит была великой артисткой, – добавляет Мишель Санли, автор песни «Amants d’un jour». – Она умела соединять классику и популярную песню. В ее композициях никогда не было вульгарности, никакой вычурности, никаких реминесценций… Ее музыкальные произведения отличались особой мощью, внутренней силой, было в них что-то мужское. И в то же время в них присутствовала удивительная невинность, та невинность, что присуща детству, насколько невинным может быть детство… Невинность, которая делает произведение вечным, погружает вас в состояние блаженства, в котором все ноты словно изобретаются заново».

«Маргерит была гигантом в музыке, – дает свою оценку творчеству Монно Жорж Мустаки. – Легендарный композитор, который каждый раз умел найти “золотое сечение” между мелодией, атмосферой и в то же время простотой песни. Ее талант я бы сравнил с талантом Курта Вайля… Это была скромная светящаяся женщина, немного запуганная, потому что Пиаф всегда хотела быть “на первых ролях”, а Маргерит скрепя сердце уступала славу подруге».

Все единодушно находили, что Маргерит Монно обладала какой-то «лунной внешностью», она резко контрастировала с земной Пиаф. «Гитт была бабочкой, – утверждает Филипп-Жерар. – Восхитительной, чудесной. Она вечно все теряла. Однажды она пришла к Пиаф и сказала: “Я написала для тебя песню”. Три ноты на клочке бумаги. Маргарит принялась рыться в сумочке, в карманах, но не смогла найти листок. В конечном итоге она обнаружила его в перчатке. Она положила крошечный квадратик бумаги на пульт пианино и начала петь фантастическую песню… При первом знакомстве Маргерит могла показаться более легкомысленной, чем Эдит, не такой глубокой. Но они были очень похожи: обе чувственные, восторженные».

Об этой врожденной чувствительности, хрупкости инопланетянки рассказывает и Шарль Азнавур; вот как он вспоминает свою первую встречу с композитором: «Маргерит сидела на самом краешке стула, что-то очень быстро говорила и размахивала руками, постоянно теряя равновесие. Она была такой подвижной, пронзительный голос, но этот взгляд, преисполненный незабываемой мягкости и в то же время удивительной грации, он тронул меня до глубины души».

Эту почти нереальную эфемерность Монно отмечает и Клод Нугаро. «Это случилось в 1957 году, – вспоминает он. – Я приехал из моей далекой Тулузы. (…) Оказавшись в Париже, я написал два текста, “Méphisto” и “Les Sentiers de la guerre” (“Военные тропы”), которые тут же послал ей… Три дня спустя в телефонной трубке раздался ангельский голос, она сказала, чтобы я пришел и послушал музыкальные произведения, которые она сочинила… Дверь открылась, и на лестничную площадку вышла удивительная, полупрозрачная, бледная светловолосая женщина, одетая в черное. Такая загадочная, словно она находилась под действием наркотика. Я снова вижу поскрипывающий пол, ковры и старое пианино «Pleyel» с партитурой Шопена, именно на нем она и сыграла две мелодии. Я очень надеялся, что эти песни споет Пиаф, но “Méphisto” записал муж Маргерит, Поль Пери».

Свадьба Маргерит Монно с Полем Пери, ее вторым мужем, состоялась 11 июля 1950 года. В последующие месяцы композитор написала музыку к «Маленькой Лили». После этого периода напряженной творческой активности Маргарит взяла передышку и почти прекратила писать для Пиаф, что позволило Шарлю Азнавуру стать привилегированным «сотрудником» певицы: почти в каждый диск, записанный в 1951 году, Эдит включает песни французского шансонье.

4 июля Пиаф записала песню «Une enfant» («Ребенок»), историю шестнадцатилетней девочки-подростка, которую нашли мертвой на дороге вследствие несчастной любви. 15 октября Эдит записала еще две песни Азнавура, которые сразу же получили широкую известность: «Plus bleu que tes yeux» («Еще голубее, чем твои глаза») и «Je hais les dimanches» («Я ненавижу воскресенья»). Последнюю композицию также исполняла и Жюльетт Греко, что страшно разозлило Пиаф, которая не любила, когда «ее» авторы работали для других исполнителей.

Именно на этот диск Пиаф записала знаменитую «Padam, padam», музыку для которой десятью годами ранее написал Норбер Гланзберг. До сих пор ни один поэт так и не сумел подобрать к мелодии нужных слов. В конце концов это удалось Анри Конте. «Все кому не лень пытались написать текст, даже Трене, – расскажет Конте. – Трене написал: “Ça tourne, ça tourne” (“Это вертится, вертится”), но это вертелось не слишком хорошо. Не хочу прослыть нескромным, но я придумал гениальный ход. Он заключался в том, чтобы найти слова к первым нотам. Получилось “Падам, падам”, а затем все остальное пришло уже само».

Став штатным автором Пиаф, Азнавур по-прежнему постоянно сопровождал певицу в поездках по стране. Он ездил с ней в качестве друга (но не любовника), шофера и певца. Так, летом 1951 года Шарль отправился вместе с Эдит в гастрольное турне. С ними поехала и Мишлин Дакс, которая, стоя за кулисами, каждый вечер наблюдала, как пела Пиаф. «Она всегда боялась выходить на сцену, – вспоминает актриса, – и перед выходом украдкой крестилась. Но когда она появлялась на сцене, к этой женщине катилась волна любви, и уже через минуту она становилась великолепной. У нее было потрясающее лицо. Она была счастлива. Я никогда не видела ничего подобного…» 21 июля 1951 года автомобиль «15 CV Citroën», за рулем которого находился Азнавур, слетел с дороги близ Серизье и рухнул в реку Йонну. Не встретив никаких препятствий, машина выбралась на поле в ста пятидесяти метрах от места аварии. Все больше перепугались, чем пострадали: пассажиры выбрались из машины живыми и невредимыми, в том числе и Пиаф, которая уже на следующий день приступила к работе. Тремя неделями позже, 14 августа, команда прибыла на юг Франции. В 19 часов 30 минут Пиаф и ее компаньоны покинули ресторан «Боманьер», расположенный около Бо-де-Прованс, чтобы наведаться в казино портового городка Ла-Сьота, туда, где должен был состояться ближайший концерт. В машине кроме певицы находились Ролан Авели, Шарль Азнавур и Жюльетт Фигуэра, бывшая «Мисс Франция». Управлял автомобилем чемпион мира по велосипедному спорту Андре Пусс. «Мы отъехали от ресторана всего на пятьсот метров, – будет рассказывать Пусс, – когда на крутом вираже я чуть не лоб в лоб столкнулся с другой машиной. Ее водитель резко вильнул влево. Я, в свою очередь, повернул направо, задние колеса занесло на слишком густом слое гравия. Я вдавил тормоза, и мы перевернулись. Машина была серьезно повреждена, она перекувыркнулась два раза. Эдит, невзирая на боль, показала себя крайне смелой».

Эта авария оказалась много серьезнее первой. Ролан Авели вышел из нее с двумя сломанными ребрами, Андре Пусс порвал сухожилия на запястьях. Что касается Пиаф, то у нее оказалась сломана плечевая кость, и певица вынуждена была вернуться в Париж, чтобы пережить серьезную операцию. 21 августа она вышла из клиники с гипсом, поддерживающим руку, ее мучили сильнейшие боли. Чтобы облегчить страдания, врач порекомендовал ей медикаменты на основе морфия. Это предписание имело драматические последствия.

Невезучий водитель Андре Пусс впервые встретился с Пиаф несколькими годами ранее в США, где велосипедист принимал участие в регулярно организуемом велотуре «Шесть американских дней». Гонка проходила либо в Кливленде, либо в Буффало, либо в Чикаго, либо в Нью-Йорке. Добрый друг Марселя Сердана, Андре посетил несколько нью-йоркских концертов певицы. Двумя годами позже он снова увидел ее на сцене, теперь в Париже, когда Эдит играла в «Маленькой Лили». «В один прекрасный день он явился к Пиаф, – вспоминает Азнавур. – Она его хорошо помнила, потому что, когда она пела в “Версале”, он требовал исполнить ту или иную песню, и этот голос с парижским акцентом остался у нее в голове. Когда он пришел в “ABC”, чтобы встретиться с Эдит, то была, как бы это сказать, дружба с первого взгляда… Он был живым, болтал без умолку, он был забавным и не лишенным юмора. А еще его речь… Очень близкая к той, на которой разговаривала Пиаф в молодые годы. А затем однажды он обосновался в доме».

После того как Эдди Константин вернулся к жене, велогонщик занял вакантное место любовника Эдит. Их связь продлится всего несколько месяцев, но Пусс даже сегодня хранит о ней самые теплые воспоминания: «Вопреки тому, что о ней говорили, она не была некрасивой. У нее имелось одно несомненное достоинство – кожа… Я назвал ее satin skin».

Очень скоро любовники начали ссориться, Эдит с удовольствием закатывала скандалы, к которым была привычна. «Однажды она дала мне пощечину, – вспоминает Пусс. – На следующий день она не могла петь, потому что я не остался в долгу… Нас встретил владелец “ABC”. Я ему говорю: “Эдит не сможет петь в течение одного или двух дней, потому что у нее проблема с зубами”. Она посмотрела на него, смеясь, и заявила: “Это он дал мне в морду”. Как она хохотала! Ссора закончилась. Она на меня не сердилась».

Все близкие друзья Эдит сходятся во мнении: Пиаф любила провоцировать своих любовников на насилие. Ей нравилось, когда дело доходило до рукоприкладства. Вот что рассказывает Билли, содержательница роскошного публичного дома, в котором певица жила в годы войны: «Она понимала только один язык – язык кулака». Однажды вечером к Пиаф пришел Анри Конте, который в то время был ее любовником. Воробышек вела себя как разъяренная фурия. Исчерпав все словесные аргументы, Конте увлек подругу в соседнюю комнату. Парочка вернулась минут через десять. «Он задал ей хорошую трепку, – объясняет Билли. – Ее щеки были пунцовыми. Но при этом она выглядела веселой, довольной, милой».

«Она любила в мужчине его силу, потому что нуждалась в защите, – анализирует поведение приятельницы Филипп-Жерар. – Она как-то сказала мне, что для нее побои – непременное дополнение к чувствам. Она любила смотреть, как мужчина раскрывается во всей своей мужественности. И побои были для нее проявлением этой мужественности. Драка самым чудесным образом укладывалась в ее представление о любви, наилучшим образом соответствовала ее восприятию отношений между мужчиной и женщиной. Она всегда хотела видеть рядом с собой мощного и жестокого самца. Сердан никогда не бил Эдит, но в этом не было необходимости, она и так знала, что сама профессия заставляет его быть забиякой».

Об этой концепции Пиаф о физическом насилии как проявлении большой любви упоминает, не стесняясь в выражениях, и Симон Берто: «Оплеуха приравнивалась к свадьбе. Когда Эдит получала хорошую затрещину, она тут же понимала, что хозяин рядом».

Любовная история с Андре Пуссом приказала долго жить. Но 1951 год стал «годом велогонщиков» в жизни Пиаф, на смену пришел очередной спортсмен: Эдит остановила свой выбор на неком Тото Жерардене. На самом деле чемпиона по трековым гонкам звали Луи, а это имя Эдит просто обожала: так звали ее отца и ее первую любовь, то же имя носили «первооткрыватель» Малышки Луи Лепле и ее новый импресарио Лулу Баррье. Но вот незадача: и этот избранник Пиаф был связан узами брака. Такая мелочь никогда не смущала певицу, но в данном случае произошло одно весьма неприятное событие.

Тото, которого Даниель Бонель опишет как «светского мужчину, рожденного для светских отношений», обладающего «острым умом и худощавой фигурой», недолго думая переехал в особняк в Булони, что не могло не вызвать гнев его законной супруги. Обманутая женщина подала жалобу в полицию, утверждая, что ее муж вывез из дома вещи, которые находились в их совместном владении, и прежде всего дорогостоящие золотые слитки. Дело так и не дошло до суда, но наделало много шума в прессе (например, газета «Détective» посвятила ему целую передовицу). Теперь за Пиаф прочно закрепилась репутация «воровки мужей».

В результате разбирательства спортсмен поспешил вернуться в лоно семьи, и его уход Пиаф восприняла как личное оскорбление. «Я немного, и даже очень сильно, выбита из колеи, – пишет она Жаку Буржеа. – Все эти мужчины только и делают, что разочаровывают меня, причиняют мне боль, расстраивают меня. Это что, у них в крови? Я создана не для того, чтобы иметь кучу любовников. Это они всегда нуждались во мне. Как я могу верить в их любовь? Нельзя пользоваться женщиной, которую любишь».

Несмотря на боль и разочарование, Пиаф осознавала, что отчасти сама виновата в сложившемся положении вещей. Понимала, что, ввязываясь в очередное любовное приключение, она нисколько не заботится о последствиях, а только и делает, что развлекается, стараясь забыть обо всем – и прежде всего о Марселе Сердане. Отныне она была намерена вступать в более «мирные» связи. А главное, в законные.