(1935–1936)

Прошло четыре года с той поры, когда Эдит и Момон решили стать командой. Четыре года, проведенных в низкопробных кабаре Пигаля, во дворах-колодцах обшарпанных домов, из окон которых падали редкие су, и на парижских тротуарах, где постоянно надо было быть начеку, чтобы не попасть в лапы полиции. Исполняя свои номера, девушки редко покидали границы небогатых районов: Бельвиль, Менильмонтан, Монмартр, Пигаль. Здесь они чувствовали себя в безопасности, здесь они знали каждый камень мостовой, здесь среди бедного парижского люда, чьи язык и правила им были близки, они ощущали себя дома. Отправиться к людям обеспеченным было все равно, что отправиться в другую страну. Там, где обитали богачи, простирался совсем иной мир, мир одновременно манящий и пугающий, мир, в котором Эдит и Момон оставались отверженными. Они обе понимали, что, невзирая на все очарование, этот мир таит в себе обман и насилие. Однако подруги также понимали, что, пусть толстосумы и презирают их, а порой завидуют, они необходимы для выживания двух молоденьких женщин. Именно поэтому время от времени компаньонки отваживались пересекать невидимую границу и бродить по Елисейским полям, сначала робко, а затем все агрессивнее и агрессивнее, гордо выставляя напоказ свои лохмотья, чтобы шокировать благопристойных буржуа.

И вот однажды хмурым октябрьским вечером 1935 года Эдит и Момон избрали в качестве сцены крошечный клочок асфальта на углу улицы Труайон и авеню Мак-Маон, в нескольких десятках метров от Триумфальной арки. Как обычно, мощный голос Эдит всего за несколько секунд привлек большую группу зевак. К зрителям присоединился элегантный прихрамывающий мужчина. После исполнения очередной песни, когда слушатели неохотно расстались с жалкими монетками, этот пятидесятилетний месье сделал шаг вперед. Он застенчиво сунул в руку Эдит банкноту, а затем завязал разговор. Актриса, много выступавшая на улицах, привыкла к навязчивому вниманию мужчин и держалась настороженно. Чего он хочет, этот благообразный немолодой господин? Очень быстро Эдит поняла, что ее новый поклонник разговаривает скорее покровительственно, по-отцовски и явно не намерен ее соблазнять. А еще мужчина выглядел настоящим профессионалом. Почему с таким голосом она не поет в кабаре, почему растрачивает свой талант на тротуаре? «А вы что, хотите предложить мне место?» – насмешливо воскликнула молодая женщина. Тогда мужчина представился и протянул свою визитную карточку. Его зовут Луи Лепле, он управляет кабаре «Жерни’c», модным заведением, расположенным совсем неподалеку, на улице Пьер-Шаррон, 54. Сообщив все это, Лепле пригласил Эдит явиться в четыре часа дня в кабаре «Жерни’c» на прослушивание.

Об этом романтическом эпизоде встречи Эдит Гассион с тем, кто всего за несколько недель прославит ее на весь Париж, рассказывали тысячу раз, рассказывала о нем и сама Пиаф, и Симон Берто. И в конечном итоге этот эпизод стал еще одной неотъемлемой частью легенды о Воробышке. Однако, скорее всего, реальность была много прозаичнее. Чтобы «раскрутить» свою протеже, Лепле, который обладал обостренным чутьем на то, что в наши дни назовут маркетингом, мог вполне осознанно прибегнуть к вымыслу. И даже если он и не придумал от начала до конца всю эту встречу, достойную Жана Вальжана и Козетты, то явно исказил факты, приукрасил действительность, чтобы создать совершенно определенный образ певицы и разжечь любопытство посетителей кабаре. В тот вечер, когда Эдит впервые пела на сцене «Жерни’c», Лепле лично представил ее публике и поведал трогательную историю об их знакомстве на улице Труайон.

Некий Жильбер Ошекорн, завсегдатай кафе «Сан-Суси», расположенного в районе Пигаль, в которое частенько захаживала Эдит, утверждал, что именно он поспособствовал судьбоносной встрече. Сразу же оценив всю мощь и красоту неповторимого голоса будущей Пиаф, он рассказал об уличной певице матери, Жермен Жильбер, которая сама обладала неплохим голосом и блистала в «Жерни’c». При посредничестве сына звезда кабаре познакомилась с девушкой и как-то вечером взяла ее с собой в «Жерни’c», где рекомендовала юное дарование Лепле. Последний тут же договорился с Эдит о прослушивании, которое состоялось несколькими днями позже…

Эта менее поэтическая, но более правдоподобная версия знакомства Лепле с Эдит, безусловно, имеет право на существование, особенно если учитывать тот факт, что Лепле неплохо знал Пигаль. Прежде чем открыть свои собственные кабаре «Жерни’c» – помимо того, что находилось на Елисейских полях, еще одно кабаре с тем же названием функционировало рядом с театром «Опера», – он служил артистом в «Либерти’c бар» на площади Бланш, где выступал в дуэте с партнершей по имени Бодетт. Плюс к этому Лепле, который никогда не делал тайны из своей гомосексуальной ориентации, любил посещать самые злачные заведения Пигаля, района, который славился сексуальной свободой и где Луи находил себе молодых любовников. Вопреки респектабельному внешнему виду Лепле, между «барином» из «Жерни’c» и уличной певицей не было непреодолимой культурной пропасти.

Лепле обладал несомненным влиянием среди людей искусства, его сила заключалась в том, что он всегда занимался самыми разными видами деятельности и вращался в самых разных социальных кругах. Он чувствовал себя как рыба в воде как в районе Пигаль, так и на Елисейских полях. Со временем он стал дальновидным и расчетливым дельцом, не лишенным определенного художественного таланта, что наделяло его удивительным обаянием. Несмотря на замашки истинного буржуа, Луи остался ребенком своих родителей, и это сближало его с Эдит. Как и Пиаф, Лепле вышел из артистической семьи. Он был родным племянником Полена, который вплоть до своей смерти (1927) считался признанной звездой кафешантанов. В 1906 году артист исполнил знаменитую песню «La Petite Tonkonoise» («Маленькая тонкинка»; слова Анри Кристине, музыка Венсана Скотто), он наряду с Увраром являлся одним из наиболее блистательных представителей жанра «комический солдат» и в начале века стоял у истоков мюзик-холла, изобретя особый сценический стиль, лишенный любых излишеств. Характерной чертой этого стиля была полная неподвижность на сцене. Несколькими десятилетиями позже, после изобретения микрофона, так станут петь почти все исполнители, а Эдит Пиаф выведет данный стиль на уровень высокого искусства.

Пойдя по стопам дяди, юный Луи также начал карьеру артистом мюзик-холла. Серьезное ранение в ногу во время войны 1914–1918 годов в конечном итоге заставило Лепле отказаться от артистической деятельности, но он не порвал с «ночным миром». На улице Фабур-Монмартр, в подвале «Палас» – сначала популярный мюзик-холл, затем кинотеатр, в 1970–1980-е годы это заведение превратилось в модный ночной клуб – предприимчивый парижанин открыл свое первое кабаре. Все деньги, заработанные в «Палас», Лепле удачно вложил в заведение на Елисейских полях – так в городе появился один из первых кабаре-ресторанов, предназначенных исключительно для зажиточной публики.

Можно ли предположить, что Эдит с самого начала поняла, что встреча с Лепле изменит всю ее жизнь? Скорее всего, нет. Потому что, отправившись в назначенный день на прослушивание в «Жерни’c», певица умудрилась опоздать на несколько часов. Быть может, она всю ночь отмечала знаменательное событие и просто забыла проснуться, чтобы пойти на встречу? Возможно, не восприняла предложение Лепле всерьез? Или же молодая женщина боялась встретиться лицом к лицу с неизведанным миром? Как бы то ни было, в конце концов она появилась на улице Пьер-Шаррон, где в сопровождении срочно вызванного пианиста кабаре Жана Юремереля исполнила перед Лепле те песни, что обычно пела на улице: «Nini peau d’chien» («Нини Собачья Шкура») Аристида Брюана, «La valse brune» («Сумеречный вальс») Жоржа Вилляра и Жоржа Крие и «Les Mômes de cloche» («Нищие девчонки») на музыку Винсана Скотто.

Любопытно, что все песни, кроме последней, были довольно старыми, написанными тридцать лет назад. Представьте себе, что в наши дни дебютант вышел бы на сцену с композициями, звучавшими в 1960-х годах. Но в ту далекую эпоху, когда жизнь подчинялась более медленным ритмам, многие песенные хиты долго не выходили из моды, ведь они описывали существующую реальность, поднимали животрепещущие социальные проблемы. Так, в композиции «Nini peau d’chien» рассказывается о проститутке из района Бастилии. Это очень веселая песня, представляющая проституцию как почти обыденное явление для девушки из пригорода Парижа:

Созданный в 1909 году «La valse brune» в поэтической форме («C’est la valse brune / Des chevaliers de la lune…» – «Это сумеречный вальс / Рыцари луны») фактически описывает ограбление, которое совершается под прикрытием сумерек.

Песня «Les Mômes de cloche», значительно более драматичная по содержанию, – шлягер начала 1930-х годов – представляется написанной (слова Декажа) специально для Эдит и ей подобных:

Как тут не вспомнить социальную среду, из которой вышли Эдит и Момон, представительницы люмпен-пролетариата, не имеющего ничего общего с настоящим рабочим классом! «Пиаф принадлежала миру нищих, – с полным правом скажет в дальнейшем Рене Рузо, автор “La goualante du pauvre Jean”. – Она не знала, что такое пролетариат. Она уважала его, но в то же время боялась». Эта принадлежность к миру маргиналов, граничащему с миром преступным, объясняет полное равнодушие Пиаф к любым социальным движениям, которые уже в следующем году поспособствуют приходу к власти партии Народного фронта. Безразличная к сражениям пролетариата, чьи надежды на лучшую долю зачатую связывались с желанием достичь среднего уровня жизни мелкой буржуазии, Эдит совершенно не стремилась подняться по социальной лестнице. Как и бóльшая часть ей подобных, уличная певица была уверена, что обречена на веки вечные оставаться в «своем болоте» или же вырываться наверх лишь благодаря неким исключительным личным качествам. Ситуация, сравнимая с той, в которой оказался небольшой процент чернокожих американцев, сумевших выбраться из нищеты, занимаясь музыкой или спортом. Именно она объясняет отношение Пиаф к деньгам. Уже став звездой, Эдит будет получать огромные гонорары, но никогда не воспользуется этими средствами, чтобы приобрести недвижимость или предметы роскоши. Менталитет парвеню будет ей чужд. Вместо того чтобы копить богатство, она предпочтет прожигать жизнь, не экономя ни денег, ни собственных сил.

Во время прослушивания, организованного для Эдит, Лепле еще раз убедился, что наткнулся на незаурядный талант. Ее голос не только пробирал до костей, выворачивал слушателей наизнанку, но казался голосом дикого животного. Внешне Эдит также разительно отличалась от «гламурных» певиц, выступавших в дорогих кабаре на Елисейских полях. Следовательно, владелец «Жерни’c», если он, конечно, хотел добиться успеха, должен был подобрать для своей протеже особую публику, должен был создать образ не столько чувственный, сколько чарующий. Но сначала он обязан был выбрать для Эдит псевдоним, который бы как никакой другой соответствовал ее внешности. Увидев молодую женщину впервые, Лепле сразу же подумал о хрупкой птичке, вынужденной петь ради пропитания. О маленьком парижском воробье. Жаль, что этот псевдоним уже использовала малышка Муано. Лепле принялся искать синоним. Пиаф! Вот как будут звать певицу. Эдит Пиаф? Нет, пока еще рано. И так как Эдит еще могла похвастаться кругленькой детской мордашкой, импресарио решил окрестить ее «Малышка Пиаф».

Осталось самое простое: подобрать сценический костюм для восходящей звезды. Нелепо и смешно было наряжать девушку в одежды женщины-вамп. Следовало сыграть на простоте. Рискуя впасть в мизерабилизм, Лепле настоял, чтобы его подопечная выступала в своем наряде уличной певицы. Узкая черная юбочка и облегающий пуловер. Молодая женщина, которая посвящала бóльшую часть своего свободного времени вязанию, – это увлечение Пиаф пронесет через всю жизнь – как раз заканчивала новую кофточку. Некоторые биографы утверждали, что Эдит не успела закончить работу к выступлению и потому вышла на сцену в пуловере без одного рукава, прикрыв обнаженную руку шалью или даже скатертью. Что это – правдивая история или же речь идет об очередном мифе, придуманном a posteriori для «приукрашивания» жизни Пиаф? Мы никогда не узнаем истины. Тем более что впоследствии сама певица сделает все возможное, чтобы никто и никогда не догадался о некоторых деталях ее биографии.

После нескольких репетиций пришло время выпускать Малышку Пиаф на «арену». 24 октября, в вечер премьеры, зал «Жерни’c» почтили своим присутствием весьма влиятельные особы: знаменитый «воздушный скиталец», летчик Жан Мермоз, журналисты Жозеф Кессель и Филипп Эриа, певец Морис Шевалье со своей подругой Иветт Валле. Можно ли думать, что все эти известные люди пришли в тот день в кабаре совершенно случайно, или же Лепле, словно опытный пресс-секретарь, озаботился тем, чтобы разослать приглашения гостям, дабы познакомить их со своим новым «аттракционом»? Сам факт, что среди зрителей оказался и Марсель Блёстейн-Бланше, будущий глава крупнейшей рекламной фирмы «Publicis», на тот момент директор радиостанции «Radio-Cité», заставляет нас склоняться ко второму предположению.

Клиенты «Жерни’c» как раз заканчивали ужин, когда слово взял сам хозяин заведения. Он рассказал присутствующим, как несколькими днями ранее познакомился на улице с молоденькой нищенкой, чей голос его потряс. Лепле подобрал самые проникновенные слова. Всего несколькими фразами он описал удивление, которое ждет публику, возможно, гости даже будут смущены: они встретятся с полным отсутствием профессионализма заявленной певицы, ведь она не умеет держать себя на сцене. Но импресарио с ловкостью превратил недостаток Пиаф в достоинство. Заинтригованные и подготовленные Лепле, зрители поверили, что им выпало счастье пережить редчайшие мгновения в жизни.

В полной тишине, столь необычной для шумного кабаре, на сцену вышла Малышка Пиаф. Не говоря ни слова, не глядя на посетителей, она начала петь, словно в забытье. И вот первая песня закончилась. Лепле зааплодировал, сначала тихо, затем все громче и громче, заставляя зал разразиться овациями. «Однако у этой малышки неординарные данные!» – воскликнул истинный знаток искусства Морис Шевалье. Девушка, удерживая внимание зрителей, тут же приступила к исполнению следующих композиций из своего уличного репертуара. Лепле одержал победу. И, конечно же, Малышка тоже. После окончания сольного выступления Мермоз пригласил певицу за свой столик и преподнес ей букет. Никогда ранее ни один мужчина не дарил Пиаф цветов. Всего за один вечер жизнь Эдит Гассион изменилась самым кардинальным образом.

Следующий день стал днем двух судьбоносных встреч. Сначала Эдит познакомилась с Жаком Буржеа, эрудитом и поэтом, который станет одним из самых близких друзей певицы и ее доверенным лицом. С 1936 по 1963 год Пиаф и этот сдержанный мужчина, который был много старше ее, вели постоянную переписку. Сто пятьдесят писем Пиаф, порой растянувшихся на десятки страниц, Буржеа завещает Национальной библиотеке Франции. В этих письмах Пиаф предстанет светлой и сентиментальной женщиной, всегда стремившейся к знаниям, отчетливо осознававшей, сколь огромные пробелы в собственном образовании ей необходимо заполнить.

Какой бы фурор ни произвела Эдит в «Жерни’c», широкая публика пока еще ничего не знала о новом даровании. Для того чтобы охватить слушателя, Лепле необходимо было заручиться поддержкой средств массовой информации. И, без сомнения, предупрежденный Марселем Блёстейн-Бланше, 25 октября в «Жерни’c» приехал Жак Канетти, радиоведущий «Radio-Cité». Журналист мечтал взглянуть на «маленькое чудо» Лепле. И вот уже в воскресенье 26 октября Малышка Пиаф впервые спела на волнах «Radio-Cité»; после ее выступления в студию поступили десятки телефонных звонков, каждый хотел узнать, кому принадлежит поразительный голос. Эдит пела на радио ближайшие двенадцать воскресений.

Дальше события развивались стремительно. В последующие недели толпы любопытствующих и журналистов осаждали «Жерни’c», чтобы насладиться пением юной волшебницы. В ноябре в газете «Le Petit Parisien» вышла статья, озаглавленная «Певица, проживающая свои песни», она была посвящена Малышке Пиаф. «Представьте себе бледное, почти мертвенно-белое лицо, – восторгался журналист, – которое меж тем иногда озаряется лукавством мальчишки Пульбо, представьте тонкий абрис носа, век, легкую синеву вокруг уже уставших глаз – в них чувствуется тайное, едва заметное, а потому волнующее благородство. Малышка Пиаф облачена в плохонькую кофточку и совсем простое платье; она не может сделать ни единого жеста, а яркий свет прожекторов пугает ее, она даже не умеет кланяться, на самом деле она ничего не умеет… Но она поет… Эта девушка, явившаяся с улицы, дарит своим уличным же песням пронзительную, горькую и даже чуть ядовитую поэтику, ту поэтику, которой наполнил свои уличные романы Карко. Так и представляешь ее мокрую, продрогшую, заледеневшую, стоящую под моросящим дождем, который заливает тротуары и в пелене которого скользят пугающие силуэты».

В не менее хвалебной статье, появившейся в другой газете, Пьер де Ренье попытался в самых лирических терминах описать исключительные свойства голоса Пиаф: «И еще этот голос, голос холодный, голос цвета устриц, что выставлены в мокрых корзинах у входа в бистро, этот непостижимый, хриплый и звучный голос, такой обычный и в то же время совершенно уникальный… Этот влажный, простуженный, еще детский, но уже лишенный надежды голос пробирает вас до костей, неумолимо заставляет вас в ту секунду, когда вы просто не способны думать, сопереживать самым дурацким словам самых глупых и самых известных песен».

Логическим продолжением этого триумфального шествия стала запись первой грампластинки Пиаф. 18 декабря 1935 года Эдит отправилась в студию фирмы «Polydor», расположенную в XIII парижском округе, на бульваре Де ля Гар, дом 67. Художественное руководство записи осуществлял Жак Канетти. Среди четырех песен, исполненных Пиаф в тот день, конечно же, фигурировала ставшая культовой и крайне символичная композиция «Les «Mômes de cloche» (еще одно название «Enfants de la cloche» – «Нищие дети»). Вторая песня с диска, «L’Étranger» («Чужестранец»), музыку к которой написали аккордеонист Жюэль и Маргерит Монно, станет, как «Mon légionnaire», и любимейшей композицией Пиаф, певица будет исполнять ее на протяжении всей карьеры. Почитающий каноны реалистической песни, автор текста Малерон описывает в ней недолговечную любовь героини с заезжим моряком:

Еще две песни, «Mon apéro» («Мой аперитив») и «La Java de Cézigue», напоминают о сценах в дешевых бистро и о танцах под волынку, их яркие персонажи описаны в стилистике пригородов с использованием местного жаргона:

Еще никогда карьера какой-либо певицы не складывалась столь быстро, ведь уже в том же месяце Эдит появилась в фильме Жана де Лимюра «La garçonne» (дословно «Пацанка»; фильм снят по книге Виктора Маргерита. В нашей стране название этого произведения переводили как «Женщина-холостяк» или «Холостячка») вместе с известными актрисами Мари Белль и Арлетти. В этой киноленте Пиаф исполнила песню Луи Потера и Жана Виене, затрагивающую скандальную тему привыкания к «искусственному раю»:

Знакомясь со студиями звукозаписи и киностудиями, Эдит, тем не менее, каждый вечер продолжала петь в «Жерни’c». Между ней и тем, кого она называла «папа Лепле», установились доверительные и нежные отношения, сотканные из взаимной привязанности и любви к музыке. Играя одновременно роль отца и Пигмалиона, владелец кабаре ненавязчиво «управлял» карьерой своей подопечной. Он отвез ее к модному кутюрье в дом «Tout Main», чтобы певице сшили новый сценический костюм: маленькое черное платье с небольшим округлым вырезом, которому звезда останется верна всю жизнь, даже если и будет обращаться к таким знаменитым модельерам, как Кристиан Диор и Жак Эстерэль. Лепле также уговорил протеже навестить музыкальных издателей, чтобы они помогли Эдит сформировать свой неповторимый репертуар. Именно здесь Пиаф несколькими месяцами позже познакомится с неким Раймоном Ассо. Как и он в дальнейшем, Лепле требовал от Воробышка постоянного внимания к работе и дисциплины. Эдит пыталась следовать советам наставника, хотя на практике ей это не всегда удавалось, о чем свидетельствует Симон Берто: «В “Жерни’c” она зарабатывала по пятьдесят франков в день. Она не ложилась раньше трех часов утра. Развлекалась на Пигале. От пятидесяти франков не оставалось ничего… И тогда она выходила на улицу, что Лепле категорически не приветствовал…»

В январе и в марте 1936 года Эдит записывает на грампластинку для «Polydor» еще восемь песен, среди них «Va danser» («Пойдем танцевать») поэта из провинции Бос Гастона Куте. Певице аккомпанируют аккордеонисты братья Меденжу, цыганский гитарист Пьер «Барро» Ферре, а также, возможно, пианист Вальтер Жозеф. Параллельно Лепле стремился подобрать для Пиаф новые сценические площадки, более солидные и вместительные, чем кабаре «Жерни’c». В феврале ему удалось подписать ангажемент с цирком «Медрано», Эдит должна была принять участие в их гала-представлении. Луи надеялся, что в мае они все вместе отправятся в Канны, где его любимица споет на балу «Маленьких белых лилий». Но судьба распорядилась иначе.

6 апреля Луи Лепле был убит у себя дома, по адресу авеню Гранд-Арме, 83. На следующий день, как и в три ближайших дня, Эдит Гассион подвергалась долгим допросам в отделении судебной полиции. Преступление на бытовой почве или же намеренное покушение? Полицейские этого не знали, но пытались установить связь между убийством и теми подозрительными связями, которые имелись у Малышки Пиаф среди преступного мира Пигаля. Измученная допросами, певица назвала три имени, и среди них имя Леона Спаги, ее бывшего любовника. После проверки алиби Эдит объявили непричастной к убийству. Но зло уже свершилось. Журналисты вцепилась зубами в сенсационную новость и обрушили на молодую женщину поток обвинений, о чем свидетельствует новостная программа, появившаяся в кинематографическом обозрении «Éclaire Journal» в апреле 1936 года. После обсуждения злободневных политических тем – подготовка к выборам в Законодательное собрание, назначенным на 26 апреля, декларация Луизы Вайс, требующей избирательного права для женщин, – диктор переходит к недавним происшествиям. На заставке красуется анонс: «Убийство Луи Лепле. Расследование ведется в местах, посещаемых жертвой». Затем демонстрируются фотографии фасада кабаре, а голос за кадром вещает: «Луи Лепле был убит, бандиты застрелили его из револьвера, предварительно связав и заткнув кляпом рот приходящей служанке». Затем дается репортаж с улицы, зрители видят Лору Жарни, танцовщицу из «Жерни’c». Волнуясь, женщина спрашивает: «Где Малышка Пиаф?» Следующая сцена: в помещении, напоминающем кафе, приходящая служанка рассказывает, что один из налетчиков говорил с сильным испанским акцентом. Рядом со служанкой стоит Пиаф. Затем Пиаф крупным планом: прическа с челкой, меховой воротник, руки в перчатках, полуприкрытые глаза, ослепленные светом софитов. Эдит похожа на загнанного зверя. Голос за кадром задает вопрос:

– Мадемуазель Пиаф… Почему после покушения вы назвали имена ваших друзей?

– Я никого не обвиняла. Я была вынуждена рассказать о тех, с кем некогда общалась, ведь меня допрашивали. Если бы я не назвала имен, то полиция решила бы, что я кого-то выгораживаю. Я сказала правду, но я никого не обвиняла.

– Вы хорошо знали Лепле?

Эдит плачет, закрывая лицо платком.

– У меня больше нет друзей. У меня никого нет. Оставьте меня…