Предисловие редактора

Дневниковые записи Лиля Брик вела в разные годы жизни, самые подробные из них охватывают период учебы в гимназии и до замужества. Однако опубликованы они не полностью, некоторые записи хранятся в архивах и могут быть открыты не раньше чем через полвека после смерти Лили Юрьевны. Вопреки распространенному мнению их поместила туда не сама Л. Ю. Б., а ее правонаследники, опасаясь, что откровенность дневников бросит на нее тень.

Из находящихся в распоряжении редакции дневников в книгу вошли записи 1929–1932 гг., а также 1955 года, относящиеся к первой послевоенной поездке Л. Ю. Б. и Василия Абгаровича Катаняна в Париж. Но если «парижский» дневник не требует особых комментариев, то на записях 1929–1932 гг. следует остановиться подробнее.

В записях 1929–1930 гг. только отголоски драматических событий, происходивших в последние годы жизни Маяковского: выставка «XX лет работы», ссора с лефовцами, уход из РЕФа в РАПП и т. п. В воспоминаниях о поэте многие пишут о его нервных срывах, болезни и усталости. Но никто из них, в том числе Лиля Юрьевна, не сделали попытку разобраться в сути происходившего.

В конце того же 1930 года Л. Ю. связывает свою жизнь с видным военачальником Виталием Марковичем Примаковым, следует за ним в Ростов и Свердловск, в 1933 году — в длительную командировку в Берлин, а затем — в Ленинград, где он был заместителем командующего военным округом. Однако о В. М. Примакове в дневнике нет ни слова. Его как бы не существовало в жизни Л. Ю. Он был арестован 29 августа 1936 года органами НКВД и по сфабрикованному обвинению расстрелян вместе с другими советскими военачальниками. Известно, какая судьба ожидала обычно жен «врагов народа». И, опасаясь ареста, Лиля Юрьевна уничтожила дневник, а затем воссоздала его в «отредактированном» виде. Так тогда поступали многие: жгли «компрометирующие» письма и дневники, наивно надеясь, что это поможет им в случае ареста. Увы, к тому времени, когда Лиля Юрьевна переписывала свой дневник, В. М. Примакова уже действительно не существовало.

Л. Ю. познакомилась с Примаковым в начале 20-х гг., но затем жизнь развела их. Знакомство возобновилось после гибели Маяковского. Из воспоминаний В. В. Катаняна, который записывал свои беседы с Л. Ю. на магнитофонную ленту:

Она была еще далеко не старая женщина в тридцатом году, ей было 39 лет. Она не ушла в монастырь, она связала свою жизнь с Виталием Марковичем Примаковым. Это был видный военачальник, участник гражданской войны, человек храбрый, незаурядный. Когда он приходил к нам в дом, я, пионер, на него смотрел с восхищением — герой!

«Мы прожили с ним шесть лет, он сразу вошел в нашу писательскую среду, — вспоминала ЛЮ. — Он и сам был талантливым писателем, достаточно прочесть хотя бы его рассказы в „Альманахе с Маяковским“. Примаков был красив — ясные серые глаза, белозубая улыбка. Сильный, спортивный, великолепный кавалерист, отличный конькобежец. Он был высокообразован, хорошо владел английским, блестящий оратор, добр и отзывчив. Как-то в поезде за окном я увидела крытые соломой хаты и сказала: „Не хотела бы я так жить“. Он же ответил: „А я не хочу, чтобы они так жили“».

И если бы не переписка Л. Ю., вряд ли возможно было восстановить картину ее жизни в этот период. Тем более что краткость, фрагментарность была присуща дневникам этих лет изначально (сама Л. Ю. вспоминала, что, перечитывая их, не может понять, о чем речь). К счастью, письма к сестре, Осипу Брику, Василию Абгаровичу Катаняну сохранились в своем первозданном виде.

Поэтому письма и дневники публикуются в одном разделе в хронологической последовательности, чтобы читатель мог путем сопоставления получить реальное представление о событиях.

Эпистолярное наследие Л. Ю. очень велико. Достаточно сказать, что только писем к сестре сохранилось более шестисот. Часть переписки Лили Брик уже публиковалась. Для данного издания были выбраны письма, ранее не печатавшиеся. Исключение составляют письма к В. В. Маяковскому, без которых нельзя представить «книгу жизни» Лили Брик.

Составители и редакция стремились сохранить в письмах и дневниках всё представляющее интерес для читателя. Сокращены лишь некоторые бытовые подробности и повторы.

Кстати, письма являются наиболее достоверными документами, так как Л. Ю. уже не могла ничего в них изменить и подправить, как это было с дневниковыми записями.

В текстах дневников и писем сохранена орфография подлинников.

 

Письма В. Маяковскому и О. Брику

1918–1928

В. В. Маяковскому в Москву (Петроград, начало марта 1918)

Милый мой милый щененок! Целую тебя за книжки. «Человека» я уже помню наизусть. Оська тоже читает его сутра до вечера.

Ты мне сегодня всю ночь снился: что ты живешь с какой то женщиной, что она тебя ужасно ревнует и ты боишься ей про меня рассказать. Как тебе не стыдно, Володенька?

Я всё время больна, у меня жар; хочу даже доктора звать.

Как твое здоровье? Отчего ты не пишешь мне? Напиши и дай Леве — он отправит через артель.

Изданы книжки удивительно хорошо.

Ося весь день в «Вечерней звезде». Газета идет блестяще.

У меня все время было гнусное настроение. Последние два дня развеселили немецкие аэропланы.

Я очень по тебе скучаю. Не забывай меня.

Л. Ю. на кинофабрике «Нептун», 1918

В. В. Маяковскому в Москву (Петроград, апрель 1918)

Милый Щененок, я не забыла тебя.

Ужасно скучаю по тебе, и хочу тебя видеть.

Я больна: каждый день 38 температура; легкие испортились.

Очень хорошая погода, и я много гуляю.

Завидую, что вы снимаете — Яков Львович обещал и меня устроить в кинематограф.

У меня есть новые, очень красивые вещи. Свою комнату оклеила обоями — черными с золотом; на двери красная штофная портьера. Звучит все это роскошно, да и в действительности довольно красиво.

Настроение из-за здоровья отвратительное. Для веселья купила красных чулок, и надеваю их, когда никто не видит — очень весело!!

После операции, если будешь здоров и будет желание — приезжай погостить. Жить будешь у нас.

Ужасно люблю получать от тебя письма и ужасно люблю тебя. Кольца твоего не снимаю и фотографию повесила в рамке.

Пиши мне и приезжай, только операцию из-за этого не откладывай.

Обнимаю тебя, Володенька, детынька моя, и целую

В. В. Маяковскому в Москву (Рига, конец октября 1921)

Любимый мой щеник! Не плачь из-за меня! Я тебя ужасно крепко и навсегда люблю! Приеду непременно! Приехала бы сейчас, если бы не было стыдно. Жди меня! Не изменяй!!!

Я ужасно боюсь этого. Я верна тебе абсолютно. Знакомых у меня теперь много, есть даже поклонники, но мне никто, нисколько не нравится. Все они по сравнению с тобой — дураки и уроды! Вообще ты мой любимый щен, чего уж там! Каждый вечер целую твой переносик! Не пью совершенно! Не хочется. Словом — ты был бы мною доволен.

Я очень отдохнула нервами. Приеду добрая.

Спасибо тебе, родненький, за хлопоты — возможно, что они мне пригодятся, хотя я теперь думаю, что всё устроится и без этого. Буду ждать здесь еще месяц. Если через месяц не поеду — берите меня опять к себе.

Рига, 1922

Пишите мне по адресу тети заказные письма: Александровская ул., д. 1, кв. 8, Гринберг, для мине.

Тоскую по тебе постоянно.

Напиши для меня стихи.

Не могу послать для себя никаких вещей, так как ничего совершенно не купила — очень дорого. Спасибо тебе за денежки на духи. Глупенький! Чего ты в Москве не купил! Здесь и достать нельзя заграничных! А если и можно, то по невероятной цене.

Ты резиновые кружочки для зубков получил? А сигары хорошие? Пиши по почте. Через курьеров не все доходят.

Я писала с каждым курьером…

Целую тебя с головы до лап. Ты бреешь шарик?

Твоя, твоя, твоя

О. М. Брику в Москву (Рига, конец декабря 1921)

Солнышко мое, кисанька Осик? Я тебя разлюбила?! Я невозможно тебя люблю!! Вспоминаю все время!

Это ужасно, что вы не получаете моих курьерских писем через Гая. Буду теперь слать исключительно по почте.

На Лондон у меня опять есть надежда — мама усиленно хлопочет и надеется на успех. Настроение у меня в первое время было убийственное — ужасно скучала по тебе и Володику. Сейчас у меня очень отдохнули нервы и появились знакомые. По вечерам у меня столпотворение не хуже, чем в Москве и я немного отошла. Бываю главным образом в кино и в ресторанах, все с разными людьми. У меня номер в гостинице, как бывают студенческие меблирашки на сцене. Хорошо, что каждый день жарко топится печка, в любое время — сколько хочешь горячей воды и все это на солнечной стороне, да и чисто очень.

Получила от Эльзы длинное подробное письмо, она очень дружно живет с Андре, но здоровье неважное, всё время приходится подлечиваться, хотя решительно ничем не грозит и врач даже советует иметь bebe.

Прочти все это Володику — не хочется всё два раза повторять.

Люблю тебя мой маленький сыночек, мой сладенький, светик, куколка! Разве я могу тебя забыть?!

Целую сладко все четыре лапки.

В. В. Маяковскому в Москву (Рига, конец декабря 1921)

Волосик, Щеник, щенятка, зверик, скучаю по тебе немыслимо!

С новым годом, Солнышко!

Ты мой маленький громадик!

Мине тибе хочется! А тибе?

Если стыдно писать в распечатанном конверте — пиши по почте: очень аккуратно доходит.

Целую переносик и родные лапики, и шарик всё равно стрижетый или мохнатенький, и вообще всё целую.

Берлин. 1922

В. В. Маяковскому в Москву (весна 1923?)

Володенька, как ни глупо писать, но разговаривать мы с тобой пока не умеем:

Жить нам с тобой так, как жили до сих пор — нельзя. Ни за что не буду! Жить надо вместе; ездить — вместе. Или же — расстаться — в последний раз и навсегда.

Чего же я хочу. Мы должны остаться сейчас в Москве; заняться квартирой. Неужели не хочешь пожить по-человечески и со мной?! А уже, исходя из общей жизни — всё остальное. Если что-нибудь останется от денег можно поехать летом вместе, на месяц; визу как-нибудь получим; тогда и об Америке похлопочешь.

Начинать делать это всё нужно немедленно, если, конечно, хочешь. Мне — очень хочется. Кажется — и весело и интересно. Ты мог бы мне сейчас нравиться, могла бы любить тебя, если бы был со мной и для меня. Если бы, независимо от того, где были и что делали днем, мы могли бы вечером или ночью вместе рядом полежать в чистой удобной постели; в комнате с чистым воздухом; после теплой ванны!

Разве не верно? Тебе кажется — очень мудрю, капризничаю.

Обдумай серьезно, по взрослому. Я долго думала и для себя — решила. Хотелось бы, чтобы ты моему желанию и решению был рад, а не просто подчинился! Целую.

В. В. Маяковскому в Берлин (Париж, 14 апреля 1924)

Мой родной маленький щенятик и Волосит! Страшная беда: твою телеграмму о том, что выезжаешь — получила в один день с английской вшой! Не могу не поехать на несколько дней в Лондон, мама все время хворает и умоляет приехать. Могу выехать только послезавтра из-за визных и одежных дел.

Париж надоел до бесчувствия! В Лондон зверски не хочется!

Соскучилась по тебе!!!

Ты не знаешь до чего обидно было возвращаться с английской границы. У меня всяческие предположения на этот счет, о кот. расскажу тебе лично. Как ни странно, но мне кажется что меня не впустили из-за тебя.

Я нисколько не похудела, слишком вкусно кормят! Хочется знать, как поживает твое пузо.

Еще одно горе: мне подарили было щенка! (Посылаю тебе фотографии его матери en face и в профиль.) Но теперь оказывается, что в Англию ввоз собак запрещен! Кроме того, все советуют купить в Англии, потому что там их родина (басаврю-ков) и есть из чего выбирать. Так что жди нас вдвоем!

Я люблю тебя и ужасно хочу видеть.

Целую все лапки и переносики и морду.

В. В. Маяковскому (Лубянский проезд, 19 ноября 1924)

Волосик, ужасно обрадовалась письму, а то уж я думала, что ты решил разлюбить и забыть меня.

Что делать? Не могу бросить A. M. пока он в тюрьме. Стыдно! Так стыдно как никогда в жизни. Поставь себя на мое место. Не могу. Умереть — легче.

Много бываю в городе. Живу у тебя. Когда говорю — дома, сама не понимаю где. Люблю, скучаю, хочу к тебе.

У Скотика чума. Смотреть нельзя без слез. Боюсь, не умер бы.

Твои здоровы. У Люды роман и она счастлива. Ксаночка ревнует меня к Кольке — я для него замты.

Бескин меня любит. Моссельпром переименован в Моссельбрик или Осельпром…

Куда ты поедешь? Один? В Мексику? Шерсть клочьями? Достань для меня мексиканскую визу — поедем весной вместе. (И Оську возьмем?)

Впрочем, делай как хочешь, а мы без тебя соскучились.

Целую твою щенячью мордочку.

В костюме Ламановой, Париж, 1924

В. В. Маяковскому в Париж (Москва, 8 декабря 1924)

Милый мой, родной Волосит, я всё еще в Сокольниках. Сегодня Альтер привез мне доберман-пинчера, сучку. Ужасно веселая и умная — будет сторожить нас. Ее хозяев уплотнили и им пришлось ее отдать. Я ее уже люблю, но Скотика никогда не забуду.

Леф уже почти закрыли — даже набранный № запрещают печатать. Так что я с него ничего за «Ленина» не получила…

С шубкой 22 несчастья: не так положили ворс и, когда я в первый раз надела ее, то вызвала в трамвае бурные восторги своими голыми коленками, а домой пришла в платье, обернутом как кашне вокруг шеи! Опять приходится переделывать.

Скажи Эличке, что она написала мне возмутительно-неподробное письмо: какое Тамара дала ей кружево? Какая новая шуба? Что ты сшил и купил себе? и т. д…

Рада, что ты веселишься, было бы хорошо, если бы тебе удалось проехать в Америку.

Осик работает и шляется. Левочка целый день в коопиздате (!) и вечером на рандевушечке. Малочка звонит по телефону; от Гиза отказался. Кольку я терпеть не могу. Ксана больна какой то женской болезнью. Все остальные арапы — на местах (в Водопьяном). Вчера Альтер, Коля и Крученых до 7 ч. утра играли в покер с рестом; Круч два раза бегал на 7-ой этаж за деньгами.

Жаль, что не пишешь мне.

Как ты причесан?

Спасибо за духи и карандашики. Если будешь слать еще, то Parfum Inconnu Houbigant'a.

Целую всю твою щенячью морду.

1924

В. В. Маяковскому в Мексику (Москва, 26 июля 1925)

Любимый мой Щенит-Волосит, получаю твои письма, а сама, сволочь, не пишу! Сначала — сама не знаю почему, а сейчас — уж очень далеко!

Во-первых — я тебя ужасно люблю и страдаю. Во-вторых — мне предлагают замечательного песика (афен-пинчера), серенького, мохнатого, с лохматой мордой — уж и не знаю прямо — брать ли! В-третьих, Оська стал ужасный фотограф-любитель. Зафиксировал раз навсегда в вираж-фиксаже грязь под ногтями и очень довольный. Снимает всё на свете, а главным образом красивые виды и говорит, что он теперь пейзажист.

Я пишу на террасе, а рядом сидит Шарик и облизывается. Я усыновила всех окрестных котят и они по утрам приходят есть яйца. Аннушка сердится и говорит, что они блохатые. Но я одну блоху поймала и убила на месте.

Я на Волге совсем было поправилась, но приехала и заболела детской болезнью: у меня во рту сделались афты — это такие язвочки, кот. бывают у детей от сырого молока. Пролежала неделю с температурой не пимши, не емши и опять облезла. Сейчас совсем, во всех отношениях здорова.

В Сокольниках. 1925

На грязи все-таки придется поехать — итальянцы обещали через 6 недель визу.

Оська деньги с Гиза получил, а я, представь себе — еще ни копейки! Так что живу в долг. В Моск. раб.[очем] мне дали только 150 р. В «Прибое» сказку взяли и дали тоже 150 р. Просили, чтобы я разрешила иллюстрировать ее их художнику — я позволила. Ничего? А «Что такое хорошо» сделал Денисовский очень мило и «Париж» выходит с Родченковской обложкой. Для Лефа матерьял переписывается. Оська все делает что нужно.

Мама и Эльза здесь. Мама послезавтра уезжает. Эличка всё купила мне — спасибо, родненький. Рассказывала, как тебя обокрали — я чуть не плакала. Кстати — наших бьют — Левку тоже обокрали, да еще как нахально! — Подошли к нему на улице и отняли 1000 франков. Оська костюма еще не получил — на днях привезут.

Посылаю тебе 15 карточков. Отправила в Мексику 3 телеграммы. Когда получишь это письмо — телеграфируй, что дошло. С квартирой в городе ничего не выйдет — денег нет. Ищу что-нибудь получше здесь или в Серебряном бору (туда ходит автобус).

Мама твоя в санатории очень отдохнула. За ней все ухаживали из-за тебя и она ужасно была довольна. Люда уехала на грязи.

Хорошо бы нам в Италии встретиться. Интересно — попадешь ли ты в Соед. Штаты! Пиши подробно, как живешь (С кем — можешь не писать). Нравится ли? Как с деньгами? Едешь ли в Японию? Пишешь ли роман?

Все по тебе скучают.

Давай встретимся где-нибудь не в Москве, за границей, если тебе там еще не совсем надоело…

Кот наш совсем истаскался. Приходит домой только жрать и всех бьет лапкой.

Обнимаю тебя крепко, целую все твои щенячьи переносики. Целую целую целую.

В. В. Маяковскому в Берлин (4 ноября 1925)

Милый мой, любимый, родной Щеник, завтра утром еду в Рим и постараюсь оттуда прислать тебе визу. Если не скоро удастся, то, давай, встретимся в Берлине и поедем вместе в Москву.

100 дом. кот. ты мне выслал я не получила! Пришлось телеграфировать Леве. Вообще у меня с деньгами вышла ерунда: долго писать — расскажу. Телеграфируй, есть ли у тебя деньги. Я совершенно оборванец — всё доносила до дыр. Купить всё нужно в Италии — много дешевле. Хорошо бы достать тебе визу, чтобы смог приехать за мной! Кажется есть прямой поезд Париж — Рим. Невероятно по тебе соскучилась! Мы бы поездили дней 10 по Венециям — и домой!

Я приготовила для тебя в Москве замечательный подарок.

Волосит, милый, давай встретимся поскорее! Я тебя ужасно люблю.

Телеграфируй: Lili Brik. Roma. Ambasciata Reppublica Sovietica.

Сокольники. 1926. Фото Л. М. Родченко

В. В. Маяковскому в Крым (Москва, 2 июля 1926)

Любимый мой Щенятик, почему ты такой мот и транжир? Почему скучаешь?

Мы живем роскошно, весело и разнообразно: по понедельникам у нас собираются сливки литературной, художественной, политической и финансовой Москвы — Тихон Чурилин, Перцов, Малкин, Гринкруг!! По воскресеньям — ездим на бега — шикарно! В автобусах с пересадкой! В остальные дни Ося бывает у женщин (Оксана, Женя), а я езжу в Серебряный бор к одному из представителей живущих там «верхов» — Тайе и Альтеру. Только не завидуй, Волосит!

Тобку отдали к чужим людям. А щенки замечательные! Они всегда вместе и ждут нас, когда мы бы ни пришли. Мы их ужасно любим. Они нас тоже любят, но не кормят…

…Самая главная новость, что я работаю в «Озет» (Общество земледельцев евреев трудящихся). Если можешь, съезди, посмотри крымские колонии.

На днях Витя Шкловский едет туда снимать фильму с Роомом и с Юткевичем (от Госкино). Работа моя пока маленькая и денег за нее не платят…

В Гизе подписание договоров на 5-й том и на Ленина — отложили на месяц. О нас, миленький, не беспокойся. Отдыхай, пока не надоест. Когда приедешь — отправим Оську отдыхать. Он меня одну оставлять не хочет.

На лестнице, с черного хода, живет кошка, с пятью малюсенькими котятками. Живут они на окне в корзинке.

У твоих на Пресне, в квартире, какой-то ребенок заболел скарлатиной; его отвезли в больницу, но они боятся ходить к нам.

Погода холодная. Ходим в пальто, так что никуда не тянет.

Что с твоей пьесой? С романом? (литературным!)

Пиши нам и чаще телеграфируй. Сделай на нос футлярчик, чтобы больше не загорал.

Целую переносик и всю огромную мордочку.

Дорогой Володя! Приезжай скорее!

В. В. Маяковскому в Париж (Москва, 25 марта 1927)

Волосит, у нас ничего не случается. Снимать дачу еще не ездили. Пасхи и куличи замечательные. Оська пишет вступительную статью к Колькиному полному собранию. Прошлого вторника не было, завтра — будет. Совсем тепло.

Очень хочется автомобильчик. Привези пожалуйста! Мы много думали о том — какой. И решили — лучше всех Фордик.

1) Он для наших дорог лучше всего, 2) для него легче всего достать запасные части, 3) он не шикарный, а рабочий, 4) им легче всего управлять, а я хочу управлять обязательно сама. Только купить надо непременно Форд последнего выпуска, на усиленных покрышках-баллонах; с полным комплектом всех инструментов и возможно большим количеством запасных частей.

Кроме того мы с Булькой очень просим, если можно купить для мотоциклетки всё, что я тебе записала, так как мы очень много на ней ездим.

Напиши мне, пожалуйста, Щеник! Целую переносик. Будь здоров. Отдохни, пожалуйста, и приезжай поскорее.

Обнимаю и целую изо всех сил.

Если есть в природе какой-нибудь кино-грим для зубов — чтоб были белые, то привези Шуре.

Прошу тебя ужасно баловать Эличку. Напиши мне про нее подробно. Я ей отдельно напишу.

Поцелуй ее за меня в обе щечки.

Милый, дорогой Володя, — без тебя очень скучно и сиротливо. Леф № 4 уже набран и на днях выйдет. Обязательно присылай матерьял на № 5, а то печатать нечего будет. Интересных новостей никаких нет; всё мелочи и сплетни. Тебе всё время звонит Лавут; не верит что ты уехал; говорит что тебя видели на улице. Завтра у нас будет Лефовский вторник, будем обсуждать матерьял для № 5. Пришли стихи и прозу, хотя бы в виде писем, мы их напечатаем. Очень крепко тебя целую и скучаю.

В. В. Маяковскому в Ялту (Москва, 17 августа 1927)

Милый мой Волосит, Щенит,

Бульдожки наши изумительные: слепые, пузатые, крикуны, обжоры и драчуны. Булька от них в полном экстазе, несмотря на то что жрут они ее днем и ночью.

Ремонт начался только в понедельник, раньше никак не могла найти хорошего мастера. Обойдется червонцев в 40–50. Газовой ванны сделать нельзя. Навожу справки об электрической. А то придется куда-нибудь втиснуть колонку, — с баком очень уж плохо.

В Мол. Гвардии 2-ая часть печатается — из Крыма они от тебя ничего не получили. Ермилов тебе кланяется.

Шестой том через Редплан прошел.

В Гизе поэма вся в наборе: корректур еще не было.

«Ленина» Оська подписал к печати последнюю корректуру.

На даче всё в порядке. Тифлисцы уехали. Живут у нас Лева и Сема; все время бывают Родченки; ездит народ. Козлик умер — простудился — я очень жалела, он последнее время был ужасно миленький, бегал за всеми и просил копытцем хлеба и сахару.

Я делаю сценарий для Межрабпома по рассказу Некрасова — получу 6000 рублей!!

Устроила Эльзино «Таити» в Гизовскую универсалку.

Денег в Мол. Гвардии еще не получила. Получу только 22-го.

Аннушка наварила массу варенья — самого разнообразного.

Аннушка, домработница

Родченко с Кулешовым пока не поехали — очень не хотелось и Варвара отговаривала.

У Маяковских всё благополучно.

Играем в Mah на деньги и в ping-pong (настольный теннис).

Если есть пришли еще денег, а то мне с ремонтом не хватит. Если у тебя нет — займу.

На даче будем жить до 15-го сентября, ремонт в Москве только к этому времени кончится.

Осик помешан на щенятах — сидит над ними, на всех орет, командует. Бульку с глаз не спускает, пичкает ее. Умора! Его отпуск уже кончился и он совсем не отдохнул. Я его очень уговариваю съездить в Крым, но — сам понимаешь!..

Отрывок для Лефа изумительный!!! Оська просит передать, что ждет прозы.

Телеграфируй почаще. Куда едешь на Кавказ? Привези оттуда деревянную коробку нуги — в особенности, если будешь в Батуме. На улице Ленина есть специально такая кондитерская. Хотя можно и не привозить.

Телеграфируй — отдохнул ли. Целую тебя, мой родной. Хоть у меня сейчас и пять щенятиков, все таки приезжай поскорее — очень нужен шестой!

Ужасно крепко тебя люблю. Пожалуйста, не женись всерьез, а то меня все уверяют, что ты страшно влюблен и обязательно женишься!

О. М. Брику (Москва, 11 августа 1928)

Сладенький мой Осик!

Не беспокойся обо мне: я жива, здорова и сегодня приехал Володя.

Снимали 4 дня. Комната оператора получилась вполне прилично. Остальных кусков еще не видела.

Пудовкин страшно помогает. Я просто не знаю, что мне от благодарности делать!

Хотели нашу героиню снять вместе с Булькой. Повезли Бульку на фабрику, но она подняла там такой невероятный шум! До того скандалила, рвалась, лаяла… пришла в такое истерическое состояние, что из съемки ничего не вышло. Когда мы приехали домой, она забилась в самый угол на тахту и проспала, как камушек, до следующего утра.

Радио болтает такую чепуху, что уши вянут!

Володя приехал с твердым решением строить дом и привезти авто из-за границы. В Крыму было отвратительно — он там опять болел.

Володя видел в Евпатории Асеевых и Станечку Гурвиц с женой. Коля Асеев счастлив и доволен, что не нужно писать для «Лефа». Володя мечтает о журнале вроде «Огонька» с тиражом в сто тысяч!!!

Я ужасно счастлива, что ты отдыхаешь. Поцелуй Женичку очень крепко, скажи ей, чтобы лопала все, что дают, а худеть будет в Москве.

Приезжай толстый, без нервочков…

Целую все твои лапки, лысину, мордочку.

Я тоже люблю тебя больше всего на свете

Л. Ю. и О. М. Брики. Гендриков переулок

В. В. Маяковскому в Париж (Москва, 2 ноября 1928)

Щенит! Вчера Ося, Коля и Сема выступали. Народу было много. Колька был ужасен! Невозможно было понять чего он добивается! А когда начал читать стихи публика уходила пачками! Семка читал замечательно. А Оськин доклад был гениальный! Ему хлопали до бесчувствия; прерывали аплодисментами (весь зал)! Он разговаривал ровно час и я никогда не видела, чтоб кого-нибудь слушали с таким вниманием. Я была ужасно довольная!

Я кончила свою картинку — без одной части, которую все еще не прислали из Берлина. Показывала ее дирекции, все остались довольны. Арустанов говорит, что картина «блестящая» (я этого не нахожу), торопит меня со следующим сценарием (от темы он в восторге), так что работа мне обеспечена. Дирекция не хочет ее пускать в «Артек», а в «Колосс» и в «Арс». Завтра утром буду показывать коммерческому отделу — не думаю, что они с этим согласятся!

Оське картина тоже очень нравится. Он говорит, что она очень «элегантно» сделана и замечательно «смонтирована», а Кулешов говорит, что он бы не смонтировал лучше. (Монтировала только я — без Виталия.) Словом, успех — полный. Я страшно рада, хотя (честное слово!) считаю это глубоко несправедливым!

Пожалуйста прочти всё вышесказанное Эличке. Почему она мне не пишет?

Ты писал, что едешь в Ниццу, а телеграммки все из Парижа. Значит не поехал? Когда же ты будешь отдыхать?! Ты поганейший Щен! И я тебя совершенно разлюблю!!!

Что с Рене Клером? Если не хватит денег, то пошли хоть (через Амторг) 450 долларов на Фордик без запасных частей. Запасные части, в крайнем случае, можно достать для Форда и здесь.

У-yy-ууу!!!?-!!!?

Скажи Эличке чтоб купила мне побольше таких чулок, как я дала тебе на образец, и пары три абсолютно блестящих, в том смысле чтобы здорово блестели и тоже не слишком светлых. Купи еще штуки 3 др. р[азных] р[азмеров?] и попроси Эличку купить бутылочку Нютиной красной водички.

Отчего не пишешь? Мне это интересно!

Пудовкины на днях едут в Берлин.

Очень прошу тебя, Волосенька, отдохни где-нибудь хоть немножечко!

Обнимаю тебя мой родненький зверит, и страшно нежно целую.

Е. Соколова-Жемчужная

 

Дневник. 1929–1932

Несостоявшееся путешествие

Фото А. Родченко

Автомобиль «Рено» был куплен Маяковским в Берлине в 1928 году. Сам поэт машину не водил, а вот Л. Ю. выучилась вождению и сдала на права. «Я, кажется, была единственной москвичкой за рулем», — вспоминала она.

«Родченко несколько роз просил меня сняться с новой машиной, но всё как-то не получалось. А тут Володя уговорил меня сделать несколько фотографий с „Реношкой“, я позвонила Александру Михайловичу и сказала, что собираюсь на машине в Ленинград. В Ленинград он со мной не мог поехать, но обрадовался возможности сделать снимки. Мы фотографировались в Москве, я была в одном платье, потом переоделась, заехали на заправку бензина к Земляному Валу, он снимал с заднего сиденья, как-то еще… Мы условились, что отъедем верст двадцать, он поснимает, а потом вернется домой, я же поеду дальше. Но дальше я не поехала, выяснилось, что дорога ужасна, и машина начала чихать, и вообще одной ехать так далеко скучно и опасно. На одной из фотографий я сижу в раздумье на подножке — ехать ли? И решила вернуться.

Вперед!

Володе понравились эти отпечатки, и он жалел, что поездка не состоялась, тогда фотографий было бы больше. Потом мы между собой называли эту серию „Несостоявшееся путешествие“».

Надо заправиться

Впереди дальняя дорога

Ехать в Ленинград или не ехать?

Не ехать!

Приехали домой

29.7.1929. Всё утро писала. Ося уехал к М[ейерхольду]. Разговаривать про «Отцы и дети». Ося приехал. Говорит М[ейерхольд] хочет делать не Базарова, а эпоху.

Днем телеграмма от Володи из Сочи. Телеграфировали ему в Ялту, что ждем матерьял для Рефа.

Утром Катанян читал Осе по телефону ответ Горькому на его статью в Известиях. Письмо пойдет на днях в Комсомольской. Сегодня идиотский № Литгазеты и специальный № о войне.

30.7.1929. Утром писала. Переправила Володе письмо из Киева про Вуфкинские деньги. Приписала просьбу не встречаться с Катаевым.

31.7.1929. Кат[анян] принес ответ Рапповцев на его статью в Комсомольской о Лит. газете. Советовался с Осей об ответе за подписью редакции. Ося прочел нам из книги Зелинского. Мы умирали от хохота: «если хотите», «логика или вернее Диалектика».

Ездила заверять Володину подпись на доверенности в «Красн. Студенчество».

Была у Коли [Асеева] в Высоких Горах. Говорит, что пишет книгу про санаторий: «История одной болезни».

Смотрела у Денисовского его Евпаторийские рисунки.

1.8.1929. Кассиль приехал, рассказывал про глиссер.

Смотрела на фабрике две части Бульди — гадость.

Ося привез от Родченки увелич. фотографии.

2.8.29. Ездила в Гиз за деньгами.

5.8.1929. Ося ушел в Дом Герцена — сговариваться с Ермиловым перед разговорами в Федерации о лит. газете.

5.8.1930. Вечером Кат[анян], Денисовский, Петя.

Приняли Осино предложение о реорганизации Лит. газеты.

6.8.1929. Луэлла, Денисовский и я ходили смотреть карнавал на Москва реке.

8.8.1929. Ося с Шенгелаи о «26-ти комиссарах». Назначили редакторов. Ося в их числе.

9.8.1929. В милиции мне сказали, что уезжать нельзя, так как дело с сшибленной девочкой отправлено в суд.

Звонила с вокзала Осе, оттого что забыла обернуться к нему когда отъезжала от дома.

Пишу в поезде. Еду в Одессу.

11.8.1929. Живу в Лондонской.

19.8.1929. Телеграмма от Оси с Володей из Севастополя. Володя уехал уже в Москву. Ося в Ялту.

23.8.1929. Завтра в 5 утра встречаю Осин пароход.

24.8.1929. Ося влюблен в новый пароход «Крым».

Спутник рассказал ему что слышал в Хосте на телеграфе как передавали молнию от Володи — Полонской.

Чистильщик сапог рассказал нам что бывал во всех городах на главных улицах.

Вечером долго смотрели с балкона как отходил большой пароход.

25.8.1929. Видела пророщинский сон: будто ищу в телефонной книжке Иуду Рощина на букву «ЖО»

Ося сказал, что — «теперь это и есть потом» и пора писать большие работы и специализироваться.

26.8.1929. Денег в обрез. Завтракали в молочной. Отправили Володе телеграмму. В 5.50 выехали в Москву.

21.8.1929. Объехали на извощике Киев.

Купили на вокзале тухлую курицу.

Я объелась пшенкой.

28.8.1929. Володя встретил на вокзале. Сегодня утром, до нас, приехала Полонская.

Дома был с Володей разговор о том, что его в Париже подменили.

Ося весь вечер проявлял Крымские фотографии. Сема, Петя, Лева.

29.8.1929. Повестка с вызовом в суд. Говорили с Осей и Кат.[аняном] О Рефе. Письмо от Арватова — просит зайти.

30.8.1929. Купили Осе прозодежду для занятий фотографией.

1929

31.8.1929. Вечером звонил Володя из Большой Московской — играет на бильярде. Днем звонил, что уплатил в профсоюз. Должно быть все таки оставят нас у полиграфщиков. Хорошо бы! Очень не охота канителиться с Рабисом.

Звонил из санатория Асеев.

1.9.1929. Была у Арватова. Живет в избушке при больнице. Я сначала его испугалась. Борода, усы висят, волосы клочьями, безумный взгляд, постарел, похудел, лицо желтое. Все вещи закрыты газетами — ни на что не может смотреть. Он страшно мне обрадовался, бросился целовать руки. Просидела у него два часа и не заметила как пролетело время. Говорит, что дурак убежден в том, что при социализме не будет проблем. Что фактовики пишут факты, ничего общего с фактами не имеющие. Мы сукины дети, что ничего не делаем для Арватова.

2.9.1929. Реношка чинится.

Кто-то сказал, что конструктивисты захватили власть, а Ося ответил: да, заняли все места в трамвае.

Кат.[анян] про памятник Островскому что он сидит как дворник.

Володя, что ему не страшно было бы печататься в белом издательстве, потому что не его скомпрометирует издательство, а наоборот.

3.9. 1929. В нарсуде меня оправдали.

Звонили из «Печати и Революции» предлагали собраться и поговорить. Ося и Володя заинтересованы.

5.9.1929. Жемч. снимал мои руки для «Опиума».

Видела на Солянке на тротуаре спал человек и к его ноге прижалась бездомная кошечка (Чаплин)

Володя прочел кусочек из «Бани». Кажется — здорово.

Мне позвонил лирически один из членов суда! Я даже растерялась от неожиданности. Володя позавидовал мне.

6.9.1929. Давид очень жалостлив к людям — это делает из него обывателя.

8.9.1929. Володя меня тронул: не хочет в этом году за границу. Хочет 3 месяца ездить по Союзу. Это влияние нашего с ним жестокого разговора. Уж очень он хороший, простой, примитивный.

Пришли из «Печати и Революции» и Катанян. Заседали шумно. Володя опоздал — должно быть девочка. Позвонил Веревкин, что в Рогожско-Симоновском районе Володю ждут уже 3 часа.

9.9.1929. Сема читал стихи. Володя хвастается, что придумал абсолютно новую стихотворную форму.

10.9.1929. Володя отдал уже пьесу в переписку. Прочла Кирсановскую «Имянинную».

12.9.1929. Была у Пудовкиных: прошли времена и безграмотно! Ося заехал за мной. Володя в кружке играет с Яншиным на бильярде.

14.9.1929. Ездила с Колей А.[сеевым] в Сокольники к Арватовскому врачу. На выздоровление почти нет надежды.

Весь день заседал Реф: о первом вечере, о содержании номера, об отношении к выбывшим. Володя очень оживлен — трогательно подтянулся.

15.9.1929. Смотрела у Давида его Югостальную картину. Заехал за мной Володя. Дома читал мне «Баню». Пришел Ося — прочел еще раз. Она недоделанная. Легли в 5 утра.

16.9.1929. Днем собрался Реф. Обсуждали темы. Вечером — Родченки, Жемчужный говорили о Шуб, Вертове, Кауфмане. Родченко ругал Шуб.

17.9.1929. У Оси утром Леонидов, потом Дом Печати с молодыми рефовцами. Вечером звонила «Печать и Революция» — хочет встретиться. Володя хлопочет в Федерации об Арватове.

18.9.1929. Ося, Володя, Катанян и трое из «Печать и Революция» спорили до 2-х часов ночи как студенты о методе и цели.

19.9.1929. Ездила с Кулешовым смотреть Бульди.

Взяла в правлении бумажку для Осиной заграницы. Канитель со всеми этими бумажками!

Днем Реф — какие то вилы в бок. Ося — непогрешим. Володя придумывает Крокодильские номера. Под конец уже ничего не слышала, как будто Луначарский читает пьесу.

Вечером Володя у Яншиных. Он уже не говорит о 3-х месяцах по союзу, а собирается весной в Бразилию (т. е. в Париж).

21.9.1929. Володя выступал на «Красной Розе».

22.9.1929. Вечером Володя читал «Баню». Было человек 30.

23. 9.1929. Володя читал «Баню» в театре — успех бурный. Говорили, что Мольер, Шекспир, Пушкин, Гоголь! Ужинали с Олешей, Катаевым — нужно для того быть сознательным чтобы избегать их.

Рапп продолжается. Реф с ним «срабатывается».

Володя крыл Агапова, который сказал что «„Ленин“ не литература», а он, Агапов, литература!?

25.9.1929. Утром ездили с Осей к норвежцам за анкетами. Ося в Рапп. Володя опоздал к обеду — фининспеткор наложил арест на все его получки.

27.9.1929. Вечером В[олодя] читал «Баню». Марков разговаривал, что Володе нужен свой театр.

28.9.1929. Обедал Маршак.

В[олодя] пришел с «Клопа».

Эльза пишет, Чаплин сделал немой фильм. Слышно только шарканье башмаков.

29.9.1929. Обедали Луэлла, Барнет, Перцов. Утром Кассиль читал Осе статью для Рефа. Ося с Володей слушали у Б-ва его статью о Володе. Ездила пробовать Реношку, потом на премьеру Командарма. Были все…

Худож. театр собирается заказать Володе пьесу.

30.9.1929. Реф собрался неполный. Кирсанов прочел всего «Последнего современника». Искали у «наших классиков» стихи для чтения на вечере. Очень мало пригодных.

Была с Колей в кино — смотрели старенькую комедию с Ллойдом.

Как монтировали тогда! Нашим образцовым разве что во сне приснится.

На улице встретили Полонскую с Володей и Яншиным по бокам под ручку — тусклое зрелище.

1.10.1929. Звонил В[олодя], что заболел. А пришел домой — слег. 38,9.

Сегодня кончился первый год пятилетки — превышен на 25 %.

Ввели уже пятидневку.

Ося был в кружке в Доме Печати — все пришли. Решили работать над конструктивистами.

Володе достали аспирин.

2.10.1929. Завтрашний вечер Рефа отменяется из за Володиной болезни. Беспрерывно звонил телефон.

Вечером Катанян прочел статью для Рефа — если так Реф думает срабатываться с Раппом то мне непонятно слово «срабатываться».

Вечером к Володе приходили их Художеств. театра разговаривать про пьесу. Играли с ними в покер.

7.10.1929. Смотрели акварели Давида — Кавказские и Макеевские — хорошие, но чисто живописные. Днем Реф обсуждал завтрашнее выступление. Вечером смотрели «Старое и новое». Володя смотрел в другом кино. Ему так понравилось, что он хотел даже Эйзенштейну телеграмму слать. А Кулешов утверждает, что картины эта никому не нужна.

8.10.1929. Телефон непрерывно звонил за пропусками. Реф был переполнен. Володя вступил эффектно. Осю слушали очень внимательно. Володя зря прерывал слишком громкими и остроумными вставками — мешал. Он зря сделал второй и третий доклады, зря так длинно крыл Сельвинского. Оппонентам не дал говорить, кроме Инбер. Ответил Ося очень складно… Володя стал совсем профессионал-выступатель перед платной публикой.

10.10.1929. С утра приходил Кирсанов по поводу «классиков». Ося составил заявление. Гиз будто бы в восторге.

Опять смотрела с Катаняном «Старое и новое» — Чудесно! Конек-горбунок! Вечером заехали в Кружок. Квас теплый и вообще — бардак. Перед кино звонил домой Володя — тоже звал в Кружок с Олешей, Марковым и Яншиным! Я ответила, что не могу согласиться меньше чем на Немировича, если уж ходить с Худож. театром. Сидели врозь.

Нам отказали в английских визах.

11.10.1929. Письмо от Эли про Татьяну: она конечно выходит замуж за франц[узского] виконта. Надя говорит, что я побледнела, а со мной это никогда не бывает. Представляю себе Володину ярость и как ему стыдно. Сегодня он уехал в Питер выступать. Реф утвердили в Федерации. Сельвинский опротестовал.

Татьяна Яковлева

16.10.1929. Была на «Клопе», слушала «Выстрел» в худ. совете и смотрела «Турксиб».

17.10.1929. Беспокоюсь о Володе. Утром позвонила ему в Ленинград. Рад, что хочу приехать. Спросила не пустит ли он себе пулю в лоб из за Татьяны — в Париже тревожатся. Говорит — «передай этим дуракам, что эта лошадь кончилась, пересел на другую». Вечером выехала в Питер.

18.10.1929. Слушала Володю в Технологическом.

19.10.1929. Слушала Володю у Путейцев. Выступает блестяще. Вворачивает: «Это вам не французские виконты!»

20.10.1929. Ходили к Гурману — Володя, Коля, Барнет и я. Потом Володя с Барнетом играли на бильярде. Вечером смотрела в кино звуковые кусочки — чудовищно интересно!

В Москву ехали вместе с Барнетом.

21.10.1929. До 3-х часов ночи как идиоты играли с Яншиным и Левой в покер. Звонил Арватов — просил завтра прислать ему стенограмму.

Заведующий лит. отделом Комс. Правды сказал Катаняну, что Вол. не каждый день читает Маркса и не интересуется Комс. Правдой. Кат. попытался объяснить ему, что редакторов много, а Маяковский один. Ося говорит, что для Рефа сейчас очень трудное время.

Сегодня Кирсановский вечер в «Доме печати».

22.10.1929. Ося Володя и Кирсанов выступали в клубе [ОГПУ].

23.10.1929. Вечером Реф — о положении в федерации, в Лит. газете: о Володиной выставке (20 лет).

Арватов писал с стенографисткой. Голос у него в телефон веселый.

Варвара огорчилась, что Осе и Жемч.[ужному] нравится «Старое и новое».

25.10.1929. Очень здорово прошел Володин вечер в Политехническом. Все поехали к нам ужинать. Сема читал стихи.

26.10.1929. Вечером я на «Квадратуре круга» оттуда к Яншиным в Дом Герцена. Пришли Володя, Катанян, подсел Гехт.

27.10.1929. От «Турксиба» я не в восторге несмотря на рекламу Демьяна Бедного. Володя читал в Доме Печати «Баню». Говорит, было очень оживленно. Выступали Дм. Петровский, Гехт и какой-то идиот Гус. Вернулся оттуда около 2-х часов ночи.

28.10.1929. Обедали Яншины, Кирсановы, Лева. Пришли Эрдманы, Гехт, Катанян, Кулешов. Играли в покер и Mah — до 6-и утра.

30.10.1929. Сегодня мой день рожденья. Живу как в саду. Обедали с Осей, Володей Левой в Больш.[ой] Московской.

31.10.1929. Ездила на бега.

2.11.1929. С Кулешовым в Мюзик-холле. Смирнов-Сокольский выступал против пошлости!!? Сунулись в Кружок — пустынно и стены в пятнах. А вдоме Герцена очень уж темпераментная пианистка играет чересчур громко.

3.11.1929. Смешно сказано про Никитку Лавинского: «Что хорошего могло получиться от дуба и Офелии?» Ося рассказывал про Тургенева в личной жизни… Володя пришел восторженный из осзетовского  пассажа — говорит, изумительно перестроен.

4.11.1929. Играли в покер. Когда пошли ужинать Володя бросился подавать Норе стул.

Вероника Полонская в фильме «Стеклянный глаз»

5.11.1929. Смотрела шелковую фабрику — портят хорошую ткань безвкусными скверными рисунками.

7.11.1929. Володя выступал несколько раз.

Вечером смотрела иллюминацию. На Москве-реке.

Смешной разбор Кончаловского в «Искусстве» какого-то Чернявского.

8.11.1929. Вечером была с Володей у Керженцева. Володя читал пьесу.

9.11.1929. Была на «Командарме». В 3-й раз мне показалось не так плохо — должно быть притерпелась!

Володя выступал в Могесе. Звонит Никитина (madame) всё просит, чтобы Володя в субботу прочел у них «Баню». Он всё не соглашается.

10.11.1929. В Модпике мне причитается 205 р — здорово!

Была на «Наталье Тарповой» — ну и пошлятина!

Ося смотрел «Весну» Кауфмана. Говорит — хорошо.

13.11.1929. Володе стало лень писать стихи.

18.11.1929. Литфонд федерации дает на достройку Арватовского домика 800 р.

20.11.1929. Звонил отец Арватова. Домик достраивается. Арватов хочет провести себе телефон.

Ходили с Осей на «Квадратуру». Играли с Яншиным в покер.

21.11.1929. Весь день народ. Сердилась, что Коля Асеев до 3-х ч. ночи играл в Mah и в карты.

22.11.1929. Володя принес с Лубянки Абрау — Луначарский прислал бильярдный проигрыш.

Украинский «Авангард» (конструктивисты) выпустил похабный сборник в октябрьскую годовщину. Вот это и называется «живые люди»?!

23.11.1929. Весь вечер разбирали книжки с Осей, Петей и Кассилем — больше читали чем разбирали. Утром Крученых унес целый тюк. Хотел незаметно спереть нужные, но Ося поймал.

Володя где-то ходит. Опять играет с Асеевым.

26.11.1929. Опять звонил Арватов — видно, очень ждет.

27.11.1929. Позвонил Олеша, предложил пойти на «Заговор чувств». Гадость!

У Оси собрались архитектора и Перцов.

Перцов был у Шкловского и говорит, что ушел с отвращением.

28.11.1929. Приехал Володя. Ужасный дурень — ушел с Клопа, не досмотрев — рассердился на отсебятину.

Играли в покер с Яншиным и Левой.

29.11.1929. Вечером Ося читал мне и Володе Некрасова — черт знает до чего замечательно!

30.11.1929. Надя рассказала со слов Полонского, что вновь назначенный зав. музеем изящных иск. приказал немедленно установить «неизвестного художника» и починить Венеру.

1.12.1929. Эля пишет — Татьяна венчается в белом муаровом платье с fleur d'orangez!..

…Читала свои воспоминания Перцову. Говорит — небывалая проза!

2.12.1929. В литгазете «ни Леф ни Реф» — ничего не могло быть глупее.

Володя, Сема, Коля играют в карты.

4.12.1929. Была у Арватова. Это чудовищно. Весь день под впечатлением. Говорит, что в мемуарах надо больше писать о себе, оттого что важно знать кто пишет.

Вчера в Доме Герцена Володя очаровал Луговского и выжил Адуева. Сегодня пошел на завод Динамо читать «Баню»…

5.12.1929. Ося с Семой переводили Гейне. Женю оперировали — оказалось внематочная.

6.12.1929. Володя собирает матерьялы для 20-летней выставки.

Ося гонял в такси по всему городу за лимонами для Жени — достал.

8.12.1929. Жене лучше.

Володя собирает матерьялы для своей выставки и в ажиотаже от того, сколько он наработал.

9.12.1929. Встретили Олешу с Катаевым — едут в Одессу — небритые, вид подозрительный. Не хотела бы встретиться ночью!

Володя с Наташей составляют книжку из плакатных подписей.

10.12.1929. Заехала за Володей на Лубянский. Он просил подождать пока они с Колей доиграют полторы партии в тыщу — я рассердилась, увезла их домой.

11.12.1929. Я в Питере.

Узнавала для Оси о Тургеневских письмах в Пушкинском доме и для Володи о матерьялах для выставки у Жевержеева.

14.12.1929. Новоселье у Катаняна.

Осложнения с разрешением к постановке «Бани».

В. А. Катанян. Фото А. Родченко. 1928

15.12.1929. Думают, что форма не играет роли. А я говорю, что новое платье может подогреть чувство.

Все утро просидела девочка, которую я «задавила» — надо купить ей теплый пуловер.

16.12.1929. Была на реф-кружке в доме печати. На «Выстрел» (премьера) не пошла. Володя говорит — не так уж плохо.

17.12.1929. Ося сказал про «Выстрел»: Грибоедов написал «Горе от ума» — получились афоризмы, а Безыменский написал афоризмы и думает — получилось «Горе от ума».

18.12.1929. Прислали еще книги из Malik'a.

Володя читал Костровым «Баню».

20.12.1929. Володя читал пьесу в реперткоме, говорил, что не может изображать рабочего с обручальным кольцом на пальце. Вообще — отгрысся.

Когда Адуев на вечере конструктивистов прочел стихи против Маяковского — начался мордобой.

Говорят, за границей вышла книжка «Большевик в алькове» — монтаж из альковных мест из нашей литературы.

22.12.1929. Володя ругался с «Безбожником» из-за перевранных стихов — прислали извиняться.

Звонил панический Кулешов — просит Осю, Володю защитить его в Арке после его доклада.

23.12.1929. Володя получил наконец наркомпросные бумажки для поездки.

Говорят, какой-то Вишневский прочел блестящую пьесу в доме Красн. Армии.

25.12.1929. Утром плакала — 25 мороза, шубы нет, машина сломана, денег нет…

Письмо от Арватика — хвалит книжку.

Вечером собрались обсуждать 20-тилетие — кончилось Рефсобранием.

26.12.1929. Сняли редактора «Настоящего» с журнала и с газеты за Горького «за выходку, граничащую с хулиганством».

Купила Катанянам сервиз с супрематическим рисунком.

27.12.1929. Обсуждали Володин праздник. Сема напридумал смешных вещей. Петя написал стихи.

28.12.1929. Купила 2 тюфяка — сидеть на Володином юбилее.

29.12.1929. Покупала стаканы и фрукты на завтра. Куда я вмещу 42 человека?! Володя с утра до вечера в бегах. Полночи клеит с Зиной Свешниковой выставочные альбомы.

Крученых ужасно не хочет покупать Абрау — говорит: боюсь напиться и сказать лишнее.

В Гендриковом переулке. Фото А. Родченко. 1924

30.12.1929. Заехала к Володе, взяла экспонаты. Дома уже шла работа — вешали плакаты. Фотографию из охранки поставили под крюшонницу, декорированную моей красной атласной блузкой. Прорепетировали кантату и остальное напридуманное.

Почти все принесли Абрау. Жемчужный ушел на бровях. Было весело, но я не умею так веселиться. Ося говорит, что коллектив всегда строится по самому слабому.

Привезли большую корзину всякой бутафории: переделали брюнеток в блондинок и наоборот. До трамваев играли в карты, а я вежливо ждала пока уйдут.

РЕДАКТОРСКАЯ ВРЕЗКА

Галина Катанян оставила в своих воспоминаниях подробное описание этого вечера, отмечая, что Лиля тогда была увлечена Юсупом (Жусупом) Абдрахмановым.

«Она сидит на банкеточке рядом с человеком, который всем чужой в этой толпе друзей. Это Юсуп — казах с красивым, но неприятным лицом, какой-то крупный партийный работник из Казахстана. Он курит маленькую трубочку, а Лиля изредка вынимает трубочку у него изо рта, обтерев черенок платочком, делает несколько затяжек <…>

Веселятся все, кроме самого юбиляра. Маяковский мрачен, очень мрачен. Лиля говорит вполголоса:

— У Володи сегодня lе vin triste (мрачное настроение, франц. )».

31.12.1929. Боролись со старым бытом — не встречали Новый год.

1.1.1930. Володя сказал про Бескина, что у него был ум, но израсходовался.

2.1.1930. Сегодня диспут о соц. городах на кот. никто не пошел.

Вечером были Семки.

3.1.19.30. Володя почти не бывает дома.

4.1.1930. Выпили бутылку Roederer'a и съели банку ананаса — Володя получил в подарок к 20-тилетию…

Володю по телефону изнасиловал какой-то завклубом. Заставил читать еще не разрешенную «Баню» от несуществующего «Даешь». «Даешь» закрыли.

5.1.1930. Не достали сливок, сметаны, муки. Тем не менее торжественно обедали — Луэлла с Алей, Дима с Верой, Рита, Ося и я. В Загсе билетики с номером очереди и амур с обломанными крылышками, но с колчаном.

Вечером на «Рогоносце».

Володя говорит что Керженцев трогательно внимателен и мил.

С Луэллой Краснощековой. Фото А. Родченко. 1924

6.1.1930. Асеев лежит — легкие. Играла с ним и Левой в рамс. Зашел Володя. Вместе ушли домой.

7.1.1930. Долго разговаривала с Володей.

8.1.1930. Володя выступал на вечере сатиры. Докладывал Блюм. Говорил, что в нашей действительности сатира не нужна, а что проще заявлять куда следует. Володя приводил в пример «Прозаседавшиеся» и говорил, что нужны новые кадры сатириков — из рабочих. Уехал выступать в Колпино и Ленинград.

9.1.1930. Сноб показывал письмо про Татьяну: «Т. вышла замуж за виконта с какой-то виллой на каком-то озере. Распинается, что ее брат расстрелян большевиками — очевидно, хвастается перед знатной родней, — больше нечем. Явилась ко мне и хвасталась, что муж ее коммерческий атташе при франц. посольстве в Польше. Я сказал, что должность самая низкая — просто мелкий шпик. Она ушла и в справедливом негодовании забыла отдать мне 300 франков долгу. Что ж, придется утешиться тем, что в числе моих кредиторов виконт такой-то…»

11.1.1930. Володя вернулся из Ленинграда. У него сперли кастет — повидимому в Колпине. Обедал Маршак.

Может быть что-нибудь и выйдет с «Кармен». Предложу — сценарий и труд наши. Действ. лица: Володя, Коля, Ося, Кирсановы, я и т. д. Ателье, пленка, оператор — казенные. Если картина удастся — нам заплатят.

12.1.1930. В Комс. правде пролепетали где-то на задворках что ошиблись мол, и что Брики ездили (?!) «на свой счет, а не на казенные».

13.1.1930. Позондировала почву по телефону — ни черта, конечно, не выйдет: «ателье перегружено и ни о какой внеплановой работе не может быть и речи». Помимо всего — очень хотелось, чтобы все они — Володя, Ося и т. д. были засняты (для потомства!..) Говорят в Баку и Тифлисе есть свободные ателье!! Володя прислал цветы.

Ося ушел на кружок. Как и каждый вечер, играл в карты. Коля Асеев первую половину вечера играл злобно на свои деньги, вторую половину широко и весело проигрывал Семины. После болезни он стал несноснее, чем когда-либо.

14.1.1930. Чернышевский писал Некрасову, что если у него и бывают плохие стихи, то это он просто «не в голосе» — не может голос всегда звучать одинаково.

Завтра премьера «Клопа» во Франкфурте.

15.1.1930. Сегодня первый вечер рефовского пленума — блестящий Осин доклад. Две стенографистки.

Дома читала вслух Осе и Володе пьесу Вишневского — прочли не отрываясь, это великолепно.

По моему Кирсанов никогда не будет настоящим, несмотря на талант, блеск и даже ум: на Рефе пробыл пол часа, в карты — плутует, Клаве врет, вообще — ерунда. А мне надоело быть классной дамой.

16.1.1930. 2-й день пленума. Утром доклады Родченко и Степановой, вечером — Жемчужного и Володи. Родченко можно было слушать — для мальчиков даже ново, интересно. Остальное — чушь.

Дома я сказала о том, что Ося разговаривает так же блестяще как Володя пишет стихи. Володина обида выразилась в том, что он стал говорить: надоело разговаривать, надо делать вещи. А потом сказал, что надо вступить в партию.

17.1.1930. Сегодня Осе 42 года. Нигде не могла достать ему «Герцеговину». Володя подарил ночные туфли.

Утром доклад Симонова о массовой работе — я удивилась до чего толково и оформлено хорошо.

Вечером все пошли к нам. Володя явился, когда все разошлись (карты, женщины, вино…)

Коля тоже провел время дома с Джоном Левиным. Надо менять круг знакомых — эта лошадь кончилась.

Володя написал эпиграммы на Безыменского, Сельвинского, Адуева, Уткина — довели.

В Ленинградском драматическом театре запретили «Командарма» — пьеса-то черносотенная!

19.1 1930. Володя у Асеева играет в карты. Говорят, Асеев очень болен и здесь вылечить его невозможно.

20.1.1930. В Межрабпоме фантастически хамят — решают Осину «судьбу» за его спиной!

Володя написал: «Подмяв моих комедий глыбы сидит главрепертком Гондурин. А вы ноктюрн сыграть смогли бы на этой Горьковской бандуре?»

21.1.1930. Прибежал Кассиль — он слушал по радиоле, как Володя читал «Ленина» в Большом театре. Говорит, что читал сногсшибательно и аплодировали минут пять. Через пол часа звонили, что в правительственной ложе потрясающее впечатление.

Утром приходили заказывать Володе пантомиму для цирка. Тема — 1905 год.

22.1.1930. Долго разговаривала с Володей о «Ленине», о Володиных сидках, о политическом чутье. Говорит, что я ему очень нравлюсь.

Регина говорит, что Надежде Сергеевне и Сталину страшно понравился Володя. Что он замечательно держался и совершенно не смотрел и не раскланивался в их ложу (со слов Н. Серг.).

До чего Володю раздражают родственники — его форменно трясет, когда Люда бывает у нас раз в три месяца. Я даже зашла к нему в комнату и сказала: надо хоть пол часа поговорить с Людой или хотя бы открыть дверь — она не войдет. А он: Я не ма-гу а-на ме-ня раз-дра-жа-ет!!!! и весь искривился при этом. Мне ужасно было неприятно.

24.1.1930. Вечером на «Опере нищих». Лева сказал, что это опера нищих для бедных.

На улицах рабочие дружины учат пешеходов ходить. У них красная повязка на рукаве и стоят они вдоль тротуаров.

Смотрела модели фанерной очень дешевой мебели и фотографии со складных домиков, части для которых скоро будут делаться на нашем заводе.

26.1.1930. Заехала на минутку к Кирсановым — хорошая комната. Сема настукал на машинке человечка — очень талантливо!

Володя прочел первое вступление в поэму «Во весь голос» — нравится!!! Нравится!!! Он приехал сегодня из Питера: 30-го там премьера «Бани». Надо шить мундир — деньги есть, но неизвестно у кого, из чего и как его шить.

27.1.1930. Володя был сегодня у Кагановича по поводу нашей поездки. Завтра вероятно решится.

Вечером зашла на Реф. Перцов рассказывал об очерке — назад к беллетристике! До чего же правый и левый уклон — одно и то же! Говорил, что «не белое не есть еще черное». А по моему, не чистое — это грязное, а насколько грязное, это уже все равно. Перцов ни в чем не уверен. Ося говорит: как будто едешь на ночном извощике.

Луначарский написал о соц. домах и вообще о социализме, что наконец-то можно будет заняться любимым делом — выпиливанием по дереву, изящной переплетной работой, раскрашиванием фарфора и т. п. для себя и в подарок друзьям.

Веневитинов сказал: многочисленность стихотворцев во всяком народе есть вернейший признак его легкомыслия.

28.1.1930. Меня тошнило (фактически подступило к горлу) от разговора по телефону заведующего лит. отделом «Правды» с Володей. Он очевидно узнал о Володином успехе в Б. театре и просит стихи в «Правду», Володя сказал, что вообще надо поговорить о совместной работе. Но об этом не может быть и речи — печатать как Демьяна Бедного!

Володя сказал, что тогда он и стихов не даст.

Володя в страданиях из-за Норы, за обедом пил горькую — вечер… поле… огоньки… У него, по моему, бешенство — настораживается при любом молодом женском имени и чудовищно неразборчив.

29.1.1930. Третий день не работает телефон и второй день не горит электричество — противно!

Ося говорит, что Луначарский относится к пролетарским писателям как к бушменам — со стороны фольклора.

На Володину выставку отпечатали такие билеты, что по ним идти противно, а должны бы быть образцовыми.

30.1.1930. У Оси были молодые Рефовцы. Неизменно ходит Незнамов. Милый, честный, талантливый, заинтересованный и бескорыстный. Скромный и вместе с тем независимый, самостоятельный. Услужливый от доброты и сердечности.

Собиралась в Ленинград и уже около кассы спальных вагонов раздумала ехать.

Писать совсем не могу. Думаю только о сегодня, а для того, чтобы писать о прошлом, надо им увлечься, пожить в нем.

Мальчики придумали на Володиной выставке над витриной с газетами сделать надпись: «Маяковский непонятен массам».

Столько несчастья кругом, что надо быть очень сознательным, чтобы не сделаться обывателем.

На открытии выставки «XX лет работы»

31.1.1930. Заезжала на выставку — интересно.

Вышла первая Лит. страница «Правды» — как бесцветно!

Старые рефовцы износились и к тому же просто недобросовестны.

Комиссия по Володиной выставке — Коля, Жемчужный и Родченко — не собрались ни разу!! Выставка должна бы быть образцовой (вот как надо это делать!), а получилась интересной только благодаря матерьялу. Я-то уж с самой моей истории с Шкловским знаю цену этим людям, а Володя понял только сегодня — интересно, надолго ли понял.

1.2.1930. В 6 часов поехали на выставку. Народу уйма — одна молодежь. А Володя не поздоровался ни с Семой ни с Родченками. С Семой — зря, а с Родченками — приветствую.

Выставка недоделанная, но все таки очень интересная. Володя переутомлен, говорил страшно устало. Кое-кто выступил, потом он прочел вступление в новую поэму — впечатление произвело очень большое, хотя читал по бумажке и через силу.

2.2.1930. Говорят, в Ленинграде собираются снять «Баню>». Володя взволновался, а уехать с выставки не может. Я вызвалась съездить. Зашел к нам Кассиль. Когда Володя увидел его, не захотел войти в комнату — пришлось мне сказать Кассилю, чтобы ушел.

3.2.1930. Поезд опоздал на 3 часа. Встретил Коля. Я заехала к нему, поехали в нардом, на дом к Люце и наконец нашли его в Драм. театре. Провинция — темпа никакого, даже телефонов нет.

Никто пьесу не снимает, только публика не ходит и газеты ругают. Велосипедкин, вместо «я туда по партийному билету пройду» говорит «по трамвайному» — как просили. Постановка талантливая, но недоделанная (в один месяц пришлось сделать!) и поэтому скучная. Но я очень хлопала и Люце хвалила. Все таки свой в искусстве человек.

Звонила в Москву. Володя с Осей собираются вступить в Рапп. Володя сказал мне, что паспорта наши — дело даже не дней, а часов.

4.2.1930. Была с Колей и Алей в Траме на «Выстреле». Из такой пьесы сделать спектакль это — чудо! Блестящая тщательная добросовестная молодая искренняя постановка с настоящей театральной культурой. Но какой ужасный текст!

5.2.1930. Говорила с Москвой по телефону: Володя ушел из Рефа; Ося остается пока; Рефы в панике. Не совсем понимаю, в чем дело.

6.2.1930. Событий в Москве масса. Мы получили паспорта. Володя вступил в Рапп. Ося, Катанян, Незнамов — следующие в очереди. Остальные рвут и мечут.

7.2.1930. Володя увлечен Раппом. Звонил Сема — забеспокоился вдруг о рефовском сборнике!..

Володя и Коля на Раппе не поздоровались.

Ужасно смешно сейчас же после Володи сорвались конструктивисты.

8.2.1930. Володя сказал на Раппе что конструктивисты индустряловцы.

Приняли в Рапп Луговского и Сельвинского.

Сема написал в Комс. Правду стихи «Цена руки». Я звонила ему. Говорила и с Колей — он сумрачен и разговаривает «с достоинством».

Сема вступил в Рапп. Говорил «как сказал Маяковский», а Коля плел что-то совершенно непонятное (Это со слов Володи).

Володя дико устал за день — думаю, что от Рапповской глупости. Фадеев дал идиотское интервью в Вечерку: Маяковскому придется отказаться от рефовского багажа, и они ему в этом готовы помочь (!?).

Володя собирается взять на себя огромный кружок с 3-х заводов — учить писать стихи.

9.2.1930. Ося с Семой встретились у Коли. Решили не рваться пока в Рапп, а интенсивно работать в Реф-кружке. Надолго ли?!

10.2.1930. Адский холод — Булька отказывается гадить во дворе, поджимает все лапки.

Ося был в кружке. Пришли все, несмотря на мороз.

В Литгазете восторженно о Володе по поводу выставки.

Володя звонил Седому для пантомимы «1905-й год». Говорит, что такое же мистическое чувство как если бы он вдруг мог позвонить капитану Немо из Жюль Верна.

Нору арестовали и продержали несколько часов в милиции. Обошлись очень грубо. Она шла от портнихи, а в этом доме раскрыли какой-то притон и подумали, что она идет оттуда.

11.2.1930. Володя обиделся на меня как маленький, за то, что я сказала, что он слишком доверчив и не разбирается в людях. Вскочил, чуть не заплакал, сказал: ты пользуешься тем, что я не могу на тебя рассердиться. Вообще Володя стал невыносимо капризен.

12/13.2.1930. Пишу вкратце за два дня. Ося поговорил с Колей. Коля заявил, что довольно Володе всё спускать с рук и надо решительно заявить, что Володя ушел из Рефа и ничего общего с нами не имеет. Заезжала к Семке. Уговаривала его и Кассиля не быть такими принцами Уэльскими и просить у Володи прощенья, оттого что они виноваты. Но — самолюбие! И боятся, что Володя нагрубит. Но мириться им ужасно хочется и, надеюсь, перед отъездом еще пообедаем вместе.

15.2.1930. Заказали билеты до Берлина. Закрытие выставки. Резолюция: народный поэт; выставку отдать в Ленинский музей, размножить для клубов и союзных республик.

16.2.1930. Зашла проститься с Асеевыми — там Родченки, Кирсановы, Катанян, Крученых — играют в Mah.

22.2.1930. Берлин. Выехали из Москвы 18-го. Книги послали через Польшу багажем. В Столбцах поразили ослепительно белые булочки и кланящиеся лакеи и носильщики. Нас отделяют от них не 13, а 300 лет.

В Варшаве прошлись по улицам — неуютно. Быстро вернулись на вокзал.

В Берлине бастовали такси, ездили одни штрейкбрехеры. До гостиницы чемодан донес носильщик. Kurfürstenhotel'a на старом месте не оказалось — заехали к заместителю. Ни стола, ни стула — сплошная кровать. Одеяла в цветах. Занавески на окнах розовые. Не для нас с Осей. И 20 марок в день. На завтра узнали адрес старого отеля и переехали.

Нас осаждают наши кинорежиссеры.

Мы здесь 3 дня, а ощущение такое, что 3 месяца. Хотя нигде не были, ничего не видели. Купили Осе пальто и шляпу — уж очень он был страшный в своей шубе. А больше ничего и не хочется и денег нет. Никогда больше не буду стараться ехать за границу…

25.2.1930. Были в Malik'e. Смотрели хваленый «Белый ад». Если грешников в аду мучают такими картинами, то это действительно невыносимо. Шатались в центре. Снимались в автоматической фотографии — 8 минут, 6 поз. Пили чай в кафе с жалкой музычкой.

27.2.1930. Ося был в Рейхстаге. Ком. депутат, кот. его там встретил сказал, что это das billigste Berliner Theater, wird aber auch nicht viel geboten.

28.2.1930. Смотрели «Дрейфуса». Хорошо играют! В 1-м ряду сидел Эйнштейн. Письмо от Володи.

1.3.1930. Ося накупил наших классиков.

В. В. Маяковскому в Москву (Берлин, 2 марта 1930)

Любимый мой Щенит!

В письме ничего не напишешь — всё расскажем когда приедем. К нам ходит масса народу. Одеты мы пока что во всё московское. Только Оське купили пальто и шляпу.

Говорила по телефону с мамой и с Эльзой — здорово! Они к нам приедут — английскую визу нам, должно быть, не дадут.

«Клоп» во Франкфурте пока что не идет, но пойдет — поеду на премьеру.

Ося накупил у антикваров массу «наших» классиков и не нарадуется на них.

Лучше всего здесь песики! Вчера видела в Тиргартене двух белых бульдожьих щененков на одной сворке, а скотики просто невозможно маленькие! Шнейт ходит к нам за печеньем, служит и дает лапку; он ездит с нами на лифте.

Напиши, что у вас в Раппе и у нас в Рефе.

Обгладь у Бульки все местечки, передай Моте, чтоб не забывала ее мыть.

Малик выслал тебе вчера два экземпляра «150.000.000».

Обязательно скажи Снобу что адрес я свой оставила, но никто ко мне не пришел и это очень плохо.

На днях отправлю тебе посылку. Что ты делаешь? С кем встречаешься?

Люби меня, пожалуйста.

Я тебя оч. оч. люблю и оч. оч. скучаю.

3.3.1930. Оболенский едет в Москву — занесла ему мелочи для Володи. Ося делал доклад в нашем клубе.

4.3.1930. Смотрели Чаплина. Перед картиной американцы играли на губных гармошках и негр-карлик танцовал на лестнице чечетку.

5.3.1930. Звонила Эля.

6.3.1930. День безработных. На Leipzigerstr. полицейские нагайками избили рабочего. Большая демонстрация не состоялась — полиция слишком хорошо организована.

9.3.1930. Всё утро ходила по Zoo, ласкала львятика. Смотрела новую улицу на Kurfürstendamm — не бог весть что.

В Берлинском зоопарке, 1930

10.3.1930. Опять была в Zoo.

«Hay Tang» с May Wong — боже царя храни и как ныне собирается вещий Олег.

11.3.1930. Сегодня наш день свадьбы. Ося прислал совсем фарфоровые розы. Осе предложили доклады на нем. языке в Берлине, Кенигсберге, Гамбурге. Печататься можно почти везде по принципу — не издательство нас компрометирует а мы — издательство.

Были на «Генеральной». Много вырезано. Кто-то свистел. Потом посидели в кафе.

12.3.1930. Днем заседание о тон-фильме. Постановили: написать в союз об организации общества для делания советских звуковых картин на заграничном матерьяле и для синхронизации культ и игровых фильмов, сделанных в союзе.

13.3.1930. Всё утро прождали в торгпредстве пока добились просмотра «Голубого экспресса». Будем переделывать.

14.3.1930. Дама патронесса в родильном приюте милостиво спросила женщину с очень красивыми рыжими волосами: «У вашего ребенка такие же чудесные волосы?» — Нет, черные. — «Ваш муж брюнет?» — Не знаю, он был в шляпе. Про Эйзенштейна: предпочитаю из статистов делать крестьян, чем из крестьян — статистов.

17.3.1930. Мама телеграфировала, что обе визы получены.

18.3.1930. Днем на приеме в полпредстве.

20.3.1930. …Много жалких людей на улице — смотрят в окна кафе. Старухи продают газеты.

Письмо от Родченок про «За рубежом». В каком роде, про что — не пишут.

22.3.1930. Опять в Zoo. Моего львенка продали в Мюнхенский зоологический сад. Сторож сказал мне об этом по настоящему грустно: Alle die kleinen verkauft. Я чуть не расплакалась и после этого страшно жалко было смотреть на зверей.

Были на «Zwei Herzen im Dreivierteltakt»: вначале музыкант, вроде Шуберта, исправляет музыкальную фразу; ее же потом насвистывает мальчишка; наигрывает бродячий музыкант; под нее же танцуют девушки и т. д.

Встретили Эльзу с Арагоном. Он не встречается с Эйзенштейном за то, что тот жал руку Маринетти и снимался с ним на фотографии.

25.3.1930. Сегодня был Осин доклад. Говорил он блестяще. Аудитория — политехнический. Выступали ораторы: за толстые книжки, за живого человека, о том, что искусство имеет право быть каким угодно, только не скучным. Только один молодой парень сказал, что Ося прав, что пока на свете есть хоть один безработный, пока классовая борьба не закончена, каждый человек должен бороться за пролетариат — литературой так же как и всяким другим оружием.

27.3.1930. Взяли билеты в Лондон. Смотрели в Zoo пумят и обезьянок.

28.3.1930. Были в Фатерланде. Помесь из стиля модерн с Фатерландом.

Хорош Арагон, Ужасно обидно, что не умею запомнить то, что он рассказывает.

29.3.1930. Устала. Предотъездная беготня. Рада, что едем — здесь надоело.

30.3.1930. Смотрели в кино Наварро любовное объяснение под луной и т. п. Арагон грустно сказал: Mais c'est d'un comique incroyable. Потом Анну Каренину с Гарбо и Гильбертом — не досидели, несмотря на весь комизм.

Едем. Немецкий спальный вагон — лампочки, крючки, и сетки всех систем.

31.3.1930. Проехали Голландию — на ставнях нарисованы пестрые занавески. Белая красная зеленая обводка. Крыши больше дома.

Отъезжали от Голландии из кубиков, плыли открытым морем… Совсем не качало. Подплыли к Англии. Чиновники в штатском: за чем едем, были ли раньше, давно ли в Англии моя мать. Сели в поезд почти на ходу.

Мама встретила. У нее чудесная квартирка: низкие кресла, радио в чемодане, камины, сад.

1.4.1930. Кусок подъехали, потом через центр за мамой. Завтракали у Lions'a. Шли по узким улицам, потом на машине смотрели Виндзорский дворец.

Обратно через Итон — мальчики в цилиндрах — совсем Диккенс. По дороге к Лондону малюсенькие городишки. Вечером слушали радио.

2.4.1930. …С утра слушали по радио речь дочери Ллойд-Жоржа, а вечером фокстроты с пением и без оного.

3.4.1930. Ося пошел по Underground'ам и книжкам, а я в город. Попала под ливень — ходила у Сельфриджа из этажа в этаж — чудовищное количество товаров — Берлин просто щенок! Там же позавтракала — fond d'artichau за 6 пенсов! Зашла в Picadilly Station — внизу целая улица с магазинами. Потом в кино Na Na Nanette цветная с разговорами и пением — дрянь такая, что я заснула, только кусочки есть абсолютно стереоскопические. Потом звучащая хроника — стачки, гребля, аэропланы — очень здорово.

4.4.1930. Приехал Зархи. Ни слова по-английски. В дождь и в туман, на автомобиле, видели парламент, аббатство, военное министерство с верховыми часовыми в красном — в нишах. Собор Петра. Вечером на оперетке Bitter Sweets — замечательная актриса.

5.4.1930. Замоталась вчера. Сегодня отдыхаю. Ося ездил по книжкам…

6.4.1930. Воскресенье. С утра поехали в Вайтчепль на базар: зазывалы орут, граммофоны играют, золотые весы; на высоте второго этажа развешаны платья. Купили баранок у старого русского еврея. Оттуда в китайский квартал. Воняет, продают сушеных червей. Во что-то играет компания хулиганов. Городовой предупреждает, чтобы не ходили глубже чем на 50 ярдов — антикитайская агитация! В китайском трактире ели суп с курицей и лапшой и какое-то мясо, кот. поливали черным соусом, изумительно вкусный компот из белых ягод, пахнущих розами. За соседним столом пьяница, как на экране.

Оттуда в Гайд-парк. Наемные пропагандисты дерут глотки. Вокруг каждого толпа. Больше о религии…

7.4.1930. Шотландские свитеры надо менять — колются. Паркер менять — плохое перо. Зеленый чай оказался невкусный. В Савой без смокинга не пустили. Поели у итальянцев. Ося все утро ходил по книжкам. Смешная книжонка в издевку над цензурой.

8.4.1930. Обедали в огромном Lyons'e и пошли в мюзик-холл Paladium. Изумительная танцевальная пара — что хочет, то и делает. Забыла там пакетик с только что купленными галстуками. Тут же вернулись, но их уже успели спереть!

9.4.1930. Завтракали в Парламенте, осмотрели здание. Видели процессию спикера. Послушали. Хохочут; сидят, развалясь. Палата лордов почти такая же только поменьше и похожа на пульмановский вагон…

10.4.1930. Смотрели в полпредстве «Генеральную линию». Бернард Шоу умирал со смеху — воспринял как эксцентрику и был доволен.

11.4.1930. Паспорта, визы, пластинки в His masters voice. Билеты, покупки — Селфридж каждый раз меня поражает, уж очень велик. Обед в китайском ресторане. Вечером — Kochran-revue: страшно дорогие костюмы; star — молоденькая недоделанная актрисочка; замечательный барабанщик, не то негр, не то загримированный негром, барабанил на всем. Еще поразительные номера: девушки в ложе — танец рук и разговор с экрана в публику, уход с экрана в зал и обратно.

Ужинали в венгерском ресторане…

13.4.1930. …До парохода ехали в вагон-ресторане. Пароход изумительный, очень большой, хорошо оборудованный для езды ночью. За кабины люкс, с ванными комнатами — приплата 4 гинеи. Мы едем в самой дешевой и все таки у нас отдельная маленькая комнатка. Совсем не качает.

14.4.1930. Встали в 5 утра. В 6 с чем-то сели в поезд, прямо в вагон-ресторан. Ели овсянку, ham and egg, варенье.

До Амстердама ехали цветочными коврами, каналами, пестрыми домиками. Всё утро бродили по старому городу. До чего улицы узенькие! На бриллиантовую фабрику не попали, закрыта — пасха. Евреи идут из синагоги, не бритые, в цилиндрах с молитвенниками подмышкой и талесами в футлярах.

Перед парикмахерскими пестрые палки, перед аптеками морды — старинные цеховые знаки.

Новые кварталы объехали на такси — сплошное стекло (как Корбюзье). Настроено удивительно много. Каждая улица по своему: с балконами, с круглыми углами, гармошкой (рисунок), с лакированными яркими дверями, с навесами вдоль всего тротуара и т. д.

Огромный стадион, спортивные площадки. Один из кварталов — рабочий. По словам шофера, рабочие платят за квартиру из 3–4 комнат одну шестую своего жалованья.

От каналов вонь. Улички есть такие узкие, что от стены до стены рукой достать. Домишки валятся от старости. На улицах шарманщики, певцы, гармонисты — в невиданных количествах. Шарманки огромные, как органы. Перед биржей моряки с трубками — вероятно, привезли рыбу. Несметное количество сигарных и трубочных лавок. Чудесные трости. Купили Володе трость и коробку сигар.

Сейчас едем в Берлин.

Е. Ю. Каган в Лондон (Москва, 29 апреля 1930)

Милая моя мамочка,

Володя все 15 лет говорил о самоубийстве. Причины у него не было никакой — был пустяшный повод, невероятное переутомление и всегдашний револьвер на столе. Напиши подробно о себе.

Целуем тебя очень крепко.

4.6.1930. 15-го в 7 ч. утра в Берлине в гостинице ждала телеграмма от 14-го — сегодня утром Володя покончил собой Лева… Бросились звонить в Москву, просила встретить на границе, подождать хоронить. Встретил Катанян. На границе любили, знали Володю. Ухаживали за нами как могли.

Приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: «все равно ты то же самое сделаешь». А во втором сне он сидел рядом с Норой и приставал к ней, а я что-то сказала по этому поводу. Он вскочил и приставил револьвер к виску. В ужасе я притворилась, что падаю в обморок. Он испугался, бросился ко мне и забыл стреляться.

Володик доказал мне какой чудовищный эгоизм — застрелиться. Для себя-то это конечно проще всего. Но ведь я бы всё на свете сделала для Оси, и Володя должен был не стреляться — для меня и Оси. Ося написал хороший сценарий о том, как рабочие предложили лучше снизить им плату, чем закрыть завод. Пишет с Колей оперетку о шикарном пролетарии для Станиславского и сценарий для парка культуры и отдыха для Радлова.

Ездила в Зеленый город. Макетики смешные, но бестолковые.

5.6.1930. Ося хорошо придумал — выступления рефовцев в литгазете по отношению к Раппу — от печатных органов и индивидуально — жаловаться на отсутствие литературы, пока они теоретизируют.

Звонил Безыменский по поводу Володиных эпиграмм. Ося успокоил его, что не будут печатать.

Ося поссорился с Бромбергом из-за Володиной выставки. Бромберг торопит, чтобы она к 16-му была закончена, а то откроется чеховская выставка, куда надо будет ходить через Володину и будет (для Чехова) некрасиво.

7.6.1930. Плачу из-за Володи и из-за себя — это то же самое.

Вечером Ося, Катанян, Петя, Перцов разговаривали как выступить по поводу Раппа.

Коля написал такие плохие стихи «Последний разговор», что я когда прочла, расплакалась — обидно стало. И заглавие какое-то романское. Он пришел поздно с Вагранки — там кружок.

8.6.1930. Утром плакала. Вчера на ночь тоже.

Говорила по телефону с Арватовым. Не хочет больше лечиться. Говорит — «я коммунист, я должен работать, а не лечиться. Ужасно идти навстречу гробу, чтобы он принял меня здоровенького — гробу все равно, примет и больного. Слишком быстрый темп, работа в лоб — боюсь мне ничего не останется». Просит сладенького, трудно достать. Сегодня не нашла нигде ничего. Просит приехать — хочет обнять, поцеловать, поговорить о Володе.

Жалко себя. Никто так любить не будет, как любил Володик.

9.6.1930. Очень одиноко. Застрелилась бы сегодня, если б не Ося.

Всю ночь снился Володя: я плакала, уговаривала не стреляться, а он говорил, что главное на свете это деньги, что без денег не стоит жить. Все это происходило на заседании в каком-то дворце со сборной мебелью. В кресле сидели какие-то «дамы». Володя превратился в Тамару Беглярову, я продолжала ее уговаривать!

10.6.1930. Ни сластей для Арватика, ни окантовок для Володиных фотографий. Не могла войти в Володину комнату — забыла взять ключи.

Литпостовцы украли у кого-то Володины эпиграммы и напечатали!

11.6.1930. Обедала с Осей в «Савой». Сидишь, как в пирожном.

Ездила к Маяковским.

12.6.1930. Читала письмо текстильщицы о том, что в Володе запутались провода, произошло короткое замыкание и он сгорел.

Обидно, что Володик не увидит новую квартирку!

13.6.1930. Вася Каменский прислал статью «Юность Маяковского», читала и удивлялась — до чего глупо написано. Попробую выжать хоть пол-листа.

14.6.1930. Пришла чтица проверять ударения в Володиных стихах — готовит программу из Маяковского. Не знает что такое nihil и что такое Неру (нрзб.). Гадость!

Была в крематории, не знала что там делать — урна никак не связана для меня с Володей. Оттуда в зоологический сад — когда смотрела звериков, тосковала по Володе. Очень миленькие ведмежатики с белыми фигурными скобками на грудках. Их поили водой из лейки и поливали им заодно пузики.

Коля Асеев рассказывал, как Пастернак подписался «Свистунов» под воззванием к писателям, чтобы писали о Красной Армии. Черт знает что! Достоевщина какая-то. Потом стал вычеркивать, говорить, что Свистунов это его псевдоним. Петя сказал: такой элегантный мыслитель и вдруг Свистунов!?.

Петя работает над Володиными рукописями и записными книжками. Машинистка переписывает Володины письма и мои к нему и переписанное Петей.

Письмо от мамы, что умер ее доктор. Жалко ее ужасно — теперь это уже одиночество.

15.6.1930. Взяла из окантовки Володины фотографии.

Приехал из Лысьвы Аля. Работа изумительно интересная, план превысили на 75 %, но трудно с жратвой и клопы и тараканы.

16.6.1930. Заезжала за Осей к Асеевым. Там Радлов. Обсуждали «действо» в парке культуры. Очевидно Радлов бездарен совершенно.

17.6.1930. Совкино заказывает Осе сценарий о Чернышевском. Заведующий сценарной частью, когда Ося пришел, сказал секретарю: дайте дело Чернышевского.

Упразднили репертком — как же теперь без папы и мамы?!

Звонят люди с ордерами на Володину комнату.

18.6.1930. Абр. Петр. подарил мне фотографию Володи в кепке. Негатив потерян. Принес фотографию — мы у гроба. До чего безнадежно. Асеевы уехали в Теберду. Никому ничего от меня не нужно. Застрелиться? Подожду еще немножко.

17 апреля 1930 года. Похороны В. Маяковского. У гроба — Л. Ю., О. М. Брики, А. А. Маяковская

19.6.1930. Звонили из Совнаркома — придут завтра в 5 ч. — говорить о том, как выполнить Володину волю.

20.6.1930. Приезжали из Совнаркома. Сказала ему про семью, про комнату, про ком-академию, про Госиздат и театры; забыла сказать про урну.

21.6.1930. Ося боится, как бы Маруся не родила Давиду внука.

22.6.1930. В Правде статья о Володе — до Демьяна Бедного далеко, конечно, но все-таки и он не плох.

23.6.1930. Абсолютно устала. Весь день гладила самое себя по шерстке.

24.6.1930. Получила в Моуни (нрзб.) охранную бумажку на Володину комнату. Восстановилась в профсоюзе.

25.6.1930. Собираю Осю на Волгу. Боюсь, не оказалось бы там голодно. Едет со своим чаем-сахаром, со сдобными сухариками, с запасом Герцеговины.

Ося рассказывал в студии Вахтангова проект пьесы из Отцов и детей.

26.6.1930. Весь день собирала Осю. Он уехал с чайником и с Женей за час до отхода поезда.

27.6.1930. С утра взялась писать о Володе. Боюсь, ничего не выйдет. Писать о том, как прожили, как ссорились, мирились? О работе напишет Ося. Со стороны я Володю не наблюдала. Да и не могу я сейчас писать объективно. Может быть, когда-нибудь.

28.6.1930. Письмо от Эли о том как Арагон пошел к Андрею Левинсону на дом бить посуду и драться за похабную статью о Володе.

«Лиля люби меня». Я люблю.

29.6.1930. Всё утро писала о Володе — может быть и сумею.

30.6.1930. Приснилось, что пришел разнощик с лотком фруктов и овощей, а Сноб смотрит и говорит: удивительно, до чего у нас ничего не умеют делать — почему например все фрукты разных размеров?

Болит поясница. С горя прочла «Место под солнцем» Инбер — пустое место.

1.7.1930. Весь день лежу. Писала о Володе — не так как нужно, но лучше писать как-нибудь, чем совсем не писать.

Осик шлет телеграммы — устроились удобно, кормят хорошо.

Я абсолютно согласна с политикой Сталина — во-первых, интуитивно, во-вторых, соображаю кое что, пожалуй, даже все соображаю, хотя и не очень подробно.

2.7.1930. Оказалось — грипп.

Читаю «Вазир Мухтара». Несимпатичная книжка. Ужасная безвкусица.

Приехал Катанян из Тифлиса. Рассказывает, что приехали туда актеры художественного театра и создали мыльную панику — стали покупать по сто кусков. Сейчас весь Тифлис стоит в очереди за мылом.

4.7.1930. Осик пишет, что «еды хватает, но вкуснее всего взятое с собой из дому!!»?! Боюсь, не голодно ли.

На ногах стоять еще трудно.

5.7.1930. Получила две бумажки для Ал. Алексеевны — одну на кремлевское леченье, вторую на дома отдыха Цекубу.

Безыменский говорил на съезде очень плохими стихами. Начал — «товарищ съезд». Обидно за Володю.

6.7.1930. Отвезла Маяковским бумажки и фотографии. Читаю «Рождение героя». Ничто хуже этого читать не приходилось! Приехала ночевать Надя.

7.7.1930. От Осика смешное письмецо — хорошо, если б он отдохнул как следует.

Просили приехать и прочесть проект постановления совнаркома. Начало пока в двух вариантах: 1-й — принимая во внимание заслуги перед революцией пролетарского поэта В. Маяковского, 2-й — принимая во внимание заслуги перед трудящимися массами великого поэта пролетарской революции В. В. Маяковского. Мы с Катаняном предложили великого пролетарского поэта.

8.7.1930. Заметка в «Вечерке» «Маяковский с точки зрения Смердякова». О книжке Крученыха «Живой Маяковский».

9.7.1930. 19-го в газетах будет опубликовано постановление Совнаркома.

10.7.1930. Убрала Володину комнату.

11.7.1930. Приехал Осик, очень доволен поездкой, загорел, помолодел. Не могу даже сказать, что люблю его — не представляю себе без него и одного дня.

15.7.1930. Смотрела очень хорошо снятые куски Кулешевской «Электрофикации». Нервы в диком состоянии. Письмо от Асеева из Теберды — und, siehe, es war Geschwätz.

Рита вспомнила две Володины записочки «не бойся, Киса, шорты (рубашки) будут» и «я придумал стих: „По небу полуночи ангел летит — не упади, мать твою ети“».

И, с чьих-то чужих слов: «хочешь еть, плати треть». Из резинотрестовской поэмы: «Выдь, Анисья, на крыльцо, дам те маточно кольцо». «Прибежали в избу дети, захотели дети ети. Дили дом, дили дом, дядя Клим привез гондон».

Вспоминали ростинские времена и немецкую мистерию.

17.7.1930. Вчера вышла с Ритой погулять и с угла вернулась — ни к чему. И так всё.

19.7.1930. Ося привез от Давида увеличилку.

Фотографии почти не напоминают Володю. Вспоминаю не черты, даже не облик, а запах, тепло, мягкие щеки, белые ноги и розовые пятки в ночных туфлях, большие руки, блеск ногтей.

Послала Эле телеграмму, чтобы приезжали.

Завтра Володе 36 лет.

20.7.1930. Отдала в окантовку Володины фотографии. Убрала комнату на Лубянке. Сидела там долго, пила чай с Володиными оставшимися конфетами.

Купила груду левкоев и гвоздик — отвезла в крематорий.

До ночи увеличивала фотографии.

21.7.1930. Опять получила в Модпике деньги за «Стеклянный глаз»!

22.7.1930. Оська увеличивает фотографии — совсем гимназистик.

Петя интересуется, как он будет отвечать федерации за то, что он сказал: «всяких сволочей, вроде Родова печатаете, а Катаняна отказываетесь!»

23.7.1930. Прочла вслух «Облако», «Человека» и кусок «Про это».

Смотрели мультипликацию с Володей и всеми писателями на 3-ей фабрике.

Ося увеличивает и в восторге, что хорошо получается.

Утвердили для балета тему «Турксиб».

Невыносимо тоскливо.

24.7.1930. Ося сочинил уже либретто «Турксиб».

Кулешов подарил мне гипсового серебрёного льва, на нем лежит голая женщина, под ним подпись: верь закрученной молве — зверь приручен, ты на льве.

25.7.1930. Осик увеличивает.

27.7.1930. Полночи проплакала.

Встала разбитая. Протащилась сквозь день.

Сегодня напечатано постановление — совсем казенное.

28.7.1930. Завтра пойду в Гиз на счет ак.[адемического] издания.

1.8.1930. Фотографии похожи только если при них живой человек. А так — ни размера, ни объема, ни цвета, ни движения, ни тепла. Слишком условно. Я лучше помню Володю, когда не смотрю на фотографии…

2.8.1930. Соскучилась по Володику — давно очень не видела. Думаю об ак. издании.

4.8.1930. Извещение от ВЦИКа об авторском праве.

Книгу Катанянчика провалили. Черт знает! Печатают в Комсомолке в Мол. Гв. а книжкой не удостаивают!

5.8.1930. Обедали Кирсановы, Петя, Сноб, Катанян. Сема прочел поэму. Про Володю очень хорошо и вообще местами хорошо. Но самые лучшие строчки, просто несравнимые даже, — Володины.

Сразу достала такси, встретила Незиамова, кот. был мне нужен.

Звонили — предлагают ставить «Кармен» — звуковой.

Сема хороший поэт, но уж очень, пока, под Володю!

Волосит, люблю тебя. Когда же ты приедешь? До чего же хочется поговорить про Бульку, про больного котенка на дворе, про Гиз, про Кармен. Люблю тебя, Щенит мой, щекастый большелапый.

6.8.1930. Вымерила с Катаняном нашу будущую квартирку. Вечером дома по масштабу расставляла в ней мебель.

В Володиной комнате завелась моль. Каждый день хожу ее морить. Мне нравится там чай пить, лежать, читать. Как-будто Володик прибрал очень чисто и ушел или уехал в Крым.

10.8.1930. Заседал Реф.

Вчера в Вечерке обругали Кирсанова и не так уж неправильно обругали.

И все-таки ни к чему это — хороший поэт. Володи нет, так за Семку принимаются — такое у меня было чувство, очень не приятное.

Оська весь день ходит, выдумывает сценарий о том как нем. рабочие сами попросили сбавить себе зарплату. Хорошая у него голова! Люблю его и Володика.

11.8.1930. Соскучилась. И улицы и комнаты и мысли и дачи — всё Володино.

Ося делал доклад в Доме Печати о документальном фильме.

Читаю Чернышевского «Повести в Повести». Давно не читала хороших книг, а эта замечательная.

13.8.1930. Ося получил Лейку и на седьмом небе.

14.8.1930. Володя так же хворал, так же старился. Так же трепали нервы никчемные романишки. Так же у него была я, как у меня есть Ося. Он знал, что делал, когда не оставил мне письма. Только люби меня. Люблю и писать мне было не нужно. Я и так всё это знаю.

15.8.1930. Предложила Керженцеву войти в состав редакции ак. издания. Просила взять к себе выставку или хотя бы дать комиссара. Говорила о кабинете при ком. Академии.

Хотят, чтобы я сейчас же начала звуковую «Кармен», с тем, чтобы картина была готова через три месяца.

Боюсь, но надеюсь одолеть.

16.8.1930. Семка читал поэму.

17.8.1930. Составили с Катаняном примерный план ак. издания — 22 полутома, чтобы чаще выходили и дешевле стоили.

Условились завтра договориться в правлении Союзкино.

19.8.1930. В Союзкино сомневаются в том, «поймут ли широкие массы иронию».

Вечером, думала, поговорить об ак. издании, но никто не пришел.

20.8.30. Опять звонили чтобы делали сценарий, что 25-го нужно заключить договор.

Лева видел цифры — Стекл. глаз самая доходная (относительно) лента из всей продукции с 28-ого по 30-й год! Боюсь браться за звуковую. За немую плюс звуковая мультипликация я могла бы отвечать.

Когда поэт грозился: «я сейчас прочту», Володя говорил: — «не прочту, а про что».

Жена говорила любовнице: это он с Вами про Бальзака, а меня матом и дома в одних подштанниках разгуливает (про Ивана Анисимова).

22.8.1930. В Комс. Правде вся лит. страница посвящена Семе. Портрет, статья от редакции, кусок поэмы. Семка как именинник. Его повезли от Комсомолки в Ленинград выступать на заводах, с тем, чтобы опубликовать потом в газете принятые резолюции. Все-таки Володина смерть кое-чему научила. В первую секунду мне стало больно от этой страницы. Клава говорит, что и им тоже.

23.8.1930. Об ак. издании завтра в 2 часа.

24.8.1930. Отдала проект издания. Убеждена, что начнется канитель. Стало не с кем разговаривать. Очень строгое сейчас время. А ведь можно было разговаривать с Шкловским, с Луниным, и со многими еще. Что с ними сделалось? Понимаю Володино нутро как будто это я сама.

25.8.1930. Обедали Асеевы — поправились в Теберде.

Семка навыступался в Ленинграде: его качали, взяли шефство над поэмой, обещали всяческую защиту, избрали куда то. Он пришел сегодня торжественный в белой рубашке. Клава утверждает, что в этой рубашке венчался ее отец, старый корчик.

Семка шел как-то с Катаняном и схулиганил, спросил у разнощика презервативов. А разнощик посмотрел на него укоризненно и ответил: «Как Вам не стыдно, молодой человек, а ведь я Вас знаю — Ваш отец портной на Гаванной улице в Одессе». Вот какой Семка знаменитый писатель!

26.8.1930. Маленькая девочка называла песец, про кот. говорили, что он такой замечательный, что взбеситься можно «бесец». Старинную царскую кружку с Ходынки «царинная вещь». Подводу — «подвоза». Медальон, который — беда, что его украли: — «бедальон».

Ольга Владимировна попыталась заговорить о том, чтобы ей или Люде принять участие в издании. Я дала ей понять, что они тут не при чем. Посоветовала заняться выставкой. Сказала, что кроме стихов дела масса. Намекнула, что к Володиным стихам они отношения не имеют и ничего в них не понимают и Володя это всегда знал и говорил. Понимаю, что Володя мрачнел при одной мысли о них.

27.8.1930. Смотрели озвученного в Германии «Потемкина» — черт знает что. Но картины другой такой еще не было.

Надо спешно писать статью о Володе, переделывать школьного Маяковского и делать Маяковского для детей.

Коля Асеев хочет писать поэму о Г.П.У.

29.8.1930. Обедали в доме Герцена — грязно! Вечером — Семки, Петя, Надя, Коля.

На ночь составляла Володины книжки — школьную и для детей. Какие изумительные стихи.

30.8.1930. Обедали Асеевы, Коля говорит, что хочет, чтобы поэма о Г.П.У. была как нашатырный спирт, чтобы подносить к носу…

31.8.1930. Вчера видела рукопись новой книги Шкловского — помесь Веры Инбер с Петером Альтенбергом.

2.9.1930. Сегодня была у Черемныха. Он вспоминал о Росте. Скучно писать дневник — пишу, может по наметке легче будет вспоминать.

Все надоели.

3.9.1930. Не подходила к телефону. Писала о Володе. Невозможно вспомнить всё сразу. Думаю, постепенно многое вспомнится.

Прочла сегодня «Отцы и дети». Базаров так похож на Володю, что читать страшно. Замечательный роман.

Не хочется людей. Хорошо писать, лежать, читать. И дождик. И идти никуда не нужно. Хорошо бы дом с большими комнатами и террасой. С одной стороны поле с другой парк. Печка. Большой письменный стол. Мало мебели. Собаки. И чтобы не ездили гости.

4.9.1930. Весь день читала «Что делать». Думала о Володе…

5.9.1930. Масса цветов. В сентябре 25 лет со дня нашего с Осей знакомства.

6.9.1930. Володя спросил Зину Свешникову — бросила ли бы она мужа, если бы он стал с ней жить. Всё проверял отношение к себе, свою нужность, свои силы! Звонил ей 12-го ночью в половине первого, просился притти, но ей было неудобно. Он шутил по телефону с ее подругами и обещал позвонить завтра утром, но не позвонил.

Как-то раз обидел Зину. Она заплакала. Он пришел в отчаяние, бросился в ноги, тоже стал плакать, говорить — что же это я, старый дурак, наделал!

Читаю «Что делать»! Канительно, но очень уж умно! Можно переделать в замечательную книгу. Понимаю, отчего Володя читал ее в последние дни.

7.9.1930. В первый раз взяла пенсию — ощущение, как будто исполняю Володины поручения, как бывало, когда он уезжал.

Пили шоколад с кренделем по случаю 25-тилетия. Петя написал нам стих.

13.9.1930. Уже 7-го страшно болела голова, а 8-ого с утра 38,6 — грипп с бронхитом. Встала только 12-го вечером.

Спросила Осю, отчего он когда-то на мне женился — я ведь совсем не его тип. Говорит — потому и женился, а то что бы он стал делать, если б этот тип ему разонравился?

Володя как-то сказал Осе: «Разве Лиличка женщина? — она исключение!»

16.9.1930. Из-за гриппа задержался разговор с Гизом…

18.9.1930. Ночью Ося прочел мне пьесу «Евгений Базаров» — интересно и очень современно. Страшно похож Базаров на Володю. Сегодня читает у Вахтангова.

Сема и Клава очень ругали Асеевых.

Ходила по улицам, думала о Володике. Не могу понять, что его нет. Неужели он сознавал, что будет смерть?

22.9.1930. Смотрела «Баню». Нельзя понять ни слова, хотя сидела в 5-м ряду. Сегодня на редколлегию не пришел никто! Будем все делать сами и давать мертвым душам на подпись.

24.9.1930. Подсчитали с Катаняном строчки и листы для договора с Гизом.

Заходила к больному Асееву.

Зильберштейн рассказывал, что Ливанов дразнил Володю 13-ого «если Вам скучно, то застрелитесь».

Катаев пишет в Лит. Газете, что ждет от пролетарской литературы новых тем и новых форм — Бриан!

Леонов, тот хоть прямо говорит, что у него свой литературный круг и он про пролетарских писателей ничего сказать не может.

У Катаева альянс с Бедным!

Кто-то снял картину документальным методом, получил деньги — ан все и не в фокусе!

Эльза приедет 5-го.

Кулешов говорит, что я до того соблазнительна, что это просто неприлично.

Надя говорит, что Тото Луначарский даже собаку свою считает гением.

27.9.1930. Керженцев не подписал проект ак. издания — протестует против Пети и Катаняна и предлагает включить Кона!!??

1.10.1930. Протестует и против того, чтобы вводную статью писал Ося!!!!?

4.10.30. Заходил как-то Шкловский — подготавливает почву к приезду Эльзы. Принес Осе картинки сороковатых годов.

7.10.1930. 5-го вечером были Кирсановы. Семка читал Блока, Пастернака, Володю — гениальные стихи у Володи.

6-го утром приехали Арагончики. Привезли всяких вкусностей и вообще массу всего. Вечером — чудовищное количество народу. Коля прочел мне хороший кусок из будущей поэмы.

12.10.1930. Вишневский читал у нас монтаж из «Войны» и «Конной». Читал как старый провинциальный актер. Такого у нас еще не бывало.

В Комсомольской так же как Семку, во всю страницу расхвалили Алтаузена — очевидно для равновесия, ужасно противно. Семка говорит, что это отбило у него охоту работать там.

Для того, чтобы получить бумажку в Гизе на стопу бумаги, была сегодня в 5-ти местах, в 3-х разных этажах. А для того чтобы получить самую бумагу надо ехать на Пятницкую — все время думала о Володе.

Эля с Арагоном носятся, Арагон в восторге. Смотрели нашу звуковую программу, им очень нравится, надо и мне посмотреть.

13.10.1930. Всё утро созванивалась с Гизом. Опять договор не подписан. Денег нигде не платят. Живем в долг. Так как никому не платят, то из одолженного одалживаем во все стороны.

14.10.1930. Долго сидела у Володи. Даже в трамвае плакала.

У Оси с Арагоном был великий спор о слове «говно» в «Во весь голос». Вечером Сема имитировал всех поэтов.

15.10.1930. Сдала школьного Маяковского. Встретилась с Элей у Володи. Заказала для Жени крендель. Арагон советовался с Осей какую кто должен написать статью.

В Известиях сегодня подвал Катаева «Имени поэта». Как от него избавиться?!

Ося читает прозу Гейне и в восторге.

16.10.1930. Попыталась с Осиных слов записать что-нибудь о Володе, но ничего не вышло.

После долгого перерыва собрались молодые рефовцы.

В комнатах холодно. Нет ванны. Машина чинится. Денег нигде не платят. Булька пристает. Трудно без Володика.

17.10.1930. Читаю все газеты от и до. Безыменский написал в Комсомолке о Володе под Володю же — вполне морковный кофе. А Уткин срифмовал — «кремень» и «не было время» — на русский на язык прихрамывая. Арагон все удивляется какие у нас все моложавые — думаешь лет 20, а оказывается — 35.

19.10.1930. В Гизе канитель с договором — юрисконсульт всё переписал наново и требует нотариальной бумажки — не верит Совнаркому. Звонила редакторша насчет школьного Маяковского — наркомпрос требует многоточие вместо слова «блядь». Пришлось заменить «Во весь голос» другими стихами во избежание такого безобразия…

В Литературной — отрывок из пьесы Олеши — какой-то сгусток пошлости. Все-таки это уже чересчур.

Волосит, маленький мой, Щенит. Сегодня поплакала у тебя в комнате на Лубянке — представила себе как все это случилось. Ужасно маленькая комнатенка.

Комната Маяковского на Лубянке (музейный вид)

20.10.1930. Пошляков развелось несметное количество. Меня от них выворачивает наизнанку. Кассиль сказал мне об Олешевском отрывке: «пока ничего не могу сказать». Поголовная пошлятина — интонацийки, платьишко, литературишка, взаимоотношеньица. Все врут, все всего боятся.

Меня подташнивает, зубы ноют — от этого. Тут все Арагоновские ругательства были бы уместны.

21.10.1930. 1) Договор еще не подписан,

2) я не получила денег,

3) машина еще не вышла из ремонта,

4) дров еще нет.

Все это должно было быть через 2–3 дня.

Это невыносимо, что Володя застрелился!

22.10.1930. Был Реф — почти все кроме стариков по обыкновению. Ося сказал о роспуске Рефа…

Ося вспомнил, что когда Володя ходил насчет журнала. Кажется в ЦК, ему сказали, что Реф решено не закрывать, на что Володя ответил: Реф никто не открывал и закрыть его нельзя, оттого что это не организация, а взгляд на вещи.

На 28-ое назначено следующее сборище.

Не могу ощутить смысла моего существования. Ни на минуту не забываю о Володе.

23.10.1930. Ося дал Семе тему для новой поэмы — к 50-летию убийства Александра II.

Арагоны в волнении — их посылают делегатами в Харьков.

24.10.1930. Вчера, наконец, заключили договор с Гизом.

25.10.1930. Ругалась на складе Мол. Гвардии оттого, что не хотели дать мне один экз. «Марша комсомольца», мотивируя это тем, что у них нет всех 25-ти причитающихся мне экземпляров. Разговор был по типу: an Bier verdienen wir doch und am Wasser garnichts.

Петя собрал 9-й том.

27.10.1930. Не переставая, думаю о Володе. Хочется чего-нибудь самого лучшего — не сравнительно, а абсолютно.

Подписала в Гизе календарный план.

На ловца и зверь бежит — просматривала белогвардейский журнал и напоролась на хвалебную рецензию о Катаеве: о соц. заказе не может быть и речи, просто прекрасный русский писатель…

28.10.1930. Обсуждали ак. издание — Ося, Вася, Петя, Коля, Сема и я. Остальных не дозовешься — будем действовать самостоятельно и рассылать повестки.

30.10.1930. Сегодня по старому мой день рожденья — цветы, крендель, конфеты, Абрау — всё дареное — денег нет. Народу — человек сорок. Лучший подарок — К. сняли с Правды.

1.11.1930. Ося сегодня здорово объяснил: Литфронт и Реф — на полдороге на одном и том же полустанке, но паровозы у них повернуты в противоположные стороны — у Рефа от буржуазии к пролетариату, а у Литфронта — наоборот.

Когда представляю себе Володика по фотографиям получается крошечная модель Володи. Нужен гигантский портретище, чтобы была хоть тень иллюзии.

Ося пришел от Асеевых — там чехи и немцы приехавшие на съезд. Прочла статью Беспалова и Бескина о Володе — одна другой хуже, причем хуже — беспаловская: так цитирует стихи, что понять нельзя.

2.11.1930. Читала Эле кусок своих записок. Говорит, что «записки бесспорные», но при жизни издавать их не надо — не так поймут. А если издать, то разве только для того, чтобы получить право работать, чтобы «не сажали за обедом в конце стола».

Всем снится Володя: Эле — почти каждый день, а мне — нет.

Семиного отца спросили чем занимается его сын. Он ответил: А! Он пишет фантазии!

3.11.1930. Посидела у Володи, убрала комнату.

Эля и Арагон едут завтра в Харьков со всеми делегатами специальным поездом.

Когда осталась одна, думаю только о Володе. Сразу все мысли переключаются на него.

Очень хочется писать — боюсь только, что мало помню послереволюционного.

Ермиловская покаянная статья в Правде. Он порет себя по пунктам. Хорошо, конечно, такое отсутствие упрямства, но где гарантии на будущее?

Мои бесхитростные неприхотливые мечты: 1) Наладить в этом месяце издание 2) Похудеть 3) Сшить несколько новых тряпочек.

Придумывали с Осей заглавие моим запискам (дописанным!): Людье. Джунгли, Рассказ с пристрастием, Беспристрастный рассказ, Избранные рассказы Лили Брик…

4.11.1930. Арагоны отбыли в Харьков.

Про кого-то: он любит смотреть на голую женщину, но не любит, когда ему ее показывают…

Вчера опять звонили какие-то: можно Брик? Ха-ха-ха-ха… почему вы угробили Маяковского?.. и хлоп трубкой.

5.11.1930. В литгазете Сельвинский «Декларация прав поэта»: обзывает Володю жандармом. Коля написал дышащее достоинством письмо.

Оля Маяковская принесла банку айвового варенья — каждый ломтик напоминает Володика.

Вася предлагает завести карточку на каждое Володино стихотворение.

6.11.1930. Вышел 7-ой том. Ездила в Гиз за Грозным смехом. Составляли с Васей формы соглашения с редакторами и комментаторами. Вася говорит, что Сема написал стихи в ответ на «декларацию» Сельвинского — ужасающе ругательные. Читал их в Комсомолке — аплодировали.

10.11.1930. Встретилась с Васей у Коли. Вася принес переписанное Колино письмо. Вместе пошли в Гиз, а там все выходные. Ни у меня, ни у Васи не нашлось пяти рублей заплатить за стопу бумаги. Встретили на лестнице Сему — бежал в Комсомолку обсуждать подборку в ответ на Сельвинского. Говорят, показывать «Барышню и хулигана» немыслимо.

11.11.1930. Вчера в Комсомолке Колино письмо.

Была в Гизе. Приходили рефовцы. Кассиль настрочил письмо: «На своем коне полководца?» Все подписались.

Звонили, что Олеша и Катаев хотят участвовать и что хорошо бы всем вместе. Я сказала, что пусть бы они — отдельно.

Писали с Васей договора с авторами статей и комментариев.

Завтра мой настоящий день рожденья — для Оси.

13.11.1930. Была в архиве Моссельпрома. Чудовищно видеть Володины счета, писанные его рукой. Может быть, по ним удастся разыскать в типографии стихи.

Смотрела «Учительницу рабочих».

Приснилось, что плывем — Ося, Володя, Булька и я. Надо переплыть на другой берег. А над землей вертятся и танцуют аэропланы и я боюсь, что они разобьются об землю.

На берегу раскрываем чемоданчик — надо что-то зашить Володе. Я ему говорю в шутку — ну что бы ты без меня делал? А Володя так пренебрежительно: просто пошел бы.

Арватов сказал мне вчера по телефону; что Володя с юности поставил себе жизненной целью самоубийство — и он этой цели достиг. Опять непрерывно думаю о Володе: не позволил мне отдать слоников, не дослушал о веронале. Весь последний год знал, что застрелится.

15.11.1930. Были с Васей в типографии — следов Володиного Моссельпрома пока не нашли.

Ося вспомнил, как одна баба написала в Чеку донос на мужа, что он «Приставал к ней под светлый праздник 1-го мая». Догадались, что в этот год 1-ое мая совпадало с первым днем пасхи!

Вчера обедал Коля. Ося и Коля читали Володины стихи.

16.11.1930. Прислали корректуру 8-го тома. Не могу спокойно читать.

Опять вместо денег дают чеки.

Ходили на Карменситу — машут веерами — кто куда. Не досидели.

18.11.1930. Искали с Васей Володину рекламу на фабрике «Большевик», а он там оказывается не работал! Поехали на «Красный Октябрь». Сговорились позвонить туда через несколько дней.

Заведующий отделом этикеток надоумил искать в Гублите.

Отнесли в Гиз договора с редакторами. Долго разбирали с Васей бумажки у Володи на Лубянке.

Никто кроме нас Володей не интересуется. Без нас всё было бы в печке. Асеев рвет и мечет из-за того, что мало кроют Сельвинского.

20.11.1930. Вчера приехала Эльза.

Ося с Женей смотрели Эсмеральду.

Сегодня ходили с Васей в Гублит. Клоака — грязь, окурки, мрачные коридоры. Архива нет. Каждый год сдают макулатуру. Показали нам угол, заваленный пьесами. Долго рылись — нашли одно стихотворение о Метрополитене.

Арагон читал поэму — поняла мало, верю в темную.

Семкам поставили телефон.

21.11.1930. В книжной палате всё в свернутом виде.

Заходили с Элей к Фадеевым (!) в дом Герцена и расстроились — гадость!

24.11.1930. Волкова-Ланнита вызвала ячейка Мол. Гвардии (верно, сам вызвался). Спрашивали о Литфронте. Он сказал, что не состоит в нем, а состоит в Рефе, который есть организация мелкобуржуазная, существующая без партруководства и т. п. Блядь!

Осик, родненький, как скучно, тоскливо и ни к чему жить.

Вчера вечером пришли всякие делегаты писательского съезда. Разговаривать с ними совсем не хотелось.

Володенька…

28.11.1930. У Арагонов слишком много самолюбия. Раздражаюсь, когда говорю с Эльзой — ходит около самих дверей, а попасть в двери не может. — Все кругом да около, совсем рядом. Может это пройдет. Ездили с Васей по Гизам, библиотекам, литографиям — везде всегда все выходные. Без машины на это ушли бы годы.

Сговаривались о дешевом «полном собрании».

30.11.1930. Договорились с Зифом о дешевом издании: 65 к. томик в переплете, 10 томов — 6р. 50 к. Ужасно рада.

Перерыли в литографии на Щипке все старые альбомы — нашли один лист с конфетными этикетками.

2.12.1930. Отвезла Эльзу к Фадееву.

Сегодня выяснилось, что нам все-таки дадут квартиру в Камергерском.

Видела во сне Володю — показывала ему каких-то собак.

5.12.1930. 3-го уехали Арагоны.

Потеряла ручку с буквой — Володин подарок.

В Огоньке хотят печатать маленькую книжечку и собр. сочинений, приложением к Литгазете. Боюсь Гиз не разрешит.

Вчера смотрели незаконченную Кулешовскую картину. Кулешов в грустях по Эльзе.

8.12.1930. Гиз не разрешил печатать Володю в Огоньке.

Осик страшно переутомлен. Передумался. А отдыхать не умеет — беллетристики не читает, поздно ложится. Не стала бы жить без него ни одного дня.

12.12.1930. У Асеевых был Арватов — говорил 5 часов подряд. Коля сказал очень похоже: «будто сквозь хаос прорывается прозрачный светлый ручеек». Взяла в Моссельпроме Володины счета — удивительно культурный архивариус.

Не найти собрания сочинений для работы.

Ося раскопал у себя массу Володиных рукописей.

14.12.1930. Один комплект Володиного собрания достали — хоть для дешевого издания, и то легче.

Всё время стараюсь представить себе Володю. На улице или как приходит домой со своим ключем, со стуком вешает палку на вешалку; немедленно снимает пиджак, ласкает Бульку, идет в ванную без полотенца и возвращается в свою комнату неся перед собой мокрые большие руки. По утрам вижу, как он пьет чай, мажет бутерброды, читает газеты. Пишу и плачу. Волосит, родной мой, маленький.

Чем дальше, тем все тяжелее. На кой черт я живу совершенно неизвестно. Нельзя Оську бросить. Думаю, только это меня удержало.

Г. Д. Катанян, В. А. Катаняну в Москву (Свердловск, 30 декабря 1930)

Милый Васенька, дневники пишутся, воспоминания тоже. Была здесь на Володиной выставке и огорчилась. Сама виновата — надо было следить.

Избранного Маяковского от Вас не получила — купила в магазине. Опечатки есть, но как будто не очень много, зато какой ужасный портрет!

Искали здесь собрание сочинений — нет ничего.

Через выставку думают пропустить 40 000 человек в одном Свердловске — тем более обидно, что она тикая убогая и непонятная. Заявки экскурсий принимаются за неделю! Впрочем, когда я была, на следующий день после открытия, — было совершенно пусто.

То, что Кушнер до сих пор не дал статью, настраивает меня на очень пессимистический лад. Некоторую долю жизнерадостности дают мне полученные деньги.

6-го выезжаю в Москву.

Здесь очереди в трамвай, в кино, в кооператив и на почте. Но я хожу пешком или сижу дома. Очень по Вас соскучилась. Вы непременно должны приехать к нам в гости. Целую Галю и Ваську маленького.

Виталий очень кланяется.

В. М. Примаков, 1927

30.12.1930. Купила Избранного Маяковского — какой ужасный портрет. Вместо одного месяца печатали восемь, а так торопились, что не успели дать мне корректуру и в результате такая гадость.

1.1.1931. Очень трудно писать. Пишу машинально, а мысли отползают в сторону и я их ежеминутно подтягиваю. Но писать все-таки буду. Это не хуже, чем вышивать крестиком, нельзя же сидеть сложа руки.

4.1.1931. Приснился Володя: он поселился вместе с Норой и стал говорить мне «Вы» оттого, что считает это более уместным. Потом где-то не то в фойе театра, не то за кулисами, рыдала Норина мать, что Нора покончила с собой и я страшно плакала, а Володя улыбаясь говорил мне, что ничего подобного, что Нора просто вырезала два кусочка зеленоватого шелка из рубашки и привязала веревочку к тлеющей головне, но сделать с собой ничего не успела. Я проснулась, опять заснула и сон этот продолжался до утра.

5.1.1931. Керженцева убрали из комакадемии. Опять не с кем разговаривать.

9.1.1931. У Осика ужасные нервы и лихорадка на губе.

Вечером Семка, Катаняны, Кулешов, Лева, Жемчужный. У всех усталые лица.

За этот месяц обязана сдать три тома академических и три дешевых.

Избранный Маяковский выпускают вторым изданием — опять 100 000.

10.1.1931. Встретилась с Васей в Зифе. Уткин предлагает растянуть ак. издание на 2 года вместо года три месяца. Это хорошо — оказалось труднее, чем мы думали.

Какая обида, что Володя не выправил стенограммы. Попросила Петю выписать все военные стихи — Зиф предлагает издать к годовщине Красной армии.

Осик корректирует Избранного для второго издания.

Володик выиграл 200 р. по 3-ему займу.

11.1 1931. Ходила с Осиком пешком в город. Отнесла в Зиф «Избранный», Уткину — обращик оформления акиздания.

Всё время работаем. Подготавливаем, корректируем — Ося, Вася, Петя и я. Клава очень больна.

Ося совсем развинтился — не спит.

14.1.1931. Утром были с Осей у Володи. Встретились там с Асеевым. Прочла Людино писание, интересно, конечно, но очень нудно написано. Опять понимаю, что Володик заболевал от их присутствия.

Случайно прочла книжку какой-то Веледницкой «Моя повесть», там рассказ о Володиной смерти. Чудно читать.

15.1.1931. Накупила сладостей. Пришли Петя, Шкловский, Ксана с Верой. Аннушка поехала за Арватовым. Вредная штука постоянный анализ: человек должен действовать машинально — есть, управлять автомобилем, а то обязательно подавится, разобьется насмерть. Я терпеть не могу повышенно оживленных людей — как будто на тройках ввалились с мороза.

17.1.1931. Очень вкусный семейный обед. Крендель в новорожденного. Хорошо, что Осик родился!!!!

20.1.1931. 5,5 часов сидела Людмила Влад. и под конец обиделась, что Ося сказал: «Ну мы гостей оставим, а сами поработаем» — ждали нас Вася и Петя. Пришлось объяснить ей, что Володины книги не семейное дело. После этого все-таки просидела еще битый час. У меня от раздражения и тоски начался озноб и разболелся живот. А я-то ругала Володика! Как я его теперь понимаю — с ним всегда творилось такое же, как со мной сегодня.

Написали письмо Сталину с просьбой написать о Володином выступлении в Больш. театре в прошлую годовщину смерти Ленина.

21.1.1931. Смотрели с Осей черновики «Про это», разбирали рукописи. Оторваться невозможно.

Ровно год тому назад Володик читал «Ленина» в Б. театре. Сегодня когда услышала в телефоне по радио аплодисменты и интернационал — сердце упало.

23.1.1931. Коля с Осей разбирали черновики «Про это».

24.1.1931. Осик говорит, что у меня характер совсем Володин. Я и сама это знаю.

Прочла «Про это», чтобы объяснить Асееву — мучительно читать.

Идиотская Литгазета.

28.1.1931. Ося видел пьяного Олешу, кот. сказал, когда Ося проходил мимо него: «Вот и Брик нас не любит». Ося: Кого вас? Обывателей? Олеша: Да. Ося: Это верно, что не люблю. Олеша опять повторил Зелинскому: Вот и Брик нас не любит. Ося: Да кто это — вы? Олеша: Мы, дерьмо. Ося: А! ну, тогда, конечно не люблю.

29.1.1931. Поругалась на выставке с Бромбергом. Болван с горящими глазами. Ему хочется сделать выставку Бромберга, а не Маяковского.

Ося обдумывает завтрашний доклад.

30.1.1931. Ося делал доклад, Говорил, что стихи надо делать умеючи. Интересно прочесть стенограмму.

12.2.1931. Читаю Ленина «Государство и революция». Систематизирует то, что случайно знаю. Ужасно интересно.

2.3.1931. Большевизм, по-моему, не убеждение, а характер. Убеждение — вещь хлипкая, важна конструкция человека. И только умному человеку знания полезны, а если ты дурак, то, чем меньше ты знаешь, тем это безопаснее, а то запутаешься — столько книг и все разные. Не разберешь, где правда.

6.3.1931. Цветы жизни отбили Бульке лопатой почки и она еле ползает.

11.3.1931. Ревела из-за статьи Бонч-Бруевича в 4-м номере «На лит. посту». Слишком уж man merkt die Absicht! Сволочи!

14.3.1931. Читаю «Принципы коммунизма». Убедилась в том, что понимать Маркса может только человек с марксистской природой, с марксистским характером. Ося и я — были марксистами, не изучая Маркса. Это — отношение ко всему окружающему, мироощущение, характер. Научиться марксизму, конечно, нельзя. Но чудесно было бы изучить Маркса.

18.3.1931. Читаю Энгельса «немецкий социализм в стихах и прозе». А «Нищета философии» сегодня показалась трудной. Не понимаю, почему так хвалят это издание Маркса и Энгельса. Может быть комментарии хороши, а перевод пока плохой.

20.3.1931. Читаю Салтыкова-Щедрина, письмо Маркса к Анненкову и всякую Марксову мелочь.

22.3.1931. Читаю переписку Маркса и Энгельса.

23.3.1931. Читала Маркса по письмам и воспоминаниям. Обчитаю его кругом да около и попробую взяться за «Капитал».

2.4.1931. Приснился Володик вместе с Норой — дарил ей что-то.

Вчитываюсь в Маркса и Ленина; привыкаю; всё время об этом думаю.

Страшно, что нет Володика. Мало осталось кого любить.

4.4.1931. Как это я сумела почти не знать Салтыкова-Щедрина?! Блестящий гиперболист, похож на Володю.

6.4.1931. Осик правильно говорит, что всё поддающееся вычислению много проще философии и литературы.

Очень много думаю. У меня на все всегда вырабатывается своя точка зрения. Если бы не такое отсутствие памяти!

15.4.1931. Прочла Маркса «Гражданская война во Франции в 1871 г.». Кончила «Государство и революция».

В 10-м номере литпоста Колино письмо, ответ на Бонч-Бруевича с идиотской заметкой от редакции.

Не пошла на вечер в комакадемии и отчитывала А. по телефону за Бонча минут 15, как только умела. Долго будет помнить. Жулики!

Говорят, Луначарский выступил блестяще, а остальные совсем тускло.

Вася нашел в архиве Гиза Володину ненапечатанную книгу о франц. живописи.

Ося сегодня пошел на службу в Мол. Гвардию.

17.4.1931. Соскучилась по Володиной горячности, по беспокойству, постоянной заботе.

Нашлись Володины три теревсатовские пьески. Думала, совсем пропали.

18.4.1931. Вчера на вечере в Фоспе Семка покрыл докладчика. Звонили из Фоспа советоваться. Один из оппонентов кричал, что Асеев, после стихов в Литгазете, и Кирсанов, после этого выступления поставили себя вне поэзии, на что Семка ответил — если так, то поэзия вне себя.

21.4.1931. Люд.[мила] Влад.[имировна] отказалась выступать на вечере воспоминаний вместе с Ермиловым.

Неизвестно как быть с кабинетом при комакадемии. Никто не звонит.

22.4.1931. Коля говорил, что есть уже бумажка о переименовании Триумфальной пл. в пл. Маяковского.

Семка мечтает о Рефовском сборнике.

24.4.1931. Вчера вечером сожгла столько любовных писем, что сегодня утром Ося удивился отчего в ванной колонка горячая.

25.4.1931. Москва-река вот-вот выльется. Летают и плавают чайки.

Без конца все работаем за Володю.

Козлинскому в шутку рассказали, что Коле будто бы предложили лететь на луну на выдуманной американцами ракете. Козлинский повернулся к жене и сказал завистливо: вот видишь, Леночка, я всегда говорил, что Денисовский умеет устраиваться!

4.5.1931. Была на первомайском параде на Красной площади. Расплакалась там о Володике, когда все оркестры заиграли интернационал. Осик пишет для Жемчужного сценарий «Кем быть» и ходит в Мол. Гвардию.

О. М. Брику в Москву (Свердловск, 23 мая 1931)

Милый мой любимый сладенький самый лучший на свете Кислит!

Хотя утром говорила с тобой по телефону, но сейчас уже соскучилась и потому пишу тебе письмо.

Ехали мы хорошо, но очень пыльно. В ресторане ели рябчиков, жареные грибы и свежие огурцы. Дорого немыслимо! Например за рябчика, бифштекс, порцию грибов, бутылку нарзана и сотню папирос «Норд», мы заплатили 29 рублей! За одни папиросы — 15 р. Читали lauter Сенкевича, Страшно много спали. Опоздали все-таки на три часа.

Виталия прикрепили к очень хорошему распределителю и с едой теперь совсем просто.

Вчера в час дня уехали за 12 километров и отпустили машину. Взяли с собой два пледа, подушку, чемодан с едой и питьем и до 6-ти часов (в 6 ч. приехала за нами машина) провалялись под огромным кустом цветущей черемухи. Виталий разжег костер, и не было ни единой мошки. Мы кипятили воду в банке из-под консервного компота и пили горячий чай — ничего вкуснее не пила в жизни!

Снимались во всех видах — вместе и врозь.

В Казань поедем, должно быть, 27-го. Хочу непременно кончить там книжку. Хочу приготовить ее для печати (!), переменивши большинство имен и фамилий. Дам тебе прочесть целиком и самому, и ты тогда скажешь, не стыдно ли ее печатать.

Ослит, спроси у Нины Владимировны, что, кому и куда должен написать Виталий, чтобы получить квартиру у них в доме. Она говорит, что это возможно и что там частые перемещения. По-моему там очень хорошо было бы жить. И ты как думаешь? По-моему лучше, чем в новом доме.

В Казани буду лежать в гамаке и писать книжку, хотя она мне кажется уже неинтересной и глупой.

Свердловский пруд растаял и оказался огромным, а в садике около пруда стоят столики и продают мороженое, но мы не едим, хотя очень хочется — боимся отравиться.

Кислит, умоляю тебя и Васю сдать к 10-му альбом!!! На первые же деньги пусть Вася едет в Питер.

Пламенный привет всем вождям и Булечке.

Люблю тебя больше всего на свете. Целую весь шарик.

Все заграничные подарки заверни в бумагу и положи в мой платяной шкаф.

О. М. Брику в Москву (Свердловск, 28 мая 1931)

Кислит мой бедненький! Это черт знает что — до сих пор денег нет! Ты очень мучаешься? Столько долгов — все пристают, небось? Я тебя ужасно жалею и целую.

Вчера ездили на постройку Уралмашстроя. Это уже совсем Клондайк. Даже конные милиционеры очень смахивают на Джек Лондонских полицейских. Это, километрах в 5-ти от Свердловска, большой город из бараков, новых и строящихся фабричных корпусов. Всё это вырублено прямо в лесу. Тут же сушится белье и пристроился фотограф с Крымской декорацией — кругом него толпа — ждут очереди — сниматься. Вчера же ездили на озеро Шарташ — очень красиво и привезли оттуда массу сирени — вся квартира запахла.

Я сделалась нездорова, но всё таки рада, что завтра уже едем. Непременно постараюсь дописать книжку и долечить нервы.

Пиши мне в Казань, а то не знаю можно ли оттуда говорить с Москвой по телефону.

Хорошо было слышно сегодня. Жаль, что разговор был срочный. Простого заказа не приняли, а срочный -6р. минута! Я тебя невозможно люблю. А ты меня?

Целую тебя и обнимаю изо всех сил.

Целую Бульку.

8.7.1931. Не писала два месяца. Ося с Колей пишут оперетку для Михайловского театра. Ося стал ужасно раздражительный. Надоел дневник.

В. А. Катанян, конец 20-х

В. А. Катаняну в Москву (Свердловск, 17 июня 1931)

Васенька! Хоть Вы меня вспомнили! А то меня все решительно забыли! Ося прислал одно крохотное письмишко еще до переезда на новую квартиру. Я и не знала, что он переехал — писала, телеграфировала, звонила по телефону — всё по старому адресу и ужасно испугалась, что никаких ответов. Галя обещала писать и тоже не пишет.

Живем здесь замечательно, только мошки заели! В доме спасаемся от них марлей на окнах и дверях, а на природу хоть не выходи совсем.

Впрочем — в поле их нет. Я облюбовала себе там дорожку и хожу по ней, как маятник. Я потолстела и подурнела и завидую Гале, что она красивая и худая.

Спасибо Вам за поездку — это масса — 23 рисунка. Интересно посмотреть! От Оси получила телеграмму, что «альбом будет сдан в срок» и мне взгрустнулось… Хотелось бы знать, что он уже сдан.

Буду в Москве, самое позднее, 29-го. Мне уже не терпится — посмотреть новую квартиру. Будем новоселье справлять.

Пожалуйста, напишите про все дела. Про дешевое, про академическое, про «Грозный смех»,, про Варвару и Тиллингатора, про нашу новую квартиру.

Бедный маленький Васька! Вы его опять отправили в колонию? Когда Галя едет в отпуск? А Вы?

Жму лапу. Крепко целую Галю и Ваську.

Васенька. Вчера я не успела отправить письмо, а ночью приехал Денисовский и все рассказал мне про альбом.

Это очень хорошо, что там будет Володина статья о живописи и хорошо разбили на отделы.

Все-таки напишите мне. Ждала письма от Оси, но он опять не написал ни строчки. Как у него дела с деньгами? Может быть, буду в Москве даже раньше 29-го.

23.7.1931 Хожу по мукам — Гихл, Изогиз. Осик абсолютно переутомлен. На нем лица нет.

Собирает деньги на Киргизию.

В. А. Катаняну в Москву (Свердловск, 12 августа, 1931)

Васенька, я в таком возмущении, что не хочу даже писать об этом! Пыталась звонить Вам вчера вечером и сегодня утром — повреждение на линии.

Виталий вчера послал молнии: 1) прокурору Кронбергу: «решительно протестую против заочного суда, нарушения моих прав краснознаменца», 2) прокурору московского военного округа, 3) Чичерину, 4) Тухачевскому, 5) жилтовариществу: «в квартире 46 находятся мои бумаги, в случае заочного переселения передам дело военному прокурору».

Если Вам не очень лень — зайдите к прокурору Моск. воен. округа на Пречистенке, расскажите ему, в чем дело и передайте заявление Виталия. Зайдите и к Тухачевскому.

Напирайте на то, что квартира в равной мере Примаковская, что в ней находятся его документы и Володины рукописи и что у Примакова больное сердце. Я приехала бы сейчас в Москву, но Виталий не пускает меня силой, говорит, что я зря доведу себя до истерики и все равно делу не помогу, а сам он выехать никак не может раньше 1-го сентября.

Если, не взирая ни на что, нас будут переселять — пусть все — и Аннушка и Регина, уйдут из дому и пусть ломают замок, чтобы и речи не могло быть о нашем согласии.

Вы не очень сердитесь на хлопоты? Ося говорил, что ордер на квартиру был выписан на нас и на Примакова и когда Виталий был в Москве он прописался.

Не очень ругайтесь, Васенька!

Целую все Ваше семейство.

Чуть что — звоните по телефону — по счету я заплачу и за молнии тоже.

Еще целую. Спасибо Л.

Виталий очень кланяется.

Только что получила Вашу телеграмму о переселении. Напишите мне, пожалуйста, подробно как все произошло, говорили ли Вы с Яней и что он сказал.

Ужасное спасибо Вам за возню. Пожалуйста — напишите!

О. М. Брику в Киргизию (Свердловск, 15 августа 1931)

Кислит! Сегодня послала Юсупу молнию — куда же ты девался?! Ужасно беспокоюсь.

Из квартиры нас выселили в 5-й этаж. Вася звонил мне по телефону. Виталий послал молнии Чичерину, Тухачевскому, военному прокурору, жилтовариществу — не помогло. Я не огорчаюсь — наплевать! Получила от Васи телеграмму: «Боролись сколько могли переезд состоялся абсолютном порядке квартира хорошая».

Виталий не пускает меня одну в Москву — поедем вместе 1-го. Деньги переведу тебе 3-го. Очень хочется знать как вы доехали, как устроились, какая погода, как кормят, удобно ли спать… Здесь холодно и непрерывный дождь. Ездили на машине за 100 верст смотреть место под новый лагерь — дороги проселочные и такие ужасные, что туда ехали 5 часов, а обратно 15 часов (100 верст!!). Ночевали у лесничего на берегу озера. Охотились на уток, но ни одной не убили, зато ели замечательную уху из карасей. Места такие, что автомобиль видели первый раз в жизни, зато валки зимой подходят к самому дому. Грибов так много, как будто их посеяли красные и маслята.

Два дня жила у нас Рита Райт, проездом в Питер. Она ездила с экскурсией по Сибири — 10 дней верхом через тайгу! [Конец письма утерян.]

В. А. Катаняну в Москву (Свердловск, 21 августа 1931)

Васенька! Спасибо за письмо — переслала его Осе.

Виталий продолжает корреспондировать с военным прокурором — требует, чтобы нас так же блестяще в наше отсутствие, перенесли обратно во второй этаж…

Виталий уговорил меня не уезжать без него, поэтому посылаю Вам доверенность.

Я живу очень скучно и всё время хвораю. Единственное развлечение — знакомая белая бульдожка — рот до ушей и беспрерывно хрюкает — страшно веселая.

Когда Галя едет? Что говорит маленький Вася?

Что с ремонтом? Велите заделать стекла в моей и Осиной двери фанерой и перевесить эти двери чтобы открывались не в столовую. Белой масляной краской надо выкрасить все двери, окна и ванную комнату и скажите малярам очень строго, чтобы наглухо замазали щели по плинтусам, чтобы снизу не ползли клопы. (Сверху неоткуда!)

Галя еще похорошела? Как Наташины туалеты?

Позвоните мне — только утром!!!

Всех целую.

Виталий кланяется. Он объедается барбарисом.

1931 г. августа месяца 12 дня судебный исполнитель Владимирова, 16 уч-ка Фрунзевского нарс.? на основании исполнительного листа от 6/8/1931 г. № 2015 о переселении гр-н Брик Л. Ю.и О. М.

Производил переселение Брик из кв. 46 в кв. 55 по иску РЖСКТ имени Красина.

При описи присутствовали управдом Снековский(?) А. К., прокурор т. Савенкова и с/и Владимирова и со стороны отв-ка гр-ка Гаврилова Н. А. и присутствующая при кв. дом. работница Анна Фоминишна. Понятые были Сергеевы, — Сергей и Алексей.

АКТ ДЕЛА

Я, судоисполнитель Владимирова, придя на переселение гр. Брик из кв. 46 в кв. 55 этого же дома по решению Нарсуда установила в присутствии вышеозначенных тт., что гр-не Брик Л. Ю. и О. М. отсутствуют. Находившиеся гр-не Гринкруг Л. А и Катанян при исполнении выселения удалились. Со стороны управдома были приглашены несколько человек рабочих, каковые и перенесли все вещи гр-н Брик в кв. № 55 (число рабочих 9 человек). Переселение было начато в 13 часов 20 минут. Освободившаяся квартира № 46 передана находившимся указанным выше гр-кам Гавриловой и Губановой, каковые принять ключ от таковой не отказались. Причем при переселении были приняты все меры к предосторожности как хищения вещей, так и их порчи.

12/08.

Судисп. Владимирова

От подписи сторона ответчиков отказалась в нашем же присутствии.

Примечание к акту дела 965.

При переселении гр-н Брик из кв. 46 в кв. 55 производилась некоторая уборка и помывка, каковая вполне не была закончена. Требуется в трехдневный срок за счет кооператива произвести помывку окон и натирку полов, повесить полки как в кухне, так и в ванной комнате.

С/и Владимирова

Управдом

25.1.1932. Ося написал два блестящих либретто для оперы и для балета — «Камаринский мужик» и «Цыганка».

Дневник писать скучно. Давно уже скучно. Никого не люблю кроме Оси. Люблю еще нескольких совсем незаметных совсем не карьерных людей. Не перестаю думать о Володе. Соскучилась, плакать хочется. По ночам снится.

1.2.1932. Настроение мрачное. Пожаловаться некому. Одиноко, — скучно и слишком уж бесцельно. Кому охота со мной возиться? Очень трудно вариться в собственном соку. Володи нет. Осю не хочу расстраивать.

Очень пусто и плохо.

Написала, чтоб пожаловаться хоть себе.

14.2.1932. Очень беспокоилась — в Rote Fahne было что Арагон за поэму осужден на 5 лет тюрьмы. Телеграфировала, ждала ответа. Оказалось — утка! Верно только, что за поэму — под судом.

4.5.1932. Я знаю, почему Шкловский так плохо пишет — ему лень. Я пишу сейчас, как Шкловский и даже про ребенка вверну, правда не про своего: мать говорит девочке — «это, Розочка, случилось тогда, когда тебя еще не было на свете». Розочка разревелась и потребовала, чтобы ей сказали, где же она была, когда ее еще не было? Чувствую себя Шкловским — противное чувство!

 

Письма О. Брику, В. А. Катаняну, Г. Катанян, Э. Триоле, В. В. Катаняну

1932–1954

О. М. Брику в Москву (Свердловск, 19 мая 1932)

Любименький мой, единственный на свете Кислит! Не знаю почему ты мине так напугал телефонными звонками. Я пришла поздно из кино (здесь устраивают раз в две недели просмотры для вождей — программа ужасно плохая всегда) — говорит Лена, звонили из Москвы, я звоню сверхсрочно — не отвечают. Я сразу, как дура, решила, что с тобой что-нибудь случилось, и проревела до утра…

Я очень жалею, что ты не видел мой синяк во всей красе. Виталий его, правда, сфотографировал для тебя, но не знаю, получилось ли — негативы у Оли, она хотела дать Сереже проявить. Лошадик очень миленький, но из-за того, что я вошла к нему в шубе, он решил, что я его съем, очень испугался, всё время косился на меня глазом и наконец не выдержал и брыкнул. Я сама виновата — вошла к нему одна вечером, в такое маленькое стойло, что даже отскочить было некуда, а вход загорожен палкой, через которую я перелезла. Виталий говорит: «еврейское счастье».

Я каждый день стреляю из нагана, последний результат «отлично» — из 50 возможных, 5 патронов, 25 метров — 42 очка. Это очень здорово! Я очень довольная потому что могу убить каждого разбойника, если он даст мне время хорошо прицелиться.

Я всё время читаю «Дон-Кихота» — очень интересно. Ходит ко мне всякий скучный народ. Играла раз в покер, несколько раз в преферанс. Читала вслух твою оперу, совсем как ты, с выражением, на разные голоса и руками махала — всем очень понравилось.

Мне хочется только одного — поскорее в Москву, но так жалко Виталия, что я стиснула зубы и решила его дождаться.

Купила Жене 5 метров очень хорошего черного креп де шина и черные туфли, такие же как она купила в московском распределителе за 27 р. — парусиновых уже нет. Купила ей кастрюльку для супа. Я думаю про свою книжку и мне хочется ее доделать.

Что ж, если Виталия до осени не переведут, то поедем летом все в Чебаркуль — здешние жители говорят, что это самое красивое место на свете. Поедем недель на шесть, пока Эльза будет в каких-нибудь Сочах, а Арагон будет заворачивать в Москве, а то им в лагеря нельзя.

Я не в очень плохом настроении, а два дня у меня было даже счастливых. Первый, когда уехала Оля и второй вчера, когда выяснилось, что ты жив и здоров. Ужас, до чего я тебя люблю, совсем не могла бы жить без тебя ни минуточки. Ты самый сладенький и умный оперщик на свете! А Оля до того нудная, что даже представить себе трудно — какая-то нравоучительная повесть для детей — Задушевное слово.

До чего же я по тебе соскучилась! Нельзя так часто расставаться, а то не успеем побыть как следует вместе до смерти. Умирать мне совсем не хочется. Даже в самые скучные дни я не думаю о самоубийстве. Это Аннушка правильно говорит: «Все равно все там будем, успеем еще!»

Кислит мой любименький, сладенький, родненький, единственный, главный я тебя люблю и страдаю и обнимаю и целую 1000000000000000000000000 раз.

Всем кланяйся. Булечку поцелуй между ушками. Как бы устроить ее к кому-нибудь на дачу хоть на месяц!?

Ужасное спасибо Вам за возню. Пожалуйста — напишите!

Л. Ю. и О. М. Брики. 1932

О. М. Брику в Москву (Свердловск 6 августа 1932)

Любименький мой Кислит, забыла спросить едешь ли ты в Ленинград.

Как у тебя с деньгами? Что привезти из еды? Чего не хватает?

Была на даче у Пастернака — он очень забавно разговаривал. Говорит, что его не удивляет, что ты написал замечательный текст оперы в стихах — «Брик знает где раки зимуют!»

Завтра в 2 часа едем в Камышлов на дрезине. Дрезина размером как автобус, закрытая, с стеклянными окнами…

Инш-алла 24-го уеду из лагеря, здесь куплю всё, что нужно, уложусь и 23-го выеду в Москву. Меня беспокоют клопы и денежные дела и мамины вещи.

Противно, что от тебя нет письма и что я совершенно не знаю, что у нас делается.

Как Булька? Какая в Москве погода? Здесь жарко и пыльно.

Пиши Свердловск, Ленинская 6, штаб корпуса. В Камышлов почти каждый день кто-нибудь ездит.

Целую тебя мой маленький, сладенький, родненький.

В. В. Катаняну в Москву (Свердловск, 26 августа 1932)

…В Москве будем 4-го. Виталия перевели в Ростов. Очень по вас соскучилась, но хочу до 2-го подождать Виталия, чтобы ехать всем вместе. Крепко крепко вас целую и люблю.

Все кланяются.

Е. Ю. Каган в Москву (Ростов-на-Дону, 19 сентября 1932)

Милая мамочка… Я буду в Москве 28-го или 29-го октября. Не забывайте звонить насчет твоей комнаты. Как тебе понравилось «Отелло»? С кем ты была?

Сегодня за 3 часа успела посмотреть маленький кусочек города, Свердловск обошла бы за это время весь два раза.

Пиши мне. Крепко целую.

О. М. Брику в Москву (Берлин, 25 февраля 1933)

Любименький мой Осик! Ты мне уже очень давно не писал! Напиши, пожалуйста, сейчас же!!!

…По тому радостному случаю, что кончили перевод, — вчера закутила. Днем пышно пила кофе под граммофон нашей хозяйки, потом была в кино на ужасно скучной программе. Вечером — в оперетке, где было так скучно, что мы не досидели до конца… А после оперетки ели в ресторане устрицы — это было приятно. Сегодня мыла голову, делала маникюр… Завтра утром приезжает Виталий, он ужасно доволен поездкой.

Взяла на завтра билеты на «Золотую лихорадку». Три воскресения дают по одному сеансу Чаплина: в будущее воскресение «Цирк», а через воскресение «Огни большого города». Интересно посмотреть!

Я потолстела. Когда отдыхала посреди перевода, то все время лопала. Жду от Жени обещанного письма. Пишите luftpost — гораздо быстрее доходит. И всем скажи, чтобы так писали.

Пиши! Я тебя обожаю, мой родненький. Всех целую.

О. М. Брику в Москву (Берлин, 20 марта 1933. Почтовая открытка с портретом Нефертити)

Мой Кэсит! Вчера мы были в музее и смотрели эту барышню — ей уже почти 4000 лет, но она замечательно сохранилась. Виталий всё это видел в первый раз и очень восторгался и удивлялся. Сегодня вечером напишу подробное письмо.

После телефонного разговора я совсем соскучилась и плакала и не знаю как мне быть. Всех крепко целую. Тебя целую 100000000000 раз.

Берлин. 1933. Фото В. Примакова

О. М. Брику в Москву (Берлин, 21 марта 1933)

Дорогой, золотой Ослит!

Мы сейчас, как сумасшедшие ходим по театрам, т. к. Мельцер дала нам массу дешевых билетов. Вчера были на постановке Рейнгардта в Deutsches Theater «Das grosse Welttheater» — пьеса Гофмансталя. Я думала, что сверну себе челюсть — так зевала, а уйти невозможно, т. к. пьеса в одном действии и продолжается ровно два часа!

Чаплин тоже не сверхъестественный-трогательно и me lacht.

Очень хороша только «Трехгрошовая опера» и по форме и по содержанию. Ужасно захотелось после этого что-нибудь поставить! Хотя в театре, говорят, это было еще несравненно лучше.

Смотрели город Pimenostadt, который выстроил Сименс (Сименс и Гальске) для рабочих. Вроде, помнишь, новых кварталов в Голландии. Полукруглые улицы, балконы, сады, раскраска, плоские крыши и т. д. Все это не заснято. Мы хотим как-нибудь съездить с Виталием и заснять.

Главное мое занятие — скучаю по тебе и люблю тебя изо всех сил. Не знаю, как мне быть — очень не хочется бросать здесь Виталия одного, а то сегодня же снялась бы и поехала! Каждый день новые разговоры о нашем отъезде — он колеблется между июнем и октябрем.

Не забывай меня, мой Кислит, я тебя обнимаю и целую

О. М. Брику в Москву (Берлин, 27 мая 1933)

Осик, почему ты не отвечаешь на мои вопросы? Напиши, какие тебе нужны очки? И нужна ли Жене лорнетка или очки? Какой адрес Полины Юрьевны? Сейчас же мне ответь! Не откладывается ли премьера «Камаринского»? Я все думаю, куда нам поехать летом? Думаю, что тебе и Жене хорошо бы в Кисловодск и Ессентуки — покупаться в нарзанах и грязях. Всё это можно будет устроить. Целую головку и лапки 100000000 раз.

Публикуется впервые

О. М. Брику в Москву (Берлин, 14 июня 1933)

Мой сладенький Осик, Виталий приехал на один день. Завтра опять уезжает, а 24-го опять вернется. До первого еще будет работать и до 6-го приводить свои дела в порядок, так что дома будем 8-го, инш-алла. Что с Булечкой? Обожаю тебя и целую.

Целую Женю.

О. М. Брику в Москву (Берлин, 27 июня 1933)

Милый мой любимый сладенький Осик, через час после того, как мы с тобою поговорили по телефону, приехал больной Виталий — у него был страшнейший припадок почечных камней, пришлось отвезти в госпиталь и даже вспрыскивать морфий! Сейчас всё уже прошло, но он сидит на диэте, глотает пилюли и вообще нет гарантии, что это не повторится — ужасная гадость!

Осик, возьми к нашему приезду Булечку, а то у меня неприятное чувство, что она уже не наша собачка, а Ясенских.

Писать совершенно не о чем — сплю и вижу, что я дома. Мне без тебя до того плохо и скучно, что представить себе невозможно.

Целую мою любимую родненькую мордочку и лапки и лысинку. Женю целую. Всем кланяюсь. Еще тебя целую 1000000000 раз.

О. М. Брику (Москва, 31 августа 1934)

Кислит! Съезд закрывается 1-го от 4–6 ч. После чего писатели идут на Красную площадь (МЮД). А в 10 ч. вечера банкет в доме союзов для делегатов с реш. и совещ. голосами и для некоторых приглашенных. Сема говорит, что жен писателей решили не приглашать «оттого что они все неинтересные», а вместо них приглашают разных актрис! Иностранные писатели приглашаются с женами!

От Вити пока телеграммы нет. Была вечером у Эльзы — видела там Кирсановых, Ксану, Васю, Леву. Говорят, на съезде сегодня было очень скучно. Битый час разговаривал Юдин — я так и не добилась толку о чём.

Аросев угощал сегодня французов изумительным завтраком — был и Бухарин, но разговора никакого не вышло.

На месте храма спасителя пока решено ничего не строить. А архитекторов наших посыпают за границу — поучиться.

Сёмка делает вид, что ему очень весело, но по моему он притворяется.

«Правда» нарочно поместила Семкин портрет под докладом Бухарина, за то, что он про Сему ничего не сказал.

Сема говорит, что Бухарину попало за доклад от кого следует. Сурков и Безыменский пожаловались на Бухарина в контрольную комиссию (за заключ. слово).

Лавут ищет помещение для вечера поэтов: Арагон, Альберти, Асеев, Кирсанов, Безыменский.

Арагон был у врача: у него воспаление почек, посылают в Ессентуки.

Г. Д. и В. А. Катанянам в Москву (Ленинград, 17 июня 1935)

Милые мои Галенька и Вася, спасибо вам огромное за хлопоты. Посылаю еще одну доверенность — уж не сердитесь!

Последите, Васенька, чтобы Детгиз перевел Маяковским половину, а то, что мне следует — очень прошу Вас — переведите мне по телеграфу.

Если в Гихле не заверят мою подпись — попросите Наташу заверить в домкоме. Еще одна просьба: зайдите как-нибудь в «Советский писатель» и скажите им, что я жду, не дождусь от них денег.

Женя с Осей уже живут на даче, а я всё никак не соберусь — плоховатый я дачник! Все время было холодно, сегодня третий день солнце.

Квартира еще не готова. Понемногу поступают гранки однотомника. Вожусь с таджикским сценарием (у Виталия совсем нет времени). Читаю Лермонтова — и в восторге!

Галенька, напишите мне подробное письмо, очень прошу!

Крепко крепко целую.

Г. Д. и В. А. Катанянам в Москву (Ленинград, 1 июля 1935)

Милый Васенька, извините, что задержала доверенность: во-первых, Ваше письмо пришло с запозданием, во-вторых, не было Виталия и я не знала где заверить подпись. Посылаю доверенность на всю сумму. Если я где-нибудь незаконно захватила Ваши деньги — то получите их с меня. Если же — нет, то передайте остаток для меня Жене.

У нас уже есть хорошая квартира. Её сейчас ремонтируют. На дачу ездим редко — у всех дела в Ленинграде. Все мы очень довольны жизнью, только Виталий принимал только что касторку!!!

Однотомник печатается медленно но верно.

Город изумительный.

Ося покупает книги, ходит по библиотекам и к специалистам по разным векам. По утрам рассказывает нам последние новости из жизни Петра I.

Крепко целую Вас и Галю и Васю маленького и Мишку.

Г. Д. и В. А. Катаняны с сыном Васей. 1928

Г. Д. и В. А. Катанянам в Москву (Ленинград, 20 июля 1935)

…Ося и Женя блаженствуют на даче. А у меня абсолютно сумасшедшая жизнь — Виталий непрерывно уезжает и приезжает и я его то провожаю, то встречаю. А вчера, когда я, наконец, собралась на дачу на целых 3 дня — он вдруг неожиданно приехал в Ленинград с плевритом. Я срочно вернулась и теперь сидим в городе и ставим горчичники.

В квартиру переедем, кажется, 27-го.

Подбираю два Володиных сборника — один для Маршака, другой для серии классиков.

Крепко Вас и Галю целую. Напишите!

Лиля.

О. М. Брику в Москву (Ленинград, 11 октября 1935)

Солнышко мое любименькое, Кислит!

Пишу тебе письмо:

Сейчас начинается наводнение — вода поднялась уже больше чем на метр, ждут, что поднимется еще на столько же. Очень сильный ветер, солнце и мчатся тучи вьются тучи.

Ты, конечно, сам понимаешь, как мне надоели! Гости! Но это абсолютный секрет. Я страшно любезная и гостеприимная и надеюсь не сорваться до их отъезда. Но ТВЕРДО решила, что это в последний раз!

Я очень огорчилась, что ты приезжаешь к премьере Тихого Дона, а не ко мне. Повезло мне, что в Михайловском премьера!

Я взялась худеть. В 3 дня похудела на 3 кило. Во мне было уже 62 к. 500 гр., а сейчас 59 к. 500 гр. Хочу спустить еще пять. Кажется, на этот раз удастся.

Спасибо за конфеты — Витька был ужасно рад! Сегодня ему приснился сон, что новый танк плывет по очень мелкому озеру и страшно торчит! И за письмецо спасибо. Ты мне всё-таки пиши, хоть и говорим по телефону.

Ленинград сейчас удивительно красивый. Сады все желтые. Под вечер сильный туман над Невой; всё серое — крепость, биржа — серыми силуэтами и солнце совершенно круглое и красное; а когда небо остается розовым, то с другой стороны вылезает луна. Во как!

Сегодня Витя начал принимать углекислые ванны. В 9 утра за ним приходит машина, в 10 он дома лежит минут сорок, завтракает и в 11 ч. уезжает на работу.

Я очень по тебе соскучилась. Очень тебя люблю и конечно страдаю.

В квартире ничего нового, кроме радио и маленьких столиков. Очень хорошо, когда топятся печи.

Целую мою сладенькую мордочку. Больше писать не о чем.

Л. Ю. и О. М. Брики на даче под Ленинградом. 1935

Г. Д. Катанян в Москву (Ленинград, 14 октября 1935)

Милая моя Галенька, спасибо Вам и Васе и Наташе за поздравленье. Крепко всех вас целую и маленького Васю и Мишку заодно.

Галочка, так как Вы теперь замВася, то сообщаю Вам, что в X томе есть две опечатки, которые надо отметить на отдельном листке:

1. Стр. 82, строка 9-я. Напечатано «материал», а надо — «материл».

2. Стр. 121, строка 73. Напечатано — «сини» а надо — «сипи».

…Здешний Детгиз хочет издать большой роскошный Володин сборник. Предлагают иллюстрировать Альтману, кот. приехал из Парижа. Мы с Осей думаем, что это было бы хорошо.

Очень крепко целую.

О. М. Брику (15 декабря 1935)

Самый мой любименький Кэс, я невероятно по тебе соскучилась!

Особенных новостей нет. Всё тебе расскажет Витя.

Очень обидно, что меня вчера не было дома, когда ты звонил!

На 5-е с моего разрешения, тебя включили в программу Володиного вечера в Лектории. Сегодня подписала договор на двухтомник, который уже превратился в трехтомник. Тираж двести тысяч. Оформлять будет Лисицкий. Новое ак. издание — тоже Лисицкий. Это предложила графическая часть Гослитиздата. Договора будем заключать постепенно.

Из «Academia» прислали письмо и на днях пришлют договор на комс. Стихи — 8000 строк.

Вася поступил на службу в Комсомолку.

Послала П.[олине] Юр.[ьевне] всё, что она просила. У нее всё в порядке. Позвони ей как-нибудь. Посылаю Жене в подарок 3 пары чулок. А тибе ничего! Нечего!

Был у меня Яхонтов — очень хочет сделать монтаж: Маяковский, Некрасов, Блок — ждет тебя.

Все меня ругают, что я мало наседаю на людей, что всё слишком медленно делается. Но я по другому не умею.

Завтра начну подбирать однотомник для «Академии». Они уже разослали приглашения художникам.

Лева нашел кусочек кинохроники: Володя в Известиях. Завтра хочет нам показать. Ужас до чего я по тебе соскучилась! Когда же ты приедешь?! Когда премьера в Михайловском? Когда — в Москве?

…Оказывается, в Гихле с меня уже год не вычитают налог! Я боисси фининспектора!!

Очень крепко тебя люблю и страдаю. Поцелуй крепко Женю. Всем привет. Целую 10000000 раз.

Э. Триоле в Париж (Москва, 4 марта 1936)

Дорогой мой золотой Элик,

Как только получила вещи, послала тебе телеграмму. Надеюсь, ты ее получила.

Я в восторге.

Я абсолютно и надолго и очень хорошо одета. Спасибо тебе, Элик! А как тебе понравились мои подарки?

Очень обидно сейчас заходить в Мосторг — там сейчас чудесные чашки!

У Жени на днях умер любимый брат. От разрыва сердца. После гриппа. Ему было 39 лет. Она в страшном горе.

Ося очень много работает. Замечательно интересно пишет Володину литературную биографию.

Иншалла увидится с вами в апреле.

У меня очень много дела. Квартира наша окончательно превратилась в контору. 6-ого присоединяем к своей квартире соседнюю двухкомнатную. Сама понимаешь, как мы все рады: у Оси будет 2 маленькие комнаты, у Наташи отдельная комната, Виталий въедет в теперешнюю Осину, я остаюсь в своей и общая столовая. Нельзя рассказать как у нас сейчас тесно! — Ося диктует, Женя стучит на машинке, я правлю корректуру, фотограф фотографирует Володин архив со специальными осветительными приборами, еще один товарищ работает над Володиными письмами. Непрерывно звонят два! телефона…

Завтра все таки устраиваем у себя бал-маскарад! Сорок человек! Костюмы для нас еще не придуманы — некогда. Но меню уже составлено. Вот оно:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Как видишь — мы даром времени не теряем.

Как здоровье?

Напиши про всё подробно. Как с деньгами?!

Обнимаю, целую люблю ужасно крепко

О. Брик и Е. Жемчужная. 1930-е

О. М. Брику в Москву (Ленинград, 15 июня 1936)

Любименький сладенький Кэс, Арагоны вчера вечером уехали. Они всё такие же — миллион терзаний, подозрений, интриг. Я рада была, что они приехали, но еще больше, что уехали. Привезли тебе галстук, а Жене беленькую блузку, Виталию чернила, а мне две шляпы и перья. Рассказывали интересные вещи про французские дела. Арагон кончил толстенный роман, Эльза будет его переводить.

Виталий уезжает в 8 ч. утра и возвращается в 12 ч. ночи. Он ужасно переутомлен.

Я написала тебе длинное письмо — неужели не получил?!

Спасибо за открыточки и миленькие письмишки — напиши, пожалуйста, еще. И Жене спасибо за открыточку. Я очень рада, что вы хорошо отдыхаете и ужасно обидно. Что дожди.

Здесь очень жарко. Я немножко похудела.

Без тебя очень скучаю.

На днях хочу съездить в Москву — посмотреть стенку, проверить ремонт, съездить на Таганку.

Вышел 8-й том.

Поцелуй Женю. Я тебя нежно обнимаю и целую.

О. М. Брику в Москву (Ленинград, 17 июня 1936)

Кислит-Пислит!

Ужасно по тебе соскучилась! Твоя 10-рублевая облигация выиграла 25 р. Посылаю Ардовскую смешноватую книжонку.

Сегодня приехал Лева. Ездили с ним и с Виталием смотреть прыжок на мотоциклетке. Потом стреляли: Виталий сдал зачет на ворошиловского стрелка, а я не сумела! Очень обидно! Это оттого, что мартышка к старости слаба глазами стала.

Сейчас 2 часа, а в 6 ч. мы поедем до послезавтра на дачу. Вечером к нам приедет Толстой советоваться с Витей насчет своей книги о Царицыне.

Сегодня очень прохладно и дождичек. Интересно какая у вас погода.

Поцелуй Женю. Пишите мне!!!

Обнимаю, целую, ужасно люблю.

О. М. Брику в Москву (Ленинград, 21 июня 1936)

Родненький мой любименький Кэсит, ты мне совсем перестал писать! Это очень неспокойно и обидно!

Под выходной день у нас на даче был Толстой с новой женой и секретаршей. Все очень противные. Виталий ему массу понарассказывал. Толстой остался очень доволен. Девятнадцатого, как сознательные граждане, в 7 ч. утра (!) смотрели солнечное затмение. Это совсем не интересно и очень хотелось спать.

Слушала по радио похороны Горького, но в самый патетический момент (передавал Третьяков) радио испортилось — так я его и не дохоронила!

Завтра еду на несколько дней в Москву.

Не знаю, дождусь ли вас там, — надо 1-го отвезти маму в Сестрорецкий санаторий. Путевка уже есть, и она обидится, если меня не будет в Ленинграде.

Виталий уехал вчера на две недели.

Лева живет у нас.

Здесь скучно, а в Москве есть делишки.

Как отдыхаете? С кем водитесь? Какая погода? Как нервочки? Ужасно хочется, чтобы ты как следует отдохнул. Я чего-то тоже очень устала и не дождусь, когда мы вместе поживем в Тарховке.

Здесь очень жарко. Сейчас в тени 30°. Целую Женю.

Тебя целую в лысинку и в мордочку 100000 раз.

О. Брик и В. Примаков. Середина 30-х

В. А. Катаняну в Москву (Ленинград, 1 августа 1936)

Васенька, править корректуру в таком виде как Вы нам ее прислали — немыслимо:

1) Том еще не правлен Гихловским корректором.

2) Не хватает страниц.

3) Абсолютно перепутано оглавление.

Прошу прислать том в таком виде, чтобы мне имело смысл его прочесть и не пришлось бы делать это вторично.

Есть ли вступительная статья? Если есть, то прошу прислать.

Чувствую себя плоховато. Отдыхала-отдыхала и не отдохнула. И все решительно болит. И ни к чему нет аппетита. И делать ничего не хочется и ничего не делать скучно. У Оси голова не варит.

Виталий абсолютно переутомлен.

Всё это — секрет!

Напишите, пожалуйста, интересное письмишко.

Крепко всех целую.

Г. Д. и В. А. Катанянам в Москву (Ленинград, 4 августа 1936)

…Как живут ваши на даче? Как здоровье Левы? Спросите его от моего имени не хватит ли с него семейной жизни? Мне кажется, что если он с ними сейчас не развяжется, то, когда они переедут к нему на Мясницкую — будет поздно!!

Я очень по всем соскучилась, но сейчас у меня гостит мама, потом приедут Арагоны. Будем в Москве, вероятно, в конце августа.

Крепко всех целую

Это последнее письмо Л. Ю. Брик, адресованное Г. Д. и В. А. Катанянам. Через 11 дней, 15 августа 1936 года, на даче под Ленинградом будет арестован В. М. Примаков. Это было началом истребления военной верхушки Красной армии. Затем Л. Ю. Брик стала женой В. А. Катаняна. Они прожили вместе 40 лет, почти не расставались, и потому писем к нему (за исключением записок) не нашлось (ред.).

Э. Триоле в Париж (Москва, 19 июля 1939)

Элик! Еще раз внимательно прочла твою книжку.

Интересно! Трогательно! Нужно! Хорошо написано! Ты нашла настоящие верные интонации — это очень трудно в воспоминаниях. А насчет трогательности — ты специалистка!

Пишу тебе несколько мелочей. Может быть тебе интересно:

1. (стр. 12) «La revolte des objects» — первоначальное заглавие трагедии «Владимир Маяковский»

2. (стр. 40) Володя очень часто говорил о самоубийстве. Чуть что, грозился: застрелюсь.

3. (стр. 53) Тогда ты конечно вправе была думать, что Володя рассказывал мне твои дела, но, для теперешнего твоего сведения — он почти никогда, ничего о тебе не рассказывал.

4. (стр. 64) Бедная, погибшая от родов, Булечка, которую ты обвиняешь в manies de vieille fille!!

5. (стр. 68) По моему, Володя никогда не болел ревматизмом.

6. (стр. 69) Комнату в Лубянском проезде я передала музею. Все мелочи вывезли оттуда в музей и она представляет из себя сейчас остов комнаты.

7. (стр. 79) Прочти внимательно цитату. Она переведена неверно: est et restera, а надо: был и остается (то есть пока остается; если б было «останется» это было бы безнадежно!)

8. (стр. 103) В цирке «Мистерия-Буфф» не шла. Ее хотели туда загнать, но не удалось.

Вот и всё! Как видишь, пустяки да и их очень мало. Вообще, все это просто мои замечания «по поводу», а ошибка есть только одна — это цитата.

После жары у нас третий день чудесные грозы и дожди. Мой балконный сад зацвел пышным цветом.

Обнимаю целую люблю.

(Приписка В. А. К.)

Дорогая Эльза Юрьевна!

У меня к Вам три сообщения:

1) Очень рад, что я Вам пригодился,

2) Спасибо за доброе слово о книжке,

3) Жду от Вас экземпляра книжки — хотя бы и не «sur papier verge antique». Сердечный привет Арагону!

Э. Триоле. 1940

О. М. Брику в Сочи (Пушкино, 8 июня 1940)

Солник! Светик! Кислик! Любимый!

Получаешь ли ты мои письма? Я вчера послала из Москвы авио почтой. Кажется, достала мел через Влад. Николаевича и 12-го начнется ремонт.

Вышел 3-ий номер «Знамя» с моей и с Васиной писаниной. Привезли на дачу «Знамя», «Из шести книг» — сборник Ахматовой, стихи Хлебникова — малая серия библиотеки поэта, новые сборники стихов Симонова и Матусовского, книжку Овалова. Сижу, читаю.

У Ахматовой есть чудесные новые стихи, чего нельзя сказать о Симонове и Матусовском, хотя и у них можно штуки 2–3 прочесть с удовольствием. «Китежанка» в Ахматовском сборнике не напечатана.

Ремонт начинается с твоей (теперь с моей) комнаты. К твоему приезду он еще не будет кончен. Всё будет готово числу к 5-му к 10-му.

Кислик! Если в Сочи есть кофе в зернах — купи и привези обязательно, сколько влезет.

Вышла брошюра — доклад Фадеева. Он не так плох, как я думала. Не хуже других — даже, пожалуй, лучше.

Показался кусочек голубого неба. Дождь кончился, Вася спит. Через час прослушаем посл. известия и пойдем погулять — поищем лес.

Я уже очень отдохнула. Нервы отошли и даже подобрела.

Ты пишешь мне изумительно интересные письма! Пиши почаще и побольше.

Я тебе обожаю и целую.

Как Женя загорела? Если не лень пусть напишет нам.

Еще еще еще целую

Вася получил из Киева 230р. и 4-ю книгу «Радянська лiтература» с напечатанной в ней статьей «Двi зустрiчi Маяковського з Бальмонтом».

О. М. Брику в Сочи (Москва 26 июня 1941)

Осеньш! Любимый родной мой единственный!

Получила твое письмо от двадцатого. Письмоносица отдала его мне, когда я, третьего дня, дежурила на нашем дворе, у нашего подъезда от 3–6 ч. дня. Сегодня я дежурю от 2–6 ч., а Вася в домоуправлении от 10 до 2 ч. ночи.

Поставили у себя радио от Моск. сети и не выключаем его. Все сигналы и инструкции передают по Моск. сети. 24-го провели воздушную тревогу в бомбоубежище нашего дома: оно устроено в котельной. Никто не испугался, все были очень спокойны — и старики, и дети, хотя все решительно были убеждены, что налет настоящий. Не было ни паники, ни толкотни. Мы отдали проверить наши противогазы.

Каждый вечер к нам приходит Жемчужный, заходят Лева, Коля. Звонил тебе Шкловский из студии — ты там очень нужен. Тебя включили в список работников «Окон Роста». Литературной частью «Окон» ведает Кирсанов, художественной — Денисовский.

Вася пошел сейчас в «30 дней» — звонили оттуда с просьбой смонтировать разворот Маяковского.

Вчера приходили Фиалка с Валей. Валя — прощаться.

Я ужасно люблю тебя, мое солнышко.

В магазинах сейчас никаких очередей. Всё решительно можно купить.

Крепко целую Женичку.

Целую твои лапки.

О. М. Брику (начало письма утеряно, не позднее 1943)

…Сегодня были у Леонидовых, выпили за ваше здоровье.

Убиты Смеляков и Коган (помните? ученик Сельвинского). Слуцкий был легко ранен и вернулся на фронт. Кульчицкий окончил военную школу, он лейтенант и на днях отправляется на фронт, в гвардейскую часть. Он очень изменился, стал похож на свои солдатские сапоги, очень возмужал. Стихов у него очень мало, есть заготовки. Но это, пожалуй, лучше и Коли, и Семы.

Приезжайте скорее!!

В воскресенье уберу твою комнату. Столовая, Васина и моя в относительном порядке. Только все ковры розданы. Не хочется отнимать посреди зимы!

М. В. Кульчицкий

Э. Триоле и Л. Арагону в Париж (Москва, 11 июня 1945)

Элик мой, Арагошенька, родные любимые!

22-го февраля в 4 часа дня Ося позвонил по телефону, что идет домой обедать и не дошел. Он умер мгновенно от паралича сердца на нашей лестнице на площадке 2-го этажа. Совсем недавно Осю смотрел врач (у него была крапивная лихорадка) и не нашел ничего угрожающего. Он был молодой, веселый, жизнерадостный.

Для меня это не то что умер человек любимый близкий, когда бывает тяжело непереносимо, а просто — вместе с Осей умерла и я.

Если б вы оба знали, как вы мне нужны сейчас — сию минуту…

Не знаю, хватит ли сил дождаться вас. Гоню от себя эту мысль, из-за тебя, Женички, Васи, но она меня неотступно преследует.

Женя сейчас живет на даче с сестрами. Надеюсь, она там хоть немножко поправится — уж очень она исхудала.

9-го получила ваши книги — пока только ненадписанные.

Aurelien и La Diane Francaise я уже читала. Арагоша конечно гениален. Спасибо, что помянул меня добрым словом в Cantique à Elsa.

На твои книги гляжу не нагляжусь и не наудивляюсь. Читаю, нравятся очень. Когда прочту, напишу подробно. Читаю и как будто разговариваю с вами.

Твое большое письмо перечитываю каждый день и всё плачу над ним. Шесть страничек! А сколько дней и месяцев в каждой строчке — сколько пережито! И всё без меня! Как страшно, что Арагоша прихварывает! А ты? Пришлите непременно ваши фотографии.

Я очень постарела после Осиной смерти. Появились те самые морщины, «от которых с души воротит».

Все, о ком ты спрашиваешь, живы. Только Петя Незнамов умер в плену. А с Витей я почти не здороваюсь.

Почему ты не пишешь понравилась ли тебе Васина книга?

Господи, когда же вы приедете!

Не прошу слать мне что-нибудь, оттого что не знаю есть ли у вас деньги и сколько стоят вещи. Но всё твое впору и мне и Жене, а всё Арагошино — Васе.

Срок (15 лет) моего права на Володино литературное наследство — истёк.

Напиши мне о вашем быте — ты совсем не написала мне об этом. Если захочешь прислать подарочек, то Васе — зажигалку и галстук, а мне и Жене — духи (мне Jicky) и губн. карандаши.

Все друзья и знакомые кланяются вам и целуют. Полина Юрьевна (Осина мама) просила крепко крепко поцеловать тебя.

Очень трудно писать, Элинька, родненькая, золотая моя, любимая.

Обнимаю тебя и целую целую целую без конца. Обцелуй за меня Арагошеньку, погладь его по седой головушке.

Э. Триоле, Л. Арагону в Париж (Москва, 24 июня 1945)

Любимые мои Элинка, Арагоша, зачитала ваши письма до дыр и окунулась в вашу жизнь. Думаю неотступно о вас и о том как радовался бы Осик вашим книгам и письмам. Книгам, которые для меня — письма.

Ося очень любил вас обоих и беспокоился за вас все эти годы, когда мы ничего не знали о вас.

Арагошины стихи и проза величественно хороши. Я другого такого поэта не знаю, кроме, конечно, Володи.

А над твоими книгами, мой Элик, я плачу, плачу, плачу… Как будто себя читаю, как будто это я написала. Мои мысли, мои чувства, малейшие ощущения. Кроме того, что написано — читаю между строк, и как будто с тобой разговариваю — спрашиваю тебя и ты мне отвечаешь. Никто так не может понять и почувствовать твои книги, как я. Мог еще — Осик. 40-летняя близость! 40 лет!

Очень хороши твои книги. Мне тяжело читать их и вместе с тем после них становится легче, как после того, когда поговоришь о своем горе, хоть и Je n'ai besoin de personne pour me souvenir…

Я очень много плачу — на улице, в метро и почти всегда по утрам. У меня нет ни одного воспоминания — без Оси. До него ничего не было. Оказалось, что с ним у меня связано решительно все, каждая мелочь. Впрочем, не оказалось, а я и всегда это знала и говорила ему об этом каждый день: Стоит жить оттого, что ты есть на свете. — А теперь как же мне быть?

Лето у нас холодное, но Москва наводнена мороженым и цветами.

Цветов я покупаю массу. Они стоят в столовой около фотографии, на которой Осик снят вместе с Володей в 1923 году. Оба совсем молодые. В моей комнате — около головы, которую я леплю. В Осиной комнате.

У Оси в комнате всё осталось как было. Постель постелена, белье в шкафу, книги, карандаши бумажки, спички… Всё так, как оставил Осик.

Осина урна на Новодевичьем кладбище, в монастырской стене. Мы сначала хотели похоронить её, но потом подумали, что стена прочнее и чище.

Цену людям я узнала. Было на чем проверить! Надино семейство я разлюбила. Витя законченный негодяй. С Володиной семьей мы не кланяемся.

Как интересно было делать с Осей словарь Володиного поэтического языка. Как много уже было сделано. Вся подготовительная работа. И начали уже писать самый словарь. Без Оси я его закончить не сумею. Да и ни к чему теперь всё.

Рада, что вам хорошо живется, что ты ничуть не изменилась, что все такая же красивая и элегантная — со слов Trefouel'я.

Очень пожалела, что в письме с Караваевой так настойчиво просила вас приехать. Пожалела, что сбиваю Вас с работы и с отдыха. Понимаю, что вам еще не хочется уезжать из Парижа, из своего дома.

Мне просто кажется иногда, что если вы приедете, для меня что-то переменится в жизни, хотя меняться в ней нечему — Ося не вернется.

Ничего, конечно, не шли нам. Я знаю теперь, что все у вас зверски дорого, да и купить трудно.

Как мне хочется чтобы вы оба написали об Осе. Он этого заслуживает.

О нашей жизни в эти годы войны писать особенно нечего. Жили примерно так, как у тебя описано в La vie privée.

Что вы хотели бы, чтобы у нас перевели из ваших книг? Напиши мне про это подробно. Я пока их никому не дала.

Погиб на войне сын Осиного брата, Павлика — Геня, чудесный мальчик. Он пошел добровольцем, в самом начале. Павлик тоже на фронте, с первых дней. Он жив и скоро возвращается.

Убит Витин сын, Никита. Моего отношения к Вите это не меняет.

Э. Триоле и Л. Арагону в Париж (Москва, 28 июня 1945)

Ксана и Каля достигли самых вершин эгоизма. Вот о ком написать бы повесть — тебе бы удалась! Они даже не позвонили нам, когда Осик умер — боялись, как бы не расстроиться, того и гляди прибавится где-нибудь морщинка… Зато Ксана абсолютно молода — смотреть противно!

Элинка, что вам посылать, если будет оказия? У нас всё можно купить — были бы деньги!

Разрешаете ли вы, чтобы по вашим книгам у нас сделали сценарий о французских партизанах? Чтобы его сделал Вася? Если хотите, то телеграфируйте мне ваше согласие.

Приехала Женя с дачи на несколько дней. Она посвежела и прибавила 3 кило и мне стало от этого как-то спокойнее.

(Федор Иванович говорит, что ты выглядишь много моложе меня.) Если вы действительно так богаты, как он рассказывает, то пришлите или привезите Жене пишущую машинку «portable», шрифт здесь переменим на русский. Наша совсем развалилась. Надо перепечатать Осин архив. И мне будет спокойнее, если я буду знать, что Женя машинкой всегда сможет заработать на хлеб насущный. Пока она вполне обеспечена, благодаря Жемчужному и своей сестре, но все таки о машинке мечтает.

Элик, я перечитываю сейчас твои книги во второй раз. Пока мне всё нравится очень, но больше всего «Yvette» и «La vie privée». Это вещи большого мастера. Ай да ты!

Солнышки мои дорогие родные тёплые — приезжайте!! Это единственное чего мне еще хочется в жизни.

Что посылать вам?

Пришлите фотографии!

Буду ждать вас каждый день! Не откладывайте, пока живы! Берегите друг друга. Боже, как хочется увидеть вас обоих.

Целую вас без конца крепко крепко.

Шоколад «Прима» и тульский пряник от Жени.

Еще целую, целую…

В. В. Катаняну в Небитдаг (Москва, 12 июня 1950)

Васенька! Очень мы вчера с тобой хорошо поговорили! Сегодня я помчалась на угол Серебряного пер., где раньше продавалось гвоздичное масло. Хотела сегодня послать вам авиапосылочку, но, увы, ни там ни в аптеках его нет. Мажься керосином. По-моему, всё лучше, чем москиты…

Сегодня утром звонил из Кисловодска Черкасов, просил Васю срочно сделать ему, для концертного исполнения, монтаж из сценария. Говорит, что Большаков, будто бы, сценарий прочел и сказал, что надо его политически доработать и снимать картину. Черкасов горит желанием и просит Васю быть готовым работать с ним и помочь «войти в образ»…

До сих пор Вася не дозвонился Гале — не отвечают. Очевидно, она на даче. Будем звонить ей, пока не дозвонимся…

Еще целую.

В. В. Катаняну в Небитдаг (Москва, 11 июля 1950)

Дорогой наш любимый Васютка!

Я по тебе скучаю и всё время думаю — как-то ты там!.. Мы с Наташей держим связь и читаем друг другу твои письма и телеграммы. Имей это в виду и следи за тем, чтобы они хоть немного отличались друг от друга.

После приезда мы еще мало кого видели: много работы — подготовляем Володин 3-хтомничек для «малой серии» Сов. Писателя.

Я провожала Майю на вокзал. Она уехала в Цхалтубу с Рахилью и Асафом. Остальные родственники были на вокзале, но конной милиции все-таки не было. Девушки — поклонницы — психопатки плакали навзрыд. Майя была ненамазанная, лохматая, в том самом голубом халате, в кот. прилетела из Будапешта. Всё равно, она богиня!

Ходим на все балетные премьеры в Ленинградский Малый оперный театр. Ничего себе, а нам — так себе.

Был у меня Мослик. Он едет сначала к своему Володе на Волгу, а потом в Коктебель. Он толстый и очень миленький.

Играли с двумя Рябовыми в Ма. Было вяловато. Я выиграла 3 р. 80 к.

Вася чувствует себя не совсем хорошо — побаливает сердце. Это всё наделал последний грипп. (Помнишь, какой был поганый, бесконечный?) Врачи говорят, что ничего органического, но что надо быть осторожным — не уставать, не нервничать и не объедаться. Сегодня ждем профессора.

Я хотела бы писать тебе более холодно или хотя бы облить тебя ушатом холодной воды, учитывая вашу жару, но мне это не удается из-за моего к тебе удивительно хорошего отношения…

Желаю тебе 20 градусов на солнце.

Крепко обнимаю, целую.

В. В. Катанян в съемочной экспедиции

В. В. Катаняну в Небитдаг (Москва, 13 августа 1950)

Дорогой нашему сердцу Васик!

Получили сегодня запоздалое письмо из Небит-Дага. А мы-то и не знали — не думали, что тебе так тошно… Получили, правда, вчера «телеграмму», но уже отправленную из Ашхабада и не такую мрачную, как сегодняшнее письмо.

Когда же ты приедешь? Виден ли конец?

Как-так — «никто тебе не кланяется»?! Решительно все кланяются тебе, не переводя духа. Мы не пишем тебе об этом, потому что думаем, что это само собой разумеется. С утра до ночи только и слышим: Что Вася? Где сейчас Вася? Как Вася? Когда приезжает Вася? Привет Васе! Поцелуйте Васю! Кланяйтесь, кланяйтесь, кланяйтесь Васе, Васе, Васе!!!

Майя прочла все твои письма. Она получила от тебя только одну открытку перед отъездом в Цхалтубо. Не помню писала ли я тебе, что мы смотрели ее в «Лебедином» — она открыла балетный сезон. Танцовала еще лучше, чем всегда. Через несколько дней пошли на Лебединое же с Семеновой. Ужас! Конский топот доносился до 5-ой ложи, в которой мы сидели с Майей. Ушли, не дождавшись конца. И успех был вполне умеренный. Майя очень тоненькая и хорошенькая. Я ее познакомила с Строевой, кот. будет снимать юбилейную картину о Большом Театре. Они разговаривали весь антракт и Строева на днях будет пробовать снимать ее так и этак…

Про «Маяковского» написали в «Сов. Искусстве», что вот, мол, есть готовый сценарий, а режиссерам всё некогда за него приняться. К чему бы это?..

Ты не пробовал в Небит-Даге снимать миражи? А вдруг получилось бы!..

В. В. Катаняну в Туркмению (14 сентября 1950)

…Вчера вечером были у нас Черкасов, Люба со своим Зархи и Тарасенков. Поматерились. Ничего интересного не рассказывали.

Сегодня ходила к Тышлеру смотреть макет и эскизы к «12 ночи». Ух, и здорово! Откуда что берется?! Завтра он везет все это в Ленинград.

Черкасов настойчиво требует от Васи монтаж сценария для концертного исполнения — на целый вечер. Хочет ездить с ним по Союзу. Вася согласился. Если не будет картины, то и это не плохо…

Не нужно ли тебе чего, Васико? Может, что-нибудь вроде денег?

Передай от меня пламенный привет всем осликам и верблюжатам и, конечно, их родителям, если ты с ними поддерживаешь связь.

Что ты мог бы привезти нам? Сколько стоят маленькие коврики? (только очень красивые и не яркие). Что там вообще продается забавное и не тяжелое? Издавался ли там Маяковский в переводе на туркменский язык?

Все тебе кланяются.

Целую щечки и носик.

В. В. Катаняну в Туркмению (Москва, 4 октября 1950)

Васик! Спасибо за гранаты, из них взорвались только две, остальные положили на красивую тарелку — есть их жалко — и поставили на мой круглый стол, кот. теперь красуется в столовой.

В воскресенье днем были на «Коньке». Майя по-прежнему — богиня. Были все Рябовы, Орловы и Жемчужный со своей девушкой. Она оказалась очень хорошенькая и симпатичная — чудные глаза и руки «и кое что другое ля-ля-ля-ля…» Серьезно! Я бы с первого дня знакомства не побоялась оставить на нее квартиру. На следующий день они у нас обедали и я расчувствовавшись, подарила ей свое зеленое пальто.

Если ты 18-го уже будешь в Москве, то попадешь на «Лебединое» — Майя мечтает об этом.

На днях к Васе приезжали из Ленфильма. Зархи и Хейфец отошли и Ленфильм будет говорить о сценарии с Эрмлером и Козинцевым, кот. на днях приедет в Москву сдавать картину. Но это еще вилами по воде писано, так что пока — секрет, не говори никому. Я рада, что не Зархи — он, ужас, какой м…к.

Майя всё собирается написать тебе. Ты подавил ее своим остроумием и ослепил своим блеском.

Обнимаю, целую

В. В. Катаняну в Туркмению (Москва, 12 октября 1950)

Васютка! Звонил нам Кармен, очень горюет, что ты не мог поехать с ним вместе в Москву — ему тут без тебя трудно. Вообще говорил о тебе только хорошее. Условились, что когда ты приедешь, он, вместе с тобой, придет к нам.

Я по тебе очень соскучилась. Надеюсь, что ты еще застанешь нашу цветущую лужайку и мы на ней сыграем в горелки. На ней цветут еще васильки. (Ей-богу!)

Мы были в «Большом» на концерте памяти Неждановой. На сцене сидели полукругом — все решительно. Начиная с Гельцер и ее бабушки Яблочкиной и кончая Майей. Выступали тоже — все. Майя танцовала «Умирающего лебедя», который тут оказался очень уместен. Перед смертью он простер руки-крылья к портрету Неждановой и овация была бурная…

Я без конца играю на рояле всё, что придется, только все prestissimo исполняю largo. Не знаю, как слушателей, а меня это почти устраивает.

Завтра, кажется, опять идем на «Ромео», а послезавтра на премьеру «Эсмеральды» к Немировичу. Противно, что тебя нет!!!.. Майя репетирует «Вальпургиеву» в «Фаусте».

Уже несколько дней чудная погода.

Вася много работает: возится опять со сценарием (неизвестно для кого) и редактирует книгу Ростоцкого, брата Стасика, «Театр Маяковского»…

А мою авиабандероль с картошкой ты, наверно, не успел получить. Я надеялась, что ты обменяешь ее на что-нибудь драгоценное…

Закажи нам обед к твоему приезду.

Целую очень крепко.

В. В. Катаняну в Монголию (Серебряный бор, 25 июня 1951)

Васюта! Очень приятно получать от тебя письма. Неужели из тебя выработался достойный партнер в покер?! Ты и блефовать умеешь?! Мечтаю сыграть с тобой!

Не скрою от тебя, что в Дубулты пляж лучше здешнего. Рядом с нами живут Кирсановы, но это решительно ничего не меняет. Вася пытается работать, но жалуется, что у него не варит котелок и даже из-за этого записался на 27-е к врачу. Я немного пишу. Заглавие такое: «Как было дело».

Майя ездила танцовать в Ленинград, Одессу, Харьков, Уфу, Ригу. Принимали везде восторженно. Черкасов с театрам на месяц уехал в Киев. Собирался выступать там с «Рассказами о Маяковском».

В Ленинграде он читал уже три раза с большим успехом.

Все про тебя спрашивают и все решительно тебе кланяются.

Ма мы даже с собой не взяли. Перед сном раскладываем пасьянсы.

Сердечный привет всем твоим.

Крепко целую тебя и очень буду рада, когда ты приедешь.

Тебя немножко похвалили в «Советском искусстве». Наташа пришлет тебе вырезку.

Целую еще раз.

В. В. Катаняну в Крым (Москва, 10 мая 1952)

Васютка! Только что получили твое письмо. Ты молодец! Пьтьюшественник!

Юбилей прошел пышно: обедали 27-го в ресторане «Советской гостиницы», шестнадцать стариков; 28-го Вася устроил себе любимому бал на дому, который заключался в там, что с утра до поздней ночи два монтера чинили магнитофон и два столяра вставляли стекла и зеркала в книжные шкафы. Было очень весело! 2-го обратно обедали в том же ресторане, двенадцать человек помоложе из коих четверо повторились — Вася, я, Наташа и Лева.

Спящая красавица (Майя) танцовала великолепно и с огромным успехам. Ее встретили бурными аплодисментами и хлопали, не переставая, до конца вариации.

Твою картину прозевали сначала в одном кино, а потом в другом. Так и не видели ее… Сейчас стараемся поймать ее где-нибудь. Очень обидно, если она от нас ускользнет.

На даче будем жить в Барвихе. Место чудесное — лес, Москва-река. У нас отдельный крошечный домик общая площадь двух комнаток и терраски — 15 кв. метров! В трех шагах — отдельная кухонька и отдельная уборная. Домик только что выстроен и в нем никто еще не жил, так что абсолютно чисто.

Вот и все новости. Да! Вася получил подарки

1) от меня — самопиш. ручку нечеловеческой красоты,

2) массу цветов и растений в горшочках от всех

3) от Кирсановых шпору с продетым в нее галстукам. Она красуется в шкафу и на ней висят галстуки. Вася чувствует себя бравым кавалеристом,

4) от Левы — телефонную книжку за 1954-й год.

5) от Кузнецовых книгу XVII века, в которой очень много написано о Васе (приедешь — увидишь)…

Целую тебя.

Э. Триоле в Париж (Барвиха, 22 июля 1952)

Родной мой Элик очень хочется чтоб ты почаще писала мне…

Мы живем на даче, к сожалению в такой тесноте, что в дождливые дни приходится уезжать в город. Таскаем рукописи и книги туда и обратно и работа (удивительно интересная!) из-за этого медленно подвигается.

А дожди пока идут часто и страшные грозы.

Зато у нас тут чудесный хозяйский пес — эрдельтерьер. Он ходит на задних лапах, а передними непрерывно «служит», а утром первое, что мы видим — его огромные лапы и нечеловечески симпатичную морду на нашем подоконнике.

Едим массу грибов и земляники. Хожу в твоих полотняных туфельках на веревочной подошве и на резине. Забыла написать тебе, что черные и коричневые замшевые, кот. ты привезла мне, чудодей-сапожник уменьшил! И они мне абсолютно впору.

Был день рожденья Володин. Мы с Васей отвезли на Новодевичье гигантскую корзину цветов и напоролись там на Людмилу с ее старушками (она всегда окружена какими-то неведомыми старухами). Одна из них меня почти выгнала, вернее непрерывно командовала куда и как мне поставить цветы. После этого я долго пила валерьянку, вместо того, чтобы отнестись к этому с должным юмором. Никак не могу привыкнуть!

Чувствую себя очень неплохо. Очевидно, чистый воздух мне совершенно необходим. Сердце давно не болело. Прибавила 2 кило, о чем несказанно жалею. Надеюсь спустить.

Пиши мне, Элик!

Вася нежно целует вас обоих. Целую Арагошу золотого в серебряную головушку.

Тебя обнимаю до хруста костей. Целую без конца.

В. В. Катаняну в Новороссийск (Москва, 11 сентября 1952)

Дорогой Васюта!

Я еще не выхожу (скоро три недели!). Брожу по комнатам, как толстая тень. Некрасивое зрелище. Читаю восп. о Чехове, переписку Чехова с Горьким.

Развлекает Черкасов. Приходит каждый день либо обедать либо ужинать — в перерыве между утренним и веч. заседаниями Съезда, или после вечернего. Он сейчас веселый, довольный и торжественный. Он единственный актер, кот. выбрали на Съезд. После Съезда останется здесь дня 2–3, чтоб записать для радио еще один, а, может, и два рассказа Катаняна о Маяковском. Первый, читанный, тоже хочет переписать. Очень интересно надумал, как должен читать чтец, чтоб было интересно слушать…

Третьего дня была у нас очень миленькая Майя в новом черном костюме (типа смокинг), в новых жемчужных серьгах. Туфли она сняла еще в передней — «намяли ноги» и надела Васины ночные. С жемчугами и смокингом получилось очень гармонично. Рассказала, что Лавровский разошелся с Чикваидзе, так что на серебряной свадьбе нам не гулять.

В карты не играем — мне трудно долго сидеть, спина болит да и поднадоело за 40 лет.

Новостей, ей богу, никаких не знаю. Не сердись за мое убожество и пиши мне.

Сейчас пойду в кухню пихать рябину в водку и смотреть как Над. Вас. варит рябиновое варенье…

Обнимаю целую.

В. В. Катаняну в Краснодар (Москва, 22 сентября 1952)

Дорогой Васюточка! Только что получили твои фотографии с арбузом и с не менее голым Зямой.

Серьезно, Васик, мы беспокоимся, хоть ты и пишешь, что тебе лучше. Напиши немедленно здоров ли.

У нас кончился ремонт. Маляр попался халтурщик, так что сделано все неважно. Разочаровавшись, не стали ремонтировать Васину и мою комнату. Завтра придет полотер, натрет полы и положит ковры. Надоела вся эта мельтешня, но настроение у нас хорошее и я даже не злюсь ни капельки.

Были два раза на Лебедином. Первый раз Майя танцовала хуже, чем всегда, а во второй раз чудесно. Еще были на Дон-Кихоте — очень здорово, в том числе и фуэте. Успех полный. Еще смотрели «Фадетту» с Лепешкой, в филиале. Чудная музыка!

Все московские новости ты, конечно, знаешь от Наташи. Я их совсем не знаю…

Я чувствую себя хорошо. Вася тоже. Оба мы к сожалению потолстели. Говорят, и ты потолстел… Давайте — не надо!

Пиши нам, Васик! Обнимаю целую.

В. В. Катанян и 3. Л. Фельдман. 1952

В. В. Катаняну на военные сборы (2 августа 1953)

Дорогой Васюта, всё никак не могла собраться написать тебе: каждый день носимся с дачи и на дачу — то дождь, то холодно, то дела. Гараж уже есть, но не оборудован — надо делать новую дверь, крышу почти заново и т. п. Кроме того, гараж этот находится на Таганке и это, конечно, неудобно, но ничего другого не нашли.

Вася кончает пьесу. Сейчас кое что доделывает. Сегодня вечером будет читать Рубену Симонову. В Ленинград поедем числа 10-го — 15-го. Очень волнуюсь, как примет пьесу театр… Решила даже не идти на читку — очень страшно!..

Понемногу увозим с дачи вещи, чтоб не все сразу — каждый день по чемодану. Сегодня, например, книги.

Не знаю, как живет Наташа — не могу к ней дозвониться — всегда занято.

Пиши нам! Будь здоров! Целую.

В. В. Катаняну на военные сборы (12 августа 1953)

Дорогой Васик! Получили твое письмишко. Очень рады, что тебе хорошо, что рано встаешь, что много ходишь, что у тебя хорошее настроение. Надеемся, что и впредь от тебя будут письма радостные и всем решительно довольные.

Вася написал уже три действия. Осталось четвертое — последнее. Мне очень нравится. Я абсолютно беспристрастна, даже, скорей, придирчива, поскольку пьеса — о Маяковском. Думаю, что Вася допишет ее в первых числах сентября и мы поедем в Ленинград, читать театру, для того, чтобы к 1-у октября (срок сдачи) Вася успел доделать или переделать то, что потребуют.

Мы здоровы. Завтра едем в город — Вася из-за гаража, я к парикмахеру. Не помню писала ли тебе, что мы сняли на зиму комнату в Переделкине — с центральным отоплением и канализацией. Все время жить там не собираемся, но будем часто ездить и я хочу навести красоту и уют, чтобы жить не кое-как. А по-человечески — с коврами, креслами, занавесками и красивой посудой. Домработница там есть.

…Больше абсолютно не о чем писать. Никто у нас не бывает оттого что Вася трудится от раннего утра до позднего вечера. Обнимаю, целую.

В. В. Катаняну на военные сборы (22 сентября 1953)

Васик! Вчера Вася написал тебе все новости.

В Ленинграде было чудесно. Ездили на дачу к Черкасовым. Гуляли у самого серого моря — летали чайки, небо было синее, волны и всё прочее. Ездили в Пушкин — гуляли в Парке. Листья уже красные и желтые. Ни души. Красотища невыносимая! Была в Эрмитаже. Ходила в домик Петра в Летнем саду. Давно мне не было так хорошо.

Купила для дачи красивый старый самовар. В лавки не ходили…

Майя уехала на два «Лебединых» в Ригу с Кондратовым. А 1-го танцует с Чебукиани «Дон-Кихот».

Когда ты приедешь?

В. В. Катаняну на военные сборы (5 октября 1953)

Васик! При сем 25 р.

Несколько дней прожили в Переделкине. Я, как Пушкин, люблю золотую осень.

Вася всё работает над пьесой, а я расклеиваю будущий З-хтомник Маяковского. На пальце мозоль от ножниц и каждую минуту не хватает клея.

Купили «Огни рампы». Будут показывать неозвученную и без единой купюры — таковы условия автора. Я с ним согласна!

Будь здоров.

В. В. Катаняну в Южно-Сахалинск (без даты, апрель, 1954)

Васик! С наступающим 1 мая!

Вася подробно написал тебе и ничего мне не оставил. У нас сейчас Лиечка и Наташа. Обедали, ели пасху. Я выкрасила яйца — получились нечеловеческой красоты… Майя еще не купила столовую, так что живет кое-как. Мы у нее не были. В Ленинград съездили ОЧЕНЬ хорошо. Гуляли, ездили к Черк.[асову] в Комарово, смотрели «Баню» в самодеятельности — очень здорово, только ни слова не слышно. Смотрели в Эрмитаже, в запаснике огромное количество франц. импрессионистов — это был настоящий праздник. А главное (что тьфу, тьфу, тьфу…) как будто действительно начнет ставиться Васина пьеса с хорошим режиссером и художником (тьфу, тьфу…)

Купили в Л-де чудесную лампу настольную, керосиновую из голубого фарфора и медный старинный самоварчик на 4-х ножках, как мультипликация — сейчас зашагает.

Пиши часто и мы будем писать.

В. В. Катаняну в Южно-Сахалинск (Ленинград, 10 июня 1954)

Васик! Живу как-то нереально — езжу по Петергофам, хожу то и дело в Русский музей и т. п. Единственное мое жизненное оправдание: сверяю 1 том нового Собр. Сочинений с первопечатными изданиями — это очень интересно, очень напряженно и болят затылок и поясница. Хорошо!!

В театре все очень довольны Петровым. Репетируют с энтузиазмом, Тышлер нашел очень хорошее объединяющее решение всего спектакля. Тьфу… тьфу… тьфу… Но вообще, конечно, ужасно, что всё от всего и всех зависит! Не могла бы работать в театре, слишком много волнений… А Вася веселый и Петров убежден в удаче и в успехе.

По магазинам не ходим совсем. Купили только иранского павлина небесной красоты.

Ты совсем не пишешь! Пиши непременно часто, много и подробно. Целую тебя крепко.

Как здоровье? Работа? Погода?

В. В. Катаняну в Южно-Сахалинск (Москва, 5 июля 1954)

Дорогой Васик! Еще раз поздравляю с Режиссером! Сегодня отправила тебе телеграмму, которую вчера написал Вася перед самым отъездом в Ленинград. Он поехал туда с композитором на последние 3 репетиции, перед тем, как театру идти в отпуск. Будут показывать дирекции первые пять картин в черновом виде и смотреть (принимать) Тышлеровские макеты. До чего же все это страшно! Я очень волнуюсь, а Вася в полном увлечении.

Жили 10 дней на даче — жара немыслимая. Вчера приехала проводить Васю и ночевала в городе — парикмахер и т. п.

Получила открытку от Наташи — с двумя новостями: что ты — режиссер и что Мослик с Володей решили жениться. Свадьба в августе и тогда же Мослик переедет в квартиру к Успенским.

Майю не видели ни разу. На даче к нам каждое утро заходит Михалков — угощал немецким пивом с выставки. Тоже вкусно! Он всё читает нам свои одноактные пьески. Одна — очень смешная. Кулешов — в совершенном трансе, очень противный. Приезжал к нам, напился, потом стал чихать, обчихал весь стол: еду мы выбросили, а скатерть немедленно отдали в стирку. Он чихал раз сто! Мы даже испугались. Собирается с У. на машине в Крым и разговаривает, как гусар, вперемежку с матом. Хохлова едет со студентами в Киев и Одессу.

Как у вас насчет комаров? Не закусали? Не прислать ли тебе чего-ни-будь, куда-нибудь? Хорошо ли тебе работается? Есть ли где смотреть матерьял, или приходится всё в слепую? Вася не успел написать тебе вчера — очень много работает: 1) к 15-у надо сдать план и часть (образцы) комментариев к I тому Собр. Сочинений в Инст. им. Горького. 2) Надо дописывать мелкие вставки в пьесу. 3) Кроме того «Хроника» включена в план Гослита на будущий год. Если план утвердят, (а я думаю, что утвердят) то это — огромная работа и Вася уже понемногу за нее взялся. Вчера, перед отъездом он просто себя не помнил от спешки и жары.

Письмо твое в Москву получила сегодня и из Ленинграда Черкасов переслал нам (дня 2 тому назад).

Пишу какой-то винегрет. От жары, должно быть.

Дача не строится. Деньги вносим. Правда, есть непроверенный слух, что вырыли котлован.

Пиши нам!

Крепко целую.

В. В. Катаняну в Южно-Сахалинск (Переделкино, 20 августа 1954)

Васенька! Очень долго не писала тебе, оттого что неслыханная жара, да и писать начисто не о чем.

Сейчас на даче, в тени, 30. Воображаю, что делается в Москве! Вася пишет комментарии к I тому, а я лежу в комнате со спущенными занавесками и читаю новеллы Мериме. Через час будем обедать: окрошка из домашнего кваса со льдом и мусс из малины. Приходи — угощу…

Что бы тебе такое рассказать поинтереснее? К Васиной пьесе уже написана блестящая музыка: 1) увертюра, 2) фокс и бостон — в Кафе Поэтов, 3) романс на слова Блока и антре Перхушкова — в общежитиях, 4) военный марш — с улицы, 5) фортепьянный прелюд — перед выступлением Маяковского. Нет еще финала, который будет написан, как только будет решен режиссером и автором пьесы. В увертюре проходят 3 темы: революция, строительство, любовь.

Были на даче у Любови Петровны Орловой. У них очень хорошо. Ничего дорогого, но со всякими невинными затеями и привезенными отовсюду цацками. Хорошо придумана в столовой горка для фарфора и хрусталя — между оконными рамами: посуда на полках видна и из столовой и из сада. Чудная крытая терраса на уровне газона, камин, весь увешанный какими-то медалями, жетонами и амулетами и т. п. Там же нечеловеческой красоты овчарка и рыжий сибирский кот. Они живут очень дружно, хотя овчарка кота побаивается.

Мослик переехал к Успенским. Не знаю, что ей подарить. Наташа рыдает в телефон от тоски по ней и от одиночества. Завтра Наташа приедет к нам с ночевкой — мы с Васей одни на даче: у хозяев уже кончился отпуск. Их театр в октябре едет на гастроли в Китай. Оформляют туда и Майю (надо страховать Бовт в «Лебедином»), Боятся что Большой Театр ее не отпустит, тогда возьмут Ленинградскую Моисееву.

Говорят, в Ленинграде появилась изумительная молодая балерина — Тимофеева. Пока Дудинская была в Париже, ей дали станцевать «Лебединое». Будто бы, после Павловой, свет еще не видал такой танцовщицы. Она только что кончила школу и будто бы очень красива, великолепная актриса со сказочной техникой. Но это — за что купили… Когда Вася был в Ленинграде, ему рассказывали Вивьен, Рашевская и еще полтеатра. Е. б. ж. сами увидим в конце сентября.

Третьего дня вечером были у Качаловых и общались там с Стручковой и Лапаури. Они привезли из Берлина магнитофон и заводили всякие прелести. Он в жизни гораздо красивее, чем на сцене. Она миленькая, болтливая и старается казаться интеллигентной, что ей не очень удается. (Но это между нами — я не хочу ее обижать!)

Мы, несмотря на жару, не худеем, оттого что почти не гуляем. Это, кажется, и называется «палка о двух концах»? Очень хочется похудеть!!!

Васик, если у вас продаются плетеные соломенные подстилочки под маслёнки, лампы, бутылки и т. п. — пожалуйста купи мне их побольше.

Говорят, в течение ближайшего месяца выяснится дадут ли нам квартиру на пл. Восстания. Господи, хоть бы дали! Никаких сил нет ходить на 5-й этаж!

Что у вас с картиной? Как идут дела? Неужели придется за свой счет докупать пленку? Здоров ли ты? Не прислать ли чего?

В. В. Катаняну в Южно-Сахалинск (Ленинград, 5 октября 1954)

Васик! На улице — переменно, но больше — дождь. В номере — адский холод…

Смотрела я прогон всей пьесы без последней картины. Здорово! Очень хорошо режиссерски. Хорош (еще не везде) Черкасов. Очень хороша молодежь. Вообще — можно быть спокойными — по честному! Это не значит, что не будут ругать… Но Вася к этому готов. Думаю, что народ будет валом валить. Остались еще 20 репетиций и Черкасов, конечно, дотянет до полного блеска. Завтра репетиции выносятся на сцену. 6-го ноября премьера. Перед премьерой две или три генеральные.

Тышлер гонит декорации. На днях приедет композитор проверить оркестр.

Здешние новости: женился Луэллин сын, жену еще не видела. У нас в гостинице живет Рина Зеленая, которая шлет мне каждый день букеты из осенних листьев… «Норд» закрыли на ремонт. Были только раз на даче у Черкасовых. Страшная история в Москве приключилась с Поляковым. Он хотел открыть бутылку ситро, но не успел взять пробочник, как пробка выскочила и выбила ему глаз. Он в больнице. Тем не менее Ирина упорно спрашивает, когда же ты приедешь. Были у нас Наташа с Мосликом. Мослик немножко похудел, мило выглядит и не ужинает, чтоб не толстеть! Если сегодня не затопят я замерзну под одной из ваз, которыми битком набита наш номер, и не попаду на премьеру…

Пиши в Москву — нам перешлют. Не опоздай к генеральным!! Целую.

 

Из парижского дневника 1955 года

23 июня. Прилетели с опозданием на 3 часа — ждали в Минске, снижались в Варшаве.

На аэродроме встречали Эля с Арагошей и Леже с Надей. Надя с огромным букетом невероятных роз. Чемоданы нигде не открывали. С аэродрома поехали прямо на дачу, Леже на своей машине повезли чемоданы.

Дача потрясла нас, ничего подобного мы не ждали.

Пообедали: артишоки, гигантский ростбиф, рокфор, изумительное шампанское.

24 июня. Были на приеме китайских артистов на Эйфелевой башне. Пили шампанское. Познакомились с Таслицким, с Марселем Марсо, с Шлельсом и еще с кем-то. Видела Сориа, Руара, Жанну Муссинак, Локс и т. д. Эльза ушла завтракать с театралами, обсуждать премию, а мы с Арагоном в ресторан, где гарсон спросил нас, как поживает Эренбург! Ели паштет, холодную спаржу, форель… Встретились все на Рю де ля Сурдьер. Квартира вроде нашей. Вернулись на дачу. По дороге отдохнули в кафе. Дома еле добежала до уборной, меня стало невыносимо рвать, поднялась температура и т. п. Вася тоже прихворнул. Всё от усталости.

25 июня. К завтраку приехали Леже. Завтракали на мельнице.

Все прошло. Поездили по окрестным городкам. Осмотрели собор в Рамбурдене.

26 июня. К завтраку приехали Леже. Завтракали на мельнице. Леже подарил материю. Надя понавезла вина, чудесного, красного, свежего варенья, корзину белой и красной черешни, камамбера, черного хлеба, гуляли по саду. Ели паштет, ростбиф, клубнику, пили шампанское без газа, ели нашу икру и наш шоколад, пили нашу водку. Гуляли по саду…

27 июня. Заехали к Леже, завезли икру. В саду огромный цветок из керамики. Внутри проволочный портрет, ковры, наша игрушка 16 республик и т. п. Нади не было дома, Леже работал с кем-то в мастерской, измерял циркулем.

Погуляли по городу. Вася купил себе рубашку за 850 фр. Обедали у Муссинаков. Поехали с ними на китайцев в театр Шайо. Оттуда нас довезли до дому какие-то шикарные люди, приятели Муссинаков, которые голосуют за коммунистов, оттого, что «им принадлежит будущее». Ночевали в Париже.

28 июня. Зарегистрировались в Консульстве. Поехали на дачу. Весь день смотрели всяких Пикассо и Матиссов и книги о балете и т. п. до одури.

29 июня. Поехали в Париж. Завтракали с Элей без Арагона дома: сардины, ветчина, горошек, спаржа. Пришел Садуль, поел с нами. Пошли на выставку Пикассо: «Герника» и весь его путь. Вернулись. Арагон обиделся, что не дождались его для выставки. Я предложила пойти еще раз. Говорит, неинтересно — не в первый раз…

30 июня. С утра заехали за нами Картье. Ездили и бродили по улицам и большим магазинам. К Васе и Картье пристали проститутки. Сидели и глазели в кафе де ля Пэ на Площади Опера, обедали в Halles в трактире. Мясники и продавцы сыром играют в кости, цыганка предлагает погадать. Когда вышли — три пожилых рабочих, сидя на тротуаре, громко матерились по-русски с французским акцентом. Смотрели дом, в котором жил Моцарт. В 3 ч. поехали на дачу. Вася пишет статью о «Клопе» для Леттр. Наши в городе на приеме в Сов. посольстве.

1 июля. Утром приехали Арагоны, позавтракали, поехали в Шартр, в Ментемон. Дорога, поразительная — поля красных маков и васильков, все дома и заборы увиты розами. На площади перед собором кружевницы в высоких бретонских головных уборах вяжут и продают кружева, тапочки, вышитые золотом. Пили чай, ели мороженое в tee-room напротив собора, подавальщица кричала, как будто мы глухие, думала, что нам так понятнее. Посетители — англичане и американцы с фотоаппаратами и рубашками навыпуск. Элегантные женщины. Зашли к нескольким антикварам (один в квартире), Арагон купил старую перечницу для мельницы за 3500 фр. Шартрские жители — какие-то дефективные, уроды. На обратном пути купили фрукты, зеленый перец, сыры, эклеры. Ехали поразительной дорогой. Дома пообедали на воздухе. Эля читала мне и Арагоше свой новый роман. По вечерам читаю в постели пьесы — Сартра, Роберта Мерля.

2 июля. Ездили с Элей по окрестностям, смотрели церковь в St.-Arnout. На потолке деревянные перекрытия, каждое с другой резьбой, на концах — головы святых. Покупали фрукты и сладости на завтра.

4 июля. Завтракали на даче. Поехали в Париж через Версаль. «Большой Трианон и маленький». Фонтаны не били. Посидели в кафе. В Париже дозвонились насчет билетов в театр. Заехали к нам на квартиру, оставили чемоданы и поехали в кино «Париж» на Елисейских полях. Мягкие кресла, по стенам внутренние лампы позади каких-то цветов. Вошли в середине сеанса. После кино обедали поблизости в ресторанчике Пам-Пам. Одна молодежь — парочки. Много англичан и американцев.

5 июля. Завтракали у наших. По дороге к ним проехались, посмотрели Могилу неизв.[естного] солдата — масса иностранцев с фотоаппаратами, какой-то в большой голубой чалме. От наших поехали с Эльзой и Васей, купили мне туфли у Perudjia, зашли в Printemps, купили мыло, рукавичку, и т. п. Поездили на эскалаторе по этажам. На самом верху всякая посуда, керосиновые лампы и накрытые столы… Ополоумев и ничего не купив, поехали пить чай в Closerie de Lilas, туда Володя когда-то ходил играть на бильярде. После войны там уже нет бильярда, хотели зайти в Куполь, но там негде было поставить машину. Да! утром, по дороге к нашим, зашла в Istria, вспомнила вход, направо портьерша и тут же почти винтовая лестница наверх. Из Closerie Эльза довезла нас до дому. Отдыхаем, заводим пластинки с Васей вдвоем, смотрим рекламу по ТВ. Заехали за Арагонами. Обедали у Фревиля… От них поехали на Монмартр. Посмотрели сверху с Sacre Coeur на освещенный Париж (полная луна!) и пешком по монмартрским улицам до Мулен Руж. Там программа и Французский канкан. В антрактах публика танцует на эстраде, хуже, чем Буги-Вуги в Клопе! Дома были в полтретьего. У Васи болит под ложечкой.

Париж. Собор Сакре-Кер. Фото Я. Гройсман.

6 июля. Встали в полпервого. На автобусе доехали до Оперы. Пошли в Галери Лафайетт, купили Васе рубашку на распродаже, на улице за 595 фр. Ходили по магазину, по этажам, в лифте и по эскалаторам. Зашли в кафе, выпили на улице чаю с лимоном, с вареньем и тостом. Оттуда в кино «Французский канкан» Ренуара с актером, который играл в Малапаге и Эдит Пиаф, оттуда пешком к нашим. Вышли «Леттрс» с Васиной статьей. Пообедали. Поехали в театр «Мишодьер», смотрели «Les oeufs d'autruche» с Френье… Когда Френье (в общем говнюк) упоминает имя Пикассо — часть публики в зале аплодирует. Оттуда в автобусе домой.

7 июля. У Васи все время болит под ложечкой (уже третий день) — это все портит: ни походить, ни попить-поесть, спит плохо, глотает лекарства. Были на Sacre Coeur, на Монмартре днем. Улицы кишмя кишат народом. Посмотрели сверху на Париж, зашли в церковь — некрасивая. Оттуда в Лувр. Бежали бегом. Все же посмотрели Писца, Джоконду, статую Победы, Венеру Милосскую и т. д. Позавтракали втроем с Эльзой у нее. Арагон на заседании ЦК. Вася остался у них — принять ванну и отдохнуть. Мы с Эльзой сходили к зубному врачу (у меня выскочила пломба). Кабинет из голубого и синего израсца. Оттуда — за покупками в магазинах около дома. Купили мне чулки, туфли, блузку, черное шерст. платье. Вечером все обедали в Буа де Булонь, в ресторане около Porte Шайо. Чудесный большой ресторан с музыкой, террасами и великолепной кухней. На обратном пути мы с Васей вылезли из такси около Площади Согласия — луна, освещенные фонтаны. Когда фонтаны погасили, мы прошлись до Маделен и по улице Маделен, глазея на витрины…

Л. Ю. и В. А. Катанян. Париж, 1955

8 июля. Проехались. Зашли в музей Carnavalet — замок маркизы де Савиньи. Внутренние дворики, увитые виноградом, клумбы, подстриженные с разводами из цветов. Это музей города Парижа — макеты, вывески — огромные ключи и т. п. Оттуда на кино-выставку. Получили постоянный входной билет на просмотры. Видели платье из черных блесток Асты Нильсен и ее автопортрет с наклеенными рыжими волосами из рыжего бархата. Вся история кино. Завтракали у Эльзы. От нее, пошлявшись, зашли в Синемаскоп, видели американскую говенную картину — очень плохой цвет, сплошная бутафория, великолепную мультипликацию — гротеск о том, как ребенок-силач пьет молоко, как в пистолет попала пуля и он визжал и крутился и т. п. Встретились в Кафе де ля Пэ с Картье, поехали обедать в Липп на Сен Жермен де Пре. Там господинчики в шляпах с Почетным легионом в петличках и хозяин с лицом законченного полицейского. Оттуда в кафе Де Маго, по дороге встретили Зара — пошли вместе. Оттуда в кафе Бонапарт — искать Зданевича. Зара рассказывал про встречу Пикассо с Морисом, про Шагала — как через жену продавал картину миллионеру. Оттуда все вместе на Монпарнас — поглазели на Ротонду и Дом, удивились на австралийку, лохматую и обведенными глазами. Встретились с Арагонами в баре Куполь. Что-то выпили и поехали на дачу. В этих кафе все больше американцы под парижан.

10 июля. С утра приехали на велосипедах две монахини собирать на бедных. Обошла почти весь сад — березовую рощу, буки, но Арагона так и не докричалась. Лежали, читали (я — Цветаеву с надписью Володе: Такому как я — быстроногому! Марина Цветаева. Париж, Октябрь 1928. Книга: После России, 1922–1925, Париж, 1928).

После завтрака сидели в саду, смотрели, как Арагон подвязывает розы. С каким-то неистовством и терпением! — исколол все руки. Потом я пошла с ним по участку смотреть, что расчищено и скошено. Он, не переставая, обламывал сухие сучья и выдергивал крапиву и плющ. Заехала за нами Надя и мы поехали к Леже обедать. Смотрели немного его и ее картины, ковры, керамику, Володин портрет в желтой кофте. Галстук серый. На закуску гигантский лангуст, потом утка в апельсиновом соусе. Провожали обратно на мельницу в двух машинах. Я — с Леже и с шофером. Посидели с Эльзой и Васей на скамейке, там где ивы.

Эльза Триоле и Луи Арагон. Сен-Арну-ан-Ивелин (мельница). 50-е годы

11 июля. Очень жаркий день. Арагон читал мне начало статьи об Овечкине (для книги). Потом я срезала отцветающие розы в саду. Вася пошел с Арагоном в чашу отпиливать сухие ветки и деревья… После завтрака поехали в город. Мы с Васей на кино-выставку смотреть «Цирк» Чаплина. Чудовищная гроза. Град побил витрины в кафе, повалил людей со столиками, посуду. Вдоль улицы летели огромные зонты. Мы этого не видели — Арагон сидел в этом кафе!.. Добрались на Рю де ля Сурдьер в метро. Гроза продолжалась до вечера. У Эльзы меня ждали блузки (на выбор) — шьет ее соседка для больших домов. Купили две для Эльзы, 3 — для меня. Все за двенадцать тысяч франков. Поели наспех и разъехались по театрам. Дождь прошел, пожилой шофер такси заговорил с нами по-русски, вероятно эмигрант.

13 июля. Пошли с Эльзой за покупками в Галери Лафайетт. Жара немыслимая. Все толстит. Позавтракали там же на крыше. Вася пошел договариваться, когда смотреть «Диктатора» и завтракать со Зданевичем. В 5 ч. пошли на «Диктатора» и застали кончик просмотра новой картины Бюнуэля, которую он сделал вместе с Дали. Очень опоздали к Делии, часа на два с половиной. Не достали такси, запутались в метро и т. п. У Делии изумительно пели две девушки старинные испанские песни под гитары и барабанчик… Оттуда — на мельницу. По дороге уже кусочки иллюминации и танцев. В одном местечке встретили процессию: впереди нотариус и еще какие-то именитые горожане, духовой оркестр играл что-то похожее на «са ира». Дети, флаги, фонарики.

14 июля. Весь день отдыхали на мельнице. Приехали Казанова с Клодиной и с мальчиками. После обеда пустили маленький, привезенный ими, фейерверк, повесили бумажный фонарик и трехцветный флажок — отметили 14-е июля. Пили a l'amitie des peoples, за здоровье Ник. Вас. Казановы отвезли меня и Васю в Париж, по дороге — везде балы. Посмотрели ТВ до 11 часов — передача праздника и велогонок. За нами заехали Познеры и мы зашли рядом на бал пожарных, у них во дворе выстроена изба и надпись на ней, что здесь происходит постепенное раздевание (как в Америке). Почему — неизвестно. Потом поехали к Нотр Даму в кафе Bucherie. Оттуда пошли по направлению Сен-Жермена — везде музыка, танцуют, иллюминировано. Шли сложными улочками и переходами до двора, кот. жители этого дома, в том числе букинисты, декорировали живописью, портретами коммунаров, рисунками, свечами — необыкновенно живописный двор. Наружная лестница, на ней нарядные люди — как в итальянской картине. Чуть потанцевали!.. Поехали домой.

15 июля. Продлили паспорта в консульстве, прошлись по улице, где торгуют всякой снедью — сырами, полуфабриктами, юбки, обувь, рубашки, замки — всё подряд. Улица кишмя кишит народом. Позавтракали в ресторанчике, поехали смотреть «Мсье Верду». Духота невыносимая. Вечером у Шагала: керамика, картины и книги, книги огромные драгоценные: «Мертвые души», басни Лафонтена, «Jazz» Матисса, какой-то испанский художник с подписями-стихами Тзара. Квартира четырехкомнатная с поразительным видом на Сену. Мимо прошел пароходик весь в разноцветных огнях. Перед тем, как зайти к Шагалу — погуляли вдоль Сены, обошли восхитительную маленькую площадь, треугольную с деревьями — антиквары, элегантные рестораны. Утром очищала наши костюмы от стеарина вчерашнего и прожгла Васин пиджак!

Л. Ю., М. Шагал, Л. Арагон, В. Катанян. 1963

16 июля. Поехали в Библиотеку арсенала — Тзара сказал, что там могут быть материалы о Володе, но ничего, кроме Эльзиных двух книг не оказалось. Мы пообедали и поехали в Гранд Опера на «Оберон» Вебера. Это абсолютно не изменилось с 1913 года! В антракте смотрели с террасы на Париж в огнях. Потом сидели в кафе.

17 июля. Утром смотрели ТВ хронику. Заехал за нами Сориа. На улице — Сахара. Поехали обедать в китайский ресторан. Оттуда в Пантеон, оттуда рядом в церковь кот. начала строиться в XII веке — асимметричная, удивительно красивая. Оттуда в музей Родена. Силы иссякли… Пили воду с виски и слушали пластинки — всякую испанщину, Ростроповича, Ойстраха, Стравинского — Свадебку, Три солдата, французские песенки. Жан подарил нам пластинки и мы вчетвером поехали в кино. Смотрели «Хлеб, любовь и фантазию» с Де Сика и Лоллобриджидой и забавную короткометражную — виртуоз бильярдной игры (карамболь). Домой пешком, мимо всяких баров с голыми женщинами, но никуда не зашли. Даже ночью нечем дышать. Днем было 37 в тени!

18 июля. Зашел Ильязд, подарил свои книги. Повел завтракать неподалеку в маленький ресторанчик. Оттуда мы с Васей в Музей Человека, смотрели гениальную негритянскую скульптуру. Шофер такси, который привез нас туда — русский. Когда проезжали мимо Советского посольства сказал: здесь земляки живут.

19 июля. Заехали в Инвалид, поглазели на могилу Наполеона. Завтракали с Эльзой в Датском ресторане (на втором этаже). Оттуда Эльза отвела меня в парикмахерскую, шикарнейшую, где я отчетливо объяснила парикмахеру, что я ненавижу красные волосы и что я хочу остаться в том же виде, что хна, что басма и т. п. После чего меня выкрасили именно в этот ненавистный мне цвет, причем это непоправимо до тех пор, очевидно, пока вырастут новые волосы!.. Я в ужасе! От парикмахера к Лафайетт — купили зонтик, я категорически отказалась что-либо мерить, устала, как собака. Сначала жара, потом гроза и проливной дождь. Вася шатался один. Наконец уехали на дачу. Здесь изумительно, Собаки счастливы, Арагон прочел начало своей статьи о Володе.

Парижский Дом инвалидов, гробница Наполеона Бонапарта

20 июля. Проснулись поздно. Пасмурно. Прохладно. Эльза с Васей на чердаке — записывают по путеводителю и по карте наш маршрут по Нормандии. Арагоша возится где-то в саду. Я моюсь, делаю руки и ноги. По ошибке, после завтрака выпила очень крепкий кофе (вместо бескофеинного) и сердце не в порядке — лежала, чтоб не разболеться и не сорвать поездку. Эльза с Васей и после завтрака сидят над картой. Арагоша в дебрях под проливным дождем. Пришел насквозь мокрый, в резиновых сапогах, счастливый. Уложили чемоданчик. Дай бог не разболеться, чувствую себя отвратительно. Днем была гроза.

21 июля. Выехали с мельницы в 11 утра. Дождь. Прохладно. Хорошо ехать. Пишу 24-го, поэтому уже каша в голове. Потом посмотрим по карте — где что. Останавливались и осматривали церковь поразительной красоты с необыкновенной, изысканнейшей деревянной скульптурой: мужичок в сапогах, самый неожиданный деревянный лежит в нише, святая какая-то небольшого размера, вытянутая, прижалась к стене — тоже деревянная, блеклая, но раскрашенная. Изумительная каменная скульптура. Какой-то святой держит в руках свою отрезанную голову (мученик).

22 июля. Проехали через Дувиль на берегу моря и завтракали на ферме, пили сидр, ели рыбу сольдурнедо, паштет домашний, козий сыр, черешни и персики. По дороге поразительная вилла владельца Нью-Йорк Таймса с розовой клумбой и всяческими газонами. Отвезли аптекаря в его аптеку. И поехали в Дувиль. У меня все время болело сердце, поэтому вечером не пошли в казино, а сидели дома и Арагон читал нам свои стихи и стихи Аполлинера, и записывались на магнитофон. Я прочла «Я сразу смазал карту будня», аптекарь готовил раковый суп и омлет. В наших комнатах стоят гладиолусы и чудесные фрукты.

23 июля. Ехали вдоль Сены, переправились на пароме. В Руане полуразрушенный собор и еще два собора. По дороге — развалины двух монастырей начала седьмого века, один из них показывал монах с тонзурой. Во внутренний двор не пустили женщин. В одном из флигелей этого монастыря жил Метерлинк и тут же разыгрывались его пьесы. Монастырь торгует медовыми конфетами и ваксой. В Руане тесно, толпа на узких уличках. Проститутки в дверях стоят в красных юбках и черных кружевных кофточках — ждут, торгуются с иностранцами. Здесь, на Плас де Гран Марше — место казни Жанны д'Арк: мрамор, мраморное пламя вокруг ног. Поразительный полуразрушенный кружевной собор. И еще две великолепные полуразрушенные церкви. Зашли во двор Академии искусств — раньше двухэтажное место погребения. Полосатый четырехугольник с деревянными скульптурами «пляски смерти». Ночевали и обедали в элегантной гостинице в стороне от дороги. Обедали на газоне, под фонарями в плакучих ивах. Очень многие с собаками. Пили аперитив из коньячных выжимок и шампанское без газа. Чудесный вид из нашего окна, перед Арагоновой комнатой отдельный садик. Теннисный корт, пинг-понг и т. п. Сегодня вечером ровно месяц, как мы во Франции.

24 июля. Завтрак утром подали в комнату, а кстати и анкетки: № паспорта, девичья фамилия, род занятий, цель путешествия, национальность и т. п. Оттуда через чудесный замок какой-то Дианы-Охотницы, любовницы всех королей — на мельницу. Замок осматривали и внутри. Сейчас там живут его владельцы и осмотр части замка и часовни — два раза в неделю. Эмблема Дианы — серп месяца. Она многократно изображена с голой грудью, которая у нее сохранилась до семидесятилетнего возраста и она до семидесяти лет гуляла по замку голая. Хотели позавтракать там, где Манон Леско останавливалась на одну ночь, когда ее вели по этапу, но ресторан весь перестроили на новый лад — безвкусица и обидно и дорого страшно. Поехали дальше…

На мельнице восторженно встретили собаки. Переоделись, гуляли по саду, смотрели где что выросло, где что скошено, потом обедали в саду, потом сидели на мельнице, слушали радио «перед премьерами» (по воскресеньям вечером всегда передают рекламные образчики того, что будет), последние известия и всякую всячину.

Пока что у меня недоеденное чувство из-за того, что 1) не посмотрели в Париже балет на площади Пале Рояль 2) не были в Довиле в Казино 3) не прошлись пешком в Руане по улице, где Grand Horloge!

25 июля. Поздно уснули. Рано проснулись оттого, что от ветра стучали ставни, кот. я не закрыла на крючки. Из сада позвала Эльза. Мы выглянули в окно и под окном в лодке оказалась Эльза в синем комбинезоне и голубой кофточке. Мы с Васей порадовались и Эльза причалила к берегу. Когда она встала одной ногой на берег и попыталась закинуть веревку на колышек, нога на земле поскользнулась, лодка ушла из-под второй ноги и Эльза упала в воду. Вася бросился вниз, я крикнула: не глубоко? Эльза встала и пошла в дом, а я посмотрела, как Вася из лодки ловит одним веслом второе, кот. упало в воду. Лодчонка так и ходила под ним и когда он уже был на земле, я пошла в ванную посмотреть, как Эльза. Она лежала в ванне бледная, как смерть и Арагон суетился вокруг нее. Потом еле довел ее в полуобморочном состоянии до постели. Она очень сильно ушибла плечо. Вызвали врача, кот. подвязал руку и сказал, что надо ехать на рентген, что может оказаться трещинка. После завтрака Эльза с Арагоном и врачом уехали на рентген, а я занялась своими волосами красными. Протерла их каким-то лиловым средством (парикмахер дал), от которого они стали как будто приемлемыми. Вася читал мне вслух Юманите!! В саду жаркий ветер. Вернулась Эльза из больницы с Арагоном и врачом. Рука в лубке. Вывих и трещина! Очень больно и по крайней мере на две недели. Ухаживали за ней. Потом на мельнице слушали с Васей радио… Вечером сидели в саду. Молодой месяц. Вода освещена.

26 июля. Уговорила Васю поехать с Арагоном в Париж. Я осталась поухаживать за Эльзой… Фифи лежит во дворе одинокая. Вечером детей привезут, а ее тоже возьмут стричь. Мне даже хорошо не мотаться — устала от поездки и вчерашних переживаний с Эльзиной рукой… Вечером — гроза, оттого и болело сердце. Вася бродил по Парижу, был в русском книжном магазине…

27 июля. Завтракали на мельнице. Все нам звонят, приглашают. Арагон из-за нас то и дело бегает к телефону. В 3 ч. поехали с Васей в Париж, походили, поглазели. Обедали с обоими Сориа и Руаром в итальянском ресторанчике на уличке, где их много…

29 июля. …Поехали на выставку рисунков Пикассо, в Национальную библиотеку, кстати заглянули там в читальный зал. Оттуда (почти рядом) пошли поглазеть на Биржу. Меня (женщину) не впустили! Ждала внизу, слушала, как кричат истошными голосами. Расстались с Руаром и мы с Васей пошли в Синераму. Это, конечно, поразительно. Побывали и в Венеции, и во Флориде, и в Ла Скала на Аиде, и на бое быков, смотрели, как почти на всю длину улицы, сидя на стульях, смотрят танцы испанские, летали над полями, горами и городами. Совсем не утомительно и не противно, а очень интересно. После гуляли на Елисейских полях, смотрели витрины, купили галстук, пару носков, шпильки, пластинку — музыку к «Огням рампы». Вечером обедали у Познера с Ниггом. Он поиграл нам немного свой концерт с оркестром. Домой пришли пешком через Сену по пешеходному мосту, потом вдоль Сены и т. д.

30 июля. Эльзе чуть получше. Оказывается не трещина, как я думала, а настоящий перелом, огромный кровоподтек. Вася с Арагоном где-то в дебрях. Мы с Эльзой разговоры разговаривали. Собаки грустные, что ими не занимаются и не пускают в комнаты (кроме Фифи) — боятся, что толкнут Эльзу.

31 июля. Воскресенье. Мы на Мельнице. Вымыла голову Васе и себе, сделала ногти, смотрели фото-книги, гуляли. Реченку переплыла водяная курочка, взлетали какие-то большие птицы, вянут одни и распускаются другие цветы. Очень красивый участок. Разнообразный, чудесная березовая роща. Арагон и Вася уничтожали крапиву…

1 августа. Гуляли, ели, пили, смотрели птенцов. Вечером, когда приехал Арагон, уехали в город, прямо на ночное кино. Смотрели «Золото Неаполя» Де Сика. Чудесные актеры! Это новеллы о Неаполе, замечательно Де Сика играет в карты с мальчиком.

3 августа. Были в Музее современного искусства, — все импрессионисты, кроме Сезанна, Ван Гога и Гогена. Видели Дезпио, Бурделя. Там же смотрели отдельную выставку Боннара, Баллотона, Дени, Лакомб и т. п., несколько скульптур и живописных портрета Майоля. Очень устали. Зашли в кафе на берегу Сены напротив Эйфеля, съели мороженое, оттуда на кино-выставку (в том же здании, где Art Moderne) посмотрели «Гернику» с текстами Элюара и Гойя «Les desastres de la Guerre». Обедали дома с Руаром, погуляли с ним по бульварам, смотрели витрины магазина мужской одежды «Фешенебль», очень эксцентрической — брюки с разрезиками внизу, пиджак в крупную шотландскую клетку и к нему брюки цвета бордо и т. п. Выставка сделана очень изысканно — какая-то голова фавна что ли зеленого цвета с усиками и какие-то предметы (тоже зеленые) как бы со дна морского (все для педерастов!).

Фото Я. Гройсман

4 августа. Поздно встали, носились, меняли Васину пижаму (не тот номер оказался). Потом на Елисейские Поля, где в кино идет расхваленная Жаном англ. картина «Наследник и привидение»… Вот и все наши достижения, если не считать того, что утром купили Васе пиджак и кое-какую парфюмерию.

6 августа. Погуляв по бульварам, поехали на мельницу. Эльзе лучше. Фифи хворает. Приезжал сосед (коммунист) с детьми и собакой, привез массу груш из своего сада… Шофер посадил за домом среди травы красные какие-то цветы. Птенцы подросли чуть-чуть. На ночь вчетвером поговорили. Эльза и Арагон рассказывали про Володю в Париже.

7 августа. Мыла голову, сделала ногти, приходил зубн. врач к Эльзе, ветеринар к Фифи. Приехали на скутере Жан Руар с сыном, потом Леже с Надей. Леже хочет написать Володин портрет (со мной), чтобы я его взяла с собой в Москву. Когда они уехали, Вася вынул из шкафа два ящика старых фотографий и мы долго смотрели их. Потом слушали радио, поговорили, ложимся спать.

8 августа. Отбирали Володины и мои фото для Леже. Говорили (Эльза, Вася, я) о Володином творческом пути по поводу Арагоновой статьи о Володе. Завтракали. После завтрака Арагон прочел еще кусочек статьи о Володе. Потом за нами приехала Надя Леже, потрепались и поехали к ним. Смотрели его и ее картины, ее портреты вождей партии и расстрелянных коммунистов, Зои Космодемьянской. Интересно, новый какой-то реализм и очень похоже. Повезли нас обедать в шикарный ресторан. В «Mediterrannee» не оказалось места — обедали в «Perigourdini». Закуски поставлены башнями, трюфеля, запеченные в гусью печень и тесто и т. п. Полно народу. Надя рассказывала про свою жизнь. Импрессионистов оба не любят.

9 августа. Заказали места на самолет. Всякие покупки. Два с половиной часа сидела у парикмахера и из морковки превратилась в брюнетку — все-таки не так стыдно и можно ходить без платка на голове. С Эльзы сняли аппарат. Хирург сказал, что рука великолепно срослась и что через десять дней она о ней забудет думать. Вечером — «Фоли Бержер». В отдельном зале и за отдельную плату — «танец живота». Записываю сегодня, как Лев Толстой: «Израсходовал массу денег, ничего не видел»…

11 августа. Покупки. Гуляли по Fg. St. Honoré, смотрели витрины. Дождь… Обедали дома, отдохнули. Вечером заехали к Познеру. Вася смотрел книги, поговорили, повспоминали. Домой дошли пешком. Хочу в Москву.

12 августа. Гроза, дождь. Съездили за Васиным пальто и моим костюмом. Шофер такси опять русский… Днем поднялись на Триумфальную арку. С нее целиком видна Etoile — очень красиво. Погуляли, купили шторку для нашей машины. Обедали дома. Уложили чемоданы (вернее — я уложила). Пошли в театр… Великолепный сатирик-драматург. Смешно очень и очень человечно. Хорошо очень играют. Театрик маленький, но пьеса эта идет 5-й год ежедневно.

13 августа. Утром приехал за нами шофер. Съездили в два книжных магазина искать Арагону какую-нибудь русскую книгу о русском стихосложении. Это для статьи о Маяковском. Не нашли. Поехали на мельницу. Завтракали. Арагон читал нам еще кусок своей статьи. Позвонила Надя Леже, что Леже очень просит всех нас приехать. У него два дня тому назад был легкий удар. Мы все поехали. Какая красивая дорога! Он лежит жалкий очень, но шутит и рисует, лежа в постели. Видели начатый портрет Володи и меня. Интересно. Жаль, что я его не увезу с собой. Вечером слушали пластинки и радио, смотрели книги, гуляли, примеряли освещение сада и большой комнаты. Я рада отдохнуть от Парижа.

14 августа. Поздно встали. Проливной дождь. Пили кофе в Эльзиной спальне. Она пишет в постели статью для нашего журнала «Театр». Делала ногти, то-сё. Потом Арагон читал нам продолжение статьи о Маяковском. Кормили печеньем голубков. Мерила тряпки. За завтраком пили всяческие напитки. Мы с Эльзой добавляли сахар в изумительное очень сухое шампанское без газа. Слушали пластинки и радио… В доме топят. Обедали с Арагоном втроем — Эльза очень устала и обедала в постели. Арагон прочел еще кусок статьи и отрывки своих переводов Пушкина (Памятник), Лермонтова (И скучно и грустно), Маяковского — из «Сергею Есенину» и великолепно переведенный кусок из «Про это» — «Не очень молод лад баллад»…

16 августа. Эльза осталась на даче. Мы с Арагоном повезли Фифи в Париж в ветеринарную клинику. Она, бедная, через несколько часов там умерла. Мы узнали об этом вечером. Зашли с Васей в магазин Printemps, покупали галстуки, платочки, завтракали дома с Арагоном и Дексами. После завтрака отвезли Васю в книжную лавку, а я с Арагоном поехали к доктору по поводу моего носа и Арагонового слуха. Плохо себя чувствую. Как бы не свалиться…

17 августа. Утром приехала Эльза и мы с ней вдвоем бродили и покупали то-сё, а Вася тоже ходил где-то самостоятельно. Посидели в кафе, поглазели. А когда под вечер вернулись домой, где у Эльзы было назначено свидание с фотографом Дуано, консьержка сказала нам, что умер Леже, что звонил Арагон и просит Эльзу немедленно приехать. Мы невообразимо огорчены. Я не в силах была поехать к Наде. Вечером никуда не пошли. Звонила Наде. Она говорит, что когда мы в последний раз были у Леже, он сказал ей, что очень любит меня и Васю и что мы были для него открытием.

Фернан Леже

18 августа. Бродили, покупали мелочи, отметились в консульстве, еще бродили. Вечером зашли Садули и Познер. Я с Садулями говорила об Арагонах, о его здоровье и о том, как повлиять на него, чтобы он немного берег себя…

19 августа. Бродили, купили мне часики, Васе — башмаки, в которых он намучился — задники трут. Поехали в St. Chapelle — изумительная церковь необыкновенно сохранившаяся с драгоценными витражами — превращена в музей. Погуляли по Marché des fleures, позавтракали рядом. Гарсон рассказал нам, что его хозяин русский и что он лично (гарсон) объездил весь мир, кроме России и что свобода только во Франции, a Egalite быть не может оттого, что одни люди работают, а другие не желают и что так будет во веки веков. Затем мы с Васей, заехав домой и переобувшись, расстались. Встретились дома, пообедали. Заехал Сориа, кот. на несколько дней приехал из отпуска по делам моисеевского ансамбля. С ним в кафе, оттуда в кино на картину о Пикассо, потом покатал нас по Елисейским Полям. Попрощались с Парижем. Дома собирали вещи.

20 августа. Купили цветы для Леже и поехали на мельницу. Позавтракали и все поехали к Леже. Гроб стоит в его ателье. Очень много цветов и людей. Бокье плачет не переставая. На все это Володя смотрит с начатого портрета. В Надиной комнате Володин бюстик, в ее мастерской большой Володин портрет. С похорон к нам поехали Деке и Казанова с Арагоном, а мы остались посидеть с Надей. Деке скоро уехал, а Арагон в саду читал Казанове статью о Володе (восемьдесят стр.!). Я дослушала конец. Вместе пообедали. Гуляли по саду. После страшной дневной жары — прохладный вечер, звездное небо. Вчетвером потрепались на Арагоновской кровати. С восторгом легла в постель.

22 августа. Окончательно собрали вещи. Эльза дописывала статью. Заезжала Надя Леже. Арагон был в городе: весь его день ушел на составление номера, посвященного Леже. Гуляли по саду, прощались.

Церковь Сент-Шапель. Фото Я. Гройсман.

23 августа. Чуть не опоздали на самолет. Сидели на аэродроме, ждали, что позовут. Спасибо, подбежал чиновник и сказал, что сейчас улетают. На аэродроме проводили Арагоны и Бокье. Летели хорошо.

 

Письма В. В. Катаняну, И. Генс, Э. Триоле, Л. Арагону

1956–1972

В. А. Катанян, Д Д. Бурлюк, С. И. Кирсанов. Стоят: Л. Ю. Брик, М. Н. Бурлюк. 1956

В. В. Катаняну в Нальчик (Москва, 15 мая 1956)

Дорогой Васик, неужели сердце всё еще болит?! Напиши нам — Вася очень беспокоится, и я с ним.

У нас ничего интересного. На дачу ехать еще холодно. Третьего дня были там с Бурлюками, покормили их обедом, позябли и пошли к Асеевым пить чай и греться. Увязался с нами и Михалков. Все три поэта и Мария Никифоровна читали стихи. Мария Синякова очень здорово нарисовала обоих Бурлюков.

А еще Дав. Дав. выступал в Музее Маяковского. Народу было — не продохнуть. Людям понимающим они очень понравились, а музейщикам, разным старым художникам и т. п. они кажутся отвратительными…

Как во всём, что имеет отношение к Маяковскому, мнения резко разделились.

Вчера Бурлюки улетели на месяц в Крым — писать пейзажи.

Тираж Васиной книги еще не вышел! На пл. Маяковского стоят три! фанерных макета памятника, разных размеров. Мне нравится самый большой, а те, что поменьше, совсем не нравятся. Из этого заключаю, что поставят самый маленький.

Майя увлечена репетициями «Ромео». Радуется, что не танцевала его раньше, оттого что тогда «это было бы уже позади», а сейчас ей «предстоит эта радость».

Вася ходил сегодня в Колонный зал — там прощаются с Фадеевым.

Завтра прилетает Рома Якобсон на неделю. Постараюсь повидать его, хотя у него каждый день будут заседания, а в выходной все приезжие слависты поедут в Ясную Поляну.

Нам звонят с утра до вечера и рвутся к нам в гости. Мы стараемся никого не пускать. Но все равно нам мешают и мы отложили писанину для Лит. наследства на Николину гору.

Полевой попросил Васю составить сборничек стихов Лав. Давидовича. Вася составил и сдал Полевому. Неужели, правда, напечатают?! Бурлюку безумно этого хочется. Никто, никогда (кроме него самого) еще не напечатал ни одной его строчки…

Будь здоров, Васюта! Очень прошу тебя — пусть сердце не болит. Целую.

Р. О. Якобсон Фото Б. Янгфельдта.

В. В. Катаняну в Нальчик (Николина гора, 20 августа 1956)

Дорогой Васюта! Ты мало пишешь! Нам простительно, нам писать не о чем, и тебе не писать нам — грех.

У нас абсолютно ненормальная погода — вчера был ослепительный солнечный день, сегодня беспросветный дождь и туман, а вечером звезды, лунища и огромный красный Марс. (А ты думал — что?)

Думаем пожить на даче еще месяц. Хозяева наши уехали с театром в Сочи и мы остались втроем с Тузиком, которого так закормили, что он не только перестал лаять, но ему трудно даже хвостом вилять, но мы его обожаем.

Завтра едем в город — машинистка, парикмахер, Литнаследство, книга Яхонтова и т. п.

Вчера видела здесь Сережу Комарова. Он рассказал мне, что Майя учинила очередной скандал из-за Алика, которого не берут в поездку, и теперь у нее масса неприятностей. Завтра позвоню ей. Я ее не видела и не говорила с ней после ее приезда из Карловых Вар. Мы стараемся чтобы к нам ездили как можно меньше — надо успеть окончить все наши работы до ноября. В начале ноября е. б. ж. поедем на два месяца к Арагонам. Он уже прислал приглашение и машинка уже завертелась.

Очень хорошо, Васик, на Николиной в этом году, несмотря на плохую погоду. Очень я радуюсь воздуху и тишине. Количество грибов не поддается никакому описанию.

Бурлюк прислал вырезку из тамошней газеты: собираются снимать фильм по «Клопу» и ставить «Клопа» в Нью-Йорке и в Лондоне — в театре. В Лондоне — Питер Брук.

Не развлекаемся совсем. Изредка смотрим телевизор у Асеевых или у нашего сторожа. Читаю сейчас Аверченко. Воспоминания писать кончила. Вася дописал сегодня блестящую статью о поэме «Хорошо». Срочно надо готовить VIII-й том Собр. Соч. и доредактировать книгу Яхонтова.

Неинтересное я тебе написали письмо! Прости, пожалуйста! Крепко целую.

В. В. Катаняну в Нальчик (Николина гора, 6 сентября 1956)

Васюта! Хороши бы мы были, если бы ты сгорел! Подумать страшно!

Неужели у вас жарко? У нас сегодня 9. Истопили печку, ванну и все-таки живем на даче — работать не мешают и воздух… Вася написал великолепную статью. А насчет моих воспоминаний и Володиных писем я в полном смятении и решила довериться редакции Литнаследства. Завтра и Вася и я отдадим им то, что сделали и я буду счастлива если много не напечатают. Если б могла, то даже не показала бы им. Но они так рассчитывают на этот матерьял… Надо было отказаться, когда затеяли этот том, а не сейчас, когда он уже на колесах.

Майя хворает, температура и кроме того наделала бестактностей из-за Алика, которого не берут в поездку. Теперь, конечно, раскаивается, но у нее масса неприятностей — потому и не пишет тебе. Я к ней заходила. Очень ее жалко, хотя она сама кругом виновата. А теперь еще к тому же больна, когда перед поездкой надо работать во всю и сгонять лишние 2–3 кило.

Из-за того, что барометр скачет, как угорелый, неважно себя чувствую: «температура ниже рыб» и от этого слабость, ноги не держат.

Писать абсолютно не о чем, а ты нам пиши обязательно. Очень приятно получать твои письма.

Здесь Садуль с женой. Были у нас и здесь и в городе. Кормила их обедом и в армянском ресторане. Они отдыхали месяц в Сочи, а завтра едут дня на 3 в Ленинград.

Когда ты приедешь? Мы уедем к Эльзе в начале ноября. Пиши!!! Целую крепко

Э. Триоле в Париж (Николина гора, 13 сентября 1956)

Родной мой Элик, вчера (среду) ездила в город, чтоб позвонить тебе, но оказалась повреждена линия.

Надеюсь, что смогу купить икры и вам, и Наде, и Садулям. Только не в запаянных баночках, они редко бывают и икра в них невкусная, — а свежей.

Интересно, были ли у вас Орлова и Щедрин, они поехали туристами на теплоходе «Победа». Если были, то понравилась ли Арагоше бритва, а тебе Щедрин?

Сориа сказал мне, что вам хочется пожить с нами месяц на юге. Если это так, то это совпадает с нашими мечтами. Мы очень устали… Отдохнуть хочется невообразимо. Мы всё лето трудились и продолжаем трудиться. А в каком состоянии у меня нервы ты себе представляешь…

К Парижу у нас нет уже прошлогодней жадности. Какая погода бывает на юге в декабре? Я хочу ехать в норковой шубе. Она не модная и уже потрепанная, но теплая и легкая, а каракулевое мое пальто хоть и красивое, но очень тяжелое. Не хочется брать еще и осеннее пальто. Если будет тепло, ты дашь мне поносить свое какое-нибудь старое. Ладно? Или взять с собой мое синее? Напиши об этом обязательно!

Если не найдешь для нас более подходящее жилье, поближе к вам то нельзя ли в Надином ателье, перенести кровать снизу наверх? В каком этаже ателье? Есть ли лифт? На Надю я, конечно, сама понимаешь, очень рассчитываю…

Прости, что письмо такое бессвязное — в ушах шумит и голова глумная.

Мои «Воспоминания» уже в Литнаследстве. Зильберштейну они кажутся интересными и он и слышать не хочет о том, чтобы не печатать их. Пусть делает, что хочет. Я считаю, что я уже умерла, так как ЭТО было давно — треть века тому назад… А после смерти всё можно печатать.

Не может быть, что я еще жива после всего пережитого.

Допишу письмо завтра.

Целую тебя очень очень крепко.

В. В. Катаняну в Москву (Париж, 30 ноября 1956)

Васюта! Поцелуй, пожалуйста, Майечку.

Арагоны страшно заняты своими неотложными делами и мы более или менее заброшены. Наговоримся с ними в Ницце. Там же будем и покупки делить в пределах возможного и купим тебе рубаху на выпуск и мелочишки какие-нибудь.

Сейчас идем в Нац. библиотеку читать старые журналы в которых есть про Маяковского. Потом за Васиными брюками, кот. укорачивают. Монтан с женой едут к вам 16-го декабря. А мы рассчитываем вернуться 15-го января. До свидания! Всем привет. Целую.

Э. Триоле в Сен-Арну-ан-Ивелин (Николина гора, 2 июля 1961)

Элик, Солник, пишу с дачи. Погода идиотская — то не передохнуть, то зима… Рука скована, и побаливает, и урод… А неделю тому назад я скатилась с лестницы, пересчитала 4 ступеньки. Со страшным криком и грохотом! Вася от испуга сделался серо-зеленый, как носорог, а у меня распухло колено и я до сих пор хромаю.

Завтра уедем в город. Там, наверно, телеграмма от Нади и скоро понаедут фестивальцы… Хорошо, что Над. Вас. обещала помогать нам в этом месяце! А то не знаю как бы я справилась…

Получила ли книги?

При сем стих, который нам понравился.

Получаешь ли ты журнал «Юность»? Если нет, то подпишу тебя. Это, по-моему, сейчас самый интересный наш журнал. Часто попадаются хорошие стихи молодых.

Как вам обоим пишется?

Здоровы ли?

Скучаем по вас, по мельнице, хочется посмотреть на квартиру, какая она стала…

Через 3 месяца мне стукнет 70!.. Что же это такое!!!

Целую без конца.

Э. Триоле в Сен-Арну-ан-Ивелин (Москва, 26 июля 1961)

Родной мой Элик, к моему ужасу, кажется, не успею купить вам ни икры, ни конфет!.. Сейчас уже ночь, завтра утром у нас не будет машины, а днем мы с Надей и Жоржем уговорились ехать к Симоновым на дачу обедать… и, значит, вернемся поздно, а Пьер улетает послезавтра рано утром!

Я устала за время фестиваля: много милых гостей, а я почти без работницы. Болит рука и устаю от всего немедленно.

Смешно, в лицах, Люба рассказывала, как ты удивлялась на Строеву и никак не могла понять, кто она и почему оказалась на мельнице.

А Люба хорошая баба, талантливый человек и умница. В молодости пользовалась неслыханным успехом, чего никак не может забыть.

Не вылезаю из твоих костюмчиков. Очень ты меня выручила! В Москве жарко и Вася носит только твои 3 рубашки. А погода у нас такая — каждый день по грозе и по ливню.

Элик, пиши мне чаще с курорта. Напиши подробно, что будут говорить врачи. Знаешь, я как-то травмирована тем, что мне будет 70 лет. Много думаю на эту тему…

Смотрели сегодня удивительно интересный хроникальный фильм о полете Гагарина «Первый рейс к звездам». Если пойдет у вас, посмотрите непременно. Это неслыханно и невиданно! Нельзя представить себе! Подготовка к полету, и кабина, и самый полет… Тебе это просто необходимо посмотреть.

Надеемся август и половину сентября пожить на даче, хоть там и не совсем приятно. Тянет на воздух. Роза и лаванда, кот. привезла с Мельницы Люба, до вчерашнего дня стояли на столе и только вчера окончательно осыпались. Они до слез напоминали мне вас и пахли Мельницей, водой, деревьями вашими.

Попробую позвонить тебе в субботу.

Вася обнимает, целует.

Поцелуй Арагошу, не забудь.

Еще целую.

К. М. Симонов на выставке «XX лет работы» Маяковского. 1973

Э. Триоле в Париж (Москва, 17 января 1962)

Элик, любименький! Любочка ходила по магазинам, говорит — есть хорошенькие всякие шубки, например скункс, нутрия… Я еще не смотрела, боюсь ходить туда, где толпятся, сильный грипп в Москве. Жду от тебя ответа, из чего и какую ты хочешь шубку…

Мы перестали встречаться с Майей и Робиком. Они чудовищно распустились, забыли о «пафосе дистанции». Кроме того Робик оказался плохим товарищем. Вася очень огорчался, а я равнодушна — Майю мне уже несколько раз пришлось отчитывать. У обоих «головокружение от успехов». Мне это всегда было противно. Желаю им обоим всего хорошего. Мы им больше не нужны, а они нам нужны никогда не были. Вася пересел на другую лошадь — молодой, талантливый композитор пишет оперу на «Клопа». Первая половина уже написана. Хорошая музыка и великолепно звучит текст! Министерство Культуры попросило Васю помочь композитору с второй половиной (Будущее). Фамилия композитора Лазарев. У него уже идет балет и недавно в Москве исполнилась его Кантата на слова Сельвинского «Мертвые о живых». Живет он в Кишиневе, ему 26 лет.

Чувствую себя прилично, хотя и непрочно. Почти каждый день немного гуляю…

Янтарь привезет Эренбург. Постеснялась дать ему икры… тем более — водки.

Целуем вас обоих несчётно…

У Васи еще никогда не было такого теплого и легкого кашне, он радуется ему ежедневно.

Еще и еще целуем.

В. В. Катаняну в Москву (Прага, 12 июля 1962)

Васик! Только что Вася, Эльза и Арагон уехали с товарищами из Праги (Литгазета) на Мерседесе — обедать в Мариенбад и дальше — смотреть на какие-то озёра плюс замок. Я воздержалась, в Мариенбаде уже была на днях, а озёра, и замки — всех не перебродишь…

У Васи был вчера нарыв на ноге, но, при помощи врача сегодня уже зажил.

Свечей здесь нет нормальных. Купили тебе несколько красных свечей-сердец на ножках — тоже не плохо. Другие купим в Праге или в Карловых Варах. Два дня подряд слушаем по радио о космонавтах и я очень жду их на землю! Живем здесь очень приятно, ездим во всякие красивые места, в разных старинных городках пьем в кафе чай с изумительными пирожными. Для питательности добавляем сбитые сливки. Погода хорошая. Парк чудеснейший. Вчера мы с Васей съездили к старенькой часовне и собственноручно звонили в колокол! Отсюда уедем, е. б. ж., 30-го, а из Праги 8-го. Там программа на неделю по случаю присуждения Арагону Доктора Пражского Университета.

Напиши нам, Васик, про себя и про все новости. Целую.

Э. Триоле в Париж (Москва, 9 ноября 1962)

Элик! Здорова ли ты? Прошел ли бронхит? Беспокоюсь! А я, видно, заразилась от тебя по телефону — насморк, в горле першит, питаюсь секинилем. Спасибо за костюмчик, ношу его. Спасибо за лекарства для Гикиной мамы.

Вася нашел гравированный, очень красивый портрет Вардана Мамиконьяна. Сегодня отдает его переснять и завтра-послезавтра пошлет вам.

Милый лжец, Григорий Александров, репетирует во всю «Милого лжеца». В Худ. театре (в отвратительных декорациях, с очень плохой музыкой) великолепно играют Степанова и Кторов. Зал не дышит, перед театром толпа, в надежде на «лишний билетик».

Были Симоновы у нас, были мы у них на даче.

Послезавтра мне стукнет «за 70»!

Противно, что до насморка не вымыла голову.

Прилетел Робик. Майя вернется числа 15-го декабря, если не придется гастролировать еще 3 недели в Мексике. Робик написал очень красивую сонату. Наше пьянино оказалось — так себе, а рояль всё стоит в комиссионном и пока на него охотников нет! Дека треснутая и квартиры маленькие… а за пьянино-то мы заплатили!.. Легкомысленные мы люди! Зато в столовой просторнее и я каждый день радуюсь.

Уже начинаем ждать вас. Как приятно было послушать ваше письмо! И у меня и у Васи в комнатах — вереск с Лунного озера. Вышел сборник разных воспоминаний с большой статьей и рассказами Виталия. Пришлю. Может быть, захочешь перевести или дашь перевести рассказы. Хорошо бы!

Прелестные мальчики на фотографиях, на мосту. И вы оба — молодые и красивые.

Как твой роман? Арагошина поэма?

Обнимаем целуем.

Портрет Л. Ю. на парижском мосту, нарисованный уличными художниками. Сидят Эльза Триоле, Луи Арагон и художники. 1962

В. В. Катаняну, И. Ю. Генс в Москву (Сен-Арну, 10 июня 1963)

Дорогие Иночка и Васютка, почему вы нам не пишете?! Знаем от Робика, что вы смотрели Майю в Дон-Кихоте. Напишите нам что-нибудь кроме этого. Живете ли на даче? Любите ли друг друга? и т. п., не менее интересное.

Мы живем тихо-тихо. Тем не менее видели очень интересный балет на музыку Orff'a «Carmina-Burana», под магнитофонную запись — оркестр и хор, дирижер Стоковский. Здорово по новому и народно. Без декораций, Костюмы чудесные. Вместо декораций — только задник, зеленовато голубой, на котором проступают, в зависимости от содержания сцены, то колесо пыток, то рука, кот. держит розу, то дама червей, то Адам и Ева… Непонятно? Приедем, расскажем подробно. Смотрели 3 спектакля у Барро. Видели «West Side Story». Синематека обещает показать «Леопарда».

Ждем театр Сатиры. Студенты готовят огромный вечер памяти Маяковского. Читать стихи будут Арагон, Бельмондо, Вилар и еще, и еще… Вилар, возможно, поставит Интермедию из «Бани» со своими актерами. В «Lettres» в трех номерах пойдет статья Плучека. Июльский № целиком будет посвящен М[аяковско]му. Городской Муниципалитет разрешил сделать доску на гостинице «Istria», где всегда останавливался Вл. Вл. но владельцы дома не согласились!!!

В магазине была один раз! Купили Васе зимнюю куртку, единственную, оказавшуюся в Париже! Летом ничего зимнего достать нельзя.

На мельнице чудесно. Распускаются розы, поют птицы. По всему парку проложили дорожки, всё расчистили, сделали мостики. Журчит вода. Бегает пуделёк — он поседел и из черного превратился в светло-серого. Только голова и хвостик тёмные. Стонет горлинка. Арагон чистит сад и пишет поэму, Вася «Анну», Эльза переводит Маяковского. Собирается гроза, погромыхивает — я это терпеть не могу! Сейчас будем завтракать, должно быть, что-нибудь вкусное. Похудеем мы здесь едва ли!.. Приглашают, водят в рестораны. На днях у Эльзы собрались поэты-переводчики Русской-Советской Антологии. Вообще видим довольно много новых людей. Зовут завтракать. Целую вас обоих очень крепко.

Инна Генс и Василий Катанян (младший) в загсе. 1963

Э. Триоле в Париж (Переделкино, 5 мая 1965)

Элик! Арагошенька!

Надеемся быть в Праге точно 15-го. Очень боюсь, что после Италии Прага вас разочарует. Мы же радуемся, что именно там увидимся с вами (Е. б. ж.)

Увидимся — поговорим…

У нас холодно, ветер, дожди. Тем не менее буйно цвели вишни, а сейчас начинает распускаться сирень.

Ничегошеньки не могу придумать для заработка. Надеюсь на «авось» — авось что-нибудь подвернется. Может быть Плучеку удастся получить разрешение на постановку «Rhinoceros».

Целуем вас крепко, крепко, наши родненькие.

В. В. Катаняну (Чехословакия, 24 июля 1965)

Иночка! Васик! Вот какая наша жизнь… Как на картинке.

На сегодня вечером заказали разговор с вами. Уж не на даче ли вы? Послезавтра Арагоны едут смотреть какие-то красоты за 150 км. Мы не отваживаемся, и вместо этого съездим в Прагу за покупками. Смотрели два фильма. Один из них очень хороший — про молодежь, с великолепными актерами. В театры не ходим — скучно без языка.

Нигде не видела таких деревьев, как в здешнем парке. Платаны, буки, каштаны, липы и еще, и еще… Нижние ветки стелятся по земле, а стволы в несколько обхватов.

Арагон веселенький и очень помолодел. Эльза хорошенькая, хотя и мается животом. Звонили нам два раза Надя, Майя, Робик. Они очень довольны. Робик всё просит Майю ущипнуть его. Майя каждый день занимается и не потолстела. Робик ездил с Жоржем на рыбалку и они варили уху. Он каждый почти день купается в море. В Москве они будут 9-го, а мы прилетим не-то 12-го, не-то 13-го. Пошлем вам телеграмму. Ехать поездом все-таки морока. Целую крепко.

Открытие памятника В. В. Маяковскому. Москва, 1959. В центре Л. Ю. и С. Кирсанов

Жорж Бокье, Лиля Брик, Надя Леже, Луи Арагон, Эльза Триоле, В. А. Катанян. Франция, 1957

На открытии музея Леже: Жорж Садуль, Марк Шагал, Надя Леже, Лиля Брик, Рута Садуль. Париж, 1959

Лиля Юрьевна и Василий Абгарович на выставке «XX лет работы» Маяковского. 1973

В. И. Уборевич, В. А. Катанян и Л. Ю. на Кутузовском проспекте. 1961

Вооружившись карандашом, Л. Ю. показывает гостям автопортрет Маяковского. На Кутузовском, 1970-е

Марк Шагал. Рисунок из цикла «Владимир Маяковский». На оригинале подпись автора: «Лиличке на память о Маяковском и Шагале».

Записка ива Сен-Лорана с наброском портрета Л. Брик. 1978

На выставке «XX лет работы» Маяковского с Бланш Гринбаум. Париж, 1975

1975. Фото Антуана Витеза

Франция, 1963

Автопортрет с голубкой. Бронза. 1938

Портрет Владимира Маяковского. Бронза. 1938

Евгения Соколова-Жемчужная

Василий Катанян

В. В. Катаняну; И. Ю. Генс в Москву (Париж, 9 декабря 1966)

Дорогие Иночка и Васютка!

Спешу, поэтому пишу коротко. Робик берет со скрипом (страшный перевес!)

2 кор. «Nuclevit В 12» — (Сацу?)

5 кор. «Vasolastine» — Вале Мильман

1 резиновый чулок — Анне Лукьяновне

3 кор. «Serpasil» — Тышлеру (остальные лекарства, кот. он просил обещал достать Сориа, но уехал, не достав, а мы не нашли их в аптеках)

8 кор. «Artane» для Софьи Сергеевны Шамардиной (героиня «Облака», ее телефон найдешь в тел. книжке, кот. находится в верхнем левом ящике Васиного бюро).

Очень прошу всё это передать немедленно.

Иночке пока только пудра. Напишите правильный ли цвет?

Мы живем — устриц жуем.

Выставки, выставки…

Нет сил по магазинам, даже не хочется ничего.

Ни на что не хватает ни времени, ни сил. Ну, да ладно, что успеем, то успеем.

Надеюсь на Новый год в Москве. Е. б. ж!..

Люблю, целую.

Э. Триоле, Л. Арагону в Париж (Москва, 5 августа 1961)

Элик! Арагоша! Вот первая ласточка о выставке («сокращенная» за мой счет…)

Всё забываю спросить тебя — почему на стендах нет Самопортрета? Так задумано или потеряли репродукцию?

Лариса дала две статейки о выставке в «Декоративное искусство» и еще в какой-то художеств, журнал. Брала у меня фотографии.

Как вы отдохнули? Здоровы ли?

Вчера были у нас рыжики-Фриу. Очень было приятно. Вкусно поели. Между прочим, и вареники с вишнями. А на днях обедали у нас Энтжесы.

Мы уже неделю в городе — у Васи был чудовищный приступ радикулита! Он чихнул, после чего я еле дотащила его до кровати! Хорошо, что это случилось не в Переделкине: сразу пришел врач, четыре дня ему делали уколы, прописали лекарства, массаж, и вчера он уже сидел за столом и, кривой-косой ходит по комнатам. Я — тоже не герой… Ответь про Самопортрет.

Целуем крепко.

Э. Триоле в Париж (Переделкино, 30 августа 1967)

Элик, дорогой наш! Не можем прийти в себя из-за Жоржа Садуля. Какое мученье! За что, о господи! Такой прелестный, такой хороший человек. Такой верный друг. Всё несправедливо! Скоро никого у нас не останется. Хорошо, что теперь уже не долго и нам.

Какие у нас новости? В один и тот же день очень хорошо приняли «Анну» и картину Васи младшего. Просмотры были официальные, так что я не видела ни ту, ни другую. Увижу е. б. ж.

Погода теплая, но уже осенняя — дожди, грозы, грибы, яблоки. Пришлю вам с Робелями варенье из китайских яблочков.

После разговора с тобой у меня осталось «недоеденное чувство» — сначала я совсем не слышала Арагошу, не поняла, что это он. Потом ты спросила про Рябова, потом сказала про болезнь Жоржа…

У Васи был зверский припадок радикулита и мы из-за этого 10 дней жили в городе. Но он, как водится, не долечился и какой-то кривой, правое плечо ниже левого. Мне его жалко. Я хочу. Чтобы он был прямой!

Завтра будем обедать на соседней даче, у Плучеков. Он сейчас заново ставит «Баню». Очень здорово, у него в театре, один молодой режиссер поставил «Доходное место».

Э. Триоле, Л. Арагону в Сен-Арну-ан-Ивелин (Переделкино, 10 сентября 1968)

Элик! Арагошенька! Только что сюда позвонил Жорж. Не поверила ушам своим!.. и обрадовалась дико! Завтра утром уже улетает и обещал заехать сегодня «попозже». Жоржино «попозже», это может быть и под утро. На всякий случай не спустим Кубика с цепи.

Не буду писать о том, что и так яснее ясного.

После адовой жары наступил почти холод. В доме тепло — топят. Гуляем. Только что мы принесли из лавки кило винограда и свежайший деревенский хлеб. Нажрались и напились чаю.

Веранду отложили до весны, е. б. ж. Вы не приедете. Холодно. Торопиться некуда. Может быть, сделаем ставни — много хулиганья (мягко выражаясь).

Жорж расскажет вам о «настроениях».

Чувствую себя (здоровье) прилично. Ноги мои ходят кое-как. Каждое утро приходит медсестра и колет меня Depot-padutin'ом. Очевидно помогает… Зато волосы лезут немилосердно. Думаю, что от бесконечных тяжелых переживаний, а, может быть, просто краска плохая.

Оба твои письма из Швейцарии получили. Надо же-ж! Скоро должна выйти книга Колоскова, главы из которой печатались в «Огоньке». Говорят, кому-то разрешат напечатать отрицательную рецензию. Книга, однако, выходит!!! Чёрт знает что! Но все эти дела меркнут в блеске наших дней. Я о них почти думать забыла. Отменились гастроли Большого в Италии, где Майя должна была 4 раза станцевать «Кармен». Жаль её. Наконец разрешили и — на тебе!

Дождусь Жоржа, чтобы дописать письмо. Вдруг ты о чем-нибудь спрашиваешь. Интересно, видели ли вы Васю и если да, то понравился ли он вам. Он должен прилететь завтра вечером и послезавтра мы его увидим.

Все наши друзья спрашивают о вас, любят вас. А мы — больше всех.

Неужели никогда не увидимся?!

Элик! Вот и Жорж. Рассказывает, рассказывает… Очень мы беспокоились за Liehm'a. Слава богу, что он с вами. Поцелуйте, обнимите его.

Башмаки — восторг! Они уже на мне.

Супы, кофей… шоколады…

Спасибо, родненькая!

Целую бесчисленное количество раз.

(Приписка В. А. Катаняна)

Дорогая Эльза, хочу, чтобы Вы знали, что с дачей огромная удача и здесь была бы у нас райская жизнь, если бы не то страшное, что делается вокруг, в мире, и далеко, и очень, очень близко. И думаем о Вас, и вспоминаем очень часто. И поводов очень много, и без поводов, по любви! Целую крепко!

Жорж Садуль

Э. Триоле, Л. Арагону (Москва, 13 декабря 1968)

С Старым Новым годом, Элик, Арагоша! Пусть всё будет хорошо… К нам придут Лева, Алиханян, Робик. Пекутся пирожки с капустой и пирог с яблоками. На час ночи гостям уже заказано такси, чтоб не засиделись.

Как мы с Васей рады, что ты, Элик, дописала роман! А то я уже было приуныла. Слава богу, что так! При моем полном oublie я всё помню, что ты нам читала. Как принял роман Галлимар?

Спасибо, спасибо за подарки. Хорошие подарки! Будем сегодня есть новогодние каштаны. Жду — не дождусь весны, чтоб надеть накидку. Новыми духами уже продушена насквозь. Только башмаки Надя купила не те. Мне нужны черные легкие штиблетики, для дома и для театра одновременно.

Не нашла еще Шкловского. Квартира его не отвечает. Говорят, он за городом, но где, и когда вернется никто не знает. Подожду день-другой и пошлю письмо по почте. Авось кому-нибудь поручено переправлять ему корреспонденцию.

Про Арагошу в испанском фильме сказала Симонову — он соавтор Кармена.

Где сейчас Выставка? Ходят ли еще люди? Есть ли уже фото со стенда с Самопортретом? Есть ли на выставке Володин рисунок с Васи? Хороший очень!

Надя бешенно колбасится и лечится. Всё же вчера пообедала у меня.

На «Анне» форменная ходынка. На днях разбили стекла в кассе, а кассиршу увезли в автомобиле скорой помощи… Чудеса!

Такой почерк, оттого что пишу лёжа — не почему-нибудь, просто отдыхаю перед вечером.

Сейчас выйдем погулять. Сегодня потеплее -12.

Обнимаем, тискаем, целуем.

Луи Арагон и Николай Черкасов

В. В. Катаняну, И. Ю. Генс (Переделкино, без даты, 1968)

Дорогие Иночка, Васик, скорее бы плохая погода!! Сегодня у нас Анна Лук.[ьяновна] последний день… у ее мужа отпуск.

Знаете ли вы, что мы недавно, в одно из прекрасных утро, нашли 83 белых гриба? не считая мелочи, вроде подберезовиков. По Переделкину и по Москве носятся обезумевшие грибники с полными корзинами и вёдрами. Нам же грибы окончательно надоели. Сад цветет мухоморами — какой-то детский сад! Сотни мухоморов! Цитируя Там. Вл-ну: «сколько живу, такого не видела!»

Вчера вечером у нас были Майя, Робик и Плучеки. Съели двух уток с яблоками. Яблок в этом году тоже перебор.

Так вот и мучаемся!

Майя отказалась от «Спартака». Касаткина с мужем поставили ей номер на музыку Баха.

Зархи кроет всячески и Майю, и Робика, которые отвечают ему тем же…

Симоновы смотрят в Токио «Мистерию-Буфф». Идет там с триумфальным успехом.

Числа 20-го, 25-го приезжает Надя Леже.

Вышел Эльзин роман «Душа» и уже распродан.

«Жутко» рада, что вам хорошо и вкусно, что вы, наконец, по-настоящему и вместе отдыхаете. Но вы пишете, что жарко, а радио бубнит — 12. Кто же врет? Comme toujours — радио…

Целую целую.

Будьте здоровы и счастливы.

Э. Триоле, Л. Арагону в Париж (11 октября 1968)

Элик-Арагоша! Это верно, что писать не хочется, всё кажется, что письма не дойдут. Но мало ли.

Итак: мы еще в Переделкине. Красота неописуемая. Красные и желтые клёны только-только облетели и листья шуршат под ногами. Сейчас пожелтели березы. Гулять ходим в поле. Сквозь голые деревья видна голубая церковь с двумя золотыми луковицами. Погода каждый день меняется (поэтому, или по другой причине, у меня скачет давление. Делаю уколы. Помогает). Три дня тому назад валил снег и лежал потом на зеленой траве. Назавтра было 15 тепла и синее-синее небо.

Вчера были у нас Плучеки. Третьего дня — Лариса, которая начинает читать лекции о 20-х годах и взяла у нас осины матерьялы. Собирается много говорить о нем.

Ездили на вернисаж выставки Родченки. Народу было столько, что на полу не было ни местечка и я стояла на стуле! А еще мы с Луэллой и с Алей (ее мужем), опять же вчетвером, съездили на дневной спектакль «Конек-Горбунок» (Робик, Майя) в Большой театр, ибо Аля (седобородый) никогда не был в Большом и никогда не был в балете. Он хороший писатель-фантаст, почему мы и смотрели на днях по телевидению фильм «Солярис» по повести Станислава Лема (тоже фантаста польского). Все дни я под впечатлением этого фильма. Содержание рассказывать долго. Постараюсь достать повесть и послать ее вам… К трем молодым ученым, проводящим опыты на одной из космических станций приходят умершие люди о которых они непрестанно думают. Но это — фантомы, и от ученых этих зависит — уничтожить их, а самим нормально вернуться на землю или навсегда остаться в космосе, вместе с ними.

Представляете себе, что приходит ко мне Володя — он и не он. Или Ося — он и не он. Я просто больна после этого фильма, таким возможным кажется этот бред.

От вас много приветов в последнее время. Капицы звонили, заедут, как только поправится Петр Леонидович. Он простудился в дороге.

Все очевидцы полюбили вас — и Вася, и Капицы, и Плучеки.

Переедем в город 16-го, е. б. ж. Ровно 4 месяца без единой ночевки в Москве. Устала хозяйничать. Вернее — надоело. Но едим вкусно, интеллигентно. Выручают и твои супы, Элик. Полы, посуду, белье моет сторожиха. Она же чистит картошку.

Жаль уезжать отсюда, но стосковались по «обслуге».

Вася написал сто с лишним страниц воспоминаний. Тут и грустное, и смешное. Читает нам.

Говорят, в Гендриковом всё остается по прежнему. В Луб.[янском] проезде предполагается пышная экспозиция.

Луэлла и все вам кланяются.

Крепко, крепко целуем вас, дорогие.

Ваши

Когда выйдет твоя книга?

Еще целуем.

Э. Триоле, Л. Арагону в Париж (Москва, 26 декабря 1968)

Элик — Арагоша, дорогие!

Желаем вам, чтобы Новый год был лучше старого, високосного.

Вы, вероятно, получили книгу воспоминаний единомышленников Володи. Я по настоящему огорчаюсь и плачу. Следующая картина — обвинение в чем-нибудь уголовном: в ограблении банка? Это был бы наилучший вариант.

Я всё больше глохну. Плохо стала слышать в театре даже из 1-го ряда. Даже то, что говорят по телевизору. Меня это мучает. Зато давление всё время повышенное — пью лекарства. Очень плохо сплю. Но всё это — в старом году, а в Новом все будет отлично!!!

Вася не знает, за что взяться и пока что пишет очень интересные воспоминания. А маленький Вася с утра до поздней ночи на студии — монтирует новогодний номер.

Новый год будем встречать вероятно вчетвером с Майей и Робиком. Все встречают либо в Клубе писателей, либо в своем квартале — в новогоднюю ночь трудно с такси. Многие встречают за городом — Слуцкие, Плучеки, Паперные…

Как вы оба себя чувствуете? Отдохнули ли на мельнице после Гонкуров и базара? Какая у вас погода?

Простите за вялое письмо, но рука не хочет писать — устала, устала, устала… Не рука устала, а я устала. Видно, слишком долго живу…

Целуем вас и обнимаем очень крепко, родные наши.

Э. Триоле, Л. Арагону в Париж (Москва, 20 апреля 1969)

Элик наш! Арагошенька!

Сейчас съездили в Переделкино. Там Васин племянник с приятелем красят наши полы. Завтра начинают топить… На дворе тепло, но обещают еще холода. Во всех случаях к 1 мая надеемся переехать.

Меня продолжают мучить. Очень очень устала! Снятся тяжелые сны, в которых я убеждаю подонков, что в этих статьях врут и врут. Что всё было не так… Вот до чего дело дошло — подкосились у нервов ноги… всё таки…

28-го день рожденья Васи. Устроим чтение его воспоминаний. Интересные и очень уж милые и, вообще, если б не он…

Целуем вас обоих и любим, и скучаем всё больше.

Э. Триоле, Л. Арагону в Сен Арну-ан Ивелин (13 октября 1969)

Элик! Арагоша!

Твои стихи, Арагошенька, такие, что каждую строчку хочется поставить эпиграфом к рассказу о своей жизни. Я наплакалась над ними…

У Васи было два припадка. От этого лезут на стены. Вышел камушек, он принимает (неаккуратно очень) профилактические лекарства и мы надеемся, что дело этим ограничится.

Про Татьяну можете всем рассказывать. Я только обещала корреспонденту «не публиковать, не цитировать, не называть его имени». Он показал ей первую огоньковскую статью. Она даже не захотела дочитать ее. Сказала, что всё неправда, что она не понимает кому это нужно, кто этим занимается. Вероятно, просто хотят повредить Лиле Брик. И еще она сказала, что ей в голову не могло прийти вернуться… И т. п… Корреспондент послал экземпляр в Музей и экз. в Институт по изучению Америки, поставив им те же условия. В Музее директорша прочла этот документ всем сотрудникам. Людмила говорят, валялась в истерике… Кто-то ей рассказал…

Вот программка последней симфонии Шостаковича. Мы были на концерте. Это здорово, конечно, но почему переводы? Мало что ли на русском языке стихов на эту «животрепещущую» тему? Оркестр камерный, под управлением Баршая, чудесный! Солисты — сопрано, Вишневская (не понять ни одного слова). И бас-дубина, произносит каждое слово, но от этого не легче. Слушали с Робиком. Майя в Германии танцует.

Послать вам абсолютно нечего! Позабавили ли вас тарелки?

Не знаю когда зайдет Жорж. Он летит послезавтра.

Пожалуйста, пожалуйста поблагодари Клода. Вам обоим — низкое мерси. И злосчастной Андре Робель… Сколько вам всем, а тебе особенно, хлопот со мной!

Вася пошел к Семе. Его статья (с какими-то «изменениями»!!!) идет завтра в цензуру. Если разрешат, то напечатают в декабрьском номере. Но, кастрированная, она меня не интересует.

Я вас люблю, «люблю и страдаю». И целую крепко, крепко.

Ваша до гроба.

(Приписка В. А. Катаняна)

Вот Вася вернулся от Семы, прочитал там корректуру вслух с Семой. Очень мне (ему) понравилась статья, — давно ничего подобного не читал! Пока почти без купюр! Теперь если цензура (которой у нас, как известно, нет!) пропустит… Хоть половину!! Скоро, надеюсь, узнаем.

Целую Вас крепко!

Издание писем — самое лучшее из всех!

А. Тышлер. Портрет Лили Брик. 1940.

Портрет всегда висел в спальне. Лиля Юрьевна приговаривала: «Я бы хотела, чтобы будущие поколения знали меня по этому портрету!»

И. Ю. Генс

Д. Бурлюк. Портрет Л. Брик.1956. 50×68 см

«В Москве сейчас Давид Бурлюк. Он написал мой портрет, совершенно не похожий, но чудесный по живописи».

Л. Ю. Брик

Париж; 1976

За этим гостеприимным столом в течение многих лет собирались поэты, художники, артисты… Темная чашка — подарок Маяковского Лиле

Уголок спальни-кабинета Л. Ю. Брик на Кутузовском проспекте. Тот самый коврик — подарок Маяковского. Бюст О. Брика

В. В. Катаняну в Ташкент (Москва, 15 декабря 1971)

Васик! Письмо твое от 1-го получили вчера… При сём вырезка — на тот случай если ты ее не читал. Теперь уж, перескочив через заслуженного, тебе сразу дадут народного. На меньшее не соглашайся!

На днях были у Симоновых. Вася читал им «Последние дни и похороны». После чего ели-пили. Сегодня отменили премьеру пьесы Шварца в Сатире: заболела актриса. Завтра придут к нам Зархи, а послезавтра Кома с Таней. Послезавтра еще и Ника собирается прилететь.

Погода мерзкая: день — мороз, день — оттепель… И так и этак ветер валит с ног.

Катаешься ли на коньках? И вообще — как отдыхается? Как-то там Инна-мученица? Не замерзла ли на ветке? Беспокоюсь. Она была у нас накануне отъезда и жаловалась на желудок. Однако уплетала с аппетитом. Напиши нам.

Целую. Лиля.

В. В. Катаняну, И. Ю. Генс (Переделкино, 15 августа 1972)

Милые Инна-Вася, завтра за нами заедет Рая Кирсанова и отвезет нас в город. Такси из-за пожаров не разрешают ездить дальше окружной дороги! Новое дело!! Как мы теперь будем циркулировать? Надеемся, что это не надолго. Вчера вечером у нас были Рая с мужем. Его посылают на 4 года в Париж (теле-радио) и они приезжали попрощаться.

В Москву мы едем: 1) мыть голову, 2) взять почту, 3) на рынок, 4) купить бифштексы и ветчину 5) чай, хлеб, и т. д.

У нас погода — «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора…» На улице 22 днем, в комнатах 18. Надели пуловеры.

Предыдущее письмо отвезли Вознесенские. Андрей читал массу новых интересных стихов. У обоих вышли книги. Читаем с удовольствием.

Из Москвы нас завтра привезет сюда Алиханян. Марина в больнице — у нее кровоизлияние в глаз и она почти не видит. Как страшно! Дети в Пушкине у друзей.

Вася совсем не писал. Сначала отдыхал, потом — жара. Сейчас начал раскачиваться и, вероятно, скоро будет новая глава. Я рада.

Пишу сегодня, чтобы завтра опустить письмо.

Целую.