Я, не желая мириться с давно известной истиной, что есть сферы, о существовании которых лучше не знать, долго пытался выпытать, где, в каком краю учился Томас, но тайна сия так до конца мне и не открылась. Стоило мне по шажочку, сантиметру-миллиметру приблизиться к колодцу, чтобы заглянуть во тьму чужой памяти, и каждый раз меня ждала неудача — нужные мне воспоминания преграждали заполненные водой рвы и крепкие нерушимые ворота. Всё же я нашел узкую лазейку. Благодаря снам посвященных, пусть издалека, но мне удалось рассмотреть миражи городов-морей-океанов, где Томас прощался со своим детством. Первые годы он провел в Кракове, в обыкновенной школе при монастыре иезуитов, коих в то время по всей Европе было немало. По окончании учебы Тоомас — в книгах он был записан под фамилиейЧенстоховски — кое-как стал разбираться в богословских вопросах. Он исправно молился, исповедовался, причащался, наизусть цитировал места из Нового и Ветхого Завета, в церковном хоре тоненьким голосочком пел псалмы. В той школе он поднаторел в теологических спорах. Из него получился бы хороший миссионер, но последние два года обучения Томас — с одной буквой «о» в имени и теперь уже Чертыхальски — провел не в монастыре, а на китобое, скитавшемся в поисках добычи по всем известным океанам. На судне под парусом вместе с бывалыми китобойцами ходили когда-то юнкеры, но теперь юнги — весь класс, в котором учился Томас. Вот и весь секрет. Оказывается, если детишек накормить смесью теологии и животного натурализма, добавить в их неокрепшие души и неискушенные умы щепотку мистических наук, препарировать перед ними историю древних религий, астрологию, шаманизм, нумерологию, алхимию и заставить слушать лекции по химии, физике, математике, психологии, марксизму, анархизму, (-изму-изму-изму), то этот подход, с большой вероятностью, приведет к любопытному результату. А если вперемешку с теорией добавить практические занятия по убийству больших, умных, красивых, но при этом отвратительно пахнущих китов, о! Да чтобы финальный этап науки проходил в компании прожженных морских волков, посреди не имевшего начала и конца океана, в неустанной работе до кровавых мозолей, вывихов и обмороков. В голодухе, холоде, сырости, постоянном желании выспаться, терпя без причины побои, тычки, зуботычины, а с причиной — шомпола и вахты вне очереди. Вот так миру являлся человек новой формации — человек будущего, человек не только двадцатого, но и двадцать первого века. Подобное воспитание — не всем, были и исключения — но большинству из юнкеров прививало, помимо крепкого желудка и нервов толщиной с корабельные канаты, цинизм, здоровый эгоизм, и ещё несколько вредных, конечно же, с общественной точки зрения, «измов», которые должны были помочь в их долгом-долгом жизненном пути.

Во время похода у одного из юнг «Ясноокого» обнаружился любопытный талант. Если какой-нибудь китобоец хотел ночью пробраться к запасам рома, стянуть у приятеля лишние монеты или сжульничать в картах, то эта история тут же становилась известна постороннему. Да-да, нашему Томасу. Однажды открылось — это было на втором году странствий — что в насилии над заложницей, а команда «Ясноокого» помимо прочего промышляла и пиратством, принимали участие, как минимум два моряка. Капитан был в ярости — товар был испорчен. Насильников удалось найти благодаря помощи Томаса. Когда он сознался, что научился слышать чужие тайные греховные мысли, боцман вспомнил, что этот смышленый парнишка и ему недавно помог в одном тихом дельце. Лиха беда начало — стоило только тронуть, как под общий хохот, большая часть команды вспомнила, что в свое время они были вынуждены задабривать или делиться добычей с этим пронырой: малец необъяснимым образом узнавал о делах, которые другие хотели бы скрыть. Так Томас получил своё прозвище — Тихоня.

По возвращении в Ревель Томас поселился у Соболя. Присматривался к новой для него жизни, привыкал к безделью, удивлялся изменившемуся вокруг миру, — а что вы хотите? — ХХ век вступил в свои полные права! Никого уже не удивляли пришвартовавшиеся в Ревеле недавно построенные военные корабли. Среди конных экипажей все чаще стали попадаться рычащие и фыркающие диковинки — автомобили. Стали ходить слухи, что скоро начнется строительство нового порта, а значит в Эстляндию со всей Российской Империи должны были съехаться инженеры, военные, рабочие, торгаши. В предвкушении прибылей купцы, лавочники, корчмари и прочий заинтересованный народ потирал руки.

Томас, отдохнув несколько дней, стал помогать Дов-Беру. Недели не прошло, а посетители «Тощей Эльзы» перестали драться, клиенты начали вовремя закрывать выданные Соболем кредиты, поставщики привозили самое свежее мясо и овощи, а заказчики пива теперь рассчитывались до последней копейки. Хозяин приятные перемены приписывал своему новому помощнику, хотя с чего бы это? — ведь Томасу отроду было всего двенадцать с половиной лет! Мальчишка! Мальчишка? Ой, ли...

Томасу «Эльзы» было мало. Вытащить кошель с ассигнациями у зазевавшегося бобра, пролезть ночью в окно и умыкнуть золотишко у глупцов, не доверяющих банкам;постоять на углу, пока новые знакомые занимаются делом у портовых складов — везде поспевал. «Ветерок! На мягких лапах пролезет там, где и кошка застрянет», — нахваливали его мазурики со стажем. Скоро смышленого и отчаянного не по годам парня, стали звать... Да, вы правы. Прозвище Тихоня и здесь прицепилось, как репей к хвосту, но не потому, что он вел себя незаметно, наоборот — скоро о Томасе знали все ревельские деловые и бродяги. Старые друзья теперь его немного побаивались, а новые удивлялись. Во взгляде этого, не по годам высокого худощавого мальчишки, они замечали серьезность и прямоту, какую редко можно было встретить у взрослого мужчины.

Томас разговаривал тихо — после возвращения никто не слышал, чтобы он повышал голос — работал ловко, за долю не грызся. Прошло всего два месяца, а Тихоня не только отошел от дел в «Тощей Эльзе», но вообще в Ревеле стал появляться редко. Сколотившайку из десятилетних пацанов-сирот, он стал гастролировать по округе. Мальчишки промышлял в Риге, Вильно, Пскове, даже Санкт-Петербурге! Где «тише-тише» там и Тихоня.

Вот то немногое, что мне удалось узнать о Томасе Чертыхальски из его прошлой, давно забытой им жизни. Описать его молодые подвиги, я при всем желании не могу, а выдумывать... В моей рассказке и так достаточно вымысла, но одно скажу — думаю, если нашего героя хорошенько потрясти, то из него столько тайн посыплется, — что мама дорогая! — на двадцать романов хватит!