По дороге домой у Томаса в голове крутилась одна мысль — ну как он мог упустить столь важную тему? Деньги — беспроигрышный вариант. Подумал, что попал на пенсионера-шахматиста? Вполне может быть... Ох, интеллигенция! Меняются режимы, мода, технологический уклад, а она всё та же. Красивые слова, идеи, а копни глубже — пустота... Это же надо иметь такой благочестивый вид, так убедительно радеть о будущем, а самому пахать на...

Томас брезгливо вытер руки о штанины, как будто трогал жабу. Придя домой, не стерпел, позвонил Тоне и рассказал о своих посиделках в сквере Коммунаров. Когда дошел до финала, Тихоня почувствовал: ему стало легче, что было для него новым ощущением. Во время вынужденного и почти добровольного затворничества в Киеве, все свои горькие мысли, страх и беспомощность пред новым веком он носил в себе, ни с кем не делясь. Теперь же Томас с болью в сердце осознал, каким был слепцом. Все эти годы у него была родственная душа, которая бы поняла, пожалела, не стала б осуждать за излишнюю паранойю. А он, вырванный из привычного мира, огородился и был вынужден стереть из своей памяти прошлое. Что он выиграл, приказав себе забыть всех, кто когда-то ему был дорог? Вот же идиот!

Вечер прошел тихо, почти по-семейному. Поужинали, выпили с Олесей домашнего вина семилетней выдержки. Чтобы на боках завязался жирок, устроились на диване смотреть по телевизору какой-то фильм про любовь... А ночью к Томасу снова пришли кошмары. Один ужаснее другого. Окровавленные пилы. Черные тиски. Старуха, стучащая костяшками пальцев в слюдяное окошко. Прыгающий по диску рулетки костяной шарик, буби, трефи, вини, трехголовый змей, противный детский плач и прочие мерзости.

Пока он бился в липкой паутине снов, в Городке много чего произошло. В тот вечер Иван Сергеич и Сашка совершили одно из самых великих открытий в своей карьере металлостарателей. В заброшенном доме на Гольме, под прогнившими досками пола они нашли клад — сделанный из нержавейки самогонный аппарат. Он состоял из огромного тяжелого бака и крышки с приваренным к ней большим цилиндром, внутри которого находился змеевик. Когда первая радость прошла, компаньонов сразила задача, которая на первый взгляд не имела решения. Перед ними во всей своей красоте засияла проблема философского выбора. Что лучше, сдать аппарат в металлолом и сегодня же пропить заработанное — нержавейки в нем было килограммов двадцать! — или занять (взять в кредит) денежные средства, приобрести дрожжей, сахара, поставить брагу, через неделю выгнать самогонку и только тогда выпить? Сегодня бутылку или через пять дней, но два бутылька?

Сашка был за сегодня, Иван Сергеич за потом.

Победу одержали опыт и жизненная мудрость, а последствия от столь непростого выбора коснулись многих в Городке. Как показали дальнейшие события, умеренность в желаниях ребятам пошла на пользу. Через неделю они выпили один литр, второй отдали в качестве покрытия части кредита, а оставшиеся четыре продали. Часть средств пустили в оборот — снова поставили брагу. Оказалось, это очень удобно — пока они добывали деньги своим физическим трудом, где-то в запретном темном месте внутри нержавеющей стальной емкости, происходило алхимическое таинство брожения. Сей факт грел душу и сердца наших героев. Во время долгих переходов через пустыри, сгибаясь под тяжестью ржавой батареи, Иван Сергеич рассказывал:

— Брожение, Саша, — это есть метаболический процесс, при котором генерируется аденозинтрифосфорная кислота, коя в свою очередь является основным переносчиком энергии в клетке. Если же рассматривать отдельно брожение сахара, то есть спиртовое брожение, то в нём принимают участие соли пировиноградной кислоты, представляющие собой конечный продукт метаболизма глюкозы в процессе гликолиза. Пируват — те самые соли — расщепляется на этанол и диоксид углерода. То есть, чтобы было понятнее, с одной молекулы глюкозы благодаря колдовству Вакха, получаем по две молекулы этанола и углекислого газа.

Волшебство и чудеса чудесные древнегреческого бога заинтересовали Сашу в практическом значении. Когда концессионеры остановились на короткий перекур, он осторожно заметил:

— Мне кажется, соотношение один к двум в финансовом плане выглядит достаточно привлекательным. Я правильно мыслю, коллега?

Ну, при бросовой цене на сырье — на югах сахара было много — поллитра приятно пахнущей крепкой амброзии в конце второго тысячелетия стоила примерно гривну. Официально доллар тогда шел один к четырем. Средняя заработная плата составляла примерно тридцать пять долларов. С восьми килограммов сырья — больше не позволяла емкость — на выходе получилось девять литров питьевой фракции. Это поначалу. Доходы компании «Сергеич & Сашка» существенно возросли, когда ребята переговорили со знакомыми сторожами с оптовой базы «Баядера», и те по старой дружбе, понимая инвестиционную привлекательность нового предприятия, для «подскока» почти задаром разрешили взять двадцать мешков сахара и три ящика турецких дрожжей. Зная все «рыбные» места, в дополнение к нержавеющему баку были «найдены» десять сорокалитровых бидонов, в которых на фермах когда-то хранили молоко. Производственный процесс происходил в одном из стоящих на консервации цехов Казенного завода, куда были проведены, — естественно, неофициально, — все необходимые коммуникации: газ, вода, электроэнергия. Скоро предприятие бутлегеров вышло на шестидневную рабочую неделю. Реализация бутылок с оригинальной этикеткой «Надежда» проходила в точках приема металлолома. Это было удобно всем. Хозяева офисов до минимума сокращали наличный расчет. Поставщики металла, благодаря уникальной бартерной системе, имели возможность приобрести желаемое горячительное на месте, минуя посредников.

Производя в месяц восемьсот бутылок качественного крепкого напитка, первый валовый доход коммерсантов составил примерно двести долларов. Второй месяц был более удачным — своих покупателей нашли тысяча четыреста бутылок «Надежды». Для ускорения доставки продукции у давнего приятеля был взят в лизинг старенький «москвич-2715», версия кузова — «пирожок». Когда ты за рулем, естественно пить нельзя. Как-то незаметно Иван Сергеич и Сашка отказались от дегустации собственного продукта и перешли сначала на крымскую «Массандру», а потом со временем на «Chateau Fompeyre» из Бордо.

Только в выходной.

Максимум одну бутылку на двоих.

Что немаловажно, компания «Сергеич & Сашка» не вступала в конфликт интересов с правоохранительными органами. Вся торговля металлоломом у нас проходила и проходит под патронатом милиции, поэтому офицеры в синих погонах рассматривали руководителей вышеназванной компании в качестве партнеров и никак иначе.

Странно, непонятно? Как такое может быть, чтобы милиция прошла мимо сладкого пирога и не обложила ребят данью? Придется объяснить. Дело в том, что скоро во многих районах Городка были отмечены банкротства винокурных точек. Мелкие производители просто не выдержали конкуренции. Следовательно, сократилось количество заявлений и жалоб от населения по поводу нестерпимой вони в подъездах, и обилия асоциальных элементов, распивающих спиртное во дворах, где бабушки раньше варили самогон. Статистика правонарушений стала сокращаться. В области во время совещаний руководство нахваливало милицию Городка за успехи в борьбе с такими пагубными явлениями, как самогоноварение и хулиганство...

...А пока, не ведающие своей счастливой судьбы, Петр Сергеич и Сашка, тайными тропами везут на тачке тяжелую драгоценную ношу, давайте с периферии перенесемся в самый центр Городка. В этот же вечер произошло ещё одно, не связанное с нашей историей событие, но все равно я о нём расскажу, уж очень оно было характерным для того времени. Случай такой: милицейский патруль задержал возле памятника Никите Изотову некого Федора Савельевича Гурьянова.

Вот правду говорят — в тихом омуте чего только не водится. Жил себе человек, никого не трогал, даже голоса не повышал. Работал как все, отдыхал как все, женился, родил двух сыновей, стал вдовцом, потом пенсионером. Однажды случилось недоразумение — поругался с соседом. Тот всю жизнь на месте не сидел, то на заработках — весь Союз исколесил — то, как Ленин, петлял в лагерях. Трудовой книжки не имел, официально не работал, вернулся домой, когда здоровье подвело... Суть конфликта состояла в том, что бюрократия измерила двух столь непохожих людей одним аршином. Родное государство назначило соседям почти одинаковую пенсию. Сравнить того, кто за всю свою жизнь на одном месте и трех лет не сидел — пятилетняя командировка в ИТК № 58 не в счет — и Гурьянова, сорок лет пропахавшего на машзаводе? Но Фёдора Савельевича возмутила даже не эта чиновничья несправедливость! Его расстроила обидная фраза соседа, сказавшего, что правда в этой жизни для всех одна. Ему, потомственному слесарю стало так горько и досадно, что он... Нет не стал мстить, поджигать дверь, писать жалобы... Пенсионер пошел по иному пути.

В ночь с четверга на пятницу, за несколько дней до некоторых никому не известных событий, о которых я расскажу позже, Гурьянов явился к памятнику, поставленному в честь знаменитого шахтера. Фёдор Савельевич достал из сумки молоток, монтировку и саперную лопатку. Не прошло и двух минут, как он взломал гранитную плиту.

У нашего Городка, как я уже рассказывал, давняя революционная история, свои традиции. В пятом году воевали с капиталистами и царским режимом. Стачки, забастовки. Начали машиностроители, за ними подтянулись шахтеры и работники ртутного рудника, путейцы. Организовали отряды. Пришлось повоевать с драгунами. Конечно, были биты, но полученный опыт пригодился в семнадцатом. В Городке приняли первую, вторую и третью революции, а потом на развалах империи вместе со всем Донбассом создавал свою республику, защищал её от золотопогонников, петлюровцев, германцев. Отступили, а когда вернулись стали хозяевами своей земли и экспроприированных предприятий.

В 1927 году, когда все прогрессивное человечество праздновало десятилетие Великой Октябрьской Социалистической Революции, комсомольцы машиностроительного заводанаписали послание потомкам, запечатав его в специальной гильзе из легированной стали. «Конверт» замуровали неподалеку от завода, в сквере Дворца Труда. Вскрыть послание надо было в 2017 году, в год столетнего юбилея Революции. Позже, когда было принято решение построить памятник Изотову, то его воздвигли рядом с той гранитной плитой. Вот с этим самым письмом из прошлого и решил ознакомиться Федор Савельевич Гурьянов. Ему было интересно, чем горели идейные комсомольцы, коммунисты, о чем мечтали в те славные годы? О такой уравниловке, унижении трудового человека, нищете, в которой утонули бывшие советские люди?

Когда наряд патрульно-постовой милиции набрел на место преступления, то увидели такую картину: гражданин Гурьянов Ф.С. сидел возле сдвинутой плиты и рыдал. При этом он рвал какой-то лист бумаги и кусочки отправлял в рот.

Через пятнадцать минут к оскверненному вандалом памятнику примчались: прокурор города, кум с «избушки», начальник милиции, начальник по гражданской обороне и городской голова. Вот только ничем они помочь уже не могли — Федор Савельевич успел дожевать послание комсомольцев. На просьбы, уговоры, побои, рассказать хотя бы смысл, общие фразы утерянного для истории документа, гражданин Гурьянов Ф.С. выражался матерно и громко икал.

Я догадываюсь, почему он молчал — из вредности. Я в этом случае с ним солидарен. Мог бы рассказать, о чем мечтали наши прадеды, какую судьбу желали своим внукам и правнукам, но промолчу.

Тоже из вредности.