Столб света бьёт сверху, освещая на сцене два пня. На них сидят — спина к спине — два человека. Головы направлены в разные стороны, но когда мужчины говорят, то жестикулируют, словно видят собеседника напротив себя. Вокруг — чернильная темнота...
— ...
— А у меня хвост вырос!
— ...?
— Честно, настоящий!
— Как такое может быть?
— Да вот так. Сам удивляюсь.
— Врешь.
— Хотелось бы, но разве такое придумаешь? И для чего?
— Что для чего?
— Для чего мне придумывать?
— Не знаю.
— Вот я ничего и не придумываю! Вырос.
— Хвост?
— Да! Не было, не было и, бац!
— Вырос?
— Ага.
— А рога?
— Ты что?.. — я не женат!
— Я не об этом. Рожки такие, небольшие...
— Ну, ты даешь! Приплел на ночь глядя... фу.
— Это я так, пошутил.
— А я не шучу.
— Подожди, ты хочешь сказать, у тебя вырос... хвост?
— Да.
— ...
— Вот и я в ужасе.
— Ну, это же... ненормально!
— Да, ненормально! Жил как все, горя не знал и вдруг... Стою, жду зарплату — повышение обещали — и думаю: «В этом месяце или в следующем?». Волнуюсь, в животе дрожь, со всех боков напирают — им тоже хочется узнать... В воздухе такое марево мерцало... Странное... Вот окошко, заглядываю в ведомость, а там... Нули-нули!!! Знаешь, как это бывает, когда счастье в темечко целует? Смеяться захотелось, ладошки вспотели и в коленях слабость... и тут... ни с того не с сего — вжик-вжик, вжик-вжик. ВЖИК-ВЖИК!!!
— Мухи?
— Какие мухи? Хвост! Шевелится! Туда-сюда, туда-сюда! И вжик-вжик...
— А!
— Да, о ткань... Вжик-вжик...
— Так у тебя...
— Зашевелился... От радости...
— А раньше?
— Не было.
— Вообще?
— Вообще.
— А может он был, а ты его не чувствовал?
— Это как?
— Не было настоящего повода для... вжик-вжик.
— Ну, ты сказал! Ха-ха три раза. Как это не было? Было!.. Но хвоста не было...
— А если подумать?
— Что?
— Вдруг был?
— Да ты вообще рехнулся! В роддоме смотрели? Смотрели. Мама купала, в попку целовала? Целовала. В яслях-садике пузыри пускал? Пускал. Про школу вообще молчу, на смех подняли бы... Живьем съели б. Это такой повод для шуток, что страшно. Потом армия. Как ты себе представляешь? Проходите молодой человек, откройте рот, покажите язык. Та-а-ак, уши. Хорошо слышите? Ну-ну. Снимите трусы. Повернитесь. Раздвиньте ягодицы... Это я раньше думал, что они геморрой искали, а оказывается, нет!
— Что?
— Хвост.
— А если бы нашли?
— Ну... Сдали бы в цирк де Солей. А скорее всего, посмеялись бы, мол, чего только солдатики не придумают, чтобы закосить. Отправили бы подальше... В Анголу.
— Это где?
— Далеко.
— А тебя послали близко?
— Близко, тут, рядом, можно сказать, у мамки под юбкой. Час езды.
— Повезло.
— Я сперва тоже так думал, а потом волком взвыл.
— Почему?
— Да как представлю: там, за забором, друзья вечером на лавочке песни орут, девчата семечки лузгают... Хоть в петлю!
— Что, аж до этого?
— Ну... я нет, а друг того...
— Совсем?
— Совсем.
— Сам?
— Сам.
— Близкий друг?
— Да как сказать? Не близкий, вместе в автобус садились, в карантине водку пили... Он в другом батальоне служил. Редко виделись.
— Это плохо.
— Да уж знаю, что не хорошо. Хотя... Одного не пойму, почему у нас плохо, а в других странах, например, в Японии, хорошо?
— Как это?
— Там не считается грехом.
— Разве?
— Да.
— А Япония — это где?
— Та, далеко.
— Не скажу за Японию, но у нас это плохо.
— Сам знаю, но почему у нас плохо, а там хорошо?
— Врешь, наверное?
— Да как сказать... Сложно объяснить... Там умереть достойно считается за честь, а если сам, и все по обряду, то это достойно.
— Не понимаю.
— И я тоже. Почему им можно, а нам нельзя?
— Нам нельзя.
— Странно это.
— Ничего странного. Если нам нельзя, то и им нельзя, а обряды... всё брехня.
— Я тоже так считаю. Не подумай, я, как осознал всё, ну после вжик-вжик, не допускал даже мысли. Это же, это же... Страх, какой грех, и... Какую смелость надо иметь! Но вот что странно, после этого... Шевелящегося отростка... Стал бояться высоты. Как выйду на балкон, посмотрю вниз, и голова кружится. Что получается? Я боюсь скрытых своих помыслов? Из-за этого паника, страх переступить черту... Головокружение.
— Ну, ничего удивительного. Ты столкнулся с неразрешимой ситуацией, из которой, якобы, нет выхода и, как любой человек, захотел обмануть судьбу.
— О чем ты? При чем здесь обман?
— То о чем мы говорим, есть обман чистой воды. Тебе кажется, что всё закончится, раз — и в дамках! Но мне кажется, это только начало нового ещё более трудного пути.
— Ты верующий?
— А ты?
— Не знаю... Но если боюсь об этом помышлять... Ну, ты понял, о чем... Значит, верующий.
— Странный вывод. Бояться греха, ещё не значит верить.
— Давай сменим тему. Я бы не хотел говорить о вере. Уж кто-кто, но не я — прямое доказательство того, что Бога нет.
— Это почему же?
— Как там? По образу и подобию. Что, у Адама был хвост?
— Эх ты! Хохмач...
— Да уж какой смех, когда такое в голове творится? И не только в голове... Я слышал... Слышал...
— Ну, говори.
— Что эти, в труповозках ненавидят тех, кто с крыш сигает, мол, видончик ещё тот, мороки много, собирай его ложечкой. То ли дело висяки — снял с петельки, там всё чин по чину, узел с одной стороны или с другой, язык вылез или нет, смерть наступила в результате асфиксии... Всё давно прописано — наука! А когда с двадцатого этажа... Какая уж тут наука?
— Ты столько всего знаешь.
— Да просто в голове застряло, оно ж любопытно!
— Как такое может быть любопытно?
— Всё что ненормально, всё любопытно.
— Получается, теперь и ты любопытный.
— Ах, да... Вот чего теперь ненавижу... Да, ненавижу!!! Подобных секунд, мгновений. Только что парил в облаках, о чем-то думал приятном или неприятном, ну, не настолько, чтобы... Короче, о другом думал, а потом — шандарах!!! Как крюк на пупок... Как головой в битум и хруст позвонков. Когда приходит осознание истины...
— Ну ты даешь — истина.
— Хорошо, скажи по-другому. Истина и есть.
— Нельзя разбрасываться такими словами. Истина — это святое. Можно же сказать... Ну, я не знаю... Правда... Хотя тоже слово... хорошее.
— А если фактически?
— Фактически?
— Ну, да, если сказать: «У меня фактически имеется хвост».
— Глупо звучит.
— А все искусственные обороты звучат по-глупому.
— Проще — лучше. «У меня есть хвост».
— У тебя?
— Да, нет, у тебя. У тебя есть хвост.
— Это понятно, но откуда он взялся?
— Ты у меня спрашиваешь? Я при этом процессе не присутствовал.
— Я хоть и присутствовал, но не могу описать сам... процесс. Потому как его не помню. Помню — вжик-вжик, и всё.
— Зарплата?
— Ага. Вижу — нули-нули, вот я и обрадовался. Как идиот. А потом опечалился. Нет, не то слово... Ну, как можно достоверно передать состояние слияния ужаса, паники, страха и безумия?
— Можно.
— Знаю, что можно, но для этого надо родиться гением. И не рассказать, а нарисовать.
— Художники не рисуют, они пишут.
— Странно... думал, что рисуют.
— А ты что почувствовал?
— В момент осознания?
— Да. Вжик-вжик, а дальше?
— Дальше... Я в кино видел — вот стоит герой, потом дверь открывается, а внутри или страшилище какое, привидение, и герой так глазки закатывает и по стеночке, по стеночке.
— Падает?
— В обморок. И у меня нечто похожее. В ушах зашумело, на веки тень пала, звездочки летают, такие белесенькие. Думаю, всё — сейчас рухну, но сам себе говорю, что нельзя, это же все бросятся спасать, начнут тягать из стороны в сторону, а вдруг перевернут? Нельзя! Я мух разогнал, уши ладонями закрыл, комок в горле сглотнул, начал дышать глубоко, но не резко, чтобы не повело в сторону... Всё правильно сделал. Пару шагов, словно робот, и дёру. Все ж куда смотрят?
— Куда?
— В окошко, ждут повышения, а я бочком-бочком, как краб морской на полусогнутых, и домой. Не разуваясь, забежал в ванную, брюки снимаю, белье... Обернулся... ХВОСТ! Нет, я знал, что там появилось нечто странное, шевелящееся: когда по ступенькам поднимался, прямо чувствовал — брюки натянулись, но не на заднице, как обычно бывает, а на...
— Переднице.
— Ага.
— Такой большой?
— Ну, не малый.
— Длинный?
— Длинный...
— С кисточкой?
— Почему с кисточкой?
— Ну, так рисуют часто. С помозком.
— Нет никакой кисточки. Он, это... Весь странный такой.
— Покажешь?
— Ну, вот ещё! Я что в цирк нанимался?
— Уморил...
— Тебе смешно, а мне что делать? Это вжик-вжик, к слову сказать, всю жизнь мою перечеркнуло!
— Да ладно! Неужели хвост может помешать? Вот увидишь, наоборот поможет!
— Это в каком смысле? Ты что лепечешь? Где он поможет?
— Ну, в магазине три сумки понесешь.
— Ты издеваешься?
— Почему? Вот скажи, рано или поздно, как не кобенься, всё равно откроется, ведь так?
— Лучше поздно, чем рано.
— И потом настанет момент, когда ты перестанешь вызывать любопытство. Так всегда бывает. Вот выросла родинка на всю щеку, ты только о ней и думаешь, а народу очень скоро начхать на тебя и твою родинку. Ты носишься с ней, ночей не спишь, от зеркал бегаешь, а соседей уже не интересует, что у тебя на лице. Им подавай, пьешь ли до белочки или детишек в сердцах колотишь, с кем спишь и как часто...
— Давай не начинай, а.
— Ну, я же... Постой... А как у тебя с женщинами будет?
— Да как всегда.
— Не понял...
— То есть никак.
— Хочешь сказать, никогда не было?
— Сознаюсь... Не было, и это хорошо, даже отлично!!!
— Ничего себе отлично....
— Этот факт меня, можно сказать, успокоил...
— Ну, ты и чудик. Как такое может успокоить?
— Ты не понимаешь... Что там про рожки плел?
— Я?
— Ты. На что намекал?
— Ну, это... Жена загуляла.
— Не ври. Ты другое имел в виду. Если по правде, я тоже над этим думал. Оно ж ночами теперь не сильно спится...
— То есть...
— Ну, я же не хозяин своему хвосту. Когда-никогда могу приказать, приструнить, но в момент дремы он сам по себе и начинает всякое выделывать: то одеяло стягивает, то какой-то ритм отбивает. Поэтому не спится... Думается... А вдруг это мне наказание за грехи мои тяжкие?
— Вполне может быть. Много накопилось?
— Кто знает? С девочкой дружил в школе. Маленький был. Портфель ей носил.
— Это не грех.
— Да я не о том... Поссорились мы с ней, и я её... Ударил. Носком ботинка по ноге. Она выше меня была на голову, я бы с ней не справился, а тут что-то нашло такое... Она потом ещё плакала. До сих пор жалею. Была бы возможность, хоть сейчас к ней пополз прощения просить...
— Да она уже и забыла давно.
— Да? Но я-то помню!
— И это достойно того, чтобы тебя наказать таким способом?
— Не знаю.
— Я знаю — не достойно. Мелочи это всё. Копай дальше и глубже. Что там ещё?
— Сразу и не соображу... В школе учился нормально, не курил, не пил. Списывал иногда у соседки, так все списывают, и у них почему-то хвосты из-за этого не вырастают.
— Дальше.
— Техникум... пропускаю.
— Это с каких делов?
— Да что я там мог натворить? Первая сигарета, бокал вина... Кому сказать — засмеют.
— А сейчас?
— Табак — ни-ни, алкоголь, как все — по праздникам, не то, что эти.
— Кто?
— Та было дело... Ездил к родне в глубинку. Не умеют пить. У нас погулял хорошо, а наутро хоть тресни, но на работу идти надо. А у них если гулянка, то минимум дня три синячат без продыху. А бригадир покрывает. Я спрашиваю, ты чего, как такое может быть, а он мне — ведь ребята расслабились, с кем не бывает? А ты говоришь... Если набедокурил и хвост словно наказание, то всё что угодно, но не из-за водки.
— И не из-за женщин.
— Да, можно вычеркнуть.
— А почему?
— Чистосердечно?
— По-другому нельзя.
— Боюсь я их.
— Сильно?
— Достаточно.
— Это уже, брат, диагноз. Не пьешь, не куришь, с женщинами того...
— Согласен... Теперь вот ещё хвост...
— Ага.
— Так может... это... Зря я себя сдерживал? Вдруг надо было гулять, пока гулялось, о здоровье и приличиях не думать?
— Ошибаешься. Если бы фестивалил, рожки точно бы получил в комплекте — я говорю.
— Это успокаивает.
— Да неужели?
— Ага. Хвост где находится? Его спрятать можно, под брюками не видно, а с рожками сложнее. У всех на виду.
— Шляпа.
— Как ты себе представляешь?
— Плохо...
— То-то же... После этого «вжик-вжик» неделю ходил, словно подушкой придушенный. Задыхался, по сторонам оглядывался, вернее, назад оборачивался: смотрит ли кто на мой копчик? Какая-то маничка напала. Рядом засмеются, а я уже за сердце хватаюсь. И что странно, в детстве был тихим, спокойным ребенком и представлялось по ночам, вот бы у меня нос был бы большой или уши, и тогда на меня бы обращали внимание. Ведь как бывало? Зайду в комнату, а мне не «привет», ни «пока»: словно пустое место... Ребята дружат, шайки сколачивают, по деревьям лазают... Только я один слоняюсь по двору. Хотелось внимания. И вот оно пришло... Дохотелся.
— Судя по твоему рассказу, ещё всё впереди. О тебе же никто не знает, ведь так?
— Ни обо мне, а о моём хвосте... и... Нет, ты прав, конечно! Прав как поворот направо... Обо мне никто не знает. Живу и живу... Незаметно... Старушкам на лавочке кивну, цветочек понюхаю, бумажки на работе в папочку приколю... Всё верно — кроме тебя никто не знает. Честно сказать, я последние года четыре ни с кем, как с тобой, так долго не разговаривал...
— Что-то плохо верится...
— Почему? Родителей давно уже нет, начальство не говорит — приказывает, коллеги... Себе на уме. Друзей нет.
— Собаку не пытался завести?
— Она же слюнями будет на ковер капать... Я брезгливый.
— Странный ты человек. Такое ощущение, что боишься жить.
— Может и боюсь.
— А чего?
— Как сказать... Сразу и не выберешь. Я боюсь... Я боюсь... Детей боюсь.
— Ничего себе!
— За ним же ухаживать надо! Кормить! Поить! Укачивать... И на руках носить осторожно. Они же такие крохотные! Чуть сдавил и всё.
— Что всё?
— Или в школу пойдет... Там же хулиганья! И уроки задают... Учителя изверги. Нет, дитем быть плохо! Страшно. А вот ещё... Военных боюсь. Всех, кто в форме. Они же при власти! А при власти сколько всего наворочать можно! И им ничего не будет... Боязно... Я как вижу погоны, на другую сторону перехожу. Или в трамвай не сажусь. Пропускаю.
— Ну-ну, продолжай, любопытно...
— Чего уж тут? Если ж завелся... Вдруг больше не будет повода? Ляпнуть лишнего боюсь!
— ...
— Как бывало на работе? Коллеги говорят, говорят, а потом ко мне обращаются: «Ведь, правда, же?». А что ответить? Как попка-дурак? И подмывает возразить... Нет, не правда! Брехуны вы все! Собрались тут по уголкам, курят, шепчутся, анекдотами давятся. Вот взять бы вас всех, кайло-лопаты в руки — котлованы рыть! А то тяжелее трусов ничего в жизни не поднимали...
— А ты поднимал?
— Так это я так... К слову... Обобщаю. Вот и боюсь высказаться. На языке столько разного вертится, а я терплю... Странно... Вот выдал сейчас и на душе спокойнее стало. Даже, хи-хи, не боюсь прослыть хвостатым! Может потом, когда откроется... Однако в данную секунду...
— Что в данную секунду?
— Я другого боюсь...
— Меня?
— Ха-ха три раза, чего в тебе такого страшного? Нет, уже привык... Я боюсь... Прослыть пустышкой.
— Не понимаю.
— Ну, смотри, ты сам говорил: ни пью, не курю, с девчатами того... Конечно, это примитив, упрощение, но, в общем, подходит... Я ничего не достиг! Садик-школа-техникум-работа... Нет семьи, друзей... У меня даже нет увлечений, бзика, как у сумасшедшего, чтобы кто-то мог сказать: «Этот Хвостатый был с чудаковатинкой, бабочек собирал, вся комната увешана. Бывало, поймает редкого мотылька и бегает по двору, всем показывает». Не бегаю... Не собираю. Ничего у меня нет. Никого... Ничем не запомнюсь. Дом не построил, дерево не посадил... Только вот подвиг — хвост вырастил.
— Чего кукситься? Как там у ребят? Мне всего лишь сорок два, у меня всё впереди!
— Ге-ге... помню-помню, видел. Смешно... Когда по телевизору всегда смешно, а как в жизни — страшно. Вот как представлю — со дня на день узнают! Будут склонять на все лады, и с одного боку и с другого. Жизнь изменится, газетчики, зеваки: покажите обезьянку говорящую... А потом, когда втянусь, научусь говорить с народом не заикаясь, привыкну к шумихе и пойдут бабочки-мотыльки, то все скажут: «Да понятно — с хвостом у любого получится, а ты попробуй без хвоста!». Раньше, раньше надо было!!! Жить, дышать в полную грудь, наслаждаться радугой, запахом малины, кушать мороженое с изюмом...
— Любить...
— Да! Да! Да!!!... Любить! Меня мысль разрывает, в разные стороны тянет, что никогда... Никогда никого не любил... И, наверное, не смогу... Вернее, смогу, но не будет взаимности, а если и будет, то она, эта... женщина... будет любить не меня.
— А кого?
— Мой хвост!!!
— Ничего себе! Зачем тебе извращенка?
— Причем тут это? Она будет из-за жалости... или корыстная. В первом случае унизительно, во втором... страшно. Не нужна мне такая.
— Погоди, ты про какую корысть говоришь? Про нули-нули?
— Нет, про ту, которая захочет меня за деньги показывать...
— ...
— Это я так... В перспективе... Думаю...
— Ну и богатая же у тебя фантазия! За деньги... Эка невидаль... хвост.
— Погоди-погоди. Ты о чем это? Я ещё раз повторяю: У МЕНЯ ВЫРОС ХВОСТ!
— Не кричи... слышал.
— Это ведь... Сенсация! Вычитал, бывало подобное...Атавизм или по-научному — рудиментарный отросток. Но у меня не от рождения, а сам по себе! Журналистов понаедет... Будут охотиться... Страшно... Вся жизнь насмарку!
— Но ты же говорил, что у тебя не было этой жизни. Выходит, и перечеркивать нечего?
— Э-э-э-э... Так уж и не было... А лето? А первый снег? А клубника? А... а... а арбуз? Куда это всё девать?
— Я думаю никуда оно не улетит.
— Скоро-скоро всё изменится... Всё будет по-иному.
— Хуже?
— Кто его знает? Сперва казалось, что хоть помирай, так стыдно, но прошла неделя, вторая, никто вроде вокруг пальцами не показывает... Словно как и прежде, я — пустое место... Свыкся... Время оно такое... А у тебя какое сейчас время? Как вообще сам?
— Да нечего особо рассказывать... Шевелюсь потихоньку... Жизнь бросает из стороны в сторону...
— Понятно...
— Что мы всё про меня, да про меня? Ты про себя давай, у кого из нас хвост?
— Спасибо... А ты прав! У меня! И это сознание факта иногда... не постоянно, не часто... как бы... греет.
— А вот тут подробнее.
— Ну, смотри сам. Спроси любого в моей конторе, как зовут второго заместителя третьего счетовода? Не ответят! Словно и нет такого! Смотрят сквозь, словно я из стекла сделан... Раньше было обидно до изжоги, а теперь... Стыдно признаться... Чуть-чуть, самую малость... Граммулечку... А приятно. Ржут, гогочут, кольца вонючие пускают, и не подозревают, что рядом с ними стоит... Будущая знаменитость...
— И я об этом! Во всем надо находить приятные моменты! Вот в... как там? В наступлении лета, в запахе ландышей, в полете ласточек... Вот в таком разговоре...
— Согласен... приятно побеседовали...
— И мне тоже приятно... А можно?
— Что?
— Да вот вопрос вертится некультурный.
— Валяй.
— И на много повысили?
— Что?
— Ну... Нули-нули.
— А-а-а! Так это же... вжик-вжик было напрасно!
— ...
— Правду говорю! В глазах у меня от напряжения марево встало, начало двоиться! Показалось! Дома пересчитал... Ну, это когда от обморока отошел... А там вообще меньше... Урезали. Вжик-вжик и это... сзади... всё зря! Я видел то, что хотел увидеть и, представь... Не тогда, когда хоть в петлю, а вот сейчас, нисколечко не расстроился! Ну, ни на грамм! Какое уж тут расстройство? Оно, когда время прошло, всё по-иному смотрится...
— Представляю...
— Ага! Раньше опасаешься по мелочам всяким... Теперь же нет. Теперь чего опасаться? Кого? Да пусть меня боятся все! Я ведь уникальный! Единственный! Эндемик, так-растак! А остальное... Всё уйдет... Всё суета сует... суета сует... суета сует...
— ...
— Давай спать.
— Давай.
Два столба света постепенно гаснут. На сцену наступает тьма"
Дочитав до конца, Антонина Петровна аккуратно сложила листы и спрятала назад в боковой карман рюкзака. Чтобы собраться с мыслями и понять, что же ей делать дальше, Тоне пришлось вернуться в дом и выпить стакан настойки на волчьих ягодах.