Томаса разбудили в пятом часу утра. Положили на лоб влажный платок. Когда он открыл глаза, то увидел, что лежит на кровати в незнакомой комнате. Мягкий свет. Запах дорогой кожи и шерсти. Шторы, картины, хрустальная люстра над потолком. Разум упорно не желал вклиниваться в реальность, вспоминать свое имя, привычно взваливать на плечи прошлое, настоящее и готовиться к ответственности в будущем.

Рядом сидела Леся и держала его за руку.

— Привет, герой.

Послышалось:

— Готов к ратным подвигам?

Томас медленно повернул голову — это сказал Князь, который склонился над ним с другой стороны постели. Чертыхальски полностью ещё не отошел от сна — его, то ли от наркоза, то ли от вчерашнего удара по голове ещё подташнивало.

— Как спалось? — спросила Леся.

Глаза Томаса двинулись направо.

— О! Мы можем только позавидовать таким снам. Правда, герой?

Глаза налево.

— Болит? — Леся кивнула на колено.

Глаза вниз.

Не успел Томас ответить, как ему пришли на помощь:

— Ничего, до свадьбы заживет.

Князь потрепал Тихоню по плечу.

— Главное позади. Да, с Днём шахтера вас и... с наступающим.

— Не понял... — Тихоня, наконец, смог хоть что-то сказать.

— Сегодня канун великого праздника. Раньше у нас... — Князь обратился к Лесе, — ...на Руси, Новый год справляли 1 сентября, а до этого 1 марта. Что поделаешь, любим мы устраивать новогодние гульбища, по нескольку раз отмечаем. Но осенью, думаю, логичнее: урожай собран, стол ломится, карманы полны, время подвести итоги прожитого. Да, Томас?

Тихоня нехотя ответил:

— А я уж думал, до зимы провалялся.

— Не, — засмеялся Князь, — Не дождетесь. Вы мне нужны здесь и сейчас, здоровый и в трезвой памяти. Только не пугайтесь, но... Пришло время желания, и я хочу, чтобы вы знали: я сегодня вызвал всех, кому в часовой мастерской Генриха Киса вы продлили жизнь. Но это потом, после дуэли.

Князь встал.

— Покину вас на время.

Он поклонился и, неслышно ступая по мягкому ковру, вышел из комнаты.

Томас посмотрел на Лесю. Как забавно — он словно раненый солдат, и у его кровати сидит сестричка милосердия. Только не было у неё косынки с красным крестом, платья грубого сукна и белоснежного фартука. Вместо этого — украшенный бриллиантовой брошью и пером жулана черный бархатный берет, светлая блуза с широкими рукавами, брюки для верховой езды из темно-синей легкой шерстяной ткани, приталенный подчеркивающий фигуру кожаный жакет.

— Встань, я хочу посмотреть на тебя, — сказал Томас.

Леся отодвинула стул, отошла и покрутилась на месте. Красоту её длинных стройных ног подчеркивали галифе и сапоги с серебряными шпорами. Она двигалась легко, грациозно, словно парила в воздухе. Томас её не узнал.

— Ты изменилась.

— Да, я уже другая. Пока ты спал, многое произошло. Я взяла несколько уроков. У Петра Алексеевича.

Тихоня прикрыл глаза. Ему трудно было говорить, во рту пересохло.

— Ты мне снилась.

— Надеюсь, не в кошмаре?

— Сон был сказочно прекрасен.

Леся рассмеялась, закинув голову и обнажив белоснежные зубы, а потом вдруг стала серьезной. Посмотрела как-то отстранено, как медиум во время сеанса. Было заметно, что мыслями она уже не здесь. Сейчас её переполняло предвкушение праздника, словно там, за порогом этой тёмной комнаты вот-вот должны были сбыться все её детские и взрослые мечты, и она боялась опоздать. Ей хотелось сорваться с места и побежать, но вместо этого она вынуждена сидеть возле кровати раненого.

— Ну что, Рокоцей-Чертыхальски, мне пора, — Леся улыбнулась и поцеловала Томаса в щеку. — Выздоравливай. Ты даже не представляешь, что сегодня будет... Вот удивишься...

Леся вышла, прикрыв за собой дверь. Комната опустела. Казенные обои, гостиничная мебель, глупые картины. Вдруг Томас ощутил запах йода и к нему ворохом вернулись вчерашние события, а потом вспомнилась операция и разговор с Князем, желание спросить, зачем же он пришел, а потом...

Томас, хотел вспомнить, что было дальше, но голова напрочь отказывалась складывать два и два. Это какой-то... слово такое знакомое... А, склероз! Но здесь иное — тут чистейшая блокировка. Его разум, получается, щадит сам себя. Как только Томас это осознал, перед ним открылась вся правда.

Сегодня 29 августа, День шахтера, но Князь его поздравил с наступающим. До Петра на Руси провожали старый и встречали Новый год 1 сентября. Значит, Томас должен объявить о начале церемонии. Гости уже оповещены, — в этом нет никаких сомнений. Приглашения рассылаются заранее, и маховик гадания, скорее всего, был запущен минимум неделю назад.

Чертыхальски ждал зимы, а конец наступит раньше. Если это всё правда, Тихоне уже подписан смертный приговор. Без отсрочек и апелляций.

Думай, Томас, думай! Вдруг имеются пути отхода?

Время шло. Тихоня уподобился крысе, которая ищет возможность вырваться из лабиринта, но... Как бы он ни старался, переиграть Князя не сумеет. Слишком далеко всё зашло. Пётр Алексеевич не собирается играть по правилам — вот в чем дело. Из этого выходит, что Князь с самого начала планировал устроить церемонию гадания не в Киеве, а здесь — в Городке! Но почему? Выходит он, оберегаемый, лелеянный все это время, был просто тем джокером в рукаве, которого используют в игре только один раз, чтобы сорвать банк... Или проиграться в пух и... неужели прах?

Томасу захотелось закрыть глаза и снова заснуть. Зачем его так рано разбудили? На висящих над потолком электронных часах зеленели цифры «5:09». До дуэли ещё без малого час. Зачем он им понадобился? Проверить самочувствие? Что тут сказать, оно не радовало. Тихоня был похож на боксера после десятираундового поединка — голова болела, ноги вообще не ходят.

Дверь приоткрылась. Князь вернулся и занял стул, на котором только что сидела Олеся. Томас вдруг почувствовал, как у него внутри растет злость и раздражение, эмоции опережали мысли — он не понимал, что стало основной причиной злобы. Непонятные отношения Князя с Лесей, забранные месяцы жизни, сорванные планы... А были ли у него планы на осень? Задумывался ли он о том, что будет делать завтра, послезавтра? Нет! Время — его первейший враг, поэтому он давно привык жить одним днём.

Князь снял очки, достал из кармашка платок; Пётр Алексеевич этим утром надел темный костюм-тройку, но пиджака сейчас на нем не было.

Протирая стекла, Князь сказал:

— Пока вы спали, мы с Лесей готовились. Оружие, секунданты. Запомните, Томас, чтобы пастор ни делал, не удивляйтесь — мы всё предусмотрели. Расслабьтесь и попробуйте получить удовольствие. Сейчас вас приведут в порядок. Потом покатаетесь на «мерседесе»...

Томас посмотрел, куда указал Князь. В дальнем тёмном углу комнаты за торшером стояло инвалидное кресло.

— ... и мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним...

Тихоня закрыл глаза. Нет, надо поспать хотя бы пять минут, а то слишком всё сложно. Тяжело жить в состоянии ожидания страха. Чертыхальски знал, что бояться не стыдно. Когда в уравнении судьбы нагромождается слишком много неизвестных переменных...

Куда только подевалась дрёма? Стоило Князю чуть-чуть надавить на одеяло, под которым пряталось перебинтованное колено, и нервные окончания внутри Томаса завибрировали, словно их наматывали на бормашину.

Что ж, подъем, так подъем. Так бы стразу и сказали.

Когда Леся вернулась с ведерком теплой воды и туалетными принадлежностями, Томас не сопротивлялся. Девушка, перемигиваясь и шутя с Князем, достала шаветку. Её искусству брадобрея позавидовал бы любой парикмахер — опасная бритва стрекозой порхала в длинных красивых пальчиках, а острозаточенное лезвие с еле слышным треском сняло всю щетину.

Томас, проведя ладонью по подбородку, буркнул:

— Чувствую себя кинозвездой.

Сбросив одеяло, он сел на кровати. Повернулся и осторожно согнул раненую ногу. Колено не болело, но он ощущал, как внутри натягиваются связки. Неприятное чувство.

В комнату вошли два крепких охранника и помогли Тихоне надеть просторные черные брюки и льняную фиолетовую рубашку с черной каймой на воротнике. Томаса подхватили, усадили в кресло. Подали легкие туфли без задников, чтобы не нагибаться, когда надо их снять.

Перед тем как выехать из комнаты, Петр Алексеевич подошел к Томасу и твёрдо, без обычной иронии в голосе, сказал:

— Слушайте меня внимательно. Если у вас закрались сомнения, а сомнения это такие сволочи — они обязательно закрадываются — то давите их как крыс. Я знаю, о чем вы думаете. Окажись я на вашем месте, то перед моими глазами мелькала бы бегущая строка: «меня используют, меня используют, меня используют». Бросьте. Вы такой же, как все. И Лесю кто-то использует. Да, девочка? — Князь вдруг ей подмигнул. — И Антонину Петровну. Она, кстати, вас ждет в машине. Можете не верить, но я эту землю до сих пор топчу только потому, что это кому-то надо.

Пётр Алексеевич улыбнулся. Ушел холодок. Весеннее солнышко растопило льдинку.

— Всё. Выше нос, кабальеро. Нас всех ждет большая драчка!

Князь зашел Томасу за спину и покатил коляску к двери. Когда они выехали на улицу, лучи восходящего солнца уже скрыли звезды, окрасив на востоке редкие облака нежным барбарисовым цветом. Небо на две неровные части разрезал след от пролетевшего самолета. Воздух наполняла утренняя прохлада — ещё живые капельки росы блестели на травинках. Невидимые, но хорошо слышные птицы, хвастались своими талантами, разрываясь в трелях — база находилась в лесу или посадке — за забором темнели высокие кроны деревьев. Ветер медленно их раскачивал из стороны в сторону, гипнотизируя, навевая дрёму.

Тихоня осмотрелся. Эту ночь он провел в месте больше напоминающем торговую базу, а не больницу или гостиницу. Серые высокие коробки зданий складов. У бетонного, забранного вверху колючей проволокой забора выстроились седельные тягачи без фур. Ярко освещенные прожекторами железные ворота с будкой охранника. Неподалеку, во дворе стоял мини-автобус с открытой задней дверью. Рядом с ним курили парни в форме без знаков отличия.

— Это одна их моих резиденций. На всякий случай держу, — сказал Князь, подкатывая кресло к автобусу. — Не знал, что пригодится так скоро. Построили, если мне не изменяет память году в семьдесят четвертом. Оружие, машины, НЗ. Вам спасибо, проверил, как мои беркуты службу несут. Говорят, здесь банька хорошая. Надо будет попариться... Вам, Томас, пока нельзя, но после всех подвигов, как поправите здоровьишко, милости просим. Вместе с подругой.

Томас повернул голову. Леся поймала его взгляд, и рассмеялась:

— Почему бы нет?

Тихоне хотелось что-то добавить, но он только мысленно махнул рукой, почему-то подумав, что никакие капли крови с его пальцев сейчас не упадут... Эта догадка странным лишенным рациональности образом его приободрила. Представил, вот сорваться бы куда-нибудь подальше... Есть же на свете люди, которых сейчас ничего не трогает, им никуда не надо спешить... Спят себе, досматривая последний перед пробуждением самый сладкий сон... Ну вот почему неизвестный ему человек проснется и пойдет на работу, а Томасу Чертыхальски сегодня предстоит смертельная игра в орлянку?

Несправедливо...