В последние дни августа темнеет по-осеннему. Только недавно в девять можно было в футбол играть, и вдруг на улицах пора фонари включают. Стоп! Как это? А вот, правда... Выйди во двор, пронесись рысью по центру, а если сесть на такси и рвануть по окраинам, то можно вообще с ума сойти! На Семидорожках, в Калиновке, Октябрьском, — везде горит свет. Последнее время здесь фонари горели... никогда! Нет, столбы стояли, но без ламп. А тут — о, диво! — весь город сияет. Если превратиться на часик в ворона и рвануть вверх, то можно увидеть, как Городок накрыло электрическим пожаром. Оказывается, он такой красивый, когда ночь и когда свет...

У электричества есть любопытное свойство скрывать грязь, мусор, тлен, паршу и плесень. Но меня не обмануть нарядной иллюминацией, гипнотическим светодиодным миганием витрин, магией пылающего вольфрама. Да, с высоты, издалека ночью всё кажется красивым, но если впитать в себя геометрию пересечения улиц, вскрыть нутро местечковое, вдохнуть его ароматы, то скоро поймешь, что город-то наш безнадежно болен. Родился в алчности, с малолетства трудился, воевал с доблестью, работал, отдыхал, получал премии, жил экономно, сажал цветы, играл в футбол. Ему бы жить и жить... А так, получается, исчерпал свой запас и пришла пора думать о вечном...

Городок наш слишком большой, чтобы в тишине пересидеть плохие времена. В начале века он объединил шахтёрские поселки, но что делать, когда рудники закрывают? Всё, что заработано за сто лет — растранжирено. Закрыты, разграблены «Кочегарка», Изотова, «Комсомолец», фабрики и заводы... Рынки да пара предприятий, как живительные капельницы ещё питают глюкозой высохший из-за болезни организм, но насколько этого хватит? Кто будет кормить эту многозевую орду нищих горожан, ютящихся в своих крысиных норах? Это раньше они были гражданами, как они считали, большой великой страны, а нынче настали времена перемен, испытаний, когда все против всех и каждый сам за себя. Республики-страны усыхают. Сжимаются до размера хутора. Кто-то жирует — всегда есть тот, кто жирует. Но горожанам от этого только больнее, ведь бедность заметней на фоне особняков...

Тоска накрыла Городок. Доживает он своё, последнее, упорно мечтая о гальванических зарядах новых идей, смыслов, чаяний, но всё впустую и праздничные гирлянды тут не помогут. Остаются только воспоминания о трудовых подвигах, демонстрациях и песнях под гитару. Унизительная ржа упадка отравляет воздух, а где бедность, там и грязь, где грязь, там и грех, а где грех, там... Прислушайтесь к чужим тайным мыслям, приглядитесь к тому, что люди вершат в тот момент, когда их никто не видит и не может поймать за руку или какую-нибудь срамную часть тела. Людская порода проста — этот сосуд греха испить до дна никому не удавалось. Потому что ты пьешь, а они все льются и льются - как не в себя лакает. Умирает Городок и никакими ретушированием невозможно скрыть трупные пятна, поэтому лечу я высоко-высоко, чтобы не обонять смрад разлагающегося тела...

...А вот фары машин мне нравятся. Не выскочки, а просто движущееся дополнение к залившему Городок морю света... Вот есть большие фонари — они стоят, а фары авто передвигаются. Красиво...Раньше как было? Двор черный, что страх, и вдруг заезжает легковушка: фары освещают подъезды, словно на руках прожектора занесли. Теперь же всё на своих местах: фонари стоят — ярко горят, машины едут. И этой ночью они не встречались...

Довольно каши — пора жрать мясо...

Сперва расскажу о месте, в котором должно пройти гадание. Кто местный тот знает, что по адресу проспект Ленина, 1, значится величественное здание эпохи развитого сталинизма — Дворец Труда. Да, да, именно дворец! Неужели наш хлебосольный край будет встречать князей в менее солидном учреждении? Построен в конце двадцатых обычными горожанами во время субботников и воскресников. Возводили всем миром. Камень сначала брали с местных карьеров, но не подошел. Выручили кирпичи, оставшиеся с разрушенной накануне церкви Ртутного рудника Авербаха. Получился Дворец огромным — на тот момент самым высоким в городе. Центральный фронтон был сделан в духе храма Зевса в Олимпии: портик с пятью большими неохватными колоннами, формирующими семь арок — две боковых и пять фронтальных. Колоннада поддерживала архитрав, на котором в свою очередь вылеплен горельеф — скульптуры счастливых молодых людей. Флаги, гармошки, девочки в веночках...

Когда горожане отступали, то многое взорвали: заводы, шахты, фабрики, — но чтобы покуситься на Дворец Труда, не могло быть и речи — верили, что вернутся. Через два года пруссаки бежали. Пытались устроить фейерверк, но и у них ничего не получилось. Подрывникам тянуть кабель помогал наш, из полицаев. Вот только кто знал, что он был подпольщиком, и не просто так «подай-принеси», а ещё и в этом деле разбирался? Не сработала адская машинка. Когда пришла Красная Армия — он тут как тут. Зашел, обезвредил мины, фугасы или что там ещё было. Герой! Герой? Куда там! Тут же нашлась охотница жаловаться. Настучала в СМЕРШ, что якобы в бытность полицаем любил он по девкам хаживать. Я так думаю, любил-то он любил, а к этой лярве как раз и не заглядывал. СМЕРШ тогда лютовал — Городку досталось во время освобождения — контрразведчики особо разбираться не стали. Это в одном кабинете ты герой, а во втором — предатель. Вывели в скверик и расстреляли.

А что Дворец? Застеклили, подштукатурили, закрасили и всё — готов к эксплуатации. После войны некоторое время здесь театр квартировал. «Наталку — полтавку» ставили, «Ревизора». Потом кино показывали, концерты, торжественные собрания проводили. Жил Дворец...

В последний день лета уходящего тысячелетия, с наступлением темноты началось вторжение в Городок. На всех въездах в город, площадях и перекрестках появились регулировщики. Центральные улицы начали патрулировать военные: румынские рошиоры верхом на лошадях, берсальеры итальянского экспедиционного корпуса и болгарские броневичи на мотоциклах. Офицеры в чудной форме и при этом с красными повязками «комендатура», останавливали и заворачивали назад машины. Зевак разгоняли по домам, у самых говорливых требовали документы. Слишком непонятливых куда-то увозили. Инородная речь и чужая военная форма со смутно знакомыми погонами и знаками отличия пугала горожан. Народ, чуя недоброе, попрятался по домам, выглядывая из-за штор — неужели кино снимают? Город притих. Улицы, если не считать патрульных и регулировщиков, опустели...

Я как-то задался вопросом, а кто из знаменитостей бывал в наших краях? Говорят, Петр I проездом через Дикое поле останавливался на вершине оврага, который потом назвали Государев Буерак. В двадцатых приезжали Молотов и Калинин, чтобы повидаться с горняками, спуститься в шахту. Михал Иваныч честно до мозолей отпахал полную смену. Лазарь Каганович ехал, да не доехал. Подъезжая к «Кочегарке» узнал, что в Городке обитает баронесса фон Унгерн, перед которой когда-то он в чём-то провинился, и счел за лучшее вернуть машину назад в Сталино. Бывали министры, замминистров... Можно поименно, но не стоит — это раньше их фамилии что-то значили, а сейчас... Писатели. Местных перечислять не буду, а из приезжих — это Аркадий Гайдар и Исаак Бабель. Первый у нас работал, второй собирал материал для новой книжки. Исаак жил на Советской, там же сыграл свадьбу с молодой женой из Москвы. Третьей по счету. Последней... Она работала в Метрострое.

Артисты... На День шахтера в Городке выступать было престижно. Заслуженные и Народные пели, играли, плясали, рассказывали. Высоцкий два раза заглядывал. Давал концерты и просто так пел во дворах для новых знакомых. Говорят, Дэвид Боуи мечтал взобраться на террикон «Кочегарки», помедитировать. Хотел заехать после Москвы, да как-то не сложилось. Если же обобщить... Петра сразу же выносим за скобки — это было давно и, скорее всего, неправда... Так вот: из настоящих знаменитостей я бы выделил только Юрия Гагарина, приехавшего летом шестьдесят пятого по службе в Луганск. Когда цыганская почта донесла эту новость Любоньке, она сорвалась с репетиции и махнула на такси домой. Надев лучшее платье, прихватила документы, все имеющиеся деньги — и на вокзал. О, что это была за девушка! Солистка местного заслуженного ансамбля народного танца «Уголек», красива, как мечта. Волосами черна, брови, глаза... Губки чуть приоткрыты, припухлые, словно её только что целовали... Фигура, грудь, осанка... Все это вместе составляло такой ансамбль, куда там военному песни и пляски... Строгих моралей. Находились такие, что пёрли бульдозером, но это на первых порах. Стоило наглецам при пагонах, из больших кабинетов, даже отъявленным мерзавцам поговорить с Любонькой, просто познакомиться, как тут же уходила тупая упрямая самцовость, забывались маты, но появлялась мечтательная улыбка и благородная покорность. Мужчинам хотелось петь и писать стихи. Потому как умна, начитана и в глазах сияет её величество Тайна...

Фамилия у Любы была Гагарина.

Узнав, что рядом находится её знаменитый однофамилец, девушка поехала его искать. Как ей удалось добраться до Юрия Алексеича неизвестно. Рискну предположить, что не последнюю роль сыграл паспорт, но неважно как Люба прошла кордоны, караулы, дежурных в КПП: главное — историческая встреча состоялась... А потом ещё одна, но уже в Городке. Первый космонавт прибыл в наш город в увольнительную инкогнито и даже остался на ночь. Через девять месяцев у Любоньки родился сын. В ЗАГСе ни у кого и мысли не возникло смеяться или испошлить когда мать-одиночка записала в метричке — Александр Юрьевич Гагарин...

Вот и все знаменитости... И вдруг, что мы видим? Двухэтажные английские автобусы колонной, а в них, как сельди в бочке: президенты-премьеры-министры-банкиры-председатели советов директоров-академики-топы-випы-журналисты-писатели-артисты...

Короче, слуги лизоблюдные.

Ближе к десяти явились хозяева.

В десятом часу вечера с севера и востока в Городок въехали две колонны... Я бы мог сказать, что автомобилей, но это будет оскорблением для художников, инженеров и мастеров — настоящих кудесников, придумавших и создавших эти произведения искусства. Наши ямы никогда ещё не проверяли на прочность подвески старичков Bugatti Type 41 Royale, Maybach Zeppelin, Ferrari 375 MM Coupe Scaglietti, Volvo PV4; хулиганов Bentley Arnage, Jaguar XJ Daimler Double Six, Bugatti 16/4 Veyron, Lamborghini Diablo, Ferrari 360 Modena, Aston Martin DB7 и DBS, Lotus Exige, Koenigsegg CC и прочих шикарных авто...

В хвосте плелись Volkswagen Käfer с прислугой.

Это то, что было на земле. Но ведь я не зря взмыл в воздух, правда?

Прислушайтесь... Чу... Разве вы не слышите жужжания шмелей? Они приближаются, приближаются, приближаются... И вот в ночном небе вспыхивают звездочки — белые, красные. Они мигают, как спутники на орбите. Милости просим, дорогие гости! Наш автодром, городские площади, футбольные поля возле школ готовы принять вас: Eurocopter EC155, Ми-171, AgustaWestland AW101, Eurocopter EC130 и прочие вертолеты VIP-класса...

Признаюсь, интересно было наблюдать за прибытием Князей Туринских, Пражских, Мадридских, Лондонских, Римских, Барселонских, Берлинских, Парижских и прочее, и прочее...

Эх, не зря Пётр Алексеевич переживал — не та публика собралась — слишком молодая. Раньше как бывало? Шкандыбает князёк с палочкой — коленки дрожат, а рядом свита мухами вьется, чтобы вовремя поддержать. Эти же иные. Кто в летах, те ещё крепышом: по семь сердец поменяли. Но таких мало. Большая часть гостей поджара, сухопара, ростом с каланчу! Тела, как из камня вылеплены, шеи мускулисты: не гребцы, так регбисты. Зубы заточены, желудки лужены, глазки остры, как алмаз — так и высматривают, что плохо лежит. Умом, правда, не блещут, но раз хватило могзи других по дороге к трону уделать, значит то, что надо — локоточками умеют работать... Улыбаются, но никакими ухмылками и амбре Penhaligon’s и Aramis-Aramis не скрыть идущие от них волны дурно пахнущего презрения ко всему, что видят вокруг себя, к чему вынуждены прикасаться...

А под ручки Князья ведут таких блядей нажористых в камнях-шелках-мехах, что свет ещё не видывал. У всех броши «blackmoor» с арапчонками. С первого взгляда не понять, сколько им лет, от тринадцати и старше, но те, кому за сорок и за школьниц сойдут: пластика, золотые нити, силикон омолодили их мордашки, грудь и задницы, сделав почти кукольными.

Вышли из авто, смешались в толпе. Смех, гул, разноязыкие приветствия и объятия давних знакомых, поцелуи, блеск бриллиантов, щелчки портсигаров и табачный дым в небеса.

Когда гости скрылись во Дворце, наконец, прибыл хранитель традиций. Его явлению можно посвятит целую главу. Эта ещё передвигающаяся по земле древняя мумия прикатила в карете запряженной шестеркой белых лошадей да с грумами — рослыми рязанскими парнями на запятках, одетых в расшитые золотом камзолы, шляпы треуголки, белые чулки, туфли с золотыми пряжками. Карета хранителя подъехала с визгом, криком, лошадиным ржанием, цокотом подков и гроздями искр. Заявилась мумия в Городок не одна, а с Великим Князем Московским.

Подъехала карета к лестнице Дворца, дверка открылась, ступенька выпрыгнула. Вышли гоголями — оба хороши. Во фраках, в белых перчатках, с цилиндрами на головах. Лаковые туфли. С тросточками. У старика набалдашник из бивня мамонта, ручка трости Московского Князя вырезана из клыка моржа.

Должно сказать, хранитель за последние сто лет заметно сдал. Закисшие глазки слезятся, слюнявые губки дрожат, щеки обвисли, пигментные пятна на руках, лице и шее таких размеров, словно материки на карте. Одно радует -золотая цепь с бляхой на месте и спину старикан ещё держит, острыми плечиками играет. Великий Князь Московский рядом с ещё живой мумией смотрится мальчиком. Лет под шестьдесят, высокий, сухенький, с водянистыми ничего не выражающими глазками, с висящим на цепочке моноклем и бородкой клинышком.

Ничего серьезного...

На первый взгляд.

Гостей дорогих встречает сам Петр Алексеевич при параде: фрак, цилиндр, белоснежная хризантема в петлице, в руках тросточка.

— Здравствуйте, Князь, — проскрипел хранитель, касаясь пальцами загнутых полей своего цилиндра. — Вижу, подготовились... В мажордомы метите?

— Что вы? — ответил Князь Киевский учтиво. — С радостью передаю в ваши великоуважаемые руки таинство церемонии и, дабы не смущать своим присутствием хранителя древних традиций, удаляюсь.

Старик, хмыкнув, отдельно кивнул Кропоткину и Великому Князю Московскому.

— Я не прощаюсь. Думаю после церемонии, в независимости от того, кто выиграет, мы с вами ещё встретимся?

— Несомненно, — ответил Князь Киевский. — Когда-нибудь встретимся.

Петр Алексеевич провел старика взглядом, пока тот тяжело поднимался по лестнице. Только когда «рептилия» вошла во Дворец, развернулся к Великому Князю Московскому.

— Не думал, что вам так повезет.

— Не говорите, Петр Лексеич. Прямо как утопленнику.

— Здравствуйте, Григорий Ефимович, — Кропоткин протянул руку.

— Рад видеть, — ответил москвич, снимая перчатку и крепко отвечая на рукопожатие.

— Где вы его найти изволили?

— После вашей депеши послал ребят вызнать, в каком месте этот любитель эфебов живет. Так они в Таиланде себе гарем завели. Мы его под трясущиеся рученьки и в Угловую. Потом — на вертолет и сюда не мешкая...

— Век буду благодарен.

— Пустое. Сегодня я вас, завтра вы меня. По-соседски. Если мы не будем друг друга выручать, то кто поможет?

— И то верно.

— За карету отдельное спасибо — угодили старичку. Не пристало хранителю подъезжать к Дворцу на авто. Кстати, они про вас спрашивали. Не в лестных тонах изъяснялись. Я думаю, с чего бы это? Обычно нас хают, а тут Тишайший Князь Киевский в опалу угодил.

— Потому что Тишайший.

— Не, Петр Лексеич, думаю, причина в другом, — возразил Великий Князь Московский, улыбнувшись. — Ничего, пусть побегают, посуетятся, а то мир вперед летит, каждый день новые открытия рождаются, только вот мы, грешные, не поспеваем, всё ленимся, прошлым живем.

— Ну, это не про вас... Скорее, про мою дедину.

— Не прибедняйтесь. Всему свое время.

— Согласен, Григорий Ефимович. Всему свое время.

Петр Алексеевич достал из жилета луковицу часов на цепочке. Открыл крышку.

— Что, оставляете одного? — спросил Великий Князь Московский, снимая пылинку с фрака Кропоткина.

— Я свое дело сделал, теперь могу и отдохнуть. Всё равно от меня уже ничего не зависит.

— А банкет? Неужели мне придется самому отдуваться?

— Увольте, Князь. Этой публике не до сантиментов — всё сожрут и вам не оставят.

— Заметил. Стариков задвинули. Думают легкое это дело — править... А всё же остались бы, с вами веселее.

— Не могу — дела. Взвалил на себя заботу о воспитании одной грешной души — не в силах отказать.

— Победи в малом и покоришь весь мир?

— Истинно так, — сказал Петр Алексеевич, кланяясь. — Мог бы отказаться, да некому под руку сказать: «Pietro, lascia de donne e studia la matematica[1]».

Доля секунды понадобилась Григорию Ефимовичу, чтобы докопаться до смысла сей аллюзии, а когда шарада была разгадана, Князья посмотрели друг на друга и рассмеялись. Правда, тут же замолчали, оглянулись по сторонам — заметил ли кто? Было бы совершенно не charmant так демонстрировать свое неуважение к гостям, но площадь перед Дворцом уже опустела — Князья и их подруги занимали свои места, готовясь к премьере века. Свидетелями были только стоявшие навытяжку у дверей военные в мундирах дивизии «Шарлемань».

Григорий Ефимович, сжав Кропоткину руку повыше локтя, сказал:

— Удачи в делах ваших, дружище.

— И вам того же, Князь... Не знаю, как всё пройдет, но лучше не задерживайтесь допоздна. Мало ли, что... Мой Томас способен такое отчебучить.

Кропоткин наклонился и, понизив голос, сказал на ухо старому другу:

— Гриша, сознаюсь, приснился сон престранный. Что этой ночью у нас мельница взорвется, и над Городком начали летать мешки с мукой. Паника, вьюноши и барышни визжат, ручки заламывают — кошмар! Во все стороны феррари и порши, как те тараканы, разъезжаются, а сверху на них мешки с мукой. Взрывы столбом... Глаз не отвести — так красиво...

Пётр Алексеевич развернулся и вразвалочку пошел прочь от Дворца, что называется: пост сдал — пост принял.

Когда в воображении Григория Ефимовича ожила картинка со столь необычными артиллерийскими снарядами, и перепуганными Князьями, а потом вдруг его осенила догадка, когона самом деле Кропоткин имел в виду, рассказывая анекдот про математику,то, уже не стесняясь, загоготал в полный голос.

Русский хохот разнесся над Европой.

Гости во Дворце притихли.

После секундного замешательства стали дальше хрустеть крахмальными воротничками, обмахиваться веерами, словно ничего не произошло...

Вытащив из кармашка платок, Великий Князь Московский промокнул глазки.

— Ну... От... Зараза... Попробуй, переделай таких... Рюрикович. Наша порода!

[1] «Pietro, lascia de donne e studia la matematica» (итал.)- «Петр, оставь женщин и займись математикой» Эту фразу одна венецианка однажды сказала Жан-Жаку Руссо, обратившись к нему по имени Zanetto. Руссо, Исповедь, (ч.2 кн. 7) Петр Алексеевич сей анекдот переиначил на свой лад.