Поиски Бытия были для отца Софрония, как мы видели, «лейтмотивом» его жизни. Он шел многими и непохожими путями, которые изначально увели его далеко от поисков Бытия, но он никогда не терял Его следов.

«Если делалъ что-нибудь, въ некоторомъ смысле, доброе, то останками первоначальной доброты въ воле. Падениемъ человека во трехъ, образъ въ немъ Божий сокрушенъ, но не совсемъ истребленъ и уничтоженъ; вечное Солнце зашло въ душе его, но некоторые лучи зари отъ Него еще касаются высотъ ея».

Его поиски завели его в бездну, на край неизвестного, откуда не было пути назад.

«Взойти на высоту труднее, нежели упасть въ бездну. И такъ лучше ли упасть в бездну?»

Он зашел в тупик, выйти откуда можно было, лишь сделав скачок в неизвестное. Он совершил этот скачок веры и нашел то, чего желал и что искал — встречу лицом к лицу со своим Создателем, истинным Бытием. Он понял, что то, что он хотел узнать, открылось ему как его Личный Бог.

«Бездна сей премудрости, разума сокровище.

Благости источник, о Христе…»

Скачок веры не только спасительно перенес его через бездну, но и поднял на высоту, с которой он рассматривал то, что превзошло самые смелые его ожидания и полеты воображения. Его жизнь обрела крылья, как орел, который «летает высоко в облаках и видит зорким глазом дали, и слышит издалека запахи земли, и наслаждается красотою Mipa, знает многие страны, моря и реки, видит множество зверей и птиц» .

Это царство человека, который познал своего Создателя,

«Постигая глубины мудрости Творца, мы принимаем страдания, в которых стяжевается вечность Божия. И когда осиявает нас Свет Его, тогда мы совмещаем в себе созерцание двух концов бездны: с одной стороны, мрак ада, с другой — торжество победы. Мы бытийно вводимся в область Божественной нетварной Жизни. И ад теряет власть над нами».

Теперь больше не было вопроса о бездне тьмы и небытия, но перед ним раскрылся новый бескрайний горизонт. Бездна была преображена светом. По словам московского святителя Филарета:

«Стараться ли мне восторгать ваши души отъ земли, вознести превыше солнца и звездъ, вести на небеса низшихъ и высшихъ чиновъ Ангельскихъ, до крайних высотъ сотворенного, туда, где нет времени, потому что там открыта не проходяшая и не делящаяся вечность, гдЪ пространство изчезает въ безпредТльности, откуда обратнымъ взоромъ удостовериться можно, как не преувеличено, как даже слабо выражение Премудраго, что якоже стражикъ в превесах, тако весь миръ предъ Богомъ, и яко капля росы утреншя, сходящш на землю (Прем. XI 23)7».

Творец и творение

Открыв для себя Личное Бытие, Бога и Творца, оставшуюся часть жизни отец Софроний старался получить более полное и глубокое знание и общение с Ним. Живопись стала одним из путей, к которому привели его поиски, а она, в свою очередь, привела его к иконописи. Он стремился верно и правдиво изобразить Бытие, которое узнал и полюбил .

«Вначале Бог создал человека, не сотрудничая с ним, с тех пор он никогда не делал ничего с человеком, не заручившись его помощью. Мир природы так устроен, что человек постоянно сталкивается с проблемами, которые должен решать. Но для того, чтобы действительно сотрудничать с Богом в сотворении мира, человек должен всегда стремиться к предельно возможному знанию Самого Бога. Постоянный подъем к дальнейшему познанию Бога также является творческим актом, хотя и особого порядка».

Бог наделил человека абсолютной свободой, которую можно использовать для разных целей. Вместе с этой свободой Он также даровал человеку возможность творить, дабы обрести свободу. Это напоминает метод обучения Кандинского (см. с. 16), который ничем не стесняет ученика, чтобы тот мог рисовать абстракции. Это сродни свободе, дарованной человеку Богом, но позволяющей идти гораздо дальше: в творческом акте человек стремится к более полному познанию Творца и достигает более полного осознания своего творчества, приближаясь в этом к Самому Творцу. Поскольку отца Софрония в молодости волновали вопросы созидания, отношения человека к творчеству и оценки искусства, теперь эта тема приобрела новые измерения. Раньше он искал смысл бытия через искусство, а теперь понял, что путь к истинному творчеству— это приближение к Творцу, Бытию, самому себе. И через близость к Нему был решен вопрос об истинном творчестве.

«Состояние ума… при артистическом творчестве… не может сравниться с состоянием ума-духа, пребывающего в чистой молитве — лицом к Лицу с Живым Богом».

«Затем я был исполнен благоговейным поклонением Первому Мастеру, Создателю всего, и желанием встретиться с Ним, почерпнуть от Него знания, понять, как Он творил».

Творческая деятельность находит различные способы выражения. Самой высокой из них является молитва, чистое созерцание Творца, иногда вдохновленное взглядом на Его Творение. Иная созидательная деятельность происходит тогда, когда человек, изучив свои возможности, осознает, что выходит за собственные пределы.

Старец Силуан помог ему понять глубинный смысл творчества:

«Мои беседы со Старцем Силуаном, конечно, сосредоточивались на молитве и жизни, согласной Божьей воле. Но моя предыдущая карьера [как художника], естественно, склоняла меня к размышлению о творчестве в целом и его значении…Беседуя со Старцем, я обращал свое внимание на Личность Христа: как Он, Сын Человеческий, действовал?…Человеку свойственно стремиться к совершенству, желая войти в живой поток божественной вечности, куда первым отправился Христос-Человек».

Отыскав Творца и истинное Бытие, он частично решил вопрос о вечности и творчестве, переведя его в другое измерение. Как художник он должен был изобразить свое углубленное вйдение. Это было неизбежно: художник вновь пожелал выразить себя через живопись.

Один из способов, который открывает неподвластное изображению, — это свет,

«несозданный божественный свет по природе своей есть нечто совершенно отличное от света физического. При созерцании его прежде всего является чувство живого Бога… Он духом видит Невидимого; дышит Им; весь в Нем…И вера есть свет, но малый; и надежда — свет, но не совершенный; и любовь — свет, но уже совершенный».

Несозданное по своей сути и природе не может быть передано в сотворенной форме, поэтому его нужно представить стилизованным и символическим образом. Символ трансцендентности — голубое, и для того, чтобы изобразить Божественное, которое в конечном счете непознаваемо и недостижимо для человека, в иконописи используется способ передачи несозданного света с помощью концентрических кругов разных оттенков синего, которые темнеют к середине, становясь почти черными во внутренней срединной части. Это пространство представляет собой невыразимую и недостижимую тайну, присутствие Бога. Традиция живописного изображения Божественного присутствия и Нетварного света в виде тьмы берет начало в апофатическом богословии, которое утверждает, что, поскольку Бог непознаваем, Его можно только познать и представить как тьму или «ничто». Есть интересные параллели между этой формой богословия и абстрактным искусством, где полнота также изображается отрицанием формы.

Однако тьма — это не единственный способ, которым Божественный свет изображается на иконах. Отец Софроний предпочитал позитивный аспект как богословия, так и живописной передачи света, делая упор на зримые его элементы. В бытность отца Софрония студентом Свято-Сергиевского богословского института в Париже апофатическое богословие св. Дионисия Ареопагита было широко известно и импонировало многим из-за обращения ко тьме и непознаваемой мистической стороне Бога. Первоначально отца Софрония привлекал такой способ понимания, но позже он сосредоточился на позитивных аспектах общения с Богом и Его любовью.

На иконе

«свет, в частности, больше не падает на фигуру извне, а исходит изнутри и окружает ее. Это свет или слава божественного присутствия, в котором стоит святой и который он или она также несет в себе как неиссякаемую благодать — поэтому икона одновременно изображает эсхатологическую трансформацию души и тела и мистического опыта, доступного в реальной жизни».

Поскольку лики на иконах пишутся на темной основе (по санкирю) и работа ведется от темного к светлому, кажется, что они излучают свет изнутри и таким образом передают потустороннее и нетварное. Свойства прозрачности и отражения от поверхностей также изучались авангардом во времена молодости отца Софрония, но он продолжал исследовать их в своей иконописи.

Существует школа иконописи, которая концентрируется на изображении Нетварного света, выраженного с помощью белых черточек-движков, и часто использует синий цвет, выводя его на первый план, когда изображаются одежды или горы. Феофан Грек (1340–1410), один из иконописцев, принесших это искусство в Россию, был последователем этого направления. Он, в свою очередь, обучал прп. Андрея Рублева, который стал одним из лучших иконописцев России и мастером прозрачной палитры. Его иконы, излучающие покой и безмятежность в своих нежных, но сильных стилизациях, тонких чертах ликов, абстрактно прорисованных одеяниях, при этом несут на себе печать какой-то потусторонности.

Когда отец Софроний был монахом на Афоне, он изучил практику исихастской молитвы, известной как молитва сердца. Эта молитва была особенно развита в XIV веке святителем Григорием Паламой (1296–1359), который создал школу богословия Нетварного света и молитвы. Эта форма молитвы напрямую связана с осознанием Бытия тем, что сосредоточена в сердце, месте встречи Бога и человека. Сердце, которое является скрытым глубинным центром человека, как зеркало способно отражать образ Бога, в зависимости от своего состояния. Чем чище сердце, тем яснее и светлее отраженный в нем образ.

«В нашем сердце всегда должен быть отражен Иисус по милости Божьей, ибо так же, как образ может быть запечатлен на мягком теплом воске, образ Христа может быть запечатлен в нежном сердце».

«…И если художник дарует красоту миру, то от Художника из художников воссиявает вселенной красота из красот. Да, нет ничего прекраснее личности, которая в таинственной мгле внутреннего делания отстояла муть греховных тревог и, осветленная, дает увидать в себе мерцающий, как драгоценный Маргарит, образ Божий…».

В умной молитве «…каждое призывание Имени Христа должно быть неразлучно с Ним, Его Персоной, неотрывно от Лица Бога». (О молитве.) Как практикуется в исихастской молитве, отец Софроний устремлял свой взгляд ко Христу, время от времени опуская глаза на землю, чтобы еще с большим рвением снова вглядываться в лик своего Создателя.

В Иисусовой молитве мы повторяем Имя Христа, как если бы сдирали ржавчину, накопившуюся в этом мире, чтобы заржавевший материал вновь засиял и мы могли бы снова сиять вместе с ним. Если мы снимем ржавчину, накопленную в этом мире, тогда изначальный дар Бога, который мы получили при нашем творении, увеличится, будет расти и спасет наши души, то есть это приведет нас к полному подобию с нашим Создателем.

«Спас в силах»

Церковь святого Михаила, Ист-Уикхэм, Уэллинг, деталь, 1974

Икона неотделима от богословия, но не обязательно сначала обращаться к богословию. Отец Софроний говорил автору этой книги:

Позже, когда вы будете писать иконы, возьмите книгу Успенского и изучите богословие. Нам нужно знать богословие. Но самое главное — соблюдать заповеди Христовы. Вы придете к богословию через иконы, оно увенчает вашу работу.