Архимандрит Софроний, в миру Сергей Семенович Сахаров, родился 22 сентября (по старому стилю) 1896 года в Москве в многодетной православной семье преуспевающего ремесленника. Отец, Симеон Сахаров, был уникальный мастер по изготовлению дамских сумочек и чемоданов. В семье было десять детей. Родители дали всем детям христианское воспитание. Больше всего времени в детстве Сергей проводил с няней. Она была простым и глубоко верующим человеком и часто брала с собой Сергея в храм. С детства он привык бывать на длинных богослужениях и молиться по нескольку часов подряд, что оставило глубокий след в его душе.

«С юных лет мысль о вечности усвоилась моей душе. С одной стороны, это было естественным следствием детской молитвы Живому Богу, к Которому ушли мои деды и прадеды; с другой — дети, с которыми я тогда общался, с наивной серьезностью охотно останавливались раздумьем на сей тайне. Подрастая, я все чаще возвращался к размышлению о бесконечном, о том, что пребывает всегда».

Семья Сахаровых была высококультурной. Сергей в раннем возрасте полюбил литературу, прочитал всех классиков. До конца своей жизни он мог цитировать наизусть длинные отрывки из Пушкина. Дети также получили основательное музыкальное образование. Отцу Софронию особенно запомнился Шаляпин, который в то время регулярно выступал в Большом театре.

Жизнь отца Софрония протекала в трагические времена и удивительным образом охватывает конец старой и начало новой эпохи. Он родился через два года после коронации Николая II, провел детские годы и начал учебу в царской России, а закончил свое образование уже в недавно созданном Советском Союзе. Годы его взросления были омрачены социальными потрясениями и революционными мятежами. Только в раннем детстве Сергей застал мирное время. Когда ему было восемь лет, началась русско-японская война, а год спустя, в 1905 году, произошла первая революция. В 1914 году Россия вступила в Первую мировую войну.

«По необъятным просторам моей страны проходил гигантский плуг, вырывая корни прошлого. Все были подняты на ноги; повсюду напряжение, превышавшее силы людские».

Сергей Сахаров не участвовал в политических событиях, но это не означает, что он находился в неведении и оставался равнодушным к происходящему. Он осознавал все очень остро, но не принимал ничью сторону. В это время Сергей переживал свою собственную внутреннюю борьбу. Говоря его словами:

«На мою долю выпало в прошлом немало скорбей; и я множество раз бывал в обстоятельствах, которые ставили меня перед лицом смерти».

«Когда же началась Первая мировая война (1914–1918), проблема вечности стала доминирующей в моем сознании. Вести о тысячах убиваемых на фронтах неповинных людей поставили меня вплотную перед зрелищем трагической действительности. Невозможно было примириться с тем, что мно жество молодых жизней насильственно прерывается, и притом с безумной жестокостью. И я сам мог оказаться в их рядах; и моей задачей было бы убивать неведомых мне людей, которые в свою очередь стремились бы возможно скорее покончить со мною. ‹…› Ведь я только что начал входить в осо знание себя человеком: внутри загорался огонь благих желаний, свойственного молодости искания совершенства, порывы к свету всеобъемлющего знания».

Когда Сергею исполнилось двадцать лет, в 1916 году, его призвали в армию, сначала юнкером, а затем, в 1917-ом, определили в школу младших офицеров. Его не послали на фронт, но, поскольку он учился в художественной школе, определили во вновь учрежденное подразделение военной маскировки. В начале Первой мировой войны, в 1914 году, французские художники и инженеры разработали принципы военной маскировки. В начале следующего года была сформирована группа профессиональных маскировщиков, а в 1916 году в Париж на обучение была отправлена русская делегация. В качестве приемов маскировки использовались технические принципы, применяемые в театральных декорациях, в кубизме, а также тромплёй (прием «обманки»). Особенно успешными были изобразительные приемы, применяемые в кубизме, потому что художники-кубисты хорошо умели дробить объект на маленькие кусочки и таким образом зрительно разбирать и рассредоточивать его. Обучение маскировке пригодилось отцу Софронию впоследствии, особенно когда он обустраивал основанный им монастырь.

Война принесла России страшные потери. Уже нестабильная к тому времени ситуация в стране ухудшалась — и в феврале 1917 года вспыхнула революция. Спустя месяц царь отрекся от престола. В апреле вернулся из ссылки Ленин, и в октябре произошел окончательный переворот. В марте 1918 советское правительство было переведено из Петрограда в Москву, где обстановка была спокойнее.

Сергей проболел тифом большую часть критического периода, октябрь и ноябрь, и поэтому не участвовал в событиях, но в глубине души его занимало другое:

«Во всем мире возникали события, полагавшие начало новой эре в истории человечества, но мой дух не останавливался на них. Многое рушилось вокруг меня, но мое внутреннее крушение было более интенсивным, чтобы не сказать — более важным моментом для меня».

«Война с Германией приближалась к печальному для России концу. За несколько месяцев до сего развязывалась уже другая, гражданская, во многих отношениях более тяжкая, чем международная. Видение трагизма человеческого бывания как бы срасталось с моей душой, и смертная память не покидала меня где бы я ни был. Я был расколот странным образом: мой дух жил в той таинственной сфере, для которой я не нахожу выражения словом, рассудок же и душевность жили, казалось, своей привычной повседневностью, т. е. подобно всем прочим людям».

Тема вечности, по-разному выраженная, пройдет лейтмотивом через всю его жизнь. Духовный поиск увел Сергея от христианства в восточный мистицизм, о чем он впоследствии всегда сожалел.

С раннего детства у Сергея Сахарова проявился дар к живописи. Еще ребенком, не умея говорить, он уже рисовал. Часто целые дни напролет он проводил рисуя. Сам он писал:

«Мне рассказывали, что, когда я еще не говорил ни “папа” ни “мама”, я уже рисовал целыми днями что-нибудь, сидя под столом в зале. Я очень рано научился рисовать лошадей, потому что папа хорошо их рисовал. И с тех пор это как бы вросло в меня».

Вскоре после окончания гимназии Сергей поступил в художественную школу. Долгое время считалось, что он поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, но новые исследования указывают на то, что он поступил в это учебное заведение только в 1918 году, незадолго до того как оно было преобразовано в Свомас (Государственные свободные художественные мастерские). В Московском Училище живописи, ваяния и зодчества можно было получить серьезное художественное образование по образцу европейских академий. Вступительные экзамены были строгими, поэтому, чтобы к ним подготовиться, было принято вначале проходить практику в частных художественных мастерских. В случае с Сергеем Сахаровым имеющиеся свидетельства указывают на мастерскую Ильи Машкова, основанную в 1904 году как раз для этих целей.

Почему Сергей Сахаров не поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества раньше, ведь в то время туда принимали с шестнадцати лет? На это могло быть несколько причин. Основное школьное образование, которое он получал, отличалось высоким уровнем и, вероятно, было решено не прерывать его. Другой причиной могла быть военная служба.

Все русские художники до революции 1917 года имеют общее художественное наследие. Путь истории русского искусства уникален: сильное и длительное влияние византийского искусства на протяжении веков, а затем достаточно позднее знакомство с западным искусством. Вследствие этого русские художники прошли через различные школы и направления с молниеносной скоростью. Накануне революции в России зарождается авангард, который опередил художественные достижения Европы. В связи с бурным развитием множества различных направлений все студенты художественных заведений так или иначе пробовали себя в них. Отец Софроний не был исключением. Чтобы лучше понять творческую атмосферу, в которой он жил, и представить полную картину его художественного пути, мы сделаем краткий экскурс по тем направлениям в искусстве, которые существовали в то время в России, а затем сосредоточим свое внимание на послереволю ционных художественных учебных заведениях, где он закончил свое образование, покинув страну уже полностью сформировавшимся художником.

 

Краткий очерк истории русского искусства

Основание русского изобразительного искусства можно отнести к 988 году, когда после Крещения на Русь пришло византийское искусство. Безусловно, в стране уже имелось богатое наследие многих видов народного языческого искусства. Но они сосуществовали параллельно. После того, как Русь приняла Христианство и унаследовала пришедшее с ним искусство, она в течение нескольких веков не подвергалась никакому другому художественному влиянию извне. Местные художники творчески переосмыслили иконы, росписи и мозаики Византии, вследствие чего появился уникальный русский стиль. Рисунок, композиция, выразительность и цвет приобрели особые черты, свойственные русской душе и характеру. Возникло несколько художественных школ со своими особенностями в живописи и архитектуре, иконографии и колорите. Наиболее известными художниками были преподобный Алипий и инок Григорий Киево-Печерские, преподобный Андрей Рублев (ок. 1360–1430), творчество которого является венцом классической иконописи как по сюжету, так и по компози ции, и Дионисий (1440–1510) с сыновьями, которые успешно работали над созданием особой цветовой гармонии.

Первое влияние Запада приходит с Петром Великим (годы правления 1682–1725), который основывает и строит свою новую столицу исключительно по западным образцам. Он привозит архитекторов, ремесленников и художников из Европы, чтобы создать абсолютно западный город. Именно тогда появляется станковая живопись и спрос на портрет, а также оформление интерьеров дворцов и особняков. Местные художники, которые занимались до сих пор исключительно иконописью, быстро впитывают и развивают все европейские жанры искусства. Усвоив их, они частично обращаются к своим прежним иконописным навыкам: в портретах художники сосредотачиваются не только на внешнем сходстве, но стремятся также передать суть человека, душу позирующего. Вместе с тем иконы подверглись западному влиянию и вскоре стали походить на итальянские религиозные картины. Отчасти причиной было то, что олифа на древних иконах потемнела, а снимать ее тогда не умели, и образы стали неразличимы. Поэтому старинные иконы «поновляли»: переписывали в новом стиле поверх древней живописи и скрывавшей ее олифы.

Именно в это время в 1757 году в Петербурге была учреждена Академия художеств, утвержденная Екатериной Великой в 1764 году. Екатерина начала собирать произведения искусства и даже покупать целые художественные коллекции. Русские художники проживают двести лет западного искусства за пятьдесят лет во всех жанрах: пейзажи, натюрморты и портреты. Они усваивают стили и придают им русский оттенок. Этот «русский оттенок» появляется вследствие духовного поиска и жажды, которые характеризуют художественные стили, движения и направления до 1917 года и позднее.

В 1832 году была основана Московская школа живописи, ваяния и зодчества. Вначале она была создана как школа рисования, но вскоре превратилась в полноценную высшую художественную школу, к которой в 1866 году было добавлено архитектурное отделение. И в том и в другом заведении преподавание было основано на западных принципах, делался акцент на историческую и мифологическую тематику. В 1863 году группа художников, организовавших впоследствии «Товарищество передвижных выставок», вышла из состава Академии в знак протеста против консервативного отношения руководства к тематике и сюжетам дипломных работ. Молодых художников привлекало изображение реальной и исключительно русской по характеру жизни. Передвижники стали черпать сюжеты из повседневной жизни, русских народных легенд и сказок.

Главным покровителем передвижников был купец и меценат Павел Третьяков (1832–1889), который приобретал большую часть их работ и заказывал им портреты знаменитых писателей, поэтов и художников того времени. Его коллекция превратилась позднее в Третьяковскую галерею. Некоторые художники-передвижники стали преподавать в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Они работали в Москве, поскольку их сюжетная тематика была в русле направления славянофилов в отличие от исключительно прозападных взглядов, преобладавших в Санкт-Петербурге. Другим известным меценатом был железнодорожный промышленник Савва Мамонтов (1841–1918), собравший творческий круг художников в своем подмосковном имении Абрамцево. Многие художники, в том числе и передвижники, жили и работали там в летнее время. Особого упоминания заслуживает Михаил Врубель (1856–1910), талантливый художник и неординарная личность; его работы отличаются ярко выраженной индивидуальностью. Художники того времени обратились также к возрождению традиционного декоративно-прикладного искусства, что имело большое влияние на последующие группы. В зимнее время Мамонтовы продолжали оказывать гостеприимство художникам в своем московском особняке, где они сосредотачивались на театральных жанрах, главным образом опере и балете, а также драматических постановках. Именно здесь состоялся театральный дебют К. Станиславского (1863–1938). Другим великим талантом, который обнаружил и поддержал Мамонтов, был Ф. Шаляпин (1873–1938), известный своим глубоким и выразительным басом. Отец Софроний сохранил о нем яркие воспоминания и высоко ценил его.

Тем временем в Петербурге сформировался интеллектуальный художественный кружок, который, объединив разные виды искусства, собрал небольшую группу единомышленников вокруг журнала «Мир искусства». Идеи этих художников были более западническими, в отличие от передвижников, и тяготели к декоративности. Основателями журнала, помимо прочих, были А. Бенуа (1870–1960) и Л. Бакст (1866–1924), но распространил эти идеи и привлек к ним общественное внимание С. Дягилев (1872–1929). Он организовал несколько выставок, необычных по своему характеру, на которых было представлено как древнерусское искусство, так и творчество новых русских художников, а также были приглашены художники из-за границы. С. Дягилев сделал очень много для развития сценического искусства и распространения русской культуры в Европе. Наибольший резонанс получили его «Русские сезоны» и создание русской секции выставки на Осеннем салоне в Париже. В 1906 году С. Дягилев уехал из России и в течение последующих лет собрал вокруг себя группу русских художников.

Московские художники критиковали Дягилева за его отбор произведений русского искусства для зарубежных экспозиций, обвиняя его в том, что он сужает образ России до народной сказки, Петрушек и самоваров. Этому впечатлению способствовало обращение к фольклорным мотивам и забытым жанрам народного творчества художников из Абрамцевского кружка, которым Дягилев доверил работу над сценическими декорациями к «Русским сезонам». Позднее он стал еще более смелым и заключал контракты с Пикассо и Матиссом.

Несмотря на то, что Сергей Сахаров родился и вырос в Москве, он ценил изящество и красоту классических линий городской планировки Петербурга. Он часто бывал там и следил за событиями художественной жизни в обеих столицах. Сергей не разделял крайних взглядов ни одного из художественных направлений того времени.

В XIX веке появляется новая группа людей — русские предприниматели. Купечество как таковое существовало издавна, но новый феномен заключался в успешной деятельности целых семей промышленников, которые развивали индустрию и наживали огромные состояния, часто намного превосходящие состояния правящего класса. Мы уже видели, какую роль играли Третьяков и Мамонтов, принадлежавшие к классу предпринимателей. Эти люди много путешествовали и, таким образом, становились коллекционерами не только картин, но также, например, предметов азиатского искусства, декоративно-прикладного творчества, ковров и т. д. Некоторые из них, будучи приверженцами старообрядчества, коллекционировали старые иконы. Большинство из этих коллекций было добровольно отдано или конфисковано государством во время революции. Теперь они составляют собрание многих русских музеев. Сергей Щукин (1854–1936) и Иван Морозов (1871–1921), сыгравшие большую роль в создании художественных коллекций, обратили свой взор на Париж и мир современного искусства. Вкусы их различались, поэтому о конкуренции не было и речи; они вместе посещали мастерские художников и салоны торговцев живописью. Более смелым был Щукин, который в результате собрал огромную коллекцию Матисса и Пикассо. Но в его коллекции было также несколько полотен более ранних художников, таких как Сезанн, Дега, Дерен и Гоген. Сергей Сахаров, приехав в Париж, заметил, к своему разочарованию, что, за исключением творчества Мане, московские коллекции полнее отображали французское искусство, чем картины и скульптуры в самом Париже, которые хранились в частных коллекциях, труднодоступных для публики. Лувр тоже, по его мнению, уступал Эрмитажу, где коллекция картин великих мастеров была собрана, в основном, Екатериной Великой.

Щукин был очень гостеприимным человеком, он живо интересовался новым поколением художников, часто сам показывал им свою коллекцию и получал удовольствие от общения с ними. Морозов более ревниво оберегал свое собрание, но также открыл к нему доступ широкой публике, хотя и не с такой готовностью, как его коллега-коллекционер. Должно быть, именно здесь Сергей Сахаров впервые познакомился с французским искусством.

Старшее поколение художников выступало против нового искусства из Франции. Репин опасался, что под влиянием этого искусства русские художники могут потерять самое важное качество художника — сердце.

Однако не все старшее поколение художников было настроено отрицательно, возможно, они не понимали нового искусства, но видели необходимость развития: «Нельзя сказать ребенку: не расти больше! ‹…› Так же и искусство. Мы, художники, “ищем” все новые и новые пути, мы “растем”. Все эти “кубисты”, “лучисты” и пр. занимаются “исканием”. Возможно, что это искание выливается в безобразные и нелепые формы, но это “искание” дает искусству толчок, из которого, может быть, впоследствии что-нибудь и выйдет».

Изначально все художники собирались в галереях Щукина и Морозова, чтобы изучать, копировать, обсуждать и впитывать. Большая часть авангардистов пробовала себя в различных направлениях, но достаточно быстро они нашли свои собственные пути. Это можно резюмировать следующим образом: французские художники, особенно импрессионисты, произвели революцию в искусстве, изображая красоту реального мира, в противовес академическим сюжетам, преобладавшим в то время в живописи. Искусство импрессионистов отличалось индивидуалистическим подходом к изображению природы, их художественная задача заключалась в передаче не пейзажа самого по себе, а своего впечатления от него. Этого было недостаточно русским художникам, которые всегда находились в поиске духовного и вечного. Русские художники усвоили метод, но изменили содержание в соответствии со своим стремлением передать природу в ее истинной форме. Опасения Репина, что русские художники рискуют потерять главное, не подтвердились. Вскоре авангардисты отошли от французских прототипов и начали свой собственный поиск, тем самым опережая европейские направления и занимая лидирующее положение в современном искусстве.

Сергей был еще молод, когда развивались и сменяли друг друга самые яркие и драматичные направления искусства, но он следил за их развитием, посещая разнообразные и многочисленные выставки и лекции.

Одним из первых и наиболее ярких направлений русского модерна было московское объединение художников «Бубновый валет» (1910–1917). Его основателями среди прочих были Петр Кончаловский (1876–1956) и Илья Машков (1881–1944). Их идеалом был Поль Сезанн, считавшийся отцом модернизма. Из всех привезенных в Россию работ иностранных художников именно полотна Сезанна оказали самое сильное воздействие на русских художников, и его влияние впоследствии никогда не ослабевало. Его структурированное искусство совпадало с той выразительностью, которую искали русские художники, с идеей построения их собственного мира. Вошел в употребление и стал принятым термин «русский сезаннизм». Члены общества «Бубновый валет» были, в основном, последователями этого направления. Учителя Сергея Сахарова вышли из этого общества, и, как мы увидим, в этой технике и манере продолжало писать большинство московских художников уже после того, как прошли и поблекли все модернистские направления.

Однако единство сохранялось недолго, и в 1912 году, два года спустя после создания «Бубнового валета», Михаил Ларионов (1881–1964) и Наталья Гончарова (1881–1962) отделились и организовали выставку «Ослиный хвост», в которой также принял участие Казимир Малевич (1879–1935). Мы не будем останавливаться на последующих направлениях, а лишь вскользь их упомянем, поскольку они не имели прямого отношения к Сергею Сахарову, хотя и служили фактором художественного климата того времени. Был недолгий период импрессионизма, за которым последовали символизм и модерн. Также художниками был испробован кубизм, но просуществовал недолго; в 1912 году была изобретена особая форма под названием кубофутуризм, который нес в себе все элементы модернизма. В 1914 году М. Ларионов изобрел «лучизм», художественный прием, который использует лучи света, окружающие изображаемый объект и таким образом подчеркивающие действие света на его поверхности.

«Лучизм — это художественное изображение пространства, которое передается не контурами предметов, и даже не их внешним цветом, но бесконечным и напряженным действием лучей, которые составляют единство всего. Лучизм может показаться видом спиритуалистической, или даже мистической живописи, однако, напротив, он по существу пластичный. Художник видит новые формы, создаваемые пересечением лучей, исходящих от материальных предметов, и именно их он фиксирует».

Это уже шаг по направлению к более духовному аспекту живописи, чем коробки и квадраты в кубизме. Н. Гончарова следовала за М. Ларионовом по его пути, но скоро ее привлекла другая форма художественного выражения, русский неопримитивизм. Этот стиль опирался на народное искусство, детские рисунки, и, главным образом, на иконы.

В конце XIX — начале ХХ века произошло открытие и осмысление древних икон как произведений искусства. Они были надолго забыты под слоями потемневшей олифы и позднейших записей. После того, как иконы научились расчищать и реставрировать, в них обнаруживалось ранее скрытое богатство цвета, совершенство линий и ни с чем несравнимая глубина композиции. В первые годы XX века были организованы небольшие выставки личных коллекций; именно там Матисс увидел икону как источник всего современного искусства. Однако первая выставка икон, оказавшая заметное влияние на художников, состоялась в 1913 году по случаю празднования трехсотлетия дома Романовых. Авангардисты посещали ее толпами и были глубоко впечатлены увиденным. Они обнаружили, что иконы отвечали их собственным поискам нового художественного выразительного языка. Вдохновившись иконами с их плоскостным и отстраненным характером изображения, Владимир Татлин (1885–1953) почерпнул идеи для своих конструктивистских объектов и скульптур. Сходным образом Александр Родченко (1891–1956) перенес иконографическую концепцию пространства и перспективы на свое новое поле деятельности в искусстве, конструктивизм. В живописи Кузьмы Петрова-Водкина (1878–1939) также отразился стиль иконы, как в отношении предмета, так и способа изображения. Самое непосредственное влияние иконопись оказала на Н. Гончарову и К. Малевича, которые в то время сотрудничали в поисках более правдивой и русской формы искусства. При изображении крестьян, занятых ежедневным трудом, они стали использовать иконописный стиль, что придавало лицам на картине выражение вневременного покоя и отстраненности.

Однако впоследствии эти художники стали развиваться в противоположных направлениях. Н. Гончарова вместе с М. Ларионовым были приглашены С. Дягилевым в качестве сценографов для его «Русских сезонов». Они уехали из России и навсегда остались в Париже.

Влияние иконы на К. Малевича выразилось в развитии нового направления в искусстве, супрематизма. Для него, в отличие от предметно-реалистического искусства, главным было превосходство чувства над предметным изображением. Это направление использовало изображения одиночных или пересекающихся геометрических фигур на нейтральном фоне. Влияние иконы отразилось в использовании цветовой символики, а также в какой-то мере в выборе форм. Апофеозом этого направления стало создание «Черного квадрата», который был выставлен в 1915 году. Эта картина, или «заявление», была намеренно помещена в восточном углу выставочного зала, где обычно в домах висела икона, чтобы вызвать явную ассоциацию. Черный квадрат Малевича в действительности вовсе не является черным, потому что под поверхностным слоем краски находятся два наложенных друг на друга более ранних рисунка, что становится очевидным в кракелюрах поверхности полотна. Это присутствие цвета — еще одно из доказательств того, что иконопись оказывала непосредственное влияние на творчество художника.

Целью Малевича, как и других художников его поколения, было изображение современности. Это было время, омраченное войнами и революциями. Апокалиптические предчувствия одних были неразрывно связаны с восприятием эпохи другими как времени новых начинаний и будущего, полного надежд. Во всех произведениях этого периода виден духовный поиск художников.

Но далеко не все художники разделяли одинаковые взгляды.

«Дело в том, что мы умертвили душу в своем искусстве. В этом была наша ошибка. Мы слишком очертя голову пошли по пути методов и экспериментов, а методы заставили нас смотреть на природу не с точки зрения чувств, любования, эмоций, а с точки зрения применения ее к нашим живописным методам и формулам. А между тем, мы забыли, что искусство слагается из массы элементов — из гораздо большего количества факторов… сюда входит все: и личность, и позиция, и романтика… Под давлением времени, течений и тому подобное, под влиянием отдельных личностей мы пришли к тупику, к академии методов, принципов, к бездушным, мертвым формулам, которым я теперь объявил войну. Итак, я повторяю, что к черту методы! К черту левую половину сезанновского творчества! Да здравствует душа и тело искусства!»

1917 год был очень продуктивным для всех направлений искусства в России; было организовано множество выставок и театральных постановок. Это было время перемен и волнений, время, полное несбывшихся надежд на будущее с бесконечными возможностями и широкими горизонтами. В последующие годы в области различных художественных направлений наблюдались стремительное развитие и эксперимент, особенно это коснулось модернизма, сценического искусства и декорации. Плакат и фотомонтаж заняли позиции в искусстве, создавалась футуристическая поэзия. Все стремились к функциональному и утилитарному искусству. Это особенно характерно для футуризма и конструктивизма. Тем не менее оба направления пришли к абстракционизму, а затем трансформировались в промышленное искусство.

Однако эпоха эксперимента в искусстве русского модерна продлилась недолго. Отчасти она закончилось ввиду того, что государство стало навязывать социалистический реализм, отчасти движение распалось из-за внутренней неорганизованности.

Сергей все это время был погружен в собственную интенсивную внутреннюю борьбу, которая избавила его от принадлежности к какой-либо из этих групп.

«В молодые годы увлечение искусством отрывало меня от всего, что кругом меня. Владело мною одно стремление: проникнуть в тайну красоты всякого видения, то есть явления природы. Чем больше я погружался в мои искания, тем ТАИНСТВЕННЕЕ становилось всякое видение, и я изнывал от восторга перед этой тайной. Мы видим мир совсем не так, как видит его “ученый”. Возьми небо… Что это для “ученого”? Фикция, рассеянный солнечный свет, отраженный в атмосфере Земли, а дальше за этим небом ТЕМНОЕ БЕСКОНЕЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО, КОСМОС. И я всегда понимал, что виденное нами небо, дивно-голубое, не “стенка” вокруг Земли; что за пределами видимого лежит беспредельность космическая, непостижимая так же, как и видимое небо. Лежа на крыше моего ателье, я внимательно всматривался в небо, и оно странно приближалось ко мне, и так близко, как будто и меня уже охватывало собою. Но ТАЙНЫ СВОЕЙ не сообщало мне. О, я так страстно смотрел на все предметы, на все явления, и каждое явление, каждый предмет становились тайной. Как возможно, что простой в себе луч света разлагается на бесконечные нюансы и в целом создает картину, вечно живую, непрестанно изменяющуюся, хотя и сохраняет нечто единое?»

Иллюстрацию этому можно найти в автопортрете, который Сергей написал в 1918 году.

На картине изображен молодой человек, верхняя часть тела повернута вполоборота, голова на три четверти обращена к зрителю, а глаза смотрят слегка поверх нас. Возможно, то, что мы видим — это лишь фрагмент большой картины; на эту мысль наводит расположение красок на заднем плане. На портрете видны четкие горизонтальные линии, свидетельствующие о том, что холст складывали, возможно, для того, чтобы его спрятать. Остальные работы Сергея были уничтожены родственниками после его отъезда из России: в то время было опасно быть замеченным в связях с иностранцами.

Автопортрет, 1918 г. Холст, масло

Эта картина выполнена маслом на холсте: непринужденный предварительный набросок теплым коричневым тоном, поверх него прямые мазки разных цветов в стройном колористическом согласии, и, наконец, пастозное письмо лица: в основном, желтой охрой, с примесью белил по освещенным местам и более глубоких охристых оттенков в тенях, усиленных коричневым цветом там, где тень особенно густа. Кое-где тени положены бледно-розовым цветом: прежде всего, на обращенном к зрителю крыле носа, на ухе и сзади на шее. А вверху уха такая тень, набирая полную силу, становится ярко-красной.

Но главное здесь — глаза: один на освещенной части лица, другой — в тени. Формообразующие оттенки тут другие, благодаря добавлению в палитру зеленого. Собственно, взятый для этого пигмент скорее всего не зеленый, но ирисно-синий, то есть холодного оттенка — видимо, берлинская лазурь. Смешанная с желтой охрой разных оттенков, преобладающих в письме лица, она дает холодные зеленые и коричневые отсветы на его теневой стороне и вокруг глаз. А сдержанные красные акценты в углу одного глаза и слегка ниже другого усиливают их взгляд.

Письмо лица напоминает работу над скульптурой: кисть, как резец, движется по форме, выявляя ее прямыми мазками. Рот обрисован двумя прямыми чертами: снизу — великолепной ярко-красной, а на месте верхней губы — более темной. Эта простота, отсутствие подробностей придает портрету большую выразительность. А тщательная разработка поверхности вокруг рта восполняет минимализм в его изображении. Ниже рта тень выдержана в том же тоне, что и под глазами, где она противостоит близлежащему сильному цвету. Таким образом достигается тональное равновесие портрета.

Волосы написаны энергично, но в более раскованной, импрессионистической манере, чем лицо, так что его выражение остается главным. Так же неброско, не отвлекая внимания, передано ухо, а фон, условный и неизобразительный, служит лишь тому, чтобы лицо выступило с особенной силой и отразившиеся в нем переживания стали понятны. Именно их в первую очередь хотел показать художник. На рубашке, где форма строится оттенками синего, воротник выделяется широким бликом чисто белого цвета. Этот наиболее светлый участок изображения находится на одной оси с освещенной частью лица.

Палитра художника — скудная, экономная, образована примерно из семи красок: желтой охры, свинцовых белил, коричневой (жженой умбры и/или сиены), синей (берлинской лазури?), черной и красной (киновари). Причиной тут могли быть трудности в приобретении нужных материалов. Но скорее экономия была вызвана соображениями художественного порядка: ограниченная палитра способствует большей цельности картины.

Выражение лица решительно, полно напряжения и переживаний. Вероятно, это вызвано сложным временем, в которое жил Сергей (революция, войны, голод, общественные беспорядки и неопределенность), или же его душевным состоянием: его никогда не покидала память о смерти, именно тогда он увлекался восточными религиями, что может быть объяснением напряженного и пронзительного выражения его глаз. Шестьдесят лет спустя он написал Тайную Вечерю, и в нескольких апостолах, особенно в апостоле Симоне, можно узнать некоторые черты этого автопортрета. Выражения их лиц напряжены не менее, чем лицо на автопортрете, но одновременно они наделены спокойствием, которого нет в портрете. Считается, что в любой картине художник хотя бы частично изображает самого себя, поэтому мы можем заключить, что отец Софроний к концу своей жизни сохранил внутреннее напряжение, но оно уже было другого рода.

Картина демонстрирует работу уже профессионально подготовленного художника, хотя в тот год он только поступил в художественную школу. Подготовительное обучение, которое он прошел, находилось на очень высоком уровне. Свободное использование зеленого и красного цвета на лице — это признак новых веяний того времени, композиция сильно напоминает автопортрет юного Гогена из коллекции Щукина. Картина молодого, но уже зрелого художника показывает, что он хорошо знаком с основами анатомии и законами цветовой гармонии и уверенно владеет кистью.

На пути художественного становления Сергей Сахаров встретил схожего с ним по взглядам сокурсника, который стал его другом на всю жизнь. Молодой художник армянского происхождения приехал в Москву из Тифлиса в 1915 году. Его имя было Леон Бунятов (Левон Бунатиан-Бунатьянц), но приятели прозвали его Леонардо, а фамилия была позднее упрощена и превратилась в Бенатов. Приехав в Москву, он поступил в частную студию А. Миганаджана и А. Мильмана, но вскоре перешел в студию И. Машкова. Во время неспокойного 1917 года Л. Бенатов делил ателье с А. Родченко. Под его влиянием Бенатов увлекся футуристическим направлением, но вскоре понял, что абстракция не для него. Также под влиянием А. Родченко он вступил в Московский союз художников (1918–1919), в котором тогда состоял и Сергей. Бенатов оказался на перепутье между реалистической школой Машкова и абстракционизмом Родченко. В 1919 году он принял твердое решение в пользу реализма.

Сергей и Леонардо поступили в Московское училище живописи, ваяния и зодчества в 1918 году, всего за несколько месяцев до его преобразования в Свомас. Это было первой попыткой нового правительства пересмотреть художественное образование. У каждого преподавателя была своя мастерская, где они учили своих студентов, используя принципы времен Ренессанса, когда между мастером и подмастерьем выстраивались личные отношения. В этом учебном заведении также существовали мастерские без преподавателя. Студенты могли менять мастерские по своему желанию. Вначале эта система действовала, но вскоре все превратилось в хаос, так что в 1920 году путем слияния Свободных художественных мастерских было учреждено новое учебное заведение, Вхутемас. Это заведение также было разделено на мастерские, но был составлен основной общий курс дисциплин, и, таким образом, система обучения стала более структурированной.

Художественная жизнь во Вхутемасе бурлила. У каждого крупного художника была здесь мастерская, что придавало школе огромное разнообразие и давало студентам возможность широкого выбора. Существовало три основных отделения: живописи, скульптуры и архитектуры. Здесь велось множество обсуждений и споров. Студенты слушали футуристические стихи и следили за театром авангарда. Они даже ставили свои постановки, сами изготавливали костюмы и декорации. В библиотеке Вхутемаса можно было найти последние парижские журналы по искусству. Студенты происходили из самых разных слоев общества и имели разные политические взгляды. Те, кто жил далеко от учебного заведения, сформировали своего рода коммуну. Все это было причиной того, что первые годы существования Вхутемаса были отмечены бесконечными столкновениями, конфликтами, диспутами и спорами относительно того, по какому пути должно следовать это заведение. Художники всевозможных направлений преподавали внутри этих стен. Студенты тоже вскоре втянулись в конфликт; устраивались демонстрации, разгорались жаркие споры. Главным был вопрос о месте искусства в обществе; одни проповедовали станковое искусство как искусство для искусства, другие же выступали в защиту производственного искусства, которое должно было иметь утилитарное назначение в жизни. В итоге победили последние.

Сергей Сахаров, естественно, участвовал в обсуждении этого вопроса, который продолжал его интересовать, как мы можем увидеть из его письма к сестре, написанного почти полвека спустя:

«Я вспоминаю философскую беседу о том, какой труд можно и должно считать производительным и какой “содействующим”. Как бы то ни было, я могу похвалиться, что принадлежу к обеим категориям. Но хочу, чтобы ты мне разъяснила: можно ли считать писание картин, фресок и подобное “производительным” трудом? Писание книг или даже писем к чему относится? Спроси у кого-нибудь, если сама не в силах решить сего вопроса…».

Сергей и Леонардо поступили в мастерскую П. Кончаловского в 1918 году. Кончаловский также преподавал маскировку в военной школе, где Сергей предположительно мог у него учиться.

 

Петр Кончаловский

П. Кончаловский был художником пост-передвижнического поколения, но в юности общался с художниками из этой группы. В самом начале XX века он провел много времени в Европе, как раз в тот момент когда искусство меняло направления и стремительно развивалось. Он общался с импрессионистами, фовистами, Ван Гогом, Сезанном и кубистами. Когда его художественный вкус сформировался, Кончаловский остановился на реалистической живописи. Его отношение и взгляд на жизнь были очень позитивными, что видно из всех его работ. Он много работал и за свою долгую жизнь (1876–1956) написал более, чем 5000 картин.

П. Кончаловский писал картины на разнообразные темы: пейзажи, натюрморты, но, главным образом, портреты, в которых он «спорил» с работами своих предшественников, Серова, Репина и других; это проявлялось в том, что он любой ценой избегал изображения внутреннего мира модели. Кончаловский всегда старался найти в позирующем особенный стиль, чтобы открыть в нем что-то типичное для всего человечества, потому что ценил не внешнюю схожесть, но художественное качество образа, а именно общечеловеческие черты. Во многом это видение он заимствовал у великих мастеров Возрождения. Кончаловский отмечал необходимость художественного обобщения, ибо в одном человеке художник может увидеть весь род людской, как это делали античные греческие скульпторы. Оппоненты обвиняли Кончаловского в том, что его портреты напоминают натюрморты. Он же считал важным подчеркнуть, что правдивость изображения только тогда имеет художественное значение, когда она достигается эстетическими средствами, основанными на соотношении цветов, композиционном единстве, ритме и абсолютной ценности формы. Кончаловский выступал против живописи, которая обладала фотографическими качествами и схожестью, и называл фотографию «проклятым врагом искусства».

 

Мастерские И. Машкова и П. Кончаловского

В 1907 году Машков познакомился с Кончаловским. Они сразу же стали хорошими друзьями; у них были схожие взгляды на искусство и одинаковая неудовлетворенность искусством того времени. В 1911 году Машков приглашает Кончаловского в свою мастерскую, и с этих пор она называется «Студия рисования и живописи Петра Кончаловского и Ильи Машкова». Считается, что большинство студентов того времени проходило обучение в этой мастерской. Это была самая дорогая, но в то же время самая посещаемая студия. Она следовала экспериментальной педагогической системе, основанной на упомянутом выше принципе Возрождения, где подмастерье учился у мастера. И. Машков восхищался Челлини и настаивал на строгой дисциплине, требуя безоговорочного подчинения. Среди студентов ходило выражение «обмашковиться». Во время революции и преобразований художественной школы двое друзей возглавили каждый свою мастерскую, пойдя немного различными путями: в то время как Кончаловский выбрал свой собственный классический путь, предпочитая динамичные композиции статичным и используя легкие прозрачные цвета, Машков следовал традиции старых мастеров и использовал в своей цветовой гамме приглушенные тона, такие как коричневый и фиолетовый.

Л. Бенатов сначала учился в студии И. Машкова, а потом в Свомасе, в 1918 году перешел в студию П. Кончаловского. Предположительно, Сергей Сахаров мог пройти тот же путь, поскольку приемы, преподаваемые И. Машковым, речь о которых пойдет ниже, совпадали с принципами и приемами, которые отец Софроний использовал и проповедовал позднее.

 

Преподаваемые техника и методы

[55]

Студия была построена на основе сотворчества студентов и преподавателя; мольберт мастера стоял посередине, а мольберты студентов вокруг, так что они работали, сидя рядом. Мастер не исправлял работы студентов, но они должны были изучать его, копировать и учиться у него в процессе работы. Это побуждало к стремлению превзойти мастера. Соблюдалась строгая дисциплина в отношении занятий, требовалось постоянное изучение природы, которое одновременно служило верным эстетическим источником вдохновения. Последние французские новшества и эксперименты в области искусства были предметом тщательного подражания и изучения. Так, в живописи с натуры следовали импрессионистическим приемам живописи на пленэре, воспроизводили форму сразу кистью на холсте. Краски наносились слоями, и процесс этот был строго упорядочен: первый слой — гладкий, последующие — с более выраженным характером благодаря жестким прямым мазкам. Плодом такой техники была богатая фактура, вызывавшая ощущение пульсации живописи. Кое-где форму оттеняли широкими цветными контурами, нарочито указывая на условность изображения. Написанная таким образом картина, казалось, появилась стремительно, на одном дыхании, тогда как на самом деле ее создание подвигалось последовательными этапами, подчиняясь систематическим строгим правилам.

П. Кончаловский был строг к своим студентам, требовал, чтобы они полностью контролировали себя, не отдавались волнам эмоционального возбуждения, которое часто приводит к неопределенным результатам в работе. Он считал, что довольствование одним лишь приблизительным сходством приводит к дешевым методам и плохому вкусу. Он настаивал на том, что необходимо учиться на опыте великих мастеров реализма разных веков.

«Вся жизнь художника должна быть непрерывной цепью наблюдений и впечатлений. Он всегда должен оглядываться по сторонам, без конца смотреть все новое и новое. У старых мастеров надо нам учиться этому умению видеть».

Особое внимание уделялось тому, чтобы каждый студент научился всем тонкостям ремесла, начиная с умения пилить, заканчивая умением сделать подрамник, натянуть и загрунтовать холст, растереть краски. Недостатка в красках не было, но каждый студент должен был научиться их самостоятельно изготавливать.

Что же касается стиля живописи, то идеалом был Сезанн. Машков и Кончаловский работали в стиле русского сезаннизма. Кончаловский утверждал, что все должно быть построено на соотношении цветов, но не взятых из природы, поскольку в природе они все время меняются. Кончаловский отличался от Сезанна только в том, что не предопределял свою цветовую гамму, но старался достичь непосредственного упрощения в своем подходе к природе, видя и чувствуя, как должен быть «построен» пейзаж. Он уделял особое внимание мазку, придавая большое значение фактуре.

Была составлена серия упражнений, направленных на освоение студентами различных стилей. Одно из этих упражнений заключалось в следующем: нужно было собрать белые предметы, склеенные из картона, и скомпоновать их вместе как натюрморт; эти предметы имели форму конуса, куба, пирамиды, шара и т. д., и помещались на белом фоне. Целью здесь было обучение особенностям и фактуре (рельефу поверхности) материала. В данном случае речь шла о живописи масляными красками на холсте. Первым заданием было, используя исключительно белила, представить один из этих предметов как плоское изображение. Затем нужно было написать другой предмет, торцуя жесткой кистью. И, наконец, студент должен был написать третий объект прозрачно-лессировочно. После этого предметы нужно было написать двумя цветами, черным и белым, смешанными в различных соотношениях, чтобы выявить форму. Затем предмет следовало написать в одном тоне, пользуясь более теплыми и более холодными его оттенками. И, наконец, шел натюрморт, который нужно было изобразить со всеми компонентами в живых тонах.

Другое упражнение заключалось в том, чтобы написать живую модель различными способами: вначале контурами, потом силуэтом, затем передав форму тела, его объем, потом изобразить тело с помощью света и тени, и, наконец, соединить все эти способы. Каждый термин и каждую стадию объясняли долго и подробно. Другим способом изображения фигуры было передать ее форму, утемняя ее к краю. Рисунок можно было делать еще с помощью штриховки, используя ее также поперек формы, отказываясь таким образом от линейного изображения. Но форму терять было нельзя. Во всех последующих работах отца Софрония прослеживается этот подход.

И. Машков утверждал, что девяносто процентов успеха в написании натюрморта зависит от правильности расстановки предметов. Когда он делал сложные композиции для рисунков, используя скульптуры, нагие женские модели, драпировки, всем присутствующим не терпелось немедленно начать писать. Во время перерывов между занятиями студенты с других факультетов собирались, чтобы увидеть очередную композицию Машкова и полюбоваться ею.

Когда в мастерской появлялась новая модель, все собирались вокруг Кончаловского, который объяснял композицию и структурные компоненты, на которые следует обратить внимание. Затем каждому студенту он давал отдельное задание с использованием разных красок и подходов.

На занятиях живописью требовалось сохранять чистоту цвета и использовать очень яркие краски, почти не смешивая их, следуя по стопам неоимпрессионистов. Чистые цвета нужно было класть мазками один рядом с другим, как на большой многоцветной мозаике. Единственным исключением были темные тона: их получали, смешивая жженую кость, краплак и берлинскую лазурь. Контуры иногда писались очень темными красками, даже черными. Закон светотени на этом этапе не соблюдали.

Одновременно с этим студенты должны были выполнять классические академические упражнения, как, например, копирование гипсовых слепков, что составляло одно из вступительных испытаний в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Один из сокурсников отца Софрония подарил ему этюд, выполненный маслом, на котором была изображена голова св. Иоанна Крестителя; эта работа была копией фрагмента известной картины «Явление Христа народу» Александра Иванова (1806–1858) и свидетельствовала о высоком уровне профессионализма художника.

Отец Софроний рассказывал, как преподаватель во время занятий живописью подходил к какому-нибудь мольберту, хвалил студента за разные элементы и части работы и затем отходил, советуя: «делай немного хуже, и будет лучше», имея в виду, что хорошая работа может распасться на излишне проработанные детали, потеряв целостность. Отец Софроний также вспоминал слова, используемые для похвалы: если что-то было хорошо сделано, это называлось «неплохо», а если что-то было безупречно, то это называлось «совсем неплохо». Отец Софроний позднее использовал ту же самую терминологию всю свою жизнь.

П. Кончаловский часто приглашал студентов к себе в ателье и показывал свои последние работы. Кроме того он, так же, как и И. Машков, советовал своим студентам часто посещать собрания Щукина и Морозова. Там они должны были изучать и сравнивать работы разных мастеров.

П. Кончаловский совершил путешествие в Италию в 1924 году и пришел в восхищение от природы в Сорренто. У него есть мудрое наблюдение:

«Такие моменты всегда записываются на приход в душе, хоть они и не кажутся мне особенно полезными для развития личного творчества художника. Это была для меня пора какой-то дремоты и грез, после глубоких душевных переживаний войны и революции, пора духовного подъема, оставляющего след на всей дальнейшей работе, заряжающего на целые годы бодростью и радостью. Но художник не может долго дышать разреженным воздухом таких высот — он привык работать в долине, для настоящего движения вперед ему всегда необходимо полнейшее внутреннее равновесие, а здесь оно было утрачено, кончено».

Эта цитата во многом созвучна с будущим отношением отца Софрония к искусству и жизни в целом.

Сохранился портрет, написанный Сергеем Сахаровым в мастерской П. Кончаловского в 1921 году. На нем изображена его подруга и сокурсница Евгения Лурье (1898–1965). Это рисунок чернилами без предварительной подготовки карандашом. Он обладает изяществом и лаконичностью изображения, целостность которого достигается минимальными средствами. Поскольку лица женщин почти не имеют теней, а только черты, то и на этом портрете на лице нет теней: все внимание сосредоточено на глазах, которые переданы в мельчайших деталях. Портрет безупречно передает сходство, но одновременно выражает характер, состояние и настроение изображаемого человека. Рот сильно выделен; но не нарушает общего утонченного характера изображения. Лицо нарисовано дугообразными линиями, строящими форму и вместе с ней характер представленного человека. Волосы состоят из направляющих линий различной формы и нажима, а объем передан с помощью теней. Обрывистые линии и штриховка намечают одежду. Шея сильно выделена и обозначена с помощью диагональной штриховки. Здесь присутствуют все описанные методы, которым учили в мастерской. Это настоящий портрет, свидетельствующий о серьезной академической подготовке, и он отличается от автопортрета, сделанного тремя годами ранее. Некоторые черты и особенности, присущие этому портрету, мы увидим в последующих работах Сергея.

Евгения Лурье, 1921 г. Рисунок, бумага, тушь

Еще одним другом Сергея из мастерской Кончаловского был Григорий Сретенский (1899–1973), который был одним из основателей общества «Бытие» (1922–1929) и организовывал выставки, пропагандирующие стиль русского сезаннизма.

В мастерской Кончаловского Сергей научился технике, рисунку, разным методам живописи и получил глубокое классическое и модернистское художественное образование. Поскольку Кончаловский был вдохновлен мастерами эпохи Возрождения, он старался передать свое знание и понимание студентам, к которым относился с большой любовью и заботой. Он предпринимал усилия по освобождению их от военной службы, чтобы не прерывать их художественного образования. Однако учителем, оказавшим на Сергея наибольшее влияние, стал другой художник.

«В дни молодости моей один русский artist — живописец, впоследствии ставший знаменитым, увлек меня идеей чистого творчества, склонив к абстрактному искусству».

Под «русским художником» отец Софроний подразумевает Василия Кандинского.

 

Василий Кандинский

В. Кандинский, русский по рождению, получил художественное образование и впоследствии работал, в основном, в Германии. Однако он сохранял тесную связь с родиной, куда был вынужден возвратиться в 1914 году, в начале Первой мировой войны. Но перед этим в 1911 году в Петербурге состоялась презентация его книги «О духовном искусстве», а в 1914 году она появилась в печати. С 1910 года Кандинский выставлялся с группой «Бубновый валет», а в 1915 году в Москве была выставлена его абстрактная «Композиция VII».

В то время Сергею было девятнадцать лет и он находился в процессе духовных поисков (около 1913–1921). Неудивительно, что его привлекли теории В. Кандинского и он последовал по его пути. Поскольку Сергей уже был обучен основам разных художественных методов, он был готов впитывать все новое.

Живопись В. Кандинского к тому времени переросла в чисто абстрактное искусство, которое он сам предпочитал называть «чистой живописью». Его большие красочные работы были наполнены замысловатыми фигурами и формами, внутренне связанными между собой. В некоторых случаях можно догадаться, что изображают эти фигуры и формы, и часто название картины помогает понять, что на ней изображено. Во всех работах особое внимание уделяется качеству живописной поверхности и проблеме завершенности. Вопрос фактуры был для Кандинского исключительно важен; он обсуждал и развивал его на встречах в Институте художественной культуры, ИНХУКе. Еще одно свойство живописи имело для него особенное значение — это физические, психологические и духовные качества формы и цвета. Это тему Кандинский подробно разрабатывал в ИНХУКе. Чтобы понять его картины, нужно иметь в виду скрывающиеся за ними теорию и мысль. Поскольку творчество Кандинского хорошо известно, мы не будем подробно останавливаться на его искусстве, но сосредоточимся на его педагогической деятельности, имеющей непосредственное отношение к Сергею Сахарову.

В 1918 году Кандинский занял преподавательское место в только что созданном Свомасе и затем продолжил преподавание во Вхутемасе, где работал вплоть до 1921 года, когда он переехал в Германию. Должно быть, в период с 1919 по 1921 год Сергей посещал его мастерскую и стал участвовать в беседах и дискуссиях.

По свидетельству одного из студентов, Кандинский придавал особое значение тому, чтобы начинающие художники жили духовной жизнью, чтобы быть в состоянии творить, ощущать и понимать творческий процесс. Писать нужно изнутри, из души. Если у художника в душе нет эмоций, то его произведение не вызовет ответного чувства в зрителе и останется мертворожденным. Школа должна помочь развить личность студента в этом направлении. Но в то же время студент должен следовать определенным художественным принципам, теоретическим правилам и выполнять практические упражнения, разработанные в школе, чтобы у него сформировались основы художественных знаний. Впоследствии это облегчит индивидуальный творческий процесс. Антон Ажбе, учитель В. Кандинского, дал ему следующий совет, который стал определяющим в преподавании Кандинского: «Ты должен знать анатомию, но перед своим мольбертом забывать ее». Руководитель мастерской должен предоставлять студентам свободу и не сдерживать их собственных предпочтений, а только давать им знания, необходимые для индивидуального развития в данный момент. Школа должна помогать студентам не тратить драгоценное время и поощрять независимость. Студент сам должен найти свой путь, каких бы усилий это ему ни стоило; но школа должна поощрять эти усилия. Если художник попытается избежать этих, часто болезненных, усилий, то его работа останется безжизненной. Эти принципы были особенно важны в то время, когда существовало огромное количество новых влияний, направлений и движений, и студент мог легко пойти по дороге, которая ему не подходила.

Что касается техники и упражнений в абстрактной живописи, то это не должно быть обязательным для всех, но только для тех, кто чувствует к этому склонность. Кандинский объяснял своим студентам, что каждый объект должен быть передан в своей чистой форме. Студентам, которые считали, что им не хватает внутреннего вдохновения, Кандинский советовал обращаться за вдохновением к природе. Он говорил, что природа способна стимулировать художника и давать ему возможность развивать свое искусство. Отец Софроний подтверждает эти слова, когда пишет:

«Всякому артисту (то есть деятелю искусства) свойственно воспринимать бытие в образах своего искусства; так и я черпал идеи для моих абстрактных этюдов из того, что давала мне окружавшая меня действительность: люди, растения, дома, сложные технические сооружения; неожиданно прихотливые сочетания теней от солнца или электрических ламп на полу, стенах, потолках. В моем воображении я создавал видения, но так, чтобы они не были похожи ни на что, реально в природе существующее. Таким образом, я предполагал быть не копиистом натуральных явлений, но творцом новых художественных (живописных) актов».

Эта цитата отражает влияние, оказанное на Сергея Сахарова В. Кандинским.

В. Кандинский хотел, чтобы его студенты не копировали его, а свободно развивались как личности. Это было исключительно важно для отца Софрония во всех отношениях на протяжении его жизни. Но отец Софроний перенес этот принцип на другой, духовный уровень. Жан Лепьен (1910–1991), студент Баухауза, описывает преподавательский метод Кандинского следующим образом:

«Раз в неделю Кандинский принимал несколько студентов в своем ателье для занятия живописью. Несколько раз я ходил на это бесплатное занятие. Мы приносили наши работы и обсуждали их с Кандинским. Он не показывал нам, как писать, но только высказывал свое мнение относительно того, как у нас вышло. Кандинский не видел никакого смысла выращивать маленьких «Кандинских». Это была одна из самых положительных сторон его бесплатных уроков живописи. В работах [студентов] были представлены все существующие стили».

Несмотря на то, что В. Кандинский был православным, он находился под влиянием разных восточных учений, и его возвышенные идеалистические воззрения в это время могли привлечь юношу, находящегося в духовном поиске. Следует заметить, что большинство художников того времени искало духовного вдохновения. На этом пути они зачастую обращались к суфизму, восточным религиям и даже к спиритуалиизму, к медиумам и т. д. Сергей Сахаров и В. Кандинский оба вращались в кругах, где было принято увлекаться такими верованиями и духовными практиками. Идея «чистого творчества» была недалека от восточной идеи погружения в небытие. Ниже мы увидим, как погружение в абстрактное искусство помогло в дальнейшем Сергею Сахарову самому «духовно выпрыгнуть» из него.

Как было сказано выше, в 1920 году Государственные свободные художественные мастерские были преобразованы во Вхутемас, где Кандинский преподавал до 1921 года, а потом уехал из России в Германию, чтобы занять место преподавателя в только что созданном Баухаузе.

Как раз в это время в душе Сергея происходили глубокие изменения. Он стал осознавать, что невозможно создать ничего нового, того, что еще не существует. Все формы, цвета, линии можно найти в природе. Это открытие привело его к пониманию, что все было сотворено, а значит, есть Творец.

«Два или три года [примерно 1918–21] я был жертвой сего увлечения [абстрактного искусства — прим. автора], приведшего меня к первой, изнутри родившейся богословской мысли. ‹…› К счастью, я понял, что мне, человеку, не дано творить “из ничто”, как творит единственно Бог».

С этой мыслью Сергей снова обратился к Богу своего детства, Которого оставил в молодости в поисках, как ему тогда казалось, чего-то еще высшего. Перед ним открылся новый путь, путь не к абсолютному небытию, как в восточных религиях, а к Творцу всего, к Богу. С того момента он возвращается к реалистической живописи, но его духовный поиск и осознание [истины] будут продолжаться в течение нескольких последующих лет, как мы увидим в следующих главах. Эти изменения произошли около 1922 года, в этом же году Сергей уехал из России, а Кандинский уже оставил преподавание во Вхутемасе. Так что, по всей вероятности, между учителем и учеником не было никакого разрыва; духовное изменение Сергея произошло в то время, когда их пути разошлись.

Следы глубокого влияния Кандинского на отца Софрония можно проследить в его сочинениях. Кандинский был православным христианином, но его рассуждения о духовном лежали в плоскости искусства. В своих работах о духовной жизни отец Софроний использует тот же образный ряд. Несмотря на то, что отец Софроний пишет о совершенно другом мире, в письменном наследии обоих можно найти схожие метафоры. Важно заметить, что, поскольку оба они были художниками, их язык отличается художественной образностью, и они часто выражают свои мысли, используя слова так, как если бы они живописали.

Самым ярким общим художественным образом, который они оба используют в своих сочинениях, является пирамида.

В. Кандинский: «Большой остроконечный треугольник, разделенный на неравные части, самой острой и самой меньшей своей частью направленный вверх — это схематически верное изображение духовной жизни. ‹…› На самой вершине верхней секции иногда находится только один человек. Его радостное видение равнозначуще неизмеримой внутренней печали».

Отец Софроний: «Господь не отрицает факта неравенства, иерархию, деление на высшее и низшее, большее и меньшее, но эту Пирамиду бытия Он опрокидывает вершиною вниз, и тем достигает последнего совершенства. Несомненная вершина этой пирамиды — Сам Сын Человеческий».

В. Кандинский: «И каждый, углубляющийся в скрытые внутренние сокровища своего искусства, есть завидный сотрудник в деле созидания духовной пирамиды, которая поднимется до неба».

Отец Софроний смотрит на это с аскетической точки зрения:

«Христос, как Творец, т. е. причина, по-славянски — “вина” бытия, и в этом смысле, как “Виновник” бытия мира, взял на Себя тяготу — грех всего мира. Он — вершина опрокинутой пирамиды, вершина, на которую давит тягота всей пирамиды бытия».

Обучение у таких разных мастеров, как П. Кончаловский и В. Кандинский, расширило кругозор Сергея и дало ему возможность выработать свой собственный стиль и концепцию, свободные от всякой скованности. Занятия у П. Кончаловского дали ему прочную профессиональную основу, владение техникой искусства. В. Кандинский же воспитал в Сергее видение, свободу и стремление к дальнейшим открытиям в сфере искусства. Кандинский также поощрял выражение духовных состояний и стремлений в искусстве, что помогло Сергею позже.

Сергей много работал уединенно. «Его мастерская находилась на верхнем этаже высокого дома в тихом районе Москвы. Здесь он работал часы напролет, напрягая все внутренние силы, чтобы изобразить предмет бесстрастно, передать его временную значимость, и одновременно использовать его как трамплин для исследования бесконечного». Для работы над своими крупномасштабными картинами Сергей пользовался театральными декорационными мастерскими, где он также исследовал и экспериментировал.

Мы сможем наблюдать использование всех этих идей, направлений и технических приемов, о которых говорилось выше, в работе отца Софрония по строительству своего монастыря (в настенных росписях и разработке общего проекта). Например, им широко использовалась техника маскировки. Особенно наглядно мы видим это влияние в церкви прп. Силуана, где можно проследить также линейные тенденции конструктивизма, принцип минимализма русского авангарда в сочетании с элементами традиционного русского дворцового искусства, хотя и с аскетическими чертами. В своих поздних сочинениях отец Софроний использует терминологию конструктивизма. Такие понятия, как сфера, круг, пирамида, линия, параллели и пересечения, часто появляются в его сочинениях и беседах. У него был острый интерес к проблеме конструирования предметов. Плакат, который в те годы развивался как самостоятельный вид искусства, будет впоследствии неоднократно упоминаться отцом Софронием в качестве иллюстрации плоскостного наложения цвета с определенной степенью напряженности и качества полученной поверхности (фактура).

«В таком напряженном состоянии я прожил много лет. На площади Борьбы у меня было ателье, там занятие мое живописью сопровождалось постоянно мыслью о переходе к вечному. Я не любил думать о декоративном искусстве. Мы тогда называли эту живопись станковою. Моя работа над каждым пейзажем, портретом продолжалась часами. И моя мысль терялась в ощущении тайны природы. Мы обычно встречаемся с явлением, что люди, просто чтобы ориентироваться, смотрят на разные вещи: на небо, на дома, на деревья, на людей, — для меня каждое из этих явлений было непостижимой тайной. Каким образом рождается это видение — вот, что меня удивляло. От этого видения развивается чувство красоты, чем глубже проникаешь в необычайную сложность всякого жизненного явления, тем больше чувствуешь его красоту. Чувство красоты иногда развивалось у меня под влиянием этого до такой степени, что терялось совершенно ощущение времени. Трудно, конечно, рассказывать о тех долгих днях, которые я проводил в студии — иногда с утра до позднего вечера».

Начало двадцатых годов в России было временем противоречий. С одной стороны, авангардисты с их футуристическим театром, трехмерными конструктивистскими скульптурами, нереалистичной, почти индустриальной живописью и фотоколлажами. С другой стороны, одновременно с ними работала и устраивала выставки группа направления русского сезаннизма, пользовался большой популярностью театр Станиславского, особенно пьеса Чехова «Вишневый сад», все еще продолжал существовать «Мир искусства» со своими выставками. Это было время разных направлений, время, наполненное художественным вдохновением, когда казалось возможным все.

Однако уже к 1922 году все это было прекращено и вся свобода отменена. Многие художники уехали на Запад, чтобы иметь возможность продолжать работу, а те, кто остался, должны были следовать новому направлению, социалистическому реализму, или же найти себе применение в промышленном дизайне и архитектуре.

Изложенное нами на предыдущих страницах — это всего лишь краткий конспект, поверхностный взгляд, подобный взгляду, брошенному лишь на вершины высоких гор. Это изложение затрагивает лишь внешние факторы, которые как-то коснулись жизни отца Софрония. Никоим образом это описание не может претендовать даже на краткое изложение истории богатого наследия русского искусства и культуры; литература, музыка и другие виды искусства не были здесь даже упомянуты. Сергей Сахаров вырос и впитал в себя все это художественное наследие. Мы вернемся к этой теме, когда будем говорить о его художественной работе, но многое будет неизбежно оставаться за скобками. Сергей был наделен редким умом и мог с легкостью поддерживать разговор не только об искусстве, но также о философии, литературе и поэ зии, не говоря о богословии. Он стал искать выход из все более усложняющейся и гнетущей обстановки, которая складывалась в России в послереволюционные годы. Время было крайне тяжелым, участились аресты. У художников было принято проводить какое-то время заграницей для завершения художественного образования. Таким образом для Сергея был открыт путь в Европу. Впоследствии его семья уничтожила все бумаги, картины, рисунки и всевозможные документы Сергея, потому что в то время было опасно иметь родственника за границей. По этой причине у нас почти не сохранилось ранних работ отца Софрония. Однако, благодаря его собственным сочинениям, воспоминаниям и его поздней работе, мы можем заключить, что у него было фундаментальное академическое художественное образование. Помимо этого Сергей также изучал современных мастеров, особенно Сезанна и французских авангардистов. Вдобавок к уже имеющимся глубоким знаниям, под влиянием и руководством В. Кандинского, а также художников-авангардистов того времени, он вступил в сферу исключительно абстрактной живописи. Почти нет такого художественного направления, в котором бы он не испробовал себя на своем творческом пути. Так что теперь Сергей — полностью сформировавшийся художник, и настало время последовать за ним, оставив вместе с ним его родину.

«Я торопился жить: боялся потерять каждый час, стремился приобрести максимум познания не только в области моего искусства, но и вообще много работал как живописец в моем ателье, просторном и спокойном, сделал целый ряд путешествий по России, по Европе».