Когда театр гасит огни

[1]

В давние времена в одном городе по каким-то причинам закрыли театр. Его дирекция, удрученная крахом и хлопотами в связи с ликвидацией храма искусств, не забыла все-таки о театральном критике. Она преподнесла ему кресло, которое он занимал десять лет подряд. Подарила в знак уважения: все эти годы друг театра был вместе с труппой, переживая ее радости и печали. Он добросовестно смотрел и оценивал каждый спектакль, удачный или провалившийся.

В городе, о котором пойдет речь, есть такой добросовестный и радетельный критик. Не в каждом областном центре найдется незаурядный специалист по театру. Этому городу в данном смысле повезло, что отмечалось даже в центральной прессе.

Непонятно, в знак какого уважения дирекция… не пустила критика в театр. Художественный руководитель и главный режиссер драматического театра Б. С. Володин захлопнул дверь перед носом критика. Нет, разумеется, не вечером перед спектаклем — худрук не дошел еще до того, чтобы не пускать в театр не угодных ему зрителей с билетами в руках. Критик шел днем, на разбор спектаклей, который делал московский профессор. Приезд режиссера МХАТа был событием не только для труппы, но и для критика, друга театра. Хотелось поучиться у старшего товарища, «Провинциал» жаждал узнать новое от москвича.

Приезд профессора явился для критика, действительно, событием, печальным и страшным. Конечно, не по вине самого профессора. Хотя теперь пытаются на него свалить ответственность за инцидент. Приезжий-де выразил желание беседовать с труппой по «чисто внутренним делам театра».

Не думаю, чтобы профессор занимался прозаическим вопросом найма и увольнения гардеробщиц. Все же остальное «во внутреннем» мире театра живо интересует и театрального обозревателя.

А если хотите, Борис Семенович, то друг театра интересуется и гардеробом, ибо, как говорил Станиславский, театр начинается с вешалки.

Инцидент усугубляется еще тем, что отлученный от театра критик является… членом художественного совета этого театра. Он и член правления местного отделения Всероссийского театрального общества. Как видите, это совсем не посторонний человек. К тому же он нештатный корреспондент республиканской газеты.

Но что до того Б. С. Володину! Он и штатных сотрудников редакции не пустил тот раз на порог. Швейцар так и заявил:

— Не велено пущать!..

И тоже ссылаются на профессора. Но ведь сам приезжий приглашал представителей печати на свою беседу с артистами. Этого, оказывается, не знал Володин и потому никак не может свести теперь концы с концами. Конфуз!

За что же попали в немилость Бориса Семеновича корреспонденты?

Да за то, что газета осмелилась покритиковать спектакль «Цирк зажигает огни…»

— Как сметь свое суждение иметь?! — повторил Володин слова классика.

Ему, видите ли, очень нравится свое детище — новый спектакль. А газете совсем напротив. Заодно и публике. Она даже проголосовала против него своими ногами. На днях я был свидетелем печального зрелища: театр гасил огни при несостоявшемся спектакле. Было продано только 35 билетов на 800 мест дворца-театра…

Володин отлучил от театра не только критика, но и публику. Хотя ее-то он усиленно приглашает. Выступает по радио, показывает фрагменты «Цирка…» по телевидению.

Приспешники худрука утверждают: публика невзлюбила труппу из-за критики в печати. Но верят ли они сами в свои, по меньшей мере, странные утверждения? Это же поклеп на газеты и недоверие к зрителю. Местная печать не раз хвалила спектакли. Разумеется, интересные.

Ну, а зрители, как говорится, и сами с усами. Зритель, он теперь многое понимает. Его на мякине не проведешь. Ему содержательную современную пьесу подавай. Отличной игрой актерского ансамбля, талантливой режиссурой бери его за сердце. Чтобы дух захватило! Чтоб сидел он, миленький, до поры до времени притихшим, зачарованным… В битком набитом зале… И взорвался бы бурей оваций после занавеса.

Вот тогда и с критиком дирекция будет в ладах. И не придется ей сторожить у двери. Неблагодарное это занятие для худрука. И неблагородное.

 

Липовый сувенир

— Что бы такое захватить для Лариски? — посоветовался я с женой за неделю до отъезда в Москву. — Подарок бы маленькой родственнице, а?

— Банку варенья или грибов маринованных…

— В Москве, поди-ка, нет варенья, — возразил я. — И грибы в тамошних лесах не хуже, чем у нас. Надо бы на память что-нибудь.

— Ну, тогда лапти, — сообразила жена.

— Это почему же?

— А всё лапти от нас увозят. Командированные по десять пар закупают. Помнишь, с телецентра приезжали, «Сказ о Марийском крае» ставили и тоже лаптей воз увезли.

— Так, может, для сцены? Однажды в Якутский театр отправляли: у них там унты да ичиги, а актеру, игравшему русского мужика, потребовались лапти.

— Да не для сцены, тебе говорят, а для знакомых увозят. Дескать, экзотика, — пояснила информированная супруга. — К тому же в ванной ходят в лаптях, по плитке скользят, на босу ногу. Это теперь модно…

— Ах, модно? Экзо-отика? — В этот миг мне вспомнилось, как в некоем фильме молодые старички издевались над лаптями и народной песней «Летят утки». — Так вот что: лапти не повезу и ты не смей! — сказал я с твердостью, на какую был способен раз в году. В общем, сказал, как отрезал.

— Ну, ладно, ладно… Не надо лапти, — согласилась жена. — Только чего найдешь, посмотрим…

— Ого, город на полтораста тысяч населения, промышленность кругом, бытовка всюду и чтоб ничего не нашлось для подарка ребенку — чепуха!

И поиски начались. Сначала мы бегали по магазинам вместе, потом разбили город на две приблизительно равные зоны и стали обходить торговые точки порознь, дабы успеть до отъезда.

— У вас что-нибудь местное есть в продаже? — спрашиваю в магазине промторга.

— А зачем вам местное? Мы привозными пианино и баянами затоварились. Купите, пожалуйста, век благодарить будем. За поддержку в плане товарооборота…

— Мне бы в плане сувенира. Для девочки. Махонькие гусли, например.

— Не держим, — соболезнующе произнес продавец. — Не выпускают. А вы купите, знаете что?

— Что? — душа моя возликовала надеждой.

— Аккорд для гитары…

— Наш?

— Ленинградский! А гитару без струн на барахолке найдете. Вот и своя собственная конструкция…

В другом месте предложили трубу для духового оркестра, поскольку целиком оркестр мне не по карману.

Магазин учебных пособий мог продать чудесную, завозную лягушку, помещенную, возможно, в раствор местного спиртзавода.

— Сходи в салон, — сказала вечером жена, уставшая от беготни. — Это в твоем микрорайоне.

На утро я ринулся туда.

Всяких безделушек там было видимо-невидимо. Про янтарные и спрашивать не стал: потому что прибалтийские они, а мне надо свои.

— Лани — наши? (Может, думаю, в честь старинного герба нашего города).

— Ростовские.

— Орлы?

— Орловские.

— Матрешки?

— Загорские.

Поясняю, что мне надобно.

— Купите картину местного художника. Только триста рублей… Дорого? Тогда берите матрешку, а московскую этикетку оторвите. Сама барышня вполне сойдет. Первый сорт, хоть и деревянная, — пошутила добродушная продавщица.

Но мне не до шуток: время отъезда приближалось.

Короче говоря, стучусь в министерство торговли. Объясняю руководящему товарищу: республика идет в гору, а в Москву по-прежнему лапти возим. В старое недоброе время, как уверяет Короленко, в здешнем крае тросточками торговали, а теперь и их нет. И маленьких корзин ивовых не сыщешь.

— Сами бы купить рады, — озабоченно отвечает руководящий, — да нет ничего. Помню, к юбилею республики заказывали парфюмерный набор «Салика». Рецептура была московская, коробка ленинградская, а духи изготовлялись в Казани. Хлопот было много, но сделали. Между прочим, Казань продолжает выпускать «Салику»: всюду пользуется спросом. Я недавно в Сочи купил… Кстати, загляните в универмаг, кажется, должны были привезти.

— Да мне бы подарок для девочки.

— Пожалуй, ничего не предложим.

— А можно что-нибудь придумать?

— Конечно, можно. Не говоря уж об игрушках, следует съестное, точнее сладкое, продавать детям в соответствующем оформлении.

— Нельзя ли, — спрашиваю, — марийский мед отпускать в миниатюрных бочоночках? Или в туесках из бересты? Чтобы, значит, мед скушал, а красивая — с узорами и надписью «Привет от марийских пчел» — бочкотара осталась. Как памятная шкатулка.

— Отчего же нельзя? Можно.

— А конфеты в йошкар-олинскую упаковку подходящую нельзя?

— Опять же можно! Поляки, например, в маленькое решето конфеты складывают и культурненько продают. И у нас решетца из лубка можно…

— Так в чем же дело?

— Вы к нам не по адресу попали. Обратитесь в минместпром. Наше дело торговое: что дают, то и продаем…

Ну, а пока я повез Лариске… лапти. Под торжествующий взгляд жены.

Липовый сувенир. В буквальном и переносном смысле. За пятьдесят копеек.

 

Слово джентльмена Дудкина

Говорят, в иных местах джентльмены настоящие водятся. У нас тоже имеются. Правда, пока их маловато, но в перспективе они могут обозначиться в массовом количестве. Потому что стать джентльменом проще пареной репы.

В одном городе построили поликлинику. Когда новое здание принимала комиссия, обнаружился изъян в теплопроводе. Трасса проходит от больничного корпуса на длину 266 метров. На этом расстоянии нет смотровых колодцев — ни единого! Подумала авторитетная комиссия и решила:

— Вырыть колодец!

К этому мнению присоединились представители стройуправления.

— Вырыть! — решительно подтвердил начальник управления Б. И. Дудкин.

Было это туманной осенью.

Шло время. Ждут-пождут медики — нет смотрового колодца. А долго ли до беды: вдруг прорвет трубу!

Беда нагрянула — в начале зимы поликлинику затопило. Бросились медики к строителям. Общими силами с трудом отыскали, откуда льет вода.

Кое-как заштопали дыру. И вновь всплыл тревожный вопрос: нужен колодец! Вскоре на авторитетном заседании товарищ Дудкин встал и сказал:

— Слово джентльмена! Колодец будет через пять дней. Завтра же пошлю машину кирпича.

Главврач больницы, добрейшая и тактичная Анна Петровна поверила. Успокоились и врачи поликлиники.

А как же иначе? Нельзя, в самом деле, не верить человеку, который дал слово джентльмена!

…Прошел год. Машина кирпича, привезенная по приказанию Дудкина, долго лежала у поликлиники.

Теперь кирпича уже нет, испарился.

А Дудкин существует, улетучиваться никуда не собирается. И потому именно ему, а не кому другому продолжают звонить из больницы:

— Как же с колодцем, Борис Иванович?

— Ах, извините, запамятовал!.. Закружился, понимаете. Но слово джентльмена! Завтра же пошлю рабочих. А о кирпиче вы не беспокойтесь — подвезем, много ли его надо, сущий пустяк!..

Нет, мы беспокоимся теперь не о кирпиче — о самом джентльмене Дудкине печемся. О его торжественном слове. О его чести. На карту поставлено само благородство! Быть или не быть джентльмену? — вот в чем суть.

Обеспокоенный главврач обратился в общественный совет больницы. Совет, как и полагается, посоветовал еще раз напомнить начальнику управления о его торжественном слове джентльмена. Попутно спросить, почему он много лет строил радиологический корпус, почему так долго вел телефонизацию больницы? Ведь бронекабель лежал без движения два года.

У Бориса Ивановича могут найтись отговорки: дескать, не все от него зависит, объекты сложные… Ну, а вышеупомянутый колодец — сложный объект? Электроника нужна? Тут уж крыть нечем.

Со своей стороны я бы посоветовал главврачу одно-единственное средство: джентльмена Дудкина вызвать… на дуэль.

Представляю живописную картину:

— К барьеру! — кричит взъяренная Анна Петровна и взводит курок пистолета.

Удрученный Дудкин подставляет свой высокий, деловой лоб. Раздается выстрел — и ах… я не берусь рисовать ужасные последствия поединка.

Врач, очевидно, не пойдет на такой шаг. А жаль! Насколько мне известно, сатисфакция — вернейшее средство наказать джентльмена. Чтобы впредь не бросал слов на ветер.

 

Плоды просвещения

Павка любит книги. Читать он не умеет — ему только пять лет. Зато какие хлопушки делает из листков— девчонки во дворе аж захлебываются. Не от восторга — от страха. Обыкновенно Павка тихохонько подбирается сзади и ка-ак даст у самого уха, будто из ружья!

А вчера он смастерил змея. Из карты мира. Вырвал ее из этой, как ее, эн… клопедии. Толковая книга! Павка был совсем маленький, когда папа принес ее. В ней картинки мировые: змея красная — аспид называется, рыбы разные, даже пила есть; только дрова пилить нельзя. Мама говорит: редкая книга, какую хочешь кастрюлю накрыть можно.

Об этом Павка рассказывал друзьям, пока запускал змея. Все шло хорошо. Юный энциклопедист радовался успеху. Да вот беда, ветер помешал. То есть сперва он помогал и закинул змея высоко-высоко. А потом ка-ак рванет! Нитка и лопнула…

Не растерялся Павка. Детское горе мимолетно.

— Ух ты, как арективный полетел! — крикнул он вдогонку, задрав голову.

Потом Павка сорвался с места:

— Постой, ребята, я снова склею, — и сам со скоростью «арективки» понесся на кухню.

Он знает, что за эту «Эн… клопедию» ему не влетит. Она не своя, пришлая.

…Бедное, бессловесное существо — книга! Чудо из чудес, книга порою настолько беззащитна, что нуждается в покровителе.

Ну, как не защитить ее, например, от Ивана Алексеевича Панилова, человека, между прочим, с высшим образованием. Мы не знаем, есть ли у него сынок Павка, но чужие книги в его доме, как правило, приводятся в негодность. А судьба некоторых вообще неизвестна, несмотря на все старания библиотечных работников вернуть их на полки.

Четыре года назад Иван Алексеевич увлекся писательницей Антониной Коптяевой на почве романа «Дружба». Увлечение перешло в любовь. Так у Пани-лова оказались два номера журнала «Октябрь». Проще говоря, он их прикарманил.

Дружба дружбой, Иван Алексеевич, а книжечки все-таки врозь… надо держать: свои — дома, а библиотечные — где им полагается быть.

Пожалеть бы и библиотекарей, которые порой занимаются явно не своим делом.

Работники библиотеки Дома политпросвещения — люди не гордые. Особое внимание они оказывают Григорию Демидовичу Перепелкину. Первый раз просили его вернуть книгу через сослуживцев. Затем лично ему звонили пятикратно. После дали передышку, года два не беспокоили, а потом послали письменное извещение. А Григорий Демидыч, несмотря на длительную осаду, не сдается. Библиотека, как стало известно, опять готовится к штурму… Ничего не выйдет? Охотно верим. Опыт у вас, Григорий Демидыч, есть.

И что за надоедливый народ эти библиотекари! Другие бы давно отвязались. А эти понять не могут: человек занят, некогда ему ходить по пустякам. Помнится, когда Григорий Демидович брал одну из книг, он работал в Маркоопинсоюзе. Давненько это было. Союз этот прикрыли, на новую работу Перепелкина бросили. В хлебокомбинат. Не успел освоиться с процессом хлебопечения, а его уже в какую-то мастерскую перекинули, а потом на пост директора горпищекомбината. Разве ему до библиотечных дел было?

Да и привычка к чтению нужна. А если нет ее?

Или вот работники республиканской библиотеки к Василию Фанерову пристают. Комсомолец, инженер. Человек занятой. А его беспокоят — послали семь открыток. Так и станет он на них отвечать!

Да, действительно, в прошлом году он брал книгу «Первичная обработка льна» и научно-фантастический роман «Астронавты». Так разве отказывается их вернуть? Вопрос времени. Его просто не устраивает краткость срока, на который выданы книги — за две недели «Астронавты» еще можно перелистать, а первичную обработку льна за такой срок разве изучишь? На это в институте годы требуются. А тут, видите ли, две недели! Смешно и грустно! Вот именно грустно!

Сергей Петрович Торгунов вот уже два года, как не может расстаться с романом болгарского писателя Димова «Табак». Втянулся! За Сергеем Петровичем и другие книги числятся: «Лунный камень» Коллинза, «Ратоборцы» Югова, «У Тихого океана» Сычева… Как видите, Торгунов — читатель всесторонне развитый, интересы у него разнообразные.

…Пока мы вспоминали дорогих (для государства) читателей, Павка показался во дворе с новым змеем в руках. Ничего удивительного: библиотек у нас хватает, книги отец приносит. Читать только некому: Павка мал, а отцу недосуг. Впрочем, в первом томе энциклопедии отец все-таки успел прочесть: «Абонемент— право пользования библиотечными книгами».

И это уже определенные плоды просвещения,

 

График бабки Агапки

В размеренную жизнь моей соседки Агриппины Дмитриевны ворвалось событие. Нежданно-негаданно приехала из Сибири младшая дочь, не бывавшая у нас много лет. Прибыла не по расписанию. То есть согласно расписанию железнодорожному, а не бабкиному — у нее собственный график имеется.

Ну, как водится, родные обрадовались, обнялись, почеломкались, наговорили кучу любезностей друг другу.

— Ох, ты моя серебряная — вся голова у тебя из драгоценного металла, — сказала Верочка.

— А ты, девонька, вроде еще похорошела…

— Замужество в пользу, — и с этими словами молодая женщина вытащила из-за спины румяного карапуза, державшегося за мамину юбку.

Ну, опять, как водится, бабушка обрадовалась, расцеловала внука, спросив дочь при этом, как у него резались зубки, переболел ли «корихой» и почему приехали без отца ребенка. На что Вера отвечала:

— Зубки, слава богу, хорошо перенес, корь миновала, а муж Вася следом будет — самолетом прилетит.

Между прочим, сразу выяснилось, что он тотчас заберет жену в Крым, а Юрочку они доверят попечению бабушки.

— Понимаешь, мама, только на тебя мы можем оставить своего единственного, — доверительно сказала дочь. — Ты всегда была такая внимательная, такая заботливая…

После этой лестной аттестации бабушке ничего не оставалось делать, как познакомить Юрочку с двоюродным братом Толей, все это время наблюдавшим сцену встречи из-за дивана. С племянником Вера, разумеется, тоже поздоровалась по-родственному, очень тепло, воскликнув при этом самым натуральным голоском:

— Ах, какая прелесть! Весь в сестрицу Лидочку. Поцелуйтесь, детки. Теперь вам не будет скучно…

На другой день, когда молодая мать убедилась, что сын привык к бабушке и все так чудесно устроилось, прилетел Вася. Еще через сутки молодые укатили в благословенный Мисхор. Слушать волшебную сказку о русалке, приплывшей из дальней страны к родному берегу…

А рано утром следующего дня бабка Агриппина разбудила меня и попросила поглядеть за ее воинственными внуками, которые уже вчера успели надоесть друг другу. Оказывается коренной житель Толик, не взирая на близкие родственные связи, зажег юному сибиряку фонарь под левым глазом. Сама бабуся повела в детский сад Ленку, родную сестренку Толика.

— Вы уж, пожалуйста, посмотрите за ними, Александр Степанович, а то, неровен час, мой пострел и вдругорядь «отоварит» гостя… Недолго осталось ждать родителей Толи и Лены, путевки у них сочинские кончаются.

— Хорошо, хорошо, Агриппина Дмитриевна-а-а, — протянул я не с пламенным энтузиазмом, — пока-а-ра-а-улю… — И тут же пригрозил: Ну-ка вы, вояки, только пикните у меня!

Вечером соседка снова пригласила меня приглядеть за «сущими бесенятами», пока приведет Ленку из сада.

Короче говоря, около двух недель пролетело у нас, я бы сказал, живо, увлекательно. И когда уже моя и бабкина радость общения с братиками стала полностью иссякать, прибыли сочинцы. Загорелые, крепкие. Встретили мы их горячо. Я готов был плясать трепака (если бы не ослабел за эти дни), а бабка Агапка искренно прослезилась. Это были, верьте мне, слезы счастья.

В отличие от Верочки сочинцы приехали почти строго по графику бабуси. Они не могли задержаться. Ибо знали: в те же дни уезжала на курорт старшая Дочь, Анна. Отбывала с супругом, на Рижское взморье, куда, сами понимаете, малых детушек везти далеко и каковые, вполне уместно, перекочевали к бабушке.

С их ребятками и гостившим Юриком мы отлично ладили немногим более месяца.

Следующим по бабушкиному графику уезжал сын Валерий с женой. К теще в гости, на Украину. Он оставил матери-пенсионерке целый выводок несмышленышей.

И правильно сделал, рассудили мы с бабусей: нельзя пускаться в дальнюю дорогу с маленькими. Одно беспокойство с ними в вагоне: пеленки негде постирать — посушить, молока свежего не достанешь. К тому же болячку какую-нибудь могут прихватить — чистоту в поезде трудно соблюсти. И в вагонах летом жарко.

Этих внуков (без уехавшего Юрика) бабка нянчила легко, имея уже некоторый опыт дошкольного воспитания.

Последней отдыхала дочь, Нина. Тоже с мужем. На «Золотых песках» в Болгарии. За них мы не просто радовались — мы торжествовали! Еще бы, заграница! Не у каждой провинциальной бабуси удостоились дети такой чести!..

К тому времени подходил моросящий сентябрь. Летний график был выдержан. В основном… если не считать, как уже сказано, внезапного приезда нарушительницы порядка Верочки и срочного водворения бабуси в городскую больницу. Ввиду перегрузки при воспитании внуков.

Придется любвеобильным детям моей соседки поточнее условиться к будущей весне. Чтобы не было непредвиденных случайностей в размеренной графиком жизни бабки Агапки. Главное, перегрузок и недогрузок. Бабуся нуждается в ритмичной работе.

Что касается меня, то пусть ее дети не беспокоятся: я превосходно отдохну и зимой. На лыжах, за речкой. И вполне наберусь сил для обеспечения отдыха детей моей соседки, которую я искренне уважаю.

 

Сказка и быль

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был богатый человек. Богат был настолько, что не знал, куда деньги девать. А деньги, между прочим, тяготили его, и задумал он тратить их любыми путями. Испробовав разные средства, богач решил открыть портняжную мастерскую. Это было не обычное заведение: в нем шили только воротники к одежде, все остальное втридорога покупалось на стороне. К собственному вороту кое-как пришивалось купленное почти готовое пальто и за полцены сбывалось заказчику… Богач, как и следовало ожидать, вылетел в трубу.

Нечто подобное произошло однажды в селе Еласах, в правобережье Волги. Директор местного леспромхоза Василий Максимович Пораев решил как можно больше израсходовать денег. Он набрал административный штат: мастера леса, двух бракеров, старшего бухгалтера, счетовода-кассира, конюха-истопника и собственной персоной возглавил этот аппарат. Канцелярия заработала. Пыль бумажная столбом поднялась…

То ли надоело служащим переливать из пустого в порожнее и обратно, то ли бухгалтер смекнул, что ревизор может нагрянуть, только подсказали Пораеву набрать нескольких рабочих и обзавестись техникой.

— Неужто надо? — спросил он.

— Да хотя бы для видимости… Ведь никто не поверит, что директор и бухгалтер сами лес рубят.

— Ну, разве для видимости. А то я и без рабочих нарублю дровишек! — хитро возразил Пораев.

Но все-таки нанял с пяток лесорубов, двух шоферов и получил две старенькие, почти со свалки, автомашины. Теперь уже никто не мог назвать бездельником руководителя леспромхоза: летели не только канцелярские бумажки, но и щепки.

Оставался пустяк — заготовить и вывезти четыре тысячи кубометров древесины. Для этого планировалось израсходовать двадцать пять тысяч рублей.

Прошло три квартала, и леспромхоз намного перекрыл годовую программу. Дал шесть тысяч кубометров леса. При этом собственные заготовки составили сорок процентов к плану. Зато готовыми скуплено у Татарского лесосбыта четыре тысячи триста кубометров. Пальтишко прикуплено, но ворот свой!

Что из того, что убыток получился в полтора раза больше планового. Да «утонуло древесины» при сплаве на семь тысяч рублей…

И вот как-то встретились в лесосеке на левом берегу Волги, в ста верстах от нагорных Елас, два директора— Козьмодемьянский и еласовский. Присели на пеньки и разговорились.

— Слышь, Максимыч, передай-ка мне одного бракера и мастера леса, и я нарублю тебе эти несчастные четыре тыщёнки кубиков, — предложил козьмодемьянец. — Распускай свою контору, намного дешевле дрова обойдутся.

— Какой дешевый нашелся! Дорого, да мило, дешево, да гнило, — отшутился Пораев.

— Да ведь руки, небось, тоскуют по настоящей работе? Людей освободишь от безделья…

— Ничего, — перебил Пораев, — им и тут ненакладно. — И довольно зло добавил — Да чего ты пристал как банный лист? Тебе-то какая забота?

В самом деле, и чего пристали к человеку? Кому какое дело? Вон товарищу начальнику топливного Управления давно бы пора заняться убыточными леспромхозами, да и то не пристает к директору Пораеву…

Было и быльем поросло, молвится в народе. Быль молодцу не в укор. Отошла история с карликовыми леспромхозами-нахлебниками в область сказки. Экономическая реформа заставила считать государственный рубль. И все же не следует забывать о прошлом. Немало еще осталось любителей с неимоверной легкостью сорить казенными деньгами.

 

После ярмарки

Ехал на ярмарку ухарь-купец…

— А зачем, собственно, ехать? — спросил себя Михаил Михайлович. — Старо, как мир! Для чего беспокоиться, когда можно у себя на базе устроить этот самый торг? Мы люди оптовые, пусть к нам едут купцы.

— Правильно! — согласимся мы с Михал Михалычем. — Чем возить образцы товаров по районам, как это делает, например, Всесоюзная торговая палата, проще пригласить торговых представителей для оформления заказов. Так тоже бывает.

И ярмарка состоялась. На республиканскую базу «Рособувьторга» прибыли начальники торговых отделов и эксперты-продавцы из всех райпотребсоюзов и сельпо.

Не скрою, у них разбежались глаза. И было от чего: на стендах имелось все, от суровых кирзовых сапог до легкомысленных туфелек.

Заметив восхищенные взгляды, гостеприимный хозяин предлагал:

— Выбирайте, что надо! Не лаптями торгуем!

И начало сделкам было положено. На деловом языке это называлось «согласованием спецификаций на поставку кожаной и резиновой обуви». Цифры отразили количество закупленных пар по определенным моделям и обозначенным ценам в пределах отпущенных фондов.

…Слухом земля полнится. Прослышал о столь удачной ярмарке мой знакомый колхозник из Заозерья Иван Петрович Жданкин.

— Ну, — сказал он на радостях, — буду с сапогами. Хоть на ферму, хоть на рыбалку.

Ждет-пождет Иван Петрович — нет в лавке сапог.

А откуда быть в сельпо тем сапогам, если они с базы еще не выбраны.

— Почему ж нет этой выборки? — интересуется в потребсистеме Жданкин.

— А потому, — отвечает начторг райпо, — что договора у нас нет с базой обувьторга.

— Но ведь ярмарка была…

Наивный человек мой знакомый из Заозерья! Он думает торгуют по-старинке: у вас товар — у нас деньги, по рукам — и деньги ваши, калоши наши. Или еще как бывало: баш-на-баш, сколь придачи дашь? Это когда товарообмен был.

На обувной же базе произошел товарообмен. В начале года оттуда направили бумагу Марпотребсоюзу: «При этом высылаем ассортиментные спецификации на поставку вашим торгующим организациям кожаной и резиновой обуви в соответствии с договоренностью на ярмарке».

Заглянули кооператоры в свои записи, сопоставили с присланной бумагой и увидели: не показаны в ней ни модели, ни многое другое, о чем договаривались в декабре. И возвратили филькину грамоту.

Через пять дней с обувной базы была получена серьезная бумага: «Нет, не филькина грамота, все по форме. Хотите — обувь берите, какую дают, не хотите — не берите».

Вмешался Госарбитраж. Но уже было поздно: договаривались о поставках обуви в декабре, а тут первый квартал нового года истек.

Рассказал я об этом Ивану Петровичу Жданкину, у которого сапоги давно каши просят.

— А на кой ляд мне такая ярманка! — воскликнул он. — Мне сапоги подай…

И плюнул с досады.