Глава 1

— Дашка!

На часах — одиннадцать утра, в доме бардак, какой даже хану Мамаю не снился: банки из-под пива — несбыточная мечта советского коллекционера — изящными кучками валяются в самых неожиданных местах, на бильярдном столе вместо шаров — апельсины, все в дырках от кия — это ж сколько выпить надо!!!

Гирлянда пустых бутылок, перевязанных цветным скотчем, украшает пальму в углу гостиной. Комнату обставлял дизайнер «с самого городу Парыжу», но до таких «изысков» интерьера даже его творческой мысли было не дотянуться.

Кто-то майонезом, выдавленным из тюбика, написал на зеркале в спальне: «Я люблю Люсю». Светлый образ Люси в памяти не всплывал. Во, погуляли!

Серёня медленно раскрыл глаза, осмотрелся вокруг одними зрачками — больше ничего не двигалось. Почти минута ушла на то, чтобы лицо стало подчиняться привычной с детства мимике. Мысли еще не выстроились дружными рядами, но уже и не распадались на отдельные буквы. Организм выдыхал остатки вчерашнего банкета.

День начинался тяжело.

— Дашка, стерва! Где тебя носит? — Серёня понял, что голос принадлежит ему, и поморщился. «Чего это я так визжу?» — медленно удивился он.

Домработница Даша — мечта любого бизнесмена, потому что родом из деревни. Не из нынешней, компьютерной и танцпольной, а той ещё, кондовой, с гармошками и танцами у костра, с чечёточкой, так, чтобы пыль взвилась от босых пяток. О каблуках в той берендеевской глухомани никто и не мечтал.

Да-а! Завалялась ещё пара таких деревенек в России, только названий их никто не знает. Девахи из них нет-нет, да и заедут в первопрестольную в поисках работы. Кому повезет, те в горничные нанимаются, в домработницы. Зарплата приличная, крыша над головой и питание — прилагаются.

Дашка была из таких, кондово-деревенских: симпатичная, румяная, не худышка, но и не толстуха, какой со временем обязательно становится любая из них, незнакомых с диетами и новомодными таблетками для похудения. И, пока еще время не потрудилось над её замечательной здоровенькой фигуркой, она приятно радовала глаз гармоничными округлостями в нужных местах.

Подождав несколько минут, Серёня понял, что его глас вопиющего в пустыне никому не интересен, даже высокооплачиваемой домработнице. Выматерившись для приличия, он сполз с кровати на пол и попытался встать. Попытка удалась ровно наполовину. Серёня освоил четвереньки и довольно резво двинулся к ванной.

Преодолев барьер в виде высокого бортика джакузи, он минут сорок наслаждался водяным массажем, медленно возвращавшим жизнь в Серёнино почти умершее тело. Вода весело щекотала пятки, струйки воздуха вперемешку со струйками воды били по спине, ласкали кожу, приводя в порядок измученную удовольствиями плоть.

Он вспомнил, что вчера был его день рождения и вздохнул: «Вот и еще годочек накинул. М-да, бежит времечко».

В свои тридцать три он достиг многого. По меркам среднесовкового человека — практически всего. Посудите сами: домина в три этажа в престижном Подмосковье, серебристый «пузатый» друг — «авто» последней модели, денег — не сосчитать, да и незачем их считать — Серёня на досуге листал всякую эзотерическую дребедень — его счета жизнь оплачивала во всех смыслах.

«Вот и ладненько, — думал он, нежась в теплых струях воды. — А все почему? Потому что парень я неплохой, оттого и бизнес удачный».

От этой мысли Серене стало легко и приятно на душе. Свой бизнес он любил. Он считал себя талантливым человеком, ну и, конечно, везение — тоже вещь не последняя.

Дела у Серёни шли преотлично. Ещё лет десять назад, когда грянули всякие «перемены-перестройки», и бизнес в России лежал в мокрых пеленках, ему повезло, как везет только однажды и далеко не всем. Времена тогда наступили тяжелые, — а разве они бывают в России другими, — привычный уклад бытия рушился, и будущее было в непроглядном мраке и безысходности.

Серёня прозябал обычным МНСом в одном из полудохлых столичных НИИ, когда жизнь неожиданно свела его с бывшим однокашником по институту, Генкой Малевичем, человеком оборотистым, и, как говорят, с «бизнес-нюхом».

Генка еще в институте слыл ловеласом и пронырой. Но все это — в хорошем смысле. Да, он любил женщин. А кто не грешен? Но Генка относился к ним с каким-то особым трепетом, никогда не обижал и страшно любил делать им подарки. Женщины в ответ платили ему той же монетой, и даже расставаясь с очередной пассией, Генке каким-то чудесным образом всегда удавалось остаться с ней в приятельских отношениях.

Что касается его «пронырства», то как еще прикажете называть его неиссякаемую способность делать деньги из всего, к чему он прикасался? А его образ жизни требовал солидных капиталовложений — одни подарки дамам чего стоили!

На закате эпохи развитого социализма любого человека, у которого были хоть какие-то способности к бизнесу, называли противным словом «спекулянт». А незадолго до этих времен даже сажали за эти способности. Далеко и надолго.

Но, к счастью или к несчастью, — пока история в выборе своего мнения колеблется, «то время» ушло безвозвратно, а в изменившейся экономической ситуации Генкино «пронырство» сослужило ему весьма полезную службу. Он быстро сообразил, что социалистическое прошлое безвозвратно кануло в Лету, а маячащий на пороге капитализм диктует свои, пока еще мало кому понятные, правила. Генка огляделся вокруг и понял, что теперь никто не запрещает ему зарабатывать денег столько, сколько его душе угодно. Внимательно изучив вновь переписанные новой властью законы, он обнаружил, что государство разрешило теперь делать то, за что раньше бы просто расстреляли на месте, а именно — заниматься разработкой нефтяных скважин и всем, что с этим связано. Если вы, конечно, вообще что-то в этом понимаете. Само собой, с кучей оговорок и в обрамлении вагона бумажек, но суть от этого не менялась. А сутью здесь были деньги. Огромные! И Генка ринулся в самую гущу нового бизнеса.

Встреча с Генкой была для Серёни совершенно неожиданной и абсолютно незапланированной. Но она состоялась, и история Серёниной жизни сделала резкий поворот в самую наилучшую свою сторону.

Этот-то однокашник Генка и ввел Серёню в страшный, но страшно интересный мир бизнеса. Не то чтобы пожалел старого приятеля, нет, просто нужны были «свои», надежные люди. Как в бизнесе без этого? А Серёня еще с институтской скамьи слыл «светлой головой» — у него весь курс конспекты списывал. Безвозмездно.

Вскоре они стали партнерами по бизнесу, и все шло замечательно целых четыре года. Но случай — вещь непредсказуемая.

Генка внезапно и тяжело заболел — не осилило Генкино здоровье бешеного ритма увлекательной, но жутко напряженной жизни начинающего русского Рокфеллера. Эти вечные перелеты-переезды, нервотрепка переговоров за круглыми и квадратными столами, бесконечные банкеты и обмывания сделок. Обычный русский бизнес. Деньги всегда требуют от человека всей его жизни, без остатка и до копеечки! А уж здоровье они пьют из тебя словно вампирище-кровосос! У Генки не выдержал какой-то там совсем крошечный сосудик. Лопнул, гад!

Так сказали Серёне врачи. Или не совсем так, но суть от этого не менялась. Теперь Серёне пришлось вертеться одному. Генка, умница и балагур, лучший в мире партнер по самым важным Серёниным делам, и просто самый надежный и преданный из друзей, лежал в коме.

Серёня, как человек благодарный и порядочный, помогал ему, безучастно лежавшему среди трубок и проводов на больничной кровати, как мог — оплачивал частную клинику и честно ждал каких-то изменений.

Но изменения все не наступали, а время шло.

Через полгода стало ясно, что врачи пока бессильны, а прогнозы — увы — никто делать не брался. И Серёне пришлось смириться с тем, что он остался один. Он погоревал немного о почти утраченных надеждах, поставил в церкви «за здравие раба божьего Геннадия» самую большую свечу, какую только нашел, и стал жить дальше.

Поначалу их с Генкой бизнес процветал. Но, видимо, и впрямь беда одна не ходит.

Как-то они с Генкой, по случаю, просто так прикупили акции одной безобидной нефтяной конторы. Причем Генка сначала сильно сомневался, нужна ли им эта «головная боль».

«Своих акций нашлепаем, пусть другие в нас вкладываются. А тут дяде денежку отдавать, — испытывая на прочность Серёнины нервы, все занудствовал и причитал Генка. Видимо, фамилия Малевич все же играла какую-то роль в его жизни. Но не слишком большую, ибо он тут же сам себя поправлял: — Оно, конечно, деньги небольшие, можно и рискнуть».

Они рискнули и выиграли. Хиленькая конторка через несколько лет из крошечной сибирской замухрышки вдруг превратилась в одного из огромаднейших русских монстров.

Но Генка этого уже не мог осознать — в его теперешнем состоянии он был бесконечно далек от любого бизнеса. А вот Серёня порадовался этому факту и уверовал в свое собственное бизнес-предвидение.

Но, по-видимому, порадовался он рано. Как известно, большие деньги не остаются без внимания. Настал черед и для Серёни.

Пока рядом был Генка, Серёне не приходилось заниматься этой частью их бизнеса. Он был чистым «технарем». Генка же, со свойственной ему изворотливостью, вел бесконечные переговоры со всякого рода «наезжальщиками» — «разборки» в бизнесе — дело привычное.

Теперь же Серёне пришлось пережить пару очень неприятных лет. На него по-очереди «накатывали» то бандиты, то власти. Он честно отбивался от всех напастей, выкручивался, как мог, сутками пропадал на работе, заезжая домой раз или два в неделю, чтобы, как есть, не снимая ботинок и галстука, рухнуть в постель и забыться на несколько часов. Он спал как старая собака, часто просыпаясь и вздрагивая от любого шороха. Сон, глубокий благословенный сон, был теперь для него недостижимой удачей.

Такая жизнь пахла нервным истощением и страшными неизлечимыми болячками. Но Серёне повезло — он чудесным образом остался цел и невредим. Во всех смыслах.

Наверное, хорошим людям действительно везет. А Серёня всегда был хорошим парнем. Весь этот бизнес как-то не проник внутрь него, не изгадил и не отравил его душу. А ведь это сложная, часто даже невыполнимая задача для большинства из нас. Но все бывает. Даже такое.

Серёня часто вспоминал своего бедолагу-партнера Генку — вот бы сейчас его «нюх» и деловую хватку! Вдвоем бы им было намного легче.

Но везение — дело далеко в нашей жизни не последнее. И Серёне снова крупно повезло. Все попытки прибрать к рукам его и Генкин кровный бизнес закончились для недругов неудачей. Серёня вышел из этой мутной воды не то чтобы сухим — с частью бизнеса все же пришлось расстаться, но львиную долю своих владений ему удалось сохранить.

Потом Серёне снова повезло. Пара-тройка удачных спекуляций на бирже — и ты из средней руки бизнесмена становишься весьма состоятельным человеком. В бизнесе так бывает — если уж пошла «пруха», то надо крепко держать удачу за хвост.

Но Серёня в случайную удачу не верил. А верил он в разумность и порядок в жизни, и количество удач на один квадратный метр своей жизни он посчитал вполне достаточным.

Поэтому он решил, что с него довольно всех этих удивительных жизненных коллизий, рискованными операциями больше заниматься не стал, а просто зажил спокойной и размеренной жизнью — «работа — дом, дом — работа». Как и положено человеку, который знает настоящую цену Удаче и понапрасну не тревожит дурацкими просьбами Его Величество Случай.

Бизнес свой он наладил как хороший часовой механизм. Серёня был вполне русским человеком, но обладал некоторыми качествами, более подходящим, скажем, немцу — педантичностью и аккуратностью в делах. А еще он умел держать данное кому-либо слово. Это тоже было редкостью во все времена. Особенно в деловом мире.

Бизнес у Серёни катился своим чередом, но полученные от удачных биржевых спекуляций денежки — Сереня называл их «пенсионным фондом» — он разместил в одном приличном банке — в то славное время это было модным среди самых непредсказуемых слоев общества. Банк этот гарантировал всем вкладчикам приличный процент и защиту от инфляции. А ещё он, этот банк, особым образом гарантировал это лично Серёне, так как директор, а по совместительству и хозяин банка, вчерашним вечером вместе с остальными гостями весело отмечал Серёнин день рождения, доставив этим немало удовольствия хозяину-имениннику.

Банкира увезли под утро, так же как и большинство гостей, «в стельку». Когда их грузили в машины, нестройным хором, но очень громко, все горланили: «Ой, мороз, мороз», по-принципу «кто кого переорет». Победила, как всегда, дружба. Продолжая что-то невнятно напевать себе под нос, гости понемногу отключались в своих «Бентли» и «Лендроверах». Они улыбались во сне безмятежными, тысячедолларовыми улыбками, утыкаясь лицами в нежные руки массивных бритоголовых охранников, баюкавших своих хозяев словно неразумных, но любимых детей. Праздник можно было считать законченным. И, конечно, удавшимся на все сто. Или на все двести — смотря, сколько потратить.

Что поделаешь, у русского человека свое представление о праздниках, недоступное больше ни одному народу в мире. Но, видимо, в этом и состоит особый шик, доступный только русскому уму. Или русской душе. На выбор. Обычно это называют странным словом «менталитет». Может быть, может быть.

Серёню грела мысль, что он сам теперь — крутизна неимоверная, и друзья все подстать ему.

На этой высокой ноте экс-именинник решил вылезти из джакузи и наконец наведаться в свой московский офис. Он давно понял, что контору надолго без хозяйского глаза оставлять нельзя — даже самые трудолюбивые вдруг расслабляются и работают так себе, вполноги. Сразу возникает ощущение, что одно ворье вокруг и лентяи.

Вытираясь махровым полотенцем, источавшим тонкий запах восточных пряностей — этот «запах» ему привезли из Египта в специальном флакончике коллеги по бизнесу — Серёня с наслаждением втягивал носом любимый аромат. Сочетание водных процедур и чудного аромата привело Серёню в преотличнейшее настроение.

Покончив с утренним туалетом, он облачился в мягкий шелковый халат и босиком пошлепал в сторону кухни. На полпути Серёнин нос учуял вплывший из кухни в коридор соблазнительный запах жареного мяса, и он наконец понял, почему на его истошный зов не являлась противная Дашка. Она жарила мясо на кухне, а это было довольно далеко от спальни — раз, и два — это то, что, когда жаришь мясо, то вообще ни хрена не слышишь — так громко оно шкворчит на сковородке.

Серёня, от природы человек благодушный и уравновешенный, рассудил, что Дашка ни при чем, и смысла орать на неё нет никакого. Не то чтобы он вообще любил поорать. Нет! Иногда только, когда дела на работе шли не так, как бы ему хотелось, он приходил домой и срывал свое зло на домработнице — больше ведь все равно никого не было — жена сбежала от него через полгода после свадьбы. Поэтому эксперименты с женитьбой Серёня решил не повторять, а обзавелся домработницей, на которую при случае и прикрикнуть можно без последствий — дал «стошку» зелененькую, а можно и духами ограничиться — делов-то!

Серёня вошел в кухню и Даша, заметив его, весело защебетала.

— Ой, Сергей Николаич, вы сегодня так припозднились. А я все думаю — будить, не будить, и решила — пусть поспит человек. Вчера такой день тяжелый выдался, просто спасу нет. Гостей навалило! Я думала, и продуктов не хватит. Хотела уже Кольку-садовника в город за едой погнать. Но обошлось. Все напились быстро, да про еду-то и забыли. Так что вам экономия большая вышла. Вот, мяско осталось, на целый полк хватит, салатов три таза, и так, по-мелочи — икорка, кальмарики. Креветочек, правда, не очень много. Вы уж не обессудьте, я их поела, люблю я червячков этих. — Дашка заискивающе посмотрела на Серёню, подождала ответа, не дождавшись, вздохнула и отвернулась к плите. На сковороде румянилось мясо, выстреливая в потолок масляными брызгами. Серёня улыбнулся Дашкиной спине.

— Ладно. Слопала, и ладно, — миролюбиво протянул Сереня.

— Правда? Вы на меня обижаться не будете? — радостно взвизгнула Дашка.

— А за что мне на тебя обижаться? За дребедень эту? Ну ты даешь, мадам! Плюнь, и забудь. Лучше давай чего-нибудь пожуём, а то я с этими гостями скоро язву в желудке наживу.

Дашка бегом накрыла на стол: салфеточки, приборы, тарелочки — всё по высшему разряду, это она умела. Мясо перекочевало со сковороды на тарелку, его быстро окружили салатные кучки, и Сереня, обнюхивая еду, понял, что голоден невероятно. Еда была добротная и вкусная, Дашка — мастерица на все руки. У неё получалось всё: хочешь пирожков — пожалуйста, хочешь чего-нибудь из китайской кухни — только рецептик притащи. Дашка разберется, все по полочкам разложит, на рынке разыщет и сварит-поджарит в лучшем виде.

Через пятнадцать минут Серёня слегка обалдел от сытной еды, хотя и был сторонником здорового образа жизни. Но после обильных банкетов — он знал по собственному опыту — апельсиновый сок с утра — отрава: так желудок скрутит от кислятины — не разогнешься. Дашкино мяско с салатиками на завтрак в такой ситуации и было самой здоровой диетой. Организм медленно расставался с излишками алкоголя и неотвратимо здоровел к обеду.

После завтрака Серёня обошел свои владения. Увидев, что урон гостями нанесен совсем незначительный — так, ерунда, три вазочки в танце попками задели, полдюжины фужеров, и по-мелочи — горшок с цветами в бассейн скинули, диванчик вином залили. В общем, Дашка все почистит — даже химчистка не пригодится. Обойдемся своими силами.

Взглянув на часы, Серёня обнаружил, что полдень уже давно миновал, и заторопился. Рубашечка новенькая, костюмчик «от кутюр» — а как же! СТАТУС! — туфельки — крокодил только-только пищал. И весь остальной антураж в том же духе.

Колеса серебристого «авто» завертелись в такт его обычному жизненному ритму, возвращая Серёню в подлую обыденность, реальную до одури жизнь. «Пузатый друг» шелестел шинами в сторону Москвы, а его хозяин размышлял о том, как переменчива жизнь. Он по этой самой жизни был немного философом. «Вот, — думал Сереня, — только что буквально я валялся в джакузи и ловил кайф, а сейчас несусь на всех парах по делам. А каким делам? Что они там, без меня, что ли, не справятся? Нужен я им в офисе, как… А может, и нужен. Вдруг что-нибудь произойдет, а меня нет на месте? Хотя, что может произойти у богатого человека? Конечно, ничего нового. Деньги, акции, акции, деньги… Интересно, а если бы что-нибудь случилось, что бы тогда было? А что бы такое могло случиться? Да, мало ли, например, денежная реформа. Хотя, нет, она уже была. И чего они добились? У кого были «бабки», тот и так выкрутился, а у кого не было — нафига им реформа? Нет, например, обвал на бирже, ужас, состояния рушатся, народ мечется, все с ума сходят. — Серёня представил своих, всегда респектабельных, коллег с выпученными глазами и расхохотался. — Нет, они все серьезные ребята, им ничего не страшно. Всегда выкрутятся, и я — такой».

Последняя мысль доставила ему особенное удовольствие. Тем временем колеса накручивали асфальтированные километры, неумолимо приближая начало Серёниного рабочего дня.

 

Глава 2

Офис встретил его настороженным молчанием. Секретарша что-то печатала, уткнувшись носом в клавиатуру компьютера. Серёня прошел в кабинет, кинул на кресло свой кейс и, присев на краешек стола, набрал на коммутаторе номер секретарши.

— Заинька, сваргань мне кофейку — ласково произнес он в молчавшую трубку. Через пару минут суетливое цоканье секретаршиных каблуков известило Серёню об окончании варки кофе. Ещё через мгновение двери распахнулись и «заинька» чуть ли не галопом внесла подносик с чашечкой и кофейничком. Беззвучно примостив все это на столе, она вознамерилась ретироваться. Но шеф оказался проворнее. Он поймал её за рукав пиджачка и, развернув к себе, спросил:

— А где радость в глазах по поводу моего появления? И вообще, что тут у вас происходит? А ну-ка, давай, колись.

Секретарша побелела от страха так, словно бы перед ней стоял не любимый шеф, а космическое чудище о семи головах. Это обстоятельство вдруг почему-то встревожило Серёню. Его благостное настроение испарилось, как утро, и он уже серьезно задал вопрос:

— Марина, что происходит? Шефа не было на работе пару дней, а здесь уже не хотят с ним разговаривать. Тебе что, кто-то зарплату вдвое больше пообещал? — Марина молча высвободила рукав пиджачка и вдруг расплакалась. Серёня встревожился не на шутку.

Марина была хорошей секретаршей, в меру умной и красивой. И вообще, ему всегда везло с персоналом. Он их не обижал, а они на него не стучали «коллегам» по бизнесу.

Марина сквозь слезы пыталась что-то то ли рассказать, то ли объяснить, но у неё ничего не получалось, и от этого она ещё больше расстраивалась. Серёня усадил её в свое директорское кресло, сбегал за водой, и когда девушка немного пришла в себя, она поведала ему совсем небезынтересные вещи. Оказывается, пока Серёня праздновал, к нему в контору наведался незнакомый человек, назвавшийся налоговым инспектором.

Марина инспекторов не боялась. Ещё в секретарской школе её натаскивали на такие ситуации, и ей был не страшен никакой налоговый инспектор. Она прекрасно знала, что, кому и когда отвечать. От её убийственной вежливости не могли отвертеться ни «менты», ни всякие там проверяющие органы. Именно за это качество Марина и получала свою совсем не маленькую зарплату, да ещё регулярные довесочки в виде премий и подарков. Но этот мужик её насторожил, и она решила сама провести минисекретарское расследование. Спросив у посетителя документы, Марина осведомилась, по какому именно делу товарищ хочет видеть её шефа. Мужик был опытный и давал уклончивые ответы. Узнав, что шефа ему сегодня не видать, как своих ушей, он достал мобильник и набрал какой-то номер. Пискнув, мобильник умер. Видимо, села батарейка. Мужик чертыхнулся, но звонок, вероятно, был важным, и мужик нехотя попросил у Марины разрешение сделать один звоночек с её телефона. Гостеприимно улыбнувшись, она пододвинула к нему телефонный аппарат, стоявший на её секретарском столе и вежливо удалилась в кабинет шефа. Как только за ней закрылась дверь, Марина в два прыжка очутилась у Серёниного коммутатора и нажала кнопку.

— Нет его — Марина узнала голос «налогового» гостя.

— А когда будет? — Голос на другом конце провода был властным и нетерпеливым.

— Секретарша сказала завтра-послезавтра объявится. У него что-то вроде отгулов. Уик-энд.

— Да, незадача. А ты почему не проверил, на месте ли клиент или нет?

— Дак, верный человек сказал, что он сегодня в офис заглянет обязательно. Именины у него, сотрудники поздравлять будут.

— Именины? — Голос на другом конце трубки повеселел. — Ишь, ты, какое редкое совпадение! Мог родиться и умереть в один день. Черт, время поджимает. Ну, ладно… Постой, побудь на связи. Мне звонят. — И в телефоне заиграла классическая музыка. Через полминуты из телефона радостно сообщили: — Страшно везучий у нас клиент. Я думаю, нам теперь вообще не стоит торопиться. Мне только что позвонил Витёк — его вариант уже практически готов. Все отменяется. Возвращайся.

Когда до Марины дошел смысл услышанного, она похолодела и трясущимся пальцем нажала кнопку коммутатора. В кабинете наступила тишина. Несколько секунд девушка сидела в оцепенении. В дверь кабинета постучали, и в дверном проеме показалась голова незнакомого гостя.

— Девушка, — спросил он ласково, — так вашего шефа сегодня ждать или нет?

Марина замотала головой и промычала что-то вроде:

— Нет, шеф улетел на Марс. — Мужик постоял немного, пожал плечами и вышел, пробормотав на прощание:

— День раньше, день позже, какая разница. Все там будем. — Когда дверь за ним закрылась, у Марины в ушах ещё какое-то время вертелись слова, только что сказанные посетителем. Выскочив из кабинета, она чуть не сбила мужичка с ног в своем «предбаннике».

— Простите, где мы все будем?

— Где, где. В налоговой инспекции, где же ещё. — Мужик снова был непроницаемо-ласков. — До свиданья, девушка. Я зайду на днях. — И ушел.

Серёню эта история озадачила. Нет, он не испугался. Он давно крутился в бизнесе и знал, что нравы здесь далеки от церковных. Но такая наглость — среди бела дня, к нему в офис, черт знает кто… Стоп! А почему черт знает кто? Ничего подобного.

Серёня быстро обследовал телефонную память и обнаружил незнакомый номерок. «Вот проклятые капиталисты, чтобы я без вас делал. Пристрелили бы к чертовой матери неизвестные грабители и всё. А так — дудки. Мы их сейчас вычислим, и они будут очень даже известные». Списав номерок на бумажку, Серёня решил порасспрашивать Марину на предмет личности «налогового» мужика. Марина описала его довольно точно: невысокий, брюнет, лет ему где-то около сорока, костюм приличный. Деталей было много, профессиональная секретарская память тренирована на клиента.

Выяснив, что человека Марина запомнила хорошо, Серёня наконец задал ей вопрос, который уже битый час крутился у него на языке:

— А теперь ответь мне, милая, за что я тебе такие грандиозные бабки плачу, а? Тут меня неизвестный бандит мог пристрелить за эти два дня в любой подворотне, а я об этом ничего не знаю. Ты почему мне об этом ничего не сообщила? Это как понимать?

Серёнины вопросы падали на девушку, как кирпичи. Наконец, немного успокоившись, он сел напротив неё и спросил:

— Марина, ты хоть сейчас осознала, что происходит?

Марина кивнула и ответила:

— Сергей Николаевич, я ещё тогда осознала, но я так испугалась, вы не представляете. Я вчера даже на работу боялась идти. Думаю, приду, а он — здесь. Или, ещё того хуже, он вас уже убил. Что мне тогда делать?

Серёня даже расхохотался от такой дурацкой откровенности.

— Ну, Мариша, ты даешь стране угля. Конечно, если меня пришибут, то работу тебе придется искать новую. Ты не расстраивайся, пока я жив, мы тоже можем для тебя что-нибудь придумать.

Марина ошарашенно смотрела на Серёню, и от изумления её рот беззвучно открывался и закрывался. Наконец из её рта донесся первый звук.

— Сергей Николаевич, так вы, что, меня уволить хотите?

Сереня безнадежно покачал головой.

— Марина, лучше я тебя сейчас уволю, а то вдруг убивец вернется и пришьет меня. Тебя же по прокуратурам затаскают. Не жалеешь ты себя.

Губы у Марины снова искривились в готовности к очередным слезам. Но Сереня её опередил.

— Заревешь, уволю точно, — быстро рявкнул он. — Нечего мне здесь рабочую обстановку ломать. Ладно, живи пока, я добрый. Но я от тебя таких закидонов не ожидал. Испугалась она! Тоже мне, оправдание.

Марина уже не всхлипывала, и слезы на её глазах высохли сами собой. Видно, Серёнина угроза подействовала.

— Сергей Николаевич, а чего вам звонить-то было, вы же все равно пьяный были. Ведь день рождения. Вот если бы вы в офис приехали, тогда я бы сразу все рассказала. А так, чего вас зря тревожить, все-таки праздник. Тут вас сотрудники поздравить хотели, вон, подарок у меня под столом лежит, но вы не приехали, потому что, как два дня назад праздновать начали, так и все. Даже на телефон не отвечали. Вот. — Марина выпалила все это одной тирадой и лишь теперь перевела дух. Потом тихо и, слегка смущаясь, она продолжила: — А оно и лучше вышло, что вы в офис не попали. Вас, конечно, сотрудники очень хотели поздравить. Но, видно, не судьба.

Сереня вдруг вспомнил, как Марина, передавая ему разговор неизвестного, обмолвилась о том, что информацию о шефе, то есть о нём, Серёне, неизвестный получал от верного человека.

— Послушай, Маринка, а как бы нам с тобой этого «верного сотрудничка» вычислить, а? Вот ведь гад, окопался прямо в конторе! Совсем у людей совести нет! — Разгладив на столе бумажку с телефонным номером, Серёня набрал по внутренней связи номер начальника внутренней безопасности. В трубке играла классическая музыка, и, пока он ждал соединения, ему в голову пришла мысль, от которой у него похолодело внутри. Наконец на другом конце провода знакомый голос произнес: «Слушаю вас». Серёня спросил начальника охраны о текущих делах, осведомился, все ли тихо и не было ли каких происшествий, не приходил ли кто с проверкой или что-либо в этом роде? Получив на все вопросы уверенное «нет», Серёня поблагодарил собеседника за службу и положил трубку. Марина смотрела на него во все глаза. Серёня отер выступивший на лбу пот и сказал:

— Книжки надо читать, девушка. Лучше про Шерлока Холмса.

— А кто это? — наивно глядя на него, спросила Марина. Серёня только рукой махнул в её сторону и велел идти на место.

Когда дверь за секретаршей закрылась, он налил себе в чашку почти остывший кофе, поудобней уселся в кресле и стал размышлять. «Странно ведет себя товарищ начальник моей охраны. Чтобы он, да и не знал, что нас кое-кто посетил! Как говаривал Станиславский — не верю! Чертовщина какая-то. Похоже, накаркал я себе мороку. И чуть сам себя, дурак, не «спалил». Ведь в любом бездарном детективе написано — первое правило — не доверять сотрудникам. Хотя, с другой стороны, какого дьявола — я их сам на работу принял! Они же меня ещё и охранять должны. Стоп! А ничего они мне не должны! Это я им вечно должен — пятого и двадцатого. Нахлебники! Вот раньше была контора — ты, да я, да мы с тобой — и никто ничего не боялся. Эх, Генка, друг, как без тебя тоскливо! — Сереня вспомнил, как они с Генкой на заре российского капитализма вдвоем вели дела и никто им больше не был нужен, и тяжело вздохнул. — Теперь, вот, развелось охраняльщиков хренова туча, прирежут — никто и не заметит. Ищи-свищи — кто из них «засланный казачок»?»

Устав от этих мыслей, Серёня решил все же не расслабляться, и телефончик, опрометчиво оставленный ему неприятелем, разоблачить.

Он на скорую руку просмотрел бумаги, скопившиеся за два дня на рабочем столе — дело прежде всего — и, не обнаружив ничего срочного, полистал записную книжку — звоночек одному полезному знакомому, который знал все и про всех, потому что это было его работой, мог кое-что прояснить. Пользоваться рабочим телефоном в таких случаях детективные сериалы тоже не рекомендуют. Серёня позвонил с мобильника и договорился с приятелем о встрече в небольшом баре «Пирамида», в двух кварталах от офиса.

 

Глава 3

До встречи оставалось ещё немного времени. Серёня решил никого не посвящать в свои планы. Для конспирации он прошелся по отделам, с большой помпой устраивая разносы сотрудникам за нерадивое поведение и мнимые нарушения. Сотрудники ошарашенно глядели на шефа, теряя дар речи от такой наглости — офис трудился в поте лица, невзирая на двухдневное отсутствие патрона. Отнеся внеплановый разнос на счет праздничного перебора, персонал тихо приходил в себя и погружался в прерванные визитом шефа текущие расчеты. Серёня демонстративно побуянил в бухгалтерии и гараже, чем вогнал подчиненных в неминуемый часовой ступор и удалился в свой кабинет. Предупредив секретаршу, что его ни для кого нет, и закрыв дверь кабинета на ключ, он вышел в туалет, открыл окно и самым банально-детективным способом перекинул ноги через подоконник. Окно туалета выходило в незаметный уличный тупичок. Второй этаж был невысоким, и Серёня легко спустился на землю по заросшей плющом стене. «Меньше знают — лучше спят», — пробормотал он. Отряхнув пыль с костюма, и поправив галстук, Серёня бодро двинулся в сторону питейного заведения, где его, по всем расчетам, уже ожидали.

Заведение встретило Серёню противной ритмичной музыкой и, несмотря на обеденный час, было почти пустым. Он с порога заметил своего знакомого, который профессионально примостился в самом дальнем и темном углу кафе. Поздоровавшись, Серёня не стал тянуть кота за хвост, а сразу приступил к делу. Объяснив задачу и определив ее цену, Серёня перевел дух и наконец решил, что порция «мартини» с легкой закуской не сможет повредить желудку перед обедом. Знакомый не был скромным человеком и, испросив для себя черной икорки, «фуа-гра» и пивка с креветками, после долгой паузы произнес:

— Ты знаешь, Серёня, я этот телефончик знаю безо всякого дополнительного пробивания. Не представляю, чем ты там хочешь с этим человечком заняться, но я тебе советую хорошенько подумать, прежде чем ты наберешь этот номерок. Последствия могут быть непредсказуемыми.

Серёня был так заинтригован сказанным, что продолжал машинально жевать уже проглоченную закуску.

— Слушай, дружище, не темни, скажи, кто это. Вот деньги. — Серёня положил на стол оговоренную сумму и прибавил к ней ещё несколько купюр.

— Ну хорошо. Ты сам нарываешься. — Знакомый наклонился к самому Серёниному уху и тихо прошептал имя. Внимательно выслушав все положенные комментарии, Сереня откинулся на спинку кресла и задумался. «Во, попал. С каких это пор такие дяди стали интересоваться бизнесменами. Вот если бы я за границу оружие продавал, тогда другое дело, а так, по их меркам — я же просто вошь. Что бы это значило?» — Серёня терялся в догадках. Тем временем, его знакомый, доев креветок и щедро залив их пивком, вежливо откланялся.

— Лучше, если нас вообще вместе не увидят, — ласково сказал знакомый. — И, мой тебе совет, — забудь ты этот телефон.

Когда приятель удалился, Серёня решил, что просто так шляться по улицам ему сегодня не стоит. На всякий случай.

Заведение было небольшим и, в общем, не очень популярным. «Посижу-ка я пока тут: здесь и посетители меня дергать не будут, и телефонов практически нет». Не успел он об этом подумать, как оглушительно-весело встрепенулся его мобильник. Серёня привычным жестом потянулся за телефоном, но вдруг осекся, как от нехорошего предчувствия, немного помедлил, и, взяв телефон, взглянул на определитель номера. Интуиция его не подвела. На дисплее светился «тот самый» номер. Серёня похолодел, не решаясь нажать на кнопку ответа. Через секунду, поняв, что увертываться бесполезно — не ответишь сейчас — придется отвечать позже, всё равно достанут, — нажал кнопку и поднес телефон к уху.

— Ты, что, справки обо мне решил навести? Так вот он я, сам тебе звоню. Чего молчишь? Страшно? Не надо бояться. Жизнь полна случайностей. Она и сама — штука случайная.

— Ничего случайного не бывает. — Серёня и сам удивился своей наглости, когда осознал, что это его голос отвечает этому человеку, бесстыдно позвонившему ему на «мобилу», а днем раньше бесцеремонно вошедшему в его жизнь. Человеку, который непонятно почему пытался развернуть его, Серегины, оглобли в свою, ещё непонятную, колею. Осмелев, Серёня повторил:

— Уважаемый, ничего случайного не бывает. Чего вы хотите?

Голос в трубке стал другим: — А ты не трус. Это приятно. Не люблю трусов. Послушай, надо встретиться. У меня тут были некоторые планы насчет тебя, но планы имеют склонность меняться. Ты, наверное, везунчик, раз мои планы изменились. Я буду ждать тебя в своем кабинете через час. — Человек назвал адрес, который Серёня уже и без него вычислил. Серёня машинально продолжал держать около уха монотонно пикающую трубку, а мысли его были где-то далеко. «Черт побери, за что мне всё это, а? Жил, не тужил, и на тебе! Высоким персонам где-то дорогу перешел».

Немного придя в себя от такого непредсказуемого звоночка, Серёня заказал кофе. Времени ему отпустили ещё целый час жизни — а он не сомневался, что мнимый «налоговый инспектор», так жаждущий его крови, был послан именно звонившим ему только что человеком. Значит, этот час у него точно есть, и ему просто необходимо было всё как следует обдумать и хоть до чего-нибудь додуматься. Кофе был крепким и ароматным. Серёня стал размышлять. «Первое. Посетитель офиса действовал нагло и среди бела дня. Второе. Если учесть то обстоятельство, о котором товарищ только что сообщил мне по телефону — планы его, видите ли, поменялись — можно предположить, что он сейчас просто мне наврал — верить этим ребятам нельзя ни при каких обстоятельствах. Хотя, черт их разберет, эти новые службы! У них и названия-то менялись уже десять раз. И вообще, они тоже сейчас все бизнесом занялись. Только бизнес у них специфический — все, чему их при «совке» обучили, они против нас же сейчас и используют. А ведь, теоретически все должно быть совсем даже наоборот. Но это только теоретически».

Серёня рассеянно отхлебнул кофе. Куда уж дальше! Появление в офисе посреди рабочего дня человека, наглостью и повадкой напоминавшего банального киллера, а особенно его «прокол» со звонком из офиса… «Стоп, стоп, вот здесь полный стоп. Нормальные киллеры не звонят с офисных телефонов. Ни при каких обстоятельствах. Это и котенку понятно. Пусть они «гражданскому за забором» расскажут, что они меня грохнуть хотели среди бела дня на глазах у изумленной публики. Нет, здесь что-то другое. Это просто показуха. Что же они от меня хотели? Скорее всего, поговорить на какую-нибудь занимательную тему. Вот и решили почву подготовить. Думали, сдрейфит Серёня и сломается. Хорошо, что дальше. А дальше, товарищ решает меня немного «продавить» — психологические этюды? Ну, ну. Что же ему от меня нужно? А что ему может быть нужно от успешного бизнесмена средней руки? Бабки? Вряд ли! В той сфере, где этот товарищ трудится, деньги крутятся бешеные и взятки — немереные! Шутка ли сказать — столько власти над людьми. Сплошные соблазны. Хорошо, если не деньги, то что у меня еще есть. Бизнес? Странно, контора у меня не сказать, чтобы «супер-пупер». Не бедствуем, конечно. Но больше-то с меня нечего взять. Черт побери! Похоже, так и есть — это что-то, связанное с моим бизнесом. А что там у нас происходит? Вроде ничего особо нового не происходит. А может, и не особо новое. Надо порыться в старых бумажках, может чего и нарою. Времени всего час. Отменяется».

В голове среди непривычного для Серёни хаоса никак не находилось какого-нибудь вразумительного объяснения происходящему. Серёня вдруг сам себя остановил.

«А чего я, собственно, спешу. Вот встретимся с товарищем, он мне сам все и расскажет. Судя по всему, убивать меня прямо сейчас он раздумал. А может быть, и не собирался — слишком много шума: секретарша его видела, а у нее память, как у фотоаппарата. Да и профессионалы по офисным телефонам с определителем номера никогда не звонят».

Мысли носились, как перепуганные цыплята, и Сереня тоскливо подумал: «Эх, товарищ, что-то не получается из тебя мистер Шерлок Холмс, ни черта понять не могу! Ладно, поживем — увидим».

Сделав над собой усилие и наконец успокоившись, Серёня посмотрел на часы, убедился, что ещё одна чашечка кофе аккурат вписывается в его рабочий распорядок, и, уже безо всякой тревоги в сердце, насладился ароматным «эспрессо».

До встречи оставалось двадцать минут. Сереня набрал номер своей секретарши и невинным голосом сообщил, что сегодня в офисе он уже не появится, а его машину надо немедленно прислать к «кафешке» в двух кварталах от офиса. Секретарша Марина сначала что-то верещала в телефон про телекинез, но профессиональная жилка быстро одержала верх над женской логикой, и когда она рявкнула в трубку: «Будет сделано, шеф!», Серёня ещё раз порадовался за свои очень профессиональные кадры.

 

Глава 4

— Что же вы, молодой человек, справки о служивых людях наводите, наших сотрудников взятками компрометируете. Нехорошо.

Голос был как в телефонной трубке, только гораздо громче. Это было естественно. Обладатель этого голоса сидел перед Серёней собственной персоной и выговаривал ему, как нашкодившему школьнику. Серёня поразился оперативности, с которой все его шаги были то ли предусмотрены, то ли предусмотрительно отслежены.

— Не беспокойтесь, Сергей Николаевич, своего человечка мы в обиду вам не дадим, и никому не дадим. Информацией он с кем надо делится, значит, такие люди нам нужны.

Серёня наконец смог сформировать мысль, которая последний час не давала ему покоя, но никак не хотела выползать наружу и становиться полноценной и осознанной. «Господи, какой же неприкрытый цинизм! Вот тебе и власть предержащие! Одна сволота. А чего это он мне все выкладывает? Тех, кто много знает, обычно убирают с глаз долой. Значит, они меня точно прикончить хотели. А за что?».

И снова господин напротив словно бы считал его мысли со лба:

— Вы, молодой человек, не переживайте, убивать вас я не буду. Обстоятельства изменились. Видите, как все быстро меняется.

«Философ хренов», — зло подумал Сереня.

— А зачем же вы нас так не любите? — Серёне стало не по себе. Мужик снова словно прочитал его мысли. Серёня весь подобрался и решил не думать лишнего. Тем временем, хозяин кабинета развивал свою мысль:

— Знаете, убить человека не так-то просто. Это хлопотно очень. Обычно эта необходимость возникает в крайнем случае или когда уже совсем нет времени. В обычных обстоятельствах существует множество других способов избавиться от человека. Сначала можно человека напугать, знаете, потом с такими очень удобно говорить. Соглашаются на любое предложение. Да, убивать людей надо только в самом крайнем случае. — Последнюю фразу человек сказал так, словно говорил сам с собой, и никакого Серёни здесь не было. Словно бы он утвердился в этом мнении только что, или что-то позволило ему теперь думать именно так.

Серёня слушал очень внимательно. Он понял, что какие-то невидимые нити судьбы странным образом сплели жизнь этого совершенно незнакомого ему человека с его, Серёниной, жизнью. Но человек никуда не торопился, мирно философствовал в своем удобном кресле и никак не хотел называть ни причин, ни обстоятельств, связавших Серёню с ним.

— В вашем случае, молодой человек, другое. Вы случайный прохожий, мы о вашем существовании до недавнего времени даже не подозревали. Но ведь когда-то все знакомые люди были абсолютно незнакомы, — человек захихикал. — Вас, вероятно, интересует, почему я решил с вами пооткровенничать? Как любой современный человек, вы знаете, что излишняя откровенность иногда приводит к необратимым последствиям. Лишние знания умному человеку ни к чему. Это правильно. Но я могу дать вам ответ. Если бы я вас боялся, я бы с вами не разговаривал. Это значит, что я вас не боюсь, и ваших лишних знаний тоже. Вас для меня нет, просто не существует. Не понимаете? Впрочем, это для меня тоже не важно. Учитывая моё положение, вас никто не станет слушать, даже если вы захотите рассказать все до последней буквы из того, что сейчас здесь услышите. Вас сочтут психом, а мы немедленно позаботимся, чтобы вы не мешали обществу жить спокойно. Для психов у нас есть очень комфортабельные заведения. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Вы сейчас теряетесь в догадках, что же нам от вас нужно. Я скажу. Всё! Ваша жизнь, ваши деньги, ваше предприятие. Короче, абсолютно все. Вас интересует, что вы получите взамен. Тоже отвечу. Себя самого! Свою жизнь. Просто жизнь, голенькую, безо всяких прикрас, которые вы успели нажить за ваши тридцать три года. Как ни банально звучит, возраст Христа. Он в этом возрасте все потерял, но и все приобрел. Ваше согласие нам не нужно. Если вы будете не согласны, то нам все же придется отобрать у вас и вашу жизнь. Что, собственно, мы и намеревались сделать изначально, даже не ставя вас в известность о своих планах. Но, я ещё раз повторюсь — жизнь идет, и обстоятельства меняются. Я решил, что вам все же небезынтересно будет узнать о моих мыслях относительно вашей дальнейшей судьбы. Считайте это моей прихотью. Ведь у вас вчера был день рождения? Пусть это будет моим подарком. Согласитесь, быть просто живым — это очень ценный подарок. Я отберу у вас все, оставив вам взамен только вашу жизнь, вашу физическую жизнь. И вашего согласия, повторяю, от вас не требуется.

Серёня наконец обрел дар речи и выдохнул:

— А почему я? — Голос его звучал, как задушенный крик из глубокого колодца, так, словно он три дня подряд орал в том колодце, перед тем, как зайти на чашечку чая в этот кабинет. Человек посмотрел на него сочувственно и произнес:

— Вашей вины в этом нет. Так распорядилась жизнь. Это всё, что я пока могу вам сообщить. И ещё. Мы не можем вам оставить даже ваше полное имя. Ваше место займет другой… м-м-м, персонаж. Кстати, с днем рождения! — Человек явно издевался и делал это с большим удовольствием.

— Как же так? Вы хотите мою жизнь отдать другому человеку? Кто он? Почему он, а не я? — Серёня чуть не плакал от бессилия и обиды.

— Простите, у меня больше нет времени. Я сделаю вам ещё один подарок. — Человек нажал кнопку на столе, дверь открылась и вошел шкафообразного вида дядечка. Он нёс в руке бланк паспорта. Положив его перед своим шефом, дядечка так же молча удалился, как и вошел.

— Теперь это ваш новый паспорт.

— Как, мне и имя не оставят? — Серёня боялся, что нервы его не выдержат всего происходящего. Все случилось как в дурном фильме, но только выскочить из зала никак не удавалось, хотя и смотреть дальше было все страшней и страшней. Человек пододвинул к Серене пахнущий свежей краской документ.

— Имя мы вам оставляем. Изменена только фамилия. И, мой вам совет — не пытайтесь ничего поменять или вернуть. Если я узнаю об этом, вы просто исчезнете. Вот всё, что я хотел вам сегодня сообщить. А теперь прошу извинить, но у меня на вас больше нет времени. — Человек грузно поднялся из кресла и жестом предложил Серене покинуть помещение.

Сереню просто выбросили из его же собственной жизни. В этот кабинет вошел преуспевающий удачливый бизнесмен, а выходил человек без имени, без денег, положения в обществе, да ещё и следить будут в оба, чтобы назад, в ту, прошлую жизнь, не потянуло — это было яснее ясного.

Серёня вышел на улицу. Машины у подъезда не было. Он решил все же позвонить в офис Марине и потихоньку выяснить, что там сейчас происходит. На его звонок долго никто не отвечал, а потом трубку взяли, и незнакомый женский голос прощебетал:

— Добрый день. Офис кампании «N». Вас слушают.

Это была не Марина. Марина исчезла вместе со своею фотографической памятью. Его вдруг поразила одна мысль, и он дрожащими пальцами набрал номер своего домашнего телефона. Отдающий металлом голос телефонистки ответил, что такого номера не существует.

Серёня понял, что с этого момента какая-то незнакомая и недружественная ему сила выдернула его, Серёню, Сергея Николаевича, крутого парня из всех привычных мягких кресел и вышвырнула на улицу. Сереню взяло зло. «Ну ни фига себе! Это за что меня так, а?» Серёня от природы не был глупым человеком, но сейчас ему хотелось орать диким голосом и крушить все на своем пути в поисках справедливости. Как же так, он своим животом добился всего в своей жизни, и какой-то старый хрыч, пусть и при власти, пусть и с деньжищами, просто так взял и выкинул его, Серёню, на улицу в чем мать родила! В одном, только одном последнем дорогом костюме.

Серёня с грозным клекотом развернулся и пошел на дверь, из которой его только-что выставили. Неожиданно дверь раскрылась сама собой. Он влетел в вестибюль и растянулся на мраморном полу. Двое молодцов подхватили Серёню под локти и беспардонно потащили по коридору, открывая Серёниной головой все встречающиеся на пути двери. Наконец, его заволокли в какой-то небольшой кабинет и бросили на кожаный диванчик. Серёня вскочил и стал озираться по сторонам, ожидая очередного подвоха. Его радужное утреннее настроение было окончательно испорчено и продолжало стремительно падать, безысходность ситуации доводила Серёню до исступления.

В кабинетик вошел шкафообразный гражданин, стремительно подошел к непрошенному гостю и, взяв его за загривок, немного потряс, то ли проверяя, не украл ли Серёня что-нибудь в этом кабинетике, то ли ещё для каких-то неизвестных Серёне целей. Так же бесцеремонно впихнув Серёню в стоявшее рядом кожаное кресло, гражданин произнес низким, грозным голосом:

— Тебе, что, непонятно объяснили. Выметайся отсюда и ищи себе новую жизнь. В офис не приходи. Домой не вздумай возвращаться. Там уже другие люди живут, нечего честных граждан тревожить…

— Честных граждан??? — Серёня взвился до потолка. — Это где честные граждане, в моем доме честные граждане? А как они туда попали, а?

— Это тебе теперь неважно. — «Шкаф» был непробиваемо бесстрастен. И вдруг Серёня заплакал. Слезы полились как в детстве, неудержимо и обильно. «Шкаф» заткнулся и обалдело глядел на Серёню, всхлипывающего и размазывающего по лицу сопли вперемешку со слезами. «Шкаф» смягчился, и его голос зарокотал на тон потише.

— Ты не реви, это бесполезно.

— Ну как же так, живого человека, толкового, не бедного — и на улицу. Вы, что там, совсем с ума посходили? А я на выборах даже голосовать ходил, — вдруг привел совершенно безумный аргумент Сереня.

«Шкаф» неожиданно расхохотался.

— Слушай, мужик, ты мне нравишься. И поэтому я дам тебе дельный совет. Не старайся теперь что-то изменить. Иначе шеф может и разозлиться. Ну, сам смотри, тебе же здесь прямая выгода. Так бы тебя шлепнули как муху, ну и лежал бы ты сейчас в дорогущем гробу за 10 тыщ баксов, весь напомаженный, красивый, и абсолютно мертвый. А так, хоть и с голым задом, но живой, голова на месте. А бизнес ты себе новый заработаешь. Ну? Что? Скажешь я не прав? То-то! — «Шкаф» довольно ухмыльнулся, наслаждаясь собственной логикой.

Серёня сидел совершенно опустошенный, и мозг его никак не мог принять мысль, что он теперь никто, и зовут его никак. Постепенно до него дошел смысл сказанного «шкафом». Серёня тупо уставился на его помягчевшую физиономию и, помедлив, спросил:

— Так, это что я теперь — бомж?

— Ну, я не знаю, что-то вроде, — «шкаф» поскреб пятерней затылок, и на его лице появилось озадаченное выражение, словно ему предложили решить уравнение из неизвестного ему курса математики.

— А где же я жить буду? Дома нет, денег нет. Я ведь даже деньги со своего счета снять не могу. У меня же теперь паспорт на другую фамилию. — «Шкаф» сочувственно кивнул. — Значит, мне все нужно начинать сначала?

«Шкаф» засопел и сказал:

— Шеф любит такие приколы. Хочешь, скажу, почему тебя не грохнули?

— Да уж, сделай милость, скажи. — К Серёне вернулась способность соображать, а вместе с ней и черный юмор.

— А шеф узнал, что тебе тридцать три года исполнилось, и решил, что пусть ты будешь, как Христос. Тоже все потеряешь, а если мозги есть, то снова все заработаешь.

— Это он мне и без тебя рассказал, — Серёня обреченно махнул рукой. — Вот спасибо твоему шефу за гуманность. Все спёр у бедного Серёни, а потом его ещё и канонизировал. С Иисусом Христом ровней сделал. Ну мужик дает! — Где-то в самой глубине его сущности грозно зашевелился страх, такой, каким родители пугают непослушных детей, страх, благоговейный и тягучий, в самом сердце. Это было то самое «нельзя», которое делает послушными даже самых отъявленных мерзавцев. Страх почти мистический, предупреждающий, что переступать некую черту не стоит ни при каких обстоятельствах. Но, по-видимому, у этих конкретных людей такого «нельзя» в жизни не было.

Серёне было нестерпимо обидно, что так обошлись именно с ним, умным и хорошим парнем, который в своей жизни обычно руководствовался исключительно здравым смыслом, и, по возможности, обыкновенной человеческой совестью.

Но некогда было сейчас думать про обиды. Пока «шкаф» размяк, надо было вытащить из него как можно больше полезной информации.

— Слушай, а почему именно меня так круто выбрали? Что во мне такого особенного? — «Шкаф» замялся, не желая нарушать чужую тайну, но сиюминутное расположение к Серене взяло верх над служебным долгом.

— Понимаешь, у нас одна операция сорвалась, и нам срочно потребовалась фирма, ну, как тебе объяснить. Типа, для прикрытия. Действующая, успешная, ну, вроде твоей. Там еще пара интересных обстоятельств, но я их тебе рассказать не могу. Так что, ты не обижайся, ничего личного. Так. Стечение обстоятельств.

То, что «шкаф» в принципе разговаривал с Сереней, могло означать только одно. Он, так же как и его шеф, абсолютно не боялся утечки информации. А это означало, что Серёня действительно стал «никем».

Ему стало еще обидней за себя, за то, что его, «светлую голову», так бездарно и безжалостно списали со счета.

— Нормально вы, ребята, устроились, это же покруче рейдерского захвата… — начал снова закипать Сереня.

— Переть против ветра я тебе не советую, — поспешно предупредил «шкаф», и в его голосе снова послышалась угроза.

— Нет, нет, не извольте беспокоиться, — съёрничал Серега. — Нафига мне мое бывшее имущество вместе с «бабками», я себе и новое заработаю. А это все пусть будет в пользу государства. Я как раз и сам собирался все ему отдать. Но позже, по завещанию, как настоящий меценат.

— Как кто? — «Шкаф» не любил незнакомых слов.

— Как меценат, — ехидно повторил Серега. — Ну, я все понял, теперь можно и откланяться.

— Вот и хорошо, вот и разумно, — засуетился «шкаф». — По земле все же лучше ходить, чем под землей. — Он сочувственно посмотрел на Серёню.

— Бывай, старина. Пользуйся моим добром на благо родины. Только родины ли? — Серёня выжидательно посмотрел на «шкафа». Но этот вопрос, с учетом ситуации, был чисто риторическим.

Серёня во второй раз за этот день покинул негостеприимный вестибюль, и яркое солнце ударило ему в глаза, напомнив об утренних игривых размышлениях по пути в офис.

— Превратности судьбы, — тихо пробормотал Серёня, досадуя на себя за недавнее мимолетное желание круто изменить свою жизнь. — Что-то я не вовремя об этом подумал, а оно взяло, и сработало. Дела-а!

Надо было как-то жить дальше, и Сереня решил, что без обеда, который он давно заслужил, жизни дальше сегодня не получится. Проверив бумажник на наличие наличных, он констатировал печальный факт их отсутствия. Жалкие остатки роскоши в виде завалявшихся в заначке пятисот долларов все же не испортили Серене настроение. «А и черт с ними. Действительно, голову-то они мне оставили. Подарили на день рождения! Вот спасибочки!»

С такими невеселыми мыслями Серёня пешком побрел в знакомое заведение, где ещё так недавно наслаждался мартини и чудесной легкой закуской.

 

Глава 5

День стремительно клонился к закату. Серёня сидел на облюбованной им в скверике лавочке и глядел на речную гладь. Он и раньше любил посидеть около реки. Но только обстоятельств, которые привели его сегодня на эту лавочку, в его жизни ещё никогда не случалось. Невеселые мысли бродили в Серениной голове. Например, где же ему сегодня ночевать, если домой ему ехать запретили под страхом смертной казни, а к друзьям-партнерам, теперь уже бывшим, он не хотел ехать из гордости — вдруг какой-нибудь нехороший слух уже просочился среди его знакомых. Серёня ничего не знал наверняка, но предполагал самое неприятное для себя. А он был гордым. «Скажут, вот нищета за подаянием приползла», — горько думал он, и отчаяние закипало у него в венах от такой неприятной мысли.

Вечер накрывал полупрозрачной темнотой скверик и реку. «Надо что-то придумать, — мрачно размышлял о своей новой жизни Серёня. — Не сидеть же здесь всю ночь».

Недалеко, со стороны реки, раздался дружный хохот. Людские голоса были хорошо слышны в вечернем воздухе. «Кто это там веселится на ночь глядя», — с досадой подумал Сереня. Голоса двигались в его сторону, и он уже начал различать отдельные слова.

— Вот умора! У мента кошелек спер! Да ты ему как следует по шее накостыляй, и он больше никогда воровать не будет.

— А толку? Это если бы как раньше, в нормальных домашних условиях, в семье. А то здесь разве иначе прожить можно? Я думаю, наоборот, к каким-нибудь лихим людям, из местных, его приставить в помощники, вот тогда из него в современной жизни обязательно толк будет.

Голоса раздавались уже совсем близко, и Серёня рассмотрел в быстро наступающей темноте людские силуэты. Мужчина и женщина, оживленно жестикулируя, шли вдоль реки. Рядом с женщиной плелся невысокий тщедушный пацан лет тринадцати, хотя он был таким худым и облезлым, что возраст можно было и перепутать. Серёня сидел тихо, и колоритная троица остановилась в трех шагах от него.

— Нет, Мария. Ты совершенно не права. — Мужчина, обладавший хорошо поставленным профессорским басом, начал терпеливо объяснять женщине, что методика её воспитания подрастающего поколения в корне неверна. Пацан стоял рядом и откровенно скучал. Наверное, от скуки он стал медленно продвигаться в сторону оттопыренного «профессорского» кармана, и вдруг неожиданным резким движением выдрал из этого кармана нечто, напоминавшее бумажник. Профессорская проповедь прервалась на полуслове длинным витиеватым ругательством. «Профессор» разразился такой профессионально исполненной тирадой, что Серёня искренне восхитился его талантом.

— Ах ты, мерзавец! Негодяй! Почему ты не сдох во младенчестве, иезуит! Немедленно вернись и отдай мой кошелёк, дрянь ты эдакая!

Пока Профессор подобным образом пытался вразумить удиравшего со всех ног маленького воришку, его мамаша хохотала так безудержно и заразительно, что Серёня не выдержал и расхохотался вслед за ней. Профессорские ругательства мгновенно смолкли, и мамашин смех оборвался с испуганным всхлипом. Несколько секунд стояла гробовая тишина, и потом профессор осторожно спросил:

— Кто здесь? — Сереня понял, что его инкогнито раскрыто и вышел из ставшей почти непроницаемо-черной вечерней тени.

— Добрейший вам вечерок, это я здесь, — сказал он, протягивая «Профессору» руку для приветствия. «Профессор» странно замешкался, но все же пожал протянутую руку.

— Непривычно, знаете ли, молодой человек. Мне уже давно никто руки не подавал, — словно бы оправдываясь, вместо приветствия вдруг произнес он, и задал вполне резонный встречный вопрос: — Простите, а вы сам-то кто будете? — Словно бы спохватившись, «Профессор» вдруг застеснялся своего вопроса, неловкость повисла в воздухе, но все же он продолжал вопросительно смотреть на Серёню.

— Я-то? Я — просто человек. — Вопрос «в лоб» застал Серёню врасплох. И он, так же, как и незнакомец, неожиданно для себя, замешкался, подыскивая слова для ответа. — Вчера ещё всесильный и всемогущий бизнесмен, а сегодня… Сегодня — вероятно, просто никто.

— Простите великодушно, так не бывает. Имя-то у вас обязательно должно сохраниться. Оно ведь ни при каких обстоятельствах нами утеряно быть не может. — «Профессор» недоуменно-ласково смотрел на Серёню, и его взгляд был необыкновенно участливым и добрым. «Какой занятный человек», — промелькнула у Серёни неожиданная мысль, но она была столь неуместна в этой ситуации, что тут же исчезла. Сереня улыбнулся наивности «Профессора».

— Вы так думаете? Впрочем, я бы согласился с вами даже ещё сегодня до обеда. Но, как недавно сказал мне один малознакомый человек — жизнь быстро меняется, и обстоятельства также могут быстро изменяться. Так что, я бы не был на вашем месте так категоричен насчет имени. Звать-то меня по-прежнему, Серёней, можно Сергеем Николаевичем. Ну, а насчет фамилии, то я её и сам ещё не выучил.

«Профессор» и женщина вежливо слушали Серёнину исповедь. Закончив краткий монолог о самом себе, Сереня заинтересованно глянул в сторону ближайших кустов, росших у самого берега реки — оттуда слышался негромкий шорох и сопение — и спросил:

— А вы кто такие будете, и чего этот пацан так неправильно себя ведет?

Проигнорировав первую часть его вопроса, ответила Серене женщина:

— Этот пацан — сынок мой, начинающий воришка с моего и божьего благословения.

— Это как? — опешил Сереня.

— А вот так. Жизнь нынче такая пошла. Жилья у нас нет, стало быть, и в школу путь ему заказан. А если в школу не ходить, то какое же ему образование получать прикажете? Я думаю, уличного «университета» ему в самый раз достаточно будет.

Сереня возмутился:

— Что же вы, женщина, так над собственным сыном издеваетесь? А как же органы опеки? Спецшколы, наконец? — Женщина даже бровью не повела.

— Вы, уважаемый, глупости сейчас говорите. Вы когда-нибудь те органы видели? Нет? А я видела. Нечего там приличному ребенку делать. Там из него урода сделают. Там же нормальных людей — раз-два и обчелся. У них на такой работе психика не выдерживает. А вот всяких ущербных я там досыта насмотрелась. Детей только калечат.

Сереня вздохнул.

— Вы знаете, я по телевизору видел. Есть такие образцово-показательные детские заведения. Там и чисто, и школа хорошая.

— Много вы знаете, — неожиданно разозлилась женщина. — Да чтобы в такое заведение попасть, знаете, сколько денег надо заплатить в ваши опекунские органы? Вот вы чего здесь на лавочке сидите в дорогом костюме? Почему домой не идете?

— А нету у меня теперь дома, — тихо сказал Серёня.

— То-то. А ведь, похоже на то, что с вами как-то несправедливо обошлись? Верно я заметила?

— В общем, верно, — согласился Серёня.

— Так чего же вы, сам пострадавший от общественного равнодушия, мне советы даете? Это только успешные люди, которые свою жизнь вполне устроили, вправе мне советы давать! А от всяких неудачников мне и выслушать-то совершенно нечего.

Серёне все происходящее казалось чем-то не совсем реальным. Он поймал себя на мысли, что он стоит здесь, в парке, около реки, далеко в вечереющем небе разливается замечательный густо-фиолетовый закат и его отчитывает совершенно незнакомая женщина, о существовании которой он еще утром и не догадывался. «Да где оно теперь, это утро! Действительно, фарс какой-то. И права она, эта тетка, чего это я ей советы решил давать. Мне теперь и идти-то некуда», — Серёня не успел додумать эту мысль до конца, как молчавший до этой минуты «Профессор» неожиданно вмешался в их разговор.

— Ладно тебе, Мария. Чего ты на человека налетела. Всякие в жизни обстоятельства бывают, мало ли, что с ним случиться могло, не наше это дело. А вы, простите за любопытство, где ночевать собираетесь?

Серёня поразился участию, прозвучавшему в голосе незнакомого человека. Он даже растерялся от неожиданности вопроса.

— Где ночевать буду? Я и сам теперь не знаю, где мне ночевать надо! — Серёня умолчал о том, что последние два часа ломал голову над этим вопросом. Гостиница денег стоит. А с деньгами у Серёни на сегодняшний вечер было туговато. Деньги надо было теперь беречь.

— А давайте к нам, — немедленно предложил ему «Профессор».

— К вам — это куда? — Серёня поинтересовался просто так, из вежливости.

— К нам, под мост. Там тепло и тихо. И менты редко гоняют.

Серёня ожидал чего угодно, но только не такого ответа.

— Куда-а-а?

— Под мост, — терпеливо повторил «Профессор». — А то вам ведь все равно идти некуда. Переночуете, а там видно будет. Как-нибудь справитесь. Пойдемте, у нас хорошо, — уговаривал он Серёню. Серёня внутренне уже смирился с перспективой ночевки под мостом, но ещё какая-то часть его продолжала молча возмущаться несправедливостью, с которой обошлась с Серёней жизнь.

Наконец, тяжело вздохнув, он кивнул головой и пошел вслед за своими новыми знакомыми, которые уже двинулись в сторону моста, который в темнеющем над рекой пространстве казался чем-то вроде первобытного, изогнувшего спину чудовища, неторопливо выбирающего для себя новую жертву. На ужин.

Шагая рядом с этими двумя совершенно незнакомыми людьми, Серёня погрузился в свои невеселые мысли, и сначала не слушал того, что говорил ему «Профессор». Обрадовавшись собеседнику, тот спешил ознакомить новенького с правилами внутреннего распорядка обитателей «подмостового» общежития. Но понемногу Серёня заинтересовался, и даже стал задавать вопросы по этой совершенно новой для него теме.

 

Глава 6

Под мостом горел небольшой костерок, а над ним был приспособлен «козлюнчик» с висящим на нем приличных размеров котелком. В котелке что-то аппетитно булькало. Серёня вспомнил, что его последний обед случился уже много часов назад и понял, что проголодался. Из вежливости он присел подальше от котелка, чтобы его с головой не выдавало громкое урчание в животе.

Людей под мостом было немного. Кроме «Профессора», которого Серёня мысленно прозвал так из-за его совершенно неуловимой и естественной интеллигентности и абсолютно правильной и даже слегка витиеватой привычки выражать свои мысли, и женщины, по имени Мария, в общежитии на свежем воздухе обитали ещё трое: яркая молодуха, непонятно как оказавшаяся здесь в столь нежном возрасте, старый-престарый дед Филиппыч — ветеран «подмостового» движения и бабка Маланья — кухарка и экономка общины. Она сейчас помешивала приятно пахнувшее варево, искоса поглядывая на вновь прибывшего. «Профессор» представил Серёню этому сообществу, и через пять минут все забыли о том, что он новенький.

Уже стемнело, но костер давал достаточно света, и Серёня решил осмотреться. Как знать, надолго ли он здесь? К бетонной опоре моста кто-то и неизвестно в какие времена прилепил деревянный лодочный сарай. Дерево было темно-серым и щелястым. Это сооружение нельзя было считать памятником деревянного зодчества, но по возрасту сарай точно был Серёниным ровесником. А может и старше. «Видимо, теперь это и есть моя крыша. Да, такой у меня еще не было. Ну и ладно, хоть от дождя можно спрятаться». Философский склад ума часто помогает людям не отчаиваться и в более серьезных ситуациях. Хотя, куда уж серьезнее!

Подмостовые граждане вели себя так, словно знали Сереню с самого рождения. И Серене это очень понравилось. Он, как любой нормальный человек, тяжело переживал неожиданный жизненный кризис, и ему просто необходимо было чьё-то участие. Судьба послала ему самый лучший вариант — практически незнакомых людей, которые, в силу собственных жизненных обстоятельств, давно отвыкли лезть в чужую душу со своими дурацкими советами. Серёня сидел недалеко от костерка и слушал неспешную и обстоятельную беседу своих новых компаньонов.

— Вот молодежь пошла, у своих воруют! Ё… Разве это дело? — Бабка Маланья сокрушалась над тем, что поведал ей «Профессор» о недавнем происшествии с его кошельком.

— Ты, Мария, хоть бы объяснила своему балбесу, что у своих воровать нельзя. Для этого господь вона сколько людей создал — воруй, не хочу! У своих-то воровать — грех!

Мария согласилась с рассуждениями бабки Маланьи и пообещала провести среди своего подрастающего поколения разъяснительную работу. Разговор плавно перекинулся на другие темы. Из услышанного Серёня понял, что обитателям «подмостового» общежития не чужды и общемировые проблемы. Особенно усердствовал дед Филиппыч. Потрясая обрывком позавчерашней газеты, дед вещал, как новый Левитан:

— Говорил я вам, что мировой империализм не дремлет? А вот оно так и вышло. Энти проклятущие американцы совсем осатанели. Пупами земли себя мнят. А хто ж ето им права такие дал, а? Я вас спрашиваю! Россию все хают, забыли, чем они нам обязаны, ироды! Если бы не русский солдат, сейчас бы полмира по-немецки разговаривало, а их хваленый американский президент в холуях у фрицев бегал!

Патриотическая дедова речь осталась без ответа, потому что котелок бабки Маланьи практически добулькал свою победную песню. Кухарка-экономка пригласила всех к ужину. Варево разлили по тарелкам, которые, к удивлению Серёни, были образцово чистыми, и раздали всем, вместе с ломтями хлеба, вволю навалеными на большущем железном блюде. Серёня накинулся на еду. Это была пшенная каша, слегка приправленная тушенкой. Через минуту приятное сытое тепло заполнило его измученное тело и проникло в душу. Только сейчас он понял, как же он устал, и нервы его, натянутые до предела дневными событиями, потихоньку обмякли и расслабились. Проглотив ужин со скоростью, которая в приличном обществе считается предосудительной, Серёня пришел в свое обычное благостное расположение духа, а прерванный едой разговор возобновился.

Молодуху звали Зойкой, но она откликалась и на Раю. Это обстоятельство заинтересовало Серёню, и он решился задать вопрос:

— Почему же вас, девушка, двумя именами зовут?

Рая-Зоя кокетливо улыбнулась, и, колоритно шмыгнув, ответила:

— Меня в школе дразнили, и я свое имя невзлюбила. А когда сюда пришла, попросила, чтобы меня по-другому звали. Так мне приятнее.

— А как же вас дразнили?

Девушка застеснялась, но все же тихо произнесла:

— Зойкой-тазиком.

— А где связь? — удивился Сереня.

— Помните песню: «я твой тазик, ты мой глазик». Так вот, там ещё есть «зайка моя», а они сначала Зойку на «зайку» переделали, а потом уже и до тазика дошло.

— Да, замысловатые у твоих друзей умозаключения! Но Зоя — тоже хорошее имя, — рассмеялся Серёня, но Зойка-Райка надулась. Он поспешил извиниться и перевел разговор на другую тему.

— А скажите мне, добрые люди, давно ли вы здесь обитаете? Если, конечно, это не секрет, — задал вопрос Сереня как бы невзначай, не обращаясь ни к кому конкретно. Ответила ему бабка Маланья.

— Мы здесь недавно поселились, всего-то недели три. Так вышло. А до этого все своими жизнями жили.

Серёня заинтересовался еще больше.

— А как же перспективы? В смысле, что дальше?

— А дальше — как Бог даст. — Маланья поджала губы и перекрестилась.

Серёня почувствовал себя неловко. Здесь ему никто лишних вопросов не задавал, а он…

После ужина разговор стал стихать и разделился на группки. «Профессор» тихо убеждал Марию повлиять на своего отпрыска в положительную сторону и не отдавать его ворам на обучение. Мария молчала, каменно сомкнув губы, но в её глазах была просто неземная тоска. Дед Филиппыч, дочитав до конца позавчерашнюю передовицу, чтение вынужден был прекратить, так как костерок, при свете которого он умудрялся читать, почти погас.

Бабка Маланья увлеченно и со знанием дела рассказывала Зойке рецепт французской шарлотки, вычитанный ею в оригинальном французском же кулинарном справочнике много-много лет назад. Из её рассказа Серёня неожиданно усвоил, что справочник был ею прочитан на языке оригинала, а сама бабка Маланья в ту пору проживала в городе Париже. «Чудны твои дела, господи, — удивился в очередной раз за этот день Серёня. — Это где же — Париж, а где — этот мост!»

Постепенно разговор совсем затих, а «подмостовые» граждане стали откровенно зевать.

— Ладно, пора и на боковую, — сказал «Профессор», — а то завтра рано вставать. — Женщины и дед Филиппыч ушли в сарай, а «Профессор» стал расстилать около костра старое одеяло. Он объяснил Серене так: — Я на свежем воздухе спать очень люблю. Я ведь раньше, когда помоложе был, в разных научных экспедициях участвовал. А там, сами знаете — романтика, палатки, лес. Красота!

Серёня подивился своей неожиданной интуиции: «Похоже, угадал я с прозвищем. «Научные экспедиции»! И, правда, — профессор».

А тот, сняв аккуратно заштопанные по бокам сандалии, растянулся на одеяле, блаженно зевая и улыбаясь каким-то своим мыслям. Сереня подумал: «Это что-то невероятное. Человек спит практически на голой земле, у него нет ничего, то есть, абсолютно ничего, а он улыбается и выглядит вполне довольным. Чудны твои дела, господи!» А «Профессор», словно спохватившись, резко сел на своем импровизированном ложе:

— Вы простите, я тут разлегся, а вам совсем забыл сказать — нас сегодня на одного больше, а второго одеяла, к сожалению, нет, но завтра мы что-нибудь для вас обязательно придумаем. Вот только это и могу вам пока предложить — Маланья позаботилась. — Старик виновато развел руками и кивнул на несколько стопок газет, аккуратно разложенных около костра.

Трава под мостом была мягкая, и устланная для ночлега свежими газетами вполне годилась вместо постели. Серега нашел местечко между двух кочек, покрутился, устраиваясь на новом месте, пригрелся и заснул. Так закончился первый день его новой жизни.

 

Глава 7

Утро под мостом начиналось рано. Зойка убежала на работу. Она работала на рынке, торговала какой-то мелочевкой. Хозяйка платила ей мало, но на хлеб с пепси-колой хватало, и когда Зойка прибилась к «подмостовой» общине, большую часть своей зарплаты она стала отдавать бабке Маланье, впрочем, как и все остальные. Перебивались кто чем. Дед Филиппыч чистил обувь проходящим и проезжающим. На другую работу у него просто не хватало сил — жизнь на свежем воздухе в его возрасте была не лучшим подспорьем здоровью.

Мария, как выяснил Серёня, была в недавнем прошлом учительницей младших классов. Но, после неудачной сделки с недвижимостью — она решила поменять свою двухкомнатную квартирку на такую же, только в другом районе — Мария осталась совсем без квартиры. Её, без лишних вопросов, выперли на улицу новые хозяева, и она, вместе со своим малолетним, но подающим большие надежды сынком Колькой, поселилась под мостом.

Мария оказалась под мостом случайно, так же как и Серёня: познакомилась на рынке с Зойкой, а та привела её в «подмостовую» общину. Теперь, как и Зойка, Мария торговала на рынке. Только товар у неё был поинтеллигентней — хлеб, и она снабжала им общину в неограниченных количествах.

Бабка Маланья сама ушла из дома, не вытерпев попреков повзрослевших детей. Она была женщиной спокойной и справедливой, и не понимала, как у неё, такой положительной и доброй, могли вырасти такие черствые и злобные дети. На Серёнин вопрос о внуках бабка заметила, что яблочко от яблоньки недалеко упало, и следующие Серёнины вопросы отпали сами собой.

«Профессор» действительно был когда-то профессором — орнитологом. Но неожиданно в «великом и могучем» государственном укладе начались перемены. Старая советская профессура, плохо разбиравшаяся в чем-либо, кроме очень чистой науки, тяжело адаптировалась к новой жизни: кому-то пришлось покинуть страну в поисках потерянного научного рая, кто-то ушел в бизнес, а профессору-орнитологу новые жизненные коллизии практически не оставили выбора. Последней каплей была неудачная женитьба на молодой аспирантке: новобрачная быстренько оставила ученого мужа без жилья и указала ему на дверь. Так он оказался под гостеприимным мостом, в обществе, о котором в своей прошлой, профессорской, жизни даже не догадывался, а новым местом работы ему стала обыкновенная церковная паперть — а что, заработок неплохой, под праздничек — не хуже бывшего, профессорского — любят на Руси обиженных и убогих.

Дед Филиппыч о своих жизненных перипетиях никому не рассказывал, и кто он и откуда никто не знал. Зойку же выгнал из дома пьяница-отчим, а матери своей она не помнила.

Первой под мостом поселилась бабка Маланья. Она верила в Бога и его защиту от несправедливостей мира. На таких людях, как она, держится этот мир. Но таких и обижают чаще других. А там под мост и остальные подтянулись: кто на свет костра, кто на запах похлебки. Так и образовалась эта «подмостовая» коммуна. И была в этой безысходной покорности судьбе обыкновенная русская философия: день прошел, и слава Богу. А кто их за это осудит?

Все это поведала Серёне сердобольная бабка Маланья, накладывая ему на завтрак кашу в чисто вымытую тарелку. Она говорила просто, безо всяких наводящих вопросов, и этот рассказ звучал даже как-то обыденно. Словно два человека беседовали утром, за завтраком, перед уходом на работу. Словно это происходило на обыкновенной кухне с нормальными стенами, столом и стульями, с неторопливо пыхтящим чайником на кухонной плите. Улучив момент, Сереня спросил у Маланьи разрешения заглянуть внутрь сарая. Из любопытства.

— А чего же, загляни. Секретов у нас там нет.

Внутри старого лодочного сарая все было устроено с максимальным комфортом, если это слово вообще применимо к такого рода жилищу. Вдоль стен были сколочены деревянные топчаны. Под ними Сереня разглядел несколько больших сумок в синюю клеточку. В таких торговцы-челноки — тоже примета нового времени — обычно возят свой товар. Посредине помещения стоял круглый стол, накрытый клеенкой в мелкий красный цветочек. На столе горкой лежали перевернутые для сушки чистые тарелки и кастрюли. Под столом стояла большая коробка, из которой торчали ручки сковородок и дуршлагов, всей нехитрой Маланьиной кухонной утвари. В углу на веревке сушилось развешенное после стирки белье.

— Вот так и живем. — Маланья незаметно смахнула кончиком платка слезу, предательски просочившуюся сквозь ее добродушную улыбку. — Гарнитуров мебельных у нас тут нет, вещи все в сумках держим. Но, ничего, уж привыкли. Зато все чистое. Гладить, правда, негде. Но за чистотой я слежу. Вон, в тазу все стираю, благо вода-то рядом. Принесу с речки, нагрею, и помыться можно, и посуду помыть. — И Маланья горько вздохнула. — Ладно, пойдем чай пить.

После сытного завтрака Серёня, скорее по старой привычке к аккуратности, чем по необходимости, почистил и привел в порядок свой костюм, а потом сел на накрытую газетой кочку и крепко задумался.

Серёня никак не мог уяснить, почему все эти, в общем, неглупые люди вдруг оказались на улице? То есть, совсем безо всякого жилья. Ведь в той своей, прошлой, жизни, он точно знал, есть какие-то социальные учреждения, дома для престарелых, что ли? Или какие-то интернаты.

Он не помнил точно, как все это называлось, но дикторы по телевизору часто и умиленно рассказывали о том, что кто-то оказал благотворительную помощь тому-то, а такие-то перечислили на счет детского дома кругленькую сумму. И ладно бы народ «бомжевал» и побирался по людям! Но, за исключением Маланьи, все имели какую-никакую, но работу. Даже «Профессорская» паперть тоже могла считаться работой, поскольку приносила хоть и нерегулярный, но все же заработок.

Поломав голову над этим вопросом, Серёня так и не нашел на него ответ и решил сегодня же вечером спросить об этом у своих новых знакомых.

Теперь его мысли занимал он сам. Как могло произойти, что он, такой умный человек, приличный бизнесмен, тертый жизнью калач, вдруг так неожиданно и глупо вляпался. Эта простенькая с виду мысль не давала ему покоя. Он просто закипал от возмущения, когда вспоминал, как с ним вчера обошлись. Но привычка все анализировать и находить оптимальные решения взяла верх.

Возмущение в его душе сменилось холодным спокойствием, которое, как он точно знал по опыту, всегда помогало ему выкручиваться из самых неприятных ситуаций. Для начала он решил разузнать, что происходит у него в офисе. Угрозы вчерашнего «всемогущего» на Серёню не очень-то подействовали. Он, конечно, не собирался совать голову в пекло, но нормальное человеческое любопытство не давало ему покоя. «Как же они себе все это представляют? Ведь, если я пропал, меня должны искать. А кто меня будет искать? — Но он тут же сам ответил на этот вопрос: — А, собственно, и некому: семьи у меня нет, секретаршу уже заменили. Потом сотрудникам скажут, что я контору продал новым владельцам — и всё! Хитро, практично и «офисный планктон» можно не менять». У него в душе шевельнулась и сразу же умерла гордость за его профессиональный коллектив. «Да-а, дела. Хорошо, с конторой они как-нибудь разберутся. Ну а дом? У дома-то только один владелец — я! Как же они представят Дашке других хозяев? А кто мне сказал, что Дашка останется в доме? Выпрут, так же, как меня. И при этом скажут, что я и дом продал. Вот чертовщина! Но все это только мои вымыслы-домыслы. Надо все разузнать наверняка».

Приняв решение, Серёня почувствовал себя гораздо лучше. Он как все, по-настоящему, деловые люди, не любил долго находиться вне работы. Любая конкретно поставленная перед ним задача мобилизовывала его мозг, и он, почувствовав себя при деле, сразу же перешел к активным действиям.

Прежде всего, надо было добраться до своего прежнего дома и попытаться повидать Дашку. Невероятно, чтобы её тоже выгнали за один день, как и Марину. Хорошая домработница — это клад. А чтобы найти новую, требуется некоторое время. Эти мысли придали Серёне решимости, и он ринулся в бой.

Дом его находился за городом, и обычно он добирался туда на собственной машине. Сейчас ему предстояло вспомнить, на чем же туда ездят обыкновенные граждане. Как ни странно, память услужливо выдала номер маршрутки, обычно проскакивавшей мимо его дома и не вызывавшей у Серёни никаких эмоций — слишком давно в своей жизни он пользовался общественным транспортом. А к хорошему быстро привыкаешь, и потом, необходимо некоторое душевное усилие, чтобы освободиться от притягательной силы удобств, придуманных нашей цивилизацией.

Задолго до этих событий он, бывало, сиживая в кабинете с хорошей сигарой и чашкой кофе, восхищался, как же ему невероятно повезло в этой жизни. Повезло, что он родился именно сейчас, а не, допустим, триста лет назад, когда даже электричество еще не изобрели. Сейчас все просто — щелкнул выключателем — и вот тебе, пожалуйста, свет. Открыл кран, и водичка потекла, а предусмотрительная цивилизация даже обеспечила нас холодной и горячей водой по-отдельности. А раньше? За водой на реку сходи, костер разведи, а если, не дай бог, проголодался, то вообще катастрофа — мясо на охоте добудь (это с риском-то для жизни!), зерно в ступе растолки — а как еще муку для хлеба добыть? Пока все эти подвиги совершишь — желудок наизнанку вывернется от голода. Не то, что теперь — открыл холодильник, и ешь, что душа пожелает. Красота!

Но такие рассуждения Серёнину голову очень уж сильно не перегружали. Так, когда настроение накатит. Серёня был как раз тем человеком, которого удобства цивилизации привлекали, но не сковывали. И никакие «страсти-мордасти», талантливо описанные русскими классиками, ему по этому поводу не грозили.

Он давно усвоил, что все претензии к жизни всегда необоснованы и жестоко наказываются самой жизнью. Бог дал, бог взял. И если у тебя все в порядке с головой, то ничего страшного в твоей жизни вообще произойти не может. Ну, кроме смерти, конечно. Но эта неприятность рано или поздно случается с каждым из нас, и поэтому об этом можно просто забыть.

Такая, слегка философская, позиция давала Серёне возможность перебираться через всяческие жизненные Монбланы с минимальными потерями. А в его жизни уже были потери, которые кое-чему смогли его научить.

Первым крупным ударом был для него развод. Он любил свою жену. Он устроил к себе в контору двух её родственников на приличные должности, и когда столкнулся с их неуправляемостью и головотяпством, безропотно терпел эту головную боль, «занося хвосты» после их неудачных попыток «порулить».

Когда жена сбежала от него к более богатому приятелю, Серёня впервые в жизни впал в ступор. Он не ожидал такого циничного предательства от человека, с которым делил постель. Оправившись от этого удара, Серёня раз и навсегда сделал вывод, что женщины коварны, и держался от них подальше. Что, впрочем, скорее помогало, чем мешало его карьере. Некоторые интрижки и увлечения были не в счет. Он выкинул на улицу ее родственников и в первый раз в жизни не испытал никаких угрызений совести.

Вторым ударом и поводом для очень нервных переживаний была ситуация, в которую время от времени попадает любой человек, именующий себя бизнесменом. Один из Серениных партнеров по бизнесу, очень уважаемый и немолодой уже человек, решил проверить своего более молодого коллегу по бизнесу на прочность. А говоря обыкновенным русским языком, попросту «кинуть».

Но информация в нашем мире, как известно, распространяется со скоростью её оплаты, и очень предусмотрительно для любого человека, ступившего на скользкий путь бизнесмена, тратить деньги на покупку нужной информации, или же на людей, которые могут ему в этом помочь. Серёня был предусмотрительным парнем. С «нехорошими» деловыми партнерами умный человек всегда разбирается быстро и без потерь. Узнав о некрасивых — да что там говорить! — просто гадких планах бывшего, теперь уже, бизнес-приятеля, Серёня, в свою очередь, нашел способ «урезонить» коллегу, и когда тот с треском разорился, Серёня лег спать с чувством выполненного долга.

Осадок от двух этих некрасивых историй у него на душе все же остался. В нем всегда боролись два человека: бизнесмен говорил ему — действуй жестко, а его внутренняя сущность возмущалась и кричала: «Не смей обижать людей! Это плохо». Вот так Серёня и жил. За уроки он был жизни благодарен — бесполезных знаний не бывает, и после всего пережитого справедливо рассудил, что так жизнь научила его двум очень важным аксиомам — бизнес не терпит лохов и родственников.

Надо заметить, что Серёня не был злопамятным человеком, и когда его бывший «недруг» сообразил, что именно произошло и откуда подул столь разорительный и недружественный ему ветер, он пришел к Серёне и повинился во всех своих грехах, что, согласитесь, бывает в нашей жизни крайне редко.

И Серёня неожиданно ему помог. Что бывает еще реже.

Произошедшее накануне Серёня воспринял как новый удар, жестокий и непредсказуемый. Этот удар выбил Серёню из привычного русла жизни. Но старая присказка о том, что утро вечера мудренее не просто так была оставлена для нас пращурами. Утром и птички поют иначе, и солнышко светит веселее.

С такими мыслями Серёня шагал на остановку маршрутных такси, теребя в кармане пригоршню мелочи, приготовленную для оплаты за проезд. «Занятно, я на бензин кучу денег каждый день тратил, а оказывается, можно туда за какие-то копейки добраться. Страшно далек я стал от народа, сейчас исправим».

 

Глава 8

Дом. Вот он, стоит посреди зеленой лужайки. А рядышком — фонтан в виде мельницы — вода течет, колёсико крутится. Красота! При виде знакомой картинки у Серёни комок подкатил к горлу. Он и не подозревал, как тяжело ему будет со всем этим расставаться. Ещё бы! Все здесь придумано им, Серёней. А теперь пришли какие-то чужие дядьки и своими сапожищами все вытопчут, поломают, перестроят.

Серёня стоял в тени зеленой изгороди, окружавшей его дом. Он не хотел лезть на рожон, но чувство, что с ним поступили несправедливо, все глубже и глубже проникало в душу. «Вот, мерзавцы! Всё правильно рассчитали! Защитников каких-то особенных у меня нет, жаловаться, стало быть, я никуда не пойду. Правильно, кому в нашей стране можно о таком рассказать — пожаловаться. Точно, скажут, из психушки сбежал! Среди бела дня у человека все отняли. И, небось, уже все бумажки у них на другого хозяина выправлены. Власть, мать её! Во, попал!»

С такими мыслями стоял Серёня напротив своего бывшего дома и ждал. Чего ждал, он и сам толком не знал. Чуда? Случая? А, может быть, всего сразу. И вдруг чудо произошло. Дашка! Домработница вышла из дома с мусорным ведром в руке. Серёня медленно пошел вдоль зеленой изгороди в сторону мусорных баков. Ничего не подозревавшая Дашка уже добралась до искомой точки и методично выколачивала ведро о край мусорника.

— Дашка, — задушенным шепотом позвал Серёня. Но Дашка так самозабвенно колотила ведром о край мусорного бака, что Серёнин шепот был совершенно неэффективен. Оглянувшись по сторонам — нет ли кого поблизости — Серёня привычно гаркнул: «Дашка!» и спрятался. Дашка перестала издеваться над ведром и притихла, выждав с минуту, и никого не заметив, вознамерилась было удрать. Но Серёня, зная её пугливый деревенский нрав, опередил её, и, присев на корточки, снова громко позвал: «Дашка!» На этот раз девушка сообразила, из какого места исходит голос, и стала медленно продвигаться в ту сторону, вытягивая шею, словно любопытная гусыня. Увидев Серёню, Дашка всплеснула руками и уже набрала воздуха, чтобы заголосить. Но Серёня оказался проворнее. Он одним прыжком схватил Дашку в охапку, зажал ей рот ладонью и присел вместе с ней под изгородью. Дашка дернулась пару раз и затихла.

— Дашка, это я, чего ты вопишь. Я ничего тебе не сделаю. Ты только расскажи, что в доме творится. Все. Я сейчас отпущу тебя, а ты не ори, а то выдашь меня с головой. Хорошо? — Дашка кивнула, и Серёня убрал страховочную ладонь с её рта.

— Сергей Николаич, как же так, как же вы, а? — Дашка хоть и обещала не голосить, но не сдержалась и слезы полились из неё рекой. Но из-за этого и голос у неё был тихим, и причитания негромкими. Серёню это устраивало. Подождав, пока Дашка наревется вдоволь, он, наконец, решил, что пора и делом заняться.

— Ну, не реви, видишь, я живой и здоровый. Ты мне лучше расскажи, что в доме происходит. — Когда Дашка осознала, что с её прежним хозяином ничего страшного не случилось, и он не призрак, а вполне живой человек из плоти и крови, она поведала Серёне почти детективную историю.

Оказывается, вчера после обеда в дом пожаловал молодой человек, которого, если бы не длительное общение с хозяином, она бы и сама приняла за Серёню.

— Но, понимаете, Сергей Николаич, я-то вас хорошо изучила. А у этого повадка не та. Хотя и похож — просто жуть. Вылитый вы. Больным сказался и в спальне залег. Книжки читает. А с виду и впрямь — больной. Вы то в это время обычно в офисе находитесь. Я сразу неладное почуяла. И как бы невзначай пришла к спальне и в дверь так говорю: «Может, апельсинового сока, Сергей Николаич». А он аж вздрогнул. Видимо, не ожидал. «Нет, — говорит. — Я его терпеть не могу. И я не Сергей Николаич». Потом так задумался странно и вдруг говорит: «Хотя, нет. Вы правы. Я теперь Сергей Николаич». И снова в книжку уткнулся. Тут-то мне все и понятно стало — вы-то апельсиновый сок как любите! Если только не с перепоя, то завсегда его пьете и с большим удовольствием. Я даже перепугалась сначала, думаю, что делать, то ли милицию вызывать, то ли еще кого. А потом поутихла и сообразила — какая милиция. Он же вылитый вы. Наверное, и документы в порядке. Ну, думаю, надо не торопясь подождать. А вдруг это какой-то родственник ваш, а я и не в курсе. Решила я пока посмотреть-послушать, а вот и вы сегодня подоспели. Значит, я правильно подумала. А еще этот новый Сергей Николаич, тьфу, Господи прости, — Дашка наскоро перекрестилась, — сегодня с утра какую-то тетку приволок. Сказал, что помогать мне по-хозяйству будет. А чего мне помогать, я и без нее все успеваю, даже время остается. Видимо, шпионить ко мне приставил. — Дашка выпалила все это на одном дыхании, и только теперь перевела дух.

— Ну, пижоны! Это даже не театр, а цирк. Какого-то хлюпика под меня загримировали, и на тебе — все в ажуре. — Серёня медленно закипал, не в силах унять адскую смесь отчаяния и возмущения, которая со вчерашнего обеда поселилась в его крови вместе с адреналином. — Он мне не родственник, Дашка. Я его вообще не знаю. — Сереня почти выкрикнул все это девушке в лицо, и, видимо, для убедительности, потряс ее за плечи. Но приступ ярости быстро прошел — сказывались многолетние бизнес-тренировки. Проделал он все это скорее от перевозбуждения, вызванного неожиданным и сбивчивым Дашкиным рассказом. Окончательно придя в себя и отпустив Дашку, которая все это время безропотно, словно тряпичная кукла, болталась в руках своего бывшего хозяина, Серёня вдруг осознал всю бесполезность и странность своих сильных эмоций. Холодное спокойствие надвинулось на него, совсем как перед важной сделкой или переговорами. Он знал это состояние. Оно всегда было гарантией успеха: «Ничего нельзя делать наспех. Обдумай и действуй». Обычно это все являлось необходимым атрибутом его бизнеса, и он никак не мог предположить, что это качество пригодится ему где-нибудь еще.

Успокоившись, и даже почувствовав прилив легкой иронии, он сказал:

— Нет, Дашуня. Это не мой родственник. Это — бандит. — Дашка испуганно охнула. Улыбаясь, Серёня приложил палец к губам. Серёнина слегка игривая улыбка вселила в Дашку уверенность, что ее хозяин — гений, которому подвластны любые жизненные ситуации, которые создаются исключительно, чтобы развеять его вселенскую скуку. Дашка приободрилась и тоже заулыбалась. А Серёня продолжил свои мысли вслух:

— Я думаю, они примерно таким же способом и мою контору «толкнули» нужному человечку. Стоп. А зачем ее толкать, если теперь он — это я. Работников смени, и все в ажуре. На это недели две уйдет, не больше. Типа реорганизация. Вот напасть! А ещё выдают себя за государственных людей. Ворьё!

Все эти мысли посетили Серёнину голову в течение считанных секунд, а высказал он их только для того, чтобы утвердиться в мнении — все именно так и есть. Еще он понял, что если эти люди присвоили себе такие полномочия, чтобы вот так запросто расправиться с его имуществом, то как же быстро они в действительности могли бы избавиться от него самого. Теперь Сереня не питал никаких иллюзий по-поводу планов его вчерашнего знакомца. «Да, шлепнули бы, и концы куда-нибудь в яму. Ищи ветра в поле! Ишь, ты, как ловко!»

Высказав все свои предположения вслух, Серёня погладил девушку по голове, улыбнулся еще шире, и сказал:

— Не дрейфь, Дашка. Что-нибудь придумаем.

Дашка таращилась на задумавшегося Серёню, и теперь не издавала ни звука. Наверное, она решила, что Серёня прямо сейчас пойдет войной на их дом и отвоюет его у неприятеля, и именно сейчас ему надо обдумать план решающей битвы.

— Послушай, Дашка. Если я тебя когда чем обидел, ты меня прости, — начал было Сереня. Но Дашка перебила его:

— Ну что вы, Сергей Николаич, глупости какие, вы такой хозяин — золото! Вы думаете, я с другими домработницами не общаюсь? Да им иногда такие хозяева попадаются — звери! И вытворяют с девушками, что хотят, и паспорта забирают, и денег не платят… Что вы! Чтобы я на вас зло держала? Никогда в жизни!

Серёня был удивлен такой исповедью — ему и в голову не приходило, что его друзья-коллеги по бизнесу в быту могут быть чистыми свиньями. Со всех точек зрения.

— Дашка, спасибо за откровенность. — Его искренняя благодарность простой крестьянской девахе была сейчас истинной, как молитва. — И если у нас с тобой полное взаимопонимание, тогда у меня для тебя есть очень ответственное задание.

— Какое? — с готовностью откликнулась Дашка.

— Слушай. Ты должна приложить максимум усилий, чтобы ему понравиться. Ну, пироги там, что ли, каждый день печь, или ещё что-нибудь. Короче, ты сама знаешь. Я верю, у тебя получится.

— Кому понравиться, супостату этому? — Дашка разочарованно скривила губы. — Ну вы даете, Сергей Николаич! А еще интеллигентный человек. Как же я могу вас так задешево продать?

Дашка насупилась. Но Серёня, ласково улыбаясь, развеял ее сомнения.

— Ты не поняла. Мне надо, чтобы ты в доме оставалась как можно дольше.

— А зачем это, Сергей Николаич, дом-то теперь не ваш, чужой. — Дашка по-прежнему смотрела на Серёню с каким-то детским сомнением в глазах.

Серёня только вздохнул, внутренне набираясь терпения, как перед медитацией.

— Понимаешь, это просто ошибка, путаница. Дом по-прежнему мой, но в нем временно живет чужой человек. Поняла?

— Не-а.

— Ну, мне просто нужен свой человек в доме, чтобы я мог знать, что там происходит.

— А-а-а-! Поняла. Это как Штирлиц в стане врага, — заулыбалась Дашка.

— Ну, примерно так, — согласился Серёня, облегченно выдохнув.

— Хорошо, Сергей Николаич. Вы меня знаете. Я его пирогами закормлю. — Теперь Дашкин шпионско-детективный энтузиазм пер через край.

— Только не переусердствуй. А то сейчас всякие диеты в моде. Может уволить за испорченную фигуру, — с улыбкой сказал Серёня. — Ладно. Справишься. А теперь дуй назад, а то тебя уже давно нет. Встречаться мы с тобой будем так же, как сегодня. Ты ведь мусор всегда в это время выносишь?

— Так точно, шеф, — пискнула Дашка и покраснела от счастья.

— Ну, вот и хорошо. Если ты мне понадобишься, я здесь в кустах буду сидеть, а ты когда мусор выносишь, будь начеку.

— А когда вы в следующий раз придете? — поинтересовалась Дашка. Сереня вздохнул:

— Это сложный вопрос. Посмотрим по обстановке. Но ты всегда будь начеку, и смотри, чтоб не выгнали. Ты мне очень нужна. Когда я снова вернусь домой, жалованье тебе вдвое увеличу. Твои односельчане обзавидуются. Иди.

Дашка подхватила ведро и вприпрыжку побежала к дому. Серёня ещё минуту постоял, глядя ей вслед, и медленно побрел в сторону остановки маршрутных такси.

 

Глава 9

Возвращаясь в Москву, Серёня со всех сторон обдумывал свое нынешнее положение, и получалось, что пути назад у него нет. Смерти он не боялся, но глупо погибать во цвете лет — это в его ближайшие планы не входило.

По всем параметрам картина вырисовывалась следующая. Некто, кого он не знал, а, скорее всего, тот самый всемогущий тип, который и выпер Серёню из его прошлой сытой и богатой жизни, зачем-то (зачем? — еще предстоит выяснить) завладел: первое — его, Серёниным, бизнесом, второе — его, Серёниным, домом. Но это были вещи очевидные, и, чтобы это узнать, совсем не стоило переться в такую даль на раздолбанной маршрутке.

А переться в такую даль стоило совсем из-за других вещей. Самое главное — теперь Сереня знал, кто засел в его доме. Это был его двойник. А вот из этого факта уже можно было сделать далеко идущие выводы.

«Если этот человек как две капли похож на меня, — рассуждал Серёня, — это может означать только одну простую вещь — меня просто подменили. А что это им дает? А дает это им очень многое. Во-первых, никакой возни с документами. Словно бы никто и не пропадал. Никаких заявлений в милицию, никаких поисков пропавшего человека. Ни-че-го. Удобно! И в офисе сменить-то нужно всего двоих людей — мою личную секретаршу и моего бухгалтера. Шоферы не в счет — они и сами, как перчатки, меняются каждые три месяца. Остальная контора может вполне эффективно функционировать и без меня. Вернее, со мной, но, к примеру, в «телефонном режиме». Сделки и переговоры могут проводить, якобы, мои «доверенные люди», а ввести их в этот бизнес — это дело двух-трех месяцев. К их новым лицам постепенно привыкнут, и все «тип-топ». Я, то есть, тот я, который сейчас на моем месте, может появляться как «свадебный генерал» только на решающих раундах для подписания чего-то там важного. И то ненадолго, если они задумают перепродать кому-то мою контору. Стоп! А ведь верно! Зачем им нужен я, вернее, тот, который не я? Можно просто перепродать все мое имущество кому-нибудь более подходящему или выгодному. А можно и не продавать, попридержать до лучших времен. Есть разные варианты. Но почему именно я? — Серёня никак не мог найти ответ на этот вопрос. И вдруг его осенило, словно Архимеда в душе: — Все же предельно просто. Я же сам давно ответил на этот вопрос. Двойник! Именно мой, а не чей-то еще. Вот почему они забрали именно мою контору! Вот и ответ. Гениально! — Серёня с досады крякнул. — Это что, такой новый вид бизнеса, что ли? Идея не новая, но очень находчиво. Эдакое «рейдерство» с элементами литературной фантазии. С кандибобером. «Принц и нищий», блин!» — Серёня вновь было начал закипать, но сразу же остановился. Тренированный на стрессы мозг теперь аккуратно и быстро окружал «ситуацию» правильными мыслями. «Принц и нищий? — теперь он просто усмехнулся. — Только кто из нас сейчас кто — вот вопрос, — Серёнина усмешка была невеселой, но это было лучше, чем отравляющее душу уныние. — Так, с конторой более-менее понятно. Теперь с домом. А что с домом? Тут еще проще! Родственников у меня нет. Дашка — не в счет. Да, она же сказала, что какую-то тетку к ней приставили. Шпионить. А ну-ка еще раз все по-порядку. Хозяин — я то есть — в наличии. Вон, лежу дома, книжки читаю. И если даже допустить, что домработница что-то кому-то расскажет, то это никому не будет интересно. А с домработницы какой спрос? Дура-баба деревенская. Может и напутать чего. Да и кто ее слушать будет! — Серёня даже присвистнул от своих, теперь окончательно сложившихся в стройную систему, рассуждений. — Интересная картина получается. Ловко! Только я о таком варианте еще не слышал. «А я повидал всякого», как говорил один известный юморист. Все тихо, без пыли и шума. Им, конечно, повезло, что я такой одинокий — ни детей, ни плетей. Как там этот «шкаф» говорил — просто нужна была подставная фирма, ничего личного. Ладно, товарищи, «один — ноль» в вашу пользу. Только мы еще посмотрим кто кого. Я ведь очень терпеливый, я подожду».

С такими мыслями Серёня трясся в маршрутке, которая везла его назад в Москву. Он не был трусом, но и совать голову в пекло считал делом глупым и бесперспективным. Терпение — замечательное качество, и это качество не раз выручало Серёню в его нелегкой бизнес-жизни. А то, что ему сейчас угрожают очень могущественные силы, Серёня понимал безо всяких дополнительных намеков.

Наконец он принял решение. «А, черт с ним, с бизнесом. Раз нельзя ничего сделать прямо сейчас, то надо эту партию отложить и заняться чем-нибудь другим. А там, глядишь, наступит время и для ранее отложенных партий. Так сказать, время разбрасывать камни. А пока мы эти самые камни будем собирать».

Маршрутка привезла его к знакомой станции метрополитена, и Серёня вдруг решил заняться тем, чем не занимался много-много лет — вволю покататься на метро. Сказано — сделано. Особо торопиться было некуда и он, погружаясь в свое полузабытое детское желание, вошел в высокий вестибюль. Знакомый запах резины и ещё чего-то механического и железного приятно пощекотал нос. Грохот приближавшегося поезда, треньканье звуковых сигналов, мерное покачивание вагона — чем не приключение? Свободного времени — сколько душе угодно, и Серёне впервые за много-много лет захотелось по-настоящему расслабиться. Развалившись на кожаном сидении, разглядывал он мелькавшие за окном станции. «Ух, ты, сколько понастроили. А я и не знал. За этим бизнесом вся жизнь мимо проходит, — думал он. — Красиво, черт побери!»

Серёня наблюдал, как нескончаемый поток людей толстой многоглавой змеей вползает и выползает из вагона. Люди были озабоченные, хмурые, и все, как заведенные, неслись куда-то без остановки по только им одним известной траектории. Улыбки случались редко, в виде исключения.

«Куда спешим? Зачем? Что такого важного в этой беготне? — думал он, разглядывая окружавших его людей. — И, ведь, остановиться некогда. А меня вот остановили — и ничего, планета с орбиты не сошла. Живу и солнышку радуюсь. Подумать только, сколько всякой всячины люди придумывают, чтобы лишить себя нормальной жизни! Этот бешеный ритм отбирает у нас саму жизнь, подменяя её суетой и проблемами. И копим мы их, копим, а они затягивают. Болото натуральное! А если разобраться, проблем вообще никаких нет. Мы их сам себе выдумываем. И из-за этой ерунды некогда просто так по улице прогуляться. Подумать страшно — даже к морю отдыхать я не с девушкой какой-нибудь, а с деловыми партнерами ездил! Заработался, забыл, что жизнь на свете есть. Вот меня и вразумили — пора тебе, Серёня, отдохнуть. — Ему на ум снова пришли слова древнего философа: «Время разбрасывать камни и время собирать камни», — и он поразился, как-будто услышал их в первый раз. — Какой народ грамотный был! Жили же черт знает когда, а всё понимали. Вот и я буду сейчас отдыхать на всю катушку. Все нормально, никаких трагедий. Наоборот, перемены в жизни — в этом что-то есть! Годами в пыльной конторе сидел, бумажки обнюхивал».

Под свои мысли и мерное покачивание вагона Серёня слегка задремал. Его разбудил шум в глубине вагона.

— Ты бы место-то уступил, а то расселся, как барин. Никакого уважения к старикам. Распустились! — Толстая дама в кокетливой лиловой шляпке наскакивала на молодого человека, с растерянным видом сидевшего посреди вагона на обыкновенном кухонном табурете. Ножки табурета были упакованы в серую бумагу и обвязаны шпагатом. По всей видимости, молодой человек только что приобрел эту кухонную мебель для личного пользования и вёз её в родную малогабаритную квартиру. Но, по причине всегдашней переполненности московского транспорта, мест для пенсионеров и инвалидов хватало далеко не всем, и юноша решил использовать мебель по прямому назначению. Он уселся на табурет посреди вагона и ничего бы страшного не произошло, если бы не заметила его маневры некая непоседливая дамочка в вызывающей лиловой шляпке. Возраст её прямо указывал, что женщина помнит и украшенное пионерскими кострами детство, и комсомольскую юность, и все стройки несостоявшегося коммунизма.

Дама, приученная прежним режимом к справедливой мысли, что «старость надо уважать!», применила на практике этот замечательный советский лозунг. Она наскакивала на парня, кроя его почем зря. Но парень оказался строптивым, и уступать свою законную табуретку не хотел ни в какую. Назревал грандиозный скандал, и лица у некоторых пассажиров приобрели заинтересованное выражение, свойственное заядлым театралам на премьере модного спектакля. Мнения по поводу табуретки разделились: одна половина вагона поддерживала гражданочку. Вторая, более продвинутая в рыночных отношениях, встала на защиту частной собственности. Сочности выражений обзавидовался бы даже великий режиссер Станиславский. Но дело, как всегда, закончилось политикой. Зрители-театралы заметно поскучнели. Демократы, забыв про табуретку, крыли отборным матом коммунистов. Те не оставались в долгу. Страсти разгорелись нешуточные, куда там Хичкокам и Спилбергам! Одна разъяренная пенсионерка, вспомнив о предмете спора, все же попыталась согнать незадачливого владельца табуретки с насиженного места. Но поезд вовремя остановился на очередной станции, и паренек пулей вылетел на платформу, волоча за собой злополучную табуретку.

Серёня тоже не стал дожидаться окончания этого спектакля. Отметив для себя, что посещение театра теперь не обязательно, достаточно проехать в общественном транспорте несколько остановок и — алле-оп! — пожалуйте, сюжет для нового телесериала, — Серёня протиснулся к выходу. Когда он выходил из вагона, граждане, не замечая исчезновения ни парня, ни табуретки, орали так, что уши закладывало. Скандальный вагон, раздираемый политическими противоречиями, тронулся и исчез в черной трубе тоннеля.

Больше ничего интересного не случилось. Вдоволь накатавшись и насмотревшись до одури на рукотворные подземные красоты, Серёня проголодался. Взглянув на оставшийся от прошлой жизни навороченный швейцарский «Ланжин», он понял, что пропустил не только время завтрака, но даже и время обеда. Исправлять это упущение Серёня отправился во вчерашнее кафе, где официанты уже стали его узнавать. Истратив на обед ровно столько, сколько может себе позволить разумный безденежный человек, Серёня вдруг подумал о своих новых «подмостовых» знакомых. «Надо бы народу приятное сделать», — решил он, шагая в сторону ближайшего магазина. Нагрузившись консервами и тортом, Серёня с удовольствием подумал, что сегодняшний день прошел не зря.

Солнце начинало садиться, когда он подходил к своему новому месту жительства. «Дома» были только Филиппыч и бабка Маланья. Увидев гостинцы, бабка Маланья ничуть не удивилась:

— Хорошего человека за версту видать, — сказала она, разжигая костер под «козлюнчиком».

Скоро вечерние тени легли на траву, и с работы потянулись остальные обитатели «подмостовья». Зойка принесла большой пакет с овощами и зеленью, а Мария четыре буханки хлеба. Малолетний Колька после вчерашней выходки ещё домой не являлся. Но Мария за него не беспокоилась.

— Хуже все равно быть уже не может. А так, он хотя бы за себя постоять научится, — обронила она на вопрос бабки Маланьи про её сыночка. Тему закрыли. Женщины занялись приготовлением ужина, и обычный домашний кухонный разговор плавно потек под мостом. Сереня присел рядом на корточки и стал слушать.

Бабка Маланья с грустью рассказывала про свою идиотку-дочь.

— Когда она в институте училась, я ей письма присылала. А она потом мне эти письма возвращала назад с исправленными ошибками. Представляете? Я тогда только удивлялась. Нет бы мне тревогу забить. Э-хе-хе, разве я могла предположить, чем все это закончится. — Бабка помешивала в котелке кипящий ужин. Зойка сидела рядом, немного приоткрыв рот, и слушала. Мария, порезав хлеб, тоже примостилась около костра. Ей, может быть, и хотелось о чем-то рассказать, но она, как большинство людей её профессии, чувствовала себя уверенно только перед одной аудиторией — школьной. Перед любой другой она терялась. Да и что она могла рассказать этим людям? О том, как она замечательно учила детей читать и писать? Кому это здесь было интересно? А практических жизненных советов от неё и вовсе никто не ждал. Что толкового может посоветовать учитель, живущий под мостом?

На учителей часто возлагают большие надежды, а они не всегда их оправдывают, они — такие же обыкновенные люди, как и все. И не стоит себя обманывать: настоящий учитель — это редкий исчезающий вид. Где же то безграничное терпение и усердие, которого требует невинная детская душа? Нет сейчас этого терпения, и ни в одном институте его не преподают. Хорошо ещё, если писать без ошибок научат. Но и это сейчас почти невозможно.

Обычно, после института, после разгульно-необременительного студенчества, юный педагог, как и любой вчерашний студент, всегда начинает другую жизнь. Некогда учителю развивать свой кругозор и реализовывать потенциал, крутится он, как белка в колесе, разрываясь между неустроенным бытом и школьными заботами. И затягивает его эта жизнь, словно болото. Тонет понемногу в том болоте юношеский энтузиазм, а на поверхности остаётся только злость от собственной дурацкой неустроенности. И редко кто может этой злости противостоять. Устоит человек — значит, он и есть настоящий учитель! А если человек эту злость наружу выпустит, то лучше и не думать, какой результат получится.

Мария в последнее время часто размышляла о своем прошлом и будущем и чувствовала себя последней идиоткой: нехорошо ведь, когда у человека, который должен чему-то научить других, у самого в этой жизни одни провалы и полная неизвестность.

Серёня подвинулся поближе к огню и спросил:

— Товарищи-граждане, а как вы себе мыслите зимовку под этим мостом? — Ответом ему была гробовая тишина, и Серёня понял, что зимовать под мостом никому из этой кампании ещё не приходилось. И даже думать пока об этом не хотелось — страшно!

— Понятно, — пробормотал Сереня и решил все свои расспросы отложить «на потом». Деланно веселым голосом он сказал: — А у нас сегодня на ужин полагается десерт — торт! — Компания оживилась и повеселела. Решили дождаться «Профессора» — что-то он припозднился — сегодня в церкви был большой праздник, и «Профессор» задерживался в надежде получить кусок пожирнее: он зачастую был здесь основным кормильцем, поскольку церковь всегда кормила сирых и убогих.

В костерок подбросили дров, и разговор снова ожил. Бабка Маланья на поверку оказалась философом-любителем, чисто Сократ в юбке, и Серёня в очередной раз подивился её здравому уму и умению разложить любую ситуацию по полочкам. Бабка как бы невзначай, совершенно неназойливо выспросила у Серёни о его вчерашних приключениях и задумалась.

— От судьбы не уйдешь. Кому быть повешенным, тот не утонет, — вынесла она свой вердикт. — Значит, испытания тебе такие, мил человек. Вот Господь и посмотрит, чего ты стоишь. Если правда, что ты бизнесмен хороший — вернешь себе все сторицей. А если нет — не обессудь. На себя тогда пеняй. Вот, хочешь, я тебе случай один расскажу. Это все взаправду было, я точно знаю. Однажды вечером по дороге ехала машина. Так просто, по делам ехала. И в ней два человека сидели. Едут себе и едут. И вдруг, откуда ни возьмись — грузовик. Ба-бах! И ту машину в клочья! Один человек из тех двоих немного пострадал, ну там поломало ему чего. А второй — нет. Целёхонёк. Вызвали скорую, всё как полагается. Погрузили раненого и поехали. Только за поворот повернули и тут снова — ба-бах! Навстречу мусоровоз ехал. Что он делал на той дороге в такой поздний час — бог весть! Только того раненого, который в скорой был — насмерть. Вот так-то. От судьбы не уйдешь.

Всем стало немного не по себе от бабкиного рассказа, и разговор снова затих. Ситуацию спас неизвестно откуда появившийся Профессор. Даже с первого взгляда было заметно, что он слегка подшофе. Но со второго взгляда было заметно, что совсем и не слегка. Профессор пребывал в прекраснейшем расположении духа. В руках у него был увесистый пакет, от которого исходил запах еды.

— Доброго здоровьичка, православные! Чем сегодня ужинаем? — немного заикаясь, бодро пропел Профессор. Не обращая внимания на этот риторический вопрос, бабка Маланья стала разливать по тарелкам вкусно пахнущую еду, и Профессору подала в первую очередь.

— На, мил человек, поешь-закуси. Ты сегодня за всех нас перед Господом помолился. За благое дело не грех и выпить. Давай, давай, закусывай. — Но Профессор отставил тарелку в сторону и стал вытаскивать из своего пакета вареные яйца, помидоры, картошку, четыре банки рыбных консервов, большой кулек с конфетами, другой — еще больше — с печеньем. Все это богатство он сложил у Маланьиных ног со словами:

— Вот, матушка-кормилица, это для всех. Сегодня добрые люди все это промеж страждущих безвозмездно раздавали. Может, грехи замаливают. А может и просто так, из милосердия. Нам-то, грешным, все равно. Дай им бог здоровья. — И Профессор размашисто, с чувством перекрестился. — Принимай, матушка, — обратился он к Маланье, — ты у нас лучше всех знаешь, что с этим делать. — И громко икнул. Маланья улыбнулась, погладила Профессора по голове, словно он был маленьким мальчиком, и сложила припасы назад в пакет.

— Это на завтра. Сегодня на ужин еды достаточно. Ешьте уже.

Вся компания дружно навалилась на ужин, а после сытного горячего варева, большой торт, поделенный на всех кухаркой-экономкой, казался верхом блаженства. Торт был похож на клумбу — весь в разноцветных розочках, и нежно пахнул ванилью. Бабка Маланья положила на чистую тарелку два куска торта и протянула Марии:

— Если сегодня Колька вернется, дашь ему. Пацану тоже сладенького хочется. Но смотри, коли до утра не придет, тогда сама съешь. А то ещё не дай бог отравится — срок хранения-то у торта не длинный. — Мария благодарно кивнула, и тут, словно чертик из табакерки, из кустов выскочил Колька. По торопливости, с которой он выхватил кусок торта из рук матери, стало ясно, что голодный мальчишка давно наблюдал за дружным ужином из соседних кустов.

— Куда грязными руками, — рявкнула на него бабка Маланья. — А ну, бегом к речке, руки помой. — Колька шмыгнул носом, насупился, но торт вернул и к речке сходил. Ему налили густой похлебки, и только после того как он выцарапал со дна тарелки остатки еды, разрешили съесть редкую для Кольки сладость.

Серёня, хоть и не был моралистом, но все же решил уточнить, собирается ли пацан становиться на скользкий путь карманного воришки, или же вчерашнее происшествие с «профессорским» кошельком — это позорный, но одиночный факт в Колькиной биографии.

— Ты кошелек-то Профессору вернул? — спросил он осоловевшего от сытной еды пацана.

— Не-а. Я матери его отдам. Она и вернет. Да я это не в серьёз, пошутил я. — Колька исподлобья глянул на Серёню. — А чё вы спрашиваете? Вам-то что? — Сереня начал было читать Кольке что-то вроде проповеди о смысле жизни, но по Колькиной равнодушной физиономии быстро сообразил, что ответов на свои философские вопросы ему, серьезному дяде, от этого пацана не дождаться. Колька молчал, ковыряя землю.

Сереня вдруг устыдился своей жалкой псевдовоспитательной речи и неожиданно для самого себя спросил:

— А учиться ты хочешь?

Колька встрепенулся:

— Конечно, хочу. Но как? Меня же даже в школу не берут. У меня прописки нет. А у матери нет денег на взятку. — Серёня задумался. Постепенно в его голове зрел план, про который до поры до времени он не хотел говорить вслух даже самому себе. Окончательно поняв за эти два дня, что дороги назад нет, Серёня совершенно не растерялся. Он вспомнил, как Дашка рассказывала ему про свою деревеньку. То ли Прудово, то ли Запрудово. Она хвасталась, какие у них там места медовые. Серёня ещё не вполне сформировал в голове новые жизненные цели и задачи, но одно он знал наверняка — сам он в этой жизни ни за что не пропадет. Да вот и команда у него теперь вырисовывалась. А чем не коллеги по бизнесу? Люди все как на подбор, порядочные, образованные. Кроме Зойки, конечно. У той кроме школы-семилетки за плечами больше ничего не было. Но Зойка торговать умеет, так что и её помощь на что-то сгодится.

Расспросы о житье-бытье этих людей из «подмостовья» он решил не возобновлять. И хорошо, что он их вообще почти не начинал. Серёня это понял только сейчас. И еще он понял одну простую вещь — эти люди попали сюда волею жестких обстоятельств. Поэтому-то и цеплялся каждый из них хоть за какую-то работу. Привычка трудиться и зарабатывать себе на хлеб еще не угасла в каждом из них. Но стоит им пожить на улице подольше, стоит совсем потерять веру в себя, тут-то и кончатся они все, кончатся как люди. И превратятся в профессиональных бомжей. А тем работа не нужна. У них романтика — это безделье и пьянка.

А эти потому и сбились в стайку, что так им было легче выживать. Но насколько хватит терпения и стойкости у этих побитых жизнью людей — Бог весть.

И Серёня принял решение. Оно нелегко ему далось, поскольку еще никогда в жизни не приходилось ему отвечать за такой «коллектив». Но иного выхода у него не было. Он от природы был порядочным человеком, и это качество очень успешно уживалось в нем с недюжинной деловой хваткой.

Серёня пока никого в свои планы не посвящал. Во-первых, чтобы понапрасну не обнадеживать, в общем-то, неплохих людей. И, во-вторых, он твердо знал — если твое дело еще не на мази, нечего зря языком чесать. Вдруг что-нибудь не так пойдет, тогда очень неприятно будет от других выслушивать, какое ты трепло. Но, ложась спать, он улыбался — конец всем сомнениям, и вперед, к новой жизни!

 

Глава 10

Утро действительно оказалось гораздо «мудренее» вечера. Ментовская облава налетела спозаранку, как водится, безо всякого приглашения. Заспанный народ похватали, и, засунув в заплеванный воронок, повезли разбираться. Разбирались недолго — проверка документов, пара вопросов и всё. Выяснив, что народ практически безденежный, каждый по очереди получал от представителей власти не очень сильный пендель под зад — катись к себе под мост. Видно, менты поиздержались на вчерашнем православном празднике, и теперь поправляли свои дела за счет городских нищих, среди которых, как известно, и подпольные миллионеры водятся. Серёню, как ни странно, сильно трясти не стали. Видно, костюмчик от дорогого кутюрье еще не совсем поистрепался, вот и подумали, наверное, что богатый дядька с жиру бесится, а может, спьяну под мост за экзотикой полез — их ведь, богатых, не поймешь! Да и с документами у Серёни все было в порядке — эх, знали бы менты, какой это «порядок»! Дорогущие часы никто из проверяющих, к счастью, не заметил, а то — как знать? — прости-прощай осколок прошлой жизни. Серёня решил приберечь часы на черный день — мало ли, куда судьба повернется.

К полудню вся развеселая кампания снова собралась на прежнем, насиженном месте. Настроение было так себе. Бездомные граждане совсем, было, привыкли к своему новому статусу и жилищу, и всячески гнали от себя мысли о том, что же будет дальше. Но утреннее происшествие дало понять насколько зыбким оказалось их мнимое счастье, и теперь каждый поневоле обдумывал свою судьбу. Это вносило очень неприятную ноту в их обычно веселый и сжившийся коллектив. Ситуацию спасла мудрая бабка Маланья. Быстро «сообразив» что-то на обед и беспрерывно балагуря, она умудрилась расшевелить приунывший было народ. После обеда, хоть и с опозданием, компания разбрелась по своим обычным делам. Серёня понял, что менты — это знак лично для него: «Если не начнешь действовать, будет только хуже». Два раза повторять ему не было необходимости. Вчера он «наотдыхался» досыта, словно в отпуске побывал, а то с этим бизнесом — какой отдых! Теперь его ждала хорошая работа. Прежде всего, нужно было снова смотаться к Дашке и выяснить, где же на самом деле находится эта её «медовая» деревня. Но сегодня про это можно было забыть — на часах глубокий полдень, а Дашка выносит мусор с утра. Поход за информацией решительно откладывался на завтра.

На сегодня у Серёни было намечено другое дельце. Его разлюбезная секретарша не могла вот так просто взять и пропасть бесследно. Все же, всякие там трудовые книжки и отделы кадров оставляли слабую надежду на встречу с ней в подворотне родного офиса. И Серёня решил попытать счастья — надо же было как-то разузнать, что творится в его бывшей конторе. И здесь ему действительно крупно повезло. Именно в этот день новое начальство решило выдать Марине причитающиеся ей остатки гонорара, и девушка была вызвана в контору ровно на три часа дня. Не успел Серёня занять выжидательную позицию в намеченной им подворотне напротив офиса, как Марина, цокая тонюсенькими металлическими каблучками, проскакала мимо не верящего в неожиданную удачу Серёни «Ей богу, дуракам везет, — радостно подумал он, но тут же передумал. — Чего это я так себя обижаю…. Подумаешь, мелкие неприятности. Я умный, выкручусь. Надо бы вспомнить какую-нибудь поговорку про умного. Ага, вот: «Если ты такой умный, то чего ты такой бедный» Не то!» Вспомнить что-нибудь ещё он не успел, потому что Марина сама засекла его в темной подворотне, и Серёне еще раз представился повод гордиться своими кадрами. Умная девушка Марина, вместо того, чтобы орать на всю улицу, как она рада видеть дорогого шефа, скромно проскользнула на противоположную сторону улицы, и, затолкав шефа в самый темный угол подворотни, не на шутку встревожила его бурными излияниями нежности. Поняв, что это просто выражение девичьей радости, он высвободился из её объятий и спросил:

— Ты знаешь, что произошло? — Марина от полноты чувств ещё не могла полноценно говорить, и только помотала головой. Серёня подождал, когда она придет в себя, и снова заговорил: — Марина, давай потом обсудим все детали моего исчезновения, а сейчас я хочу знать, ты в курсе того, что там сейчас происходит, и кто туда вообще влез вместо меня?

— Сергей Николаич, я уже думала, что никогда вас не увижу. Там такой кошмар был. Набежали какие-то люди. А потом вы пришли. Но я-то вижу, что не вы. Хотя «тот» — просто вылитая копия. Ну а другим-то невдомек. Я же с вами целыми днями рядом была. Ну вот, вы, то есть он, пришел, новых распоряжений надавал. А еще сказал, что теперь в конторе все будет по-новому. Что он будет появляться здесь редко, поскольку открывает новый бизнес и будет очень занят. А всеми делами в конторе теперь будет заправлять начальник вашей охраны. Якобы, вы его просите совмещать две должности: начальника охраны и заместителя по любым вопросам.

— Все-таки, начальник охраны! То-то у меня сердце ёкнуло. Не обманул меня деловой инстинкт! Ну, говори, говори, не буду перебивать.

— А чего там особо рассказывать. В основном, все работники на своих местах остались. Уволили меня, начальницу по кадрам, да главбуха. Мне просто сказали заявление написать, а им сразу условие поставили, если сами заявление не напишут, то под них копать будут. Так и сказали. Начальник охраны сказал, — уточнила Марина. — Я это точно знаю, мне девчонки из бухгалтерии рассказали. Так главбухша в туалете рыдала, мол, за что вы ее так, она же с вами столько лет отработала. Бедная Семеновна! Жалко ее, тетка хорошая. Она же не знает что вы — это теперь другой. Правда, шепот по конторе пошел, но вы же знаете, как у нас все боятся начальника охраны. — Марина заглядывала Серене в глаза. — Ну, и работу потерять, конечно, — сказала она почти скороговоркой, отводя глаза в сторону и краснея. Серёня словно впервые в жизни увидел этого человека, и он сильно удивился своему открытию — Марина стыдилась поступков других людей! Это качество дорогого стоило, и Серёня взглянул на девушку совсем другими глазами. Но, поскольку ей самой стыдиться было нечего — выперли-то ее вслед за Серёней, Марина смахнула с себя вполне объяснимую неловкость — даже бывший шеф все равно был «фигурой», и профессиональную субординацию еще пока никто не отменял, и обстоятельно, не упуская подробностей, продолжила свой рассказ: — А всем остальным объяснили все это очень просто: вроде бы, вы сказали, что так конторе удобнее будет работать, и что у вас на эти места есть другие кадры, более проверенные. А еще, что бизнес будет расширяться, и потребуются другие, свежие люди, мозги и весь прочий набор. Семеновну все, конечно, жалели, но своя рубашка ближе к телу, сами понимаете. Начальник охраны лично пообещал, что все будет по закону — положенные компенсации выплатят и всем что-то придумают с новой работой…

— Ты смотри, какие предусмотрительные! Никаких скандалов, всё тихо мирно, по-доброму. Я восхищен. — На Серёню вдруг снова накатило.

Марина, осекшись, смотрела на бывшего шефа и ждала когда остынет его вновь вспыхнувший гнев. Серёня понял это и успокоил девушку:

— Не буду, не буду. Говори.

— А, собственно, больше и нечего рассказывать. Вот мне на три часа сегодня назначили, наверное, компенсацию выплатят.

— Послушай, Маринка, ты там разнюхай, что к чему. А лучше, если ты так все повернешь, что, мол, не уйду отсюда, пока вы меня не трудоустроите. И постарайся к ним еще на одну встречу напроситься. Вдруг мне нужно будет ещё раз в офис попасть, а тут у тебя такой шанс! А? Сможешь?

— Сергей Николаич, я постараюсь. Ладно, я побегу, а то опаздывать нехорошо.

— Беги, а я тебя здесь подожду. Потом расскажешь, какие у них там новшества.

— А вам зачем это знать, вы же теперь… — И Марина снова осеклась. С её губ чуть не слетело слово «никто». Вовремя сообразив, что это будет неприятно Серёне, она сдержалась. Но Серёня улыбнулся:

— Не дрейфь, Маринка, я тобой ещё поруковожу. Пока ещё не знаю, в какой области, но точно тебе говорю — рано они меня со счетов списали.

Маринка перебежала на другую сторону улицы и скрылась за дверями конторы. Серёня приготовился ждать её столько, сколько потребуется, потому что другой ниточки в его бывший офис у него просто не было.

Ждать пришлось не очень долго. Маринке вручили положенные денежки, а вместо обещанной работы дали сверху две тыщи баксов, чтобы не кочевряжилась. С тем и выпроводили на улицу. Рассказывая всё это Серёне буквально через пятнадцать минут, Марина, для порядка, повозмущалась, но потом, косясь на Сереню и деланно поостыв, сказала:

— Да и черт с ними. Найду я себе другую работу. Судиться с ними, что ли, теперь из-за этого? Это же бесполезно — у них все давно куплено.

Серёня молчал, напряженно обдумывая сложившуюся ситуацию. Все пошло совсем не так, как ему хотелось. «Ну и ничего страшного, в общем-то, не произошло, — думал он, грызя ноготь. — Ладно, вы нас так, а мы вас не так. А чего я, собственно, решил, что мне понадобится проникновение в мою бывшую контору?» — успокаивал он себя. Но шевелившаяся в глубине души обида все ещё не давала ему мыслить абсолютно трезво, и подспудное желание как-то насолить обидчикам крутилось где-то в подсознании. «Не будем торопиться, не будем торопиться», — эта мысль успокаивала, и способность к нормальному мышлению медленно, но верно возвращалась.

— Послушай, Маринка, чем ты теперь по жизни заняться хочешь, — спросил он уже немного заскучавшую от его молчания девушку.

— Я? Понятия не имею, — ответила она.

— Слушай, а где ты живешь, с родителями? — Серёня вдруг удивился, почему он не подумал об этом раньше. Маринка гордо ответила:

— У меня своя квартира. А зачем вам?

— Да ты не бойся. Понимаешь, у меня сейчас небольшие, но временные трудности с развитием моего нового бизнеса, — не моргнув, соврал он. У Маринки от удивления округлились глаза.

— Бизнеса? Так вы что, и правда теперь чем-то другим занимаетесь?

— Конечно! А ты подумала, я теперь в бомжи подался? Под мостом живу? Ну, ты чудачка. Это я-то, с моей деловой хваткой, и чтобы в подворотню? Плохо вы меня знаете, мадемуазель секретарша. Просто мне нужно временно где-нибудь пожить. Ну, понимаешь, чтобы мои бизнес-партнеры считали, что я в отъезде, что ли. Я тебе ничего сейчас объяснить не могу, чтобы утечки информации не было. Но одно скажу — все идет по плану. — Серёня не стал уточнять, по чьему именно плану все так замечательно идет, поскольку свою «легенду» он сочинял на ходу. Марина молчала, округлив глаза, и в них огнем горело полное недоверие к Серёниной брехне.

Но он и не думал сдаваться. Серёня врал так вдохновенно, что сам не мог нарадоваться своим вновь открывшимся способностям. И Маринка неожиданно поверила. Серёня тихо порадовался своей крошечной удаче и решил врать еще вдохновеннее.

— А, понимаю. Это у вас что-то вроде маскировки для сбора информации? — Маринкины глаза загорелись от предвкушения чего-то неизвестного.

— Ага, во-во, маркетинговые исследования. И мне необходимо, чтобы то место, где я на несколько дней затаюсь, было совершенно неизвестно моим будущим партнерам по бизнесу. Это должно быть абсолютно надежное место. Твоя квартира подошла бы как нельзя лучше. — Серёня выдохнул последнюю фразу и чуть не зажмурил глаза, дожидаясь результата. Марина размышляла не более трех секунд:

— Вот если бы вы мне раньше такой вариант предложили, я бы с радостью. Но теперь это вам будет стоить доли в новом бизнесе. — Серёня от неожиданности потерял дар речи. Вот это хватка! Он еще больше зауважал свою бывшую секретаршу.

— Согласен, — торопливо сказал он, и Марина взяла его под руку, предлагая сопроводить её домой. Ночевка под мостом не добавила французских ароматов его костюму, но Марина так благоухала всякими экзотическими запахами, что в их тени Серёня рассчитывал продержаться до ближайшей ванны.

 

Глава 11

Марина жила в одной из московских новостроек. Район был так себе, непрестижный, зато жилье здесь стоило намного дешевле, чем везде. Пока они добирались до дома, Марина успела поведать Серёне историю покупки своей квартиры. Оказывается, она, перед тем, как стать матерой секретаршей, была из тех барышень-студенток, которые ещё во время учебы в институте заводят спонсоров среди состоятельной профессуры. Марина рассказывала об этом без тени стыдливости, просто как о факте своей биографии или обычной сделке с недвижимостью. Заметив, что Серёня как-то слегка напрягся, слушая ее слегка отдававшее цинизмом повествование, она остановилась посреди тротуара, внимательно посмотрела на Серёню и неожиданно спросила:

— А вам когда-нибудь приходилось купаться под водосточными трубами?

Сереня слегка опешил от такого вопроса:

— В смысле — купаться?

— А это когда ваша матушка где-то или с кем-то задерживается, а у вас нет ключа от дома. Вам просто забыли его отдать. А на улице уже ночь и пошел дождь. Из водосточных труб льются целые водопады. Слава богу, лето, вода теплая.

До Серёни не сразу дошло, что именно он должен был понять из Марининого рассказа. Он смотрел на нее, как двоечник на учительницу физики, и молчал.

— Сергей Николаевич, вы же умный человек, не тупите. Или вам не верится, что так можно поступать с двенадцатилетней девочкой?

Серёня наконец понял и ужаснулся. Действительно, трудно было поверить, что кто-то может так обходиться с собственным ребенком, девочкой! А Марина уже спокойно шагала дальше. Через пару минут она как ни в чем ни бывало продолжила свой рассказ.

Профессор-спонсор курировал Марину до самого последнего курса и даже имел на неё виды «на будущее», то есть, после окончания ею института. Он влюбился в нее как мальчишка, той любовью, которая накрывает мужчину на склоне дней, когда уже кажется, что все возможные земные страсти угасли навсегда. И от этого мужики иногда такое вытворяют — Казанова бы повесился от зависти! Профессор осыпал Маринку подарками — крупными, и не очень, он сам, как шестнадцатилетний пацан бегал по коллегам из деканата, выклянчивая для Марины «четверочку», если у Маринки образовывался нормальный студенческий «хвост». Маринка позволяла ему любить себя с достоинством настоящей воспитанной леди — откуда только что взялось при ее-то подъездно-уличном воспитании! Но улица иногда очень быстро делает детей взрослыми. А порой даже мудрыми. В этом есть некий парадокс, и случается этот парадокс очень редко, но тут был именно такой случай.

Маринка все прекрасно понимала и была благодарна профессору настоящей человеческой благодарностью. Она его жалела. Так продолжалось до середины пятого курса. Марина готовилась к защите диплома, а профессор готовил для нее замечательный сюрприз, такой, о котором мечтает каждая студентка, которая мыкается по общагам и съемным неухоженным студенческим обиталищам. Он хотел подарить Маринке к окончанию института славную двухкомнатную квартирку. И он таки успел купить ей эту квартирку — с дальним прицелом — «для нежных встреч», но неожиданно умер, с честью закончив свой земной путь в Марининой спальне. Произошло это по странному стечению обстоятельств как раз в момент празднования успешной Маринкиной защиты. Диплома, само собой.

Жена профессора была женщиной умной и скандалить не стала. Таким вот образом Марина спокойно закончила институт, и параллельно — курсы секретарей-референтов. Работу по «институтской» специальности — что-то горнодобывающее — она даже искать не стала, и до Серёниного офиса отработала секретаршей в двух государственных организациях с крошечными зарплатами и насквозь пропыленными, обшарпанными кабинетами.

Совсем заскучав от такой жизни, Марина случайно, по объявлению, наткнулась на Серёнину контору, и когда её приняли на новую работу, поняла, что жизнь снова становится «прекрасна и удивительна».

Серёня блаженствовал в Маринкиной ванной около часа. Потом он как следует вычистил костюм и выстирал рубашку и носки. У Марины в шкафу завалялось мужское белье — наследство от профессора. Серёня без колебаний натянул на себя кокетливые греческие трусики — а старикан-то шутник был! — и облачился в шелковую профессорскую пижаму. Марина приготовила обед, и Серёня, впервые за последние дни, почувствовал себя человеком. Часы показывали около шести вечера.

Лежа на диване со свежей газетой, Серёня ощущал себя иранским шахом и далекое «подмостовье» казалось ему страшным сном. Но, неожиданно вспомнив о своих новых знакомых, он почувствовал угрызения совести. «Надо бы к ним съездить, как-то успокоить. А то вечер уже, а я еще в обед по делам «усвистел», ведь волноваться будут», — подумал он и провалился в сон. Во сне он бродил по какому-то лабиринту, кричал и звал на помощь. Но никто не приходил. И тогда он проснулся.

Минут пять Серёня лежал, одуревший, с испариной на лбу — со сна. Но реальность проникла в его полусонное сознание и окончательно разбудила. Серёня спал примерно час. А ему показалось, что он бродил по лабиринту целую вечность. Безвыходность всегда пытается загнать человека в темный страшный угол. Но, как известно, безвыходных ситуаций практически не бывает.

Потянувшись на диване и хрустнув всеми суставами, Сереня почувствовал угрызения совести. Бабка Маланья волноваться будет. Он ведь никого не предупредил, что не придет ночевать под мост. А как предупредишь, если он и сам об этом не знал. Помучавшись еще минут пять от своей неистребимой порядочности, Серёня вскочил с дивана и пошел на кухню. Марина тушила в прозрачной кастрюльке сырые овощи. Видимо, для себя. На соседней сковородке сиротливо жарился крошечный кусочек мяса. Видимо, для Серёни.

Сказав Марине, что ужинать он будет позже, а сегодня у него ещё одна очень важная и очень деловая встреча, Серёня наскоро досушил утюгом влажную рубашку, почистил туфли и эдаким франтом заявился в гости к своим новым друзьям.

Под мостом все было по-прежнему. Бабка Маланья, как всегда, готовила ужин, Профессор помогал ей по хозяйству, а остальные занимались кто чем: Зойка чинила разодранные колготки, Мария втолковывала Кольке что-то из курса физики, и Колька, как ни странно, слушал с большим удовольствием. Филиппыч же, по-обыкновению, читал, примостившись около костра. Увидев наглаженного и похорошевшего Серёню, компания оживленно загомонила:

— Что, жизнь-то налаживается? — с удовольствием оглядывая Серёню, пропела бабка Маланья. — Ты, небось, теперь уже ужинал. Не захочешь с нами посидеть?

— Нет, бабуля, что ты. Я же и заскочил предупредить, что ночевать не приду, чтобы вы за меня не беспокоились. А чайку с вами попью с удовольствием.

— Вот и молодец! А то правда бы беспокоились, — рассмеялась бабка Маланья, снимая с огня чайник с кипятком, но в её смехе Серёня уловил море удовольствия от того, что кто-то проявил к ней такое уважение.

Чай пили с конфетами — Зойке выдали премию, и она купила двести граммов «Гусиных лапок».

Неожиданно для себя Сереня объявил:

— Я тут кое-что придумал, товарищи-граждане. Меня не будет пару дней, но вы не волнуйтесь, я вернусь, и тогда вам все расскажу. Глядишь, и вырвемся мы из крепких когтей нищеты.

Компания притихла. Таких смелых предложений этим людям уже давно никто не делал, и неожиданность Серёниного заявления была приятной и тревожной одновременно. Филиппыч первым нарушил молчание.

— Ты, мил человек, пока помолчи. А то я ведь старый уже, никому не нужен теперь. Меня и обмануть легко. Только не стоит.

Сереня перебил его:

— Никого я обманывать не собираюсь и попрошу из-под моста не разбредаться. Дело обязательно сладится, и тогда мне люди будут нужны. Все вы будете нужны, — поправился Сереня, — а теперь я побегу. У меня ещё сегодня дела есть. Не прощаюсь, чтобы вы не думали, что я вру. Хотя, вы и так не думаете. Верно? — Люди смотрели на него молча, сказать в такой ситуации им было нечего. Но подумать…. А почему бы и не подумать? Неужели на этом свете все же есть бог и справедливость? И они, уже вычеркнувшие сами себя из списков обыкновенных людей, ещё могут на что-то сгодиться? Такая мысль была слишком хорошей, и поэтому думать её надо было очень осторожно, чтобы не спугнуть.

Серёня вынырнул из-под моста и быстро пошел прочь. На щеках его блестели слезы, и вовремя подоспевшая ночная темнота скрыла их от посторонних глаз.

Вернувшись обратно в Маринину квартиру, Серёня наскоро поужинал, переоделся в шелковую пижаму и завалился на диван. Ему надо было многое обдумать. Но усталость, накопившаяся за последнее время, взяла верх, и он быстро уснул. Марина, увидев, что шеф спит, накрыла его пледом и выключила свет: своё имущество — а Серёня теперь был залогом её будущего богатства — Марина берегла.

Утром, едва только птички обрадовались восходящему солнышку, Серёня подскочил с дивана и стал лихорадочно разглядывать циферблат часов. На часах было шесть утра. Осознав, что в это время просыпаются лишь доярки и божьи пташки, Серёня успокоился и побрел на кухню завтракать. В холодильнике завалялся пакет молока и вареная колбаса — Маринка привыкла обедать на работе и ещё не додумалась поменять распорядок дня.

— Давненько я не пробовал вареную колбаску. — Серёня с удовольствием впился зубами в бутерброд. Ледяное молоко сладко обожгло горло. Серёня вспомнил, как когда-то, классе в пятом или в шестом, в школьном буфете во время большой перемены образовывалась куча-мала из соискателей такого же колбасно-молочного обеда. Счастливые обладатели школьного деликатеса съедали добычу, гордо поглядывая на менее удачливых однокашников.

Это школьное воспоминание было совершенно случайным и никак не вязалось с современной Серёниной жизнью. Но от этого воспоминания настроение его стало ясным и пригожим, как намечавшийся новый день. Неспешно доев завтрак, Серёня умылся, облачился в свой приличный, но, увы, единственный костюм и выскользнул за дверь. Ключи от квартиры Марина предусмотрительно сунула в карман его пиджака ещё вчера вечером — она не любила, когда её будили понапрасну.

Трясясь в маршрутке, Серёня обдумывал некий хитроумный план и старался понять, не сошел ли он с ума — может, легче попытаться вернуть свой бизнес? Поразмыслив, он определился лишь в одном — дали тебе шанс начать все сначала — значит, надо этот шанс реализовывать, и точка. Отбросив сомнения, Серёня сошел с маршрутки, и бодреньким шагом зашагал к своему бывшему дому. Вскоре около мусорных баков должна была появиться Дашка. Серёня затаился в кустах и стал наблюдать. Через несколько минут из дома вышел симпатичный крепыш. Он постоял на крыльце, хозяйским глазом неспешно оглядел двор и направился к калитке. Серёня разглядывал нового домовладельца, и в нем закипало негодование. «Ах, ты, мерзкая харя. Ах, ты, урод…» — мысли становились все злее и ехиднее, но Серёня все не мог отделаться от мысли, что этот мужик ему кого-то напоминает. «Так это же я!» Серёне стало не по себе. Он понял, что видит себя самого, как в зеркале. От неожиданности он чуть было не выскочил из кустов, но, в последний момент чувство самосохранения пересилило все остальные чувства — этот его «брат-близнец» вряд ли обрадуется «любимому родственничку». «Близнец» подошел к калитке, вынул из почтового ящика пару газет и направился обратно к дому, на ходу просматривая корреспонденцию. «Ага, не доверяете вы моей горничной, раз сами почту из ящичка вытаскиваете. И правильно, что не доверяете. А то бы и я вместе с вами расслабился и дров бы наломал», — думал Серёня, сидя в засаде. Наконец, показалась Дашка с мусорным ведром в руке. Она бодро семенила к мусорным бакам, стоящим метрах в тридцати от Серёниной засады. Подождав, пока девушка выколотит ведро о край бака, Серёня негромко свистнул. Дашка насторожилась, и, зыркнув глазами по кустам, живо обнаружила Серёнино месторасположение. Подхватив ведро, она, как бы невзначай, остановилась около живой изгороди, нагнулась и стала поправлять носок.

— Чего у вас там, Сергей Николаич, — страшным шёпотом зашипела Дашка.

— Слушай, у тебя выходной когда будет, — в тон ей прошипел Сереня.

— А бог его знает? Когда попрошу, тогда и дадут, а что?

— Мне поговорить с тобой надо. Ты завтра сможешь приехать к моей бывшей конторе? Там кафешка неподалеку есть, «Пирамида» называется. Я буду тебя там ждать, ну, скажем, часа в два. Придешь?

— Я постараюсь, — прошипела Дашка и пошла к дому. Серёня подождал, пока она скроется из виду, и бодрым шагом направился к остановке маршрутных такси.

 

Глава 12

Бедовая домработница принеслась в «Пирамиду» без опоздания. Серёня, не теряя времени, стал расспрашивать её о нынешнем житье-бытье. Дашка уплетала за обе щеки пирожные, которыми бывший шеф снабдил её для поддержания разговора. Она рассказала, что дома все спокойно и ничего особо интересного не происходит. Ну, приезжали к новому хозяину какие-то два незнакомых мужика, ну, беседовали они на непонятные темы. И всё. Сколько Серёня ни бился, пытаясь выспросить у Дашки хотя бы краткое содержание бесед «близнеца» и его подручных, Дашка только плечами пожимала. Что-то про акции, биржу, которую Дашка называла «баржа» и еще про какие-то бумажки. Единственное, что Серёне удалось выудить из этого разговора, это то, что вроде бы эти приезжие гости что-то его «брату-близнецу» втолковывали.

— Он навроде как школьник на уроке был, это точно, — сообщила наблюдательная Дашка. — Я когда в школу сама ходила, нам учительница точно таким же тоном все объясняла. Я этот тон от любого другого на раз отличу.

— Наверное, обучают его, — догадался Сереня. — Вот те на! А чего же этот «профи»-рейдер такой слабо подкованный, если ему еще что-то про биржу и акции надо втолковывать, — удивился Серёня. Но ответа на этот вопрос у него пока не было.

Умаявшись с Дашиными «показаниями», Серёня решил больше не отвлекаться от основной темы и перешел к делу.

— Послушай, помнишь, ты мне про свою деревеньку рассказывала, какие там места медовые. Ты говорила, что народ там не знает, куда мёд девать и, вообще, красота. Это где?

— Это не очень далеко отсюда, на автобусе часов пять, а на машине и вообще близко. За три часа можно добраться. А зачем вам это? — Дашка перестала жевать.

— Понимаешь, я решил немного переориентировать свой бизнес, вот и вспомнил про твою деревню. Ты не могла бы мне поточнее рассказать, где это находится, а лучше — нарисуй-ка мне все на бумажке: название, адрес, фамилию родственников и все такое. А ещё лучше, если ты записочку обо мне папке с мамкой напишешь, что, мол, человек хороший, хочет у вас на ночлег остановиться, о делах поговорить, и от себя что-нибудь припиши — я передам. Хорошо?

Дашка быстренько справилась с поставленной задачей, и Сереня, пряча записку в карман, почувствовал закипающий изнутри азарт, как на охоте. Это было его любимое чувство — оно всегда появлялось перед удачной сделкой.

Немного поболтав с Дашкой «за жизнь» и строго-настрого наказав ей любыми судьбами оставаться «в доме», он проводил девушку до автобуса. Вынув записку, Серёня внимательно изучил маршрут. «Так. Это лучше на электричке, а там немного на автобусе. Глядишь, часика за три или чуть больше и управимся. Окей, как говорят удачливые ковбои. Вперед, Серёня, к новым свершениям в области бизнеса!»

Из пятисот долларов он истратил примерно треть, так что проблем с деньгами пока не было. Да ещё часы в запасе! Жить можно. Насвистывая «Песенку тореадора», Серёня двинулся в сторону вокзала.

Переезд в искомую деревеньку обошелся без приключений. Места здесь действительно были Берендеевские: изумрудный лес, бирюзовая речка, золотое солнце — хоть в художники переквалифицируйся!

Деревня встретила Серёню гостеприимно. Какая-то бабуля объяснила как добраться до улицы Черничной — названия-то — чистая поэзия! Домик Дашкиных родственников оказался приличной бревенчатой избой, которой стукнуло не меньше полувека. Дома была только Дашкина маманя. Узнав, что гость прибыл от дочки, маманя засуетилась совсем по-деревенски: пироги, картошка в чугунке, соленые грибочки.

Через полчаса Серёня уже сидел за столом в окружении Дашкиных родственников — в деревне слухи разлетаются со скоростью света — и наслаждался хрустящим соленым огурчиком, поданным со свежим лучком и пахучим домашним квасом.

— Глупая Дашка, от такой жизни сбежала, разве в Москве так посидишь: ни тебе толпы, ни беготни. От земли только польза одна. А она все старается денег заработать побольше. Оно-то понятно, что для нас старается, но годы бегут. А замуж когда? Детишки, и все прочее — это когда? Мы, конечно, ей очень благодарны. С деньгами действительно туговато у нас. Но жизнь-то не вернешь. — Дашкина маманя придвинула поближе к Серене тарелку с вареной картошкой. От картошки валил ароматный пар.

— Может, ты и права, Петровна, но молодежь сейчас к городу тянется, — наставительно возразил Дашкиной матери дед Матвей, деревенский всезнайка. Его никто не звал, но, как понял Серёня, без него не обходилось ни одно деревенское застолье. «Он у нас в деревне навроде талисмана», — тихо сообщила Петровна, суетясь около гостя. А дед не унимался:

— Вот, я думаю, от чего нынче всё зло? А? Я вас спрашиваю? Правильно. От нашей деревенской безграмотности. Нас тут интеллекту никто не учит, так и живем, как кикиморы в болоте.

— Ты, дед, не умничай, — прервала дедову философскую речь Петровна. — Ешь, давай. Город-то, он — палка о двух концах. Там и скурвиться недолго! — Дед нацепил на вилку маринованный грибок, насупился и замолчал.

— Дочка-то моя как там? Она писала, что вы — человек добрый, её зазря не обижаете. Это хорошо, — Петровна говорила негромко и как-то очень убедительно.

— Да, слава богу, с ней вроде все в порядке. Это вот у меня к вам дело.

— Подожди с делами. Поешь еще — дела в поле не убегут, — Петровна говорила с такой же интонацией, как и Дашка. Они вообще были очень похожи — это Серёня сразу заметил. Пока он управлялся с картошкой, народу в избе прибыло. Селяне негромко переговаривались, присев на лавку около окна. «Деликатные, разговаривают тихонько и за стол не лезут, — отметил Сереня с удовольствием. — У нас бы в столичной тусовке уже неизвестно кого за стол бы навалило. И все без спроса».

Серёне было приятно в этом обществе — народ, что называется, от сохи, без претензий, и, уж тем более, без того, что в городе очень верно именуется «двойным дном». Здесь такого не было и в помине.

Пообедав, Серёня изложил селянам свое дело. Он объяснил, что может помочь в сбыте меда, которого здесь действительно оказались невероятные запасы, и при этом деньги делить он с ними будет честно, кто сколько наработал, а не как все заезжие коммерсанты: выделят завалящий процентик от доходов — и весь бизнес.

Раньше селяне сбывали свой мед от случая к случаю — не было в этих местах удобных асфальтированных дорог, и обычно грязь стояла непролазная по десять месяцев в году. А у Серёни предложение было толковое. Он обязался сам переправлять весь деревенский товар «на большую землю» и продавать где только сможет. Была только одна тонкость — не было у Серени денег, чтобы селянам весь их товар сразу оплатить. А было только его честное слово, да Дашкино «рекомендательное» письмо. Да и разве стал бы Сереня начинать новое дело с обмана? Не мог он этого по сути своей человеческой натуры, хотя никто бы его здесь не остановил и пальчиком бы не погрозил — люди вокруг простые, деревенские, тонкостям московского бизнеса не обучены. А каковы они, эти тонкости, Серёня знал назубок. Не тот здесь был вариант, не было «акул» ни крупного, ни среднего бизнеса — это Серёня кожей чувствовал. Тут надо было иначе, и с другим подходом — так больше пользы будет.

«Деревенский талисман» — дед Матвей — сам держал в лесу пасеку и в медовых делах разбирался — дай бог всякому: и какой сорт — травы или лес, и какая пчела когда и куда летела — он своих пчел чуть ли не по именам различал. Да мало ли закорючек в каждом деле?

Перед Серёней стояла непростая задача — убедить селян, что он честный «купец», без подвоха. Серёня объяснил деду, что прибыль у них будет обязательно, только вот есть одна закавыка: денег Серёня заплатить им не может сейчас ни копейки.

Дед оторопел.

— Это как? Совсем нисколько? А как же я тебе свой мед отдам, а ты с ним — тю-тю, поминай, как звали?

Серёня не стал спорить со стариком, а решил, что в таком деле от Петровны проку будет больше.

— Петровна, вы не могли бы быть моим гарантом? — неожиданно обратился он с вопросом к женщине.

— Твоим кем? — переспросила женщина.

— Понимаете, если вы за меня перед односельчанами поручитесь, тогда они мне мед на продажу дадут. А я вам обещаю, что никого обманывать не собираюсь. Хотите, я Дашку сюда привезу? Она вас сможет убедить? — В избе наступила тишина. Селяне думали.

— Ладно! — дед Матвей первым нарушил тишину. — Я тебе Петровна так скажу, ты нам письма от дочки читала? Читала. Она там что писала? Писала она, что этот человек её зазря никогда не обидит. Так? Так. А раз он простую деревенскую девку не обижал, то почему мы должны ему не доверять? Справедливо я говорю? Справедливо. Это раз. Да и мед наш все равно без дела по полгода лежит, когда вокруг сугробы по грудь или грязь непролазная, никому его тогда и не продать. — Дед Матвей говорил с чувством, делая паузы между фразами, словно профессиональный оратор. Чувствовалось, что выступать на публике ему очень нравится. — Осенью и весной распутица, а зимой нас так снегом заносит, что крышу у избы не видать, — объяснил дед Матвей персонально для Серени. — Если все сладится, как нужно, то куда, спрашивается, этот «фрукт» от нас денется? — И дед Матвей указал заскорузлым пальцем на Сереню. — Никуда не денется. Это два. Вот вам два аргумента в пользу доверия.

Его странно аргументированная речь была маловразумительной, но тон, которым это было изложено, по-видимому, селян в чем-то убеждал.

Дед снова повернулся к Серене:

— Я с остальными селянами поговорю. Дадим мы тебе наш мед на продажу. Не весь, конечно, но сумма, если продать, значительная будет. Если ты честный купец, то тогда нам повезло и у нас с тобой взаимная выгода образуется. — Дед перевел дух и гордо, как молодой петух, обвел взглядом всех присутствующих. Селяне загомонили, и из их разговоров Сереня понял, что победил — они обсуждали, сколько, чего и когда они могут выделить на продажу. С тарой разобрались быстро — мед, ведь, и так во флягах хранится, а вот с доставкой товара в Москву было не все ясно.

Серёня поднял руку, и все притихли.

— Я так понимаю, что принципиальное согласие от вас я получил. Если это так, то я сейчас же возвращаюсь в Москву и решаю наши, общие теперь, транспортные проблемы.

Люди закивали головами. Серёня помедлил и, прищурившись, спросил:

— А почему вы меня о цене не спрашиваете, господа бизнесмены? — Все снова притихли. Откликнулся один дед Матвей. — А зачем? Ты же нас все равно не обманешь. Я по глазам вижу.

Серёня усмехнулся. «Вот бы так в моем прошлом бизнесе, — с завистью подумал он. — А то с этой нефтью намаешься: попробуй хоть один цент не туда вписать — голову отшибут, и как звать не спросят. А тут по глазам видят. И чего я так долго занимался всякой ерундой, жизнь себе портил? — игриво подумал он. — Вот уж действительно — не было бы счастья, да несчастье помогло».

Ночевать Серёня остался у Петровны. Она постелила ему на сеновале, и он, наслушавшись вдоволь непривычных ночных звуков и обалдев от пряного запаха сухого сена, уснул первобытным сном под колыбельную ручья, текущего у Петровны в огороде.

Когда он уезжал из деревни, солнце уже перевалило далеко за полдень. Настроение у Серёни было преотличное: люди и природа одарили его сегодня искренностью и каким-то невероятным детским счастьем.

 

Глава 13

Вечерний московский рынок встретил Серёню беспорядочным гомоном, застоявшейся жарой и неповторимыми рыночными запахами.

Разыскав директора рынка, Серёня договорился с ним обо всех необходимых формальностях и оставил «предоплату», пообещав вручить необходимую взятку — а как же, русский бизнес! — когда товар прибудет в «медовый» павильон.

После этого он нашел на рынке ювелирную лавку и пристроил свой золотой «Лонжин» за деньги, которые не окупали и четверти стоимости этих прекрасных часов. Но на взятку для директора рынка аккурат хватало. И еще оставалось на некоторые первостепенные расходы.

После рынка Серёня направился прямиком под мост. Уже почти стемнело, и вся компания была в сборе. Увидев Серёню, бабка Маланья радостно всплеснула руками и немедленно усадила его ужинать. За ужином Серёня поведал своим новым бизнес-партнерам о поездке в «медовую» деревню и походе на рынок.

Слушали, затаив дыхание. Филиппыч громко сопел, а у Марии во время рассказа из глаз катились слезы. Она даже не пыталась их остановить. Колька слушал, открыв рот. Закончив рассказ, Серёня поманил Кольку пальцем. Пацан подошел к нему, а Серёня, взяв его за пуговицу рубашки, притянул к себе и сказал:

— Вот так-то, дядя Коля. Ты теперь персонально будешь около меня крутиться — азы бизнеса я тебе лично преподавать буду. Понял?

— Понял, — сказал Колька и шмыгнул носом.

— Спасибо вам, — сказала Мария. Её голос дрожал. Серёня сделал вид, что ничего не происходит — пусть народ «переварит» новости и сам по себе успокоится. Так и произошло. Сообщество обсуждало свалившиеся на них новости и строило планы на будущее, а Серёня мысленно прокручивал в голове прошедший день. Слава богу, принципиально он со всеми договорился, теперь главное — состыковать детали, раздобыть транспорт, благо за деньги пару-тройку шоферюг пооборотистей найти можно, и — вперед, к новым денежным вершинам.

Самым изобретательным в торговле медом оказался старик Филиппыч. Он где-то раздобыл маленькую обезьянку и научил её доставать мед из фляги при помощи огромной деревянной ложки. Недремлющее око рыночной санитарии прибежало к Серёне, грозя штрафами и другими законными карами, но, получив «на лапу» все, что полагается по законам жанра, санитария отвалила, и больше Серёню не беспокоила.

Для Зойки торговля была привычным делом, а Мария после своего «хлебного» лоточка сначала побаивалась нового товара. Но через день от её страхов не осталось и следа. Бывшая учительница младших классов развешивала мед по баночкам со сноровкой, которой могла позавидовать любая коренная рыночная торговка. Колька бегал от точки к точке и записывал, кто и сколько продал. Серёня твердо решил сделать из пацана матерого бухгалтера и поручил ему эту незатейливую работенку, чтобы и Колька ощущал свою причастность к общему делу.

Профессор со свойственной его бывшей профессии обстоятельностью, объяснял потенциальным клиентам химический состав меда. Его лекции были столь содержательны, что он быстро стал любимцем городских домохозяек, которые по своему беспроволочному телефону передали новость о новом чудесном меде, завезенном неведомо из каких глубин российской земли. Как водится, легенда эта обросла подробностями. А когда пошел слух, что именно этот мед лечит практически от всех известных, а главное — от всех неизвестных болезней, народ повалил толпами.

Великая сила рекламы! Мед разлетался на ура.

Серёня подсчитывал выручку, и душа его пела. Теперь он точно знал, что вырвался из цепких коготков нищеты, а самое главное — вытащил оттуда всю свою «команду».

Он снял для своих «бизнес-партнеров» небольшой деревянный домик на окраине Москвы. После переезда из «подмостовья» в добротный и теплый дом, новоиспеченные бизнес-леди и их пожилые соратники наслаждались давно забытыми радостями: чистой постелью и настоящим домашним уютом. Бабку Маланью от рыночной деятельности освободили по молчаливому согласию всех членов кампании. Она теперь присматривала за хозяйством в виде четырех куриц и одного дерзкого петуха.

Серёня метался между деревней и рынком, расширяя закупку и сбыт. Селяне, увидев прямую выгоду от такого сотрудничества, присоветовали всем знакомым в соседних деревнях наладить продажу меда своему благодетелю. Мед и деньги текли рекой. Селяне подсказали Серёне еще одну замечательную бизнес-идею. Грибы! Грибов в округе по осени — пруд-пруди. А если их еще и дома выращивать, благо технологий сейчас — завались, так вообще благодать.

У селян грибы тоже были. И сушеные, и соленые. А по осени — свежие. Любые. Сбыта не было. А Серёня оказался для них просто находкой, а его деловая жилка пришлась всем очень кстати. И грибной бизнес тоже пошел. Серёня только успевал поворачиваться. Он мотался между городом и деревней, между поставщиками и покупателями, наращивая производственные мощности и сбыт одновременно. На подходе уже была новая идея — свежие лесные ягоды. Селяне по-осени собирали их на болотах и полянках чуть не тоннами. И это сулило барыши от всех, кто искал по московским рынкам только экологически свежий продукт.

Москва — город огромный, и рынков в ней — не счесть. Через пару месяцев Серёня уже был на этих рынках своим человеком. Он перезнакомился там со всеми, кто ему мог быть хоть мало-мальски полезен, продавцы с удовольствием брали у него товар на реализацию, а он не обижал их заработком. Чего жадничать! Всех денег все равно не заработаешь, а жадина отношения с людьми может легко испортить. Отношения же эти всегда были ключом к любому успешному бизнесу. Уставал Серёня дико, но работа ему нравилась, он вообще не привык бездельничать, и любая деятельность была ему в радость.

Опытный бизнесмен, Серёня управлял жизнью своей маленькой империи твердой рукой, пресекая малейшие попытки дележа чего бы то ни было. Он давно изучил человеческую природу: к хорошему привыкаешь быстро, а характер от этого только портится. А случаи такие были. Как не быть? Все — живые люди. Особенно это касалось Зойки. Она была девкой дерзкой и острой на язык. Пока дела ее были плохи, Зойка сидела тихо, засунув свой остренький язычок куда полагается. Но как только она почувствовала, что в кармане у нее завелись денежки, Зойку словно подменили. Однажды вечером, когда вся компания собралась вокруг стола ужинать, Зойка за стол со всеми не села. Она накрасила ресницы так густо, что непонятно, как они вообще открывались. Губы были размалеваны подстать ресницам, в оголтело-алый цвет. И вот в такой боевой раскраске Зойка намылилась «слинять» из дома поздним вечером. Бабка Маланья подошла к ней вплотную и грозно глянув, спросила:

— Ты, королева, куда это собралась в таком непотребном виде?

— Я уже взрослая и отчитываться ни перед кем не должна, — сдерзила Зойка. Но бабка Маланья была не робкого десятка и ей на Зойкины дерзости было глубоко наплевать.

— Значит, слушай сюда, дева моя. Если ты сейчас в таком вот виде из дому выйдешь, то можешь считать, что тебя здесь больше нет. Я ясно излагаю? — Зойка вскинулась и совсем уже собралась ответить на бабкину пламенную речь. Но что-то в бабкиных глазах сказало Зойке, что сейчас с ней никто шутить не собирается. И Зойка обмякла, как-то вся скисла и уселась на кровать. Глаза ее по-прежнему метали молнии несогласия и обиды. Маланья пустила в ход самое тяжеловесное оружие, которое было в ее арсенале. — Будешь выпендриваться, я все Сергею Николаевичу расскажу. Вот с ним и объясняйся. — Глаза Зойки моментально потухли, и теперь она была похожа на испуганную курицу с неприлично ярко накрашенным клювом.

А бабка Маланья, как ни в чем не бывало, разливала за столом по тарелкам рисовый суп. Все остальные тоже делали вид, что ничего не произошло. Зойка сидела на кровати и шмыгала носом. Через полчаса Маланья, голосом тепленьким, как солнечный ветерок, позвала ее:

— Зоя, иди ужинать. Ты же, как и все сегодня, на работе намаялась. — Маланья теперь раскладывала по тарелкам котлеты и гречневую кашу. — А то, что я учу тебя, дуреху, ты и воспринимай как науку. Кто же тебя еще уму-разуму обучит, коли у тебя матери родной нет? — Зойка вздохнула и пошла к столу. Пока она ела, Маланья сидела, опершись на кулак, и сострадательно смотрела на Зойку. Вытерев с тарелки хлебом остатки подливы, Зойка подняла глаза и заметила Маланьин сердобольный взгляд.

— Ну, чего вы, тетя Маланья на меня так смотрите. Я же вам не зеркало.

— Господи, опять дерзит. — Маланья сокрушенно покачала головой. — Правду люди говорят, коли дите без родителей растет, из него часто сорняк получается. Ты, Зойка не обижайся, но ты в своем уме или нет. Ты чего себе морду так раскрасила. Клоуны в цирке, и то скромнее мажутся. Не могу я допустить, чтобы ты в таком виде перед людьми нас всех позорила. Это раньше у тебя семьи не было, а теперь мы все — твоя семья. Заруби себе это на носу. А коли мы семья, то и ты нас уважать должна. Учиться тебе надо, — вздохнула Маланья. — Тогда и краска лишняя сама с тебя слезет.

Она поставила перед Зойкой стакан грушевого компота.

— Пей, вот, артистка.

Инцидент был исчерпан.

 

Глава 14

Наступила зима. Серёня занимался своим новым бизнесом с таким энтузиазмом, что совершенно забыл обо всем на свете. А тем временем близился Новый год. И когда Серёня заметил, что на витринах появились новогодние украшения, он искренне удивился.

Он по-прежнему жил в квартире у Маринки, хотя давно мог позволить себе даже собственное жилье. Но, по их обоюдно-молчаливому согласию, эту тему никто не поднимал — обоим так было удобней. Серёня много работал, и ему некогда было думать о всяких там глупых нежностях — он уставал так, что вечером просто падал бревном и выключался. Эта усталость была ему знакома. Когда-то, на заре его с Генкой бизнеса, он так же упахивался за день, перелопачивая тонны дел и совершенно забывая о том, что на свете есть какая-то другая жизнь. Он любил свое дело и всегда отдавал ему всего себя, без остатка. Маринка помогала ему вести дела, записывала, запоминала, считала… В общем, вела его многочисленную бухгалтерско-канцелярскую тягомотину.

Заметив витринах новогоднюю мишуру, Серёня словно вдруг очнулся от долгого сна. Вечером он пришел домой пораньше и с порога спросил у Маринки.

— Слушай, а ведь Новый год скоро. Ты где отмечать будешь? — Маринка смотрела на него и почему-то не торопилась отвечать. Серёня вдруг заметил, что ее глаза наполняются слезами. — Марин, ты чего? Я что-то не то ляпнул? — Серёня с недоумением глядел на нее, и ему вдруг стало жалко эту симпатичную хрупкую девушку, захотелось обнять ее и защитить от чего-то. Он еле сдержался. «Что это со мной?» — удивился про себя Серёня. Но новые ощущения прочно осели в его душе, и он не сопротивлялся им. Наоборот, когда в следующий раз на него накатила эта волна жалости, перемешанная с хорошей долей нежности, он почувствовал, как приятная истома разлилась по его телу.

Маринка все же созналась, что ей не очень-то хочется встречать Новый год где-то в шумной кампании. Все-таки, это был не простой Новый год, а целый Миллениум! Такое бывает только один раз в тысячу лет. Она осторожно подбирала слова:

— Если у вас, то есть, у тебя, — они недавно перешли на «ты», — нет никаких других планов, то давай просто посидим перед телевизором, так, по-домашнему. Я стол накрою. Ты не против?

Серёня был не против. Наоборот, он давно мечтал о таком вот домашнем празднике, с салатом «оливье» и новогодним «Голубым огоньком». Только в той, прошлой его жизни, у него это никогда не получалось. Все какие-то рестораны, раскрашенные девахи, суета и под утро — пьяные друзья-коллеги. Поэтому он давно вычеркнул Новый год из списка праздников. Так, рядовой банкет с нужными людьми, и все.

Он вспомнил, как в детстве мама накрывала новогодний стол, а отец приносил домой елку или сосну, обязательно настоящую, живую. От нее вкусно пахло лесом и смолистой хвоей. Они всей семьей наряжали эту елку, а потом под ней он всегда обнаруживал какой-нибудь подарок.

И Серёня решил — пусть так и будет. Живая елка с игрушками, «оливье» и «Голубой огонек». Это же настоящий Новый год! Разве сравнятся с ним какие-нибудь суррогатные ресторанные застолья, шумные и утомительные.

И вот двадцатый век истек. Его срок был отмерян боем курантов.

— С Новым годом! С Новым веком! — сказала ему Маринка, поднимая бокал с шампанским. — Вон там, под елкой, твой новогодний подарок. — Серёня развернул серебристую бумагу и увидел симпатичного хрустального ангела. — Пусть он будет твоим талисманом. Я верю, что у тебя все получится.

И они чокнулись бокалами с шампанским — на счастье!

И снова время покатилось, словно мячик под горку.

Так прошел ровно год. Серёня по-прежнему жил у Маринки. Такое положение вещей её не тяготило, тем более, что деньги Серёня приносил исправно — договор есть договор. Но что-то изменилось в их отношениях. Маринка теперь встречала Серёню с работы как верная жена — хлопотала на кухне, научилась варить борщи и каши. В общем, ей такая жизнь нравилась — и времени свободного много, и вроде как бы при деле — хозяина обслуживает.

Серёня действительно давно мог бы переехать в другую квартиру, побольше и пошикарнее, и жить нормальной холостяцкой жизнью. Но как-то не хотелось ему переезжать от такой спокойной и сытой домашней жизни. По вечерам он, когда был посвободнее, смотрел телевизор или читал газеты, сидя в кресле в халате и домашних тапочках. Правда, такие вечера выдавались редко, но именно тогда Серёня ловил себя на мысли, что, наверное, такое оно и есть, тихое семейное счастье.

Серёниной бухгалтерией теперь занимался профессиональный, специально нанятый для этого бухгалтер. Маринка пристроилась на какие-то курсы, то ли иностранного языка, то ли вышивания — Серёня ее не выспрашивал. Но ему нравилось, что она без дела дома сидеть не захотела. Когда женщина ничем не занята — это плохо. Тогда ей в голову всякие дурные мысли лезут. А когда она по собственной инициативе какое-то дело затевает, тогда из этой женщины толк точно будет. День шел за днем, а все, с их взаимного молчаливого согласия, оставалось по-прежнему. Серёня к Маринке в постель не лез, а сама она ему такого повода и вовсе не давала. Жили себе и жили, как брат с сестрой под одной крышей. А может, и правда сроднились они на почве своих жизненных неурядиц. Трудно сказать. Но пока их обоих такое положение вещей вполне устраивало.

Однажды вечером, когда Серёня подсчитывал выручку, только что выпроводив за дверь своего бухгалтера, принесшего, как и положено, по графику, образцово-показательные отчеты, налоговые, нескончаемой длины, бумажные простыни и прочую деловую ерунду, он вдруг понял, что за будничной бизнес-суетой он снова забыл о себе и своей жизни.

По бухгалтерии выходило, что денег ему уже с лихвой хватает на весьма приличную новую квартирку, и не только. Слава богу, «коллеги» по бизнесу тоже пристроены, дождик за шиворот не капает, и ещё кругленькая сумма остается для развития бизнеса. Серёня задумался. Можно, конечно, и жилье купить, и в бизнес вложить, и не обязательно в медовый или грибной. Но что-то защемило вдруг в душе, и непонятная тоска, словно предчувствие, накатила на Серёню. «А может, вернуться мне в старый бизнес? Все же, я там уважаемым человеком был, — подумал Сереня. — Но как? Предупреждали же, чтобы не высовывался. Там люди серьезные, шутить не любят. Как же быть-то с ними, а? — так он сидел и размышлял, склонившись над горой денежных бумажек. — Надо все же разведать, что да как. Дашка моя, шпионка, вроде бы до сих пор в моем доме работает. Я её уже месяца четыре не видел. Надо бы сгонять туда, разведать как там дела». Его поразило, что свой прежний дом он даже в мыслях не именовал чужим. «А что. Теперь вот, с денежками, можно и попытаться вернуться к прежней жизни. И вообще, граждане, где это видано, чтобы честного человека среди бела дня из собственного дома выгоняли!»

Восхитившись собственной дурацкой храбростью, Серёня, наконец, успокоился и решил обдумать все завтра, на свежую голову.

 

Глава 15

Торговля шла бойко. Дед Филиппыч оказался толковым коммерсантом и с шутками-прибаутками «давал план» покруче молодухи-Зойки.

Он наконец сознался, что в «прошлой» своей жизни был главбухом на одном крупном предприятии. Отработал он на нем тридцать восемь лет — «деду»-то на поверку оказалось всего пятьдесят девять годков! Мужчина в самом расцвете сил. Но предприятие лопнуло, его перепродали-перекупили какие-то лихие ловкачи, и «деда» поперли с работы, а заодно и из ведомственного жилья. Не помогли ни партийный стаж, ни преклонный возраст. Так он и оказался в светлом «подмостовье». Обидно ему было до слез — поэтому и не хотел делиться ни с кем этой своей обидной тайной.

Но понемногу оттаял Филиппыч, почувствовал, что и на его век добрых людей припасено. Вот тогда все и рассказал. Тем более, что его профессия теперь очень пригодилась их маленькой рыночной коммуне — он с удовольствием помогал Серёне вести учет, подсчет и все прочие необходимые дела. Да и за «пришлым бухгалтером», как величал наемного работника Филиппыч, нужен был свой надежный глаз. Серёня только радовался такому пристрастному и толковому аудитору. А уж в его благонадежности никто не сомневался.

Поистине, ничего на свете нет тайного. Все становится явным. На радость и для нашего удовольствия.

От сытой и спокойной жизни дед стал выглядеть совсем иначе, щеки его округлились и даже животик наметился. И выглядел он теперь солидным человеком среднего пенсионного возраста. Его по привычке именовали «дедом», но он и не думал обижаться. Сам же он к своему внешнему виду относился философски.

— Я всегда выглядел старше своих лет. Знаете, как в работе помогает. — А никто и не возражал.

Дедова помощница-обезьянка, одетая по всем правилам торговли в белоснежный кафтанчик, такие же штанишки, поварской колпак, перчатки и кружевной передничек, ловко доставала мед из фляги и слегка наклоняла голову, когда протягивала товар покупателям. Получалось, что она как бы кланяется, и это клиентам очень нравилось.

Серёня пришел на рынок, где обосновалась его «команда», в самый разгар торговли. Понаблюдав минут пятнадцать за своими работниками, он в очередной раз подивился своему, почти мистическому, везению набирать хорошие кадры.

Первой Серёню заметила Мария. Заулыбавшись, она прикрыла коробочку с деньгами чистой тряпкой и поспешила навстречу начальству.

— Добрый день, Сергей Николаич. Хорошо, что вы зашли. Тут Колька на нашем рынке разговор один странный услышал, так он вас с утра поджидает. Может, это ничего и не значит, но вам полезно будет об этом знать.

Колька появился минут через пятнадцать, облизывая жирные пальцы и благодушно улыбаясь.

— Я на обед ходил, — важно заявил он Серёне. Тот потрепал его по сытому загривку и рассмеялся. Подождав, пока Колька вымоет засаленные чебуреками руки, Серёня отвел его в сторону и спросил:

— Тут маманя твоя сказала, что ты меня видеть хочешь. Что случилось?

Колька сразу стал серьезным и важным.

— Я, Сергей Николаич, теперь за вас в огонь и в воду. То, что вы для нас с маманей сделали, нам никакой родной отец не сделал…

— Подожди, перестань мне дифирамбы петь. Жизнь покажет, отец я тебе или не отец. Ты мне лучше расскажи, что такого интересного стряслось.

— Иду я вчера по рынку, вижу — вы стоите. Ну я, как полагается, подхожу к вам и говорю: «Здрассте, Сергей Николаич». И вдруг вы мне говорите, то есть, это я так думал, что это вы, но на самой деле это оказался мужик, просто копия ваша, ей богу. Так вот, он мне и говорит: «Ты кто такой? Ты откуда меня знаешь?» И за холку меня схватить норовит. Ну, я сообразил, что здесь что-то не так, и удрал. Но не совсем удрал, а так, недалеко. Спрятался, значит, за машиной, и наблюдаю. Этот, который на вас похож, подождал немного, головой по сторонам повертел, потом по телефону позвонил, а сам на часы смотрит. Минут через пять подходят к нему двое мужиков, один такой, как бы это сказать, никакой, в общем, как будто стертый. А второй крепкий такой, на бычка дюжего похож. У нас на рынке охранники все такие. И начинают они втроем об чем-то тихонько беседовать. Тут мне совсем интересно стало. Пополз я тихонечко между машин поближе, чтобы значит, разговор услышать. Тот, первый, говорит: «Он меня Сергеем Николаевичем назвал. Я так удивился. Словно бы он меня хорошо знает. Но, насколько я знаю, тот человек уже не может здесь быть ни при каких обстоятельствах?». А два других мужика переглянулись, потом в сторонку подальше от вас, то есть от того, который на вас похож, отошли, и тот, что постарше, другому говорит: «Ты понял? Значит, гнида, где-то неподалеку ползает. Говорили ему, не вылазь, но человек, видно, не хочет понимать. Ты понюхай здесь среди рыночных, может, чего и нанюхаешь». «Ладно, Витёк, как скажешь». Но тут к ним опять этот, похожий, подошел и говорит, вежливо так: «Простите, Виктор Валентинович, мне идти нужно. Я и так здесь со всей этой странной историей задержался, а меня сейчас Петр Иванович ждет. Обычно у меня на рынок горничная ходит, так что я тут случайно оказался. Говорят, здесь мед какой-то особенный, об этом сейчас вся Москва судачит». «Никаких проблем, Юрик, идите, идите. Дальше я уже сам в ситуации разберусь», — сказал «стертый». И улыбался так противно. Вообще, он с виду мерзкий какой-то. На этом они и разошлись. Но этот, которого они Юриком назвали, на тех, других, совсем не похож. Вежливый такой. — Колька почесал вихрастый затылок, словно пытаясь припомнить еще какую-нибудь важную деталь, но только посопел носом безо всяких дополнительных результатов.

Выслушав Кольку, Серёня задумался. Он сразу сообразил, что Колька перепутал Серёню с его «братцем-близнецом», человеком, которого Серёня видел в своем бывшем доме. «Юрик, значит. Вот как тебя зовут-то, братец, — с изрядной долей ехидства подумал Серёня, но мысли его тут же переключились на нечто более важное. — Да что же такое происходит? Чего это они так боятся, чтобы я не попался кому-то на глаза — целый год прошел, даже больше? Могли бы и забыть про меня давным-давно».

Но прежде всего, подслушанный Колькой разговор означал, что на Серёню может начаться, а скорее всего, уже началась охота. Да, не любят такие дяденьки лишних свидетелей! Но в этот раз Серёнино везение может не сработать, и рассчитывать на чье-то великодушие во второй раз не приходится.

Быстро перебрав имеющиеся варианты, Серёня понял, что его медово-грибному бизнесу скоро может настать конец. Стоит только тем двоим выяснить хоть что-нибудь о новой Серёниной жизни, а с помощью живущих на рынке «убогеньких» бомжиков-стукачей это несложно, и на Серёню ополчатся все рыночные структуры, начиная от продажных базарных ментов и заканчивая обыкновенными братками-бандитами, «крышующими» всю рыночную пестроту.

Серёня никак не мог допустить такого развития событий: его верная «торговая команда» теперь не представляла себе жизни без своего бизнеса — и на жизнь хватает, и можно разные планы строить. Разве могли они мечтать, что жизнь им даст такой шанс — снова вернуться в нормальную человеческую жизнь. И держались они за этот шанс — будь здоров!

Да и селяне привыкли к стабильным доходам, шампиньоны теперь в каждом подвале зрели — только успевай урожаи собирать, Сереня всегда интересовался передовыми технологиями. А по осени в лесу бродили целые команды «грибников» и «ягодников» — все грибы в лесу чуть не косой косили, а ягоды также имелись в ассортименте: хочешь, свежие, хочешь, сушеные, хочешь, в виде варенья разного. И запасы лесные были у Серёни теперь неслыханные: и соленых, и маринованных, и даже замороженных грибов было аж до следующего сезона. Ягодные же разносолы селяне только начали осваивать. Неизвестные до сих пор заморские конфитюры оказались не такими уж сложными в изготовлении. Тару и «производственные мощности» в виде специального обрудования Сереня им организовал, да и бренд новый придумал лично — «Ягодная мелодия». О, как! Теперь у «грибников»-«ягодников» — зарплата была стабильная. И все были довольны.

«Да, не зря я вчера начал размышлять над исконно русскими вопросами: кто виноват и что делать, — невесело подумал Сереня. — Ладно, ребятки, вы так, а я — эдак. Опять вы меня из хорошего дела выпихиваете. Жаль, конечно, но ничего не попишешь — друзей подводить нельзя. А то вы и их прицепом вместе со мной в асфальт закатаете».

Первым делом Серёня навестил директора рынка. За время совместной медово-грибной деятельности у них завязалась хорошая мужская дружба. Директор, Михал Михалыч, или попросту Михмих, как звал его весь рынок, сам был в прошлом крепкий хозяйственник. Он трудился снабженцем на меховой фабрике. Когда фабрику продали за долги, он ушел на свои хлеба. Должность директора рынка он купил почти по дешевке, тогда много хороших дел ничего почти не стоили. И смог, как и в былые времена, поставить рынок на рыночные же рельсы. Он досыта натерпелся от бесхозяйственности и дуракизма своих бывших начальников, и поэтому ценил в людях деловую жилку. Он знал, какая это редкость в природе. Как исчезающий вид, занесенный в красную книгу. Поэтому, почуяв в Серёне родственную душу, Михмих проникся к нему глубоким уважением. А это дорогого стоило. И для Серёни было хорошим подспорьем в работе.

Серёня для порядка постучался в дверь кабинета и заглянул туда.

— А, Николаич, заходи. Каким ветром?

— Северным, Михал Михалыч, недобрым.

Директор сразу стал серьезным.

— Рассказывай, — сказал он Серёне, подвинув ему стул.

— Понимаешь, кое-кто из моей прошлой жизни охоту на меня объявил. Или хочет объявить. Но это без разницы. Короче, уехать мне надо. Просьба к тебе, Михалыч, ты прикрой моих, а? Ты меня знаешь, за мной не заржавеет. А то жалко будет. Я только-только людей из дерьма вытащил, они сейчас живут как у Христа за пазухой, и не хочется их опять в то же самое дерьмо макать. Не заслужили они такой несправедливости. Меня тут обязательно по рынку спрашивать будут. Так ты пошепчись тут со своими, чтобы они ничего про меня не рассказывали. На других рынках у меня тоже народ с товаром стоит. Но там я уже давно только со «старшинами» своими общаюсь, они всем и заправляют. Я не думаю, что кто-нибудь на них прямиком выйти сумеет. Остальные граждане там личность мою уж и позабыли давно. Так что, эти знакомцы мои старинные вряд ли туда сунутся, это даже для них очень сложная комбинация, мало ли по рынку людей шляется. А вот к тебе на рынок они обязательно пожалуют. Я же здесь сам кручусь и меня тут каждая собака знает. Так что, на тебя вся надежда.

— Не беспокойся. Я все понял. Сделаем. — Михмиху не надо было объяснять дважды, и Серёня выходил из кабинета с легким сердцем.

На следующий день Серёня поехал в деревню, к селянам. Мужики выслушали его решение молча и, узнав, что сам он больше не приедет, пригорюнились. Объяснять он им ничего не стал. Сказал только, что должен ненадолго уехать, и ещё попросил, чтобы мед и грибы-ягоды на торговые точки они поставляли в прежнем режиме.

— Я уеду, но все останется, как всегда. Все у нас с вами отлажено, механизм настроен надежно. Думаю, все должно идти по накатанной дорожке.

Собственно, участие селян заключалось только в сопровождении груза до Москвы. А там, на рынках у них принимали товар Серёнины «старшины». Шоферская братия, которая возила все это богатство в первопрестольную, давно уже стала своей в доску — кто же откажется от стабильных заработков!

Это поначалу переваливались бедные грузовички с борта на борт по непролазной российской грязи. Крыли матом шоферы такую езду — и в бога, мать ее, и в кочережку! Но селяне с этой бедой быстро справились. Они сделали настилы из бревен, и дороги стали вполне сносными. Зимой же мороз сковывал дорогу ледяным настом. И вновь гоняли шоферы своих железных коней по лесным дорогам — урожай шампиньонов в деревенских подвалах селяне снимали теперь круглый год. Да еще и друг перед другом соревнование устраивали, кто больше грибов снимет со своего грибного огорода. Серёня часто поражался их смекалке. Они не только из книжек новшества всякие грибные вычитывали, а еще и сами эксперименты ставили, и довольно успешно. А Серёня только радовался такому их отношению к делу. А как же! Всем от этого чистая выгода получалась. Единственной проблемой были частые зимние снегопады. Завалит снегом дорогу, и не проедешь по этим сугробам непролазным ни взад, ни вперед. Но и с этой бедой справилась русская смекалка. Мужики в соседней деревне обнаружили бульдозер. Старый и не на ходу. Умельцы-«левши» из этой же деревеньки покумекали сообща, и быстренько реанимировали тяжелую советскую технику. Еще и модернизировали ее — благо, кузнец в той деревне был толковый и непьющий. Приделали они к бульдозеру здоровенный скребок, целое десятилетие провалявшийся в заброшенном колхозном амбаре — уж от колхоза и воспоминаний не осталось, а вот железяка, невесть откуда взявшаяся, пригодилась. И теперь не страшны были зимние снежные завалы рисковой шоферне. Теперь все было просто — ставишь бульдозеристу четверть самогона, и он целую неделю усердно разгребает снег по всей лесной дороге. Нерешаемых проблем не бывает. Особенно в России.

— За старшего вместо меня Филиппыч остается. Он надежный человек, вы его знаете. И Профессор тоже рядом будет. Справятся, — продолжал Сереня свой разговор с селянами.

Мужики сокрушенно качали головами, жали Серёне руку своими задубевшими лапами, и приговаривали:

— Ты, Сергей Николаич, если чего надо будет — не стесняйся. Если обидит кто, тоже не скрывай. Мы, хоть народ и деревенский, темный, но добро помним. А чтобы добро помнить, в школе учиться необязательно. Так что, насчет «бызнеса» не беспокойся, все будем поддерживать, как говорится, «на уровне». Теперь-то чего нам переживать: ты все наши продукты на деловые рельсы поставил. Оно ведь только на первых порах тяжело и много мозгов требуется, а сейчас нам легко будет. Почитай, всему, чему надо, ты нас и обучил. Шоферы все нам знакомы, и они не в накладе, уже цельный год с нами трудятся, только успеваем поворачиваться. А продавцы у тебя толковые, мы их не обидим. Так что, до свиданьица, и, как говорится, с богом.

Так, попрощавшись со своими «соратниками», Серёня двинул в город.

Когда его «рыночная братия» вернулась с работы домой, их ждал сюрприз. Серёня, взяв с самого утра в консультанты бабку Маланью, прошвырнулся по магазинам и накупил всем подарков. И теперь Серёня наслаждался плодами своих и Маланьиных трудов.

Профессору Серёня купил «Набор юного орнитолога». Это чтобы старик длинными зимними вечерами набивал чучела птиц и вспоминал Серёню добрым словом. Профессор хоть и ушел с головой в торговлю — он все делал в жизни основательно — но про свое прежнее увлечение никогда не забывал. И когда выдавалась свободная минутка, он надевал на нос старинное пенсне — Серёня так и не мог понять, почему именно пенсне, а не современные очки! — и садился в кресло около торшера, читать толстую книгу о птицах. Он перечитывал ее уже, наверное, в двухсотый раз, видимо, скучал по своей прежней профессии. И Серёня его ох как понимал!

Кольке достался новехонький компьютер. С пропиской у Кольки теперь не было никаких проблем — Сереня давно уже выкупил деревянный домишко, где обитали его партнеры, в частную собственность, и на рынке он ошивался только после школы или во время каникул. Колька сидел на корточках около коробок с компьтерными прибамбасами, надувшись от гордости и энергично кивал головой, соглашаясь со всем, что ему в напутственном слове говорил Серёня. Для Кольки теперь не существовало различий между Серёней и иконой с изображением Иисуса Христа в ближайшей церкви, куда его мать, несмотря на свое учительское прошлое, регулярно ходила по воскресеньям.

Дед Филиппыч получил подарок уникальный. Обезьянка, с которой сдружился весь рынок, в быту доставляла деду массу хлопот. Поскольку мартышкиным местом жительства дед выбрал сарайчик в углу двора, бедное животное, страдая по ночам от темноты и одиночества, частенько оповещало об этом всех ближайших соседей. Серёня, чтобы облегчить жизнь мартышки, а заодно и всей округи, купил для обезьянки красивую, вместительную и страшно дорогущую клетку. Радости деда Филиппыча не было предела. Теперь мартышку можно было безболезненно держать в доме, а без клетки она бы в комнатах набедокурила — обезьянки это любят.

Зойке Серёня задумал оплатить обучение в институте — само собой, заочное, но деньги для сохранности прилюдно передал в руки бабки Маланьи. Народ дружно зааплодировал, а Зойка зарделась от непривычного внимания к своей особе.

Она уже давно забыла о своей дурацкой прихоти, по которой хотела переименовать себя в Райку. Здесь решаюшими оказались длинные лекции бабки Маланьи, которая неторопливо, но очень планомерно промывала мозги этой, в общем, не плохой, но совершенно необразованной девице. Поэтому и сейчас, опираясь на авторитет местной «старейшины», Сереня возложил на бабулю и дальнейший контроль за развитием интеллекта молодой особы.

— Ты, Зойка, не обижайся. Баба ты молодая, и если тебе деньги в руки попадут, можешь их не по назначению пустить. А так, на глазах всей общественности, я торжественно обещаю сделать из тебя человека. Торгуешь ты ловко, а бухгалтер-экономист с образованием нам сейчас очень пригодится.

Под бурные аплодисменты Серёня расцеловал Зойку в обе щеки и перешел к подарку для Марии.

— Вы, Мария, просто мать-героиня по нынешним временам, и я даже не знаю, как мне благодарить вас, такой вы хороший человек. Я тут подумал, посоветовался кое с кем, — бабка Маланья степенно качнула головой, — и мы решили, что вам совсем не помешает кое-что из нового гардероба. Одежда нынче не дешево стоит, а зарплата у вас пока еще не очень-то большая, поэтому примите от меня на память эту шубу. Пусть немного не по сезону, но зима у нас всегда неожиданно наступает.

Мария аж задохнулась от такой новости — она стояла, открывая и закрывая рот, словно бы ее, как рыбу, выбросили на берег. Наконец, справившись с волнением, он сказала дрожащим голосом:

— Ну что вы, Сергей Николаевич, это такая дорогая вещь! Зачем вы тратились! — Серёня и все остальные замахали на нее руками, загомонили что-то восторженное и приятное, и Мария, невнятно причитая что-то в ответ, облачилась в сверкающую новым норочьим мехом шубку. И тут вдруг Серёня заметил, что она совсем ещё не старая женщина, да и после нескольких месяцев сытой жизни у нее в лице что-то изменилось. Какая-то уверенность обозначилась, что ли. Женщине вообще очень идут достаток и сытая, спокойная жизнь.

Мария села за стол, оглаживая руками роскошный мех.

— А теперь главный человек в нашем племени, так сказать, вождь и старейшина, Маланья Карповна.

— Ой, батюшки, а откуда же вы меня по имени-отчеству знаете? У меня же и документов нету!

Серёня, и вслед за ним все остальные, весело захохотали.

— Ой, ты, бабка Маланья! Сама, как Шерлок Холмс, а думаешь, мы дурнее? — голосил дед Филиппыч. — Да все уже давным-давно знают, кто ты да что ты. Сергей Николаич только от тебя эту тайну и держал. А мы-то в курсе.

Бабка Маланья растерянно хлопала глазами, не понимая, о чем идет речь. Серёня подошел к ней, взял за руки и сказал:

— Только вы не волнуйтесь. Документы у вас есть. Только вы их почему-то не захотели с собой в новую жизнь брать. Наверное, вы не хотели, чтобы вас нашли? Так? — Маланья молча смотрела на Серёню, и губы ее дрожали. Но он делал вид, что не видит ничего такого особенного, и мягко гнул свою линию: — Я тут свое собственное расследование провел и выяснил, что вы с вашими детьми не на век разругались. Это все недоразумение. Когда между близкими людьми размолвка происходит, то это все серьезнее и больнее, нежели когда просто так чужие люди ругаются. Так вот, когда вы из дому ушли, они вас искали долго и уже не надеялись найти. Но тут я как раз вовремя и подоспел. Потолковали мы с ними. Они неплохие люди и сожалеют очень о том, что так все случилось. Вот они вам тут в письме всё написали, прощения просят и все такое. В общем, Маланья Карповна, если будет на то ваше желание и воля, то они просят вас домой вернуться.

Трясущимися руками бабка Маланья открыла конверт. Слезы катились у неё по щекам, когда она читала это письмо, а за столом стояла звенящая тишина. Когда чтение было закончено, бабка закрыла глаза, и так сидела минуты три.

— Знаешь, что я тебе скажу, Сергей Николаевич. Они хоть мне и дети, но предали меня однажды. А предавший однажды может предать и ещё. Я бы рада ошибиться, но, обжегшись на молоке, на воду дую. За письмо спасибо. Я к ним, конечно, схожу, поговорить нам есть об чем. Но и вас, мои «подмостовые» приятели, я теперь бросить не имею права. Так что, не надо ничего менять. Если им моя помощь в чем нужна будет, я и так везде успею. А жить мне здесь нравится. Вот вам моё слово.

И тут всех словно прорвало. Зойка с Колькой кинулись бабке Маланье на шею, обниматься-целоваться, мешая слезы радости с восторженным визгом. Дед Филиппыч тер блестящую лысину и приговаривал:

— Вот, ведь, как, а? Ну надо же, как бывает!

Каждый выражал свои чувства, как мог.

Наконец угомонившись, уселись за праздничный стол, предусмотрительно накрытый бабкой Маланьей при «спонсорской» поддержке Серёниного кошелька.

— Дорогие мои друзья. Теперь я могу так вас называть, потому что жизнь проверила нас всех, можно сказать, в бою. Я сегодня хочу вам кое-что сообщить. Мои дела обстоят таким образом, что нам придется на какое-то время расстаться. — Серёня сказал эту фразу на одном дыхании, боясь, что не сможет договорить её до конца. За столом во второй раз за вечер наступила тишина.

— Это как? — только и смогла выговорить Мария.

— Вы не переживайте за меня, я выкручусь, только вот наш с вами бизнес я должен сейчас оставить. Для вас все остается по-старому. С мужиками из деревни я договорился, мед и грибы-ягоды они будут привозить регулярно, как и раньше. Филиппыч проконтролирует — дело нехитрое. Продажа у нас хорошо отлажена, вы всех продавцов поименно знаете. Оптовые покупатели у нас тоже все на учете. Я думаю, наш уважаемый Профессор сможет заменить меня на несложном поприще директора, а в его разумности и честности никто не сомневается. Директор рынка, Михмих, вы все его знаете, человек порядочный, я с ним переговорил. Если будет в том необходимость, сможет вам помочь в любом вопросе, он мужик надежный. Да и на связи я с ним. Если что срочное, я не на Луну улетаю, всегда успею любой вопрос урегулировать. В общем, ничего невозможного не бывает. — Серёня замолчал и оглядел всех, сидящих за столом. Они были теперь сосредоточенны и молчаливы. Комок подкатил у него к горлу, но он через силу улыбнулся и сказал, твердо и весомо: — Вы справитесь, я в вас верю.

Словно выйдя из оцепенения, все вдруг заулыбались, почувствовав, что Серёня, их Серёня, действительно, всегда найдет способ выручить их и себя из любой ситуации. Все одновременно загомонили, пытаясь сказать что-то важное и нужное, и за стол снова вернулось веселье. Но Серёня, с улыбкой глядя на своих друзей и жестом попросив тишины, продолжил, вложив в свой голос всю свою веру в то, что его слова абсолютная истина:

— Мне придется ненадолго уехать, но я уверен, что обязательно вернусь. Здесь у меня осталось много неоконченных дел, а это, как известно, всегда хороший повод вернуться. — И Сереня поднял первый тост: — За дружбу!

Конец первой части.

 

Глава 1

Вокзал жил своей обычной шумной жизнью. «Эх, рыночные вы мои!» — подумал Серёня, оглядывая бабусек с охапками доморощеных тряпичных сумок, перешитых из старых платьев, толпу цыган с орущими на руках чумазыми младенцами, милиционера, воровато шныряющего в толпе в поисках добычи — всю эту вокзальную суету, густо приправленную запахами горелого машинного масла, пережаренных до пластмассового состояния чебуреков и еще черт знает чего, свойственного только этому месту.

«Всё шумите, как дурные куры на птичьем дворе». Серёня по натуре был философом, и тут же в его голове родилось глубокомысленное замечание: «Жизнь есть шум! — Он усмехнулся. — Да, парень. Помнится, не так давно ты сиживал в удобном кожаном кресле с чашечкой кофе и томиком старика Канта. Э-хе-хе. И все ж, как же давно это было».

На душе у Серёни было тяжело, но мозги по-прежнему работали как компьютер на столе Билла Гейтса. И этот компьютер в данный момент был занят расчетом разных вариантов дальнейшей Серёниной жизни. Первый — очень логичный, но именно поэтому совсем паршивый. Просто взять и уйти, лечь на дно где-нибудь подальше от городского шума, наслаждаться природой и погодой соответственно временам года. Завести жену и двоих щекастых ребятишек… А чем не жизнь?

Но деятельная Серёнина натура становилась на дыбы от таких перспектив — тихие деревенские радости были не для него! Его всегда раздражали картинки-пасторали с танцующими идиотками-пастушками и похотливыми пастушками в штанах до колен.

В его прежнем доме, в кабинете на стенах было развешено настоящее старинное оружие: алебарды, мушкеты, дротики. Зная эту его страсть к старинным железякам, друзья везли ему их мешками со всех концов мира. Но он был разборчив — оставлял только самые интересные экземпляры. Он с детства любил книжки про пиратов, и «Приключения капитана Блада» зачитал до дыр. По ночам ему снилось море и бригантина под огромным облаком белых парусов.

Серёня рос романтиком, и эта его тайная страсть к приключениям наложила сильный отпечаток на его характер. Отсюда и любовь к старинному оружию и приключениям и отвращение к пресной обыденной жизни.

Теперь все это осталось в его прошлой жизни. Кто он теперь? Торговец грибами и медом? Изгой, лишенный крова, да и, чего там кривить душой, всей его прошлой жизни, которой он привык распоряжаться и владеть единолично. Серёне стало жалко себя, и комок подкатил к горлу. Такого не было с ним уже давно, пожалуй, с самого детства, когда дворовые мальчишки, потешаясь над его маленьким ростом, загоняли его, как затравленного волчонка, в круг и толкали, не давая встать на ноги. А он ничего не мог поделать, и вот так же, втайне ото всех, жалел себя и считал неудачником. Но потом в их двор переехал Лёха — новый жилец, а по-совместительству — тренер по самбо. И тут жизнь у всех круто изменилась. Лёха быстро организовал спортивный кружок, и Серёня понял, что в жизни не все зависит от роста. Лёха учил бить не абы кого, а с выбором и только за дело. Вот тут-то везуха у Серёниных обидчиков и закончилась. Через два месяца он быстро «разобрался» с самыми ярыми из них и стал очень «уважаемым пацаном». А через год и рост у Серёни сам собой выправился.

В школе Серёня учился очень хорошо, и поэтому в институт — Губкинский! — поступил с первого захода. Тогда этот престижный в наше время столичный ВУЗ носил смешное название «керосинка» и ничего престижного в нем не было. Просто Серёнин отец оказался человеком дальновидным. Он был врачом, но не был сторонником рабочих династий, считая, что каждый человек вправе сам выбрать свой путь. Но еще меньше ему хотелось, чтобы Серёня, как и он сам, всю жизнь провел в заштатной районной больничке, получая грошовую зарплату. Он любил свою работу, ведь недаром в русском языке не практикуется выражение «он работает врачом». Нет, врач — это не работа, врач — это образ жизни. Но это действительно надо любить. А поскольку особой любви к этой профессии у Серёни не обнаружилось, то отец не стал препятствовать велению юной души, и, посылая сына учиться в столицу, отец втайне надеялся, что там его сын сможет «выбиться в люди». Волею случая желанию Серёниного отца суждено было сбыться.

Учеба в институте была несложной для человека, которому всегда нравилось учиться. Учиться — это значит узнавать что-то неизвестное, а это увлекает. И пошло-поехало! Семестры — сессии, летом — каникулы, осенью — на картошку. Не жизнь, а сплошное удовольствие!

Но все хорошее, как известно, когда-нибудь заканчивается. И когда Серёне вручали диплом с отличием, он вдруг понял, что — всё! — детство кончилось. А что впереди? Впереди была неизвестность.

Приятели по институту почти все как-то неплохо устроились — нефтянка, она всегда была кормилицей-поилицей для тех, кто понимает толк в жизни.

Серёня же завис в одном скучном столичном НИИ. Но, нет худа без добра. Неожиданно грянули новые времена, и вся совковая Серёнина скучнейшая жизнь полетела ко всем чертям.

В бытность свою научным работником, Серёня имел честь обивать пороги самых разных кабинетов страны Советов — его институт, как и многие другие такие же, разрабатывал всяческие «хозтемы». Будучи человеком неглупым и общительным, Серёня постепенно обзавелся знакомствами, в просторечье именуемыми «связи». И как же эти самые связи пригодились ему впоследствии! Но до этих благостных времен Серёнину жизнь трясло и лихорадило несколько лет подряд. Смелые эксперименты, которые сначала стоило бы опробовать на каких-нибудь крысах или, на худой конец, на обезьянах, перевернули всю страну вверх дном, смели все привычные жизненные устои и перетасовали всех так, что и не разберешь, где теперь был низ, а где верх. Бывшие чинуши, к которым было и на бешеной козе не подъехать, теперь мирно торговали в переходе тапочками. А кое-кто из его знакомых институтских лоботрясов залетел на такие верха — ой-ой-ой — и рукой не достать.

После разных пертурбаций, Серёнин НИИ все же прикрыли по причине приватизации помещений некоей коммерческой структурой, и когда он, обреченно смирившись с потерей работы, собирал свои вещички, дверь его обшарпанной лаборатории неожиданно распахнулась, и на пороге появился дородный парниша — весь в малиновых тонах — включая нос, в котором Серёня мгновенно опознал своего бывшего однокурсника Генку Малевича.

За такую редкостную фамилию Генку прозвали Художником, хотя тот не то, что картину написать — графики даже с линейкой криво чертил. Осмотрев орлиным взором помещение, Генка-Художник издал первобытный вопль и через секунду Серёнины ноги болтались в десяти сантиметрах от пола — Генка сгреб его в охапку и от нечаянной радости чуть не задушил бедного Серёню в объятиях. Когда первые восторги утихли, Серёня и Генка, чтобы зря не терять времени, спустились в нищенскую институтскую столовку и заказали по чашке чего-то коричневого, именуемого здесь кофе, и — о, времена! о, нравы! — по сто граммов сомнительной, но с хорошим градусом, водки. Разве мог Сереня — скромный МНС — когда-то предположить, что в чопорной общепитовской столовке будут торговать водкой — для плана!

Чокнувшись плохо помытыми рюмками — за встречу! — они, наконец, смогли начать нормальный приятельский разговор.

— Ты как здесь? Ты же отличником был и — на тебе! — какой-то вонючий НИИ. — Генка гоготнул на слове «вонючий».

— Да, так вышло. Наобещали мне здесь с три короба — квартиру, пятое-десятое, — вот я и купился. А потом, сам знаешь, все так завертелось. Какая там квартира! Работу бы найти. — Серёня отхлебнул немного темно-коричневой бурды из кофейной чашки. — Ладно, не будем о грустном. Ты-то как? Я ведь вас всех, чертей, порастерял. Кто, где — понятия не имею.

Но Генка Серёниного вопроса просто не заметил — он всегда был хватким делягой, и выгоду свою почитал прежде всего, хитро прищурился и, подмигнув Серене, сказал:

— Работу, говоришь, найти? А как тебе, например, такое предложение — две тыщи доллариев оклада — на первое время, кабинет «под евро» и симпатичная секретарша, а?

Серёня молчал и чувствовал, что у него на губах приклеена глупенькая и совершенно неуместная улыбочка. Генка нетерпеливо засопел:

— Ты чего, мало, что ли? Ну, это же на первое время, — повторил Генка, — потом добавим. Там же еще премии всякие, процент и еще куча всего. Ну, что пойдешь? — снова спросил он впавшего в транс Серёню. Наконец до Серёни дошло, что обращаются именно к нему, а не к какому-то там инопланетянину Феде и предложение, стало быть, тоже для него.

— Две тысячи долларов? — Сереня недоверчиво глазел на Генку. Тот, осознав, что его, кажется, начинают ценить, надулся гордостью и порозовел. — Ты, что, серьёзно? — Серёня не был тугодумом, но от такого предложения мысли его погрузились в первозданный хаос.

— Слушай, а ты, собственно, кто? — Серёня решил потянуть время, чтобы привести свой IBM в порядок. — Ты откуда свалился в наши обшарпанные пенаты?

— Вот с этого и надо было начинать, — Генка улыбнулся. — Я купил здоровый кусок вашей богадельни вместе со всеми потрохами и ржавыми пробирками. Здесь будет мой новый офис — конечно, после соответствующего переоборудования и все такое прочее.

До Серёни наконец начало понемногу доходить, что Генка теперь не просто Генка-Художник, а Геннадий Палыч, хозяин и благодетель, тэк скэзэть.

— Ну, ты дае-ешь! — восхищенно протянул Сереня.

— Так, я не понял — ты согласен или нет ко мне в замы? — на лбу у Генки обозначились две крошечных морщинки.

— В замы?! Ты предлагаешь мне место зама?! Так ты же меня сто лет не видел и, вообще, в замы обычно своих берут. — Серёниному удивлению не было предела.

— Слушай, ты, что, действительно сдурел тут среди своих пробирок? Да у тебя весь институт списывал, ты, что, забыл? Да какие же мне еще рекомендации нужны, если я тебя как облупленного знаю. Кто же свой, как не ты — сколько мы с тобой за пять лет всякой дряни выпили! Целый винзавод! Нет, Серёня, ты здесь и вправду закис! Давай-ка мы вытряхнем из тебя этот мелкобуржуазный шовинизм или как его там. А, неважно! Поехали отсюда к чертовой матери, а то здесь в кофе можно червяка выловить. Кофе — благородный напиток, его надо пить в других местах.

Так жизнь Серёни круто поменялась в первый раз.

Перебравшись после ремонта в свой — собственный! — кабинет, Серёня неожиданно для самого себя превратился в Сергея Николаевича. И это обстоятельство ему понравилось так, как ничто другое в его недавно изменившейся жизни.

Молоденькая секретарша Зиночка по утрам, стуча каблучками, как это делают все секретарши мира, благоговейно вносила в его кабинет крошечную чашечку крепкого кофе на миниатюрном подносике и, кокетливо вильнув бедрами, удалялась к себе в «предбанник».

Но верхом блаженства, конечно, было личное «авто», подаренное щедрым шефом — Генкой с барского плеча. После работы Серёня гонял на нем по городу, наслаждаясь скоростью и свободой.

Картину завершала немаленькая, по Серёниным меркам, зарплата. Она подняла его статус в собственных глазах практически до небес. Ещё бы! В его распоряжении теперь были все супердорогущие бутики города, а так же пароходы и самолеты, ждавшие когда же он — Серёня — соблаговолит захотеть слетать на завтрак, например, в Париж. Почему именно в Париж? А черт его знает. Наверное, потому что Париж был пределом мечтаний любого советского человека, и счастливчикам, поглазевшим вблизи на Эйфелеву башню — и чего такого желанного в этой железной дуре? — окружающие готовы были при жизни устанавливать памятники, как самым выдающимся людям эпохи. А рассказы очевидцев о том «каконтамвПарижепил кофийнаМонмартре» казались чем-то идиллическим и прекрасным, как свет далеких звезд.

А что изменилось? Времена, скажете вы. Глупости! Времена всегда одни и те же! Люди — вот в чем суть всех времен. А так же, их возможности или невозможности.

К Серёне судьба повернулась своим ласковым улыбающимся лицом и в один миг превратила его из среднестатистического советского неудачника в обеспеченного новорусского буржуа. Теперь всякие там парижи-лондоны были ему по карману, и, осознав эту свою новую действительность, Серёня захотел другой жизни. И был прав! А кто бы на его месте не захотел? Особенно, когда голова соображает очень даже неплохо, и молодость бьёт ключом из каждой дырки красивого мужского тела.

Так пролетели несколько месяцев, и, пресытившись новизной и неожиданным богатством, Серёня наконец с головой ушел в работу. Нет! Он и до этого исправно выполнял все взваленные на него шефом поручения, но сейчас что-то в нем изменилось. Он понял, что красивая жизнь — это, конечно, здорово. Но вот работа… Оказывается, от неё можно получать удовольствие даже большее, чем от глазения на развалины ушедших цивилизаций или флирта с хорошенькими девчонками из парижских кафе-шантанов.

Это было для него открытием. Его прошлая работа была рутинна и от этого скучна. Да и окладец не бог весть — не то, что на кафе-шантан, на пирожки в институтском буфете не всегда раскошелишься.

Теперь все было иначе. Важные встречи с кучей интересных и знающих цену этой жизни людей, бесконечные переговоры-договоры с банкетами и без. Вот тут-то и пригодились Серёне старые совковые связи, которые он приобрел, шатаясь по разным кабинетам и выбивая бюджеты под очередное техническое задание.

Теперь Серёня с улыбкой вспоминал те времена. Институт, в котором он прежде трудился, занимался различными «хозтемами». Бывший Серёнин шеф был жадина ещё та! Он присосался к Серёниным светлым мозгам, как блоха к старой собаке и поедом ел исполнительного работника за каждый не выбитый из заказчиков рубль. Да ладно бы делился! Ведь, нет. «Выбегает» Серёня приличный бюджет, увяжет все узелки непростых договорных отношений — при Советской власти с этим строго было — все по отчетам, по документам, все бумажечки подшиты и одна к одной в папочку сложены. А как приходит пора Серёне денежку платить — он-то уже и с темы сокращен и, оказывается, это шеф его — светлая голова, а он — Серёня — так, непонятно что, пацан на побегушках и неумеха. Шефу, конечно лавры на голову за высокие показатели, а Серёне — 60 рубликов премии.

Терпел все это Серёня от безысходности. Куда податься молодому специалисту! Зато шеф — гадина — жирел на Серёниных трудах. За пару-тройку лет машину купил, дачу.

Серёня от природы был человеком не жадным, скорее, наоборот. Никогда никому не завидовал, жил себе и жил. Но от несправедливости страдал, как любой нормальный человек.

С наступлением новых времен все изменилось до неузнаваемости. Где теперь его шеф, бог весть! Раскидала всех жизнь. А может оно и к лучшему — так бы и сидели до пенсии по щелям, как тараканы, без светлого будущего и хороших заработков.

Разобравшись, как следует, в своей нынешней работе, Серёня понял, что при известной сноровке можно прибыль, а заодно и свою зарплату, утроить. Это как минимум. Об этом он, не медля, и сообщил своему новому шефу. Предприятие качало нефть и выпускало акции. Никто тогда не знал, чем все закончится.

Серёне повезло. Генка, при всей его любви к женскому полу и дурбалайстве, оказался хватким и толковым парнем. Он прекрасно разбирался в своем бизнесе и, гоня нефть в светлое забугорье, не успевал открывать новые счета для нефтебаксов. Поднакопив деньжат, Генка мчался в Сибирь и скупал там в северных болотах новые нефтеносные скважины, загубленные бесхозяйственностью и ленью местных начальников. Всего этих драгоценных скважин теперь у Генки теперь было пять. Не густо, но ему и его команде на жизнь хватало с головой.

То было золотое время для тех, кто хоть немного соображал в «экономике» и «бухгалтерии». В институте это были самые скучные предметы, а на практике оказалось, что именно «экономика и бухгалтерия» в состоянии исполнить самые заветные человеческие желания — жажду свободы и денег.

Через год Серёня уже был младшим партнером Генки по бизнесу и подумывал о собственном домишке в престижных лесах около столицы. И все бы хорошо, не случись вдруг одно неожиданное событие — Серёня влюбился. Он ещё никогда не был влюблен по настоящему. Так, чтобы искры из глаз. Он был добрым и богатым, а такой коктейль, да ещё и холостой — лакомый кусочек для женщин.

И все свершилось, как и должно было свершиться. Свадьба, переезд в огромный новехонький дом и целых полгода неописуемого счастья. Почему только полгода? А все просто. Неискушенный в любви Серёня подцепил самый отвратительный вариант из всех возможных вариантов. Вернее, это «вариант» подцепил его. «Вариант» откликался на звучное имя Эльвира, имел стандартные длинные ноги и ровно столько мозгов, чтобы сообразить, как вытащить из влюбленного мужчины кучу денег.

Через полгода, когда Серёня почувствовал неладное, его прелестная женушка, уже не скрываясь, путалась со всеми его друзьями. Обалдевший от этого открытия Серёня сначала растерялся, потом здорово напился и, наконец, крепко задумался. Думал он неделю. Но пока он думал, «вариант» смекнул неладное и быстренько испарился из Серёниного дома вместе с десятью чемоданами дорогого шмотья, оставив на память о себе горы грязных пивных бутылок.

Только спустя несколько месяцев Серёня узнал, что его жена давно присмотрела любящему мужу замену в виде одного из бывших Серёниных партнеров по бизнесу, и сейчас наставляет рога ему, не забывая качать из нового мужа баксы, как насос нефть из скважины.

На этом любовь Серёни к женщинам и семейной жизни закончилась, и, как он думал, навсегда.

Спасительная работа снова утащила его с головой в свои нефтяные дебри. Не то, чтобы Серёня поставил себе цель стать русским Рокфеллером, но как-то само собой получалось, что деньги просто липли к нему. Что бы он не начинал, это непременно приносило ему прибыль. Видимо, удача, как, собственно говоря, и неудача, вещь очень заразная. А удачливость Генки, который находился рядом с Сереней почти двадцать четыре часа в сутки, была просто фантастической.

Серёня, поднаторевший в биржевых новостях, решил, что хватит заниматься ерундой, а пора бы ему и самому вложить свои денежки в приличное дело.

И снова ему повезло! Генка после очередного северного нефтяного запоя потащил Серёню в финскую баню. Под пивко с розовой, жирной таранкой Генка поведал партнеру о своем намерении прикупить одно хитрое дельце. Не просто трубу-скважину, а ого-го что! Но вот есть маленькая проблема — денег не хватает. Серёня ничего не стал говорить Генке о своих планах, а через два дня положил шефу на стол шикарный бизнес-план совместного с ним, Серёней, Генкиного предприятия.

— Ну ты жу-ук! — восхищенно протянул Генка, когда Серёня объяснил ему на пальцах все выгоды и преимущества их будущего взаимовыгодного сотрудничества.

Почесав круглое пузо — что было у Генки признаком умственного напряжения, тот согласился с Серёниными доводами, выговорив для себя некоторые преимущества в получении доходов от нового бизнеса. Серёня понимал, что денег там на всех хватит, и они ударили по рукам.

Бизнес действительно оказался прибыльным. Таким прибыльным, что какое-то время за ними попеременно охотились то бандиты, то КГБ — вернее то, что от него осталось. А это, считай, те же самые бандиты, только при власти и злющие от безденежья — лихие девяностые никому не оставили выбора! Но и здесь друзьям повезло. Бандитов кто-то перестрелял при очередной разборке, а кэгэбешники отвязались сами — кого уволили, и они стали не опасны по причине отсутствия волшебной краснокожей книжицы — удостоверения, кто сам ушел на свои хлеба, и таким образом переквалифицировался в Серёниных партнеров по бизнесу. Кто просто вернулся на стезю госслужбы, осознав, что времена стремительно меняются. В общем, пронесло.

Прошло четыре года. Серёня уже давно забыл о своем НИИ, «совковом» полунищем быте и прочих прелестях докапиталистической жизни. Но, как говорится, все хорошее когда-нибудь кончается. Однажды они с Генкой поехали на рыбалку.

Выходные в бизнесе выпадают редко, а тут вдруг все сошлось. Не веря в такую удачу, друзья целую неделю собирались-готовились, плевали через левое плечо и пугались черных кошек. Но все обошлось, и в субботу кавалькада джипов — а как же без охраны таким крутым паренькам! — тронулась в сторону рыбалки. Все было как всегда: коньяки рекой, девушки-модели в малюсеньких ниточках-купальничках, шашлык-машлык. Как в том анекдоте про рыбалку — наливай да пей.

Но неожиданно Генка почувствовал себя неважно. Острая боль в левой стороне тела началась где-то под мышкой и медленно разливалась по руке и боку, захватывая все новые участки Генкиного не маленького организма. Он вроде сначала перемогался, не желая сдаваться и нарушать всеобщее веселье. Но вскоре понял, что ему не сдюжить и попросил о помощи. Веселье опало, как прошлогодние листья. Модельки жались друг к дружке, глядя на все происходящее огромными испуганными глазами, талантливо нарисованными для них дорогими визажистами. Охранники суетились около шефа, а Генка сначала медленно бледнел, а потом стал отливать в синеву. Серёня заподозрил совсем неладное, и, скомандовав отбой празднику, погнал джипы к ближайшей больнице. Ему повезло. Больница оказалась частной и вполне приличной. Генку довезли, но он был плох. Он дышал прерывисто и как-то не очень часто. Врачи, осмотрев Генку, были немногословны и мрачны. Серёня сунул главврачу в карман халата тысячу долларов и ритм, в котором все двигались вокруг синеющего Генки, ускорился раза в три. Медсестрички уже не ходили, а летали, едва касаясь белыми тапочками пахучего больничного линолеума. Каталка с Генкой унеслась куда-то в недра коридоров, а Серёня устало опустился на казенный неудобный стул в приемном покое. Через час к нему вышел главврач и присев рядом, закурил. Вокруг была такая тишина, что даже звяканье пробирок в соседней комнатенке казалось громким колокольным звоном. Серёня сидел, погрузившись в свои невеселые мысли. Прошло минуты две, пока Серёня услышал, наконец, голос этого человека в хорошо отглаженном белом халате.

— Вы знаете, я ничего вам не обещаю. Но жить он будет.

Серёня ничего не понял и решил уточнить.

— В каком, смысле жить? Он, что, умер?

Главврач отрицательно покачал головой.

— Нет. Он не умер. Но иногда я думаю, что лучше было бы умереть. Он в коме. И это надолго. Я знаю. Из опыта. — Фразы были короткими, и от этого звучали с глухим лязгом, словно падающие на бетон топоры.

Серёня сидел и молчал, потому что первый раз в жизни он не знал ответа на простой вопрос: «Что делать?» Что делать, когда твой друг, твой благодетель, человек, который вытащил тебя из грязи и прозы жизни, теперь лежит беспомощным куском плоти и неизвестно, станет ли снова человеком разумным, Homo sapiens, черт его дери. И какой человек! Весельчак и балагур, душа любой кампании и любимчик женщин. Да что там говорить, настоящий и лучший из друзей.

Серёня был прибит и раздавлен этим горем, слезы текли по щекам и он не хотел их прятать — ему было все равно, увидят их или нет. Охранники, которых он только что заметил — они, оказывается, были здесь все это время — сидели, нахохлившись, в конце коридора. Лица их были понимающе-мрачными. Да, что и говорить, хозяином Генка был отменным, таких пойди-поищи: и денежкой никогда не обидел, и относился ко всем по-человечески, а не просто: «Подай — принеси». Не унижал Генка людей, не пытался из них холуев сделать, а скорее, друзей-приятелей. Вроде бы и умел дать понять, кто здесь главный, а вроде бы и не обидел никогда надменностью или барским словом. Так что, было от чего охранникам нахохлиться.

Серёня вдруг понял, что главврач так и сидит с ним рядом и видимо чего-то ждет. «А ведь он человек занятой, дел-то невпроворот», — вдруг устыдился Серега. Главврач действительно ждал каких-либо распоряжений или пожеланий от щедрого, но, видимо, порядочного клиента. Серёня вытер глаза, помыслил несколько секунд и спросил:

— Как вы думаете, это надолго?

Главврач наклонил голову, как-то сбоку изучающе посмотрел на Сереню и ответил:

— Я уже упоминал вам, что мой опыт подсказывает — да, это надолго. Хотя, бывают разные варианты.

Серёня подумал еще минуту, и, решив, что его компетенции в этих вопросах явно не хватает, спросил:

— А что вы посоветуете? Я ведь первый раз так… — Он не смог сформулировать свою мысль, но доктор закивал головой.

— Да, да. Я вас понимаю. Есть частные клиники по уходу за такими больными. А есть и государственные стационары. Платные, конечно. Но, как вы сами понимаете, в частных удобнее.

Серёня кивнул, сделав знак врачу, что все понял.

— Знаете, я не знаток всяких там медицинских тонкостей, а уж тем более, больничных заведений. Я хочу вас попросить — организуйте, пожалуйста, моего друга в такую больницу, где, по вашему мнению, за ним будет самый лучший уход. Цена значения не имеет — надеюсь, это вы и без меня поняли. А всю информацию об этом медицинском рае и счета по его финансированию, пожалуйста, пришлите в мой офис. Вот моя визитка, секретарь будет в курсе. — Доктор послушно закивал головой, получая из Серёниных рук вторую тысячу баксов. — И, пожалуйста, сделайте это поскорее. Это мой друг. — С акцентом на слове «друг» Серёнина фраза прозвучала почти угрожающе.

— Не извольте беспокоиться, все сделаем, все сообщим в кратчайшие сроки. — От этой тирады пахнуло старорежимностью и покорством, и Серёня как-то сразу внутренне успокоился — этот сделает, в лепешку разобьется, но сделает.

Джипы траурной процессией потянулись в сторону Москвы. Серёня все еще не мог смириться с мыслью, что он остался один на один с этим монстром — БИЗНЕСОМ. Но, чем ближе становился запах столицы, чем ближе надвигались на него громады новостроек, тем он больше успокаивался. «Ничего, прорвемся. Я смогу, я выдержу». Он твердил это, как заклинание. На Генке всегда лежала огромная ответственность, которую возлагают на человека серьезные, нешуточные обязанности. Их с Генкой бизнес не терпел расхлябанности и дурости. И, каким бы не был Генка бабником и весельчаком на отдыхе, в деле это была настоящая бизнес-акула. У него был природный нюх на финансовый успех. И Серёня часто восхищался тем, с какой проницательностью Генка продирается сквозь непростые джунгли нефтебизнеса, вынюхивая и высматривая выгодные контракты среди огромного потока всякой нестоящей ерунды. Теперь этому нюху, этому замечательному чутью Серёне придется научиться в самые короткие сроки. Иначе Его Величество Бизнес ошибок ему не простит.

В одиночку работать было намного тяжелее — это Серёня почувствовал в первые же дни. Только теперь он до конца осознал, каким замечательным и приятным было то время, когда рядом с ним был Генка. Теперь Серёне каждый день не хватало его деловой хватки, проницательности и умения предугадывать события. Конкуренты начали на Серёню крестовый поход по всем фронтам. Он был вынужден продать часть их с Генкой бизнеса, но все же приличный его кусок сохранить удалось. И Серёня этим гордился. На фоне того, что тогда творилось в стране, Серёнина контора выглядела островком стабильности, и он твердой рукой вел свой маленький кораблик в безумном море той, совершенно дикой, российской экономики. А экономика действительно была в ту пору дикой. Она была похожа на пьяного ямщика, гулявшего по заснеженному тракту — ее шатало во все стороны, местами она шла вразнос, и не было твердой руки, которая бы удержала и направила огромный корабль со славным именем Россия в надежные и спокойные воды. Так продолжалось несколько лет, и печальным финалом этого жуткого плавания был дефолт 98 года. Самый конец века, столько надежд и на тебе! Приплыли. Но Серёня, наученный горьким опытом, смог выкрутиться. Он, потерявший в свое время почти половину бизнеса, теперь точно знал, что не стоит держать все яйца в одной корзине. И поэтому значительную часть своих личных сбережений в дело не пускал, а хранил в надежном — надежном именно для него, Серёни, — банке. Приличную часть денег он перевел в золото — оно, как известно, в цене при любой экономике. А остальное держал в разных валютах равными долями. Он любовно именовал это «пенсионным фондом», и ни за какие коврижки не стал бы рисковать этими деньгами. И когда знаменитый августовский дефолт конца 20-го века засунул страну в очередной финансовый коллапс, Серёня ужом извернулся, но финансы свои спас. Тогда только и оставалось, что, чертыхаясь себе под нос, уворачиваться от экономических «метеоритов», которые, похлеще любого космического дождя, бомбили бескрайние российские просторы.

Вся эта экономическая белиберда стала стихать примерно через год. Расслабляться было нельзя, но дух перевести уже позволялось. Сидя у камина с рюмочкой сладкого ликера и сигарой, Серёня улыбался улыбкой усталого путника и приговаривал:

— Если еще какой-нибудь «киндер-сюрприз» из правительства нам экономику обрушит, ей богу, подамся в Европу.

Но все обошлось.

 

Глава 2

Вагон равномерно покачивался, наматывая километры на свои тяжеленные колеса. Серёня лежал на верхней полке в купе, внизу бренчали гитарными струнами трое каких-то то ли полярников, то ли археологов. В общем, «туристы», — так окрестил их Серёня, как только увидел. А почему, и сам не знал. Все трое были бородатые, в свитерах и обожали туристские песни времен пионерской молодости нынешнего президента. А может, это был Высоцкий — Серёня не был силен в музыкальных жанрах. Он любил просто хорошую музыку, а чьей она эпохи — неважно. Хоть «кватроченто», хоть барды — если музыка приятная и слова душевные — почему нет.

А за два часа до этого, слоняясь по вокзалу в поисках работающих касс, Серёня в общем-то слегка лукавил перед самим собой. По-русски говоря — обманывал свою, мечущуюся в поисках выхода, душу. Он решил уехать. Просто так, развеяться. В старые времена это называлось красивым словом «отпуск». От этого слова веяло Сочами или Гаграми — в зависимости от доходов пролетария. Но Серёне в этом смысле никогда не везло.

Когда он работал в НИИ, то в отпуск поехать не мог по причине безденежья. Когда стал бизнесменом, то об отпуске совсем забыл. В бизнесе не может быть полноценного отпуска. Даже если ты лежишь на пляже в Египте, то какая-нибудь вошь обязательно позвонит и спросит номер контракта «на-что-то-там такое», или секретарша захочет поинтересоваться у шефа «на когда ему удобнее назначить встречу с инвестором». Или еще какая-нибудь аналогичная ерунда. А отключать телефон даже и думать не моги! Хорошо было, когда этих телефонов еще и в природе не было. Золотое было время! И еще так недавно. Теперь — фиг! Достанут и со дна морского, и со звезды. Технологии, мать их!

Но жизнь неожиданно подарила Серёне вожделенный отпуск. Правда, при таких странных обстоятельствах, каких и врагу не пожелаешь. Сказано же — бойтесь своих желаний, а то они исполнятся.

И вот теперь он стоял на вокзале и прикидывал, куда бы ему съездить проветриться недельки эдак на две-три-четыре. Ничего путного ему в голову не приходило. Он просто не знал куда ехать, а главное, зачем.

Вот и бродил он по шумной привокзальной площади, размышляя, что он здесь делает и как ему жить дальше. Так прошел час. Серёня понимал, что бесцельное бродяжничество от столба к столбу вряд ли изменит его жизнь в положительную сторону, и решение ему все же принимать придется. И наконец он его принял. Он решительно направился к кассам и, выждав небольшую очередь, брякнул:

— Один билет на юг.

Кассирша была женщиной без чувства юмора:

— Гражданин, вы, что, издеваетесь? Мне еще полсмены работать. Куда вам конкретно.

А, была не была! Серёня еще в глубоком детстве мечтал съездить на юг, к морю. Тогда этой его мечте не суждено было сбыться — родители — люди не праздные, на курорты не ездили, и его, Серёню, дальше, чем к бабушке в деревню, отправлять на каникулы не хотели. Даже пионерский лагерь был несбыточной Серёниной мечтой. Отец, по профессии врач, говорил, что в этих пионерлагерях жуткая антисанитария и разврат, и приличному ребенку там делать нечего. Серёня мог это подтвердить, потому что его дворовые друзья, все как один, перебывали в этих пионерлагерях. Пацаны взахлеб рассказывали, как они тискали девчонок из соседних отрядов во время танцев или, как тогда говорили, «массовок», и мазали пионервожатых зубной пастой в ту ночь, когда весь лагерь готовился к отъезду домой. Традиция! После всех этих рассказов Серёне еще больше хотелось в эти неприличные и антисанитарные места. Но, не судьба!

А потом, когда наступила сытая и благополучная жизнь, Серёня не раз позволял себе и европейские пляжи, и дайвинг в Египте, и еще бог знает какие курортные излишества. Но вот туда, на юг, обыкновенный российский юг, к морю и бригантине под белыми (а может, алыми?) парусами, о которой он мечтал с самого детства, он так и не попал. А хотелось! Хотелось диких пляжей, костерка на остро пахнущем морскими водорослями берегу, так, чтобы искорки улетали в вечереющее небо. Хотелось романтики, такой недоступной в детстве, и оттого еще более желанной.

Серёня сообразил, что если он сейчас же не скажет конкретный адрес, тетка позовет милицию.

— А, ладно, давай один до Анапы.

— Так бы и говорили. А то юг, юг, — дразнилась противная тетка.

И теперь поезд, распевно позвякивая всеми своими железяками, уносил Серёню к его мечте, к югу.

Серёнины попутчики грянули очередную пионерско-бардовскую песню, и, допев её до конца, наконец угомонились. Отложив гитару, ребята вытащили на свет божий большущий сверток, от которого шел чудный аромат докторской колбасы и соленых огурцов. Замасленная газетка выдавала себя с головой — заветная дорожная закуска — нет вкуснее еды во всем мире. Наконец из-под стола была извлечена бутылка с темно-янтарной жидкостью, оказавшаяся на поверку хорошим коньяком — на этикетке красовались целых пять звезд. А мужики с проверкой тянуть не стали. Выпив по первой, они смачно закусывали, и Серёня, лежа на верхней полке и втягивая носом чудесные запахи, понял, что голоден, и даже вспомнить не может, ел он сегодня или нет.

За этим невеселым занятием и застал его один из попутчиков, лохматая голова которого вдруг появилась прямо перед Серениным лицом.

— Эй, друг, ты чего грустишь? Присоединяйся. А то мы тут закусываем, а ты нет. Неудобно как-то получается.

Серёня не стал ломаться и строить из себя воспитанного человека. Он спустился вниз и примостился рядом с бородачами на нижней полке.

— Давай, что ли, познакомимся. А то вместе едем, а как звать — не знаем. — Бородач протянул Серёне тыльную сторону ладони — в руке он держал кусок колбасы — и Серёня потряс в знак знакомства и дорожной дружбы его запястье. — Вадим. Очень приятно.

— Сергей. Аналогично.

— Толик, Петр, — в тон им представились остальные «туристы». У Вадима борода была окладистая, «лопатой», а у Толика и Петра — пожиже и покороче. Учитывая эту небольшую разницу, Серёня мысленно окрестил Вадима «Бородачом», хотя и остальные вполне могли претендовать на это звание.

После третьей рюмки разговор пошел веселей. «Туристы» оказались людьми весьма занятными и с чувством юмора. Они ехали на юг по каким-то своим делам и, как оказалось, тоже до конечной станции, как и Серёня.

Странное дело — дорога. В дороге случайным людям человек может неожиданно для себя самого рассказать все свои самые сокровенные желания, поделиться мыслями, которые подчас и родной матери не доверит. Слово за слово, и поведал Серёня новым незнакомым друзьям свою печальную историю — хороший коньяк развязал не один язык. Так сложилось, что до этого дня некому было выплеснуть все накипевшее на душе, а вот первому встречному как раз и хочется все выложить — свела судьба на один день и разведет так же — поминай, как звали, мало ли таких случаев. Только случай, как ни странно, вышел совершенно особенный. «Туристы» слушали Серегу внимательно и, если бы он был чуточку трезвее или просто не так, по-пьяному, невнимателен, он бы заметил, что ребята слушали его, если не затаив дыхание, то уж точно не вполуха.

А Серёню развезло не на шутку. Пьяные слезы текли у него по щекам от непереносимой обиды, и он размазывал их жирным куском колбасы по небритым щекам. Вот тебе и холодный ум бизнесмена, вот тебе и «стоик», и «титан». Обычная подлая обыкновенность любого выбьет из колеи. Когда Серёня закончил свою печальную повесть, он уже ничего не соображал от горя и коньяка. «Туристы» аккуратненько запихнули его на верхнюю полку, и когда оттуда послышался Серёнин богатырский храп, налили себе еще по стопочке и стали держать совет.

Никакие они были не «туристы». Вот уж вправду говорят — против прухи не попрешь! Повезло Серёне несказанно, только он пока об этом не знал, а спал себе на верхотуре и видел сны про теплое море и белый пароход.

Ребята имели в своих биографиях одну маленькую, но весьма полезную особенность. Они, все трое, раньше работали в тех самых органах, которые так нехорошо обошлись с их попутчиком, и им ли было не знать, что там и почем. Но это было раньше. Во времена всеобщей перестройки то ли органы в ребятах разочаровались, то ли наоборот — то истории не ведомо, только ушли «туристы» на свои хлеба, а навыки-то все при них остались — талант, как известно, не пропьешь. Навыки, конечно, в приличном смысле этого слова. Они вообще были люди приличные и ценили в жизни как раз то, что среднестатистический обыватель называет человеческими ценностями. А в «тех самых» органах тоже работает много хороших людей, но в эпоху всеобщих потрясений эти люди и их ценности каким-то странным образом меняются, и деньги для многих становятся смыслом жизни. Тут-то оно все и начинается! И может тогда такой человек и судьбу людскую сломать, и слабого обидеть и, вообще, бог знает что натворить. А все из-за денег, из-за них, конечно.

А ребята не смогли так вот перестроиться. И ушли. В детективное агентство. Деньги, конечно, не ахти какие зарабатывали, но все же на жизнь хватало. Вот и держали они сейчас совет, а вернее, производственное совещание, поскольку и безо всякого коньяку им было ясно, что Серёня — их потенциальный клиент, и вариантов у него без их помощи — ноль.

Утром, когда солнышко пощекотало Серёнин левый глаз, он у него и открылся, а за ним — правый. Тяжело ты, русское похмелье. Минуты две Серёня лежал тихо, соображая, где он вообще находится, на каком свете — том или этом. Поняв, что на том свете поезда вряд ли существуют, Серёня свесился с верхней полки и обозрел жизненное пространство купе. Бородачи мирно пили чай и тихо разговаривали, как ни в чем не бывало.

— Эй, варяги, добрейшее утречко, — пропел сверху Серёня. Бородачи закивали головами и заулыбались.

— Слазь, воин-алкоголик. Эк тебя вчера разобрало. Ну, ничего, бывает. — Бородач-Вадим жестом пригласил Серёню присоединяться к чаепитию. Серёня сбегал в туалет, умылся и с удовольствием глотнул крепкий душистый чай, заедая его домашним пирожком.

— Ешь, ешь, не стесняйся. Жена пекла — она у меня мастерица. — Вадим ласково смотрел на Серёню, и вдруг, впервые за много-много дней, Серёня почувствовал, что эти незнакомые люди с их домашними пирожками и крепким чаем — это как раз то, чего ему в жизни давно недоставало, это люди, которые могут стать его друзьями. Почему эта мысль пришла ему в голову — он бы никогда в жизни не смог объяснить. Но это было так. Он, прожженый бизнесмен, собаку съевший на переговорах с акулами любого бизнес-класса, вдруг проникся необъяснимым детским доверием к этим совершенно посторонним людям, с которыми свела его судьба в тесном купе.

Бородачи попили чаек, и, как водится среди русских людей, пошли в тамбур покурить. Серёня прибрал постель, и от нечего делать сел у окошка — считать верстовые столбы, мелькающие за окном. А чем еще заняться человеку в дороге? Прошло минут десять, и бородачи с дружным хохотом ввалились в купе. Серёня вопросительно посмотрел на них. Бородач, именовавший себя Петром, пояснил:

— Да мы тут от скуки анекдоты травим, на спор. Кто больше вспомнит — тому и коньяку на одну рюмку больше полагается.

— А-а-а, — понимающе протянул Серёня.

Погоготав еще минут пять над очередной порцией анекдотов, бородачи угомонились и в купе повисла странная тишина. Серёня неловко поерзал и спросил:

— Может, я мешаю, так я к себе на полку полезу.

— Ты что, мил человек, сиди, ради бога, все в порядке. — Бородач Толик приветливо посмотрел на Серёню. — Послушай, ты тут вчера такую занятную историю про себя рассказал. Это правда или — так, спьяну придумал? — Толик продолжал ласково смотреть Сереге в глаза. От такого немигающего взгляда Серёня поежился, но никакой опасности не учуял.

— Правда, мужики. Вот ведь как в жизни бывает.

В купе опять повисла тишина. Мужики в очередной раз задумались, и первым молчание нарушил Вадим.

— Послушай, тут такое дело. Мы с ребятами ночью покумекали… В общем, есть возможность тебе помочь.

До Серёни не сразу дошел смысл сказанного. Он обалдело переводил глаза с одной бороды на другую и лихорадочно соображал. «Если подстава, то, как они вычислили, я же наобум на вокзал поехал. Вроде непохоже».

Посоображав еще пару минут, Серёня решил, что — была не была — все равно других предложений не было и брякнул:

— Я готов. А как?

— Понимаешь, мы по профессии — детективы, а по призванию… — Вадим помедлил, — в общем, раньше мы в органах работали. — Серёня аж вскинулся. Но Вадим спокойно продолжал, не обращая внимания на Серенин испуг. — Как известно, там «бывших» не бывает, и у нас сохранились кое-какие связи. Нам они и самим для работы нужны, да и вообще, по жизни могут пригодиться. Если хочешь, мы можем твою ситуацию поближе понюхать. Не бесплатно, конечно. Но и не из-за суровой корысти — нам в свое время эти ребятишки тоже кое в чем по жизни насолили. Так что, решай, надо тебе это или нет. О цене не беспокойся — у нас тариф. Нормальный, с человеческим лицом. Ты потянешь. Хотя, по твоему рассказу выходит — в той, прошлой жизни, ты покруче стоял. — Вадим внимательно смотрел на Серёню, но в его взгляде не было ни огонька алчности, ни волчьего азарта, который появляется, когда в человеке сидит желание подмять тебя, как слабака, добить. Ничего. Серёня, поднаторевший за долгие годы в разного рода разговорах-переговорах, научился угадывать в людях мерзкую червоточинку, которую не скрыть никакими добренькими улыбками. Он внимательно вслушивался в свои ощущения. Сигнала опасности не было. Здесь было только спокойствие и деловая хватка. Эти уравновешенные бородатые люди излучали надежность. Серёня немного успокоился. «Что ж, — подумал он, — так тоже бывает. Я же хотел какого-то решения, а вот оно и нашлось. А то, что народ хочет ситуацией попользоваться, так почему бы с хорошими людьми и не подружиться. Выбор-то у меня все равно невелик». И он неожиданно вспомнил Генку и вздохнул. Умение использовать внезапную удачу или случай — это очень полезное и редкое умение. И Генка владел им в совершенстве. Похоже, что Серёне второй раз в жизни встретились такие же люди. А это было бы неимоверным везением. Оставалось только довериться им и собственному чутью.

— Давай так, — после короткой паузы продолжил Вадим, — мы тебя в ту жизнь возвращаем, а ты нас тоже как-нибудь к делу пристраиваешь — не до пенсии же нам в Шерлоках Холмсах торчать. Дело это интересное, но хлопотное, для молодежи. А с возрастом хочется в теплый кабинет и зарплату поприбыльней. Ну, что, идет? — Бородачи вопросительно смотрели на Серёню и ждали. Серёня почти все уже для себя решил, но сейчас он молчал и смотрел на этих почти незнакомых ему людей, и не решался выдохнуть финальное «Да», затягивая, быть может, самый важный в его жизни момент.

Серёня был человеком очень сообразительным и хватким — все же бизнес тренирует человеческую натуру нешуточно. Он каким-то звериным чутьем, шестым чувством угадал, что вот он, его шанс, вот он, Его Величество Случай. А что, собственно, ему было терять, кроме постылой теперь жизни. Конечно, он скучал и по своей хлопотной, но интересной и прибыльной работе, и по пузатому серебристому другу «авто», и даже, как ни странно, по секретарше Маринке — как она там? Ответ его был предсказуем, и даже очень. И он наконец решился.

— Мужики, конечно, я согласен. Если вы сможете хоть что-то для меня сделать — я отплачу, вы не сомневайтесь, я порядочный человек, это любой может подтвердить. — Серёня говорил быстро, словно боялся, что мужики передумают или просто пошутили. Но мужики не шутили. Они были вполне серьезны и сосредоточены. Ответ Серёни их полностью удовлетворил, они ударили по рукам, и вся компания — или мы не русские люди — решила быстренько отметить это событие.

 

Глава 3

Анапа встретила Серёню ласковым солнышком и отличным настроением. Город у моря — это всегда праздник. Толпы отдыхающих, лениво фланирующие туда-сюда, шашлыки-чебуреки и прочая южная снедь, соломенные шляпы и живописные летние тряпки, развешанные для продажи на каждом заборе — все это располагало к плавному и умиротворенному течению мысли.

Серёня поселился в маленькой частной гостинице, а его новые приятели испарились по своим делам, оставив Серёне лишь номера мобильников — для связи.

Прошла неделя. Потом другая. Серёня все глубже погружался в расслабленный мир юга, валялся на пляже и ждал. Дни шли, ленивое солнце делало свое вечное доброе дело — помогало забыть о том, что где-то существует другой мир, полный проблем и их непростых решений.

Сереня по-прежнему терпеливо ждал, но с каждым утекающим днем ему больше и больше казалось, что все, что случилось с ним за этот год — просто чья-то дурная шутка.

Но вот однажды его мобильник тревожно пискунул, и на дисплее загорелся знакомый номер.

— Алле, пляжник, как поживаешь? — низкий голос бородача-Вадима как всегда отдавал смехом и приятной, едва уловимой иронией — знание жизни делает людей философами, и даже такая часто обидная вещь, как ирония, в руках умелых людей становится просто милой игрой.

— Да вот, поживаю. А вы где? — Серёня медленно возвращался из мира бесконечного наслаждения в тот, другой мир, где острота мысли и реакции подчас спасает человеку жизнь.

— А мы тут в кафешке, на пляже. Подгребай. «Садко» называется.

Через пару минут улыбающиеся лица бородачей окончательно убедили Серёню, что тот, другой мир, никуда не делся, а живет себе рядом параллельной жизнью.

— А ты похорошел, загар вон какой, — завистливо протянул бородач-Толик.

— Да ладно, а чё тут еще делать. — Серёня весело улыбался, с удовольствием понимая, что рад видеть этих неторопливых и приятных для его интеллекта людей. Видимо, выражение «люди одного круга» все же имеет немалый смысл и значение в нашей жизни.

— Ладно, не томите, «колитесь» уже. А то я скоро здесь совсем в отдыхающие запишусь. Где это вас носило целых две недели — ни слуха, ни духа. — Серёнино нетерпение было понятно, и чем больше он стряхивал с себя пляжную негу, тем сильнее просыпалась в нем жажда жизни, а с ней и желание снова стать энергичным, бодрым и собранным, во всех смыслах, человеком, которым он на самом деле и был всю свою сознательную жизнь.

— Короче, так. Мы здесь пока своими делами занимались — ты ж у нас не один клиент, параллельно раскопали и твою ситуёвину. Остался еще порох в пороховницах, то есть, свои людишки в «системе». Вот они и нашептали. Разыскали мы твоего «Главного» — Петр Иваныч его имя-отечество. А фамилия — Кобзарь.

— Ишь, ты, вылитый литератор Тарас Шевченко. Похож. Так складно излагал — я прямо заслушался. — Давно уснувшая злость вдруг проснулась в Сереге, и он понял, что ничего он не забыл, а, стало быть, и не потерял. А главное — не потерял способности бороться, бороться за свою жизнь — прошлую и нынешнюю, за свою удачу, наконец.

— Да уж, писатель он хоть куда, — гоготнул Вадим. — Слушай сюда. Контора, в которой ты был — это, как бы тебе получше объяснить… Ну, это не органы, вернее, уже не органы. Это на текущий момент что-то типа офиса под прикрытием. С виду все законно. На самом деле — вполне частное предприятие. Только с большими связями. Этот Петр Иванович кого надо с руки кормит, а у людей, сам понимаешь, денег лишних не бывает. Вот он и на коне. Так вот. Когда «совок» посыпался, то многие захотели на этом руки нагреть, и твой «Главный» — из этих. Жадина, а общем. Но умный и хитрый. Он и его команда как бы «отпочковались», то есть, ушли в запас — ну, это мы тебе так фигурально объясняем, — есть у них такая форма работы. А для чего он весь этот огород нагородил, ты на своей шкуре испытал. Это он себе такой оригинальный бизнес придумал — под заказ разные предприятия у честных граждан отбирать. Ну, вроде как автомобили под заказ угонять. Он это дело на поток поставил. Понял? — У Серёни от удивления отвалилась челюсть. Но «бородач» продолжил, не обращая на Серёнину челюсть никакого внимания. Ему по службе и не такие кульбиты попадались. — Он еще много чем занимается, но этот бизнес у него отлажен — мама не горюй! Представляешь, на все готовенькое, трутень, приходит и садится. Похоже, не всем повезло, как тебе, живыми уйти. Мы пока наверняка ничего не знаем, но несколько предприятий всплыли, где народ куда-то бесследно исчез. — На лице Вадима обозначилась презрительная гримаса. — Терпеть не могу таких беспринципных мерзавцев! — Он был сейчас похож на человека, которому на обед предложили, например, сырые обезьяньи мозги. Где-то на Востоке это, наверняка, деликатес. Но попробуйте это дома съесть! Вадим продолжил: — Но к процессу, гад, подходит творчески. К каждому у него индивидуальный подход: он и тебя наверняка грохнуть хотел, но потом, когда у него похитрее вариант с твоим двойником наклюнулся, просто «по нахалке» на улицу выставил. Юморист! За ним это водится. С другими как-то иначе поступает. По-разному. Вроде как, сначала кого-то просто курируют, то инвесторами прикинутся и в доверие входят, то организуют «наезд» чей-нибудь, все равно чей — налоговой или бандитов своих доморощенных, а потом появляется этот Петр Иванович, весь в белом на белом коне, и предлагает помощь. И все так обставит — просто спаситель Отечества! А на самом деле — врастают намертво, и давай под себя грести. Так вот этот тип много чего загреб. А оно же как — дальше — больше. Вот и съехала у него крыша на «бабках». И пошел, родимый, вразнос. Но и про свою старую службу не забывает, кое-кого подкармливает, вот они его и покрывают. Мы кое-что интересненькое раскопали, то, что твоей конторы касается. У них там одна операция срывалась по слиянию какой-то западной фирмы с одной нашей конторкой, профиль у нее примерно как и у твоей был. Это большую прибыль сулило лично Петру Ивановичу. Но хозяин «нашей» фирмы, их надежный человек, неожиданно исчез. Кто его знает, куда, может, дорогу кому перешел, может, инопланетяне украли, а может — еще какие обстоятельства, — «бородач» усмехнулся, — для нас это сейчас не важно. И у них с этой конторой какие-то внутренние проблемы начались. Что-то вроде местечковой революции, когда низы уже не хотят, а верхи не могут, — рассказчик хохотнул, и все остальные тоже улыбнулись такому странноватому, но точному сравнению, — Короче, им срочно потребовалась фирма вроде твоей. Чистенькая и послушная. И им пришлось в срочном порядке вместо той, другой, конторы, твою фирму под сделку подставлять. Здесь им просто повезло… — «Бородач» осекся, заметив, что Серёня смотрит на него исподлобья мрачным, ничего доброго не сулящим взглядом. «Бородач» похлопал Сереню по плечу и усмехнулся. — Ты расслабься. Я-то здесь при чем, я тебе все излагаю подробно, как было. И не сомневайся — твою-то контору они давно присмотрели, так что не в этот раз, так в другой тебя бы все равно «хлопнули». А что? Родственников нет, фирма твоя весьма приличная. Вылитый их клиент! Они тебя потихоньку и так разрабатывали, уж очень ты им приглянулся. Человечка своего к тебе внедрили, — Сереня вспомнил о своем бывшем начальнике охраны и незаметно вздохнул, — Но не торопились. А как контору заберешь? С кандачка не получилось бы. Инвесторы тебе не нужны, проверяльщиков всяких ты одной левой отбивал. В общем, ты оказался для них крепким орешком. Договариваться с тобой было бесполезно — нафига тебе это надо, у тебя и так все нормально. Да и информация бы налево ушла. Ты бы мог что-нибудь предпринять. А тут у них такая штука интересная произошла, говорю же — им просто повезло. Один из близких к «Главному» людишек, есть у него такой Витек — пес верный, как-то вечерком с женушкой очень вовремя в театр забрел. А там — ты! Не совсем, конечно, ты. Но, словно бы, твой брат-близнец. Черт его знает, как мать природа нами распоряжается. Может, папанька твой когда загулял, а может — просто совпадение. Ну, помнишь, как «Принц и нищий». В общем — одно лицо. В театре том труппа из Энска гастролировала. Так вот, в той Энской труппе твой двойник и обозначился. А тот мужик, помощник Петра Ивановича, ну, который в театр сходил, как раз твоей конторой занимался, и — надо же, как совпало, он твою физиономию аккурат накануне внимательно по фотографии изучал. Вот они и удумали эту комбинацию. Сначала, видимо, хотели тебя просто кокнуть, чтобы концы в воду. Этот Витек даже к тебе в контору приходил, вынюхивал. — Серёня вспомнил про визит таинственного налогового инспектора, который так напугал Маринку своим звонком неведомому шефу, и поежился от этого неприятного воспоминания. «Бородач» невозмутимо басил, не обращая внимания на Серёнино легкое смятение. — А тут вдруг выяснилось, что этот двойник вполне себе уже готов тебя в твоем офисе заменить — Витек с ним хорошо поработал. В общем, повезло тебе. Петр Иванович этот вообще, по-жизни, большой шутник. Фокусник. Любит он над людьми такие эксперименты делать — драйва, видите ли, ему в жизни не хватает. А тут у тебя как раз очень вовремя день рождения случился. Для тебя, я имею в виду, вовремя. Вот он и решил схохмить — не закатывать тебя в бочку с цементом, а отпустить на волю. То есть, совсем отпустить, только голого и босого. Подарочек такой ко дню рождения сообразил. А двойника твоего вместо тебя пристроили. Как уж они там его обработали — мы пока не знаем. Но узнаем обязательно. И кто он такой, актеришко этот, мы тоже выясним, — «бородач» посмотрел на своих приятелей, и те активно закивали головами, мол, не боись, достанем мы эту сволочь, — Да, кстати, слияние, ну, операция по слиянию двух фирм — твоей и той, которая изначально планировалась — так и не случилась. То ли снова сбой произошел, то ли планы поменялись. Этого мы тоже пока не знаем. Может, просто «фирмачи» заартачились. Кому же это понравится, если тебе сначала одно предприятие предлагают, а потом вдруг ни с того, ни с сего совсем другую контору начинают впаривать! Тут любой насторожится. Но Петр Иванович, по всему видать, не сильно расстроился. Он-то прекрасно понимает, что твоя контора вполне «стоячая». Не получилось продать в этот раз, продаст в следующий. Главное, что она, контора твоя, цела и невредима. А то, если бы ее кому-то уже «толкнули», то считай, что все пропало. Как ты докажешь, что сделка недействительна, если все документы по закону оформлены? Да еще и с «фирмачами», по обоюдному соглашению сторон. А так, у нас с тобой все шансы! — Бородач раскатисто хохотнул и потер руки. — Так что, нам, конечно, интересно узнать, почему у них планы поменялись, и мы это непременно выясним, но это так, из чистого любопытства. Это в данный момент уже совершенно не важно. А они бы тебя все равно «слопали» — если уж нацелились на кого, то не упустят. Это абсолютно точно. Не те люди. Для них жалость, сострадание и порядочность — слова, в природе не существующие. Вот тебе и вся твоя история.

Серёня слушал, открыв рот. Вот это да, вот это жизненная извилина — в страшном сне не придумается!

Он размышлял над услышанным и, видимо, немного отключился — не мудрено — тут любой отключится, когда почувствовал, что Толик трясет его за рукав.

— Эй, Серёнь, ты чего, в транс, что ли, впал? Да брось ты! Главное — это то, что ты уже все знаешь. А предупрежден — значит, вооружен.

— Информация — царица мира, — глубокомысленно протянул молчавший до этого Петр.

— Ты дальше слушай. Мы с тобой как договорились — мы тебе информацию, ты нам оплату, ну и дальнейшее сотрудничество. Так?

— Так. Мужики об этом не беспокойтесь… — Серёня засуетился.

— А мы и не беспокоимся. Мы и о тебе справки навели, — сказал Вадим — Серёня наконец догадался, что тот у них действительно за главного, наверное, по этой причине Серёня его сразу между всеми тремя особо и выделил. — Нам о тебе люди много чего хорошего порассказали. В общем, ты нам подходишь.

— Ну, вы даете… — начал было Серёня. Но Вадим его оборвал:

— Ничего мы тебе не даем. В нашем мире надо держать ухо востро — этому нас хорошие учителя научили. Мало ли людей по свету шляется и всякие небылицы про себя рассказывает. Мы привыкли работать с точными данными. — Серёня послушно кивал в такт словам Вадима и напоминал сейчас китайского болванчика.

— Ты дальше послушай. Раз ты нам подходишь и все, что ты сообщил, верно, то мы, когда все это раскопали, собрали свой малый совет и стали думать дальше. Ну и что из того, что мы все это узнали и тебе сообщили? Голая информация без дальнейших действий гроша ломанного не стоит. И вот что мы надумали. Раз они того твоего двойника вместо тебя пристроили, то что нам мешает сделать обратную рокировку?

В воздухе повисла тишина. От такой перспективы у Серёни аж дух захватило. А ведь правда, как все может быть просто, когда за дело берутся профессионалы! Почему ему самому не пришла в голову эта идея, она же проста до дури. Серёня аж разнервничался. Видя его состояние, мужики быстренько организовали ему бутылочку холодненького пивка — для успокоения растрепанных нервов. Пиво действительно подействовало, и Серёня вновь обрел способность соображать.

— Ребята, это же …это же… — Серёня никак не мог подобрать нужных слов. Вадим снова похлопал его по плечу и продолжил:

— Не суетись. Просто-то оно просто, но только в теории. Здесь требуется отдельный план по незаметному заманиванию противника на нашу территорию с целью его подмены.

— И?

— Что — и? Готово уже все. Пока ты здесь на пляже пузо грел, кое-кто головой работал.

— Тремя головами, — уточнил Петр.

— Да, коллега, спасибо за уточнение. — Вадим шутливо поклонился Петру, а тот, ерничая, снял с головы бейсболку, словно то был вечерний атласный цилиндр, и сделал ею реверанс.

— И как это надо сделать? — Серёня с надеждой переводил взгляд с одного на другого и был сейчас похож на ребенка, потерявшего на пляже родителей.

— А это, уважаемый, мы вам расскажем не в такой людном месте. Давай, веди нас к себе. Заодно по пути надо чего-нибудь поесть купить, а то мы тут так заработались — пожрать некогда. Можно, пожалуй, пару дней на солнышке погреться. Никуда от тебя твоя фирма не убежит.

С этими словами вся компания снялась и пошла в сторону Серёниной гостиницы мягкой расслабленной походкой отдыхающих, кем они, собственно, в этот момент уже и были.

 

Глава 4

Дом. Серёне показалось, что он не был здесь тысячу лет. В комнатах практически ничего не изменилось. Видимо, новый жилец был неприхотлив — спал на его кровати и ел из его, Серёниной тарелки, ничего при этом не пытаясь изменить. Интересно, что это за «фрукт»? У Серёни где-то там, в глубине то ли души, то ли подсознания — и не разберешь уже теперь, столько времени прошло — шевельнулось какое-то неприязненное ощущение. Но оно тут же погасло — Серёня от природы был незлопамятным.

Он побродил по комнатам, заглянул в ванную, погладил рукой мягкое махровое полотенце и, по-привычке, втянул носом знакомый запах. «Ишь ты, даже моим «египетским» запахом пользуется! Вот говнюк». Но и этот приступ раздражительности быстро прошел. Словно бы дом впитывал в себя все Серёнины горести и неприятности, растворяя их в домашнем уюте.

Серёня спустился в кухню, где Дашка привычно возилась у плиты, наполняя воздух таким волшебным ароматом жареной свинины, что у Серёни потекли слюнки. Нормальный мужской рефлекс на жареное мясо!

За столом сидели бородачи — Толик и Вадим. Они пили чай с сухариками. Петр стерег на улице.

Сегодняшним утром началась «операция по экспроприации», как в шутку обозвал ее Вадим. Но шутка прижилась, и вот наступил день, когда она из шутки начала превращаться в живую действительность.

После возвращения в Москву бородачи целый месяц потратили на разработку и подготовку этой «операции».

Они куда-то ездили, с кем-то вели переговоры, периодически принося Серёне какие-то бумажки, которые надо было оплатить, они отчитывались ему о каждом потраченном на «операцию» рубле. Но, если сказать честно, Серёня не сильно вдавался в подробности.

Он искренне привязался к этим неторопливым и приятным в общении людям. У него давно, еще со времен внезапно заболевшего Генки, не было в жизни настоящих друзей — бизнес-партнеры не в счет. И он наслаждался этим общением. Он давно не испытывал такого удовольствия от жизни, он, наконец, мог не бояться, что кто-то «подставит» или «кинет» его, Серёню, человека от природы не злобного и мягкого. А таким и достается больше всех и от жизни, и от бизнеса. Там надо ухо, ой, как востро держать, никому не верить и ничего ни у кого не просить. А то в такую кабалу можно влететь — не обрадуешься. И никто не выручит. А когда у человека от природы мягкий нрав, то приходится ему себя каждый день ломать и корежить, и душу свою искусственно очерствлять. А как без этого? Как проживешь без этого в бизнесе? И если нет дома родной души, и никто тебя не ждет под вечер со стаканчиком горячего чая и пирожком, то совсем тяжело такому человеку. Некому ему открыться, чтобы вылить из себя эту черноту и грязь, которая за день набежала в его славную ранимую душу. И многие не выдерживают, ломаются насовсем. Кто-то спивается. Кто-то разоряется от простой своей человеческой доверчивости и пускает свою состоятельность по ветру. А кто-то и очерствеет навек. И тогда из этого черствого монстра вырастет такой воротила, что все ахнут. И в делах ему везет, и денег у него без счета. Но если бы как-нибудь очень поздним вечером поприжать его в мягкой теплой постельке и задать простой вопрос: «Ты счастлив?», то в ответ можно услышать лишь тихий вой и всхлипы. И слеза обязательно его пробьет. Но и это не у всех. Кое-кто уже давно умер для всех этих чувств. И не дай вам бог по жизни столкнуться с таким человеком. Он вас уничтожит без жалости и сострадания.

Серёня все это прекрасно знал по собственному опыту и не хотелось ему становиться монстром. Деньги — вещь приятная, но зачем же из себя урода делать. Во всем надо меру знать. И в деньгах тоже. Серёню это денежное болото никогда до конца не затягивало. Знал он, что такое деловой азарт, но знал и тех, кого этот азарт довел до края. А, зная об этом заранее, надо быть круглым идиотом, чтобы ради обыкновенных денег сдохнуть от жадности, или от пули, или еще от какой-нибудь дряни.

Серёня деньги любил, вернее, уважал, но не до одури. Он понимал, что деньги — это свобода. За это и уважал. Но и свободы тоже должно быть в меру. А то зарвешься, все себе позволишь и тоже пропадешь — поминай, как звали.

Серёня вернулся с юга загоревшим и отдохнувшим. Как и положено человеку после отпуска. И настроение у него было самое замечательное. Но не было бы в нем этого чудесного душевного расположения, если бы не случайная удача (хотя случайностей в жизни вообще не бывает!). А удача его заключалась как раз в том, что встретились ему на пути люди, которые вызвались ему, Серёне, помочь. И от этого Серёня и помолодел, и спал теперь как убитый.

После возвращения в Москву Серёня прямо с вокзала помчался к своей «подмостовой» команде. Целый месяц его не было в городе, и он понимал, что лишний раз ему высовываться на рынке не стоит, незачем давать противнику в руки такой козырь, как его, Серёнино, возвращение. Пусть все думают, что он раз и навсегда испугался и удрал из города куда глаза глядят. А если узнают, что вернулся, то непременно доложат кому следует, и не успеет Серёня даже котенком мяукнуть, как уже некому будет отвоевывать свое право на жизнь и собственность. Поэтом на рынок он не пошел.

Бабка Маланья открыла ему дверь и чуть в обморок не грохнулась от счастья, когда на пороге возник её «любимчик» — так она за глаза звала Серёню. Всплеснув руками и запричитав, она не удержалась и расплакалась от полноты чувств. Но Серёня не дал ей закончить. Он усадил ее в кресло и сам сел напротив. Минуту он молчал, наслаждаясь чувством покоя и тихого домашнего счастья. Он и предположить не мог, что так привязался к этой пожилой и немногословной женщине.

Первой опомнилась бабка Маланья.

— Чего же это я сижу. Ты ведь с дороги. Надо тебя накормить, давай на кухню.

Сереня улыбнулся.

— А давай. Я от чая не откажусь. Да и чего посущественней тоже давай. Честно говоря — проголодался.

Наминая вкуснейшие Маланьины пироги, Серёня рассказал ей о своих приключениях все, без утайки. Не переставая жевать, он поведал ей и о своем случайном знакомстве, и о том, как «бородачи» предложили ему помощь, и еще кучу всяких мелочей, о которых может рассказать человек, только что вернувшийся с русского южного курорта, где он побывал в первый раз в жизни. Бабка Маланья лишь молча кивала головой, слушала, не перебивая, и только в самом конце Серёниного повествования перекрестилась и промолвила:

— Хорошему человеку по заслугам его и воздастся. Попомни мое слово.

Серёня, наконец, наелся. И рассказ его тоже закончился. Он вытер руки о чистое полотенце, перевел дух и спросил:

— Ну, а вы как здесь?

— А чего нам сделается. У нас все в порядке. Филиппыч молодец. Он аж помолодел от такой работы. Скачет, словно серенький козлик. Мечется между рынками, остатки снимает, прибыль считает. Профессор тоже при деле. Он теперь с поставщиками работает. Они его очень уважают. Девки наши все на своих местах. Николай учится прилежно — я сама за ним приглядываю. Но и так видать — парень толковый и старается. Одни пятерки из школы носит.

Серёня слушал её и улыбался. Маланья все о чем-то рассказывала и рассказывала, но Серёнины мысли бродили уже где-то очень далеко отсюда. «Красота! А жизнь-то налаживается. Надо Маринке после позвонить, а то тоже, наверное, волнуется. Как она там? Все же я ей много чего наобещал. Ничего. Что обещал — все сделаю. На том стоим. Но это все потом».

Перебив Маланью на полуслове, Серёня спросил:

— Можно я здесь немного поживу?

Маланья заулыбалась:

— Вот счастье-то какое. Услышал бог мои молитвы. — Кормить своего «любимчика» и будить его по утрам — это было заветным желанием бабки Маланьи.

К Маринке Серёня возвратиться не мог. В той игре, которая должна была начаться со дня на день, мелочей не было, и бородачи посоветовали ему пока не сообщать Маринке о своем возвращении. Серёня согласился, скрепя сердце.

Игра игрой, но по Маринке он, почему-то, очень соскучился. Ему хотелось, как раньше, залезть в кресло с книжкой или растянуться на диване перед телевизором, и только краешком глаза видеть или вообще одним только шестым чувством слышать, как Маринка тихонько копошится на кухне или возится в ванной с бельем. Серёня удивлялся сам с себя, но желание увидеть Маринку не проходило. Он вспоминал то время, когда жил у нее. Она умела быть приятной собеседницей или, наоборот, не мешать, не мельтешить назойливо перед глазами, как это делает большинство женщин, особенно, если мужчина в этом не нуждается. А она, каким-то непонятным Серёне образом, чувствовала, когда именно она нужна ему, а когда нет. Как она это угадывала, было для Серёни тайной за семью печатями. Интуиция, что ли. А может, деликатность. Мужчины очень ценят это качество в противоположном поле — оно ведь довольно редко встречается.

Бородачи ждали его только к вечеру. А пока можно позволить себе понежиться вот так в кресле. Словно дома. Дом! Это слово всплыло в его сознании, и Серёня понял, как же он соскучился по своему ДОМУ, как ему хочется залезть в любимую ванну-джакузи, поваляться под струйками, нежно щекочущими кожу, а потом зарыться с головой в ароматное полотенце и вдыхать чудесный восточный запах долго-долго, до помутнения в голове. И теперь Серёня точно знал — все это будет. Надо только постараться и все сделать так, как задумали его новые знакомые. А теперь уже, наверное, не просто знакомые. Серёня каждый день благодарил судьбу за то, что она свела его с этими людьми. Жизнь ведь не каждому делает ценный подарок в виде надежного дружеского плеча.

Азарт появился, когда «бородачи» показали Серёне план по возврату его предприятия законному владельцу. План был гениально прост — воздействовать на неприятеля его же методами.

Но простым это оказалось только на бумаге. Для начала необходимо было вернуть дом. Во-первых, надо было где-то жить, а свой собственный дом был для этого самым удобным местом. Не мог же он до скончания века арендовать диван у своей секретарши Маринки. Во-вторых, это было частью плана. И вот все началось.

 

Глава 5

Юрий неторопливо шел по утреннему бульвару. Он оставил машину в двух кварталах от офиса — ему хотелось прогуляться. Просто так. Потому что утро, потому что солнышко шныряло между зелеными листьями в поисках блестящих нитей паутинки, и, обнаружив их, тут же загоралось нежными блестящими искорками, словно кто-то рассыпал драгоценные камушки в зелени на ветках деревьев.

Ему некуда было спешить. До назначенной встречи оставалось еще полчаса. Он присел на влажную от утренней росы лавочку и задумался. Сколько еще таких дней ему осталось?

Ровно год назад с ним случилась необыкновенная история, и он до сих пор не мог понять, почему именно с ним. Стечение обстоятельств? Судьба? Да кто он такой? Обыкновенный актер в обыкновенном заштатном театре. Он, конечно, любил свою профессию, и театр был для него всем. Он любил приходить в театр до начала репетиции, прохаживаться по темной сцене, вдыхать терпкий запах кулис и чего-то необъяснимо приятного, такого, чего больше нигде не было. Запах театра был для него как наркотик. А разве может быть иначе? Если ты родился актером, то без этого запаха, без этого огромного зала, пустого днем и заполненного людьми и звуками под вечер, ты чувствуешь себя потерянным и одиноким.

Юрий скучал по сцене. Уже целый год он играл только одну роль. Конечно, грех жаловаться — гонорар за эту роль он получил такой, словно был звездой Голливуда. Но эта роль ему наскучила. Да и то, что ему говорили год назад серьезные с виду люди, с серьезными «красными» корочками, на поверку оказалось липой. Он им поверил, но позже понял, что здесь что-то не так. Он не был дураком, а тут не надо много ума, чтобы понять — он вляпался. Вляпался в какую-то некрасивую историю, связанную с большими деньгами и большим бизнесом.

Его, неплохого актера, наняли сыграть роль крупного бизнесмена, объясняя это все государственными интересами и государственной же важностью. Но месяца через два он начал подозревать, что его провели, как ребенка. Никаких доказательств такого подвоха у него не было. Так, одни подозрения. Но он привык доверять своему чутью.

И вот теперь, сидя здесь, на этом бульваре, он размышлял, как жить дальше во всем этом непонятном ему болоте, от которого уже было тошно, несмотря на большие деньги и необременительную работу.

Год назад, когда их театр приехал на театральный фестиваль в столицу, к нему за кулисами подошел невзрачного вида человек и, предъявив Юрию свои документы, предложил побеседовать после спектакля на одну, как он сказал, очень важную и интересную тему. Юрий был заинтригован. Поразмыслив пару минут, он согласился. А чем он рисковал? Театр, в котором он служил, не числился в первых и знаменитых. Юрий не был чересчур честолюбив, работу свою любил без всяких «но», и такое существование его вполне устраивало. А все же иногда хотелось ему чего-то «эдакого», необычного, что ли, особого, как хочется подчас любому человеку. И поэтому появление «серого» человечка он воспринял как некий знак судьбы.

После спектакля они встретились, и человечек — теперь Юрий мысленно так и называл его «Серый» — рассказал Юрию историю, которая сначала показалась ему не вполне правдоподобной. История выглядела примерно так.

Где-то существовало некое предприятие. У этого предприятия все было в порядке. Мало того, оно, это предприятие, представляло для государства большой интерес. То есть, буквально все вокруг были заинтересованы, чтобы у предприятия все было хорошо, чтобы оно процветало и благоденствовало. Но случилась небольшая неприятность. Хозяин этого предприятия, и он же по совместительству и его директор, тяжело заболел. Так вот, Юрию надо было просто вжиться в роль этого бизнесмена, который, якобы, не хочет, чтобы о его тяжелой и неизлечимой болезни узнали его бизнес-партнеры, поскольку в бизнесе все, как один, акулы. Он, этот бизнесмен, боится, что его наследство начнут рвать еще при его жизни. Поэтому и разыскивает он похожего на себя человека, чтобы тот мог выдавать себя за него, хозяина, до тех пор, пока тот не излечится от всех своих неизлечимых болезней. Тут «Серый» покопался у себя в нагрудном кармане и извлек из него фотографию столь болезненного бизнесмена. Юрий ахнул — с фотографии на него смотрело его собственное лицо! «Серый» насладился произведенным эффектом и продолжил свою вкрадчиво-назойливую атаку. Он еще пару минут расписывал все прелести этого столь неожиданного для Юрия предложения, и потом, словно бы вскользь, заметил, что, поскольку Юрий является профессиональным актером, то он справится с этой ролью идеально. Даже небольшая лесть всегда срабатывает — актеры похожи на детей, им важно, чтобы их хвалили.

Юрий внимательно выслушал предложение «Серого» и крепко задумался. Но «Серый» не дал ему додумать все мысли до конца и снова пошел в атаку.

— Ваше потрясающее сходство с этим человеком уникально. Это же для него просто как подарок судьбы! Вы поймите, человек практически при смерти. Близких родственников у него нет, и он прекрасно понимает, что произойдет, если в его кругах пронюхают о его тяжелейшей болезни. А допустить этого сейчас никак нельзя. У него готовятся к подписанию контракты буквально государственной важности. Понимаете? Вы же русский человек. Вам, что, наплевать на безопасность вашего государства? — «Серый» задел самую больную струнку в душе Юрия. Юрий был из той, старой формации, и на безопасность государства ему было не наплевать. Но что-то в «Сером» было такое скользкое, такое ненастоящее, что-то такое, чего Юрий не смог бы объяснить даже самому себе. Он был настоящим профессиональным актером и фальшивую игру чувствовал за версту своим нюхом лицедея, шестым актерским чувством. «Серый» снова пошел в наступление. — Вы даже не сомневайтесь — все легально, законно. Хотя, сразу должен вас предупредить — никакой уточняющей информации о характере участия данного предприятия в цепочке государственно важных дел мы вам, естественно, не дадим. Вам придется верить нам на слово.

Юрий все еще молчал, когда «Серый» привел свой самый веский аргумент.

— Скажите, сколько вы получаете в вашем театре? В смысле, какое у вас жалование?

Юрий замялся:

— Да на жизнь хватает, а что?

— На жизнь? Какую, простите, жизнь? Вы в Москве впервые? — неожиданно спросил «Серый».

— Да, впервые.

— А до этого вы где, извиняюсь, гастролировали?

Юрий не понимал, куда тот клонит, но ответил:

— Да практически нигде. Нас и в Москву то пригласили случайно — здесь фестиваль театрального искусства, приглашают, в основном, малоизвестные театры.

— Для галочки? — не отступал «Серый».

— Не знаю. Может быть. У нас этим режиссер заведует. Он больше никого к этим вопросам не подпускает, и кто нас пригласил и зачем — это все к нему.

— Нет, ваш режиссер мне и даром не нужен с его проблемами. Мне нужны конкретно вы. Понимаете. Я ведь не зря вас спрашиваю про ваше жалование. Даже в теории оно смехотворное. Я прав?

Юрию стало обидно за театр.

— При чем здесь жалование, — взорвался Юрий, — я актер, и я люблю свою работу! — «Серый» вывел его из себя. Но тот, по-видимому, был опытным психологом.

— Тише, тише, не кипятитесь, все нормально. А насчет жалования я вас спрашиваю только потому, что хочу предложить вам за вашу одну единственную роль гонорар, который вы в своем, простите, театре, никогда в жизни не получите. — И «Серый» назвал цифру с четырьмя нулями. Естественно, нули были иностранные. Юрий остолбенел. Таких денег он не то, что в своем театре не смог бы заработать, таких денег не платили даже в столице. — А еще ежемесячное пособие, — не унимался «Серый». — Вы же должны за что-то покупать себе хлеб и зубную пасту. Ну?

Здесь действительно было, о чем подумать. И Юрий крепко задумался во второй раз за этот вечер. Да, такие гонорары на дороге не валяются, и надо быть совсем неразумным актером, чтобы от них отказываться. Но его все еще мучил один вопрос, который он и задал «Серому» в лоб.

— Скажите, а я могу встретиться этим человеком?

— Зачем? — «Серый» произнес этот вопрос тоном, от которого повеяло могильным холодом. Но Юрий решил не отступать.

— Ну, потолковать, что ли. Ведь, раз он хочет, чтобы я сыграл его, то логично было бы ему со мной встретиться. — Юрий умолк и молча уставился на «Серого». Тот так же молчал и холодно, оценивающе разглядывал актера. Юрию стало зябко от этого взгляда, и он уже пожалел, что связался с этим типом. Но «Серый» вдруг ослабил хватку, осклабился и сказал:

— Хорошо. Я доложу о вашем желании руководству.

Юрий судорожно сглотнул, и подумал: «Чего я кочевряжусь? Вот он согласился на мое условие, и даже почти не отнекивался. Значит, все в порядке». Но червячок сомнения почему-то шевелился где-то далеко в подсознании. Наконец Юрий справился со своими эмоциями и страхом и решился.

«А, была — не была! Мало ли что у людей в жизни случается! А вдруг все — правда. А я, как дурак, от такого шанса откажусь!» Юрий пытался привести в порядок свои совершенно взлохмаченные мысли. Что там этот «серенький человечек» говорил про новую роль? И он, наконец, принял окончательное решение:

— Ладно. Я согласен.

Человечек довольно потер ручки, вытащил из-за пазухи записную книжечку, быстро написал там номер телефона, вырвал страничку и вручил Юрию.

— Завтра, ровно в десять часов утра, я жду вашего звонка. Все остальное потом. Не опаздывать, — строго сказал человечек и исчез.

На следующий день, ровно в половине одиннадцатого утра, Юрий вошел в добротные дубовые двери. Безликого вида охранник проводил его в большой, заставленный дорогой мебелью, кабинет. В кресле за массивным столом сидел невысокий человек — его голова едва возвышалась над спинкой неглубокого кресла. Он с минуту изучающее смотрел на Юрия, а потом отодвинул кресло, вышел из-за стола и протянул Юрию мягкую пухлую руку.

— Здравствуйте, мне уже доложили о вас. Меня зовут Петр Иванович. А вас, стало быть, Юрием. Очень приятно. — Всю эту тираду Петр Иванович произнес приятным низким баритоном, и, указав Юрию рукой на кресло около стола, вернулся на свое место. — Ну-с, молодой человек, не будем терять времени на ненужные разговоры и приступим к делу. Мой сотрудник вкратце посвятил вас в суть дела. Но, я думаю, есть некоторые тонкости, которые вам непременно нужно будет узнать. Во-первых, у нас есть видеозаписи вашего, как бы это сказать, «двойника». Вы должны вжиться в образ, чтобы не только с первого взгляда, а и со второго, а лучше, и со всех последующих вы казались именно тем человеком, которым был наш заболевший коллега. Да что там, казались, вы должны стать им, и все. — безапелляционность, которая звучала в голосе этого человека, выдавала в нем стародавнюю привычку приказывать. Причем, вряд ли он привык повторять свои приказы дважды. В его словах было столько металла, что Юрий всей кожей почувствовал опасность, исходившую от своего нового знакомого. У него даже пробежала крамольная мысль: «Может, отказаться мне от всей этой затеи». Но, взглянув в голубые, похожие на кристаллики льда, глаза Петра Ивановича, Юрий понял — поздно. Уже ничего нельзя было изменить. «Ну, и черт с ним. Зато денег заработаю», — обреченно успокоил себя Юрий.

Петр Иванович нажал кнопку на пульте около стола и словно джин из бутылки в его кабинете возник «Серый».

— Виктор Валентинович, ознакомьте нашего нового сотрудника с правилами работы в нашем учреждении и можете приступать к его подготовке. Да, кстати, проблем с руководством театра не возникло? — «Серый» отрицательно кивнул. — Тогда свободны. Всего хорошего.

И потянулись рабочие будни. Мысленно Юрий так и продолжать называть Виктора Валентиновича «Серым».

«Серый» оказался мужиком конкретным и толковым. Он быстренько объяснил Юрию, что, если тот будет болтать лишнее все равно кому, то им придется расстаться. Причем, слово «расстаться» «Серый» произнес с какой-то странной двусмысленной интонацией. Юрий поежился. «Это куда ж я попал?» — запоздало и тоскливо подумал он. Но «Серый» не дал ему поразмышлять на эту тему и приступил к занятиям.

Он натащил в свой кабинет целую гору видеофильмов, и Юрий с удивлением обнаружил на них самого себя. Только там, на пленках, он был таким холеным и импозантным, и носил такие дорогущие костюмы, что Юрий понял — нет, не я. Удивление все же осталось. «Вот тебе и раз. Это что же, так разве бывает? Как две капли воды! Ну, природа, ну, матушка!» Но удивление быстро прошло, поскольку работы было много. Надо было внимательно изучить все повадки и привычки этого знакомого незнакомца с кассет. И Юрий с головой ушел в работу. Он действительно был хорошим, настоящим актером, и поэтому вжиться в роль другого человека ему не составило большого труда. Он внимательно разглядывал этого незнакомого ему Сергея Николаевича, слушал тембр его голоса, запоминал любимые словечки и фразы. Он ходил по кабинету, копируя его походку. В общем, Юрий старался сделать свою работу максимально хорошо, как и положено высокооплачиваемому актеру.

Кассет было много. «Странно, что он так много снимал себя со стороны. Конечно, человек может делать всякие там хоум-видео, но они какие-то странные, эти фильмы». Юрий подумал, что такое хоум-видео скорее напоминает шпионский фильм: это когда кто-то за тобой следит, а ты не в курсе. Но пока он не видел больше никаких других несоответствий рассказу «Серого». Всякое в жизни бывает. Действительно, заболел человек, а у него бизнес. Тут и здоровому-то — только успевай поворачиваться. И то, вон, целые империи рушатся! А у больного-то того и гляди, все налево уведут. А что, в жизни и не такое бывает.

И поэтому Юрий старался не думать ни о чем другом, кроме работы. Уже через пару дней, когда ему принесли новый костюм и все, что к этому костюму полагалось иметь, он вышел из кабинета совершенно другим человеком — строгим, немногословным, с отменной деловой повадкой. Когда он шел по коридору, сзади раздался голос:

— Сергей Николаевич, зайдите ко мне, пожалуйста. — Юрий в первую секунду не среагировал, но ему хватило буквально следующего мгновения, чтобы понять — это зовут его. Ведь по новой роли он и был Сергеем Николаевичем.

Замешкавшись только на долю секунды, он оглянулся и увидел, что в дверях своего кабинета собственной персоной стоял Петр Иванович — «Ферзь» — как за глаза называли его сотрудники. Юрий тоже теперь был одним из них, и поэтому секретарша «Серого», Ниночка, тихонько шепнула ему на ушко про этот несекретный факт сегодня утром, когда принесла в кабинет кофе и бутерброды. Юрий мысленно называл его «Монголом», наверное, за пристальный прищур глаз, который делал Петра Ивановича похожим на жителя бескрайних желтых пустынь. Но прозвище, придуманное сотрудниками, подходило Петру Ивановичу намного больше. Он действительно был здесь главным человеком, и от движения его пальца могла упасть в пропасть или вознестись к небесам карьера любой фигуры этого удивительного учреждения. И не только этого.

Юрий развернулся на сто восемьдесят градусов и бодрой походкой подошел к Ферзю:

— С удовольствием, Петр Иванович. — И они вместе вошли в кабинет.

— Похвально, похвально, — с улыбкой сказал Ферзь, усаживаясь в кресло, жестом пригласив и гостя присесть напротив. — Вы делаете поразительные успехи. Тем более, что время нас поджимает. С внешними, так сказать, проявлениями вы успешно ознакомились. Но есть некоторые вещи, с которыми вы, в силу своей профессии, вряд ли сталкивались в жизни. Это бухгалтерия. И экономика вообще. Поскольку, по нашей с вами версии вы — бизнесмен, и, причем, весьма успешный, вам положено знать эти предметы в совершенстве. Но из-за ограниченности во времени, вам будет прочитан только ознакомительный курс в области вашего, так сказать нового бизнеса.

Юрий улыбнулся.

— А вот и зря вы думаете, что я полный профан в бухгалтерии. Я ведь на актерский-то поступил только после армии. А до того, сразу после школы, я в техникуме учился — меня туда из детдома послали образование получать. Так вот, там эту самую бухгалтерию нам сама Розалия Марковна читала. А вы даже не подозреваете, что за дама, эта Розалия Марковна. Она своей этой бухгалтерии даже самого твердолобого идиота смогла бы выучить. Так что, видимо, ваша задача намного упрощается. — Юрий победно, и как бы даже свысока смотрел на Ферзя. Петр Иванович же смотрел на Юрия совершенно непроницаемым взглядом. Но Юрию почудилось, что тот слегка расстроился. Еще бы! Люди такого сорта очень не любят чего-то не знать о своем собеседнике. А тут получилось, что какой-то актеришка с улицы его в калошу посадил. Ферзь молча нажал кнопку на пульте, и, так же как и в прошлый раз, откуда-то совершенно беззвучно возник «Серый».

— Виктор Валентинович, вот тут наш юный друг утверждает, что знаком с азами бухгалтерии. А вы были в курсе?

«Серый» съежился и стал практически незаметен на фоне мебели.

— Времени было маловато, — виновато буркнул он.

— Понятно. Надеюсь, это не потеря профессиональной хватки, а только досадное недоразумение. Вы свободны. — Юрий мысленно улыбнулся. «Так вам и надо. А то решили, что все про всех знаете».

— Я бы на вашем месте не стал злорадствовать, — тихо произнес Ферзь.

У Юрия по спине пробежали мурашки. «Он, что, мысли умеет читать, что ли?» — испуганно подумал он.

— Я не умею читать мысли, но и лишнего думать вам не советую, — так же тихо добавил Ферзь. У Юрия на секунду замерло сердце. И он раз и навсегда расхотел думать лишнее в этом кабинете.

— Я думаю, вы вполне готовы для исполнения профессиональных обязанностей, — сухо сказал Петр Иванович после короткой паузы. — Дальнейшие занятия с вами продолжим завтра. А сегодня — боевое крещение, так сказать. Вы сейчас поедете в офис этой фирмы, осмотритесь, что да как. С сотрудниками в контакт старайтесь не вступать, пока это ни к чему. Так, походите, посмотрите где-то с полчасика, не больше. Секретарша у вас новая. Так что, в курс дела еще не вошла. Но ей все объяснят, и она для вас будет очень полезна. Так что, поезжайте. Через три часа жду вас с докладом о ваших успехах на новом поприще. — Ферзь ухмыльнулся.

У Юрия на языке вертелся один вопрос, который он все не решался задать лично Петру Ивановичу. Но сейчас, кажется, было подходящее время.

— Послушайте, а почему бы мне прямо сейчас не пообщаться лично с хозяином, ну, с этим бизнесменом. Он бы мне все объяснил, и про бизнес, и, вообще. Ну, не дурак же я, соображу как-нибудь, что мне делать нужно. — Такой реакции Юрий не ожидал. Ферзь подскочил, чуть не достав макушкой до потолка.

— Ты что мне здесь самодеятельность разводишь? С кем надо, с тем ты и будешь общаться. Понял? — Юрий кивнул и молча вышел из кабинета. В коридоре его догнал «Серый».

— Не обижайся на шефа. У него сейчас неприятности, он как с цепи сорвался. А насчет твоего вопроса я тебе так скажу, — «Серый» слегка запнулся, посмотрел по сторонам, словно проверяя, не слышат ли его посторонние уши. Убедившись, что в коридоре они одни, он наклонился к Юрию и тихо сказал: — Умер твой двойник. И не у кого теперь спрашивать, что и как делать. Вот и импровизируем.

При этих словах Юрий остановился посреди коридора как вкопанный.

— Да вы что, Виктор Валентинович. А что же теперь будет?

— Что будет? А ничего не будет. Вовремя мы с тобой, дорогой друг, встретились. А то бы хорошее дело по ветру пошло. Знаешь, сколько желающих кусок пожирнее от чужого оторвать? — Юрий понимающе закивал. Он по жизни был порядочным человеком, и на чужое никогда не зарился. Оттого, может, и не заработал пока золотых гор, но не сильно-то и переживал по этому поводу.

И только, вечером, прокручивая в голове все, что случилось с ним в «офисе», Юрий удивился одной маленькой детали — а откуда «Серый» узнал, что Юрий спрашивал у Петра Ивановича о своем «двойнике»? «Неужели, подслушивает?» — неприязненно подумал Юрий, но с учетом общего впечатления от сегодняшнего дня, это открытие было не самым противным.

 

Глава 6

Серёня и «бородачи» сидели в небольшом, невзрачном с виду, зеленом фургончике, от пола до потолка набитом какой-то неизвестной Серёне спецаппаратурой. Фургончик, как говорится, «повидал всякого», но железо, из которого он был сделан, выглядело массивным и основательным. Не то, что современные пластмассовые коробочки, в которые превратила современные автомобили испорченная деньгами дизайнерская мысль.

Они сидели здесь уже полчаса, дожидаясь, пока «двойник» уедет из дома по своим делам и освободит им поле для деятельности, поскольку «операцию по экспроприации» Вадим назначил именно на сегодняшнее утро.

Сердце у Серёни билось так сильно, что ему казалось, что все окружающие слышат этот стук. Еще бы — он целый год не был дома! А сейчас…

Толик спокойно курил, наблюдая за калиткой в зеленой изгороди.

— Вот он, идет, — наконец услышал Серёня. — Так, что тут у нас по расписанию? А по расписанию у него бассейн, потом — офис. Это значит, что товарищ будет отсутствовать часа четыре-пять. Времени вполне достаточно. — Толик затушил сигарету о край пепельницы, вмонтированной около руля. Автомобиль, в котором Серёня и его приятели сидели сейчас, именовался в просторечье «бобик». «Бобиком» прозвал его Вадим. Как он утверждал, за сходство с его охотничьим псом. Такому развитому воображению мог позавидовать даже сам великий Леонардо да Винчи. Сколько Серёня не ходил вокруг автомобиля в поисках хоть каких-нибудь признаков сходства с любым гипотетическим Бобиком, никакую собаку он ему не напоминал. Но Вадим только посмеивался в усы, по-привычке поглаживая свою окладистую бороду. Толик тоже улыбался. Серёня никак не мог понять, что такого смешного они оба имеют ввиду. Наконец, Толик не выдержал и раскололся.

— Да не ходи ты вокруг этой тачки. Её «бобиком» зовут за прожорливость. У Вадима Бобик на охоте всегда пару уток сожрет. Вот и этот тоже — проглот. Сколько бензина в него не лей — он все съест, да еще с такой скоростью, что просто диву даешься. — Серёня смотрел на них с недоумением.

— А вы не пробовали что-то с двигателем сделать, ну, там, как-то перебрать его, что ли. Или еще что-нибудь?

Вадим продолжая поглаживать свою бороду, неторопливо пояснил.

— Бесполезно. Этот автомобиль — армейский. И когда его изобретали, то никто и не думал учитывать расход бензина. А зачем? Тогда этот пункт был лишним. Но зато проходимость и выносливость у него — дай бог всякому. Так что, выбирая между прожорливостью и надежностью, сам понимаешь, что ценнее в нашей работе. Кстати, с проходимостью и выносливостью у моего пса Бобика тоже все в порядке. Но это к слову.

— А-а-а, вот оно что, — понимающе протянул Серёня. — Тогда другое дело.

Увидев выходящего из дома «двойника», вся компания слегка напряглась. Тот спокойно сел за руль, завел мотор и скрылся за поворотом. Все. Время «Ч». Или время «ИКС». Это теперь было без разницы. Вся четверка как по команде дружно выскочила из машины и двинулась вперед, к дому.

Серёня толкнул входную дверь. Она привычно скрипнула и открылась с мелодичным звоном. Это специальное приспособление над дверью запело приветственную мелодию своему хозяину.

— Ты гляди, работает, — весело обернулся к ребятам-бородачам Серёня. — Это я придумал. Так, для понтов. Но красиво, правда?

Они вошли вовнутрь. Из кухни выбежала Дашка.

— Ой, проходите, проходите. А я вас уже заждалась, — суетилась Дашка, и Серёня, по-привычке, отметил это. Но теперь уже безо всякого раздражения, как бывало раньше. Наоборот, ему это теперь страшно нравилось, словно бы кусочек какой-то прошлой, давно забытой жизни всплыл и зазвенел маленьким колокольчиком: «Помнишь меня?». Серёня всё помнил.

Все разулись в просторной прихожей и, даже не думая прятать свои башмаки в шкаф — для конспирации — кучей повалили в кухню, подчиняясь настойчивым и, не смолкающим ни на секунду, Дашкиным призывам. Конспирация отменялась.

— Можешь ничего не прятать, — объяснил Серёне Петр. — Потом поймешь. Я отвечаю.

— А я тут вам блинчиков нажарила. И мяса. Я помню, Сергей Николаич, вы с утра мяско любите.

Дашка суетилась около стола, расставляя тарелки, чашки, вазочки и блюдца со всякой чайно-кофейной снедью. «Бородачи» слегка обалдели от такого шума и суеты, и слегка косились в сторону Серени — мол, когда же девица уймется.

Но Серёня и не думал прерывать этот словесный водопад, а лишь посмеивался, пропуская мимо ушей львиную долю Дашкиных излияний. Наконец, сообразив, что досаждает гостям своей нескончаемой болтовней, Дашка унялась сама. И в кухне наступила благостная тишина. Вадим шумно перевел дух.

— Ну, вот теперь можно и чайку попить, — философски заметил он.

— Ой, я сейчас налью, — выскочила Дашка.

— Цыц, я сам, — резко, но безо всякой злобы в голосе прикрикнул на нее Вадим. Дашка тут же уткнулась носом в сыр, который, высунув кончик языка, нарезала за минуту до этого.

— Ну, что, граждане налетчики, выпьем чаю за удачное освобождение помещения. — Вадим торжественно поднял чашку и чокнулся ею со всеми. — Что «покрепче» нам сейчас пить не с руки. Успеем. — И отхлебнул большой глоток чая, пахнущего густой ванилью с примесью горьковатой полыни, такой, как дым ночного костра в степи. Серёня помнил этот чай. На упаковке был нарисован негритенок в огромной цветной чалме и с улыбкой до ушей. Серёня сам купил этот чай где-то на островах в Индийском океане. Он уже не помнил, на каких именно.

— Ух ты, сохранился! Надо же, не выпили, гости незваные. — Серёня обрадовался синенькой коробочке с заваркой как старому другу. Дашка заметила это и прокомментировала:

— А я спрятала все ваше, Сергей Николаич. Я подумала — незачем здесь у меня на кухне чужим шустрить. Пусть, вон, свое покупают и пьют.

Все заулыбались этой наивной детской выходке, но у Серёни еще больше потеплело на душе. Есть, оказывается, на свете у него родная душа. А он и не думал, что эта простая деревенская девчонка окажется таким верным и надежным товарищем. «Вот верну свое добро, надо Дашке оклад утроить. Да заодно посмотреть, чем ее семье помочь — помню, какая там у них разруха в деревеньке. Все сделаю, надо только всю жизнь свою на место вернуть».

Четыре часа пролетели незаметно. Ребята позавтракали и занялись каждый своим делом. Петр пошел на улицу — стеречь. Мало ли что!

Вадим с Толиком занялись любимым делом. Они еще накануне, когда Серёнин «двойник» в очередной раз играл в теннис где-то в столичном спортзале, так, на всякий случай проверили весь дом на наличие «инородных вкраплений» — так они называли всяких «жучков-паучков», которыми «добрые дяди», а может, даже, и тети, могли начинить дом в изобилии. На этот их демарш Серёня смотрел скептически. Если бы в доме были «жучки» или что-нибудь аналогичное, всех возможных посетителей, в том числе и «бородачей», давно бы уже срисовали. Но Вадим, к обстоятельности и неспешности которого Серёня уже давно привык, возразил:

— Ничего подобного. Толик в дом приходил только один раз. Мало ли, кто может днем к домработнице заглянуть, пока хозяина дома нет. Ну, там, родственники приехали, или сантехник — вдруг на кухне кран потек. Это первое. Второе. Толик просил Дашу звонить ему, докладывать обстановку. Так вот, когда она Толику звонит, то делает вид, что с приятельницей болтает. А у Толика на телефоне такая хитрая машинка висит, любой голос можно сымитировать, хоть женский, хоть детский. Идем дальше. Даже если к ней ухажер нагрянет, и что? В самом крайнем случае, за такие проделки просто выпрут с работы. Но, поскольку её за целый год не выперли — значит, ценят. Или просто не считают достойным противником. Что с нее взять — деваха из деревни, все «чистит-блистит», харчи готовит, как французский шеф-повар. Такими кадрами не разбрасываются. А чего мы гадаем, давайте у нее самой и спросим, почему ее новые хозяева на улицу не выставили. Действительно, непонятный момент.

Дашка рассказала им почти фантастическую историю своего выживания в Серёнином доме. После того, как Серёня исчез, а вместо него появился «новенький» — так она в разговоре называла своего нового хозяина, Дашка каждый день ждала своего скоропостижного увольнения. Но дни шли за днями, а об ее существовании никто даже и не вспоминал.

Сначала, когда новый хозяин только-только появился, вместе с ним появилась и некая «фря» — полуинтеллигентного вида крашенная брюнетка неопределенного возраста. Словом «фря» Дашка всегда обозначала неприятных для нее особ женского пола — это Серёня хорошо знал.

Дашка решила — эта самая «фря» метит на ее место. Но ничего такого не произошло. «Фря» усердно шпионила за «новым хозяином». Это было заметно невооруженным глазом. Окончательно удостовериться в своей догадке Дашке помог случай. Однажды, когда «новенький» уехал по делам в город, «фря» позвонила по телефону и подробно рассказала кому-то о том, чем ее «подопечный» занимался с утра. Окна в доме были нараспашку — Дашка как раз мыла окно в соседней с кабинетом спальне, и ей отчетливо был слышен каждый звук из кабинета.

— Да, Петр Иванович, именно так. Я глаз с него не спускаю. Когда он выезжает в город, я передаю его Второму, он ведет его по городу. Так точно. Поняла.

Дашка тихонько домыла окно и бесшумно спустилась в кухню — от греха подальше. Кто его знает, какой еще пакости можно было ожидать от такого сорта женщины, как эта «фря»?

Новый хозяин против «шпионки» не возражал, наоборот, был с ней галантен и угощал чаем с Дашкиными пирожками. Дашка даже удивлялась — как он терпит это чучело? Но через неделю Дашка поняла одну банальную вещь. «Новенький» оказался воспитанным человеком. Она подивилась этому обстоятельству. Ей по жизни редко встречались такие экземпляры. А этот сильно напоминал Дашке ее прежнего хозяина. И не только внешностью. Но поделиться впечатлениями о своем открытии Дашке было не с кем.

«Шпионка» приезжала к ним в дом месяца три-четыре подряд, а потом стала появляться все реже и реже, пока совсем не исчезла. Дашка с ней даже пыталась пару раз заговорить. Но «фря» разговаривать не захотела. Делать что-то по дому она тоже не желала. Обычно она сидела и писала в толстом коричневом блокноте. Пока не испарилась насовсем.

Дашка легко вздохнула, когда «шпионка» исчезла с ее горизонта. Но на душе у нее все равно было неспокойно. Она боялась потерять такую хорошую работу. Еще бы! По её, деревенским, меркам, эти «богатенькие» просто с жиру бесятся. Шутка ли сказать, любая баба в деревне и полы моет, и белье стирает, и кастрюли из печи да в печь каждый день таскает. И все за бесплатно!

А тут такие деньжищи за эту немудреную работенку платят, просто жуть! А Дашке никак нельзя было без работы. У нее на шее еще пять голодных ртов, да мать с отцом. В деревне работы совсем не было, перебивались кое-как. Но Дашкиного хорошего заработка хватало на всю семью, и родственники на нее просто молились, как на святую икону.

И поэтому она все мыла и терла с удвоенной силой, не жалея рук и не помышляя о дорогом креме для нежной бархатистой кожи, накрывала просто королевские завтраки и ужины, благо, в обед как правило, дома никого не было.

Но дни шли за днями, а ничего не происходило. Скорее всего, сработало простое русское правило — о ней просто забыли. А может, посчитали совсем завалящей деревенщиной. А может, потому и забыли, что деревенщина. Да и кто она такая, если бы даже и заподозрила что-то неладное. Что именно она могла рассказать и кому. Соседям? Милиции? И кто бы поверил её рассказу, если хозяин — вот он, живой и здоровый. Дома, в спальне, с книжкой валяется.

Тревожные Дашкины ожидания так и не оправдались.

А новый хозяин тоже к ней привык. Он не обсуждал с ней, ни кто он такой, ни откуда взялся. Хотя и должен был понимать, что подмену она, конечно же, заметит. Но, видимо, всем было на Дашкино мнение по этому вопросу наплевать. И это не русский авось, и не заскорузлое нашенское дурбалайство. А очень частое явление. Сначала вроде бы испытываешь неловкость от того обстоятельства, что на тебя не обращают ровно никакого внимания, или просто не замечают, словно бы ты из прозрачного стекла. А потом — ничего, привыкаешь, и даже начинаешь находить некое удобство в таком своеобразном своем положении.

Так и Дашка. Привыкла, притерлась. Даже звать новенького стала тоже Сергеем Николаевичем — по инерции. А он и не возражал. Она рассудила так — ну, поменялся хозяин — и ладно, твое дело маленькое. А зарплата у тебя большая. Сиди и не рыпайся. Что она и делала бы абсолютно честно до скончания дней, если бы не неожиданный визит симпатичного «бородача», который принес коротенькую записку от настоящего Сергея Николаевича. В записке говорилось, что её прежний, горячо любимый хозяин, жив-здоров, и скоро собирается навестить родные стены. А «бородачу» Толику Дашка должна верить как самому Сергею Николаевичу. В доказательство того, что он точно от Серёни, Толик предъявил письмо от Дашкиной матери, которая заклинала ее всеми святыми помогать этому бородатому человеку так, словно это Дашкин родной брат.

Сергей Николаич, душка, такой хозяин, которых больше и на свете нет! Она так обрадовалась, что и сама от себя этого не ожидала. Оказывается, ничего она не забыла — ни доброты его, ни замечательного к себе отношения. Ведь знала же она прекрасно, как несладко живется ее товаркам в соседних домах. Но обладала Дашка одним чудесным качеством, которым обладают только единицы среди живущих на этой земле. Она умела быть благодарной. Вот тут-то и проявились два самых лучших качества простой Дашкиной натуры — верность и сообразительность.

Почуяв, что в этом мире все опять переворачивается с головы на ноги, она обрела свое всегдашнее веселое расположение духа и, вместе с этим, твердую почву под ногами. Стабильность — вот чего так не хватало ей все это время. Теперь же, когда будущее засверкало впереди самыми радужными надеждами, для Дашки стало просто детской игрой исполнить просьбу Толика звонить ему по вечерам с отчетами о прошедшем дне, увлекательной и длинной игрой, как в книжке. Еще бы! Получше, чем у Агаты Кристи.

Дашка от роду была слегка авантюристкой. Наверное, начиталась в детстве французских романов и Фенимора Купера, завалявшихся где-нибудь в сельской библиотеке, и запали ей в душу все эти необыкновенные приключения. Но, — о чудо! — теперь и ей выпало такое же приключение. Жуть, как интересно!

Тогда, год назад, она по собственной инициативе следила за своим новым хозяином почище той подосланной «фри» — на всякий случай. Но тянулись недели и месяцы, а ничего не происходило. Серёня, однажды появившийся и пообещавший вскоре вернуть всю Дашкину жизнь назад, все не приходил. Приключенческий жанр хорош только своими стремительно сменяющимися событиями. А здесь вдруг наступило болото какое-то.

Теперь Дашка снова ожила. В ее жизни кроме привычных блинчиков с вареньем и генеральной уборки чердака снова появился глубокий смысл. А смысл этот был в скором Серёнином «втором пришествии», о чем и сообщил ей «бородач» Толик.

Дашка вновь воспряла духом и стала в четыре глаза следить за своим новым хозяином. Так наказал ей Серёнин посланец. А еще, ее задачей было сообщать о всяческих неожиданных визитах, и вообще, «про все такое».

Но выслеживать было особенно нечего. Ничего «такого» из ряда вон выходящего не было. Дашка регулярно звонила Толику и рассказывала все, что удалось подметить: с утра хозяин поехал в бассейн — он туда через день ездит, потом на работу заехал — сам вечером ей рассказал — ему скучно за ужином, вот он с ней и делится. А еще соседи купили новую собаку и машину, молочница покрасила волосы в огненно-рыжий цвет и всякие подобные мелочи. Толик молча выслушивал ее сплетни и просил снова позвонить ему завтра вечером. Назавтра происходило то же самое. Эта канитель продолжалось уже около месяца.

А новый хозяин откровенно скучал. По утрам ездил в бассейн — поплавать и развеяться. После обеда валялся с книжкой в спальне. Иногда ездил в офис, но редко.

В общем, вел жизнь сибарита и богатого бездельника. Сколько Дашка не напрягала свою женскую интуицию и деревенскую сметку, ничего сколько-нибудь примечательного в его поведении она так и не обнаружила. И ничего нового в ее жизни пока тоже не происходило. Это обстоятельство Дашку сильно расстраивало.

И вот «оно», наконец-то, случилось! Теперь она, Дашка, честно выполнившая свою миссию шпионки, простая домработница, сидит здесь на кухне среди этих важных людей — а их важность она за версту чует! — и рассказывает им о своем житье-бытье. А ее внимательно слушают. От этой мысли у Дашки аж дух захватывало.

— Он, вообще-то, человек неплохой. Новенький-то. — Тут Дашка зыркнула в сторону Серёни. — Ну, конечно, не такой хороший как вы, Сергей Николаич. Но тоже безвредный. Сначала все в кабинете сидел, книжки читал. Потом стал надолго исчезать. Говорил, в офисе работы много. Но со временем, видимо, «работун» у него кончился, поскольку записался он сначала в плавательный бассейн, а потом еще и в секцию по настольному теннису. И еще куда-то. По всему видать — это чтобы себя занять чем-нибудь. — Точнее Дашка не знала, но предполагала, что на работе у «новенького» — как она по-прежнему именовала его в разговоре — были неприятности.

Сначала он, вроде бы, с энтузиазмом себя вел — ездил куда-то, всем интересовался, даже Дашке что-то рассказывал и рассказывал про разные контракты. Но потом поутих и больше о работе почти не заговаривал. По всему видать — надоело ему все это. И книжки стал читать какие-то странные. Дашка однажды, убираясь в кабинете, заглянула в одну из них. Книжка была яркая, с картинками, но на картинках маски страшные. На музей похоже. В общем, жуть кромешная — позже Серёня выяснил, то была «Малая история искусств».

За разговорами прошло около четырех часов. Мужчины успели плотно позавтракать, и теперь мирно расположились на кухне, ожидая возвращения человека, ради которого они сюда пришли. Дашка рассказывала Серёне про все, что случилось за этот год: про своих родных, про остальных деревенских, про то, что они все очень довольны медово-грибным бизнесом, и не нарадуются, что Дашка так удачно им Серёню прислала, про соседей, живущих справа и слева от его дома, про кучу всякой другой ерунды, о которой в обычной ситуации Серёня даже бы не стал слушать. Дашкин монолог прервал Петр, который дежурил во дворе.

— Едет, — коротко сказал он.

Вадим кивнул и коротко приказал:

— Все по местам.

 

Глава 7

Юрий загнал машину в гараж. «Надо бы здесь, в гараже, барахло разобрать, а то накопилось всякое старье, не знаю даже, что там и лежит».

Юрий поймал себя на мысли, что он привык жить здесь, в этом замечательном удобном месте. И, как и положено хозяину, по-хозяйски же думать о всяких домашних мелочах. Он привык к этому дому, удобному и уютному. К саду, посыпанным мелким песком дорожкам, фонтанчику в виде мельницы — колесо крутилось и крутилось. Он прозвал его «Колесо Судьбы». А может, правда, судьба?

У него никогда не было своего дома. Так, комната в общаге, да всякие временные пристанища. А вот «родового гнезда», «замка предков» — нет, не послал бог. Он не тяготился этим — ну, нет и нет. Но все же иногда, особенно в последнее время — возраст, что ли? — стало ему тоскливо в этой жизни от непроглядного одиночества.

Раньше, в театре, ему некогда было об этом задумываться. Театральная жизнь, она как сбесившееся чертово колесо в городском парке — крутится-вертится, пестрота вокруг, музыка, люди, шумная толпа. Нет в театре никакого одиночества. Наоборот, иногда так хотелось закрыться в гримерке и посидеть в тишине. Такие моменты выпадали редко. Обычно, кто-то обязательно ломился в дверь. То с выпивкой, то просто так, за какой-нибудь театральной мелочью вроде губной помады или кисточки для грима.

Но уже целый год он был совершенно один. Сначала его радовали деньги, вернее, не сами деньги, а те возможности, которые они давали. Юрий накупил себе модного шмотья — этого добра он в своей прошлой, театральной, жизни не мог себе позволить — зарплаты в театре были смешные. Но тряпки быстро надоели.

Потом Юрий увлекся работой. Ему стали нравиться встречи и переговоры. Будучи от природы человеком неглупым, он быстро втянулся в, оказавшуюся не такой уж и «китайской грамотой», деловую жизнь. Он с головой зарылся в бумаги, часами просиживал в бухгалтерии.

«Начальство» было им очень довольно. Он довольно быстро разобрался в делах фирмы и даже попросил разрешения «в верхах» самостоятельно вести дела.

Начальство — Петр Иванович и «Серый» — посмотрело на эту его просьбу без энтузиазма — наверное, не доверяли. Но потом, видимо, поняв, что Юрий не такой уж и профан и дела с ходу не завалит, они махнули рукой на смелую инициативу своего подопечного, и Юрий получил от них что-то вроде «карт-бланша». Хотя, Юрий заметил, что к переговорам его допускают как-то выборочно. Если клиент у фирмы был «из старых», то вместо Юрия на переговоры отправлялся юрист. Юрий не понимал, чем вызвана такая избирательность, но спорить с начальством не стал.

Дела в конторе шли хорошо. Но через четыре месяца такой вот «деловой» жизни Юрий вдруг заскучал и понял, что ему все это начинает надоедать. Ну, деньги, ну, бизнес. Ну и что! К концу шестого месяца такой сволочной работы Юрий уже чуть волком не выл — контора требовала его постоянного присутствия, бизнес оказался не просто работой, а образом жизни. Собственно, как и любое другое дело, которое человек выбирает для себя на всю жизнь. Только вот, если он неправильно выберет, то потом мучается от скуки и собственной нереализованности.

Если ты, к примеру, замечательно валенки валяешь, и тебе это нравится больше всего на свете, то и валяй свои валенки, не лезь, например, в летчики или шахтеры. А то рискуешь стать самым несчастным человеком в мире. А несчастные люди — это катастрофа для всего человечества. Когда человек своим делом занят — он доволен жизнью и счастлив от этого простого факта. А вот если не своим, тогда он становится сущим несчастьем для самого себя и окружающих.

Примерно такая история происходила сейчас и с Юрием. Он только сейчас понял, что без театра ему и жизнь не жизнь. Но как выбраться из этой паутины, которая — а он это хорошо понимал — каждый день опутывает его все больше и больше, он тоже не знал. И сказать об этом кому-нибудь тоже не мог. Замкнутый круг!

Он теперь ходил у Петра Ивановича в любимчиках. Хотя, странно было предположить, что такой человек может хоть кого-то выделить из толпы и приблизить к себе. Ферзь наблюдал за успехами Юрия со стороны, и у него в голове созревали планы один занятней другого.

— Ты смотри как актеришко-то наш развернулся. Кто бы мог подумать! Надо будет его дальше двигать, неплохо у него с бизнесом получается, — поделился он своими соображениями с «Серым» — Виктором Валентиновичем, в просторечье именуемом Витёк — но это только для своих. Витек почесал макушку, помялся и осторожно возразил шефу:

— Петр Иванович, не стоит торопиться. Если его начать двигать, то надо будет ввести его в курс дела, во все тонкости. А, на мой взгляд, это пока еще опасно. Лишний рот, лишние разговоры. Риск.

Ферзь задумался. Действительно, актер трудился у них уже несколько месяцев. «С бизнесом он разобрался быстро. Самородок, блин! Но это пока он ни о чем не догадывается. А если все узнает, то оглобли может совсем в другую сторону развернуть. Прав Витек — чужая душа потемки. Подождем».

Прошло еще несколько месяцев. Юрий уже совсем волком выл от своей беспросветно богатой жизни.

Сначала он стал появляться на работе через день. Потом два раза в неделю. А потом и вообще — по случаю.

Подчиненные на него не роптали. «Хозяин», он и в Африке «хозяин». Мало ли «бзиков» у богатых людей.

Но вчера Юрию неожиданно позвонил Петр Иванович и ласковым таким голосочком попросил его заехать. С тех пор, как Юрий «увлекся» бизнесом, его никто не беспокоил. А с тех пор, как он к нему охладел, он сам избегал частых появлений в «офисе». Так, иногда заезжал — для отчета или просто доложить, что — «вот он я, никуда от вас не делся». «Странно, — подумал он, — с чего бы это я им понадобился».

Ферзь встретил Юрия прохладно.

— Что, наигрался в делового человека? Мне доложили, что ты в конторе почти не появляешься. Надоело? — Юрий замялся. — Говори как есть. Не тяни. — Голос у Ферзя был пренебрежительно-высокомерный.

— Петр Иванович, отпустите вы меня. Я больше не могу. — Юрий сказал это так тихо, что и сам почти ничего не расслышал. Но Ферзь все расслышал очень хорошо. Он стал рассматривать Юрия упор, и наступившая пауза становилась неуютной. Насмотревшись вдоволь на своего собеседника, Ферзь наконец изрек:

— Дурак ты, Юрок, вот что я тебе скажу. Сильно ты меня разочаровал.

Я думал, ты о своем театре забыл давно. А оно вон как на самом деле. Хорошо, что предупредил. Свободен.

Когда Юрий вышел, Петр Иванович нажал кнопку на пульте, стоявшем у стола:

— Витек, зайди.

Через минуту «Серый» стоял навытяжку перед шефом.

— Чего вытянулся, выслуживаешься? — усмехнулся Ферзь.

— Привычка. — Витек расслабился.

— Присаживайся. — Ферзь тянул время. По опыту Витек знал, что это верный признак того, что тот обдумывает какую-то новенькую идейку. «Серый» терпеливо ждал. — Знаешь, ты был прав. — Петр Иванович закурил сигару и пустил густое кольцо дыма в потолок. — Ты был прав, — повторил он еще раз. — Актеришко-то наш лопнул. Сдулся. Как мыльный пузырь. Не хочет он больше бизнесменом быть. Хочет назад, в театр. — Ферзь снова пустил кольцо дыма, которое быстро догнало предыдущее колечко и растворилось в нем. — А назад, как ты понимаешь, у него дороги нет. Вот дурак! — Ферзь вдруг вспылил. — Я на его счет даже кое-какие планы начал строить. Думал, вот хорошие кадры для нашей работы. А он вон что учудил. Дура-а-ак! — задумчиво протянул Ферзь. — Ладно. Хотел я его из пешек в дамки двинуть, даже продажу его конторы из-за этого притормозил. Думал, пусть человек учится, в деле — оно всегда быстрее получается. Не вышло. А ты знаешь, что я не люблю, когда вмешиваются в мои планы. Так что давай-ка, реанимируй мне старую схему. Контору — на продажу. Актера нашего — в общем, ты и сам знаешь, что к чему.

«Серый» знал. Он прекрасно знал бешеный и непредсказуемый нрав своего шефа. Поэтому у него и служил, поэтому и подслушивал под дверью. Все от страха, липкого животного страха, маскируя этот страх безмерной преданностью и привычкой. Но «Серый» догадывался о том, что шеф в курсе его страхов. Странная способность Ферзя угадывать, что думает человек, стоящий рядом с ним, вызывала в «Сером» почти мистический ужас вперемешку с невольным восхищением.

 

Глава 8

Юрий вошел в дом. Он неспешно разулся, и наклонился, чтобы привычно поставить туфли на полку — не любил беспорядка. Что-то необычное привлекло его взгляд. Он не сразу сообразил, что этим «необычным» были четыре пары летних мужских сандалий. «Странно, в гости, что ли, кто-то пожаловал?» — удивился он. Из кухни доносились привычные звуки — Дашка как всегда что-то готовила. Юрий вошел в кухню.

— Привет. А кто это у нас в гостях? — только и успел спросить Юрий. Больше он ничего не успел сказать. На него с двух сторон надвинулись два бородатых мужика нехилой комплекции.

— Привет, жилец. Как дела? — нагловато спросил один из них. Юрия удивило, что Дашка при этом ни на что не реагировала, а продолжала спокойно возиться у плиты. Юрий оторопел.

А «бородачи» тем временем спокойно прошли мимо Юрия, расположились у стола и теперь пристально смотрели на него. Он подвинул стул и тоже сел. Тишину нарушал только привычный звук закипающего чайника и лязг сковородок у Дашки на плите.

Молчание затягивалось. И вдруг произошло невероятное. В кухню вошел еще один человек, и Юрий с недоумением обнаружил, что это был он сам. Юрий закрыл и вновь открыл глаза. Ничего не изменилось — перед ним стояла его точная копия. «Привидение, что ли», — мелькнула безумная мысль.

— Товарищи, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходи? — наконец нарушил затянувшееся молчание Юрий. Тот, который был точной копией Юрия, не торопясь обошел вокруг стола, подвинул стул и сел прямо напротив Юрия.

— Ну здравствуй, уважаемый. Вот и свиделись.

Юрий по-прежнему ничего не понимал. В голове бешеным галопом проносились самые разные варианты. «Может, бандиты в дом забрались. А почему тогда Дашка не визжит. Все спокойно и обыденно, как всегда. Что происходит!»

Человек, сидящий напротив, откровенно его разглядывал.

— Да, действительно, похож на меня, как две капли воды. Вот ребята устроились! Гениально.

«Бородачи» заулыбались.

— А чего же ты хотел. Там профессионалы работают, свое дело туго знают, — заметил один из них густым баритоном.

Мысли у Юрия в голове, наконец, начали притормаживать свой разухабистый галоп, и в его памяти забрезжил некий просвет, что-то давно забытое. Наконец, он прозрел.

— Так это вы?! А мне сказали, что вы умерли, — брякнул Юрий, только мгновение спустя осознав, какую глупость он только что сморозил. — Ой, извините, — поспешно поправился он. И спеша исправить оплошность, он быстро заговорил: — Да, мне говорили, что вы тяжело больны и что я должен вас заменить. Но я действительно не знал, что вы… В общем, что мы с вами можем еще встретиться. Я старался. Вы не подумайте, зарплата меня полностью устраивала. Я делал все как следует, с бизнесом разобрался, все дела в вашей фирме в полном порядке. Так что вы можете приступить к ним, когда пожелаете. Мне краснеть не придется.

Незнакомец повернулся к одному из «бородачей».

— Вадим, что он несет? Если ты что-то понимаешь, объясни мне, а то у меня полная прострация.

«Бородач», которого незнакомец назвал Вадимом, неожиданно сказал:

— Даша, будь добра, сделай-ка всем чаю. А то нам здесь сегодня долго заседать.

Дашка понимающе зыркнула в сторону говорившего, и через минуту на столе стояло все, что положено для длительного обстоятельного чаепития. Вадим налил всем чай, неторопливо разложил по чашкам сахар, предварительно поинтересовавшись у Юрия, сколько тот предпочитает ложек сахара. Юрий теперь спокойно наблюдал, как этот, по всему видать, основательный человек колдовал над чайными чашками. Когда всем было налито, и компания уютно устроилась около стола, Вадим отхлебнул большой глоток чая и посмотрел прямо в глаза Юрию.

— Пока мы с вами будем пить чай, вы узнаете много интересного. Поверьте, мы вам расскажем такую занятную историю, что граф Монте-Кристо обзавидуется.

Юрий уже в этом не сомневался. По жизни он был не робкого десятка. Но про бандитов, спокойно разливающих чай на чужой кухне, никогда не слышал. Значит, это что-то другое. И он по примеру Вадима, отхлебнул из своей чашки.

Вадим продолжил.

— Мы, Юра, люди серьезные, по пустякам окружающих не беспокоим. Из этого следует, что история наша не пустячная. И прежде чем сюда прийти, мы о вас тщательные справки навели. То, что мы узнали, характеризует вас весьма неплохо. А недоразумения с любым могут произойти. Но это так, преамбула. А вот теперь главное. Вы ведь выросли в детском доме, и родственников у вас, как вы полагаете, нет. Так?

— Так, — просто сказал Юрий.

— А вот в этом месте поподробнее. Вы что-нибудь помните из своего детства? Ну, какие-нибудь факты, события?

Юрий напрягся.

— Помню, но смутно. Мои родители погибли в автомобильной аварии. Я тогда совсем маленький был, года три, не больше.

Вадим согласно кивнул головой.

— Да, так и было. Но только это не совсем так. Вернее, то, что они погибли — это чистая правда. Но то, что это были ваши родители — это неправда.

Вадим замолчал и выжидательно посмотрел на Юрия. У того перехватило дыхание.

— Как? Вы ошибаетесь! Что вы такое говорите? Я точно знаю, что это были мои родители. Я же кроме них никого не помню.

Новость была слишком ошеломляющей, и попросту не могла уложиться у него в голове с первого раза.

— Нет, я не ошибаюсь. И у меня есть доказательства, — сказал Вадим. — Но перед тем, как я их вам предъявлю, я хочу рассказать вам одну небольшую историю. Все почти как в сказке, только история грустная, с печальным концом.

Вадим немного помолчал, видимо, собираясь с мыслями, и рассказал присутствующим такую жизненную повесть, что у всех без исключения на глаза навернулись слезы.

Жила-была семья. Хорошая такая, тихая. Муж — хирург в районной больнице. Весьма известный в тех местах, заметьте, хирург. Жена — домохозяйка. Жили они в достатке. Но была у них одна забота. Не было у этой замечательной пары детей. Уже и четвертый десяток разменяли, а все никак Господь им наследника не посылал. Жена беспрерывно лечилась, но это не давало никаких результатов.

Но однажды, то ли звезды так сложились, то ли бог услышал их молитвы, но произошло чудо. Жена забеременела. Да только радость-то была двойная, поскольку забеременела она двойней. Оба немолодых уже человека чуть с ума не сошли от такой радости. В положенный срок муж отвез жену в роддом. Только, вот незадача, поскольку женщина была уже немолодой и рожать сама не могла, сделали ей кесарево сечение. Наркоз и все прочие медицинские прелести прилагались. Когда женщина вышла из наркоза, акушерка сообщила ей печальную новость. Оказывается, во время родов что-то пошло неблагополучно и в живых остался только один ребенок.

Погоревали немолодые родители, но чего бога-то гневить, один сын все же у них остался. Чтобы не волновать и так ослабевшую от родов мать, акушерка побеседовала с ее мужем на простой предмет. А предмет этот был такой. Она попросила новоиспеченного отца не волноваться по-поводу похорон умершего ребенка. Все же в одной системе работаем, сказала она, сочувственно кивая головой, а он, как врач, не может не знать о возможных тяжелейших последствиях, которые могут наступить от нервного срыва у кормящей матери, если ей придется пережить такой кошмар, как похороны. Да и ему, несчастному отцу, не стоит ранить свое сердце, глядя на умершего ребенка. В общем, женщина очень сильно сочувствовала их горю и вызвалась взять все неприятные обязанности по похоронам младенца на свои плечи.

Муж-хирург был признателен акушерке за такую чуткость и заботу о его жене и о нем самом и на все согласился. Тем более, что акушерка все утрясла и со своим начальством. Главврач роддома не глядя подписал все необходимые документы, поскольку искренне верил своей сотруднице. Ведь проработала-то она в этом роддоме, без малого, двадцать лет. Передовик производства, на хорошем счету. Отчего же ей не доверять. В те времена проверками особо никто не досаждал, если речь шла о хороших личных отношениях. Да и когда было иначе?

Вот и стали эти немолодые родители жить-поживать, воспитывать своего долгожданного единственного сыночка, да носить цветы на могилку того, второго, который не смог порадовать их своей радостной детской жизнью.

Так прошло около двадцати лет. Сыночек вырос, возмужал и стал настоящим мужчиной. А его родители, радуясь его успехам, ушли потихоньку в мир иной каждый в свой срок — не было им отпущено долгой жизни. Но тут никто ничего заранее, как известно, знать не может.

Пока Вадим рассказывал эту историю, Серёня слушал его и недоумевал. Это же история его собственной жизни. И отец у него был хирургом, и мать — домохозяйкой. Но при чем здесь все это. Кажется, сегодня не он был «именинником» на этом загородном балу. И когда Вадим на минутку перевел дух и вновь отхлебнул из чашки уже совсем остывший чай, Серёня не выдержал и подал голос.

— Вадим, ты мне толком объясни — при чем здесь моя биография? — Серёнин голос был полон недоумения. Вадим нетропливо взглянул на него, снова отхлебнул из чашки и продолжил.

— Ты, Сергей Николаич, не торопись. Торопливость, она часто приводит к ошибкам. А нам ошибки в этой истории ни к чему. И так столько лет многие тут ошибались. Ты нам поручил это дело, вот теперь сиди и слушай. Мы не зря свой хлеб едим. Так вот, — Вадим снова обернулся к затаившим дыхание слушателям, — но только у истории этой есть один поворот, о котором никто до сих пор даже не догадывался. И если бы не случайное стечение обстоятельств, то мы бы с вами никогда здесь не собрались. Дело в том, что второй ребеночек тоже выжил. А акушерка та все наврала. И чтобы никто в этом сейчас не сомневался, разрешите предъявить вам некий документ. Вернее, это кинодокумент. Даша, будь добра поставь-ка нам эту кассетку в видик.

Дашка стрелой метнулась к Вадиму, взяла из его рук кассету и быстренько зарядила ее в видеомагнитофон, стоящий здесь же на кухне на холодильнике. Какая же кухня без видика? Ни поесть нормально, ни чаю попить. На кассете замелькали полоски и через мгновение все увидели следующее. На кровати лежала древняя старушка, а рядом с ней сидел Вадим собственной персоной. Вадим обернулся к видеокамере и прямо в нее, как заправский журналист, ведущий «горячий» репортаж, сказал:

— Мы находимся в доме у Анастасии Павловны Николаевой, которая в свое время трудилась в Энском роддоме акушеркой и принимала роды у гражданки Карельской, что установлено при помощи имеющихся в нашем распоряжении архивных документов. Прошу вашего внимания, сейчас Анастасия Павловна, будучи в здравом уме и твердой памяти, сделает заявление. Приступайте, Анастасия Павловна, — сказал он, поворачиваясь к старушке, и объектив камеры нацелился крупным планом на лицо говорившей. Её голос звучал как шелест осеннего ветра в сухой листве деревьев. Слова были тихими, но четкими, и вполне можно было разобрать все, что говорила эта старушка.

— Я тогда в роддоме работала. Все при детках. А вот своих детей у меня не было. И бес меня попутал, озлобилась я на весь свет. За что, думаю, бог меня так наказал. А тут как раз оказия случилась. Приходит как-то ко мне на работу моя сестра и говорит: «Знаешь, Настя, тут такое дело. Ко мне люди одни обратились. Я с ними на курорте в Гаграх познакомилась. Помнишь, мне от профсоюза путевку выделили? Хорошие люди. Слово за слово, я и рассказала, что ты у меня в роддоме работаешь. Они как пристали ко мне — познакомь да познакомь, мол, дело у нас есть к ней. Я сначала очень удивилась — какие могут быть дела у незнакомых людей? Хотя, с виду они — порядочные, состоятельные. Сознались эти люди, что бездетные они, а ребеночка им очень хочется, и еще сказали, что могут нам с тобой много денег дать. Я и подумала, а что, может быть, это шанс, а, как ты считаешь? Тебе скоро на пенсию, я тоже много за жизнь не скопила. А тут такой случай. Я и согласилась их к тебе привести. Прошу тебя, выслушай их».

В общем, встретилась я с этими людьми. Они действительно люди состоятельные. Но просьба у них была необычная. Детеночка им сильно хотелось. А поскольку сами они не могли родить, то и попросили меня добыть им сыночка. Я сначала в ужас пришла, как это — добыть. Там же живые люди. И потом в детских домах этих «детеночков» — пруд пруди. Но они мне сказали, что из детского дома им брать никого не хочется. Вдруг наследственность плохая, там же много детишек, у которых родители-алкоголики или больные чем-нибудь. А в роддоме — совсем другое дело. Там я могу и про родителей все узнать — кто да что, так намного надежнее будет. Долго они меня уговаривали и денег много предлагали, очень много. Вконец меня измучили. Измором взяли. Согласилась я на их предложение. И вот тут поступила роженица одна, в возрасте уже. А у нее двойня намечалась. Я так рассудила. Раз бог двоих деток дает, то можно же и с другими поделиться. Беда-то у них общая была. Только вот этой гражданочке, как сейчас помню, Карельская её фамилия была, уже повезло. Хоть и поздно, но все же будет у нее свой ребеночек. А вот тем моим новым знакомым еще бог никого пока не дал. И даст ли, вопрос. Так что, когда у той, Карельской, двойняшки родились, я одного спрятала, а матери с отцом сказала, что помер он, второй-то. И чтобы они не переживали, я сама все и сделала. И похороны, и веночки, и крестик на кладбище. Благо, главврач у нас душевный человек был. Я ему много чего тогда наплела — и о тяжелых родах, и о травме душевной для немолодой уже мамочки. Он и согласился с моими доводами, все бумаги мне и подмахнул. Вот так я все и устроила. А ребеночка того, второго, я этим людям передала. Они меня деньгами-то не обидели, озолотили просто. Но деньги те нам впрок не пошли. Сестра моя скончалась через год от скоротечного рака. А у меня, грешницы, паралич ноги разбил. И всю жизнь я теперь этот грех перед Господом замаливаю, не знаю, простит ли когда или нет. И сегодня перед его светлым ликом, который во снах мне почитай каждый день является, видно зовет уже, я прошу прощения у тех, кому я столько зла причинила. Если можете, простите меня.

И бабуська откинулась на подушки, переводя дух после такого страшного для любого человека признания.

Запись на кассете закончилась, и теперь на экране мелькала рябь от пустых кадров. Но в кухне стояла такая тишина, что даже дыхание казалось кощунственным нарушением вселенского покоя и вечности. Дашка тихо плакала, «бородачи» молча сидели, глядя в пустой экран. Серёня растерянно глядел на всю честную кампанию и одна только мысль вертелась в его голове: «Чудны твои дела, Господи!» Первым тишину нарушил Вадим.

— Теперь вы сами все видели, Сергей Николаевич. — Вадим от торжественности момента встал во весь свой могучий рост. — Разрешите представить вам вашего родного брата, Юрия.

В ту же секунду раздался грохот. Это Юрий, у которого от сегодняшних событий нервы и так были на пределе, свалился в обморок, перевернув стул, на котором он сидел.

 

Глава 9

Юрий пришел в себя от резкого запаха нашатыря, разлившегося в воздухе. Он лежал на кровати в спальне. А вокруг него сидели несколько мужчин, которые сегодня так внезапно ворвались в его жизнь и перевернули в ней все вверх дном. Юрий посмотрел на Серёню.

— Ну, братан, ты даешь! Как девка, ей богу. У вас, у артистов, что, все такие нежные? — Но в глазах Серёни бегали чертики, и Юрий понял, что он сейчас неожиданно для самого себя оказался в кругу друзей. Вот это жизнь! Вот какие она иногда крендели выкидывает, никогда не догадаешься, что там за поворотом.

Юрий неожиданно улыбнулся брату.

— Ты знаешь, я и сам не знаю, как это вышло. Вроде, по-жизни не слабак. Но тут столько навалилось.

Серёня улыбнулся ему в ответ.

— Ладно. Лежи-лежи, я понимаю. Нам с тобой еще столько всяких разговоров надо переговорить — не перечесть. Мне тут, пока ты в отключке валялся, ребята про тебя немного рассказали. И, по их мнению выходит, что ты не совсем пропащий человек. А то я за этот год многое передумал — кто это там такой скорый в мою шкуру залез? Но вроде все не так уж плохо. Ладно, ты поспи часок, а мы пока на кухне посидим, покумекаем. Нам есть, что с этими орлами обсудить. Представляешь, они даже мне ничего не рассказали. А я, между прочим, их потенциальный работодатель. — И Серёня укоризненно глянул на друзей. — Вы бы хоть намекнули, что ли. А то так двоих обморочных могли бы заполучить. Я же тоже не железный.

Петр похлопал Серёню по плечу и заметил:

— Я тебя предупреждал, но ты просто не обратил внимания. Помнишь, когда мы обувь свою прятать не стали, я тебе сказал, готовься к представлению. Не пожалеешь. Мы-то точно знали, что прятаться нам здесь не от кого.

Ничего такого Серёня не помнил, но и немудрено. День сегодня выдался — такой один раз в сто лет выпадает. И то не каждому. Но он был не в обиде на «бородачей». То, что они ничего ему не докладывали, в сущности, характеризовало их, как настоящих профессионалов. Чего зря языком чесать, вот сделал дело — тогда можно и обсудить.

Серёня подоткнул одеяло под бока Юрия. Надо же, у него теперь есть один, но, по-настоящему, родной человек. Фантастика! Ради этого стоило жить. Серёня не думал сейчас о том, что и как произошло с ним за этот год. И о том, что Юрий в течение этого самого года занимал его место. Это сейчас было не важно. Главное, что у него теперь был брат. Настоящий! И он теперь точно знал — остальное все тоже приложится — и бизнес, и прочее.

Юрий уже окончательно пришел в себя, и взмолился:

— Мужики, я уже в норме, правда. Мне и так неловко, что я как красна девица в обморок грохнулся. Но сейчас со мной все в полном порядке.

— Точно? Ты не врешь? А то тебя по лестнице таскать — еще то удовольствие, — засмеялся Вадим.

— Точно вам говорю. Я в порядке, — повторил Юрий, выбираясь из-под одеяла.

Серёня помог ему подняться. От резкого движения у Юрия снова закружилась голова. Серёня подхватил его и поставил на ноги.

— Интересно, а кто из нас старший? — спросил он, глянув на Вадима.

— Сие истории неведомо, — спокойно ответил Вадим. — Считайте, что вы одномоментно выскочили. А что, первый случай в истории человечества. Рекорд для книги Гиннеса. — И под дружный хохот компания стала спускаться по лестнице.

Все снова собрались в кухне. Дашка за это время успела сварганить обед, и народ навалился на душистый горячий борщ и хрустящие корочкой отбивные. Дашка открыла холодильник, пошуршала в нем немного, и когда она повернулась, в ее руке блестела холодными потными струйками бутылка, закупоренная обыкновенной марлей, свернутой в плотный валик.

— Это вишневая наливка. Я сама делала. Вот даже заткнула по-нашему, по-деревенски — это чтобы дышало. А водки нет. «Новенький», ой, простите, Юрий Николаевич домой спиртного не покупает. Но я потихоньку от него состряпала. Вот и пригодилось.

Дашка поставила запотевшую бутылку на стол, и мужики, дружно загалдев, потянулись за стаканами. Разливая пахнущую летним садом и солнцем наливку по стаканам, Вадим взял слово.

— Знаете, а водка нам сейчас и ни к чему. Она, поганка, только мозги затуманит. А нам сейчас ясность в голове надо троекратную иметь. Противник наш не из подворотни. Он самый настоящий, и пощады никому не будет, если мы опасность протабаним. Так что давайте за трезвость ума и за настоящую мужскую дружбу.

Все чокнулись стаканами и выпили. Напиток был вкусным, как свежий вишневый сок. Но градус чувствовался, и через пять минут щеки у всех пылали красными маками.

— Ух, девка, на все руки ты мастерица. И почему тебя еще никто не присмотрел. — Петр восхищенно смотрел на Дашку. Та, потупив взор, тоже раскраснелась. Но не от вина, а от непривычного к ней внимания. Петр ей сразу понравился, но она не приучена была выражать свои чувства. В ее патриархальном воспитании не было места современной хамовитости и распущенности нравов. И это тоже было сейчас огромной редкостью. Собственно, как и любая драгоценность в этом мире.

Сытно пообедав, мужчины решили, что сейчас им не грех и отдохнуть. Юрий в офисе сегодня уже отметился, так что искать его по работе вроде никто не должен. Но основной причиной сегодняшнего «отгула» было совсем не это. Просто все хорошо понимали — Серёне и Юрию есть о чем поговорить. И поэтому им сейчас никто не мешал. Толик пошел дежурить во дворе — мало ли, какие гости пожалуют! А Петр с Вадимом ушли в кабинет — играть в шахматы.

Серёня отпустил Дашку — тоже с утра еще не присела, пусть отдохнет у себя в комнате, а сам сварил крепкий кофе, налил его в чашки и устроился за столом рядом с Юрием. Как давно не было у него такой возможности — сварить кофе в любимой потертой турке, разлить его в толстые керамические чашки, и вот так, спокойно и неторопливо, присесть у себя в кухне. Как там у классика — «сбыча мечт»? Примерно такое чувство он сейчас и испытывал. Он сидел, наслаждаясь ароматом свежесваренного кофе, и ему казалось, что теперь в его жизни всегда и все будет хорошо. А как же оно может еще быть?

Юрий тоже молчал, видимо, понимая состояние брата. Год — это большой срок. Юрий и раньше догадывался, что люди, нанявшие его для такой своеобразной роли, не вполне честны с ним, но, как человек незлой и порядочный, привык людей скорее оправдывать, чем осуждать. «А как они могут быть со мной откровенны до конца, если им по роду службы этого не положено», — успокаивал он сам себя. И потом, эти люди предъявили ему вполне легальные документы — он же тоже не вчера родился и мог отличить театральную «липу» от вполне приличной «ксивы».

Мало того, их офис, в котором он иногда бывал, был очень похож на некую государственную контору, а будучи человеком вполне современным, Юрий допускал, что у подобного учреждения могут быть и такие вот «филиалы», и еще бог знает что. Книжки он читал и кино смотрел, и по всему выходило, что для выполнения поставленных перед учреждением государственных задач его работа могла принимать самые причудливые формы.

Но основным аргументом в этом деле был тот простой факт, что бывший хозяин конторы, где теперь трудился Юрий, никак себя не проявлял, и оснований не верить «Серому» у Юрия не было. «Раз не приходит человек, значит, его действительно уже нет на этом свете, — рассуждал он. — Не может же он просто так взять и бросить вполне реальное дело, тем более, что все в полном порядке, я сам проверял».

Но вот теперь, когда правда оказалась столь необыкновенной, а если сказать точнее, необыкновенно приятной, Юрий просто сидел и ждал, пока его брат — этот, по-видимому, столько натерпевшийся от жизни человек, — сам начнет разговор. Так и вышло.

Серёня, отпив из чашки глоток кофе, безо всяких вступлений, просто начал рассказывать о себе. Он рассказывал о своем детстве в маленьком городке недалеко от Москвы. О матери и об отце. О том, как дружно и весело жилось их семье. О своей учебе в институте. О том, как он встретился с Генкой — своим бывшим институтским «однокашником», и как они вместе занимались бизнесом, пока Генка не заболел.

Кофе на столе остыл, совсем забытый обоими мужчинами. Но разговор был долгим и интересным для них обоих. Когда Серёня перешел к рассказу о событиях последнего года, Юрий слушал его очень внимательно. Ведь эти события касались и его самого. Шутка ли! Ферзь провернул такую операцию, что и в голове не укладывалась! Такого цинизма Юрий не ожидал, хотя и общался с этими людьми довольно тесно аж целый год.

Когда Серёня закончил свой рассказ, пришла очередь Юрия. И он поведал Серёне не менее увлекательную историю — что и как именно случилось с ним ровно год назад во время гастролей театра в Москве. Серёня слушал очень внимательно и сопоставлял факты.

— Так вот что на самом деле произошло тогда! Они просто случайно наткнулись на тебя, на моего «двойника». А я голову ломал. Понимаешь, Юрок, сначала все указывало на то, что я им абсолютно не нужен. А когда человек для таких людей становится лишним, то обычно от него просто избавляются. Это же классика жанра. Вроде бы все к этому и шло. Какой-то мужик мою контору посетил, а моя секретарша, Маринка, случайно подслушала его разговор по телефону. Говорил он, по-видимому, со своим шефом. Потому что никто другой на такие откровенности по телефону бы не решился. А шеф-то его, несмотря на предполагаемые должности и звания, судя по всему, большой «пофигист», раз такие темы по телефону обсуждает.

Юрий кивнул.

— Здесь ты попал в точку. Есть у него эта черта. Он иногда такое начинает нести «с броневичка» — заслушаешься. Я сначала думал — во, мужик, болтун. Вроде там у них все молчаливые должны быть, а он совсем не молчун. А потом понял, он не болтун. Он просто ничего не боится. Безбашенный он. Иногда мне казалось, что они лишнее при мне говорят. Они с «Серым», то есть, с этим Виктором Валентиновичем, который меня на эту «работенку» сосватал, начинали обсуждать детали каких-то сделок. Так, вскользь, конечно, и никакой особенной конкретики, сумму контракта, например, одной фирмы с другой. Даже названия мелькали. Мелочи, конечно, но какие-то нелогичные мелочи. Непонятно. Могли бы дождаться, пока я уйду, и разговаривать на любые темы сколько душе угодно! — Юрий отхлебнул из чашки остывший и загустевший кофе.

Сереня улыбнулся.

— Сразу видно, друг мой, что в бизнесе ты — новичок. Никто и ничего просто так никогда не делает и не говорит. Тем более, среди таких волков, как наши с тобой «друзья». Я думаю, что они тебя просто проверяли. Если ты «засланный казачок» или, не дай бог, «скурвился» — мало ли, конкуренты перекупили, то ты можешь этим конкурентам весьма полезную информацию сливать. А друзья твои об этом бы обязательно узнали. В любой стоящей конторе, поверь, есть хоть один завалящий, но стукачок. Их на живца ловят — кого на деньги, кого на компромат. Это я тебе как опытная «акула» рассказываю. Можешь не сомневаться. Я в этом деле не один год, и много чего повидал, а раз жив пока, то значит чего-то все-таки стою.

Юрий усмехнулся.

— Извини, конечно, но жив ты потому, что тебе просто повезло — сам же говорил, что у них тогда планы изменились.

Серёня пристально посмотрел на брата.

— Я тебе сейчас одну вещь скажу, а ты ее запомни хорошенько. Да, мне повезло. Но никакого пустого везения на свете и в помине нет. Разве ты сам не заметил, как ты вовремя тогда для них появился. А в конечном итоге, и для меня. Так что, «пруха», братец, то бишь, везение — это в нашем деле вещь не последняя. И абы кому оно не достается. Я себя всегда по-человечески старался вести, оставаться нормальным и лишнего не хапать, тем более, чужого не забирать. Оттого, я думаю, и помог мне Господь Бог, Великое Провидение или что там еще над нами сверху поставлено. Человеком надо при любых обстоятельствах оставаться, а поверь, это иногда бывает очень непросто. Ты вот это все хорошо сейчас запомни, если хочешь чтобы мы с тобой действительно долго дружили и были братьями не только по рождению, а и по жизни.

Юрий кивнул.

— Запоминать мне это ни к чему. Я и сам на чужое никогда не зарился. Здесь мы с тобой действительно кровные родственники. Кстати, говорят, что у близнецов характеры одинаковые. И, вообще, они обычно поближе друг для друга, чем обычные братья-сестры и похожи не только внешне. Это — научный факт. Я не раз об этом передачи по телеку смотрел. Только не думал, что меня это касается.

— Вот уж точно, человек предполагает, и все такое прочее. — Серёня допил кофе и встал, чтобы налить себе холодной воды в стакан. Юрий в этот момент тоже поднялся и двинулся к холодильнику. Серёня налил из крана воды и выпил. Юрий достал из холодильника минералку и с наслаждением напился прямо «из горла». Потом они оба посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Не знаю, к чему это отнести, к совпадению или к тому, о чем мы сейчас с тобой разговаривали. Как-то мы очень синхронно водички захотели, тебе не кажется? Может, права наука, и мы с тобой и правда друг друга чувствуем?

— Поживем, увидим, права твоя наука или нет. А сейчас расскажи мне, как ты жил все эти годы. Ты говорил, что твои родители… приемные родители, — поправился Серёня, — погибли. А что было после?

— А после все банально. Детский дом, потом техникум. Кстати, никогда не думал, что он мне так пригодится. Я ведь в твоих делах и разобрался только потому, что хоть что-то в молодости в мою голову про бухгалтерию и экономику в техникуме вбили. Так что цифры там разные мне не совсем крокодилами африканскими показались. Хотя, попотеть пришлось изрядно. Мне даже одно время все это нравилось — бумажки, переговоры. Правда, к серьезным делам меня не допускали. Так, по мелочи. Но человеком я себя тогда почувствовал. Но потом, извини, надоело, хуже горькой редьки. Я же после армии в театральный поступил. Тогда и жизнь самая настоящая у меня началась. Мечта! Я же артист, понимаешь. Мне без театра — никуда. Я это только недавно понял. Конечно, деньги, бизнес, все это здорово и интересно. Только кисну я от этого. Чахну, как Кощей Бессмертный без юной девы. Ты уж не обижайся. Видимо, весь этот твой распрекрасный бизнес надо просто любить. Как я театр. Но контору твою я холил и лелеял, так что мне за себя не стыдно. — Юрий поднял вверх указательный палец. — Ты это имей ввиду.

Серёня слушал его внимательно и радовался снова и снова, что у него такой брат — не бестолочь какая-нибудь, а вполне разумный человек. Вот повезло так повезло! А то ищут иногда люди родственников, положат на это огромный кусок своей жизни и, наконец, находят на свою голову. А потом не знают, как от них избавиться, иногда такую мороку себе, как хомут на шею, вешают. А здесь действительно — подарок судьбы!

Они проговорили весь оставшийся день и вечер. Серёня узнал и про «прелести» детдомовской жизни, и про Юриковых приемных родителей. Они были южанами, по тем меркам — весьма состоятельными. Торговлей занимались, фруктами. И увезли они тогда маленького Юрика в дальние края, к теплому морю. И если бы они были живы, то вряд ли Юрик стал бы артистом. Тоже, по-видимому, торговал бы фруктами, гоняя машины с благодатного юга на север, восток и запад — должны же люди к Новому году мандарины детям в подарки класть!

Случилось так, что суждено было Юрику осиротеть во второй раз — от судьбы, действительно, не уйдешь.

Но больше всего Юрий рассказывал Серёне о театре. О всяких забавных историях, которые произошли с ним за время его театрально-гастрольной жизни, о том, какие казусы иногда происходят прямо во время спектакля, на сцене. Был, например, такой случай. Забыл начинающий актер слова своей роли, а ему из-за кулис кто-то шепотом подсказывает. Актер и рад, повторяет послушно за подсказчиком. А слова-то из другого спектакля! Народ за сценой от смеха валяется. От режиссера аж пар идет — так он от злости раскалился. Но высший пилотаж для актера — из этой ситуации выкрутиться так, чтобы зритель ничего не заметил. И выкрутился! Потом, правда, долго искал того, кто ему подсказал. Слава богу, не нашел. А однажды другой актер, возрастом постарше, спектакли перепутал. Он накануне на дне рождения погулял. Хорошо погулял! Пришел в театр, голова раскалывается, он в гримерке и задремал. А тут третий звонок. Он бегом грим наложил, костюм напялил — персонаж что-то вроде Ходжи Насреддина, и на сцену — у него роль в первом акте. Выперся из-за кулис и стоит. Глаза выпучил, ничего понять не может. В зале сначала недоумение возникло, а потом, когда через минуту на сцену другие персонажи повалили, то в зале такой смех стоял — стены тряслись. А спектакль был не очень смешной, скорее, наоборот, вполне классическая драма, что-то из Шекспира. В общем, жизнь в театре всегда веселая. Грустно артисту, только когда ролей нет.

Серёня слушал, и ему на самом деле было интересно все то, о чем рассказывал брат. В театре действительно много чего случается, хорошего и плохого. Как и в любом другом деле. Но только есть у театра одно отличие от всех других профессий на земле. Ступив однажды на сцену, человек уже больше не может с нее уйти. Рабочий на заводе или, к примеру, продавец на рынке может сменить профессию, если того потребуют обстоятельства жизни. Театр не даст человеку сделать это. Театр — это навсегда. Некоторые скептики возразят — но бывают же исключения! Нет, не бывает никаких исключений. Если человек уходит из театра, значит, артистом он никогда и не был. И больше здесь не о чем говорить.

Но Серёню все же больше интересовало, что произошло в его конторе за этот год. А еще, пожалуй, самым интересным для него были личности его «обидчиков». Вдоволь наговорившись с Юрием о его и своей жизни, Серёня снова перешел к актуальным для него темам.

Юрий не скупился на подробности. Он с удовольствием отвечал на все интересующие Серёню вопросы, и у того постепенно вырисовывалась текущая картинка. Юрик со своей тренированной актерской памятью вспоминал разные мелкие детали и подробности, произошедшие с ним за это год. Он даже рассказал Серёне о своем вчерашнем заявлении, сделанном прямо в лицо Ферзю — категорически не желаю, мол, в дальнейшем трудиться на ниве вашего бизнеса. В этом месте своего повествования Юрий был горд за себя. Сереня аж поперхнулся:

— Ты так ему сказал?

Юрий гордо кивнул.

— Да, а что?

— Ничего, — быстро сказал Сереня, и, высунувшись из кухни, зычно крикнул на весь дом: — Вадим, зайди-ка к нам.

Через минуту на лестнице раздались грузные шаги Вадима. Серёня сварил для всех новый кофе, еще ароматнее прежнего, и пока он его варил, Юрий, по просьбе Серёни, повторил Вадиму свой рассказ о вчерашних событиях в офисе у Петра Ивановича. Вадим, по-привычке, расчесывал пятерней бороду и внимательно слушал.

— А ничего страшного, — резюмировал он, — хорошо, что ты нам это рассказал. Нам теперь придется свои планы слегка скорректировать. А то бы полезли в пасть ко льву, прямо ему на съедение. Юрик, я тебе вот что скажу. Ты — артист, и тебе позволяется делать всякие ляпы. Но вот нам этого никак нельзя. А поэтому слушай сюда. Раз ты напрямую заявил этим ребятишкам, что хочешь выйти из игры, то я могу тебе абсолютно точно сказать следующее — теперь ты им не нужен. А всех ненужных свидетелей они что делают? Правильно. Убирают. — Вадим спокойно продолжал рассуждать, а у Юрика от его рассуждений мурашки поползли по всей спине, снизу вверх. Вадим продолжал: — Но, поскольку мы теперь об этом знаем, то я даю тебе такой совет. Это не совсем совет, это приказ. И его надо исполнить, во что бы то ни стало. Потому что от этого теперь зависят все наши дальнейшие планы. Ты должен завтра же явиться в «офис», бухнуться в ножки к Петру Ивановичу и слезно вымолить для себя прощение в связи с острым желанием и в дальнейшем работать в его конторе.

Юрик аж подпрыгнул.

— Вы хотите сказать, что мне снова надо лезть в это осиное гнездо?

— Интересно, а как мы иначе туда влезем? Только по твоему хвосту, нравится тебе это или нет.

Юрий все понял.

— А-а! Ну, так бы сразу и сказали, — обрадовался он. — Вот черти полосатые. Это же совсем другое дело. Одно дело — работать бизнесменом, а совсем другое — играть его. Чувствуете разницу?

Вадим ошарашенно смотрел на Юрика. Их, этих артистов не разберешь, то ему нравится, это нет. И какие-то у них на все свои резоны. То ли дело настоящая мужская работа, как у них с Толиком и Петром — все по полочкам, все основательно.

Но осознав, что Юрий полностью «за» их план, Вадим махнул рукой и спросил у Серени:

— Это все? Больше он ничего полезного не рассказывал?

— Для вас — нет. А так — все полезное.

— Угу, — сказал Вадим и спокойно потопал на второй этаж, где они с Петром уже второй час резались в шахматы. Как сказал Вадим, для разминки мозга.

 

Глава 10

Наутро в кухне собрался «штаб» операции. Надо было детально посвятить в свои планы Юрия, без которого вся операция практически была невозможной.

Компания расселась вокруг стола и приступила к «Большому совету». Толик даже пошутил:

— Нам только трубки мира не хватает! — Но вместо трубки мира в кухне дымили сигаретами сразу несколько здоровенных мужиков, и дым висел такой, что индейцы давно бы в обморок упали. Или вымерли.

Совет закончился через час, и, определив, кому и куда сегодня надо выдвигаться, тянуть с этим не стали.

Юрий неторопливо побрился, надел свой «офисный» костюм и покатил — как напоследок сказал Вадим — «в пасть к Ферзю». Юрий еще никогда не ездил в «офис» без вызова. Но теперь у него не было страха. У него проснулся азарт артиста. Ему больше не нужно было играть роль другого человека, а в мире нет ничего интересней, чем играть самого себя.

В «офисе» только-только начался рабочий день. Спросив, на месте ли Петр Иванович и получив от охранника утвердительный ответ, Юрий попросил доложить о себе. Охранник с бесстрастным лицом — а здесь все охранники были с бесстрастными лицами — поднял телефонную трубку и коротко доложил о визитере кому следует.

Через пять минут Юрик сидел напротив Ферзя, и тот даже не скрывал своего удивления по этому поводу.

— Чем обязан? Мы же вроде все вопросы с тобой уже обсудили. Или что-то стряслось? — Петр Иванович был холодно вежлив, но в его интонациях сквозило удивление — надо же, сам явился, такого в природе еще не наблюдалось.

Юрик состроил самую скорбную мину, на которую только был способен — только бы не переиграть! — и сказал слегка срывающимся от волнения голосом:

— Понимаете, Петр Иванович, я сегодня не спал всю ночь. Я очень долго все обдумывал и пришел к выводу, что вы правы. — Юрик играл вдохновенно. Его голос дрожал абсолютно натурально, и он просто наслаждался этим давно забытым кайфом лицедейства.

У Петра Ивановича от таких признаний глаза полезли на лоб.

— Ты что-то темнишь, парень. — Ферзь говорил жестко и отрывисто. — Я стреляный воробей и меня на мякине не проведешь. Ты вчера был абсолютно искренен, когда говорил мне, что не хочешь больше заниматься бизнесом. И что же такого могло случиться всего за одну ночь, чтобы ты так кардинально поменял решение?

Юрий знал, что его противник не только может разглядеть его насквозь, словно рентген, но иногда каким-то мистическим образом он буквально угадывает мысли сидящего напротив него человека, во всяком случае, как-то слишком точно их комментирует. Поэтому Юрий старался ни на секунду не выходить из того образа, который он тщательно обдумал и взвесил. Все мелочи, необходимые для успешной игры, даже такие необычные, как собственные мысли, Юрий старался держать под контролем. Он знал, что никакие человеческие аргументы типа «я вчера погорячился» или «я передумал» не смогут пробить эту стену, сложенную из кирпичей холодного расчета и практичного, логически мыслящего ума. Был только один, один-единственный аргумент, который чисто теоретически мог помочь Юрию, а заодно и его друзьям. Этим аргументом была жадность. Обычная человеческая жадность. Юрий решил его использовать, авось сработает.

— Петр Иванович, я действительно вчера наговорил много такого, чего не стоило вам говорить, много разных глупостей, но сегодня ночью я вдруг понял, что вы правы — я дурак. Окончательный и бесповоротный. Как-то мне не приходило в голову в последнее время, что человек быстро привыкает к хорошему. Я имею ввиду свою зарплату и все такое. Вы можете мне сейчас не верить, но когда я приехал домой и представил, что вот это все исчезнет, то мне стало так нехорошо, как еще никогда не было. Я не спал, не мудрено, после такого разговора. Бродил по дому. Я понимаю, для вас это все, скорее всего, просто лирика, ничего не значащие слова, но для меня это все серьезно. Очень. Может быть, если еще не поздно, вы позволите мне ничего не менять в моей жизни? Я обещаю вам, что это была минутная слабость, и она больше никогда не повториться. — У Юрия по щекам текли слезы. Настоящие.

Петр Иванович внимательно смотрел на Юрия и в глазах его мерцали огоньки недоверия. Разных людей он видел на своем веку, и жадных, и бескорыстных, умных и дураков, и сейчас он пытался уловить, правду говорит Юрик или врет. Если врет, то почему? В чем причина? Все это было очень странно.

Еще вчера Юрий чуть не бился в истерике, прося отпустить его на все четыре стороны. А сегодня такой вот фортель! Их, этих артистов, действительно не поймешь, потому что — лицедеи. Привыкли на сцене комедию ломать и тащат сцену в реальную жизнь. Вот и думай сейчас, когда он врал — вчера или сегодня. Черт знает что такое!

А Юрий тем временем что-то лопотал о привычке к красивой жизни, деньгах и прочей ерунде. Но Ферзь был непрошибаем. Он по-прежнему пристально разглядывал Юрия, и в его глазах читалась одна мысль — как у Станиславского: «Не верю!» И вдруг Юрия словно молнией ударило. «Вот оно! Есть! Это должно сработать», — мелькнуло в его голове. Он сразу же выключил это коротенькое озарение и привел совершенно неожиданный аргумент.

— Петр Иванович, я серьезно вам говорю, что вчера вечером все заново обдумал. И могу вам сказать еще одну вещь, только вы не обижайтесь. Я вас боюсь, — эти слова Юрий сказал так же тихо, как и вчера просьбу отпустить его из бизнеса.

Петр Иванович откинулся в кресле и неожиданно развеселился. Его вообще всегда веселил чужой страх перед ним, как он считал, выдающимся и неординарным человеком. «О, вот это уже кое-что! Вот этому, пожалуй, можно и поверить. Сложил на досуге наш актеришко два и два, и что-то в жизни новое понял. Похвально. Не зря я его из толпы выделил. Все же что-то в нем есть».

Но вслух он произнес только следующее:

— Обгадился? Так я и предполагал. Ты, что, книжек не читаешь? Там иногда пишут, что в такие дела вход рубль, а выход — два. А ты ведь у нас не смелый воин, нет? — Петр Иванович откровенно издевался. Но Юрику теперь все было нипочем. И он продолжал самозабвенно играть. Получалось талантливо.

— Да, Петр Иванович. Вы правы. Я как-то не учел этот фактор. Ну зачем мне с вами ссориться? Сами подумайте. Мы с вами трудимся вместе уже целый год. Разве я вас когда-нибудь подводил? Нет, ни разу. Я тут проанализировал ситуацию, и у меня вот что получается. Засиделся я на одном месте. Нет там никакого нового движения, а я же действительно актер. В театре много всяких разных ролей, привыкаешь. Видимо, у меня появилась потребность как-то двигаться, развиваться, что ли в вашем бизнесе. Я думаю, в этом причина моей, как бы правильно выразиться, депрессии, что ли. И потом, есть еще одно обстоятельство, но я молчу о нем, по той причине, о которой вам уже сказал. Я боюсь.

— Что там еще такое? Говори, не бойся. Хуже уже все равно не будет.

Юрия передернуло от того, что Петр Иванович даже не пытался скрыть двойной смысл, который он вложил в последнюю фразу. Но надо было действовать напролом, других вариантов у Юрия не было.

— Понимаете. Как бы вам это объяснить. В общем, я не идиот.

Ферзь засмеялся, громко и без стеснения:

— Это в каком смысле?

«Ржет, как сивый мерин, — подумал Юрий. — Хотя, нет, сивые мерины не ржут, а врут. А это примерно одно и то же в нашем случае». Но вслух он произнес почти подобострастным голосом.

— Нет, я не то имел ввиду. Я так сказал, потому что хочу предложить вам свои услуги. Я давно понял, что контора, где я работаю, ну, в общем, с ней что-то не так.

Ферзь вдруг стал очень серьезен.

— Что с ней не так? — Его взгляд шарил по Юрию как прожектор с пограничной вышки.

— Вы опять меня не поняли. С конторой, в принципе, все так. А вот со мной, то есть, с моей работой, не все ладно.

— И в чем это выражается?

— У меня есть ощущение, что я какой-то фальшивый, что ли. Подставной. — Юрий выговорил это слово быстро. Словно выронил его изо рта. И он в упор глянул на Ферзя. Тот молчал и выжидательно смотрел на Юрия. Юрий засуетился и с приторной убежденностью в голосе добавил: — Но я же не говорю, что это плохо. Просто мне так работать уже скучно. Я хочу настоящего дела. И мне кажется, что вы меня прекрасно понимаете, а я вас. — В последнюю фразу Юрий постарался вложить максимум значительности. Произнося ее, он понизил голос и выразительно посмотрел на собеседника.

Ферзь молчал очень долго. Юрий уже стал опасаться, что Петр Иванович прямо сейчас отдаст приказ своим опричникам расстрелять его, Юрия, где-нибудь в местном подвале, даже не выходя за порог этого хитрого заведения. Но Ферзь думал немного в другую сторону. «И что же ты, милок, можешь знать о нашем бизнесе? — рассуждал Ферзь, глядя на Юрия. — В конторе твоей все тихо, там сплошь мышки серые, голову лишний раз поднять боятся. Контора твоя все время работала в штатном режиме, никаких форс-мажоров. Человечек наш верный службу там исправно несет. Так что оттуда опасности никакой для нас не наблюдается. Кто еще мог тебе, золотой ты наш, информацию «слить»?»

Мысль о том, что Юрий может что-то знать о его, Ферзя, делах, сейчас неторопливо прокручивалась в его голове. Но, проанализировав её, он пришел к выводу, что ничего серьезного Юрий не может знать по определению. Никто из сотрудников Юриковой конторы ему ничего рассказать не мог, по причине своего неведения. А другие варианты пока не всплывали.

Наконец, Ферзь заговорил:

— И что конкретно ты можешь мне предложить?

— Я? — искренне удивился Юрий. — Я думал, что предлагаете здесь вы. А я внимательно слушаю. И исполняю. — Его глаза снова стали наполняться щенячьей преданностью.

Ферзь колебался. «Черт побери, что-то в этом есть. Ты смотри, неужели и впрямь сам догадался. Только вот о чем именно? Вроде бы мы нигде не наследили. Интересный экземпляр». Юрий молча ждал.

Петр Иванович по-прежнему сверлил его взглядом. «А, может, правда, засиделся наш актер на одном месте. Никогда меня еще интуиция на людей не подводила. А он очень способный. Очень. Я же говорил Витьке, что надо его двигать. Если дело действительно в депрессии, в отсутствии движения, то все это поправимо. А такие кадры жалко. Их ведь в огороде не найдешь, их воспитывать, растить надо, а на это вон сколько времени уходит. На этого только целый год ухлопали. И рад бы я своими силенками обходиться, только не получается, рук не хватает. Без своих людей в наших делах никак нельзя, дело-то развития требует. Бизнес, мать его».

Взгляд у Ферзя немного потеплел.

— Ладно. Ишь, ты, какой быстрый! Посмотрим. Иди пока.

Когда Юрий вышел, в кабинете материализовался «Серый».

— Слышал? — Петр Иванович строго взглянул на подчиненного. Тот молча кивнул. — Значит, с завтрашнего дня — проверка по всей форме. Если все благополучно, то будем думать дальше. Свободен.

 

Глава 11

Толик сидел на кожаном диване в просторном вестибюле «офиса» уже полчаса. Он развалился на диване — как и положено людям его круга — сейчас он изображал из себя охранника, а роль его шефа исполнял Юрий, который уже полчаса торчал в кабинете у Ферзя. Толик выглядел совершенно расслабленным и не интересующимся ничем вокруг человеком. Его взгляд неспешно скользил вдоль всего, до чего только мог дотянуться, и только очень наблюдательный человек заметил бы в его глазах огонек неподдельного интереса к окружающей его обстановке. «Так, справа комната дежурных охранников, их там трое». Что там внутри комнаты с диванчика было видно плохо. «Ракурс не тот», — подумал Толик. Он поднялся с дивана и стал прохаживаться мимо дверей «дежурки», словно бы разминая затекшие ноги. Охранники не обращали на него никакого внимания. Оно и понятно — обыкновенная «обслуга», а поэтому личность никому не интересная.

Толик разглядел внутри комнаты ряд мониторов и три кресла на колесиках с высокими спинками. «Комфортабельно тут у вас. — Толик еще раз прошелся мимо открытой в «дежурку» двери. — Вон, и чайничек электрический и вазочка с конфетками, нормально». Когда он в очередной раз прошел мимо двери, один из охранников наконец обратил на него внимание. Толик ему улыбнулся и кивнул. Охранник кивнул в ответ и снова погрузился в созерцание мониторов. Толик подошел к двери и как бы невзначай стал наблюдать за теми, кто находился в комнате. Все трое подняли на него глаза, в которых читался немой вопрос.

— Привет, коллеги. Скучно тут у вас. — Толик небрежно зевнул. — Вот шеф уже полчаса у вашего начальства торчит. — Напряженные фигуры охранников расслабились, один даже встал из-за стола с мониторами и налил себе чаю. — Ребята, вы не подумайте, я просто так. Действительно, тоска торчать здесь без дела.

Охранник — любитель чая сочувственно протянул:

— Что поделать, такая работа. — И положил в чай ломтик лимона. — А мы тебя раньше не видели. Ты, что, новенький?

— Я-то? Да. Первый день на работе. Можно сказать, шеф меня «обкатывает». Работенка, в общем, не плохая, и зарплата вроде бы приличная, только вот хочется иногда настоящего живого дела! Не по банкам же в овраге палить! Ну, вы меня понимаете. Аж руки чешутся!

Охранники понимающе засопели. Любитель чая сказал:

— Да, пострелять — это настоящая работа. Только здесь почти всегда тихо. Так, иногда только похулиганит кто-нибудь из начальства. Но это когда сильно переберет. — И охранник постучал себе по шее характерным международным жестом. — А так все обычно спокойно и тихо. Организация такая тихая. А по мне — так и слава богу. Пострелять я и в клуб могу сходить.

— В клуб? Это куда? — Толик сделал невинное лицо.

— Сразу видно, ты новенький.

— Да, да. Мне еще ничего не успели толком объяснить. Меня шеф с ходу к работе пристроил, я даже со своим начальством еще не виделся. Вот только после обеда собираюсь.

— Странно. Как это ты с начальством не виделся? Так ведь не положено, — насторожился охранник. — Положено все по форме: бумаги, инструктаж, личная беседа и все прочее.

— Да знаю я! Но здесь, понимаешь, как бы случай особый. Я по рекомендации лично от, — Толик перегнулся через дверной косяк так, что оказался в комнате и шепотом назвал имя. Охранники уважительно закивали головами:

— А-а-а. Тогда другое дело. Тогда все ясно.

Толик продолжал наступление.

— А про какой клуб вы говорили?

— Так наш клуб, корпорации нашей. Специально для тренировок личного состава.

— Ух, ты! Здорово. Я бы обязательно сходил.

— Да-а-а, — мечтательно протянул любитель чая. — Жаль, часто не получается туда заглядывать. Шеф работой загрузил, — пожаловался он Толику. — Там все роскошно сделано. Клуб у нас считается эдаким элитарным местом, там собирается приличное общество. Из наших.

Охранники переглянулись и расхохотались. Толик не понял.

— А чего смеемся?

— Да так, не бери в голову. Чтобы тебе на пальцах не объяснять, лучше сам туда приходи. Новеньких там любят. — И охранники снова заржали. Толик недоуменно смотрел на них. Но мужики смеялись без злобы, скорее весело, от души. — Сходи обязательно. Адрес тебе в твоей конторе скажут. Ваши там постоянно пасутся.

— Спасибо мужики. С меня пиво. — Толик заметил идущего по коридору Юрия. — А вот и шеф мой. Счастливой смены. Пока. — И Толик выскочил из «офиса» вслед за «шефом».

Через час они оба сидели на кухне, а Дашка накладывала им в тарелки «макароны по-флотски». Серёня, Вадим и Петр сидели рядом и терпеливо ждали, пока ребята пережуют макароны и будут в состоянии говорить.

Первым с макаронами справился Толик. Он закурил и сказал:

— Вот теперь голова намного лучше варит. Докладываю. У них есть спортивный клуб, в который ходят охранники всех предприятий, имеющих отношение к «офису». Об этом клубе мы и без их подсказок знали, но подружиться с коллегами по работе — это всегда полезно. А тут тема такая, для них интересная. Они же все любят адреналина в кровь добавить — перестрелки, мордобои и всякие прочие прелести. Чтобы в клуб попасть, мне нужно быть представленным начальнику охраны вашего, — и Толик посмотрел на Серёню и на Юрия, — предприятия. Проверка будет по полной схеме. Но я сегодня выдал охранникам нашу легенду о том, что я — «блатной». Легенда согласована со всеми заинтересованными лицами, но это детали, мы с ребятами их заранее обсудили, а вам о них знать не следует. Так всегда надежнее. Так вот, я сегодня перекинулся парой слов с охраной там, в «офисе», шепнул им на ушко, что я от самого Палыча. Это на тот случай, если до Ферзя информация дойдет, что к тебе, Юра, новый охранник на работу устраивается.

— А кто такой Палыч? — спросил Серёня.

— Не думаю, что тебе обязательно об этом знать. — Толик затянулся сигаретой и немного помолчал. — Мужик один, в нужном для нас месте сидит и много-много ниточек дергает. И не дай бог, чтобы он когда-нибудь и впрямь узнал о нашем с тобой существовании. Тогда он только один-единственный раз за какую-нибудь ниточку дернет, и останется от нас только одно воспоминание. Хотя, и того может не остаться. А вот тот факт, что мы о нем знаем, мы нам же на пользу и обратили. Только действовать надо очень аккуратно, как при разминировании. Дело в том, что одну полезную для нас ниточку мы случайно знаем. Вот и дернули за нее. Понимаешь, у нас знакомый один есть, бывший десантный генерал. Хороший мужик. Вот он-то как раз к Палычу и вхож. Главное, что Палыч — фигура в разных кругах известная. Ему же этот наш знакомый и доложил о моей персоне, мол, безработный десантник, пристроить бы на хорошее место. И адрес твоей конторки подсунул. Большое начальство — оно над такими мелкими вопросами много думать не любит. Оно любит, когда ему в таких случаях готовые решения выдают. Вот мы этим и воспользовались. А Палычу, что, жалко, что ли. Ему же ничего не стоит попросить Ферзя, то есть, Петра Ивановича, о маленьком одолжении. Палыч и проверять ничего не будет, если его такие люди, как наш генерал, просят. Для него все и так понятно — мужская дружба, армейское братство. Почему же простому солдату-десантнику не обратиться к своему бывшему боевому генералу за помощью? Так что с нашей легендой все в порядке, пусть проверяют. Дальше. Начальство блатных не любит. Это я про начальника вашей охраны, дорогие мои близнецы-братья. Он мужик не простой, никому не верит. Недаром Ферзь его много лет у себя на службе держит. Мы выяснили, что Петр Иванович планомерно перемещает этого «начальника охраны» в те предприятия, на которые он клешни свои нацелил. И он у него не один такой «спец», есть еще парочка. Но те пожиже. А этот — серьезный дядя. Вам, Сергей Николаевич, его, видимо, с самых верхов порекомендовали, когда у вас нужда была в таком человеке?

Серёня вспомнил. А ведь точно. У него тогда прежний начальник охраны внезапно тяжело заболел, какое-то острое отравление. Врачи еще руками разводили — совершенно редкий вид болезни. И Серёне как-то очень своевременно позвонили «сверху» и попросили сделать одолжение — принять на работу одного очень хорошего специалиста. Попросту говоря, трудоустроить. Серёня хоть и был частным предпринимателем, но с властью предпочитал не ссориться. Вот и согласился. А человек действительно оказался крепким профессионалом. Он быстро наладил работу службы охраны, дисциплина там взлетела на неописуемые верха, и Серёня был им очень доволен. «Да, — думал Сереня с запоздалым разочарованием, — он действительно оказался настоящим профессионалом. Вон меня как в калошу посадил. Ну, ничего. Мы еще с ним сыграем партию в шашки. Посмотрим, кто из нас пешка, а кто в дамки пролезет».

Толик тем временем продолжил.

— Но я думаю, что простой десантник, которого нужно трудоустроить — это не такая уж важная фигура, чтобы наши друзья насторожились. Все должно пройти гладко. Затем, следующий этап. Я планирую попасть в их клуб денька через два-три. Это как пойдет. А там действуем дальше по плану.

Вадим кивнул. Но и это было не все.

— Юрик молодец, хорошо сработал, — похвалил Вадим новоиспеченного помощника, — микрофончик, аккурат, на место пристроил.

Юрий смущенно улыбнулся.

— Да я воспользовался моментом, когда Ферзь встал из-за стола, чтобы себе водички налить, и как вы учили, прилепил нашу «таблеточку» снизу к столу.

— И очень вовремя, а то бы мы вляпались в очень неприятную ситуацию. В общем, из этого дома нам придется временно съехать в другое место — Ферзь дал команду своему холую Витеньке на тотальную проверку Юрия. — Вадим теперь был серьезен.

— И сколько у нас времени? — спросил Серёня.

— Времени у нас ровно столько, сколько они там раскачиваться будут, — ответил ему Толик. — Пока за ними наш человечек наблюдает, можете спокойно обедать. Но времени у нас не много — не очень-то они в Юркино раскаяние поверили. Это логично. Но шанс есть. А Витек будет копать тщательно, мы его давно знаем. Так что, надо все наши шаги не по-детски маскировать. Сергей Николаевич, какие у вас соображения по поводу места нашего дальнейшего пребывания. Желательно, место тихое, не пыльное. Мы на время работы на клиента в наших собственных квартирках стараемся появляться пореже. Дела у нас часто бывают опасные, поэтому лучше, если мы будем базироваться где-нибудь на нейтральной территории. Да и родственникам нашим так спокойней будет. А то неудобства сплошные, шастаем по ночам туда-сюда, только детей будим. Это, вон, Петру хорошо, он у нас неженатый. А нам с Вадимом лишний шум ни к чему. Моя Алена меня сама со свету сживет, если я ей со своей работы на хвосте неприятности принесу. Она у меня и так всю жизнь на осадном положении, ни в одном документе не числится. И мне мое семейство и теперь светить не резон.

Вадим поддержал товарища.

— Толян прав. Мы работаем аккуратно, понапрасну не высовываемся, так что, еще ни разу нигде не засветились. Тьфу, тьфу, тьфу. — И он сплюнул через левое плечо. — А чтобы так и дальше было, надо правила игры соблюдать. Эти правила задолго до нас умные люди придумали. В нашей профессии осторожность и неторопливость — это как хлеб и вода.

Серёня даже не сомневался в том, куда им сейчас надо перебраться.

— Вадим, я думаю, к бабке Маланье надо двигать. Там надежно и тихо. И комната лишняя найдется. Во всяком случае, на первое время сгодится. А если необходимость появится, тогда квартиру снимем. Тоже не проблема. Это и сейчас можно было бы сделать, но пока по объявлениям побегаешь, сколько времени убьешь, а у нас как раз со временем туго.

Вадим кивнул.

— Как скажешь. Тут тебе и карты в руки — ты заказчик. Да, Толик, тебе на всякий случай у Маланьи появляться надо только в самом крайнем случае — сам понимаешь, дом не пустой, там люди живут. Так что, дуй в гостиницу — расходы небольшие. Ты по легенде — бывший десантник, приезжий, так что гостиница тебе в самый раз. А тебе, Юрик, к Маланье вообще соваться нельзя. За тобой теперь длинный хвост будет ходить. Связь с нами через Толика, вы с ним теперь напарники. Он тебе всю схему связи подробно объяснит, там все просто. Главное — аккуратность. — Вадим многозначительно поднял палец. — Все вопросы обсудили? Тогда по-коням.

Мужчины поднялись, собираясь покинуть гостеприимную Серёнину кухню. Дашка, позабытая всеми, слабо пискнула из угла:

— А я? А мне что теперь делать?

Мужики остановились. Первым расхохотался Вадим, потом и остальные присоединились.

— Господи, про тебя забыли. — Вадим слегка ерничал. Но на Дашкину защиту неожиданно стал Юрий.

— Ребята, ну что вы, в самом деле. Даша нам всегда помогала, а вы ржете, как мерины.

Мужикам стало стыдно. Дашка действительно была теперь их «боевой подругой». Вадим подошел к ней, сгреб ее в охапку и расцеловал в обе щеки. У Дашки на глаза навернулись слезы.

— Ты, Даша, не думай, что мы про тебя забыли. Ни в коем случае. У тебя сейчас роль очень важная. Ты должна делать вид, что ничего не произошло, а все как всегда. Это очень непростая роль. А ничего ведь и не было? Верно? — неожиданно сам себя перебил Вадим.

— Как это не было? — Дашка хлопала ресницами, пытаясь сообразить, о чем он говорит.

— А вот так, не было, и все. Живет в этом доме гражданин, у которого ты служишь домработницей и ни в какие подробности не вникаешь. И если тебя вдруг станут расспрашивать, отвечай, что ничего ни об чем не знаешь, и первый раз слышишь, а твое дело кастрюли да сковородки, поняла?

— Поняла, — сказала Дашка, и в ее глазах снова засветился авантюрный огонек. — Это значит, снова как у Штирлица. Вроде как он все про всех знал, а делал вид, что ничего ни о ком не знает.

— Ну, примерно так. Если тебе так легче понимать, то пусть будет Штирлиц. — Вадим еле сдерживался, чтобы снова не расхохотаться.

Время поджимало. Пора было уезжать отсюда, пока не нагрянул «Серый» со своими ищейками. Ферзь приказал ему начать проверку с завтрашнего дня, но гарантий, что и сегодня кто-нибудь не появится, не было. Чтобы знать о передвижениях противника наверняка, Петр еще месяц назад устроил на работу в гараж «офиса» своего человечка, и тот теперь сообщал Петру обо всех маршрутах, планируемых для машин гаража. Пока ни одна машина из гаража не выезжала.

Серёня не раз восхищался тем, как профессионально действуют его новые друзья. Только сейчас он начинал понимать, что и как делали они целый месяц, готовясь к этой «операции» и, видимо, в одном из подписанных и оплаченных Серёней счетов был запланирован и этот «работник гаража».

«Это как же надо государство свое не любить, чтобы таких замечательных профессионалов на улицу выставить? — удивлялся Сереня. — Бардак у них в ведомстве такой же, как и во всей стране. Ничего, придет когда-нибудь и другое время. Так же не бывает, чтобы вся эта канитель навсегда?» Серёня любил во всем порядок и ему совсем не нравились те перемены, которые происходили вокруг. Но он был оптимистом и верил, что все наладится. «Если все будут работать, как я, то наладится быстро», — уговаривал он сам себя, но здесь даже его оптимизм не сильно помогал. Знал Серёня и исконную русскую лень, и менталитет, о котором горы книг написаны. Его поражала даже не тотальная бесхозяйственность и неразбериха, царившая в стране, а совсем наоборот, запас прочности, который держал страну на плаву. «Господи, сколько же еще надо сделать всяких глупостей, чтобы эту страну довести до края! Ее, как в том анекдоте, и дустом травят, и голодом морят, а она стоит и стоит. Аж гордость за державу пробивает. Вот она у меня какая крепкая. Нет, не поеду я ни в какие Европы. Нет там такого, как здесь. Разве мне кто-нибудь бы там помог? Да никогда в жизни! Там у всех на лбу девиз написан: «Каждый сам за себя». Вон, жена мужа властям сдала — муж ее какой-то там закон нарушил. Так она его «заложила». Вообще, бред какой-то! У нас любая Манька за своего раздолбая-мужа будет горой стоять! Так что, по всем параметрам получается, что наш менталитет лучше. Что бы там про него не говорили».

Так Серёня думал, пока ехал к бабке Маланье. Рядом с ним сидел Петр. Вадим был за рулем.

Выехав из Серёниного дома, они разделились. Юрий с Толиком поехали в контору — знакомиться с начальником охраны. Это надо было сделать сегодня, чтобы не возникло никаких лишних подозрений и расспросов.

Начальник охраны Серёниного, а теперь и Юриного офиса был тертым калачом, и считался едва ли не правой рукой Ферзя. Это он все гадости против Серёни и спланировал, когда кротом сидел в его конторе. Теперь это было ясно — «бородачи» все тщательно проверили, потихоньку собирая информацию о каждом интересном для дела человеке и смогли составить очень занятный план, претворением в жизнь которого все сейчас и занимались.

Юрий и Толик добрались в контору без приключений. Начальник охраны был уже предупрежден, что у него намечается новый сотрудник, но Толик нисколько не волновался по поводу собеседования. Легенда у него была железобетонная — «бородачи» тоже были не лыком шиты.

Начальника охраны звали Алексей Михайлович — так он представился Толику, когда тот вошел в его кабинет. Взгляд у Алексея Михайловича был цепкий и колючий. Толик спокойно выдержал этот взгляд. По легенде он был отставным десантником, а эти ребята ничего и никого не боятся. Среди них попадаются разные, и умные и не очень, и Толик решил играть роль эдакого служаки, для которого неписанные законы воинского братства являются основными правилами жизни. Это было самым безопасным в игре с таким опытным противником.

Алексей Михайлович буравил Толика взглядом минуты две.

— А как это ты мимо меня проехал, когда с шефом нашим в первый же день рядом оказался? — безо всяких дополнительных вступлений он сходу пошел в атаку на Толика. Толик широко улыбнулся.

— Это случайно получилось. Я только в контору вошел, прямиком к вам в кабинет. А вы куда-то вышли. Тут шеф этот ваш, Сергей Николаич, кажется, так его зовут? Мне секретарша сказала, а я не очень расслышал, так вот, он заходит к вам в кабинет и спрашивает, кто сегодня с ним поедет. Я говорю ему, что понятия не имею, что я новенький, пришел к вам на работу устраиваться. По рекомендации. Ну, он и сказал, что ему наплевать на это и чтобы я с ним сейчас же ехал — торопился он очень. Вас он ждать не стал, а больше никого не было. Вот я и поехал.

Начальник охраны слегка ослабил хватку.

— Ну, ладно, хорошо, коли так. Проверим. — Он еще с минуту разглядывал Толика, наклоняя голову то вправо, то влево, как китайский болванчик. Толик терпеливо ждал. На его лице застыло подобострастное выражение. Он знал, что это начальству всегда нравилось. — Ну, ладно, десантник, рассказывай, где служил, у кого работал. Давай все по порядку.

Алексей Михайлович не нашел в новеньком видимых изъянов и решил, что пока все, что говорил Толик, вполне приемлемо. Для первого знакомства. Толик как таблицу умножения выдал всю заученную им назубок информацию: где родился-учился, где служил-воевал, кто были его боевые командиры и гражданские учителя. Оттарабанив все, как того требовала ситуация, он теперь ел начальство глазами, как и положено недалекому служаке. Алексей Михайлович рассказом был удовлетворен и задал напоследок вопрос, который Толик от него ожидал.

— А Палыча ты откуда знаешь?

— Палыча? Это кто? — Толик изобразил недоумение. Алексей Михайлович напрягся.

— Как это, кто? А за тебя кто «сверху» звонил?

— А-а-а, вот вы про кого. — Толик широко улыбнулся. — Дак, я же и просил их там, наверху. Только я просил генерала Воронина. А видимо, он уже этого вашего Палыча. Я не сильно разбираюсь в ихних коридорах власти. А когда без работы остался, то покумекал слегка, куда бы мне податься, и придумал. Позвонил генералу, он нам всегда был как отец родной — своих никогда не сдавал. А что же мне с голым задом на асфальте сидеть, что ли? Я же хороший спец. Такие, как я, разным фирмам всегда нужны. Вот меня сюда, к вам, и определили.

Начальник охраны не выражал никаких эмоций. Толик пустил в ход свой последний козырь. Он сделал сочувственное лицо, и сказал:

— Я же все понимаю, Алексей Михайлович, вы «блатных» не любите. У вас своих ребят навалом, — голос его звучал виновато. — Но вы не подумайте, я не собираюсь тут с неба звезды хватать. Мне просто работа нужна. Так что, будьте уверены, я не подведу.

Толик смотрел на Алексея Михайловича глазами щенка сенбернара. Тот смягчился.

— Посмотрим. Давай свои бумаги, иди, получай форму и оружие. Инструктаж я лично провожу.

Толик вскочил и встал навытяжку, как заправский солдат:

— Разрешите вопрос?

— Разрешаю. — Начальству понравилась такая боевая выправка новенького.

— Я тут у ребят узнал — у вас клуб есть, ну, там, пострелять, и все такое. А мне когда можно?

— Ишь, ты, уже разузнал. Быстрый! Клуб у нас действительно имеется. Тебе туда можно будет после того, как все бумажки оформишь. Тебе выдадут пластиковый пропуск. Настреляешься еще. А с жильем у тебя как? Местный?

— Нет, не местный. Пока в гостинице. Но я квартиру думаю снять. Братва наша обещала помочь.

На этом первая аудиенция у нового начальства для Толика завершилась.

 

Глава 12

Вечером все снова собрались вокруг стола. Только хлопотала на кухне уже не Дашка, а бабка Маланья. «Подмостовая» братия таращилась на «бородачей» во все глаза. Особенно Колька. Но разговоры за столом были все на отвлеченные темы. Филиппыч рассказал Серёне о «производственных» делах, Зойка — о своих успехах на учебном поприще. Сейчас как раз заканчивались вступительные экзамены в институты, и Зойка поступила на заочный экономический факультет одного такого заведения. Оно было, как говорят, «средней руки». Но Зойка за престижностью не гналась, и деньги, выданные ей на обучение, экономила. А здесь — и оплата за семестр не очень высокая, и качество обучения вполне приличное. Эту информацию для Зойки раздобыл Профессор. Все же когда-то это была его епархия.

Серёня был очень доволен своей «подмостовой» командой. «Вон как все в гору пошли, молодцы! Заглядение вы мое, а не граждане», — он с любовью разглядывал своих друзей, в очередной раз благодаря судьбу за ее бесценные подарки. Он верил в то, что не просто так все с ним в жизни случилось. «Проверяют меня на прочность. Видимо, любопытное Провидение хочет знать, чего я на самом деле стою, вот за это мне и все испытания. Если я выдержу эту проверку — сам себя уважать буду, и это важнее всего на свете. А я выдержу». И от этой решимости Серёня пришел в прекрасное расположение духа. А это вещь заразная. После сытного ужина вся компания развеселилась не на шутку. «Бородач» Вадим рассказывал Профессору анекдоты — он на них был большой мастер, и старик периодически хихикал тоненьким профессорским смешком.

Зойка наметанным взглядом быстро выделила из «бородатой» троицы холостяка Петра, и теперь рассказывала ему какую-то веселую историю из своей пестрой жизни. Сидящие рядом с ними Филиппыч и бабка Маланья покатывались со смеху.

Кольку отправили делать уроки. Толик сразу после ужина ушел к себе в гостиницу. Это соответствовало его «легенде». Проверить, правда его рассказ о себе или нет, его новые работодатели могли когда угодно, поэтому рисковать не стоило. Все должно было соответствовать действительности. Он пришел к Маланье, соблюдая все железные принципы конспирации. Ему необходимо было «пошептаться» с коллегами, как «бородачи» называли свои производственные совещания. Пошептавшись, он поел и быстро ушел. И теперь народ расслаблялся во все тяжкие.

Под занавес вечера Профессор предложил всем выпить его фирменный кофе. Он действительно знал в этом толк. Смешивая два сорта кофе — «ванильно-сливочный» и «молочный шоколад», он получал напиток такой замечательной насыщенности и вкуса, какого Серёня не пил даже в изысканных европейских ресторанах. А запах! Невозможно передать никакими словами, какой вкусный аромат поплыл по всему дому, когда кофе варился на малюсеньком огне — как и положено этому благородному напитку. После «кофепития» все разбрелись по своим комнатам, готовясь ко сну. «Бородачам» и Серёне Маланья выделила Зойкину комнату, а саму Зойку на время забрала к себе.

— Пусть со мной поживет. Глядишь, ума-разума наберется, — пошутила Маланья. — А вам покой нужен. И аппараты ваши тоже где-то стоять должны, да так, чтобы с порога в глаза не бросались. Нечего всем и каждому знать, кто вы и что вы. Я уж за этим сама прослежу. — С этими словами Маланья вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. Серёня улегся на топчан, снабженный мягким матрасом и свежим постельным бельем. Белье пахло свежими цветами. Серёня вспомнил, его мать тоже пользовалась такой же отдушкой. «Как дома», — только успел подумать он, и провалился в сон.

Утром его разбудил богатырский храп Вадима. Петра в комнате не было. Серёня сладко потянулся, повалялся пару минут, отгоняя ночную негу, и быстренько вскочил на ноги.

Петр пил чай в обществе бабки Маланьи.

— Доброе утречко, — пропела Маланья, когда Серёня, умытый и причесанный, сел рядом с ней. — Чайку или, может, кофе?

— Лучше чаю. А у тебя пирожков, случайно, нет? — Серёня с надеждой заглянул Маланье в глаза.

— Пирожков нет, а вот блинки я испекла. Вот ждали, пока ваше величество проснется. Видишь, не трогали. — Маланья сняла чистую тряпицу с горки красивых вкуснющих блинов. То, что они вкуснющие, Серёня знал по опыту.

— Правда, что ли, меня ждали? — Он недоверчиво глянул на Петра.

— А как же. — Петр перемигнулся с Маланьей. — Все слюнками истекли.

Маланья засмеялась.

— Ешь, ешь, шутим мы. Петя уже свою порцию умял. Что ж я буду человека с утра голодом морить! А эти блинки я для вас с Вадимом напекла. Чего их там печь, минутное дело.

Серёня ел блины, как семечки. Только после десятого он перевел дух и понял — все, хватит. Наелся. Больше нельзя, а то весь день насмарку — желудок мозгам воли не даст, в сон потянет. А голову теперь нужно было все время свежую иметь, поскольку соображать надо было быстро.

Вадим ввалился в кухню эдаким бесшумным медведем. Серёня всегда удивлялся его необычайному качеству — при такой внушительной комплекции не производить практически никакого шума.

— Утро доброе, христиане. Чем тут кормят?

Такой вопрос для бабки Маланьи был слаще меда.

— Присаживайтесь, кушайте, вот блины, вот сметанка, варенье. Берите, берите, не стесняйтесь. — Маланья хлопотала вокруг Вадима как заправский официант в дорогом ресторане. Вадима два раза просить не надо было. Он с удовольствием втянул носом восхитительный запах блинов и не стал стесняться.

После завтрака «бородачи» отправились «на точку» — так они теперь именовали Серёнин дом. По общему согласию Серёне несколько дней надлежало на улицу не высовываться — во избежание неприятных случайностей. Серёнин выход намечался через несколько дней. А сейчас у него неожиданно появилась куча свободного времени, и он совершенно не знал, чем себя занять. Для начала он послонялся по дому, посмотрел, как здесь устроились его «подмостовые» товарищи. Купить-то он им этот дом купил, но толком в нем никогда и не бывал. Не хотел их стеснять. Так, только, на кухне чайку попить с пирогами.

Дом был большой и добротный. Пока в комнатах никого не было — народ разбежался по работам — Серёня мог спокойно осмотреться, кто чем жил. Он открывал дверь, и, засунув голову в образовавшуюся щель, разглядывал очередную комнату. У Профессора, как и ожидалось, скопилась на полках весьма приличная библиотека. Железная кровать с никелированными шарами на спинках была аккуратно застелена голубым покрывалом. Стол со стопками исписанных листов — и когда старик успевал еще что-то писать? Ведь на рынке — дел невпроворот. Настольная лампа. «А-а-! — догадался Сереня. — Видимо, Профессор по ночам перышком скрипит. Это понятно. Деньги деньгами, а скучает интеллект за настоящим делом. Учтем». В комнате Марии все было в кружевах и цветных лентах. «Ух, ты, а она-то, оказывается, рукодельница. А я и не знал. Интересно!» Колькин компьютер занимал почетное место в углу. Здесь все было ясно. У Филиппыча в комнате главное место принадлежало клетке, в которой жила обезьянка. Сейчас обезьянки дома не было — она вместе с Филиппычем была «на работе». Рынок уже давно привык к ней — она была там общей любимицей. Филиппыч звал мартышку Наташкой. Видимо, на то были причины, но он про них никому не рассказывал. В комнату Маланьи Серёня заглядывать не стал — постеснялся. Хотя бабка была совсем не против. «Ладно, бабуль. Как-нибудь в другой раз. На сегодня экскурсий достаточно».

Потом они долго сидели с Маланьей на кухне, где Серёня узнал много интересного из Маланьиной жизни. Она рассказала ему, что родилась в Париже, а родители ее были эмигрантами из России. Они эмигрировали еще во время революции, совсем молодыми людьми. Там, во Франции, ее мать работала портнихой-белошвейкой. Этим зарабатывали многие русские девушки, обшивая богатых французских «мадам и месье». Маланья была поздним ребенком. Её родители уже совсем было смирились со своей бездетностью, но чудеса бывают. И таким маленьким чудом стала для немолодых уже людей их маленькая Маланья. Это имя они давно припасли для своей дочурки, но не предполагали, что произнести его вслух и получить в ответ детскую улыбку они смогут лишь через столько долгих лет. Малаша была нескончаемой радостью для своих родителей. Они всячески баловали ее, но единственное, что никогда не было в их семье игрой, это воспоминание об утерянной родине. С Маланьей родители всегда разговаривали только по-русски и никогда не забывали напоминать ей, что она русская. Маланья не знала, что обозначает слово «Россия» — она считала Париж своим родным домом, и ее отца это обстоятельство сильно огорчало. Наконец, в середине пятидесятых, Маланьины родители приняли не простое для себя решение — вернуться на Родину. Они уже были очень не молоды, и хотели хотя бы на склоне лет уехать туда, где когда-то были счастливы. И случилось невероятное — они смогли вернуться в Россию. После рождения Маланьи это было вторым чудом в их жизни. Всякие там неприятности, вроде репрессий и сталинских лагерей уже были в России не актуальны — «Великий вождь» почил в бозе, и в стране произошли некоторые перемены. Но к любым иностранцам внимание всегда было особым. Отец Маланьи был человеком мудрым. Он предполагал, что возвращение его семьи может быть как-то неверно истолковано Советской властью, и, чтобы обезопасить свою семью, предпринял некоторые меры. Почти сразу по приезде в Россию они исчезли из Москвы. На самом деле, не сообщив никому, они просто перебрались жить в маленькую — на пять дворов — деревеньку недалеко от Твери — отец давно мечтал о деревенском домике, и их след потерялся для ищеек, которые ими занимались. И это было третьим чудом в их жизни.

Так Маланья оказалась в России. Она прожила в деревне до самой смерти своих родителей. А когда осталась совсем одна на всем белом свете, то собрала свои нехитрые пожитки и подалась в столицу. Вот здесь и пригодилось её чистое французское произношение. Она устроилась горничной у высокопоставленного чиновника, по совместительству обучая его непутевых чад французскому языку. А за это всегда хорошо платили. В свой срок, как и все нормальные девушки, Маланья влюбилась, вышла замуж, родила дочку и стала жить обыкновенной жизнью, как и тысячи обычных женщин её возраста.

В остальном, ее биография была мало примечательна. Хотя, Серёня не помнил, чтобы у кого-нибудь из его знакомых были французские корни.

 

Глава 13

Вадим и Петр сидели в засаде у Серёниного дома с раннего утра. Юрий умчался на работу в контору, и дома была только Дашка. Так прошло около часа.

— Смотри, вон они. — Петр кивнул в сторону дороги, по которой неспешно ехал потрепанный «Опель». — Видишь, номер совпадает — мне все ихние номерки мой человечек заранее переписал. Весь гараж. Вот, точно, наш «Опелек», — приговаривал Петр, поднося к глазам полевой бинокль. — Здравствуйте, гости дорогие. Вас-то мы и ждем. Что-то вы не торопитесь. Наверное, дел много.

— А машинка-то неприметная. Такая для этих дел — в самый раз, — одобрительно прогудел Вадим.

— Да, этот драндулет на дороге не каждый мент заметит, — улыбнулся Петр. — Сейчас послушаем, что они нашей птичке напоют.

Предусмотрительные «бородачи» еще вчера оснастили бедовую домработницу своей чудо-техникой.

— Для твоей же безопасности, — приговаривал Петр, засовывая в карман Дашкиного передника, маленький, с булавочную головку, микрофон. — А то вдруг они тебя обидят. Кто тебя тогда выручит? Учти, после того, как гости уйдут, тут же отнеси эту маленькую штучку в сад и спрячь в дупло на яблоне. Знаешь, где это? — Дашка кивнула. — Только в пакетик или в бумажку заверни, а то я эту мелочь могу в дупле потерять. Не забудешь? Смотри. А то не хватало еще, чтобы эти ребятишки нас ненароком срисовали из-за такой ерунды! Я потом из дупла эту штуку заберу. От греха подальше. — Дашка снова послушно кивнула.

«Опель» подъехал к калитке в живой изгороди и остановился. Из него вышел Витек собственной персоной, и направился прямиком в Дашкины владения. Их разговор «бородачи» выслушали очень внимательно.

Витек представился работником пожарной охраны — старая как мир сказка, но действует на граждан безотказно — и попросил разрешения посмотреть дом на предмет пожаробезопасности. Дашка была само радушие.

— Конечно, конечно, проходите, пожалуйста. Я же понимаю, все должно быть в порядке. Смотрите, все, что положено. — Витек, судя по периодическому скрипу половиц — Дашка шла за ним по пятам — старательно обошел весь дом, только что в унитазы не заглянул. Затем он спустился к Дашке на кухню, и, выпив предложенную ему чашку кофе, вежливо откланялся. Дашка, следуя инструкции полученной от Петра, через пять минут вышла погулять по саду и с совершенно невинным видом сунула в дупло яблони небольшой бумажный сверток. После этого она важно удалилась в дом. Следующие шаги неприятеля были для «бородачей» открытой книгой — а что здесь нового можно придумать? Желание проследить за клиентом всегда укладывается в определенный, годами выверенный алгоритм — «визуальный осмотр объекта, установка аппаратуры и дальнейшее наблюдение за клиентом». Могут быть и вариации, но основные темы этих вариаций предопределены многолетней историей, которую люди подчас писали своими жизнями.

Не прошло и часа после отъезда «Опеля», как Дашка выскочила из дома и понеслась куда-то в сторону поселка в километре от Серёниного дома.

— Куда это она поскакала? — лениво поинтересовался Петр.

— Известно, куда, или на почту или в аналогичное учреждение — гастроном, аптека, сберкасса. — Вадим так же лениво провожал глазами исчезающую за поворотом Дашку. — Им же время нужно, вот они и сплавили ее из дома по какому-нибудь неотложному делу. Небось, по телефону позвонили. Ничего, самое интересное здесь намечается.

И точно. Минут через десять к дому подкатила грузовая «Газель». На боку у нее красовалась надпись «Мосгаз». Из грузовичка не торопясь вышел человек в обычном синем рабочем комбинезоне и с чемоданчиком в руках. Он был неприметным, как и все работники служб коммунального хозяйства. Человечек, нисколько не прячась, вошел в дом и, пробыв там минут двадцать, прыгнул в свой грузовичок и уехал.

— Ей-богу, как дети, — усмехнулся Петр.

— Ты зря смеешься. Чем проще, тем надежней. Никаких заморских цацек. Никто потом не вспомнит, что за фургон тут стоял. — И «бородачи» снова погрузились в молчание. Просидев так еще около двух часов, и убедившись, что Дашка благополучно вернулась домой, «бородачи» решили, что на сегодня других событий не предвидится. С тем и отбыли назад, в Москву.

Тем временем, Юрий и Толик в бывшей Серёниной конторе занимались каждый своим делом. Юрий старательно делал вид, что роется в бумагах. За последние три месяца он был в конторе, дай бог, чтобы раз пять. И теперь нужна была имитация бурной деятельности. Он вызвал к себе главбуха и начальника юридической службы, и теперь внимательно слушал, утвердительно кивая головой в нужных местах их доклада. С тех пор, как он попросил у Ферзя повышение по службе, чего ему якобы сильно не хватало для полного счастья, Юрий должен был делом доказать, что его прохладное отношение к работе было вызвано именно текучкой и рутиной, отсутствием новой интересной работы. С чем он, как бывший актер, никак не мог смириться. Но чтобы получить эту вожделенную новую роль, он должен был, как птицу Феникс из пепла, воскресить свой интерес к бизнесу. Да так, чтобы это стало всем заметно.

Толик тоже времени не терял. Получив еще накануне по всей форме инструктаж, оружие, форму и заполнив тучу разных бумажек, он наконец вздохнул свободно, когда Алексей Михайлович оставил его в покое.

В этой конторе, как и в любом «офисе», тоже была своя «дежурка». Сейчас Толик сидел там и с упоением рассказывал о своих «боевых подвигах». Часть этих подвигов была правдой, и Толик внимательно следил, чтобы канва его рассказа не сильно уходила от истины. Но в подобных ситуациях некоторая доля бахвальства могла быть ненаказуема. Его внимательно слушали новые «коллеги по цеху» — четверо охранников из местной службы безопасности.

— Ну, ты заливаешь, — говорил ему один из них, когда Толик выходил за рамки дозволенного текста.

— Не, ну ребята, чего мне врать. — Толик делал обиженное лицо. — Ну, может, только самую малость. — И он хитро прищурился. — А вот еще чё было-то… — Но в этот момент звонок в дежурку прервал Толиковы словесные излияния. Звонили от шефа, он собирался уезжать и требовал охрану.

— Ладно, давай за работу, потом дорасскажешь. — И, не верящий в Толиковы россказни, охранник дружески похлопал его по плечу. Когда Толик уехал, охранники еще минут десять обсуждали его промеж собой. Итогом было общее мнение, что парень любит приврать, но, в общем, человек неплохой. Кто их разберет, этих десантников? Они в такие передряги попадают, что не мудрено, если крыша совсем набекрень съедет. А тут вроде все почти в норме. Если только самую малость. А так — вполне приличный коллега может получиться.

Этого всего Толик уже, естественно, слышать не мог. Но этот разговор означал, что в касту охранников он был принят. А это уже было много. Это был успех. Первый шаг. Очень важно, когда первый шаг становится удачным, это может означать, что и все задуманное получится.

Через неделю Толик уже был для этого круга, по-настоящему, своим. А ведь круг этот очень непрост. Только дурак может думать, что в охрану берут безголовых дуболомов. Это в кино серьезных дяденек стерегут крупные особи с бычьми шеями и космическим вакуумом в глазах. Для того, чтобы правильно кого-нибудь охранять, надо обладать настоящей кошачьей хитростью, умением предвидеть и планировать. О крупных рельефах мышц здесь даже и упоминать неприлично. Это само собой, как манная каша для младенца. А мышечный рельеф — это потрясающая самодисциплина. Разве может любой и каждый ежедневно тренировать свое тело в спортзале, не придумывая себе с утра всякие «отмазки», типа: «я обязательно пойду в спортзал, но только завтра. Сегодня я дико занят».

Через два дня после начала своей трудовой деятельности на новом поприще, Толик, наконец, попал в клуб. Это действительно было стоящее сооружение: огромный тир в подвале, большой плавательный бассейн безо всяких подогревов, как и положено неизнеженным мужчинам, тренажерный зал, площадью с половину футбольного поля. И множество всяких разных прибамбасов и довесочков, типа сауны и боулинга. Даже имелся бар с кислородными коктейлями и свежевыжатыми соками — здесь знали толк в здоровом образе жизни!

Правда, не все. Начальство, для охраны которого и была предназначена вся эта армия абсолютно здоровых и атлетически сложенных мужчин, предпочитало совсем другой образ жизни — нездоровый. Поэтому ночные загулы здесь были не редкостью. Но вот как раз в такие моменты это самое начальство и становилось совсем беззащитным и нуждалось в дополнительном уходе. Под утро охранники, трезвые и свежевыбритые, невзирая на ранний час, грузили своих похрапывающих шефов в «Кадиллаки» и «Бентли» и развозили их по домам. А трезвый и свежевыбритый в любое время суток охранник ценится в мире бизнеса чрезвычайно высоко.

Толик в первый же свой визит в клуб отметился по полной программе. Он ударными темпами проплыл стометровку в бассейне, положил своего партнера в спортзале на лопатки за пару минут, выпил два свежевыжатых сока и рассказал несколько смешных историй из собственной биографии. Обступившие его охранники из сопредельных ведомств и контор похлопывали его по плечу, приговаривая:

— Ну, ты фрукт! — И с удовольствием записывали этого приятного балагура к себе в товарищи.

Среди этих ребят Толик заметил того самого любителя чая с лимоном из «офиса» Ферзя. «Вот ты-то мне и нужен», — мысленно отметил Толик, изображая на лице самую широкую и добродушную улыбку, на которую только был способен.

— О, друг, привет, — протянул ему руку для рукопожатия любитель чая. Теперь в его лице не было и тени настороженности. Еще бы! Если Толик появился в клубе, значит он и вправду свой. Здесь чужие не ходят. — Меня Олегом зовут.

— А меня Толяном. Будем знакомы. Ты не забыл — с меня пиво. Помнишь, я обещал проставиться?

— Да, ладно, чего там. — Олег отмахнулся.

— Нет, брат, у меня так не бывает. Пойдем в бар, угощаю. — И он, слегка приобняв Олега, словно они были знакомы тысячу лет, повел его в бар. — Пару пива, — кивнул Толик бармену, и они с новым знакомым уютно расположились в низких креслах за столиком. — Послушай, Олег, меня все время мучает один вопрос. Помнишь, когда мы с тобой тогда в офисе общались, вы почему-то смеялись, когда я про клуб спросил. А я вот походил здесь, посмотрел — вроде ничего такого смешного не заметил.

Официантка принесла холодное пиво и удалилась. Олег сдул пену и отпил большой глоток. Он вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел на Толика.

— Ты понимаешь, этого невооруженным глазом не разглядеть. Но я тебе скажу. Для того, чтобы тебя по-настоящему приняли в этот клуб, ты должен доказать, что ты стоящий мужик.

— Это как, подвиг, что ли, совершить? — удивился Толик.

— Ну, подвиг не подвиг, а сделать что-нибудь такое, необычное, что ли. Тут я тебе не могу подсказать, каждый сам решает, что это будет. Я, например, марафон по стадиону бежал. Чуть не сдох, но дополз. Кто-то в тире рекорды ставит. Короче, надо сделать что-то выдающееся, запоминающееся. Тогда ты — человек.

— А без этих подвигов?

— Без них, конечно, можно и обойтись. Но, сам понимаешь, отношение, брат, будет совсем другое. Традиция! Не мы придумали, не нам и менять. Ну, что мне, тебя учить, что ли. Это как в армии. Ты же сам знаешь: есть герой, а есть мышь казарменная. Вот и вся разница. Так что, если хочешь — думай!

— А сроки какие-нибудь есть?

— Нет, сроков никаких нет. Каждый сам решает, нужно ему это или нет. Тут никто никого заставлять не будет. Но я тебе по-секрету скажу — практически все что-нибудь придумали. Никому в «лохах» ходить неохота. Надумаешь — скажи, я помогу все организовать.

Теперь Толик каждую свободную от служебных обязанностей минутку проводил на занятиях в клубе. То он стрелял в тире, выбивая девяносто девять из ста, то бегал по стадиону, наматывая километры, как заправский стайер, то выжимал штангу в тренажерном зале, отдуваясь и фыркая, как молодой тюлень. На вопрос Олега, чего он так напрягается, Толик ответил, что идея с подвигом ему очень понравилась. И он, пожалуй, что-нибудь придумает. Вот только надо спортивную форму слегка подправить.

На самом деле, пока Толик стрелял, плавал, фыркал и отдувался, он успел запомнить расписание работы всех подразделений клуба, расписание грядущих мероприятий, и еще много всякой полезной информации разного свойства. Любой наблюдательный человек, даже не прибегая к методам Шерлока Холмса, а только при помощи собственных глаз и сообразительности может принести много пользы себе и обществу. «Странное дело, — подумал Толик, разглядывая «Доску объявлений», висящую на стене в холле клуба, — клуб, вроде, новый, современный, а «Доска объявлений» как в старинной районной поликлинике. И даже расписание подробно составлено — что, когда и почему. Все мероприятия расписаны по часам. Сейчас же так не делают. Сейчас все на компьютерах». Он отметил эту подробность как бы про запас, по привычке все доводить до ума, не оставляя без внимания ни одной мелкой детали. Толик хорошо усвоил одно золотое правило в своей работе — мелочей в ней нет.

Одно мероприятие особенно заинтересовало Толика, и он решил без промедления разузнать о нем подробнее.

Вечером, после очередного дежурства, он отправился в сауну, где наткнулся на Олега. Тот, завернувшись в махровую простынь, полулежал в кресле. Видимо, он только что вылез из парилки — простыня была насквозь мокрой. «Ух, ты! На ловца и зверь бежит», — с удовлетворением подумал Толик. А вслух он сказал:

— Вот ты-то мне и нужен! Привет. — Он пожал протянутую ему руку. Олег разомлел в парилке и теперь лениво прихлебывал травяной чай, закрыв глаза от удовольствия и блаженной истомы — местный банщик-китаец был большой «спец» в области разных травяных настоев.

— И зачем я тебе понадобился?

— Олеж, объясни ты мне, пожалуйста, одну незамысловатую вещь. — Олег приоткрыл глаза и посмотрел на Толика. — Я здесь человек новый и много чего не знаю. Но мне интересно. Вот тут в объявлении на доске написано — скоро будет награждение почетных членов клуба. Красиво так написано, золотом. А все другие объявления просто так отпечатаны. Это что, какое-то выдающееся событие?»

Олег допил чай и жестом попросил китайца налить ему еще. Потом он сходил в предбанник и взял себе свежую простынь.

— Вот теперь я готов отвечать на твои вопросы. А то в мокрой тряпке сидеть неудобно. Значит, интересуешься ты грядущим мероприятием? — Толик кивнул. — Это, брат, грандиозное зрелище. Я помню, в прошлом году даже Монсеррат Кабалье приглашали. Правда, она не приехала, но шума и без нее было много. Понимаешь, здесь же у нас контингент специфический, военный. А этому контингенту без парадов и фейерверков скучно. Вот они себе праздники и придумывают. Ну и пусть, кому от этого вред? Если разобраться, то любой праздник когда-то кто-то придумал. Так? — Толик снова кивнул. — Идем дальше. Конкретно этот праздник придумал наш «генерал».

— А кто это?

— Как, тебе еще не рассказали? Да ты что! Это же самый легендарный персонаж в нашем клубе. Понимаешь, номинальным владельцем является какой-то мужик. Но его тут никто давно уже не видел. А заправляет здесь всем Фомич, его все «генералом» зовут. Он, и вправду, генерал. В отставке. Так вот он — мужик неугомонный. Клуб — предприятие коммерческое. Это аксиома. Чтобы народ в клуб привлечь, надо же всякие развлечения для него придумать. А то просто спортивных клубов — завались! А вот так, чтобы с изюминкой — мало. Так вот, этот «генерал» — большой придумщик по этой части. Этот клуб до его прихода чуть не сдох. А теперь тут такие шоу разыгрывают, закачаешься! Вот и мероприятие это по вручению почетных наград членам клуба или, как там, наоборот? — неважно, в общем, я не знаю, что там именно будет, но то, что будет что-то грандиозное — это факт. Фомич обычно программу таких вечеров в секрете держит. Так гостей больше навалит. А гости — это потенциальные клиенты. Сечешь? Клуб-то должен за счет кого-то жить. Гениально, правда? — Толик снова кивнул и сделал вид, что ему это уже не интересно.

— Все понятно. Престарелый отставной вояка развлекается на пенсии.

— Можно и так сказать, — согласился Олег. — Хотя, я думаю, здесь не все так просто. Он — человек из прошлого, из того прошлого, которое уже умерло. А тогда никто просто так никогда ничего не делал. Все со смыслом. И дай бог, чтобы не с двойным. Понимаешь, их так учили. Я давно за Фомичем наблюдаю. Для обычного прожигателя жизни он слишком аккуратный, как бы тебе это объяснить, чересчур упорядоченный, что ли. А такие люди не бывают простыми и незамысловатыми весельчаками. У них все по полочкам, все учтено. Остальное — обычно просто маскировка.

— А-а-а, понятно, откуда такая занятная доска объявлений из районной поликлиники, — под нос себе пробурчал Толик.

— Что? — переспросил его Олег.

— Да нет, ничего, это я так, сам с собой. — Толик сделал вид, что этот вопрос его больше не интересует. — Теперь мне все понятно. Хорошо, с этим разобрались. Теперь по поводу нашего разговора, помнишь, ты мне про подвиг говорил?

— Ну? — Глаза у Олега заинтересованно заблестели.

— Я придумал. Я знаю, что я могу сделать такого, чтобы все обалдели. — Толик, чтобы подольше сохранить интригу, кивнул китайцу. Тот принес чайничек со свежим травяным чаем. Толик налил себе и отхлебнул. Олег нетерпеливо ерзал в кресле. — Значит так. Я когда-то альпинизмом увлекался. И вот что я надумал. А не тряхнуть ли мне стариной? А? Не залезть ли на какую-нибудь верхотуру?

— И куда же это? — Олег уже предвкушал интересное зрелище.

— Да вот, хоть бы, на твой офис.

— Это как? — не понял Олег.

— А вот как. Если я куда-нибудь в горы полезу, то ничего интересного в этом нет. Тем более, что в городе эти самые горы отсутствуют напрочь. А вот если я на какую-нибудь стеночку заберусь, то это будет впечатляюще.

— Ну, ты даешь, — восхищенно протянул Олег. Но его восхищение тут же сменилось недоумением. — Почему именно на наш «офис»? Там же камеры слежения, наблюдение круглосуточное. Начальство, в конце концов.

— А куда же мне еще лезть? Незнакомые охранники меня вмиг со своей стеночки двумя пулями снимут. С тобой-то мне проще договориться.

Толик улыбался и ждал теперь ответного шага. Взгляд Олега стал озабоченным.

— В общем, я, конечно, не против.

Олег никак не мог решиться, но он сам себя поставил в такое неловкое положение — кто, как не он, предложил Толику придумать для себя «боевое крещение»? Так что, отступать было поздно. Толик наседал на него:

— Олег, ты не понял главного. А в нем-то и весь кайф. Вот, смотри. Начальство, оно обычно днем в офисе сидит. Так что день отпадает. А вот ночью…

У Олега глаза от удивления стали широкими как блюдца.

— Ты, что, ночью на отвесную стенку полезешь?

— Угу. Полезу. — Олег растерялся и даже не знал, что ответить приятелю. Но Толик видел, что сам план был Олегу настолько интересен, что он уже практически согласился. Толик решил подлить масла в огонь. — Ты что? Ты, случаем, не сдрейфил? — Толик с сомнением смотрел на Олега.

— Нет, я не сдрейфил. Только вот, думаю, как это можно практически осуществить. Там же камер понатыкано.

Напряженная работа мысли отражалась у Олега на лице, словно на мониторе компьютера.

— Ой, мне тебя учить, что ли? — съехидничал Толик. — Отключим все камеры на время. Кому твой офис нужен ночью? Тем более, что там, около двери такая толпа наших соберется. Ты только шепни, что я на стенку ночью полезу, вмиг все прибегут смотреть. Только надо, чтобы тихо. А то шеф узнает, можно с работы вылететь. Может, не стоит? Риск-то, конечно, для тебя есть. Ты же начальник смены, тебе и отвечать, если что. Но, ты сам говорил — должно быть что-то запоминающееся, интересное. — Олег размышлял. Толик тем временем продолжал зудеть ему в ухо. — Нет, если ты сомневаешься, то я, конечно, не могу тебе навязываться.

И Олег решился. Он больше всего боялся, что если он теперь откажется, то об этом узнают в клубе, и тогда он сам окажется в незавидном положении. Разные неуставные проделки — это для армии нормальное явление. Служба сама по себе — явление довольно рутинное. И поэтому все как-то себя развлекают. Тут была та же история.

— Ладно. Заметано. Когда это все надо провернуть? — решился Олег.

— Да я готов хоть завтра. Давай так. Ты как все у себя подготовишь, ну там, чтобы начальство стопроцентно отсутствовало, или еще какие тонкости, сразу мне отзвонись. А я буду в полной боевой готовности. И там народ, какой сочтешь нужным, предупреди. Если хочешь, конечно. Можно и без народа обойтись. Ты же будешь не один, с тобой еще пара человечков дежурят ночью. Хотя, конечно, когда народу много — прикольней.

Олег отрицательно покачал головой.

— Нет, не так. Никакой лишний народ нам здесь не нужен. У нас все предусмотрено. Есть правила, есть секунданты, они и смотрят. Здесь же важен сам факт! Получится у тебя — значит, традицию уважаешь, и отношение будет к тебе соответствующее. А лишнего шума нам не надо. Ты прав — если начальство мое узнает, загривки всем намылят. А это — лишнее. Надо по-тихому. Хотя придумал ты действительно занятно. Ночью, на гладкую стенку… Ну-ну. — Олег недоверчиво покачал головой. На том они и расстались.

 

Глава 14

На ближайшее воскресенье Толик испросил у начальства законный выходной. Надо, мол, отоспаться, и вообще отдохнуть. А то чрезмерная нагрузка — это тоже не очень хорошо. Начальство, наслышанное об успехах Толика в области физической культуры и спорта, не возражало. Да и по службе Толик был просто образцом боевой и политической подготовки. Начальник охраны сначала удивлялся такому беспримерному рвению новичка, а потом стал относить его на счет индивидуальных качеств. Люди разные бывают. Некоторые кайфуют от службы. Так что ничего сверхнеобычного в таком поведении Алексей Михайлович не находил. А что до чрезмерной Толиковой старательности, то за это еще никого не ругали.

В воскресенье Толик проснулся в семь утра — он завел будильник, чтобы не проспать. Быстренько одевшись в спортивный костюм, он выскользнул на улицу. Даже самой пристальной проверке не придет в голову не спать в такое время. А Толик вполне резонно рассудил, что проверка, скорей всего, уже закончилась. Но профессионализм не давал ему права не подстраховаться. Так, на всякий случай. Поэтому утренняя спортивная пробежка была самым естественным способом покинуть дом в такой ранний час. Он бежал по абсолютно пустой улице минут десять. Ни единой души не было на два квартала вокруг. Толик спокойной трусцой добежал до автобусной остановки и сел на первый же подошедший автобус.

Ранним утром все были на месте, и Толик коротко доложил о том, что ему удалось узнать.

— Говоришь, ежегодное собрание почетных членов клуба? Интересно. Я бы больше сказал — очень интересно. — Вадим запустил пятерню в бороду. — И Петр Иванович у нас как раз такой «член». Да, ты прав — момент удобный, другой такой можно еще долго ждать. Если «мероприятие» намечается через две недели, то у нас время «на отлично» пошло. Сегодня воскресенье, значит, в следующие выходные мы должны полностью закончить подготовку. И там останется время только на Юркиного протеже. Кстати, что там у Юрика с прослушкой, а то работать мешает — жуть. Не убрали еще? — Вадим посмотрел на Петра.

— Я думаю, снимут не сегодня — завтра. Они безуспешно «пасут» его вторую неделю, а он ведет себя как святой. Вернее, как святой бизнесмен. Даже по бабам не ходит. И, чтобы это не выглядело подозрительно, они там с Дашкой эдакий театр миниатюр разыгрывают — изображают любовную пару. Юрик — натуральный артист, ему без этого жизнь кислой кажется — сам говорил. Но польза от этой их затеи есть. А то работа — дом, дом — работа — подозрительно очень. Это же неестественно для здорового мужика по бабам не ходить. Вот Дашка и старается. У них сюжет такой: он вроде как бы ее домогается, а она пока еще не сдалась, но уже вот-вот. Я ей говорил — Дашка, не теряйся, мужик хороший, давай взаправду, и натуральнее будет. А она — ни в какую. Нет, говорит, у нас за это в деревне до сих пор ворота дегтем мажут. Средневековье!

— Ничего не средневековье, — вступился за Дашку Толик. — Нормальная девушка так себя и должна вести. Дело делом, а жизнь жизнью. А то у нас часто их путают.

— Ладно, не орите тут. — Вадим осадил разгоряченных друзей. — Давайте лучше за это самое дело поговорим. Ты, Петр, свою аппаратуру готовь. Толику в любой день могут позвонить, хоть сегодня. Ты готов, альпинист? — Толик утвердительно кивнул головой. — Так, план клуба у нас есть. Показывай, где будет банкет, куда машины будут подъезжать, где комнаты отдыха, и все прочее. Что мне тебя, учить, что ли.

И «бородачи» склонились над планом клуба, который Толик предусмотрительно нарисовал на большом куске ватмана еще в предыдущий свой визит к бабке Маланье.

После обеда Толик уже был у себя «дома» — маленькая квартирка, которую он снял «для конспиративных целей», была чистенькой и уютной. А какая еще нужна бывшему солдату? Он сварил себе на обед гречневую кашу с тушенкой — от завтрака, которым накормила его Маланья, осталось одно воспоминание, правда, очень приятное.

Толик обедал и смотрел телевизор, когда его мобильник влруг ожил.

— Привет, это Олег. Обедаешь?

— Есть такое дело, вот каша говорить мешает, — ответил ему Толик. — Чего звонишь?

— Если ты не передумал, то твой день — завтра. У меня как раз дежурство, и начальство сейчас в отъезде. Так что, подгребай где-то к девяти.

— Я не передумал. Окей, — коротко сказал Толик и повесил трубку.

Назавтра ровно в девять вечера около входа в офис Ферзя было непривычно многолюдно. Толик, в обтягивающем спортивном трико, был похож на канатоходца Тибула из сказки о трех толстяках. Вокруг него стояли двое охранников — напарники Олега из «офиса», сам Олег и двое «секундантов». «Секунданты» были уважаемыми в клубе людьми, и поэтому на них возложили почетную миссию фиксировать «подвиги» клубных новичков. Толик почти не волновался — руки и ноги обладают вторичной памятью, как и все мышцы человеческого тела — когда-то он отдал альпинизму достаточный кусок своей жизни! Почти ежедневные тренировки в клубе сделали его тело подвижным и гибким, таким, какое и требовалось для выполнения этого непростого задания. Все же, лазить в темноте по отвесным стенкам — еще то занятие!

— Готов? — спросил его один из «секундантов». Толик только шумно выдохнул в ответ и взялся пальцами за стену. Он ощупал ее, тщательно вминая все неровности, шероховатости, отмечая про себя малейший выступ, за который можно было зацепиться, и сделал первый шаг вверх. Минута тянулась за минутой, а он все полз и полз, как человек-паук, по совершенно отвесной, обыкновенной стене дома. Это только на первый взгляд стена абсолютно гладкая. Опытный человек сразу различит в ней трещинки и выбоинки, за которые можно держаться и медленно, аккуратно, без лишней суеты передвигаться вертикально, все выше и выше, пока не кончится эта бесконечная стена. Прошло около сорока минут, и мужчины, которые стояли внизу с задранными кверху головами наконец увидели условный знак — фонарик, мерцающий где-то в районе крыши и услышали победный возглас: «Готово!» Все зааплодировали кромешной темноте, в которой уже невозможно было различить силуэт альпиниста. Обратный путь был намного проще. Толик просто соскользнул вниз по водосточной трубе — правила этого не запрещали. Его окружили и восторженно жали руку.

— Ну, ты даешь! Если честно, мы до конца не верили, что ты сможешь это сделать. Молодец! Впечатляет, — хлопал его по плечу один из «секундантов». — Что ж, как говорят, с боевым крещением. Теперь ты — полноправный член нашего клуба. Да, таких подвигов я давно не видел. — И «секундант» от души еще раз потряс Толикову руку. Толик смущался и чувствовал себя неловко.

— Да ладно, мужики, чего там. Традиция есть традиция. Теперь с меня «поляна».

— Нет, ты не все правила наши еще знаешь. Теперь с нас «поляна». Это такой порядок. Об этом не беспокойся, мы все устроим. — Толик тепло попрощался со своими новыми друзьями и ушел домой, спать.

Две недели промчались как один день.

В назначенный день, ровно в обозначенное в пригласительных билетах время, к загородному клубу потянулись кавалькады джипов и всякой прочей автомобильной живности. Гостей понаехало человек сто, не меньше. Да еще при каждом — охрана, обслуга и прочая челядь. Народу скопилось — тьма!

Юрий немного волновался. Еще бы! Сегодня был особый спектакль. Спектакль, который ни в одном театре не поставят, потому что режиссером тут выступала сама жизнь. А он, Юрик, ей только чуть-чуть помогал. Как и все остальные, кто знал об этом спектакле.

Приглашение в клуб он достал с большим трудом. Петр Иванович, сначала непомерно удивился его необычной просьбе.

— А зачем тебе приглашение? Ты же в клуб отродясь не ходил, — подозрительность лилась черной струей из каждого слова, которое Петр Иванович произносил с легким шипением, словно во рту у него сидела змея и говорила вместо него. Шипение это означало только одно — не верил Петр Иванович ни одному вздоху Юрия, а не то что его словам. Но Юрий был в своей стихии, а здесь он мог любому дать сто очков вперед. И провести даже такую лису, как Ферзь, для Юрия было делом его актерской чести. Ведь если актер играет с куражом, если поймал он ту самую волну, которая несет его от одной верной интонации к другой, волну, которая настроит актера, словно музыкальный инструмент, на его новую роль, то только тогда поверит зритель актеру, и как когда-то великий русский режиссер, зритель крикнет из зала: «Да, я верю тебе!» Или не крикнет, но подумает обязательно. От такой игры у зрителей на глаза наворачиваются слезы, а в конце спектакля обеспечены актеру овации, долгие и неумолкающие потом в его душе никогда.

Но здесь не было благодарного зрителя и не было привычной сцены. И никто не крикнул бы Юрию: «Браво!», а задача стояла потруднее, чем у самого Станиславского.

И сейчас Петр Иванович смотрел в упор на Юрия, и взгляд его был цепким, стремился он заглянуть в самую сердцевину человека, спрашивал: «Что там у тебя внутри? Чем ты живешь?» Казалось, обшаривал этот взгляд не только всю кожу, но и до костей добирался.

Юрий широко улыбнулся и сказал:

— Зачем вы так, Петр Иванович. Я вам, кажется, все объяснил. Какой же вы все-таки недоверчивый человек. А насчет того, что я раньше клубом не интересовался, так то раньше было. Теперь ведь у нас с вами новая жизнь начинается. Не так ли? — У Ферзя брови залезли на самый верх его неширокого лба. Он не ждал от Юрия такой смеси наглости и смелости, и не нашелся, что ему ответить. А Юрий гнул свою линию. — Я же вам объяснил, что не считаю нужным ссориться с вами. Я даже честно признался, что понимаю, как это опасно и боюсь вас. Но это не значит, что я как кленовый листик, забьюсь под лавочку и буду дрожать там от холода. Я — игрок. Или, если хотите, актер. Я жду от вас новых интересных ролей. — На слове «интересных» Юрий сделал акцент.

Петр Иванович по-прежнему молчал. Он размышлял. Проверка, которую «Серый» устроил Юрию, ничего не дала. Дом начинили микрофонами под самую крышу. Куча народу шпионила за Юрием день и ночь. Ферзь искал хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь маленькую, совсем крошечную информацию. Он никак не мог взять в толк, почему Юрий вдруг, ни с того, ни с сего так резко поменял свое отношение к жизни. То, было, совсем завял, как полевой цветочек в сухом поле. Валялся в спальне, книжки читал, да в бассейне плескался. А то, вдруг, на тебе, выскочил со своим неожиданным энтузиазмом как прыщ на носу. Никаких видимых причин для такой перемены не находилось, никаких посторонних связей, никаких внезапных родственников или друзей у Юрия не обнаружилось. Даже телефонные разговоры были вполне невинными.

Следили за ним тщательно, день и ночь. Кроме легкого флирта с собственной домработницей, Юрия интересовала только работа, книги и музыка. Он ел, спал, ездил в офис, занимался теннисом и плаванием и любезничал с Дашкой. Всё! Больше ничего.

Петр Иванович думал и думал, но ничего новенького он так и не изобрел. Ничего подозрительного вокруг Юрия не было ни с одной из сторон. Живет себе человек, и живет. Через две недели такой слежки он, наконец, сдался, и стал думать, что, видимо, так бывает. Тем более, что парень-то совсем из другого мира. Артист, мать его! «Может, правда, закис от рутины каждодневной. Артисты, они народ живой, шумный».

Сомнения мрачными стадами бродили в голове Ферзя, склоняя чашу весов то «за», то «против» доверия.

Но природная подозрительность, помноженная на колоссальный жизненный опыт, все же не давали ему покоя. Он не верил в существование идеальных людей. А тут был такой странный патологический случай. И Петр Иванович решился. «А чем я рискую? — подумал он. — Раз наш молодой друг сам рвется в бой, то мы и устроим ему еще одну проверочку, так сказать, генеральный прогон спектакля. Перед премьерой». Приняв такое логичное для него решение, Петр Иванович как-то вдруг сразу успокоился. Он взглянул на Юрия и растянул в улыбке свои тонкие синеватые губы.

— Говоришь, хочется тебе новых ролей? — Ферзь прищурился, словно боялся, что противник прочитает его мысли по глазам. — А давай-ка мы вот что сделаем. Я тебе дам приглашение в клуб. Но ты мне сдашь экзамен. Идет?

Мысли у Юрия заметались, как бешеные белки. «Черт, времени нет подумать. Надо соглашаться на кота в мешке, другого выхода нет. Что же он задумал?»

Но внешне Юрий сохранил на лице благодушное выражение. Глаза его смотрели открыто и честно.

— Какие вопросы, Петр Иванович. Конечно, я согласен. Экзамен, так экзамен. Что я должен сделать?

— Там, в клубе, будет один человек. Он солидный бизнесмен, уважаемый человек. Но есть одно «но» — он не хочет оказывать мне доверие. Мы пробовали разговаривать с ним на его территории, но это непродуктивно. Думаю, что с ним нужно поговорить в другой обстановке, — Ферзь сделал паузу и выразительно посмотрел на Юрия. Юрий продолжал слушать Петра Ивановича очень внимательно. Он даже подобрался, как пантера перед прыжком. — Я думаю, его надо будет пригласить к нам в офис.

— А если он откажется? — Юрий задал вопрос вполне деловым тоном.

— А он, само собой, откажется. Его надо привезти к нам в офис в любом случае. Понятно?

— Это значит, что, если он откажется, то нужно применить силу. Так?

— Не так. Не силу надо применить, а мозги. И хитрость.

Юрик был непробиваем.

— Понятно. Я думаю, пиво со специальной начинкой подойдет?

Ферзь поинтересовался:

— Что за начинка?

— Обыкновенное снотворное. Мы с моим охранником сымитируем помощь пьяному человеку.

Ферзь пожевал губами и довольно хмыкнул.

— Соображаешь. Недаром я тебя из толпы выделил.

— Стараюсь, Петр Иванович. — Юрий услужливо вытянулся.

— Давай, действуй. Только, смотри, у него тоже охрана не лыком шита.

— А мы пивка побольше возьмем, мы пивка ящичек возьмем. Что нам, жалко, что ли? Там на всех хватит.

Ферзь хищно улыбался, так он был похож на стервятника, высмотревшего в траве жирную мышь.

— Хорошо. Вот имя этого человека, — Ферзь быстро написал на клочке бумаги, — когда запомнишь, бумажку выбрось. Приглашение возьмешь в канцелярии — скажешь, я распорядился.

Клуб шумел, как восточный базар перед праздником. В толпе сновали официанты. Лениво фланировали разодетые в вечерние платья женщины. Десятки мужчин в смокингах напоминали большую стаю королевских пингвинов — тот же цвет и та же осанка. Мужчины собирались небольшими группами в разных местах клуба. Они курили сигары, пили то, что разносили на своих подносах официанты и оживленно флиртовали с чужими дамами. Все ждали приглашения в большой зал. Но организаторы не торопились, и толпа продолжала медленно, как ленивая волна, перекатываться из одного зала в другой, уничтожая на своем пути еду и напитки, расставленные на фуршетных столах.

Юрий тоже фланировал, курил сигару и пил красное вино. Толик ходил за ним по пятам, преданно таращась ему в затылок, как и положено телохранителю. Так они уже два раза обошли весь периметр этого немаленького заведения.

По случаю приема все залы клуба, даже тренажерный, были помпезно украшены золотыми шарами и лентами и открыты для широкого доступа гостей. В этом была и хитрость. Те, кто еще не был клиентом клуба, а попал сюда случайно, по приглашению друзей, мог вдоволь налюбоваться и на теннисные корты, и на поле для гольфа с неизменным гладко выбритым газоном, и на длинную череду комнат, у каждой из которых было свое назначение. Здесь — для массажа, там — для танцевальной аэробики. А вдоволь налюбовавшись на эти красоты, гость мог выразить желание стать клиентом этого симпатичного местечка. Выгода была очевидной.

Такие открытые приемы здесь устраивали всего два раза в год, и сегодня как раз был такой день.

Клуб действительно был большим и разумно устроенным сооружением. Бассейн поражал всех своей выпуклой полупрозрачной крышей из голубого пластика. Крыша эффектно отражалась в воде, делая ее похожей на голубое горное озеро.

В бильярдной народ толпился, наблюдая за спонтанно возникшим турниром. Стеллаж для хранения киев был пуст — желающие потренироваться в игре на бильярде размели кии за десять минут. Дамы окружили бильярдные столы стайкой разноцветных мотыльков с бокалами шампанского в руках.

Градус веселья повышался медленно. Все предвкушали торжественную часть, и нужно было оставаться «в норме» до самого ее окончания. Такова была традиция.

Наконец человек в костюме английского мажордома распахнул двери самого большого зала и пригласил всех войти. Толпа медленно поплыла в этот торжественный и украшенный, согласно случаю, зал, и распределилась там, ежеминутно сверяясь с полученными приглашениями.

Юрий подивился замечательно четкой организации, которая была заметна во всем. Он знал толк в разного рода шоу, и знал, как легко можно приличный банкет превратить в шумный балаган, разбавленный неразберихой и скукой. Он поделился своими соображениями с Толиком. На что тот смог объяснить Юрию, откуда такой порядок и стройность в многочисленных рядах «клуб-менов» и «клуб-вуменов».

— Я когда сюда в первый раз попал, знаешь, чему удивился? У них на стене «Доска объявлений» висит. Представляешь? Толковая такая доска, очень подробная и красочная. Не просто так бумажки на стенку налеплены, а с любовью, всё в рамочках, с картинками и пояснениями. Даже пожарные выходы не просто схемами обозначены, а еще и фотографии, крупные такие, висят рядышком. Все по уму. Я стал копать, откуда тут столько аккуратности. Клуб-то частный, а тут как в аптеке, даже канцелярией повеяло. Копал я, копал, и раскопал. Оказывается, главный распорядитель у них знаешь кто? Генерал. В отставке. Да не просто генерал, а из этих, которые все про всех знают. Так вот, у него даже в частном секторе не забалуешь. Все по струнке, по ранжиру. Я стал дальше смотреть, порядок везде. Ремонт — супер-пупер, Европа отдыхает. Сам видишь, в зале панели дубовые. Знаешь, сколько такие стоят? А это он спроворил. До него клубом другой человек управлял. Так клуб чуть не загнулся от его управления. Несмотря на то, что новый. Так хозяин того попер, а генерала этого на работу взял. И не ошибся. Специалист — хоть куда! В бассейне потолок видел? Красота, правда? Так это все его заслуги. Он хозяину советует, что да как, сам людей находит, сам все контролирует. Правда, ходят слухи, что он уже контролирует и самого хозяина. Но это слухи. А слухам можно и не поверить, хотя как знать? — Толик искоса глянул на Юрия и усмехнулся. — Это тебе ничего не напоминает? — Юрий вопросительно посмотрел на Толика. Тот наклонил голову поближе к Юрию и тихо продолжил: — Мне тут рассказали, что этого генерала к хозяину наш Петр Иванович пристроил. Понимаешь теперь, в чем дело? И для нашей сегодняшней миссии он очень опасен. Он Петра Ивановича знает еще со школьной скамьи. Так что, нам с этим фруктом нельзя опростоволоситься. Я уже кое-какие меры предпринял, но с этим подставным генералом надо в любом случае держать ухо востро.

Юрий кивнул.

— Теперь все понятно. Ферзь и меня к себе в такие генералы вербует. Мне теперь это ясно, как божий день. Он меня целый год окучивал, чем-то я ему приглянулся. Наверное, мои актерские способности оценил. Это, конечно, лестно, но меня уже воротит от брехни его. Вот на сегодня он мне экзамен назначил. Но про это я тебе уже рассказывал.

— Да, с экзаменом он погорячился. Но ему простительно, он же всей правды про тебя не знает. — И они с Толиком прыснули со смеху. Когда приступ смеха прошел, они снова придали своим лицам строгое, приличествующее случаю выражение, и заняли свои места в огромном, обшитом темными дубовыми панелями зале.

Зал был круглым. Посредине стоял массивный круглый же стол. За столом расположились почетные члены клуба. А все остальные гости расселись в специальных ложах, разбегающихся лучами от центральной части зала. Ложи были снабжены рядами кресел с номерками. «Как в театре», — подумал Юрий.

По периметру зала, между ложами, шли высокие полукруглые окна с зелеными шелковыми занавесями, обшитыми золотой бахромой и зелеными же кружевами по краям каждой. Между окнами и рядами кресел был широкий проход.

— Знаешь, на что похоже? На какую-то масонскую ложу, — прошептал Толик. Больше он ничего не успел сказать — зазвучала музыка, и началось.

Зрелище было захватывающим. Оказывается, сегодня некоторым почетным членам клуба вручали золотые шпаги — символ преданности Отечеству, Вере и чему-то такому же торжественному. Главный распорядитель клуба громко объявлял имя награждаемого, и тот, сияя от счастья, выходил на середину зала. Ему одевали на плечо красивую шелковую перевязь, на конце которой болталась шпага. «Интересно, почему шпага, — подумал Юрий. — В детстве мушкетерских романов начитались, что ли? Могли бы и что-нибудь наше, русское придумать. Меч, там, или секиру какую-нибудь». Но его патриотические мысли только на некоторое время отвлекли его от того главного, ради чего он пришел сюда, в этот клуб. Внутренне Юрий был сосредоточен, и развесистая клюква, в которую превратили организаторы строгий и очень символичный обряд, не сбивала его с толку. Он еще и еще раз прокручивал в голове все нюансы. «Ничего, мы справимся. Как там говорили предки — враг будет разбит, победа будет за нами. Вот и у нас так будет». Взбодрив себя такими мыслями, Юрий внимательно наблюдал за церемонией.

Среди награжденных был и Петр Иванович. Юрий с Толиком переглянулись.

— Да, неразборчива бывает благосклонность судьбы к некоторым персонажам. Но мы это сегодня исправим, — едва слышно пробормотал Толик. И Юрий взглядом согласился с ним.

Когда торжественная часть закончилась, гостей пригласили в другой зал. Там были накрыты столы, и в глубине огромного помещения угадывалась сцена. Гости, утомленные почти двухчасовой чопорной канителью, набросились на напитки. После первого тоста, в котором почетный председатель клуба по обыкновению поздравлял и желал, грянул оркестр, и веселье понеслось по залу, набирая темп и азарт.

Через полчаса народ веселился вовсю. Оркестр гремел тромбонами, и скрипки не отставали от них, подгоняемые барабанами и тарелками.

Почетные члены клуба сидели несколько особнячком. Они, по молчаливому согласию, вели себя спокойно, чем сильно отличались от остальных гостей заведения. Оно и понятно, странным было бы, если бы кто-то из «членов», налакавшись вина, пустился в пляс, бряцая свежеподаренной шпагой. Не к лицу им были такие дела. Хотя, если быть уж совсем честными, некоторым этого очень хотелось. Но и те решили отложить такое веселье до следующего, более подходящего случая.

Петр Иванович, мирно поедая каре ягненка и запивая его легким розовым вином, рассеянно поглядывал вокруг. Сегодня можно было и расслабиться. «Ишь, ты, все собрались. Понаехали! Еще бы, такой шикарный повод потрясти своими драгоценными задами, посверкать побрякушками. Быдло!» Как ни странно, но если бы он произнес все это вслух, многие бы с ним обязательно согласились. Но этого не могло произойти ни при каких обстоятельствах. Во-первых, потому что так было не принято в этом обществе. Здесь полагалось фальшиво-приторно улыбаться друг другу, спрашивать о здоровье и делах и исчезать, не интересуясь ответом. Да никто всерьез и не собирался вам рассказывать ни о своем здоровье, ни о своих делах. Во-вторых, никто даже из тех, кто согласился бы с Петром Ивановичем в оценке чужой сущности, лично себя никаким быдлом не считали. А тут мнения могли бы существенно разойтись. Но это также было абсолютно неважно. А важно здесь было просто присутствовать. Чтобы на следующий день, проснувшись далеко заполдень, позвонить какой-нибудь приятельнице или приятелю, все равно кому, и ленивым тоном спросить: «А ты была вчера в клубе? Ну, в том самом, где был загородный прием. Что, не была? Да ты с ума сошла! Там же были все!» И презрительно повесить трубку.

Тем временем Петр Иванович насытился и незаметно для окружающих покинул этот обильный стол.

Выждав немного, Юрий и Толик решили — пора. Они стали пробираться между разбушевавшимися гостями в сторону выхода.

За крайним столиком сидела развеселая компания. Среди гостей особо выделялся один господин. Он был импозантен и дороден, словно бы дворянин вдруг оказался среди всякого сброда и соизволил снизойти до этих неприметных людей, уделив им чуточку внимания. Юрий пристально посмотрел на этого господина и обомлел — это был Вадим. Он вальяжно восседал в кресле, в одной руке у него был бокал с вином, а другой он неспешно жестикулировал, что-то рассказывая сидящим вокруг людям. Периодически его речь прерывалась взрывами хохота. Но он был невозмутим и продолжал свой рассказ как ни в чем не бывало. Юрий только краем уха уловил конец фразы: «И тогда тигр набросился на меня. А ружье дало осечку. Пришлось задушить его руками». Новый взрыв хохота потряс всю компанию.

Толик, проходя мимо Вадима, незаметно тронул его за плечо и пошел дальше. Через минуту Вадим встал, и вслед за ним поднялся еще один человек из сидящих за столом. Они все вместе вышли из зала, и Юрий догнал своих друзей уже в коридоре — его задержал какой-то нетрезвый гость, который все никак не мог разойтись с ним на узенькой тропинке, отделяющей один стол от другого. Гость качался ровно в ту же сторону, куда собирался двинуться Юрий, и именно в тот же самый момент. Так они качались из стороны в сторону с полминуты. Потом Юрий просто взял и переставил этого несчастного, как куклу, и, наконец, смог разминуться с ним. «Бльшое, ик, спсибо, ик», — услышал он вослед себе. И оглянувшись, увидел, что теперь этот человек качается перед следующим гостем, который пытался обойти этого вежливого нетрезвого человека.

Юрий поравнялся с Вадимом и тихо спросил:

— Что такого смешного ты им рассказал? Вон, до сих пор под столом валяются.

— Да так, ничего особенного. Понимаешь, они не знали, кто такой барон Мюнхгаузен, и я выдал себя за него. И слегка приукрасил его приключения. Я думаю, барон бы не возражал. — Юрий сам чуть не покатился со смеху.

Рыжая шевелюра Толика, словно условный знак, маячила где-то в глубине коридора. Вся компания гуляющей походкой направилась в ту же сторону. За поворотом коридор переходил в небольшой холл. За этим холлом была лестница вниз. Навстречу нашей компании попадались редкие прохожие, кто в поисках клозета, кто просто так прогуливался в качестве ротозея, разглядывая достопримечательности клуба.

В цоколе первого этажа клуба располагалась сауна. Туда все и направлялись. По плану сауна была определена местом сбора. Вадим и Петр, оба в парадных смокингах, должны были изображать гостей из числа праздно шатающихся по клубу, но при этом внимательно следить, чтобы в сауну не просочился кто-нибудь из их старых знакомых. Все остальные гости были им абсолютно не опасны.

Оба «бородача», не теряя времени, чтобы их никто не опередил, уютно расположились в креслах за маленьким столиком, который гостеприимно стоял у выхода из сауны. Редкие посетители, заглянув в помещение, убеждались, что единственное посадочное место в этом районе клуба занято, и перемещались дальше в поисках темных углов. Чем они там собирались заниматься, ведомо было только им одним.

Тем временем, трое мужчин, среди которых был один до сего момента нам совсем не известный, вышли из бельевой комнаты, расположенной, как ей и полагалось, рядом с сауной. Мужчины негромко посовещались и двинулись к выходу из сауны, где к ним присоединились Вадим и Петр.

Веселье в клубе катилось своим чередом. Оркестр на сцене уступил место цирковым артистам, и почтенная публика от души развлекалась, глядя на дрессированных котов и клоуна, который потом этих котов пародировал. Потом на сцену вышли китайские акробаты и такое выделывали со своими телами, что народ даже пить бросил на время. Красивое было зрелище. Акробаты извивались змеями, переплетая свои тела так, что и не разберешь, где и кто. Но венцом всей их программы было стояние на пуантах друг у друга на голове. Тут публика совсем озверела. Кто-то полез на сцену взять автограф. А один гость бросил в акробатов пачку долларов. Деньги рассыпались по сцене, но, к чести акробатов, надо сказать, что они не бросились подбирать эти деньги, а, с достоинством поклонившись после своего номера, исчезли за кулисами. Деньги потом смели со сцены симпатичные стриптизерши. Они под ритмичную музыку катались по сцене, и на их потные тела доллары цеплялись, как будто их приклеивали. Так все деньги и укатились со сцены вместе с разгоряченными телами юных див. Но никто на них за это не обижался. Даже китайские акробаты.

Клуб гудел от безудержного веселья, и, казалось, не осталось здесь ни одного уголка, который бы не было занят этим праздником.

Но это только так казалось.

В клубе было место, куда доступ простым посетителям строго воспрещался. Это тихое место располагалось под самой крышей, в уютной мансарде, куда не долетали даже громкие звуки оркестра. В мансарде был устроен личный кабинет главного распорядителя клуба, того самого генерала, о котором Толик так недавно рассказывал Юрию. Теперь же этот человек сидел в глубоком кожаном кресле, и выражение его лица излучало истинную благость, насколько это было возможно при таких крупных и неизысканных чертах, которыми природа щедро снабдила это самое лицо.

Рядом с генералом на массивном столе стояла хрустальная фляга с коньяком и две рюмки. Фляга была наполовину пуста. Напротив стола, в таком же массивном кресле, восседал собственной персоной Петр Иванович. Он пребывал в великолепном настроении и жмурился, как кот перед миской сметаны. Они неспешно беседовали, расслабленные удачей и коньяком.

— Что, Иваныч, понравилось? Я постарался, ты согласись. Все красиво получилось.

Генерал был слегка подшофе и немного заикался от выпитого за день количества горячительных напитков разного достоинства.

Петр Иванович, как уже упоминалось, сегодня тоже позволил себе расслабиться и блаженно улыбался, откинувшись на подушечку за его спиной. Оба курили толстые сигары и нежились в объятиях удобных кожаных кресел.

— Ты, Фомич, молодец. Я даже не ожидал, что ты так ловко клуб к рукам приберешь. А хозяин сейчас где?

— Я его в Канаду погулять отправил. Пусть пока на лыжах покатается. Меньше знает, лучше спит. И у нас с тобой под ногами не путается.

— Это точно. — И Петр Иванович, отхлебнув малюсенький глоток коньяку, пустил в потолок большое кольцо ароматного дыма. — Что тебе осталось сделать? — спросил он генерала после небольшой паузы, во время которой он лениво пускал кольца сигарного дыма и разглядывал траекторию их перемещения по кабинету.

— Осталась совсем ерунда. Я подготовил пакет документов, липовый, конечно, о том, что клуб не сегодня-завтра — банкрот. Вот хозяин на лыжах еще недельку покатается, а потом мы ему со слезой в голосе все это и предъявим. А когда он осознает, что с ним случилось, то мы ему сразу организуем компетентных людей. А уж они языками поцокают, головами покачают, пожалеют нашего бедолагу — вот, мол, как бывает, с виду все вроде бы вполне респектабельно, а на самом деле — не бизнес, а полный «пшик». И посоветуют ему от клуба избавиться. Зачем же ждать, пока все само собой лопнет. Надо хоть что-нибудь за это пропащее дело выручить. И предложат ему, голубю нашему, помощь в таком непростом деле. И, конечно, он быстренько с этим предложением согласится — это я беру на себя. Они все это хозяйство по его личному поручению продадут, пусть и не за такие хорошие деньги, как он захочет, но все же хоть что-то. Не по чину ему с сумой идти после его прежней богатой жизни. А небольшие деньги — это же лучше, чем совсем без денег, — сказал генерал, и они оба захихикали, удовлетворенно кивая друг другу.

— Послушай, а клиент бочку на тебя не покатит? Скажет, куда же ты смотрел, распорядитель хренов, и все такое прочее. Смотри, я его знаю, он человек горячий. — Петр Иванович снова пустил в потолок кольцо дыма, и оно поплыло вслед за предыдущей стайкой своих сизых собратьев.

— Обижаете, дорогой мой Петр Иванович. Вам ли меня не знать! Я уже давно такую легенду для моего страдальца состряпал — пальчики оближешь.

— Ну-ка, ну-ка, огласи, что ты там на этот раз изобрел.

— А вот что мы придумали на этот раз. Мой драгоценный хозяин где-то с полгодика назад якобы случайно познакомился с одной замечательной леди. А леди у нас по-легенде — владелица небольшого островочка в одном из океанских архипелагов. Так вот, эта самая мадам убедила моего клиента в том, что вложение денег в этот остров — это практически вторая Ибица! Мой-то возьми, да и купись. А куда бы он делся! Она — мастерица убеждать, вы уж мне поверьте! — и генерал скабрезно ухмыльнулся. — И затеяли они вдвоем с моим голубем на этой новой Ибице строительство отеля с полной, как вы понимаете, туристической инфраструктурой. По документам у нас — все абсолютно чисто и законно. Просто будущий рай земной с хорошей финансовой перспективой! Народ клюет. И главное, ничего проверить нельзя. Заграница, острова, местные законы. Поэтому для нас это очень удобно, документы какие хочешь лепи — все за оригиналы сойдет. А юрист у нас там тоже свой сидит, из аборигенов. С виду — вроде только вчера с пальмы слез. Но на самом деле хватка у него — железная, и деньги любит. Просто трясется за ними. Куда ему столько, не понимаю. На новый остров, что ли, копит? Но на нас он не в обиде, зарплата у него приличная. Мы своего клиента, для убедительности, к нему ведем — вот, мол, местные юристы тоже все подтверждают. Клиент все проверит, все обнюхает, а у нас на каждый его вопрос железобетонный ответ есть. Вот так. Цирк, конечно, если внимательно посмотреть. Но клиенты находятся, дураков-то у нас в России не на сто, а на всю тысячу лет припасено! Обо мне, само собой, никто не знает, «леди» наша вроде как одна все делает. И ничего, справляется! Знаешь, женщины, они иногда очень ловкие бывают. И эта как раз такой экземпляр. Мы с этой «леди» уже пару таких дел обтяпали. А «Ибица» эта на самом деле у нее в аренде, и стройку там давным-давно, еще до нашего появления, кто-то начал. Знаешь, с виду все такое грандиозное, не подкопаешься: фундаменты мощные залиты, заборы строительные, техники везде понатыкано. Все как настоящее, не отличить. Но обычно вся эта музыка законсервированная стоит до появления нового «лоха». Мы этого «лоха» на остров везем, стройку ему там показываем, и тут он начинает мечтать. А леди еще ему напевает сладким голоском и заставляет его уши по плечам развесить. И пошло финансирование проекта. У нас все по бумажкам подсчитано, цифры вполне лояльные, очень похожи на правду. Клиент доволен, что в такой выгодный бизнес вложился. А денежки, естественно, на наши счета текут. Когда ручейком, а когда и полноводной речкой — как повезет. Это зависит от жирности клиента. Мы для каждого случая свою смету готовим. Потом, где-то через месяц, мы везем клиента на остров еще раз, а там уже все в разгаре: стройка кипит, работа идет, в общем, новый курорт ультра-класса выпекается со скоростью сдобной булочки. Естественно, вся эта кухня работает только в день приезда «высокого гостя». Благо, все местные работяги по-русски ни бельмеса не понимают. Да и по-английски тоже. Мы за этим тщательно следим, чтобы никто случайно лишнего не болтанул. В результате, довольный жизнью клиент отбывает на родину. Лица у них при этом всегда такие мечтательные — еще бы — в выгодное дело вложился. — Фомич еще раз прильнул к рюмочке и выпустил колечко душистого дыма. — Потом все просто. Где-то через месяц все начинает ломаться-сыпаться, якобы, проблемы с местными властями. Этот кусок легенды нам-то как раз наш юрист-абориген и обеспечивает. В общем, все сроки летят к чертям собачьим, у клиента денег, естественно, на такую грандиозную стройку теперь не хватает. Леди плачет, клиент в панике спасает то, что у него осталось, и ему уже не до этой леди. Тут-то я и присоветую ему этот клуб продать, деньги-то теперь надо во что-то одно вкладывать. Или в клуб, или в остров. Я ему настоятельно посоветую второй вариант. Перспективы распишу, он у меня не отвертится. Мы с тобой клуб своему человечку пристроим, а там видно будет. А наша «Ибица» пусть ждет нового «лоха». — и Фомич захохотал тоненьким бабьим смехом.

— Послушай, так вы когда-нибудь эту свою Ибицу и до конца достроите! — в тон ему подхватил и Петр Иванович.

— Может быть, может быть. Но пока нам это не интересно, пока нам заработанные денежки как-то неохота в такое дерьмо вкладывать. — Фомич благодушно рассуждал, полуоткинувшись в кресле. — Стройка — это очень дорого. А деньги — они вот, в руках. И трать их на себя, сколько тебе влезет! Это дураки только в долгосрочные проекты верят. Деньги надо брать сразу и много. А весь этот бизнес — дерьмо собачье. Прибыль, может быть, и была бы от него, дак это сколько лет ждать надо, рисковать. А вдруг еще и прогоришь. А тут все вот оно — наливай и пей. Минимум хлопот. — Генерал затянулся сигарой и глотнул коньячку. Ферзь размышлял.

— Так, значит, говоришь, клиент твой через неделю из Канады возвращается? Значит, уже можно покупателя на клуб присматривать? Это отлично. Знаешь, я тут хотел грешным делом, было, остановиться. Денег навалом, чем не жизнь. Но ты знаешь, не смог. И знаешь, почему? Мне сам процесс нравится. Этих людишек зазнавшихся так приятно с их насестов спихивать. Чтобы они не воображали себя непотопляемыми. Все они «Титаники», только надо на каждого свой айсберг найти, — Петр Иванович последнюю фразу выговорил едва слышным голосом. Его почему-то непреодолимо клонило в дремоту. «Устал, что ли, — подумал он. — Да, с такой собачьей жизнью немудрено».

Уже совсем пьяненький генерал еле двигал языком. А Петр Иванович отчаянно зевал. Видимо, тяжелая работа на таком своеобразном поприще требовала дать отдых измученному телу. И они оба как-то незаметно для себя погрузились в крепкий здоровый сон.

За стеной этого кабинета, тем временем, происходило оживленное движение. Негр-официант собирал стоявшие на столе в приемной бутылки из-под напитков и тарелки с остатками закуски. Всего за полчаса до этого тот же самый официант заявился в приемную, где, набычив тяжелые шеи, трое охранников молча смотрели каждый в свою точку на стене — а что им еще было делать, пока начальство развлекается? Официант-негр с огромным подносом в руках провозгласил торжественным голосом:

— По распоряжению шеф-повара. Ваш обед господа, прошу. — Официант с большим достоинством расставил на столе блюда с закусками и напитки. — Праздничный обед, — значительно повторил он, закончив сервировать стол, и откланялся.

Обалдевшие от такой заботы охранники не заставили дважды просить себя, и через двадцать минут уже мирно храпели на диванах в приемной. И это было для них большим везением, потому что эта часть плана, по словам Вадима, была самой скользкой.

— А вдруг они заартачатся, скажут, мы на службе, нам обедать не положено, — Вадим негромко и обстоятельно комментировал собственные сомнения. — Хотя, с другой стороны, праздник все-таки. Все пьют-едят. И почему это шеф-повар не может распорядиться накормить охрану. Сколько их там, трое? Ладно. В крайнем случае, если снотворное не сработает или еще что-нибудь не так пойдет, то мы их просто вырубим. В первый раз, что ли! — На том и порешили.

И вот теперь, когда пятеро мужчин вошли в приемную перед кабинетом генерала, там раскинулось во всю ширь сонное царство. А чернокожий официант приветливо кивнул им, мирно собирая посуду со столов — никаких следов этой посуды не должно было остаться в этом помещении. Собственно, как и во всех других.

План, который друзья разрабатывали так долго и тщательно, был, на первый взгляд, достаточно простым. Но для выполнения этого плана требовался не только профессионализм, но и малая толика везения. И вот теперь, когда первая половина плана была отработана, друзья должны были приниматься за вторую. А вот вторая половина была намного опаснее первой. Если бы в клубе обнаружили посторонних посетителей, их, без сомнения, сразу бы выставили за дверь. Может быть, предварительно слегка намяв бока.

Но сейчас друзьям предстояло проделать самый сложный фокус. И они приступили к решительным действиям.

Приоткрыв дверь кабинета, Вадим услышал богатырский храп, раздающийся из двух луженых глоток.

— Порядок, снотворное и здесь сработало. Одной головной болью меньше. А то мне как-то неохота с этими боровами в рукопашный вступать, — сказал он стоявшим рядом с ним приятелям, и они все вместе вошли в кабинет. Из кабинета был отдельный выход на улицу. Вадим и Толик вдвоем приподняли грузного генерала и решительно направились к выходу. Юрий и Петр последовали их примеру. Только в их нежных объятиях покоился сам Петр Иванович.

Охрана на выходе кинулась помогать. Надо было аккуратно вынести и погрузить в машину вконец «уставшее» начальство. Проделывать это охране было не впервой. И лишних вопросов никто и никогда здесь не задавал. Фомич выдрессировал свою охрану так, что никому бы и в голову не пришло, что в клуб, в самое его «святая святых», вот так нагло, почти среди бела дня, пробрались совершенно посторонние дяди и хозяйничают как у себя дома. А на это у «бородачей» и был весь расчет. Они психологией тоже иногда интересовались. В интересах производства!

Черный джип подогнали к самому выходу из клуба, чтобы легче было заносить бесчувственные тела мирно похрапывающих мужчин. Петр сел за руль. Вадим уже сидел на заднем сидении, придерживая одной рукой Петра Ивановича, а другой приобняв генерала. Тот улыбался во сне, наверное, ему снился собственный остров.

Погрузив бесценную добычу в джип и убедившись, что все прошло гладко, Юрий и Толик вернулись в клуб. Теперь предстоял третий и самый сложный этап. Дело в том, что после грандиозного банкета, перед самым разъездом гостей, почетные члены клуба должны были выпить ритуальную чашу, невзирая на состояние своего здоровья к моменту окончания этого самого банкета. Что поделать — боевое братство! Ведь клуб был сообществом весьма специфических людей, и, чего уж скрывать, среди людей, посвятивших себя разного рода службе, было много таких, у которых нервы сильно испортились за время выполнения ими различных тяжелых миссий. И как же не расслабиться русскому человеку после такой работы? А некоторые из них, даже после того, как сменили работу на менее ответственную и нервную, расслаблялись теперь часто и безо всякой меры. Привычка!

И вот теперь надо было во что бы то ни стало соблюсти традицию и не ударить в грязь лицом. На этот счет каждый телохранитель лично получил от своего хозяина подробные инструкции. И попробовали бы они их не выполнить! Ведь хозяин назавтра протрезвеет, и потом строго спросит, не ударил ли он в грязь лицом перед высоким собранием по милости своих охраняльщиков? Вот ребята и старались.

Того, кто совсем плохо стоял на ногах, поддерживали под белы ручки по двое охранников. Некоторых даже больше, чем двое. Это тех, у кого тучная комплекция не позволяла крепко стоять на ногах и в трезвом состоянии.

Чаша, пущенная по кругу, была традицией клуба. Эта традиция была изобретением генерала. Традиции иногда приживаются годами, но эта всем сразу понравилась. И прижилась на удивление быстро. Хотя, чему здесь удивляться? Странно было бы, если бы не прижилась! И теперь, согласно ей, этой новой традиции, на заключительном действе должны были присутствовать все, без исключения, почетные члены клуба. А как же! Сегодня им весь почет и уважение. И неважно, крепко ты стоишь на ногах или не очень.

Распорядители в униформах сновали по залу, готовясь к финалу банкета. Они расставляли высокие напольные канделябры и зажигали в них свечи. Затем в зале погасили свет, и все погрузились в мягкий сумрак. Тени на стенах качались в пламени десятков свечей. Все было очень красиво и было похоже на древний-древний обряд. Казалось, что в зал сейчас войдет Юлий Цезарь или, на худой конец, какой-нибудь римский консул в развевающемся золотом плаще.

Труба пропела медным голосом длинную витиеватую фразу. Это означало конец разухабистого веселья. В зале наступила торжественная тишина, и на сцену вышел распорядитель зала, который громко и слегка нараспев объявил присутствующим, что честь закрыть сей праздник предоставляется почетнейшему из почетнейших и заслуженному из заслуженнейших. Сказав все это и ни разу не сбившись, распорядитель удалился, а на сцену, слегка покачивась, взобрался другой человек. Это был Петр Иванович — Ферзь — собственной персоной. Он довольно крепко стоял на ногах, но все же предпочел слегка опереться о трибуну, которая стояла сбоку сцены.

С этой трибуны в начале банкета ведущие объявляли имена награжденных и чествовали их разными дозволенными способами. Например, говорили, что сейчас прозвучит песня в честь такого-то замечательного члена клуба в исполнении весьма заслуженного артиста. Или артистки. Денег на поздравления здесь не жалели, клиенты все окупят сторицей.

Но теперь на эту трибуну опирался не вполне трезвый Петр Иванович. Окинув слегка замутненным взглядом зал, он гордо вскинул голову и продекламировал нараспев:

— Друзья, прекрасен наш союз! — и замолчал почти на полминуты. И когда в зале тишина сменилась нетерпеливым ропотом, он вдруг неожиданно скомандовал: — Чашу!

Труба снова воскликнула, громко и призывно, и в зал внесли огромный кубок, размером с хоккейный, тот, которым награждают чемпионов НХЛ. В кубке плескалось ведра полтора красного вина. Два дюжих официанта несли этот кубок-ведро к сцене, и люди расступались, давая дорогу традиции. Официанты поставили кубок на край сцены и подали Петру Ивановичу ковш. Он наполнил его и отпил примерно половину. Потом на сцену последовательно поднимались почетные члены клуба и тоже отпивали кто сколько мог из наполняемого Петром Ивановичем кубка. Кое-кто сам идти уже не мог. С такими поступали просто: их горизонтально вносили на сцену, ставили на ноги и давали отпить вина. После того, как гость окончательно падал, его торжественно сносили со сцены и осторожно клали где-нибудь в уголке зала.

Наконец, желающие испить из кубка почетные члены клуба иссякли. Петр Иванович заплетающимся языком объявил праздник окончательно закрытым, и все стали расходиться. Юрий вместе с Толиком пошли к выходу. А Петр Иванович растворился в толпе и больше его сегодня никто не видел.

 

Глава 15

Часы показывали десять вечера. На кухне у бабки Маланьи только что закончился ужин. Народ сразу разбежался по своим комнатам — Маланья пошепталась персонально с каждым из «подмостовой» команды — так что Серёня и «бородачи» пили кофе одни, без свидетелей. Маланья заглянула в кухню, проверяя, никто ли случайно не остался? Убедившись, что все «лишние уши» — как она говорила в таких случаях — отправились спать, Маланья незаметно, в щелочку, перекрестила всех, кто был на кухне, и плотно прикрыла за собой дверь.

Серёня терпеливо ждал, пока Толик закончит ужинать, а тот, как нарочно, тянул время. Серёня не выдержал:

— Анатолий, имей совесть. Я же здесь за весь день и так извелся от любопытства. А ты еще и ужинаешь целый час. Рассказывай.

Толик, не обращая внимания на Серёнино нетерпение, спокойно допил кофе и вытер салфеткой рот.

— Вот теперь я готов к использованию. А то даже поесть спокойно после работы не дают.

Четверо мужчин мирно сидели на кухне, пили кофе и обмениваясь дневными впечатлениями. Со стороны казалось, что это старые друзья решили пожелать друг другу доброй ночи, и перед спокойным отходом ко сну рассказать друг дружке какую-нибудь занимательную историю. Никто даже предположить бы не смог, что эти люди только что вернулись с довольно рискованного и тщательно спланированного дела, которое так сильно могло изменить жизнь каждого из этих мужчин. Толик вкратце рассказал Серёне, как все прошло, но Серёню интересовала каждая мелочь.

Вадим хохотнул:

— Операция по экспроприации наполовину удалась и теперь переходит в следующую фазу. Теперь надо все так же хорошо закончить.

Серёня спросил:

— А куда вы наших «гостей» определили?

Толик и Петр переглянулись.

— Никогда не догадаешься.

Серёня нетерпеливо заерзал.

— Ну не томите, мужики. Интересно ведь.

Толик рассмеялся.

— Ну, если интересно, то тогда скажу. У тебя в доме они оба, в подвале прохлаждаются. Хотели их сюда привезти — тут тоже подвал подходящий. Но потом подумали — не стоит. Вдруг накладка какая выйдет, нельзя это место засвечивать. Во-первых, люди здесь живут. А во-вторых, символично получается. Тебя из твоего дома выперли, а теперь они сами у тебя в подвале сидят. Вернее, лежат. Мы им там две коечки оборудовали. Генерал по дороге так храпел, я думал, крышу у машины сорвет. А Петр Иванович, тот ничего, сопит себе потихоньку. Пусть проспятся. А завтра мы с ними побеседуем.

Толик увлекся рассказом и налил себе вторую чашку кофе. Серёня слушал во все уши, он всех подробностей «операции» не знал — «бородачи», то ли из суеверия, то ли на всякий случай своих секретов до конца никому не раскрывали. Вадим говорил:

— Что знают двое, то знает свинья. А вас тут целое стадо.

Толик продолжал:

— Юрик молодец. Такого артиста нашел — блеск! Он Ферзя вашего, Петрна Ивановича, так изобразил, что даже я подмены не заметил. Как он на сцене стоял! Чашу, говорит, мне! Здорово. Трудность была в том, чтобы вовремя настоящего Ферзя на липового заменить. Но все, слава богу, гладко прошло. Мы же внимательно за Ферзем наблюдали. И когда он к генералу в кабинет в мансарде залез, мы уже наготове были. Артист — дублер Ферзя — до этого уже пару дней в клубе жил.

Серёня обалдело уставился на Толика:

— Это как?

— Не торопись. Всему свое время, и об этом узнаешь. Так вот. Юрик нам всем приглашения на цветном ксероксе наштамповал. Еле успел. Ферзь же ему этот цветной фантик под самый занавес выделил. А тут еще эти «топтуны» за Юриком везде ходили. Он втихаря от них приглашения для нас распечатал, чуть не попался. Потом, когда в клубе уже банкет начался, и все в галоп пустились, мы в этой неразберихе в подвал незаметно прошли, у них в подвале сауна, а артист наш туда заранее пробрался. Он в бельевой комнате сидел и команды ждал. Так что, у нашего артиста дебют на публике, можно сказать, удачно состоялся. Юрик, братец твой ненаглядный, вообще, золото! Помнишь, он прилепил у Ферзя под столом микрофон. И мы стали его слышать. Но потом оказалось — этого мало. Нам нужна была видеосъемка, артиста-дублера для Ферзя надо же было как-то готовить. И тут у нас созрел план. Мы тебе о нем не рассказывали, ты уж извини.

Серёня нетерпеливо махнул рукой:

— Я бы тоже на вашем месте не рассказывал. Так всегда надежнее. Ты дальше рассказывай.

— План наш был простой, да не во всем. Понимаешь, чтобы видеокамеру к Ферзю в кабинет пристроить, надо, как минимум, туда попасть. А как попадешь, если там круглосуточное наблюдение и сигнализация. Да еще Ферзь из кабинета почти не выходит. Сидит там как паук. Вот я и познакомился поближе с его охраной. Кстати, хорошие ребята. Они же не виноваты, что на такого говнюка работают. Но я снова отвлекся, — сказал Толик, заметив нетерпение в нлазах Серёни. — На мое счастье, мне рассказали про традицию одну занятную. В клубе, чтобы совсем своим в доску стать, надо как-нибудь отличиться. Выпендриться, по-русски говоря. Я этих распальцовок никогда не понимал, но здесь нам эта странность на пользу пошла. Вот я и сказал ребятам, что хочу залезть на стену их «офиса». Представляешь, почти гладкая стена! Это же очень эффектно! А у меня разряд по альпинизму. Так что, я и не на такие стеночки лазил. Помню, однажды я на отрицательной вертикали завис, а меня бураном накрыло. Неожиданно так. По прогнозу вроде бы все нормально. Метеорологи подвели. Вот там действительно страшно было. Я тогда оттуда чуть не свалился, замерз совсем, пальцы не гнутся. Думал, все, каюк. Ничего, выбрался потихоньку. На этой стеночке полегче было — тепло, сухо. Темновато, правда. Но это ничего. Глаза быстро привыкают. Главное, не торопиться.

Серёня не выдержал.

— Толик, ты зачем мне лекции по альпинизму читаешь? Ты меня специально изводишь, да?

— Ой, и правда, что-то воспоминания нахлынули. — Толик нарочно тянул время, чтобы Серёня мог смаковать его рассказ понемногу, как лакомство. — Я по горам иногда очень скучаю. Но вернемся к нашим баранам — Ферзям. Залезть-то я на эту стеночку залез. Главный фокус не в этом. Главное то, что на это время охрана все камеры и сигнализацию в офисе отключила. А наш Петр с черного входа уже безо всякого шума в их «офис» пробрался, и там слегка похозяйничал: и видеокамеру в кабинете, где нужно, установил, и «Трояна» в компьютер Ферзя запустил. Но «Троян» — это так, на всякий случай, мы ведь теперь и без «Трояна» все просмотреть сможем, но это только с сегодняшнего вечера. А мы подумали, что без внимания этот компьютер при первой же возможности оставлять нельзя — вдруг там что-то срочное имеется. Интересно же узнать, на кого Ферзь клешни свои нацелил. Здесь медлить нельзя, может, еще какому-нибудь горемыке, типа тебя, помочь успеем. — Толик заботливо похлопал Серёню по плечу и продолжил свой рассказ. — После того, как я свой альпинистский акробатизм всем продемонстрировал, Петр уже несколько дней всю информацию с того компьютера просматривает. Много интересного там есть, потом сам посмотришь. Вот такой фокус мы и провернули. — Толик улыбнулся, встал из-за стола, налил себе еще чашку чая. Отхлебнув обжигающий напиток — а Толик был чаёвник и любил пить чай «с огня», он щелкнул пальцами, и, словно спохватившись, сказал: — Да. Еще артист, которого Юрик на роль Ферзя подобрал, нам огромное спасибо за видео сказал. Он Ферзя с тех пленочек замечательно «срисовал». Талантливо играет, не отличить от оригинала! Это Юрик мне подсказал, что в старом Юркином театрике на любого человечка двойника можно подобрать! И театрик, вроде бы, крошечный, и городишко заштатный, а «амплуа» там — какие хочешь, и все актеры способные, как на подбор. Петя к ним в театр специально ездил, даже пару спектаклей посмотрел. Говорит, здорово играют. Там одних «героев-любовников» — целых две штуки. Помоложе и постарше, на выбор. Не театр, а Клондайк! Для нашей работы — просто неисчерпаемый клад. Сам театрик-то у них на ладан дышит, жалко будет, если закроют. Но у нас может для тех актеров работенка найтись. Не для всех, конечно, но кое-кому может повезти с гонорарами. Очень нам эта идея с двойниками полюбилась. Но я отвлекся. Слушай дальше. Мужик, которому мы предложили Ферзя сыграть — толковый, прелесть. Они с Юриком приятели старинные, вместе в детдоме росли. Вместе потом и в театральное поступили. Мы ему письмо от Юрика показали — Юрик там коротко все для него описал, что да почему. И мы от себя комментариев добавили. Мужик сразу согласился. Сказал, что в театре сейчас все равно мертвый сезон. Скукотища. Да и подработать всегда интересно. Тем более, что дело такое забавное, просто детективная история. А когда о гонораре услышал, чуть дышать не перестал. Это ж его зарплата за всю жизнь! Пришлось ему водки дать, а то бы не выжил. Так вот, приступил он к тренировкам, можно сказать, с колес. Времени-то было в обрез. Время вообще как-то быстро прошло: пока меня к работе охранной у Юрика пристроили, пока я непосредственно в клубе все разнюхал — а время катится. Человечек в гараже офисном нам очень пригодился. Он смотрел во все глаза и слушал во все уши. И справился! Ничего не пропустил, все обо всех вовремя сообщал — кто, куда и когда выехать собирается. Они там все, в офисе ихнем, птицы, поважней павлинов, пешком теперь никуда не ходят. Исключительно на автомобилях. Так что задача наша облегчилась вдвое. — Толик почесал пальцем кончик носа, вспоминая точный ход событий — он очень старался передать все в лицах и красках, для большей весомости, что ли? — Дальше. Официант в клубе — тоже мужик — молодец! Наш человек. Способный очень. Мы его туда сразу пристроили, как узнали, что Ферзь в этом клубе любит шары погонять. И на бильярде, и в гольф. Про клуб этот — это ведь не секрет ни для кого, все знали. Мы его уже давно «окучивать» стали. Так, на всякий случай. Раз туда все чуть ли не через день захаживают, то и так понятно, что этот объект нам где-то пригодиться может! Там же всего, что душа пожелает, понатыкано. Не только спортивные объекты, а даже девочки имеются. В общем, полный пансион для стареющих плейбоев. — Толик перевел дух и продолжил: — Так вот, официант этот не простой мужик, а с изюминкой. Он черный как подметка. Но на самом деле абсолютный, стопроцентный русский. Помнишь, олимпиада в Москве была? Даже термин тогда появился — «дети московской олимпиады». Спортсмены иностранные нашим девкам детишек всех цветов радуги настрогали. А куда негритенку деваться. В нашей профессии ему уютней всего показалось. По ходу пьесы, он еще и поварские курсы окончил. Готовит — как в лучших парижских ресторанах. Способный очень! Для прикрытия — это такая легенда замечательная, не подкопаешься. Его с удовольствием на любую работу берут — негр, ведь, экзотика! — Толик снова шумно отхлебнул горячего чая, а Серёня заерзал на стуле, всем своим видом выражая нетерпение — таким интересным был рассказ Толика о тонкостях его необычной для простого обывателя работы. — Так вот, он должен был у нас на подхвате быть, в приемной того подставного «генерала», которого Ферзь, по своему обыкновению, так ловко внедрил в клуб. Он, этот негритенок наш, хоть с виду и хлипенький, но разряд приличный по самбо имеет, и лишний человечек — всегда «не лишний» в таких делах. На случай, если что-нибудь не так пойдет. Вдруг снотворное бы не подействовало, или еще какая-нибудь ерунда в процесс вмешалась. Всего же не предусмотришь! Если что, он бы с охраной в приемной запросто бы и сам справился, я его в деле видел. Он-то по жизни — хоть и официант, но кулаками тоже здорово орудовать умеет, — Толик сжал кулаки и помахал ими в воздухе, наглядно показывая, что именно умеет их чернокожий приятель. — Ферзя с «генералом» тоже он коньячком с начинкой угостил. Наш негритенок — еще и дипломированный психолог со стажем. Сами удивляемся — когда все успел? Он когда в клуб работать устраивался, а с этим проблем никогда не бывает, обслуга — всегда больное место в любом, даже супершикарном месте, — с шеф-поваром клубным быстро общий язык нашел. Буквально за неделю! Он с ним какие-то мудреные рецепты так лихо обсуждал, что у шефа аж слюнки потекли — вот такой работничек любому пригодится! Наш приятель так свое новое руководство «обиходил» — тот ему самые ответственные задания стал доверять. А что может быть ответственней, чем обслуживание клубного начальства в его же кабинете? Вот негритенка к такой почетной должности и определили. И потом, действительно, прикольно: негр-официант. Да еще и повар. Я же говорю — экзотика! Находка для любого ресторана! Мы с ним давно работаем, никогда не подводил. Умеет человек в доверие к людям втираться, талант у него такой. Ласковый, как котенок. Любой шеф-повар на него просто молится. Но самое главное — этот официант в генеральском кабинете аппаратурки нашей понатыкал. Так что разговорчики ихние все у нас в кармане. Очень они нам скоро пригодятся, вот увидишь.

— А для чего? — Серёня спросил, не рассчитывая на ответ. И не ошибся. Толик пожал плечами и небрежно сказал:

— Там видно будет. — Вадим одобрительно кивнул головой. А Серёня и не собирался ни на чем настаивать. Молчат, и правильно делают. Уж очень «эффективно» умели молчать его новые приятели-бородачи!

— Вот когда мы этих боровов с мансарды в джип несли, я слегка струхнул, — продолжал Толик, — вдруг, — думаю, — снотворное на охранников плохо подействовало или во дворе кто-нибудь бы поинтересовался — куда это начальство в таком виде собралось. Но, слава богу, обошлось. Официант охране такую дозу снотворного сыпанул, что хватило бы на целый полк. Он потом переживал, не перестарался ли? А то, говорит, вдруг они не проснутся. А те, что на улице стерегут, даже помогали нам генерала с Ферзем в джип грузить. Видимо, так вышколены, что никаких лишних вопросов не задают. Сложно предположить, что кто-то вот так как мы, среди бела дня, увезет их начальника неизвестно куда. Они до этого просто не додумались. На наше счастье.

— Послушай, а Ферзь-то на банкет не на трамвае приехал? Куда вы его машину дели? — допытывался Серёня, пытаясь разобраться в тонкостях и хитросплетениях профессии его «бородачей». Толик улыбнулся:

— Обижаете, гражданин начальник. Наш-то паренек, тот которого мы в гараж к Петру Ивановичу пристроили, из клуба его машину и забрал. По моему сигналу. Он ведь тоже доступ в клуб имеет, как сотрудник предприятия. Вот и терся он там через день, чтобы все к нему привыкли. А человеческий фактор — это, Сережа, очень мощная вещь. Охранников ведь для чего нанимают? Чтобы от чужих людей тебя берегли. А если этот человек тебе каждый день на глаза попадается, и ты к нему уже привык, разве ты его как чужого будешь воспринимать? Конечно, нет. На это и весь расчет. Парнишка наш в клуб приехал, наплел им про то, что шеф велел ему машину забрать, так как он, шеф, потом в другое место поедет, и не один. Вот ему машину и выдали. Никому бы и в голову не пришло, что тут что-то не так. Тем более, что начальственные «закидоны» — вещь для всех привычная. Вон, Петр Иванович — Ферзь, блин, и кто ему кличку такую присобачил? — всегда без охраны разъезжает — не боится он, видите ли, никого и ничего. Да и за рулем зачастую «сам на сам». Не любит он шоферов, ему самому интересно баранку крутить. И выходит, что никакого обмана и не было, — Толик лукаво прищурился. — Посуди сам. Ферзя охранники, те которые во дворе, действительно грузили совсем в другой автомобиль, они это под присягой подтвердят, и не одного, а вдвоем с генералом. Разве им наш парнишка что-то неправильно сказал?

Серёня почесал затылок. А ведь, правда, все так и было. Но ему все равно не давал покоя один вопрос, и он решился его задать:

— Послушай, а как же получилось, что Ферзь в конце банкета «воскрес», если он уже давно уехал, и охранники это видели. Они же сами помогали его в машину грузить! Вы не боялись, что они тревогу бить начнут? Ведь, если шеф нализался и уехал, то как же он может потом на сцене стоять?

Толик снова хитро прищурился, а Вадим, довольно улыбаясь, неторопливо поглаживал свою бороду-лопату.

— Сразу видно, что ты в нашей профессии… м-м-м, как бы тебе сказать, не совсем разбираешься. — Было заметно, что Толик не хочет обидеть Серёню, и подбирает слова. — А вот здесь-то и есть главный фокус. Мы же пока по клубу терлись, то разузнали много всякого. Здесь, не скрою, нам просто повезло. Ферзь — он действительно большой чудак. Он не только для твоего предприятия двойника приготовил. Ему так эта идея понравилась, что он его и для себя сделал. Будешь смеяться, но он себя возомнил кем-то вроде колумбийского диктатора — они любят вместо себя двойников подставлять. На случай покушения или еще для какой оказии. А этот еще хитрее придумал. Они с генералом надерутся коньяка в мансарде, до зеленых человечков. Генералу-то хорошо, ему на мероприятиях присутствовать необязательно. А вот Петру Ивановичу иногда надо было в зал к гостям спускаться. Он-то почетный президент клуба. Вот он и подготовил себе такого клоуна. Обучил его как обезьянку, и тот вместо Ферзя иногда в зале дефилировал, пока хозяин в мансарде коньяк трескает. Так что мы ничем не рисковали.

Сереня не переставал удивляться тому, как «бородачи» виртуозно умеют добывать и использовать любую информацию. Это же сколько народу надо было исподволь опросить, да так, чтобы никто не догадался, зачем им это потребовалось!

Толик, словно угадав Серёнины мысли, сказал:

— Да это не было ни для кого тайной в клубе. Любая уборщица об этом знает. Ведь тот клоун потом, после того, как хозяева уедут, уже по собственной инициативе нажрется и бродит по клубу, как привидение, охрану пугает. Вылитый же Петр Иванович. А поди, разбери, кто из них кто. Вдруг, подстава, и это не пьяный клоун по клубу бродит, а сам Ферзь охрану на бдительность проверяет! Я думаю, что он именно для этого двойника себе и завел, чтобы охрана всегда была начеку, поскольку отличить Ферзя от его клоуна действительно практически невозможно — так он его вышколил.

Но Серёня не отставал:

— Ну хорошо, а клоун этот куда делся? Вдруг бы вылез в самый неподходящий момент. Один «двойник» — это еще куда ни шло. Но целых два «двойника» — это перебор. — Серёня рассмеялся, представив себе эту картину: на сцену с разных сторон лезут два Петра Ивановича, и охрана бестолково вертит головой, пытаясь сообразить, кто из них настоящий.

— С клоуном все просто. Он сейчас в самолете домой, в Хабаровск, летит.

У Серёни отвалилась челюсть. Толик смотрел на него и хитро улыбался.

— Вы, Сергей Николаевич, когда счета подписываете, смотрите на что ваши деньги идут? Вас ведь так любой надуть может.

— Я друзей не проверяю. — Серёня сказал это просто, без акцентов, но слова эти прозвучали очень весомо. Толик покраснел.

— Извини, Серега. Погорячился я. Только ты еще три дня назад счет подписал на билет до Хабаровска. Мы этого клоуна из клуба позавчера вечером выманили, якобы, ему «шеф», Петр Иванович, приказал в город приехать. Это несложно сделать, тем более, что клоун тот всегда чуть-чуть навеселе. А что ему еще в клубе целыми днями делать? Вот он и налегает на дармовой коньячок. Короче, приехал он, как ему было велено, к девяти часам вечера в ресторанчик один тихий — вечером надежней, меньше вероятность, что накладка случится. Мы же таким образом сразу двух зайцев убили. Понимаешь, нам актера нашего, который должен был Ферзя на банкете заменить, на ком-то обкатать нужно было. А кто же лучше, чем этот «клоун»? Он Ферзя знает, как облупленного. Хоть и «втертый» всегда ходит, но халтуру, думаю, заметил бы. А других вариантов все равно у нас не было. В общем, приехал наш «клоун» в тот тихий ресторанчик, а там наш актер — дублер Ферзя нашего шахматного, на нем свою роль и обкатал. Вручил «лже-Ферзь» клоуну билет на самолет, слетай, мол, домой, родственников проведай. Заслужил! Получается, что Ферзь ему что-то вроде отпуска дал. Ты знаешь, тот подмены даже не заметил, благодарил за доверие, а ведь общается с Петром Ивановичем через день! Это для нас очень хороший результат. Получается, что все мы «на отлично» сработали!

Толик встал, чтобы налить себе теперь уже чашку кофе — время было уже далеко заполночь, но расходится никто не собирался. Смочив вконец осипшее горло глотком кофе, Толик продолжил свой рассказ:

— А чтобы он случайно кому-нибудь ненужному по пути в аэропорт не позвонил, то мы «клоуна» этого по дороге напоили, как следует и проводили почти до самого трапа. Лети, голубь! Была, конечно, у нас с ним одна сложность. Пока «клоун» этот клубный по нашему ложному вызову ехал, да пока мы его в самолет пьяного определяли, «дублеру» нашему пришлось вместо одной две роли сыграть. «Клоун»-то при клубе живет, аккурат, в бельевой комнате, рядом с сауной — начальство его не сильно балует. Сидит он в этом клубе практически безотлучно. А тут вдруг на тебе, исчез куда-то на несколько часов. Если бы его хватились, то Ферзь мог бы насторожиться. Поэтому, как только «клоун» домой, в Хабаровск отбыл, поехал наш «артист-дублер» пулей прямиком в клуб. В свое, так сказать, гнездышко. И сидел там тихой мышкой аж со вчерашнего вечера. Вот такая комбинация. Это сегодня ему уже можно свободно передвигаться — настоящий Ферзь теперь, пожалуй, никому не страшен.

У Вадима зазвонил телефон. Он открыл крышку крошечной телефонной ракушки — в его огромной лапе она практически потерялась, внимательно выслушал говорившего, сказал только одно слово: «Хорошо», и снова спрятал телефон где-то в недрах своих необъятных карманов.

— «Артист-дублер» звонил. Сказал, что к себе домой заехал — предупредить обслугу, что ночевать будет в другом месте.

— Куда это — к себе домой? — поинтересовался Серёня.

— Как, куда? Не бездомный же Ферзь. У него квартира есть, и преотличная. Ключи мы у спящего Ферзя забрали и артисту уже передали. Он-то в данный момент за Ферзя и отдувается. За те деньги, что мы ему платим, можно рискнуть, и даже в самое логово к Ферзю сходить. Но ненадолго. Мы вот как решили, — и Вадим кивнул головой в сторону своих друзей, — лишние сложности нам ни к чему — вдруг там горничная или, не дай бог, любовница нагрянет. Здесь можно проколоться. А это лишнее. Для дебюта нашему Ферзю подставному клубного банкета было вполне достаточно. Лишний же раз светится там, где Ферзя хорошо знают, не нужно. Нам еще завтра заморочек разных целая куча предстоит. А сегодня, от греха подальше, придумали мы такую комбинацию. «Артист» заходит к Ферзю домой, то есть, теперь получается, к себе, говорит, что ночует в городе, и отчаливает. А он и в самом деле сейчас в гостиницу поехал. Вот отзвонился, что спать укладывается. Только мы квартирку Ферзя без присмотра на ночь все равно не оставили. Наш липовый Петр Иванович, когда домой заехал, сказал обслуге, что у него всю ночь на компьютере будет один «спец» работать, и распорядился ему не мешать. Никому в голову не придет его приказа ослушаться. Вот такую комбинацию мы сегодня провернули. По-моему, неплохо получилось, а? Как считаешь? — Вопрос был чисто риторическим.

Рассказ о сегодняшних приключениях «бородачей» был завершен. Серёня сидел и молчал. От избытка информации у него в голове была каша. Поэтому ему хотелось просто посидеть и подумать в тишине о том, что может произойти завтра. Завтра был очень важный день в его жизни, может быть, самый главный день. Ему предстояло снова стать самим собой, тем человеком, который исчез ровно год назад. И он сейчас размышлял, сможет ли он снова стать прежним, вернуться к своему привычному когда-то бизнесу, кругу друзей? И понимал — нет. Он никогда не сможет стать прежним. Потому что сказано в древней книге: «Нельзя войти дважды в одну воду». И это — чистая правда.

 

Глава 17

— Не понимаю я их, актеров этих. Сами чуть не голодают — на их зарплату в этом провинциальном театре сильно не наешься. Но, все равно, со сцены уходить не хотят. Ведь можно же работу сменить или еще что-нибудь придумать. А не хотят, хоть тресни! — Серёня слушал Толика, намазывая масло на хлеб. Было семь часов утра. Он проснулся рано, видимо, подчиняясь своему подсознанию. Оно твердило: «Сегодня твой день». А разве можно заснуть в такой день? Когда Толик закончил монолог, Серёня тихо спросил его:

— Толик, а ты почему профессию не сменил? Ведь ты же хороший спец, а тебя взяли и за дверь выставили такие вот Петры Ивановичи с «генералами» этими дешевыми.

Толик, не задумываясь, ответил:

— Серёня, как же я могу свою профессию поменять, если я ничего больше делать не умею. И потом, мне нравится то, что я делаю.

Серёня закончил намазывать масло на хлеб и пристально посмотрел Толику в глаза.

— Вот ты и ответил на свой вопрос. Артисту, настоящему, тоже нравится то, что он делает. И он тоже больше ничего не умеет делать. А потому так и живет. От сцены до сцены. И потом, я где-то читал, что каждый из них верит, что однажды в жизни он получит письмо. Может, из Голливуда, а может, и поближе от кого-нибудь. И предложат ему такую роль, о которой он всю жизнь мечтал. Вот они и ждут. Всю жизнь могут ждать. И, будешь смеяться, некоторые дожидаются! Не все, конечно, но все-таки.

— Я все понимаю, но как быть с теми, кто не дождался? — не сдавался Толик.

— А они умирают счастливыми. Они ведь так и не узнают, что не дождались.

Толик восхитился:

— Ну, ты гусь! Такую теорию развил. Я даже заслушался.

— Так это же правда! Если человек любит свою работу, то никакая переквалификация не сделает его счастливым. По себе знаю. — И Серёня прекратил дискуссию на эту тему, потому что в кухню, громко топая, вошел Вадим, а за ним Петр. Оба зевали и потягивались, видимо. только что встали, и сон еще крепко держал их в своих объятиях.

— О чем спор с утра пораньше? — Петр заразительно зевнул и прикрыл рот кулаком.

— Да так. О вечном. — Серёне не хотелось больше говорить на эту тему. Он налил всем чаю и намазал бутерброды, словно сегодня был дежурным по кухне. Но он сделал это интуитивно. Эти люди сегодня могли сделать его счастливым. Или нет. Не так. Они могли вернуть его назад, в ту, прошлую жизнь. А вот будет он от этого возвращения счастлив — еще тот вопрос!

Серёня был благодарен этим людям даже просто за то, что они появились в его жизни. Он ценил настоящую дружбу. А ребята не раз доказали делом, что Серёня в них не ошибся. Поэтому он с удовольствием намазывал для них бутерброды и смотрел, как большие ломти хлеба с маслом быстро исчезают с тарелки. Наконец, все наелись и Вадим, как старший, скомандовал:

— По коням, мужики. Сегодня у нас длинный день. — Толик и Петр были теперь собранны и сосредоточенны. Они молча собрались и вышли к машине. Серёня едва успевал за ними. На пороге показалась бабка Маланья.

— С богом, — сказала она вслед отъезжающей машине и тихонько её перекрестила — так надежней.

Ферзь открыл глаза и сладко потянулся. Ему снился отличный сон. Он сидел на пляже и читал детективный роман — он любил детективные романы. А вокруг него сидели и лежали девушки. Они готовы были исполнить любое его желание. А он сидел в шезлонге и читал детектив. И больше ничего от жизни не хотел.

Ферзь подумал: «Интересно, к чему бы такой сон. Надо поинтересоваться в клубе. Там, говорят, танцовщица одна умеет сны разгадывать». Он был суеверен.

Выплывая из объятий сна, Ферзь внезапно ощутил смутную тревогу. Запах! Запах был непривычным, не таким, как в его спальне. «Господи, где это я? Куда меня занесло? Небось, генерал по-пьяни что-то новенькое устроил, с него станется. Он мастер на такие дела — розыгрыши и прочую бурду. Не наигрался со своими солдатиками, мать его!» Он встал с кровати и обнаружил, что на ноге у него одета цепь. Такая, которой собак около будки привязывают. Чтобы далеко не убегали. Цепь был намертво приварена к кровати и имела в длину метра полтора. «Это что еще за штучки? Ну, я ему сделаю, — разозлился Ферзь. — И в игрушках надо меру знать».

Он осмотрелся. Глаза быстро привыкли к полумраку. Вдоль стен стояли стеллажи со всякой домашней всячиной: банки с закатками, пара мячей для игры в футбол, разобранный велосипед, старый ковер, свернутый в аккуратный рулон. Все это напоминало обыкновенный подвал. «Так это подвал и есть». Он окончательно пришел в себя после сна. И больше ничего не успел подумать. Дверь, которую он раньше не заметил, открылась, и в помещение вошел человек. У Ферзя глаза полезли на лоб. Это был Юрий. У Ферзя от злости даже челюсть затряслась.

— Юрок, ты, что, спятил? Или перепил вчера на банкете? А ну, быстренько отвяжи меня! Это что, шуточка такая?

Но Юрий продолжал молча стоять перед ним и разглядывать его в упор. Затем он взял со стеллажа раскладной стул и сел. Ровно напротив Ферзя. Ферзь забеспокоился.

— Говори, чего надо. Не тяни кота. — Ответом ему была тишина. Ферзь вдруг испугался. Он даже сам сначала не понял, что с ним такое вдруг произошло — так давно он не испытывал этого чувства. Он уже много лет правил своим маленьким мирком, который создал собственными руками, и там он единоличный главнокомандующий, царь, бог, фараон или что-то еще более могущественное. И вдруг он оказался в таком непривычном для себя положении. Ему было холодно и он хотел есть. Но еще больше ему сейчас хотелось принять ванну, чтобы смыть с себя остатки вчерашнего банкета. А этот, молчаливо сидящий перед ним человек, вызывал у него безотчетную тревогу своим нелогичным поведением. Наконец, Ферзь услышал его голос.

— Здравствуйте, Петр Иванович. Я вас узнал с первого же взгляда. А вы меня нет. Вы ошиблись. Я не Юрий. Я — Сергей. — У Ферзя отвисла челюсть и подкосились ноги. Он осел на кровать и замолчал — теперь пришла его очередь. Он молчал довольно долго, свыкаясь с мыслью, что это все — не дурацкая шутка, а вполне осязаемая реальность. И происходит эта реальность именно с ним, великим и могучим, непотопляемым Петром Ивановичем, Ферзем — он обожал свою кличку и знал о ней давным-давно. Она ласкала его слух, поскольку всех остальных людей на земле он считал пешками. И вот одна из этих пешек взбунтовалась. Ферзь решил идти в атаку.

— Ага, значит, ты вылез из своей норы и решил, что тебе позволено это сделать…

Серёня не дал ему закончить.

— Вы решили, что я буду спрашивать у вас разрешения, можно ли мне вернуться в мою прошлую жизнь? Да вы с ума сошли, Петр Иванович. Я и до этого ни у кого ничего не спрашивал, и в дальнейшем не собираюсь. Ошиблись вы во мне!

— Да, надо было тебя тогда шлепнуть, — зло зашипел Ферзь.

— История, как известно, не имеет сослагательного наклонения, — усмехнулся Серёня. — Вам тогда вариант с двойником очень по душе пришелся. Поэтому вы меня и не шлепнули. А зачем, если можно все и так обтяпать, без трупа! Как вы мне тогда говорили — убить человека — проблема? Надо что-то потом с телом делать, прятать, на неприятности с законом нарываться. А так — оп-ля! — и готово. Меня на улицу, а «двойника» на мое место? Так? — Серёня уже почти кричал. Он медленно встал со стула и надвинулся на сидящего на кровати Ферзя, словно неотвратимая месть. Но в последний момент Серёня пришел в себя и вернулся на стул. Буквально через минуту как ни в чем не бывало он продолжил свой монолог. — А вы знаете, Петр Иванович, вы меня многому научили. Я даже вам кое за что признателен. И, учитывая обстоятельства, о которых я предпочту умолчать — это очень личное — я тоже хочу сделать вам подарок. Мне понравилась ваша шутка с двойником. Пожалуй, стоит ее повторить. — Серёня с улыбкой смотрел на Ферзя. Тот, недоумевая, уставился на своего неожиданно воскресшего врага и ничего не мог понять. Серёня продолжил словесную экзекуцию. — Неужели вы до сих пор не догадались, что с вами вскоре случится? А говорят, вы весьма сообразительный человек.

И Серёня снова замолчал. Ферзь лихорадочно соображал. И вдруг до него дошло.

— Ты, что, щенок, собираешься мне двойника придумать? — Лицо Ферзя покраснело от напряженной работы ума и стало похоже на перезрелый помидор. Серёня поморщился.

— Зачем вы меня так обзываете? Ведь сейчас не я напротив вас с цепочкой на ноге сижу, а наоборот. А насчет двойника, так вы опоздали. Я не собираюсь, я уже его придумал.

— Это ты насчет моего клоуна в клубе, что ли, хлопочешь? — Ферзь презрительно глянул на Серёню. Серёня спокойно выдержал его взгляд и, не меняя тона, продолжил:

— Зачем мне ваш клоун. Он — дурак и пьяница. У нас свои возможности имеются. На Руси талантов — хоть лопатой греби. Собственно, я мог бы и не ставить вас в известность, но просто у нас с вами традиция такая — секретов друг от друга не иметь.

— Да ты понимаешь, с кем ты связался? — заорал Ферзь. Но Серёня был непробиваем.

— Понимаю. И поэтому хорошо подготовился. — Он посмотрел на часы. — Через два часа в вашем офисе начнется общее собрание, на котором вы, да, да, именно вы, скажете, что решили удалиться на покой по состоянию здоровья. И назначите себе преемников. А что вы сможете потом сделать, если любой и каждый, кто там был, подтвердит легитимность этого собрания, и то, что вы собственноручно подписали все необходимые документы. Скажите, что вы сможете после этого предпринять? — Ферзь растерянно молчал. — А ничего вы не сможете предпринять, — тихо сказал Серёня прямо в лицо Ферзю. — И про сказочку, что вы, якобы действуете от имени государства, можете забыть навсегда. Вы с ее помощью много голов заморочили. Вы ведь давно уже частное лицо. И только благодаря тому, что вы кое-кого в известных структурах с руки подкармливали, вам позволяли всякие небылицы на эту тему плести. Да, и чтобы вы не сомневались в наших серьезных намерениях, то ставлю вас в известность, что ваш Виктор Валентинович сегодня арестован по подозрению в незаконном хранении оружия. У него дома был обнаружен целый арсенал, — Серёня говорил отрывисто и зло. — С вашим братом церемониться нельзя, а то опять в какую-нибудь щель заползете. А если ваш Витек шебуршится начнет, то у него и наркотики прямо в кармане быстро обнаружатся. Можете не сомневаться. Я же вам сказал — мы хорошо подготовились. — Серёня поднялся со стула, собираясь уходить. — Да, чуть не забыл — вот ваш новый паспорт, — он швырнул к ногам Ферзя красную книжицу, — имя мы вам оставили. — Серёня издевательски смотрел на скукожившегося Ферзя и в глазах его веселились искорки смеха. Ферзь сидел на кровати абсолютно раздавленный. Он пока еще плохо понимал, что произошло, но до него постепенно доходил смысл сказанных Серёней слов. Серёня уже совсем было закрыл за собой дверь, когда вдруг услышал даже не плач, а какой-то животный рёв. Он вернулся в подвал и снова сел напротив Ферзя. Того сотрясала обыкновенная истерика. Слезы катились по его толстым розовым щекам, и он даже не замечал их.

— За что? За что? — только и твердил он, ревя, словно племенная корова в деревенском стаде.

Серёня опешил от такого поворота.

— Как, за что? — удивленно произнес он. — Ну, ты, брат, даешь. А за все хорошее, что ты людям сделал. Сколько ты предприятий к рукам прибрал? Сколько людей по миру голых и босых пустил? Это мы еще с исчезнувшими людьми не разбирались. Ничего, как раз сейчас этим и занимаемся. Ах, ты, слизняк! И еще сидит тут, интересуется — за что? — Серёне стало противно. Он не ожидал, что Ферзь окажется таким жидким на расправу. Он брезгливо разглядывал плачущего Ферзя и думал: «Это они такие смелые, когда куча охранников в коридоре торчит. А как прижмешь их чуть-чуть, так молоко и побежало. Тьфу, мерзость». А вслух он добавил: — Ты тут посиди, пока мы все дела закончим. Кормить тебя будут. Я не такая сволочь, чтобы людей голодом морить. Даже таких, как ты. И слушай сюда. Когда мы все свои дела утрясем, мой тебе совет, дуй из города, куда глаза глядят. Я с тебя глаз не спущу, понял? И никто тебе не поможет. Даже не мечтай. — Серёня вплотную придвинулся к Ферзю. Голос его был тихим и зловещим. Ферзь понял — все, это не розыгрыш, а очень жесткая и очень настоящая реальность. От Серёни исходила опасность — Ферзь знал, как это бывает. Он сам много раз чувствовал, как пугаются его жертвы, как ужасный холод парализует их волю. И вот теперь он сам сидел здесь, и этот холодный ужас терзал его изнутри. А Серёня со змеиной вкрадчивостью продолжал: — Денег теперь у тебя нет, купить того, кто повыше нас сидит, ты не сможешь. А без этого ты — ноль, даже меньше, чем ноль. И под ногами у меня не вертись. Я в бизнесе не первый год, и ты во мне сильно ошибся! Это дома, с друзьями, я добрый. А в конторе моей я — нормальная «акула», и никого не пожалею из тех, кто в мой огород залезть хочет. Понял? Ты меня поймал, потому что я подвоха такого не ожидал. Начальничка охраны мне своего подсунул, гаденыш ты хитрожопый! Теперь есть, кому меня охранять, так что можно спокойно работать и за тылы не переживать. А если я тебя когда-нибудь рядом увижу — не обижайся, второго шанса я тебе не дам. Все. Больше у меня на тебя времени нет. — И Серёня вышел из подвала. На душе у него было легко. Он выгнал из гаража своего пузатого серебристого друга «авто», любовно погладил его по крылу:

— Ну, привет, товарищ мой забытый. Встречай хозяина.

Пока он ехал в город из своего дома, собрание в «офисе» благополучно подошло к концу. Петр Иванович, вернее, тот, кто его на время заменил на рабочем месте, блестяще справился с поставленной перед ним задачей. Зал, в котором проходило собрание, был довольно большим. И трибуну, за которой начальство обычно толкало свои пламенные речи, поставили максимально далеко от первого ряда кресел — на всякий случай! «ПетрИванович», как и предсказывал Серёня, прямо на этой высокой трибуне сложил с себя все полномочия по управлению своим «офисом» и представил присутствующим своих преемников — Вадима Сергеевича, Анатолия Львовича и Петра Павловича. На сцену из первого ряда поднялись трое мужчин в костюмах и галстуках, все, как положено. Только была у них одна особенность — все трое носили бороду. И это было непривычно. Но присутствующие привыкли начальство не обсуждать и очень быстро выбросили из головы все мысли о таком странном совпадении, как три бороды сразу.

Серёня добрался до «офиса», когда собрание закончилось, и служащие разошлись по своим рабочим кабинетам. Он вошел в «офис», и охрана козырнула ему. Серёню проводили в кабинет, где с рюмочкой коньячка в одной руке и толстой сигарой в другой развалился в кресле Петр Иванович. Ферзь, собственной персоной! Сереня обомлел. Вадим, сидевший в другом кресле с тем же набором предметов в руках басовито хохотнул.

— Что, испугался? Вот видишь, как люди работать умеют.

Вся компания дружно заржала. Серёня стряхнул с себя наваждение и сказал:

— Блин, Петров Ивановичей развелось — плюнуть некуда. Это уже третий получается? Первый у меня в подвале, второй в Хабаровске, а это ваш артист? — Вадим кивнул. — Ну, да ладно. Бог с ними. Главное, что у нас все замечательно прошло. Ну, что, совладельцы козырной компании, поздравляю вас с новым бизнесом. Как вы тогда мне сказали — не хотим до пенсии в Шерлоках Холмсах ходить? — «Бородачи» весело загудели. Общее мнение выразил Петр.

— Сергей Николаевич, ты просто замечательный мужик. Теперь неизвестно, кому из нас больше повезло тогда в поезде, когда мы тебя в купе встретили, всего в соплях и в горе. Мы вон контору какую приличную отхватили! Петр слегка в бумажках поковырялся — это же золотое дно! Здесь столько всего имеется — и здания-сооружения, и акции какие-то, и еще бог знает чего наверчено. Мы еще до конца не разобрались. Но богато. Спасибо тебе за подарок такой!

Серёня тоже налил себе в рюмочку немного коньяку и махнул ею в воздухе, словно бы чокался с друзьями за процветание их нового бизнеса.

— Да владейте на здоровье. Я думаю, вы этой конторой получше управлять будете, чем упырь этот. Бизнес тяжелей всего изначально организовывать. А потом он по накатанной дорожке сам катится, только слегка помогаешь ему иногда. Чем думаете заниматься? Профиль-то у вас немного иной будет, чем у Петра Ивановича.

Вадим ответил за всех:

— Не переживай, Серёня. Была бы шея, хомут найдется. Есть у нас задумки разные, раньше на них средств не хватало. Зато теперь, думаю, дело пойдет. Раньше времени мы по старой своей привычке тебе ничего рассказывать не будем.

— А и не рассказывайте. Так оно, правда, надежней выходит.

Толик спросил Серёню:

— Что сегодня делать-то будешь?

У Серёни планов было громадьё.

— Сейчас Юрик поехал в моей конторке пошустрить напоследок, бумажки все по местам разложить, нагоняй кому надо дать. Я сегодня у него, наконец-то, свой паспорт забрал и, стало быть, я снова при делах, законный владелец фирмы. Сегодня еще поленюсь немного, покайфую от безделья, а завтра — за работу. Но есть одно дельце, которое не терпит отлагательства. Юрик сейчас кое-что для меня в конторе разнюхает и отзвонится. Я думаю, моему разлюбезному начальничку охраны сегодня небольшой сюрприз преподнести. В виде неожиданного увольнения. Думаю, когда он нас с Юриком вместе увидит, то культурный шок ему обеспечен. Да, чуть не забыл, мне тут Юрик одну деталь интересную рассказал. Петр Иванович хотел ему экзамен устроить. Там, в клубе, надо было одного приличного человека «приструнить», а то он на поклон к нашим «ферзям» идти не хотел. Надо этому бизнесмену запись того самого разговора предъявить, пусть послушает — у вас же весь архив такими разговорами забит. Думаю, вам еще долго разбираться, о каких «конторах» Петр Иванович в своем кабинете с Витьком шушукался. Но контора именно этого бизнесмена у наших «друзей» для экспроприации под номером «один» значится. И чтобы Юрик не напутал, Ферзь ему даже имя на бумажке записал. Теперь сбудется заветная мечта Петра Ивановича, он, наконец, встретится с этим бизнесменом с глазу на глаз. После того, как тот послушает запись. И тогда разговор у них с Ферзем получится очень конструктивный, — Серёня хитро сощурился. — Вот сижу я и думаю, сдать в аренду мой подвал для этого разговора тому бизнесмену, или он сам какой-нибудь другой подвал для этого сыщет?

«Бородачи» расхохотались уже который раз за этот день.

— Я ему, правда, свободу на все четыре стороны обещал… Но, тут уж как пойдет, — Сереня снова посмотрел на приятелей и те загоготали еще громче. — Только надо тому бизнесмену растолковать, что Ферзей теперь в природе три штуки имеется, а самый правильный как раз у меня в подвале на цепочке, как шавка дворовая, прикован.

«Бородачи» согласно закивали головами.

— Да, веселый у тебя сегодня денек. Но завтра, ребятки, у нас еще веселее все будет. Завтра приезжает из Канады владелец клуба — мы ему все видео и аудиоматериалы по Интернету сбросили, все, что наши видеокамеры запечатлели, в цветах и красках. Там и Ферзь, и «генерал» оптом. Вот мужику весело было все это смотреть и слушать, не позавидуешь. Так он сюда первым же рейсом вылетает. Уже звонил нам. — Вадим по привычке перебирал пятерней бороду.

— Да, видимо, у «генерала» с работой теперь тоже не заладится, — с деланым сочувствием сказал Серёня, и вся кампания снова разразилась громким хохотом.

— Да, «генералу» не позавидуешь. Теперь он свою Ибицу не скоро достроит. Хозяин клуба — мужик серьезный. Он теперь «генерала» нашего по всему земному шарику гонять будет, словно легавая зайца. Так что Фомичу в твоем подвале намного спокойней теперь, чем даже на самом комфортабельном курорте. А, кстати, как он там?

Серёня пожал плечами:

— А бог его знает. Он в соседнем с Ферзем отсеке сидит. Я к нему не заходил. Больно он мне нужен. Он теперь пусть хозяина клуба дожидается, я его обещал тому с рук на руки передать. Я с Ферзем парой слов перекинулся и уехал. Противно на них на всех смотреть. Он ревел, как бешеный бык, я такого рева ни от одной бабы не слышал. Тоже мне, крутой перец. — Серёня брезгливо поморщился. — Да, так и есть. Все они крутые, пока им кое-что не прищемишь. Я думаю, что он теперь уже никому опасен не будет. Я-то, когда на улице оказался, быстренько новый прибыльный бизнес наладил. А эти ребятишки только и умеют, что чужое добро прикарманивать. А без своих холуев да без финансов они — никто, голытьба подзаборная. Да и пусть он теперь кому-нибудь сначала докажет, что он и есть всемогущий Ферзь. — Серёня весело улыбнулся.

— Так. Что у нас еще из неотложных дел. «Спец» наш, тот, что у Ферзя всю ночь дома ковырялся, накопал нам где-то пять или шесть предприятий, куда Ферзь своих людишек определил. На работе у него сведения только по уже отработанным предприятиям, по тем, которые он успел к рукам прибрать. Это логично, он же с ними работал, поэтому всю текущую документацию по ним на работе и хранил. А то, что он еще не успел прикарманить, он дома держал. На всякий случай. Дома у него в компьютере вся информация — кто да где, явки-пароли. Надо будет побыстрее всеми этими «кротами» заняться, пока они другим бизнесменам нервы не попортили. А то, Серёня, знаешь, я думаю, что те люди вряд ли захотят в твоей шкуре побывать.

— Да, этим лучше поскорее заняться. А то такие, как мой начальничек охраны могут много крови выпить у беззащитных граждан-бизнесменов.

— Кстати, чуть не забыл, — Толик кивнул Серене, — там, среди этих «кротов» и твой «шкаф» обнаружился. Помнишь, ты спрашивал у меня, куда делся тот здоровенный мужик, что тебе тогда популярно объяснил, что к чему, ну, когда ты в первый раз с Ферзем в его «офисе» встречался. Ты его еще «шкафом» обозвал.

— Помню, помню. — Серёня заинтересованно смотрел на Толика. — Такое не забудешь.

— Представляешь, на повышение пошел! Видимо, верно Ферзю служил, раз ему честь такую оказали. Кстати, знаешь, почему Ферзь твою контору никому не «толкнул»? Он, оказывается, Юрика тоже на место «крота» планировал, и твоя контора для него чем-то вроде полигона была, школы начальной. Очень Юрка Ферзю чем-то глянулся — там, в компьютере, целое досье на братана твоего имеется. Весьма лестные рекомендации, между прочим. Так что, тебе тоже есть чем гордиться — брат у тебя — толковый мужик!

— Это я и безо всякого Ферзя уже понял. В моем бизнесе иногда черт ногу сломит, а он разобрался меньше, чем за полгода.

— Видимо, это у вас семейное. Тебя тоже идиотом не назовешь. — И Вадим снова нарушил офисный покой взрывом хохота. У Серёни зазвонил телефон. Звонил Юрий.

— Все. Мне пора бежать. Юрик все подготовил, — сказал Сереня. И «бородачи» по очереди пожелали ему удачи.

 

Глава 18

Серёня сидел в своем кабинете и ничего не делал. Просто сидел в кресле и наслаждался. Он не хотел ни подписывать документы, ни вникать в дела, ни даже думать. Такого кайфа он не испытывал уже давно. Вот так просто сидеть и мечтать, блаженно улыбаться и не думать о том, что за дверью этого кабинета кипит жизнь. И работа! Его любимая работа тоже кипит вовсю, и ничто ей не мешает. А главное, никто не мешает.

Серёня сидел так уже целый час. Юрик уехал в «офис» к «бородачам». Вернее, он просто оставил Серёню одного. «Деликатный мужик! — восхитился Сереня. — Хороший у меня брат», — еще раз с удовольствием подумал он. Мысли бродили в Серёниной голове, и он даже не прислушивался к их содержанию. И вдруг одна мысли зацепилась за что-то там в мозгу и остановилась. «Маринка! — Серёня аж подпрыгнул. — Все же закончилось. Теперь можно ей позвонить. Она же ждет, думает, что я до сих пор на курорте кукую. Вот я бабай недалекий». И он стал лихорадочно искать ее номер на мобильнике.

Маринка ответила сразу, словно бы ждала его, Серёниного звонка, держа телефон в руке.

— Алло, я слушаю, — услышал Серёня знакомый голос, и что-то дрогнуло в его душе и так сладко-сладко стало в груди, что он не смог сразу ответить, а продолжал слушать как Маринка «аллёкает» в трубку.

— Марин, это я, — и в трубке стало тихо. — Марин, ты где, это я, Серёня, ой, то есть, Сергей Николаевич, тьфу, то есть… Ну, ты поняля. — В трубке раздался смешок:

— Поняла. Конечно, поняла. А вы где? — Серёню расстроило местоимение «вы» — они в последнее время его проживания у Маринки смогли перейти на «ты».

— Марин, давай снова на «ты», а? Можно? — Голос у Серёни стал жалобным.

— Тебе — можно! — И снова задорный смешок. Маринка словно играла с ним. Серёня решил, что это хороший знак.

— А вот угадай с трех раз, где я сейчас. — Он тоже решил поиграть.

— Ну, я не знаю. В Сочи?

— Не-а, не угадала.

— Давай без угадаек. Просто скажи.

— Маринка, я в нашем офисе, сижу у себя за столом!

В трубке раздался радостный визг:

— Ура! Я знала! Я верила! Получилось!

Серёня не ожидал такой бурной реакции. Вот это да! Оказывается, Маринка так сильно переживала за него, Серёню. А ведь он ей ничего о своих планах не рассказывал. Вот, женская интуиция!

Он обрел уверенность в себе.

— Знаешь, Маринка, тут такое дело, место секретарши я тебе предложить не могу. Оно занято. — Трубка затихла и напряженно слушала. — Но у меня есть предложение получше. Выходи за меня замуж. — Трубка замерла примерно на полминуты. Потом оттуда послышались тоненькие всхлипывания. — Мариш, ты чего, плачешь, что ли? Почему? Что, я что-то не так сказал? — Трубка по — прежнему всхлипывала, но через эти всхлипы Сереня смог разобрать:

— Какой же ты дурак, Сережа! Я думала, что ты никогда мне этого не скажешь!

Серёнино серебристое «авто» легко шуршало шинами по теплому асфальту. Серёня, счастливый и довольный, мчался в гости к бабке Маланье — он хотел, чтобы она первая узнала о предстоящих переменах в его, Серёниной, холостой жизни. «Бог мой, неужели я женюсь, — думал он. — Невероятно! Но теперь мой выбор абсолютно правильный, я уверен в этом на тысячу процентов». Серёня вполне мог позволить себе так думать. Теперь он понимал — время, которое он прожил рядом с Маринкой, не прошло для них обоих даром. И потом, когда ему пришлось так внезапно уехать, он понял, как много она для него значит. Получилось, что волею судьбы им было позволено проверить свои чувства. А это же просто уникальный случай, когда двое людей живут рядом, и даже не догадываются, как они стали дороги друг другу. Только время и расстояние может рассказать им об этой их тайне. Так и случилось.

Серёня летел вместе с машиной, словно у них на двоих выросла одна пара крыльев. Он в сотый раз прокручивал в голове, как он войдет в дом, как объявит Маланье о том, что решил жениться, как завизжит от радостной неожиданности Зойка, как всплакнет Мария, а Профессор с Филиппычем обстоятельно закивают головами, одобряя его, Серёнино решение. Он знал — так и будет. Его «подмостовые» собратья любили его и верили, что у Серёни все получится. И он просто обязан с ними первыми разделить свою нечаянную, но такую желанную радость. А у них самих теперь всегда и все будет хорошо. Это Серёня для себя решил раз и навсегда. «Мы в ответе за тех, кого приручили». Ему очень нравилась эта фраза. И он понимал, в чем ее смысл. Он точно знал, что никогда не оставит этих людей. Точно так же, как они не оставили его, когда ему было плохо.

Неожиданно зазвонил телефон. Серёня глянул на номер. Вроде, незнакомый. Он нажал на кнопку и поднес телефон к уху.

— Это Сергей Николаевич? Вас из больницы беспокоят. Пациент, лечение которого вы оплачиваете, пришел в себя. Вы просили сразу позвонить, если будут какие-нибудь изменения. Всего доброго.

Серёня так ударил по тормозам, что в него сзади чуть не врезалась другая машина. «Генка! Генка очнулся!» И он заплакал от нахлынувшего на него счастья.