Ровно в восемь мы подъехали к кованым воротам высотой не менее четырех метров. Ворота были похожи на вход в старинный храм. Они были огромные и витиеватые, со множеством фигурок, взятых то ли из библии, то ли из комиксов. Но сделано было здорово! Виктор посигналил, и ворота плавно и беззвучно открылись. То, что я увидела за ними, напоминало сказку! Господи, Вадим, где же ты берешь таких знакомых? Они же все похожи на сказочных королей и королев. Во всяком случае, их жилища сильно напоминают то, о чем я читала в детских книжках. У меня складывалось впечатление, что и другие люди тоже начитались в детстве сказок, а потом стали переносить свои детские впечатления во взрослую жизнь.

Дом Марго был так же своеобразен, как и ворота. Вычурные башенки, похожие на колпаки сказочных гномов, резные каменные балюстрады вдоль длинных пологих лестниц. Высокие стрельчатые окна, через которые можно было легко выйти как через дверь. Здесь всего хватало.

Виктор развернулся на широком, вымощенном гранитной брусчаткой дворе и подвез нас вплотную к крыльцу. Марго встречала гостей у открытой настежь двери, через которую можно было провести живого слона. Чисто хозяйка замка! А может, хозяйка Медной горы? Интересно, а чем она занимается? Одним светским трепом на такой домик не заработаешь! Да и содержать его одно удовольствие — на крыльце стояли три лакея в ливреях. И это только на крыльце! Но я одернула себя. Что за мещанские настроения. Какое мое дело, откуда у этой дамы все взялось. Может у нее дядюшка — внук Рокфеллера. Или у Марго есть добрый друг, который оплачивает все ее капризы. Она же светская львица! А у них сам черт ногу сломит в финансовых вопросах.

Марго протянула нам с Ленкой обе руки.

— Здравствуйте, милочки. Танечка, у вас просто очаровательная подруга. Я была в этом уверена. Прошу вас, проходите в дом. — И мы последовали за ней.

В холле размером со средний танцпол стояли вазы с цветами. Каждая ваза была ростом мне по грудь. А цветы напоминали размерами снопы спелой пшеницы. Но смотрелось это грандиозно красиво! Я вспомнила описания балов у русских помещиков. Наверное, там было примерно так же. Цветы — снопами, икра — ведрами и т. п. Но никакого т. п. я дальше не обнаружила. Никакой икры ведрами. А при ближайшем рассмотрении цветы оказались искусственными и с подсветкой. Они были сделаны как одно целое вместе с вазами, эдакие громадные икебаны размером выше человеческого роста. Мягкое освещение было искусно спрятано где-то внутри конструкций, и от этого цветы казались живыми. Но икебаны эти точно были произведением искусства!

— Один известный парижский мастер сделал эти букеты специально для украшения моего дома. Правда, очень красиво? — И Марго улыбнулась невинно и открыто. Я перестала разглядывать эти замечательные снопообразные цветы и двинулась дальше.

Дальше все было, как и предрекал Виктор. Крошечные бутербродики на огромных подносах. Море напитков, фужеров, стаканов, приборов, салфеточек и прочей банкетно-фуршетной дребедени. И все! «Все» в смысле «поесть-попить». Но это здесь было не главным. Главным здесь были гости. Здесь действительно были совершенно неожиданные персонажи. Я практически всех знала. Кого-то по газетным публикациям, кто-то целыми днями маячил в телевизоре. Кто-то улыбался нам с рекламных баннеров улыбкой размером три на четыре. Но, к сожалению, никто из них не знал меня. Вот тут-то мне и пригодилась Ленка. Мы с ней смело взяли по коктейлю и стали около стеночки, разглядывая толпу.

— Ух, ты, смотри, вице-премьер. Вот это да! — Ленка восхищенно цокала языком. — Слушай, здесь артистов на новый двухсотсерийный сериал!

Я попросила Ленку заткнуться и вести себя тихо. Ее телячий восторг мог привлечь внимание, а мне этого не хотелось. Где-то через полчаса Марго обнаружила нас, допивающих второй коктейль около той же стеночки.

— А, вот вы куда забрались. А вот и зря! Пойдемте знакомиться. У нас здесь все всех знают. Так что, и вы недолго в новеньких проходите. — И Марго потащила нас с Ленкой к центру зала.

Видимо, это было своеобразным сигналом. К нам вереницей потянулись известные люди — певцы и политики, музыканты и спортивные комментаторы, бизнесмены и депутаты Госдумы. Я сначала оробела, но вскоре освоилась, поскольку все были со мной очень милы и предупредительны. Оказывается, с первого раза было совсем необязательно запоминать, кого и как зовут, и кто есть кто. Достаточно было выбрать себе собеседников по душе и наслаждаться беседой с ними. И, что самое интересное, никому и в голову не приходило отказать тебе в общении или сделать нелюбезное лицо. Я была наслышана о светской жизни — не в лесу же я родилась. И я примерно представляла себе как там и что. Но я-то как раз представляла все это немного иначе. Да и в телевизоре все эти персонажи не выглядели такими милыми и доступными. Это могло означать только одно — сама Марго была настолько весомым и влиятельным персонажем, что все присутствующие об этом знали и ценили ее расположение. И соблюдали правила игры. Мне стало еще интересней. Кто же ты такая, милая Марго, что вся эта разношерстная публика ведет себя здесь как овечки на лугу? Знала ли я тогда, что мне самой придется раскрыть для себя этот небольшой секрет, и очень скоро.

Время за беседой бежало стремительно и неуловимо. Когда я глянула на часы, было уже заполночь. Я уже наобщалась досыта, послушала выступления знаменитого итальянского тенора и российского баритона. Сыграл скрипичный квартет, и я наелась бутербродиков с семгой и каким-то неизвестным мне сыром. Как и большинство непривычных деликатесов, этот сыр был гадость страшная! Помню свои ощущения, когда я впервые попробовала маслины. Мне было лет двенадцать, и к нам в гости приехала какая-то тетенька, которая просто обожала маслины. Она где-то смогла купить их, хотя в те времена тотального дефицита это было непросто. Она разрешила мне попробовать этот незнакомый продукт, и первой моей реакцией было желание немедленно выплюнуть эту мерзость. Но тетенька рассмеялась и объяснила мне, как правильно есть маслины. Она сказала, что их надо медленно смаковать. Словно бы растворяя на языке. Сейчас я могу есть маслины тоннами — это мое любимое лакомство. Может, я и к сыру привыкну?

Вина у Марго были выше всяких похвал. И мы с Ленкой налегали на красное и розовое. А от этого, как известно, аппетит разыгрывается невероятно.

Как следует проголодавшись после всех этих перекусов, я уже было засобиралась домой. Но неожиданно в моей сумочке запищал мобильник. Господи, половина первого ночи! Нехорошее предчувствие зашевелилось у меня внутри.

— Алле, — сказала я, стараясь сохранять спокойствие. Но мне это плохо удавалось, и предчувствие холодненьким бестелесным колечком тихо свернулось у меня на груди. И не обмануло. Я услышала в телефоне Глашины всхлипывания и невнятное бормотание. — Глаша, что случилось? — заорала я, перекрикивая музыку и звуки банкета. Наконец мне удалось разобрать слова, что-то вроде «нападения» или «ограбления».

— Глаша, бога ради, перестань реветь, ты можешь внятно сказать, что случилось? — орала я, забыв про банкет и окружающих. Мой ор подействовал на домработницу отрезвляюще, и уже вполне сносным голосом она объяснила, что произошло. Оказывается, вчера ей позвонили из технической службы нашего дома и сказали, что на сегодняшний день назначен визит сантехника. То ли профилактическая чистка раковины на кухне, то ли еще какая-то подобная ерунда. Этот звонок не вызвал у Глаши никаких подозрений, поскольку это было обычным делом. Хозяева обычно не интересуются подробностями обслуживания их высокооплачиваемого жилища, возлагая эти обязанности на обслуживающий персонал. Тем более, что Глаша была очень толковой девушкой, практически членом семьи с огромной квотой хозяйского доверия. И вот сегодня, как только мы уехали, к нам в квартиру заявился этот самый сантехник, прочистил все, что нужно было прочистить, и Глаша, опять таки, по-традиции, решила напоить гостя чаем. Это инструкцией не возбраняется, а по русским законам даже считается обязательным обрядом. И пока сантехник пил с ней на кухне чай с плюшками, все было замечательно. Ну а дальше Глаша ничего не помнит, поскольку очнулась только полчаса назад. Пока она пыталась сообразить на каком она свете, ей бросился в глаза некоторый беспорядок в квартире. И когда Глаша окончательно пришла в себя, она сообразила, что наша квартира подверглась настоящей тщательной проверке. Все книжные шкафы были аккуратно выпотрошены, и книжки стопками лежали на полу. Если бы их тщательно не пересматривали, то просто выбросили бы на пол из шкафов. А тут нет, все стопочками сложено. Видимо, брали каждую в отдельности, и потом, чтобы не перепутать уже просмотренные с другими, откладывали в сторону.

Всю мебель тоже обсмотрели-передвинули. В общем, Содом и Гоморра.

Когда я все это выслушала, я приказала Глаше сидеть на месте и никуда не уходить. Наверное, со стороны это звучало довольно глупо. Во-первых, она и так никуда уходить не собиралась, а во-вторых, на часах была половина первого ночи. Куда же она пойдет в такое время?

Отдав это распоряжение, я выключила телефон. Что-то вокруг меня было не так. Тишина! Вот что было не так. Видимо, я так отчаянно орала, что в зале невольно замолчало всё, включая музыку. Я подняла глаза и поняла, что все в этой комнате сейчас смотрят только на меня. И тут мне в руку вложили бокал с мартини. Я выпила его залпом и та же рука у меня его забрала. Тут я сообразила, что это была рука Марго. Она тихонько взяла меня под локоток и повела сквозь шеренгу стоявших молча гостей, приговаривая:

— Ничего страшного, все обойдется. Все будет хорошо.

Ленка шла сзади меня, и когда я оглянулась назад, просто так, я увидела, что глаза у нее были испуганные. А у других людей глаза были сочувствующие. Я никогда не видела столько сочувствующих глаз в одном месте. Люди просто стояли и смотрели на меня. Это обстоятельство поразило меня еще больше, чем оглушающая тишина вокруг, и навсегда врезалось мне в память. Так Марго за локоток осторожно вывела меня из зала и довела до своего кабинета.

При сильном стрессе мой мозг работает с механической точностью автоматизированного конвейера, то есть, в первый момент ничего не соображает, но фиксирует и запоминает каждую мелочь. Выходя из зала, я краем глаза уловила, что Марго сделала знак музыкантам. Они снова взмахнули смычками. Тихая нежная музыка вновь разлилась в воздухе, словно ничего и не произошло. Музыка полилась нам вслед, догнала нас умиротворяющими волнами, и я стала понемногу успокаиваться.

Кабинет Марго, как и весь ее дом, был произведением искусства. Кресла с золочеными резными подлокотниками и такими же ножками вполне соответствовали люстре и гобеленам на стенах. Роскошь была какой-то воздушной, не давящей. Что и говорить, у Марго помимо неизвестных мне финансовых талантов был еще и отменный вкус!

— Вот, присядьте здесь, дорогие мои, милые девочки и постарайтесь успокоиться. На свете нет ничего настолько страшного, чтобы так сильно волноваться. — Голос ее звучал весенним ручейком. Интересно, сколько ей лет?

Дав мне еще немного мартини с апельсиновым соком, Марго села рядом и молчала. Она не задавала вопросов, не навязывалась, а просто сидела и молчала. Ленка забилась с ногами в другое кресло и сидела там тихо, как мышка. Алкоголь наконец расслабил мои мозги и слегка развязал язык. Я и сама не заметила, как рассказала Марго свою историю. И про путевку в Турцию, и про Достоевского, и про знакомство с Вадимом, и про терзающие меня сомнения, и про то, что, несмотря ни на что, люблю своего мужа и доверяю ему. И объяснить это не могу. Я рассказывала долго, примерно час. И за это время Марго не проронила ни единого звука. Я только потом поняла — она дала мне выговориться. А я в этом нуждалась. Я догадалась, в чем был ее первый талант — она была великолепным слушателем! А люди часто нуждаются в таком слушателе. Наконец история моя иссякла. И я почувствовала колоссальную усталость. Марго сидела задумчивая и безмолвная. Так прошло еще минут десять. Наконец, она словно очнулась.

— Милочка, сегодня вам повезло. Страшно подумать, что могло случиться с вами, окажись вы дома. Видимо, в этой книжке содержатся действительно некие уникальные сведения, раз преступники пошли на такой рискованный шаг. Ведь ваш дом просто нафарширован всяческой охранной аппаратурой, я-то знаю. А Вадим очень осторожный человек. И, тем не менее, они все-таки рискнули.

Да, она права. Опять Достоевский. Проклятый Достоевский, он уже начинал портить мне жизнь. И вдруг я вспомнила.

— Постойте. А ведь книжка здесь, у меня в машине. Я же хотела сделать с нее ксерокопию, но опять забыла.

Марго вскинула вверх указательный палец. Мы с Ленкой на нее уставились.

— Это судьба. Ты понимаешь, Танечка. Это судьба.

— В каком смысле? — я ничего не понимала.

— Я должна помочь тебе. — От обычной ее жеманности не осталось и следа. Передо мной сидела спокойная женщина с умными глазами и доброй улыбкой. — Таня, я думаю, вам угрожает опасность. И я могу помочь вам. Раз книга сейчас с вами, то вы можете оставить ее у меня.

Увидев недоверие в моем взгляде, она усмехнулась.

— Вы сейчас испугались. Давайте поговорим серьезно. Нам уже пора поговорить с вами по душам. — Я кивнула. — Вы видели тех людей, которые пришли ко мне? — Я снова кивнула. — Как вы думаете, это серьезные люди?

— Думаю, да.

— И, ведь, они очень занятые люди, верно?

— Верно.

— Так вот, всем им я когда-то помогла. Безо всяких обязательств. И теперь мы добрые друзья. Я умею дружить. — И тут я все поняла. Так вот на чем держится вся эта миниимперия «имени Марго». Все стало ясным, как божий день. Она просто оказывает людям услуги, она умеет оказываться в нужное время в нужном месте. Да, это действительно редкий талант! И судя по тому, что она до сих пор жива и неплохо выглядит, я бы даже сказала — очень неплохо! Она честна со своими клиентами. Или друзьями. Или партнерами. Марго — это такая своеобразная Швейцария. Эдакий человек-банк. Только люди хранят в нем не деньги, а секреты. Опасная работа. Но и дивиденды могут быть колоссальными. Только здесь есть одно условие — надо, чтобы тебе все доверяли. А чтобы убедить людей в том, что дружба с тобой — это бесценный капитал, надо иметь настоящий талант. Вот и еще один ее талант раскрылся! Действительно бесценный. И ведь наверняка у кого-то может возникнуть соблазн убедить Марго поделиться чужими секретами. А способов убеждения на свете придумано великое множество. Мне стало слегка не по себе. И словно прочитав мои мысли, Марго сказала:

— Я давно живу на этом свете. И много было разных людей в моей жизни. Кое-кто сильно интересовался чужими секретами. Но я знаю, как с этим справляться. — И она загадочно улыбнулась.

«Видимо, и вправду знаешь, если до сих пор жива», — подумала я. А вслух я сказала:

— Марго, я очень ценю ваше участие, но вы окажетесь под ударом, так же как и я, если кто-нибудь узнает, что я отдала вам книгу.

— А если не узнает? — Марго продолжала загадочно улыбаться. — И, я думаю, что нужно поступить несколько иначе, чем просто спрятать книгу. Ее можно долго перепрятывать, но суть от этого не изменится. Одну книгу легко найти. А вот если их будет несколько, больше, чем одна, тогда задача немного усложняется.

— Как это? — не поняла я.

— А мы просто изготовим дубликат. Но не совсем точный, а с искажениями. Так эта ценная информация не сможет попасть в чужие руки, даже если книгу похитят у вас. А пока никто не будет знать о том, о чем мы с вами сейчас здесь договариваемся, то вы можете спокойно расстаться с книгой, как только вам будет грозить реальная опасность. Так вы убьете двух зайцев: ваши недруги будут думать, что наконец получили желаемое, а вы будете точно знать, что ценная информация не попала в чужие руки. Кстати, а как вы собираетесь распорядиться этой информацией в дальнейшем?

Я устало пожала плечами.

— Я не знаю. Во всяком случае, пока не знаю. Надо подумать.

Марго посмотрела на меня, как смотрят на больных детей, но задала только один вопрос:

— Вы можете доверить мне своего Достоевского на несколько часов? — Я слегка замешкалась. Но она продолжила: — Если вы не доверяете мне… — начала было она, но я перебила ее.

— Я доверяю вам.

Она удовлетворенно кивнула и снова продолжила:

— Если боитесь за меня, то это лишнее. Нужно все сделать грамотно, и тогда никакого риска не будет. И давайте больше об этом не думать. А думать мы сейчас будем конструктивно. У меня есть человек, который может помочь нам в этом деле. И он сейчас здесь, у меня на приеме. Он такой же гость, как и вы. Правда, мистическое совпадение?

Да, если не знать, что к Марго я попала по чистой случайности, то можно было бы предположить, что такое совпадение легко подстроить.

Марго покрутила диск на старомодном фарфоровом телефоне, стоявшем на столике рядом с ее креслом (я даже сначала решила, что телефон игрушечный) и пропела в трубку:

— Мишенька? Окажите мне любезность, зайдите прямо сейчас в мой кабинет, мне надо с вами посоветоваться. Спасибо, мой дорогой, жду. — Марго положила фарфоровую трубку на рычаг телефона и улыбнулась нам одной из самых лучезарных своих улыбок.

Мне пришла в голову еще одна неприятная мысль.

— Марго, а стоит ли посвящать в это дело еще кого-то. Ведь человек может оказаться нескромным или болтливым.

— Не может. Миша совершенно надежный человек, — отрезала Марго, и я ей почему-то сразу поверила.

В кабинете ненадолго повисла тишина, но мне снова в голову пришла очередная мысль.

— А что мы будем делать с оригиналом? — спросила я.

— Оригинал может храниться у меня. Это абсолютно безопасно. Для всех, — тихо сказала Марго. И я снова ей поверила.

Через несколько минут в кабинет вошел молодой человек весьма приятной наружности. Черные блестящие волосы были расчесаны на пробор. Дорогой костюм хорошо сидел на его ладной фигурке. В пространстве Миша передвигался плавно, слегка по-кошачьи, а взгляд его голубых глаз был вкрадчивым. Но общее впечатление он производил вполне положительное. Эдакий мачо с хорошими манерами.

Марго поднялась ему навстречу, протягивая обе руки — то ли для поцелуя, то ли просто по привычке. Миша тепло чмокнул ее в щечку и этим ограничился.

— Знакомьтесь, это Миша. Его называют «Королем подделок». — Марго сказала это таким будничным голосом, словно представила нам обыкновенного вице-спикера Государственной Думы. Но я уже стала привыкать к ее необычной манере общения. Миша дружелюбно кивнул нам головой, и Марго вкратце изложила ему суть дела. Вернее, только ту его часть, которая касалась непосредственно изготовления дубликата книги. Миша все внимательно выслушал и попросил взглянуть на предмет. Я вспомнила, что книга по-прежнему лежит в машине, и позвонила Виктору с просьбой доставить нам книжку как можно быстрее.

Когда Достоевский наконец прибыл, Миша аккуратно взял его в руки, повертел во всех направлениях, зачем-то понюхал, затем полистал, внимательно рассмотрел значки на полях и удовлетворенно отложил книгу в сторону.

— Сейчас у нас глубокая ночь, — констатировал Миша неоспоримый факт. — Если мы прямо с утра найдем такой же экземпляр, то есть, из аналогичного тиража и того же года, то я гарантирую вам к четырнадцати часам готовый материал. — Миша был деловит и краток.

— А где можно найти такой же экземпляр, — поинтересовалась Марго.

— Да в любой зачуханной библиотеке, — усмехнулся Миша. — Эта книжка никогда не была дефицитом, ее издавали бешеными тиражами.

— Главное условие — полная скрытность. Так, так, так, — Марго барабанила пальчиками по поверхности инкрустированного столика. — Я, пожалуй, прямо с утра позвоню одной даме. Она как раз работает в нужном нам департаменте. Например, что-то вроде срочной ревизии школьных библиотек или что-нибудь такое же неприметное. Она человек крайне сообразительный, думаю, все получится. Часам к двенадцати книга будет у нас. Это предельный срок.

— Хорошо, — сказал Миша, — двух часов мне будет вполне достаточно, чтобы изготовить дубликат.

Я вертела головой, слушая их тихий малоэмоциональный диалог. Словно бы два добрых друга советовались, какого цвета шторы надо купить в спальню, а какие на дачу. Ведь сейчас на улице лето! Какие школьные библиотеки? Кто там в них сейчас сидит? Но, по спокойному тону Марго я поняла, что буквально через пять-шесть часов, то есть, как только почтенные российские граждане изволят проснуться, то некоторым из них придется слегка попотеть. А может и не слегка. А еще меня позабавил тот факт, что Мишина гипербола про «зачуханные библиотеки» мгновенно ассоциировалась у Марго таким странным образом. Бедная российская школа! И как у нас в таких библиотеках всякие Ломоносовы и Ландау вырастают?

Когда все технические вопросы были улажены, Марго повернулась к нам с Ленкой и ласково сказала:

— Вот и все. Где-то между двумя и тремя часами пополудни я передам вам новый экземпляр книги. А сейчас вам просто необходимо поспать.

Я была полностью с ней согласна. А Ленка тем более, потому что она давным-давно спала, свернувшись калачиком в роскошном золоченом кресле. Я бесцеремонно растолкала Ленку, и, дотянув ее до машины, где она снова провалилась в глубокий сон, я последовала ее примеру — удовольствия и нервотрепка — это две вещи, которые изматывают больше всего на свете.

Когда мы вернулись домой, было уже почти четыре часа утра. Глаша успела разложить все вещи и книги по местам, и квартира приобрела свой привычный вид. Мы с Ленкой, совершенно измочаленные, завалились спать, даже не дотянув до ванны.

Наутро, вернее, к обеду, я проснулась и поняла, что выспалась. Слава богу! Если бы я не выспалась, то день пошел бы насмарку. Такой у меня организм. Если я как следует не высплюсь, то хожу потом весь оставшийся день как сомнамбула, больная и злющая, и тупо жду вечера, в надежде выспаться следующим утром.

Я сладко потянулась, вылезла из-под одеяла и пошлепала в душ. После душа я почувствовала себя совсем человеком и поняла, что зверски хочу есть. Точно! Ведь вчера, пока не нагрянули все эти неприятности, я и собиралась удрать с этого голодного банкета, потому что страшно захотела есть. Я сейчас уже и думать забыла об этом! Вот что делают с нормальным человеком здоровый сон и отличный душ.

Глаша приготовила на завтрак салат из моих любимых морепродуктов. Я обожаю итальянский салат под названием «Фрутто ди маре». Ничего замысловатого там нет. Просто слегка обжаренные кусочки кальмаров, осьминогов, креветок, мидий и всякой прочей морской живности в теплом виде разложены на листьях салата с дольками болгарского перца, и вся эта красота приправлена чуточкой оливкового масла. Бесподобно вкусно и полезно!

Потом мы с Глашей выпили по чашечке кофе, и я снова залезла в Интернет, поковыряться и посмотреть, не появилось ли что новенького из интеллектуальных развлечений. Вчерашняя наша «пати» как-то не весьма удалась, и я испытывала перед Ленкой легкое чувство вины. В Интернете все было по-прежнему. Из интересностей — только заявленное на сегодня открытие художественной выставки неизвестного мне авангардиста. Ну и ладно! Значит, пойдем приобщаться к прекрасному. И я пошла будить Ленку.

Через полтора часа мы с Ленкой, раскрашенные в свой самый выгодный боевой раскрас и одетые согласно случаю, важно вплывали на выставку. Очередь там оказалась непролазная. Но нам повезло, Ленка встретила знакомого художника, а он имел самое непосредственное отношение к организации этой выставки — он был личным другом авангардиста, чьи картины сегодня выставлялись. Художник поволок нас знакомиться с автором, и мы попали в самую гущу артистической тусовки.

Кого здесь только не было! А я думала, что арт-бомонд в это время еще дрыхнет. Видимо, не весь. Самые интеллектуально продвинутые ходили от одной картины к другой, со знанием дела прищуривали глаз, обсуждали форму и колористику, и вообще делали вид, что они в этом отлично разбираются.

Но мне, как в свое время Станиславскому, хотелось воскликнуть на всю галерею — не верю! Вместо этого я скромно отирала стенку в обществе автора, который уже полчаса пытался объяснить мне, что все искусство, которое было до авангарда — это глубокое ретро, почитаемое, но устаревшее. Я так не думала, но чтобы не расстроить юбиляра, скромно помалкивала.

Ленка слушала художника, раскрыв глаза и рот одновременно. Я выяснила, что она была на таком вернисаже второй раз в жизни. Первый раз ее мама водила на выставку детского рисунка, когда Ленка училась в третьем классе, и она мало что запомнила. Но здесь ей явно нравилось. Особенно художник-авангардист. Да, его речь действительно была пылкой и убедительной. Но вскоре он мне окончательно наскучил, и я решила прогуляться по выставке самостоятельно. Извинившись, и объяснив, что я люблю сосредотачиваться на искусстве в одиночестве и получив вдогонку благодарный Ленкин взгляд — похоже, она положила глаз на этого авангардиста, — я стала медленно перемещаться по выставке, рассматривая работы.

Некоторые были действительно потрясающе хороши. Такое яркое и тонкое смешение красок, такие грациозные линии, переплетающиеся в абстрактные узоры. Они могли означать все, что угодно, и, если никто не зудел тебе в ухо про авторский замысел, то было намного интереснее самостоятельно разгадывать, что означают эти линии и цветовые решения на полотнах.

В целом, выставка производила впечатление весеннего сада, перемешанного с мартовским небом и апрельскими прозрачными ручьями в альпийских горах. Это было действительно очень красиво. И я даже простила авангардисту его гипертрофированное самомнение, что, впрочем, совсем не редкость у гениальных безумцев. На то они и гении, чтобы отличаться от нас, простых смертных, и им многое позволено.

Так я переходила из зала в зал, наслаждаясь и впитывая в себя радость и многоцветье мира.

— Правда, красиво? — голос рядом с моим ухом отрезвил меня и вернул из радужных грез в действительность. Я посмотрела на источник голоса — ничего особенного, мужик как мужик, в клетчатой рубашке и джинсах.

— Да, красиво, — согласилась я.

— Вы извините, я просто наблюдал за вами, вы так увлеклись картинами, что ничего вокруг не замечаете.

— А что я должна замечать на выставке кроме картин? — холодно парировала я.

— Действительно. Вы правы.

Я смягчилась. Мужик был явно не грубиян.

— Меня зовут Антон. Я художник.

О господи, опять художник! Ну, а чего же я ожидала на выставке картин? Не слесаря же сантехника.

— Очень приятно, Татьяна, — мой голос был похож на дуновение арктического ветра, который только что достиг юга. Но, рассудив, что быть очень строгой с художниками нельзя в силу их профессии — это же не работа, а диагноз — я смягчилась еще больше. Просто я терпеть не могу, когда ко мне пристают с целью познакомиться.

— А вы какой художник, тоже авангардист?

— О, нет, — Антон улыбнулся, — я обыкновенный, реалистичный.

— А-а-а. — Мое «а» получилось какое-то слегка разочарованное, и чтобы исправить неловкость я сказала. — Я люблю реалистов.

Антон оживился.

— Правда, а что же вы делаете на этой выставке?

— Так получилось. Для общего развития.

— Бывает.

Снова повисла неловкая пауза.

Очень вовремя пискнул мой мобильник. Это пришла «смска» от Марго: «Все в порядке. Мой курьер отчитался о доставке». Ух ты! Это означало, что Достоевский благополучно вернулся в родные пенаты. Вернее, его не совсем точная копия. Я посмотрела на часы. Была половина третьего. Бедные библиотекари!

— А хотите, я покажу вам свои картины? — Антон с надеждой смотрел мне в глаза. Мне стало его жалко.

— Вообще-то у меня не очень много времени. Но, так и быть, показывайте. Если это не далеко.

— Нет, что вы, это рядом. Здесь же много разных залов, и, если знать дорогу, можно быстро пройти куда угодно, и все получается легко и просто. Видите эту дверь? Если пройти через подсобные помещения, то окажешься в мастерских. Пойдем? — Он почему-то перешел на «ты».

Если честно, мне не очень хотелось сейчас смотреть новые картины — во-первых, еще не улеглись впечатления от авангарда, а во-вторых, я почувствовала, что страшно устала и проголодалась. Но Антон так преданно и как-то по-детски смотрел мне в глаза, что я снова согласилась.

Он открыл дверь, и мы оказались в помещении, заваленном старыми подрамниками, свернутыми холстами и еще всякой художественной всячиной. Здесь было довольно темно, и Антон взял меня за руку и сказал:

— Не бойся, здесь рядом.

И это было последним, что я запомнила. Дальше меня поглотила темнота.