Быстро летело бестелесное незримое время. Пятнадцать лет ушло у Астафьевых на все эти труды, пятнадцать лет Артем и Белла трудились в поте лица, с превеликим удовольствием обеспечивая для своей семьи все блага, которых она была достойна. Кузенька подрос и тоже был принят в эту замечательную команду энтузиастов, которые теперь неустанно, день за днем, делали свое интересное и любимое дело. Много людей кормилось около этой семьи, многим они помогли. И не раз Артем вместе с Беллой выходили в море на своих корабликах, возили грузы, плыли в дальние страны, чтобы посмотреть на людей, которые там живут, на невиданные ими доселе земли.

Когда Кузьме исполнилось восемь лет, его впервые взяли в плавание. И не было границ счастью мальчугана! Еще бы! И папа с мамой рядом, и вокруг чудеса разные как в волшебном фонаре разворачиваются.

Путешествие длилось три месяца. И, когда они вернулись домой, все были настолько счастливы, что даже не чувствовали усталости.

Но дома их ожидало печальное известие. Алексей Митрофанович, добрый самаритянин и любимый дед, неожиданно покинул этот мир. Кончина его была легкой — он вечером спокойно лег в свою постель и больше не проснулся. Анна Матвеевна была безутешна. Она слегла, и теперь Белочка целыми днями сидела у постели бабушки и читала ей книги. О дальних странах, о невиданных животных и растениях. А Кузьма, когда выдавалась у него свободная минутка, и отец не требовал срочного исполнения какого-нибудь важного поручения, тоже норовил пристроиться рядышком и послушать интересные истории.

Так прошел месяц. Анна Матвеевна наконец почувствовала себя лучше и начала подниматься с постели. Однажды она позвала к себе Артема и Белочку и попросила их выслушать ее. Она сидела в комнате своей дочери, поставив кресло напротив окна, а за окном вечернее солнце золотило верхушки деревьев в саду. Артем с Белочкой присели на кровать, готовые выслушать Анну Матвеевну, и внутренне страшась этого разговора. Анна Матвеевна была очень бледна и спокойна.

— Милые мои дети. Я бесконечно люблю вас и радуюсь вашему счастью. И до недавнего времени счастье мое было так же безгранично как ваше. Но всему приходит конец. И мне недолго осталось быть здесь. Плохо мне без моего Алешеньки, словно без солнышка, один серый день вокруг. И ему без меня плохо. Зовет он меня. Осталось только одно важное дело, которое тревожит меня и не дает покоя. Я думаю об этом уже много лет. Я ничего не знаю наверняка, и эта неизвестность изводит и гложет меня. Твой отец, Белочка, не был безгрешным человеком. Мы не судьи ни ему, ни кому-то еще. Нам не дано узнать точных причин и последствий наших поступков, которые совершили мы за всю нашу жизнь. Но одно я знаю точно — остались люди, которые любили Карлоса Альмадевара и помимо моей дочери. И сейчас, вероятно, оплакивают его, не имея никакой надежды узнать, где он сложил свою голову. Каждый человек имеет право на память и прощение еще на этом свете, а не только в обители небесной. И Карлос Альмадевар своей смертью искупил свою жизнь. И я точно знаю — он очень хотел исполнить обет, данный когда-то. Он хотел изменить свою жизнь. Просто не успел. — И Анна Матвеевна грустно посмотрела в окно. — Эх, если бы он успел, то все могло сложиться совсем по-другому, — и она вздохнула. — Да что сейчас об этом вспоминать. Видно, так нужно было. — Она замолчала и закрыла глаза. Когда она вновь начала говорить, ее голос был очень тихим, но в нем слышалась необыкновенная решимость: — Я не могу уйти, не узнав наверняка, что память о Карлосе кем-то хранима и почитаема. Поэтому, вот вам моя последняя просьба. Я хочу отвезти портрет Карлоса, написанный моей дочерью, на его родину, в Испанию. И хочу, чтобы вы сопровождали меня в этой поездке.

И словно бы пахнуло в лицо Артему спертым воздухом земляной пещеры, и голос старого вождя прошептал-прошелестел тихим ветром в листьях березы за окном: «Исполни волю богов».

……………………………………………………………………………………………………..

Сильный свежий ветер бросался в лицо солеными брызгами, но Анна Матвеевна ничего не чувствовала. Брызги сразу же высыхали и оставались на ее щеках тонким слоем белой морской соли.

Последние несколько дней она почти не уходила с палубы и проводила все время, сидя на маленьком бочонке из-под солонины. Губы ее беззвучно двигались, и Артему иногда казалось, что она просит ветер и волны как можно быстрее доставить их корабль к испанскому берегу. Переменчивые морские боги, видимо, прислушивались к ее мыслям — ветер был хоть и свежим, но попутным, и судно резво оставляло за кормой нескончаемые морские мили.

На двадцать первый день пути из белесого тумана вынырнули высокие серые скалы. Анна Матвеевна не видела их много лет, но тотчас узнала. Небольшой городишко по имени Каста де Вийон в часе езды от Таррагоны, если взять свежих лошадей — это было то самое место, куда они с доном Карлосом приплыли много лет назад. Она встала и прижалась к борту. Она смотрела на эти скалы и думала о том времени, когда была счастлива здесь. Здесь была счастлива ее дочь. Если бы только Альмадевар успел тогда исполнить свой обет! Но как случилось, так и стало. Назад ничего не вернуть.

Серый берег быстро надвигался на нос корабля, но опытный капитан спокойно смотрел, как матросы, словно проворные насекомые, снуют вверх и вниз по вантам, ставя и убирая паруса. Судно замедлило ход, и Анна Матвеевна снова присела на край бочонка. Спешить было некуда.

Когда судно приблизилось вплотную к берегу, белесый туман исчез, и скалы из серых стали ржаво-коричневыми. Из исчезающего тумана медленно выплывали причалы и дома.

Через два часа судно ошвартовалось, и можно было сходить на берег. Но Анна Матвеевна вдруг оробела, и ее безотчетная смелость, владевшая ею все последнее время, вдруг сменилась нерешительностью и страхом. Прямо как тогда, когда перед ней вдруг выросли дома и причалы родного Архангельска.

И снова бесчисленные вопросы жужжащим роем закрутились в ее голове. «Что там, впереди? Удастся ли найти кого-нибудь? А вдруг там все настолько изменилось, что ее никто и не вспомнит? А ведь когда-то в старинном замке ей оказывали настоящий почет и уважение». Артем и Белочка молча стояли рядом. Все как тогда! Только это не Архангельск. Это далекая чужая земля. И надо исполнить свой последний долг.

Анна Матвеевна решительно поднялась и пошла к сходням. Артем и Белочка двинулись за ней.

Чужая страна обрушилась на них непривычным многоцветием красок, портовым разноголосием и незнакомыми запахами. Анна Матвеевна шла впереди и, постепенно успокоившись, взяла на себя роль проводника. Она безошибочно узнавала дома и улицы, и это наполняло ее сердце уверенностью. Миновав несколько узких улиц, она вышла к городской площади и указала пальцем на вывеску над старой таверной — вызолоченный лев стоял на задних лапах на бордовом поле.

— Здесь мы с Карлосом и Марьюшкой останавливались. Карету из замка ждали. Вот и название даже сохранилось — «Золотой лев». Я это место хорошо запомнила, очень оно для меня приметное. — Анна Матвеевна огляделась по сторонам, словно воскрешая в памяти события тех давно минувших лет, и двинулась через площадь к таверне. — Знаешь, Белочка, столько лет прошло, а словно бы это было вчера. Я помню, мне там еду испанскую в первый раз попробовать пришлось. Осьминога они особым способом жарят. По-ихнему фейра называется. Для нашего вкуса очень необычно. Но мне понравилось. — Анна Матвеевна говорила все это на ходу. Она даже не заметила, как прибавила шаг, и теперь дверь таверны оказалась прямо перед ней. Не раздумывая, женщина взялась за дверную ручку и та с мелодичным треньканьем мягко подалась и впустила гостей внутрь.

После дневного света полумрак помещения показался всем троим немного темнее, чем он был на самом деле. Но глаза быстро привыкли к небольшому количеству света, который сквозь закопченные окна прорывался вовнутрь, и Анна Матвеевна, оглядевшись, направилась прямо к стойке, за которой пожилой трактирщик извечно привычным жестом протирал стакан. Он смотрел сквозь него на скудный свет, падавший из окна, затем слегка плевал на не совсем прозрачные и не очень чистые края стакана и вновь принимался тереть толстое зеленовато-серое стекло, вероятно, надеясь добиться от него искрящейся кристальной чистоты.

Заведение было довольно просторным. Потолок, закопченый до черноты временем и табачным дымом, исчезал где-то вверху, сливаясь с полумраком, царившим вокруг. Стены были выложены тесаным желтоватым камнем и украшены картинами, сюжеты которых канули в неизвестность под толстым слоем копоти и сажи, которой щедро делился с этой комнатой внушительных размеров камин. В камине весело потрескивала охапка хвороста — на улице было прохладно.

Анна Матвеевна подошла к трактирщику, и теперь стояла перед ним, не зная, что делать дальше. Трактирщик неспешно дотер стакан, еще раз глянул сквозь него на свет, и, по-видимому, удовлетворившись увиденным, наконец, обратил свой взор на стоявшую перед ним женщину.

И вдруг произошло то, чего ни Артем, ни Белочка никак не ожидали. Анна Матвеевна, преодолев свою робость, неожиданно обратилась к трактирщику на испанском языке. Она сначала медленно и тщательно подбирала слова, видимо, длительное отсутствие общения сказалось на ее памяти. Но с каждым словом ее фразы становились все более уверенными, а язык все более беглым. Трактирщик поначалу не выразил никакого удивления. Но по ходу их беседы несколько раз его бесстрастная и негромкая речь прерывалась удивленными возгласами. И, наконец, высоко поднятые брови выдали в этом, по-видимому, чрезвычайно уравновешенном человеке, признаки крайнего волнения. Он вдруг стал необыкновенно услужлив: выскочил из-за стойки, где находился до этого момента, и лично проводил всех троих посетителей за самый лучший свой стол — рядом с ярко пылающим камином. При этом он жестами выказывал им самое теплое свое расположение, и лицо его излучало такую лучезарную улыбку, которую только могло изобразить. Казалось, что это лоснящееся пухлое лицо, похожее на разогретый на сковороде желтый комок воска, вскоре окончательно растает, расплывется, и потеряет всяческую форму от того непомерного горячего участия, которое его хозяин стремился выразить своим гостям.

Артем беспокойно заерзал на отполированной до блеска деревянной лавке, которая, казалось, была выпилена из цельного куска векового дуба — таких размеров было это седалище. А отполировали ее целые армии седоков, поглощающих годы напролет яичницу с беконом, тапасы, густое темное пиво и прочую снедь, которую подавали в этой старинной таверне трактирщик, а до него — его отец, а до этого — отец его отца. И не было на всем побережье человека более осведомленного обо всем на свете, чем этот трактирщик.

Везение — вещь непреходящая, и достается оно далеко не всем. Но, видимо, благим делом сочтено было это необыкновенное и, на первый взгляд, даже немного сумбурное путешествие, задуманное старой женщиной много лет назад в далеком русском городе Архангельске. А в путешествии что главное? Главное — благополучно добраться до цели. Особенно, когда ты об этой цели имеешь самое смутное представление. Но если уж подвернулось тебе под руку везение — то все и сразу начинает делаться как по мановению волшебной палочки.

Оставив гостей греться около камина, трактирщик бегом бросился исполнять сразу несколько дел. Перво-наперво он заскочил на кухню и крикнул повару, что к ним неожиданно пожаловали очень важные гости, и следует немедленно, он даже дважды повторил слово «немедленно», накормить этих гостей как можно лучше. Сделав на бегу это важное распоряжение, трактирщик ринулся в конюшню, где конюх неспешно чинил порвавшуюся некстати уздечку. «Что ты сидишь? — Крикнул с порога этот еще совсем недавно спокойный и уравновешенный человек. — Что ты сидишь? — Повторил он еще раз, видимо, от полноты чувств. Конюх удивленно поднял глаза на хозяина. — Как можно спокойно сидеть, когда у нас в гостях дочь самого Карлоса Альмадевара. Святая Мария, — трактирщик, наконец, вспомнил о ее существовании, и бухнулся на колени прямо посреди конюшни. — Это невозможно! Но это так. Я не мог даже надеяться вернуть свой долг этому великому человеку! Но ты, Матерь божья, лучше меня знаешь, что и когда должно произойти. Благодарю тебя за этот великий дар. — Трактирщик даже не замечал, что он стоит на коленях на не очень чистом полу, и к штанам его прилипли клочки сена с остатками навоза. Это было не важно. Важно было его чувство, оно переполняло сердце старого трактирщика, из глаз его вот-вот готовы были брызнуть слезы. Но молитва немного помогла ему прийти в себя. — Чего сидишь? — Снова крикнул он конюху, поднимаясь с колен. — Запрягай самых лучших коней. И побыстрее. Надо доставить дочь Карлоса в ее родовой замок. — Выпалив все это, трактирщик убежал таким же быстрым семенящим галопом, каким и прибежал сюда. Он не двигался с такой скоростью со времен своего детства, когда был строен и худощав, и это позволяло ему с легкостью преодолевать любые препятствия, например, высокие заборы. В молодости все лазят через заборы. И все с разными целями. Но это сейчас абсолютно не важно.

Когда трактирщик вернулся в зал, Анна Матвеевна, Артем и Белочка уже за обе щеки уплетали невероятно вкусный салат из осьминогов, заедая его пирожками с кроличьей печенью. Так же перед ними дымились щедрые куски вареной говядины, сдобренной тертым сыром.

Почтительно осведомившись, все ли у гостей в порядке, трактирщик, наконец, оставил их в покое и удалился за стойку.

Артем, немного насытившись, все же решился спросить.

— Анна Матвеевна, объясните же, ради бога, что происходит? Чего это он сначала на нас вроде бы и внимания не обратил, а теперь бегает, как ошпаренный? Что вы ему такого наговорили? И, кстати, вы никогда не упоминали, что знаете испанский.

Анна Матвеевна улыбнулась:

— Сколько вопросов сразу! Не знаю, на какой и отвечать. Ну да ладно, начну с начала. Испанский-то я вместе с Марьюшкой выучила. Немудрено, если около тебя полсотни мужиков по палубе бегают, и ни на каком другом языке, кроме своего, болтать не желают. Вот я и обучилась. А язык-то простой, ничего мудреного. Тебе бы с годик-другой среди местного народа потереться, и ты бы их язык запросто освоил. А что касается того, что трактирщик так вокруг нас суетится, то и здесь все просто. Я ему сказала, кто мы такие есть и кое о чем напомнила. Карлос его однажды сильно выручил. Можно даже сказать, жизнь ему спас. Это трактирщик меня не признал, ну а я-то его сразу узнала. Вы мне, может, и не поверите, но я с ним на одном кораблике почти целый год вместе отплавала. Это было, когда Марьюшка за Карлоса замуж вышла, и вместе с ним в моря захотела уйти. Я же не могла Марьюшку одну оставить, а та наотрез отказывалась Карлоса своего покинуть — вот, примерно, как вы сейчас, — и Анна Матвеевна ласково улыбнулась Артему и Белочке, словно бы заранее соглашаясь с их обоюдным выбором всегда быть вместе. — Так мы семейно и плавали. А трактирщик этот — кстати, его Луисом зовут — тогда молодой был, глупый. Отец его, Хосе, в те годы в этой таверне заправлял, а этот, сынок его непутевый, удумал из родного дома сбежать и флибустьером на наш корабль пристроится. Не желал он в трактирщики идти. Романтики ему, что ли, захотелось, или просто молодая кровь играла — не знаю. Ну, Карлос его и взял поначалу. Не знал он ничего про этого парня, а на корабле свежая кровь всегда к месту. А когда разобрался, что к чему, то втайне от Луиса, сообщил Хосе, где его блудный сын обретается. И также втайне решили они, что пусть Луис настоящей жизни малость хлебнет, а там, глядишь, и голова его на место вернется. Так оно и вышло. Молодой Луис недолго в пиратах птицей гордой проходил. Как первую кровь увидел, так ему плохо-то и стало. И вся его романтика на этом и закончилась. А товарищи вокруг смеются, издеваются над парнем. Ему стыдно, а деваться некуда — назвался груздем, полезай в кузов. Загрустил он тогда, помню, сам не свой стал, видимо, отца своего вспомнил. Теперь уж ему участь трактирщика не казалась такой никчемной. Но домой он тоже идти не хотел, стыдился того, что так свою семью подвел. У него же и дед, и прадед трактирщиками были. А этот — на тебе, сбежал; может, книжек про моря-океаны начитался. В молодости легко парню мозги набекрень свернуть всякими книжками легковесными.

И стали Луиса все вокруг клевать — трус, мол, и все такое. Парню хоть в петлю. Долго это все продолжалось, почитай, целый год Луис так страдал. Но поделом ему. А Карлос-то наш за ним внимательно следил, как бы тот беды не натворил. И когда стало ясно, что полна уж коробочка приключений и нету больше сил у Луиса терпеть эту привольную жизнь, Карлос его к себе позвал и поговорил с ним начистоту. Что, мол, отец Луиса давно простил и ждет его домой. Надо же кому-то семейное дело продолжать! Луис как услыхал про это, так в ноги Карлосу и бросился, благодарил. А когда мы к родному порту причалили, так Луис бегом домой побежал. Потом Хосе к нам на корабль сам пришел, с Карлосом в каюте они долго сидели. Видимо, было о чем двум серьезным мужчинам поговорить. А Луиса я вплоть до сегодняшнего дня больше не видела. Вот такая история. Поэтому он и удивился, когда я ему про все это напомнила, а следом и вовсе созналась, кто я такая. Признал он меня. А как про дочку Карлоса Альмадевара услыхал, так чуть с ума не сошел от радости. Я, говорит, вас самолично в его замок доставлю. Это для меня большая честь. А еще вот что я думаю — он нам по дороге много интересного может порассказать. Трактирщики — они люди осведомленные. Так что может и к лучшему, что все так разрешилось. И еще одно очень важно — он меня тогда знал, когда Карлос был жив. В случае чего он любому подтвердит, что мы не с неба свалились, а действительно имеем честные намерения. Карлос ведь очень богатым человеком был. Мне за тебя, Белочка, конечно, не решать, по закону ты и есть прямая наследница своего отца. Но, если по совести рассуждать — нам чужого богатства не надо. И я не знаю, кто да что сейчас в замке, мало ли, что о нас люди подумать могут! Вот на этот случай нам трактирщик тоже очень пригодится.

Все уже вполне насытились, и Анна Матвеевна решила, что более задерживаться здесь им ни к чему. Луис словно бы ждал знака, и, как только гости поднялись из-за стола, он тут же оказался рядом и теперь смотрел на Изабеллу горящими от любопытства глазами. Он наклонился к Анне Матвеевне и что-то торопливо сказал ей, продолжая украдкой разглядывать молодую женщину.

— Говорит, что ты, Белочка — вылитый отец. И это правда. Я-то его хорошо знала. Так что я его понимаю. — Анна Матвеевна обратилась к Луису с пространной тирадой, и тот радостно закивал головой. — Говорит, что карета уже готова и ждет только нашего желания немедленно продолжить путешествие. Луис поедет с нами. — Луис тронул Анну Матвеевну за плечо и почтительно что-то ей сказал, заискивающе заглядывая в глаза. Она рассмеялась и перевела: — Говорит, что на свой страх и риск послал слугу с запиской на корабль за нашим багажом. Так что нам теперь совершенно не о чем заботиться. — Анна Матвеевна еще о чем-то спросила трактирщика. Тот закатил глаза и скрестил руки на груди, так, словно собирался снова помолиться, а затем что-то быстро-быстро, почти скороговоркой ответил своей собеседнице. Анна Матвеевна перевела: — Я спросила, не доставляем ли мы ему излишних неудобств, и он ответил, что нет сейчас для него более важного дела, чем помочь нам. Видимо, господь посылает нам с вами только добрых людей, — философски заметила Анна Матвеевна, — передать вам не могу, как Луис радуется. Да это и понятно! Если он лично доставит наследницу рода Альмадеваров в ее родовое гнездо, то даже его внуки будут гордиться тем, что их предку была оказана такая большая честь. — Анна Матвеевна снова что-то коротко сказала Луису, и тот, резво взяв с места, жестом попросил Белочку и Артема следовать за ним. Анна Матвеевна замыкала шествие. Впервые за долгое время к ней вернулась ее гордая осанка, которая отличала также ее дочь и внучку. Анна Матвеевна снова почувствовала вкус к жизни, который она утратила, казалось, навсегда. Много разных мыслей бродили в ее голове, и разлука с Алешенькой была, как и прежде, непереносима. Но неожиданно она поняла одну простую вещь — живые действительно должны думать о живых. «А я уже совсем было собралась себя заживо в гроб положить. Но ведь есть еще у меня дела на этом свете. А Кузенька? Надо бы и Артему с Белочкой помочь. Ведь я в Алешенькины дела нет-нет, да и заглядывала. Он сам меня к этому приваживал. И кто же лучше меня сможет детям помочь? Особенно теперь, когда Алеша уже не сможет им ничего посоветовать?»

Анна Матвеевна словно начала дышать заново. И с этими мыслями она садилась в карету, которая должна была отвезти ее в старинный замок Альмадеваров. Она вспомнила, что в прошлый раз они ехали не очень долго. «В прошлый раз, — грустно усмехнулась она. — Будто тысяча лет прошла».

Действительно, путешествие заняло всего около трех часов. И это время они провели с большой пользой в беседах с Луисом. Луис рассказал им, что в замке теперь живут родственники Карлоса — его двоюродная сестра и ее старший сын со своим семейством. Луис действительно оказался самым осведомленным трактирщиком в мире. Воспользовавшись случаем, он очень подробно рассказал Белочке все, что знал о семействе Альмадеваров. Часть этой печальной истории Артем уже знал, но с интересом выслушал ее еще раз. Эта история в исполнении словоохотливого трактирщика содержала теперь массу разных мелких подробностей. Анна Матвеевна выступала в роли переводчицы. И через два часа наследница Карлоса Альмадевара знала историю своего отца и его родственников так же хорошо, словно все эти годы она провела в Испании в родном замке Альмадеваров.

С тех пор, как Карлос пропал, и никто не знал, куда он делся, Амалия — так звали сестру Карлоса, постоянно ходила в черной накидке. Детьми они вместе играли, и Карлос обожал свою сестру. Она была дочерью его родного дяди и рано осиротела. Поэтому отец Карлоса взял Амалию в замок и воспитал как родную дочь. Карлос, только став взрослым, узнал, что Амалия ему не родная, а двоюродная сестра. Но от этого их отношения не претерпели никаких изменений. Он, по-прежнему, нежно любил Амалию братской любовью и заботился о ней, как о самом родном человеке. Когда не стало старого Альмадевара, Карлос и Амалия остались в замке одни. Через год Амалия вышла замуж и уехала с мужем в Барселону. Она родила двоих детей — мальчика и девочку, но вскоре муж ее умер, и Амалия вместе с детьми вернулась в старое поместье Альмадеваров. Карлос с удовольствием принял под свой кров сестру и племянников. Он недавно женился и весь светился от счастья и гордости. Амалия еще никогда не видела своего брата таким счастливым. Но счастье продлилось не долго. Жена Карлоса во время охоты упала с лошади, и после этого прожила всего несколько дней. Карлос за эти несколько дней почернел и навсегда разучился улыбаться.

После смерти жены он вдребезги разнес часовню в замке и, испугавшись содеянного, уехал из дома. Его не было очень долго, может два года, может больше, трактирщик не знал наверняка. Потом он ненадолго вернулся, побродил по пустым гулким покоям и снова уехал. После этого он иногда стал наведываться домой. Однажды Амалия спросила, чем он занимается. Карлос коротко ответил, что он стал мореходом и это ему нравится. Больше они об этом не разговаривали.

Так прошло еще какое-то время, и однажды, к изумлению Амалии, Карлос вернулся домой не один. С ним была девушка. Она была потрясающе похожа на его умершую жену, и в глазах Карлоса Амалия увидела знакомый огонек обожания и восторга. Амалия легко вздохнула и поняла, что скоро Карлос вернется домой насовсем, и жизнь у всех сможет, наконец, наладиться. Злые языки в замке шептали, что Карлос вовсе не мореход, а обыкновенный морской пират. Но Амалия не верила этим сплетням. Она с детства знала Карлоса, и даже его крутой и своенравный характер не мог убедить ее в том, что он может причинить зло ни в чем не повинным людям.

Карлос давно отстроил в замке новую часовню взамен прежней, и Амалия каждый день приходила сюда, чтобы помолиться о спасении души столь любимого ею брата. Карлос объявил, что женится на своей избраннице, и Амалию это известие привело в неописуемый восторг. Свадьба была очень скромная. Карлос позвал только двоих друзей из соседнего городка — он дружил с ними с самого детства и всегда обязательно находил минутку, чтобы нанести им визит, когда бывал дома.

После свадьбы молодожены прожили в замке всего около двух недель, а потом Карлос решил, что ему надо закончить еще какие-то дела, и уехал. Его жена, Марьюшка, категорически отказалась оставаться в замке, и уехала вместе с мужем. Амалия не знала, какие именно дела призывали ее брата снова уехать из дома, но она привыкла ждать и жизнь для нее вернулась в прежнюю колею.

Но Карлос больше не вернулся. Шли годы, а от него не было ни одной весточки. Только однажды, примерно через год после того, как ее брат ушел в море, от него прислали коротенькое сообщение о рождении дочери, Изабеллы. И больше никто и никогда не слышал о Карлосе Альмадеваре и его семействе. Уже выросли дети Амалии. Сын, Франсиско, женился и остался жить с матерью и молодой женой в старом замке. Дочь, Регина, тоже вышла замуж и уехала вместе с мужем далеко от родного гнезда. Теперь они виделись редко. У сына родились две дочери-близняшки, и Амалия с головой погрузилась в свое тихое семейное счастье. Она по-прежнему часто ходила в часовню, где горячо молилась о брате и всем своем семействе, и продолжала терпеливо ждать и верить, что однажды ее брат переступит порог родного дома.

— Амалия до сих пор верит, что Карлос может вернуться. Так что вас там точно ждут, — подытожил свою повесть Луис, — Амалия всегда просто обожала Карлоса, боготворила его. И никогда не верила, что он был пиратом. А я ей ничего никогда не рассказывал. Да, если разобраться, то какой же из Карлоса пират. Ведь он только однажды и поднял руку на человека. Это было в самый первый раз, когда они на абордаж пошли. Я это все наверняка знаю, потому как мне об этом мой отец рассказал. А ему сам Карлос про все это как на исповеди открылся. Тяжело ему было в себе все это носить. Вот он и выложил все моему батюшке, а потом клятву с него взял страшную, что тот никому об этом никогда не расскажет. Мне-то батюшка обо всем этом уж на смертном одре поведал. Так что я наверняка все знаю, — повторил Луис. — Но я думаю, когда все эти события происходили, то тогда все было иначе, сложно все было, — Луис немного помялся. — Я-то ведь тоже немного в пиратах походил, — плечи его передернулись словно от внезапного озноба, — да вы и так все знаете. И кто, как не я, могу дона Карлоса понять. Мне тоже через эти муки пройти довелось, — голос Луиса теперь был печален. — Отец говорил, что ему временами аж жутковато становилось, так Карлос с ним откровенен был. Словно бы к священнику пришел в церковь на исповедь. — И Луис снова поежился. — Я думаю, вам тоже обо всем этом знать необходимо, — в его голосе слышалась убежденность, — поэтому я вам все так и расскажу, как мне отец рассказал. И то, что я сам видел, я тоже вам расскажу.

Карета мерно покачивалась и громыхала железными ободами по неровной дороге. Из щелей в дверце нещадно дуло. Луис даже немного охрип, и теперь кутал горло в короткий полотняный платок. Видимо, сквозняки и отсутствие привычки к длинным разговорам сказывались на его самочувствии. Но он мужественно переносил все неудобства дороги. Анна Матвеевна, порывшись в дорожной сумке, достала оттуда флакон с крепким настоем из лекарственных трав и протянула его трактирщику. Тот взглядом поблагодарил ее и, сделав добрый глоток душистого питья, вытер губы тыльной стороной ладони. Анна Матвеевна вернула флакон в недра своей объемистой дорожной сумки и приготовилась слушать дальше. Луис прокашлялся и продолжил свой рассказ.

— Так вот. Когда тот бой после первого абордажа начался, Карлос думал, что это его последний день в жизни. Он даже толком и не понимал, что вокруг него происходит. Все перед его глазами плыло, словно бы он уже на том свете был и со стороны на все это смотрел. А когда остался жив тогда, то крепко задумался и понял, что не сможет он ни на кого больше руку поднять. С тех пор он всегда команду с захваченного судна отпускал. Посадит их на шлюпки, да еще запас провианта и воды в дорогу даст. И лицо у него при этом всегда такое было, что страшно смотреть. Вроде как его на каторгу ведут. Я это своими глазами видел. Я только потом понял, что он из-за нас, из-за команды своей продолжал по морям носиться. Вроде как ответственным себя за нас считал. Он же многих из наших другими людьми сделал. Он с нами на такие темы разговаривал, на какие пираты со своей командой никогда болтать не будут. О боге, о жизни, о праведности, о том, что человек может ошибиться, а потом всю жизнь эту ошибку исправлять. Да много о чем. Люди из его команды часто на берег уходили и больше в море ни ногой — вот как его разговоры на них действовали. А на их место другие приходили. И добычу он обычно всю нам отдавал, себе ничего не оставлял. Мы всегда удивлялись, а некоторые даже у виска пальцем крутили. Единственное, что он делал, это заставлял нас малую толику монет складывать в особый сундук, что у него в каюте стоял. Он говорил, что это на часовню. И точно, нам под большим секретом слуга его рассказывал — как хозяин домой к себе приезжал, так обязательно на все эти деньги украшения для часовни в своем замке заказывал. Просто как помешанный на этом был. А больше ничего и никогда себе не взял. Даже однажды собрал нас всех и сказал: «Я знаю, что вы никак не можете понять, почему я доли себе в нашей добыче не беру. Я хочу вам ответить. Вы счастливы от того, что у вас богатство прибывает. Но наступит день, когда вы поймете, что счастье не в этом богатстве, а в самой жизни. И до этого дня я должен быть с вами, иначе получится, что я вас предал. Вы обязательно всё должны понять сами, я вам здесь не помощник. Но до того дня не могу вас оставить». Так сказал и ушел к себе в каюту.

А вот когда у него на корабле жена появилась, то он совсем в другого человека превратился. И однажды сказал, что скоро его время выйдет, и сможет он с легким сердцем от нас уйти. И даже если мы так ничего и не поняли, то это не страшно. Семена истины в наших сердцах уже посеяны, а ростки взойдут и без садовника. Я потом долго над этими его словами думал. И только недавно понял, что они значат. Считай, целая жизнь на это ушла.

Луиса все слушали очень внимательно, и когда он закончил свой рассказ, в карете еще долго слышен был только скрип колес да перестук копыт по каменистой дороге. Молчание нарушила Анна Матвеевна. Она говорила по-русски, обращаясь только к Артему и Белле.

— Да, Карлос в этих краях был весьма уважаемым человеком. И не многие знали, чем он на самом деле несколько лет промышлял. И трактирщик бы не знал, если бы его сын к нам на корабль не прибился. А так Карлос был вынужден ему кое-что рассказать, но взял с него клятву, что ни одна живая душа об этом от него не узнает. Мне тогда об этом Марьюшка рассказывала. Отец Луиса поклялся Карлосу именем Девы Марии — это для них страшная клятва, и, видимо, клятву эту сдержал. Не хотел Карлос, чтобы род его позором покрылся только потому, что когда-то поддался он слабости, но все же пришлось ему за эту свою слабость такую цену заплатить. Он тогда еще Марьюшке кое-что об этом рассказывал, говорил, что сначала, вроде бы, нравилось ему силу свою на морях утверждать. Только это быстро прошло, когда кровь первая полилась, понял он, что натворил. Но на тот момент уже вокруг него много разных людей было. Просто так их в море не вытряхнешь, а если бы он им свою слабину показал, так они бы сами его в два счета порешили. Люди на таких корабликах все особого сорта подбирались. Карлос непосильную миссию на себя тогда взвалил. Хотелось ему, чтобы эти люди что-то о своей жизни сами поняли. А нельзя человеку вместо господа бога на земле быть, нехорошо это. Бог этого не прощает. Но Карлос этого не знал. Вот и пришлось ему между двух огней метаться. Между страхом и совестью своей. Непростой выбор. И можно сказать, что Марьюшка его тогда просто спасла. Если бы он нас не встретил, то, скорее всего, так и сложил бы голову от отчаяния и безысходности. Не было у него на тот момент смысла в жизни. Потерял он его. Уж очень он любил свою первую жену. Кстати, ее тоже Изабеллой звали. А как Марьюшка в его жизни появилась, так у него словно пелена с глаз упала. До этого он мало о чем думал — о чести рода, о жизни своей, о других мирских делах. Только смерти искал. Так отчаялся человек в своем неверии. И, наверное, все правильно в конце случилось. Слишком много Карлос в своей жизни натворил такого, чтобы господь мог ему вот так запросто тихое семейное счастье даровать. Не смог он свои невольные грехи у господа отмолить. Вот и заплатил жизнью.

Карета подъехала к высоким деревянным воротам, и Луис первым спрыгнул на землю. Он трижды стукнул массивным железным кольцом о кованую перекладину, шедшую поперек ворот, и через несколько минут ворота распахнулись, и карета въехала в обширный, мощеный большими каменными плитами, двор. Лошади остановились перед крыльцом, на котором стояла высокая женщина в черной накидке. Луис неожиданно взял Анну Матвеевну за руку и торопливо заговорил. Она его внимательно выслушала и кивнула.

— Говорит, что послал вперед нас гонца, предупредить, чтобы нас ожидали. Я думаю, правильно сделал, — коротко сказала она Артему и Белочке. Тяжело опираясь на руку Артема, она сошла на землю и, поднявшись по широким ступеням крыльца, подошла к женщине. Амалия — это была она, — подняла с лица густые темные кружева накидки, и на Анну Матвеевну глянули черные, полные слез глаза.

— Здравствуйте, донья Амалия, я вернулась. Со мной нет ни Карлоса, ни Марьюшки. Они умерли. Но я привезла сюда их дочь, — сказала Анна Матвеевна по-испански.

— Я ждала. Я знала, что когда-нибудь вы вернетесь. — Амалия бросилась к Анне Матвеевне и крепко обняла ее, уже не сдерживая рыданий. Так две женщины стояли на крыльце, и их прошлое объединилось сейчас в этих горьких безутешных слезах, вымывающих из самых глубоких уголков памяти мельчайшие подробности, казалось, давно уже забытых воспоминаний.

Через час Артем, Белочка и Анна Матвеевна сидели в окружении многочисленного семейства донны Амалии — ее дочь, Регина, с маленьким внуком доньи Амалии, Паоло, как раз гостили в старом поместье Альмадеваров, и Анна Матвеевна рассказывала Амалии и ее родным печальную историю дона Карлоса Альмадевара. Его портрет, аккуратно расправленный и растянутый на специальном деревянном щите, стоял посреди большого зала. Дон Карлос Альмадевар, вернее, его живописный образ, когда-то с любовью нарисованный Марьюшкой на тщательно выделанной шкуре африканского хищника, занял свое почетное место в ряду самых почитаемых реликвий рода Альмадеваров.

Через месяц, когда они вернулись в родной Архангельск, Анну Матвеевну было не узнать. Она теперь, как и прежде, с самого раннего утра хлопотала по хозяйству, руководила всеми домашними делами в доме: и капусты на зиму надо было насолить, и грибов, ягоды заготовить, чтобы было чем в морозные зимние дни Кузеньку потчевать. Да мало ли дел у хорошей хозяйки!

Так прошло еще пять лет. Артем и Белочка были очень довольны, что можно теперь о доме и не беспокоиться, не переживать о хозяйстве — все было в надежных руках. Кузьма уже начал в возраст входить, и отец всерьез определил сына к делам. Он несколько месяцев объяснял и втолковывал Кузьме все тонкости и премудрости торгового ремесла, пока не уяснил для себя, что мальчишка с легкостью теперь мог ответить на любой вопрос, касаемый морского дела ли, торговли или еще каких-нибудь необходимых для важного семейного дела мелочей.

Теперь торговля целиком легла на плечи юного хозяина. А он и рад! Кузьма с детства был приучен к работе, и лености и безделья на дух не выносил. Юноша ретиво взялся за дело и с помощью разумных советов бабушки его торговые дела, как и прежде у его деда и отца, шли бойко и успешно. Да и доверенный управляющий Григорий, который еще Алексею Митрофановичу верой и правдой служил, тоже всегда рядом был, мудреным наукам молодого хозяина денно и нощно обучал. Так они сообща со всеми делами и справлялись.

Артем с Белочкой теперь целиком посвятили себя науке. Пять лет они вдвоем путешествовали по всему свету и привозили из этих путешествий чучела диковинных животных и птиц, бесконечное количество рисунков — Белочка рисовала все подряд — и пейзажи, и местных аборигенов, и понравившиеся старинные храмы и другие строения, которые заслуживали ее внимания. Много было образцов минералов, добытых ими в разных землях, и карты с нанесенными на них схемами предполагаемых месторождений — Желобов оказался просто бесценным советчиком в таких путешествиях. Он был неутомимым геологом и полиглотом. Он мог часами расспрашивать местных жителей о каком-нибудь встреченном им случайно камешке необыкновенного цвета или формы, и, как правило, ему всегда удавалось выяснить, где такие камешки водятся и есть ли у них хозяин.

Удивительно, но в самом конце девятнадцатого века, когда, казалось бы, уже многое на этой планете было давно распределено, встречались, однако, такие глухие места, где нога цивилизованного человека остерегалась ступать еще очень и очень долгое время. И такие вот удивительные места в изобилии попадались нашим героям и заносились ими тщательнейшим образом на бумагу и другую годную для сохранения поверхность. Дом Астафьевых в Архангельске напоминал небольшой краеведческий музей — столько там было экспонатов! Только музей этот был не одного какого-то края, а всей нашей, такой небольшой, оказывается, планеты. И экспонаты с Филиппинских островов могли запросто соседствовать там с экспонатами из Южной Америки. Была у Артема тайная мысль, что пригодится весь этот гигантский труд не только его потомкам, а и Отечеству однажды что-нибудь из всего этого вороха знаний понадобится. И тогда оправдаются все их с Белочкой усилия. Но мысль эту он никому не высказывал.

Так, в трудах благостных, эти пять лет пролетели очень быстро. И по непреложному человеческому закону, гласящему, что все в этом мире имеет конец, в один из тихих осенних вечеров, расцвеченных золотыми и алыми узорами умирающих листьев, Анна Матвеевна со спокойной улыбкой легла в свою постель и больше не проснулась. Так закончилась целая эпоха в жизни этой замечательной семьи, эпоха, главным символом которой могли по праву считаться два слова: «любовь» и «верность».