В последующие двадцать лет событий в жизни Астафьевых было немного, но все они были словно вехи, верстовые столбы, которые сама жизнь расставляет на нашем пути, отмечая все самое значимое и серьезное.

После смерти Анны Матвеевны Артем и Белочка на первых порах помогали Кузьме справляться с торговыми делами, а потом, увидев, что их сын уже вырос и не нуждается в их опеке и даже тяготится чрезмерным родительским вниманием, снова вернулись к ставшей уже привычной для них кочевой жизни. Снова потянулись долгие годы странствий, снова стал наполняться старый архангельский дом все новыми и новыми экспонатами, все меньше и меньше места оставалось в доме для обычной жизни его обитателей. И вот однажды, вернувшись из очередной экспедиции. Белочка решила сходить к городскому голове и предложить в дар городу Архангельску всю их многочисленную коллекцию. Артем, с которым она посоветовалась, прежде чем отправиться на прием к городскому начальству, полностью одобрил решение жены.

Так в Архангельске появился новый музей, а имя Астафьевых теперь значилось не только в купеческом реестре, а также в местном научном сообществе — их внесли в списки, как почетных членов и меценатов.

Закончился девятнадцатый век, и все неспокойней становилось в плохо свыкающейся с переменами России. Артем и раньше, возвращаясь из путешествий, задумывался над тем, что видел и слышал в давно ставшем для него почти родным Архангельске, а особенно в Петербурге, куда порой звали его дела. Родители его давно отошли в мир иной, спокойно и с улыбкой на устах завершив свой земной путь. Им не суждено было узнать о тех потрясениях, которые скоро, теперь уже совсем скоро ожидали эту великую страну. И это было счастьем для их патриархального, тянувшегося целые века, существования. Сестры Артема, когда пришел их срок, вышли замуж. Обе — за иностранцев, и в этом тоже можно было усмотреть перст божий, простертый над этой семьей. Оленька теперь была фрау фон Брейленген, а Мария — мадам де Оливье Дюссанж. Обе жили в Европе, и поэтому смогли счастливо избежать всех страшных потрясений, которые приготовил для России новый, двадцатый век. Артем виделся с ними редко, они писали друг другу, как было принято в ту эпистолярную эпоху. Но с годами жизни их разошлись, дела и заботы поглотили их родственные нежные чувства. Лишь иногда Артем теперь вспоминал, как детьми они играли с дядькой Никитой, как бегали наперегонки с сестрами по их старому саду. Но теперь эти воспоминания были лишь одной из полустертых детских картинок, хранящихся у человека где-то далеко в тайниках его души, и, не подкрепляемые новым общением, постепенно умирающие и почти забытые.

Вновь уходя в очередное дальнее плавание, Артем забывал о тревожных мыслях, целиком посвящая себя любимому делу. Но теперь, вернувшись из экспедиции, Артем стал иногда ловить себя на мысли, что, может, пора бы уже и отдохнуть от своих великих трудов? Здоровьем он был еще крепок, но годы все же брали свое, да и к старости любой здравомыслящий человек всегда становится немного философом. Он все внимательней и серьезней присматривался к тому, что происходило вокруг, и многое ему не нравилось. Грядущие перемены становились все более очевидными, и теперь уже нельзя было просто так от них отмахнуться. Артем не мог объяснить это словами, но они, эти перемены, случались как бы исподволь, а ему, человеку, который часто и подолгу был оторван от родины, это было особенно заметно. Куда исчезло то благостное тихое время, когда молодежь жаждала наук и знаний? Где те восторженные открытые лица, которые широко распахнутыми глазами смотрят на мир, радуясь каждому дню этой жизни?

Теперь все изменилось. В моду вошли какие-то непонятные кружки, на которых либо произносились, либо выслушивались пламенные речи о свободе, равенстве и братстве. Артем никак не мог взять в толк, о какой свободе и каком равенстве толкуют эти молодые люди. Человек и так свободен от природы, по праву рождения, и каждый волен сделать свой выбор, а если его не делает, то это тоже его свобода. Не хочет и не делает!

А если разобраться, свободой на этих митингах обозначалась пустопорожнее проведение времени, и трата этого времени, этой данной нам во временное же пользование драгоценности, на эти никчемные митинги. А ведь дел вокруг всегда невпроворот, и некогда занятому человеку говорильню вокруг себя разводить. И потом, разве бывает свободным от обязательств или дел любой нормальный человек? А здесь получается, что свобода — это пустая болтовня о каких-то мифических светлых годах, которые якобы придут вслед за этим ужасным темным веком, в котором они все сейчас живут. Артему было непонятно, почему замечательное, удивительное время, в которое ему выпало жить, вдруг ни с того ни с сего стало считаться временем заблуждений и мракобесия, словно бы это были времена далекого средневековья. Да и средние века нельзя огульно считать чем-то единым и неделимым. Инквизиция инквизицией, а Коперник? А Галилей? А музыка? Живопись? А великие открытия везде и всюду, словно из Рога Изобилия просыпавшиеся на головы людей? Разве все это не освещало светом истины и пользы эти, действительно во многом скорбные, годы? И разве кто-нибудь сможет понять до конца, возможно ли было одно без другого? А как же насчет единства и борьбы противоположностей, а? А как же насчет борьбы Добра и Зла, в конце концов? Это все вопросы философские, и ответов на них не имеется. И быть не может в этом никакой однозначности, поскольку сама жизнь — это движение, постоянно изменяющаяся, словно пейзаж за окном поезда. И нельзя это движение остановить в каком-то едином миге его и сказать: «Это истина». Ошибетесь! И еще хуже, если будете в этой ошибке утверждаться и другим ее навязывать. Так рассуждал Артем, оглядываясь вокруг себя, и удивляясь тому, как бесцельно и бесполезно тратят иные свою коротенькую жизнь.

И насчет равенства Артему тоже не все было ясно. Это как же могут уравняться работник толковый и лентяй-пьяница? Ведь все люди разные, и невозможно сущность их изменить. Такими они созданы были еще при своем рождении, и редко кому удалось сущность свою хоть на йоту поменять. А кто достиг в этом успеха, усилия для этого им были положены титанические. Далеко не каждому человеку такое вообще под силу. И мудрость здесь великая прослеживается: кто достоин, кто сумел понять, в чем его предназначение, и не только понять, а еще и пройти этот путь до конца, не свернув, не упав духом, когда дорога эта из-под ног уходила, тому весь мир в награду и достанется! А остальные? Из этих остальных каждый есть отдельный человек. Вот пусть он сам себя и перекраивает. И нет здесь никому спуска, ни хворому, ни здоровому. Только сила духа да великое желание. И все.

Артем теперь стал часто наведываться в Питер. Его тянуло сюда. Ему было очень интересно наблюдать метаморфозы, творящиеся вокруг, но кроме интереса закрадывался в его душу страх. Он наблюдал жизнь этого старого и хорошо знакомого ему города, и не узнавал его. И то, что там происходило, нравилось ему все меньше и меньше.

Однажды, лежа ночью без сна, Артем вдруг вспомнил предсказание старого вождя, что, как почует он, Артем, в воздухе запах смуты, как начнут наступать времена новые, непонятные, так надлежит взять ему свою семью и ехать, куда глаза глядят, подальше от родного дома. Только так и спасутся все. «Странно все это, — подумал он. — Где мы, а где Африка. Откуда ему было это знать». Но теперь это воспоминание засело в его сознании как длинная острая игла, и каждый раз, когда встречался Артем с непонятными и грустными для него переменами, эта игла колола его в самое сердце.

Время шло, и все чаще казалось Артему, что прав был старый вождь. И теперь он думал об этом почти постоянно.

«Как быть? — рассуждал он. — Нельзя же так вот просто сняться и уехать, куда глаза глядят. Это необъяснимо и неправильно. Но если Зуул окажется прав, то я невольно стану убийцей своей семьи. О-хо-хо, задал ты мне задачку, вождь, не на один день». И снова проводил Артем ночи без сна, пытаясь понять, как ему поступить. Он вконец извелся, но ответа на его вопросы все не находилось.

Торговля у Кузьмы шла хорошо, и просто так все бросать было тоже неправильно. Но и пренебрегать таким серьезным предупреждением было неразумно. «Эх, вождь, — в очередной раз ворочаясь в постели без сна, думал Артем, — в своих-то прежних предсказаниях ты доселе ничего не напутал. Белочка моей женой стала, Анна Матвеевна в Испанию портрет Карлоса отвезла. А здесь речь вообще о спасении семьи идет». И он снова и снова так и эдак прикидывал разные варианты, но пока ничего путного придумать не мог. Одно он знал точно: семья была для него всем, он легко бы, не задумываясь, обменял свою жизнь на их благополучие, и значит, нет у него никакого права их жизнью рисковать. Было о чем подумать.

Но, как известно, если есть вопрос, то обязательно найдется и ответ. Однажды, приехав в Питер по делам, Артем, так же как и много лет назад, совершенно неожиданно встретил горного инженера Желобова — после того, как Желобов несколько раз сходил с Артемом в экспедиции, они не виделись уже довольно давно. Тот прогуливался вдоль Невы, насвистывая модный мотивчик, и беззаботно размахивал тросточкой в такт незатейливой мелодии. Только теперь, в отличие от той, первой встречи, Желобов сам бросился на шею к Артему и расцеловал его в обе щеки, как старинного друга.

— Чем это вы здесь, Артемий Кузьмич, промышляете, — крепко прижимая его к груди, шутливо спрашивал Желобов. — Небось, по коммерческой части снова в Питер пожаловали?

— По ней, родимой. Дела-то на месте не стоят. И не должны стоять. Вот, с купцами о новых поставках договариваться приехал. — Артем рад был Желобову, как всегда был рад любому из своих друзей. Но на этот раз приятель сам пригласил Артема отпраздновать встречу. Старинное питейное заведение на Невском по-прежнему радовало посетителей отличными обедами — купцы не любили менять места своих «лежбищ».

Желобов с Артемом удобно расположились в просторных креслах в ожидании перепелов и холодной водочки. После всевозможных изначальных и восторженных «а помнишь?», их беседа вошла в спокойное русло, и теперь текла неторопливо и обстоятельно. Они оба, как это часто бывает у давно не видевшихся людей, подробно и откровенно рассказали друг другу, чем нынче живы.

Оказалось, что Желобов теперь уже в экспедиции не ездил.

— Здоровье, брат, да и годы. Вот еще и женился я. Это тебе всегда было сподручно — жена рядом, верная подруга, она у тебя молодец, героическая женщина. Сейчас, вот, выпьем за ее здоровье. Ну, а ты-то сам как? Торговля, небось, процветает.

— Да, слава богу, все своим чередом. Сын мой делами заправляет, а я все больше по научной части. Ты же знаешь, торговля для меня всегда была только подспорьем в этом деле. Правда, тут мыслишки кое-какие появились, и никак они мне покоя не дают. — И Артем совершенно неожиданно для себя вдруг рассказал Желобову о своих мучительных сомнениях и их необычной причине. Желобов задумчиво смотрел на приятеля, рисуя вилкой на салфетке геометрические узоры. — Понимаешь, и уехать просто так нельзя. Да и некуда пока. И оставаться страшно. Вот так и мучаюсь. — Так они и сидели теперь, задумавшись каждый о своем.

Неожиданно Желобов оживился и, подскочив в кресле, замахал руками вошедшему в заведение посетителю, который стоял около входа, озираясь по сторонам и раздумывая, где бы ему пристроиться. Посетитель заметил старания Желобова привлечь его внимание и расплылся в довольной улыбке.

— Андрей Пантелеймонович, присоединяйтесь к нам, — громко позвал посетителя по имени Желобов, и пока тот пробирался между столиками и кадками с раскидистыми пальмами, окружавшими каждый из столиков, инженер успел шепнуть Артему, — Это — Попов. Купчина знатный, и человек интересный. Владеет двумя крупными золотоносными приисками на Ангаре. Мы с ним старые приятели, я у него на прииске бывал, замечательное, скажу вам, место, красиво там необыкновенно, и работа интересная. Сейчас я вас с ним познакомлю.

Тем временем, купец пробрался, наконец, к их столику и, по-прежнему дружелюбно улыбаясь, устроился в кресле напротив Артема. Купец был дороден и бородат, как и большинство представителей этого сословия. Глаза его, прятавшиеся в кустистых бровях, цепкие и внимательные, в несколько мгновений ощупали Артема сверху донизу и, удовлетворившись этим беглым осмотром, переметнулись к Желобову.

— Андрей Пантелеймонович, вот, знакомьтесь. Это Артемий Кузьмич Астафьев, вашего купеческого роду-племени, хотя по рождению он вроде бы и не должен в купцах ходить. Правда, жизнь нас свела с ним совсем на другом поприще. На нем же мы и подружились. Не буду скрывать, что хочу познакомить вас, поскольку считаю это знакомство обоюдовыгодным. — Попов оглаживал роскошную окладистую бороду и молча благодушно кивал, словно бы заранее соглашаясь с собеседником. Артем решил, что негоже ему молчать, словно невеста на выданьи, и, привстав из-за стола, первым протянул купцу руку для рукопожатия. Попов, также привстав, крепко пожал протянутую ему руку.

Желобов оказался прав. Это знакомство стало не только обоюдовыгодным, оно совершенно неожиданно помогло Артему решить вопрос, который никак до этого не решался. В крошечном ресторане на Невском Артема словно бы осенило — вот оно! Вот дело, которое он так долго искал. У него в голове все сошлось, все мысли, которые много месяцев не давали ему покоя, наконец, улеглись в стройную систему, и Артем понял, как ему поступить. Решение было найдено, и эта встреча действительно перевернула всю его жизнь.

На следующий день он уже сам намеренно встретился с Поповым, и они весьма обстоятельно побеседовали. Результатами беседы оба остались довольны и, раскланявшись, разъехались по своим делам.

Вернувшись в Архангельск, Артем собрал свое немногочисленное семейство и объявил:

— Милые вы мои люди, я вас всех очень люблю. И поэтому желаю вам только добра и всяческого блага. Много лет мы с вами провели в трудах и заботах не только о самих себе, но и об Отечестве нашем, много добыли мы знаний разных, может, пригодятся они кому-то еще, и этим оправдаем мы свою жизнь. Но это в будущем. А сейчас надо подумать о дне нынешнем. Возраст у меня довольно преклонный, и, хоть господь здоровьем не обидел, но, думаю, достаточно нам по большому нашему миру скитаться, а надо поискать уголок, где можно спокойно жизнь дожить, и о судьбе своей не беспокоиться. Покоя здесь, в этом нашем старом доме, да и нигде поблизости вскоре не станет. И есть у меня одна мысль, здравая и разумная. Думаю я, что придется нам свое старинное дело понемногу распродать, а самим заняться совсем другими делами.

Сказать, что Кузьма испытал шок от этих неожиданных слов, это не сказать ничего.

— Батюшка, — взмолился он, — помилуйте, но в ваши-то годы куда можно из родного дома двинуться? Да и я уже не мальчишка, чтобы себе новое жилище искать.

Ласково и с сожалением, как на больного ребенка, смотрел на него Артем. Белочка-то мужа сразу поняла. Она знала о предсказании Зуула, и, нет-нет, да и вспоминала о нем. И сейчас, поняв, что время пришло, она лишь покорно молчала, опустив голову. Кузьма посмотрел на мать и осекся. Он понял, что сейчас происходит что-то очень важное, такое важное, что может перевернуть всю его жизнь, разделить ее на две половинки, на «до» и на «после». А понятия эти серьезные, если вмешаются они в жизнь человека, то считай, что у него год за два пошел, а то и за все три.

Повезло тому, кто прожил свою жизнь единожды, на одном дыхании, у кого не случилось этих «до» и «после». Такой человек не узнает лишних страданий и хлопот, и умиротворится в покое, оплакиваемый многочисленными близкими, ибо судьба была к нему так благосклонна, что не потерял он никого за всю свою жизнь. А если случается, что острое лезвие разрезает жизнь на «до» и «после», то тогда человек изведает всю глубину страданий, какие только возможны, и может с ним случиться всякое. И одиночество, тягучее и безрадостное, и отчаяние. Но может приключиться с ним и мудрость. Но это уже намного сложнее. Для этого надо ему всю эту горькую чашу до дна выпить, прочувствовать каждой жилкой всю горечь ее, а потом сказать себе: «Все это дано мне было, чтобы понял я что-то новое об этой жизни и научился по-другому смотреть ей в глаза. Чтобы научился ценить каждый день, каждое мгновение, пока я здесь, пока дышу, вижу и чувствую. Ценить каждый вздох моих близких и каждый шелест ветра». И если дойдет человек до этого, то это и будет высшим достижением его жизни, тогда только и сможет он настоящую пользу себе и всем принести.

Артем не стал более томить близких и рассказал, что познакомился в Питере с купцом-золотопромышленником Поповым. И план его заключается в том, чтобы продать торговое дело и флот, уехать в далекую Сибирь и заняться там работой на золотом прииске.

Белочка выслушала мужа молча и, хоть на ее глазах и поблескивала предательская влага — все же сколько лет в родительском доме была она по-настоящему счастлива, но она привыкла слушаться мужа во всем, полагаясь на его разумность и удачливость. Кузьме, конечно, было сложнее всех. Уж он-то точно не рассчитывал на такой поворот в жизни, но такая же, как и у матери, привычка полагаться на мнение отца пригодилась ему и помогла не в уныние удариться, а сразу постараться понять всю глубину и полезность нового замысла Артема. Поразмыслив некоторое время над предложением отца, Кузьма не стал долго жалеть о прошлом. Он привык к неожиданным решениям, которыми славился еще его дед, Алексей Митрофанович, и которые не раз выручали их всех в разных ситуациях — торговое дело тоже не медовая конфета, и за долгую жизнь много чего случалось. Приходилось иногда и круто свою жизнь поворачивать, и потери иногда были большие. Но зато весь их торговый корабль благодаря этому на плаву много лет держался. А потери потом наверстать можно!

Так, помучившись недели две, и, наконец, рассудив, что новое дело в принципе вещь не такая уж и несбыточная, Кузьма принялся теперь размышлять совсем в другом направлении. О чем жалеть, если решение уже принято? Надо думать, как этот план правильно и без потерь осуществлять. Тем более, что не в первой в его семействе так круто жизнь меняется!

— Батюшка, а как же мы новым делом займемся, если мы в нем ничего не понимаем, — был его первый вопрос, когда все было уже окончательно решено.

— А ничего страшного, сынок. Когда-то и я в торговле новичком был. И ничего, выучился. Люди помогли. И теперь помогут. Только мне-то уже учиться поздно, а вот тебе в самый раз. Ты ведь еще совсем молодой человек, — Артем произнес это с легкой грустью — Кузьме было уже за сорок, и он до сих пор не был женат. За делами, да за суетой торговой так и не сыскал времени, чтобы гнездо себе свить. Белочка с Артемом очень поэтому расстраивались, но надежды не теряли, так уж им хотелось с маленькими внучатами понянчиться.

У каждого человека такой возраст обязательно однажды наступает. Вроде бы все деток своих нежно любят, и горы за них готовы свернуть. Но детки вырастают и улетают из родного гнезда. А им на смену однажды приходят внуки. Внуки — это словно бы повторение молодости. Такие они маленькие, да на деток наших похожие. Вот и бегают деды с ними на руках, носятся, довольные, что есть у них такие живые игрушки. И можно с этим человечком и поговорить, и сказку на ночь рассказать. Потому что деткам не всегда успевали все это дать — то работой были заняты, то просто жизнью. А здесь уже и времени свободного сколько угодно, и желание есть. Вот и Белочка с Артемом в этот благодарный возраст вошли. И все ждали они, когда у Кузьмы любовь настоящая объявится. Но пока у Кузьмы на уме только одни дела были, и некогда ему было с девушками хороводы водить. А потом уж и возраст у него для хороводов кончился. Вроде бы и несолидно бородатому занятому дядьке на лугу с девками плясать. Так он со стороны за ними и наблюдал, а еще и робел Кузьма, боялся, что засмеют его. Поэтому поставил он крест на этом вопросе и решил, что, видимо, такова его судьба. Но Артем и Белочка в жизни немного лучше Кузьмы разбирались, и терпеливо ждали, не теряя надежды, что все образуется. Надежда — она в любом деле первая помощница.

Артем объяснил сыну, что купец Попов был так любезен, что пообещал составить протекцию Кузьме в Горный институт вольным слушателем. Это необходимо, чтобы дело новое изучить.

— Ты, Кузьма, не торопись. Торопиться-то нам пока некуда. Время еще терпит. Можно основательно к переезду подготовиться, науке новой обучиться, а там, глядишь, все как надо и сложится. Один только флот продать — это не один месяц потребуется. Пока ты в Питере будешь с новой наукой знакомиться, мы здесь с матерью делами займемся. Я думаю, времени нам достаточно понадобится, чтобы все не торопясь справить. Так что езжай спокойно, все будет хорошо. — На том и сошлись.

Кузьма отбыл в Питер на учебу, а Артем действительно решил сильно не торопиться, и об отъезде из Архангельска пока слишком не распространяться. Так оно лучше для всех. И торговое дело неспешно можно повыгодней продать, и срываться с насиженного еще дедами места не так-то просто. Надо сначала найти новое, удобное жилье, съездить туда, все взвесить, обстоятельно обдумать. Все же это решение было непростым, важным, и торопливость здесь была неуместна. Артем иногда думал: «А вдруг Зуул ошибся? И вот тогда получится, что я всю свою семью с корнем из родной земли вырвал и пересадил в чужую, незнакомую землю. И как же мне узнать, прав я или нет?» И снова сработало правило вопросов и ответов.

Кузьма уже заканчивал учебу, на улице стоял январь 1905 года. Страшные вести пришли из Питера — царь приказал стрелять в безоружную толпу. Артем быстро собрался и поехал в столицу. Вернулся он через несколько дней, мрачный, но спокойный.

— Знаешь, Белочка, прав был старый Зуул. Надо бежать отсюда и подальше. Если царь самолично отдал распоряжение стрелять в невинных людей, то ничего хорошего уже здесь не будет. Никакого оправдания этому нет. И дай нам бог спрятаться так, чтобы выжить и своих детей спасти.

О детях Артем не зря упомянул — видимо, услышали небеса их с Белочкой молитвы. Кузьма, пока был на курсах в Питере, успел обзавестись там одним замечательным знакомством. Это знакомство звали Евгения. Кузьма совершенно неожиданно для себя влюбился по уши, как мальчишка-гимназист в классную даму. Как человек, привыкший решать свои дела прямо и без проволочек, Кузьма тут же предложил предмету своей страсти руку и сердце. Но Евгения была девушка эмансипированная, и замуж за Кузьму идти отказалась. Но немолодой уже купец недаром слыл удачливым и смышленым. Он всегда добивался своего, и здесь удача не обошла его стороной. Он был настойчив и обходителен. Откуда что взялось! Словно опытный ловелас обхаживал Кузьма предмет своей страсти. Если бы не знать, что Кузьма за всю свою жизнь только пару раз на танцы сбегал, то со стороны могло показаться, что этот человек знал об искусстве ухаживания все! В ход пошли и цветы, и подарки, и даже — страшно сказать! — чтение стихов при луне. И, конечно, еще ни один бастион не смог устоять при столь тесном натиске.

Артем и Белла были на седьмом небе от счастья, когда их сын, приехав на очередные каникулы, привез с собой в родительский дом молодую невесту. А еще через три месяца сыграли пышную веселую свадьбу, и молодые уехали в Питер — доучиваться. Женя училась на курсах медсестер. Через полгода Кузьма получил диплом горного инженера и вместе с молодой женой вернулся в Архангельск. Артем времени даром не терял. Пока Кузьма обучался в Питере новым премудростям, Артем дважды ездил на Север. А получилось это вот как. Артем дружбу с купцом Поповым не потерял, а наоборот, часто с ним виделся, и в долгих беседах провели они не один вечер. Оба друг другу приглянулись своей основательностью и хозяйским подходом к делу. Артем не скрывал своего интереса к новому делу и рассказал Попову о своей задумке перебраться в Сибирь, рассказал, что Кузьма делает успехи в учебе, а Попов, удивляясь и качая головой, заметил:

— Знавал я недорослей, но чтобы такой переросток за парту сел — это я впервые вижу. Да еще такой способный!

— Да, сынок у меня человек основательный, весь в меня, — с гордостью ответил ему Артем. — Я вас как-нибудь познакомлю. — И, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, он уже через неделю представил своему приятелю Кузьму.

— Вот ты каков, младшенький-то Астафьев, — пророкотал Попов, оглядывая здоровенного мужика с косой саженью в плечах.

— Да уж, каков есть, — парировал Кузьма, почтительно снимая перед купцом шапку. Попов прищурился и вдруг взял с места в карьер:

— А скажи-ка мне, мил человек, сколько существует способов золотодобычи?

— Это ты, что же, решил моему Кузьме экзамен прямо здесь устроить, — Артем улыбнулся.

— А почему и нет? У меня на новом прииске инженеров не хватает, а ты человек надежный. Если и сын в тебя, так мы быстро дело сладим. Согласен? — Попов откинулся в кресле и весело улыбнулся в ответ на улыбку Артема.

— Эх, азартный ты человек, Андрей Пантелеймонович.

— Азарт делу не помеха. Давай Кузьма, выдержишь мой экзамен, считай, новое дело у тебя в кармане. И оклад тебе положу царский, мне свои люди на прииске очень нужны. А батюшка твой мне уж о планах ваших семейных давно все поведал. Каждый волен жить как хочет. И я его выбор уважаю. Хотя, иногда и сомневаюсь. Но время покажет, кто был прав. Так что ты мне можешь на мой вопрос ответить?

Кузьма весь подобрался, и неожиданно Артем услышал пространный рассказ о предмете, весьма далеком от их прежней жизни, торговли и кругосветных путешествий. Кузьма говорил долго и толково. Купец, поначалу смотревший на Кузьму с улыбкой, вдруг тоже стал серьезным, и теперь согласно кивал, внимательно вслушиваясь в каждую фразу.

— Всего золото ныне добывается пятью способами. Во-первых, есть лотошный метод. Он самый простой и примитивный. Пользуются им «лотошники», старатели-одиночки. Размешает он в лотке золотоносную породу с водой, золото осядет на дне лотка, а пустую породу лотошник в ручей вместе с водой спускает. Есть еще «бутары» и «американки». Ими работают крупные старатели и золотопромышленники. Бутара — это ящики такие длинные, уложенные определенным способом. А на дне их решето. На решето вода вместе с породой сливается, золото сквозь отверстия в решете-то и проваливается. А пустая порода стекает потом в подставляемые тачки, на коих затем и увозится на отработанные отвалы. Американка же — это длинные желоба с быстро текущей водой. Работник в эти желоба лопатой золотоносную породу набрасывает, а водица все ненужное смывает. Золото тут же опять-таки оседает, в специальных перегородках и в решетках на дне этих желобов. Американка и есть самый дешевый и удобный способ. Вода ведь сама бежит, и затрат почти никаких, — Кузьма перевел дух, подбирая верные слова — экзамен для него был вновинку. Обычно он сам с людей спрашивал. Но сейчас ему нравилось рассказывать о новом, и неожиданно оказавшемся столь интересном для него, деле.

— Следующий способ посложнее. Гидравлический называется. Там струя воды под давлением нескольких атмосфер направляется из брандспойта в открытую россыпь, которую и размывает. Размытая порода с золотом скатывается в желоб, наподобие американки, где золото окончательно от породы и отделяется. Гидравлический способ является усовершенствованным способом разработки открытых россыпей, — Кузьма так увлекся, что теперь уже сам походил на учителя, который читает лекцию заслушавшимся его студентам, — и представляет ту особенность, что при нем при большей добыче затрачивается минимум рабочих поденщин. Перечисленными четырьмя способами разрабатываются открытые россыпи. Подземные же разрабатываются шахтами. Шахты бывают глубиной от 6 до 30 сажень, и вышиной от 1 до 8 аршин, в зависимости от толщины золотоносного слоя…

— Хватит, хватит, — внезапно перебил Кузьму Попов. — Да, братец, удивил ты меня.

Кузьма замолчал, и теперь сидел, переводя дыхание и поглядывая на отца. Он с детства всегда взглядом искал его одобрения, и обычно всегда его получал. Артем был мудрым родителем, да и сын его никогда не подводил.

Попов восхищенно рассматривал Кузьму, и, наконец, довольно крякнув, стукнул ладонью по подлокотнику кресла.

— Знаешь, Кузьма, я бы и так тебе любую протекцию составил, просто потому что Артемий Кузьмич человек весьма положительный и знающий. Но после такого экзамена я тебе вот что скажу. Задумал я вскорости землицы новой к своим рукам прибрать. Далеко это отсюда. А от города Иркутска всего верст семьдесят. Смекаешь, о чем речь? Так вот. Я там уже был, все разнюхал-разведал — земля богатая. Никому еще об этом не говорил, ты первый: месторождение там есть, россыпное золото. Почитай, с десяток фунтов песка драгоценного на куб породы. Клад, а не место! Там и раньше аборигены сибирские золотишком промышляли. Вот они-то меня на этот диво-ручей и вывели. Сельцо там рядышком пристроилось. Кишмой зовется. Народец разный живет, тоже диким способом золотишко моет. Но ничего, мы это вскорости поправим. Машины хочу туда новые доставить, я слышал, у англичан что-то такое завелось. А ты человек до знаний жадный, вот все на свои места там и поставишь. Думаю, это у тебя получится. — Купец наклонил голову набок, и так, искоса, и наблюдал за Кузьмой. Тот слушал его очень внимательно, и по щеке его стекала тоненькая струйка пота.

— Ты, Кузьма, не тушуйся, — голос Попова был спокойным и ободряющим, очень уж понравился ему этот немолодой уже, но столь рачительный и толковый человек. — Я так полагаю, что батюшка твой флот да торговлю распродаст и на покой уйдет — не век же ему делами заниматься. А средства на пропитание семьи он за свою жизнь весьма достаточные скопил. Но вот тебе как раз на новом месте будет интересно новым делом заняться. Тем более, что знаний для этого дела ты, я гляжу, солидно приобрел, это похвально и почетно, особенно для человека твоих лет. Ей-богу, я такого никогда не встречал! — купец довольно крякнул и погладил бороду. Он замолчал, глядя на Кузьму пристально, словно прицениваясь, но не как к товару или сделке, а как к хорошему человеку, потенциальному будущему другу и коллеге. Затем он перевел взгляд на Артема. — Ежели тебе, Артемий Кузьмич захочется в мое дело своей копеечкой войти, то я возражать не буду. Земли там на всех хватит. А богатство свое с собой в могилу еще никто не унес, и мне не унести, и жадничать тут нечего. — Купец знал, чем можно зацепить удачливого дельца, которым был Артемий практически всю свою жизнь. Вот и гнул купец свою линию, одновременно стараясь склонить на свою сторону и отца, и сына. — Название для прииска я пока не придумал, то ли Поповским, то ли Андреевским его назову — не знаю еще. Отвод горного землепользования на двенадцать участков мне вскорости сделают, об этом я ныне хлопочу, и все вроде бы у меня там должно замечательно сладиться. Короче, предлагаю я тебе, Кузьма, инженером ко мне на новый прииск идти. Как тебе это мое предложение?

Кузьма растерянно взглянул на отца. Тот улыбнулся и сказал:

— Тебе предлагают, ты и решай.

Кузьма встал и, низко поклонившись отцу, ответил с большим достоинством:

— Батюшка, так ведь это теперь за всех вас, за все семейство я один должен решить. А я без совета твоего на это не согласен. Тут крепко подумать надо, благослови на дело новое, удачливое.

Попов одобрительно кивал головой. Эта семья нравилась ему все больше и больше. Раньше на Руси таких было много, а теперь как-то все повывелись. И большой удачей считал купец для себя эту неожиданную встречу. «Надо будет Желобову хороший обед устроить. Похоже, он для меня бесценных людей нашел», — подумал купец. Сначала странным казалось Попову решение Артема перебраться в дикую таежную глухомань подальше от столичных новомодных идей и надвигающихся перемен. Попов к переменам относился спокойно, считая их неизбежным злом, приносимым развитием цивилизации в человеческое общество. Но после событий января 1905 года и он призадумался. «Черт его разберет, — рассуждал, оставаясь сам с собой наедине, многоопытный купчина, — может, Артемий и прав. Оно, конечно, понятно, что в одночасье с насиженного места срываться глупо и ненадежно. Но Артем мужик неглупый и, если стать на его место, поглядеть вокруг и подумать над тем, что увидишь, можно бы и вправду подыскать себе что-нибудь поспокойнее в дальних губерниях. — Попов задумчиво оглаживал бороду. — Да, что-то с Россией нашей матушкой неладное происходит, здесь с Артемием не поспоришь. Чтобы царь в свой народ из ружей палил! Такого только в самые смутные времена дождаться можно! Вот и начинают люди за жизнь свою беспокоиться. Это же надо, в его годы за тридевять земель уезжать! Э-хе-хе. В Сибири, конечно, тоже разные места встречаются. В иные лучше и не соваться. Но в Кишме и, правда, хорошо. Тихо, патриархально. Местный голова там силен, никому спуску не дает. Оттого и спокойствие там, и порядок. Чуть что, сразу в кандалы. Благо, там все рядышком, — углублялся в рассуждения купец, и так и сяк вертел он свои мысли и все время приходил к одному и тому же выводу. — Получается, прав Артемий. Умный он мужик. А таким сам господь помочь велел».

Артемий тем временем встал рядом с Кузьмой и теперь они оба возвышались над купцом, как два могучих дуба над низкорослой березкой.

— Давай, Андрей Пантелеймонович, сделаем так. Пока Кузьма здесь наукам обучается, съезжу я в те места, посмотрю, что там к чему, а там и окончательный ответ тебе дать сможем. А теперь скрепим наш союз крепким рукопожатием, в любом случае, спасибо. Мы добро помнить умеем, — сказал Артем. Купец с искренним удовольствием пожал протянутую ему руку и ответил:

— Препятствий никаких не имеется. Надо тебе, Артемий Кузьмич, действительно съездить в те места, посмотреть, как там люди живут, обдумать все. Решение это неспешное, тебе еще надо со своими делами разобраться. Торговлю продать — это не таракана задавить. Флот опять же. Я ж все понимаю, там люди живые, о них тоже позаботиться надобно. Одно могу сказать, чем смогу тебе подсобить — все сделаю. У меня знакомств всяких много. Посмотрим, помаракуем, может, что и получится. — На том они и разошлись.

Купец ехал домой и размышлял о том, что сейчас произошло. «Смелые люди, — восхищенно думал он. — Если бы мне так вот пришлось, еще не знаю, сдюжил бы я или нет. Из родной земли с корнем вырываться — это, я вам доложу, не фунт изюма. Но мне как раз такие и нужны. Да и времена сейчас действительно смутные наступили, может, и правильно, что Астафьевы-то на прииск переедут. И мне сподручней, можно спокойно другими делами заняться».

Приняв решение, Попов облегченно вздохнул и перекрестился. Он подумал о том, что ему господь всю жизнь помогал, и лично у него тихие местечки в тайге давно уже имеются. Жизнь, конечно, по-всякому повернуться может, но в случае чего он все предусмотрел. Столица, она и есть столица — блестит как стекляшка на солнышке. Но столица — она больше для праздности, для развлечений. Там деньги тратить хорошо. Чтобы заработать, надо подальше от столицы держаться. Поэтому в столице Попов бывал только наездами, а постоянно жил он в Иркутске — нельзя далеко от собственного дела удаляться, а то приказчики да прислужники быстро твое дело по ветру развеют, а тебя самого по миру пустят. Это наблюдение было проверено многими поколениями купцов и давно вошло в ранг закона. А законы нарушать вредно для здоровья.

Артем вскорости собрался и отбыл на север. Поселок Кишма был небольшим, как и все таежные поселки. Но порядка в нем было побольше, чем в остальных. Дело в том, что заправлял здесь толковый и скорый на расправу сельский староста. Артем о нем узнал еще от Попова, но совершенно не ожидал, что этот человек окажется ему знаком.

Добравшись в Кишму по свежему снежному насту, Артем постучался в первый же дом и спросил, где обитает местное высокое начальство. Толстая румяная девчонка, высунув нос из-за двери, кивнула головой в сторону опрятного двухэтажного дома с резными ставенками на окнах. Артем по хрустящему от мороза снежку бодро дошел до указанного дома, и позвонил в колокольчик, подвешенный над входной дверью. «Экзотика, — подумал он, разглядывая колокольчик, сработанный явно далеко от этих мест. Такие попадались ему в Англии — там был небольшой городок, славившийся такими вот симпатичными колокольцами. — Надо же, англичанин, а в такую глухомань забрался», — подивился Артем. Тем временем двери отворились, и на крыльцо вышел высокий бородатый мужчина. На его плечи была небрежно наброшена офицерская шинель, чему Артем тоже удивился — мороз на улице был нешуточный, а шинель для этих мест предмет не очень надежный. Вот шуба полохматее — это другое дело!

Внезапно мужчина издал какой-то невнятный звук, похожий на звериный рык, и через мгновение Артем уже был зажат в дружеские объятия, похожие на объятия гидравлического молота.

— Бог мой, Артемий, ты какими судьбами, — голос был знакомым, но узнать его Артем не мог, как ни старался. Он внимательно всмотрелся в лицо незнакомца, и тот, улыбаясь, отстранил Артема от себя и только приговаривал: — Вот уж кого не думал я здесь встретить, так это Астафьева. А ты, похоже, меня так и не признал. — И вдруг Артема словно молнией ударило — длинный коридор, Белочка в белоснежном кисейном платье. И они, молодые и счастливые, бегут по этому коридору, а вслед им несется дружный хохот и пожелания долгой и счастливой жизни.

— Бог мой, Павел. Ты? — Теперь уже удивляться пришла очередь Артема. Никак он не ожидал увидеть здесь Павла Моршанова, которого в последний раз видел на собственной свадьбе. Это было так давно, словно в какой-то прошлой жизни! — Павел, ты откуда здесь? — Артем искренне обрадовался.

— Чего это мы с тобой на морозе торчим, пошли в дом, — Павел потащил его за собой, одновременно призывая громогласным голосом всех своих чад и домочадцев. — Эй, где вы там. Накрывайте на стол, гости у нас.

Через час они сидели в небольшой, скромно обставленной гостиной и пили вполне сносный кофе с французским коньяком, обнаружить который здесь Артем никак не ожидал. После обильного застолья и громких проявлений восторга и гостеприимства, Артем и его старинный приятель, с которым они не виделись целую жизнь, наконец, уединились, и теперь могли спокойно поговорить по душам.

— Кофе у вас почти такой же, как в Питере, — заметил Артем.

— Да, снабжение здесь неплохое. Когда дело касается золота, люди начинают проявлять трогательную заботу о близких. — Павел всегда был немного язвителен, и с возрастом эта его черта не исчезла.

— Слушай. А колокольчик-то у тебя английский на дверях, это для форсу, или символ какой?

Павел рассмеялся.

— И ты купился на эту загадку, друг мой ситцевый? Это радостно! Значит, не зря я с ним столько возился. Кружева железные, это вам не ленточки плести, — Павел веселился от души. Немного успокоившись, он пояснил: — Никакой он не английский. Это я сам сработал. Я здесь помимо всего прочего еще и кузнецом. Так, для души. И телу от этого только польза. А колоколец и вправду знатный, я рад, что ты заметил, это для меня как бальзам на сердце.

— Расскажи, как тебя угораздило забраться в такую глухомань? — Попросил Артем.

— А тебя сюда каким ураганом занесло? — Ответил вопросом на вопрос Павел.

— Да, пожалуй, ты прав. Меня действительно ураганом. В Питере сейчас неспокойно стало. Не нравятся мне эти новые веяния. — Артем тяжело вздохнул, всем видом показывая собеседнику, как непросто ему было принять такое решение. — Я перебираться сюда собрался, вместе с семейством. Купец Попов, знаешь такого, — Павел согласно кивнул, — так вот, он нам на своем новом прииске весьма выгодные условия предлагает. Если все, как он говорит, то думаю деньжат в это предприятие вложить. Да сына своего к этому делу пристроить, пусть пока на чужом опыте обучится, а потом, глядишь, и свое потянет. Вот я и приехал — осмотрюсь, воздух понюхаю. Может, чего и вынюхаю. Помнишь, какие мы раньше легкие были на подъем? А разве что-то поменялось в нас? Думаю, ни-че-го. — Артем вдруг вспомнил студенческие годы, и его речь слегка изменилась, на глазах теряя свою степенность и неторопливость. Павел понял это и улыбнулся приятелю:

— Что, молодость вспомнил? Это хорошо. Нельзя, брат, нам стареть, никак нельзя. Хотя бы душой. А то кто кроме нас эту природу суровую выдержит? — Пока Павел раскуривал трубку, в комнате повисла небольшая пауза.

— Понимаешь, жизнь как-то так закрутила-завертела, — продолжил он, с удовольствием затягиваясь крепким самосадом — дым у того был ядреный и совсем не похожий на запах дыма от табака, к которому Артем привык дома. Дым был злым и кусючим, от него щипало в глазах и невольно наворачивались слезы. — Я и сам не понял, как здесь оказался, хотя я в этих местах уже почти двадцать лет обитаю. Эдакий Робинзон Крузо, — Павел невесело усмехнулся. — Молодой был, глупый, вот оттого здесь и кукую, почитай, полжизни. Я, Артемий, не с той компанией связался. — Павел серьезно посмотрел на Артема, и отвечая на его немой вопрос пояснил: — С эсэрами я связался, понимаешь. Модно тогда это было, бомбисты, всякие лозунги, демократия. Землю между всеми поделить и все богатства обобществить. В общем, вся эта демагогическая чушь меня и сгубила. Я сначала во все это свято верил, думал, если для народа постараться, так этот народ потом всю жизнь будет за меня бога молить. Да, да, я действительно в это верил, — Павел искренне рассмеялся, и покачал головой. — Если бы мне кто-то тогда растолковал, из каких лозунгов жизнь на самом деле состоит, — Павел разочарованно хмыкнул, — но не нашлось такого, вот и залетел я сюда, аки голубь сизый. Если коротко мою биографию рассказать, то… — Павел помолчал пару минут и словно бы решился: — Группа у нас была, «Русские мстители» называлась. Брат мой, Алексей, в той группе главным заводилой был. Мы одного неправильного губернатора решили на бомбе летать научить, но, как позже выяснилось, за нами уже давно следили. Не успели мы. А сейчас думаю — и, слава богу. Одной душой меньше на моей совести. — Павел нервно затянулся ядреным табаком. — Пока следствие, пока суд. Брата моего повесили, а мне — десять лет каторжных работ. Вот я их все и оттрубил. Здесь, неподалеку. А потом сюда перебрался. Семью завел. Местным головой меня выбрали, — заметив удивленный взгляд Артема, Павел понимающе усмехнулся и пояснил: — Здесь ведь у половины жителей биографии еще чуднее моей, так что на каторжное прошлое внимания никто не обращает. А все же я из дворянского сословия. Так и живу. — Павел посмотрел на Артема, взглядом словно ища у него одобрения, но тот слушал его молча, словно принимал исповедь. — Как говорится, каждому на роду что-то написано. Вот, наверное, и мне судьба такой сценарий для жизни написала. Я только здесь понял, что к чему. С местным народом так за эти годы накувыркался — какая там демократия! Какая свобода! Ерунда все это. По сусалам, и в кандалы. Иначе ничего не понимают. Пьют, воруют друг у друга. А-а-а, — Павел махнул рукой, и на несколько секунд в комнате повисла тишина. — Так, что правильно ты подметил, в Питере неспокойно нынче, я уж слыхал об этом, тут своя почта — сорока на хвосте приносит. — Павел прищурился, и в его глазах завертелись смешливые искорки. — Если бы у меня такой вот батька, сметливый, вроде тебя в прежние годы оказался, да совет мне толковый дал, то моя жизнь наверняка бы по-другому сложилась. — Он хмыкнул и немного помолчал, словно бы пытаясь что-то вспомнить. Но через минуту его настроение снова переменилось и он, хохотнув, заявил с гордостью: «Ничего. Зато теперь я уважаемый человек, — подытожил Павел свой рассказ. Артем согласно кивнул и предложил тост за мудрых и сильных людей.

— Понимаешь, главное не то, как ты войдешь в ситуацию, главное, как ты из нее выйдешь. Этому меня жизнь научила, — сказал Артем и выпил за здоровье приятеля хорошего французского коньяку.

Потом он вернулся в Питер и сообщил купцу Попову свое окончательное решение.

— Предложение твое примем, а про условия, думаю, успеем еще поговорить. Спешить нам некуда.