Мы прожили в Вене еще полторы недели, а потом все же отправились в Италию. За это непродолжительное время успели произойти почти эпохальные события. Дэвик расстался с Ядвигой. Окончательно и бесповоротно. А причиной послужило одно простое обстоятельство — он собирался в Италию взять нас обеих и развернул бурную деятельность по подбору соответствующего случаю и приятного во всех отношениях тура.

— Послушай, зачем нам какой-то тур? — удивилась я. — Тут же ехать как от Москвы до Тулы. Это же Европа! Тут все кукольное. Давай, вон, возьмем машину и махнем. Просто так, безо всяких путевок. Дикарями.

— Что ты? — Дэвик округлил на меня глаза. — Там столько интересного, что мы сами никак не сможем это все охватить. Здесь есть замечательные туры!

— Ну и возьмем там, на месте, экскурсовода. Он нам все и покажет, — не сдавалась я.

— Итальянца? — презрительный взгляд Дэвика был красноречивее слов. — Это же самые ненадежные в мире люди. Они же цыгане. Нет, нам нужен толковый, продуманный тур, — Дэвик теперь напоминал мне адвоката, хорошо подготовившегося к процессу. — Поверь, в Италию надо ехать цивилизованно. Это же не шоппинг, а экскурсия.

Ну, экскурсия, так экскурсия. Я вынуждена была с ним согласиться.

Он убегал с самого утра и без устали колесил по всему городу в надежде сэкономить еще пару австрийских «тугриков». Но все безрезультатно. Цены везде были примерно, по-европейски, одинаковыми. Все было просчитано и сбалансировано. Дэвик, как истинный сын своего народа, не оставлял надежды остаться в барыше и пытался торговаться даже с непробиваемо вежливыми австрийскими менеджерами, которые, с приклеенными к подбородкам, добрыми улыбками сочувственно кивали Дэвику головой. Но уступали только жалкие крохи. Дэвик кипятился, обзывая их крохоборами и пройдохами, и на следующий день снова шел на австрияков, как на амбразуру. Но с тем же результатом. Это напоминало мне бесславный поход Наполеона на Москву. Но я помалкивала, наблюдая, чем вся эта война закончится. Дэвик наконец сторговался с непокорными туроператорами, выклянчив у них немыслимые бонусы, и, победно доложив об этом мне, тут же бросился звонить своей Бабе Яге. Но здесь-то как раз и поджидала Дэвика первая маленькая колючая неприятность. Экономичность Ядвиги обскакала Дэвика, вырвавшись вперед на целый корпус. А именно! Она заявила ему, что ехать в Италию втроем неразумно. Никакой экономии на развлечениях, еда везде по бешеным ценам и все такое прочее. А те бонусы, которые он выторговал — это просто курам на смех и все в том же духе. Забегая вперед, скажу, что такой дуры я давно не видывала! Заявить мужику, который пыхтел целую неделю и из кожи вон лез, чтобы угодить гордой австриячке, что он — если обобщить ее речь — «козел», это надо быть крупной идиоткой!

Дэвик был неприятно удивлен заявлением своей почти подруги жизни. Он выглядел совершенно опустошенным, и я даже заметила влагу в его глазах. Губы его кривились, как у обиженного ребенка.

— Как она такое может говорить? — удивлялся он. — Ведь ей не придется потратить ни копейки. Я хотел просто сделать приятное вам обеим.

Я накормила его ужином и утешила, как смогла. Назавтра все повторилось.

Так продолжалось дня четыре. И Дэвик наконец сдался. К этому моменту он был уже сильно на взводе от бесконечных препирательств с Ядвигой, да и подготовка к путешествию совсем его измотала.

— И на хрена мне такой отдых, от которого я устал, еще туда не добравшись? А все это ее нытье — там дорого, сям неэкономно! Тьфу, зараза! Скажи, где их учат, этих немок, чтобы они были такими занудами?

— Не немок, а австриячек, — ненавязчиво поправила я его, незаметно улыбаясь.

— Какая разница! — взорвался наконец Дэвик. И это был первый звоночек, возвестивший мне, что дни Ядвиги сочтены. Знаменитая австрийско-немецкая рачительность стала в глазах Дэвика расчетливостью и отсутствием чувств. Чувства же для его народа были одним из столпов существования. Так говорила Дэвику его мама, а слова мамы не подлежали никакой девальвации. Подозрения в недостаточности чувств Дэвик перенести уже не мог.

Он каким-то чудесным образом наконец утряс все вопросы с поездкой, но ехидность и язвительность Ядвиги, которую он мне в лицах и красках передавал каждый вечер, чуть не плача от непонимания и обиды, сделали свое дело. Мы отправились в Италию вдвоем! Ядвига в самый последний момент, что называется, «хлопнула дверью», и наотрез отказалась ехать с нами.

Я не хотела расстраивать Дэвика своими соображениями о том, что причиной такого поведения неведомой мне Ядвиги могли быть совсем не знаменитая немецкая рачительность, а кое-что совсем другое.

Бедолага Дэвик! Его неопытность в любовных отношениях сыграла с ним злую шутку. Он не знал, что ревность часто совершает с женщинами такие странные трансформации, что даже ангела может превратить в сварливого малоприятного тролля. Ну кому же это, скажите на милость, понравится, когда твой, уже почти что нареченный, вдруг объявляет, что в долгожданную предсвадебную поездку он берет еще какую-то женщину?

Неискушенный в любовных интригах Дэвик попался на эту житейскую удочку и проиграл свой первый любовный тур. Я могла бы ему все это объяснить, но, по своим собственным соображениям, была нема как рыба, терпеливо выслушивая все его жалобы.

Я нисколько об этом не сожалела. Нет, во мне не было по этому поводу ни капли злорадства, собственнических инстинктов или чего-то подобного. Одна только чистая забота о благе моего друга. Ну зачем, спрашивается, ему немка? Или австриячка — это нам без разницы! Дэвик явно нуждался в заботливой пухленькой румяной няньке. А такие экземпляры водятся у нас где-нибудь в Рязани или в Твери. На худой конец, в Воронеже. Но никак не в изнеженной изящной Вене.

Мы отбыли в Италию рано утром, и пока мы ехали в замечательном, стерильно чистом европейском экспрессе, я ни на минуточку не могла оторваться от пейзажа за окном.

Италия поразила меня своей красотой. Она была полной противоположностью Австрии. Палаццо, нависшие над грязноватыми водами каналов, непонятные запахи и звуки. Причем запахи, которые иногда улавливал мой чуткий нос, совершенно не напоминали тот знаменитый на весь мир итальянский парфюм, который я так любила. А еще этот сверхскоростной итальянский говор, эмоциональное, до самозабвения, размахивание руками, головой и другими частями тела, которые любой разговор превращали в захватывающий спектакль одного зрителя, то есть меня, и целой кучи актеров, то есть итальянцев. Все было необычно, непривычно и как-то чересчур слишком даже для такого любителя экзотики, как я. Но все вместе создавало хор, поселившийся здесь целые века назад. И нельзя было отделить один голос этого хора от другого. Порознь они сразу блекли, становились вылинявшими и стертыми, как линялые шелковые обои на стенах палаццо, когда вы, налюбовавшись им снаружи, вдруг решите зайти внутрь: мебель, слегка тронутая грибком и плесенью, покрытые рыжеватой патиной канделябры, помнящие, наверное, самого герцога Медичи и его кровавую мамашу.

Стойкий запах сырости исходил от многовековых волн, омывающих старинные набережные Венеции и прислонившиеся к ним здания. И все вокруг было пропитано этим запахом. Но, если этого не замечать, то «ла белла Италия» представала перед вами во всей красе. Одни фонтаны Рима чего стоили!

Все достопримечательности Италии не мешали Дэвику оставаться самим собой. Он поначалу перезванивался с Ядвигой, наверное, надеясь, что ошибся, и все обстоит не так плохо, как кажется.

Человеку свойственно хранить надежду до последнего. Это хорошее свойство. Оно не дает нам отчаяться и заставляет бороться. За любовь, за дружбу и еще черт знает за что. Но Ядвига, по-видимому, снедаемая ревностью и обидой, подозревая, что ее бросают, вела себя уже совсем по-свински. Она кидала трубку во время разговора. Говорила Дэвику всякие колкости. И категорически не хотела идти на мировую. Дэвик наконец сдался.

— Я расстался с Ядвигой. Мне надоели ее упреки и скандалы. Я думал, небольшая разлука пойдет нам на пользу. Ничего подобного, — Дэвик искренне недоумевал, что случилось с его Бабой Ягой. — Все стало еще хуже. А еще она такая меркантильная. Даже жадноватая!

Что-о-о? И это говорит мне такой человек, как Дэвик. О меркантильности и жадноватости? Интересно, что она ему там наговорила? Таких эпитетов в сторону Ядвиги я от Дэвика никак не ожидала. Раньше он называл это бережливостью и правильным отношением к бюджету семьи.

Он сам был прижимистым малым. Но в случае Дэвика это были просто искренняя, бесконечно нежная любовь к деньгам и рачительность. Это, конечно, немного другое, чем жадность и меркантильность.

Видимо, Ядвига в своей слепой ревности все же перегнула палку. Да и бог с ней. Когда она почти совсем исчезла с нашего с Дэвиком горизонта, я легко вздохнула и подумала, что мне, любимой, лучше всего удастся найти для Дэвика настоящую, стопроцентную подругу жизни. «Кажется, я опять взяла на себя какие-то обязательства, — отметила я про себя. Но было уже поздно что-либо менять. — В конце концов, это моя святая обязанность. Дэвик же просто пропадет без меня. Во всем, кроме денег и юриспруденции, он такой непрактичный, — с теплотой глядя на его толстенькую упитанную круглую фигурку, вышагивающую чуть впереди меня, подумала я. — И потом, я ему многим обязана».

Теперь мне было смешно, когда Дэвик изливал на мою бедную голову очередную порцию своих жалоб на «жадненькую Ядвигу», но я прятала свою улыбку, чтобы случайно не обидеть моего друга.

За время нашего общения я хорошо изучила его и пришла к определенным выводам. Дэвик не жалел денег только на одного человека на земле. На себя самого. И я еще каким-то чудесным образом попала в этот короткий список. А больше он бы и полушечки ни на кого не потратил. Так что еще непонятно, кому повезло. Это он в период ухаживаний, как любой самец, распушил свой хвост и кошелек. Посмотрела бы я на эту австриячку после свадьбы. Бедная Ядвига!

А может, это просто Дэвику с женщинами не везло. Кроме меня, конечно!

«Хотелось бы мне все-таки знать, по каким критериям Дэвик оценивал рачительность этой австриячки?» — подумала я, заселяясь в очередные королевские апартаменты. Экскурсионный тур был по-настоящему роскошным! Глупая Ядвига даже не представляла, какого удовольствия сама себя лишила! Италия под руководством Дэвика была действительно «ла Белла» во всех смыслах.

Но я по-прежнему была почти уверена, что деньги здесь оставались только предлогом. Ядвига доревновалась до ручки и потеряла отличного жениха. Жаль, что мы так и не познакомились! Хотя, я думаю, она была бы против.

— А может, оно и к лучшему? — жалобно вопрошал Дэвик, когда мы осматривали Флоренцию. Во всем, кроме юриспруденции, он был мнительным и страшно сомневающимся субъектом. — Так бы женился, а потом только узнал, что она за штучка.

Мнительность часто бывает причиной депрессий у людей, которые подвержены приступам этой, в общем, излечимой болезни. Дэвик не был исключением. Пережив разрыв с Ядвигой, он слегка приуныл. Но он не умел долго злиться, пребывать в состоянии хандры или заниматься какой-либо подобной ерундой, как это бывает с большинством тех, кто впадает в депрессию и предпочитает пребывать в ней долгие годы. Нет, Дэвик, к счастью, шел по жизни веселым и жизнерадостным человеком, и это был для него большой и жирный плюс.

В Венеции, катаясь на гондоле, он слегка повеселел, узнав, что сегодня красивым женщинам именно на этой гондоле полагается пятидесятипроцентная скидка. Я широко улыбнулась гондольеру, и тот, лихо швырнув на дно лодки свой бархатный берет, воскликнул, что катает нас бесплатно. При этом он развесисто чертыхался на чистом итальянском языке.

— Вот ты — настоящая, понимаешь. А она — нет. Вокруг одни фальшивки. Как же мне не везет, — причитал Дэвик, гуляя по Риму.

В общем, к концу путешествия его организм наконец справился с этим затяжным недугом и окончательно выздоровел. Я была этому несказанно рада, и мы с легким сердцем вернулись в Вену.

Мое добровольное двухмесячное заточение в Европе подходило к концу. Впереди была Москва, и Дэвик немного нервничал, но старался это от меня скрыть. Мне было его немного жаль, ведь там, дома, нас действительно ожидала неизвестность. Деньги деньгами, но одну пулю в мягкое место он уже получил. И ему совсем не хотелось испытать это еще раз.

Дэвик должен был вернуться в Москву первым, чтобы все подготовить к моему приезду. И, как бы сильно страх не терзал бедного нотариуса, работу пока еще никто не отменял. И гонорары тоже. Дэвик, как известно, не был от природы очень храбрым человеком, но он был настоящим, стопроцентным представителем своего сословия, оборотистым малым, которому сам бог велел быть таким. От начала времен. Так написано в Библии. Но он был совестлив. Для юриста это скорее недостаток, чем достоинство. И от этого в нем всегда боролись две противоположных сущности: желание заработать и желание остаться человеком. Это большая редкость.

Он улетел, а я на несколько дней задержалась в Вене, наслаждаясь покоем перед грядущей неизвестностью и весьма вероятной нервотрепкой.

Я еще раз сходила в оперу. Давали «Даму с камелиями». Мой плохой немецкий все же позволил мне разобраться в перипетиях сюжета. Тем более, что перед походом в театр я основательно проштудировала оперные либретто, найденные мною в библиотеке особняка.

Судьба бедной Дамы потрясла меня. Я почти узнала в ней себя. Такая же одинокая и страдающая. Хотя, страдали мы по разным причинам: она от безнадеги, а у меня все же была слабая надежда на благополучный конец моей истории.

Наконец мое полугодовое ожидание приблизилось к своему завершению. До моего вступления в наследство оставалось три дня. Дэвик позвонил мне и, постоянно сплевывая через левое плечо и причитая разные приговоры-отговоры — суеверий в нем было, как блох в старой собаке, — заверил меня, что все подготовил к моему приезду.

— Не беспокойся. Я принял меры предосторожности. Звоню тебе с междугороднего телеграфа.

— Откуда? — удивилась я.

— Этому изобретению больше ста лет, и оно еще никого не подводило, — парировал мою иронию Дэвик. — Никому в голову не придет, что я могу тебе отсюда позвонить.

О, господи! Конечно, не придет! В заведении, специально созданном, чтобы звонить по междугородним телефонам никому и в голову не придет, что Дэвик собирается этим заняться. Но я подумала, что, может быть, именно эти приемы всегда и работают? Если хочешь что-то спрятать, положи это на самое видное место!

Дэвик сообщил мне, что детективы будут встречать меня в аэропорту и отвезут в безопасное место на бронированном автомобиле.

Детективы мои были молодцами и продолжали исполнять свои необременительные обязанности за аккуратный ежемесячный гонорар с моей стороны. Еще уезжая из Москвы я решила, что время летит быстро, и два месяца — это совсем небольшой срок, и мне совершенно нет необходимости отказываться от услуг таких профессионалов, которые обязательно пригодятся в недалеком будущем. Кто-то же должен будет меня охранять, когда я стану супер-пупер богатой!

Кстати сказать, Олег, мой замечательный преданный детектив, страшно ругался, когда Дэвик, по моей просьбе, позвонил ему и объявил, что я срочно переместилась в Вену.

— Она не могла мне сама об этом сообщить? — кипятился Олег. — Я, что, для нее мальчик на побегушках? Сижу здесь, жду ее звонка, а она, оказывается, уехала. Вот чертова девка, такую кашу заварила и скачет теперь туда-сюда без спросу. Ни с кем не посоветовавшись!

Мне было слегка неудобно перед Олегом — я действительно ничего ему не сказала. В конце концов, он сам советовал мне уехать.

Но деньги по-прежнему продолжали приходить на его счет, и Олег махнул рукой на мою, как он сказал, «безалаберность». При очередном «сеансе связи» с Дэвиком Олег просил передать, что на меня не сердится.

— Может, оно и правильно, — сказал он, — она деваха везучая. А лишняя возня, которая неминуемо бы началась, подключись мы к этому делу, никому, и вправду, не нужна.

Я передала Олегу через Дэвика, что благодарна ему за все, что он для меня сделал, и надеюсь, что по приезде он меня не отшлепает по попке за мои проделки. И не бросит меня на произвол судьбы прямо посреди этого коварного и опасного мира. Это была шутка, но я и правда надеялась на помощь Олега в будущем. Ведь не до пенсии же мне сидеть в Вене!

И потом, мое стремительное перемещение в Вену было абсолютно сознательным — мне не хотелось лишний раз «светить» перед «мадам» своих людей — её потенциальная кровожадность была непредсказуема и могла касаться любого, кто был со мной рядом. А то, что Олег свой, я уже давно решила. Но самое главное, это то, что у меня были планы на него после моего вступления в наследство. Поэтому я поступила именно так, как поступила. Да и Вован по-прежнему сидел на моей шее. До лучших времен. А Олег лучше всего подходил на роль его няньки.

Чем ближе становилась дата отъезда из Вены, тем сильнее я начинала нервничать. Я так привыкла к спокойной размеренной жизни в Европе, что теперь, просыпаясь ночью, долго не могла заснуть. Меня слегка потряхивало от ощущения неизвестной опасности. Я вдруг почему-то снова вспомнила окровавленного, ползающего по полу моей спальни, Дэвика. «Чтоб ты была здорова! — мысленно выругалась я в адрес Эмиковой мамашки. — Сколько из-за тебя неприятностей». Но мне пора уже было подумать и о том, чем я займусь, «после того как». «А что, собственно, изменится? — подумала я. — Деньги у меня и сейчас есть. Обращаться я с ними умею. Все будет хорошо».

Но я, к сожалению, не учитывала тогда одну простую вещь. Есть просто деньги. А есть громадные деньги. И этот второй вариант требует колоссального напряжения сил душевных, а иногда даже физических. И беспрекословной ответственности. Иначе эта махина может смести тебя с лица земли. Просто потому, что это слишком большие деньги. Я этого тогда просто еще не знала. Меня ждала Москва. И неизвестность.

Спускаясь с трапа самолета, я вертела головой по сторонам, и мне везде мерещились киллеры, бандиты в масках и полумасках и всякая прочая дребедень. Детективы запихнули меня в лимузин с бронированными стеклами, и мы помчались в неведомом мне направлении. Я соскучилась по Москве. И первая глупость, которую я совершила — это выяснилось позднее — это был звонок бабе Маше. А еще говорят, что люди не наступают дважды на одни и те же грабли! Еще как наступают!

Моя дорогая мисс Марпл страшно обрадовалась. Но, не проговорив со мной и одной минуты, она вдруг всполошилась. И задала совершенно здравый вопрос:

— Послушай, а зачем ты мне сегодня звонишь? Ведь наверняка еще не стоило бы приоткрывать свое местонахождение нашим «супостатам».

Ее вопрос был абсолютно резонен, но какая-то дикая блоха беспечности укусила меня в одно место.

— Да брось ты, баб Маш, наплевать мне теперь на всех врагов. Через пару дней я буду богаче иранского падишаха.

Я врала, что мне наплевать. Серенький комочек страха закатился мне в горло прямо во время моей бесшабашной тирады.

— Ну, смотри, как бы чего не вышло. Я бы на твоем месте пока остереглась. Телефоны эти — сатанинское отродье. Любой дурак по ним вычислит, где ты и что ты. — Бабуся, пообщавшись с моим окружением, выказывала недюжинные познания в современном научно-техническом прогрессе! — Ладно, давай, отключайся от греха подальше.

Но замедленный механизм моего страха уже был запущен, словно будильник, привязанный к противотанковой мине.

Трясясь по ухабам примерно час, мы наконец приехали в какую-то богом забытую деревеньку, и я выползла из лимузина совершенно разбитая. Озираясь по сторонам, я короткими перебежками прокралась в приготовленное для меня жилище — баба Маша не на шутку заразила меня своими страхами, и ко мне вернулся настоящий мандраж, от которого я уже почти избавилась за последние несколько недель.

Деревенский дом, назначенный быть моей крепостью, моим временным пристанищем перед обеспеченной и беспечной жизнью, имел мало общего с венским особняком, но жить здесь было можно. Аж целых два дня. Потому что послезавтра мне надлежало явиться в Москву для вступления в наследство.

Ночь прошла относительно спокойно. Если не считать кошмаров, душивших меня, от которых я просыпалась каждые полчаса в холодном липком поту. Я уже не рада была, что позвонила бабе Маше, и кляла себя, на чем свет стоит. «Нашла себе приключений на задницу. А вдруг она права», — вновь и вновь прокручивала я в голове свои страхи.

Наконец, не выдержав этой свистопляски, я встала, зажгла свет и пошла в душ. Я долго стояла под струями воды, то ледяными, то горячими. И наконец мои истрепанные нервы обрели некое подобие спокойствия. Глупости, что контрастный душ бодрит. После него дико хочется спать. Особенно посреди ночи.

Я провалилась в сон так, словно бы за мной закрыли тяжелую дверь в абсолютно темной комнате.

Когда я проснулась, на дворе уже было далеко за полдень. Но торопиться мне сегодня было некуда.

Плотно позавтракав свежими куриными яйцами и теплым коровьим молоком — пищей, которую я в обычной жизни тщательно избегала по причине ее жутчайшей калорийности, я обрела вполне сносное расположение духа и решила немного погулять. Я вышла за некое подобие забора, который в этой местности обозначали два параллельно уложенных кривоватых дрына, закрепленных на таких же кривых, вкопанных в землю, неотесанных деревянных столбах. Я пошла вдоль по деревенской улице, внимательно разглядывая все, что попадалось мне на глаза. А попадалось мне много чего интересного. Например, мальчишка, который, как на картинах 19-го века, гнал вдоль деревянной изгороди небольшую стайку бело-серых гусей. Для их дрессировки он, как и сто лет назад, использовал нехитрое приспособление, именуемое в народе «хворостиной». Пацан помахивал хворостиной над головами птиц, направляя траекторию их движения, а гуси с громким гоготом бежали вперед к лугу, полному зеленой травы.

На дворе стоял август. Во всей своей красе. Шмели гудели вокруг моей головы, деловито летя куда-то вдаль. Наверное, они, так же как и пацан, были жутко заняты. Работой.

Деревенские мужики, которые попадались на моем пути тоже, словно мураши сновали туда-сюда по своим, ведомым только им, делам. И только я никуда не спешила. Сегодня у меня был выходной. После многих месяцев бешеной гонки, тревог и волнений, я сегодня прямо с самого утра была весела и спокойна. Как не была уже очень давно. Я шла по деревенской улице, наслаждаясь солнцем, приятным ветерком, обдувавшим мое лицо, и думала о том, как же все-таки хороша эта жизнь. Так я добрела до высокого берега реки. С этого, обрывающегося вниз осыпающейся кручей, косогора открывался роскошный вид на даль и простор, который в учебниках именуется ширью земли российской. Я присела на край обрыва и залюбовалась открывшимся передо мной видом. И впрямь ширь земли! До самого горизонта тянулись холмы, покрытые зеленью, а среди них блестела и извивалась река со странным названием Выя. Из курса истории среднего мира или еще откуда-то я знала, что на древнерусском наречии «выя» — это шея. Речка ничем не напоминала шею, разве что, очень длинную. Длиннее, чем у жирафа. Я сидела на высоком берегу, размышляя о причудливости фантазий древнего человека, давшего такое странное название обыкновенной реке.

— Нравится? — услышала я сзади себя простой вопрос. Он был задан таким тоном, словно бы мой старинный друг, с которым мы до этого обсудили тысячу разных тем, решил спросить моего мнения еще и по этому поводу.

— Да, — в тон вопрошавшему просто ответила я и оглянулась. Возле меня стоял гусиный пастух и, ковыряя кончиком хворостины зеленую кочку, застенчиво смотрел куда-то поверх меня.

— Садись, — подвинулась я зачем-то на бесконечно-длинном обрывистом берегу. Наверное, мне хотелось дать понять, что я — друг и готова уступить место пацану, который осмелился со мной заговорить. Ведь деревенские обычно гораздо застенчивее городских. Или сейчас это уже тоже в прошлом?

Пацан присел на корточки рядом со мной.

— Красиво тут у вас, — сказала я очевидную банальность. Просто, чтобы поддержать разговор.

— Я знаю, — гордо сказал он, и от этой гордости в его голосе я почувствовала, что сама становлюсь патриоткой этой красивой земли. — К нам сюда художники пачками ездят. Говорят, такого вида даже Левитан не видел.

— Ого. Ты знаешь, кто такой Левитан?

Пацан презрительно взглянул на меня.

— Я в «художке» учусь, — его ответ был для меня полной неожиданностью.

— У вас есть художественная школа? — удивилась я.

— А почему бы ей у нас не быть? — строй его речи был совсем не деревенским, и все это продолжало меня удивлять. — К нам тут художник один со своей семьей переехал. Говорит, осточертело ему в городе — суета да беготня бестолковая. А здесь он душой отдыхает. Вот и студию художественную для местных открыл.

— А он вас за деньги учит? Или просто так?

На лице пацана отразилось возмущение.

— Они с женой земли немного взяли, овощи выращивают, на рынок отвозят. У наших-то с деньгами туговато. Работы почти нет. Перебиваются все.

Я задумалась. Через пару дней у меня будет огромная куча денег, а вот в этом конкретном селе жрать нечего? Все же этот мир устроен немного странно. Я вздохнула.

— Послушай, а чем у вас тут раньше занимались? — Пацан вопросительно глянул на меня и наморщил лоб. Я уточнила: — Ну, где твои папка с мамкой раньше работали?

Пацан сообразил, что я от него хочу.

— Да колхоз тут раньше был. Туда все и ходили. А потом, как и везде, все исчезло. Землю раздали. Кто свою пропил, кто огород сделал. Вот так и живем.

«Почти как у нас в Зауралье, — подумала я. — Такая же разруха. И везде, куда ни глянь, сплошная дыра».

— Слушай, а у вас народ сильно пьет? — спросила я.

— Да по-разному. Как и везде. А зачем ты спрашиваешь?

Вот это «ты» было первым словом, которому я могла приписать чисто деревенское происхождение. В городе мне бы обязательно «выкали».

— Да вот думаю у вас тут землю купить. Красиво тут. И спокойно. Можно какую-нибудь ферму построить. Или, там, коровник. Ну, я не знаю. Я потом у специалистов уточню. Мне просто здесь очень нравится.

Пацан почесал лохматую вихрастую голову, и в его взгляде я уловила нечто похожее на уважение.

— А ты не врешь? — вдруг спросил он меня. Чем поставил в настоящий тупик. Это же я так, теоретизировала, и вдруг такой вопрос в лоб. Я растерялась. Но пацан смотрел на меня в упор и ждал ответа. Я сдалась.

— Мне правда здесь очень понравилось. Но я вот пока думаю.

— Чего там думать? — вдруг возмутился пацан. — Если деньги есть, то давай, покупай нас со всеми потрохами. У батьки с мамкой хоть работа появится. А то они меня шпыняют за то, что я в «художку» хожу. Говорят, что за профессия такая бестолковая — бумагу пачкать. Это все потому, что им самим заняться нечем. Батя случайными заработками перебивается, а мамка как с фермы ушла, так теперь дома сидит. Платки вяжет. Этим и живем, — пацан шмыгнул носом, и неожиданно добавил: — А мамка у меня хорошая, добрая.

У меня комок подкатил к горлу. Я давно уже не думала о своей матери, но вдруг мысль о ней волной накатила на меня. «Интересно, где она сейчас? Уже столько лет прошло. Наверное, совсем меня не помнит». Мы виделись в последний раз, когда мне стукнуло четырнадцать. Мое сердце сжалось от тоски. Я не была сентиментальной, я не была дурой, и именно по этой причине я, иногда вспоминая о матери, старалась побыстрее загнать эти мысли куда-то далеко-далеко, в самые темные глубины своего подсознания. Потому что я знала — я никогда не увижу ее. И зная это заранее, я не хотела бередить свою душу бесплодными и несбыточными желаниями. «Мне просто не повезло», — я давно придумала для себя эту формулу и, словно магическую печать, наложила ее на свое детство, отрочество и любые проблески воспоминаний о тех далеких днях. Мне просто не повезло.

Я тряхнула головой, сбрасывая с себя остатки ненужных и недопустимых мыслей, и вернулась в августовское солнечное утро.

Выслушав грустную исповедь пацана, я в очередной раз подумала, что у меня, наверное, какая-то миссия на этой земле — помогать людям. Я уже наобещала кучу всякой всячины. Купить квартиру Фёкле. Сделать ее человеком. Не забывать бабу Машу. Помочь Палычу. Найти невесту Дэвику. Господи, теперь еще и эта деревня! Ну откуда все они берутся на мою голову?

Но меня отрезвил серьезный взгляд пацана, который по-прежнему, не отрываясь, смотрел прямо мне в глаза.

— Ну, хорошо. Я даю тебе слово, что помогу вашей деревне вылезти из этого дерьма. Во всяком случае, я постараюсь. Очень.

Пацан вдруг перестал быть серьезным и радостно улыбнулся мне. И в одно мгновение исчез маленький мужичок, и передо мной появился настоящий вихрастый веснушчатый ребенок. Улыбка его была открытой и дружеской.

— Меня Егором зовут, — сообщил он мне.

— А я Зина, — я протянула ему ладошку. — Будем знакомы.

Он осторожно пожал мою руку.

— А я здесь пока вот гусей пасу. Соседи просят. За это мне немного денег дают. Кто сколько может. Гуси хорошие. Они меня слушаются.

Я смотрела на него, и на меня откуда-то сверху снизошел вселенский покой. Я вдруг твердо решила, что обязательно сдержу все свои обещания. Ведь человеку, чтобы сдержать обещания, совсем не нужно переться в депутаты всяких там разных дум, советов и аппаратов. Надо просто однажды понять, для чего ты пришел сюда и в чем заключается твое самое главное дело. И тогда у тебя обязательно все получится. А все остальное — просто надуманные пустяки.

Назад я шла рядом с Егором. Он даже разрешил мне немножко поуправлять его гусями с помощью волшебной хворостины. И гуси против меня совсем не возражали. Так мы добрались до деревенской околицы и расстались около нее лучшими друзьями. Егор погнал свое стадо на новое пастбище, а я вознамерилась вернуться к моим детективам. «Небось, уж потеряли меня, — подумала я. — Что-то я их уже часа два не видела. Тоже мне, охраняльщики. Так вот скрадут хозяйку, и никто даже не мявкнет». Мысль часто бывает материальной, но на этот раз мне совсем этого не хотелось бы.

Хоть деревенская околица и означала здесь границу цивилизации, но телефонная сеть тут все же имелась. С этого и начались все мои сегодняшние неприятности.

Постояв немного около деревянной ограды, которой был обнесен двор дома, где я провела сегодняшнюю ночь, я вдруг решила вернуться к реке. «Ну, чего дома-то сидеть? Времени еще куча. В Москву только завтра утром ехать. А где я еще такую красоту увижу? Да и занять себя нечем». Пока я стояла около околицы, решая, чем бы заняться, из дома вышел Олег. Я не видела его уже больше двух месяцев, и теперь его всегда подтянутая фигура и сосредоточенный взгляд придали мне дополнительную уверенность в завтрашнем дне. Заметив меня, он подошел и тихо сказал:

— Зина, вы надолго одна не отлучайтесь. Мои ребята за вами приглядывают, но все же надо пока поберечься. Завтра трудный день, сегодня хорошо бы вам пораньше лечь. Да и нам так спокойнее будет.

Сообщив мне все это негромким деловым голосом, Олег так же неторопливо развернулся и ушел в дом. Я стояла, переваривая услышанное. Во, дают! А я думала, что гуляю себе без присмотра, где вздумается, а оказывается, за мной куча народу присматривает. Профессионалы! Я улыбнулась и подумала, что надо бы и вправду еще прогуляться. Чего в такой замечательный день дома-то сидеть? Может, еще что-нибудь полезное узнаю.

Приняв это решение, я снова потопала на высокий косогор. Солнце поднялось уже довольно высоко и припекало во всю свою августовскую силу. Я снова присела на возвышавшийся над рекой берег и стала смотреть вдаль. Кто-то сказал, что человек может бесконечно долго смотреть на огонь, работающую женщину и на текущую воду. Это правда. Текущая вдаль река завораживала. Я смотрела на нее и смотрела, пока глаза мои не стали слипаться. Тогда я свернулась калачиком на самой макушке крутого косогора и задремала.

Телефон зазвонил, как всегда, невовремя. Я нехотя открыла глаза, вырывая себя из плена дневных сновидений. Мне снилась моя мать. Он шла по песчаному берегу реки и улыбалась мне. А я, маленькая, в белом платье с красными горохами, бежала к ней навстречу. Сон был таким ярким, что казался мне явью. И во сне я все бежала и бежала, и никак не могла добежать к матери. У меня уже почти не было сил, но я видела, как она идет ко мне и приветливо машет рукой. И улыбается. А я все бежала и бежала к ней. Из последних сил.

Номер в телефоне был незнакомым, но, расслабившись от деревенской тишины и яркого солнышка, я беспечно ответила:

— Я вас слушаю.

— Доченька, дитятко мое. Наконец-то я тебя нашла, — голос в трубке был смутно знакомым, но только очень-очень далеким.

— Кто это? Говорите громче, я вас не слышу, — заорала я в телефон, позабыв про все на свете. Меня уже целую вечность никто не называл доченькой.

— Зиночка. Это я, твоя мама.

У меня замерло сердце. Я попыталась ответить, но только хриплый стон вырвался из моего горла. Прокашлявшись, я заорала в трубку:

— Мама, ты где?

— Я здесь, в Москве. Метро Алтуфьево, кажется. Зиночка, у меня беда. Помоги мне, дочка, прошу тебя.

Ни секунды не раздумывая, я вскочила с берега и бросилась в деревню. Как будто и не было этих лет! Я долгими ночами представляла себе, как моя, заблудшая где-то среди планеты Земля, мать однажды одумается и призовет меня к себе. Я не могла поверить своим ушам. Этот день наступил. Я забыла обо всем, даже о грядущем гигантском наследстве. Вся моя сущность потянулась к этому голосу, такому родному и желанному. Почти забытому, почти потерянному. Я бежала через луг, думая только о том, где сейчас раздобыть машину, чтобы поскорее добраться до Москвы.

Навстречу мне попался мужичок на стареньком раздолбанном «Запорожце». Я рванула к нему.

— До Москвы подбросите? Только сначала тормознете, где скажу, — я почти на автомате сообразила, что без денег далеко не уеду, — мой вопрос вогнал его в ступор. — Тысяча евро. Идет? — Мужик больше меня ни о чем не спрашивал.

Он притормозил около моего деревенского пристанища, я метнулась в дом, схватила сумку и на той же скорости, не останавливаясь и ничего никому не объясняя, влетела в крошечную смешную машинку.

Мы гнали машину на предельной скорости. Мы — это потому, что я страшно боялась, что старенький «Запор» лопнет от натуги, не дотянув до столицы, и постоянно уговаривала его ехать красиво и плавно. Но, несмотря на мои уговоры, машина взбрыкивала и подскакивала, как непослушный ослик на арене цирка. Впереди уже показались окраины города, и я, попросив подвезти меня к ближайшему банкомату, щедро расплатилась с обалдевшим от счастья крестьянином. Дальнейший мой путь был прост: метро и только метро. Препротивные московские пробки делали путешествие по городу не просто невозможным, а просто исключительно невозможным.

Вырвавшись из вязких лап толпы, которой всегда наполнено любое метро во всех столицах мира, я выскочила на поверхность в Алтуфьево и, лихорадочно озираясь по сторонам, стала набирать номер на светящемся дисплее. Но раз за разом автоматический приятный голос отвечал мне:

— Абонент временно недоступен.

Больше мне никто не звонил. И абонент упорно был недоступен. В моей голове бродили разные мысли. Рядом со мной остановилась машина.

— Дэвушька, тэбе подвезти?

Голос звучал ласково. Мне сейчас было все равно куда ехать. Я открыла дверцу стареньких красных «Жигулей», но в этот момент кто-то крепко схватил меня за локоть.

— Зинаида Иосифовна. Ну, это уже слишком. — Голос моего наиглавнейшего детектива Олега был для меня неожиданностью. Скорее приятной. Крепко держа за руку, он повел меня в сторону большого черного автомобиля, припаркованного недалеко от метро. Того самого, который встречал меня вчера в аэропорту. Я молча села в машину, и мы двинулись в обратный путь.

В деревеньку, объявленную моей крепостью, мы добрались без приключений. Я дождалась вечера и также молча легла спать. Детективы меня ни о чем не спрашивали. Они видели, в каком я состоянии и только укоризненно и молча качали головами. Лишь Олег всего один раз решился. Он подошел ко мне и сказал тихо:

— Ты бы, Зина, побереглась. Сейчас самое время поберечься.

Я была с ним согласна, но сил у меня не нашлось даже на простой кивок головы. Я была опустошена и раздавлена. Зачем она так поступила. Что это вообще означало? Я терялась в догадках и металась по спальне не находя ответов.

Поняв, что сегодня я вряд ли усну, я решила, что чашка чаю мне сейчас совсем не помешает.

В кухне горел свет. Олег сидел около стола и при свете настольной лампы читал книгу. Увидев меня, он поднялся, принес мне табурет, и я присела рядом с ним.

— Олег, скажи, что это сегодня было? — тихо спросила я его.

— А вы разве не поняли? — спокойно сказал Олег. — Попытка похищения.

Где-то в глубине меня крутилась маленькая черная мысль, которую я все время пыталась выгнать из себя, словно инопланетного пришельца. Но мысль упорно возвращалась в недра моего подсознания и, криво ухмыляясь, дразнила, доводя меня до исступления.

— Расскажи, — попросила я.

— Хорошо, — согласился он и отложил книгу. — Когда вы позвонили бабе Маше, они поняли, что вы вернулись в Москву. Остальное — дело техники.

— Постой, а откуда они узнали мой номер телефона? — возмутилась я. Олег вздохнул:

— Зина, вы же знаете, что в наше время никакие технические секреты просто не существуют. Пока вы тихо-мирно сидели в Австрии, они не могли вас засечь. Вы же сменили номер телефона и никому с него не звонили. Но, во-первых, время вашего возвращения приблизительно известно. И как только этот срок истек, враг начал активно вас отслеживать. Я думаю, что им достаточно было проследить телефон бабМаши, она-то у них почти три месяца под прицелом была, а у них хоть зажигание и поздновато срабатывает, но, видимо, все же сработало. — Олег усмехнулся. Не мудрено — у «мадам» действительно с разведкой и прочими «боевыми действиями» было как-то не очень. На мое счастье! — Так что все это для наших …м-м-м оппонентов — секрет Полишинеля, — Олег пожал плечами и поскреб подбородок, рассуждая, — или, например, Палыча мобилу «прозвонить». Это, во-вторых. Ведь, как только он отказался с ними сотрудничать, несложно было предположить, что он попытается с вами связаться.

— Господи, и Палыча под удар поставила! Вот я дуреха!

— Напрасно вы так о себе думаете, — в голосе Олега было неподдельное уважение, и я немного успокоилась. — Мы же не зря свой хлеб едим, — Олег сказал это с тем еле уловимым налетом гордости, какой может себе позволить скромный, но профессионально подкованный человек. — Судя по тому, что Палыч благополучно слетал к вам в Вену, а, что еще важнее, благополучно из нее вернулся, они не смогли засечь его перемещения. Думаю, это — простая удача. Только вот никто не ожидал такого развития событий, — Олег усмехнулся. — Я вам больше скажу, даже я не ожидал от вас такого. Додуматься пригласить Палыча в Вену! — Олег смотрел на меня с восхищением. — Ваши решения, как правило, непредсказуемы. Наверное, в этом и кроется секрет вашего успеха. И, если хотите, вашей неуязвимости. Я, Зина, такого удачливого человека, как вы, встречаю впервые в жизни. — Взгляд Олега стал вдруг хитрющим, но в глазах его заблестели веселые искорки — ни дать, ни взять, мальчишка, выигравший чемпионат мира по стрельбе из самодельных рогаток. — Поэтому и работаю с вами. Удача — вещь весьма заразительная.

О! Я же это всегда говорила! Но впервые услышала мою собственную фразу от другого человека. Олег, тем временем, продолжал рассказывать мне очевидные для него, но не для меня, вещи.

— Теперь насчет попытки вашего похищения. Мы ожидали чего-то подобного. Слишком долго наш враг бездействовал, вернее, делал вид, что бездействует. А так не бывает. Дамочка с таким темпераментом обязательно проявила бы себя. Так и получилось. Поэтому в эти дни все были особенно начеку. Пока вы на бережке с гусями общались, трое наших «пасли» вас покруче тех гусей. Звонок от вашей матери… — он запнулся, помедлил, но все же закончил свою мысль: — В общем, звонок был не фальшивкой. После того, как «мадам» не смогла подкупить Палыча… — я вскинула удивленный взгляд на Олега, — да, да, мы об этом прекрасно осведомлены, — он ответил мне так, словно бы ожидал этого моего взгляда, и, не прерывая рассказа, спокойно продолжал излагать неизвестные мне доселе факты: — Она, эта ваша непримиримая «Мата Хари преклонных лет», видимо, решила идти до конца. Ваша мать действительно звонила вам. И действительно из Зауралья. А не из Москвы. Мы просмотрели весь путь. И если бы вы так стремительно не попались на эту удочку, то узнали бы об этом еще днем, — Олег помолчал, а потом добавил тихо: — Думаю, она взяла деньги, которые ей предложили за ее услуги. — Болезненная гримаса, которая отразилась на моем лице, не прошла незамеченной. — Простите, Зина, мне бы не хотелось углубляться в эту тему. Я вижу, что вы очень переживаете. Но соображения вашей безопасности…

— Да, чего уж там, давай, вываливай, — перебила я его дипломатические экивоки. Так хреново я давно себя не чувствовала, но все же я решила узнать все до конца.

— Да тут уже и так все понятно. «Мадам», видимо, приготовила несколько вариантов. Если бы не сработал вариант с вашей матерью, думаю, она бы сделала еще что-нибудь подобное. А так вас выманили с помощью элементарной человеческой логики. Конечно, был риск, что вы не клюнете. Но, зная вас, — Олег замолчал и посмотрел на меня долгим внимательным взглядом, — я бы на их месте поступил точно так же. Понимаете, Зина, у вас есть одно очень редкое качество. Оно одновременно и ваш плюс, и ваш минус. Плюс — потому что редко кому удается сохранять человеческий облик в любых условиях жизни. А минус, потому что это делает вас дьявольски уязвимой, — лицо Олега было сочувственным и грустным одновременно. Я слушала его очень внимательно, и для меня его слова были очень важны. Наверное, в этот момент я повзрослела на несколько лет. — Но у меня личная просьба — оставайтесь такой навсегда. — Олег взял мою руку и учтиво ее поцеловал. Я сидела на табуретке, сгорбившись, словно бы все мировые проблемы разом навалились на меня. На душе было паршиво.

Она предала меня второй раз! Моя родная мать продала меня моим врагам за тридцать серебренников! Эта мысль не давала мне покоя, она теребила мою больную душу и отравляла ядом всю мою прошедшую жизнь. В эту ночь я поняла одну простую истину. Эта истина была целым морем скорби и я, как могла, сгладила ее, облекая свою мысль в приемлемую словесную формулу. И выглядело это примерно так.

«Родственники — они как взрослые больные дети: толку никакого, а претензий целый вагон». Это была мысль, немного ироничная, немного даже ехидная, но, по сути своей, очень точная. И мало кто из нас не согласился бы с ней! Разве не у каждого из нас хотя бы однажды в жизни выползает откуда-то из глубин времени и памяти человечек, в котором вы вдруг узнаете или родственника — двадцать пятая вода на киселе. Или просто приятеля, школьного или, пуще того, случайного знакомого. Даже иногда — о, как! — детсадовского одногруппника.

Но родственники из всего этого сонма полублизких вам людей самые неизбывные. И носочки они мне в детстве тепленькие вязали, и сопли подтерли три раза. А где же вы, спрашивается, были, мои дорогие родственнички, когда я по улицам в одиночку шлялась, и от голода меня мотало так, что на ногах не устоять? А где же вы были, когда мне было плохо, одиноко и нужно было от вас только одно-единственное доброе слово? И не деньги или жалость, а именно простое доброе слово. Которое и кошке приятно.

Нет, дорогие мои! Все, чего я добилась в жизни, я добилась сама! Мне, конечно, помогли. Но не вы. А просто добрые люди. Вот они мне сейчас и родственники. И даже ближе. А вы гуляйте себе по просторам моей Родины и не доставайте глупым нытьем и сюсюканьем. Мне это совсем не интересно. Вы же как-то жили без меня? Ну, тогда, когда еще не знали, что я не сдохла под забором, а выбилась в люди? Вот и живите себе дальше. Долго и счастливо.

Я сидела и молчала, обдумывая то, что только что услышала, когда поняла, что в комнате давно уже наступила тишина. Олег, заметив мое состояние, вежливо замолчал и ждал, когда я снова спрошу его о чем-либо. Я не обманула его ожиданий.

— Олег, а что дальше?

— Ну, а дальше все просто. Вы приезжаете в условленное место, в данном случае это было Алтуфьево, вас там «принимают». Вы уже почти что сами вошли в приготовленную для вас клетку. Помните те задрипанные красные «Жигули»? Андрей проследил за ними. И, если бы не мы, то «мадам» уже вас где-нибудь припрятала понадежней, чем госбанк прячет свои золотые резервы. Собственно, сумма, обладательницей которой вы сегодня, скорее всего, станете, вполне сопоставима с запасами небольшой, ну, так, средней руки страны. Из-за таких денег вас могли бы и на молекулы распылить, — Олег грустно смотрел на меня, понимая, что я сейчас должна чувствовать. — Но вы правильно заметили. «Мадам» отчаянно не везет с исполнителями ее планов. Вот вам с нами повезло, — в голосе Олега снова ощущался прилив гордости. — А вот все ее люди — действительно, «неумехи», что ли. И ведь, что странно! Не похоже, чтобы она экономила на этом деле. Но, знаете, так бывает. Наверное, просто не судьба. Но все-таки, стоит поберечься.

Я наконец смогла уснуть. Но поспать вдоволь мне сегодня была не судьба. В шесть утра Олег постучал в дверь:

— Зина, пора. Надо, пока дороги свободные, к Москве добраться.

Я собралась быстро. Внутри меня наступило какое-то ледяное спокойствие. Сегодня был день, к которому я шла все эти непростые полгода. Я должна быть сегодня на высоте.