Мы провалялись в постели почти до самого вечера — благо, у Дэвика был выходной, и он никуда не торопился. В перерывах между сексом (Дэвик, невзирая на возраст и рост, был практически неутомим) и плотными перекусами, я периодически возвращалась к так почему-то заинтересовавшей меня теме.

— Слушай, я все равно не понимаю, почему Сашок мне все отписал? Все же, семья, пусть и не очень удачная. Но ведь родные люди. Жалко их.

Дэвик усмехнулся:

— Не жалей. Они люди не бедные. У сына своих деньжищ несколько вагонов. Правда, я тебе могу сказать одно — я тоже удивился, когда Сашок мне весь этот список приволок и объявил, что хочет отдать все тебе. Он там жене что-то отписал, какую-то мелочь. На прокорм вполне достаточно, но не жирно. Но, ты знаешь, наверное, он был прав. Ей и этого — выше крыши. За ее стервозность. Она — сука редкостная! — На лице Дэвика появилось неприязненное выражение, но тут же сменилось на его обычную добродушную улыбку. — А ты — совсем другое дело. Хоть в самом конце жизни его кто-то приласкал и согрел. Он ведь, по сути, был очень одиноким человеком. — Дэвик даже сделал акцент на последней фразе, хотя уже упоминал сегодня об этом обстоятельстве.

Я задумалась. Получается, что мое случайное знакомство на скачках принесло совершенно неожиданный результат. Я не имела в виду себя и полученные дивиденды. Я думала о Сашке. Какое счастье, что он не успел мне надоесть! А то было бы нечестно получить от него такой колоссальный сюрприз. Я легла на плечо Дэвика, и он меня слегка приобнял.

— Знаешь, если ты и вправду уверен, что его семья не станет на меня обижаться, то я, пожалуй, приму все эти подарки.

Дэвик посмотрел на меня очень странным взглядом и обнял еще крепче. Помолчав, он вдруг тихо прошептал мне в самое ухо:

— Я не знаю, будут ли они обижаться, но я-то точно на тебя не буду. Ты — славная. — И мы уснули.

Когда мы проснулись, за окном уже начало темнеть. Я встала, чтобы включить свет. Закат был потрясающе красив и, прежде, чем задернуть занавеску, я решила немного полюбоваться на краски вечереющего московского неба. Я открыла балконную дверь и, стоя на пороге, с удовольствием вдыхала вечерний воздух. Он приятно щекотал ноздри свежим ветерком, слегка приправленным запахами города. Я уже было собралась задернуть занавеску, как вдруг какое-то очень быстрое насекомое стремительно пронеслось мимо моего уха с тихим свистом, и в следующую секунду раздался душераздирающий крик. Дэвик вскочил с кровати и теперь вертелся на одной ноге, словно ошпаренный. Я сначала не поняла, что произошло, но в следующее мгновение второе насекомое с таким же тихим свистом промелькнуло еще ближе к моему уху, и ваза, стоящая у изголовья моей кровати, вдруг взорвалась тысячами осколков.

— Закрой дверь, дура, — продолжая вертеться на одной ноге, взвыл Дэвик, — ты, что, не видишь — стреляют.

Я не слышала никаких выстрелов, но от неожиданности сделала все ровно так, как просил Дэвик. Я резко задернула плотную штору и, отскочив от балконной двери — для надежности — погасила свет. Дэвик теперь лежал на полу, на животе, и тихонько стонал и всхлипывал. В темноте его силуэт был освещен только тусклым светом флюоресцентной скульптуры Аполлона Бельведерского — так значилось на табличке около его левой ноги. Скульптура была высотой в половину человеческого роста, стояла около стеклянного туалетного столика и, отражаясь в нем, наполняла слабым светом мою спальню. Эту скульптуру тоже подарил мне Сашок, когда приобщал меня к прекрасному. На нее я вешала свои шляпы, когда мне было лень убирать их в коробку.

Я словно впала в транс, и вся действительность теперь проплывала передо мной, как кадры в замедленной киносъемке. Всхлипы Дэвика, сгущающаяся чернота за окном, которую я видела в тоненький просвет между стеной и занавеской, таинственный — из-за флюоресцентного Аполлона — полумрак в комнате… У меня никак не получалось сообразить, что происходит, и я стояла посреди спальни, окаменевшая, похожая на статую моего древнегреческого божка, только без подсветки. Моя голова была пуста, словно из нее удалили все мысли. Мне показалось, что прошла целая неделя. К действительности меня вернули все более и более жалостливые стоны Дэвика.

Метнувшись к прикроватному столику, я сдернула с него ночник и, поставив его под кровать — так будет меньше света в окне — я включила крошечную лампочку. Но и в этом неярком свете было видно, что Дэвик, белый, как полотно, прижимает руку к своему весьма обширной комплекции «мягкому месту», и на полу под ним медленно расползается темное пятно.

Когда все произошло, я даже не успела испугаться. И только теперь у меня вдруг начали дрожать руки, и до меня, наконец, дошло, что то, что я приняла за насекомое — это вовсе не представители нашей фауны, а пули. Обыкновенные железные пули, которыми убивают. А звука не было слышно только потому, что стреляли откуда-то издалека. И, скорее всего, с глушителем. Сейчас это показывают во всех сериалах, но я и предположить не могла, что когда-нибудь смогу принять участие в одном из них. От мысли о пуле мне стало очень страшно, и теперь этот страх волной обрушился на меня. Но я не дала ему ни малейшего шанса. Дэвик валялся передо мной на полу огромной жалобной кучей плоти, и эта куча срочно нуждалась в моей помощи.

— Дэвик, что с тобой? — я подскочила к нему. Лужа, которую я заметила под ним, была липкой на ощупь. — Это, что, кровь? — я испугалась не на шутку. — Ты ранен? Куда?

Дэвик уже откровенно рыдал, как маленький, потерявший в толпе на базаре маму, ребенок.

— Больно-о-о, — протянул он сквозь слезы, и рукой показал туда, где болит. Я поднесла ночник к тому месту, на которое он указал и… Анекдотичность ситуации заключалась в том, что пуля попала прямо в его пухлый, желеобразный зад. Прямо в одну из этих колышушихся округлостей. Я замерла, растерявшись и борясь с неожиданно накатившим на меня приступом хохота. Наверное, это был не совсем смех, а просто нервы, но истерический хохот, который я больше не могла удерживать в себе, огласил комнату. Истерика продолжалась минуты три. Дэвик даже перестал плакать. Я сидела рядом с ним и хохотала как полоумная. Дэвик, охая, повернулся на бок и обиженно засопел.

— Может, все же вызовешь мне «скорую», — сказал он совершенно больным голосом, и мой смех сразу куда-то делся. Я наконец обрела способность здраво соображать, и тогда все сразу стало на свои места.

Зачем мне ночник, если занавески плотно задернуты? Этот вопрос сразу нашел свой ответ. Я снова включила свет и моим глазам предстала картина, которую я не забуду никогда. На полу, весь в крови лежал мой бедный нотариус. Кровь была и на постели. Но это меня сейчас абсолютно не волновало. Придя в себя, я сразу начала действовать. Во-первых, я вызвала по телефону «скорую» и милицию — так сказал Дэвик и, во-вторых, попыталась помочь моему другу и хоть немного облегчить его страдания. Последнее мне не удалось, потому что кроме как на животе он больше никакой другой позы принять не мог. Тогда я просто обмотала его драгоценный зад потуже простыней и оставила свои бесполезные попытки до приезда «скорой». Я села рядом с ним на пол и, гладя его по голове, приговаривала:

— Потерпи, мой хороший. Ох, эти злые люди, и зачем они в тебя стреляли? Вот мерзавцы!

Дэвик, превозмогая боль, приподнялся на полу и, взглянув на меня, прошептал:

— Они не в меня стреляли. Они стреляли в тебя.

Я подумала, что он бредит. Так бывает, я знаю, от боли люди начинают нести всякую чушь. Но страх холодной густой волной вдруг зародился у меня где-то в районе лодыжек и медленно, очень медленно пополз вверх, к груди. Я замолчала на полуслове. Мой организм, отвыкший от стрессов, давно утратил на них положенный иммунитет. Но неожиданный поворот событий взболтал мою сущность, как бокал с апельсиновым соком, и весь осадок, вся моя прежняя, далекая жизнь, спокойно лежавшая на дне этого бокала, вдруг поднялась наверх, мгновенно отрезвляя меня нынешнюю, привыкшую к неге и комфорту. Дэвик немощно кряхтел, сидя на одной половинке своего желеобразного зада. Минуты текли, я размышляла. Казалось, мой раненный нотариус теперь целиком погрузился в свои неприятности, но он продолжил:

— Скорее всего, это из-за наследства. Если, конечно, у тебя нет каких-нибудь могущественных врагов, которым ты прищемила хвост или перешла дорогу.

И он поднял на меня страдальческий взгляд. Я помотала головой. Никому я ничего не прищемляла! Дэвик вздохнул.

— Если это из-за Сашкиного завещания, то они весьма оперативно все разнюхали. Хотелось бы знать, кто именно им рассказал про завещание. Нет, я допускаю, что сам факт существования завещания — это, само собой, не тайна. Оно должно было где-то быть. Но откуда они узнали, что я буду у тебя этим вечером? И о том, что я должен тебе — именно тебе! — что-то вообще сообщать! Странно это все. Но я обязательно докопаюсь до истины. Не сомневайся, — голос Дэвика сейчас звучал очень убедительно, хотя он и морщился от боли после каждого произнесенного им слова. — Ну, ладно, узнали и узнали. Могли бы просто прийти поговорить. Просто я не думал, что они начнут действовать такими методами.

Я сидела около него, и до меня понемногу доходил смысл его слов. Значит, получается, что из-за этого дурацкого списка, который мне недавно торжественно зачитал этот юридически подкованный нотариус, я теперь оказалась в положении зверька, на которого можно открывать охоту?

— Нет, так я не хочу, — я заявила это вполне уверенно и безапелляционно. — А ты можешь как-то это все поменять. Прямо сейчас.

— Что поменять? — не понял Дэвик и болезненно поморщился.

— Ну, все это наследство. Если меня из-за него хотят убить, то зачем мне такой подарок? Я и без этого неплохо жила. — Я даже разозлилась.

— Нет, здесь ничего прямо сейчас поменять нельзя, — сказал Дэвик и снова охнул. — Да и потом, даже если ты и захочешь что-то изменить или просто ото всего отказаться, то на это нужно время. А вот его-то у тебя как раз может и не быть. И потом, эти люди вряд ли поверят, что ты добровольно откажешься от такого куска. Нет, не поверят. И поэтому охота на тебя будет открыта до победного конца.

Это мне совсем не понравилось.

— И что же мне делать? — растерянно спросила я.

— Ну, прежде всего, сейчас рассказать милиции все, что произошло. Ну, например, что к тебе на огонек заглянул старый приятель, и пока мы с тобой расслаблялись, произошел этот непонятный казус с выстрелами. Наверное, кто-то что-то перепутал. Прикинься дурочкой — так безопасней всего. Но про наследство тебе лучше помалкивать. И еще. Мой тебе совет — бери это Сашкино барахло, и потом тебе уже никто не будет страшен. А то так тебя точно пришьют где-нибудь в темном углу. На всякий случай, для верности. Они все равно не отвяжутся. Точно! — и Дэвик снова охнул, видимо, от нового приступа боли. Но он не сдавался, профессионализм был сильнее любых личных неприятностей: — И потом, зачем тебе что-то менять? Деньги — это всегда хорошее подспорье в жизни. Особенно, для молодой хорошенькой девушки, — Дэвик даже попытался улыбнуться. — С помощью денег ты сможешь что-нибудь предпринять. Например, откупиться, или сама пойдешь в наступление. В общем, что-нибудь придумаешь. Тебе, главное, продержаться до вступления в наследство. А потом ты наймешь целую армию, и тебе никто не будет страшен. Чем ты рискуешь? Жизнью? Так теперь ты в любом случае под ударом! — Дэвик распалился и даже начал жестикулировать, словно выступал в суде перед коллегией присяжных. — Но ты можешь хотя бы попробовать выжить. Если все получится, то будешь королевой…

— А если нет, то меня в любом случае грохнут, — закончила я его мысль, — вот, Сашок, молодец, удружил, — я снова развеселилась. Но теперь это была не истерика. Нет, теперь это был мой прежний, зауральский смех. Из той моей жизни. Мои мозги, расслабившиеся от сытой и красивой жизни, неожиданно сами собой стали оживать. Мне же бороться за свою жизнь было не привыкать. Вся моя прежняя, теперь уже слегка забытая, жизнь была борьбой за выживание. Ну, что ж! Вызов принимается.

И мне сразу полегчало.

А Дэвик не унимался:

— А что же ты хотела? Денежки — они всегда такие, с приколами. Особенно денежки огромные. Да еще с неба свалившиеся. На них же всегда найдется, кому позариться. Единственная закавыка — это, как они обо всем узнали? — и Дэвик задумался. По его лицу иногда пробегала болезненная гримаса, но нотариус явно одерживал верх над болеющим человеком.

Я тоже задумалась. Он был прав. Никакие богатства еще никому не доставались без борьбы или хотя бы просто какой-нибудь мышиной возни. И там иногда постреливают — я это знала, этого добра в любом киношном сериале целые километры.

— Слушай, а может, это не его семья? — меня вдруг осенило. — Может, ты ошибаешься?

Взгляд Дэвика из жалобного стал сочувствующим:

— Девонька, если бы ты потерлась столько же, сколько я, там же, где и я, ты бы уже ни в чем не сомневалась. Все же сходится. Ну, кто будет вычислять место жительства какой-то среднестатистической девицы, да еще нанимать снайпера? А то, что это снайпер — к гадалке не ходи! Это все больших денег стоит. И если у тебя нет могущественных врагов, то кроме семейства Сашка этим больше заняться некому. Тем более у них такой грандиозный повод! — Дэвик выдохся, и теперь лежал на полу тяжело дышащей грузной кучей.

Я раздумывала над его словами несколько минут, но мои размышления прервал звонок в дверь. Милиция была бесцеремонна.

— Что здесь произошло? — Неприятный человек с неприятным лицом и таким же голосом задал мне этот вопрос, тоном, которым обычно спрашивают: «Как твои дела?», когда встречаются с человеком, с которым вы расстались только час назад.

Я рассказала то, что мне велел Дэвик. Милиционер все записал и собрался уходить.

— Господин милиционер… — начала было я, но его взгляд остановил мой так и не начавшийся поток слов:

— Я не милиционер. Я — следователь.

И он ушел, кивнув своему помощнику. Тот оказался полной противоположностью своего шефа. Он методично облазил на четвереньках всю комнату, поднялся, отряхнул колени и улыбнулся. «Чепуха! Дело житейское!» Вылитый Карлсон, который живет на крыше. Мне аж легче стало. Затем он заглянул на балкон, все время что-то бормоча себе под нос и вернулся в комнату.

— Наверное, из соседнего дома стреляли. Похоже, вы кому-то здорово на хвост наступили.

— Никому я никуда не наступала, — искренне возмутилась я, помня советы Дэвика, — я вам говорю, что это меня с кем-то спутали. Ну, сами подумайте! Кто мне может желать зла? — И я состроила глазки этому веселому человеку.

— Не знаю, не знаю, — действительно засомневался он, внимательно разглядывая меня.

Мы поболтали, и следователь оставил мне номер своего мобильника с традиционно-сериальным напутствием: «Если что вспомните — звоните». После этого он откланялся, забрав с собой всех своих подручных. «Скорая» увезла Дэвика, и я осталась одна. Здраво рассудив, что после посещения моей квартиры таким количеством людей, включая милицию, новых покушений до следующего утра, скорее всего, не будет, я кое-как прибрала в спальне, приняла душ и, обмазавшись с головы до ног огромной порцией ночного крема, завалилась спать. Война войной, но выглядеть женщина должна хорошо всегда. Даже на войне.