После описанных событий прошёл месяц. Провинция Дофине тепло приняла наследника престола. Бурж с его прибытием стал центром, куда стекались все воинственно настроенное дворянство Франции. Вторая столица, так её окрестили сами горожане. Поскольку цвет Франции сосредоточивал свои силы именно здесь, готовясь обрушиться на английскую армию, которой всё же удалось овладеть Руаном. В настоящее время её передовые полки быстро продвигались по направлению к Парижу. В обстановке полной суматохи и подготовки к войне, дофин поселился в лучшем дворце Буржа, что находился на малой площади города. У него даже появился свой двор, в центре которого царила Мария Анжуйская. Её мать и брат на время покинули Францию. Они собирались вернуться обратно лишь ко дню бракосочетания, которое назначили на конец сентября. Мирианда осталась вместе со своей кузиной в Бурже и поселилась во дворце рядом с ней. Она избегала шумных приёмов и старалась по возможности вести уединенную жизнь, в отличие от кузины, которая по своему положению и долгу всегда лично принимала гостей и присутствовала на всех мало-мальски значимых приёмах города. Как и в Париже, сад, примыкавший к дворцовой площади, стал единственным убежищем Мирианды. Она проводила здесь долгие часы и уходила лишь за полночь, или же когда необходимость требовала её присутствия. Так было и сегодня. Она просидела всю вторую половину дня в саду, когда её позвали на ужин, который устраивал дофин в честь прибытия его преосвященства Рене де Шартра, человека, который с благословения папы возглавлял католическую церковь Франции. Когда Мирианда вошла в зал, где был накрыт праздничный ужин, то увидела за столом кроме дофина и Марии Анжуйской, его преосвященство и Таньги дю Шастель, а также несколько молодых дворян и дам из окружения дофина, с которыми она была едва знакома. После принятых обменов приветствиями Мирианда заняла место за столом, рядом со своей сестрой, напротив его преосвященства Рене де Шартра. Хотя ужин проходил в оживлённой беседе, которой сопутствовала частая смена блюд, Мирианда почти не разговаривала. Она лишь отвечала отрывистыми фразами, когда кто-либо обращался к ней с вопросом. Рене де Шартр, который всегда отличался несдержанностью, громко воскликнул, обращаясь к виночерпию, стоявшему за его спиной:

– Чего стоишь, нечестивец, наливай вина и передай, пусть принесут того нежного мяса, которое я недавно отведал, проклятый пост меня доконал!

Если кого и шокировали слова епископа, то они не подали виду. Исключение составлял лишь один дофин, которому поведение епископа, по всей видимости, доставляло удовольствие. Этот вывод проистекал из одобрительной улыбки, которую дофин адресовал епископу.

– Как Париж, ваше преосвященство? – спросил дофин, для того чтобы завязать разговор с епископом.

– А что Париж? – ответил вопросом на вопрос епископ и продолжал с брезгливым выражением, – жалок и ничтожен, ибо терпит власть предателя и распутницы, прости меня, господи. Но ничего, придёт час расплаты, придёт, и эти двое понесут жестокое наказание за то, что ввергли Францию в хаос и мрак. Господь всё видит, сын мой, всё, – епископ одним махом опорожнил довольно внушительный кубок, который виночерпий тут же наполнил снова.

Не обращая внимания на грубые слова по отношению к своей матери, дофин продолжил задавать вопросы епископу:

– А правда ли то, что после падения Руана король Англии прибыл в Париж и…

– Ложь, – перебил его епископ, – ложь, распускаемая герцогом Бургундским. А что ему ещё остаётся делать, как не лгать и злословить, после того, как он заперся во дворце Барбет и окружил себя многочисленной охраной, – епископ развязно захохотал и продолжал, – нечестивец, боится, значит, недалёк тот час, когда придётся расплачиваться за грехи перед господом и людьми.

Слова епископа вызвали удивление дофина. Впрочем, как и остальных, которые более внимательно стали прислушиваться к разговору епископа и дофина.

– Чего может опасаться герцог Бургундский? – с недоумением спросил дофин, – Руан пал. Король Англии вот-вот появится в Париже с войсками.

– Не появится, – епископ снова захохотал.

– Король изменил планы? Совсем недавно я слышал, что он собирается продолжить кампанию и после Парижа двинуться на юг, в нашу сторону.

– Так вы что, ничего не слышали? – удивился епископ.

– А что мы должны были услышать? – в свою очередь удивился дофин.

– Арманьяки атаковали английскую армию!

Все вскочили с мест при этом известии, и первым из них был дофин.

– Где? Когда… когда это произошло? – вскричал он в крайнем нетерпении.

– Три недели назад, – довольным взглядом епископ оглядел присутствующих, – садитесь, дети мои, я всё расскажу. А ты, дочь моя, слишком бледна, выпей доброго вина и щёчки твои станут снова алыми, как цветы, – добавил епископ, обращаясь к Мирианде, тебе вовсе…

– Ваше преосвященство, – нетерпеливо воззвал дофин к епископу.

– Имей терпение, сын мой.

– Ваше преосвященство.

– Хорошо, хорошо, – уступил епископ, – это произошло, как я и сказал, три недели назад. Отряд из трёхсот арманьяков атаковал передовой полк копейщиков близ Реймса. Им удалось разгромить половину полка, прежде чем к ним подоспела помощь.

– Каков молодец! – радостно вскричал дофин, хлопая в ладоши и тем самым приветствуя героев. Все последовали было его примеру, но епископ осадил их:

– Успокойтесь и выслушайте до конца.

– Его убили, – раздался болезненный вскрик Мирианды.

– Кого? – удивился епископ, окидывая Мирианду взглядом.

– Никого, – поспешно вмешалась в разговор Мария Анжуйская, делая знак Мирианде, чтобы она замолчала, – мы внимательно слушаем, ваше преосвященство.

– Так вот, – епископ бросил ещё один взгляд на Мирианду и только затем продолжил, – к тому времени, когда пришла помощь, арманьяки исчезли без следа. Помня прошлый опыт нападения на них близ Руана, когда арманьяки доставили в город продовольствие, англичане решили, что и на сей раз повторяется то же самое, но они ошиблись, – епископ торжествующим взглядом оглядел присутствующих и продолжал довольным голосом, – король Англии, раздосадованный произошедшим нападением, узнал о численности отряда и приказал снарядить погоню за арманьяками. Более пятисот всадников из числа тяжёлой кавалерии отправились вслед за ними. До глубокой ночи король ожидал вестей от посланных в погоню за арманьяками, готовый в любое мгновение выслать дополнительные силы. Но весть, которую он получил после полуночи, была не та, которую он ожидал. Арманьяки атаковали лагерь английской армии. И атака была столь стремительной и успешной, что они почти прорвались к центру, где стояла палатка короля Англии. Пока они приходили в себя и поднимали полки, чтобы уничтожить арманьяков, те бесследно исчезли, оставив на поле сражения несколько сот убитых. Ещё через день, – продолжал в полной тишине епископ, – пока король Англии укреплял лагерь и готовился к новому нападению, арманьяки окружили и разгромили отряд, посланный за ними в погоню. Король после этого известия приостановил продвижение своей армии, видимо, ожидая новых ударов. Но и на сей раз ему не удалось угадать намерение арманьяков, которые неожиданно появились на юге и уничтожили гарнизоны герцога Бургундского в Бретиньи и Орлеане. В настоящее время, – продолжал епископ, – никто не знает, где находятся арманьяки. Король Англии стоит возле Реймса и ожидает дальнейшего развития событий, а герцог Бургундский ждёт того же самого в Париже. Идут слухи, что арманьяки повсеместно получают поддержку народа, следовательно, им легко затеряться. А невидимый противник опасен втройне. Этот юный граф умён и отважен. Нелегко придётся герцогу Бургундскому, – епископ закончил свою речь громким смехом, пока присутствующие впитывали в себя радостные вести.

Дофин поднялся с места и, подняв кубок, провозгласил тост:

– За графа Арманьяка, человека, который борется с врагами Франции несмотря ни на что и за его блестящие победы!

Дофин, а за ним и все остальные без исключения мужчины, стоя, выпили тост.

– Дело за нами друзья, – дофин поставил пустой кубок, – надеюсь, скоро и мы покажем, на что способны!

Остальная часть ужина была посвящена разговорам об арманьяках и обсуждению той части, которая касалась дерзких атак. Улучив момент, дофин вместе с Таньги вышел из зала.

– Найди его, – коротко сказал дофин Таньги, когда они остались наедине, – найди и передай, что он обязательно должен присутствовать на моём бракосочетании.

Таньги без присущей ему насмешливости повиновался дофину, так как понимал прекрасно значение этого приказа.

Мирианда едва дождалась конца ужина. Она чувствовала непреодолимую потребность остаться одной. Поэтому она сразу отправилась в свою комнату. Мысли тучами роились у неё в голове, но предаться им она не смогла. Потому что вслед за ней пришла Мария Анжуйская.

– Забудь его, – без предисловий посоветовала она, – забудь. Граф не из тех, кто отказывается от своего слова. Тебе следует подумать о своём будущем, Мирианда. Если только пожелаешь, мы подыщем для тебя подходящую партию.

– Нет, – твёрдо возразила Мирианда, – чтобы все ни говорили, он любит меня. А если любит, значит придёт за мной. Я буду ждать этого дня!

Мария Анжуйская лучше, чем кто-либо, знала упрямый характер Мирианды. По этой причине, не сказав более ни слова, она покинула кузину, позволив ей остаться, наконец, со своими мыслями и мечтами.

Тем временем виновник всех этих событий – Филипп, вернулся в Осер, где уже знали все подробности прошедшего похода арманьяков. За время похода он потерял более двухсот человек убитыми и почти вдвое больше получили ранения. Часть раненых он разместил в городе, а вторую часть в самом замке. Лишь убедившись, что всем раненым обеспечен уход, а здоровым отдых и пища, Филипп позволил себя подняться в покои. Усталый и разбитый, он не стал раздеваться, и как был в грязной одежде и грязных сапогах, упал на постель и мгновенно заснул. Но долго спать ему не дали. Он сквозь сон услышал голос Жоржа де Крусто. Филипп с трудом размежил веки и мутными после сна глазами посмотрел на своего друга.

– Я не стал бы тебя будить, – словно оправдываясь, сказал де Крусто, – но прибыл Монтегю. Он говорит, что для тебя есть важные новости.

– Зови его сюда, нет… подожди, я сам спущусь вниз. Так и не сумев выспаться, Филипп спустился вниз.

В холле его ждал Монтегю с весьма почтительным видом.

– Монсеньор, – Монтегю поклонился. Филипп в ответ кивнул.

– Я очень устал, поэтому будь краток!

– Сразу после вашего отъезда в город приехала девушка. Она хотела увидеть вас. Я сказал, что вы отсутствуете. Тогда она заявила, что будет вас дожидаться. Она не называет своего имени и не говорит, по какой причине хочет вас видеть.

– Она ещё здесь?

– Да, монсеньор! Ожидает снаружи.

– Хорошо! Приведи её ко мне!

Филипп прошёл в зал и опустился в своё кресло, что стояло за большим столом. Буквально через минуту Монтегю появился перед ним с девушкой, которая испуганно озиралась по сторонам. При виде Филиппа она на мгновение остановилась как вкопанная, но затем всё же решилась подойти к нему ближе. Филиппу не понадобилось много времени, чтобы узнать её.

– Оставьте нас, – приказал он Монтегю.

– Чему обязан, сударыня? – коротко спросил Филипп, когда они остались вдвоём с Шарлоттой де Лаваль.

– Прежде всего, – Шарлотта пыталась выглядеть смелой, но у неё плохо получалось. Испуг в глазах не проходил, – я хочу сказать, что вы совершили чудовищный поступок. Из-за вас Луиза стала отверженной повсюду. Отец и брат от неё отказались и называют не иначе, как блудницей, она потеряла интерес к жизни и во всём этом виноваты вы, – закончив говорить, Шарлота шумно выдохнула, избегая при этом прямого взгляда Филиппа.

– Вы ждали меня целый месяц для того, чтобы сообщить то, что я и сам знаю? – насмешливо спросил Филипп.

– Значит, вы раскаиваетесь в своём поступке?

– Раскаиваюсь или нет, какой в этом прок, – раздражённо ответил Филипп, – ничего изменить нельзя и если вам более нечего сказать, – он поднялся и пошёл по направлению к выходу, но не дойдя до двери замер, услышав следующие слова Шарлотты:

– Луиза беременна!

Филипп медленно повернулся и вперил в Шарлоту испытывающий взгляд. Он ей не поверил, и это было заметно по его облику.

– Вы лжёте? Отвечайте мне! – закричал Филипп, приводя Шарлотту в ужас.

Вместо ответа Шарлотта протянула ему письмо.

– Что это? – Филипп развернул письмо. Некоторое время после прочтения письма он стоял бледный и растерянный. Затем начал непроизвольно комкать письмо в руках. Внешность Филиппа настолько отличалась от обычного состояния, что вошедший в зал де Крусто замер.

– Когда она написала письмо? – хриплым голосом спросил Филипп, – сколько времени прошло с тех пор, как она дала его?

– Около месяца!

– Мне нужно знать точно, – вскричал Филипп, пугая своим видом Шарлотту.

– Месяц и несколько дней.

Филипп схватился за голову двумя руками.

– Господи, господи, неужели и сейчас ты накажешь меня так жестоко.

Филипп обернулся к Жоржу де Крусто.

– Седлай лошадей и найди два десятка отдохнувших людей. Я немедленно уезжаю, только переоденусь… вы покажете мне путь, – уже взбегая по лестнице, крикнул Филипп, обращаясь к Шарлотте.

Жорж де Крусто недоумённо посмотрел на Шарлотту, не понимая её участия, которое столь сильно взволновало Филиппа.

– Вы не знаете, сударыня, куда мы отправляемся? – вежливым голосом поинтересовался Жорж де Крусто.

– По всей видимости в Клюни, – коротко ответила Шарлотта.

– Час от часу не легче, – пробормотал Жорж де Крусто, направляясь к выходу, – едем в Бургундию. Интересно, что он придумает в следующий раз.

Тем не менее он выполнил приказ и меньше чем через шесть часов после своего возвращения Филипп снова отправился в путь, который лежал в женский монастырь Клюни.

* * *

В то время как Филипп преодолевал опасности, ожидавшие его на пути к монастырю, Луиза почти перестала надеяться на то, что когда-либо увидит его. Месяц, данный Луизой, закончился, но несмотря на глубокую ненависть, которую она по-прежнему питала к человеку, надругавшемуся над ней, ребёнка, зарождавшегося в её чреве, она ненавидеть не смогла. Мысль о том, что некогда она собиралась убить его, приводила её в ужас. Как она могла помыслить такое? Какая злая сила овладела её разумом в эту минуту? Луиза перестала чувствовать себя одинокой и всё больше думала о зарождавшейся жизни. Ребёнок приносил в её душу успокоение и радость. Часто она прижимала руку к животу, отчётливо сознавая, что отныне она не одна. В ней просыпался материнский инстинкт, который заставлял любить ребёнка, несмотря ни на что. О, она никогда не покинет своего ребёнка, что бы ни случилось. В иные мгновения на губах Луизы появлялась безмятежная улыбка, и она думала о том, кто родится: мальчик или девочка?

Луиза подолгу разговаривала с настоятельницей, как в былые времена, чему та была несказанно рада, ибо видела благие перемены, происходящие в своей воспитаннице. Луиза подружилась с сестрой Ливонией, которая из кожи лезла, чтобы угодить ей. Как прежде, она часами прогуливалась по саду с мечтательным выражением лица. Ребёнок полностью преобразил Луизу. Она часто вспоминала слова настоятельницы и начинала думать о том, что её жизнь обретает смысл. В зле ищи добро, в горестях – радость, а в отчаянии – надежду, повторяла Луиза слова настоятельницы, словно молитву. Ещё один день прошёл, – радостно думала Луиза, отправляясь спать. Она легла в кровать, и прежде чем сон окутал её, подумала, осталось совсем немного, и она сможет увидеть своего ребёнка. Всю ночь Луизе снились красивые сны. По этой причине она проснулась позже обычного. Луиза поднялась с кровати и по обыкновению, положив руку на живот, пожелала доброго утра своему ребёнку. Затем она осторожно набросила на себя одно из немногих платьев, что у неё оставались, и подошла к столу, на котором стояла кружка со свежим молоком. Луиза с удовольствием отпила несколько глотков и, положив кружку обратно на стол, вышла из кельи. Первое, что бросилось в глаза Луизе, была Шарлотта, беседующая с настоятельницей. Рядом с ней, спиной к Луизе стоял какой-то незнакомый мужчина. Она услышала, как он громко говорил:

– Где она, я хочу её видеть.

От звука этого голоса, который глубоко врезался в её память, Луиза вскрикнула. Мужчина обернулся к ней. Ненависть вспыхнула в Луизе с огромной силой. Она сделала два шага по направлению к Филиппу, но почему-то остановилась, покачнулась и начала падать.

Филипп бросился к ней. Но прежде, чем он подбежал к ней, другой мужчина подхватил её на руки. Их взгляды встретились.

– Ты, – одновременно воскликнули оба.

Человек, державший в руках Луизу, оказался ни кем иным, как Капелюшем. Луиза была без сознания. Филипп молча забрал у него из рук Луизу и в сопровождении настоятельницы отнёс её в келью. Уложив бережно Луизу на кровать, Филипп повернулся к настоятельнице:

– Что с ней, сестра? Настоятельница пожала плечами.

– Не знаю. В её положении бывают обмороки.

– Так она действительно беременна?

– Да. Но почему вы спрашиваете? И откуда вы знаете Луизу?

– Это не имеет значения, – ответил Филипп, – я побуду здесь, пока она не придёт в себя.

Он сел на стул, на котором имела обыкновение сидеть Луиза и, прислонившись спиной к стене, направил взгляд на Луизу.

– Вы не можете здесь оставаться, – возмутилась настоятельница.

– Не тратьте времени зря. Я не уйду, пока не поговорю с ней!

– В таком случае и я останусь!

– Как желаете, сестра! – меньше всего Филиппа волновало, останется ли настоятельница в келье или нет.

Несколько часов прошли в полном безмолвии. Луиза не приходила в себя, и это начинало беспокоить Филиппа, потому что он знал много больше настоятельницы.

– Здесь есть лекарь? – неожиданно спросил Филипп.

– Мы в святой обители не пользуемся услугами лекаря, – ответила настоятельница.

– Понятно!

Филипп, не произнося больше ни слова, покинул келью, а затем и монастырь. За воротами монастыря его дожидался де Крусто с двумя десятками всадников. Филипп попросил его найти лекаря и немедля привезти его в монастырь. Ещё он сказал, чтобы де Крусто разместил людей в ближайшей деревне, потому что они останутся на ночь. Отправив де Крусто выполнять его распоряжения, Филипп отправился обратно. У дверей в келью стояли Капелюш и Шарлотта. Они вполголоса о чём-то разговаривали. При появлении Филиппа они умолкли. Он даже не посмотрел на них, когда входил в келью. Прошло ещё около двух часов ожидания, во время которых Филипп изучал мельчайшие подробности неподвижного лица Луизы. Его взгляд застывал то на закрытых глазах, то на побледневших щеках, то на груди, которая едва заметно вздымалась. Он смотрел на руки Луизы, молитвенно сложенные на груди. И всё время задавался одним и тем же вопросом: как он мог поступить так жестоко с этим беззащитным созданием? И не находил ответа на свой вопрос.

Приход де Крусто с перепуганным лекарем прервал его размышления. Филипп немедленно поднялся и, указывая на Луизу, сказал:

– Я хочу знать, что с ней!

Настоятельница резко воспротивилась осмотру.

– Я не позволю её осматривать, – заявила она, – сестры будут молиться за выздоровление Луизы.

– Ещё одно слово и я заберу Луизу в другое место, – предупредил Филипп, затем, обернувшись к лекарю, бросил:

– Делай, что велено!

Лекарь подошёл к кровати и стал дрожащими руками осматривать Луизу, которая никак не реагировала на его прикосновения. Он посмотрел её язык, открыл глаза. Обследование продолжалось около четверти часа, по истечении которых лекарь развёл руками.

– Я не знаю, что это за болезнь!

– Вот и останешься здесь, чтобы узнать, – коротко бросил Филипп, занимая прежнее место на стуле. Лекарь начал было что-то говорить, но Жорж де Крусто подошёл к нему и что-то шепнул на ухо, после чего бедняга едва нашёл в себе силы пролепетать:

– Как скажете… я, конечно же, останусь.

В течение следующего часа лекарь под неусыпным взором Филиппа не оставлял попыток выяснить, что же происходит на самом деле с Луизой. Он весь вспотел от напряжения, но не сдвинулся в своём усердии ни на шаг. Филиппа уже начало охватывать раздражение при виде беспомощности лекаря, когда дверь в келью отворилась и вошёл Капелюш в сопровождении маленького, убеленного сединами мужчины.

– Это лекарь, – негромко произнёс Капелюш, не глядя ни на кого.

Филипп колебался всего одно мгновение. Понимая беспомощность предыдущего лекаря, он велел де Крусто отвезти его обратно. Едва они покинули келью, как лекарь, приведённый Капелюшем, с молчаливого согласия Филиппа и настоятельницы, которая начала всерьёз опасаться за жизнь Луизы, приступил к осмотру. Старик лекарь нагнулся над безмятежно лежавшей Луизой. Как и предыдущий лекарь, он внимательно осмотрел язык и глаза. Филипп следил за всеми его движениями.

– Давно она лежит без сознания? – не поворачивая голову, спросил лекарь.

– Почти с самого утра, – незамедлительно ответил Филипп.

– Странно! Дыхание нормальное. Язык тоже, – пробормотал лекарь, но почему же она не приходит в сознание? И тут внимание лекаря привлекла рука Луизы. Он осторожно приподнял рукав платья, внимательно осматривая руку Луизы. После этого он положил руку и приподнял платье, обнажая её ноги до колен.

– Господи Иисусе, – вырвалось у лекаря при виде множества маленьких лепестков, похожих на родинки, что покрывали ноги Луизы.

– Что? – Филипп взволнованно привстал с места.

Увидев лежащую на столе кружку, наполовину наполненную молоком, лекарь взял её в руку и поднёс к носу Затем он макнул пальцем в чашу и попробовал на вкус. И почти сразу после этого он начал отплёвываться.

– Да что с ней? – не выдержав, закричал Филипп. Лекарь с участием и состраданием посмотрел на Филиппа.

– Это Патриций! Она приняла яд!

– Вы ошиблись, это просто невозможно. Откуда у нас может быть яд, – вскричала взволнованная настоятельница.

Лекарь отрицательно покачал головой.

– Сожалею, матушка, но я не могу ошибиться. Я изучал всевозможные яды, этот в том числе! Мне надо вернуться домой. Возможно, мне удастся спасти её, хотя надежды очень мало. Этот яд действует со страшной силой!

Филипп схватил стул, на котором сидел, и разбил его об стену.

– Будь ты проклята, Луиза! Будь проклята, – вскричал он, охваченный бессильной яростью, и тут же закрыл руками лицо и прошептал, – так жестоко наказать меня.

– Как вы можете, – настоятельница ужаснулась его словам.

Филипп молча протянул ей письмо Луизы.

– Святая дева Мария, – пролепетала настоятельница. Прочитав письмо, она сделала это из ненависти к вам. Вы…

– Да, я! Я сделал это! И теперь сполна несу наказание. Капелюш подошёл к почти потерявшему себя от горя Филиппу и, положив руку ему на плечо, сказал тихим голосом:

– Не отчаивайся, Пьетро – весьма искусный лекарь. Он спасёт её.

– Если она умрёт… если ребёнок умрёт… мне не вынести тяжести этой ноши… не вынести, – глухо ответил Филипп. Не в силах более оставаться в келье, рядом с умирающей Луизой, он вышел. Филипп сел у самой двери на холодный каменный пол и, вытянув одну ногу, вторую согнул в колене и положил на неё руки. Груз вины непомерной тяжестью лёг на его плечи. Он пытался вспомнить слова молитвы, которые выучил в детстве, но ничего не приходило на ум. Капелюш вышел вместе с настоятельницей, которая сразу направилась в часовню помолиться за спасение Луизы. Капелюш остался рядом с Филиппом. Он понимал, как тяжело ему, но помочь ничем не мог. Филипп не проронил ни слова до появления лекаря. Вместе с ним он вошёл в келью Луизы. Лекарь сразу начал вливать ей в рот различные настои. Ему с трудом удавалось разжать зубы Луизы. По просьбе лекаря ему принесли молоко и мёд, которые он сразу же смешал с принесёнными им травами. Он долго перемешивал полученный состав, а потом часть содержимого влил в рот Луизе. Около часа лекарь занимался с Луизой. Закончив первую стадию лечения, лекарь снова осмотрел Луизу. Лепестки почти исчезли.

– Ей лучше? – с надеждой спросил Филипп.

– Будем надеяться, что мои травы помогут, – ответил лекарь. – Патриций действует целенаправленно. После того, что вы видели, этих маленьких лепестков на коже, начинается выделение пота, поднимается температура, у больного начинается сильный жар. Это страшно, если произойдёт, но вполне поправимо. Но если начнётся паралич, – вот тогда ей уже никто не поможет.

– Я не вижу никакого пота, – сказал Филипп, очень внимательно оглядывая Луизу.

– Будем надеяться, что он не появится! – лекарь присел на единственный стул в келье и устало закрыл глаза.

Филипп сел на кровать рядом с Луизой, ни на минуту не спуская с неё взгляда. Минуты текли одна за другой, Филиппа постепенно охватывала радость. Лицо Луизы с полузакрытыми глазами оставалось сухим. Филипп времени от времени дотрагивался до её лица рукой, словно не доверял своим глазам. Прошло около двух часов. Филипп почти уверился, что всё позади, когда на лбу Луизы показалась одна капля, потом вторая, через минуту всё лицо покрылось потом. Впервые за много часов Луиза подала признаки жизни. Она издала глубокий стон. Филипп дотронулся до её лба. Он весь горел.

– Нет, только не это, – прошептал Филипп.

Он разбудил дремавшего лекаря. Тот, протерев глаза, подошёл к Луизе.

– У нас осталось два дня, – тихо сказал лекарь. Филипп провёл ужасную ночь. Ни на минуту он не сомкнул глаз. Ежеминутно подходил к Луизе и вытирал влажным полотенцем пот с её лица. Никакие уговоры, что сёстры лучше справятся с заботой о Луизе, не помогали. Он не отходил от её постели. Утро принесло мало утешительного. Все попытки лекаря сбить высокую температуру были безрезультатны. Луиза всё время стонала. Её стоны разрывали Филиппу душу. В каждом из них он слышал свою вину.

– Сделайте же что-нибудь, – постоянно просил Филипп.

Лекарь в ответ лишь разводил руками и говорил:

– Я и так делаю всё, что в моих силах. У нас есть ещё время попытаться её спасти.

Весь день продолжалась борьба за её жизнь. Филипп видел, что лекарь старается изо всех сил. Сам он не знал, куда себя деть. Пока лекарь поил Луизу травами, он крупными шагами мерил келью. Ночь так же не принесла утешения. Луиза непрерывно стонала. Следующее утро Филипп встретил молча. Он больше не мог разговаривать. Только тихо сидел в углу с опущенной головой. Настоятельница всё время наведывалась в келью и видела, в каком состоянии он находится. Ей с трудом удалось уговорить его съесть немного скудной монастырской пищи.

Лекарь в очередной раз влил лекарство в рот Луизы. Её лицо стало похожим на воск. Лекарь знал, что это плохой признак, но Филиппу не стал ничего говорить. Да он сам почти разуверился спасти Луизу. Ближе к вечеру Луиза начала кричать. Филипп зажимал уши руками, чтобы не слышать их, но не покидал кельи. Ближе к полуночи лекарь подошёл к Филиппу и, не поднимая глаз, сказал:

– Всё! Я не в состоянии ей помочь! Я бессилен! Ещё до утра у неё начнётся паралич! Мне очень жаль!

Филипп, не отвечая, вышел из кельи. Сам того не осознавая, он очутился в часовне монастыря. Он медленно подошёл к настоятельнице монастыря, которая коленопреклоненно молилась перед статуей святой девы, и встал за её спиной. Услышав шум шагов, настоятельница обернулась.

– Помолись вместе со мной, сын мой, – прозвучал в тишине голос настоятельницы.

– Если б я мог, – прошептал в ответ Филипп безжизненным голосом, – если б я только мог… И кому я должен молиться? Тому, кто отнял у меня родителей, а сейчас забирает ту, что носит моего ребёнка.

– Деяния Господа определены лишь им самим, сын мой. Оставь сомнения, оставь ненависть и злобу и просто помолись отцу нашему, открой сердце, впусти в него свет!

– А Господь спасёт моего ребёнка? Он вернёт мне родителей? Нет, – Филипп отрицательно покачал головой, – не буду я молиться тому, кто каждый раз посылает мне невыносимые страданья и боль.

В миг, когда Филипп чувствовал невыносимую боль от того, что рядом по его вине умирала Луиза, умирал его ребёнок, за его спиной раздался пророческий голос:

– Я могу её спасти!

Филиппу почудилось, что голос, прозвучавший в часовне, исходит откуда-то сверху. Для него эти слова были чем-то сверхъестественным, но через минуту он понял, что человек, кому принадлежали эти слова, находится позади него. Филипп медленно обернулся. В нескольких шагах от него, в проходе, между двумя рядами скамеек, стоял Капелюш, а рядом с ним маленькая женщина, похожая на карлицу, с очень выразительными глазами, смотревшими прямо на Филиппа.

– Я могу её спасти, – повторила карлица, не сводя взгляда с Филиппа.

К Филиппу пришло понимание того, кто эта карлица.

– Это она? – его вопрос был обращен к Капелюшу, тот в ответ кивнул.

– Если ты спасёшь её, я всю жизнь буду благословлять тебя, – проникновенным голосом произнёс Филипп.

– Мне не нужны твои молитвы, – отвечала карлица, – я спасу ей жизнь только при одном условии.

– Я сделаю всё, что ты скажешь, – прошептал Филипп.

– Тогда женись на ней!

Филипп отшатнулся назад, словно вместо карлицы увидел призрак, и, отрицательно качая головой, ответил:

– Я не могу! Проси всё, что хочешь, но только не это!

– Тогда она умрёт, – безжалостно ответила карлица.

– Я не могу на ней жениться, – вскричал Филипп, – она дочь моего злейшего врага. Как я смогу поднять руку на отца моей супруги? Как я смогу убивать её родных? Нет, ты не можешь, не должна меня просить об этом.

– Я не прошу, – ответила непреклонно карлица, – твоя женитьба – условие того, что она будет жить и твой сын тоже.

– Мой сын? Откуда ты можешь знать?

Карлица приблизилась к Филиппу и, сверкнув глазами, ответила:

– Я многое знаю, но сейчас речь не о моих знаниях, а о жизни девушки, которую ты обесчестил и заставил страдать. Дочь твоего врага, говоришь? Правильно. Но разве её отец больше заслуживает смерти, чем она жизни? Ответь!

– Я не могу, – прошептал Филипп, хватаясь за голову, – я люблю Мирианду, она меня любит и сойдёт с ума, если я женюсь на…

– А разве твоя мать тебя не любила? – вскричала карлица, теряя спокойствие. – Или ты забыл, что она пожертвовала своей жизнью для того, чтобы спасти тебя? Трижды глупец, ты и правда думаешь, что это герцог Бургундский отправил по твоему следу убийц после казни? Ты думаешь, это он приказал убить тебя и твою мать? Пока ты так думаешь, твой сын умрёт от руки того, кто убил твою мать!

Филипп по мере того, как карлица говорила, покрывался холодным потом. Он смотрел на карлицу, которая рушила всё, что он знал, чему верил и с чем боролся.

– Ты хочешь сказать, что человек, приказавший убить мою мать, – не герцог Бургундский, – тихо спросил Филипп, – если ты не лжёшь, назови мне его имя.

– Можешь верить мне, а можешь нет. Пока ты требуешь ответов, Луиза может умереть!

– Я не женюсь на ней, – с непоколебимой решимостью ответил Филипп, – чтобы ты ни говорила, герцог Бургундский пролил реки крови арманьяков. Он убил моего отца. Он мой кровный враг, и вся его семья, – мои враги. Больше всего на свете я хочу спасти мать и ребёнка, но я не могу заплатить столь высокую цену. Превыше жизни моя честь, а ты хочешь у меня забрать её. Ты хочешь сделать из меня клятвопреступника. Ты хочешь, чтобы мои люди возненавидели меня. Я мог бы предложить тебе свою жизнь в обмен на жизнь Луизы, но даже это я не вправе сделать, потому что мой враг всё ещё жив, – с каждым словом голос Филиппа набирал силу. – Иди и всегда помни, что сегодня ты обрекла на смерть невинных, когда могла спасти их жизни. Я связан долгом чести за спасение своей жизни и потому отпускаю тебя с миром. Но берегись в следующий раз оказаться на моём пути.

– Тебя никто не сможет сломить, – неожиданно мягко заговорила карлица, – я ждала, что ты откажешься. Но не пройдёт и одного дня, как ты по доброй воле сделаешь то, что не хочешь сделать ценой жизни Луизы и твоего сына.

– Ты ошибаешься, – бесстрастно произнёс Филипп.

– Ошибаюсь? – переспросила карлица и тут же добавила:

– Ну что ж, время покажет. А пока верни мне то, что дал тебе Капелюш.

Филипп непонимающе посмотрел на карлицу. Увидев его взгляд, карлица коротко пояснила:

– То, что висит у тебя на шее!

Филипп молча снял с себя требуемый карлицей мешочек и передал ей. Карлица так же молча взяла его и, повернувшись, засеменила к выходу.

– Ты уходишь?

– Только чтобы спасти её, – последовал ответ карлицы.

– Я не женюсь на ней, – закричал вслед карлице Филипп.

Ответом ему было полное молчание. Карлица покинула часовню и через минуту уже входила в келью к Луизе. При её появлении лекарь удивлённо распахнул глаза. Он явно не ожидал её увидеть.

– Мемфиза, ты, – вырвалось у него.

Карлица, не отвечая ему, быстро подошла к лежавшей Луизе, которая уже давно перестала кричать, и сейчас лишь изредка из груди её вырывался болезненный стон. Осмотрев Луизу, карлица удовлетворённо прошептала:

– Я успела вовремя!

Лекарь с уверенностью начал говорить Мемфизе, что Луизу уже ничем нельзя спасти, но в ответ карлица протянула вынутый из мешочка пузырёк с жидкостью.

– Что это? – спросил лекарь, рассматривая жидкость.

– Противоядие от Патриция!

Лекарь ошеломленно посмотрел на Мемфизу.

– Откуда ты знаешь, что она приняла Патриций?

– Неважно, – ответствовала карлица и продолжала:

– Дай четвёртую часть содержимого, а через четверть часа ещё столько же. Противоядие не должно повлиять на плод, что она носит.

Лекарь вновь с глубоким удивлением посмотрел на Мемфизу, не понимая, откуда она может знать такие вещи, но ничего не сказал. Нагнувшись, он приподнял одной рукой голову Луизы, а второй влил ей в рот содержимое пузырька в количестве, указанном Мемфизой. Затем он запрокинул голову Луизы и, подержав её некоторое время, опустил на подушку. Через четверть часа он снова повторил сделанное. После второй дозы лекарства оба застыли в ожидании, не сводя пристального взгляда с Луизы. Вскоре они заметили, что болезненные стоны прекратились. А сразу после этого цвет лица начал преображаться, розовея прямо у них на глазах.

– Противоядие действует, – удовлетворённо произнесла Мемфиза и добавила.

– Позаботься о ней как следует, Пьетро, потому что отныне заботу о её здоровье я вверяю в твои руки. Ты будешь неотлучно находиться при ней.

– Почему её жизнь так важна для тебя? – спросил лекарь.

– Всему своё время, – неопределённо ответила карлица, – а пока дай знать, если что-то пойдёт не так.

Произнеся эти слова, карлица покинула келью для того, чтобы снова вернуться в часовню. Едва увидев входящую карлицу, настоятельница покинула часовню и поспешила к тяжело больной Луизе. А карлица прошла мимо Капелюша и опустилась на скамью рядом с Филиппом. Руки Филиппа были положены ладонями вниз на край следующего ряда скамеек, а голова лежала на руках. Он даже не обернулся посмотреть, кто сел рядом с ним.

– Она не умрёт!

Лишь лёгкая дрожь, пробежавшая по телу Филиппа, показала карлице, что он услышал её слова! Она некоторое время молчала, отчётливо понимая, что дальше оттягивать откровенный разговор нельзя. Он должен всё узнать. Лишь так можно было защитить Луизу и ребёнка.

– Мне исполнилось шесть лет, – негромко заговорила карлица, – когда на наш табор напали неизвестные люди. Они не знали, что такое жалость или милосердие. Они убили всех. В ту ночь я потеряла отца, мать, двух сестёр, брата. Меня подвергли насилию, а потом избили до полусмерти. Среди более чем ста человек я одна осталась в живых и то потому, что они приняли меня за мёртвую. Я была такой, как все остальные дети, но после того, что случилось, навсегда осталась калекой, уродиной.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – не поднимая головы, глухим голосом спросил Филипп.

– Затем, что у нас схожие судьбы и общие враги. В отличие от тебя, я не забыла ту ночь и сумела найти истинных виновников. Я потратила десять лет своей жизни для того, чтобы войти в доверие к ним. Я делала это лишь с единственной целью – наказать убийц! Тех, что убили и твою мать, тех, что пытались убить тебя, тех, что убили епископа Мелеструа и пытались убить Луизу.

– Ты ошибаешься. Луиза сама приняла яд, – Филипп оторвался от скамьи и повернулся лицом к карлице. В ответ она с непоколебимой уверенностью отрицательно покачала головой.

– Это ты ошибаешься…

– Она прислала мне письмо. Она приняла яд из ненависти ко мне!

– Мне неведомо, что она тебе писала. Могу лишь с уверенностью сказать, что она не могла этого сделать. Да и откуда она могла взять Патриций – яд, о котором знают всего лишь несколько человек?

– Зачем кому-то убивать дочь герцога Бургундского?

Это мог сделать лишь я – враг всего, что носит имя герцога Бургундского!

– Ты не понимаешь. Они хотят убить не её, а его – будущего наследника арманьяков!

– Кто они? – в упор спросил Филипп. – Ты всё время говоришь о неких таинственных врагах. Назови наконец имя этих врагов!

– Имя этих врагов – орден чернокнижников и убийц, что именуют себя «Лионскими Бедняками».

Филипп с величайшим недоверием смотрел на карлицу. Как он ни пытался понять смысл её слов, ничего не получалось. Он не видел причин, следовательно, это не могло быть правдой.

– Даже если этот орден действительно существует, – медленно выговаривая слова, произнёс Филипп, – зачем им убивать, как ты говоришь, мою мать? Зачем убивать епископа? И чем может быть опасен ещё не родившийся ребёнок?

– Как я могла узнать, что тебя собираются убить? – ответила вопросом на вопрос карлица. – Разве ты забыл, кто предупредил тебя? Я состою в ордене и знаю всё, что происходит или должно произойти. Но если ты не веришь мне, – продолжала карлица, – может, поверишь епископу Мелеструа? Вспомни те слова, что он сказал тебе перед смертью.

Филипп вздрогнул. Он повторял эти слова тысячи раз, пытаясь понять их значение.

– Они постараются убить её. Береги её, – словно во сне повторил слова Мелеструа Филипп.

– Сейчас ты понимаешь, кого он имел в виду?

– Но откуда, откуда он мог знать? – вскричал Филипп. – Откуда он мог знать, что произойдёт?

– Правда в том, – отвечала на вопрос карлица, – что орден обладает знаниями, не доступными другим смертным. Правда в том, что насилие было предопределено много лет назад, как и рождение твоего сына. Орден знает, что ты тот, кто может обрушить и уничтожить их, как не сомневается в том, что рождение твоего сына принесёт им неминуемую гибель. Им это предсказано много лет назад. И предсказание с роковой точностью преследует орден. Именно они подбили герцога Бургундского на убийство герцога Орлеанского. Именно они столкнули между собой арманьяков и бургундцев, развязав кровопролитную войну, которая могла привести к смерти их злейших врагов и ввергнуть Францию в хаос, чего они и желали более всего. Ибо кто может видеть гнусность творимых им дел, когда вокруг льются реки крови. Это они настроили горожан Парижа против арманьяков и в последующем возглавляли избиение ваших сторонников. Они направили убийц после казни. Кабош, убивший твою мать, состоял в ордене. Человека, который пустил в тебя стрелу и едва не убил, зовут Гилберт де Лануа. Он служит канцлером у герцога Бургундского. А в ордене он второй человек по своей значимости. И пока вы проливаете кровь друг друга, – с горящими глазами продолжала говорить карлица, – орден становится всё более могущественным, черпая в вашей вражде всё новые силы. Ты спрашивал, чем может быть опасен для ордена твой сын? Его рождение может принести мир, а в последующем и объединить ваши кланы. Орден опасается этого более всего. Ты единственный, кто может бороться с орденом, ибо не только обладаешь силой, но и знаниями, что гораздо важнее. Если ты решишься бороться с орденом, я стану твоими глазами и ушами. Я буду помогать тебе всем, что только в моих силах, но прежде… ты должен решить, как поступить с Луизой. Её сможешь защитить лишь ты один. Без твоей помощи убийцы рано или поздно настигнут её.

Филипп, который слушал всё это время молча карлицу, негромко произнёс:

– Оставь меня одного. Я должен подумать над твоими словами. Позаботься о Луизе. Завтра ты услышишь мой ответ.

Сказав эти слова, Филипп принял положение, в котором он пребывал до появления Мемфизы. Мемфиза молча ушла, оставляя его наедине с мыслями.

Филипп провёл одну из самых тяжёлых ночей в своей жизни. Тысячи вопросов роились в его голове. Он вспоминал каждое слово Мемфизы и сопоставлял с тем, что видел сам. Мысли сменяли одну за другой. Филипп всё больше убеждался в искренности Мемфизы. Пусть она руководствовалась собственным чувством мести, но нельзя было отрицать очевидную истину. Она показала себя истинным и преданным другом. Она дважды спасла его жизнь. Она спасает жизнь Луизы. «Если она говорит правду, – напряжённо размышлял Филипп, – то налицо ещё более страшный враг, нежели герцог Бургундский. Все покушения на собственную жизнь я приписывал герцогу Бургундскому, но разве он мог знать, что я отправлюсь к Мелеструа? Нет, – сразу же ответил себе Филипп, – к тому же само нападение и эти люди в монашеских одеяниях, которые очень походили на тех, что были с Кабошем».

Всё сходилось на ордене. Всё подтверждало слова Мемфизы. Он почти отчётливо почувствовал, что у него появился новый враг. Невидимый и оттого более опасный. Он не знал, как будет с ним бороться, но не сомневался, что отныне их гибель станет его основной задачей. Пока они живы, и он, и все его близкие находятся под нависнувшим над их головой топором, который может опуститься в любую минуту. «Что же делать? Что же делать? – задавался вопросом Филипп, – и как поступить с Луизой?» Да, он её обесчестил, да, она носит его ребёнка. Но как он может отказаться от Мирианды, которую любит? Как он может отказаться от брака с ней? И как он может жениться на девушке, отца которого собирается убить? «Нет, нет, это невозможно, – думал Филипп, – я сумею защитить Луизу, я дам ей всё, что только она пожелает, кроме своего имени. Да, да, так и будет, – решил Филипп. – Я поселю её в замке. Она ни в чём не будет нуждаться. И горе тому, кто попытается её обидеть». От последней мысли Филиппу стало легче. Наконец он нашёл выход. Луиза будет в безопасности, и он со спокойной совестью сможет жениться на Мирианде… «А вдруг она откажется, – с ужасом подумал Филипп, – я принимаю решение, не зная, что скажет она…» Мысли Филиппа опять пришли в расстройство. Как он должен поступить? Как поступит сама Луиза? Эти вопросы мучили его до самого утра, и он не находил на них ответа. Филипп очнулся от своих мыслей, когда в часовню через большое овальное окно начали проникать солнечные лучи. Голова Филиппа словно налилась свинцом. Он последнюю неделю почти не спал, да и мысли не давали покоя. Филипп поднялся, разминая затёкшие ноги.

– Я принёс еду! Тебе надо поесть!

Капелюш поставил рядом с Филиппом кусок хлеба и миску с супом. Обычная монастырская пища. Филипп благодарно кивнул. Капелюш повернулся, чтобы уйти, но его остановил голос Филиппа:

– Это она прислала тебя сюда?

– Да, – коротко ответил Капелюш, – я попросился помогать монастырю за кров и пищу. Так хотела Мемфиза. Работая в монастыре, я мог защитить Луизу, но не сумел остановить убийцу. Я никак не мог предположить, что они пошлют женщину, да ещё монахиню.

Филипп вскинул взгляд на Капелюша.

– Ты знаешь, кто подлил яд Луизе?

– Да, – подтвердил Капелюш, – лишь одна женщина входила в келью к Луизе. И в руках она держала кружку с молоком.

Филипп помрачнел. Первый признак надвигающегося гнева.

– Она всё ещё в монастыре?

– Нет! Она исчезла! Я не смог её найти.

– Будь внимателен. Возможно, в монастыре остались сообщники.

– Хорошо, – коротко ответил Капелюш, собираясь уйти, но его вновь остановил голос Филиппа:

– Прости за мои слова и за то, что я поднял на тебя руку.

– Спасибо, – тихо ответил Капелюш.

– За что? Я ведь обидел тебя!

– Мне было очень плохо, я…

Филипп подошёл к Капелюшу. Они посмотрели друг на друга особым, только им одним понятным взглядом, а затем крепко обнялись. Они оставались в таком положении, пока не услышали голос Мемфизы:

– Луиза пришла в себя!

Филипп оторвался от Капелюша и посмотрел на стоявшую у входа Мемфизу. Маленький человечек, который так много сделал для него. Филипп почувствовал к ней нежность, которая, видимо, не укрылась от Мемфизы, о чём свидетельствовали следующие слова:

– Прибереги свою нежность для Луизы. Она пришла в себя и хочет тебя видеть!

Филипп молча направился к выходу из часовни. На пороге его задержала Мемфиза.

– Помни, – сказала ему она, – по твоей вине она потеряла прекрасное будущее, она потеряла своих родных и стала отверженной повсюду. Прежде чем что-то скажешь, подумай ещё раз о том, сколько страданий выпало на её долю и сколько, возможно, ждёт её впереди.

Не отвечая Мемфизе, Филипп покинул часовню. Филипп потратил четверть часа на то, чтобы пройти семьдесят шагов – путь от часовни до кельи Луизы. Его охватила странная нерешительность. Он чувствовал, что не сможет смотреть в глаза Луизе. Филипп остановился перед дверью. Ему понадобилось ещё несколько минут для того, чтобы толкнуть дверь и войти внутрь. Луиза была одна в келье. Она по-прежнему лежала в постели. Тело было прикрыто лёгким покрывалом. Голова лежала на маленькой подушке, вокруг которой разметались её белокурые волосы. Руки Луизы были выпростаны из-под одеяла. Лицо сохраняло лёгкую бледность, которую оттенял естественный цвет. Яркие, голубые глаза не мигая смотрели на Филиппа. Филипп некоторое время не мог поднять взгляд на Луизу. Но в конце концов заставил себя посмотреть на неё и поразился, ибо в её глазах не увидел того, что ожидал – ненависти.

– Не мучайте себя, – раздался слабый, но мягкий голос Луизы, – я знаю всё о вашей жизни. Мемфиза мне рассказала. Я понимаю, почему в тот день вы так разозлились. Я оскорбила вашу мать и вашего отца. Я просила вас прийти, – продолжала Луиза, всё больше покоряя Филиппа своими словами, – чтобы сказать о том, что прошу прощения за моего отца, которой причинил вам столько горя. Я прошу прощения за то, что оскорбила ваших родителей, и если вы по-прежнему чувствуете вину, то знайте, я не только прощаю вас, но и благодарю всем сердцем.

Филипп чувствовал, что не может говорить. Комок подступил к горлу. Он смотрел на Луизу и понимал, что совершил самый омерзительный поступок в своей жизни.

– Вы святая? – прошептал Филипп. – Вы должны ненавидеть меня, а вместо этого благодарите.

– Я благодарю вас за спасение моей жизни и жизни моего ребёнка!

– Это не я, – начал было отказываться Филипп, но Луиза с мягкой улыбкой остановила его.

– Мемфиза так и не сказала вам, что она ошиблась. Она полагала, будто хотят отравить вас. По этой причине она передала противоядие Капелюшу, и он повесил его вам на шею. Если б вы не приехали, я была бы мертва.

– Боже всемогущий! Так я два дня находился рядом с вами, не зная, что у меня в руках… Боже, – шептал потрясённый услышанным Филипп, – а как же ваше письмо? Я не понимаю.

– Я ненавидела вас, – призналась Луиза, – и не понимала своих поступков, но потом… потом я поняла, что полюбила своё дитя и никогда не смогу причинить ему зло.

Филипп смотрел на Луизу и понимал, насколько она лучше него самого. Он видел, сколько в ней доброты и благородства. Луиза вызывала у него непроизвольное восхищение, и он не понимал, как выразить свои чувства.

– Если вы всё знаете, – наконец заговорил Филипп, – то, несомненно, осведомлены о том, какая опасность угрожает вам и… вашему ребёнку.

– Да, – без тени волнения ответила Луиза, – я буду защищать мое дитя всеми силами. Святая дева Мария привела меня к вам, дабы с моей помощью наказать зло. Она поможет мне и охранит от бед и несчастий. Я глубоко верю в её божественную руку. И я верю в то, что вас она выбрала моим защитником. Будьте им. Поступайте, как считаете нужным. Я с радостью приму любое ваше решение. Можете не считаться с моим положением. Поместите меня в убогое жилище, дайте пищу, которая не позволит мне умереть с голоду, и будьте рядом, когда опасность придёт, чтобы отнять жизнь моего ребенка, и я стану благословлять вас.

– Перестаньте, – не выдержал переполненный чувствами Филипп, – перестаньте, ради бога. Я и так чувствую себя последним из подлецов. Но клянусь честью, я всё исправлю. Я не позволю ни одной слезинке упасть из ваших глаз. Даже тень беды не коснётся вашего чела. Отныне вся моя жизнь станет искуплением за то зло, что я причинил вам. И помните, горе тому, кто посмеет посягнуть на жизнь… моего сына. Да, моего сына. – Филипп подошёл к лежавшей Луизе и, опустившись на колени, взял её руку и искренним голосом, идущим из самых глубин души, сказал:

– Луиза, я причинил вам много соря, так позвольте мне сделать вас счастливой. Вы говорили, что поклялись святой деве Марии в том, что вашим телом будет обладать лишь супруг ваш. Так позвольте выполнить вашу клятву. Станьте моей супругой, сегодня, сейчас…

Луиза долго и с нескрываемой нежностью смотрела на Филиппа.

– Я не стану противиться божьей воле, которая велит мне слушаться вас, – тихо ответила Луиза, – поступайте, как считаете правильным, но думайте прежде всего о себе. Я знаю, вы любите другую, и стоит ли отказываться…

– Помолчите, Луиза, – прервал её взволнованно Филипп, – отныне не будет в моей жизни другой женщины, кроме вас. Если вы чувствуете ко мне неприязнь, я приму это без жалоб и никогда не потревожу вас своей настойчивостью. Для меня достаточно знать, что вы будете счастливы. Об ином я и не помышляю!

– Я стану вашей супругой!

Вечером того же дня, в присутствии Жоржа де Крусто, Капелюша, настоятельницы монастыря, Шарлотты де Лаваль и некоторых из сестёр монастыря, Филипп с Луизой обвенчались. Церемония была скромной и короткой. Этот брак отличался от всех других браков, ибо основан был не на любви, а на страданиях. Сразу же после церемонии Филипп вместе с новоиспеченной графиней Арманьяк отправился в Осер. Мемфиза покинула монастырь ещё до церемонии.