(Мелодраматичная, в очередной раз доказывающая, что у главной героини солидный интеллектуальный багаж и незаурядное чувство юмора.)

Прошел понедельник, вторник, наступила среда. Я поставила тучный крестик в календаре. Двадцать третий день с начала срока действия пари.

Осталось немного. Соперники с напряжением следили за развитием событий. Еще бы. Если вы помните, на кон были поставлены их кровные. Впрочем, их отношение к событиям особо не изменилось, то есть они как и раньше не сомневались в собственном успехе.

— Даже если ты провела с ним ночь в одной постели, что не доказано, весьма сомнительно, что это завершится ЗАГСом. — Размышлял Митрич, качая толстым пальцем.

— Да если бы я так напрашивалась к нему на кофе, то тоже бы была приглашена. Ты просто бессовестно на него повесилась. — Ленка не могла простить мне раздавленную ногу.

— Уговор остается уговором. Предложение, сделанное при всех. Только тогда ты получаешь деньги. — Серафима раздавала обед. Супчик гороховый, картошечка с котлетками и пирожочки. Серафима у нас была мастерица на предмет всевозможной выпечки. Я с любопытством и некой осторожностью заглядывала в начинку пирога.

— Чего смотришь? Не нравится — положь на место! Пирожочки сегодня с луком с яйцами. — Андрей Николаичевы любимые.

— Угу пирожок модели «Робин Гуд» — не удержалась я, припомнив свой любимый анекдот.

— Фу ты, ну ты! — Серафима помахала половником в опасной близости от моей головы.

— Говоришь, с луком и с яйцами… Что-то мне кажется, он несколько поостыл к яичной начинке. — Я прокрутила в голове свой недавний геройский поступок с вываливанием завтрака на нашего шефа и захихикала.

— Никаких желтков-белков. Я даже о куриных окорочках думаю с ужасом. — Он произнес это мне в самое ухо, так, чтобы услышала только я, и громко поприветствовал обедающую публику. Я поежилась. Ну надо же! Только лишь от его присутствия мне уже становилось не по себе.

— Наш столик накрыт, Андрей Николаевич, — Митрич помахал Андрею, но тот, словно не замечая, нагло устроился рядом со мной. Я тыкала вилкой в тарелку, совершенно не понимая чего делаю.

— Первое, Лариса, обычные люди предпочитают черпать ложкой. Маленький ликбез… — Андрей вытащил у меня из руки алюминиевый трезубец и вставил туда то, чем люди хлебают супы, окрошки и другие жидкие блюда.

— Черт! Это Вы на меня так действуете. Вот видите до чего довели! — я возмутилась, но ложку таки приняла и стала старательно бултыхать ей в тарелке.

— Так я Вас отвлекаю от такого архиважного занятия… Надо же. Даже приятно. А то я с Вами начал сомневаться в своей привлекательности. Значит, не все у меня потеряно?

— Чего это Вы здесь уселись? — не отреагировала я на его очевидную провокацию.

— Ну, я как Ваш поклонник и будущий супруг хочу побольше времени проводить вместе, разве не так? По-моему это более, чем естественно.

Мне пришлось с ним согласиться и я угрюмо заглатывала ложку за ложкой, без какого либо удовольствия.

— Лариса, а почему Вы периодически не бросаете на меня томных эротических взоров? — он еще и издевался. — Кажется, Вы как-то на этом настаивали.

Я швырнула салфетку на стол и резко встала, громыхнув стулом.

— Сядьте, а то они подумают, что мы ссоримся. Это лишнее.

— Андрей. Знаете что? Это все же моя игра и правила здесь придумываю я. Не лезьте поперед батьки в пекло. — С этим я изобразила самый страстный взгляд и поправила ему галстук. Когда я дотронулась до него кончиками пальцев мое сердце запрыгало, как пьяный заяц.

— А почему это Вы два дня со мной даже не здороваетесь? — он ничуть не смутился и неожиданно поднявшись, обнял за плечи и коснулся губами щеки. Если до этого я не знала, где у человека поджилки (такой вот пробел в анатомии), то теперь они все до одной задрожали. Век живи, век учись.

— А Вы не переигрываете? — мне ничего не оставалось как прижаться к нему всем телом и мне на секунду померещилось, что у него чересчур часто застучало в груди. Ну, может не настолько часто как у меня, и все таки…

— Посмотрите вокруг, Лариса. Смотрите и ликуйте. Они сейчас передавятся всем скопом и нам придется взрезать трахеи по очереди. — Я обернулась и обвела столовую взглядом. Тридцать пар глаз в неподдельном страхе уставились на нас. Ради этого стоило помучиться.

— Я Вас простила!

— Ну спасибо, кстати, хотел кое о чем Вас спросить, не могли бы Вы зайти сейчас ко мне на минутку.

Мы прошли к нему в кабинет и дав указания Ленке на предмет обслуживания меня кофе с коньяком, я уселась напротив Андрея. Ленка с вылупленными глазами притащила мне заказанное, я, высокомерно указав Ленке на то, что в кофе было мало коньяку, вальяжно попросила оставить нас с Андреем наедине. Тот сидел и откровенно любовался моей наглостью.

— Я начинаю получать от этого определенное удовольствие, — сказал он, когда Ленка вышла. — Нет правда, мне даже забавно, весело даже. Так почему два дня не здороваетесь? — Сеттер застал меня врасплох и хитро глядел в ожидании ответа…

— Кто-то говорил Вам, что это будет скучно? — проигнорировала я его вопрос. — Так что Вы от меня хотели?

— Лариса, не очень удобно об этом говорить и все же нет выбора. У меня есть к Вам встречная просьба. И примерно того же характера, что и Ваше пари. — Андрей склонил голову на бок, точно так как это делают нашалившие породистые собачки.

— То есть? — я не очень хорошо понимала, на что он намекает. Неужели тоже поспорил с кем-то. Но мои сомнения разрешились очень скоро.

— В общем так, — продолжал он, — у меня, как и у всех нормальны, да и не вполне нормальных (он многозначительно кивнул в мою сторону) людей есть бабушка. И примерно также как и Ваша, она невероятно обеспокоена устройством моей личной жизни. (Как это он за двадцать минут раскусил мою бабулю?) Сегодня вечером она устраивает мне свидание с одной из ее «милых и порядочных девушек», что мне право уже надоело. Месяца три назад она притащила домой эдакую «увядшую хризантему» с претензией на интеллект, а неделю назад устроила «случайную» встречу с девицей, у которой развитие затормозилось еще в роддоме. Эта девица умудрилась за весь вечер сказать всего два слова. Первым словом было «ой!», вторым «ой-ой» — причем с первым «ойем» она поставила на стол эклеры собственного производство, а с «ойойем» она выплюнула их обратно на блюдце, откусив крохотный кусочек. А я-то из порядочности жевал уже второй эклер и из той же идиотской порядочности нахваливал. Сегодня мне предстоит очередное подстроенное бабушкой свидание, но что-то мне подсказывает, что выдержать этого я не смогу. Поэтому, Лариса, не согласились бы Вы сыграть роль моей невесты, что не такая уж неправда, если принять во внимания последние события. Может бабушка, поняв, что я определился с выбором, прекратит наконец сводничать.

— Значит обмануть доверчивую старушку, облапошить бедняжку ни за что ни — про что? Никогда! Когда это касается кучки самоуверенных балбесов — это одно, но Вы поступаете просто непорядочно. — Я отрицательно замахала головой, но если уж по-правде, мне светило сегодня похулиганить. А возможности похулиганить я еще никогда не упускала.

— Лариса. Ну я Вас очень прошу. Пожалуйста. Пожалуйста! — он знал как модулировать свой, как мы уже выяснили, несказанно сексуальный голос, чтобы убедить и размягчить гранит. Но я-то была крепче стали.

— Нет, нет и нет. Хотя… — я уж намеревалась сдаться, но тут, как всегда нежданно, меня озарила блестящая идея. — Хотя если Вас устроит не пятьдесят, а тридцать процентов от предполагаемого выигрыша, я могу и подумать. А подумав, могу и согласиться. — Я хитро прищурилась и состроила мерзкую гримаску.

— Вы отвратительны в Вашей жадности, Лариса. Но я согласен. Заеду за Вами в восемь.

— Иду знакомиться с родней, — проинформировала я трепещущую аудиторию, выйдя из кабинета начальника.

— Врешь, типа! — Серега нехорошо пялился на меня, а Митрич крепко держал его за локоть. Видно опасался мордобоя.

— Наверняка сама напросилась, поэтесса, — в одночасье позеленевшая лошадь Пржевальского все еще держалась за соломинку. (Кстати, вы никогда не задумывались КАК офигенно должна смотреться зеленая лошадь Пржевальского в мини!)

* * *

Что меня радовало во всей этой истории, это то, что бабуля ушла в гости к соседскому дедку на чай с кренделями. Бусик у нас все-таки консервативен, и если мои «жинсы» она еще кое-как терпит, то сегодняшний мой «прикид» наверняка заставил бы бусика всю ночь читать надо мной молитвы и крестить мой лобик, в тщетных попытках избавить меня от влияния «врага нечистого». Поскольку мне предстоял бенефис, я тщательно подготовилась к этому визиту и выглядела как ангел, только очень падший. Не тот ангел, которого просто выгнали за «неуд» по поведению в Эдеме, а тот, который перед тем как бухнуться еще и «бухнул». Моя любимая в студенческие времена кожаная юбка и жилетик с заклепками удачно дополнялся зелено-малиновой гривой начесанных волос. Цветной лак с блестками, между прочим, обошелся в копеечку, так же как и черная помада. На лак для ногтей денег не хватило, но я мудро обошлась канцелярской «замазкой».

— Вот это, мать, COOL! Подохнуть можно, — только это и смог сказать мой братец, отдавая мне свои высокие рыжие «гриндера» и красные носки. — Слышь, сунь в нос серьгу. Пирсинг нынче в моде.

Я послушалась братца и в добавок отчаянно перевела себе на плечико татуировку с детской жевачки «Бумер». Татуировка изображала крутого мускулистого парня с какой-то штучкой в руках. При наличии воображения, можно было додуматься до чего угодно. К восьми вечера я являла собой нечто абсолютно авангардное и среднему уму недоступное.

Стоило мне появиться у подъезда, бабулины подруги шепотом крякнули и забыли обо всем, что их, еще не совсем разрушенный склерозом разум, мог помнить.

— Это гламур, модерн, кич, абстракция? Это что, самый пищащий «писк» у тинэйджеров? — Андрей неумело прикрывал меня спиной, чтобы бабушки не дай бог не бросились на защиту целомудрия и на уничтожение воплощения зла в моем размалеванном лице.

— Уж и не знаю, Андрей. Мой братец сказал, что «пищит» на кучу децибел. Не уверена, но мне понравились краски. Очень нестандартно.

— Что-то сомневаюсь, что моя бабушка это выдержит. Хотя… — он обошел вокруг меня раза три, и вдруг спокойно заявил: — Лариса, Вы, конечно, как всегда оригинальны, но Вы прелесть! Это то что нужно. После Вас она уже точно никого не будет предлагать. Не найдет этому альтернативы.

— А не помрет невзначай? — забеспокоилась я, подумав, что за своего «бусика» я бы ни за что не поручилась.

— У нее железное здоровье и крепкая психика, не бойтесь. — Андрей расхохотался и распахнув передо мной дверцу машины.

Мы сидели за круглым столом в типичной профессорской квартире с книжными стеллажами, портретами и фотографиями в рамках на стенах. Беленькая сухощавая старушка с букольками, оказавшаяся той самой бабушкой, меня совершенно очаровала. Она оказалась потрясающей рассказчицей и, отойдя после первого и, кстати, недолгого шока от моего прикида, показывала пожелтевшие старые черно-белые фотографии, снабжая их интереснейшими комментариями. Было страшно интересно, но я старалась держаться. Я время от времени шебуршила ладонью малиновую челку и, дабы не отойти от типа Эллочки-Людоедки, вставляла «Мрак» или «Жуть!». Конечно, хотелось бы быть пооригинальнее, но на тот момент, кроме Эллочки ни один типаж не подходил к случаю. Порой я заливалась бодрым ржанием и шмякала кулаком по столу, покрытому накрахмаленной белоснежной скатертью. Еще я пихала в рот пальцы, грызла на них ногти (эх и противная на вкус эта ваша канцелярская замазка) и пошмыгивала носом. Андрей, взирая на все мои потуги, задыхался от то и дело подступавших приступов смеха.

— А это книга с дарственной подписью Ахматовой, — хвасталась бабушка, но в глазах у нее стояло очень сильное сомнение, что я слышала про Ахматову и вообще умею читать.

— Это та, которая Мойдодыра написала, што ли? — гаркнула я прямо в ее ухо, сваливая в одну кучу Агнию Барто, Чуковского и Ахматову, и ткнула пальцем в фотографию Пастернака в серебряной окантовочке. — А этого мужика я знаю. У него еще фамилия такая овощная. Баклажан кажется.

Бабушка побледнела от моего невероятного невежества и стала зачитывать мне что-то наизусть. Тут-то и раздался звонок.

— Ах, это Аллочка пришла. — Бабушка встрепенулась, вспорхнула и улетела к двери, а я взглянула на Андрея — тот все еще давился от хохота.

— Ну зачем же так про Пастернака, Лариса? Очень грубо! — он взял мою ладонь и поскреб пальцем по ногтю. — Замазка?

— Ага, ничего лучше не нашлось, — как всегда от его прикосновения захотелось залезть в ледяную ванну. — Действительно овощная фамилия, ничего не поделать. А стихи его я безумно люблю, — я отобрала у него руку и встав, подошла к фотографии, цитируя:

Великолепно, не правда ли? — Андрей прижал палец к губам и показал мне глазами на дверь. Вошла бабушка и за худосочную ручку ввела за собой эфемерное существо лет эдак двадцати пяти с круглыми восторженными глазами в окулярах огромных очков.

— Аллочка, позволь представить тебе моего внука. Андрей.

Андрей церемонно прижался губами к протянутой дрожащей бледной лапке.

— А это знакомая Андрея, Лариса, — бабушка кивнула в мою сторону, профессионально выразив в этом жесте легкое презрение смешанное с недоумением по поводу моего существования в мире Ахматовой, Пастернака и белых накрахмаленных скатертей.

— Ну хай, типа, Аллочка, — пробасила я, шмыгнув в очередной раз, и так пожала ее косточки, что она поежилась и стала незаметно тереть ладонь. Так и надо! Нечего совать синюшные руки в лицо моим шотландским сеттерам.

— Садитесь-ка пить чай, дети. Бабушка разливала свежезаваренный чай по изящным фарфоровым чашкам, а я шепнула Андрею.

— Можно одну грохнуть для пущей правдоподобности?

— Не надо грохать. Обойдемся без материальных ущербов.

— А когда же Вы сообщите, что я Ваша невеста? Жду, жду… Пора бы.

— Подождите немного. Дайте бабушке начать сватовство. Да и чая выпить не мешало бы.

— О кей, — кивнула я и обратилась к безмолвной Аллочке, — типа, работаешь или как? Кто содержит?

— Аллочка у нас преподает в консерватории, — бабушка потрясла букольками, спасая Аллочку от ужасной троллихи — то есть от меня.

— На консервной фабрике что-ли? Типа икорка, сайрочка, бычки в томате! Прикольно! Только воняет там наверное, жуть! — на мгновенье мне почудилось, что это перебор, но потом я подумала, а почем бабушке и Аллочке знать, что нынче уже никто, даже первоклассник, не спутает Вивальди с печенью трески. Сегодняшние СМИ внимательно следят за уровнем образования люмпенов и по мере возможности поднимают этот уровень на невероятную высоту. Так, к примеру, наш дворник, Максим Максимыч, имеющий три класса образования последние годы увлекается богемным этно-джазом и, приняв вовнутрь литр водки, врубает на весь двор экзотические мелодии, органично подпевая и притоптывая ножкой в взопревшем валенке.

— Аллочка пианистка. Многообещающая. Ты сыграешь нам, деточка? — бабушка Андрея активно подмигивала бедной Аллочке. Та слегка поартачилась, покапризничала и села таки к роялю, профессиональным жестом откинув крышку. Зазвучали первые ноты Болеро. Странно было видеть, как такая хрупкая девочка мощно, по-мужски, овладевает страстной мелодией. Я повернулась к Андрею. Он внимательно следил за пианисткой и тут гадкая зависть закралась мне вовнутрь. Сама-то я сумела освоить лишь азы игры на фортепьяно и кроме «собачьего вальса» ничегошеньки зааккомпанировать не сумела бы. Андрей перехватил мой завистливый взгляд, встал, подошел, взял за плечи. Наклонился и проговорил на ухо:

— Действительно прекрасно играет, но нет никакого повода, чтобы ревновать и беситься. — Всегда знала, что шотландские сеттеры отличаются незаурядной интуицией.

Я передернула плечами, но он не выпустил меня, лишь крепче сжал. Аллочка закончила играть, поднялась.

— Браво, — бабушка захлопала в ладоши, к ней присоединился Андрей, подумав, и я тоже.

— Андрюша, Аллочка хотела бы пригласить тебя на свой концерт, не так ли? — бабушка взяла быка за рога. — Ведь так, детка? Аллочка покраснела и что-то тихонько залепетала. Вытащила из кармана куцего пиджачка билеты и передала один бабушке, а один Андрею. Потом обернулась ко мне.

— Вы тоже приходите, Лариса, обязательно, буду ждать, — протянула мне пригласительный в конвертике.

— Нет уж, отвалите. Чо, я типа эту муть буду слушать. У меня от этого голова начинает покрываться коркой и чешется. Очень нервничаю. Я вот тут на «Дискотеку-Авария» ходила — так это вещь. Слышали? — бабушка отрицательно помотала головой и в ужасе закатила глаза к потолку.

— Ну я пойду, пожалуй. — Аллочка заторопилась, задергалась. Начала поправлять на беленьком носике оправу очков. Бабушка пыталась ее удержать, но та как-то по-цыплячьи попятилась и, нацепив поверх куцего пиджачка такой же неуклюжий старомодный плащик, упорхнула, на пороге повторив свое приглашение.

Андрей пошел проводить ее до метро, а я осталась с бабушкой наедине. Бабушка вновь разлила чай и уселась напротив, цепко уставившись на меня белесыми глазками древнегреческой прорицательницы судеб.

— А Вы где работаете, голубушка? — Опс! Об этом я как раз не подумала, надо было быстренько выкручиваться. Отказавшись от принадлежности к древнейшей профессии (все-таки я уважаю старость) я процедила сквозь зубы:

— В психушке работаю, санитаркой. Ну в «Кащенко». Слыхали небось?

— Неужели? Сложно наверное? Для девушки занятие не вполне подходящее. — Она внимательно смотрела на меня, на мои разноцветные патлы, белые ногти и сережку в носу, а мне было совестно.

— Где, в психушке-то сложно? Да не очень. Вообще-то там кругом сплошные микро- и макроцефалы, параноики, дебилы и шизофреники. Атмосферка еще та, но я привыкла. Раз-два, запихнул шизика в смирительную рубашку, вколол в задницу успокоительное, вынес судно и все! Делов-то куча!

— А где же Вы, душенька, с Андреем познакомились? — бабушка выводила меня на серьезную беседу. Эх, как же меня подмывало сказать, что он недавно проходил у нас в клинике курс лечения, но я вовремя удержалась.

— Да так, на тачке подбросил однажды. Вот и познакомились. Пошли, выпили по пивку, а там и любовь и все дела, ну понимаете?

— Будете ещё чайку? — она вскочила к чайнику, не желая выслушивать про «все дела» с ее любимым обожаемым внучком.

— Нее. Типа, хватит. Я чай не люблю. Не уважаю.

— Да, да. Конечно. Вам бы чего покрепче, но у меня нет. Не держу знаете ли. — Она забеспокоилась и как-то даже съежилась, верно испугалась, что я пойду крушить ее кухню в поисках чего покрепче.

Тут вернулся Андрей. Бабушка остановила его в коридоре и зашипела по-английски, будучи стопроцентно уверена, что зелено-малиновое уродство с иностранными языками не в ладах.

— Боже, дорогой. Где ты это нашел? Где?

— Что-то не так? — ответил он, — по моему вполне приличная девушка, чистая, неиспорченная, то что надо одинокому мужчине.

— Это же чудовище, внук. Она невероятно ограничена. Я верю в ее неиспорченность и чистоту, но что у Вас может быть общего? — Вот здесь она попала в точку. У нас ничего общего с ним быть не могло, помимо выигрыша разумеется.

— Бабушка, ты не права. Она дивно готовит. А как она моет окна. Залюбуешься. Кстати, лучше всего она делает яичницу. — сеттер фыркнул и бросил на меня быстрый взгляд, я показала ему язык.

— Андрей, — никак не могла угомонится бабушка, — прошу, обрати внимание на Аллу, такая милая барышня. Хорошая семья. Чудная профессия.

Андрей взял встревоженную бабушку за руку, ввел ее в комнату, поставил напротив меня, и заявил.

— Дорогая бабуля, — его голос звучал торжественно — мы с Ларисой не просто знакомые или друзья, мы собираемся пожениться.

— Точно, типа. Собираемся — закивала я головой, и камушек, прикрепленный братцем к моему носу клеем отвалилась и блюмкнулась в чашку с остывшей заваркой.

— Ой! — только и смогла вымолвить старушка. Я приготовилась бежать за аптечкой, но бабушка еще разок тихо ойкнула и взяв себя в руки (старая гвардия) поздравила нас с принятым решением. Держалась она на редкость стойко, но кто бы знал, как мне стало неуютно и совестно. Да! Когда же она ушла за очередной порцией чая я обратилась к Андрею:

— Мне ужасно неловко. Как-то все глупо вышло. Весь этот маскарад!

— Зато достигнута цель. Кто-то мне говорил, что цель оправдывает средства?

— Не кто-то, а Макиавелли. Все равно неловко!

— Да? А мне казалось, что Вы не так давно его приводили в нужных и ненужных местах. И в других местах маскарад Вы устраивали с завидным энтузиазмом.

— И Аллочка действительно чудная девушка. Подумали бы. С утра до вечера Глинка, Рахманинов, Де Бюсси.

— Я предпочитаю поэзию музыке. — Он многозначительно посмотрел на меня и его глаза слегка затянуло поволокой, сеттер снова увлекся.

— Та-ак. Где тут делают яичницы? Мы кажется договорились… А если Вам так небезразлична поэзия, читайте Ахматову, Северянина или Мандельштама, здесь полное собрание. Я обвела глазами стены и увидела в зеркале отражение бабушки, которая внимательно нас слушала, спрятавшись в углу за дверью.

— И вааще, мне здесь, типа, надоело. Давай сваливать. — Я двинула его кулаком в грудь, что должно было символизировать искреннюю сердечную привязанность и показала взглядом на зеркало. Он проследил, понял и подмигнул.

— Уже уходим, зайчик. Потерпи.

Мы пробыли у бабушки еще минут тридцать. Та в течение этого времени не проронила ни слова, а лишь разглядывала мой наряд и чему-то улыбалась про себя. Через полчаса мы заторопились уходить.

— Лариса, — позвала она меня из прихожей. — Вы мне не поможете? Я удивленно пожала плечами и вернулась в комнату. Бабушка притворила двери и я осталась с ней один на один.

— Стыдно, деточка, стыдно. Седой пучочек на ее голове мерно раскачивался в такт. — Стыдно обманывать пожилого человека. Ну что ж, Вам и моему внучку-балбесу удалось меня испугать. Но я сперва услышала как Вы читали наизусть Пастернака, правда подумала что ошиблась глухая тетеря, затем я видела как Вы наслаждались Равелем, но все еще сомневалась, затем я подслушала Ваш разговор с Андреем, и внимательно приглядевшись к Вам, все поняла. Стыдно, голубушка. — Я опустила голову в чистосердечном раскаянии.

— Ну простите, Элеонора Степановна. Это просто был небольшой розыгрыш, надеюсь что Вы не очень расстроились. Уж очень Андрею надоело быть «барышней на выданье», вот он и попросил меня слегка помочь ему справиться с этой бедой. Простите, ради бога. Не обижайтесь на нас.

— Да нет, не обижаюсь, детка, но вот насчет «решили пожениться» — это немного правда или тоже сплошная ложь?

— Боюсь, что ложь — я немного замялась.

— Но ведь он же Вам не безразличен, верно? — все бабушки весьма умны и догадливы, в особенности бабушки шотландских сеттеров с синими глазами.

— Это несколько одностороннее чувство, — мне не хотелось ее больше обманывать, тем более, что это было невозможно, — но не волнуйтесь.

— А мне так не показалось. Не показалось, что одностороннее. Уж слишком внимательно он поглядывает на Вас, Лариса. Я своего обалдуя знаю. А Вы присмотритесь-ка сами, — бабушка хитро высверливала во мне черными зрачками дырочку, надеясь через эту дырочку добраться до моих внутренностей.

— Элеонора Степановна, слишком часто мы принимаем желаемое за действительное, но не стоит жить иллюзиями, — по-английски добавила я и поцеловав ее в сухую сморщенную щеку пожелала всего хорошего. Она долго стояла у входа и смотрела мне вслед.

— О чем говорили? — Андрей ждал внизу у машины.

— Обсуждали модель подвенечного платья. Решили обойтись без фаты и рюшей, и ограничиться минимумом приглашенных. — Он недоверчиво хмыкнул, а я без дальнейших объяснений открыла дверцу и по-хозяйски разместилась на сиденье. Андрею, видно, было недосуг привести машину в порядок после моей неудачной попытки вывести ее со стоянки. Вид у нее был плачевный.

— Что-то машина у Вас подкачала, однозначно требует ремонта. Такой эффектный мужчина как Вы на раздолбанном драндулете. «Это битое авто не для Вас. Не комильфо» — вспомнила я про увлечение стихосложением.

— Клянусь, что вскоре приобрету Харлей Девидсон и кожаные штаны, чтобы совпадать с Вами по стилю.

— Лучше уж покупайте сразу реактивный самолет, будете вылитый Том Круз. Вот тут-то я и растаю.

— А сам по себе я Вам конечно не нравлюсь? — его тон не внушил мне доверия, уж чересчур доверительным и вкрадчивым он был. — Не нравлюсь ни чуточки? Ну никак?

— Андрей. Что Вы хотите услышать? — я тряхнула зеленой гривой.

— Правду, естественно. Ведь Вы же любите играть в открытую, — он притормозил и молча ждал ответа. — Давайте-ка, не отшучивайтесь…

— Я уже говорила, что Вы абсолютно не мой тип, — как же мне надоели эти его вечные изыски Казановы, неожиданно отвергнутого горничной.

— Правду! Ну! — настаивал он.

— Вы слишком хороши собой, слишком умны и самонадеянны и слишком испорчены вниманием, чтобы мне нравиться. В Вас все с лишком. Я с Вами ощущаю себя «мухой в варенье» — вроде бы и классно, только очень много сахара и лапки вязнут.

— Я просил сказать правду, а не делать анализ моих личных качеств. И может обойдемся без аллегорий.

— Ну чего привязались, я уже все сказала. Надоели, — надо было срочно принять никотина для успокоения, а то я могла ему либо нагрубить либо взять и вот так признаться в этих (как их там?) чувствах.

— А по-моему я Вам нравлюсь, Лариса, только Вы, упрямая девица, пытаетесь это скрыть и не только от меня, но и от себя самой тоже. Пора бы уж и признаться.

— Ну-ка отставить, и перестаньте меня трогать! — я и не заметила когда он успел разместить руку на моем колене. — Вы что, не можете спокойно спать, если не уверены, что все окружающие самки от Вас без ума. Хорошо, если кому то станет от этого легче, я Вам отвечу. Да! Ваши предположения верны, что однако ничего-ничегошеньки не означает. Мне, к Вашему сведению, памятник Юрию Долгорукому тоже нравится. Он большой, на лошади и место у него удачное. Я вообще люблю все монументальное и что с того? Поэтому не обольщайтесь, по окончании нашего совместного водевиля я Вас быстренько позабуду, как и Вы меня. Довольны ответом, Ваше сиятельство?

— Лариса, а я говорил Вам что и Вы мне нравитесь? Очень. — Он придвинулся ко мне настолько близко, что я чувствовала на своем лице его дыхание.

— У Вас что зажили старые раны? — намекнула я на прошедшую субботу, унимая свихнувшееся сердце. Руки на руль и поехали.

Андрей отстранился, взглянул в зеркало на лобовом стекле и сухо произнес:

— Вот это да! Мы под колпаком. Обернитесь.

Я обернулась и убедилась, что так и есть. В соседнем ряду стоял Митрич на «мерине».

— Когда же им надоест играть в казаков-разбойников? — сетовала я вслух, но, хотите правду? Я была готова расцеловать Митрича в лысину за то, что он спас меня от позорной сдачи и полного раскрытия карт.

— Бежим!

* * *

Мы лихо притормозили возле моего дома. У меня волосы стояли дыбом. Мои малиново-зеленые волосы — и дыбом. Мечта!

— Это все еще я? — ощупав себя со всех сторон и убедившись в наличии всех четырех конечностей я набросилась на Андрея.

— Если Вам надоело жить, есть много других более приемлемых способов. Незачем было бросаться под бензовоз и изображать экстремала.

— Ха! А помните, как Вы подвозили меня до дома? Квиты! Кстати, как насчет посещения Вашей бабули? Я скучал, — он собирался выходить.

— Ну уж нет! На сегодня мне хватит божьих одуванчиков и Вашего приятного общества. Увидимся завтра в офисе, — хотелось остаться одной, умыться, накуриться, успокоиться и подумать. Подумать опять о нем.