(Начало плавного перехода к развязке. Немного о живописи, но ничего о природе.)

Кто, спрашивается, тянул меня за язык? И почему это я не бросилась к нему на шею и не сказала «люблю», как мне хотелось, и как надо было поступить? И что меня удержало, от того чтобы не побежать за ним, когда он хлопнув дверью вышел на балкон, чтобы докурить, отобранный у меня бычок?

Об этом я думала в метро, и у бабули и потом дома, разбирая сумки. Да я ушла. Ушла, ничего так и не ответив Андрею. Ушла, чтобы ругать себя последними словами и надраться до чертиков с Женюликом, вызванным специально для этого случая. Женюлик присоединился к моим ругательствам, но, немного поостыв, дал мне ценный совет. «Ты приболей на пару деньков, дай ему прийти в себя да и сама подумай, а потом, встреться на нейтральной территории, чтобы поставить все точки над i. Только учти, это последняя возможность и поэтому срываться тебе нельзя. Поняла?» Я поклялась Женюлику, что на этот раз все будет как «в аптеке».

— Где вы встретитесь? — Женюлик любил детали.

— Не все ли равно. В Шэмроке, пойдет?

— Ты банальна, Лора. Придумай чего-нибудь еще. Хочешь организую тусовочку?

Представив на мгновенье Андрея, затерявшегося в толпе тяжело озабоченных неформалов, я в ужасе замахала руками.

— Спасибо, не стоит. Во, придумала! — Я порылась на столе и выудила потрепанную бумажку в конверте. Открыла. Прочла. «Фортепьянный концерт Аллы Шемякиной». Аллочка оказала мне добрую услугу. И цивилизованно, и эстетично и одновременно романтично. Я — девочка из хорошей семьи с классическим образованием, он — молодой человек из хорошей семьи с прекрасным будущим и фортепьяно. Пойдет, главное не перепутать Штрауса со Стравинским.

— Очень даже гуд! — одобрил Женюлик, а теперь вытри сопли и оцени же наконец мои чулки и пояс. Могу дать поносить.

— Женя, у меня и мест-то таких нет, куда это все надевается. Лямочки, кружавчики и стразы меня слегка отвлекли. Довольные друг другом и чулками мы с Женюликом расстались.

* * *

Дня три я болталась по улицам, от нечего делать посещала выставки и глазела на витрины, расширяя таким образом кругозор. Когда мой кругозор стал таким страшно кругозорным и я с абсолютной уверенностью поняла, что еще один шедевр современного живописца введет меня в состояние глубокой комы, я ведомая инстинктом завалила в мужской стриптиз. Там под звуки печального блюза разоблачались восхитительные самцы, к тому же, раздавали бесплатную выпивку. Под утро решив, что мой культурный уровень приблизился к абсолюту, я уставшая, но непокоренная вернулась домой.

— И где это ты была? — бабуля сидела под дверью и глядела на меня снизу вверх, сурово грозя пальцем.

— В стриптизе, — честно ответила я. И сочла нужным объяснить, — это что-то типа библиотеки. За короткий срок можешь получить огромный объем информации. Только в отличие от библиотеки нет необходимости конспектировать, смотри и запоминай.

— А-а-а. Только ты уж не очень перерабатывайся, а то заболеешь, сладурка, — забеспокоилась бабуля. Ну иди, иди ложись спать.

Однако не спалось. В голове вертелись забавные картинки и талант рвался наружу. Успокоить его не представлялось никакой возможности. Поэтому я взяла ручку и тетрадь и начала творить. «В стриптизе потные самцы…» Рифмы опять не было, вернее была но какая-то уж слишком смелая. Так и не решившись зарифмовать «самцов» я решила отложить поэзию до лучших времен. Однако гений не угомонился. Он жаждал самовыражения в любом виде творчества. «Хм, — подумалось мне, — мне б в художники пойти, пусть меня научат. Нет, конечно, Дали или там Никоса Сафронова из меня не выйдет, но с некоторыми современными живописцами я вполне могу посоперничать. А почему бы это и нет?» С этой мыслью я взяла в руки ватман и акварель братца и начала живописать. Рассвет застал меня за созданием чего-то сверх импрессионистского, с налетом натурализма и примитивизма. Проще, это был сюжет на тему мужского стриптиза, а именно та часть, которая рифмовалась с «самцом». Высунув язык от старания я тщательно выписывала детали и напевала: «После выхода в стриптиз, нарисую я эскиз, и получит мой эскиз, в галереях главный приз…» Вот ведь как оно бывает. Если человек гениален — то сразу в нескольких областях. Меня расперла гордость за собственную одаренность и я почувствовала необходимость с кем-то этой гордостью поделиться. Без малейшего колебания я набрала знакомый номер. Долго и безутешно звонило. Потом хрипло ответило.

— Ало. Слушаю.

— Догадайся с трех раз, чем я сейчас занимаюсь, — начала я без лишних предисловий.

— Могу с первого. Пьешь пиво.

— Ноль — один. Вторая попытка.

— Тогда виски. — Голос не выражал особого энтузиазма по поводу моего звонка.

— Третья и последняя, — зажав трубку плечом, я красила в зеленый цвет, то что еще не было окрашено в красный.

— Ну тогда занимаешься творческой деятельностью, — он зевнул.

— В точку. Ты умен и проницателен. Теперь я не только мастер слова, но и мастер кисти. Я пишу акварелью сюжет на тему суетности бытия.

— Внушительно, — он зевнул еще раз, — а теперь угадай с трех раз, что я делал до твоего звонка?

— Спал как сурок. Как будто сложно догадаться, что люди делают в пять утра. — Я оглядела свое творение и добавила несколько заключительных штрихов. Выглядело просто грандиозно, хотя немного непонятно.

— Да-а-а?. А я-то боялся, что у тебя проблемы с ориентацией во времени, — мне показалось, что он хотел съехидничать.

— Нет. У меня проблемы с ориентацией в пространстве. Топографический кретинизм. А что?

— Ничего. Очень рад тебя слышать, несмотря на весьма несвоевременный звонок.

— У-ф-ф. — Вздохнула я с облегчением. — Я-то боялась, что ты не сообразишь этого сказать. Как дела?

— За исключением того, что страшно хочется спать — нормально. И еще… Скучаю по тебе — идиотке. Не хочешь — не верь!

— Сегодня хочу и верю. Спи, перезвоню позже. Впрочем лучше я приеду показывать тебе свою картину часам к восьми утра. Омлет, сэндвичи и много кофе обязательны.

— Я так и знал, что все сведется к гастрономии, — удрученно проговорил он, но похоже здорово обрадовался. А о том как была рада я возможности его слышать, думаю говорить уже лишнее.

— До встречи.

— Пока…

Я облегченно вздохнула. Беседа прошла мило, спокойно и без особых капризов. Предлог для встречи был найден, и можно было избежать похода на фортепьянный концерт. Ненавижу классическую музыку в трехчасовом объеме. Эту ненависть умудрились привить мне мои драгоценные родители, заставлявшие меня лет с трех посещать все на их взгляд интересные концерты.

Дописав картину, а затем сделав из нее триптих, я свалилась и проспала невинным сном младенца. Проснувшись и ужаснувшись собственному отражению, я попыталась привести его в божеский вид и только после этого вышла из дома. На выходе из лифта я натолкнулась на Вована, который шел ко мне с неофициальным визитом. Вслед за ним по лестнице поднимался Женюлик. Только этого не хватало! Зная страсть Женюлика к накачанным мужским телам, и предполагая в Воване абсолютно нормального «мужика», не готового к общению с транствеститами, я элементарно испугалась. Оказалось — зря. Ребята выдули у меня литр чая и обнаружили много общего. А когда Вован прочитал свой стих про «неразделенную любовь», чем довел Женюлика до истерики, я совсем успокоилась. Вован ушел окрыленный, пообещав Женюлику написать что-нибудь лично для него. Я же, поделившись с Женюликом последними новостями и одарив его бесплатным приглашением на концерт, (он любил богемные тусовки), подбросила его до Пушкинской, где ему предстояла встреча с очередной пассией. Затем по дороге неожиданно кончился бензин, и пришлось голосовать около часа, чтобы кто-нибудь нацедил мне топлива. В конце концов, когда я добралась до места назначения было уже часов семь вечера.