Дебби Рейнольдс и Рейн Фэрберн купили по дюжине новых, весьма дорогих итальянских свитеров в «Патриции».

Лоуэлла Парсонз. Херст Пресс, 21 января 1954 г.

Сегодня объединенные службы взорвали водородную бомбу, которая гораздо мощнее атомной.

Президент Дуайт Д. Эйзенхауэр. Речь по телевидению

2 февраля 1954 г.

Нет сомнений, что перед киноиндустрией неизбежно встанут проблемы. В стране свыше 20 миллионов телевизоров, кассовый сбор упал на 23 %, и Голливуд переживает кризис. Ежедневно сообщается о реорганизации студий, Дорогостоящие контракты внимательно изучаются на предмет возможного отказа. Многие студии смотрят на маленький экран как на источник возможных доходов.

Форбес, 9 мая 1954 г.

Вклейка XLV. Набережная Сены. 1954. Масло. 76x104 дюйма. Окружной музей искусств в Лос-Анджелесе.

Самое большое полотно Хорака, выполненное в Париже. Этот стиль можно назвать неопластицизмом. Линии, поверхности и цвета представляют собой те кирпичики, с помощью которых художник создает организующую силу: композиция представляет собой единое целое, где ничего не убавить и не прибавить.

Хорак. Из серии «Мальборо букс», 1965 г.

 

40

Как-то перед вечером в августе 1954 года Рой Уэйс прогуливалась по Уилшер бульвар, рассматривая зеркальные витрины «Патриции». Новое месторасположение магазина в столь престижном районе следовало отнести к заслугам Рой. Она однажды услыхала от друга Джошуа, что тот собирается продавать принадлежащий ему большой угловой дом. Файнманы — не лишенные практической сметки бездетные хозяева Рой — уже давно подыскивали более представительное помещение для своего специализированного магазина, пользующегося популярностью у состоятельных модниц. Когда Рой сообщила, что здание продается, они тотчас же заявили о своем желании купить его.

Рой отошла к краю тротуара, остановилась, охваченная переполнявшей ее радостью от вида витрин. На манекенах была одежда приближающегося осенне-зимнего сезона, спортивного типа дневные платья украшали модные воротнички; были здесь и костюмы с удлиненными юбками, и отделанные стеклярусом вечерние платья. Все ансамбли были красного цвета. Начиная с мая, витрины «Патриции» имели однородную цветовую гамму. Эта идея принадлежала Рой. (Правда, она позаимствовала ее на улице Сент-Онорэ во время деловой поездки в Париж.) Разумеется, Файнманы не просто хорошо относились к Рой, но были в полном восторге от нее. Они видели и ценили ее энтузиазм, ее способность воспринимать новые веяния, ее лояльность и относились к ней, как к дочери. За пять лет работы они удвоили ей зарплату и повысили в должности — теперь она была заместителем управляющего.

Поддавшись нахлынувшему чувству, Рой простерла вперед руки, как если бы хотела обнять все эти элегантные одноцветные манекены. Люди, ожидавшие в своих автомобилях, когда рассосется транспортная пробка, улыбались, глядя на молодую, миловидную женщину в желтом расклешенном платье с маргаритками у пояса.

Наконец, бросив прощальный взгляд на свитера, выставленные в боковой витрине, Рой направилась к автостоянке, помахала молодому чернокожему служащему, который махнул ей в ответ, когда она садилась на нагретое кожаное сиденье своего «шевроле». Рой улыбнулась мягкой, мечтательной улыбкой, потому что ехала домой.

Это означало, что она ехала к Джерри Хораку.

Она и Джерри — какой скандал! — не были женаты, но жили вместе на Беверли Глен. Они были знакомы менее четырех месяцев.

Рой встретила его в мае, во время той знаменательной поездки в Париж, на банкете на острове Сан-Луи, который давали Роксана и Анри де Лизо.

Де Лизо были друзьями Джошуа и Мэрилин. Анри был известен как первоклассный театральный художник, но затем его уволили за сочувствие левым. (Охота «на коммунистических ведьм», как ни странно, не коснулась Джошуа, который в двадцатые годы был членом компартии, однако затем из соображений политической целесообразности отрекся и предал публичной анафеме как троцкистов, так и сталинистов.)

Роксана де Лизо на инвалидном кресле разъезжала по страшно захламленной старой квартирке, представляя Рой гостям, многие из которых были голливудскими знаменитостями. Все очень дружно ругали сенатора Маккарти. Рой, чувствуя себя безнадежно невежественной реакционеркой, вышла с бокалом божоле на небольшой балкон, заставленный горшками с геранью.

Она увидела коренастого, широкоплечего мужчину в спортивного покроя клетчатом пиджаке, облокотившегося о металлические перила. Рой, как и он, взглянула на белесую луну, повисшую между островерхих крыш с живописно покосившимися старинными трубами.

— C’est plus belle, Paris, n’est-ce pas? — сказала она на школьном французском.

Мужчина повернулся, смерил ее взглядом с головы до ног и улыбнулся.

— Если вы так считаете, малышка, — проговорил он.

— Вы американец! — воскликнула Рой.

— Что бы эти денежные мешки и салонные розовые ни говорили, это не преступление, — сказал он, продолжая улыбаться. В тусклом свете его зубы казались неровными и очень белыми. Ему лет тридцать пять, решила она. Подходящий возраст.

Рой представилась, мужчина сказал, что его зовут Джерри Хорак.

— Очень уж все похоже на сцены из «Богемы», — вздохнула она и осеклась. Поймет ли приятный, пролетарского вида мужчина ее аллюзию, а если поймет, не сочтет ли это проявлением снобизма? — Я впервые в Париже, — перевела она разговор.

— Вы зря теряете время в этом притоне… Вы, должно быть, из Беверли Хиллз, Калифорния.

— Вы попали в точку.

— Есть место под названием «Шьен нуар» на Монмартре… Вот там вы можете встретить настоящих французов. Не хотите попробовать?

Дерзкий тон Джерри Хорака раззадорил ее, ей понравилось его крупное, скуластое славянское лицо. Она возбужденно сказала:

— Я только должна одеться и поблагодарить хозяев.

Когда они спускались в железном лифте, в котором помещались лишь два человека, Джерри положил руку ей на плечо, и она почувствовала спазм в животе, словно они не спускались, а поднимались.

Он заплатил за нее в метро, и Рой впервые прошла через турникет.

В кафе «Шьен нуар» за длинными деревянными столами шумно пели и пили вино представители рабочего класса Парижа. Мускулистая икра Джерри прижалась к ноге Рой. Она никогда в жизни не испытывала подобного электрического удара. Она стаканами пила кислое красное бургундское, и ей казалось совершенно естественным брести по улице Пик, затем свернуть на улицу, которая представляла собой длинную цепь ступенек, и наконец, повернув, подняться по узкому переулку еще выше. Джерри жил в высоком сером доме с облупившимися алебастровыми ангелами под карнизом крыши. Рой уцепилась за его руку, когда они преодолевали четыре пролета крутой, еле освещенной лестницы, где пахло чесноком и где они останавливались для того, чтобы она могла поцеловаться с человеком, которого только что встретила. Рой даже не знала, что Джерри художник, пока он не отомкнул дверь обширной мансарды, и ей не ударил в нос запах краски и скипидара. Вдоль стен стояли огромные холсты без рам. Раздеваясь в ванной, которая служила также и кухней, она слегка протрезвела. Что ты делаешь, Уэйс, негодная девчонка? Однако ее пальцы продолжали расстегивать пуговицы и крючки. В последнюю минуту она вдруг замешкалась и не сняла комбинацию.

Дрожащим голосом Рой сказала:

— Я новичок в этом деле.

Джерри был уже в постели. Белая полоса шрама проходила через покрытую каштановыми волосами грудь.

— И это обладая такой милой круглой попкой? — произнес он. — Малышка, ты много потеряла. У тебя наверняка было множество предложений… А почему решилась со мной?

— Какое-то сумасшествие нашло на меня, — призналась она.

— Иди сюда, к папке, малышка, — сказал он.

Рой пробежала босыми ногами по заляпанным краской доскам и забралась на высокую металлическую кровать. Дрожа, она прижалась к его твердой плоти.

Он долго целовал и ласкал ее, так что она забыла обо всех угрызениях совести и почувствовала себя красивой и желанной. О, может быть, из нее просто еще не вышел хмель. Когда Рой со смущением осознала, что у нее повлажнело между ног, он стал входить в нее. Из разговоров с подружками по учебе Рой знала, что в первый раз должна испытать дискомфорт, возможно, даже боль. К ее удивлению, все прошло гладко и практически без боли. После этого она почувствовала неодолимую привязанность к Джерри Хораку.

Файнманы обычно в Париж ездили сами, в этот же раз отправили Рой — в качестве вознаграждения и с заданием посетить все возможные выставки одежды, что должно было повысить ее профессиональный уровень. Сейчас «Патриция» казалась далекой и нереальной. Сидя на позолоченных стульчиках, она изучала крупнейшие коллекции — Шанель, Фат, Гивеиши, Диор — и прятала в стол в своей комнатке, где она больше не спала, тисненые карточки менее значительных домов моделей.

Вместе с Джерри она бродила по улицам Парижа, где некоторые из его приятелей, чтобы раздобыть денег для серьезной работы, рисовали уличные пейзажи в духе Утрилло для случайных туристов.

На улице Аббесс Рой и Джерри покупали продукты, из которых она готовила еду в ванной, служащей одновременно кухней. Они играли в дурацкую, веселую игру, подразделяя продукты на мужские и женские: мясо покупали в Кушоц Роз, омары в Лепик-сюр-Мер — это были продукты мальчика Джерри, а девочка Рой делала закупки в кондитерской «Бабетт» и в молочной на улице Аббесс. Они занимались любовью после обеда, глядя на смутные тени голубей, расхаживающих по застекленной крыше.

Если принять во внимание, что Рой была без ума от Джерри Хорака, следует признать, что знала она о нем поразительно мало.

Когда она спросила Джерри о его жизни в Америке, он оборвал ее:

— Я не люблю всякие россказни и болтовню.

От Рой зачастую ускользал смысл его ярких огромных абстрактных картин, и она могла бы подумать, что он потерпел неудачу как художник, если бы не обнаружила отпечатанную в четыре краски, изящно изданную в Нью-Йорке брошюру, на первой странице которой перечислялись музеи, где имеются его работы. Среди них числились галерея Тейта и Музей современного искусства. От Роксаны де Лизо она узнала, что около года Джерри Хорак провел в психиатрическом отделении Бирмингемского военного госпиталя в Сан-Фернандо Вэлли.

— Не хотелось бы сплетничать, — сказала Роксана, — но я знаю его еще со времен бедняги Генри Лиззауэра… Ты, похоже, подпала под чары Хорака… Поэтому тебе следовало бы знать, что в его жизни бывало всякое. Лично я никогда не замечала у него признаков психического расстройства, но он таки был в психиатрической больнице.

Хотя Джерри никогда не рассказывал о своей семье, его нельзя было отнести к категории людей, которых мать Рой называла вышедшими из бедняков джентльменами. Его манеры оставляли желать лучшего. Он был резок и груб. Неизменно пресекал ее попытки рассказать ему о своем прошлом. Но какое это имело значение? В ее вполне зрелом возрасте, когда почти все ее однокашницы вышли замуж и имели по двое детей, она наконец встретилась с любовью.

За два дня до того, как Рой должна была улетать домой, она вдруг осознала, что большая часть ее умрет, перестанет существовать, если она будет разлучена с Джерри Хораком.

— Джерри, — спросила Рой, чувствуя, как запылало ее лицо. — А как насчет возвращения в Калифорнию?

— Калифорния, — сказал он задумчиво. — А зачем?

— Ты говорил, что хочешь писать море в самом различном освещении. Насколько я помню, Лос-Анджелес расположен на берегу… правда, я забыла название океана. — Она дотронулась до его широкой ладони. — Джерри, у меня хорошая работа, мы можем делить расходы.

— Послушай, малышка, нам так хорошо вместе. И ты очень славная… Возможно, я бы и соединился с тобой, если бы меня однажды уже не накололи… Я не хочу снова попадать в ловушку.

— Всего одно гнилое яблоко, — сказала Рой. — Не все женщины суки.

— Но оно испортило мне закваску. В итоге ты почувствуешь это на себе.

— Я хочу попытаться.

Они сидели на освещенной скамейке в маленьком, вымощенном булыжниками парке возле улицы Равиньон. Прикрыв ладонью глаза от солнца, он задумчиво посмотрел на нее.

— Я целиком поглощен своей работой, — сказал он. — И могу вести себя как настоящая скотина, если мне мешают.

— Ты нуждаешься в человеке, который все сделает для того, чтобы ты мог писать.

— И потом, в мои планы не входит женитьба.

— Я это уважаю.

— Со временем ты изменишь мнение.

— Послушай, ты ведь разговариваешь с девушкой, которая сама делает карьеру.

— Это ты сейчас так говоришь.

— Замужество и в мои планы не входит, — соврала она. Когда они будут вместе, Джерри оценит преимущества женитьбы на женщине с любящим и отзывчивым сердцем.

Джерри продолжал все так же чуть искоса задумчиво смотреть на нее.

Затаив дыхание, Рой ждала. Женщина с двумя полными сумками вошла в двери дома напротив.

— Черт побери! — сказал он наконец. — Я не был там почти четыре года! Это срок!

Возвратившись в Беверли Хиллз, Рой поступила неслыханно — уехала из материнского дома и стала вести совместное хозяйство с мужчиной.

Нолаби обрушила на нее мольбы, предупреждения, упреки. По ее словам, Уэйсы, Ройсы и Фэрберны должны будут перевернуться в своих гробах. Под конец Нолаби сказала:

— Ты сама стелешь себе постель, Рой, и я не намерена принимать в этом участие.

Рой приглашала мать на воскресные завтраки и обеды, однако Нолаби неизменно отказывалась, что пробуждало в Рой странное чувство ревности, ибо прегрешения Мэрилин мать все же простила.

Рой вовсе не хотела оттолкнуть от себя мать или шокировать однокашников. Просто она ничего не могла поделать с собой. Джерри Хорак вошел в ее плоть и кровь. Отдавая ему свое тело, она словно бы вверяла ему и свою душу. Он владел ею безраздельно. И как ни парадоксально, впервые в жизни она чувствовала себя в центре внимания. Ощущала себя любящей, счастливой, сексуальной. (Рой не была вполне уверена, достигала ли она высшего пика во время физической близости, но испытывала невыразимую радость и удовлетворение оттого, что дарила любимому то, что ему требовалось.) Я настоящая женщина, думала она. Я женщина Джерри.

Он никогда не говорил о браке.

Рой думала о браке постоянно. Ею овладевала неописуемая паника, когда в голову приходила мысль, что они так и не поженятся.

Она остановилась, чтобы сделать покупки, затем поехала по Беверли Глен. Сюда, в крутые дикие каньоны, где находили себе подруг олени и пробирались тайными тропами опоссумы, бежали от буржуазной добропорядочности эпохи Эйзенхауэра артисты, музыканты, писатели, художники и другие чудаки.

Рой припарковалась и двинулась вверх по пятидесяти трем ступенькам, таща за собой тяжелую кошелку. Каменная лестница была вырублена среди пряно пахнущих эвкалиптов.

Капли пота скатывались с завитков ее короткой стрижки под пуделя, и она изрядно запыхалась, пока добралась до небольшой заросшей травой площадки перед коттеджем из красного дерева. Освещенный предвечерним солнцем, в обрезанных линялых джинсах, без рубашки перед огромным холстом стоял Джерри и разбрызгивал по нему краску.

Всецело поглощенный своим занятием, он не заметил появления Рой, и она с минуту молча наблюдала за ним. На смуглых, облезших от загара широких плечах его блестели капельки пота. Крепкие мускулистые бедра и икры были покрыты каштановыми волосами. Бицепсы у него были мощными, как у крестьянина.

На сам холст Рой не посмотрела. Все эти зеленые и коричневые пятна были для нее тайной за семью печатями. Джерри мог здорово разозлиться, увидев, что она наблюдает за ним, поэтому Рой поторопилась проследовать в старую неудобную кухоньку. Не убрав принесенные овощи, она сняла с себя желтое цветастое платье от Аделы Симпсон, чтобы не испачкать его, как это уже часто бывало. Босоногая, в старых черных лосинах, она загрузила углем круглую печурку снаружи кухни, почистила и нарезала тонкими ломтиками картофель, собираясь поджарить его в масле.

Рой промывала салат, когда услышала шум душа. В эти душные вечера они ели на открытом воздухе. Она зажгла фонарь «молнию».

— Шикарно пахнет, — сказал Джерри. Это были первые слова, которые он произнес за полтора часа, с момента ее прихода.

Лицо Рой осветилось улыбкой.

— Хочу тебя порадовать, — откликнулась она. — Как прошел день?

— Работал, — лаконично ответил он. — Как у тебя?

Если бы Рой стала болтать, когда он был занят, он взорвался бы, Но сейчас ей был задан вопрос, и она знала, что имеет право говорить. Откусывая от на редкость удавшегося бифштекса, заедая его хрустящим картофелем и салатом, она рассказала о клиентке, которая вернула костюм с запачканным косметикой воротником, об одной молодой бразильской матроне в элегантном туалете, которая — аллилуйя! — купила пятнадцать пар туфель и гармонирующих по цвету сумочек, о партии осенних свитеров с неудачной расцветкой. Джерри сочувственно кивал, хотя сочувствие его распространялось исключительно на Рой, отнюдь не на «Патрицию». Он презирал праздных самок, которые делали культ из своей стареющей плоти. Он иногда ошарашивал Рой гневом, который испытывал к этим богатым женщинам, чей modus vivendi ее восхищал, хотя и не вызывал особой зависти.

Пока она убирала со стола и мыла посуду, Джерри сидел в гостиной и хмуро разглядывал наброски, которые сделал в прошлое воскресенье на пляже в Санта-Монике.

Ночной воздух охладил маленький коттедж. Рой опустилась на кушетку в кретоновом чехле. Снаружи доносились крики совы, живущей в дупле дуба, стрекот сверчков, шум проехавшего в отдалении автомобиля. Через окно проникал душистый запах только что политой ею травы, который смешивался с запахом лосьона на ее руках. Некоторое время она молча наслаждалась деревенским покоем, затем потянулась за журналом.

Новый фильм, в котором снималась Мэрилин, — «Долина провидения» подвергся резкой и желчной критике. Заканчивалась рецензия словами: «Рейн Фэрберн обаятельно рассказывает о первой чистой любви своей героини, и даже трудно поверить в то, что у нее двое детей. Идущие ко дну компании должны бережно относиться к ее таланту и не эксплуатировать ее в таких бездарных и банальных фильмах, как «Долина провидения».

Если бы у них был телефон, Рой непременно позвонила бы Мэрилин и поздравила ее с оценкой, высказанной в последнем абзаце рецензии. Отложив журнал, Рой стала думать о парадоксе Мэрилин, которую пресса единодушно считала весьма талантливой, карьеру ее — счастливой, равно как и брак, тем более что ребенок был, можно сказать, вырван из когтей смерти и благополучно выздоровел. (Бдению Мэрилин у больничной койки Билли, о котором красочно поведала дежурившая сестра, был посвящен почти весь номер «Лейдиз хоум джорнэл».) Однако миру было неизвестно о тех тревогах и муках, которые пережила Мэрилин за то время, пока Билли очень медленно выздоравливал. Мэрилин вторично пережила ампутацию любви. Ни Мэрилин, ни Джошуа никогда не заговаривали о Линке, однако Би-Джей переписывалась со своим братом. Он переехал в Рим. Мэрилин, как могла, строила свою жизнь со стареющим, властным мужем и продолжала карьеру, которая была ей безразлична, находя утешение в своих двух детях, в которых она не чаяла души. (Сари, очаровательная племянница Рой, родилась примерно через год после того, как Билли попал в аварию.) Джерри отодвинул в сторону этюдник.

— Здесь есть рецензия на «Долину провидения». — Рой протянула ему журнал. — Ругают фильм, хвалят Мэрилин.

— Она чертовски хороша, — сказал Джерри. Вместе с Рой он был на предварительном просмотре фильма. Они вдвоем иногда бывали на воскресных пикниках Ферно, и, насколько могла судить Рой, Джерри и Джошуа вели себя весьма похоже на этих шумных пиршествах. Джерри испытывал симпатию к Мэрилин, но что еще мог испытывать простой смертный к этому деликатному, дивному созданию? Нолаби неизменно уклонялась от пикников, когда на них приглашались Рой и Джерри. Джерри это очень веселило. Однако когда Рой начинала из-за этого плакать, он успокаивал ее.

Энергично потянувшись, Джерри подошел к ней, взял за руку и поднял с кресла. Они обнялись. Легкий румянец покрыл ее чуть веснушчатое лицо. Она почувствовала его эрекцию.

— Я так люблю тебя, Джерри, — пробормотала она.

Рой пошла в ванную, чтобы вставить противозачаточный колпачок. Как бы они ни были разгорячены, она всегда предварительно доставала его из круглой металлической коробки. Неприятности, которые когда-то давно пережила Мэрилин, оставили неизгладимый след в ее памяти. Нередко, однако, возясь с резиновым колпачком, Рой размышляла: может, проблема разрешилась бы, если бы она забеременела? Тем не менее она всегда вставляла небольшой, обильно смазанный колпачок. Плохо было то, что она все время скрывала от Джерри свое неукротимое стремление к браку. Душа ее протестовала против того, чтобы прибегать к вынужденным уловкам. В постели она целовала все его тело — от израненной груди до восставшей плоти. Он ждал от нее ласк, которые когда-то потрясли ее до глубины души, но которые сейчас она воспринимала как неотъемлемую часть близости с ним. Сам Джерри уделял много времени тому, что в наставлениях для молодоженов именуют эротическим стимулированием. Она уже была вся мокрая, когда он наконец отбрасывал простыню и на коленях приникал сзади к ее сгруппировавшемуся телу. Это была его излюбленная позиция, и Рой соглашалась с этим, хотя она предпочла бы находиться лицом к лицу, чтобы можно было целоваться. (В моменты горестных сомнений, когда Рой теряла надежду на то, что Джерри женится на ней, ей казалось, что он предпочитает анонимный абстрактный сосуд.) Разгоряченное потное тело набрасывалось на нее, и вскоре наступала бурная разрядка.

Было ли у нее это? Несмотря на тяжелое дыхание обоих, она никогда не была вполне в том уверена.

 

41

У каждой клиентки «Патриции» была своя продавщица, и если она была занята, клиентка ожидала ее, разглядывая выставленные старинные ювелирные изделия, шарфы и баснословно дорогие свитера. Обычно к пяти часам большинство покупательниц заканчивали закупки.

Рой не только исполняла функции менеджера, но и имела собственную клиентуру. На следующий день в начале шестого она относила на склад охапку осенних вечерних платьев. У нее гудели ноги, раскалывалась голова. Всю вторую половину дня она потратила на даму сорока с лишним лет — смазливую, злоупотребляющую алкоголем жену видного хирурга. Перемерив уйму всяких дорогих нарядов, она покинула магазин без единой покупки и без извинений.

Продавщицы секции не было на месте, и высокая, стройная женщина с распущенными платинового оттенка волосами стоя рассматривала свитера. Взглянув ей в спину, Рой узнала элегантный парижский фасон. Знакомыми показались ей и волосы.

— У вас есть своя продавщица, мадам? — спросила Рой. — Если вы назовете ее имя, я тотчас же пришлю ее.

Блондинка повернулась. На ее красивом аристократическом лице отразилось изумление.

— Рой?!

— Алфея! — Рой бросила вечерние платья на бархатный пуфик.

Они чисто по-женски обнялись, не прижимаясь и при поцелуях щадя щеки друг друга, однако, несмотря на некоторую взаимную неловкость, глаза их увлажнились, когда на обеих нахлынули неизбежные воспоминания: Большая Двойка… завтраки в гордом одиночестве в кафетерии школы… долгие часы, потраченные на косметические упражнения… меланхоличные песни Фрэнка Синатры и гипнотическое «Болеро» Равеля.

Они отпрянули друг от друга.

Чуть кашлянув, Алфея спросила:

— Так ты здесь работаешь?

— Да. Я заместитель менеджера, — с гордостью сказала Рой.

Ей не нужно было справляться о жизни Алфеи: за последнее десятилетие она постоянно была в поле зрения прессы. Алфея дважды выходила замуж. В семнадцать — за Фирелли, этого славного старикана, как Рой мысленно называла английского маэстро. Рой всегда содрогалась, на мгновение представив себе, как ее тоненькая юная подруга оказывается в объятиях пожилого толстого коротышки. Этот образ вызывал у нее гораздо большее отвращение, чем Джошуа с Мэрилин, из-за прямо-таки сногсшибательной разницы в возрасте. От Фирелли у Алфеи есть сын. После развода она вышла замуж за другого англичанина — Обри Уимборна. Очаровательная миссис Карло Фирелли, очаровательная миссис Обри Уимборн запечатлена на многочисленных фотографиях во время обедов у Койнов, Гуггенгеймов, Рокфеллеров, Меллонов, во дворце герцогини Альба на Лазурном берегу и в замках Ротшильдов, в момент посещения Парижской оперы, где она стоит между Фирелли и Горовицем, на Бермудах рядом с герцогом и герцогиней Виндзорскими, во время бракосочетания принцессы Маргарет и Антони Армстронга-Джоунса.

Алфея сказала:

— Всеми возможными способами пробиваешься к вершинам haute couture.

Рой засмеялась. Однако внезапно она осознала, что они отличаются друг от друга не только четырьмя дюймами роста. Их разделяет настоящая пропасть.

Подошедшая миссис Файнман стояла неподалеку от секции, демонстрируя тщательность прически и продуманность украшений. При виде сваленных в кучу вечерних платьев на ее лице появилось неодобрительное выражение.

— Я собираюсь приобрести несколько вечерних платьев, — громко произнесла Алфея. — Вроде тех, которые находятся здесь.

— Да, миссис Уимборн. — Рой взяла в охапку роскошные платья. — Прошу вас за мной, миссис Уимборн.

Она привела Алфею в самую большую из примерочных комнат. Отражения Рой и Алфеи повторялись бесчетное количество раз в расположенных под разными углами зеркалах, при этом ни одна из женщин не смотрела на другую. Как странно видеть эти бесконечные отражения через столько лет… Рой пыталась сопоставить эту величественную светскую Алфею (на ее гладкой, с красивым загаром коже не было заметно косметики, даже губной помады на четко очерченных губах) с той замкнутой, несчастной, размалеванной школьницей. Рой вспомнила, как отчаянно она рыдала в захламленной спальне. Ореол недоступности вокруг ее старинной подруги исчез.

Рой спросила:

— Ты снова возвратилась сюда?

— Я буду в «Бельведере», пока не оформлю развод… Дважды проигравшая… Наверно, я безнадежна? А как ты? Замужем? Разведена?

— Ни то, ни другое. Я влюблена, — ответила Рой, даже не пытаясь сдержать лучезарную улыбку.

— Влюблена? — спросила Алфея таким тоном, словно никогда не слышала подобного слова.

— Ты знаешь, это какая-то страсть! Он — единственное в мире, что мне дорого.

— Ой, Рой! — Алфея улыбнулась и покачала головой. — Ты нисколько не изменилась! Ни на йоту!

— Возможно… Но я впервые так влюбилась! Как будто что-то божественное снизошло на меня… Словно кто-то включил все огни. Я кажусь банальной и сентиментальной? Что ж, это любовь сделала меня такой.

— Я рада за тебя, — проговорила Алфея. Она чуть насмешливо улыбнулась. Это был ее обычный способ гасить энтузиазм Рой. После некоторой паузы она тем не менее дружелюбно спросила. — А как твои родные? Кажется, я читала о Мэрилин, но скажи, как поживает твоя мама?

Рой опустилась на бархатный пуфик.

— Мы с ней в натянутых отношениях, — вздохнула она. — Мы живем с Джерри без церковного благословения.

— Да что ты? Ты вроде бы стала такой правильной… Совершенно открыто живете?

— Я была мисс средний класс несколько лет. А сейчас живу во грехе.

— Нет предела чудесам!..

— Он самое важное, что когда-либо было в моей жизни. — Счастливая, широкая улыбка отразилась в сотне зеркал. — Я читала, что у тебя мальчик… Он немного младше Билли.

— Карло скоро будет десять… ах, черт! Я ведь забываю, что он теперь называет себя Чарльз. Именно такое настоящее имя у Фирелли.

— Да, я знаю… Помню, я чуть не упала, когда услышала его английский акцент. Он рассказывал мне, как изменил свое имя… По-настоящему он Чарли Фрай.

— Верно. Мой Чарльз — личность яркая. Он сильный, лидер по натуре, на меня смотрит как на девчонку. Сейчас очень интересуется шотландскими овчарками деда.

— Как поживают твои родители?

— Все так же. Мать ухаживает за цветами и обожает папу. А он элегантно расхаживает, этакий хозяин поместья, — ровным голосом сказала Алфея. — Они, кажется, не подвластны времени.

Магазин закрывался, до примерочной донеслись женские голоса.

Рой импульсивно предложила:

— Если у тебя нет других планов, мы можем продолжить воспоминания у меня.

— В твоем любовном гнездышке? Великолепно!

Рой настояла на покупке дорогого итальянского свитера, прежде чем обе вышли.

Они оставили темно-бордовый «кадиллак» Алфеи на стоянке. В «шевроле» с поцарапанным крылом они влились в медленно ползущую колонну машин. Каждый угол и квартал вызывал в памяти веселые воспоминания и реплики. Разговор замолк у фонтана, где они впервые встретили Дуайта Хантера. Обе молчали, пока не миновали две зеленые площадки для игры в гольф.

Затем Алфея спросила:

— Что из себя представляет твой парень?

— Джерри? Он совершенно не такой, как другие. Таких, как он, больше не существует.

— Нельзя ли поконкретнее, Уэйс?

— У него высокие скулы и узкие глаза, но не восточные, а славянские. Его не назовешь красавцем в полном смысле. Но у него очень значительное, интересное лицо… И потрясающее телосложение. Мужское, крепкое… Он невысок, примерно пять футов восемь дюймов. Я без ума от него. А он настроен совсем на другую волну. Я заурядная представительница среднего класса, а он художник, настоящий художник, талантливейший живописец…

— Как его фамилия? — спросила Алфея.

— Хорак.

Из горла Алфеи вырвался сдавленный звук.

Рой на мгновение оторвала взгляд от дороги. Алфея напряженно смотрела перед собой.

— Значит, ты слышала о нем? — спросила Рои. — Он вообще-то знаменитый.

— Я знаю его, — сдавленным голосом произнесла Алфея. — Мы оба учились у Генри Лиззауэра.

— Лиззауэра? Немецкого художника, который покончил с собой?

— Да. — Голос Алфеи дрогнул. Она задержала дыхание и нарочито лениво спросила:

— А он знает, что мы с тобой старые подружки? Рой на некоторое время задумалась.

— Не помню, чтобы я говорила о тебе. Джерри не любитель ворошить прошлое.

— Стало быть, Джерри Хорак… Это изо всех людей… Поистине тесен мир и чудесам нет предела… Или совпадения да происходят.

— Вы были друзьями?

— Ну, в широком смысле слова нас можно назвать и так. — Ответ Алфеи прозвучал иронично, но Рой почудилось в нем нечто зловещее и даже опасное.

Она крепко вцепилась в руль. Эта ее идея была явно непродуманной. Что заставило ее пригласить Алфею домой? Джерри презирал богатых, а Алфея Койн Каннингхэм Фирелли Уимборн была богатейшей из богатых. Кроме того, стало ясно, что так или иначе они общались друг с другом в художественной школе этого несчастного художника, который покончил с собой. Да Джерри спустит всех собак, когда увидит нас вдвоем!

Алфея сказала:

— Мне думается, Рой, что твое любовное гнездышко — не то место, где мы могли бы покопаться в своем прошлом.

Рой с облегчением предложила:

— Давай зайдем к Крамплеру. Там подают отличный эль и гамбургеры.

В кафе они оказались зажаты столами, за которыми шумно веселились студенты Калифорнийского университета. Алфея оживленно рассказывала о Глории Вандербильд, Грейс и Ранье, о принцессе Маргарет и Тони. В этом была какая-то головокружительная радость — узнать, до какой грязи иной раз опускаются небожители. И в то же время эти сплетни — а, возможно, это и было целью Алфеи — как-то унижали Рой, подчеркивали, насколько незначительной была она сама. Казалось, ее насильно пичкают именами знакомых и приятелей Ферно — Гриер, Кери, Ава, Бинг, Лиз. Нарочитая бодрость голоса Алфеи раздражала Рой, и она едва притронулась к гамбургеру.

После этого они вернулись в Беверли Хиллз.

Когда Алфея открыла дверцу своего темно-вишневого «кадиллака», она выглядела настолько невозмутимой, что Рой позавидовала ей, поскольку чувствовала себя не в своей тарелке.

Только то, что связывало их в прошлом, заставило Рой сказать:

— Алфея, как насчет завтрака? Я свободна по субботам.

— Чудесно, — ответила Алфея.

— Я позвоню тебе в конце недели.

Алфея вдруг как-то неестественно засмеялась.

— Да, кстати, между твоим Джерри и мной произошла размолвка. Поэтому, может быть, тебе лучше не упоминать при нем мое имя.

Рой покачала головой и приподняла плечи, выражая удивление.

Алфея улыбнулась.

— На него и сейчас находят приступы дурного настроения?

Этот выпад заставил Рой броситься на защиту Джерри.

— Он страдал тогда от страшных болей! Его тяжело ранило в Италии!

Однако как только Алфея завела машину, гнев Рой прошел.

— Я на полном серьезе предлагаю вместе позавтракать! — выкрикнула она.

Похоже, Алфея уже не услышала ее. Длинный бордовый лимузин покинул стоянку.

 

42

Она не помнила, как добралась до «Бельведера». У себя в комнате Алфея почувствовала, как горит ее тело, полыхает лицо и бушуют в ней эмоции. Откуда-то издалека донесся звонкий голос Чарльза, но и он не вернул Алфею к действительности. Джерри Хорак, этот выродок… Когда-нибудь смогу я освободиться от мыслей о нем?

Джерри Хорак.

Благодаря причудливому повороту судьбы Джерри Хорак прицепился к этой кудрявой, энергичной малышке Рой Уэйс, в свое время влачившей нищенское существование, а сейчас работающей заместителем менеджера в магазине.

Он бросил меня много лет назад, так почему меня волнует то, что он увлекся Рой?

Как бы то ни было, сейчас ею владело отчаяние.

В течение последних десяти лет она тренировала себя, словно атлет-олимпиец, училась преодолевать свои слабости и обуздывать непокорных демонов. Уже много лет она не чувствовала себя такой раздавленной, деморализованной, находящейся в плену мучительных эмоций.

Она взглянула на часы — было восемь двадцать. Она пробыла в комнате почти час. Алфея сорвала с себя всю одежду, в которой была с Рой Уэйс, словно эти шелка жгли ей кожу. Поймав отражение бледного лица в зеркале, Алфея остановилась перед ним.

Она смотрела на свое длинное, загорелое тело с молочно-белыми полосками в тех местах, которые на пляже были закрыты бикини, как если бы на нее снизошло какое-то откровение. Желтоволосый треугольник лобка, эти полные, крепкие груди с обширными ореолами вокруг абрикосового цвета сосков представляли собой победоносное поле боя ее зрелого периода. Когда на этом теле еще не было ни волос, ни грудей, когда она была ребенком, это тело пережило суровое, кровавое поражение. Это тело прошло через испытание в ранней юности, это тело они обряжали вместе с подругой Рой во всевозможные крикливые наряды. Это тело Джерри Хорак пробудил и тем самым избавил ее от чувства вины, это тело он оплодотворил, а затем бросил. (Рвало душу на части воспоминание о том, сколько часов прождала она у обвитой плющом хибары, чтобы услышать от крашеной блондинки, что он сбежал от них обеих.) Это тело, которому поклонялись мужья и любовники, которое доводили до оргазма, но в конечном счете оставляли неудовлетворенным. Она потрогала большие упругие груди, провела ладонями по животу и бедрам. Как странно, что ее победы и муки не оставили никаких следов на этом теле.

После дезертирства Джерри она пыталась уничтожить ребенка, да и себя тоже, глотая неимоверное количество таблеток. Но и она, и ребенок внутри нее выжили. В первый месяц мира Алфея вышла замуж за Фирелли — она продолжала называть своего первого мужа по имени, известному публике. Брачный обряд был совершен капелланом британской армии под огромной хрустальной люстрой отеля в Цюрихе. Закрыв глаза, она явственно видела морщинистые пальцы мужа, дрожавшие, когда он ласкал это тело, которое не был способен взять. Она доверяла Фирелли тогда, доверяет ему и теперь. Он дал ее сыну имя — самовольно присвоенное себе, типично итальянское имя. Он дал ей свободу. «Ясно как божий день, что ты должна жить настоящей жизнью и иметь настоящего мужа, Алфея, любовь моя, а я, кажется, буду жить очень долго». После развода он перенес свою любовь на мальчика, продолжая все так же преклоняться перед ней. Если бы Чарльз унаследовал талант Джерри, это приписали бы генам восьмидесятилетнего английского маэстро, но Чарльз, кажется, пошел в мать.

Она зашла в туалетную комнату, потянулась за халатом.

Этому почти десять лет, подумала она, мысленно проговаривая каждое слово. И мне должно быть безразлично, что в эту минуту Джерри Хорак делает и где он находится. Совершенно невероятный, фантастический случай, чтобы из всех мужчин именно он прилепился к Рой Уэйс. Почему это должно меня беспокоить?

Сейчас я не несчастная, постоянно ревущая идиотка, думающая о самоубийстве, как тогда, когда он бросил меня в интересном положении, не сказав даже «до свидания».

Однако сплетенные в один клубок любовь, боль, отвращение, оскорбленная гордость и ревность до такой степени рвали на части ее душу, что она готова была вцепиться в круглое, веснушчатое лицо Рой. Было мучительно осознавать, что она в одном городе с этой парой.

Почему я должна оставаться в Беверли Хиллз?

В этом нет нужды.

Невада — столица разводов.

Завязав пояс белого шелкового халата, она пошла по увешанному гобеленами коридору, чтобы уведомить сына о своем решении отправиться в Неваду.

Одна из гостевых комнат была специально оборудована для Чарльза.

Его окружали многочисленные спортивные принадлежности: на стенах висели рапиры, защитные шлемы, ракетки для тенниса и сквоша, бейсбольные биты и крокетные клюшки, в старом морском сундуке хранились всевозможные мячи.

Чарльз сидел на коврике возле вращающегося столика, положив подбородок на исцарапанные колени, и слушал последнюю отцовскую пластинку — Пятую симфонию Бетховена.

Он улыбнулся и приветственно поднял руку, показывая, что с разговором следует подождать до того момента, когда кончится пластинка. Под звучание темы, символизирующей торжество победы, Алфея опустилась на стул. Чтобы обуздать свое нетерпение и смятение, она сосредоточила внимание на сыне.

У Чарльза были, прямые льняные волосы (у нее в раннем детстве волосы тоже были почти белые), которые упрямо падали на высокий лоб, хотя он их недавно расчесывал. Во французских шортах цвета хаки и белой рубашке — летней униформе английской школы в Женеве — он казался невысоким и худым, однако в этой поджарости ощущались крепость и сила. Это была не та все сметающая сила, которая принесла Гроуверу Т. Койну неисчислимые богатства, а скорее уверенность и самообладание — черты, которые присущи правящей элите.

Когда мальчик кивал, слушая отцовскую интерпретацию Бетховена, его узкие, красивой формы губы оставались спокойно неподвижными, и очертания рта были именно такими, какие некогда она, застенчивая девчонка, пыталась придать своему рту. Глаза его были закрыты. А когда он открывал их, в них светился пытливый ум и, возможно, была некоторая настороженность, которую ни в коем случае нельзя было спутать со страхом. Будучи очень привязанной к сыну, Алфея признавалась себе, что она не просто нежно, по-матерински любит его, но испытывает чувство гордости и уважения.

Чарльз умел управлять. В женевской школе он подчинял других своему влиянию не ссылкой на известную фамилию отца и на огромные богатства, а присущей ему способностью сводить к минимуму последствия своих неудач и извлекать максимум из своих сильных сторон.

Природа одарила ее сына чертами, которых была лишена она сама, — уверенностью в себе и умением оказывать влияние на людей. Он не был склонен к проявлению чувств, свидетельствующих о его привязанности к кому бы то ни было, и лишь по отношению к матери созданная им защита давала трещину, поскольку мать он нежно любил.

Прозвучали заключительные звуки коды, и игла автоматически поднялась вверх.

— Где ты была во время обеда? — Чарльз спросил это без всякого упрека, чисто по-деловому. Он на американский манер несколько растягивал звуки, но в целом произношение у него было оксфордское. Он говорил на различных языках, притом на их самых изысканных диалектах — на флорентийском итальянском, парижском французском, кастильском испанском.

— Я встретила старинную подругу — Рой Уэйс… Помнишь, я как-то говорила тебе о ней… Мы посидели за элем и гамбургерами.

— Наша родная еда, — сказал он. Это было своего рода шуткой, потому что мальчик был гражданином трех стран: швейцарцем по месту рождения, англичанином по отцу и еще американцем, поскольку таковым был зарегистрирован в консульстве в Цюрихе.

Она улыбнулась, затем сказала:

— Я собираюсь в Неваду, чтобы получить развод.

— Почему?

— Это займет всего шесть недель. Я снова приеду к тебе в Женеву сразу после начала семестра.

— Это здравая мысль, — сказал он. — А знаешь, Обри не такой уж плохой.

— Мы остаемся друзьями.

— Правда, без него я буду чувствовать себя ближе к отцу.

— Я тоже.

Непринужденность, с которой они обменялись мнениями, успокоила Алфею. Единственное сходство между сыном и его настоящим отцом заключалось в том, что он умел с ней общаться.

Подойдя к полкам, она взяла один из альбомов Фирелли.

— Брамс, Первая симфония. Как ты на это смотришь?

— Хорошо, — ответил сын.

— Ты не хочешь поехать со мной? — Она поставила пластинку. — Я собираюсь на ранчо Арчи Койна, что возле Рено. Там, должно быть, убийственная жара сейчас, но если ты поедешь, мы можем совершить несколько верховых прогулок ранним утром.

— Мне всегда хотелось опробовать западное седло, — сказал Чарльз. Затем его лицо озарилось обезоруживающей мальчишеской улыбкой. — Ковбойское и индейское.

Алфея взъерошила тонкие белесые волосы сына. Это была единственная материнская ласка, которую они позволяли себе в отношениях друг с другом.

— После Брамса надо спать, — сказала она.

Через два дня, когда Рой позвонила в «Бельведер», чтобы договориться о встрече за завтраком, Лютер, старый дворецкий, ответил, что миссис Уимборн и мастер Фирелли уехали из города.

 

43

Следуя благому совету Алфеи, Рой не сказала Джерри о своей случайной встрече со старинной подругой.

Первая неделя сентября принесла в Калифорнию изнуряющую жару. Над размягченным асфальтом улиц Беверли Хиллз струился раскаленный воздух, деревья пожухли и сникли, хотя их постоянно поливали, солнце слепило глаза. Мало кто из клиенток «Патриции» отваживался в эти дни оторваться от своих бассейнов.

В качестве дополнительной любезности для своих клиенток Рой примеряла различные платья и костюмы, чтобы на себе определить, как сидит тот или иной фасон. Сейчас в пустынном прохладном зале магазина (кондиционеры работали с полной нагрузкой) она придирчиво разглядывала осенние туалеты, не в силах оторвать взгляд от нескольких палевых платьев двенадцатого размера, которые могла позволить себе купить с учетом положенной ей скидки.

Подойдет ли такое платье в качестве свадебного? Оторвавшись от накладных, которые проверяла за своим письменным столом, Рой на отдельном листке написала «миссис Джерральд К. Хорак» и «Рой Хорак», затем засмущалась и разорвала листок.

В четверг вечером мистер Файнман сказал со своей характерной нью-йоркской интонацией:

— Дела сейчас обстоят таким образом, Рой, что ты можешь взять выходной в пятницу и субботу.

Джерри переживал период творческого застоя и размышлений — период даже более ответственный, чем сама работа. Ему захотелось слегка отвлечься и развлечься. Прошлый уик-энд они провели на многолюдном океанском пляже в Санта-Монике, и Рой обгорела и покрылась веснушками. Они побывали на концерте, лакомились мороженым и занимались любовью под ажурной тенью эвкалипта.

В воскресенье стало прохладней, и вечером они жарили на воздухе мясо и ели его, вдыхая запахи трав и сена. Становилось темно.

— Я никогда не была так счастлива, как сейчас, — сказала Рой.

— Я тоже, — улыбнулся Джерри.

— Джерри, — вдруг выпалила она, поддаваясь внезапному побуждению, — было бы еще лучше, если бы мы поженились.

Он отодвинулся от нее и сел. В сумерках его широкоскулое лицо казалось скорее задумчивым, чем сердитым.

Ободренная этим, Рой добавила:

— Мы ведь так хорошо уживаемся.

— Малышка, — необычно мягко сказал он, — мы уже обсудили это в Париже… Никаких постоянных союзов.

— Это и для тебя будет хорошо.

— Да, но у меня в планах поездки и путешествия. Может, отправлюсь в Кению. Там должны быть сногсшибательные цвет и свет.

— Я тебя не свяжу. Ты сможешь приходить и уходить.

— Это все лишь слова, Рой.

— Но я действительно имею в виду то, что говорю.

— Конечно… Сейчас… Но потом ты станешь думать совсем иначе.

— Любимый, я не буду становиться на твоем пути.

Он взял ее за запястье, нежно провел пальцем по прожилкам.

— Ты, наверное, устала?

Она знала, что нужно лгать. Беда только в том, что она была плохой лгуньей.

— Нет, — прошептала она.

— В таком случае, что плохого в нашем нынешнем положении? Мы свободны.

— Я буду нежной с тобой.

— Господи, Рой! Большое дело, если кто-то пробубнит несколько слов у нас над ухом, и мы подпишем какую-то бумажку. Разве это сделает тебя более нежной, а нашу жизнь — счастливей?

— Так живут все люди, — сказала она. У нее может больше никогда не хватить мужества, чтобы снова затеять такой разговор. — Разве не пришлось нам лгать здешнему хозяину, говорить ему, что мы муж и жена, когда снимали этот дом? Я не могу сказать на работе, что живу с тобой, потому что Файнманы выгонят меня… В любой момент, когда ты пожелаешь уйти, ты волен сделать это.

— Я знаю, Рой, что ты говоришь искренне, — тихо сказал он. — И любой аргумент, который я выдвину, выставляет меня скотиной… Но вспомни Париж. Там ты клялась, что тебя интересует карьера. Что произошло с этой идеей? Что произошло с твоим предложением просто делить расходы на двоих?

— Но ведь так и было…

— Да, верно, однако…

— Ты ведь сам сказал, что тебе здесь удалось создать несколько хороших работ.

— Ты ужасный ребенок, очень откровенный, говоришь, что думаешь, и, если бы я собирался жениться, ты была бы в самый раз, но…

— Джерри, я так люблю тебя, — ей хотелось убедить его в преимуществах брака. Она дотронулась до его руки. — Я хочу всем рассказать о тебе. — Голос ее окреп. — Я недавно рассказала о тебе моей старинной подруге Алфее Уимборн. Раньше ее звали Алфея Каннингхэм, когда ты ее знал.

Джерри резко выдернул руку. Последовала долгая пауза. В темноте было видно, как он застыл в напряженной неподвижности.

По мере того как длилась пауза, напряженность все возрастала. Алфея предупредила ее, что не следует говорить об их встрече. Но почему? Неужели я все испортила?

Вдалеке заухала сова, какой-то зверек прошуршал в плюще. Рой знала, что должна выждать, дать Джерри заговорить первым. Однако у нее вырвалось:

— Она сказала, что вы встречались в художественной школе.

— Когда вы были близкими подругами? — Голос Джерри был низким и скрипучим.

— В школе Беверли Хиллз мы были неразлучны, — проговорила Рой и затем на высокой ноте добавила. — Я ее не видела целую вечность.

— Вечность! — фальцетом передразнил он Рой. — Ты же говоришь, что рассказала ей о нас.

— Я случайно встретила ее пару недель назад. Она делала покупки в «Патриции», и я…

— Ты без конца рассказываешь про каждую старую задницу, которая к вам заходит, про каждую богатую суку. Почему ты не рассказала об этой?

— Я пригласила ее к нам… Когда она услышала о тебе, она не захотела приезжать. Она дала понять, что вы разругались.

Он фыркнул.

— С несчастным стариком Генри Лиззауэром случилось и того хуже. Он получил пулю в лоб.

— Я не совсем понимаю…

Джерри поднялся на ноги. Через минуту в кухне зажегся свет. Рой последовала за ним. Он вывалил содержимое ее сумки на стол. Пока он рылся в вещах, на его скулах ходили желваки, глаза превратились в щелки. Он выглядел поистине страшным. Рой поняла, что до нынешнего момента она видела лишь бледную, анемичную тень Джерри Хорака.

— Где, черт побери, ключи от машины?

— На ночном столике… Джерри, куда ты собрался? — Она положила дрожащую руку на его локоть.

Он отдернул свою руку.

— Убирайся к чертовой матери с моей дороги! — рявкнул он.

Рой испуганно отпрянула в сторону. Он направился в комнату и через несколько секунд вернулся, запихивая деньги в задний карман джинсов.

— Джерри, пожалуйста, скажи мне, куда ты собрался.

— Ты можешь заткнуться?

Она стояла на ступеньках, обхватив себя руками, внизу хлопнула дверца ее «шевроле» и затарахтел мотор. За рулем Джерри часто думал о работе, забывая взглянуть на приборы и развивая огромную скорость. Звук отъехавшего «шевроле» слился с шумом других машин. С тяжелым чувством Рой стала убирать посуду и остатки еды.

Прошли часы, и ее тревога переросла в панику. Она беспрестанно молилась: пусть он вернется, пусть он вернется. У нее будет шанс упасть перед ним на колени. Если он только вернется, она согласится на любые его условия…

Любовь превратила ее в попрошайку.

В три часа ночи она стала звонить в полицию, спрашивая не попал ли в аварию «шевроле».

Усталый голос ответил, что «шевроле» выпуска 1949 года под номером 2D9863 в аварию не попадал.

Рой откинулась на кровати, стиснув кулаки и челюсти. К страху за жизнь Джерри примешивались вопросы о его взаимоотношениях с Алфеей. Судя по его реакции, они ненавидели друг друга, и хотя Рой не была склонна к психоанализу, она не могла полностью исключить предположение, что эта неистовая ненависть первоначально была чувством противоположным, то есть любовью.

Алфея Каннингхэм и Джерри Хорак?

Могут ли два человека быть более несхожими, чем они? Он вышел из таких низов, что даже Рой, детство которой не назовешь безмятежным и безоблачным, могла показаться инфантой. А если к тому же вспомнить ужасные манеры Джерри и аристократически изысканные Алфеи, его пренебрежение к мнению других и ее болезненную реакцию на суждение окружающих… Да они даже физически не подходили друг другу — Алфея была слишком высока для него!

За окном рассветало. Рой заставила себя встать, принять душ, припудрить обгоревшее на солнце лицо.

Она прождала Джерри, то надеясь на чудо, то снова теряя надежду, до той самой минуты, когда вынуждена была взять такси и отправиться на работу.

Она приехала с опозданием. Посетительницы в легких платьях без рукавов входили в магазин через стеклянные двери.

Рой с приклеенной полуулыбкой вносила в зал шерстяные и твидовые туалеты. Зачем я принуждаю его к женитьбе? Не лучше ли довольствоваться имеющимися крохами?

Будучи не в состоянии решить столь неподъемную проблему, как потеря Джерри, она переключилась на более мелкую — как добраться домой. Рой громко обсуждала транспортную проблему с другими служащими, и миссис Томас, белокурая продавщица в облегающем платье, предложила подвезти ее. Рой села в машину, не закрывая окна, с трудом сдерживаясь, чтобы не взвыть от беспрестанной болтовни Томас. Уж не с таким ли чувством выслушивал Джерри ее щебет о том, что происходило в «Патриции»? Но она была слишком разбитой и несчастной, чтобы до конца додумать эту мысль.

Старого «шевроле» на обычном месте не было. Хотя Рой не очень и рассчитывала на это, тем не менее у нее защемило в груди. Она медленно преодолела пятьдесят три ступеньки.

Дверь оказалась открытой. У нее колотилось сердце и подкашивались ноги, пока она пересекала узенький, заросший травой дворик.

Джерри сидел на зачехленной софе, обхватив голову руками. До Рой донесся густой запах спиртного.

— Привет, — тихо сказала она.

Он поднял голову. На скулах его играли желваки.

— Я разбил твою машину, — сказал он глухим голосом.

— Ты-то в порядке? — также негромко спросила она.

— В полном порядке… А вот твоя машина вдребезги. Я оттащил ее в ремонт.

— По-моему, тебе надо выпить кофе.

— Хорошая идея.

Рой пошла на кухню. Когда она внесла дымящийся кофейник, Джерри все в той же позе сидел на софе. Он сделал глоток черного кофе.

— Послушай, — сказал он. — Продолжать так жить — это отвратительно, и я чертовски сожалею об этом… Я слишком давно и решительно настроился против женитьбы и не заметил того, что чувствую по отношению к тебе… Рой, я нуждаюсь в тебе, малышка. И если ты еще не передумала, я готов с тобой окрутиться.

Ей бы сейчас танцевать на облаке, а она сидела напротив Джерри, и ей хотелось рыдать. Ее глаза стали черными, как угольки. Смиренный, просящий, он напомнил ей прирученного медведя, которого они как-то видели на Пляс дю Тертр, — бедное животное, которое заставили выполнять трюки, противные его природе.

Ей стало жаль его, и внезапно она подумала, что Джерри надо отпустить на свободу. Но затем более властные силы — любовь, потребность навсегда соединиться с ним, родить от него детей — взяли верх. Я принадлежу ему, подумала она.

— Любимый, — прошептала она. — Мне было так плохо без тебя…

 

44

Добрый ночной сон излечил Рой от депрессии, а Джерри — от похмелья. Готовя завтрак, она насвистывала шлягер «Где или когда». Джерри с аппетитом съел яичницу-болтунью из четырех яиц, сосиски, солидную стопку тостов со сливовым джемом. Когда внизу просигналило такси, он крепко обнял ее и размазал на ее губах помаду.

В тот день, он потратил выручку от продажи большого триптиха (это была самая крупная его продажа за год) и купил Рой автомобиль ее мечты — новенький зеленовато-голубой «тандерберд». (Старенький «шевроле» после ремонта мотора и корпуса останется за ним.)

В среду после работы Рой подкатила на своем новеньком шикарном автомобиле к дому матери на Кресчент-драйв.

Нолаби открыла дверь. Она была не в состоянии отдавать столько же любви младшей дочери, сколько отдавала своему изумительному созданию — Мэрилин, однако ее материнская привязанность оставалась достаточно глубокой. Она отказала Рой от дома вовсе не из ортодоксальных моральных соображений, а считая это наиболее реалистическим методом, который должен был напомнить дочери: брак — желанная цель каждой женщины, а Рой, совершив непоправимую ошибку, навсегда лишает себя шансов выйти замуж.

— Мама!

Нолаби, от которой пахнуло табачным запахом, заключила дочь во взаимопримиряющие объятия, отчего глаза у обеих увлажнились.

— Ну, беглянка, проходи, — сказала мать, отодвигая альбом для наклеивания вырезок и ворох газет с красными карандашными пометками, полученных из бюро вырезок, чтобы освободить место на кушетке.

Она высморкалась в скомканную бумажную салфетку.

— Расскажи мне о своем роскошном автомобиле.

— Джерри подарил мне его вместо кольца. Мама, мы собираемся пожениться.

Нолаби ошеломленно открыла рот. Она была совершенно уверена, что «этот человек», как она до сих пор называла Джерри, никогда не поступит с Рой так, как положено.

Несмотря на внезапно испытанное чувство облегчения, ее точили какие-то подспудные, неясные ей самой сомнения и предчувствия. Дело не в общеизвестной неспособности художников заработать себе на жизнь — разве она сама не предпочла милейшего Шилтона Уэйса другим, более перспективным претендентам? — беспокойство вызывала конкретная личность. Джерри Хорак вышел из низов, из отребья; чего стоили одни его вульгарные и откровенно грубые манеры. То, как плотоядно смотрел он своими узкими глазами на Рой, свидетельствовало о его полном неуважении к женской половине рода человеческого. Он часто погружался в длительное молчание — верный признак нелюдима и бирюка. Джерри Хорак меньше всего подходил на роль мужа.

Однако ее розовощекая Рой улыбалась лучезарной, счастливой улыбкой.

— Пожениться? — громко воскликнула Нолаби. — Моя малышка выходит замуж? Обе мои девочки будут замужем! Да ведь в этом смысл и цель всей моей жизни!

— Это произойдет на следующей неделе.

Нолаби, не удержавшись, бросила взгляд на тонкую талию Рой.

— Ой, мамочка, ничего такого, о чем ты подумала! Мы хотим, чтобы все прошло скромно. Может быть, это будет в городской ратуше.

— Уэйсы, Ройсы и Фэрберны не сочетаются браком в убогих старых домишках! — воскликнула Нолаби. — Доченька, послушай!.. Меня страшно огорчало то, как вы жили. А какую мать это не огорчило бы? Но это не значит, что я не люблю мою веснушчатую малышку. Я устрою вам обоим шикарную свадьбу!

— Я должна спросить у Джерри… Я не знаю, как он отнесется к этому.

— Свадьбой должна заниматься женщина! Я поговорю со священником.

— Джерри хочет, чтобы был судья…

— Ну, стало быть, с судьей. — Нолаби затянулась сигаретой. — Доченька, мы пригласим твоих старых друзей… Жалко, что здесь нет Алфеи. Девушек из колледжа, с которыми ты дружила, твоих сослуживцев… И, конечно, семью Джошуа, и Би-Джей и родственников ее мужа… Я думаю, что можно пригласить и моих близких друзей. — Нолаби все более оживлялась, и оспины на ее лице становились все заметнее.

Ночью в постели Рой завела разговор о свадьбе. После той разгульной ночи Джерри из кожи лез вон, стараясь быть покладистым, а она со своей стороны прилагала все усилия, чтобы быть такой, какой в ее представлении является идеальная женщина, то есть любящей, нежной и внимательной к мужу. Словом, вот такая ситуация — только после вас, мой любимый. Она закончила словами:

— Конечно, если ты не хочешь шума…

— Ну почему бы и нет? — проговорил он, похлопывая ее по голой попке. — Почему бы и нет?

Свадьбу назначили на девятнадцатое сентября, то есть в запасе было десять дней.

За это время не было возможности изготовить и разослать красочные приглашения, поэтому Нолаби и Рой приглашали людей тогда, когда удавалось их увидеть, и список гостей рос быстро, хотя довольно беспорядочно. За день до свадьбы Нолаби запекла два окорока, и квартет ее ближайших друзей занялся приготовлением картофельных, куриных и фруктовых салатов. Нолаби обратилась было в Гринуорд за рецептом бабушкиного пунша, но Джошуа восстал:

— Пунш! Это не чай с сэндвичами для южных леди, Нолаби, а грандиозное и славное свадебное торжество, праздник соединения двух начал рода человеческого! Я отвечаю за спиртное!

Мэрилин обещала заняться цветами.

Свадьба становилась событием не только для Уэйсов, но и для Беверли Хиллз. Два худых, нервных человека расставили празднично оформленные вазы с белыми хризантемами во всех закоулках небольшого дома, замаскировали неухоженный двор глиняными горшками с белыми маргаритками и азалиями. Три бармена в красных смокингах выстроили взятые напрокат бокалы на обитой кожей стойке, установленной во дворе. Нолаби суетилась возле серванта и старого круглого стола. К половине третьего гостиная, столовая и сад заполнились гостями, в руках у которых были бокалы с напитками.

Среди гостей были одиннадцать однокашниц Рой вместе с мужьями и детьми. Би-Джей и Маури Моррисон с детьми и родителями Маури прибыли на микроавтобусе. Выяснилось, что старшие Моррисоны знали Файнманов по линии какой-то еврейской организации. На короткое время появился Монтгомери Клифт, снимавшийся вместе с Мэрилин в новом кинофильме, что вызвало оживление у собравшихся, равно как и появление Сусанны Хейуорд. Рой была любимицей «Патриции», поэтому персонал магазина явился в полном составе. Старинные подружки из школы Беверли Хиллз, Джанет Шварц Феттерман, Хейди Ронолетти Хэнке и Битей Беннет Келли, привели с собой супругов. По двору прохаживался в синих джинсах скульптор — приятель Джерри. Ватага мальчишек, предводительствуемых Билли (бойким и энергичным, словно он никогда и не находился на грани жизни и смерти), то и дело совершала набеги на буфетный стол.

Струнное трио, которое Джошуа пригласил из «Парамаунт пикчерз», услаждало гостей томными, нежными мелодиями «Ich Liebe Dich» и «Traumerei».

Взгляды почти всех присутствующих обратились на Мэрилин — Рейн Фэрберн, когда она наклонила свое милое лицо к маленькой дочери, чтобы приободрить малышку. Сари, игравшая роль цветочницы, ухватилась за корзину с белыми розами, как за якорь спасения. Эта огромная людская масса приводила ее в ужас. У девочки были необыкновенно большие, выразительные карие глаза, в остальном же она была обычным, забавным ребенком с темным облачком кудрявых волос вокруг головы.

Сари производила очень трогательное впечатление из-за того, что не умела прибегать к уловкам, к которым прибегают даже дети ее возраста (а ей исполнилось четыре года), чтобы защититься от неизбежных жизненных уколов. Весь этот день она жалась к своим близким, в смущении и испуге отшатываясь от приветствующих ее людей, от которых пахло спиртным.

На этой нетрадиционной свадьбе жених и невеста до начала церемонии находились среди гостей. Рой, чьи глаза счастливо светились из-под модной шляпки с пером, в блестящем платье бирюзового цвета — свадебном подарке Файнманов, представляла Джерри гостям. Он был в том же самом спортивного покроя клетчатом пиджаке, что и тогда, когда Рой впервые встретила его на острове Сан-Луи, Нолаби не смогла убедить его купить новый костюм. Однако, несмотря на то, что его наряд никак нельзя было назвать щегольским, он выглядел непривычно общительным, поддразнивал Нолаби, шутил с Билли и обсуждал проблемы живописи с женами кинодеятелей.

Рой держалась за его рукав и заглядывала в его широкоскулое, улыбающееся лицо, чем-то напоминающее лицо сатира. На всю жизнь, думала она, и сердце взволнованно екало у нее в груди. Она любила всех гостей и одновременно испытывала огромную жалость к ним. Никто здесь — и никто на свете — никогда не испытал подобной радости.

В четыре часа тридцать минут появился судья Дезантер. Высокий, сутулый, семидесятилетний, он тотчас же поставил перед собой Джерри и Рой.

Гости сгрудились вокруг них, и полный, потеющий фотограф из «Парамаунт пикчерз» взобрался на невысокую стенку, чтобы все вошли в кадр. Все дружно зашикали.

Судья Дезантер, демонстрируя в улыбке красивый ряд зубов, которые, судя по их прямизне и белизне, наверняка были искусственными, спросил у Джерри:

— Согласны ли вы, Джерральд, взять Рой Элизабет в жены?

— Согласен, — четким, ровным голосом ответил Джерри.

Судья обратил широкую белозубую улыбку к Рой.

— Согласны ли вы, Рой Элизабет, взять в мужья Джерральда?

Лица людей, окружающих Рой, расплылись — она не могла узнать ни мать, ни сестру. Мне нужно дать ему уйти с крючка, в приливе какой-то паники подумала она. Отпустить его.

Бледные губы судьи сомкнулись и закрыли белые зубы. Он вопросительно посмотрел на нее.

— Согласна! — выкрикнула она. Это был не ее голос, а чье-то громкое, перепуганное кудахтанье. Джерри вынужден был взять ее подергивающуюся руку и прижать к себе.

Властью, которой он был облечен, судья Дезантер объявил их мужем и женой.

Билли Ферно зааплодировал.

Молодожены выпили шампанского, и этот момент был зафиксирован фотографом, как и тот, когда Рой Хорак отрезала первый кусочек торта.

Наступило время, когда Рой должна была надеть короткий, гармонирующий с платьем жакет. Мэрилин вместе с Сари направилась в спальню сестры. В комнате еще ощущался легкий запах духов, которыми Рой воспользовалась перед началом праздника.

Мэрилин опустила на пол Сари, которая ухватилась за точеные, стройные бедра матери, задрапированные белым шелком.

— Мама, здесь так хорошо. Можно, мы здесь останемся?

— На некоторое время, Сари. — Мэрилин открыла обшитую стеклярусом сумочку и вынула чек.

— Вот мой подарок тебе.

— Мэрилин, — запротестовала Рой, — ты уже подарила нам столовое серебро.

— Серебро от всех Ферно — Джошуа, Билли и…

— От меня! — пропищала Сари.

— Правильно! — подтвердила Мэрилин, поцеловав дочь. — А это от меня.

Рой подняла племянницу, прижалась щекой к ее темным волосам, чтобы сдержать слезы.

— Я не заслуживаю, чтобы у меня была такая сестра, как ты, — пробормотала она.

— Деньги легче всего дарить, — сказала Мэрилин, продолжая держать в вытянутой руке чек.

— Я удивляюсь: ты такая деликатная и милая, а я такое чудовище… И как только я оказалась в этой семье!

— Ну что за глупости ты говоришь!

— Я всегда ревновала к тебе.

— Рой, это чепуха! Ты во многом умнее меня — вон посмотри, что ты сотворила в «Патриции»! Ты знаешь все, что нужно знать в твоем деле. И все тебя любят.

— Просто я большой ребенок. — Голос Рой пресекся. — И меня не за что любить.

Руки Сари обвились вокруг шеи Рой.

— Я люблю тебя, тетя Рой, — сказала она тоненьким голоском, который был очень похож на голос Мэрилин. — Я люблю тебя миллион раз!

— А я люблю тебя столько раз, сколько могу съесть тебя! — Рой зарычала и сделала вид, что хочет укусить девочку. Затем она взяла чек и прочитала сумму: пять тысяч долларов. Пять… тысяч… долларов! Это была сумма ее годового дохода. — Мэрилин, я не могу принять такой подарок.

— Я хочу, чтобы у тебя было что-то на черный день.

Рой опустила Сари на пол.

— Значит, это не для Джерри? Краснея, Мэрилин сказала:

— Для тебя.

— Это несправедливо! — горячо отреагировала Рой. — Ты и мама настроены против Джерри оттого, что он вышел из синих воротничков — из рабочих.

— Я ничего не хочу сказать о его семье. — Густые ресницы Мэрилин на несколько мгновений закрыли ее красивые глаза. — Но ты без ума от него, а он… иногда не очень с тобой считается.

Со двора доносились голоса, смех, звуки «Сентябрьской песни», которую играло струнное трио.

— Мне не хотелось бы говорить об этом, — Мэрилин виновато улыбнулась, — но ты моя младшая сестра, и я подумала, что, если у тебя будет что-то свое, ты не будешь такой тряпкой.

— Тряпкой? У нас, обыкновенных девушек, так уж ведется: мы должны работать, чтобы сделать мужчину счастливым, потому что мы не самые красивые на свете, нам не поклоняются миллионы мужчин и мы не возлюбленные стариков…

Мэрилин бросила на сестру полный горечи взгляд.

— Прости, — хрипло проговорила Рой. — Я позволила себе гадкую шпильку, очень гадкую. — Пытаясь смягчить сказанное, она добавила: — Теперь ты понимаешь, что меня нельзя любить? Мэрилин, я очень благодарна за чек, это большая щедрость с твоей стороны. Но я должна положить это на общий счет.

Мэрилин хотела было что-то сказать, но в это время дверь открылась, и шум снаружи перекрыло восклицание Би-Джей:

— Ага, вот вы где!

Би-Джей никогда не относилась к разряду сильфид, а после окончания школы она набрала добрых двадцать пять фунтов, и сейчас корсет и ярко-синяя тафта ее платья с трудом удерживали выпирающие вперед груди и пышные бедра. Во всем остальном она оставалась прежней Би-Джей, со спутанными черными волосами и оранжевой помадой на губах, которые растянулись в широкой доброжелательной улыбке. На горизонтальной плоскости, образованной ее бюстом, покоилась отделанная бриллиантами Звезда Давида.

Би-Джей погладила черные волосы своей единокровной сестренки.

— Привет, Сари, — проговорила она, обнимая малышку.

Мэрилин и Би-Джей до сих пор считали себя близкими подругами. Хотя Мэрилин никогда не признавалась, что ее любовь к Линку остается родником, питающим ее жизнь, Би-Джей — как-никак она была дочерью проницательного Джошуа — воспринимала эту любовь как некую неизбежность, как константу. И она передавала Мэрилин всю корреспонденцию с итальянскими почтовыми марками.

Би-Джей, взглянув на бледное лицо Мэрилин, а затем на покрасневшую Рой, проговорила:

— Я, кажется, вторглась в ваш приватный разговор?

Мэрилин пришла в себя первой.

— Приватный? О чем можно говорить в одной семье?

— Если говорить правду, — выпалила Рой, — я пошла переодеться, а Мэрилин стала напутствовать меня на пороге моей брачной жизни.

— Хочешь моего совета? — спросила Би-Джей. — Быстренько поставь его на место. Этот Джерри Хорак слишком долго был холостяком. Холостяки все испорчены.

Рой посмотрела вокруг, на раскрытые пакеты.

— Может быть, кто-нибудь подарил плетку-девятихвостку?

— Вот это настоящий характер, — загудела Би-Джей. — Кто знает, может быть, она и есть среди этих трофеев.

Выйдя из спальни, они увидели, что гости помаленьку расходятся, а Джерри и Джошуа стоят рука об руку у камина в гостиной. Джошуа снял пиджак, рубашка сзади выбилась из брюк. Волосы Джошуа казались еще более седыми, морщины на загорелом лице — еще более глубокими. Он разливал виски в высокие фужеры, которые были в руках у обоих.

— Стало быть, я заполучил себе в свояки писателя и постановщика кинобоевиков?

— А я, выходит, сверхмодного художника.

— Интересно знать, как это два недотепы с самого дна сумели приклеиться к роскошным южным красоткам.

Подошла Нолаби, выпуская по своему обыкновению клубы сигаретного дыма.

— Невесте и жениху пора прощаться.

— И это говорите вы, — подмигивая, сказал Джерри.

Нолаби хихикнула.

— А ты веди себя как следует, иначе отшлепаю.

— Да, мама, — засмеялся Джерри.

Рой казалось удивительным, что мать так быстро вовлекла в орбиту своей личности зятя, которого еще недавно напрочь отвергала.

Джерри обнял Рой за талию, и они вышли из передней двери, уклоняясь от града риса, который Би-Джей разбрасывала из картонной коробки. Кто-то привязал традиционную веревку с консервными банками к заднему бамперу «тандерберда».

Отъехав несколько кварталов, Джерри затормозил и отвязал этот отчаянно дребезжащий хвост. Когда он вернулся, Рой наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Это была славная свадьба, правда? — пробормотала она.

— Потрясающая…

Какая-то суровая нотка послышалась в его голосе, но Рой не стала докапываться до причины. Мэрилин была права. Ей необходимо перестать замечать перепады в настроении своего мужа и беспокоиться по этому поводу. Джерри нажал на газ, а Рой откинулась на спинку сиденья, глядя на единственную звезду, появившуюся над Беверли Хиллз.

Звезда, звезда, гори, гори, чего желаю — подари. Пусть буду доброй я женой, пусть будет счастлив он со мной…