Все и побыстрее

Брискин Жаклин

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Сестры Силвандер. 1949 год

 

 

Глава 1

Ветра в Сан-Франциско бывают резкими. В тот день, в начале марта 1949 года, дул западный ветер, который так хорошо очистил воздух, что с Тихоокеанского побережья открылся захватывающий вид на город, в котором набобы начала века воплотили в жизнь свои архитектурные фантазии. Яркий солнечный свет подчеркивал крутизну холмов, придавая им загадочный вид; железные конструкции огромного моста через пролив Золотые Ворота напоминали нити расплавленного жженого сахара; прыгающие по воде белые блики усиливали голубизну залива Сан-Франциско — в такую ясную погоду казалось, что необъятного залива вовсе не существует и что до гористых очертаний Беркли рукой подать.

Две юные девушки поднимались по крутой Клей-стрит. Они были одеты в одинаковые тяжелые поношенные синие пальто явно иностранного пошива и начищенные коричневые ботинки, слишком неуклюжие, чтобы соответствовать местным вкусам. В недорогих шляпках, которые они придерживали руками от ветра, было определенное изящество.

Гонора и Кристал Силвандер были сестрами и англичанками.

Кристал, на которой была бежевая, похожая на маленькую коробочку фетровая шляпка, удивляла внешностью явно саксонского типа. Светлые волосы с медным отливом обрамляли тонко очерченное личико с безупречно белой кожей и розовыми щечками с очаровательными ямочками. Ярко-голубая радужная оболочка ее глаз была окаймлена более темным, почти синим, напоминающим кобальт цветом. Единственным недостатком Кристал, если это можно назвать недостатком, был ее маленький рост, однако даже мешковатое пальто не могло скрыть чувственные изгибы ее миниатюрного тела.

Старшая сестра Гонора, на которой была красновато-коричневая бархатная шляпка с отогнутыми вниз полями, не обладала сияющей красотой своей сестры, однако ее очарование не могло не привлечь внимания. Ее спутанные ветром волосы, подстриженные под пажа, были черными и блестящими; глаза, большие и темные, казалось, смотрели прямо в душу. Высокая и тонкокостная, как и все Силвандеры, она двигалась с неосознанной грацией и изяществом.

Достигнув вершины холма, девушки увидели двойной ряд машин, стоящих вдоль обочины дороги, ведущей к большому особняку из красного песчаника в духе викторианской эпохи, распластавшемуся между двумя круглыми нормандскими башнями.

Гонора остановилась, в испуге приоткрыв рот.

— Ты полагаешь, что это дом дяди Гидеона? — спросила она нежным голосом с явным английским выговором.

— Адрес точный, — беззаботно ответила Кристал.

— Но у него гости.

— А ты ожидала, что мы будем одни? Дядя Гидеон — единственный в Сан-Франциско владелец фирмы по строительству нефтяных сооружений.

— Там полно людей… — нерешительно протянула Гонора. — Не можем же мы вот так запросто ввалиться в дом.

Кристал решительно вздернула подбородок. Моложе Гоноры почти на целый год, она в свои семнадцать лет командовала сестрой и настояла на том, чтобы нанести этот визит соболезнования богатому американскому дядюшке, женившемуся на их тетке, которого они никогда раньше не видели.

— Ты трусиха, Гонора, настоящая трусиха! — заключила она. — Наша тетя только что умерла, а ты позволяешь нескольким автомобилям напугать тебя.

— Мы выбрали не самое удачное время, чтобы познакомиться с дядей Гидеоном. — Порыв ветра загнул поля шляпки Гоноры, и она ухватилась за нее обеими руками. Гонора ясно сознавала, что, несмотря на новую шляпку, купленную в подвале у Маси за полтора доллара, которые Кристал лестью выудила у отца и которые не были лишними в семье, она не была похожа на американку. «Что в этом плохого?» — спрашивала она себя. Англичане всегда были горячими патриотами своей нации, и Гонора, чей патриотизм только увеличился за годы военных лишений, не относилась к числу людей, легко меняющих свои воззрения. Врожденная застенчивость ее стала еще сильнее за последние два месяца, причиной чего было постоянное стремление Кристал ничем не отличаться от окружающих.

Кристал продолжала рассуждать:

— Мы в Сан-Франциско с самого Рождества и еще ни разу не видели дядю.

— Да, но…

— Это самый подходящий случай, чтобы познакомиться с ним.

— Я не уверена, что девушки в Америке ходят с визитами одни.

— О, ради Бога, Гонора, перестань нести чепуху! Ты прекрасно знаешь, что они здесь совершенно раскрепощенные. Мы поступаем правильно.

— Дядя Гидеон никогда не интересовался нами.

Аккуратные, подведенные карандашом брови Кристал сошлись у переносицы — сестра говорила правду. Тетя Матильда приходилась им кровной родней. Ежегодно, на дни рождения и Рождество, она посылала в подарок своим рано потерявшим мать племянницам такие практичные вещи, как шарфы и свитеры. Вложенная в посылку открытка неизменно гласила: «От дяди Гидеона и тети Матильды с любовью», но они отлично понимали, что имя дяди упоминалось лишь для проформы.

Единственное письмо, полученное ими от Гидеона, было ответом на слезную просьбу Ленглея Силвандера одолжить ему денег, чтобы внести плату за обучение своих дочерей:

В ответ на вашу просьбу, изложенную в письме от 1 сентября, сообщаю, что я поступил бы против правил, ссудив или одолжив Вам деньги. Однако я смогу вам помочь, если вы переедете в Сан-Франциско.

И хотя у Вас нет инженерного образования, компания «Талботт» примет Вас на работу и направит на курсы чертежников. В этой стране Ваши расходы значительно сократятся, так как здесь существует превосходная система бесплатного обучения, которой могут воспользоваться ваши дочери. Со слов Матильды я знаю, что Вашей старшей дочери восемнадцать лет. Считаю своим долгом посоветовать ей иметь при себе личные документы. Она без труда найдет здесь работу. Матильда, которая в настоящее время плохо себя чувствует, шлет Вам привет.

Ваш Гидеон Талботт.

— Пора ему позаботиться о нас, — огрызнулась Кристал. — Теперь, когда тетя Матильда умерла, он наш единственный родственник.

— А что, если наш визит повредит папиной работе? — прошептала Гонора.

Новый порыв ветра заставил Кристал поглубже натянуть шляпку на голову.

— Меня продуло до костей, — заметила она. — Уж если ты так беспокоишься о папе, то знай, что именно он надоумил меня пойти к дяде.

— Ты же знаешь, он не отдает себе отчета в том, что говорит, когда у него… приступ головной боли.

— О, поступай как знаешь. Я не собираюсь возвращаться домой после бесконечного карабканья по этим холмам.

Гонора в замешательстве остановилась, но затем поспешила за своей младшей сестрой, решительным шагом направляющейся к большому безобразному дому. Шоферы, ожидавшие под навесом своих хозяев, в восхищении повернули покрасневшие от ветра лица в сторону девушек, поднимающихся по четырем низким мраморным ступеням. Кристал нажала на кнопку звонка. Прошла целая минута — венок, перевитый черной лентой, глухо стучал по гондурасскому красному дереву обшивки — и дверь открылась. Пожилой филиппинец уставился на них немигающим взглядом, без тени улыбки на лице.

Непроизвольно Гонора и Кристал схватились за руки. Почувствовав враждебность, они, забыв о мелких обидах и ссорах, стали как бы выше ростом и приподнялись над землей подобно воздушному шару.

— Да? — холодно спросил слуга.

В любой семье каждому ее члену уготована своя роль, и Гонора как старшая сестра, заменившая умершую мать, молча приняла на себя всю тяжесть ответственности за бедную семью Силвандер.

— Сестры Силвандер с визитом к мистеру Талботту, — ответила она слегка дрожащим голосом.

Неприятное разглядывание длилось еще несколько секунд, затем филиппинец произнес:

— Проходите, пожалуйста.

Оставив девушек около двери, он, с трудом передвигая изуродованные артритом ноги, направился в глубь дома, откуда раздавались голоса собравшихся гостей. Звук голосов усилился и заглох, когда невидимая дверь открылась и снова закрылась.

После холодного, ветреного сияния дня тишина и полумрак дома казались зловещими, и девушки в оцепенении застыли на месте. Никогда прежде они не бывали в таком большом доме. Кристал осторожно посмотрела вокруг, пытаясь освоиться в этой непривычной для нее роскошной обстановке. Гонора старалась совладать с дрожью в руках. Огромный вестибюль, обшитый великолепными панелями, с широкой трехмаршевой лестницей и массивной позолоченной люстрой как будто был создан с единственной целью — лишать посетителей присутствия духа.

Вернулся слуга.

— Мистер Талботт примет вас, — сказал он.

Прежде чем проводить сестер в одну из комнат, он помог им снять пальто, небрежно перекинул их через руку, преднамеренно вывернув наизнанку так, чтобы была видна изношенная голубая подкладка из искусственного шелка. Скругленные углы комнаты, металлические решетки на окнах и множество разбросанных по центру вышитых подушечек придавали ей сходство с затемненным турецким альковом.

Кристал решительно подошла к зеркалу в бронзовой раме и, встав на цыпочки, сняла шляпку и пригладила свои отливающие золотом волосы. Почти тотчас же послышался звук тяжелых шагов, гулко отдающихся на паркете.

На хранившейся у Силвандеров фотографии их американских родственников, сделанной много лет назад, у Гидеона Талботта был решительный, выдвинутый вперед подбородок, тяжесть которого уравновешивалась густой шевелюрой. Судя по толстой шее и широкому развороту плеч, они решили, что он высокого роста. Увидев его воочию стоящим перед ними на коротких ногах, девушки поняли, что фотография ввела их в заблуждение. Его рост был около пяти футов и пяти дюймов. Густые в молодости волосы поредели, и образовалась лысина; последние чудом уцелевшие пряди были тщательно зачесаны вперед и почти сливались с густыми коричневыми бачками. На лице Гидеона с грубыми чертами застыло выражение праведности, что создавало вокруг него ауру непререкаемой власти. «Великий Наполеон», — подумала Гонора.

С силой захлопнув дверь, Гидеон быстрым шагом подошел к камину, откуда продолжал внимательно изучать племянниц своей покойной жены.

— Добрый день, дядя Гидеон, — покраснев, прошептала Гонора.

— Меня удивляет, что с вами нет отца. — Его голос был твердым, в нем чувствовался характер и умение заставить себя слушать.

— П… папа отдыхает… — Гонора от волнения слегка заикалась. — Он болен…

— Вчера Силвандер был на работе, — резко возразил Гидеон. — Кто из вас кто?

— Я… — начала Гонора.

Гидеон прервал ее.

— И кроме того, разве вас не трое?

— Да Джосс… Джоселин… ей только девять, почти десять. Мы не взяли ее с собой. Дядя Гидеон, меня зовут Гонора, а это Кристал. Мы пришли выразить вам свои соболезнования по поводу кончины тети М… Матильды. — Гонора говорила с трудом. — Мы никогда ее не видели, но она всегда была так добра к нам.

— Ваша тетя уже давно плохо себя чувствовала, но последние полтора года она была прикована к постели и очень страдала от боли.

Гонора прерывисто вздохнула.

Кристал подошла к сестре. Опущенные ресницы прикрывали ее вспыхнувшие гневом голубые глаза, но голос был мягким и сердечным, когда она произнесла:

— Должно быть, ей было очень тяжело, дядя Гидеон… да и вам тоже.

Взгляд Гидеона на мгновение задержался на хорошеньком склоненном личике с покрасневшими от ветра щеками.

— У меня другие посетители, — сказал он, стараясь смягчить голос, — идемте и выпьем кофе вместе с ними.

 

Глава 2

Двери между тремя богато отделанными комнатами с высокими потолками были раздвинуты; во всех трех каминах из черного мрамора горел огонь. Красновато-лиловые шторы на окнах были задернуты, закрывая величественную панораму города и залива Сан-Франциско. В тусклом свете горящих канделябров можно было рассмотреть около двадцати одетых в черное людей, на лицах которых не было и следа горя по случаю тяжелой утраты. Подталкивая сестер, Гидеон твердым шагом подошел к трем оживленно беседующим матронам, в руках которых были чашечки из тонкого фарфора.

— Племянницы Матильды, только что приехавшие из Англии, — пробурчал он. — Миссис Индж, миссис Карстарз и миссис Бурдеттс, разрешите вам представить Карол и Монику Силвандер.

Исполнив роль хозяина и не обратив ни малейшего внимания на неправильно названные им имена племянниц, он с чувством выполненного долга присоединился к группе пожилых мужчин, о чем-то громко беседующих.

После минутного молчания самая солидная дама, носящая имя миссис Бурдеттс, выразила сестрам свои соболезнования и спросила, как прошли похороны.

Гонора поникла.

— Мы не были на похоронах.

— Но, дорогая, рядом с Гидеоном должна быть семья.

— Я… мы… никогда не видели тетю Матильду, — прошептала Гонора.

При этом сообщении три пары глаз буквально впились в девушек, разглядывая их синие платья и купленные на распродаже шляпки, затем, обменявшись понимающими улыбками, дамы продолжили прерванный разговор о прослушанной накануне симфонии, которую все трое дружно критиковали.

Девушки молча внимали их беседе, и когда тема была исчерпана и разговор коснулся ветреной погоды, Кристал вежливо выразила свое мнение.

Гонора натянуто улыбалась. Улучив момент, она под предлогом разглядывания безделушек, стоявших повсюду, отошла от беседовавших дам. Чувствуя себя неприкаянно, она прошла через гостиную и вошла в безлюдную комнату. В комнате стояли позолоченная арфа и огромный «Стейнвей» — рояль, на котором, как решила Гонора, никто не играл и он просто служил украшением. На открытой клавиатуре стояла миниатюрная копия Pieta Микеланджело. Девушка осторожно провела пальцем по холодному гладкому мрамору статуэтки.

— Ужасно, не так ли? — спросил за спиной мужской голос.

Вздрогнув, Гонора обернулась. Первой мыслью, пришедшей ей в голову при виде обратившегося к ней человека, было: так вот что подразумевается под эпитетом «львиный». Его крепко скроенное тело было гибким и подвижным; широкоскулое лицо обрамляла грива рыжевато-коричневых волос; бесцветные по краям брови сходились у переносицы, образуя темное пятно, напоминающее маркировку. Калифорниец, так решила Гонора, был невысок, его лицо покрывал густой загар. Вероятно, он только что приехал, иначе Гонора непременно бы заметила его среди одетых в траур гостей. Он был моложе всех присутствующих — Гонора решила, что ему слегка за двадцать — и, кроме того, одет в светло-серый костюм, к которому очень подходил золотисто-коричневый галстук.

Статуэтка чуть не выпала из рук Гоноры.

— Что вы так испугались? Разве вы не знаете, что такое барахло, как это, никогда не бьется? — Незнакомец криво усмехнулся, обнажив ряд белых зубов. Его усмешка была одновременно и отталкивающей, и притягательной. — Неужели не знаете? Чем безобразнее вещь, тем она прочнее. — Его шутливый тон вывел Гонору из оцепенения, обычно охватывающего девушку при разговоре с незнакомыми мужчинами, особенно если последние были хороши собой и начинали ей нравиться.

— Никогда не слышала о такой закономерности. Мне показалось, что эта статуэтка сделана отлично. Правда, я никогда не видела оригинала, но, возможно, вам есть с чем сравнивать?

— Никогда не был в Риме, — последовал ответ.

— Тогда почему вы решили, что копия не соответствует оригиналу?

— Такого просто не может быть. Только оригиналы заслуживают внимания.

— Вы так считаете? — спросила Гонора.

— Я думаю, что всякий мало-мальски уважающий себя скульптор не возьмется за изготовление копии, — последовал ответ. — Вот я, например, инженер, и мне никогда не придет в голову мысль копировать чужие проекты.

— Значит, вы оригинальны?

— Я бы назвал это другим словом — «талантлив». Да, я талантлив. И очень.

— Мне выпало большое счастье разговаривать с вами. — Непроизвольным движением головы Гонора откинула назад густые черные волосы; спина ее выпрямилась, маленькие округлые груди напряглись.

— Англичанам свойственно все подвергать сомнению, но я не собираюсь в угоду вам менять свои взгляды.

— От скромности вы не умрете.

Дерзкий ответ вырвался непроизвольно, и сердце Гоноры сильно забилось. Ее опыт общения с мужчинами ограничивался разговорами с застенчивыми прилежными мальчиками — зубрилками, как назвали бы их в Америке. Все, что от них требовалось, это быть приятными собеседниками. Сейчас же Гонора поймала себя на мысли, что ей интересно, какого цвета волосы на груди у этого мужчины — такие же светлые, как брови, или же соответствуют цвету волос на голове. Ресницы ее затрепетали, и она покраснела.

Улыбнувшись, он бросил на нее быстрый, но внимательный взгляд, что заставило ее покраснеть еще больше. Затем незнакомец заглянул в ее темные, как вишни, глаза, за которые отец звал ее «моя португалочка».

— Скажите мне, — попросил незнакомец, глядя через комнату на собравшихся в гостиной людей, — если оригинальность не представляется вам положительной чертой характера, то какого вы мнения о них? Отличительная черта этих людей — стяжательство, хотя никто из них в этом не признается.

— Осмелюсь заметить, что это непременный ингредиент хорошей жизни, — отпарировала Гонора.

— Глупости. Мне кажется, вы совершенно не меркантильны.

— О нет! Просто я стараюсь называть вещи своими именами. Как хорошо, когда тебе не приходится бегать в поисках работы.

Он с интересом посмотрел на нее.

— Искать работу? Вы не производите впечатления девушки, стремящейся сделать карьеру.

— Однако я пытаюсь. — Голос Гоноры, мягкий и нежный, дрогнул. Всегда неуверенная в себе, она абсолютно терялась, когда приходила в агентство по найму.

— О чем вы задумались?

— Просто витаю в облаках. — Гонора овладела собой.

— Думали о работе, — незнакомец весело рассмеялся. — Во всяком случае, я никогда не поверю, что вас интересуют только деньги. С такими глазами, как ваши, невозможно быть стяжательницей, Моника Силвандер.

Он знает, кто она! Девушка почувствовала себя задетой.

— Мне нужно было сразу представиться, — заметил он с легким шутливым поклоном. — Я Курт Айвари. Моя фамилия звучит так же, как и название материала, из которого сделаны эти клавиши. — Он слегка коснулся пальцами клавиш, и они зазвучали.

— Я Гонора, — прошептала девушка.

— Что?

— Я не Моника, а Гонора.

— Гонора, я работаю у мистера Талботта. Он попросил меня сказать вам, что его машина отвезет вас с сестрой домой.

Так вот откуда он знает ее. Все так просто, а она-то думала!

— В этом нет никакой необходимости, — ответила она почти резко.

— Вы рассердились?

— Я не хочу обсуждать это с вами.

Курт внимательно посмотрел на нее.

— Нет, вы не рассержены, вы смущены.

Гонора почувствовала, что краснеет.

— Дядя Гидеон очень добр к нам, но мы с сестрой хотели прогуляться.

— Не будем спорить. Дядя хочет, чтобы вас отвезли домой, а его решения не обсуждаются. — Несмотря на насмешливый тон, в его голосе чувствовалось уважение. Курт тронул струну арфы, раздался долгий, протяжный звук. — Я считал, что Ленглей сильно преувеличивает, рассказывая о своих дочерях. Сейчас я понимаю, что ошибался.

— Вы знаете папу… вы знакомы с моим отцом?

— Я же сказал вам, что я инженер.

— Простите. Как глупо с моей стороны. Конечно, вы должны знать его.

— Он вами очень гордится и называет «мои три грации».

— О, Курт, — прервал его женский голос, — Курт.

Прислонившись к косяку двери, на них смотрела изящная молодая женщина. Она была одета в длинное, доходящее до щиколоток платье с узким лифом и широкой юбкой. Она была почти безгрудой. Каштановые волосы женщины были стянуты узлом на затылке. В длинных пальцах дымилась сигарета. Она не была красивой — впалые щеки и выдающаяся вперед челюсть не способствовали этому, — но она была похожа на герцогиню Виндзорскую, и как в герцогине, в ней был особый шик.

— Ну-ну… — протянул Курт, — итак, ты наконец решилась на это.

— Дорогой, я пила чай, затем снова чай. Какая скука. Мама сказала мне, что ты появился совсем недавно. — Судя по манере говорить, выделяя отдельные слова, молодая особа была американкой. Гонора почувствовала свою незначительность.

— Я был в нашей компании в Окленде, — ответил Курт. — Имоджин, это племянница миссис Талботт, Гонора Силвандер. Гонора, разрешите представить вам Имоджин Бурдеттс.

— Примите мои соболезнования. Мне ужасно жаль вашу тетю, — сказала Имоджин почти небрежным тоном.

— Спасибо, но я никогда не видела ее.

— Гонора только что приехала из старушки Англии, — заметил Курт.

— Да, я это поняла по акценту. — Имоджин даже не взглянула на Гонору. — Курт, мама хочет поговорить с тобой. Я заявляю это официально, чтобы ты потом не смог сказать, что тебя не предупреждали.

— Теперь — долг зовет. — Кривая ухмылочка снова появилась на его губах. Курт посмотрел на Гонору. — Уверен, что мы как-нибудь столкнемся с вами снова.

Гонора проследила, как пара прошла через анфиладу комнат, ненадолго задержалась около сидящих на диване дам, затем подошла к задернутому шторами окну.

Курт стоял спиной к Гоноре, но по оживленному лицу Имоджин она поняла, что он вел с ней беседу в свойственной ему манере добродушного подшучивания.

Гонора продолжала наблюдать за ними, когда в комнату вошла горничная и сообщила, что машина подана.

 

Глава 3

Усевшись поудобнее в лимузине, Кристал провела рукой по кожаному сиденью.

— О, как чудесно, кожа будто шелковая. Гонора, это прекрасно, что дядя решил отправить нас домой с таким шиком, хотя, впрочем, это ему ничего не стоит.

— Кристал! — прервала болтовню сестры Гонора, указывая глазами на опущенное стекло кабины водителя, роль которого выполнял усталый пожилой филиппинец.

— Он нас не слышит, — переполненная впечатлениями, Кристал не могла остановиться, однако понизила голос. — Давай поговорим! Я узнала, что тетя годами не выходила из дома. Мне кажется, что дяде Гидеону нужна хозяйка.

Гонора схватила Кристал за руку, моля Бога, чтобы шум мотора заглушил их голоса.

Кристал потерла покрасневшее запястье и, не обращая внимания на сестру, продолжала:

— Он был женат на инвалидке, а, как ты понимаешь, богатому человеку обязательно нужно иметь кого-то в качестве стимула.

— Он вовсе не из той породы, — прошептала Гонора, защищая дядю.

— Он хорошо к нам отнесся, не правда ли? — Кристал снова провела рукой по сиденью; ее хорошенький ротик растянулся в улыбке. — Даже если он и рассердился на нас поначалу, то потом наверняка простил, отправив домой в такой шикарной машине.

— Просто он не хотел, чтобы его друзья видели, как мы тащимся пешком через весь город. Мистер Айвари дал мне это ясно понять.

Кристал с удивлением посмотрела на сестру.

— Мистер Айвари?

— Курт Айвари. Он работает на дядю Гидеона.

— Так этот ужасный человек в роскошном сером костюме, с которым ты болтала в музыкальной комнате, и есть Курт Айвари? Вне всякого сомнения, он работает в компании дяди. Я слышала, что он его правая рука. Эта скелетина Имоджин кокетничала с ним напропалую. Ее платье — последний писк моды. Я думаю, оно от Диора и единственный экземпляр. Ты представляешь, как хорошо носить такое платье. Она может себе это позволить, с ее-то семьей!

— Что, они такие важные?

— О, ради Бога, Гонора! Как ты, такая умная и начитанная, можешь быть настолько непрактичной в повседневной жизни! Неужели ты не помнишь, как папа рассказывал нам, что мистер Бурдеттс и дядя Гидеон создают совместное предприятие в Окленде? Как тебе понравился Курт Айвари? Что он собой представляет?

— Он молодой человек Имоджин Бурдеттс.

— В твоем голосе чувствуется разочарование. Готова поспорить, что она давно лишилась невинности.

— Кристал, мне не нравится этот разговор…

— Знаю, знаю. Папа сказал бы, что девушкам из семьи Силвандер не подобает вести себя как горничным. Что уж такого замечательного в семье Силвандер?! Как ты думаешь, у этих богатых старых коров есть сыновья, за которых можно было бы выйти замуж?

— Тебе только семнадцать.

— Здесь взрослеют гораздо раньше. Помнишь, что говорили об американцах во время войны? Янки чрезвычайно сексуальны.

— Как только папа поправится, мы немедленно вернемся в Англию.

— Это значит, дорогая Гонора, что мы останемся здесь навечно.

Забыв, что их может услышать шофер, Гонора закричала:

— Что за мерзости ты говоришь!

— Я люблю папу не меньше, чем ты, Гонора, но посмотри правде в глаза. Он не создан для того, чтобы заниматься бизнесом. Мы можем надеяться только на себя. — Горячность, с какой говорила Кристал, в сочетании с ее красотой делали девушку просто неотразимой. — Нам надо найти здесь богатых мужей.

— Я никогда не выйду замуж без любви. Выходить замуж за деньги не для меня.

Кристал неопределенно пожала плечами.

— Хорошо, что у нас теперь есть дядя Гидеон.

— Так кто из нас более реалистичен? Он даже имена наши не запомнил.

— Главное, что мы сделали первый шаг и познакомились с ним. — Глаза Кристал стали почти синими. — Он просто обязан позаботиться о нас. Я уверена, что встречу достойного молодого человека. И если уж ты не хочешь выходить замуж, то по крайней мере должна оставить поиски работы и поступить в университет. Джоселин будет ходить в хорошую школу, где нет японцев и итальянцев. Папа перестанет пить…

— Кристал! — голос Гоноры дрожал от возмущения.

Кристал посмотрела на шофера, кивнула головой и замолчала.

Богатые кварталы остались позади. Машина медленно ехала среди серого однообразия многоквартирных домов по крутой Ломбард-стрит, в конце которой, словно палец, указывающий в небо, высилась башня Кольт-тауэр. Гонора дотронулась до плеча шофера.

— Вот наш дом, — сказала она, стараясь быть вежливой.

Шофер притормозил. Лимузин мягко проехал через узкие ворота и остановился у большого дома. Лучи предзакатного солнца безжалостно высвечивали облупившиеся стены, некогда покрытые синей краской.

Окно на третьем этаже распахнулось, и в нем показался мужчина. Он перегнулся через подоконник. Ветер трепал его редкие каштановые волосы и старый школьный галстук.

— О Боже, это же папа, — прошептала Кристал.

— Вы обе заслуживаете хорошей порки! — закричал им Ленглей Силвандер. — Где, черт возьми, вы шлялись до сих пор?

— Он совсем пьян, — прошептала Кристал.

Гонора, не дожидаясь, когда шофер откроет дверцу, выскочила из машины, едва слышно прошептав «спасибо». Кристал последовала за ней.

Они быстро побежали по узкой дорожке, залитой уже растрескавшимся цементом, вдоль которого выстроился длинный ряд почтовых ящиков, миновали завешанный разноцветным бельем двор и ворвались в подъезд. Прыгая через несколько ступенек, они взбежали на третий этаж и остановились перед дверью квартиры. Прежде чем Гонора успела вставить в замок ключ, дверь распахнулась и на пороге появился Ленглей Силвандер.

Верхняя часть его лица была гладкой. Широкие брови и бездонные голубые глаза, похожие на глаза Кристал, свидетельствовали о том, что некогда он был красивым мужчиной. Однако нижняя часть лица с безвольным подбородком и капризным ртом обвисла от постоянного пьянства.

— Вы что, хотите нарваться на неприятности! — кричал он.

— Папа, позволь нам войти, — попросила Кристал, — мы тебе сейчас все объясним.

— Как вы оказались в этом роскошном американском автомобиле?

Кристал вздернула подбородок.

— Он принадлежит дяде Гидеону.

— Этому выскочке! Что у вас с ним общего?

— Ты посоветовал нам навестить его.

Ленглей с удивлением посмотрел на дочь.

— Я? Ах да, чтобы выразить соболезнование по поводу смерти вашей тетки. Но я не разрешал вам пользоваться его собственностью. — Высокий голос Ленглея гулко отдавался на лестнице.

Гонора втолкнула отца в квартиру, и Кристал захлопнула входную дверь.

Все трое стояли в узком коридоре. Дверь в комнату отца была приоткрыта. В дверном проеме виднелись большая двуспальная кровать в стиле эпохи королевы Анны и ночной столик на высоких ножках, на котором стояли початая бутылка виски и стакан.

— А где моя маленькая сиротка? Может, она уже занимается проституцией? Джоселин! Джосс!

— А разве она не дома?

— Джо…о…селин! — продолжал звать Ленглей.

Дверь справа открылась. На пороге стояла маленькая худенькая девочка, одетая в поношенную форму английской школьницы. Обеими руками она прижимала к плоской груди раскрытую книгу. Волосы девочки были гладко зачесаны назад и заплетены в косу; бледное худенькое личико с полными слез голубыми глазами почти закрывали большие очки с толстыми линзами, передние зубы девочки слегка выдавались вперед. Джоселин Силвандер, на редкость домашний ребенок, была полной противоположностью своим красивым сестрам.

— Что вы раскричались? — равнодушно спросила она. — Что случилось?

— Как будто ты не знаешь, — огрызнулась Кристал, которая часто пререкалась со своей младшей сестрой.

— Когда я тебя зову, ты обязана откликаться, — закричал Ленглей.

— О, когда ты пьяный, это все равно бесполезно, — ответила Джоселин сквозь слезы.

— Вы нахалка, мисс.

Джоселин бросилась обратно в комнату, хлопнув дверью так, что задрожали тонкие фанерные перегородки.

— Опять эти сцены! — Кристал незаметно проскользнула в комнату, которая служила семье кухней и столовой, оставив Гонору наедине с отцом.

Гонора погладила руку отца.

— Папа, я заварю тебе крепкого чаю.

— Как вы могли позволить этому неотесанному мужлану оказывать вам знаки внимания? — спросил Ленглей жалобным голосом, отталкивая руку Гоноры.

— Мы не подумали. Это моя вина. Папа, уже почти четыре часа. Я приготовлю чай. Он поставит тебя на ноги, — умоляла Гонора.

— Я воспитывал из вас леди. Во всем виноват я. Мне не следовало привозить вас в эту проклятую страну.

Стены снова задрожали: Кристал с шумом захлопнула дверь.

Губы Гоноры дергались. Практичная Кристал и умненькая Джоселин легко справлялись с отцом, когда он был трезвым, но его пьяные вспышки гнева всегда доставались Гоноре, которая принимала все близко к сердцу. Гонора не просто любила отца — все три дочери его любили, — она боготворила его. Девушка тяжело вздохнула и пошла в комнату к сестрам. Почти все пространство комнаты занимал огромный комод мореного дуба, здесь же стояли три железные кровати.

— Всегда во всем виновата я, — хныкала Джоселин, зарывшись лицом в подушку.

— Джосс, ты же знаешь, что ему не нравится работать у дяди. В этом причина всех его несчастий.

Джоселин оторвала лицо от подушки.

— Может, ты думаешь, что я счастлива? Тебе-то не надо ходить в школу. Эти ужасные здешние мальчишки цепляются к каждому моему слову. Я ненавижу их. Мне так хочется вернуться в Эдинторп, где девочки учатся отдельно. Да и девочки здесь не лучше! Они какие-то недоразвитые. — Джоселин взяли в школу на два класса ниже, и она со своими блестящими интеллектуальными способностями обогнала одноклассников по всем предметам — ей не было равных в местной школе, и она очень тосковала по Англии.

Гонора вздохнула.

— Мне тоже нелегко. Когда я прихожу куда-нибудь, чтобы устроиться на работу, мне все время кажется, что окружающие смеются надо мной. — Она присела на краешек кровати своей младшей сестры и нежно поцеловала ее в макушку. От волос Джоселин исходил запах карамели и кастильского мыла. — Однако не все так ужасно. Главное, мы все вместе. Будет и на нашей улице праздник, как ты считаешь?

— Надеюсь. — Джоселин придвинулась поближе к сестре. Лукавое худенькое личико девочки выражало умиротворенность. Джоселин нравилось, когда старшая сестра, заменившая ей мать, успокаивала ее.

Гонора ушла на кухню, самую большую комнату в квартире, где укрылась Кристал, стала неумело собирать мясорубку, чтобы приготовить картофельную запеканку с мясом из остатков пюре и жилистой баранины. Кристал включила маленькое радио, оставшееся им от прежних жильцов, и кухня наполнилась звуками песни в исполнении Томми Дорсея.

Вскоре запеканка была готова, ароматный запах наполнил кухню. Сестры накрыли стол и, обмениваясь понимающими взглядами, направились к комнате отца. Гонора осторожно постучала.

— Папа, ужин готов.

— Я не голоден, — последовал ответ. Язык Ленглея заплетался. — Ужинайте без меня.

Сестры быстро поели и легли спать. Даже Кристал, которая обычно засиживалась допоздна, на этот раз легла рано и быстро уснула.

В воскресенье утром Гонора проснулась первой. Стараясь не разбудить сестер, она на цыпочках вышла из комнаты и прошла на кухню.

За столом, на котором стоял треснувший глиняный заварочный чайник, сидел Ленглей.

Со смущенной улыбкой он посмотрел на свою старшую, любимую дочь.

— Я не смог найти печенье, — произнес он робко.

Улыбаясь, Гонора подошла к полке, висящей над плитой, и достала коробку.

— Вот печенье, папа, — сказала она, открывая ее.

Младшие дочери тоже пришли на кухню.

— Ну, Джосс, — спросил отец, нежно погладив ее по щеке, — как насчет похода в зоопарк? Или, может быть, нам удастся убедить твоих сестер устроить пикник?

Смеясь и поддразнивая друг друга, Силвандеры собирались на прогулку.

Несмотря на эгоистичную натуру Ленглея и его пристрастие к бутылке, на амбициозность Кристал, дерзость и равнодушие Джоселин — все они вместе были счастливой и дружной семьей. В этот период перехода от старой жизни к новой они сплотились еще теснее и уже были готовы, подобно бабочкам, сбросить кокон и вылететь навстречу неизвестности.

Люди улыбались, глядя на эту дружную английскую семью — двух красивых старших девочек, веселых и беззаботных, их отца в котелке и с зонтиком в руках, которым он указывал младшей дочери на клетки со зверями, давая нужные пояснения. Все были довольны друг другом и счастливы.

 

Глава 4

Генеалогическое древо Силвандеров не было таким уж древним и знаменитым, как считал Ленглей, правда, одна из его ветвей восходила к предкам благородных кровей, но все остальные брали свои истоки из бедности. Его отец, мелкий банковский служащий, был чрезвычайно скуп. Он определил своего сына в весьма посредственное закрытое среднее учебное заведение для мальчиков, по окончании которого Ленглей, приобретя некоторые навыки в издательском деле, поступил на работу в Калломтон-хаус в качестве младшего редактора. Именно в это время он встретил Дорис Киннон, впервые приехавшую в Европу. Моложе его на шесть лет, Дорис была очарована его английским акцентом, красивым, мужественным профилем и капризным выражением лица. Ленглею нравилось, что молодая девушка смотрит на него с восхищением, и, кроме того, она была богата и могла значительно облегчить его жизнь.

Отец Дорис и Матильды, один из известных адвокатов Сан-Франциско, оставил своим дочерям по пятьдесят тысяч долларов, что составляло десять тысяч фунтов стерлингов! В те предвоенные годы это было целое состояние. Ленглей придерживался мнения, что настоящий джентльмен не должен заниматься коммерцией, и сейчас, когда ему не надо было заботиться о деньгах, он начал строить воздушные замки: восьмикомнатная квартира в Кенсингтоне, три человека прислуги, хорошие марочные вина, изредка путешествия на Континент. Ленглей был счастлив. Однако судьба распорядилась иначе. Второго сентября 1939 года, на следующий день после вторжения гитлеровских войск в Польшу, при родах третьей дочери умерла Дорис. Обезумевший от горя Ленглей в порыве отчаяния добровольно поступил на военную службу на британский королевский флот. Гонора и Кристал вместе с другими пансионерками Эдинторпа были эвакуированы в тихую деревушку близ Эксетера. Заведующая детским приютом, добрая старая дева, приняла также и Джоселин вместе с ее дряхлой нянькой. Все свободное время Гонора проводила со своей младшей сестренкой, баюкая и утешая ее.

Ленглей служил на британской военно-морской базе в Рейкьявике. В 1947 году были проданы последние акции Дорис. Повеяло холодом бедности, с которым не могли сравниться даже исландские снежные бураны. Наследства Дорис больше не существовало.

Вот тогда-то, в полном отчаянии, Ленглей и написал слезное письмо своему свояку, с которым даже не был знаком.

Сухой ответ Гидеона Талботта поразил Ленглея в самое сердце, и он целых три дня беспробудно пил. Ему было невыносимо думать, что теперь жизнь их семьи будет зависеть от этой грязной, чванливой американской свиньи. Но основная причина, по которой он и потянулся к бутылке, заключалась в том, что его самой любимой дочери Гоноре, в чьих жилах течет кровь гордых Силвандеров, придется работать как какой-то простолюдинке.

В понедельник Гонора встала задолго до шести и прямо в халате спустилась к почтовым ящикам за «Кроникл». Быстро пробежав глазами колонку «Требуются…», она подчеркнула карандашом два объявления. В ее глазах светилась надежда. Она зажгла плиту, быстро отдернув руку от ярко вспыхнувшего пламени. Сегодня на завтрак будет жаренный на вчерашнем жире хлеб. Всю неделю им придется питаться одним хлебом: на завтрак — хлеб с маргарином или майонезом, на ужин поджаренный хлеб с кетчупом или французские булочки.

— Как во время войны, — заметили Кристал и Джоселин, и смущенный Ленглей робко спросил старшую дочь:

— Может, ты на завтра купишь цыпленка, Гонора?

Не будет никакого цыпленка. В банке из-под джема, служившей семейной кассой, было меньше доллара. Пополнения не предвиделось до самой пятницы — дня выдачи зарплаты на фирме «Талботт». Еще вчера у Ленглея было два доллара, оставшихся от одолженных на переезд денег, но, чувствуя свою вину перед дочерьми за вчерашнюю безобразную сцену и благодарный им за то, что они простили его и провели с ним такой веселый день в зоопарке, Ленглей пригласил их в баскский ресторан, где они в веселой толпе жующих людей съели свой обед из восьми блюд.

Ровно в восемь Ленглей и Джоселин ушли из дома. Гонора медленно одевалась, продумывая каждую деталь туалета. Кристал вертелась перед зеркалом в ванной.

Кристал поступила в местный колледж. Не в пример своим старшей и младшей сестрам, она совершенно не интересовалась учебой и, будучи несовершеннолетней, не могла устроиться на работу, поэтому имела много свободного времени, которое и проводила со своими школьными друзьями в кафе на углу Трит-шоп. Как правило, кто-нибудь из влюбленных в Кристал мальчиков угощал ее мороженым. Оно подавалось в высоком стакане — три больших шарика, изготовленных на настоящем сливочном масле, а не на маргарине, который до сих пор использовался в Англии, политых вареньем и обсыпанных орехами. Когда влюбленный юноша просил о свидании, она соглашалась только после того, как выясняла, что у него есть машина и приятель для Гоноры.

Когда сестры вышли на Ломбард-стрит, небо окутала мгла — со стороны залива плыл густой туман, очертаниями напоминающий какое-то доисторическое животное.

На Гоноре был легкий свитер, подходящий по тону к ее красновато-коричневой шляпке. Отправляясь на собеседование к возможному работодателю, она никогда не надевала свое старое поношенное пальто. Сейчас ей было холодно, и девушка скрестила на груди руки, стараясь согреться.

— Почему мы не научились машинописи и стенографии в Эдинторпе? — вздохнула она.

— Можно подумать, что ты бы стала секретаршей! — Сестрам Силвандер с детства внушали, что они принадлежат к особому классу, и каждая из них на свой манер была маленьким снобом. — Единственное, что ты можешь себе позволить, — это стать манекенщицей у Магнина или уж в крайнем случае референтом в какой-нибудь солидной адвокатской конторе. Ты видела в газете что-нибудь в этом роде?

— Шреву требуется продавщица. Это ювелирный магазин на Пост-стрит.

— О, я знаю этот магазинчик и считаю, что ты вполне можешь поступить туда, — оживленно откликнулась Кристал. — Что еще?

Они вышли на площадь Вашингтона, и Гонора остановилась, разглядывая сквозь пелену тумана остроконечные шпили собора святых Петра и Павла.

— «Строудс», — ответила она тихо.

— «Строудс»? — переспросила Кристал. — Это что, фирма или магазин?

— Нет, это кафе.

— И кто же им нужен? Хозяйка? Если ты хочешь знать мое мнение, то на твоем месте я бы даже не заглянула туда.

— Им нужна официантка, — ответила, покраснев, Гонора.

— Что? Официантка? — в возмущении закричала Кристал.

— У нас нет ни копейки. Папа получит деньги только в пятницу.

— Гонора, ты не должна принимать все так близко к сердцу. Нам случалось сидеть на хлебе и раньше.

— У Джоселин прохудились туфли, и мне пришлось заклеить дыру картоном. У нее постоянно болят зубы. Пока я не найду работу, мы не сможем пойти к дантисту. — Гонора с жаром оправдывалась, как будто совершила смертный грех. — У нас нет чулок. У папы рубашки со сменными воротничками — такие уже не носят в Америке. Так больше продолжаться не может!

— А что, если тебя кто-нибудь увидит?

— Нас здесь никто не знает, — ответила Гонора и сразу же подумала о Курте Айвари.

— Но официанткой…

— Кристал, ты прекрасно знаешь, что я была уже во многих местах.

— Бедняжка, — сжалилась Кристал, сжимая тонкую руку сестры.

— Я просто обязана найти работу. — Нежный голос Гоноры был полон отчаяния. — Если мне удастся получить эту работу, обещай ничего не говорить папе.

— Конечно, это просто убьет его. Но как ты не понимаешь, что нам лучше всего работать на фирме дяди Гидеона.

— На это трудно рассчитывать…

— Ты ошибаешься.

Рядом с ними остановился переполненный вагон фуникулера.

— Кристал, нам это не по карману…

— Перестань причитать. Разве мне когда-нибудь не удавалось обмануть кондуктора? Поторопись! Быстрей!

Сестры побежали и, ухватившись за края вагона, втиснулись в него. Проездной билет Кристал на школьный автобус не годился в данной ситуации, и маленький худощавый кондуктор смущенно наблюдал, как очаровательная английская девушка с белокурыми волосами роется в сумочке, пытаясь отыскать мелочь, которой явно там не было.

— Хорошо, хорошо, — весело подмигивая, согласился кондуктор, — будем рассматривать эту поездку как гуманитарную помощь.

Гонора выпрыгнула из вагона на Юнион-стрит.

Было уже десять, и двери магазина распахнулись, впуская толпу нарядных дам. Гонора подошла к магазину, закрыв глаза, прочитала молитву и вошла.

Когда спустя три минуты она вышла на улицу, щеки ее пылали, как от сильного жара.

Тяжело дыша, она некоторое время приходила в себя, затем пересекла Грант-стрит и направилась в деловую часть города.

Кафе «Строудс» располагалось через улицу от высокой башни Тихоокеанской фондовой биржи.

Через дымчатые стекла можно было разглядеть ряды покрытых скатертями столиков и нескольких бизнесменов, беседующих за чашкой кофе. За блестящей бронзовой кассой стояла официантка. Туго накрахмаленная шапочка лихо сидела на ее огненно-рыжих волосах, собранных в высокую прическу, голубая клетчатая униформа подчеркивала все прелести ее тела и особенно большие округлые груди, вылезающие из выреза платья.

Гонора подошла к ней и вежливо спросила:

— Мисс, к кому я могу обратиться по поводу объявления во вчерашней газете?

Официантка оторвала взгляд от стопки кожаных папок, в которые она вкладывала отпечатанные на машинке меню. Взгляд ее маленьких зеленых глаз был тревожным и ускользающим.

— Откуда такой акцент? — спросила она.

— Я из Англии, — Гонора вымученно улыбнулась. — Где я могу найти управляющего?

— Хозяина, — поправила ее официантка. — Он сейчас в пекарне, разбирается со счетами. Когда-нибудь накрывала стол?

— Да, в Эдинторпе.

— Никогда не слышала о таком месте. Это где? Здесь, во Фриско?

— В Лондоне, — покраснев, сообщила Гонора. — На самом деле это школа, мисс.

— Меня зовут Ви Кнодлер, — холодно ответила официантка.

— А я Гонора Силвандер, мисс Кнодлер. Не могли бы вы рассказать, что будет входить в мои обязанности?

— Ничего.

— Вы хотите сказать, что место уже занято? — спросила Гонора.

— Ох уж эти дети! Все вы одинаковые независимо от страны. Всем вам кажется, что обслуживать столики очень простая работа.

Неожиданная вспышка гнева Ви продемонстрировала Гоноре, что она совсем не имеет опыта общения с людьми. Она напоминала человека, бросившегося в море, не научившись плавать.

— Я понимаю вас, мисс Кнодлер, — сказала Гонора и поспешно добавила: — Я бы очень старалась.

— Здесь нужно больше, чем старание. Кафе «Строудс» находится в деловой части города. К нам ходят на ленч все бизнесмены. И я зарабатываю больше, чем многие брокеры, которых я обслуживаю. Чаевые, Гонора, большие чаевые. И знаешь, почему? Потому что девушки, работающие здесь, мастера своего дела. Возьмем, к примеру, меня. Я начинаю улыбаться клиенту, когда он еще только подходит к столику. Беру у него заказ, отношу его на кухню и, когда он готов, не теряя ни минуты, ставлю перед клиентом. Он не успевает остыть. Я никогда не проливаю ни капли кофе. Я отношусь к клиенту так, будто передо мной сам президент Трумэн. Я всех знаю в лицо, помню их имена. Ничто не заставляет их так быстро раскошеливаться, как слова: «Здравствуйте, мистер Джеркфейс! Как идут ваши дела?» Смена начинается в шесть, чтобы бизнесмены успели позавтракать, прежде чем идти на биржу, которая начинает работать в семь. Во время ленча здесь настоящее столпотворение. Только успевай поворачиваться.

— Я уверена, что всему научусь, — глотая слезы, прошептала Гонора.

— Наше кафе не школа. — Ви откинулась в кресле, изучая Гонору. — Послушай, мне надо разложить меню по папкам, — голос ее звучал добрее, — почему бы тебе не помочь мне? Получишь что-нибудь для дома.

Такая неожиданная доброта еще больше смутила Гонору. Слезы навернулись ей на глаза.

— Нет… спасибо… вы так добры…

Девушка бросилась к двери и выскочила на улицу.

Работа официантки в кафе «Строудс», которая несколько минут назад казалась ей позорной, сейчас была такой желанной и такой недосягаемой.

Гонора шла по улице, ничего не видя перед собой. Туман рассеялся, но ей хотелось, чтобы он снова окутал землю, стал еще гуще. Ей хотелось стать невидимой, хотелось провалиться сквозь землю. Незаметно она подошла к зданию порта, над которым возвышалась башня с большими квадратными часами, похожими, по рассказам отца, на часы в Севилье.

Гонора вдруг вспомнила, как отец говорил им, что порт и его окрестности не место для девушек из хорошей семьи. Занятая своими мыслями, Гонора забыла об этих словах.

Из ближайшего бара вышел невысокий худощавый мужчина. На нем был черный свитер и надетый набекрень вязаный берет. Покачиваясь, он с ухмылкой посмотрел на нее.

— Эй, беби, какая на тебе красивая шляпка… это мой любимый цвет.

«Что же мне делать? Какие шаги предпринять?» — думала Гонора, рассеянно глядя на мужчину.

Приняв молчание Гоноры за согласие, он дотронулся до ее руки. От мужчины остро пахло потом и пивом, на губе сидела большая бородавка. Гонора застыла на месте.

— Идем со мной выпьем, беби.

Его пальцы, как отвратительное насекомое, поползли по руке и осторожно коснулись ее груди. Это прикосновение было полно вожделения и совсем не походило на осторожные прикосновения знакомых ей мальчиков.

— Давай познакомимся поближе, а?

Гонору передернуло от отвращения. Глядя на этого маленького, но жилистого моряка, она вдруг вспомнила фотографию, которую в военные годы принесла в школу одна из старших девочек. На ней был изображен голый мужчина с большим торчащим пенисом, а под ним голая женщина с испуганными глазами.

Вырвавшись из цепких пальцев моряка, Гонора, не оглядываясь, побежала обратно в кафе «Строудс».

Ви раскладывала по столикам меню.

— За тобой кто-нибудь гонится? — спросила она.

Гонора тяжело дышала.

— Мисс Кнодлер…

— Ви.

— Ви, послушай, мне просто необходима эта работа. Дай мне хотя бы попробовать. Если у меня ничего не получится, вы можете не платить мне. Я согласна на любые условия.

— Что мне нравится в англичанах, так это ваше упорство. Наверное, поэтому Англия будет существовать всегда. — Глаза Ви заблестели. — Откровенно говоря, хорошо, что ты вернулась. Керри заболела и отпросилась с работы. Тебе просто повезло.

— Значит, я могу получить работу?

— Только до конца рабочего дня. Как испытание…

— Не могу выразить, как я… благодарна тебе…

— Обойдемся без благодарности. Иди к Джону и переоденься.

— Джон? Кто это?

Ви рассмеялась.

— Прежде всего, детка, тебе нужно выучить английский язык.

Чужая униформа пропиталась запахом дешевой парфюмерии и едкого пота. Гонору передернуло от отвращения, но, вспомнив лицо маленького моряка, она пересилила себя и быстро натянула платье. Оно было велико ей. Затянув потуже вискозный фартук в оборочках, Гонора посмотрела на себя в покосившееся зеркало. Платье был сшито на полногрудую женщину, и маленькая грудь Гоноры утонула в нем, однако углы жестко отстроченных вытачек торчали в разные стороны, напоминая огромные соски. Юбка была почти вровень с краем чулок. Гонора быстро отвела глаза от зеркала.

Вошла Ви.

— Прекрасно сидит, — заметила она.

— Слишком короткое.

— Как раз то, что надо, — усмехнулась Ви.

Клиентами кафе «Строудс» были преимущественно мужчины в темных деловых костюмах. Встреть они Гонору в другой обстановке, они относились бы к ней как к леди. Униформа делала ее существом другого рода, и соответственно отношение было совсем другим.

Первые два клиента сели за ее столик одновременно. Добродушного вида старичок поинтересовался качеством рагу из барашка. Его рука скользнула по ее ягодицам, в то время как мизинец забрался под юбку и щекотал полоску голого тела между чулком и подвязкой. Гонора резко отодвинулась, и это было ее тактической ошибкой. Потеряв к ней интерес, старичок, раскуривая сигару, процедил сквозь зубы:

— Зри салат з мае… без… укс… зтейк… без… перц. Поняла? Все яз… но?

Гонора сунула свои заказы во вращающийся барабан, но жаргонные словечки, которыми официантки обменивались с работниками кухни, отдавая заказ, вылетели у нее из головы. Между столиками быстро сновали официантки с неимоверным количеством тарелок на подносах, горячие блюда прикрывали теплые салфетки. Гонора тоже попыталась нести несколько тарелок, но они скользили по подносу, горячие супы выплескивались, руки болели.

За каждым столиком были обслужены десятки человек, а толпа за окнами кафе все не убывала. В этой суматохе Гонора часто забывала о своих заказах, и тогда кто-нибудь из официанток на бегу напоминал ей, что ее заказ стынет на кухне.

Она чувствовала себя глупой, медлительной ослицей, которой вздумалось принять участие в забеге породистых лошадей.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем пробило три часа. Рассчитавшись с последними клиентами, Гонора остановилась в служебном коридоре, пропуская сквозь пальцы мокрые от пота волосы, пытаясь хоть немного просушить их.

— Ну как работка? — спросила Ви, отрезая два больших куска яблочного пая, которые она густо полила взбитыми сливками. — На возьми, — она протянула Гоноре кусок пирога, — иди за угловой столик.

Ви с жадностью впилась зубами в свой кусок.

— Ви, не могу выразить, как я благодарна тебе, — сказала Гонора. Ви разлила по чашкам кофе.

— Забудь об этом. Ну, сколько ты заработала?

— Чаевых? Я даже не знаю.

— Подсчитай.

Гонора вытащила из кармана все чаевые и начала подсчитывать их. Прежде чем она закончила подсчет, Ви опытным глазом сосчитала деньги и сказала:

— Десять долларов, сорок пенсов.

— Так много?

— Меня здесь прозвали глазастой. Ну что же, совсем неплохо, учитывая, что ты проработала только полдня. Похоже, твои карие глазки и странный английский акцент возымели действие, детка, — улыбнулась Ви. — Постарайся завтра быть порасторопнее.

— Боюсь, мистер Строуд не оставит меня. — Гонора посмотрела в сторону сидящего за кассой грузного человека, бывшего джи-ай — хозяина кафе. Проверяя счета Гоноры, он сердито хмурил широкие черные брови. Ей никогда не приходилось иметь дело с большими деньгами, и, кроме того, стоявший в кафе шум мешал ей делать простые подсчеты.

— С чего ты взяла? Эл сказал мне, что ты можешь поработать еще денек.

Гонора расслабленно откинулась в кресле, слишком взволнованная, чтобы выразить свою благодарность.

Ви засмеялась.

— Гонора, детка, ясно как Божий день, что эта работа не для тебя. Ты то, что надо! Просто класс! Но, черт возьми, на что-то надо жить. А сейчас иди и ешь свой пирог.

Когда Ленглей спросил дочь о ее новой работе, Гонора, покраснев, ответила:

— Это одна из фирм в деловой части города. — Выделив из полученных чаевых небольшую сумму, Гонора устроила семье праздничный обед — жареный цыпленок и первая спаржа. — Она расположена недалеко от Тихоокеанской фондовой биржи.

— Брокерская контора? — уточнил Ленглей.

— Гмм… — невнятно ответила Гонора, опустив глаза в тарелку. — Они пока дали мне испытательный срок.

— Им нужны красивые молодые девушки, чтобы привлекать клиентов, — заметил Ленглей. — Конечно, это совсем не то, что я хотел для своей португалочки, но будем надеяться, что скоро все изменится к лучшему. Не успеешь оглянуться, как мне повезет, и тогда ты поступишь в университет Беркли.

— Ну, рассказывай, — потребовала Кристал, когда час спустя они сидели на скамейке около Рыбачьей пристани и смотрели на покачивающиеся на воде лодки. Помыв посуду, Кристал предложила Гоноре прогуляться — всего несколько кварталов, заверила она уставшую сестру.

— Если бы ты видела их, снующих с грудой полных тарелок, — вздохнула Гонора.

— Гонора, не теряй присутствия духа. Что поделаешь, уж мы такие.

«Уж мы такие» — этими словами они обменивались с раннего детства. Это означало — мы одно целое, у нас нет секретов друг от друга.

Гонора тяжело вздохнула.

— Как они отвратительны. Мерзкие старики хватают тебя за ноги, и ты должна делать вид, что тебе это нравится. Я чувствовала себя нищенкой каждый раз, когда мне давали чаевые. А запахи — кухни, еды, вонючих сигар. Я насквозь пропиталась ими. Понюхай мои волосы. Пахнут?

— Нет, — ответила Кристал, — ну разве только немного.

— Боже, какой ужас! Крис, но что хуже всего — я стыжусь этой работы, а ведь все были так добры ко мне. Особенно Ви, о которой я тебе уже рассказывала.

Кристал поднялась со скамьи и облокотилась на перила. Свет фонаря падал на ее золотистую головку, создавая вокруг нее серебряный нимб.

— Завтра я встречу тебя, — сказала она задумчиво.

— Крис! — взмолилась Гонора. — Я не хочу, чтобы ты приходила в такое место.

— Я не говорю о кафе. Мы встретимся на Мейден-лейн.

У Гоноры перехватило дыхание. На этой улице располагалась компания «Талботт». Отец часто говорил им, что дядя не терпит посторонних людей на территории компании.

— Ты же знаешь их правила, — выдохнула Гонора.

— О посторонних людях? Я в это не верю.

— Папа не может лгать!

— Я и не говорю, что он лжет. Просто он не хочет, чтобы мы видели, где он работает. Неужели ты не понимаешь этого?

Гоноре стало неуютно.

— Но почему мы должны идти туда?

— Потому что этого хочу я. Или ты хочешь, чтобы папа узнал о твоей расчудесной работе?

— Можешь пойти и рассказать ему, — в голосе Гоноры чувствовалась обида. — Какая разница? Все равно рано или поздно он обо всем узнает.

— Если только ему скажут об этом прямо в лицо. Ты же знаешь, что он старается избегать неприятных вещей. — Кристал посмотрела на сестру. — Ну так ты пойдешь?

Гонора молчала. Мимо прогрохотала телега. Над пирсом летали чайки. Гонора кивнула.

— Ну вот и хорошо, — заключила Кристал. — Без четверти четыре на углу Мейден-лейн и Юнион-сквер.

 

Глава 5

Кристал всегда отличалась экстравагантностью в одежде, но сегодня она тщательно продумала свой наряд. На ней были короткие носочки и юбочка от Ретера Пена, которые хорошо смотрелись в сочетании с ее любимым свитером от Харвея Николса — голубым облаком пушистой ангоры. Все эти вещи были непозволительной роскошью для семьи Ленглея. Волосы ее были стянуты на затылке в очаровательный хвостик, но несколько белокурых прядей, то ли от случайной небрежности, то ли по замыслу хозяйки, обрамляли с обеих сторон ее хорошенькое личико. Прохожие, как мужчины, так и женщины, с улыбкой смотрели ей вслед.

Завидев сестру, Гонора помахала ей рукой. Поведение Кристал всегда было непредсказуемым, и сейчас, смотря на сестру, радостно махавшую ей в ответ, Гонора в тысячный раз спросила себя, что же такое задумала Кристал на этот раз. Если Кристал что-то задумала, она непременно добивалась своего.

— Ты выглядишь блестяще, — заметила Кристал, подходя к сестре. Уверенная в своей неотразимости, она легко расточала комплименты.

— Эта блузка тебе очень идет. Как я понимаю, верхнюю пуговку ты расстегнула специально для Курта Айвари?

Крис просто не могла не поддеть сестру.

— Я очень боюсь, что мы навредим папе, — быстро произнесла Гонора, стараясь сменить тему разговора.

Сапфировые глаза Кристал вспыхнули гневом.

— Давай не будем начинать все сначала, — фыркнула она, сворачивая на Мейден-лейн.

После оживленной, заполненной веселой толпой прохожих и гудящими автомобилями Юнион-сквер они оказались как бы в другом мире. В былые времена Мейден-лейн была улицей увеселительных заведений, где в каждом окне продажные женщины демонстрировали свои прелести, а сутенеры громко зазывали прохожих, но землетрясение 1906 года и возникший в результате его пожар полностью уничтожили все строения, и сейчас вновь отстроенная улица напоминала тихую тенистую аллею с небоскребами, где размещались различные компании, и уютно расположенными между ними маленькими дорогими магазинами.

Компания «Талботт» располагалась в высоком деревянном здании, напоминающем своими очертаниями луковицу. Поднявшись по ступеням, сестры вошли в просторный холл, в котором гулко отдавались мужские голоса, доносящиеся из распахнутых дверей офисов. Слева от лестницы располагался коммутатор.

За пультом сидела девушка-оператор.

— Нефтестроительная компания «Талботт», — говорила она в трубку. — Да, сэр, он здесь. Соединяю. — Переключая рычаги и нажимая на кнопки, девушка обратилась к сестрам: — Могу я вам чем-нибудь помочь?

Гонора чуть слышно ответила:

— Мы пришли к мистеру Силвандеру. Можем мы его увидеть?

— Конечно, — девушка приветливо улыбнулась, обнажив розовые десны. — Чертежный отдел находится справа, в самом конце коридора.

Задача чертежника, как объяснял Ленглей дочерям, состоит в том, чтобы перенести на бумагу замыслы инженера, сделать их понятными для заказчика и потенциального покупателя. Его работа требует особого искусства и таланта, неустанно повторял он, и Гонора верила ему и гордилась им. Сейчас же, когда они вошли в маленький, прокуренный закуток, сердце ее сжалось и она не смела даже взглянуть на отца.

Стук пишущих машинок прекратился, и отец, а за ним и трое сидящих за машинками юношей, быстро вынули изо ртов сигареты и с удивлением уставились на сестер.

— Что вы здесь делаете? — резко спросил Ленглей.

— Мы ходили по магазинам, папа, — ответила Кристал, целуя отца в лоб, — и внезапно решили навестить тебя.

Ленглей посмотрел на Гонору, застывшую в дверях.

Заикаясь, она поддержала Кристал:

— Я… да… нам показалось, что ты будешь рад.

Один из юношей спросил:

— Это и есть ваши дочери, мистер Силвандер?

Ленглей поднялся и капризным голосом небрежно произнес:

— Да, две из трех моих граций.

Кристал лучезарно улыбалась. Гонора, сгорая от стыда и жалости, молча кивнула.

— Папа, — начала Кристал, стараясь казаться серьезной, — уж коли мы здесь, было бы неплохо поблагодарить дядю Гидеона за оказанную любезность. Ты помнишь, он отправил нас домой на машине.

— Его сегодня нет. Он за городом.

— Он уезжал в Окленд, но, как мне кажется, уже вернулся, — сообщил рыжеволосый молодой человек того же возраста, что и Кристал. — Я слышал его шаги.

— Его кабинет там? — спросила Кристал, указывая наверх.

— Я вас провожу, — предложил рыжеволосый.

— В этом нет необходимости, — сказал Ленглей, и почти одновременно с ним Кристал ответила:

— Очень любезно с вашей стороны, Брайен.

Холл верхнего этажа был заставлен новенькими кульманами со всеми необходимыми чертежными инструментами — рейсшинами, циркулями, вычислительными линейками и прочими принадлежностями, необходимыми в работе конструктора.

— Нам привезли новые кульманы, — пояснил их провожатый. — У нас здесь очень тесно. Ходят слухи, что скоро мы переедем в другое здание, впрочем, это забота вашего дяди.

Приемная дяди Гидеона имела спартанский вид по сравнению с его роскошным особняком на Клей-стрит. Невысокого роста, скромно одетая секретарша раскладывала по ящикам металлических шкафов папки с делами. Завидев сестер, она спросила:

— Вы к кому?

Прежде чем Кристал успела ответить, дверь кабинета дяди Гидеона открылась и на пороге появился Курт — воплощение молодого преуспевающего американца. Модный костюм цвета мокрого асфальта ладно сидел на нем, синий галстук с крошечной вышитой монограммой хорошо гармонировал с костюмом.

В глазах Курта заплясали веселые бесенята. Сердце Гоноры радостно дрогнуло, и она поспешно отвела взгляд.

Курт поднял брови.

— Я же говорил вам, Гонора, что мы непременно где-нибудь столкнемся?

— Вы провидец, — прошептала Гонора и чуть громче добавила: — Это моя сестра Кристал.

— Курт, кто там? — раздался из кабинета голос дяди Гидеона.

— Это мы, дядя, — ответила Кристал, — Гонора и Кристал.

В дверях появился Гидеон.

— Пришли навестить отца? Удивлен, что вы не сделали этого раньше.

— Сказать по правде, мы пришли к вам, чтобы поблагодарить вас за любезность. Вы были так внимательны, отправив нас домой на машине. — Улыбка Кристал была очаровательной, на нее просто нельзя было не ответить.

Гидеон улыбнулся ей в ответ, и оказалось, что он вовсе не такой угрюмый, как считали девушки.

— Я сделал это с превеликим удовольствием, Кристал. — На сей раз он правильно назвал ее имя.

— Дядя Гидеон, — как можно ласковее произнесла Кристал, — я вам кое-что принесла. Мне кажется, вам будет приятно это иметь.

Гонора едва не вскрикнула, увидев в руках Кристал маленькую нефритовую статуэтку Кван-Джин — богини милосердия эпохи династии китайских императоров Мин. Эта старинная вещица принадлежала их матери, и в память о ней Ленглей бережно хранил ее. Даже в тяжелые военные годы он не отнес ее в ломбард, куда уплыли многие их вещи.

— Мне прислала ее тетя Матильда на прошлое Рождество, — опустив ресницы, беззастенчиво врала Кристал. — Она написала, что эта статуэтка была их с мамой игрушкой, когда они были маленькими девочками.

— Я тронут твоим вниманием, — ответил Гидеон, — но если тетя подарила ее тебе, значит, она хотела, чтобы ты ею владела.

— Да, но я никогда не знала тетю, а вы так долго прожили вместе, что, мне кажется, каждая вещь, связанная с тетей, дорога вам. — Кристал крепко прижала статуэтку к груди, демонстрируя, как дорога ей эта вещь и как ей трудно с ней расстаться, затем, как бы решившись, с трудом оторвала ее от своего сердца и вложила кусочек зеленого нефрита в широкую ладонь Гидеона.

Глаза Курта весело поблескивали.

— Идем, Кристал, — попросила Гонора, дотрагиваясь до руки сестры, — мы и так уже отняли у дяди Гидеона массу времени.

— Вам не нужно меня благодарить и делать мне подарки, девочки, — заметил Гидеон, опуская статуэтку в карман. — А сейчас идите.

— Я провожу их, — сказал Курт.

Многозначительно посмотрев на сестру, Кристал немного отстала.

Они опустились в заполненный людьми холл.

— Итак, вы познакомились с нашей компанией, — произнес Курт. Он двигался удивительно легко, что позволяло угадать в нем хорошего теннисиста.

— Чем они все так заняты? — спросила Гонора.

— Когда вы придете в следующий раз, я познакомлю вас с основными принципами нашей работы.

Кристал догнала их, и Курт открыл входную дверь.

— Рад был познакомиться с вами, Кристал. Гонора, уверен, что мы еще встретимся.

Довольная собой, Кристал весело шагала по улице, что-то напевая себе под нос. Золотистый хвостик на затылке подпрыгивал в такт ее шагам.

— Курт не в моем вкусе, — заметила она, — он слишком высокого мнения о себе. Однако я понимаю, почему Имоджин спит с ним.

Радостное настроение Гоноры моментально улетучилось.

— Ты отвратительна! — разозлилась она. — Как ты посмела отдать мамину статуэтку! Она дорога папе как память о маме!

— Мы должны напоминать дяде о нашем существовании, иначе нам никогда не выбраться из нищеты. Не смотри на меня так свирепо! Прежде чем требовать чего-то, нужно давать самому.

— Неужели у тебя нет гордости?

— Гордости? Кто из нас берет чаевые?

— На эти чаевые ты купила себе чулки.

От неожиданности Кристал остановилась. Вся ее веселость исчезла.

— Прости, Крис! — взмолилась Гонора. — Я сама не знаю, что говорю. Я не хотела обидеть тебя. Просто я очень устала.

Некоторое время сестры шли молча.

— Крис, мы ведь счастливы? — спросила Гонора.

— Счастливы, но должны быть еще счастливее. — Кристал посмотрела на сверкающие витрины дорогих магазинов, на входящих в них элегантных дам и весело добавила: — Я буду иметь все это.

 

Глава 6

Когда Кристал в пятницу открыла почтовый ящик, она обнаружила в нем плотный конверт с надписью: «Семье Силвандер». На вложенной в конверт карточке золотыми буквами было выведено:

Суббота. Приемный день

с трех до пяти.

Мистер Гидеон Талботт II

Вот это да! Ликованию Кристал не было предела. Значит, ее трюк со статуэткой сработал!

На этот раз Гидеон представил всех четверых своим гостям.

— Моя английская семья, — произнес он, довольный собой, широким жестом указывая в их сторону.

Джоселин, единственный ребенок среди гостей, сидела в большом мягком кресле около огромного, заставленного чайными и кофейными приборами стола и всякий раз вздрагивала, когда миссис Ватоб или Джуан, филиппинец, проносили мимо нее подносы с покрытыми глазурью пирожными и маленькими печеньями. Гордость не позволяла ей протянуть руку и взять что-нибудь с подноса. Худенькое, бледное личико девочки светилось любопытством, очки с толстыми линзами поблескивали, когда она оглядывалась по сторонам.

Она впервые видела своего американского дядюшку. Он был уродлив, но все обращались к нему с почтением, а это означало, что он имел не только деньги, но и власть. Джоселин, оторванная от родной почвы, с глубоким уважением относилась к людям, облеченным властью.

Кристал, как яркая тропическая птичка, порхала от одной группы гостей к другой. Она не обошла своим вниманием и собеседников дяди Гидеона.

Гонора оживленно беседовала с молодым человеком с веселыми, полными юмора глазами. Видеть сестру, заменившую ей мать, флиртующей с незнакомцем было невыносимо, и Джоселин почувствовала себя оскорбленной.

Отец, глубоко засунув руки в карманы, с гордо поднятой головой расхаживал по комнате. Лицо его было непроницаемым. Он играл роль аристократа высоких кровей. Присутствующие мужчины, хорошо понимая, с кем имеют дело, не обращали на него ни малейшего внимания.

Когда семья собралась откланяться, дядя Гидеон настоял, чтобы их отвезли на машине. Проводив Силвандеров до двери, он с неким подобием приветливой улыбки произнес:

— Мы… я принимаю по субботам, с трех до пяти. Надеюсь вас видеть у себя.

Джоселин, облегченно вздохнув, опустилась на мягкое сиденье машины.

Ленглей за всю дорогу не проронил ни слова. Только подъехав к дому и выйдя из машины, он произнес:

— У вашего папочки неотложные дела, мои зверюшки. Ужинайте без меня. — Он снял котелок, изогнулся в шутовском поклоне и со словами «адью, адью» исчез.

— Папа, не валяй дурака! — тоненько закричала Джоселин, моля Бога, чтобы отец внял ее словам.

Но отец, как всегда, не обратил внимания на предостережение дочери.

Сестры легли и вскоре заснули. Джоселин лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам, наполнявшим квартиру. Ей хотелось в туалет, но она не могла заставить себя встать с постели и выйти из комнаты. Все пугало ее: пляшущие тени в гостиной, холодная прихожая, зловещее пение водопроводных труб.

Джоселин всегда была ужасной трусихой, однако всячески старалась скрыть это от окружающих, прячась за маской равнодушия, напускной бравады и грубости. Ее острый язычок тоже способствовал этому, но, оставаясь одна, она тут же оказывалась во власти страха, который еще более усилился здесь, в Америке. Как у собак Павлова, у нее выработались рефлексы на многие случаи жизни. «Где же отец? — думала она. — А что, если произойдет землетрясение, ведь Сан-Франциско находится в сейсмической зоне. А что если часть города уже рухнула? Почему же папа не идет домой?»

Когда Джоселин уже совсем потеряла надежду и смирилась с мыслью, что ей придется сходить под себя, на лестнице послышались тяжелые, неверные шаги пьяного человека. Отец, чертыхаясь, пытался вставить ключ в замочную скважину. Наконец дверь открылась, и отец, всхлипывая, прошел к себе в комнату.

Джоселин быстро побежала в уборную. Вернувшись в постель, она закрыла глаза и сразу уснула.

Так закончился первый и последний визит всей семьи Силвандер в дом их американского родственника.

Последующие несколько недель Гонора осваивала свою новую профессию. В этом ей помогала Ви. Гонора подружилась с этой непредсказуемой женщиной гораздо старше себя. Она почти ничего не знала о Ви, за исключением того, что та имела двоих «бывших» и пять лет работала в Голливуде.

Несмотря на то, что Гонора по-прежнему не позволяла клиентам никакой фамильярности, ее хорошенькое юное личико, нежный голос с очаровательным акцентом сделали свое дело — ее чаевые увеличивались с каждым днем. И это было очень кстати, так как Ленглей почти ничего не вкладывал в их семейную копилку — банку из-под джема, — а деньги были нужны и на ведение хозяйства, и на дантиста для Джоселин, да и о новой одежде пора было подумать.

Их платья, привезенные из Англии, износились и вышли из моды. Каждый раз, надевая их, сестры чувствовали себя несчастными. Чаевые позволили ей начать потихоньку обновлять гардероб. После окончания работы Гонора встречалась с сестрой у магазина «Одежда на каждый день», и они бегали с этажа на этаж, выбирая блузки, юбки и платья, горячо обсуждая каждую мелочь. В конце концов Гонора сдавалась, полагаясь на вкус Кристал, которая с первого взгляда видела в длинном ряду платьев именно то, что им нужно, и никогда не ошибалась. Конечно, они предпочли бы более добротную и дорогую одежду, но пока доходы Гоноры не позволяли им этого.

Все три сестры Силвандер стали постоянными гостями в особняке на Клей-стрит. Вместе с Куртом Айвари и Имоджин Бурдеттс они были самыми молодыми среди собирающихся там людей.

— Мне было бы очень приятно, если бы вы перестали звать меня дядей, — как-то заметил Гидеон своим скрипучим голосом. — Зовите меня просто Гидеон.

Сами сестры никогда бы не осмелились назвать сорокапятилетнего мужчину по имени, и предложение Гидеона наполнило их сердца гордостью — они как бы стали ближе ему. Особенно ликовала Джоселин.

Курт постоянно болтал с Гонорой, уделяя ей столько же внимания, сколько и Имоджин, которую он, правда, сопровождал в оперу и на вечеринки, устраиваемые их общими друзьями.

— Ты действительно считаешь, что Курт спит с Имоджин, Кри?

— Она богата, Гонора, богата.

— Нет, ты скажи мне, спит он с ней или нет?

— Ну, если и не спит, то крепко сидит у нее на крючке.

Каждый раз, покидая особняк на Клей-стрит, Гонора чувствовала себя несчастной. Что толку без конца напоминать себе, что ты принадлежишь к роду Силвандер, если от твоих волос пахнет дешевым шампунем?

Курт носил дорогие костюмы, от него пахло хорошим лосьоном, он ездил в огромном желтом автомобиле с откидным верхом. Они с Имоджин принадлежали к совершенно другому миру. У них были общие друзья, общий язык, с рождения их окружали одни и те же вещи. Гонора представляла его во фраке — как он, должно быть, красив в черном, безукоризненно сидящем костюме и белой манишке, кружа Имоджин в вальсе! Широкая юбка ее великолепного платья от Диора кружится вместе с ней, повторяя все движения ее гибкого тела. Ну просто Джинджер Роджерс и Фред Астер! Гонора представляла, как он нежно целует Имоджин, как снимает с нее платье.

Гонора клялась себе больше никогда не ходить к Гидеону — зачем напрасно мучить себя, — но какая-то неведомая сила влекла ее туда вновь и вновь.

Утром двадцать девятого июня в кафе, как всегда, было много народу. Бизнесмены спешили позавтракать перед началом рабочего дня. Гонора, держа в правой руке поднос с тремя заказами, левой открыла дверь и вошла в переполненный зал. Легко скользя между столиками, она спешила к своим заказчикам и вдруг увидела Курта. Он сидел за столиком рядом с кассой.

Машинально Гонора отступила назад. Ви шла за ней, и они столкнулись.

Яичница с беконом, вафли с горячей патокой, несколько штук яиц в мгновение ока оказались на полу. Голубые фаянсовые тарелки разбились на мелкие кусочки. Гонора в растерянности остановилась, пытаясь спасти оставшееся.

— Вот дерьмо! — взвизгнула Ви, стараясь удержать в равновесии свои тарелки. Горячая овсянка обожгла ей руку. — Проклятая английская неумеха! — кричала она на весь зал. — Неужели до сих пор ты ничему не научилась!

Визгливый голос Ви перекрыл гул мужских голосов. Все повернули головы в их сторону.

Глаза Гоноры и Курта встретились, она увидела, как изменилось выражение его лица. Что это? Изумление? Возможно, отвращение?

Гонора вбежала в служебное помещение и прислонилась спиной к двери. Ноги ее подкашивались, руки дрожали. Пронзительным голосом Ви звала мальчика-уборщика. Краем уха Гонора поймала ее фразу: «Посторонним вход запрещен! Это служебное помещение!»

Дверь толкнули, и Гонора увидела Курта. Как и всегда, на нем был элегантный костюм. Сердце Гоноры сильно билось — еще немного, и оно выскочит из груди.

— Так вот где вы работаете, — заметил Курт. Мимо них пробежал Сальвадор с ведром и щеткой.

— Вы же говорили что-то про брокерскую контору?

Гонора хорошо помнила, что никогда не говорила ему ничего подобного, значит, это сделал отец. А может, Кристал? Или Джоселин?

— Вас дезинформировали, — ответила Гонора, стараясь казаться спокойной. — Именно здесь я зарабатываю себе на хлеб.

— Хлеб, тосты, — произнес Курт, заглядывая в оставшиеся на подносе тарелки. Казалось, он был в растерянности. В его глазах не было и тени улыбки, когда он оглядел ее с ног до головы: ужасные белые туфли на резиновой подошве, дешевое короткое платье, дурацкая шапочка на голове.

Ви буквально ворвалась в служебное помещение и уставилась на Гонору.

— Послушай, тебе недостаточно, что ты вывалила на пол заказ и чуть не сшибла меня с ног? Почему ты позволяешь себе болтать в самое горячее время?

— Когда вы освободитесь? — спокойно спросил Курт.

— В половине четвертого, — ответила за Гонору Ви. — А сейчас уходите отсюда, мистер. Гонора должна работать.

Курт повернулся и молча вышел. Как только дверь за Куртом закрылась, по лицу Гоноры побежали слезы.

— Успокойся, — потребовала Ви более уравновешенным тоном, — что бы этот молодой нахал ни сказал тебе, это еще не конец света.

Возможно, это и не было концом света, но мечты Гоноры развеялись в одно мгновение, ее самолюбие было уязвлено. Она вся сотрясалась от громких, отчаянных рыданий. Девушка уткнулась лбом в полку с посудой и, не стесняясь окружающих, громко рыдала.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — услышала она сердитый голос Эла.

— Кажется, она заболела… — пробормотала Ви.

— Гонора, ты можешь идти домой, — разрешил Эл, успокаиваясь.

— Я… сейчас… все хорошо… — Гонора побежала к женскому туалету.

Она стояла, обхватив себя руками, стараясь сдержать рыдания. Ногти впились в плечи, но Гонора не чувствовала боли. Каждый раз, когда она начинала понемногу успокаиваться, перед ней всплывало удивленное лицо Курта, и рыдания вновь сотрясали тело. Наконец слезы иссякли, не было больше сил ни думать, ни чувствовать. Она медленно опустилась на сиденье унитаза.

— Гонора, как ты там? — услышала она голос Ви.

— Все хорошо, — ответила Гонора, покидая кабинку.

— Иди домой и отдохни, детка. Эл не возражает.

Гонора вдруг вспомнила, что сегодня пятница и в четыре часа они с Джоселин должны пойти к дантисту. Доктор Бреди брал за визит два доллара, которых у нее пока не было и которые она надеялась заработать сегодня. — Я уже в порядке, — ответила Гонора, стараясь казаться спокойной.

— По твоему виду этого не скажешь.

— Сейчас подкрашу губы и буду красивой.

— Твой парень ушел, если это тебя интересует. — Ви забеспокоилась. — Слушай, ты не подзалетела?

— Подзалетела? — Гонора непонимающе вглядывалась в взволнованное лицо Ви.

— Может, ты с начинкой?

— Ты имеешь в виду ребенка?

— Не беспокойся об этом, детка, — Ви посмотрела по сторонам, — у меня есть врач.

— Да нет, Ви, ничего такого со мной не произошло.

Ви с недоверием смотрела на нее.

— Детка, я ни в чем тебя не виню.

— Честно, Ви, мы едва знакомы.

— Тогда чего же ты плакала? Ни один мужчина не стоит наших слез.

Гонора приступила к работе и проработала все часы, оставшиеся до закрытия кафе. Усилием воли она заставляла себя не вспоминать об утреннем инциденте. От напряжения у нее разболелась голова, и она принимала одну таблетку аспирина за другой.

Выйдя на улицу, Гонора сразу увидела Курта, стоявшего у одной из колонн Фондовой биржи. Он помахал ей рукой. Не оглядываясь, Гонора быстро зашагала по улице. Каждый шаг отдавался в голове острой болью. Курт, должно быть, бежал за ней — она слышала за спиной его учащенное дыхание.

Догнав ее, он спросил:

— Могу я подвезти вас домой?

— Я не собираюсь домой, — холодно ответила Гонора.

— Почему? Вы выглядите усталой.

— Мы встречаемся с Джосс в четыре у дантиста.

Я подвезу вас туда.

— Нет, благодарю вас. — Гонора свернула на Керней-стрит и ускорила шаг.

Курт не отставая от нее.

— Моя машина за углом.

— Что вы хотите от меня? — спросила Гонора с раздражением.

— Просто подвезти вас, Гонора.

— Почему вы не на работе? Почему вам надо меня подвозить? Раньше вы этого не делали. Сейчас вы знаете, что я работаю официанткой. Думаете, мне это приятно?

Она остановилась и посмотрела Курту в глаза. Его веки дрожали, лицо было обиженным. Неужели она обидела Курта Айвари?

Из ее горла вырвался стон.

— Простите. У меня ужасно болит голова.

— У меня тоже, — ответил он.

Его желтый «бьюик» стоял рядом. Курт открыл дверцу.

— Право же, это лишнее…

— Гонора, не могли бы вы помолчать? Садитесь.

Не смея взглянуть на Курта, Гонора залезла в машину. Курт завел машину и вопросительно посмотрел на нее. Едва слышно она прошептала адрес. Курт не расслышал его, и ей пришлось повторить.

Движение было интенсивным, и Курт вел машину молча. Гонора прижала пальцы к левому виску, пытаясь унять боль. Отсутствие опыта в общении с мужчинами, слабая осведомленность в сексе до сих пор шли ей только на пользу, защищая от вожделенных взглядов. Но вот ей самой понравился мужчина. Как вести себя с ним? Скорее всего она своим неосторожным поведением раскрыла ему правду. Навряд ли Курта можно было назвать повесой, но тогда почему он дожидался ее? Гонора украдкой посмотрела на него. Рот плотно сжат, на скулах играют желваки, глаза прищурены. Он совсем не походил на соблазнителя молоденьких девушек. Гонора пыталась уловить выражение его лица. Какое оно? Сердитое, безразличное, уставшее — или он просто сосредоточился на дороге?

Стоматологический кабинет доктора Бреди находился на площади Вашингтона. Нижний этаж был отведен под аптеку. Курт остановил машину и посмотрел на часы.

— Не опоздали, — сказал он.

— Спасибо, — ответила Гонора и, немного поколебавшись, добавила:

— Послушайте, Курт, папа и Джоселин не знают, где я работаю. Они думают, что в брокерской фирме… — Она почувствовала, что краснеет.

— Понимаю, — спокойно произнес он.

Джоселин уже ждала сестру, склонившись над книгой по истории Америки, — история была ее любимым предметом.

— Ты выглядишь как привидение, — заметила она, взглянув на Гонору.

— Ужасно болит голова, Джосс, ты меня прости, но я не буду тебя ждать.

Заплатив за визит, Гонора побрела домой, выпила еще три таблетки аспирина, вымыла голову в большом желтом тазу и забралась в постель. Сон не шел к ней, и она попыталась читать, но и это оказалось бесполезным — глаза скользили по строчкам, но смысл написанного не доходил до нее. Пуховое одеяло не согревало. Жизнь казалась конченной.

Сославшись на головную боль, Гонора не вышла к ужину.

Где-то после восьми зазвонил телефон. Гонора даже не открыла глаза. Звонили в основном Кристал.

Дверь открылась, и в комнату вошла Кристал.

— Это тебя, Гонора. Сказать, что тебя нет дома?

— Кто звонит?

— Какой-то приятный мужской голос.

— Герри? — С недавних пор за ней стал ухаживать парень из местного колледжа и часто звонил, пытаясь добиться свидания. Его громкий басовитый голос раздражал Гонору, и она всячески избегала встреч с ним.

Кристал покачала головой.

— Нет, более приятный. Я могу и ошибиться, но мне кажется, что это Курт Ай вари.

Гонора выскочила из кровати, накинула на себя старенький, доходящий только до колен халат и пулей полетела к телефону.

Телефон висел на кухне, где в это время Ленглей, Кристал и Джоселин играли в монополию.

— Алло?

— Голова прошла? — спросил Курт.

Услышав его голос, Гонора без сил опустилась на стул.

— Мне гораздо лучше, спасибо.

— Прекрасно. Значит, вы можете выйти на улицу.

Гонора затаила дыхание. Она отдала бы все на свете, чтобы быть сейчас рядом с ним, но гордость не позволяла бежать к нему по первому зову.

— Уже поздно, — ответила она уклончиво.

— Время еще детское.

— Я рано встаю.

— Завтра кафе не работает.

— Я хотела сказать, что встала рано сегодня.

— Я знаю уютное местечко, где мы можем поговорить. Заеду за вами в девять. — Курт повесил трубку.

Гонора стояла в растерянности, все еще держа трубку у уха. Постепенно до нее дошло, что Курт назначил ей свидание.

Не отрываясь от игры, Кристал спросила:

— Кто звонил? Ты сразу повеселела. Кто этот доктор?

— Курт. Он заедет за мной в девять.

— Ты что, собираешься на улицу? — Ленглей оттолкнул чашку, и она, упав на пол, разбилась на мелкие кусочки. — Я запрещаю тебе выходить. Ты же плохо себя чувствуешь!

— Мне уже намного лучше. Честное слово, я чувствую себя хорошо.

Ленглей колебался. Он старался не говорить со старшими дочерьми об их здоровье, боясь коснуться запретной темы — менструации. Отец внимательно посмотрел на Гонору.

— Ты сказала — Курт? Надеюсь, это не Курт Айвари?

Гонора кивнула. На ее лице сияла счастливая улыбка.

— Ты никуда не пойдешь с ним! — закричал Ленглей. — Ты еще ребенок! Как только ему не стыдно!

— Папа, мы просто поговорим и выпьем содовой, — взмолилась дочь.

Не в пример сестрам, Гонора слушалась отца, и его слово было для нее законом. Лицо девушки побледнело, на глаза навернулись слезы. Отец сжалился.

— Раз ты уже дала согласие, то можешь пойти, но это в первый и последний раз. Я не позволю Курту Айвари морочить тебе голову. Пусть не вьется вокруг тебя!

Представив Курта Айвари вьющимся вокруг их сестры, Кристал и Джоселин весело рассмеялись. Ленглей продолжал кричать:

— Я этого не потерплю!

— Успокойся, папа, — вмешалась Кристал, — Гоноре пора собираться. Уже двадцать пять минут девятого. Идем, Гонора, я помогу тебе одеться.

 

Глава 7

Спускаясь по расшатанной деревянной лестнице, Гонора с трудом сдерживала нервный смех. Если бы не сырой холод подъезда, пробиравший до костей, и тошнотворный запах апельсиновой кожуры из помойных бачков, она бы решила, что все это ей снится, — она идет на свидание с Куртом Айвари. Могла ли она мечтать об этом, в особенности после того кошмара, который произошел сегодня в кафе.

— «Вилма-плейс» недалеко отсюда, — сказал Курт. — Вы в состоянии идти?

— Конечно, но боюсь, что меня туда не пустят. Мне только девятнадцать. — На прошлой неделе семья торжественно отметила ее девятнадцатилетие. Отец принес украшенный розами торт в большой, завернутой в целлофан коробке, а Кристал и Джоселин развесили по всей квартире бумажные гирлянды. Гоноре было приятно сознавать, что она уже взрослая.

— Мы никому не скажем, что вы несовершеннолетняя.

В «Вилма-плейс» царил полумрак. На каждом столике горели свечи. Рядом с баром, возле которого толпились люди, возвышался помост, где стояло пианино. Женщина в декольтированном белом платье играла удивительную мелодию «Песни сентября».

Негр-официант, ловко лавируя между маленькими столиками, бросился им навстречу.

— Добрый вечер, мистер Айвари. Рад видеть вас.

— Как поживаешь, Мартин? — Они сели за столик. — Что будешь пить, Гонора?

Еще дома Гонора решила, что будет пить только имбирный лимонад, но сейчас она расхрабрилась и ответила:

— Джин с тоником. — Сочетание этих слов приятно ласкало слух.

Курт повторил заказ официанту и добавил:

— Мне как обычно.

Когда официант ушел, Курт обратился к Гоноре:

— Теперь вы знаете, куда я привожу несовершеннолетних официанток, если хочу их соблазнить.

Курт опять перешел на свой обычный шутливый тон.

— И часто это случается? — спросила Гонора.

— С каждой новой луной.

Гоноре было приятно чувствовать прикосновение его ног под столом. Джин с тоником был восхитительным, и она быстро вытянула его через длинную соломинку. Гонора ничего не ела с самого завтрака, а отец никогда не рассказывал ей, как действует алкоголь на пустой желудок, поэтому она отнесла легкое головокружение за счет очарования этого уютного ресторана и возбуждающей улыбки, затаившейся в уголках рта Курта.

— Мне всегда хотелось узнать, — начала она тихо, — чем занимаются инженеры?

— Бог мой, и это говорит племянница Гидеона Талботта!

— Мне всегда хотелось понять.

— Ну хорошо, Гонора, я расскажу. Это совсем несложная работа. Заказчик рассказывает инженеру, что он хочет построить или создать, а инженер воплощает его идею в чертежах и следит за выполнением работ от их начала до самого завершения, будь то плотина, железнодорожная магистраль, ракета, мелиорация земли и даже строительство пирамид. Он делает необходимые расчеты, вычисляет прочность металла. Инженер также обязан заранее рассчитать, какую нагрузку вынесет конструкция, как долго она будет служить с учетом различных метеорологических условий.

— Когда-то мы с папой ходили смотреть развалины стены Адриана.

— Римляне строили на века. Я инженер-строитель. А в строительном деле римлянам не было равных. Некоторые дороги, построенные ими, еще служат людям, сохранились акведуки и мосты. Мое заветное желание, — Курт понизил голос, — чтобы мои сооружения стояли тысячелетия.

— Я уверена, что так оно и будет, — тихо заметила Гонора.

— Ненавижу жаловаться, Гонора, — сухо сказал Курт, — но я на побегушках у мистера Талботта и до сих пор не возглавил ни одного серьезного проекта.

— У вас все впереди. Курт, расскажите мне о компании «Талботт». Насколько я поняла, вы занимаетесь нефтяным бизнесом.

— И строительством тоже. По желанию клиента «Талботт» берет под свой контроль строительство объекта или полностью разрабатывает его проект. — Курт сделал знак Мартину повторить заказ. — Ну а теперь ваша очередь. Расскажите мне о своей карьере.

— Что же мне рассказать?

— Все с самого начала. Чем вы интересуетесь?

— Меня приглашали в Голливуд, но я отказалась. Это не по мне. Мне нужно зарабатывать деньги. Возможно, это звучит грубо, но в кафе я зарабатываю гораздо больше многих клерков. — «Я уже стала мыслить, как Ви», — подумала Гонора.

— Итак, это вопрос денег.

— Откровенно говоря, да. Мне с трудом удалось найти эту работу. Я обошла много мест, и никто не хотел брать меня.

— Я слышал, что официантки получают хорошие чаевые?

Гонора решила, что Курт намекает на ее отца, неспособного обеспечить финансовое благополучие семьи, и она горячо воскликнула:

— Когда переезжаешь в другую страну, все приходится начинать заново! А на это требуется много денег.

— Положили меня на обе лопатки. Какая вы необычная.

— Потому что я англичанка?

— Просто необычная и очень отличаетесь от других девушек.

— Это хорошо или плохо?

— Плохо, конечно. Вы альтруистка. Мне бы хотелось, чтобы вы пронесли вашу чистоту через все годы этой тяжелой жизни. Да с такими бархатными, светящимися глазами, как у вас, не может и быть иначе.

Сердце Гоноры запело от такого комплимента, и, стремясь быть честной во всем, она заметила:

— В нашей семье самая красивая — Кристал.

— Вне всякого сомнения, она хороша, но мне больше нравятся высокие брюнетки.

— Такие, как Имоджин Бурдеттс? — невольно вырвалось у нее.

— Ревнуете? — Огонь свечи озарил его улыбающееся лицо.

— С какой стати?

— Не отпирайтесь, Гонора. Нам обоим хорошо известно, что вы без ума от меня. — Курт рассмеялся.

Гонора подхватила его заразительный смех.

— Верно, верно. А сейчас опять ваша очередь. Вы готовы исповедаться? О вас ходят ужасные слухи.

Лицо Курта стало серьезным.

— Это неправда. Готов поклясться чем угодно, что я вовсе не незаконнорожденный отпрыск моего босса.

— Гидеона? Курт? — Гонора от удивления открыла рот.

— Разве вы не слышали эту чудовищную сплетню?

Гонора покачала головой.

— Тогда мне не стоило говорить об этом. Это не та история, которую благовоспитанная англичанка может принести домой.

Гонора внезапно поняла, что эта сплетня вызвана завистью к успехам Курта в фирме и что его она так же больно ранит, как ее — работа в кафе. Это открытие сделало его еще ближе, и сердце девушки наполнилось сладкой болью. Дрожащими пальцами Гонора дотронулась до его крупной ладони. По телу пробежал огонь, и она отдернула руку.

Между тем Курт продолжал:

— Прежде всего мистер Талботт…

— Почему вы не зовете его Гидеон, как это делаем мы?

— Он никогда не предлагал мне называть его по имени. Я не член его семьи. Повторяю еще раз. Я не член его семьи. Мистер Талботт уникально честный и порядочный человек, чего нельзя сказать обо мне, милая Гонора. Он ни разу не изменил своей скучной жене, вашей тете.

— Вы любите его, не правда ли?

— Да, люблю, — ответил Курт, разминая сигарету. — Я просто обязан его любить.

— Почему?

Курт угрюмо посмотрел на нее.

— Вы тоже полюбите его. В этой стране найдется не много людей, которые согласились бы взять на работу вашего отца с его невыносимым снобизмом.

Гонора поняла, что Курт решил отплатить ей за чрезмерное любопытство, и не могла не ответить ему тем же.

— Папа прекрасный редактор, — гордо заявила она, — и вовсе не сноб. Просто он джентльмен.

— Джентльмен? Значит, именно так называется человек, который постоянно воротит нос, если ему что-то не нравится?

От обиды за отца Гонора чуть не разрыдалась, но усилием воли сдержала себя и, в свою очередь, спросила:

— А чем уж так хорош ваш Гидеон? Тем, что не изменял жене? Честный человек! Напыщенный и самоуверенный! А как он относится к людям? Вы считаете, что он поступает правильно, бросив нас на произвол судьбы?

— А вы считаете недостаточным, что мистер Талботт взял на работу вашего отца, который, возможно, и хороший редактор и все такое прочее, но от которого постоянно несет перегаром и который любит слоняться без дела? Вам кажется, что мистер Талботт обязан покупать прекрасным сестрам Силвандер дорогую одежду, потому что ее не может купить их бездельник-отец?

Сквозняк задул свечу, и Курт потянулся за спичками, чтобы зажечь ее. Воспользовавшись темнотой, Гонора вытерла слезы.

— Теперь мы все высказали друг другу, не так ли? — спросил Курт.

— Да, — едва слышно ответила Гонора.

— Это послужит вам уроком. Вы оставите в покое мистера Талботта, а я не стану задевать вашего отца, в котором нет ничего от джентльмена. — Курт подозвал официанта. — Принеси нам еще выпить.

Третья порция джина с тоником успокоила Гонору. Они сидели, молча глядя друг на друга. Гонора смотрела на его красиво очерченные губы, и вдруг ей захотелось прикоснуться к ним пальцами. Желание было настолько сильным, что по телу побежали мурашки. Однако она сдержала себя и стала вертеть ниточку жемчуга на шее, которую Кристал по дешевке купила у Вулворта.

Внезапно все закружилось у нее перед глазами, столики закачались, в голове зашумело и завыло, как будто тысячи чертей смеялись ей в лицо. К горлу подступила тошнота. Гонора вскочила, испуганно глядя по сторонам.

— Курт, извините…

Курт подбежал к ней.

— Женский туалет за баром, — сказал он, слегка подталкивая ее.

Пошатываясь, Гонора направилась к бару. К счастью, туалет оказался свободным. Гонора склонилась над унитазом, извергая из себя все выпитое. Она вспомнила кошмар сегодняшнего утра. Небеса явно отвернулись от нее. «Какой ужасный день», — подумала она, разгибаясь. Холодный пот застилал глаза. Гонора вытерла лицо платком.

У зеркала в стиле рококо стояла женщина и красила губы. Их глаза встретились.

— Перебрала? — не церемонясь, спросила она. Порывшись в маленькой бисерной сумочке, женщина вытащила початую пачку жевательной резинки и протянула ее Гоноре. — Пожуй, это отобьет запах.

Гонора поблагодарила ее, умылась, прополоскала рот и достала из пачки жевательную резинку с конфетным вкусом.

На столе ее ждал горячий кофе. Не смея поднять глаза на Курта, она смотрела на дымящийся кофе.

— Я с утра ничего не ела, — сказала она тихо, — возможно, поэтому мне так плохо.

— Господи, почему же вы мне не сказали? Я бы ни за что не позволил вам пить. Мне самому следовало подумать. Сейчас я закажу вам гамбургер.

— Не надо, лучше выйдем на воздух.

Профессиональным взглядом она посмотрела на оставленные на столе чаевые — сумма была значительной.

Туман рассеялся. Витрины большого итальянского магазина сверкали. Казалось, что стекла отсутствуют и продукты лежат прямо на улице. В свете фонарей появлялись одинокие прохожие. Они возникали ниоткуда и шли в никуда. Гонора глубоко вдыхала влажный холодный воздух. Курт молчал. На подходе к дому он взял ее за руку и крепко пожал. Их пальцы сплелись. Его близость волновала Гонору.

У подъезда Курт остановился, притянул ее к себе и, заглянув в глаза, спросил:

— Лучше?

— Да, — ответила она шепотом. Во дворе было темно и пахло мочой. Этот устоявшийся запах смешивался с запахом дорогого одеколона, сигарет и легким запахом мужского пота. Его дыхание слегка отдавало виски. Гонора мысленно поблагодарила женщину, давшую ей жевательную резинку, чтобы отбить противный привкус во рту.

— Уверена? — Он тоже перешел на шепот.

Кивнув, Гонора потянулась к нему губами. Позже она будет удивляться своей смелости, но сейчас это казалось вполне естественным.

Курт еще крепче прижал ее к себе, именно так, как она представляла в своих мечтах. Его губы были мягкими, и она дотронулась до них языком. Когда воздыхатели пытались целовать ее так называемым французским поцелуем, она брезгливо отстранялась. Сейчас же она сама провоцировала Курта на такой поцелуй, и он немедленно последовал — его язык, казалось, проник ей в тело. Ее соски всегда были очень чувствительными, сейчас же они затвердели, приподнимая ткань платья. Его дрожащие руки ласкали ее, и она прижималась к нему все сильнее и сильнее, пока не почувствовала, как наливается силой его плоть. Гонора воспарила над землей, над этим темным, пропитанным влагой городом.

Поцелуй закончился, и Курт прижался щекой к ее щеке.

— Я сошел с ума, — прошептал он, прерывисто дыша.

— Это я поцеловала тебя…

— Ты чертовски доверчивая и нежная. Ты же ничего не знаешь обо мне — кто я, откуда, какие у меня планы.

— Я люблю тебя.

Курт заглянул ей в глаза. Слабый свет, идущий из парадного, позволил Гоноре увидеть вспыхнувшее в его взгляде изумление, его мягкие губы, измазанные ее помадой. Какие они теплые, чувственные, влекущие!

— Тебе не следовало этого говорить, Гонора.

Девушка почувствовала себя неловко. Ей было отчаянно стыдно.

— Я не собираюсь навязываться тебе, — задыхаясь, прошептала она.

— Послушай, Гонора, разве ты не понимаешь, что я полный амбиций подонок, стремящийся к власти и большим деньгам?

— В тебе есть и много хорошего.

— Возможно. Я чертовски хороший инженер. Вот где сосредоточены все мои амбиции. Я мечтаю построить на земле нечто чудесное. — Курт говорил серьезно. — У меня много планов.

— А в твои планы входит Имоджин?

— Ты хочешь знать, использую ли я ее? Итак, мы пришли к выводу, что я настоящий сукин сын.

— Нет, но…

— Гонора, она мне нравится. С ней легко и просто.

— И мистер Бурдеттс может помочь тебе.

— Конечно. Я смогу воплотить свою мечту в жизнь, если женюсь на ней.

— Женишься? — Это слово колокольным звоном отдалось в ее голове, и Гонора попыталась вырваться из объятий Курта. Его пальцы крепче сжали тонкую талию девушки. — Я уже рассказывал тебе, что у Талботта я не сделал ни одного самостоятельного проекта и не сделаю, пока мне не стукнет сорок. Гонора, может, тебе больно это слышать, но я не сэр Галахад.

— Тогда зачем ты назначил мне свидание?

— Когда я увидел тебя в кафе, мое сердце наполнилось жалостью. Ты выглядела такой потерянной рядом с той крикливой сукой. В тебе есть что-то от сказки, и мне захотелось стать сэром Галахадом и прискакать к тебе на выручку на белом коне.

— Ты действительно почувствовал это?

— Конечно. Любой может утонуть в пучине твоих глаз. — Курт нежно поцеловал ее глаза, затем губы.

 

Глава 8

Когда в десять зазвонил телефон — Гонора в это время готовила завтрак, — у нее мелькнула слабая надежда, что это Курт. Вчера, проводив ее до дверей квартиры, он не назначил ей нового свидания. Гонора схватила полотенце, чтобы вытереть руки.

В дверях ванной появилась Кристал. Ее светлые волосы струились по голым плечам. Замотанная в полотенце, она была похожа на маленькую прекрасную островитянку.

— Я возьму трубку, — закричала она, подбегая к телефону. Голосом, имитирующим сопрано, она пропела в трубку:

— Алло?

— Кристал? Говорит Гидеон, — услышала она знакомый скрипучий голос. — Я хочу пригласить тебя и всю твою семью на обед сегодня вечером.

Голубые глаза Кристал загорелись радостным огнем. Первое официальное приглашение на обед. Это не имело ничего общего с обычными субботними приемами, на которых Кристал надеялась встретить какого-нибудь молодого человека. Но все было напрасно — кроме Курта, на них присутствовали одни старые грибы. Кристал слишком любила сестру, чтобы позволить себе кокетничать с человеком, так понравившимся Гоноре, да к тому же ей претил его язвительный тон.

Однако если бы не сестра, она непременно занялась бы им, чтобы насолить Имоджин. Телефонный звонок Гидеона означал, что союз Силвандеров и Талботта крепнет, и это было ступенькой к новой, счастливой жизни.

В голове Кристал вихрем пронеслась мысль, под каким предлогом отказаться от свидания с Бобби Дюпре, который собирается повести ее на новый фильм «Колокола святой Марии» с Бингом Кросби в главной роли. А, плевать на Бобби!

— Как замечательно, Гидеон. Вы так добры.

— Я хочу, чтобы и ваш отец пришел вместе с вами, Кристал.

— Конечно, Гидеон, он непременно придет.

— Моя машина заберет вас в семь. — Гидеон повесил трубку.

Продолжая держать трубку в руке, Кристал обратилась к сестрам:

— Никогда не догадаетесь, кто сейчас звонил.

— Как бы не так! — Джоселин подняла голову от учебника геометрии. — У дяди Гидеона слишком громкий голос.

— Так это был Гидеон? — чашка чуть не выскользнула из рук Гоноры.

— Он нас всех приглашает на обед.

— На обед? Но почему?

— Перестань связывать все со своим вчерашним свиданием! — оборвала ее Кристал.

— Чему обязаны такой чести? — встряла Джоселин.

Кристал не удостоила ее ответом.

— Наконец-то он повел себя как настоящий родственник. Держу пари, что теперь он раскошелится. Просто раньше он был в глубоком трауре…

— Что-то я этого не заметила, — опять ввернула Джоселин.

— …Я уверена, что он будет устраивать приемы, чтобы мы могли познакомиться с порядочными молодыми людьми. Гонора, ты немного опоздала, но для меня он мог бы устроить выход в свет. Имоджин рассказывала мне, что миссис Бурдеттс устроила для нее большой прием. Там было около трехсот гостей, в том числе Харты и Ноуленды. После этого ее стали приглашать на все вечера, «такие божественные, с дикими оргиями, где все на французский манер — каждый делает, что хочет», — подражая голосу Имоджин, процитировала Кристал.

Лицо Джоселин вытянулось и помрачнело. Если Гидеон решит организовать выходы в свет Гоноры и Кристал, то почему бы ему не сделать этого и для нее. Но в чем она пойдет? Ни одного подходящего наряда! Единственное крепдешиновое платье уже мало ей, да к тому же оно все в пятнах. Вот если бы Кристал одолжила ей одно из своих! Конечно, красоты оно ей не прибавит, но зато уверенности — пожалуй.

— Что-то я не слышала, чтобы он приглашал папу, — язвительно заметила Джоселин.

— В таком случае иди и промой уши, — отпарировала Кристал.

— Кристал! Джосс! — взмолилась Гонора.

— Папа не пойдет, — заключила Джоселин.

— Еще как пойдет. Гидеон сказал, чтобы он непременно был.

— Оказывается, ты большая кретинка, чем я думала. Или совсем слепая. Неужели ты не заметила, что он находит любой предлог, чтобы не ходить туда по субботам? Держу пари, что он не пойдет.

Кристал потуже затянула полотенце.

— Он пойдет, — решительно заявила она и ушла в ванную, с силой хлопнув дверью. Кристал любила свою семью и хотела счастья каждому из них.

— О, Джосс, — вздохнула Гонора, — почему тебе обязательно надо испортить всем настроение?

— Ты моешь эту чашку уже час, — сверкнула очками Джоселин в сторону сестры. Она ревновала Гонору к Кристал и всякий раз, когда Гонора защищала ее, обижалась.

— Так ты считаешь, что это Курт Айвари заставил Гидеона пригласить нас? — спросила Джоселин, проглотив обиду.

Гонора покраснела.

Джоселин чуть было не выиграла пари: Ленглей наотрез отказался идти с ними к Гидеону.

— У меня важная встреча с одним очень известным человеком. Он создает свое издательство и приглашает меня работать с ним. — Ленглей продолжал надеяться, что найдется богач, который выведет семейный корабль Силвандеров из бушующего океана в тихую гавань. Кристал старалась убедить отца, что он не может бросить своих дочерей на произвол судьбы, и даже пустила слезу. То, что не удалось Кристал, удалось Гоноре. Вспомнив вчерашний разговор с Куртом, она сказала отцу, что именно Гидеон дал ему работу и что его отказ пойти на обед может быть неправильно истолкован. Сославшись на то, что ему, возможно, удастся перенести встречу, Ленглей ушел из дома в четыре и вернулся после шести с виноватой улыбкой и сильным запахом мятных пастилок, которыми он пытался заглушить запах алкоголя.

Помимо семьи Силвандер на обеде присутствовал только Курт.

Миссис Вортби разлила по тарелкам овощной суп, щедро заправив его сметаной. Гидеон самолично нарезал большую баранью ногу, ловко орудуя ножом и вилкой. Он сам обошел всех присутствующих, предлагая выбрать любой понравившийся кусок. На гарнир подали отварной картофель в сметане, маринованный лук, свежий горошек с маслом. Меню завершали кофе и горячие золотистые бисквиты. Во время субботних приемов Джуан никогда не предлагал девушкам вина. Сегодня же он, не спрашивая их согласия, молча налил херес в бокал Кристал и, наклонив большую плетеную бутыль, собирался наполнить и бокал Гоноры. Запах вина вызвал у Гоноры тошноту, и она, прикрыв бокал рукой, покачала головой.

— Спасибо, я не хочу.

Курт в изумлении поднял брови.

Гонора старалась не смотреть на Курта, если только он сам не обращался к ней. К счастью, он был увлечен разговором с Гидеоном, горячо обсуждая с ним стоимость рафинировочного завода, на строительство которого они получили подряд. Было интересно наблюдать, как двое людей хорошо понимают друг друга. Гонора не могла поверить, что Курт, этот умный и сильный человек, вчера держал ее в объятиях и осыпал ее лицо поцелуями.

Обращаясь к Ленглею, Гидеон спросил:

— Вы знаете об этом заводе, Силвандер? Вы должны были печатать спецификацию.

— Что-то слышал, — невнятно пробормотал Ленглей. Язык его заплетался. Гонора украдкой посмотрела на отца. Его лицо вспотело, глаза покраснели. Он был уже навеселе, когда они пришли на обед, и за столом поглощал бургундское бокал за бокалом, добавив к нему «Шато-де-Кем», которое подавали на десерт, и успел достаточно хорошо набраться.

Гидеон видел это.

— Подавайте кофе, миссис Вортби, — приказал он.

Когда кофе был выпит, миссис Вортби и Джуан убрали со стола.

Гидеон откинулся в кресле. На лице его застыло многозначительное выражение. Откашлявшись, он произнес:

— Послушайте, девушки, я хочу, чтобы вы и ваш отец переехали жить ко мне. Я полюбил вас и надеюсь, что вы меня тоже.

Сестры дружно кивнули головами.

— Дом большой, наверху целых семь спален, так что всем хватит места.

Наступила тишина. Было слышно, как Курт колет грецкие орехи. Гонора в смущении посмотрела на него.

— Вы хотите, чтобы мы жили здесь? — спросила Кристал на классическом английском, забыв свою привычку подражать американцам.

— Этот дом будет вашим домом, — ответил Гидеон. — Более того, я позабочусь о вашей учебе, нарядах и прочих расходах.

Ленглей выскочил из-за стола. Жилы на его шее вздулись.

— Вы дали мне работу, Талботт, но я не позволю вам вмешиваться в мои дела. Я сам могу позаботиться о своих дочерях.

Гидеон с удивлением посмотрел на своего еле стоящего на ногах деверя. Уже немало смущенный своей просьбой, он смутился еще больше.

— Что на вас нашло? — спросил он.

Ленглей ударил кулаком по столу. Серебряная вазочка с орехами подскочила, и орехи полетели на пол.

— То, что вы были женаты на бедной Матильде, еще не дает вам права заботиться о моих дочерях!

— Вы бы лучше бросили пить, Силвандер, — угрюмо сказал Гидеон. — Вы уже стали настоящим алкоголиком.

— А что мне еще остается делать! Я ненавижу вас, американцев.

— Папа, — взмолилась Гонора, — пожалуйста, остановись.

Ленглей не обратил внимания на ее слова.

— Деньги, деньги! Вы только о них и думаете! Даже за обедом вы не можете не говорить о деньгах.

Гидеон гордо выпрямился в кресле, на его лбу выступил пот.

— Я не допущу, чтобы Кристал пошла по стопам сестры! Я не хочу, чтобы она стала официанткой!

Гонора готова была провалиться сквозь землю. Она с упреком посмотрела на Курта. В его глазах плясали бесенята. Так, значит, он все-таки решил сыграть роль рыцаря на белом коне! Руки Гоноры дрожали, и она спрятала их под салфетку. «Боже мой, — подумала она, — это убьет бедного папу».

— Официанткой? — опередила отца Джоселин, с испугом глядя на свою любимую сестру. — Гидеон, вы, наверное, ошибаетесь.

— Никогда еще не слышал такой чудовищной лжи! — Ленглей презрительно вытянул губы. — Гонора, скажи этому человеку, что ты работаешь в известной брокерской фирме.

— Я… папа… мне стыдно… но я это придумала специально для тебя.

— Дочь Силвандера — официантка? — Ленглей от удивления широко раскрыл рот.

Гонора не поднимала глаз, еле сдерживая слезы.

— Гонора работает в кафе «Строудс», — вмешался Курт, — это в деловой части города. Работа там очень тяжелая и не предназначена для такой девушки, как ваша дочь. Она сказала мне, что семья нуждается в деньгах. Вы же прекрасно понимаете, что ей нужно учиться.

— Она и будет, — рявкнул Ленглей.

— Когда? — спросил Курт.

— Этой осенью, — был ответ.

— Я американец, — продолжал Курт, — и вопрос денег для меня немаловажный. Они у вас есть, чтобы заплатить за учебу?

— Не суйте нос не в свои дела, Айвари!

— Вы напрасно лезете в бутылку, Силвандер, — заметил Гидеон. — Курт лишь старается помочь вашей дочери. Ей не стоит таким образом зарабатывать вам на жизнь.

— Ха… ха!

— Я желаю вашим дочерям только хорошего. Здесь, в Сан-Франциско, принято устраивать приемы по поводу первого выхода девушки в свет. Я уже договорился с миссис Экберг, которая помогала семье Имоджин. Она обещала помочь и мне.

— Я никогда не буду жить в этом проклятом доме!

При упоминании миссис Экберг глаза Кристал заблестели.

— Папа, — сказала она сладким голосом, — давай обсудим предложение Гидеона дома, в более спокойной обстановке.

 

Глава 9

Курт вызвался подбросить семью Силвандер домой. Ленглей тяжело опустился на заднее сиденье и всю дорогу молчал. Когда они подъехали к дому, он, игнорируя протянутую руку Курта, с трудом вылез из машины.

Попрощавшись с Куртом, Кристал и Джоселин быстро побежали к подъезду. Гонора взяла отца под руку.

— Ты, — начал он заплетающимся языком, — дочь Силвандера, работаешь за гроши в кафе.

— Папа, пожалуйста.

— Как ты могла? — Он с трудом выговаривал слова.

— Папа, эта работа не такая уж плохая… и это единственное, что мне удалось найти.

— Ты вульгарна! — Ленглея зациклило на этом слове, и он снова и снова повторял: — Вульгарна… вульгарна… и лжива…

Выдернув руку, он, спотыкаясь, направился к дому. Гонора последовала за ним, но Курт задержал ее.

— Гонора, постой! Мне нужно поговорить с тобой.

— О чем? — спросила она ледяным тоном.

— Давай сядем в машину, на улице холодно, — предложил Курт.

Гонора неохотно села, оставив дверцу открытой.

Курт закурил сигарету.

— Ты готова растерзать меня на куски, — сказал он.

— Ты же обещал никому не рассказывать о моей работе.

— Послушай, мистер Талботт давно собирался помочь вам, но просто не знал, как это лучше сделать.

— Он обидел папу.

— Он не хотел этого, — ответил Курт и тихо добавил: — Спроси любого, и тебе скажут, что он добрейшей души человек.

— Возможно, — сухо ответила Гонора.

— Еще до вашего приезда он мне говорил, что вы внесете разнообразие в его скучную жизнь. Он мечтал поселить вас в своем доме.

Гонора прижалась лбом к стеклу.

— До тех пор, пока вы не переехали в Америку, Гидеон не догадывался, как вы бедствуете. Он все время думал, как помочь вам. Даже хотел повысить зарплату вашему отцу, но решил, что тот все равно все пропьет.

— Какое это имеет отношение к тому, что вы нарушили данное мне слово! — закричала Гонора.

— Ну вот, теперь вы злитесь.

— Конечно. Неужели вы не понимаете, что почувствовал папа, узнав о моей работе! Или вам нет до этого дела?

— Гонора, я едва сдерживался, чтобы не придушить его. Что он из себя изображает? Кто он такой? Король Георг? Он не может содержать свою семью и оскорбляет тебя, потому что ты делаешь это за него.

— Я не содержу семью, — ответила Гонора, — я просто стараюсь немножко ему помочь, вот и все.

— Черт возьми! Я же знаю, какие деньги он приносит домой! Он все просаживает в барах, и уж поверь мне, я знаю, сколько это стоит.

— Мы же как-то жили, пока я не устроилась на работу.

— Представляю. Он что, слепой? Неужели он не видит, что вам нечего есть, что на вас старая одежда, что вам нужно ходить к врачу?

Голос Курта был злым.

— Нельзя было рассказывать ему о моей работе, — прошептала Гонора, — он такой чувствительный.

— Я давно заметил, что такие чувствительные люди думают только о себе. Посмотри, как он набросился на тебя!

— Он просто выпил лишнего…

— Лишнего… Он уже был пьян, когда пришел на обед. — Курт выдвинул пепельницу и затушил недокуренную сигарету. — Гонора, — начал он более спокойно, — ты не поверишь мне, но когда твой отец трезв и не слоняется без дела, он вполне приличный мужик. Пойми, что мне очень тяжело далось нарушение данного тебе слова. Мне было гораздо тяжелее, чем твоему отцу. Я не мог вынести твоего взгляда, и мне было так жаль тебя.

Все еще пытаясь защитить отца, Гонора сказала:

— Папе, с его гордостью, нелегко было пойти на такую работу…

Курт приложил к ее губам палец.

— Давай сменим тему. Ты слишком хороша для этого мира, и мне больно видеть, как человек, которого ты любишь, незаслуженно обижает тебя.

Он провел пальцем по ее пухлому рту, и сердце Гоноры дрогнуло. Ее аргументы в защиту отца иссякли. Курт включил радио, и тесное пространство машины наполнилось звуками чудесной музыки.

— Пятая симфония Чайковского, — прошептала Гонора.

— Ты околдовала меня. — Курт притянул ее к себе и зашептал в ухо: — Я ничего не могу поделать с собой.

Он поцеловал ее.

— Курт…

— Что, милая?

— Курт… мне просто нравится повторять твое имя.

— А мне нравится, как ты произносишь его. Твой дядя не одобрил бы нас.

— Почему?

— Потому что я не такой порядочный, как он.

— Ты спал с девушками?

— И не только.

— Я ненавижу их всех.

Курт крепко поцеловал ее. Тело Гоноры обмякло. Она чувствовала, что погружается в пучину страсти, как в омут, и эта пучина сомкнулась над ее головой. Она с жадностью втянула в себя его язык. Курт расстегнул ее пальто и осторожно дотронулся до груди. Соски ее напряглись, внизу живота приятно заныло.

— Курт… я люблю тебя.

— Это называется желанием.

— Вовсе нет.

— До чего же они хороши, — прошептал Курт, лаская ее груди.

Гонора обвила руками его сильные плечи, гладила спину.

— Я люблю тебя… люблю.

— Чудесно. Мне кажется, что и у меня это не просто желание.

— Курт…

Никто из них не заметил, как к машине подошел Ленглей. Он заглянул в окно и увидел свою дочь в объятиях этого самодовольного негодяя Айвари, который имел стойкую репутацию донжуана и переспал почти со всеми женщинами компании. Его Гонора, его сказочная португалочка, свет его очей, обнималась и целовалась с этим подонком! Отчаянию Ленглея не было предела.

Он отскочил от машины и побежал вниз по улице.

* * *

— Гонора, проснись! — Кристал потрясла сестру за плечо.

Гонора, которая всю ночь грезила о Курте, с трудом открыла глаза и посмотрела на сестру.

— Папа не ночевал дома, — волнуясь, сообщила Кристал.

— А сейчас уже половина десятого, — добавила Джоселин.

Гонора приподнялась на локте.

— Он отсутствовал всю ночь? — Случай был беспрецедентным.

— Именно это мы и пытаемся втолковать тебе, — Джоселин села на кровать сестры, уткнувшись ей в плечо. — С ним случилось что-то ужасное.

— Джосс, дай мне одеться, — попросила Гонора, — мы должны заявить в полицию.

Взявшись за руки, сестры побежали в полицейский участок, расположенный недалеко от рыбацкого причала. За столом сидел длинноносый сержант лет тридцати. Выслушав сестер, он усмехнулся.

— Послушайте, девочки, во время войны я был в вашей стране и могу с уверенностью сказать, что там тоже случаются подобные вещи. Если мы будем заниматься каждым человеком, который не ночевал дома, нам некогда будет ловить преступников. — Он подмигнул Кристал.

— Но папа никогда прежде не делал этого, — сказала Гонора.

— Возможно, вы, девочки, еще не знаете, но такое часто случается с нами, мужчинами. Почти у каждого из нас есть красотка, с которой мы не прочь провести ночь.

— Это совсем непохоже на нашего папу, и, кроме того, он никогда не уходил из дому, не предупредив нас, — волновалась Гонора.

— Рано или поздно такой момент наступает.

— Мы живем рядом с китайским кварталом. Почему вы думаете, что он не мог попасть в беду? — закричала Джоселин.

Полицейский пожал плечами.

— Если он не вернется через два дня, мы займемся его поисками.

Обычно по воскресеньям сестры ходили в церковь, но сегодня они бросились на поиски отца, заглядывая во все возможные места. Ленглей не вернулся, и они, усталые, легли спать, но их чуткие уши ловили каждый звук во дворе в надежде услышать знакомые шаги.

Всю ночь Гонора мучилась чувством вины и страхом за отца, и утром, невыспавшаяся, пошла на работу. Увидев синяки у нее под глазами, добрый Эл отправил девушку домой.

— Ты все еще нездорова, Гонора.

Джоселин бродила по квартире, решая, идти ей в школу или нет. В конце концов здравый смысл возобладал, и она решила, что не может нарушать дисциплину. Кристал позвонила к отцу на работу и сообщила, что он внезапно заболел. Они с Гонорой остались дома одни.

— Надо было мне все ему рассказать, — в сотый раз повторила Гонора. — Я одна виновата.

— Что толку винить себя, Гонора?

— Мне надо было пойти домой вместе с ним, а не сидеть с Куртом в машине!

— Ну и как тебе Курт?

— О, ради Бога, Кристал!

— Знаю, знаю, благородная Гонора не обсуждает с посторонними достоинства своих ухажеров. — Кристал принялась ходить взад-вперед по кухне. Ее острые каблучки впивались в мягкий линолеум, оставляя на нем вмятины.

— Сядь, Крис.

— Мне так хотелось, чтобы нам всем повезло! Я и представить себе не могла, что дело примет такой оборот!

— Теперь ты начинаешь винить себя.

— Это так непохоже на меня, не так ли?

Гонора тяжело вздохнула.

— Ты не знаешь, где в Сан-Франциско находится морг?

— Замолчи, замолчи! — Кристал опять заходила по кухне.

Когда стрелка на циферблате кухонных часов с треснувшим стеклом приблизилась к двум, Кристал сказала:

— Скоро откроется кафе «Корона». Пойду порасспрашиваю завсегдатаев, может, кто его видел.

Гонора сидела за кухонным столом, уронив голову на руки, когда послышался звук открываемой двери. Вскочив из-за стола, она бросилась к входной двери. Это был отец — без котелка и без галстука. Его рубашка была расстегнута, мятые брюки покрыты подозрительными пятнами. Но больше всего поразило Гонору его заросшее седой щетиной лицо — раньше она никогда не видела его небритым.

— Привет, — Ленглей жалко улыбнулся и прошел прямо на кухню.

— О, папа, благодарение Господу, ты жив. — Гонора помогла ему сесть. От него дурно пахло. — Мы чуть с ума не сошли.

— Мне следовало бы позвонить вам, — тихо сказал Ленглей, вынимая серебряные запонки из грязных манжет. — Этот парень, ну, помнишь, я рассказывал вам о нем, тот, что собирается основать издательство, продержал меня всю ночь. Я просто потерял счет времени.

Потерял счет дням и ночам.

Кумир Гоноры упал с пьедестала, и из-под обломков выглянул слабый, безвольный, стареющий человек, которого она любила и обязана была защищать.

— Должно быть, он очень богат, — поддержала Гонора ложь отца, боясь ущемить его гордость.

— Ты даже представить себе не можешь как! — воскликнул патетически Ленглей. — Это издательство будет единственным в своем роде во всем Сан-Франциско.

Отец говорил без остановки, но Гоноре, которая не верила ни одному его слову, удалось воскликнуть:

— Папа, как чудесно! Ты опять будешь работать по своей специальности.

— Более того, я буду главным редактором.

— Прямо как в сказке. Папа, почему бы тебе не принять ванну, а я пока вскипячу чайник? Хорошим чаем мы отпразднуем твою удачу.

Вымытый и выбритый, одетый в чистую рубашку, Ленглей сидел за столом и жадно ел бутерброды с рыбным паштетом, запивая их крепким чаем. Не переставая жевать, он увлеченно рассказывал дочери, как новый издатель ценит его, однако старался не говорить, в чем будет заключаться его работа и где она находится.

Джоселин и Кристал пришли домой вместе: они столкнулись на улице.

Не дав им раскрыть рта, Гонора радостно закричала:

— У папы хорошие новости! Он опять будет работать в издательстве!

Целуя дочерей и не давая им вставить ни слова, Ленглей скороговоркой говорил о своей новой работе.

Все были счастливы.

— Кристал, Гонора, садитесь поближе ко мне. Джосс, иди сюда, — Ленглей похлопал себя по колену. Когда худенькая девочка угнездилась у него на коленях, Ленглей произнес:

— Нам надо серьезно поговорить.

— Все хорошо, папа, — сказала Кристал, — теперь мы знаем, почему ты так задержался. Тебе надо отдохнуть.

— Да, — подтвердила Джоселин, протирая очки рубашкой отца, — не беспокойся о нас, папа.

— Я хочу поговорить с вами о предложении вашего дяди. — Ленглей был полон решимости. — Я хорошо все обдумал.

— Ты решил, что мы все переедем в его мавзолей? — спросила Джоселин.

— Нет, детка. Вашему отцу необходимо сосредоточить всю свою энергию на новой работе. Начинать новое дело — очень тяжелая задача. У меня совсем не будет свободного времени, поэтому вам пока лучше пожить у дяди.

— Без тебя? — захныкала Джоселин.

— Я буду очень занят, — повторил Ленглей.

— Папа, мы не будем тебе обузой, — заметила Гонора. — Я по-прежнему буду работать.

Ленглей вздрогнул, как от удара.

— Ты должна поступить в университет.

— Но мы не можем жить без тебя, — начала плакать Джоселин.

— Я помню, как мне было плохо без тебя во время войны, — закричала Кристал. — Пожалуйста, папа, не разбивай семью. Я этого не вынесу.

— О чем вы, девочки, беспокоитесь? Я ведь буду не в Рейкьявике. Я буду навещать вас по воскресеньям, мои зверушки. Я должен быть уверен, что у вас все в порядке, иначе я не смогу сосредоточиться на новой работе. — Ленглей старался казаться веселым, но его худое лицо было бледным и несчастным.

— Папа, мы не поедем к Гидеону без тебя, — в глазах Кристал появились слезы, — и давай больше не будем говорить об этом. — Ей так хотелось, чтобы Гидеон осчастливил их всех без исключения, и сейчас она чувствовала себя виноватой и подавленной.

— На этот раз Кристал совершенно права, — заметила Джоселин. — Мы должны стоять друг за друга.

— Перестаньте со мной спорить, цыплятки. Я принял твердое решение, — голос Ленглея сорвался.

Наступила тишина, затем Кристал спросила:

— А сколько времени тебе понадобится, чтобы наладить издательское дело?

— Да, папа, скажи нам хотя бы примерно, сколько времени мы будем жить у Гидеона? — Джоселин спрятала худенькое личико у отца на груди.

— Самое большее несколько месяцев, — последовал ответ.

— Тогда о чем мы спорим? — спросила Кристал. — Время пролетит незаметно, и к осени мы опять будем вместе.

— Совершенно верно. Рассматривайте нашу разлуку как долгие летние каникулы. А теперь идите сюда.

Последовал семейный ритуал: обняв друг друга за плечи, они прижались головами — седые, черные, золотые и пепельные волосы слились, образуя причудливое цветовое пятно.

 

Глава 10

Жизнь в большом некрасивом доме на Клей-стрит не оправдала радужных надежд Кристал.

Она мечтала, что в доме Гидеона будет собираться вся золотая молодежь Сан-Франциско, но этого не случилось. Ленглей, стараясь воспитывать дочерей в строгости, все же давал им некоторую свободу. Гидеон придерживался более суровых правил поведения для своих подопечных. Он самолично изложил их на бумаге и вручил миссис Экберг. Эта маленькая нервная особа, постоянно глотающая какие-то таблетки, как выяснилось позже, вовсе не устраивала первый выход в свет Имоджин, а была просто-напросто секретарем миссис Бурдеттс по связям с общественностью. Боясь потерять работу, она пунктуально выполняла все предписания своего нового хозяина. Рухнули надежды Кристал и относительно знакомства с богатым молодым человеком. Гидеон никого не приглашал к себе в дом. Если ему случалось взять трубку, когда звонили Кристал, он начинал подробно выяснять, кто звонит и зачем. Городские мальчишки из бедных семей, которые раньше бегали за Кристал, теперь не осмеливались подойти к ней — она жила в большом доме и была слишком хороша для них. Телефон звонил все реже и реже.

Но с другой стороны, Гидеон был безгранично щедр. Он дал Кристал carte blanch в переоборудовании ее комнаты, бывшей спальни тети Матильды, и она с помощью местного дизайнера отделала ее заново: стены выше панелей орехового дерева были покрашены в голубой цвет, старый паркет ручной работы застлан мягким, пушистым голубым ковром, огромная кровать заменена на более современную, с полосатым муслиновым пологом, тяжелые кресла выброшены, и их заменили другие, более легкие и изящные, обтянутые голубым бархатом.

Гидеон разрешил сестрам пользоваться его счетом при покупке одежды, приобрел для них машину, установил в музыкальной комнате телевизор новой модели.

Через две недели после их переезда в дом Гидеона, когда Кристал, лишенная возможности бегать на свидания, бесцельно бродила по дому, Гидеон пригласил ее в свой кабинет и преподнес ожерелье из натурального жемчуга. Полная благодарности, Кристал стояла перед зеркалом, рассматривая сверкающее чудо, обвивавшее ее тонкую белую шейку. В голове девушки мелькнула мысль: что это, плата за ограничение ее свободы, нежные отцовские чувства или здесь таится что-то другое?

Другое? Как глупо!

Гидеон так же относился и к Гоноре.

Жарким сентябрьским днем Курт и Гонора ехали по широкой грунтовой дороге, направляясь на стройку. Была пятница, и в этот день Курт не работал, но он решил посмотреть, как продвигается строительство Восточно-Оклендского шоссе. Машина остановилась у здания управления, покрытая пылью вывеска гласила: «Г.Д. Талботт». Около здания в беспорядке стояли большой грузовик, джип и еще несколько машин. Вдали, за горами вырытой земли, виднелись крохотные фигурки людей в красных касках.

— Ну вот мы и приехали, — сказал Курт, — вылезай.

— Я подожду тебя на улице, — ответила Гонора.

— На такой жаре?

— Будем считать, что я загораю.

На самом деле Гонора боялась, что кто-нибудь увидит ее с Куртом, расскажет об этом дяде Гидеону, и чаша его терпения переполнится. С самого начала он дал ей понять, что ее встречи с Куртом нежелательны. «Слишком искушенный», — сказал он, что на его языке означало — бабник. Каждый раз, когда Гидеон видел их вместе, он сердито хмурил брови, поэтому Гонора старалась встречаться с Куртом на стороне. Что же касается самого Курта, то он, казалось, не замечал хмурых взглядов своего босса и как ни в чем не бывало продолжал оказывать его племяннице знаки внимания.

— Вместо загара ты получишь солнечный удар, — рассмеялся Курт.

— Ты собираешься пробыть там долго?

— Пару минут, — ответил Курт и, достав с заднего сиденья чертежи, взбежал на крыльцо. По случаю выходного Курт надел бермуды, которые не скрывали его мускулистых ног. Гонора поймала себя на мысли, что его ноги действуют на нее возбуждающе. Она покраснела и отвернулась.

Вдали виднелись небоскребы Окленда. Солнце окрашивало их окна в кроваво-красный цвет. Казалось, что город объят пламенем. Глаза Гоноры устали от нестерпимого блеска, и она отвела взгляд. Ее мысли опять вернулись к Курту.

Часто, лаская Гонору, Курт шептал ей слова любви. Девушка понимала, что такой искушенный человек, как Курт, не в первый раз это говорит, но ей хотелось верить ему, и она верила. Он ни разу не обмолвился о женитьбе и не предлагал ей стать его девушкой. В прошлом месяце он был кавалером Имоджин на ежегодном празднике компании «Бурдеттс», а недели две назад сопровождал ее на благотворительный бал. Гонора догадывалась, что они часто встречаются, но никогда не расспрашивала его об этом. Надо было знать Курта он не любил, когда лезли в его личную жизнь. «Неужели он спит с этой вешалкой?» — часто спрашивала себя Гонора, и от этой мысли у нее начинало болеть сердце.

Гонора уважала независимость Курта и не пыталась навязать ему свою любовь.

— Гонора! — услышала она его голос.

Она быстро повернула голову в его сторону.

— Я хочу познакомить тебя со своим другом.

Ослепленная лучами солнца, Гонора не сразу разглядела человека за спиной Курта. Но постепенно его фигура стала приобретать очертания. Это был мужчина лет тридцати, крепкого телосложения, одетый в темные брюки и белую, с короткими рукавами рубашку, на которой выделялся яркий узорчатый галстук. Широкий нос, немного скошенный вправо, нависал над густыми черными усами, в которых пряталась белозубая улыбка. Его смуглое от природы лицо было покрыто бисеринками пота. «Еврей», — радостно подумала Гонора. Выросшая в стране, где было мало евреев и совсем не было негров и китайцев, она, лишенная национальных предрассудков, относилась к каждому представителю этих народов с благоговейным трепетом — для нее они были носителями более древней культуры.

— Гонора, это мой приятель по колледжу, — представил Курт незнакомца.

— Я помогал ему по математике, — произнес мужчина с необычным мягким гортанным выговором.

— Ты помогал мне? — закричал Курт. — Да вы все списывали у меня! Гонора Силвандер. Фуад Абдурахман.

Гонора сразу решила, что Фуад исповедует ислам. Но как он оказался в этой стране и почему учился с Куртом, ведь он выглядит намного старше?

— Рада познакомиться с вами, мистер Абдурахман, — сказала Гонора.

— Так вы одна из прекрасных племянниц мистера Талботта, о которых мы так много слышали? Вы потрясающе красивы! И могли бы стать украшением любого гарема в Лалархейне.

— Лаларгейне? — переспросила Гонора.

— Вы должны произносить это слово с придыханием перед «х» — Лала… р… хейн.

— Это бесплодная пустыня недалеко от Персидского залива, — пояснил Курт.

— Курт говорит с таким пренебрежением, потому что никогда не был в наших краях. Это настоящий рай! По вашим глазам, таким мягким и теплым, я вижу, что вы бы оценили красоту моей земли с ее цветами и фонтанами.

— Наверное, она действительно прекрасна.

— Я провел бы с вами тысячу и одну ночь!

— Вы всегда предлагаете это незнакомым девушкам? — спросила Гонора.

— Только когда уверен, что не получит отказа, — вмешался Курт.

— Так, значит, у вас есть жена?

Фуад развел руками, давая понять, что у него тысяча жен.

— Но вы будете лучшей из них, — сказал он, склоняясь к окну машины. — Мисс Силвандер, я говорю вполне серьезно.

— Уверяю вас, что я серьезно рассмотрю ваше предложение.

Курт и Гонора ехали домой. Было жарко, за машиной клубилось облако пыли. Курт молчал. Гонора часто замечала за ним эту особенность — уходить в себя.

Зная эту привычку Курта, Гонора не задавала вопросов. Наконец они подъехали к мосту через Оклендский залив и остановились, чтобы уплатить пошлину. «В октябре мне придется ездить через этот мост каждый день, чтобы попасть в Беркли», — подумала Гонора.

Автомобиль плавно скользил в потоке машин.

— Вы с Фуадом начинали работать в одной бригаде? — нарушила молчание Гонора. От Гидеона она знала, что студентов инженерного колледжа часто использовали на подсобных работах — расчистке территорий и рытье канав.

— Нет. Моя первая работа как раз под нами. Я был мальчиком на посылках у Талботта, когда строился этот мост.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Двенадцать.

— Разве закон не запрещает детский труд?

Курт пожал плечами. Ветер трепал его густые волосы.

Гонора сменила позу, поудобнее устраиваясь на сиденье.

— Гидеон очень гордится, что принимал участие в строительстве обоих мостов, но никогда не рассказывал, чем они отличаются.

— Они совершенно разные. Мост Золотые Ворота подвесной, а этот стоит на сваях, глубоко уходящих в воду. Под нами двести сорок семь футов. — Курт начал рассказывать, как они возили железные конструкции моста из Окленда и укладывали их на сваи. Его голос звучал тихо, и Гонора видела, что он благодарен ей за то, что она прервала его размышления.

Машина мягко подскакивала на стыках моста.

Курт замолчал, и Гонора снова первой нарушила тишину.

— Мне очень понравился Фуад, правда, он немного заносчивый.

— Он прекрасный парень.

— Мне кажется, что он старше тебя. Как вы оказались на одном курсе?

— Когда Фуад приехал в Беркли, он уже был женат и имел двоих детей.

— Он работает у Талботта?

— Нет и никогда не работал. Он здесь на практике. Он планирует построить в своей стране сеть дорог. На самом деле он не просто Фуад, а принц Фуад.

— А я называла его мистер Абдурахман, — смутилась Гонора.

— Он привык к этому. Фуад говорит, что его титул ничего не значит. В его стране живет меньше миллиона человек. — Они съехали с моста.

— Послушай, ты действительно хочешь пойти в музей? — Курт собирался повести ее в местный краеведческий музей.

— Нет, — прошептала Гонора, — не очень…

— Тогда поехали ко мне.

 

Глава 11

Курт въехал на стоянку, расположенную рядом с высоким жилым домом. Открыв дверцу, он заглянул ей в глаза.

— Когда я вижу твои глаза, у меня становится спокойно на душе. Значит, в этом мире не так уж все плохо. Я когда-нибудь говорил тебе, что твои глаза великолепны?

— Много раз, — ответила Гонора.

— Я никогда не видел, чтобы радужная оболочка была такой темной, а белки такими белыми и чистыми, как у младенца.

Разговаривая, они не заметили, как мимо проехал «кадиллак» Талботта, в котором сидели миссис Экберг и Джуан. Оба видели, как они входили в дом Курта.

Гонора была здесь уже третий раз, и каждый раз краснела и опускала глаза, когда швейцар, улыбаясь, открывал им дверь.

Квартира Курта располагалась на десятом этаже. Обстановка была дорогой и подобрана с большим вкусом. Длинная, обитая серым твидом кушетка занимала все пространство перед окном, через которое открывался прекрасный вид на залив. Старинный, сделанный из березы чертежный стол был завален листами ватмана, циркулями, линейками, бутылочками с тушью. На встроенных в стену полках стояли учебники, книги по строительству, справочники по всем отраслям инженерной науки, но там не было ни одной художественной книги, что поначалу неприятно поразило Гонору.

Закрыв дверь, Курт протянул к ней руки, и она оказалась в его объятиях. Они молча стояли, прижавшись щека к щеке.

Гонора закрыла глаза и крепче прижалась к нему. Неописуемое блаженство охватило ее, сердце забилось чаще, внизу живота приятно заныло, желание волной поднялось из глубин ее тела. Ее губы блуждали по его мокрому от пота лицу.

— Милая, посмотри на меня, — шепнул он на ухо.

Гонора откинула голову и посмотрела ему в глаза, которые своим цветом и выражением напоминали ей глаза льва. Сейчас они были влажными и беззащитными.

— Что, дорогой?

Курт покачал головой, не отрывая глаз от ее лица. У Гоноры мелькнула мысль, что взглядом он просит ее пойти с ним в спальню. Но зачем просить об этом? Разве она уже не спала с ним?

— Я люблю тебя, — прошептала она тихо.

— Ты сама любовь, — ответил он и, не выпуская ее из объятий, повел в глубь квартиры, где располагалась спальня, центр которой занимала большая, застеленная покрывалом кровать.

Курт снял покрывало и откинул одеяло. Гонора быстро сбросила с себя платье и белье. Курт разделся и лег рядом. Он нежно целовал ее чувственные груди, его руки жадно блуждали по ее телу, спускаясь все ниже и ниже, пока не достигли заветной ложбинки. Тело ее затрепетало, словно по нему прошел ток, и Гонора, забыв обо всем на свете, хотела лишь одного — чтобы он вошел в нее, и, когда это произошло, на мгновение затихла, затем изогнулась в ответном порыве, и из ее груди вырвался стон. Теперь, когда первый оргазм прошел, она будет помогать ему, ласкать его, пока он не достигнет вершин блаженства и, усталый, не упадет рядом с ней.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Курт натянул одеяло, поставил на грудь пепельницу и закурил. После очередной глубокой затяжки он неожиданно произнес:

— Я родился в Австрии.

Гонора оторвала от подушки голову и посмотрела на него.

— Ты стопроцентный американец, — сказала она тихо.

— Да, но рожденный в другой стране. Я, как и ты, иммигрант.

— Из Австрии? — спросила она.

— Возможно, но я даже и в этом не вполне уверен. Может быть, я родился в Германии. Странная вещь, я так мало знаю о себе… — Курт вздохнул.

Гонора нежно поцеловала его в плечо, вдыхая слабый запах пота.

— Самое раннее мое воспоминание связано с женщиной со светлыми волосами и добрыми руками. Она кормила меня чем-то сладким. Я не знаю, кто эта женщина, но мне приятно думать, что она моя мать. Затем я жил со старухой. Она не раз говорила мне, что мы не родственники, и я не жалел об этом, потому что она была отвратительной старой каргой. Мне кажется, она была прислугой в нашем доме, но я в этом не уверен. Мы жили в хижине, грязной и убогой. У старухи были цепкие пальцы. Она кашляла так натужно и громко, что могла бы разбудить и мертвого. Эта страшная старуха была единственным родным мне существом, и, когда мне удавалось раздобыть съестное, я делился с ней. Я рылся в мусорных баках на задворках ресторанов, которые посещали богачи. Иногда мне удавалось найти что-нибудь вкусное — кусок торта или конфеты. Я был ловким и проворным. Мне необходимо было опережать других. В нашем деле была старая конкуренция. После крушения Австро-Венгерской империи многие находили себе пропитание в мусорных баках.

По спине Гоноры побежали мурашки, на глаза навернулись слезы. Она наклонилась поцеловать Курта, стремясь своим поцелуем остановить поток воспоминаний. За окном стемнело, и они лежали, не зажигая света. В темноте светился огонек его сигареты. Курт продолжал рассказывать. Внутренним взором он видел худенькую девочку, сосущую член толстого старика, маленьких мальчиков, занимающихся тем же, одиннадцатилетних проституток.

— Сам я никогда не делал этого и не торговал своим телом, — сказал Курт, заметив встревоженный взгляд Гоноры. — Не знаю почему, но не делал. Я подбирал пищевые отходы.

Вскоре старуха стала харкать кровью. Однажды ночью он проснулся от холода — мертвая старуха сжимала его в объятиях. После ее смерти Курт покинул лачугу и поселился под мостом.

— Разве там не было приюта для сирот? — спросила Гонора.

— Целых два, и оба переполненные. Но не думай, что о нас совсем забыли. Каждое утро приезжала санитарная машина и собирала мертвых. Старуха говорила мне, что я родился в двадцать первом году, а тогда шел двадцать седьмой. Прошло уже девять лет после окончания войны, а люди все умирали.

Как-то зимой, — продолжал рассказывать Курт, — пронесся слух, что квакеры раздают хлеб голодным. Я со всех ног бросился к тому месту и налетел на солидного, хорошо одетого американца.

— Гидеон? — догадалась Гонора.

— Да, мистер Талботт. Он спросил меня, куда это я так лечу, и, когда узнал, повел меня в кондитерскую. Потом он отмыл меня до цвета, как он выразился, слоновой кости. Позже он присоединил к моему имени эту фамилию — Айвари, так как я не знал своей. Так я стал Куртом Айвари. Мистер Талботт привез меня в Калифорнию и отдал на воспитание в семью Хоуэлз. Это были чопорные, но весьма уважаемые люди. Я был в то время маленьким зверенышем. Они стали учить меня хорошим манерам, но меня интересовала только еда в холодильнике. Только спустя многие месяцы я стал выходить из-за стола с пустыми карманами — я засовывал туда еду про запас. Я жил в ожидании визитов мистера Талботта, который изредка навещал меня. Он посоветовал мне стать инженером и заплатил за мое обучение. Гонора, я знаю, у него есть недостатки. Он самодовольный, педантичный диктатор, но в то же время он очень добрый, щедрый и порядочный человек. И если тебе покажется, что я слишком стелюсь перед ним, вспомни, что именно он спас меня, дал мне новое имя и новую родину. Благодаря ему для меня началась новая жизнь.

— Курт, дорогой, я боготворю его.

— Всякий раз, когда я гляжу в твои глаза, я забываю свое детство. За твои глаза я и люблю тебя.

— Детство кончилось, — сказала Гонора, тряся его за плечо.

— Ничто не исчезает бесследно. — Курт зажег свет. — Гонора, ты должна помнить, что голодный мальчик все еще живет во мне. Этот крест я буду нести всю жизнь. Голодный мальчик всегда будет стремиться получить то, что имеют богатые ублюдки. Он будет все сметать на своем пути.

— Ты совсем не жестокий.

— Просто ты не хочешь этого видеть, Гонора. У меня большие амбиции. Я хочу пролезть наверх. — Курт улыбнулся. — Разговоры о еде возбудили мой аппетит. Давай приготовим яичницу.

Гонора смотрела, как он шел на кухню. Его крепкое тело было прекрасным.

* * *

Джоселин лежала на большой мягкой кровати, притворяясь спящей, однако ее глаза были широко открыты, уши ловили каждый шорох. Она волновалась всякий раз, когда кого-нибудь из сестер не было дома, а если это была Гонора, ее охватывала настоящая паника. Сегодня, когда и Гидеона не было дома, она дрожала от страха. Джоселин была умной девочкой и достаточно взрослой, чтобы понимать, что страхи ее напрасны, однако разве в дом не мог забраться вор или насильник? Разве в этом старом доме не могли водиться привидения?

Миссис Экберг полагала, что Гонора проводит время со своей подругой Ви, официанткой из кафе, но она-то отлично знала, что ее сестра сейчас с Куртом. Джоселин видела, что Гонора влюблена в него по уши.

При виде Курта маленькое сердечко Джоселин тоже трепетало: умный, сильный, всегда тщательно одетый, с саркастической улыбкой на губах — образец идеального мужчины. Она не могла понять, почему Гидеон, которым она так восхищалась, не хотел видеть Курта рядом с Гонорой.

Послышался шум подъезжающей машины, и Джоселин, положив руку на сердце, взмолилась: «Господи, пусть это будет Гонора. Если это она, то, клянусь, я буду завтра хорошо себя вести!»

Свет фар осветил занавески, и машина остановилась.

Входная дверь открылась и закрылась. По лестнице раздались легкие шаги.

— Гонора, — позвала Джоселин, — это ты?

Гонора вошла в комнату и зажгла свет.

— Почему ты не спишь, Джосс?

— Я только что проснулась.

— Я старалась не шуметь, чтобы не разбудить тебя. — Гонора прислонилась щекой к потному лбу сестры.

От худенького тела Джоселин исходил приятный запах детской кожи, смешанный с запахом мыла, — по всей видимости, сестра принимала на ночь ванну. Она почему-то вбила себе в голову, что от нее пахнет потными ногами.

— Теперь я не засну, — прошептала она.

— Может, ты сумеешь заснуть в моей постели?

В голосе Гоноры звучала неуверенность. Джоселин слегка покраснела. Гонора наверняка вспомнила о ее позорном поведении, когда они только поселились в этом доме и спали в одной постели. Как-то, проснувшись, Гонора увидела у своей младшей сестры круги под глазами. На вопрос, что с ней, Джоселин ответила, что она не сомкнула глаз, потому что Гонора храпела.

— Я храпела? — удивилась Гонора.

Джоселин стало стыдно, и она прошептала:

— Так, немного посапывала.

Вспомнив эту сцену, Джоселин поспешно сказала:

— Ну, если не возражаешь…

 

Глава 12

Каждое воскресенье семья Силвандер проводила вместе. Это стало законом, Гидеон купил для них роскошный «крайслер» с откидным верхом, специально приурочив покупку к дню рождения Кристал. Он настоял, чтобы старшие девочки поступили на курсы вождения. Машина с шиком подкатила к дому, где их уже ждал отец. Ленглей переехал с Ломбард-стрит на Стоктон-стрит, где, по его утверждению, квартира была намного лучше. Однако дом был еще более обшарпанным и грязным. Дочери ни разу не поднимались к нему, так как он всегда ждал их на улице.

Всю неделю стояла жара, и Гонора предупредила отца, что они поедут на пикник, поэтому лучше одеться полегче. Отец ждал дочерей на теневой стороне улицы, затянутый в черный костюм-тройку. Его белый фланелевый костюм, купленный еще перед свадьбой, давно износился, а другой одежды у него не было. Проехав по мосту, они оказались в сосновом лесу. Жара была нестерпимой, но Ленглей, как джентльмен, отказался снять даже пиджак. Промокая пот на лбу, он отпускал едкие замечания, от которых дочери чуть ли не корчились от смеха. Всем было очень весело.

Пожалуй, единственным, что огорчило Ленглея, была реакция Гоноры на его тост. Поднося стакан с лимонадом к губам, он предложил:

— Выпьем за то, чтобы следующее лето мы провели в более привычном для нас климате.

Гонора моментально отреагировала:

— Я останусь здесь, папа.

— Что такое? — удивился Ленглей, не смея поверить своим ушам. Неужели это говорит его самая любимая, послушная дочь? Смуглая кожа Гоноры была влажной и казалась прозрачной.

— Мне нравится Калифорния, — добавила она, смутившись.

— Пойми, папа, — сказала Кристал, обмахиваясь большой соломенной шляпой, — мы уже стали американками.

— Для этого необходимо прожить здесь пять лет, — язвительно перебила ее Джоселин, однако по всему было видно, что она разделяет мнение сестер.

Ленглей молча выпил лимонад. Через минуту он вскочил с места и, расставив чуть согнутые в коленях ноги, заковылял по траве.

— Отгадайте, на кого я похож? — весело закричал он.

Девочки схватились за животы, не в силах произнести вслух имя человека, которого изображал их отец.

В шесть часов вечера они привезли отца домой.

Когда их «крайслер» подъехал к дому Гидеона, сестры увидели припаркованный «кадиллак» и самого дядю с большим чемоданом в руке. Джуан вынимал из машины другие вещи. Гидеон поставил на землю чемодан и пожал сестрам руки.

— С возвращением домой, — кокетливо произнесла Кристал, сидя за рулем автомобиля.

— Как хорошо, что вы вернулись, Гидеон! — воскликнула Джоселин, которая никогда не упускала случая назвать его по имени.

— Рада вас видеть, — тепло приветствовала его Гонора.

— Нет на свете лучше места, чем родной дом, — проговорил Гидеон скрипучим голосом.

Гонора от удивления раскрыла рот и внимательно посмотрела на Гидеона. Ухоженные темно-рыжие бачки, добротный костюм, красивый галстук. Уж не угодил ли он в любовные сети? Правда, тетя Матильда умерла всего полгода назад, но ведь она всю жизнь была инвалидом. Почему бы Гидеону и не влюбиться в какую-нибудь вдовушку? Конечно, будучи человеком высокой морали, он никогда не полюбит разведенку, но вдовушку?.. Гонора не могла не отметить, что, несмотря на короткие ноги, лысину и крупные черты лица, Гидеон вызывал уважение и внушал симпатию. Он вполне мог понравиться женщине лет тридцати — сорока.

Сестры вылезли из машины, предоставив ее заботам Джуана. Джоселин взяла Гидеона за руку, а Гонора подхватила его «дипломат». Кристал чмокнула его в щеку и спросила:

— Как идут дела?

— Строительство завода продвигается успешно, — ответил Гидеон и добавил: — Вы даже представить себе не можете, как я соскучился по вас. А сейчас бегите умываться. Скоро придет Курт.

В темном уголке огромного холла Гидеона поджидала миссис Экберг. Теребя от волнения волосы, она бросилась ему навстречу.

— Мне нужно поговорить с вами!

— После обеда.

— Это очень срочно, — настаивала миссис Экберг.

— Ваши подопечные плохо себя вели? — спросил Гидеон, подмигивая Кристал.

На остреньком личике миссис Экберг застыло умоляющее выражение.

— Хорошо, пройдемте в кабинет, — согласился Гидеон.

Сестры поднимались по лестнице.

— Чем это она так встревожена? — спросила Кристал.

— Ты пришла слишком поздно в четверг, — немедленно отреагировала Джоселин.

— Надеюсь, она не такая дура, чтобы докладывать об этом дяде, — сказала Кристал. — Скорее всего, позвонил директор и сказал, что тебя выгнали из школы, Джосс.

— Ха-ха, — ответила Джоселин.

Гонора промолчала и быстро направилась в свою комнату.

— Побежала наводить марафет для Курта? — бросила ей вслед Кристал.

Миссис Вортби, которая по воскресеньям была выходная, заранее приготовила холодный ужин, и Джуан накрыл стол. Миссис Экберг, сославшись на разыгравшийся колит, ушла к себе в комнату. Веселое настроение Гидеона улетучилось. Он вяло ковырял в тарелке, не отрывая взгляда от большой мухи, летающей по комнате. Чуткая Гонора обычно угадывала смену настроений Гидеона, но сейчас она изо всех сил старалась не смотреть в сторону Курта, который весело болтал с Кристал о всяких пустяках. Их голоса звучали неестественно громко в тишине, царящей за столом. Джоселин начала нервничать и пролила молоко на скатерть ручной работы. От этого ей стало еще хуже. Джуан разлил чай и разрезал пирог. Гидеон отшвырнул салфетку и выскочил из-за стола.

— Пойдем в мой кабинет, Айвари, — грозно произнес он и направился к двери.

Гонора заволновалась. Ее удивил не тон, каким были сказаны эти слова, а то, что он назвал Курта по фамилии. Она посмотрела на него. Взгляд Курта говорил, что он удивлен не меньше ее.

— Сегодня по телевизору новое шоу, — сказала Кристал. Сестры отправились в музыкальную комнату. Гонора едва взглядывала на экран. Она прислушивалась к звуку голосов, долетавших из кабинета Гидеона. Что там происходит?

Сквозь смех людей на экране телевизора Гонора слышала раздраженный голос Гидеона. Он почти кричал на Курта. Гонора чуть не заплакала от жалости к нему. Как, наверное, трудно ему выслушивать упреки человека, которому он был так обязан и которого так любил! Но чем же недоволен Гидеон?

«Мной, — промелькнула вдруг мысль, — Гидеон просит его оставить меня в покое».

Происходящее на экране стало раздражать Гонору, и она поднялась.

— У меня разболелась голова, — сказала она. — Я пойду к себе.

Кристал перестала смеяться.

— Гонора, я же предупреждала тебя, что солнце сильно печет и надо надеть шляпу.

Гонора тихо закрыла дверь музыкальной комнаты и, Прислушиваясь, остановилась в холле. Веселая музыка телевизионного шоу не заглушала переходящий на крик голос Гидеона. Слов она не могла разобрать, но в голосе чувствовалась ярость.

Гонора подошла к лестнице и бессильно опустилась на ступеньку. Лучи заходящего солнца проникали сквозь пыльные окна, окрашивая все в какой-то неземной темно-красный цвет.

Казалось, прошла вечность, прежде чем дверь кабинета открылась и на пороге появился Курт. Невидящим взглядом он смотрел прямо перед собой. Вскочив на ноги, Гонора тихо позвала:

— Курт!

Курт вздрогнул.

— Гонора? Я не заметил тебя.

Гонора подбежала к нему и взяла за руку. Взгляд Курта оставался неподвижным.

— Что случилось, Курт? Почему Гидеон так кричал на тебя?

— Он уведомил меня об увольнении. — Лицо Курта было несчастным.

— Не понимаю. Он что, совсем уволил тебя?

— Похоже на то.

— Из-за меня?

— Миссис Экберг видела, как мы входили в мой дом.

Гонора дернулась, как от боли.

— Какими только словами он не обзывал меня! Я и подумать не мог, что он знает такие неприличные слова.

— Я не хотела… причинить тебе вред… ты знаешь… — Гонора путалась в словах, не зная, как выразить свое сочувствие. — О, Курт, я понимаю, как тебе плохо, но подожди, он наверняка одумается. Он же любит тебя! Ты нужен ему!

— Любит! Нужен! Все это в прошлом. Гонора, он продолжал настаивать на своем даже тогда, когда я ему сказал, что собираюсь жениться на тебе.

У Гоноры закружилась голова, и, чтобы не упасть, она вновь схватила Курта за руку.

— Жениться?

— Ради Бога, Гонора, почему это тебя так удивляет?

— Ты никогда не говорил об этом. Я и подумать не могла…

— Я считал это само собой разумеющимся…

Дверь кабинета открылась, и они увидели Гидеона. Багровые лучи солнца осветили его тяжелую коренастую фигуру, делая ее почти зловещей.

— Ты все еще здесь? — рявкнул он.

Гидеон подошел к Курту и положил руки ему на плечи. Его пальцы вцепились в ткань и смяли ее. Только сейчас он заметил Гонору.

— Убирайся из моего дома, Айвари! — снова закричал он. — Если завтра я найду в офисе хоть одну твою вещь, я выброшу все на помойку!

— Пожалуйста, Гидеон, — взмолилась Гонора, — вы всегда говорили нам, что Курт ваша правая рука. Неужели вы прогоните его?

— Я не желаю его больше видеть!

— Вы всегда были добры ко мне, и я благодарна вам за все, но я люблю Курта и выйду за него замуж.

— Думаешь, ты единственная глупая девчонка, на которой он обещал жениться? Он проделал то же самое с Имоджин Бурдеттс.

— Это неправда, — хрипло заметил Курт. — Между мной и Имоджин никогда не было ничего серьезного.

— А она считает, что было. — Взгляд маленьких глаз Гидеона впился в Гонору. — Я поступаю против правил, разрешая тебе оставаться под одной крышей с твоими невинными сестрами, но я сказал себе, что только я виноват, я допустил, что ты связалась с этим аморальным типом. — Лицо Гидеона выражало душевную муку, лоб покрылся испариной. — Соблазнить тебя в моем доме? А впрочем, что еще можно было ожидать от этого безродного ублюдка!

Лицо Курта стало жестким. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел к двери.

Гонора хотела броситься за ним, но ноги не слушались ее. Она стояла перед Гидеоном, сложив руки в мольбе.

— Гидеон, я уверена, что он не давал Имоджин никаких обещаний. И он не соблазнял меня. Я полюбила его с первой нашей встречи. Во всем виновата я. Это я преследовала его, добиваясь свиданий!

Губы Гидеона задрожали, и Гоноре стало жалко его.

— Я всегда мечтал иметь сына, и мне казалось, что я нашел его в Курте, но я жестоко ошибся. — Глаза Гидеона увлажнились, голос звучал хрипло. — Я подобрал его в Вене, в грязной канаве… не думаю, что он рассказал тебе об этом…

— Он рассказал мне все, Гидеон, — прошептала Гонора пересохшими губами. — Вы для него много значите. Он любит вас и за все благодарен.

— Он был таким худеньким, что можно было пересчитать каждую косточку. Я придумал ему фамилию, которой у него не было. Я дал ему все. Кем бы он был без меня? Преступником? После окончания первой мировой войны Вена была самым криминальным городом. Кого там только не было. — Голос Гидеона стал жестче. — Не удивлюсь, если он вообще ненормальный.

Гонора почувствовала, как к горлу подступает ярость.

— Вы страшный человек! — закричала она, пытаясь найти слова, чтобы уколоть его как можно больнее. — Вы… Вы… негодяй! — Испугавшись своих слов, Гонора бросилась к входной двери.

— Беги, беги, маленькая бродяжка, — кричал Гидеон ей вслед. — Если хочешь понести от этого ублюдка, то это твои проблемы. — Гонора громко хлопнула дверью.

Стук двери гулко разнесся по дому. Джоселин и Кристал вздрогнули.

— Господи, что случилось? — закричала Кристал, приглушая звук телевизора.

— Одно из двух, — ответила Джоселин, — или это ушел Курт, хлопнув дверью, или новое землетрясение.

Дверь открылась, и в комнату вошел Гидеон. Остатки волос на его голове стояли дыбом, словно он нарочно взлохматил их.

— Выключи телевизор, — приказал он; Кристал повиновалась. Изображение на экране сузилось и погасло. Тяжелыми шагами Гидеон пересек музыкальную комнату и прошел в гостиную. Подойдя к камину, он рухнул в кресло. У него был вид тяжелобольного человека.

Кристал и Джоселин подошли к нему.

— Что случилось? — робко спросила. Кристал.

— Да, Гидеон, что случилось? — повторила Джоселин.

— Гонора, — последовал ответ.

— Гонора? — переспросила Джоселин. — Ее головная боль — следствие какой-то ужасной болезни?

— Она больше не будет жить с нами, — равнодушно ответил Гидеон.

— Почему? — закричала Кристал.

— Где она? — жалобно спросила Джоселин. «Опухоль головного мозга, — пронеслось у нее в голове, — ее забрали в больницу. Нет! Этого не может быть!»

— Она не останется в этом доме, — твердо заявил Гидеон.

— Гидеон, мы ничего не понимаем, — Кристал склонилась над Гидеоном. — Сегодня она перегрелась на солнце и пятнадцать минут назад ушла к себе в комнату с сильной головной болью.

— Я хочу, чтобы завтра утром вы упаковали ее вещи, и Джуан отвезет их на квартиру вашего отца.

— А почему она не может упаковать их сама? — спросила Джоселин, вытирая слезы.

— Минуту назад она ушла из дома.

— Этого не может быть!

— Это она хлопнула дверью? — недоверчиво спросила Кристал.

— Гонора никогда не хлопает дверью. — По щекам Джоселин текли слезы.

В дверь просунулась прилизанная головка миссис Экберг.

— Вам не нужна моя помощь? — спросила она подобострастно.

— Уведите Джоселин, — ответил Гидеон.

— Я еще не хочу спать…

— Иди!

Джоселин вздрогнула и последовала за наставницей, повторяя на ходу:

— Я хочу к Гоноре… Я хочу к Гоноре.

Миссис Экберг обняла ее худенькие плечи.

— Идем, дорогая. Миссис Экберг приготовит тебе отвар из трав.

Когда дверь закрылась, Кристал встала и, уперев руки в бока, посмотрела на Гидеона. Ее красивое личико с надутыми губками было полно решимости. Именно такую позу она принимала, когда отстаивала свои права в семье Силвандер.

— Я хотела бы знать, что все это значит? — спросила она резко.

Гидеон вздохнул.

— Ты же знаешь, как мне не нравилось, что Айвари увивался вокруг твоей сестры.

— И никогда не понимала почему. Гонора увлечена им.

— Она встречалась с ним на его квартире.

Потрясенная, Кристал опустилась в кресло. Ее не удивило, что Гонора бросилась в объятия Курта, не удивило, что между ними что-то было, но как она могла утаить все это от нее? Ведь у них никогда не было секретов друг от друга. Гонора не способна на хитрость! Однако если вспомнить Эдинторп, все считали, что лучше Гоноры никто не умеет хранить секреты.

— Мне не хотелось расстраивать тебя, — тихо произнес Гидеон.

— Как вы узнали? — спросила Кристал.

— Айвари не отрицал этого, да и она, бедная девочка, сама во всем призналась. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы она оставалась здесь?

Жить без Гоноры? Достаточно того, что они живут без папы! Они с Гонорой единое целое, как можно их разлучить? И кроме того, остаться в этом доме без Гоноры, значит, предать ее.

— Не думаю, что мы с Джосс сможем остаться здесь без нашей сестры, — твердо сказала Кристал.

Веки Гидеона задергались в нервном тике, лицо помрачнело.

— Это что — ультиматум?

— Гидеон, мы никогда не расставались. Мы не можем друг без друга.

— Попытайся понять, как мне трудно сейчас. Я очень люблю Айвари. — Голова Гидеона упала на грудь. — Мне всегда хотелось иметь сына, но Матильда уже в молодости отличалась слабым здоровьем. Она не сумела дать жизнь трем детям, и в конце концов мы были вынуждены сдаться. — Он тяжело вздохнул. — Курт воскресил мои надежды. Он заменил мне сына. Я дал ему все — воспитание, образование… Я возлагал на него большие надежды. Он хороший человек, но у него есть одна слабость — женщины. Он не пропускает ни одной юбки.

— Бедная Гонора! Она так влюблена в него.

— Она жила в моем доме, и я отвечал за нее. Мне больно сознавать, что он соблазнил ее здесь, под этой крышей. Как мне больно!

— Надеюсь, у нее не будет ребенка? — волнуясь, спросила Кристал.

— Этого я не знаю. Но, Кристал, Курт не оправдал моего доверия. — Гидеон посмотрел на девушку. В его глазах стояли слезы.

Жалость к этому сильному человеку пронзила Кристал.

— Нам лучше отложить этот разговор на завтра, — сказала она тихо.

— Завтра не принесет ничего нового. Моя боль не исчезнет за одну ночь.

— Гидеон, сейчас не время для серьезных решений. Возможно, завтра все предстанет в другом свете.

— У тебя светлая головка, Кристал. Возможно, ты и права. Мне лучше все обдумать как следует, а потом мы решим, что делать дальше.

Кристал ушла. Сгорбившись, Гидеон продолжал сидеть в полумраке гостиной.

Поднявшись к себе в комнату, Кристал опустилась на кровать и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Ей было безумно жаль сестру. Гонора так любит Курта, но он никогда не женится на ней. Он охотится за большим приданым, в этом он сродни ей самой, и женится только на Имоджин или другой богатой невесте. «Какой подлец, — подумала Кристал. — Имоджин он водит по приемам, а Гонору принимает у себя на квартире. Подлец!»

В комнату прокралась Джоселин. Пуговицы на ее пижаме были застегнуты неправильно.

— Что случилось? — спросила она жалобно.

— Гидеон узнал, что Гонора ходит к Курту на квартиру. Она спит с ним.

— Это ложь!

— Она сама сказала об этом Гидеону, и он выгнал ее.

Джоселин выскочила из комнаты. Прибежав к себе, она застыла посреди комнаты, не зная, что делать, затем бросилась в комнату Гоноры, забралась на ее кровать и крепко прижала к себе подушку, вдыхая родной запах. Рыдания душили ее. Как Курт мог сделать такое с ее сестрой? И как Гонора могла уйти из дома, не попрощавшись с ней? Впервые в жизни Джоселин узнала, что такое настоящее горе, если не считать смерти матери, которую она никогда не видела.

 

Глава 13

Пятнадцать минут восьмого Гонора сидела на кровати Курта и, зажав плечом трубку, снова и снова набирала его рабочий телефон. Жаркое утреннее солнце заливало комнату.

Вчера вечером, когда они подъехали к его дому, Курт протянул ей ключ от квартиры.

— Поднимайся ко мне, — сказал он, — я скоро вернусь. Думаю, мне понадобится не больше часа, чтобы забрать свои вещи. — И вот теперь она звонила в «Талботт», чтобы узнать, что случилось. Никто не брал трубку. Если бы Курт был в здании, он наверняка поинтересовался бы, кто так упорно названивает в пустой офис. Значит, с ним что-то случилось. Сейчас уже девять часов, а его все нет.

Воображение рисовало Гоноре страшные картины: его машина столкнулась с бензовозом, и он погиб в адском пламени; в темноте на него напали грабители и застрелили; его сбросили с моста в холодную темную воду, которая плотно сомкнулась над его головой. Гонора видела все эти ужасы так ясно и четко, что у нее заболело сердце.

В дверь позвонили. Отшвырнув телефонную трубку, Гонора помчалась в прихожую и открыла дверь. На пороге стоял Курт. В его руках была большая, наполненная чертежами коробка. Лицо его было бледным, однако брови изогнуты в привычной саркастической гримасе. Гонора с облегчением вздохнула.

— Где ты пропадал все это время?

— Собирал вещи. В машине еще три такие коробки, — ответил он, бросая коробку на пол.

— Ты мог бы позвонить мне, — сказала она сварливым голосом и сама на себя удивилась: неужели эта брюзга не кто иной, как она?

— В этой квартире часов не наблюдают, и тебе это хорошо известно, — заметил он с усмешкой.

Размахнувшись, Гонора что есть сил ударила его по щеке.

Пощечина отрезвила ее. Прижавшись губами к его покрасневшей щеке, она прошептала:

— Дорогой, прости меня. Я сошла с ума. Но разве ты не слышал телефонного звонка?

— Телефон часто звонит по ночам. — Курт привлек ее к себе, и Гонора почувствовала, как по ее телу пробежал ток. — Когда я приехал в офис, то долго не мог ничего делать. На меня нахлынули воспоминания. Как он мог так поступить со мной! Господи, ведь я же его боготворил!

— О, Курт… — Гонора нежно перебирала пальцами его волосы.

— Мне ясно одно — мы не можем жить в одном городе с моим бывшим боссом. Как тебе нравится Лос-Анджелес?

— Я всегда мечтала увидеть Голливуд, — прошептала Гонора. Ее руки, лаская, блуждали по его телу. Ей хотелось защитить его от всех неприятностей на свете, укрыть на своей груди, согреть его раненую душу, и в то же время она страстно желала его.

Сгорая от желания, Гонора повела Курта в спальню, к мятой постели, в которой она провела тревожную ночь. В первый раз она сама требовала секса. Груди ее болели, соски набухли. Скинув блузку и бюстгальтер, Гонора прижала голову Курта к своей груди. Ее пальцы быстро работали, стараясь поскорее возбудить его.

— До чего же ты хороша, — шептал Курт, лаская ее.

Гонора извивалась в его руках, целовала его грудь, живот и самые интимные части его тела. С ее губ срывались продолжительные стоны.

Он обладал ею долго и нежно, пока сон не свалил его. Курт лежал на спине, широко раскинув руки, и Гонора любовалась его сильным телом. Посторонний звук привлек ее внимание. Осмотревшись, Гонора увидела брошенную телефонную трубку. Как только она положила ее на место, телефон зазвонил. Боясь, что звонок разбудит Курта, Гонора подняла трубку.

— Алло?

— Гонора? — услышала она удивленный голос Гидеона. — Это ты?

«Что за идиотский вопрос», — подумала Гонора, натягивая на голые плечи пижаму Курта.

— Да, это я. Курт спит. — Голос ее звучал виновато. — Я скажу ему, что вы звонили. Он перезвонит вам.

— В этом нет необходимости. Просто передай ему мою просьбу. Она касается и тебя. Я хочу, чтобы с этого момента вы прекратили всякую связь с моим домом. Вы не должны ни с кем общаться, включая и твоих сестер.

Смысл сказанного не сразу дошел до Гоноры. Это невозможно! Как она может бросить Джосс, которую нянчила с пеленок? А Кристал? Как она может расстаться с Кристал?

— Ты слышишь меня?

— А что думают об этом Джосс и Кристал?

— Я не хочу обсуждать с ними свое решение. Ты не должна пытаться встретиться с ними.

— Это очень жестоко, Гидеон.

— Я так не считаю. — Громкий голос Гидеона дребезжал в телефонной трубке. — У меня много знакомых в инженерных кругах. Если ты посмеешь ослушаться меня, Айвари никогда не найдет работу. Ни одна компания не возьмет его.

Гонора зябко повела плечами.

— Ты слышишь меня? — спросил Гидеон.

— Слышу.

— И не помышляй встретиться с ними, когда они придут навещать отца! Никаких встреч! Никаких писем! Ничего.

— Я не побеспокою их, — спокойно ответила Гонора.

— Прекрасно. Значит, мы поняли друг друга.

Гонора прошла на кухню, поставила чайник и, глядя на свое искривленное отражение в его рифленых никелированных боках, стала думать о дальнейшей карьере Курта.

Потягиваясь, в кухню вошел Курт.

— Кто звонил? — спросил он.

— Гидеон.

Курт застыл с открытым в зевке ртом, в его глазах мелькнуло любопытство.

— Что ему надо?

— Он звонил сообщить, что мы персоны нон грата на Клей-стрит. — Не в силах продолжать, Гонора горько заплакала.

Курт обнял ее за плечи.

— Ну, ну…

— Он был тебе самым близким человеком… я разлучила вас…

— Давай не будем вспоминать об этом. — Курт легонько похлопал Гонору по спине.

— Из-за меня ты потерял работу.

— Да пошел он к такой-то матери! Я найду себе новую.

Гонора посмотрела на него.

— Тебе не обязательно на мне жениться только потому, что ты со мной спишь. Я знаю, Гидеон обвиняет тебя именно в этом…

— Гонора, — прервал ее Курт, — ты плохо меня знаешь, если думаешь, что меня можно заставить делать что-то против моего желания. Я спал и с другими женщинами, однако не женился на них.

— И с Имоджин?

— Конечно. А почему нет? Она сама этого хотела. Но отныне я буду тебе верным мужем.

— Я приношу только несчастья.

— Наоборот. Разве я не говорил тебе вчера, что мне надоело зависеть от Гидеона и давно пора идти своим путем? Я даже рад, что все так обернулось. Теперь я свободен в свои действиях.

— Возможно, он простил бы тебя, если бы мы расстались.

— Прекрати, Гонора, прекрати немедленно. — Он сжал ее пальцы так, что хрустнули суставы. Гонора вскрикнула от боли, но Курт продолжал сжимать ее ладонь. — Забудем о прошлом. Перед нами прекрасное будущее. Я обязательно добьюсь успеха. Построю хорошие дороги, плотины, мосты, города. Я буду классным специалистом, одним из лучших в мире, и ты всегда будешь рядом со мной. Возможно, ты даже устанешь от меня, потому что я всегда буду хотеть тебя. Я люблю твою гладкую кожу, твое податливое тело. Мне нравится, как ты занимаешься со мной любовью. Нам придется бороться, спорить, но мы будем чертовски счастливы. У нас будет много детей… по крайней мере трое.

Гонора улыбнулась.

— Может, лучше четверо?

— Трое — это минимум.

— Гонора Айвари… Полон рот гласных.

— Звучит прекрасно. А сейчас высморкай нос и приготовь нам завтрак. Сегодня день нашей помолвки.

События последних дней не повлияли на аппетит Курта. Он съел яичницу с беконом из двенадцати яиц, несколько тостов с клубничным джемом и, не переставая жевать, строил планы на будущее.

— Сейчас мы поедем к твоему отцу. Возможно, он захочет поехать вместе с нами. Мы поженимся в Неваде. Там это можно сделать сразу, не ожидая анализа крови. — Было решено, что они проведут медовый месяц на озере Тахо, а затем поедут в Лос-Анджелес. — У меня там много знакомых в самых разных компаниях. Они давно намекали мне, что с удовольствием возьмут меня на работу, если я решусь уйти от Талботта.

Курт предложил Гоноре собрать вещи, а сам отправился к домовладельцу, чтобы решить вопрос с квартирой. Вскоре он вернулся с большими коробками, куда упаковал книги и чертежи, и отнес их на хранение в подвал.

В половине двенадцатого вещи были упакованы. Курт принимал душ, когда зазвонил телефон.

— Квартира Айвари, — сказала Гонора, удивляясь, кто бы мог им звонить.

— Так ты у него.

— Папа, — воскликнула Гонора, — мы как раз собирались к тебе.

— А я не поверил Талботту.

— Он тебе звонил?

— Слуга привез твои вещи и без всяких объяснений вручил их мне. Я посчитал ниже своего достоинства задавать ему вопросы и тем более не хотел ничего выяснять у твоих сестер, вот почему я сам позвонил ему. Он дал мне телефон Айвари. — Язык у Ленглея заплетался: перед тем как звонить Талботту, он воодушевил себя целой бутылкой виски.

— Папа, мы собираемся пожениться.

На другом конце провода наступила полная тишина.

— Папа, я знаю, что ты расстроен, но мы хотим приехать к тебе и все объяснить.

— В этом нет необходимости. Ты сама приняла решение, и мне нечего сказать тебе.

Дверь ванной открылась, и из нее вышел Курт, замотанный в полотенце. С его волос стекала вода, ступни оставляли мокрые следы на мягком бархатном ванном коврике — чуде, которое Гоноре раньше видеть не приходилось.

Увидев расстроенное лицо Гоноры, Курт спросил:

— Кто звонит?

Прикрыв трубку ладонью, она ответила:

— Папа. Гидеон все рассказал ему.

Курт прошел в спальню и взял трубку.

— Алло, Ленглей, — весело сказал он, — Гонора уже рассказала вам о наших планах? Мы хотели бы, чтобы вы поехали с нами как отец невесты.

Гонора не могла слышать ответа отца, так как Курт плотно прижал трубку к уху.

— Ленглей, вам все преподнесли в неправильном свете, и я понимаю, как вы расстроены, но, поверьте, для Гоноры очень важно, чтобы ее отец присутствовал на свадьбе. Да и для меня тоже. Нам бы очень хотелось, чтобы вы поехали с нами.

Последовала пауза — Курт слушал, что говорит отец.

— Мне очень жаль. Нет, не беспокойтесь о ее одежде, мы купим все необходимое в Лос-Анджелесе. Да, мы выезжаем прямо сейчас.

Курт повесил трубку и подошел к Гоноре.

— Давай забудем обо всем, любимая. — Он крепко прижал ее к своему мокрому телу и погладил по голове. Его ласка всегда действовала на Гонору успокаивающе, и она часто спрашивала себя, откуда берется столько нежности в этом гордом, независимом человеке.

Они ехали по Сороковому шоссе, пролегающему в самом сердце жаркой Калифорнии, близ Сакраменто свернули на узкое шоссе, соединяющее маленькие старинные городки золотодобытчиков. В Плесевилле сделали остановку, чтобы перекусить и немного отдохнуть. Здесь, в маленькой лавке, они купили обручальное кольцо для Гоноры — серебряное с золотым покрытием.

Было уже темно, когда они приехали в Тахо. Луна на ущербе гляделась в гладкую поверхность огромного озера. Первое, что бросилось им в глаза в этом городе, была неоновая вывеска: «Обряд бракосочетания».

— Добро пожаловать в Неваду, — произнес Курт с саркастической улыбкой.

Гонора нежно дотронулась до его щеки.

— Мне нравится.

Мэрия мало походила на настоящую, скорее под нее отвели какое-то старое здание, лишь немного переделав фронтальную часть.

Курт позвонил в дверной колокольчик. На пороге появился человек с заправленной за ворот салфеткой. Его изможденное лицо с впалыми щеками было в грязных потеках.

— Желаете связать себя узами брака? — спросил он, бросая оценивающий взгляд на роскошный автомобиль. — Десять баксов.

— Подходит, — ответил Курт.

Мировой судья позвал свою миловидную дочь и тощую жену, от которых исходил запах пота, смешанный с запахом куриного рагу, и приступил к регистрации брака, даже не потрудившись снять салфетку. Явно торопясь, он задал жениху и невесте необходимые по закону штата вопросы, затем все присутствующие расписались на брачном свидетельстве, и троица удалилась на кухню доедать еще не остывшее рагу.

— Слава Богу, — сказал Курт, когда они вышли на темную улицу, — теперь наш брак зарегистрирован.

— Он не может считаться законным, пока ты не поцеловал свою жену, — заметила Гонора, обнимая его.

Курт повиновался. Луна и далекие сверкающие звезды были свидетелями их нежного поцелуя.

 

Глава 14

В тот же самый день, примерно в половине двенадцатого, Кристал вертелась перед зеркалом, критически оценивая платье из бледно-голубого фая, которое она накануне взяла в магазине Ренсхоффа для примерки. Бессонная ночь, проведенная в мыслях о Гоноре, нисколько не убавила ее прагматизма. Конечно, она чувствует себя отвратительно из-за того, что Гидеон выгнал Гонору, и сделает все возможное, чтобы вернуть сестру. Она будет взывать к христианскому милосердию и убедит Гидеона, но как можно отказаться от всех благ, которые ей предоставлял его открытый счет.

— Кристал, — в дверь гардеробной просунулась голова миссис Экберг, — мистер Талботт хочет поговорить с вами. Он ждет вас в турецкой комнате.

— Гидеон? Разве он дома? В понедельник?

— Странно, не правда ли? Но сегодня в доме дым коромыслом. Гонору отослали к отцу. Джосс отказывается идти в школу. — Миссис Экберг нервно теребила бант на шее. Она выполнила свой долг и теперь надеялась, что долго прослужит у Талботта. — Бедняжка Джосс, она так расстроена, — добавила пожилая дама, продолжая теребить бант.

— Передайте Гидеону, что я скоро спущусь.

Кристал сложила платье и положила его в коробку. Взглянув на себя в зеркало, она пришла в ужас. Вчера, расстроенная, она забыла накрутить волосы на бигуди, и сейчас они торчали в разные стороны. Кристал стала себя приводить в порядок.

Прошло полчаса, прежде чем она вошла в маленькую круглую комнату. Вчерашние события никак не отразились на лице Гидеона. Плотно сжав рот, он просматривал журнал «Уолл-стрит».

Кристал никогда не считала нужным извиняться за свои опоздания, но сейчас какой-то внутренний голос подсказал ей, что лучше это сделать.

— Извините, что заставила вас ждать, — сказала она с очаровательной улыбкой. — Когда мне сказали, что вы хотите меня видеть, я принимала ванну. Но почему вы не на работе? Сегодня какой-нибудь национальный праздник?

Поймав восхищенный взгляд Гидеона, Кристал немного успокоилась.

— Ты уже забыла, что произошло вчера? — спросил Гидеон. — Мы договорились все сегодня обсудить.

— Гидеон, вы такой милый. Я просто не сомневаюсь, что вы уже простили Гонору. Я права? — Кристал всегда предпочитала начинать разговор первой, а не отражать атаки своего оппонента.

Гидеон снова крепко сжал губы.

— Я последовал твоему совету, — сказал он после непродолжительного молчания, — и утром позвонил Айвари, чтобы дать ему возможность объясниться. Трубку взяла твоя сестра.

Кристал одновременно почувствовала и жалость к сестре, и раздражение. Вечно она приносит себя в жертву! Почему бы ей не оставить Курта и не заняться своими собственными проблемами. Уж Курт как-нибудь сумел бы выбраться из всей этой истории. А сейчас она только нажила себе врага в лице Гидеона.

— Мне не следовало звонить ему, — продолжал Гидеон.

— Гидеон, я хорошо знаю свою сестру и уверена, что она действовала из лучших побуждений. Она не могла бросить Курта на произвол судьбы теперь, когда он остался без вас и без работы…

Взгляд маленьких темных глаз Гидеона сказал ей, что она не поможет своей сестре, а только переполнит чашу его гнева.

— Я высказала свое мнение… — пролепетала она.

— У тебя очень доброе сердечко.

— Гидеон, что бы Гонора ни сделала, она моя сестра.

— Другого я от тебя и не ожидал. Ты слишком порядочная девушка, и поэтому я считаю, что ваша сестра не должна общаться с тобой и Джосс. Она плохо на вас влияет.

— Но, возможно, Курт женится на ней.

— Он? — Гидеон презрительно фыркнул. — Кристал, я дал ей ясно понять, чтобы она больше не встречалась с вами, но для большей уверенности я нанял детектива.

— Детектива? — закричала Кристал, не в силах больше сдерживать себя. — Какая низость!

Гидеон напрягся.

— Она одурачила меня.

— Вы были так добры к нам, Гидеон, и я понимаю, что мы не оправдали ваших надежд. Но, по-моему, вы зашли слишком далеко. Нанять детектива — это выше моего понимания.

— Меньше всего на свете мне хотелось бы причинить тебе боль, — ответил Гидеон. — Я хочу, чтобы ты жила в сказочном царстве. Неужели, Кристал, ты еще не поняла этого?

Грубое лицо Гидеона озарилось мальчишеской улыбкой.

Кристал была потрясена. Казалось, небеса опустились ей на голову и придавили к земле. «Невероятно, — подумала она, — он, кажется, возжелал меня».

Поразмыслив немного, Кристал пришла к заключению: он хочет жениться на ней. Боже мой — жениться!

До нее донесся смущенный смех Гидеона.

— Несмотря на свою молодость, ты очень проницательна. Я думаю, ты давно догадалась о моих чувствах.

— Гидеон, как я могла предположить, — неудержимый смех разбирал Кристал, — вы ведь мой дядя.

— Я был женат на твоей тете. Мы вовсе не кровная родня. Конечно, я понимаю, отлично понимаю, что между нами большая разница в возрасте, но ничего не могу с собой поделать. Ты самая красивая, умная и элегантная девушка на свете, и ты можешь выйти замуж за любого молодого человека, но никто не будет любить тебя так, как я. Я буду тебе предан до гроба.

Гидеон говорил с Кристал грубовато-добродушным тоном, скрывая за ним свою страсть. Руки девушки дрожали, и она прижала их к груди.

— Я знаю, что тебя совсем не интересует материальная сторона, но она будет обязательным пунктом нашего брачного контракта. Возможно, ты обратила внимание на фотографию моего отца в кабинете?

Кристал кивнула. У Гидеона Талботта-старшего были шишковатый нос и большая белая борода, такую Кристал видела у пророков на рисунках в Ветхом завете.

— Отец приехал в Калифорнию с десятком мулов и нанялся землекопом в Южно-Тихоокеанскую компанию. У него не было инженерного образования, однако через год он получил субподряд на строительство железнодорожного туннеля. Он пользовался большим уважением в штате. Я был его единственным сыном, но мне пришлось начинать с самого низа. Все летние каникулы я проводил на стройках. После окончания строительного факультета я был назначен руководителем ирригационных работ в Орегоне. В это время отец умер. Мне было двадцать два года, когда я унаследовал все его состояние. На мои плечи легла огромная ответственность, но я сумел преуспеть в нашем деле и увеличил состояние отца. Компания «Талботт» вошла в шестерку самых могущественных компаний страны. Мы принимали участие в строительстве плотины Гувер — Боулдер, и я очень горжусь этим. Наша компания участвовала и в строительстве двух мостов через залив Сан-Франциско.

Стремясь завоевать любовь девушки-подростка, Гидеон, как восточный купец, раскладывал перед ней свои товары — власть, репутацию, богатство.

— После окончания войны наше положение еще больше укрепилось. Моя компания продолжает процветать. — Гидеон помолчал. По горьким складкам вокруг его рта Кристал догадалась, что он вспомнил о Курте, который немало способствовал процветанию его компании. — Мой годовой доход превышает десять миллионов долларов, — продолжал Гидеон.

Кристал не смогла удержаться от возгласа:

— Десять миллионов!

— Матильда, еще до своей болезни, предпочитала вести скромный образ жизни, поэтому я никогда не мог насладиться теми благами, которые дают деньги. Но у тебя, дорогая моя девочка, есть вкус к жизни, ты сумеешь ими распорядиться. Мы могли бы прожить вместе много счастливых лет.

Гидеон обнял Кристал за плечи. От его прикосновения ей стало нехорошо, к горлу подкатила тошнота.

С омерзением она отскочила от него.

— Зачем вы пригласили нас жить в своем доме? — закричала Кристал.

— Мне казалось, что тебе не хочется быть официанткой.

— Я верила вам, как своему отцу!

— Послушай, Кристал…

— Вы старик, старик, старик!

Кристал выскочила из комнаты, оставив широкоплечего коротышку наедине с его горем.

Она заперла дверь и бросилась на постель, не боясь испачкать косметикой тонкое белье голландского полотна.

— Старик, старик, — повторяла она.

Теперь все становилось на свои места. Он запретил ей встречаться с мальчиками-одногодками, вдруг подарил ожерелье, когда звонки прекратились, потом — роскошный автомобиль в день ее рождения, оплачивал все ее счета.

В их первый визит в этот дом она говорила Гоноре, что Гидеону нужна хозяйка, но, узнав его получше, пришла к выводу, что он скорее будет вести пуританский образ жизни. Кристал никогда не видела в Гидеоне мужчину, а воспринимала его как источник своего благосостояния.

Кристал услышала, как от дома отъехала машина: значит, Гидеон уехал на работу.

В дверь осторожно постучали.

— Кристал, дорогая, завтрак на столе, — раздался голос миссис Экберг. — Я приготовила ваш любимый салат с цыпленком.

— Я не голодна, — успокаиваясь, ответила Кристал.

— Я понимаю. На улице очень жарко.

— Завтракайте без меня.

Миссис Экберг осторожно кашлянула.

— Здесь для вас пакет.

Кристал вытерла заплаканное лицо. Возможно, Гидеон опомнился и в знак примирения прислал ей букет роз? Кристал открыла дверь.

Миссис Экберг протянула ей коричневую в бежевую полоску коробку от Магниса. Кристал вспомнила, что в ней черная бархатная накидка, которую она заказала к голубому платью.

Взглянув на обе коробки, Кристал вернулась к действительности.

Одно то, что Гидеон нанял детектива следить за Гонорой, ясно доказывало его холодный расчет, который он старался прикрыть щедростью. Если она покинет этот дом, то придет конец всему — дорогим платьям, роскошным блюдам, и ей останется только выйти замуж за какого-нибудь мальчишку и прозябать в вечной нищете.

Ее счастье — это десять миллионов.

Когда в шесть часов вечера «кадиллак» Гидеона подъехал к дому, Кристал быстро подбежала к трюмо и, выбрав среди множества флакончиков свои любимые духи «Табу», коснулась пробкой за ушами и над верхней губой. Взглянув в зеркало, она убедилась, что припухлость под глазами исчезла. Проведя пуховкой по лицу, она побежала вниз.

Гидеон поставил свой распухший от бумаг портфель на столик в холле и посмотрел на нее. Его лицо было красным и потным.

— Нестерпимая духота, не так ли, — она улыбнулась ему одной из своих самых обворожительных улыбок. — Позвольте мне приготовить вам выпить.

Гидеон кивнул и, не говоря ни слова, прошел в гостиную, где рядом с огромной софой располагался бар.

Кристал, внезапно испугавшись, что ее решение запоздало — Гидеон никогда не давал второго шанса, — налила в высокий с золотом бокал его любимое виски, добавила немного содовой, бросила два кусочка льда и понесла его, как священный сосуд, Гидеону. Себе она плеснула немного шерри.

— Гидеон, по правде говоря, вы захватили меня врасплох. — От волнения к Кристал вернулся ее английский акцент.

Гидеон бросил на нее долгий, ничего не выражающий взгляд и стал молча пить виски.

Тревога Кристал усилилась. Так, наверное, чувствовали себя его конкуренты, когда смотрели в это непроницаемое лицо. Кристал вдруг почувствовала к нему глубокое уважение, граничащее с восхищением.

Это открытие поразило Кристал. Значит, она может принять его предложение, руководствуясь не только соображениями выгоды, мечтами о золотом дожде, который прольется на нее. Конечно же, она хочет иметь все: норку, соболя, бриллианты, красивую одежду от французских модельеров, особняки, слуг, развлечения, хороший стол, но она может и гордиться властью, которой обладает этот некрасивый пожилой мультимиллионер.

От всех этих мыслей ей стало жарко, и Кристал, стараясь быть убедительной, быстро сказала:

— Вы мне очень нравитесь, Гидеон.

— Нравлюсь?

— Вы дали папе работу, взяли нас в свой дом и балуете, как принцесс.

— Значит, вы мне благодарны? — спросил Гидеон.

— Я не совсем уверена, что испытываю к вам какое-то другое чувство, кроме благодарности… и огромного восхищения, но я знаю, что никогда не чувствовала ничего подобного к другим мужчинам. — Сейчас Кристал и сама верила в то, что говорила.

— Дай мне обещание.

— Обещание? Какое?

— Что ты всегда будешь со мной такой же искренней, как сейчас.

Кристал почувствовала, как гора свалилась с ее плеч, и поспешила заверить Гидеона:

— О, непременно, Гидеон, непременно.

Кубики льда звякнули в бокале, когда Гидеон ставил его на стол. Он подошел к стоящей у окна Кристал. Руки его дрожали.

— Кристал, пусть тебя не беспокоит отсутствие любви ко мне: моей хватит на нас двоих. Я обожаю тебя.

Когда Гидеон взял ее руки в свои, она уже не испытывала отвращения к нему. Кристал поцеловала его в щеку, затем в сухие, потрескавшиеся губы.

Ответный поцелуй Гидеона оставил ее равнодушной.

 

Глава 15

Двенадцатого декабря, в день бракосочетания Гидеона и Кристал, Джоселин проснулась очень рано. Часы показывали пять минут пятого. За окном шел сильный дождь.

Горящий ночник, который помогал ей справиться с ночными страхами, бросал тусклый свет на висящее на шкафу платье подружки невесты. Джоселин с отвращением посмотрела на него. Она была уверена, что все люди, собравшиеся в Кафедральном соборе, будут открыто смеяться, сравнивая красавицу-невесту Кристал и ее безобразную сестру, окутанную облаком голубого тюля.

Даже сейчас, спустя три месяца после помолвки, при мысли о том, что ее сестра выходит замуж, Джоселин начинала волноваться и плакать. Сознание, что Кристал будет заниматься «этим» с человеком, который годится ей в отцы, вызывало у нее чувство тошноты. Гидеон, сменив свой обычный деловой костюм на смокинг, который делал его похожим на неуклюжего пингвина, добросовестно играл роль жениха, сопровождая Кристал на все приемы, устраиваемые в их честь.

Чтобы избежать лишних разговоров, он переехал жить в клуб, а его кабинет заняла высокая, нещадно поливавшаяся духами француженка с противным именем мадам Мак-Клоски. Весь стол был завален пригласительными билетами, образчиками тканей, вырезками из газет и журналов. Мадам Мак-Клоски часами совещалась с флористами и поставщиками провизии, поток которых увеличивался с каждым днем. Она повесила на стену большой календарь, где отмечала дни, оставшиеся до свадьбы. В доме царили суматоха и нервозность. Создавалось впечатление, что идет не подготовка к свадьбе, а репетиция новой пьесы театра «Комеди Франсез».

Кристал по привычке иногда пререкалась с Джоселин, но новая жизнь уже затягивала ее: она спала до одиннадцати, завтракала в постели и надолго исчезала из дому, оставляя за собой шлейф из запаха дорогих духов и беззаботного смеха. Она разрывалась между завтраками, чаепитиями, коктейлями, представлениями и совместными с Имоджин походами по магазинам. Одна из гостевых комнат была завалена ее покупками, среди которых находилось и серебристое норковое манто.

Дождь усилился, и Джоселин начала волноваться, что лужи на улицах помешают церемонии. Что, если она поскользнется и упадет? Или заляпает грязью юбку? Или машина попадет в аварию?

Страхи Джоселин все усиливались, и она не могла больше спать.

Надев очки, она на цыпочках подошла к двери и осторожно выглянула. В коридоре было темно и страшно. Тихо закрыв дверь, она зажгла свет и подошла к комоду. Там, под стопкой белья, лежала сафьяновая шкатулка для драгоценностей. Достав ее, Джоселин вернулась в постель и открыла шкатулку. Внутри лежал мятый конверт с адресом: Мистеру Л. Силвандеру, эсквайру, для передачи мисс Джоселин. Обратный адрес гласил: Миссис Курт Айвари, дом 12, 1415, Чероки-авеню, Голливуд, Калифорния.

Джоселин вынула Из конверта три потертых листа дешевой бумаги, исписанных почерком Гоноры. Джоселин нежно погладила их, как гладят пушистую шкурку кролика. Она помнила содержание письма наизусть.

10 сентября

Милая Джосс!

Я отдала бы все на свете, чтобы лично сказать тебе эти слова, но Гидеон запретил мне общаться с тобой и Кристал. (Мне жаль, что я начинаю письмо с этой неприятной новости.)

Мы с Куртом поженились.

На следующий день после того, как меня выгнали с Клей-стрит, мы уехали на озеро Тахо, город Стейтлайн, штат Невада. Фронтон мэрии, где был зарегистрирован наш брак, украшала забавная роспись, совсем как в парке аттракционов. Джосс, мне так хотелось, чтобы ты, Кристал и папа были со мной, тогда бы мой отъезд не выглядел как бегство. Мы живем в Голливуде. Здесь очень тепло. Перед нашим окном растет грейпфрутовое дерево. Запах грейпфрута — это запах Калифорнии. У нас в доме встроенная в стену кровать, и каждый вечер мы выдвигаем ее.

Говорил ли когда-нибудь Гидеон, что в строительной индустрии начался кризис? Никто не создает новых проектов, и ведущие фирмы сокращают своих рабочих, поэтому у Курта большие трудности с работой. Как только он найдет что-нибудь подходящее, мы заберем тебя к себе. Джосс, как же я соскучилась по тебе!

Уверена, что ты полюбишь Голливуд. Во время премьер новых фильмов в Голливуде устраивается парад звезд, и мы все можем видеть их. Я уже видела Джоан Фонтейн, Кларка Гейбла и Рейн Ферберн. Вчера я ходила в китайский театр Граумена и, как дура, сравнивала размеры своих рук и ног с отпечатками рук и ног известных звезд — мои ноги того же размера, что и у Бетт Дэвис, а руки, как у Нормы Шеарер.

Я живу как в сказке. Как я тебе уже говорила, погода здесь чудесная, и я провожу все свое свободное время на улице. Сижу под грейпфрутовым деревом и читаю, но чаще всего просто мечтаю.

Курт шлет тебе большой привет.

Джосс, Гидеон строго предупредил меня, чтобы я не смела общаться с вами, поэтому, пожалуйста, не говори никому об этом письме. Пожалуйста!

Второе «пожалуйста» было дважды подчеркнуто. Письмо заканчивалось многочисленными поцелуями.

Джоселин тяжело вздохнула, желая всем сердцем тоже оказаться под грейпфрутовым деревом или вместе с Гонорой и Куртом глазеть на голливудских кинозвезд.

Джоселин спрятала шкатулку и ключик от нее в разные места.

За окном занимался рассвет. К шуму дождя примешивался шум работающего пылесоса.

Джоселин крепко заснула.

Четверть четвертого Кристал, несмотря на совместные неоднократные напоминания миссис Экберг и мадам Мак-Клоски, что им пора в церковь, еще не выходила из своей комнаты. Кроме того, все ждали Ленглея. Джоселин примостилась на подоконнике лестничного окна и смотрела на мокрую улицу. Дождь шел все сильнее. Из-за холма выехала желтая машина, и Джоселин, подобрав юбку, бросилась вниз по лестнице, чуть не сбив с ног зеленщика.

— Папа! Наконец-то!

Ленглей приподнял котелок и поклонился ей.

— Ты выглядишь, как принцесса.

И хотя Джоселин была уверена, что она безобразна, комплимент отца был ей приятен.

— Как я могу хорошо выглядеть в такое позднее время! — воскликнула Джоселин.

— Я говорю от чистого сердца. — Ленглей приложил руку к груди. — А где же невеста? — спросил он.

Джоселин закатила глаза, выражая удивление.

— Когда это Кристал была готова вовремя?

— Ужасная погода для такого дня, — сказал отец, снимая плащ. Визитка и серые в полоску брюки сидели на нем безукоризненно. Ленглей всегда умел носить одежду.

— Как тебе идет костюм! — воскликнула в восхищении Джоселин.

Лицо Ленглея погрустнело.

— Все идет к чертям собачьим, — заметил он грустно. — Мою бедную португалочку выгнали, как нерадивую служанку. — Ленглей уже давно простил свою старшую дочь, и письма летали между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом почти ежедневно. — Кристал выходит замуж за человека, который годится ей в отцы. Как я жалею, что мы уехали из Англии!

— Многие принцессы выходили замуж за старых королей, — напомнила Джоселин.

Ленглей поцеловал дочь в щеку, обдав ее запахом мятных лепешек. Значит, он и сегодня пил. Угадав ее мысли, Ленглей попросил:

— Мне необходимо чего-нибудь выпить, чтобы взбодриться.

— На кухне есть кофе, — ответила Джоселин.

— Кофе? — Ленглей презрительно скривил губы. — Сегодня, когда я похоронил все свои мечты?

Джоселин повела отца в буфетную, где в ведерках с колотым льдом стояли бутылки шампанского.

Ленглей приканчивал второй бокал шампанского, когда в буфетную ворвалась мадам Мак-Клоски. Лицо ее было перекошено от страха.

— Все пропало! — закричала она. — Мы должны были быть в церкви еще час назад, а Кристал все еще вертится перед зеркалом.

Кристал стояла, склонившись над умывальником. Вырез роскошного, отделанного жемчугом бархатного платья позволял видеть ее маленькие упругие груди, которые сотрясались от глухих рыданий. Однако в глазах ее не было слез.

Время, прошедшее с того жаркого сентябрьского дня, когда она согласилась стать женой Гидеона, подтвердило правильность ее решения с материальной точки зрения: на ее пальцах сверкал бриллиант в пять карат в окружении изумрудов и усыпанное бриллиантами платиновое кольцо, на запястье красовался дорогой браслет с бриллиантами и изумрудами, на кровати лежала серебристая норка.

Обхватив руками фарфоровую раковину, Кристал раскачивалась взад-вперед, пытаясь сдержать душившие ее рыдания.

— Меня тошнит от его запаха. Он пахнет старостью… — Эти мысли вихрем проносились у нее в голове. — И всю жизнь мне придется спать с этим запахом старости.

В дверь осторожно постучали.

— Кристал! — позвала Джоселин. — Крис?

Услышав голос сестры, Кристал оторвалась от раковины.

— Впусти меня, Крис, — умоляла Джоселин, — я хочу помочь тебе.

Кристал сбросила дверной крючок, впустила сестру и снова его накинула. Джоселин оглядела сестру: ее прекрасное английское личико было в красных пятнах, глаза припухли, прическа растрепалась. Всю жизнь Джоселин мечтала увидеть поверженной свою красавицу-сестру, но сейчас, при виде ее страданий, она почувствовала глубокую жалость.

Джоселин протянула руки, и Кристал упала в ее объятия. Несчастье объединило их. Все мелкие размолвки и обиды ушли на задний план.

— Я не вынесу этого, Джосс, я не вынесу, причитала Кристал. — Я не смогу пройти через все это…

— Тише…

— …Если бы Гонора была здесь… она бы помогла мне…

Джоселин гладила вздрагивающие плечи сестры.

— Не плачь, Крис.

— Я уверена, Гонора сказала бы мне, что, если я не люблю Гидеона, я не должна выходить за него замуж. Как ты думаешь, Джосс?

— Я не знаю, Крис. Мне ведь только десять. — Джоселин поцеловала сестру в мокрую от слез щеку. — Но если ты не хочешь выходить замуж за Гидеона, так еще не поздно. Пусть тебя ничто не беспокоит. Я на твоей стороне.

Кристал села на край ванны и закрыла лицо руками.

— Возможно, Гонора и права, убежав с любовником…

Джоселин не могла не защитить свою любимую старшую сестру:

— Ты ошибаешься, Крис, они не любовники. Они поженились. А ты со временем пожалеешь, что вышла замуж из-за денег, ведь тебе придется всю жизнь спать в одной постели со стариком.

Кристал бросила на сестру ненавидящий взгляд.

— Кто тебе рассказал о Гоноре?

— Она написала мне письмо. Гонора безумно счастлива.

Кристал вскочила, сжав кулаки. Сердце ее бешено колотилось. Сейчас она была на грани истерики. Так Гонора написала Джоселин! Она отдернула занавеску и уставилась в окно. На улице хлестал дождь. Когда она заговорила, ее голос был спокойным и твердым:

— Гонора не вышла замуж.

— Вышла, — как можно мягче сказала Джоселин, боясь разозлить сестру.

— Нет. Гидеон нанял детектива, чтобы проследить за ними. Он бы не позволил им пожениться. То, что она написала, — сплошная ложь. — Кристал была немного бледна, но совершенно спокойна. «Какие у нее крепкие нервы», — подумала Джоселин и сказала:

— Может, ты отложишь…

— Почему? Мне вовсе не обязательно спать с ним в одной кровати. — Кристал взяла бумажную салфетку и вытерла растекшуюся под глазами тушь. Напудрила нос, поправила прическу, и вот уже перед Джоселин стояла не маленькая плачущая девочка, а красивая, уверенная в себе невеста. — Идем, труба зовет! — Кристал гордо вскинула голову.

Небольшая, состоящая преимущественно из женщин группа гостей с интересом наблюдала, как Джуан помогал невесте выйти из машины. За ней вылезли Джоселин и Ленглей.

Имоджин Бурдеттс, главная подружка невесты, одетая в бархатное голубое платье и высокий тюрбан, встретила Кристал на пороге Кафедрального собора.

— Кристал, дорогая, ты сказочно выглядишь! — воскликнула она. — Уже все начали волноваться, но я их успокоила, сказав, что ты просто не можешь не опаздывать. Однако должна сказать, что Гидеон чуть не умер от волнения.

Раздались звуки органа, в которые вплелись мальчишеские голоса хора, и церемония началась. Исполнялся свадебный марш из оперы «Лоэнгрин». Кристал в сопровождении подружек плавно шла по украшенному цветами центральному проходу. Было двадцать минут пятого.

Утопавший в цветах особняк был полон гостей. Ленглей уже успел хорошо набраться, и мадам Мак-Клоски увела его наверх, в бывшую комнату Гоноры. Джоселин уронила на платье слоеный пирожок и под этим предлогом исчезла. Один из ухажеров Имоджин утащил ее в бар. Гости одобрительно похлопывали по плечу Гидеона и целовали пунцовые от волнения щеки новоиспеченной миссис Талботт.

Ровно в шесть двое слуг вкатили в столовую тележку с огромным свадебным тортом. К этому времени мадам Мак-Клоски вычистила платье Джоселин, и она вернулась в комнату. Сейчас девочка с любопытством наблюдала, как Кристал резала торт.

Какая же ее сестра настоящая? Та плачущая девочка или эта торжествующая женщина со счастливыми глазами?

Часом позже Джуан подогнал к дому «кадиллак». Завтра молодожены ступят на борт «Льюлайна» и поплывут на Гавайи, а сегодня проведут первую брачную ночь в роскошном отеле «Фермонт». Вечер был сырым и холодным. Никому не хотелось выходить на улицу, чтобы по традиции обсыпать молодых рисом. Да и собравшиеся гости, знаменитые политики, бизнесмены, известные инженеры и их жены, были далеко не молоды, им и в голову не пришло заниматься такими глупостями.

Укладываясь спать, Джоселин положила под подушку маленькую коробочку с кусочком свадебного торта — по поверью, ей должен был присниться будущий муж. Она закрыла глаза и стала, как всегда, думать о Гоноре… и Курте Айвари.

 

Глава 16

Кристал сидела, уставившись невидящим взглядом в красивый, затканный цветами ковер, и прислушивалась к звукам в коридоре, где Гидеон давал чаевые мальчику-посыльному. Она явно нервничала. Это были уже не те страхи, которые она испытывала днем, но все же она чего-то боялась. Что же произойдет с ней сегодня ночью? Она сжала кулаки, пытаясь убедить себя, что Гидеон имеет опыт общения с женщинами и будет предельно осторожен и нежен с ней.

Входная дверь хлопнула, и Гидеон вошел в гостиную. Помогая Кристал снять норковую шубку, он сказал:

— Я заказал в номер легкий ужин.

— Чудесно, — ответила Кристал. — Все прошло очень хорошо, как ты полагаешь?

— Если не считать твоего опоздания. Мне нужно научиться терпению, не так ли, миссис Талботт?

Теплая улыбка Гидеона успокоила Кристал, девушка немного расслабилась. Она прошла в спальню и принялась распаковывать чемодан, на котором уже висела бирка пароходной компании. Гидеон молча наблюдал, как она раскладывает по ящикам тонкое шелковое белье. На его губах блуждала загадочная улыбка. Кристал взяла косметичку и отправилась в ванную.

Прошла вечность, прежде чем невысокий молодой официант вкатил в номер тележку с жареным филеем и дымящейся вареной картошкой на большом серебряном блюде. Он открыл бутылку шампанского.

— Это подарок нашего отеля.

Дождь на улице прекратился, и тишину гостиничного номера нарушали лишь звон серебряных приборов и громкое чавканье Гидеона. Кристал выпила шампанского и сейчас нехотя ковыряла в тарелке.

— Нет аппетита, дорогая? — спросил Гидеон ласковым голосом.

— Я слишком много съела дома, — соврала Кристал. — Знаешь, Гидеон, я никогда еще не останавливалась в настоящем отеле, но во время путешествия мы будем снимать дома. Сначала в Богноре — это курортное местечко, затем виллу в Грейт-Миссиндене. А в Сан-Франциско мы могли бы пожить пару дней в пансионе… — Голос Кристал сорвался.

Гидеон швырнул салфетку на стол и сжал кулаки. Редкие волосы на его голове встали дыбом, словно маленькие антенны.

— Пора, — пробурчал он, — пора, — и направился в спальню.

Кристал ушла в ванную. Она приняла душ, сбрызнула себя дорогими духами и надела тончайшее шелковое белье. Руки ее дрожали. Что же будет? Справившись с волнением, она решительно вошла в спальню и прислонилась к дверному косяку, позой и улыбкой напоминая героиню фильмов тридцатых годов.

Заложив руки за голову, Гидеон лежал на кровати поверх одеяла.

Расстегнутая на груди пижама позволяла видеть его заросшую волосами грудь. Сдвинув брови, Гидеон смотрел на нее. Пуговицы на его ширинке были расстегнуты, и оттуда вылезло что-то твердое. Кристал хотела убежать, сославшись на болезнь, но ее благородное сердце не позволило сделать этого. Пришел час расплаты за норковую шубу, бриллианты, дорогую одежду, приемы, за все то, что ей сулило будущее всеми уважаемой миссис Гидеон Талботт.

— Я погашу свет? — спросила Кристал.

— Нет. Разденься.

— Прямо сейчас? Ты хочешь, чтобы я сняла пеньюар?

— Да, и рубашку тоже.

— Может, ты лучше разденешь меня в постели?

— Я приказываю тебе снять все. — В его голосе не было ни капли нежности.

Кристал медленно развязала ленточки, и пеньюар снежным облаком упал к ее ногам.

— Быстрее, — закричал он. Голос Гидеона был хриплым.

Пальцы Кристал дрожали: она никак не могла развязать бант на рубашке.

— Быстрее снимай рубашку, Кристал! — снова закричал Гидеон.

Кристал дернула бант и спустила рубашку, обнажив маленькие крепкие груди, красивый изгиб бедер и светлый треугольник пушистых волос.

Кристал сознавала силу своего прекрасного маленького тела, но сейчас ей было страшно.

«Хватит трусить», — приказала она себе и сделала шаг к кровати.

И здесь, на этой большой гостиничной кровати, началась ее пытка. Гидеон не целовал ее, не ласкал ей грудь. Спустив пижамные брюки, он навалился на Кристал всей тяжестью своего тела и вошел в нее, совсем сухую. Разорвав то, что служило неоспоримым доказательством ее девственности, он погрузился еще глубже. Кристал закричала. Боль была нестерпимой. Так она кричала от боли только в десять лет, когда, катаясь на роликовых коньках, упала и расшибла себе локти и колени.

— Гидеон, ты делаешь мне больно, — взмолилась она.

Он даже не отреагировал на ее жалобу. Мускульная машина продолжала работать, всем своим весом вдавливая Кристал в жесткие пружины. Хриплое дыхание Гидеона сопровождалось громким скрипом кровати и завываниями Кристал, которые напоминали звук полицейской сирены. Ее пот смешался с потом Гидеона, и вся она была окутана парами тяжелого винного перегара.

Спустя пятнадцать минут, показавшихся Кристал вечностью, Гидеон испустил крик, который можно было услышать в соседних номерах, дернулся, снова закричал и упал на нее всей тяжестью своего тела.

Вся постель была в пятнах крови. Кристал поднялась и, пошатываясь, побрела в ванную. Внутри ее все болело.

— Моя бедная маленькая девочка, — прошептал Гидеон, поддерживая ее. Он усадил Кристал на обшитый бархатом табурет, смочил полотенце и вытер ей между ног. Налив в стакан воды, он дал ей две таблетки аспирина. Его голос и руки были нежными.

Однако минуту спустя он снова навалился на нее, насилуя долго и жестоко.

В течение пяти дней пассажиры парохода наблюдали такую картину: пожилой, беспредельно влюбленный в свою красавицу-жену мужчина волчком носился по палубе, доставляя в номер бульон, крепкий чай, чтобы подкрепить ее, и дорогие подарки, чтобы ее умаслить. При виде молодой красивой женщины, благодарно улыбающейся своему мужу, все пассажиры, включая и команду, тоже улыбались. Все они были свидетелями дневной, блестящей стороны их брака.

За закрытыми дверями каюты, а позже под тростниковой крышей отдельного бунгало на Гавайях, продолжался все тот же неравный бой. Никакими словами нельзя описать это спаривание — другого слова и не найти — старого злобного козла с маленькой хрупкой девочкой, неподвижно лежавшей под ним.

Кристал, не имевшая склонности к пустым размышлениям, часто спрашивала себя, откуда у Гидеона такая ненасытность. Не явилась ли его неудержимая страсть причиной болезни тети Матильды? А что, если эта схватка, ареной которой является кровать, — страшный секрет всех замужних женщин?

Непостижимым оставался тот факт, что вне постели Гидеон был добрым и нежным человеком, щедрым на подарки и комплименты, и Кристал за это уважала и по-своему любила его.

Ко времени их возвращения на материк Кристал уже была сыта по горло. Она навсегда утратила интерес к сексу.