Все и побыстрее

Брискин Жаклин

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Гонора. 1950 год

 

 

Глава 17

Второго января в четыре часа дня Гонора выходила из высокого служебного здания, расположенного недалеко от Голливуда. На последней ступеньке она остановилась. Нестерпимая жара, раскаленный асфальт, шум машин, снующие прохожие — все проходило мимо ее сознания.

«Ребенок!» Эта мысль пронзила ее как током. «Ребенок!» Она посмотрела на украшенную лампочками алюминиевую елку и понемногу начала осознавать действительность: она в Голливуде, этом магните для хорошеньких девушек и юношей, вокруг нее толпа нарядных прохожих.

«Ребенок!» В это трудно поверить.

— Вы на третьем месяце беременности, — с профессиональной уверенностью сказал ей доктор Кепвелл.

Гонора с сомнением посмотрела на него. Ее месячные не прекращались. На прошлой неделе Курт, удивленный ее постоянной сонливостью, настоял, чтобы она сходила к врачу. Домоправительница посоветовала Гоноре обратиться к доктору Кепвеллу, который взял у нее анализ мочи и крови.

— Но как же месячные? — спросила она, покраснев.

Обвислые щеки доктора задрожали от негодования.

— Дорогая юная леди, оплодотворение возможно и при менструации. — Выдвинув ящик стола, он вынул оттуда мятую брошюру. На обложке был изображен профиль тела беременной женщины — желтые пунктирные линии показывали разные месяцы беременности. — Здесь вы найдете ответы на все ваши вопросы. А вот вам мой счет.

Едва не натолкнувшись на фонарный столб, Гонора быстро зашагала по бульвару Голливуд. Зайдя в супермаркет, она купила пакет дорогих овощей для салата, четыре сморщенных апельсина для сока, четверть фунта нарезанной ветчины и бутылку молока. Заскочив в кондитерскую, она купила торт с кремовой начинкой. Такое событие необходимо торжественно отметить. Укладывая кошелек в сумочку, Гонора вспомнила о счете, который ей дал доктор Кепвелл. Триста долларов! Почему так много? Сколько же с них возьмут за врачебные консультации и за роды? Или, может, ей просто кажется, что много, потому что она знает, сколько денег осталось у Курта на счете?

По сравнению с зарплатой, которую он получал в компании «Талботт», его сегодняшний заработок был очень незначительным. Совсем недавно он получил чек на двести долларов от субарендаторов за декорирование офиса.

В Лос-Анджелесе у Курта было много друзей, и он часто встречался с ними. За бокалом шампанского или рюмкой портера они рассказывали ему о сложившейся ситуации: заказов нет, ни государственных, ни частных, компании закрываются, инженеров увольняют сотнями.

Гонора часто ловила себя на мысли, что неудачи Курта с работой лежат на ее совести: Гидеон перехватил ее письмо к Джоселин и занес Курта в «черный список».

Курт относился к своим неудачам спокойно. Он продолжал обзванивать все строительные компании в округе. В свободные дни они вместе бродили по городу, загорали на пляже или играли в теннис в парке Лонгпре. В начале декабря Курт продал свой желтый «бьюик» и купил квадратный, безобразный, еще довоенный «форд», выиграв на этой сделке триста долларов. Он любил все экстравагантное: редкие машины, дорогие рестораны, частные клубы. Гонора, ослепленная любовью, считала Южную Калифорнию чуть ли не небесами обетованными. Только одно омрачало ее счастье — разлука с семьей. Она часто думала о них, видела их во сне, плакала по ним украдкой. За будущее Курта она не беспокоилась. Когда две недели назад подрядчик предложил ему поработать на вырубке старых лимонных деревьев, Гонора посоветовала ему отказаться и поберечь силы для более стоящей работы, которая могла подвернуться в любой момент. «Ты только вымотаешься», — говорила она.

Сегодня утром Курт уехал на какие-то переговоры.

Гонора остановилась, чтобы поудобнее разместить коробку с тортом в большой хозяйственной сумке, затем быстро зашагала к дому.

Семья Айвари жила в одноэтажном доме под красной черепицей, часть которой вывалилась, образуя зияющие пустоты. В длинном коридоре было холодно и темно, чем-то неприятно пахло.

У двери квартиры Гонора остановилась и тихо позвала:

— Курт!

Муж вышел ей навстречу.

— Что вы сегодня купили, леди? — спросил он.

— Вот, — Гонора протянула ему сумку и поцеловала в щеку.

— Так что же все-таки? Что-нибудь особенное?

— Молоко и торт.

— Они могут подождать. Идем в постель.

Сквозь неплотно задернутые шторы в комнату проникали лучи заходящего солнца, окрашивая все предметы в шафрановый цвет. Курт и Гонора улыбнулись друг другу.

— Теперь мы можем поговорить, — сказала Гонора. — Как прошла встреча?

— Ничего особенного. У меня есть работа.

— Курт! — она сжала его руку. Гонора не могла поверить своим ушам. — Ты действительно получил работу?

— Да, правда, не совсем по специальности.

— Перестань говорить загадками и расскажи мне все по порядку.

— Утром я получил письмо от Фуада Абдурахмана.

— Фуада? Того самого, из Лалархейна? — Сердце Гоноры радостно забилось.

— Да, он предлагает мне разработать проект по строительству дороги в их стране.

Мысли вихрем проносились в голове Гоноры. Может ли она сейчас поехать в эту Богом забытую арабскую страну? Сейчас, когда у нее будет ребенок? Но ведь женщины рожают и там. Выражение ее лица менялось, и это не ускользнуло от Курта. Гонора посмотрела на свое тело: грудь заметно увеличилась, соски потемнели. Она быстро натянула на себя простыню.

— Давай теперь поговорим о тебе, — сказал Курт. — Что показали анализы?

«Если я сейчас скажу ему о ребенке, он отвергнет предложение Фуада, — подумала Гонора, — и потом, он прекрасно знает, что у меня регулярные месячные. Время пока терпит, в конце концов я могу сказать ему о своей беременности и в Лалархейне».

— Я абсолютно здорова, — ответила Гонора.

— Тогда почему ты спишь двадцать часов в сутки?

— Твоя любовь разнежила меня.

— Гонора? — брови Курта поползли вверх.

— Просто у меня в организме недостаток железа, — поспешила добавить Гонора. — Доктор Кепвелл прописал мне феосал.

— И это все? Только недостаток железа?

— Да, и от этого легкая анемия, — ответила Гонора и поспешила сменить тему разговора: — Когда мы едем?

Курт нежно взял ее за руку.

— Дорога будет строиться от Даралама, столицы страны, до Персидского залива. Она пройдет через пустыню, где еще не ступала нога человека.

— Мы можем жить в палатке и иметь при себе оружие.

— Там ужасная жара, насекомые, песчаные бури, ни капли воды, — ответил Курт, стараясь убедить ее. — Дорогая, Фуад поставил условие, что я приеду без семьи.

Закат погас, и в комнате поползли длинные тени.

— Когда ты рассчитываешь вернуться? — спросила Гонора, стараясь казаться спокойной.

— Фуад хочет, чтобы я выехал немедленно. Страна расположена в стороне от воздушных линий, и мне придется добираться туда около недели. Конец стройки намечается на март — начало апреля. Мне предложили большие деньги с выплатой на два месяца вперед. Я положу их на твой счет.

Гонора почувствовала, что сейчас заплачет. Как она будет жить без Курта? Но если она скажет ему правду, он никуда не поедет, а без работы он просто умрет. Ребенок появится на свет только в начале июня, а к тому времени Курт уже будет дома. Сдерживая слезы, она сказала:

— Только при одном условий.

Курт встревожился:

— Что такое?

— Никаких свиданий с наложницами Фуада!

Курт облегченно рассмеялся.

— Только в свободное от работы время.

Он поднес к губам ее руку и нежно поцеловал.

Четвертого января Гонора проводила Курта в аэропорт Бурбенк — начало его путешествия. Она долго стояла на смотровой площадке, глядя вслед улетающему самолету, пока он совсем не исчез в безоблачном небе. Выезжая с парковочной стоянки, Гонора вместо того, чтобы повернуть направо, свернула налево и опомнилась только тогда, когда цитрусовые рощи сменила выжженная солнцем земля, заросшая низкорослым кустарником, и сероватокоричневые холмы. Подрулив к старой бензоколонке, она спросила грязного загорелого заправщика, как ей проехать в Голливуд.

— Девушка, — ответил он, — ты едешь в другом направлении.

 

Глава 18

При посещении доктора Кепвелла Гонора почти не понимала смысла его советов, так как он использовал специальные медицинские термины и речь его была быстрой и небрежной. Она внимательно прочитала брошюру, которую он дал ей в день первого посещения, и приняла ее как руководство к действию. Ежедневно она проходила не менее двух миль, пила молоко, ела хлеб грубого помола и заменила ванны душем.

Сейчас она была рада, что Курт уехал, так как руководство гласило: по возможности ограничить половые сношения.

Гонора старалась почаще бывать на воздухе и все свободное время проводила в тени распустившихся апельсиновых деревьев, слушая щебет птиц и греясь на солнышке. Она часто писала Курту, однако ни словом не обмолвилась о предстоящих родах. Зачем беспокоить его, когда он так далеко. Она представляла выражение его лица, когда, приехав, он найдет ее в интересном положении. Ведь он так хотел иметь детей, и как минимум троих.

Почтовая служба маленькой арабской страны работала плохо: письма шли долго и часто терялись. Когда задержки были особенно длительными, Гонора начинала волноваться: воображение рисовало ей самые ужасные картины.

Она часто писала отцу, но так и не сообщила ему о своей беременности — просто рука не поднималась.

Гонора часто плакала. Это были легкие слезы беременной женщины, но она приписывала их своему одиночеству.

Груди ее налились и стали такими же, как у Кристал, чем она очень гордилась, однако живот пока рос медленно, и просторные кофты, которые она носила, скрывали беременность. Однако в конце января Гонора решила, что ей все же следует купить специальную одежду, и, отправившись в магазин, приобрела широкую габардиновую юбку с рядом пуговиц, позволяющих регулировать ее ширину по мере роста живота, и две просторные блузки.

Как-то морозным февральским вечером, когда Гонора лежала на диване, слушая по радио вечерний концерт и одновременно читая новый роман «Дом радости», в дверь постучали. Заложив страницу, Гонора направилась к двери, недоумевая, кто бы это мог быть.

На пороге стоял Ленглей, держа в руках до боли знакомый потертый чемодан.

— Папа, — выдохнула Гонора.

— Похоже, я скоро стану дедушкой.

Родной капризный голос напомнил ей детство, и, выронив книгу из рук, она бросилась ему на шею.

Ленглей сознался, что голоден, и Гонора помчалась готовить обед. Отец удобно устроился за кухонным алюминиевым столиком и, потягивая виски, оставшееся от Курта, рассказывал ей семейные новости. Джоселин перешла в новую школу и отлично учится, Кристал блистает на Клей-стрит.

— Сейчас с помощью известной американской фирмы она заново отделывает особняк, — добавил Ленглей.

Он с аппетитом съел баранью отбивную, которую Гонора приберегла себе на завтра, кусочками хлеба вычистил тарелку и явно остался доволен.

— Как твои издательские дела? — спросила Гонора, чистя картофель.

— Мои дела подождут. Сейчас я в отпуске. Расскажи мне о работе Курта.

Гонора начала рассказывать о пустынной земле, покрытой песками, которые надо закрепить, о строительстве асфальтовой дороги через эти зыбучие пески, о трудностях, с которыми придется столкнуться Курту.

— Аравийские пески! — воскликнул Ленглей. — Мне всегда хотелось побывать в тех краях! Но скажи, как Курт мог оставить тебя в твоем положении?

— Я ему не сказала о ребенке.

Ленглей вылил в стакан остатки виски и поставил пустую бутылку на подоконник.

— Черт возьми, Гонора, — воскликнул он, — как ты могла скрыть такое от своего мужа?

— Он бы тогда остался дома, а эта работа очень важна для его дальнейшей карьеры.

— И все же… ты обязана поставить его в известность. — Глаза Ленглея увлажнились, и Гонора поняла, что он вспомнил о матери, умершей при родах.

Вздохнув, Гонора помешала картофельные чипсы.

— Я напишу ему в самое ближайшее время. Папа, ты погостишь у меня?

— Здесь так тесно.

— Я буду спать на раскладушке, а ты займешь мою кровать.

— Может, мне лучше остановиться в гостинице? — спросил нерешительно Ленглей.

Гонора посмотрела на отца — старая вытертая рубашка, плохо отглаженный воротничок. Жалость сжала ей сердце.

— Папа, ты проехал сотни миль, чтобы повидаться со мной! О какой гостинице ты говоришь? Об этом не может быть и речи.

В последующие дни Гонора возила отца осматривать город. Она чувствовала себя узником, вырвавшимся из заточения, и была очень счастлива.

Временами Ленглей уходил в себя: его мучила совесть, он страдал из-за того, что живет на деньги дочери. Ленглей объяснил ей, что его дорожные чеки здесь не меняют.

Гонора купила ему три бутылки шотландского виски «Блэк энд уайт», и, хотя она никогда не видела его пьяным, две из них опустели за два дня.

Они перенесли кухонный стол и стулья в гостиную, и теперь Гонора спала в кухне на перекочевавшей туда софе, что было крайне неудобно. Каждый день она готовила для отца что-нибудь вкусненькое. В воскресенье, на третий день после его приезда, Гонора приготовила праздничный обед в английском духе: баранина с жареной картошкой, йоркширский пудинг с фруктами и взбитыми сливками.

Выпив кофе, Ленглей развалился на стуле и погладил себя по животу.

— Ничего вкуснее не ел с тех пор, как мы уехали из Англии. Как бы мне хотелось туда вернуться!

— О каком возвращении ты говоришь, когда твой внук станет здесь президентом!

— Да, он будет стопроцентным американцем, как ты и твой сестры. Речь идет обо мне. Приехав сюда, я потерял все.

— Папа, это неправда, просто Гидеон не сумел тебя по-настоящему оценить, но я верю, что этот твой издатель раскроет твой талант.

На верхней губе Ленглея выступил пот.

— Гонора, пора сказать тебе правду. Между нами никогда не было секретов. Никакого издательства не существует.

Гонора тяжело вздохнула, хотя с самого начала подозревала, что рассказы отца о его новой работе просто выдумка.

Ленглея как прорвало, он говорил почти скороговоркой.

— Ты понимаешь, этот парень нанял меня в качестве литературного обработчика его книги. Он заплатил мне пятьдесят процентов аванса. Его роман напоминал школьное сочинение. Он описывал мужество солдат во время бурской войны. Я просто вычеркнул наиболее идиотские места.

— Естественно, — заметила Гонора, — ты первоклассный редактор.

— Издательство «Литтл Браун» отвергло его книгу, и он во всем обвинил меня. Он сказал, что мои поправки сделали его роман бессмысленным, и отказался выплатить мне вторую часть гонорара. Ленглей залпом осушил стакан.

— Боже, какая несправедливость!

— Я с самого начала знал, что он жулик, но пока я работал над его романом, я был уверен, что смогу заново начать карьеру и помочь моим бедным девочкам. Сейчас у меня совсем не осталось надежд. Никаких! — Ленглей всхлипнул.

Гонора крепко сжала руку отца. Его ладони — хрупкие, с длинными пальцами — напоминали ее собственные.

Ленглей отвернулся. Его взгляд рассеянно скользил по апельсиновым деревьям за окном.

— Я написал Мортимеру Франклину Смиту, ты должна его помнить. Он владеет издательством «Брайтон-хаус». У них сейчас есть вакансия как раз для человека моей квалификации.

— Ты хочешь уехать в Лондон? — Гонора зябко передернула плечами, вспомнив их холодную, как погреб, квартиру.

Ленглей заходил по комнате.

— Вот так обстоят дела, моя португалочка. Я вынужден вернуться. У меня нет денег, чтобы жить здесь.

— Это не проблема. Курт оставил мне достаточно денег.

— Я не могу жить на твои деньги.

— Папа, ты говоришь глупости. По крайней мере ты должен остаться здесь до следующего месяца, а там, глядишь, Курт вернется.

— Мне бы очень хотелось быть с тобой, когда мой первый внук появится на свет, — лицо Ленглея приняло страдальческое выражение, — но такой случай бывает раз в жизни. Я не могу упустить этот шанс.

Гонора молча кивнула.

— Гонора, — продолжал Ленглей, — между нами не должно быть никаких недоразумений. Я не возьму у тебя ни пенни, пока мы не договоримся о процентах. Между нами должно быть деловое соглашение. Это мой долг чести.

Как часто Гонора слышала от отца эти слова там, в Лондоне. Ведя деловые переговоры по телефону, Ленглей всегда ссылался на долг чести.

— Но ведь я твоя дочь, — сказала она тихо.

— Я просто хочу занять у тебя деньги под проценты. — В голосе Ленглея чувствовалось раздражение, его взгляд блуждал, избегая взгляда дочери. — Меня бы устроила тысяча. Не фунтов, конечно, — добавил он поспешно, — долларов.

— Тысяча? — едва слышно переспросила Гонора.

— Ну да. Если ты можешь одолжить мне больше, я не буду возражать. Тогда бы я смог купить билет второго класса вместо третьего, да и вообще…

Самая большая сумма, которую Гонора видела за последнее время, была проставлена на чеке доктора Кепвелла — триста долларов. Сколько же денег осталось на ее счете? Гонора не была сильна в арифметике и сейчас силилась подсчитать в уме, сколько у нее денег в банке. Кажется, около тысячи двухсот долларов. С видом побитой собаки Ленглей наблюдал за дочерью. Гонора продолжала размышлять. Курт должен вернуться через две недели. Она вполне проживет на оставшиеся двести долларов.

— Тысяча долларов — это все, что я могу тебе дать, — сказала она наконец, не смея поднять глаза на отца. Гонора боялась уязвить его самолюбие.

Спустя два дня Гонора проводила отца на вокзал. Расставаясь, оба горько плакали.

На следующей неделе вдруг появились непредвиденные расходы: доктор Кепвелл заставил ее сделать рентген и направил к дантисту, который поставил ей пломбу; на станции техобслуживания ей сказали, что она еще жива только чудом, так как в машине неисправны тормоза. Кроме того, Ленглей записал купленные подарки на ее счет. Подсчитав все расходы, Гонора успокоилась: на счете должно было остаться сто тридцать пять долларов и семьдесят три цента.

На улице шел сильный дождь, когда ей принесли извещение из Американского банка. Остаток составлял тридцать пять долларов и семьдесят три цента.

«Они, вероятно, ошиблись», — подумала Гонора и принялась снова подсчитывать в уме расходы последних дней. Ничего не сходилось. Она оторвала кусок от бумажной хозяйственной сумки и стала складывать цифры, пытаясь найти ошибку, и скоро нашла ее, но не в свою пользу. Банк был прав — у нее оставалось тридцать пять долларов с мелочью. Гонора зарыдала, но скоро взяла себя в руки и стала думать, что делать дальше.

Накинув плащ, она побежала на почту и отправила Курту телеграмму. Последующие два дня она сидела дома и ждала ответа от Курта. Холодильник был пуст, и Гонора пила только чай.

Каждый раз, когда ребенок начинал шевелиться, Гонора покрывалась испариной. Она во что бы то ни стало должна уберечь это маленькое, беззащитное существо, жившее в ней, — ребенка Курта. Как она могла отдать тысячу долларов отцу? Как он посмел просить ее об этом? Кристал бы никогда не отдала ему свои последние деньги!

Когда на третий день ответ от Курта не пришел, Гонора отправилась в западное почтовое отделение, чтобы узнать, есть ли на ее имя денежный перевод. Погода была неприятной — дул горячий ветер Санта-Ана. Почтовый служащий объяснил Гоноре, что денежные переводы поступают в банки, и посоветовал ей обратиться в одно из его отделений. В банке ей сказали, что из Лалархейна не было никаких поступлений на ее имя.

Гонора отправилась домой. У почтового ящика она замедлила шаг: а что, если пришло письмо от Курта? Дрожащей рукой она открыла ящик. В нем лежало три толстых конверта. Все письма были от Курта.

В холле появилась домовладелица, и Гонора вспомнила, что сегодня второе апреля — дата внесения арендной платы за квартиру. Выбежав на улицу, она торопливо вскрыла одно из писем и быстро пробежала его глазами.

15 марта 1950 года.

Гонора, дорогая!

У меня для тебя плохие новости. Земля здесь труднее, чем полагали геологи, и мы столкнулись с массой проблем. Я смогу вернуться домой только в середине мая, и это в лучшем случае.

Все померкло у нее перед глазами, и она без сил опустилась на скамейку. Ветер завывал в ветвях деревьев, раскачивая их. Этот шум сливался с шумом у Гоноры в голове.

 

Глава 19

Проезжая место аварии, Гонора крепче сжала руль. Большой трейлер, один из тех, что осуществляют перевозки между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, перевернулся и съехал в кювет. Картина была ужасной. Курт неоднократно говорил ей, что на крутом подъеме надо сбрасывать скорость, иначе могут отказать тормоза. Механик заверил, что починил тормоза ее машины. А что, если они снова сломались?

От напряжения у Гоноры заболела шея.

Прошло два дня, как она получила от Курта письмо. Два напряженных дня, полных тяжких раздумий и забот. Скопилось много неоплаченных счетов — за газ, за квартиру, за лекарства — и самые большие из супермаркета. А ответ на ее телеграмму все еще не пришел.

Вчера вечером в ее дверь просунулась голова домоправительницы, украшенная огромными металлическими бигуди.

— Пошел четвертый день, дорогая, — напомнила она, — хозяин будет недоволен.

— Я очень сожалею, — стараясь казаться безмятежной, ответила Гонора, — но банку требуется время, чтобы конвертировать деньги, которые прислал мне мистер Айвари. — Гонора вспомнила последние месяцы пребывания семьи Силвандер в Англии, когда им приходилось врать, чтобы отделаться от кредиторов.

— Я не могу вас выгнать в вашем положении, но пройдет еще несколько дней, и хозяин вышвырнет меня с работы. Что мне прикажете с вами делать? Придется все-таки вручить вам уведомление о выселении.

Гонора легла на диван и попыталась заснуть, но тяжелые мысли не давали ей покоя. Скоро ее выселят. Куда она пойдет? Кто приютит ее? Если бы у нее была хотя бы сотня долларов, она смогла бы продержаться еще месяц. Дрожащей рукой Гонора провела по холодному, мокрому лбу. Кто бы мог одолжить ей эти деньги? Может быть, Кристал? Она вспомнила угрозы Гидеона и постаралась прогнать эти мысли, но они возвращались снова и снова.

А что, если попросить денег у самого Гидеона? Но как она может обратиться с такой просьбой к их врагу? Это оскорбит Курта, к тому же придется проехать пятьсот миль туда и обратно, чтобы добраться до него. А как путешествие отразится на ребенке? В брошюре сказано, что беременным женщинам следует избегать дальних поездок.

А разве у нее есть выбор? Гонора поднялась и стала искать в бумагах Курта карту Калифорнии.

Не доезжая до Грейпвайна, Гонора остановила машину и вышла подышать свежим воздухом. Запах цветущей люцерны наполнил ее легкие. Каждый час она останавливала машину и пять минут гуляла, надеясь, что это пойдет на пользу ребенку.

Следующая остановка была в Бейкерсфилде, где Гонора купила большой чизбургер и бутылку молока. Подкрепившись, она поехала дальше и ехала до тех пор, пока совсем не стемнело. Свернув на обочину, Гонора заперла дверцы и постаралась уснуть. Кузов машины вздрагивал от проносящихся мимо большегрузов. Утром следующего дня Гонора приехала в Сан-Франциско. Пока заправщик заливал бензин в бак, Гонора прошла в туалет, где умылась и переоделась в чистое платье. В висевшем над раковиной зеркале Гонора увидела свое бледное испуганное лицо.

Припарковавшись на Мейден-лейн, Гонора с трудом вылезла из машины. Поясница болела, ноги онемели. Она испугалась, что дальняя дорога повредила ребенку, но он тотчас зашевелился в животе, напоминая о своем существовании.

Сидевшая за пультом связи девушка с интересом оглядела ее с головы до ног.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Мне нужно видеть мистера Талботта.

— Вам назначена встреча?

— Нет, но…

— Тогда сожалею, но никто не может пройти к мистеру Талботту без его личного приглашения. Таков порядок.

— Думаю, он не будет возражать — я сестра его жены.

— Похоже, что так. У вас такой же милый акцент. Проходите.

Поднимаясь по лестнице, Гонора вспомнила, как они с Кристал впервые пришли сюда. Неужели прошел всего год? Казалось, минула целая вечность. Неужели семья Силвандер развалилась всего за год?

Гонора поднялась на второй этаж. Чертежных столов здесь уже не было. Всю дорогу Гонора думала, что она скажет секретарше Гидеона, но ее в приемной не оказалось. Гонора подошла к двери, на которой золотыми буквами было написано: «Г.Д.Талботт. Президент» — и открыла ее.

Гидеон стоял, склонившись за столом, заваленным чертежами. При виде Гоноры лицо его стало хмурым.

Гонора с трудом выдавила улыбку.

— Доброе утро, Гидеон.

— Как ты осмелилась прийти сюда? — рявкнул он. — Почему эта новая идиотка пропустила тебя?

— Не ругайте ее, — ответила Гонора, — я сказала ей, что я сестра вашей жены.

— Неужели ты не поняла меня? Я ведь ясно сказал — никаких родственных связей!

— Вы сказали, что я не должна общаться с Кристал и Джоселин, и я сдержала свое слово.

Гидеон посмотрел на нее в упор.

— Тогда зачем ты здесь?

— Я пришла одолжить у вас денег. — Всю дорогу Гонора повторяла эти слова, и сейчас они легко слетели с ее губ. — Мне нужно сто долларов под любые проценты.

— Я не имею дело с женщинами легкого поведения.

— Мы с Куртом поженились.

— Твое обручальное кольцо для меня ничего не значит. Я не верю тебе.

— Мы поженились в Тахо. — Голос Гоноры был спокойным.

Гидеон опустился в большое кожаное кресло, не предложив ей сесть.

— Тогда почему твой муж не обеспечивает тебя?

— Его сейчас нет в стране.

— Слышал, что он уехал в Лалархейн строить дорогу, — сказал Гидеон. — Как видишь, я в курсе дел Курта Айвари. — Выражение лица Гидеона смягчилось.

Гонора почувствовала к нему некоторую симпатию. В конце концов это он спас Курта от голода, дал ему образование, заботился о нем.

— Гидеон, — сказала она, — Курт не виноват, что все так получилось. Он очень любит вас.

— Не старайся, все равно не получишь ни пенни.

Гонора едва держалась на ногах.

— Я бы не приехала сюда, но у меня просто нет выхода. Курт оставил мне большую сумму… но я… я сделала глупость. Мне нужно всего сто долларов.

— Ты и твой отец! Вы упустили свой шанс, а теперь побираетесь!

— Папа вернулся в Лондон. Ему предложили хорошую работу.

Гидеон недоверчиво посмотрел на Гонору. Его взгляд говорил: я поверю этому только в том случае, если у меня будет достоверная информация.

— Я уже достаточно сделал для Айвари, — сказал Гидеон злобно, — и не собираюсь помогать его ублюдку.

При слове «ублюдок» сердце Гоноры упало, в глазах потемнело, руки непроизвольно сжались в кулаки. Она была оскорблена до глубины души. Как смеет этот отвратительный коротышка так оскорблять ее еще не родившегося ребенка? Неужели в этом мерзком типе, женившемся сначала на ее тетке, а затем на сестре, нет ничего человеческого? Пытаясь взять себя в руки и держаться с достоинством, Гонора спокойно ответила:

— Мне вас жаль, Гидеон. Наверное, жизнь поворачивалась к вам не лучшей своей стороной.

— Вон!!!

Гонора медленно направилась к двери. Бледная и спокойная, она спускалась по лестнице. Когда Гонора подошла к выходу, дверь открылась, и она увидела Кристал. Столкнувшись нос к носу, сестры застыли на месте и внимательно оглядели друг друга.

Кристал в серебристой норковой шубе и такой же шапочке была чудо как хороша.

Гонора протянула к ней руки.

— Крис, — прошептала она, — Крис, я так соскучилась по тебе.

Взгляд Кристал остановился на животе сестры.

Золотистая головка, увенчанная серебристым мехом, отвернулась в сторону, левое плечо дернулось, губы скривились в усмешке. Вся ее фигура выражала презрение.

— Мы поженились, — начала оправдываться Гонора, — мы поженились… — Она бросилась к двери. Запах дорогих духов сестры преследовал ее.

Гонора бежала по Мейден-стрит. Перед ее мысленным взором стояло лицо сестры. В нем не было ничего от прежней Кристал, только холодная, презрительная жалость.

Гонора села в машину и закрыла лицо руками. По ее щекам текли слезы.

К полуночи Гонора добралась до дому. Не раздеваясь, она упала на постель и забылась в тяжелом, крепком сне. Когда Гонора проснулась, было еще темно. Она достала свою старую юбку, которую носила еще в Эдинторпе, — единственное, что осталось из всех ее вещей, привезенных отцом, и, вооружившись иглой и ножницами, стала ее расставлять.

К десяти часам утра юбка была готова и отпарена. Гонора оделась. Широкая юбка и длинный вязаный свитер скрывали ее беременность.

Гонора вышла на улицу. На двери кафе висело отпечатанное на машинке объявление: «Требуется опытная официантка. Неполный рабочий день. Обратиться к управляющему».

Управляющий позвонил в Сан-Франциско, и Эл Строуд дал ей хорошую рекомендацию.

— Вы приняты, — сказал управляющий, — приступайте к работе.

Прошло всего тридцать пять минут, как Гонора переступила порог кафе, и вот она уже обслуживает своего первого клиента.

 

Глава 20

Кафе «Пиг-Визл», где работала Гонора, обслуживало посетителей с завтрака и до обеда, то есть до двух часов дня, когда, согласно закону Калифорнии, закрывались все кафе.

Рабочий день Гоноры длился пять часов с разбивкой на два периода: она являлась в кафе к семи часам утра, когда посетители приходили завтракать, и уходила в девять, затем возвращалась к одиннадцати тридцати — время ленча — и в половине третьего ее рабочий день заканчивался.

Во время перерыва Гонора приходила домой, ложилась на диван, поднимала повыше распухшие ноги и размышляла о том, что ждет ее впереди, стараясь не думать о плохом. Но тревожные мысли не покидали ее. Что будет с ребенком? Не повредит ли ему ее тяжелая работа? Сколько она еще выдержит? Где Курт, что с ним? А вдруг он попал в аварию? Гонора была рада, когда перерыв заканчивался, и она опять бежала на работу, где ей некогда было думать.

У Гоноры всегда был прекрасный цвет лица, но сейчас кожа потемнела и покрылась пятнами, которые она замазывала жидкой пудрой, боясь, что хозяин кафе догадается о ее беременности. Но больше всего ее беспокоили распухшие колени, которые так любил целовать Курт. Придя в очередной раз на прием к доктору Кепвеллу, она поделилась с ним своим беспокойством.

— Скажите, доктор, распухшие колени — участь все беременных женщин?

Не отрывая взгляда от регистрационной карточки, в которой он записывал результаты осмотра, доктор ответил:

— Беременность не украшает женщин. Сейчас главное, что ваш ребенок развивается нормально. Его сердце бьется сильно и ровно. — Вопрос Гоноры остался без ответа, и беспокойство не покидало ее.

Выходя из кабинета доктора Кепвелла, Гонора увидела рыжеволосую женщину на последнем месяце беременности. Она направлялась в дальний конец коридора, и Гонора вспомнила, что там находится предродовое отделение. Возможно, она сможет задать свой вопрос кому-нибудь из женщин или акушерок. Гонора последовала за рыжеволосой. В просторном кабинете, куда она вошла вслед за женщиной, было много беременных, и все на последнем месяце. Гонора в нерешительности остановилась на пороге. Что она скажет? Привет, я пациентка доктора Кепвелла, и меня беспокоят распухшие колени? У вас они тоже опухают?

Дежурная няня, которой рыжеволосая передала большой пакет с одеждой, вопросительно посмотрела на Гонору, но она так и не решилась задать свой вопрос. Гонора повернулась и направилась к выходу. «Мне нужно экономить каждый пенни, чтобы иметь деньги, когда придет время родов», — мелькнуло у нее в голове.

Как-то дождливым днем в середине апреля Гонора сидела за угловым столиком и ела дежурное блюдо — рагу из цыпленка с отварным картофелем, морковкой и горошком. Служащие кафе имели право на бесплатный обед. Кто-то дотронулся до ее плеча.

— Привет, незнакомка, — услышала она голос.

Гонора подняла голову и увидела Ви. Последний раз они виделись в августе. Тогда Ви сказала ей, что некто предложил ей переехать в Сан-Бернардино, и она надеется, что снова выйдет замуж. Несмотря на два развода, Ви была большой оптимисткой и еще надеялась устроить свою личную жизнь. Перед отъездом Гонора пыталась разыскать Ви, но Эл Строуд сказал, что она не оставила обратного адреса.

— Давненько мы не виделись, — усмехнулась Ви.

На глаза Гоноры навернулись слезы, и она вскочила, чтобы обнять свою старую подругу, но, вспомнив о животе, снова опустилась на стул. Ей не хотелось, чтобы Ви заметила ее беременность.

— Ви…

— С чего это ты плачешь? — спросила Ви, усаживаясь напротив Гоноры.

— Я так рада тебя видеть. Просто не верю своим глазам. Как ты оказалась здесь? А как же Сан-Бернардино?

— Там все провалилось, и я решила вернуться в родные пенаты. Я работаю здесь вечером. Два дня назад я заметила твое имя в платежной ведомости и сразу поняла, что это именно ты. Айвари, а тем более Гонора — имена, которые не часто встречаются. Я специально пришла, чтобы найти тебя.

— Теперь я миссис Курт Айвари, — Гонора показала на обручальное кольцо.

— Мои поздравления и все такое. Когда мы сможем с тобой поболтать?

— Прямо сейчас. Я живу недалеко отсюда, в районе Чероки.

На машине Ви они подъехали к дому. Гонора бегала по комнате, собирая разбросанные вещи.

— Не суетись, — остановила ее Ви. — Давай поговорим.

— Это мой муж, — Гонора протянула Ви фотографию Курта, которую он прислал ей в одном из первых писем.

Ви присвистнула: настоящий красавчик!

— Не узнаешь его?

Ви вгляделась в фотографию.

— Уж не тот ли это парень, который приходил в кафе незадолго до твоего увольнения?

— Ты считаешь, что он сильно изменился?

— Ничуть. Где он сейчас? На работе?

— Да, но в другой стране. В Лалархейне. Это недалеко от Саудовской Аравии. Строит там дорогу. Не помню, говорила ли я тебе, что он инженер-строитель?

— Припоминаю что-то в этом роде. — Ви играла концом ремня из искусственной кожи под крокодила. — И ваша связь зашла так далеко?

Гонора почувствовала, что бледнеет.

— На что ты намекаешь?

— Думаешь, что ты по-прежнему тонкая, звонкая и прозрачная, как Лаурен Бакалл? Я же вижу, что ты ждешь ребенка.

— Тебе не кажется, что я могла немного поправиться, выйдя замуж?

— Не морочь мне голову, ты ужасно выглядишь. Если бы я знала раньше, то помогла бы тебе с врачом.

— Мы с мужем хотим иметь ребенка, — холодно сказала Гонора.

Ви нахмурилась.

— И куда подевался этот «муж»?

— Мне что, показать свидетельство о браке?

— Не строй из себя важную персону, — в хриплом голосе Ви прорезались визгливые нотки. — Ты что, считаешь меня полной идиоткой? Если бы ты была замужем за этим парнем, то не бегала бы с подносом в руках. Я хорошо помню его. Жены таких парней живут в Беверли-Хиллс и купаются в роскоши!

Гонора заплакала.

— Послушай, живи ты хоть с Джо Сталиным, мне-то какое дело. Я сама прошла огонь, воду и медные трубы. — Ви опустилась рядом с Гонорой. — Иди ко мне. Поплачь на плече у мамочки.

Гонора уткнулась в плечо Ви, пахнувшее дешевыми духами, и зарыдала еще громче.

Когда она немного успокоилась, Ви спросила:

— Так что же все-таки случилось?

Всхлипывая, Гонора принялась рассказывать:

— Гидеон назвал меня падшей женщиной и обвинил Курта в том, что он совратил меня. Он вышвырнул Курта с работы, затем женился на моей сестре, которая годится ему в дочери. Я рассказывала тебе о ней — она красива, как кинозвезда.

Гонора рассказала Ви, как отдала отцу последние деньги, как посылала Курту телеграмму за телеграммой, о своих страхах, что с ним что-то случилось. Она подробно описала ей, как ехала до Сан-Франциско, чтобы встретиться с Гидеоном, и как он ее принял. Единственное, что она опустила в своем рассказе, — это встречу с Кристал.

Ви шумно высморкалась в бумажную салфетку.

— За тобой нужен глаз да глаз, — сказала она, — а твой дядя, или кто он тебе там, настоящий мудак. Извини за грубое слово.

— Он спас Курту жизнь и поначалу был добр ко мне, — попыталась защитить Гидеона Гонора, — просто он старорежимный и придерживается строгих правил.

— Не пытайся выгородить этого мудака, — прервала ее Ви, — неужели он не понимает, что твой муженек — настоящее сокровище для него?

— Так, значит, ты мне веришь? Веришь, что мы женаты?

— Девочка, даже ты, со всей своей образованностью, не смогла бы сочинить такую душераздирающую историю.

— Спасибо, Ви. — Гонора была счастлива.

Несколькими днями позже Гонора получила сразу четыре письма от Курта. Три из них были отправлены уже после того, как она послала телеграммы. Он не получил ни телеграмм, ни ее последнего письма, но, главное, он был жив. Гонора поцеловала написанное рукой Курта письмо. Переполненная радостью, Гонора кружилась по комнате. Надо позвонить Ви, правда, она спит до двенадцати после ночной смены, а сейчас только десять, но такая новость не может ждать. Гонора набрала номер: ХО-13890.

— Кто это? — спросила Ви сонным голосом.

— Это я, Гонора. Ви, я только что получила сразу четыре письма от Курта.

— Ради такой новости я прощаю тебе, что ты меня разбудила. Послушай, детка, мы должны отпраздновать это событие. Я заеду за тобой после работы.

Возможно, от возбуждения в крови у нее повысилось содержание адреналина, возможно, причина была в чем-то другом, но так или иначе, Гонора упала в обморок. Случилось это в самый разгар рабочего дня. Все закружилось у нее перед глазами, в голове зашумело, и она провалилась в темноту.

Гонора смутно помнила, что ее поднял повар, здоровенный сицилиец. Сознание зафиксировало его волосатую грудь и любопытные взгляды окружающих, затем она снова погрузилась в темноту.

Запах нашатыря проник в ноздри, и Гонора открыла глаза. Она лежала на узкой скамейке в служебном помещении. Перед ней стоял управляющий.

— Гонора?

— Еще пару минут, — прошептала Гонора, пытаясь подняться.

— Не шевелись.

— Сейчас я приступлю к работе…

— Тебя подменят. — Черные брови управляющего сошлись у переносицы.

— Как ты могла обмануть меня? — спросил он.

— Не понимаю, — ответила Гонора.

— Ты все отлично понимаешь.

Гонора закрыла глаза. Она была полностью деморализована.

— Ты же знаешь, у меня могут быть огромные неприятности, — продолжал управляющий, — закон запрещает брать на работу беременных женщин.

«Все, я уволена», — подумала Гонора, и цифры замелькали в ее тяжелой голове. Сейчас у нее на счете сто два доллара пятьдесят три цента. Из них она должна заплатить за квартиру пятьдесят долларов. Лишившись бесплатных обедов в кафе, она будет вынуждена тратить деньги на питание. Если Курт не вернется к родам, ей придется самой оплачивать больничные расходы, а это как минимум двадцать пять долларов в сутки да еще пять долларов за содержание ребенка. В больнице ей придется пробыть не меньше пяти дней. Итого — сто пятьдесят долларов. Где она достанет их? Что предпринять? Не может же она позволить ребенку Курта родиться в больнице для неимущих!

 

Глава 21

— Скажи мне, пожалуйста, что я должна чувствовать, — спрашивала Ви Гонору, — зная, что ты проехала тысячи миль, чтобы попросить сотню баксов у этого подонка Гидеона, и не хочешь одолжить их у меня? Зачем ты нос дерешь? Будь попроще.

— Это разные вещи, — вздохнула Гонора. Она лежала на диване, закутанная в халат Курта. Ви предлагала ей триста долларов, но она отказывалась.

— Ты знаешь меня. Я не отстану, пока не пойму причину. Объясни мне, пожалуйста.

— Гидеон — часть семьи.

— Ты называешь семьей типа, который выставил тебя вон? А кто же тогда я?

— Ты моя подруга, а у друзей денег не занимают.

— Ну ладно, хватит валять дурака, — Ви села рядом с Гонорой, — вопрос решен.

Гонора попыталась вернуться к прежнему режиму, но все усилия оказались тщетными. Сейчас она уже не могла, как прежде, ежедневно проходить по две мили — ноги ее распухли, холодный пот застилал глаза. Она вернулась к сбалансированному питанию — овощи, фрукты, продукты, содержащие протеин. Но и здесь ее постигла неудача: достаточно было двух ложек, чтобы ее начинало тошнить. Однако доктора Кепвелла тревожил ее избыточный вес.

— Вы только на восьмом месяце, а уже весите двадцать девять с лишним фунтов, — говорил он. — Вам нужно похудеть.

— Но я и так почти ничего не ем.

— Старайтесь есть поменьше и почаще.

Обручальное кольцо врезалось Гоноре в палец, и она сняла его. Ночью она почти не спала, боясь неосторожным движением повредить ребенку, но стоило ей днем открыть книгу, как она мгновенно засыпала.

— Ты как сонная муха, — говорила ей Ви.

— Просто я сплю за двоих.

Ви внимательно оглядела ее.

— Ты плохо выглядишь.

— Я пытаюсь похудеть, и в этом вся причина.

— Ну ладно, раз доктор считает, что все в порядке, не буду к тебе приставать.

Восемнадцатого апреля Гонора проснулась от сильного толчка в животе. Она поднялась с постели, и из нее хлынула вода.

Отошли воды, решила Гонора, вспомнив описание родов в брошюре, которую дал ей доктор. Но почему так рано? До конца срока еще целых шесть недель!

Когда воды остановились, Гонора помылась и быстро оделась. Стараясь сохранить спокойствие, она набрала номер доктора Кепвелла. Приятный женский голос ответил, что доктор еще не начал рабочий день, и посоветовал ей оставить свой номер телефона.

— Он вам сразу же перезвонит, — успокоила ее женщина.

Гонора собрала постельное белье и задвинула кровать в стенку, затем еще раз проверила содержимое сумки — новые зубная паста и щетка, одеколон, гигиенические салфетки, два теплых халата, купленных на распродаже, две пеленки, две безопасные булавки, распашонка легкая и распашонка теплая с вышитым на ней кроликом — подарок Ви. Все было заранее приготовлено и сложено в большую сумку.

Гонора села и стала ждать звонка доктора, беспокойно посматривая на часы. А что, если сейчас начнутся роды?

Гонора прождала час, затем позвонила сама.

— Это опять я, — сказала она девушке с приятным голосом, — миссис Айвари. Я звонила вам в три, но прошел уже час, а доктор Кепвелл не перезвонил мне. Не могли бы вы связаться с ним снова?

— Я говорила ему о вас, — ответила девушка.

— Пожалуйста, свяжитесь с ним снова, — попросила Гонора. — Скажите ему, что схватки повторяются каждые семь минут.

На другом конце провода долго молчали, затем девушка заговорила снова:

— Доктор Кепвелл сказал, чтобы вы ложились в постель и ждали утра. Он будет ждать вашего звонка утром или перезвонит вам сам.

Из брошюры Гонора знала, что первые схватки начинаются за шестнадцать — восемнадцать часов до родов — «отцы не должны впадать в панику при первых схватках», — но ей было страшно одной в пустой квартире. Чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей, она вымыла ванную и кухню. За окном забрезжил рассвет, и схватки повторялись уже каждые пять минут. Боль становилась невыносимой. Лицо и тело покрывались холодным потом.

Гонора позвонила Ви.

— Мне кажется, что маленький Айвари вот-вот появится на свет.

— Не беспокойся, детка, я скоро приеду.

Ви примчалась буквально через десять минут. Из-под зеленого пальто выглядывали черные кружева ночной рубашки — Ви даже не стала одеваться.

— Твой доктор будет ждать нас в больнице?

— Я пыталась связаться с ним дважды. Мне передали, что он будет ждать моего звонка утром, когда придет на работу.

— Господи! Ну-ка дай мне номер его телефона!

Ви что-то громко кричала в трубку. Похоже, доктор Кепвелл уже появился в больнице. Гонора корчилась от боли, когда Ви бросила трубку.

— Ну и мудак этот твой доктор! Слава Богу, он выезжает к тебе. Нам лучше подождать его на улице.

Вскоре прибыла карета «скорой помощи», но без доктора Кепвелла. Миловидная сестра помогла ей сесть в машину.

— Все будет в порядке, — кричала Ви, показывая скрещенные в знак удачи пальцы.

Гонору побрили тупой бритвой, поставили клизму и отвезли в палату, где уже были две другие роженицы и их мужья. Чтобы не кричать, Гонора до крови искусала губы.

— Вам уже пора рожать, а вашего доктора все нет, — сказала ей сочувственно миловидная сестра.

Доктор Кепвелл появился, когда Гонора уже не могла сдерживать крики, и они были слышны даже на улице. Он сразу потребовал сделать ей анестезию. Последнее, что помнила Гонора, были большая операционная и сердитый мужской голос:

— Боже милостивый! Вы же погубите и ее, и ребенка! Если это случится, я вышвырну вас из больницы, вы, мерзкий ублюдок!

Когда Гонора пришла в себя, на улице светило солнце. Во рту пересохло, и было трудно глотать. Все тело болело, особенно живот, где должен был быть ребенок. Не зная, родила ли она, Гонора погладила живот — он был забинтован.

Дверь палаты была закрыта. Из коридора доносились звуки мягких шагов и взрывы женского смеха. Какой-то странный звук, похожий на писк котенка, и тихий звон колокольчика привлекли ее внимание. Гонора прислушалась. Да это же детский плач! — догадалась она.

С трудом дотянувшись до кнопки звонка, Гонора позвонила.

Дверь тотчас же открылась, и в палату вошла пожилая сестра.

— Наконец-то вы пришли в себя, миссис Айвари.

— Я хочу видеть ребенка, — прошептала Гонора пересохшими губами.

Сестра подошла к кровати и разгладила и без того туго натянутые простыни.

— Все дети находятся в специальном отделении, дорогая.

— Но почему мне нельзя его увидеть? — Гонора заплакала.

— Хорошо, хорошо, дорогая. Доктор сейчас делает обход. Я позову его.

Через минуту дверь открылась, и доктор быстрым шагом подошел к ее кровати. Стетоскоп, висевший у него на шее, подпрыгивал в такт его шагам. Это был молодой человек со спокойным, слегка флегматичным лицом, очень похожий на Линкольна.

— Я доктор Таупин, — представился он, заведующий отделением акушерства и гинекологии. Как вы себя чувствуете? Если у вас болит шов, мы дадим вам обезболивающее.

— Шов? Вы что, сделали мне кесарево сечение?

Доктор кивнул и, взяв стул, сел рядом с кроватью.

— Вы что-нибудь помните?

— Только то, что я очень кричала, — виновато ответила Гонора.

— Вам пришлось туго, — голос доктора был ровным, лицо непроницаемым.

— Я помню только яркий свет и свои крики.

Доктор снова кивнул.

— Ребенок лежал поперек живота, а не вниз головкой. Случай был трудным, поэтому позвали меня.

— Что с ребенком?

Доктор взял Гонору за руку.

— Я сделал все, что мог, но ребенок родился мертвым.

— Мертвым? Но его сердце билось, когда я лежала в родовой палате.

Доктор Таупин нахмурился.

— Как я вам уже сказал, роды были сложными. Мне очень жаль, очень. Вас поздно доставили. — Его голос звучал сердито.

Береза за окном грустно склонила ветви, отбрасывая длинные тени на стену соседнего дома.

— Миссис Айвари, — доктор погладил ей руку, — я понимаю, как трудно примириться с мыслью о потере ребенка, но вы должны благодарить Бога, что сами остались живы.

— Кто это был?

— Мальчик.

— У него что-то было не так?

— Ничего.

— Я хочу сказать, у него были какие-то отклонения?

— Нет. Он был нормальным.

— У меня была трудная работа. Я носила тяжелые подносы.

— Это не повредило ему. Вы ни в чем не виноваты, — голос доктора стал еще более сердитым.

— Он еще не сформировался?

— Нет, уже сформировался.

— Но доктор Кепвелл говорил, что мой срок…

— Он ошибся.

Гидеон оказался прав. Наказание за грех прелюбодеяния.

В коридоре раздавался плач младенцев — их разносили матерям: У Гоноры заныли груди, и она дотронулась до них. Пальцы ее стали мокрыми от молока.

Доктор проследил за движением ее руки.

— Миссис Айвари… можно я буду называть вас Гонора? — Она кивнула. — Гонора, вам лучше переехать на другой этаж.

Гонора молчала.

— Вам надо выплакаться, — продолжал доктор.

Выплакаться? Пелена спала с ее глаз, и она увидела горькую правду: во всем случившемся виновата только она одна. Она отдала себя в руки невежды, она скрыла от Курта свою беременность, она отдала отцу последние деньги, она унижалась перед Гидеоном — и вот наступила расплата: ее ребенок, сын Курта, мертв.

Гонору перевезли на другой этаж. Настало время посещений, и к ней пришла Ви. Она принесла свежие журналы и букет красных роз. Глаза Ви были красными от слез.

Гонора равнодушно поблагодарила Ви за подарки.

— Мне так жаль, детка, так жаль, — причитала Ви.

— Спасибо тебе за заботу, Ви.

Ви заплакала.

— Какое горе.

— Ты заплатила за квартиру?

— Не думай об этом, я все сделала.

— Спасибо, — повторила Гонора. Каждое слово давалось ей с трудом.

Ви убрала потную прядь со лба Гоноры.

— Успокойся, детка. Тебе лучше сейчас поспать.

Гонора кивнула и погрузилась в тяжелый сон.

Когда она проснулась, была ночь. По комнате метались длинные тени. Послышался шорох — она была не одна. Гонора в испуге вглядывалась в темноту.

— Дорогая? — Скрипнул стул. — Ты проснулась?

— Курт? — Гонора даже не удивилась, увидев его склоненное лицо.

Щека Курта прижалась к ее щеке. От него пахло одеколоном и зубной пастой.

— Ты видел Ви?

— Да, она оставила мне записку.

— Это был мальчик, — прошептала Гонора.

— Я знаю, любимая, знаю. Поговорим об этом позже.

— Мне нужно было сменить гинеколога.

— Дорогая, ты жила в чужом городе и чужой стране. Как ты могла знать, что он плохой, ведь тебе его рекомендовали.

— Я понимала, что он плохой специалист, но я заплатила ему сразу все деньги и не могла позволить себе найти другого.

— Ради Бога, Гонора, перестань винить себя. Достаточно и того, что я оставил тебя одну, не могу простить себе этого.

Гонора посмотрела на букет роз, принесенный Ви. Запах увядающих цветов смешивался с больничным запахом дезинфекции.

— Я знал, что ты слишком хороша для этого жестокого мира, — говорил Курт, — знал, что всякий может легко обидеть тебя, и я оставил тебя одну. Совсем одну, без друзей и родных. Как я мог это сделать? Как я мог уехать в эту далекую страну?

— Ты построил дорогу?

— Да. Неделю назад мы завершили строительство. — Курт нагнулся поближе. — Гонора, обещаю всегда быть рядом с тобой и никогда больше не оставлять одну. С сегодняшнего дня я буду следить, чтобы ни один волос не упал с твоей головы.

Курт тяжело опустился на стул и, закрыв лицо руками, зарыдал. Гонора вспомнила, как он плакал, рассказывая ей о своем детстве, но тогда это были тихие слезы.

 

Глава 22

Кристал всегда спала после обеда, и сейчас, проснувшись, она лениво потянулась и оглядела комнату. Она осталась довольна. С помощью Бани Мак-Хью ей удалось достичь желаемого результата. Неустойчивые, на изогнутых ножках кресла были заменены новыми, большими и низкими. Их шелковая бежевая обивка хорошо сочеталась с красивым ворсистым ковром; безвкусные панели мореного дуба уступили место изящным и светлым, толстые оконные стекла, почти не пропускавшие света, были заменены на тонкие и прозрачные, через которые открывалась величественная панорама залива.

«Восхитительно», — подумала Кристал. Но самым восхитительным было то, что теперь она спала одна в своей собственной комнате.

Шутки о старом муже-импотенте и молодой жене, которая нуждалась в утешении, не соответствовали действительности. Каждую ночь, а иногда даже дважды за ночь, Гидеон занимался с ней любовью. Кристал не отвечала ему взаимностью, а молча лежала под ним, ожидая, когда его страсть иссякнет. Что же делать? За все надо платить.

Гидеон не понимал, что она просто терпит его, считая минуты, когда придет конец ее мучениям, и очень гордился своей способностью удовлетворить молодую жену. Измученная его постоянным сексуальным голодом, Кристал испытывала к мужу только чувство отвращения, однако никогда не показывала этого. Когда по утрам, уходя на работу, он целовал ее, она отвечала ему легким поцелуем. Сегодня Гидеон был дома. Прежде чем уйти к себе в кабинет, он, потягивая виски десятилетней выдержки, рассказал ей о крупном заказе, предложенном его компании. Кристал молча его выслушала и выпила с ним кока-колы — она была беременна и не выносила спиртного. Беременность была одной из причин, почему они теперь спали в разных комнатах. Когда Кристал сообщила мужу приятную новость, Гидеон, гордый и счастливый, сразу же перебрался к себе в спальню.

Кристал все еще лежала в постели, потягиваясь, как хорошенькая персидская кошечка, когда в дверь позвонили. Хозяева обычно пользовались боковым входом, слуги и поставщики — задним, но сейчас звонили в парадную дверь, а это означало, что пришел гость.

«Скорее всего это Имоджин», — подумала Кристал. Потеряв Гонору, Кристал очень привязалась к этой взбалмошной богатой наследнице. Измена Курта превратила Имоджин в настоящую пиранью, но Кристал было приятно ее общество.

Разозлившись, что никто из слуг не слышит звонка, Кристал вылезла из постели и спустилась по лестнице в заново декорированный большой темный холл. Из музыкальной комнаты доносились звуки пианино — Джоселин стучала по клавишам с такой силой, будто инструмент был ее личным врагом.

Дверь в кабинет Гидеона была приоткрыта, и Кристал услышала его сердитый голос:

— Если ты сейчас же не покинешь мой дом, я вызову полицию!

— Созови хоть всю полицию штата, я не уйду отсюда, пока не выясню все до конца. Она просила тебя одолжить ей денег?

Из-за музыки Кристал не сразу узнала голос, но сейчас она поняла, что он принадлежит Курту Айвари. Только у него был такой низкий тембр с насмешливыми модуляциями.

Кристал сжала кулаки — длинные ногти впились ей в ладони. Как он посмел явиться сюда!

Кристал чувствовала себя несчастной всякий раз, как вспоминала, что Гонора ушла, не сказав ей ни слова. Ни записки, ни телефонного звонка. Вот тебе и одно целое, как они считали в детстве! Сначала она не могла простить сестру за то, что та покрыла себя позором, живя с мужчиной вне брака, — это так не вязалось с благородным характером Гоноры. Когда первая рана затянулась, на смену ей пришла другая, более глубокая — обида на сестру за то, что она написала не ей, а Джоселин. И все же, положа руку на сердце, Кристал сознавала, что любит Гонору, и она возненавидела Курта, этого самоуверенного самца, распущенного негодяя, который разлучил ее с сестрой. Кристал была ошеломлена, когда встретила Гонору в офисе мужа. Она просто онемела от потрясения. Дешевое платье из искусственного шелка, темные круги под нежными, прекрасными глазами, протянутая к ней рука, и, что хуже всего, Гонора пыталась оправдать свою беременность, показывая ей свое обручальное кольцо. Вне всякого сомнения, она носила под сердцем внебрачного ребенка.

— Я в третий раз задаю один и тот же вопрос и хочу получить на него прямой ответ, — продолжал Курт. — Гонора приезжала сюда, чтобы одолжить несколько баксов?

— Да, — ответил наконец Гидеон, — в феврале или марте, и я выгнал ее вон. Я преподал ей хороший урок за ее плохое поведение.

— Для большей наглядности вам стоило бы спустить ее с лестницы.

— Какое право ты имеешь обвинять меня? Ты сам заманил глупую девчонку в свои сети. Как только я узнал, что вы встречаетесь у тебя на квартире, я предупредил ее, что умываю руки.

— Да, она рассказывала мне об этом.

Дыхание Гидеона было хриплым.

— Так-то ты отплатил мне за все, что я для тебя сделал. Увел девушку у меня из-под носа. — Голос Гидеона сорвался на крик. — И если уж речь зашла о долге, то давай поговорим о тебе. Это твой ребенок, не так ли?

Кристал вошла в кабинет, но мужчины не заметили ее. Оба походили на борцов в исходной стойке. Гидеон, коротконогий, тяжеловесный, с выдвинутой вперед челюстью, и Курт, крепкий, с копной рыжих волос, руки согнуты в локтях.

«До чего он противный», — подумала Кристал о Курте. Если бы у нее была сейчас под рукой бутылка с серной кислотой, она плеснула бы ею прямо в эту ненавистную рожу, чтобы навсегда стереть с нее наглую ухмылку. Как он мог поступить так с ее доверчивой сестрой?

Кристал вышла на середину комнаты.

— Что случилось с Гонорой? — спросила она Курта. Мужчины вздрогнули.

— Иди к себе, дорогая, — с нежностью в голосе попросил Гидеон. — Это касается только меня и Айвари.

— Я хочу знать, что с Гонорой, — настаивала Кристал. — Как она себя чувствует? — спросила она Курта.

— Великолепно, — последовал ответ, — вам, конечно, хотелось бы услышать, что ужасно.

— Она моя сестра.

— Тогда где же вы были несколько месяцев назад? Крис, когда я вспоминаю, что она пошла работать официанткой, чтобы купить вам новую одежду, у меня сжимаются кулаки. Почему вы не помогли ей, когда она была в безвыходном положении и пришла к вам одолжить несколько баксов?

— Как она сейчас?

— Она жива, а ребенок погиб.

Сердце Кристал сжалось, но она взяла себя в руки — враг не должен увидеть ее слез.

— Я никогда не прощу вас, — сказала она Курту.

Курт рассмеялся.

— То же самое я могу сказать и о себе.

— Почему же вы сами не оставили ей достаточно денег? — потребовала ответа Кристал.

— Именно это я и сделал, но, к сожалению, к ней приехал ваш папочка. Ничуть не сомневаюсь, что сначала он посетил вас. Я прав?

— Да, Ленглей забегал ко мне, чтобы одолжить небольшую сумму. Под проценты, конечно. Он хотел вернуться в Лондон, но Гидеон решил, что ему лучше остаться здесь, под присмотром семьи.

— Итак, вы ему отказали, — заметил Курт. — Очень похоже на вас. А ваша сестра отдала ему все до последнего цента и осталась без денег. Она пыталась связаться со мной, но безуспешно. — Руки Курта непроизвольно сжались в кулаки. Он подошел к окну и молча стоял, глядя на темный залив. — Бедная девочка, она считала, что в семье все должны помогать друг другу, как она всегда помогала вам, — произнес он тихо.

«Она опять не пришла ко мне», — мелькнула мысль в голове Кристал.

— Навряд ли вы можете во всем винить Гидеона, — сказала она.

— Конечно, конечно, я понимаю, что у Гидеона не было возможности помочь вашей бедной сестре, одолжив ей такую крупную сумму, как сто баксов, ведь ему самому предстояли большие расходы. — Курт оглядел кабинет, который, как и весь дом, был заново отделан. — Ей пришлось самой бороться за свое существование: она стянула живот корсетом и пошла работать официанткой. И вот результат: скорее всего она уже не сможет иметь детей. Слава Богу, она еще не знает этого. Если на земле существует справедливость, я хочу, чтобы с вами произошло то же самое.

Последние слова Курта прозвучали как проклятие, и Гидеон в испуге подошел к Кристал и обнял ее за плечи.

— Хорошо, Айвари, — сказал он, — с меня достаточно твоих угроз. Убирайся!

Курт посмотрел на Кристал.

— Вы поступили со своей сестрой как последняя сука.

Прекрасное лицо Кристал осталось непроницаемым, но внутри ее все сжалось от страха.

— Оставь в покое мою жену, — рявкнул Гидеон. — Я предупреждаю тебя, Айвари, что отныне ты мой заклятый враг и я сделаю все, что в моих силах, чтобы погубить тебя.

Курт засмеялся.

— Посмотрим, как вам это удастся.

— Как вы смеете обвинять нас, когда вы первый бросили ее в беде! — закричала Кристал.

— Неужели? Я не дам вам такого козыря. Мы поженились на следующий день после того, как ее вышвырнули из этого дома.

Толстые пальцы Гидеона впились в плечо Кристал.

— Ни одна газета не сообщала о вашем браке, — сказал он, — ни в Калифорнии, ни в Неваде, ни в Аризоне.

Курт сжал кулаки. Еще мгновение, и он ударит своего бывшего патрона, человека, которого он когда-то любил и которому стольким обязан.

— Вы мерзавец! — Курт впервые повысил голос. — Святоша и ханжа!

Казалось, Курт вложил все оставшиеся у него силы в этот крик. Что-то надломилось в нем, оборвалась последняя нить, связывающая его с этим миром: он сразу как-то сник, спина ссутулилась, руки опустились, взгляд бесцельно блуждал по комнате, словно Курт пытался понять, где он. Нетвердой походкой он молча направился к двери. Спустя несколько минут раздался стук входной двери.

Кристал заплакала. Гидеон, который всегда чутко реагировал на ее настроение — за исключением постели, — на этот раз не бросился утешать ее. Он тяжело опустился в кресло и закрыл глаза. Его лицо выражало недоумение и боль.

Джоселин сидела за пианино, бежевым «Стейнвеем», и разучивала новое музыкальное произведение. Каждый день она по полчаса занималась музыкой. Ее худенькие пальцы перебирали клавиши, но все мысли были сосредоточены на Гоноре. С тех пор, как отец передал ей единственное письмо Гоноры, Джоселин не слышала о ней ничего, и в этом, как и во многом другом, она обвиняла Гидеона. Она больше не восхищалась им и перестала относиться к нему как к дяде или мужу своей сестры. Джоселин считала его злодеем, который разлучил ее сначала с Гонорой, а затем и с отцом.

С тех пор как Гонора покинула дом Гидеона, жизнь Джоселин превратилась в кошмар. Она боялась всего — людей, животных, машин и даже неодушевленных предметов. Ей постоянно казалось, что какая-нибудь беда вот-вот свалится ей на голову. Джоселин стала агрессивной и надменной — таким образом она пыталась скрыть свой страх. Она перестала обращать внимание на свою внешность — почти никогда не причесывалась, носила мятые блузки и юбки.

Хлопнула входная дверь, и Джоселин вздрогнула. Значит, к ним пришли гости. Джоселин продолжала стучать по клавишам — гости ее не касались. Переворачивая страницу, она вдруг услышала чей-то знакомый голос. Джоселин прислушалась — вне всякого сомнения, это был голос Курта. «Он приехал забрать меня», — вихрем пронеслось у нее в голове. Оттолкнув стул, Джоселин выскочила в коридор. Из кабинета Гидеона доносились голоса. Вот он что-то сердито закричал, к нему присоединился звонкий голос Кристал. О чем они там спорят? Джоселин прислушалась и через минуту поняла, что Курт приехал не за ней. Он приехал, чтобы высказать Гидеону все, что о нем думает. Гидеон отказал в помощи Гоноре! Она должна была родить ребенка! Ребенок родился мертвым!

Дрожа от страха, Джоселин прислонилась к стене. Ее племянник, или племянница, умер, так и не родившись. Ее мать тоже умерла. Неужели смерть — вечный спутник семьи Силвандер?

Голоса смолкли. Хлопнула входная дверь. Стараясь не шуметь, Джоселин пересекла холл. Дверь кабинета Гидеона была открыта. Девочка тихо открыла боковую дверь и вышла на улицу. С этой стороны дома ее не могли видеть ни из кабинета, ни из кухни. На улице стоял густой туман. Сквозь его пелену Джоселин разглядела Курта. Он быстро удалялся. Джоселин побежала за ним, но туман поглотил его. В отчаянии она закричала:

— Курт! Курт!

Он стоял в шаге от нее. Его лицо было неразличимо в тумане.

— Это я, Джоселин. Помните меня? Я сестра Гоноры.

— Да, конечно, Джосс.

— Как ужасно они поступили с Гонорой.

Курт вздрогнул.

— Как она? — спросила Джоселин.

— Подавлена. — Курт и сам выглядел подавленным и жалким.

Джоселин перевела дыхание.

— Гонора писала, что заберет меня. Мне кажется, что сейчас самое подходящее время. Родной человек взбодрит ее. — Джоселин едва сдерживала слезы.

— Она должна была родить, — сказал Курт.

— Да, я все слышала. Мне так жаль ее.

— Она пока еще не может оправиться от потрясения.

— Она в больнице?

— Пока да. Думаю, она пробудет там еще неделю. Я арендовал дом в Беверли-Хиллс, чтобы она могла сменить обстановку.

Джоселин переминалась с ноги на ногу.

— Сколько там спален? — спросила она робко.

— Две.

— Вам не кажется, что ей было бы приятно увидеть кого-нибудь из членов семьи?

Курт заглянул ей в глаза. Его лицо было мокрым.

«Что это, слезы? — подумала Джоселин. — Нет, скорее, туман». Она ждала ответа.

— Хорошо, — сказал Курт, — иди за мной. — И он стал быстро спускаться с холма. Джоселин едва поспевала за ним.

Они вышли на Юнион-стрит. В тумане светились огоньки такси. Курт поднял руку, и машина подъехала.

— В аэропорт! — бросил он.

Она полетит на самолете?

Джоселин вспомнила, что, когда ей было четыре года, недалеко от Эдинторпа разбился самолет. Клубы черного дыма окутали город. Пахло гарью, горелым мясом. Джоселин хорошо помнила этот запах. «Быть заживо сожженной, — подумала она, — ну что ж, жребий брошен».

Вторая дочь Силвандера убежала из дома Гидеона с Куртом Айвари. Убежала в чем была.

 

Глава 23

Над городом стоял густой туман, и самолеты не летали. Курту и Джоселин пришлось ждать до утра. Из аэропорта они поехали прямо к Гоноре в больницу, но Джоселин не пропустили к сестре. Согласно больничным правилам, дети до двенадцати к больным не допускались, поэтому ей ничего не оставалось делать, как ждать, когда Гонору выпишут домой. Предполагалось, что она пробудет в больнице еще десять дней.

Дом, который арендовал Курт, представлял собой бунгало в псевдоиспанском стиле и располагался на тихой, малолюдной улочке южнее бульвара Вилшир. После особняка на Клей-стрит дом показался Джоселин маленьким и тесным. Он явно предназначался для людей среднего достатка, и Джоселин была разочарована. Зато она пришла в полный восторг от кухарки, пожилой неразговорчивой женщины, которая каждое утро приезжала к ним на стареньком «кадиллаке». Боже, как она готовила! Какие вкусные блюда, слоеные пирожные, разнообразное печенье и даже мороженое! Сладкоежка Джоселин была довольна.

В четверть девятого Курт уходил на работу. Он работал в компании «Мак-Ни», основном конкуренте Талботта в строительном бизнесе. В шесть он возвращался домой, обедал и бежал в больницу. Вернувшись из больницы, Курт раскладывал на обеденном столе чертежи и снова работал.

Джоселин была счастлива. Никто не давил на нее. Она много гуляла, исследуя окрестности, затем возвращалась домой и читала. Читала все, что попадалось под руку, будь то романы, справочники, книги Курта по строительству. За обедом она просила Курта объяснить ей, что такое боковое и горизонтальное давление почвы, как защитить ее от коррозии, каково устройство гидравлических насосов. Курт смотрел на нее с удивлением, однако пояснения давал охотно. На бумажной салфетке он чертил для нее диаграммы и схемы, и девочка была счастлива. Обеденные часы были для нее самыми замечательными, и она с нетерпением ждала прихода Курта с работы.

Гонору привезли домой в больничной коляске. Санитары медленно катили ее по узкой улочке. Гонора с восхищением смотрела по сторонам.

— Как здесь чудесно, Курт, — говорила она, — как тихо. А наш дом — настоящий дворец. Как хорошо будет жить в нем!

— Ну, до дворца ему далеко, — отвечал Курт, — но это лучше, чем наша дыра в Голливуде.

— Посмотри, какие пальмы! — Гонора запрокинула голову, чтобы увидеть их уходящие в голубое небо вершины. — До чего же они прекрасны!

Джоселин стояла на крыльце и наблюдала за сестрой. Нет, это не Гонора, а какая-то незнакомая актриса, играющая ее роль. Невидимый режиссер руководил ее действиями, подавая реплики: «Голову вверх, теперь опустить. Посмотреть направо, теперь налево. Побольше эмоций и улыбаться, улыбаться, улыбаться!»

Санитары подкатили коляску к крыльцу, и Гонора увидела сестру.

— Джосс! — воскликнула она, протягивая к ней руки. Джоселин нагнулась и позволила сестре обнять себя.

— Как же я по тебе скучала, Джосс, — сказала Гонора тихо.

— Гонора, мне так жаль… — начала Джоселин, с трудом размыкая пересохшие губы.

— Да… — перебила ее Гонора с тяжелым вздохом. Она сильно похудела, на бледном лице горели огромные темные глаза. — Позволь им внести меня в дом, мы поговорим с тобой после.

Узкий коридор не позволял довезти Гонору до спальни, и Курт взял ее на руки. Он осторожно внес ее в спальню и положил на кровать.

— Она ушла в себя, — сказал Курт Джоселин спустя неделю после приезда Гоноры из больницы. — Я не могу расшевелить ее.

— Подожди немного, Курт, — ответила девочка, — и, главное, не вини себя.

Курт делал все возможное, чтобы вывести Гонору из состояния оцепенения. Каждый вечер он возвращался домой с небольшими, полными значения подарками, рассказывал Гоноре смешные истории, которые произошли с ним в течение дня, нежно гладил руки жены, стремясь лаской отвлечь ее от тяжелых мыслей. Гонора принимала его подарки и ласки со спокойной, благодарной улыбкой, которая не сходила с ее печального лица, но мысли ее были далеко. Джоселин старалась не отходить от сестры. Она вспоминала эпизоды из их жизни в Англии, рассказывала ей о чудесных окрестностях Беверли-Хиллс. Гонора молча улыбалась сестре.

— Она не может простить себя, — повторял Курт.

Джоселин делала серьезное лицо, ей льстило, что Курт разговаривает с ней, как со взрослой.

— Ей надо выплакаться, — отвечала Джоселин. — Вы не видели ее плачущей в эти дни?

— Нет. Я скоро сам заплачу. Не могу видеть ее милое лицо таким печальным.

— Да, я понимаю, — отвечала Джоселин, терпение которой было на исходе.

— Потерпи еще немного, Джосс, — словно прочитав ее мысли, попросил Курт. — Время лечит.

Джоселин стояла у открытого окна и наблюдала, как Гонора возится в маленьком садике за домом. Высунув кончик языка, она прилежно трудилась, окучивая слабые ростки цинний, коробку с которыми ей подарил Курт. Цветы были такими поникшими, что Гонора не выдержала и в тот же вечер высадила их на клумбу. Теперь каждое утро она ухаживала за ними. Джоселин вспомнила, что когда-то, в Англии, Гонора, одетая в узкие брючки и свитер, вот так же работала на их маленьком огороде.

Джоселин вздохнула: как можно возиться с цветами в такую жару! Ей самой хотелось оказаться сейчас на пляже, которые в Южной Калифорнии были широкими и длинными, покрытыми золотистым песком, и отовсюду слышалась музыка — из маленьких кафе и ресторанчиков, из палаток, торгующих гамбургерами, из окон коттеджей. Что стоит Гоноре бросить свое глупое занятие и поехать с ней на пляж. Голубой «студебеккер», подаренный Гоноре Куртом, мог бы мигом домчать их до желанной цели. Как было бы приятно погрузить босые ноги в теплый мелкий песок! «Попробую уговорить ее поехать на пляж после ленча», — решила Джоселин.

Юла Ли приготовила на ленч испанский салат с ветчиной и яйцами. Гонора приняла душ, переоделась и подсела к столу. Есть ей не хотелось.

— Что ты собираешься делать после ленча, Джосс? — спросила она.

Джоселин положила на тарелку третью по счету булочку, которую уже собиралась поднести ко рту. Сдобренные сахаром и маслом, с начинкой из изюма, эти сладкие витые булочки особенно хорошо удавались Юле.

— Мне бы хотелось поехать на пляж, — ответила Джоселин.

В ответ Гонора улыбнулась и сказала:

— Курт принес мне вчера новый роман — я собираюсь почитать.

— Ты можешь взять его с собой в Санта-Монику.

Гонора рассеянно посмотрела на сестру, пытаясь понять смысл ее слов.

— На пляж? — спросила она.

— Да. Помнишь, что это такое? Волны, песок, свежий ветер и тому подобное…

— Как-нибудь в другой раз.

— Когда?

Гонора вертела в руке запотевший стакан с холодным кофе, кубики льда со звоном ударялись о его бока. Она неопределенно улыбнулась.

Джоселин почувствовала, как ее захлестывает злость.

— Когда? — повторила она резко. — Завтра? Послезавтра? После дождичка в четверг? Или, может быть, в следующем столетии?

— Скоро, — ответила Гонора, откладывая салфетку. — Увидимся позже. — Она встала из-за стола и направилась к спальне. Дверь закрылась.

Юла Ли уже убрала со стола посуду, а Джоселин все продолжала сидеть, катая по тарелке рогалик. В доме наступила тишина, прерываемая лишь шелестом страниц, доносившимся с кухни, — Юла Ли просматривала «Лос-Анджелес таймс». «И так каждый день, — думала Джоселин, — живем, как в пустыне. Неужели так трудно поехать со мной на пляж? Да и вообще, замечает ли она меня? Я как никому не нужная вещь. Сколько так может продолжаться?»

Подхваченная внезапным порывом, Джоселин выскочила в сад. Не в силах больше сдерживать себя, с какой-то злой радостью она принялась топтать чахлые росточки цинний. Из стеблей брызгала зеленая липкая жидкость, пачкая ей лицо и руки. Когда все девяносто кустиков были вмяты в землю, Джоселин почувствовала невероятное облегчение и закружилась в дикарском танце, размахивая руками и притопывая ногами. Тяжесть слетела с ее души — ей было легко и весело.

Послышался скрип двери, и на веранде появилась Гонора. Джоселин продолжала плясать. Сестра схватила ее за плечи и резко повернула к себе.

— Что…о ты де…ла…ешь? — закричала она. Голос Гоноры, обычно спокойный и мягкий, сейчас скорее походил на визг.

Джоселин застыла на месте.

— Спящая красавица наконец-то проснулась, — усмехнулась она.

— Бедные мои циннии! — Гонора залепила сестре пощечину. Джоселин схватилась за щеку и бросилась на Гонору. Ее грязные ногти впились сестре в щеку, показалась кровь.

— Ты убийца! — кричала Гонора. — Как ты посмела погубить мои цветы?

— Да будь они прокляты, твои цветы! Они тебе дороже меня и Курта!

Гонора опустилась на колени и стала выпрямлять втоптанные в землю росточки. Ее тело сотрясали рыдания, слезы катились по щекам и падали на землю, орошая загубленные растения. Джоселин растерялась. Ей стало безумно жаль сестру.

— Детки, — причитала Гонора, — мои бедные детки. Почему я покинула вас? Что с вами сталось? Как я виновата перед вами.

Джоселин опустилась на колени рядом с сестрой и обняла ее худенькие плечи.

— Гонора, не плачь, не плачь. Я пересажу их.

— Как я не доглядела за ними? — плакала Гонора. — Они были бы живы…

— Гонора, прошу тебя… прости меня…

— О Господи…

— Гонора, я чудовище! Ты же знаешь меня.

— Нет, нет, это только моя вина… Гонора прижала голову сестры к своей груди.

Яркое калифорнийское солнце с его палящими лучами стало свидетелем того, как две сестры, стоя на коленях посреди клумбы с вытоптанными цветами, поклялись друг другу в вечной любви и верности.

Когда Курт вечером вернулся домой, глазам его предстала удивительная картина: сестры сидели на диване, обнявшись, Джоселин с распухшим лицом, а на щеке его жены виднелись четыре глубокие царапины. Брови Курта поползли вверх.

— Похоже, здесь было сражение, — заметил он.

Джоселин, страшно боясь, что Курт узнает правду и отправит ее обратно к Гидеону, поспешно сказала:

— Гоноре не понравилось, как я ухаживала за ее цветами.

— Да, ужасно, — Гонора непринужденно засмеялась, — тебе придется купить мне другие циннии, дорогой.

— А я уже решил, что мы никогда снова не будем близки, — сказал Курт, оставшись вдвоем с Гонорой. Она прижала его голову к своей груди.

— Но почему, дорогой? Ведь я же говорила тебе, что доктор Таупин разрешил мне заниматься любовью через две недели.

— Так когда же это произойдет?

— Хочешь, сегодня ночью?

— Очень хочу.

— А если нас услышит Джосс?

— Не думаю, стены здесь достаточно прочные, — ответил Курт, целуя жену.

 

Глава 24

У Гидеона вошло в привычку навещать своего маленького сына, перед тем как вечером выйти из дома. Он на цыпочках подходил к кроватке, подолгу смотрел на него. В этот холодный августовский вечер такие меры предосторожности не потребовались: Гид не спал.

Ребенок стоял на коленях и, вцепившись руками в кроватку, раскачивал ее. Из носа у него текло. Отец взял его на руки, Гид улыбнулся, обнажив голые розовые десны.

— У него режутся зубки, — заметила Кристал, стоя на пороге детской. На ней было вечернее платье из черного шифона, подчеркивающее белизну ее безупречной кожи. По детской плыл запах духов «Шанель № 5», которыми Кристал пользовалась в особо торжественных случаях.

Будучи намного моложе Гидеона, Кристал гораздо спокойнее относилась к легким недомоганиям сына, мальчик хорошо развивался, рос здоровым и крепким. Сейчас ему было шесть месяцев. Кристал любила сына и гордилась им, хотя ей было жаль, что он был точной копией Гидеона — широкоплечий, с короткими ногами и маленькими темными глазками-бусинками.

— Зубы? — Гидеон с сомнением покачал головой. — При таком-то насморке?

— Пьерс сказала, что это зубки, и я ей верю: через ее руки прошло столько детей.

Пьерс была няней, приглашенной на работу через агентство в Лондоне. Она воспитала не одно поколение джентльменов и имела самые отличные рекомендации. Сегодня у нее был выходной.

— Просто он капризничает. — Кристал вошла в детскую и, вынув из стопки чистых, хорошо проглаженных пеленок одну, подложила ее под сына, сидящего на руках у Гидеона.

— А вдруг он подхватил грипп, — предположил Гидеон.

— Гид? — Кристал вытерла сыну нос. — У него никогда не было простудных заболеваний.

— Я не могу его оставить.

— Гидеон, ты хотя бы представляешь, как мне было трудно добиться этого приглашения? — спросила Кристал с очаровательной улыбкой. Томас Вей, самый богатый американец китайского происхождения, устраивал этот прием на своей вилле «Сан-Рафаэль» в честь делегации из Тайваня. Китайцы приехали в Соединенные Штаты, чтобы выбрать компанию для строительства самой большой в мире дамбы. Это был грандиозный инженерный проект!

Кристал немало потрудилась, чтобы получить приглашение на прием, где Гидеон смог бы лично встретиться с китайской делегацией.

С первых дней замужества Кристал стала деловым партнером мужа и владелицей части акций компании «Талботт». Бизнес стал ей компенсацией за ужасные ночи, да и, кроме того, она находила, что он стимулирует ее жажду жизни. Кризис в строительной индустрии пошел на убыль, и компании вели острую конкурентную борьбу за выгодные заказы. Вся деятельность Кристал была направлена на создание компании «Талботт» репутации самой солидной и прочной. Гидеон, человек старых правил, скептически относился к деятельности своей жены, которая в основном сводилась к светским приемам, приглашениям гостей на гольф в их загородный дом в Монтеррее и к частой замене старых машин новыми. Кристал не переставала твердить мужу, что все это общепринято и нужно для дела.

Продолжая баюкать сына, Гидеон хмуро посмотрел на жену.

— Ты же прекрасно знаешь, что я не люблю бывать в чужих домах. — Лицо стало жестким.

— Гидеон, тебе просто необходимо там быть.

Кристал допустила ошибку — Талботт на терпел, когда ему указывали, что надо делать.

— Я не хочу встречаться с представителями страны, которая поставляет на мировой рынок дешевых певичек, — сказал он сурово.

Кристал перевела дыхание.

— Гидеон, я должна напомнить тебе, что в этом проекте заинтересована компания «Бетчель и Флер», не говоря уже о компании «Мак-Ни — Айвари». Ты хочешь, чтобы заказ такого масштаба попал к ним в руки?

Блестящий проект Курта по строительству дорожной сети в Лалархейне принес славу компании «Мак-Ни», и она получила крупные заказы на Среднем Востоке. Джордж Мак-Ни, человек преклонных лет, сделал Курта своим компаньоном. К большому неудовольствию Гидеона, Курт занял прежние позиции в строительном бизнесе.

При упоминании имени Курта Гидеон сердито засопел и положил сына в кроватку. Мальчик громко заплакал и засучил ножками. Гидеон поспешно взял Гида обратно на руки.

— Не плачь, Гид, папа с тобой.

Кристал повела плечами, на ее шее сверкнули бриллианты.

— Гидеон, дорогой, — продолжала она упрашивать мужа, — мы не должны опаздывать. Эти китайцы очень обидчивы.

Гидеон фыркнул. Он вытер сыну нос и посмотрел на жену. Выражение его лица было непреклонным.

— Я не пойду, иди одна, — сказал он тоном, не допускающим возражений. Кристал знала, что теперь спорить бессмысленно. Никакие доводы не пробьются сквозь этот крепкий лоб. Накинув на плечи горжетку из меха полярной лисицы, она вышла на улицу и села в поджидавший ее «кадиллак».

Кристал в сопровождении хозяина шла по большому, красиво декорированному залу, заполненному блистающими драгоценностями женщинами и нарядными мужчинами. Восхищенные взгляды провожали ее. Она затмевала красотой и молодостью всех присутствующих. Хозяин дома подвел ее к почетным гостям. Глава делегации, высокий человек с золотыми передними зубами, каким-то незаметным жестом собрал вокруг Кристал остальных членов делегации. С очаровательной улыбкой она высказала им свое мнение о Тайване, который, как она считала, и был настоящим Китаем.

— Вы не только самая красивая женщина здесь, но к тому же очень умная, — сказал глава делегации на ломаном английском языке. — Вы так же прекрасны, как этот дом.

В глубине души Кристал считала, что вышеупомянутый дом с двускатной крышей, да и этот зал с развешанными по стенам веерами и драконами, низенькими, украшенными растительным орнаментом столиками и обитыми золотой парчой скамеечками просто безвкусен, но она с милой улыбкой поблагодарила главу делегации за комплимент и сказала:

— Конечно, наш дом не так красив, как этот, но зато из его окон открывается прекрасный вид на залив. Мне бы хотелось, чтобы ваша делегация приехала к нам полюбоваться величественной панорамой. Мой муж будет очень рад. Вы не представляете, как он переживал, что болезни помешала ему прийти сюда и встретиться с вами. — С небрежной легкостью Кристал приписала болезнь сына его отцу. — Вы знаете, что в Сан-Франциско началась эпидемия гриппа.

— Мы с удовольствием принимаем ваше приглашение, — ответил китаец, несколько помрачнев, — но мне очень жаль, что здесь нет вашего мужа. Мы хотели серьезно поговорить с ним и мистером Айвари о нашем проекте.

— Мистером Айвари! — Кристал не могла скрыть удивления.

— Да, Куртом Айвари.

— Курт здесь?

— Да. Разве вы не знаете, что он специально прилетел из Лос-Анджелеса, чтобы встретиться с нами? Вы еще не виделись с мужем вашей сестры?

— Вы знаете о нашем родстве? Я считала, что об этом никому не известно.

— Почему это вас удивляет, миссис Талботт? Я просто обязан знать все о человеке, которому я доверю такое важное дело.

Кристал услышала треск, и одновременно острая боль пронзила ее руку. Она раскрыла ладонь и обнаружила, что раздавила бокал из-под шампанского. Кусочки стекла врезались в кожу. Она стряхнула их на паркетный пол и осторожно осмотрелась. Стоявшие рядом гости бросились к ней, наперебой предлагая свою помощь, слуги собирали с пола осколки, Поверх их голов Кристал увидела знакомую рыжую шевелюру Курта.

Срывающимся голосом она заверила окружающих, что с ней все в порядке. Принесли новый бокал шампанского, и она залпом осушила его.

— Так на чем мы остановились? — спросила она китайца.

— Ах да, я хотел обсудить с двумя крупнейшими специалистами в области строительства, какие опоры лучше использовать в нашем проекте.

— Я совершеннейший профан в этом деле, — ответила Кристал, приказав себе улыбнуться, — но гидравлика — конек моего мужа.

— Отлично. Мы отклонили концепцию решения этой проблемы компании «Бетчель и Флер» и сейчас все надежды возлагаем на мистера Айвари и мистера Талботта. Мы очень рады, что здесь у нас не будет никаких проблем.

— Проблем?

— Вы же одна семья. — Золотые зубы сверкнули в улыбке. — Какая бы компания ни занялась строительством нашей дамбы, «Мак-Ни — Айвари» или «Талботт», со стороны другой компании не будет никаких обид, а возможно, мы договоримся о создании совместного предприятия.

Кристал через силу улыбнулась. Она поставила бокал на поднос и взяла другой.

Обычно на приемах Кристал ограничивалась одним бокалом шампанского. На этот раз прекрасный «Дом Периньон» не оказал на нее никакого действия — голова ее оставалась абсолютно ясной. Если бы это было не так, разве она смогла бы говорить столь продолжительное время о китайско-американских отношениях? Кристал снова украдкой оглядела зал, заметив краешком глаза, что Курт беседует с двумя представителями китайской делегации. Она взяла новый бокал шампанского, сейчас уже потеряв им счет, и пустилась в пространные разглагольствования о деятельности генерала Чан Кай-Ши, со знанием дела называя его просто Гисмо. Глава делегации сиял золотой улыбкой.

Кристал была наверху блаженства. Голова работала быстро, глаза подмечали мельчайшие детали. Если бы она была пьяна, то, безусловно, сделалась бы агрессивной и шумной, как это обычно бывало с отцом. Нет, она ничуть не пьяна, просто у нее хорошее настроение. Вокруг текла неторопливая беседа, то стихая, то разгораясь вновь, словно кто-то невидимый поворачивал ручку радиоприемника то вправо, то влево. Мужчины говорили о делах, женщины о детях и слугах, совсем как в хорошей грузинской компании.

Хозяин и его жена, оба невысокого роста, отвешивая низкие поклоны, пригласили собравшихся к столу. В целях безопасности Кристал решила не пробовать тухлые яйца, сушеных червей, поджаренных змей, морских ежей и прочие деликатесы китайской кухни и осталась в гостиной. У окна она заметила Курта. С независимым видом и неизбежной ухмылкой на губах, что делало его таким привлекательным в глазах многих женщин, он стоял, прислонившись к оконной раме. «Возможно, он и женился на Гоноре, — подумала Кристал, — но наверняка она несчастна с ним».

Кристал глубоко втянула в себя воздух, облизала пересохшие губы и, раздвигая толпу гостей, направляющихся в столовую, подошла к Курту.

— За королеву бала, — сказал он с усмешкой, поднимая бокал с шампанским.

«Может быть, эта его вечная ухмылка и действует на Имоджин возбуждающе, — подумала Кристал, — но мне она отвратительна, и я сотру ее с его наглой рожи!» Белки его глаз цвета топаза были красными. «Да он пьян», — решила Кристал и обрадовалась, что сама она ни в одном глазу.

— Как ты здесь оказался? — требовательно спросила она.

— Получил приглашение, — ответил Курт, делая глоток из бокала. — А где же твой глубокоуважаемый супруг?

— Ты не имеешь никакого права приезжать в Сан-Франциско, — сказала Кристал, игнорируя его вопрос.

— О? — Курт поднял брови. — Ты собираешься подать на меня в суд?

— После того, что ты сделал с бедной Гонорой…

— Не смей произносить ее имя, — прервал Курт разошедшуюся Кристал.

— Она моя сестра, — Кристал повысила голос.

— В это просто невозможно поверить, — ответил Курт, ставя на поднос пустой бокал.

— Тебя мало убить за твой поступок!

На них стали оглядываться.

— Твои угрозы похожи на упреки дешевой проститутки, — заметил Курт с кривой усмешкой.

Кристал была вне себя от ярости.

— Проститутки? — взвизгнула она. — Ты называешь проституткой мою сестру?

Курт распахнул стеклянную дверь и, схватив Кристал за руку, вытащил ее наружу. Они оказались на террасе, окруженной горшками с секвойей. Холодный воздух неприятно коснулся ее обнаженных плеч, по телу поползли мурашки. Ночь была ясной, в небе сияла полная луна. Кристал чувствовала себя сильной, уверенной и спокойной. Ей вовсе не нужна поддержка человека, который так поступил с Гонорой. Она выдернула руку и в упор посмотрела на этого негодяя, сделавшего ребенка ее сестре.

— Ты зверь! — закричала она. — От одной мысли, что бедная Гонора…

— Я уже предупреждал тебя, чтобы ты не произносила имя моей жены!

— Ты украл у меня обеих сестер. — Перед глазами Кристал встали темноглазая нежная Гонора, неизменная подруга ее детских игр, и худенькая, маленькая Джоселин, которая вдруг стала ей очень дорога.

— Мои сестры — это все, что у меня осталось… — Кристал всхлипнула, но постаралась сдержать рыдания. Сейчас она сама верила в то, что говорила, все остальное отошло на задний план. Вечно пьяный отец, старый муж, маленький сын — все они мужчины, а ей нужны были ее сестры, без которых, как ей сейчас казалось, она потеряет смысл своей жизни. Слезы потоком хлынули из глаз Кристал.

Ей стало жалко себя. Внезапно жалость перешла в лютую ненависть к стоящему перед ней мужчине, с его сильным телом, крепкими руками, смеющимися глазами и ненавистной усмешкой на губах.

Повинуясь порыву, Кристал размахнулась и что было силы ударила Курта по щеке. Ненависть сменилась безудержной радостью, и ей захотелось ударить его снова. В ушах Кристал зашумело, и она, действуя своим обручальным кольцом с большим изумрудом, как кастетом, нанесла ему удар в левый глаз.

— Сука! — Курт схватил ее за руки. Некоторое время оба стояли неподвижно, переводя дыхание. Тусклый свет, льющийся из окна, падал на залитое кровью лицо Курта. Вид его крови возбудил Кристал, и она дернулась, чтобы ударить его еще раз, но Курт крепко держал ее руки. Она изогнулась, ее зубы скользнули по подбородку Курта. Он отпрянул назад, и Кристал сделала новый выпад, пытаясь дотянуться до него. Ее высокие каблуки скользили по мокрой траве, мешая ей приблизиться к нему.

Внезапно Курт разжал руки, и Кристал упала в его объятия. Опомнившись, она замолотила кулаками по его спине.

Охваченная безудержной ненавистью и стремясь унизить его, Кристал засунула руку в его полосатые брюки и крепко сжала в кулаке его член. По телу Курта пробежала судорога. Он упал на землю, увлекая за собой Кристал. Их сплетенные в крепком объятии тела катались по мокрой траве. Кристал рванула молнию на брюках Курта, он, в свою очередь, содрал с нее кружевную нижнюю юбку и с треском разорвал черные шелковые трусики.

Кристал с наслаждением вдохнула запах его дыхания, смешанный с запахом мужского пота, и сомкнула ноги на спине у Курта.

Он вошел в нее, и Кристал издала пронзительный крик. Сладкая боль разлилась по ее телу, и она в изнеможении закрыла глаза, погружаясь в чудную истому.

Постепенно Кристал стала обретать чувствительность и ощутила тяжесть его тела. Сознание возвращалось к ней, она сообразила, что лежит на мокрой земле, а на ней — Курт.

Курт резко поднялся. Кристал вскочила вслед за ним и снизу вверх взглянула на него, как смотрит карлик на великана. Свет фонаря упал на лицо Курта, и Кристал заметила, что он смущен, как мальчишка.

Курт стал подниматься по ступенькам террасы, но вдруг остановился, привел в порядок свой вечерний костюм, бросил взгляд на Кристал, быстро спустился вниз, обогнул угол дома и скрылся в темноте.

Перед глазами Кристал все плыло, и только сейчас она поняла, что пьяна. «Пьяна, как отец», — мелькнула мысль. Она заправила обнаженную грудь в вырез платья, поправила подвязки и попыталась ладонью очистить юбку от грязи и листьев. Она насквозь промокла и сейчас дрожала от холода. Однако все напряжение вечера исчезло, тело было легким, душа умиротворенной. Что же произошло с ней, с ее телом, подумала Кристал. Может, этот ее дикий крик и сладкая боль и есть оргазм, о котором она так много слышала?

Держась за перила, Кристал медленно поднималась по лестнице террасы, направляясь к стеклянной двери, через которую была видна безвкусная гостиная с немногочисленными задержавшимися гостями. Внезапно она поняла, что ее помятый вид может выдать ее, и, сбежав вниз, направилась тем же путем, что и Курт.

Воспользовавшись боковым входом, Кристал проникла в служебное помещение. Пожилая китаянка в коричневой шелковой униформе с удивлением посмотрела на нее. Гордо вскинув подбородок, Кристал сказала:

— Я миссис Талботт. Принесите мою лисью горжетку и скажите моему шоферу, чтобы он подавал машину.

Стоя перед домом в ожидании машины, Кристал вдруг вспомнила лицо Курта Айвари — такое молодое, мужественное и страшно смущенное.