Поговорив со старой подругой Кэти, я вдруг совершенно четко поняла, что беременна, или подумала, что поняла. Я почувствовала себя так, как никогда раньше не чувствовала. Это была моя третья беременность, предыдущие две от другого мужчины (первая — случайность, вторая — странная попытка доказать самой себе, что еще могу зачать, что меня не всегда окружает смерть), и в первый, и во второй раз меня беспокоило тревожное ощущение, что на самом деле я вовсе не беременна, и оба раза через несколько недель я теряла ребенка в сгустках спекшейся крови вперемешку с горем. Чувство потери притупилось, но так и не прошло. Я чувствовала себя виноватой перед этими детьми, как будто я была причиной того, что их жизни вышли такими недолгими. Я хотела быть за них в ответе, помнить то, что могло бы быть их душами. Когда я слишком много о них думала, я всегда начинала плакать, поэтому изо всех сил старалась вспоминать о них как можно реже.

Впрочем, вопреки всему меня вдруг переполнила уверенность в том, что мое тело работает и я смогу выносить ребенка. В душе шевельнулась надежда.

Поискала глазами Ричарда: не терпелось поделиться с ним своим открытием. Он высок, поэтому я быстро его нашла. Он, наклонившись, с кем-то разговаривал и смеялся. Ребенок, в котором слились наши ДНК, только-только начал формироваться внутри меня. Я смотрела на каштановые волосы Ричарда, на его особенные большие глаза с морщинками под нижними веками, на нос, спокойно жить с которым может себе позволить только мужчина, и счастье закипело у меня в душе при мысли о том, что наши и рост, и цвет кожи встретятся где-то посредине, когда сольются гены; попыталась представить, какой вид будут иметь глаза, в которых объединятся пигменты наших радужных оболочек, — получились спирали из полосок двух цветов: мои темно-карие и его голубо-зелено-серые, которые мне всегда казались корнийскими, хотя его родители на самом деле родом из других мест.

Пока я наблюдала за ним, волна любви и нежности накрыла меня с головой. Мне он казался похожим на рыбака из книги, эдакий морской волк, который на самом деле, наверное, ни разу в жизни не держал в руках просмоленный канат, но принадлежал к миру более широкому и открытому всем ветрам, чем улицы, на которых я его видела, — даже короткая стрижка не могла скрыть того, что волосы у него вились непослушными волнами, а его неугомонный вид больше подходил к пространствам более широким. Я не сводила с него глаз, пытаясь привлечь к себе внимание. Он не повернулся. Где-то в районе лба возникло ощущение усталости, и я села. Жуткие картины Рена окружали меня со всех сторон. Когда я закрыла глаза, веки прошлись как по сухому. Несколько секунд я сидела с закрытыми глазами, сухое пощипывание не утихало.

— Лелия, — раздался незнакомый голос.

Открыла глаза и подняла голову. Того, кто меня позвал, я уже когда-то видела. Сразу она показалась мне очень знакомой, потом это чувство отступило. Потом память словно отрубило.

А потом я поняла, кто это. Рот у меня слегка приоткрылся. Это та женщина, которую мы видели дома у МакДары.

— Привет, — сказала я и улыбнулась. Подумала добавить к приветствию имя, но это было бы как-то неестественно. Я даже буркнула что-то невразумительное, но она промолчала.

— Привет, — повторила я и добавила: — Как дела?

— О, спасибо, нормально. А вот с тобой, по-моему, что-то не то… ты очень бледна. — На мгновение ее рука коснулась моего лба. — Наверное, тебе нужно выпить воды. — Голос у нее был приятный, мягкий, с неожиданными модуляциями. — Не так ли?

— Нет, нет. Со мной все в порядке. Хотя… Я бы не отказалась. А где тут?.. — Я посмотрела по сторонам.

— Я принесу, — сказала она.

Усталость уже буром сверлила череп, я чуть не потеряла сознание, но потом мне стало легче.

Я не услышала, как она вернулась.

— Вот.

Я стала большими глотками жадно пить газированную воду. У меня возникло такое ощущение, словно я плаваю в бассейне. Голубая на фоне стенок чашки вода плескалась, накрывала рот, нос, глаза.

— Спасибо, — отдышавшись, сказала я. — Что-то мне нехорошо.

— Нехорошо?

— Нет, я хочу сказать… Ричард говорил, что недавно встретил вас в «Марин Айсез» (перед самым Рождеством, по-моему, да?), а я тебя там не заметила. Я бы обязательно поздоровалась. Извини, я тебя просто не увидела.

— Понимаешь, дело в том, что я, похоже, могу становиться невидимой, — сказала она спокойным хрипловатым голосом. Уголки рта дрогнули. — Просто я… я не умею вести себя с людьми. Я даже не уверена, хочу ли я этого. Так что все в порядке.

— Тебе нужно было подойти к нам.

— Нет, — ее лицо осталось невозмутимым. — Вы были вдвоем.

— Ну и что? Мы же не пришиты друг к другу, как видите, — сказала я, вытягивая шею, чтобы снова увидеть Ричарда. Передо мной было слишком много людей. Становилось шумно. Одежда проходящих мимо задевала мне колени. Ей, чтобы разговаривать со мной, приходилось неудобно наклоняться. — Присаживайся, — предложила я. Но когда она собралась опуститься рядом со мной, кто-то зацепил ее, и ей пришлось ухватиться за мое плечо, чтобы сохранить равновесие. Прикосновение оказалось мягким. Спина у меня затекла, мне ужасно хотелось, чтобы Ричард ее помассировал.

Она холодно посмотрела на того, кто ее толкнул.

— Вот доказательство того, — сказала она, — что я невидима.

— Да ладно тебе! — усмехнулась я.

Но ее слова попали прямо в точку. В комнате заметить ее среди присутствующих было невозможно. Хотя, несмотря на то что она была напрочь лишена каких-либо характерных особенностей, у меня было такое чувство, что мне она чем-то запомнилась. Трудно было определить ее возраст: ей могло быть от двадцати пяти до тридцати двух или тридцати трех лет, но выглядела она моложе. Стройная, с прямыми волосами, в чертах сочетаются простота с почти красотой, без малого jolie-laide. Нос нельзя назвать маленьким, по сравнению с ним движения слегка скошенных губ кажутся скупыми. Кожа, светлая и очень гладкая, как будто притягивает к себе тени, которые аккумулируются у нижних век, под темными бровями и на висках. В общем, черты лица ее можно было назвать невыразительными, только губы были полными. Я уже видела, как можно эти губы подчеркнуть.

Одета она была неинтересно, как те зануды, которых мы на факультете называли «бежевыми девочками», хотя одежда у нее, вероятно, была дороже, чем выглядела. Я совершенно четко представляла себе, как можно ее преобразить: волосы подрезать ровнее, скрыть тени и подчеркнуть краской единственную выразительную часть лица — соблазнительные губы, потом полностью переодеть, чтобы она меньше жалась и смогла раскрыться. Но она наверняка на такое никогда не пойдет. Все те «бежевые девочки», которые по какой-то причине вдруг в первый и последний раз решали изменить свой образ, неизменно уходили в «этно», начинали носить обвислые розовые рюкзаки, красно-коричневые жилеты с узорами из лягушек и кричащие серьги; или же красили кошенилью отдельные пряди замызганных волос.

— Ты работаешь? — спросила я, чтобы не сидеть молча.

Однажды мы с Ричардом зашли в паб в маленьком корнуоллском городке, недалеко от того места, где он вырос. Там мы разговаривали с людьми, с которыми он когда-то был знаком; они все так же сидели в том же старом пабе, в который ходили, когда еще учились в школе, и там я поняла, что никому из этих людей я не смогу задать вопрос «а чем вы занимаетесь?». Они ходили на курсы, водили грузовики и интересовались кино. Знакомство с ними научило меня быть осмотрительнее в общении.

— Ну, — сказала Сильвия, — я заканчиваю работу над докторской, но еще пишу курсовые и контрольные. А чем ты занимаешься?

— Я преподаю в Юниверсити-колледже. Сравнительная литература. Французская и немецкая.

— Так ты научный работник! — воскликнула она. — Мне бы, наверное, следовало догадаться, да? Только я не знаю твоей фамилии.

— О, я тоже никогда не знаю ничьих фамилий. Я постоянно встречаюсь с людьми, которых принимаю за завхозов, а они оказываются какими-нибудь заслуженными профессорами византийской истории в Тринити.

— Вот-вот. А я всегда прохожу мимо них. Некоторые так бегают по коридорам Исторического института на Рассел-сквер, как будто они пациенты Бедлама, — сказала она и осеклась.

— Ничего страшного, — успокоила я ее. — Мне и самой приходится работать с такими людьми. Мне часто кажется, что я от них вшей нахватаюсь.

Я снова попыталась найти глазами Ричарда, но он словно растворился в воздухе, был недосягаем для меня за пустыми разговорами. Я беременна. Ощущение крайней усталости еще больше усилилось, но я была уверена как никогда раньше, знала на все сто процентов, что беременна. Думать о том, что я могу снова потерять ребенка, было невыносимо. В душе я прочитала небольшую молитву, чтобы ребенок выжил. Впилась ногтями в сиденье стула.

— А где ты работаешь? — спросила я первое, что пришло в голову.

— Дома, — ответила она. — Мою докторскую работу курируют в Эдинбурге, но я переехала сюда, в Лондон.

— Ну и как работается на дому?

Она немного помедлила с ответом.

— Ужасно!

— Почему?

— Я просто с ума схожу оттого, что приходится постоянно находиться в одном и том же месте и работать, работать, — сказала она все тем же взволнованным голосом. — Мне кажется, жизнь не должна быть такой. Это одна из форм помешательства. Мне нужны люди. Я выхожу из дому и иду работать в кафе только ради того, чтобы избавиться от этого чувства.

Я представила себе Ричарда, каким я его застаю дома врасплох по пятницам в разгар дня, когда он все еще шатается без дела по квартире, в халате, злой и раздраженный, с всклокоченными волосами; или же как он смотрит «Соседей», на коленях крошки овсяных хлопьев, доведенный до бешенства отвращением к самому себе, как жалко пытается оправдать свою инертность сказками про засорившиеся раковины или зависший компьютер.

— Но ты могла бы работать в библиотеке… Это прекрасное место. Я имею в виду университетскую библиотеку, в Сенат-хауз.

— Но как? Я же не студентка университета.

— Я могу оформить тебе карточку читателя.

— О! — воскликнула она, глядя прямо на меня таким взглядом, будто я сделала ей бесценный подарок.

— Я могу сказать, что ты — одна из моих студенток.

— Как… О, это было бы так здорово. Спасибо, — горячо сказала она.

Опять надолго замолчали. Я попыталась придумать, что бы такого еще сказать или спросить.

— Где ты выросла? — спросила я.

— Да так, повсюду.

Я подождала продолжения.

— Во Франции?

— Я какое-то время ходила во Франции в школу.

— В какую?

— Это была американская школа.

— Ну да, — сказала я. — А воспитывалась ты тоже здесь?

Она покачала головой. Когда она повернулась, я уловила исходящий от нее запах, запах дорогого мыла, миндально-молочного, которое легко впитывается в кожу и навевает мысли о старых домах.

— А… семья? — спросила я и сразу же почувствовала, что вторгаюсь на опасную территорию, где могу задеть чувства того, кто, возможно, страдает от одиночества. Помедлила. — Есть у тебя семья?

— Нет, нету… — ответила она.

— О, — понимающе кивнула я.

Она промолчала.

— Ты должна зайти к нам, — сказала я. — То есть… это никак не связано с… — неуклюже добавила я.

— Буду очень рада, — вежливо сказала она.

— Заходи на следующей неделе. Скажем… — я достала свой ежедневник. — В пятницу я свободна. В пятницу сможешь?

— Думаю, да, — согласилась Сильвия. Она сидела, плотно сжав колени, прямые волосы, доходившие до подбородка, казались почти безжизненными, что делало ее похожей на неразговорчивую школьницу-француженку. — С удовольствием зайду к вам. Спасибо.

— Отлично. Заходи.

Комната наполнилась звуками светской болтовни, смехом и перезвоном бокалов.

— Все-таки тебе нехорошо, — сказала она. — Меня это беспокоит. — Ее тихий голос успокаивал.

— Я просто устала.

— На тебе лица нет. Мне кажется, я понимаю, отчего это, — сказала она и улыбнулась.

Я смутилась.

— Понимаешь?

— Думаю… да! — Она продолжала улыбаться.

— Действительно. — Сердце взволнованно зачастило.

— Иногда я это определяю сразу.

— Что ж…

— Можете сказать, права я или нет… когда увидимся в следующий раз, — сказала она и повернулась ко мне. Совершенно неожиданно, перед тем как встать, она поцеловала меня, и я сразу же почувствовала желание довериться ей, рассказать этой незнакомке, о чем я еще несколько недель не буду говорить даже родной матери.

Она положила руку мне на плечо.

— Мне пора идти, — на прощание сказала она.

На щеке еще чувствовался поцелуй, на плече ощущалось прикосновение ладони. Я приложила руку к животу и обвела комнату глазами, пытаясь найти Ричарда, мне хотелось, чтобы он был рядом со мной, чтобы он отвез меня домой.