Она слышала треск пламени. И видела огненные языки, лизавшие дверь и вползавшие в комнату. Дым разъедал глаза, и дышать становилось все труднее, она задыхалась. Она хотела закричать, но не могла. А бежать – слишком поздно.

Пламя подползало все ближе, теперь оно было повсюду, а рядом – никого, никто не мог ей помочь, никто не мог спасти ее. Она обречена на смерть…

Элизабет закричала и, резко приподнявшись на постели, обвела комнату безумным взглядом. Ей пo-прежнему казалось, что она задыхается, видит языки пламени и чувствует запах дыма. Она снова закричала… и вдруг поняла, что находится на ранчо Джеда, в бревенчатой хижине, и запах дыма – дым костра, на котором мужчины готовили ужин.

Сделав глубокий вдох, Элизабет улеглась, однако заснуть ей не удалось. Она стала осматриваться и вскоре заметила, что сквозь щели в бревенчатой стене в комнату проникают, первые лучики яркого утреннего солнца. Воздух же в комнате казался тяжелым и затхлым; было очевидно, что здесь давно не убирали. Заметив под потолком паутину, Элизабет невольно вздрогнула – теперь это жилище казалось ей еще более отвратительным, чем накануне.

Грязь была повсюду. Даже ее ночная рубашка стала серой от пыли, потому что она провела ночь в этой жуткой комнате. А запах… казалось, он въедался в кожу. В доме ее отца даже конюшни содержались в лучшем состоянии. Неужели Джед мог здесь жить?! Ведь жить так – это оскорбительно!

Но отныне и ей придется здесь жить. Потому что теперь уже ничего нельзя изменить. Ей остается только одно: сделать все возможное, чтобы привести свое жилище в порядок.

Элизабет осторожно взялась за уголок изъеденного молью одеяла и откинула его. Затем спустила ноги на пол – и с криком отшатнулась. Из-под ее ног выскочила ящерица, которая тотчас же исчезла в щели между бревен.

Наконец, собравшись с духом, Элизабет встала с постели и поспешно оделась. Затем открыла дверь и вышла из хижины.

Рио, сидевший на корточках у костра, тут же поднялся.

– Buenos dias, senora, – приветствовал он ее по-испански.

Элизабет заставила себя улыбнуться и вытерла ладони. Здесь не было даже таза, чтобы умыться утром.

– Доброе утро, Рио.

– Завтрак готов, – сказал мексиканец.

Он принялся накладывать в миску варево из горшка, висевшего над огнем. Элизабет попыталась скрыть отвращение, когда заметила, что это были остатки вчерашнего рагу.

– Благодарю вас, – сказала она, взяв в руки миску. Осмотревшись, спросила: – А где мой муж?

– Сегодня они собираются рубить деревья. Завтра начнем строить хижину. А послезавтра или дня через три снова будем сгонять скот для продажи.

Мексиканец налил в кружку черного кофе. Передав кружку Элизабет, проговорил:

– Работы много, но и времени для нее достаточно. Элизабет молча кивнула.

Рио с улыбкой продолжал:

– Что касается меня, то я спешить не люблю. А сегодня я останусь с senora, чтобы приглядеть за ней, si? Это намного лучше, чем валить деревья или загонять скот.

Элизабет смутилась. Значит, она заняла место мужчин. И теперь из-за нее им придется строить хижину, где они могли бы ночевать. Элизабет знала, что должна испытывать чувство вины… но не испытывала его, как ни силилась.

Она подошла к пню, на котором накануне вечером сидел Джед. Тщательно оправив юбки, присела. Рио снова опустился на корточки и принялся подбрасывать в огонь сухие ветки. Но Элизабет чувствовала, что он украдкой наблюдает за ней. Она отпила из своей кружки – и поморщилась. Кофе оказался безумно крепким.

Поставив кружку на землю, Элизабет взялась за ложку.

– Вы давно знаете моего мужа? – спросила она, взглянув на мексиканца.

– Si, давно.

Похоже было, что Рио в отличие от других мужчин не испытывает затруднений, общаясь с ней. И, судя по всему, он был не прочь поболтать с кем-нибудь.

– До войны я работал у одного благородного дона и его прекрасной senora, – сказал мексиканец. – Он был очень влиятельным человеком, а его ранчо считалось одним из самых больших во всей Мексике. A senora… – На лице Рио появилось мечтательное выражение. – Она была красивая… Ну… такая, как вы. – Рио в смущении потупился. Немного помолчав, вновь заговорил: – А потом началась война. Думаю, я был неплохим солдатом, но меня взял в плен один полковник с желтыми волосами. Я уже думал, что погиб, но senor Филдинг решил, что я слишком хороший солдат, чтобы умирать, и я стал его пленником. Потом война кончилась, и я стал его другом.

Элизабет слушала эту историю как зачарованная. Что же за человек Джед, если он сумел превратить врага в преданного друга? Вероятно, она слишком плохо знала своего мужа. В сущности, совсем ничего о нем не знала.

Мексиканец опять занялся костром. Элизабет же заставила себя снова взяться за ложку, потому что ей не хотелось обижать Рио. Однако рагу оказалось таким же вкусным, как и накануне. К тому же Элизабет чувствовала, что мексиканец бросил на нее тревожный взгляд, и она улыбнулась ему:

– Очень вкусно, Рио. Вы готовите здесь все?

– Si. Только я один умею готовить, поэтому… – Он пожал плечами. – Поэтому я один и делаю это.

Элизабет огляделась.

– А где ваш сад?

Рио посмотрел на нее с удивлением.

– Нет сада, senora.

– Но где же вы… – Элизабет зачерпнула еще одну ложку рагу. – А чем же вы приправляете свою стряпню? Где берете овощи и приправы?

– Мы используем то, что можно найти в лесу, – лук, дикую капусту и разные другие полезные растения. Иногда находим картофель и прочие овощи, которые выращивают индейцы.

Глаза Элизабет округлились.

– Индейцы?! – воскликнула она в ужасе. Мексиканец пожал плечами:

– Si. Они не возражают.

Элизабет решила, что не стоит продолжать беседу на эту тему. Интересно, какие еще сюрпризы ожидают ее?

Эти люди добывали в лесу пропитание. Они ели на завтрак остатки вчерашнего ужина. Они жили в лачуге, непригодной даже для собаки. Как прав, как ужасающе прав был Джед…

Элизабет Коулмен была воспитана для другой жизни, совсем непохожей на эту. Она знала, какой жизнь должна быть, но никогда ничего не делала сама. Она умела отдавать распоряжения. Она знала рецепты блюд, но не умела готовить. Она умела вышивать, но не умела чинить одежду. Она умела писать пейзажи, но никогда не пробовала скрести и мыть полы… Но сейчас самое подходящее время научиться всему. И похоже, что выбора у нее нет.

Элизабет отставила миску и в смущении посмотрела на мексиканца.

– Знаете, Рио, – проговорила она, – я должна сказать вам правду. Я хочу быть Джеду хорошей женой, но не уверена, что знаю, как это сделать. Я не умею готовить так же хорошо, как вы, и ничего не знаю о том, как собирать травы в лесу и выкапывать картофель… – Она беспомощно развела руками. – Я не знаю, как сделать его дом уютным и удобным. Вы мне поможете?

Какое-то время мексиканец смотрел на нее так, словно не понимал, о чем речь. Потом вдруг улыбнулся, и улыбка сделала его лицо почти приятным.

Рио понял, что эта женщина хочет сделать приятное его другу. Что ж, она проявила мудрость, обратившись именно к нему. Потому что он тот самый человек, к которому и следовало обратиться.

Энергично закивав, Рио ответил:

– Si, senora, я помогу. Я с удовольствием. Элизабет с облегчением вздохнула:

– Благодарю вас, Рио. Возможно, я буду наблюдать, как вы готовите, и учиться у вас. А завтра… – Она посмотрела на свою миску, стоявшую на земле. – Может быть, завтра можно приготовить на завтрак яйца?

Рио уставился на нее в изумлении.

– Но у нас нет кур…

Элизабет ненадолго задумалась.

– Ну… в таком случае нам следует завести хотя бы одну. Разве вам не хочется съесть на завтрак яйцо?

Рио хмыкнул, очевидно, приняв ее слова как шутку. Ему было известно, что ближайшее место, где водились куры, – Новый Орлеан.

– Si, senora. Это было бы хорошо.

– И еще нам нужна ветчина, – продолжала Элизабет. Рио покачал головой:

– В Техасе нет свиней.

– Но такого не может быть, – запротестовала Элизабет. – Я совершенно точно помню: капитан нашего парохода говорил, что на востоке Техаса множество свиней.

Рио промолчал. Но он прекрасно понял, о чем говорил капитан. „Свиньи“, о которых шла речь, были дикими кабанами. Эти животные могли убить лошадь и преследовать пуму, и многим охотникам случалось проводить ночь на дереве, куда они забирались, спасаясь от разъяренного кабана.

К тому же Рио знал: никто и никогда даже не пытался съесть хотя бы одного дикого кабана.

Элизабет сочла его молчание знаком согласия и, поднявшись на ноги, проговорила:

– А меню мы обсудим позже. Сейчас у нас есть другие дела. – Отстегнув свои манжеты, она кивнула в сторону хижины и заявила: – Мне надо очень много горячей воды. А также щелочное мыло и метла. Нельзя терять ни минуты.

Элизабет закатала рукава и, подоткнув юбки, направилась к хижине. Рио улыбнулся и бросился выполнять ее просьбу.

По лесной тропинке навстречу друг другу ехали двое всадников. Один из них был на неподкованном крепком пони без седла, в красной шерстяной накидке и с ружьем, украшенным лисьими хвостами; другой же – в надвинутой на лоб широкополой шляпе и высоком седле.

Остановившись, всадники какое-то время молча смотрели друг на друга. Лица их казались непроницаемыми.

Наконец Красный Волк заговорил:

– Тебя долго не было в этих местах.

Джед сунул руку в седельную сумку и извлек кисет с табаком.

– Для великого вождя.

Чероки принял подарок, не говоря ни слова. Джед преподнес ему также пакетик иголок.

– А это для жены великого вождя. Вождь спрятал подарки под накидку.

– Я привез с собой женщину, – продолжал Джед. Красный Волк чуть наклонил голову.

– Это хорошо. Мужчина не должен умереть, не родив сыновей.

– Она городская женщина.

– Она научится всему.

Лошади склонили головы, чтобы пощипать травы. Мужчины же надолго умолкли, однако по-прежнему пристально смотрели друг на друга.

– Какие новости о прибрежных деревнях? – спросил наконец Красный Волк.

– Ворон отправляется посоветоваться с друзьями чероки. Он вернется, прежде чем сменятся листья.

Сэм Хьюстон, принятый индейцами в свое племя под именем Ворона, теперь перебрался из Алабамы в Теннесси, где собирался встретиться с Эндрю Джексоном и другими влиятельными лицами, чтобы заручиться их поддержкой и добиться присоединения Техаса к Штатам.

– Скверные времена наступают для чероки, – сказал Красный Волк. – Новый вождь Ламар хочет отнять у нашего народа земли, отданные Вороном. В Накотдочесе люди неспокойны.

Джед не был политиком и не имел ни малейшего желания стать им. Ему было гораздо спокойнее, когда он не знал о положении государственных дел. Но Джед был техасцем и не мог не думать о том, что происходило на техасской земле.

Президент Ламар, пришедший к власти благодаря Сэму Хьюстону, решил теперь уничтожить все то, что удалось построить Сэму. Ламар создал свою армию и печатал не имевшие никакой цены техасские деньги. И все обещания, которые Сэм давал своим друзьям чероки, Ламар планомерно и упорно нарушал.

Джед сказал:

– Красный Волк – великий воин, и у него много отважных людей.

Индеец понимал, о чем говорил Джед, и в глазах его была глубокая печаль.

– Мы поговорим, – ответил он. – Потом начнем воевать, и многие погибнут. Удел нашего народа – искать мира и встретить войну.

Слово „война“ редко звучало в устах чероки, и Джед знал, что Красный Волк не станет бросаться им. Какое-то время чероки мирно жили в Техасе рядом с белым человеком, но теперь все должно было измениться. Все должно было измениться именно сейчас, когда у Джеда появилась женщина, судьба которой зависела от него.

Джед никогда не боялся опасностей, никогда не боялся смерти.

Но теперь у него была Элизабет.

Джед бросил взгляд в сторону своего ранчо, и Красный Волк понял, о чем он думает.

– Ты мой брат, – сказал индеец. – Когда начнется война, чье ружье будет в твоих руках?

Джед пристально посмотрел в глаза индейца.

– Ты мой брат, – ответил он. – Но мое ружье – только мое. Я буду делать то, что должен делать.

Вождь одобрительно кивнул:

– Ты хорошо усвоил законы жизни, Желтый Ястреб. И теперь научи свою женщину. – Красный Волк повернул свою лошадь, собираясь удалиться. Обернувшись, сказал: – Когда придет время, мы выступим. Я не запятнаю кровью порога друга.

Вождь почти тотчас же исчез за деревьями, но Джед еще долго сидел в седле, прислушиваясь к затихавшему цокоту копыт. Наконец, тронув поводья, направил лошадь в сторону ранчо.

Мужчины вернулись, когда стемнело. Вернулись усталые, потные и не в лучшем расположении духа. Весь день они валили деревья, оттаскивали в сторону бревна и складывали их штабелями. Это был адский труд, наградой за который являлось только сознание выполненного долга. А завтра их ждала такая же изнурительная работа – предстояло перетаскать бревна в лагерь и построить вторую хижину.

В мрачном молчании они расседлали лошадей и растерли холки животных пучками сухой травы. Рио вышел помочь им. На вопрос Джеда о жене ответил:

– О, sefior, она прекрасная леди.

Усталые мужчины, не заметив ухмылки мексиканца, направились к хижине. В нескольких метрах от двери они остановились будто громом пораженные.

Перед ними стояла Элизабет Филдинг, прекрасная, как майское утро. Она была в хрустящем от чистоты голубом полотняном платье и в белом переднике, в руке же держала деревянную поварешку. Из ее идеальной прически не выбивался ни один волосок, а от улыбки любой мужчина мог окаменеть на месте.

– Таз для мытья и полотенца – возле корыта с водой, джентльмены, – сказала она с приветливой улыбкой. – А я сейчас накрою на стол.

Элизабет повернулась и исчезла в хижине. Рио улыбнулся и ткнул локтем в бок изумленного Дасти.

Джед подошел к стоявшему у двери тазу. Вымыл руки и ополоснул лицо. Немного подумав, снял рубашку и принялся мылить грудь и руки до плеч.

Помывшись, Джед оставил своих друзей и зашел в хижину. Переступив порог, замер, ошеломленный. Он не узнавал свое жилище.

К стенам были прибиты полки для ящиков и коробок, и теперь все их припасы были аккуратно разложены. Кастрюли и сковороды висели на гвоздях над очагом. Тарелки, миски и ложки были вычищены и отполированы до блеска. Стол вымыт щелочным мылом и отчищен песком до слепящей белизны. Пол был тщательнейшим образом выметен, и на нем не оставалось ни пылинки, а корпус фонаря отполирован до такой степени, что он освещал все углы комнаты. И теперь на кровати лежал матрас, набитый свежим сеном и обтянутый белым муслином.

В воздухе витали чудесные ароматы свежезажаренных бифштексов и кукурузных лепешек. Элизабет же в этот момент ставила на стол горшок с тушеной зеленью.

Тут вошли остальные мужчины – и тоже замерли в изумлении (впрочем, Рио только сделал вид, что изумлен). Разумеется, они не ожидали, что миссис Филдинг будет заниматься хозяйством и обслуживать их.

Элизабет поставила на стол тарелку с тортильями и, отступив на шаг, сняла передник.

– Не сесть ли нам за стол? – сказала она с улыбкой. Дасти тотчас же сорвал с головы шляпу. Скунс, чуть помедлив, последовал его примеру. Джед же снял шляпу еще раньше – когда умывался.

Элизабет села за один конец стола, а Джед – за другой, напротив. В комнате было только два стула, и потому остальные трое шаркали ногами. Наконец расположились на бочонках, которые Элизабет поставила вокруг стола для каждого.

Скунс схватил вилку и насадил на нее сразу два бифштекса. Но тотчас же в ужасе замер, потому что Элизабет сказала:

– Джед, не прочтешь ли ты благодарственную молитву? Джед не читал молитву за столом с тех пор, как умерла его мать и он покинул дом, а это было десять лет назад. Но сейчас все взгляды были обращены на него, и он понял, что должен попытаться.

Скунс водворил бифштексы на место и положил на стол вилку. Все смотрели на Джеда. Тот, собравшись с духом, закрыл глаза и забубнил что-то неразборчивое.

Минуту спустя Элизабет нежным голоском произнесла:

– Аминь.

Но никто из мужчин, казалось, не знал, что делать дальше.

В конце концов Скунс снова потянулся к блюду с бифштексами, и снова Элизабет остановила его – на сей раз деликатным покашливанием. Скунс нахмурился и вопросительно взглянул на Джеда. Тот кивнул на жену.

Элизабет взяла свою салфетку (рядом с каждой тарелкой лежал аккуратно сложенный лоскут чистого полотна), развернула ее и положила себе на колени. Мужчины тут же последовали ее примеру, – все, кроме Скунса. Он схватил свою салфетку и принялся заталкивать ее себе за ворот. Но, получив от Дасти чувствительный толчок в бок, выдернул салфетку из-за ворота. Все еще хмурясь, Скунс расстелил полотно у себя на коленях. Потом опасливо покосился на Элизабет.

Рио, чуть приподнявшись, передал общее блюдо Элизабет. Она поблагодарила его улыбкой и положила одну порцию себе на тарелку. Затем передала блюдо сидевшему рядом с ней Дасти.

Джед и много лет спустя частенько вспоминал эту трапезу. И каждый раз при этом усмехался и с восхищением поглядывал на жену. То действительно был памятный вечер – на ранчо „Три холма“ пришла цивилизация.

Ужин длился недолго, и за столом все молчали – мужчины, даже несмотря на свои новообретенные хорошие манеры, считали еду весьма серьезным делом. К тому же трое из них ужасно устали и проголодались. Элизабет это понимала и не пыталась завести светскую беседу. Изящными движениями она отправляла в рот маленькие кусочки мяса и постоянно подносила к губам салфетку, делая вид, что не замечает недоуменных взглядов.

Отодвинув тарелки, мужчины быстро расправились с кофе – каждый свою кружку выпил залпом. Первым поднялся из-за стола Дасти. Взяв свою шляпу, он откашлялся и проговорил:

– Весьма впечатляющий ужин, мэм. Элизабет улыбнулась ему:

– Благодарю вас, Дасти. Но, как вы, наверное, догадываетесь, ужин приготовил Рио, а не я.

Дасти покраснел до корней волос.

– Да, мэм, конечно… Но все равно было очень вкусно. Скунс, встав из-за стола, принялся нахлобучивать свою шляпу. Потом вдруг снял ее и, взглянув на Элизабет, пробормотал:

– Приятно было снова посидеть за столом, мэм. – Кивнув Джеду, повернулся и направился к двери.

Рио, шагнув к Элизабет, проговорил:

– О, sefiora, сегодня вечером… – На губах его появилась едва заметная улыбка, даже не улыбка, а скорее намек на нее. – Сегодня я припомнил все вечера в прекрасной hacienda дона и его доброй seniora. Это было очень-очень много лет назад, – добавил мексиканец. Поклонившись Элизабет, он вышел из хижины и осторожно прикрыл за собой дверь.

Джед по-прежнему сидел за столом. Сидел, осматривая свое преобразившееся жилище и время от времени поглядывая на жену. Пламя фонаря отбрасывало блики на ее безупречно причесанные волосы и накладывало мягкие тени на изящные складки ее платья. Она сидела в непринужденной позе, точно в гостиной в доме своего отца, и маленькими глоточками пила кофе с цикорием из видавшей виды оловянной кружки – пила с таким видом, будто это был лучший и ароматнейший напиток, налитый в чашку из тончайшего фарфора. На лице ее застыло выражение умиротворения, и один взгляд на нее, сидящую в его доме и так близко от него, вызвал мучительное томление в сердце.

Он не хотел впускать эту женщину в свой мир. Он никогда не хотел этого. Все, что окружало ее, все, что она делала, было здесь неуместно, не нужно… И вызывало какое-то смутное беспокойство…

Однако она сидела за столом напротив него и преспокойно пила кофе. Джед чувствовал, что желание терзает его все сильнее.

Да что же он за человек, если мог одновременно досадовать на женщину и желать ее?

Она смотрела на него своими прекрасными изумрудными глазами – смотрела так, будто для нее было самым обычным делом проводить вечера в его обществе, будто она не желала ничего другого, будто она была здесь всегда.

Ему безумно хотелось прикоснуться к ней и почувствовать тепло ее тела, хотелось убедиться, что она действительно существует и сидит за столом в его хижине, сидит напротив него.

Он пытался представить, как она моет и скребет бревенчатые стены, как подметает полы и двигает ящики и бочки, выполняя ту работу, которую обычно в ее доме, в Алабаме, делали рабы и которую она должна была презирать. Элизабет Коулмен, по всей вероятности, не привыкла даже застегивать свое платье без помощи двух горничных – сегодня она работала здесь, как черная рабыня. Но почему? Ради кого?

Ради нескольких мужчин? Ради тех, кто больше привык к обществу коров, чем к общению с женщинами? На что она надеялась? Попытка преобразить его жилище и превратить эту хижину в настоящий дом не принесет ей ничего, кроме морщин, мозолей на руках, боли в спине от непривычной работы и горечи в глазах. Неужели она не понимает?..

Взглянув на жену, Джед произнес:

– Вам не следовало этого делать.

Элизабет вздрогнула, и в ее глазах появились отчуждение и холод. Поставив на стол кружку, она проговорила:

– Я сделала это не для вас, а для себя. Потому что не хочу жить, как животное. Даже если вынуждена жить с животным…

Элизабет похолодела, едва лишь произнесла эти слова. Она не могла поверить, что способна сказать такое… Но ведь она ужасно устала – весь день трудилась по колено в грязи и выполняла такую работу, к которой совершенно не привыкла. Еще совсем недавно она упала бы в обморок от одной мысли, что ей придется этим заниматься.

Она не рассчитывала на похвалу и не испытывала особой гордости или даже удовлетворения. Просто поняла, что это надо сделать, – и принялась за работу. Но она никак не ожидала, что это вызовет гнев Джеда, – а он разгневан. Когда же он заговорил с ней таким тоном, что-то внутри у нее взорвалось и она не сдержалась…

Но почему он недоволен? Ведь она не сделала ничего дурного… Почему ей приходится выслушивать несправедливые упреки?

Элизабет заметила смятение в глазах Джеда. Но он тотчас же взял себя в руки, и лицо его сделалось непроницаемым. Она уже хотела извиниться за свою вспышку, но тут он вдруг встал из-за стола и направился к двери. У порога обернулся и сказал:

– Завтра мне надо встать с рассветом.

– Нет! – выпалила она. – Нет, сэр, вы не уйдете, не поговорив со мной. Вы не смеете обращаться со мной так, будто я не существую. Мы супруги, и хотя я понимаю, что для вас это не было свободным выбором…

– Совершенно верно, не было, – перебил Джед. Элизабет вспыхнула. Гнев исказил ее черты. Сжав кулаки, она закричала ему в лицо:

– Неужто вы полагаете, что я именно так представляла восторги и блаженство супружеской жизни?! – Элизабет перевела дух, она задыхалась от ярости. – Неужели вы полагаете, что я хотела именно так провести всю свою жизнь?! Ваше ранчо не похоже на дворец у моря, сэр, а вы – на Прекрасного принца!

Джед пристально взглянул на жену.

– Все это ваши выдумки. И вам пора выбросить из головы подобный вздор.

Сейчас уже Джед не скрывал своих чувств – глаза его метали молнии.

– Посмотрите хорошенько вокруг! – продолжал он, повысив голос. – Вы жили в сказочном мире у себя в Алабаме, здесь – настоящая жизнь!

– Я это чувствую!

– У вас есть возможность вернуться обратно!

– Возможно, я так и сделаю!

– Еще не поздно!

Он шагнул к Элизабет и, сжав кулаки, прокричал:

– Черт возьми, завтра же я отвезу вас обратно! Нет, не завтра, сегодня! И вы сможете завтракать в постели и лить слезы на плече у своего папочки до тех пор, пока не сядет солнце и не наступит новый, счастливый день.

Элизабет почувствовала, что вот-вот задохнется… Еще одно оскорбление!

– Это то, чего вы хотите?! – закричала она.

Джед первый отвел взгляд. Он машинально провел ладонью по волосам и проворчал:

– Я сам не знаю, чего хочу. А впрочем… – он обвел взглядом комнату. – Вот этого я наверняка не хочу.

Элизабет обошла стол и подошла к мужу почти вплотную. Сердце ее билось все быстрее… и болезненно сжималось от отчаяния и безнадежности.

– Почему вы все время сердитесь на меня? – спросила она. – Я не сделала ничего предосудительного. Чем я заслужила подобное обращение?! Чего вы хотите от меня?

Джед смотрел на жену, явно озадаченный ее словами. Он впервые встретил такую женщину. Такую откровенную, такую бесхитростную… и бесстрашную – ведь она не побоялась бросить ему вызов.

Но чего же он все-таки хотел? Хотел, чтобы ее здесь не было, чтобы она удалилась в свой безопасный мир, частью которого являлась? Разумеется, он хотел освободиться от чувства вины, от волнения, от беспомощности…

Но он не хотел вызвать ее гнев, не хотел гневаться сам… И не хотел обидеть или уязвить ее. Но как сказать ей об этом?

Джед с трудом подавил вздох и сказал, отводя глаза:

– Я не сержусь на вас, Элизабет. И никогда не сердился. Я зол на самого себя.

Жена смотрела на него недоверчиво. Было очевидно, что она его не понимает. Джед тяжко вздохнул:

– Черт возьми, Элизабет! Неужели вы не понимаете? – Он прошелся по комнате. – Все это моя вина! Все!.. Вам здесь не место. Вы не должны были выходить за меня замуж. Не должны были приезжать сюда. За одну минуту слепой страсти я исковеркал и вашу жизнь, и свою. Но я не хотел…

При этом напоминании о том, что было между ними, Элизабет вспыхнула и, охваченная гневом, закричала:

– Ваша вина?! Но ведь вы были не один! Нас было двое! Джед уставился на нее в изумлении.

– Двое?! Да вы же просто ребенок! А мне следовало вести себя разумнее… – добавил он с горечью в голосе.

– Я не ребенок! – Элизабет вскинула подбородок, в глазах ее снова полыхал огонь. – И не смейте называть меня ребенком! Я не хочу, чтобы вы обращались со мной, как с ребенком! Разве сегодня я не доказала, что способна на все, чего бы вы от меня ни потребовали? Что еще я должна сделать?

Джед молча смотрел на жену. Он должен был сказать ей многое, должен был объяснить ей все – хотя бы попытаться… Но, глядя в ее пылающие глаза, Джед терялся и не знал даже, с чего начать.

– Элизабет… – пробормотал он и тотчас же умолк. Окинув взглядом комнату, вновь заговорил: – Элизабет, вы не изменили мир, в котором живете. Только тем, что вы сделали здесь, невозможно…

– Я должна с чего-то начать, – перебила она.

Джед снова вздохнул. Он понимал, что спорить с женой бессмысленно. Упрямая, полная непоколебимой решимости, она смотрела прямо ему в глаза и казалась сейчас еще более прекрасной, чем прежде. Джед почувствовал, что желание с новой силой охватило его – и в то же время он еще острее ощущал собственную беспомощностью. Эта женщина… Она была необыкновенно упрямой и совершенно непредсказуемой.

Он не мог ничего ей объяснить, не мог переубедить, не мог успокоить.

Что он мог поделать с такой женщиной?

Она стоит совсем рядом… Подбородок вздернут, в глазах решимость. Что можно поделать с ее упрямством, с тем, что она живет в мире своих фантазий?

– Черт возьми, Элизабет! Мы не на светском приеме! Вы не можете все переделать и изменить и воображать при этом, что все будет хорошо. Вы живете с шорами на глазах и ожидаете, что вокруг вас будут… розовые оборки и кружева и золотые закаты только потому, что вы так захотели! Ради всего святого, проснитесь!

Джед был в отчаянии и лишь поэтому снова повысил голос. Он кричал, потому что чувствовал свое бессилие, кричал, хотя вовсе не хотел кричать. Но что же с ним происходит?

Он схватил жену за плечи. Ему хотелось встряхнуть ее, вырвать из мира грез, хотелось заставить се увидеть правду…

Но она смотрела на него широко раскрытыми глазами и, видимо, готовилась дать ему достойный ответ…

И Джед почувствовал, что не может встряхнуть ее. Вместо этого он привлек жену к себе… и поцеловал.

В следующее мгновение он понял причину своего гнева, понял, где источник его беспомощности и раздражительности, его бессилия и беспокойства. Сейчас, крепко прижимая к себе Элизабет, Джед вдруг осознал: оказывается, ему мало держать ее в объятиях, целовать ее и делить с ней ложе; он хотел обладать ею полностью, хотел заставить ее покориться и смотреть на мир его глазами. Ему казалось, что таким образом он сумеет оградить жену от всех возможных опасностей.

Сообразив, что с ним происходит, Джед испугался; собственные чувства и желания казались ему дикими, первобытными, – а ведь Элизабет привыкла к другому обществу, к другому обхождению.

Почувствовав, что готов опрокинуть ее и взять прямо на полу, как животное, – а ведь именно так она его назвала, – Джед резко отстранился от нее и отступил, тяжело дыша. Сейчас он особенно остро ощущал свое бессилие, свою беспомощность, и это приводило его в отчаяние. Непроизвольно сжимая и разжимая кулаки, Джед молча смотрел на жену. Наконец в смущении пробормотал:

– Теперь сами видите… Вы можете вычистить весь дом, можете заставить ковбоев есть за столом и из тарелок, а не из общего горшка, можете нарядиться и делать вид, что находитесь в большом и красивом доме своего папочки, но вы не сможете изменить меня, как не сможете изменить эти холмы и животных, там обитающих. Не сможете, Элизабет… – Джед умолк, переводя дух. Потом вновь заговорил: – Вот какого мужа вы получили и вот какой дом… Но вы же хотели совсем не этого и ожидали совсем другого. Да, вы мечтали о другой жизни, но так уж случилось… Мне очень жаль, Элизабет, но вы должны понять, что такая жизнь – не для вас.

Но Элизабет не собиралась сдаваться.

В том, как она подняла подбородок, была отвага, и, несмотря на то что ее голос слегка дрожал, когда она заговорила, несмотря на боль и обиду в ее глазах, она не собиралась сдаваться.

– Мы навсегда останемся мужем и женой, – заявила она решительно. – Я могу только постараться сделать все возможное, чтобы улучшить нашу жизнь, и очень жаль, что пока мне это не удается. Но все же я делаю больше, чем вы. По крайней мере я пытаюсь стать хорошей женой.

Джед не хотел с ней расставаться, не хотел, чтобы она покидала его дом, но он понимал, что не сможет изменить эту женщину, не сможет ничего ей объяснить. Действительно, как заставить ее подчиниться требованиям суровой техасской жизни? Какие слова надо сказать ей, чтобы она поняла его? Он чувствовал, что после нынешней ссоры едва ли сумеет найти такие слова.

А эта ссора… Она еще больше отдалила их друг от друга.

Джед снова прошелся по комнате. Затем посмотрел на жену и увидел в ее глазах слезы. Конечно же, он оскорбил ее. И теперь должен был как-то загладить свою вину, сделать так, чтобы она забыла о ссоре. Ему не хотелось оставлять ее сейчас в таком состоянии, но все же он направился к двери и…

Элизабет смотрела ему вслед и чувствовала, что вот-вот расплачется. Она совершенно ничего не понимала – не понимала, что произошло между ними. Ей хотелось окликнуть его, но она не знала, что сказать ему. Знала только одно: она не хочет, чтобы он уходил.

Джед уже потянулся к ручке двери, но вдруг замер на несколько мгновений. Потом медленно обернулся, и их взгляды встретились.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

„Может, еще можно что-то изменить? – думал Джед. – По крайней мере можно попытаться…“

Собравшись с духом, он проговорил:

– Сегодня я хочу спать здесь, Элизабет.