Гвен Бристоу и Брюс Маннинг

Невидимый хозяин

© Перевод М. Никольский

 

Глава первая

— Всего получилось тридцать семь слов, — сказала девушка.

— Повторите, пожалуйста, текст телеграммы, — произнес голос в телефонной трубке.

Она прочитала:

«Поздравляю тчк готовлю небольшую вечеринку большим сюрпризом вашу честь особняке крыше Бьенвиль Билдинг восемь вечера следующую субботу тчк чтобы сюрприз был неожиданным сохраните приглашение секрете тчк обещаю самую оригинальную вечеринку всю историю нового Орлеана тчк хозяин особняка».

— Все правильно. Отправьте телеграмму по всем восьми адресам.

— За восемь телеграмм с вас три доллара тридцать шесть центов, — сказала девушка.

В трубке было слышно, как в монетоприемник телефона-автомата со звоном упали тринадцать четвертаков и три монетки по пять центов.

— Благодарю вас, — сказала девушка.

На другом конце провода послышался щелчок: там повесили трубку.

— Какой жуткий голос был у этого парня, — сказала девушка своей напарнице, сидевшей у соседнего телефона, — прямо мороз по коже.

— Может быть, он гробовщик?

— Да нет, он устраивает вечеринку, — ответила девушка, отстукивая телеграмму на стоявшем перед ней аппарате.

Спустя пятнадцать минут восемь желтых конвертов с телеграммами были уже на пути к получателям.

Миссис Гейлорд Чизолм надорвала желтый конверт тонкими аристократическими пальцами и дважды прочитала телеграмму. Вначале она недоуменно сдвинула брови, затем улыбнулась с довольным видом.

В неярком свете ламп, освещавших ее будуар, Маргарет Чизолм напоминала императрицу, чьи чеканные лики презрительно взирают на потомков из глубины веков. В движении руки, которым она поднесла зажигалку к кончику сигареты, а затем снова взяла телеграмму, чтобы прочесть ее еще раз сквозь голубое облачко сигаретного дыма, было что-то от императрицы.

«Поздравляю тчк готовлю небольшую вечеринку большим сюрпризом вашу честь особняке крыше Бьенвиль Билдинг восемь вечера следующую субботу тчк чтобы сюрприз был неожиданным прошу сохранить приглашение секрете тчк обещаю самую оригинальную вечеринку всю историю нового Орлеана тчк хозяин особняка».

Какая глупая телеграмма и в то же время очень неглупая, подумала Маргарет. Кому-то, судя по всему, захотелось посоперничать с ней — организатором самых интересных вечеринок в городе. Маргарет улыбнулась и задумалась, кто же это может быть.

Тем, кто был знаком со светской жизнью города, не было необходимости объяснять, что миссис Гейлорд Чизолм в самом деле было с чем поздравить: не так давно она хладнокровно разделалась с единственной сомнительной дебютанткой светского общества в нынешнем сезоне, вычеркнув Кэтрин Слеймон из списка гостей своего ежегодного бала. Интересно, подумала Маргарет после бала, какое сильное впечатление это на всех произведет. Светское общество к тому времени пришло в ужасающее состояние: ведь еще несколько лет назад никому бы и в голову не пришло пригласить на праздник Марди гра дочь политика-ирландца, даже несмотря на то, что ее папаша с тяжелым подбородком был богатым и щедрым филантропом. Однако все ее принимали, и она весело протанцевала весь карнавал, пока не наступило время бала у миссис Чизолм. Маргарет заранее все обговорила с Джейсоном Осгудом, чья дочь в этом году тоже впервые выехала в свет. И вот, когда к Маргарет в очередной раз съехались гости на ее знаменитый бал светских дебютанток, Кэтрин Слеймон там просто не оказалось.

Именно поэтому на субботней вечеринке Маргарет скажет доктору Марри Чеймберсу Риду, что, по ее мнению, это он отправил ей телеграмму, чтобы поздравить ее с тем, как она замечательно поставила на место этих Слеймонов. Доктор Рид был слишком аристократичен, чтобы не восхититься поступком Маргарет; и потом, скажет Маргарет доктору Риду, чтобы он не чувствовал себя чересчур польщенным, текст телеграммы показался ей всего лишь попыткой ученого проявить остроумие.

Все это Маргарет скажет в субботу вечером. Сейчас же она просто сложила телеграмму и рассмеялась про себя, отправляя окурок сигареты в чашу с тлеющими угольками сандала.

Доктор Марри Чеймберс Рид аккуратно отодвинул лежавшую перед ним на столе стопку университетских бумаг и вскрыл телеграмму, которую принесла ему секретарша.

Своей репутацией в невозмутимом ученом мире, где он пользовался всеобщим уважением, доктор Рид был в большой мере обязан тому, что никогда не подавал виду, будто слышит что-то в первый раз. Он мельком взглянул на телеграмму, затем на секретаршу и сказал ей: «Ответа не будет, мисс Эшмир», — но, как только за ней закрылась дверь, лицо его приняло загадочное выражение.

«Поздравляю тчк готовлю небольшую вечеринку…»

Разумеется, доктор Рид был уверен, что поступил очень умно, тихо удалив молодого Генри Аббота с факультета, когда стало известно, что Аббот пропагандирует на своих занятиях разрушительные социальные теории. Правда, лишь очень не многие знали, почему молодой Аббот так быстро ушел из университета, и едва ли кому-нибудь могло прийти в голову делать внутренние проблемы университетской жизни достоянием публики, устраивая празднества по такому поводу. Пока только два-три особых друга университета нашли повод поздравить доктора Рида с очередным успехом в освобождении университетских коридоров от опасных доктрин. Одним из них — людей, осведомленных о его добрых делах, — был Джейсон Осгуд.

Вот потому-то, приехав на субботнюю вечеринку, доктор Рид и скажет Джейсону Осгуду, отведя его в сторону, почему он решил, что телеграмму послал мистер Осгуд. Он также добавит, что, по его мнению, мистер Осгуд поступил весьма благоразумно, подписавшись просто «хозяин особняка», ибо любопытные глаза не увидели бы здесь и малейшего намека на то, что именно Джейсон Осгуд пожертвовал средства на содержание кафедры экономики и теперь проявлял отеческий интерес к тому, что там преподают.

Доктору Риду предстояло сказать все это в субботу вечером. Но знал он об этом уже сейчас, убирая телеграмму во внутренний карман пиджака и вызывая звонком секретаршу. Доктор Рид с легкостью все решал заранее.

Когда секретарша Джейсона Осгуда влетела к нему в кабинет, он недовольно нахмурился, раздосадованный тем, что из-за телеграммы ему приходится отрываться от дела, отодвинул в сторону отчет, который он готовил для акционеров, и вскрыл третью телеграмму.

Позже, на субботней вечеринке, мистер Осгуд заявит Питеру Дейли, что считает его автором телеграммы, и расскажет ему, как он был разозлен, получив ее, ибо не видел ничего хорошего в том, что всякие богемные юнцы из Французского квартала отвлекают его от работы своими загадочными посланиями. И все-таки, скажет мистер Осгуд, он подумал о том, как же важно было профинансировать Гражданский форум, и совсем не удивился, что Питер пожелал отпраздновать основание Фонда Осгуда. «И, разумеется, — добавит он, — я хотел поздравить тебя с постановкой на Бродвее пьесы по твоей книге. Вот и решил ненадолго забежать сюда после совещания».

Все это мистер Осгуд скажет в субботу вечером. Сейчас же он прочел телеграмму, отложил ее в сторону и вернулся к своему докладу. Офис мистера Осгуда располагался в сияющем новизной здании «Бьенвиль Билдинг», но он еще не видел особняка, построенного на его крыше на высоте двадцати двух этажей. Он вспомнил, что, по словам архитекторов, это будет самое оригинальное в городе сооружение подобного рода.

Придя домой после прогулки по книжным магазинам на Ройел-стрит, Питер Дейли обнаружил на каминной полке адресованное ему послание. Он положил на пол завернутую в газету пачку книг и распечатал четвертую телеграмму.

— У меня ушло целых три минуты на то, чтобы определить, кто ее отправил, — сообщит Питер на субботней вечеринке, — но когда я перебрал в уме всех своих друзей, то вспомнил о Сильвии и решил, что это наверняка она. Видите ли, Сильвия всегда была моей приятельницей. Она читала мою писанину и говорила, что у меня получается хорошо, еще в те времена, когда я и сам толком не был в этом уверен. Вот я и подумал, что это Сильвия решила закатить вечеринку по случаю моего возвращения домой. В тот момент я был слегка не в себе: все-таки моя первая пьеса на Бродвее — как тут было не обалдеть.

Питер расскажет все это в субботу вечером. Сейчас же, прочитав телеграмму, он просто вышел на балкон, чтобы полюбоваться необычной обветшалой красотой старого Французского квартала и послушать перезвон колоколов на пыльно-серой звоннице собора.

— Телеграмма, мисс Сильвия.

— Спасибо, Чад. — Сильвия Инглсби подняла свою гладко причесанную золотоволосую голову, чтобы взглянуть на своего посыльного, и не смогла удержаться от улыбки. — Чад, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не жевал резинку в офисе!

— Фу ты, извините, мисс Сильвия. — Он выудил бумажку из мусорной корзинки и завернул в нее жвачку. — Теперь порядок? — спросил он, бросив бумажный комок обратно в корзинку.

— Да, пожалуй. И еще, Чад, в пять часов придет мистер Линдсей. Скажи мисс Уортингтон, чтобы она подготовила материалы дела к этому времени.

— Да, мэм. — Чад кивнул и широко заулыбался, выходя из ее кабинета.

Сильвия улыбнулась ему вслед, распечатывая пятую телеграмму. Ее по-детски веселило обожание посыльного, которое она принимала как дань своему умению быть адвокатом, внешне мало его напоминая.

Ее лицо вновь засветилось радостью, когда она стала читать телеграмму:

«Поздравляю тчк… хозяин особняка».

— Но это было так похоже на тебя, Тим, — шепнет она на субботней вечеринке.

Сильвия была превосходным адвокатом с железной логикой и хладнокровным вдохновением. Несколько человек из числа ее клиентов со временем стали ее добрыми друзьями, и, пожалуй, самым близким среди них был Тим Слеймон, политик, чье грузное и сварливое лицо было маской, под которой скрывался самый настоящий интеллект. Сильвия относилась к Тиму с нежностью, а Тим испытывал к Сильвии величайшее уважение, высоко ценя ее способности.

— Правда, я тогда засомневалась, — услышит от нее Тим в субботу вечером, — разумно ли было с твоей стороны затевать вечеринку. Но ведь нам удалось доказать, что Косгрейв имел законное право баллотироваться на пост мэра, несмотря на всю грязь, вылитую на него группировкой Осгуда. Это было победой для нас обоих. Вот я и подумала, какой же ты молодец, что устраиваешь для меня маленький праздник по этому поводу.

Сейчас же, убирая телеграмму, Сильвия думала как раз об этой схватке Слеймона с Осгудом. Она знала, что методы ее работы бывают порой весьма сомнительными. Вряд ли она стала бы настолько злоупотреблять своими возможностями, если бы речь шла о ком угодно, кроме Тима. Милого старины Тима.

Тим Слеймон отличался тем, что никогда не жевал сигары. Вот и сейчас, когда он возвращался из муниципалитета в свой офис, его голову окутывал голубой дымок, что делало его похожим на забавного кельтского духа, передвигающегося в облаке.

На его рабочем столе лежали две телеграммы. Первая, как оказалось, была от одного из членов правления клуба искусств и ремесел, который благодарил мистера Слеймона за его продиктованную заботой об общественных интересах помощь в получении клубом средств из городского бюджета. Тим прочитал ее и, добродушно кивнув, отложил в сторону. Он одобрительно относился к клубу искусств и ремесел. Нельзя сказать, чтобы он был большим знатоком картин, гончарных изделий и скульптуры, но во главе клуба стояла группа оригинальных художников, а организованная ими школа получила такую известность, что общественный деятель серьезного масштаба, каким был Тим, просто не мог пренебречь этим фактом. Вероятно, подумал Тим, это молодой Аббот подсказал правлению клуба идею послать эту благодарственную телеграмму. Аббот был неплохим парнем, несмотря на его недавний таинственный уход из университета после четырех месяцев преподавания. Естественно, финансовое благополучие клуба было для него небезразлично: ведь он только что получил первую премию по итогам весенней выставки.

Тим распечатал вторую телеграмму.

Встретившись в субботу вечером с молодым Абботом, Тим скажет ему, почему он решил, что телеграмму с поздравлением отправил Аббот. Очень уж очевидно было, что послал ее чокнутый — как раз такой, как Аббот.

— Я подумал, что ты пытаешься играть в таинственность, и мне показалось, что было бы забавно встретиться с тобой как бы случайно, — скажет Тим. — Я решил, что воспользуюсь приглашением и сделаю вид, будто понятия не имею, кто именно устраивает вечеринку, и изображу удивление, когда за коктейлями ты признаешься, что это твоих рук дело.

Откладывая телеграмму в сторону, Тим подумал, как же хорошо, что он давно уже научился быть приятным для всех.

Генри Аббот, известный среди обитателей Французского квартала как Хэнк, сидел под пальмами во внутреннем дворике на Ройел-стрит и красил винтовую лестницу, ведущую на балкон, когда старуха негритянка, ухаживающая за его квартирой, принесла ему седьмую телеграмму. Она быстро и невнятно протараторила на своем приятном на слух и совершенно непечатном креольском жаргоне, что телеграмма только что получена. Хэнк, который обычно понимал не более половины того, что она ему говорила, ответил:

— Хорошо, хорошо.

Когда она удалилась, он принялся внимательно разглядывать синюю полоску, которую только что нанес на поверхность лестницы. Она показалась ему чересчур синей. Хэнк гораздо лучше разбирался в красках, чем в проблемах коммунизма. Надо сказать, он уже не раз задавался вопросом, что же такое он сказал на своих занятиях, что доктор Рид истолковал как пропаганду коммунистических идей. Пристально изучая оттенок синего, он вскрыл телеграмму и перечитал ее несколько раз, посмеиваясь про себя. После того как Хэнк получил первую премию на весенней выставке, он постоянно был в хорошем настроении.

— Джин, — сказал Хэнк, обращаясь к синей лестнице. — Конечно, это Джин.

На субботней вечеринке Хэнк признается Джин, что сразу же подумал о ней как о возможном отправителе телеграммы.

— Было в этой телеграмме что-то голливудское, — скажет он ей. — И потом это так в твоем духе — вспомнить на взлете собственной карьеры о том, что и я получил какую-никакую премию.

Хэнк спрятал телеграмму в карман и продолжил созерцание синей краски на поверхности лестницы.

Однако Джин, прекрасная, туманная, прозрачная кинозвезда Джин Трент, приехавшая домой в Новый Орлеан, чтобы немного отдохнуть, скажет, что, когда она получила восьмую телеграмму, ей и в голову не пришло подумать о Хэнке. Как только она прочитала телеграмму, скажет она в субботу вечером, она сразу же подумала о Маргарет Чизолм.

Начав свою артистическую карьеру в провинциальном театре средней руки, Джин перебралась оттуда на Бродвей, а затем в Голливуд, где снялась в трех фильмах, принесших ей славу кинозвезды. Но в Голливуде Джин было одиноко. Ее родным городом был и оставался Новый Орлеан, и, подобно множеству других его питомцев, выросших среди волшебной новоорлеанской зелени с золотом, Джин при всякой возможности снова и снова возвращалась сюда.

Как раз накануне на экраны Нового Орлеана вышла последняя картина с ее участием, и Джин выступала перед публикой на премьере, так что эта телеграмма оказалась в числе множества полученных ею поздравлений. Маргарет еще до нынешнего приезда Джин обещала устроить в ее честь вечеринку, на которую собиралась пригласить всех своих самых замечательных друзей. Поэтому в субботу вечером никто не удивится, когда Джин скажет, что, по ее предположению, телеграмму отправила Маргарет. Правда, ей прежде ни разу не приходилось получать приглашения от Маргарет по телеграфу, но она об этом даже не задумалась, поскольку, как и другие близкие друзья миссис Чизолм, привыкла к ее капризам.

 

Глава вторая

Джин Трент пришла на вечеринку последней. Выйдя из лифта на двадцать первом этаже Бьенвиль Билдинг, она на минуту задержалась в холле, где стрелкой был указан путь на крышу: туда вела винтовая лестница, едва различимая в неясном свете тусклого светильника. Джин взглянула на свое отражение в зеркальном стекле двери лифта и улыбнулась, подумав, что платья, которые она может теперь покупать на гонорары кинозвезды, — все-таки совсем другое дело. Она повернула голову, чтобы проверить, хорошо ли лежат ее блестящие, как лак, черные волосы, и расправила свое розовато-лиловое платье прежде, чем отправиться по лестнице наверх. Лестница была едва освещена, и, поднявшись на верхнюю площадку, Джин ненадолго остановилась, сомневаясь, идти ли ей дальше. Перед ней была огромная дверь, вся покрытая резьбой. Тусклое освещение и темные углубления в резьбе создавали гнетущее впечатление. Прежде чем Джин пересекла небольшой вестибюль перед дверью и постучала, у нее мурашки забегали по коже.

Дверь была массивной, как ворота крепости. Джин взялась за тяжелый серебряный дверной молоток, и почти тотчас же огромная дверь бесшумно и тяжело повернулась на потайных петлях. Стоявший за дверью высокий седой дворецкий посторонился, чтобы пропустить Джин. Когда дверь закрылась, она тихо ойкнула от изумления и восторга. Под ее ногами был каменный тротуар, по обеим сторонам которого тянулись высокие стены. За поворотом перед ней открылся вымощенный каменной плиткой и утопающий в цветах дворик под открытым небом — патио, в точности повторяющий знаменитые старые дворы Французского квартала. Здесь были и пальмы, и цветы, и мраморные скамейки. Казалось, что особняк стоит посреди настоящего сада. Для большего уединения патио был обнесен высокой стеной, увитой плющом, который слегка шевелился на ветру. Впереди была еще одна дверь, по-видимому, вход в особняк. Подойдя к ней, Джин отдала дворецкому накидку и решительно шагнула внутрь.

Она очутилась в просторной светлой комнате, полной знакомых ей людей, которые шумно ее приветствовали.

— Джин, дорогая! — воскликнула миссис Гейлорд Чизолм. — Это твоя вечеринка?

— Так, значит, это ты все это устроила, — сказал Джейсон Осгуд.

— Ваш сад на крыше просто очарователен! — сказал доктор Марри Чеймберс Рид.

— Минутку, минутку! — смеясь, воскликнула Джин, жестом пытаясь остановить этот поток слов. — Я вас совершенно не понимаю.

И снова рассмеялась знаменитым легким и звонким смехом Джин Трент, льющимся с киноэкранов по всему миру.

— Объясните, пожалуйста, — сказала она, — за что вы меня благодарите.

Она озадаченно оглядела присутствующих, изобразив руками восхитительный вопросительный жест, так хорошо знакомый миллионам ее поклонников.

— Как же так, Джин, — спросил Генри Л. Аббот, — разве это не ты принимаешь нас сегодня?

— Конечно же, нет, Хэнк. Что ты выдумываешь? Разве эту вечеринку организовала не Маргарет?

Ответом ей был взрыв общего веселья.

— Мы же тебе говорили, Маргарет, — весело сказал Питер Дейли.

Джин, очаровательная сероглазая брюнетка в воздушном розовато-лиловом платье, на минуту замерла с вопросительным видом. Затем пожала плечами, поджала губы и направилась к большому креслу.

— По-моему, вы самые грубые из всех, кого я когда-либо встречала, — сказала она.

— Пожалуй, это действительно так, — раздался знаменитый голос Сильвии, тонкий и звонкий, как новенькая монетка. На фоне тяжелой темной шторы, около которой она стояла, золотоволосая Сильвия в белом платье походила на валькирию. — Мне тоже так кажется. Да скажите же кто-нибудь Джин, отчего всем так весело.

— Пусть скажет тот, кто знает, — сказал Тим Слеймон, опускаясь на ближайший стул. — Я не мастер решать кроссворды, шахматные задачи и прочие головоломки.

— Скажи ей, Хэнк, — сказала Сильвия.

— Ну, хорошо. Прошу тишины! — Хэнк Аббот вышел на середину комнаты и встал лицом к Джин, а все остальные разбрелись по комнате. Пока все не утихли, он продолжал стоять с беззаботным видом, из-за которого Сильвия заметила однажды, что Хэнку совершенно незачем получать какую бы то ни было профессию, настолько он сам по себе хорош. Наконец Хэнк обвел взглядом всех собравшихся: элегантную миссис Чизолм в черном бархате, Сильвию, всю как бы вылепленную из золота и слоновой кости, Джин, будившую в сознании образ цветов и фимиама в пурпурных сумерках богов; он посмотрел на драматурга Питера, затем на громадного ирландца Тима Слеймона и на агрессивного финансиста Джейсона Осгуда, после чего взгляд его на мгновение задержался на докторе Марри Чеймберсе Риде, этом живом олицетворении университетского профессора.

— Кто бы он ни был, — медленно произнес Хэнк, — наш хозяин собрал исключительно интересную компанию. Здесь присутствуют восемь гостей, и ни один из них не принадлежит к той разновидности вечно хихикающих полудурков, встречи с которыми в светском обществе почти невозможно избежать. Должен сказать, что наш хозяин добился весьма приятных результатов в выборе гостей.

— Мы все знаем, Хэнк, что мы замечательные люди, — сказала Маргарет, аккуратно зажигая сигарету, — но что это было: торжественная речь или попытка объяснить Джин, почему мы так грубо обошлись с ней?

— Простите, если я вам наскучил, — невозмутимо сказал Хэнк. — Я думаю, однако, что нам все станет ясно, если мы попробуем детально рассмотреть ситуацию так, как я предлагаю это сделать.

Он оглядел комнату. Основными цветами ее интерьера были черный и серебристый: серебристые стены, разрисованные черными линиями, и черные шторы в серебристую елочку. Обставлена она была светлой модерновой мебелью с множеством углов, нахально торчавших во все стороны. В конце комнаты стоял черный радиоприемник с серебристыми ручками. Нарядно-элегантный вид комнаты раздражал, вызывая у гостей ощущение, что они недостаточно хорошо одеты для того, чтобы находиться в ней. Напротив радиоприемника были расположены раздвижные двери, которые вели в столовую, а слева от Хэнка была еще одна дверь с изображением серебристой Леды, глядящей на огромного черного лебедя; за этой дверью находилась спальня.

— Джин, — сказал Хэнк, — а как, собственно, ты здесь оказалась?

— Очень просто: вчера я получила поздравительную телеграмму с приглашением на эту вечеринку. Там была подпись: «Хозяин особняка».

— Вот именно. Самое странное во всей этой истории то, что здесь нет никакого хозяина. Здесь собрались одни только гости. Каждый из нас получил вчера телеграмму, в которой, насколько мы можем припомнить, был один и тот же текст. Сейчас как раз Великий пост, так что никто из нас не был особенно занят развлечениями и у всех нашлась возможность выбраться сюда. Каждый из нас слишком хорошо думает о себе, чтобы сомневаться в оценке своих достижений и гадать, с чем же его поздравляют. И вот так или иначе все мы здесь, а хозяин так и не появился.

— А что если это — вечеринка с розыгрышем? — засомневалась Джин. — Может быть, он явится в переодетом виде, свалится с потолка или поднимется сюда на кухонном лифте.

— Джин каталась в Голливуд, в Голливуд, в Голливуд, — пропел Джейсон Осгуд, размахивая в такт себе сигарой.

— Успокойся, — приказала ему Маргарет, легонько шлепнув его по щекам веером. — Видите ли, Джин, каждый пришел сюда в полной уверенности, что его пригласил кто-то из остальных гостей. Мы с Джейсоном пришли первыми. Мы встретились внизу и вместе поднялись сюда. Я считала, что мне телеграмму прислал доктор Рид.

— Вот забавно, — воскликнула Джин. — Ну и с каким же достижением вас можно поздравить?

Маргарет взглянула через всю комнату на Тима и вежливо улыбнулась. Не зря на протяжении всех двадцати лет своего замужества она совершенствовала умение никогда не смущаться.

— Всего лишь с одной маленькой глупостью, иллюстрирующей мысль Хэнка насчет огромного самомнения.

Тим пристально смотрел на Маргарет, прищурив свои проницательные глаза, а Сильвия глядела на нее с деланным вниманием, как обычно смотрят на собеседника, когда слушают его исключительно из вежливости, не обращая ни малейшего внимания на то, что он говорит, однако Маргарет бодрым голосом продолжала:

— После того, как все собрались — все, кроме вас, — мы обменялись мнениями по поводу нынешней вечеринки, и тут обнаружилось, что я — единственная из присутствующих, которую никто поначалу не считал ее организатором. Поэтому все сразу решили, что это я — хозяйка вечеринки.

— А разве это не так, Маргарет? — спросил Осгуд.

— Нет, Джейсон, нет и еще раз нет. У меня в жизни не возникало такой мысли. Ну, а потом, Джин, когда, слегка опоздав, пришли вы, мы подумали, что все это — ваша затея. Но когда вы вошли и сказали: «Я думала, что телеграмма пришла от Маргарет…»

Джин громко рассмеялась своим чарующим смехом.

— Вот это мне нравится! — воскликнула она, затем по-детски вскочила с кресла и закружилась по комнате. — Это просто замечательно! Может быть, найдется еще не один десяток людей, приглашенных сюда такой же телеграммой.

Затем, понизив голос и предостерегающе погрозив пальцем, она добавила:

— Может быть, кто-то разослал телеграммы всем жителям города, желая убедиться в том, что среди полумиллиона вполне трезвых, практичных людей не найдется никого, кто бы не считал, что он вершит великие дела. Какая замечательная задумка!

— Не хотите ли вы сказать, что скоро сюда заявится полмиллиона народу? — усмехаясь, спросил Тим Слеймон. — Раз уж мы на это клюнули, может быть, нам отправиться восвояси, чтобы освободить для них место?

— Прежде чем уходить, давайте сначала выясним, не найдется ли здесь чего-нибудь выпить, — тихо проговорил Хэнк. — Давайте позовем дворецкого и спросим у него, не оставил ли этот хозяин-невидимка какое-нибудь угощение для нас, или вся эта вечеринка — сплошной обман.

— Это мысль, — поддержал его Питер Дейли. — Есть тут где-нибудь звонок?

— Вот это похоже на звонок, — сказала Маргарет, указывая на шнур, висевший между фасадными окнами.

Питер позвонил, и из-за раздвижных дверей появился мрачный, безупречного вида дворецкий, который тут же закрыл их за собой.

— Скажите, милейший, — сказал Хэнк, — как вас зовут?

— Хокинс, сэр.

— Хокинс, — повторил Тим. — Совсем как в комедии положений.

— Это и есть комедия положений, — сказала Сильвия. — В этом, видимо, весь смысл сегодняшней вечеринки.

— Хокинс, — обратился к дворецкому Хэнк, — как вы, очевидно, понимаете, у нас здесь сегодня весьма необычный банкет. Мы думаем, что все происходящее стало бы нам понятнее, если бы нашлось что-нибудь выпить.

— Я как раз собирался подавать коктейли, когда вы позвонили, сэр.

— Превосходно, — сказал Хэнк.

— Мы, кажется, собирались спросить его о том, кто же нас здесь принимает, — возразил Джейсон Осгуд в тот момент, когда за дворецким задвинулись черные с серебристой отделкой двери.

— Ох, уж этот Джейсон, — сказал Хэнк. — Джейсон, вечно слишком занятый стрижкой купонов, чтобы хоть иногда уделять время радостям жизни. Время задавать вопросы на вечеринке наступает после того, как в поле зрения появляются напитки, но никак не до того. Например, вот сейчас, — добавил он при виде Хокинса, который вновь появился в гостиной, на этот раз с уставленным бокалами подносом.

— Между прочим, наш хозяин приготовил здесь мои любимые сигареты, — заметила Сильвия, заглянув в треугольную шкатулку, стоявшую на маленьком столике у стены. — Хокинс! Не уходите. Мы хотим кое-что у вас узнать.

— Разумеется, мадам, — почтительно произнес Хокинс.

Доктор Рид переменил позу с глубоким вздохом, красноречиво выражавшим его раздражение по поводу некоторых излишне деятельных дам, вечно старающихся руководить всеми и вся.

— Видите ли, Хокинс, — сказал Хэнк, — сегодняшний вечер обещает быть чудесным, однако остается некая «темная лошадка», насчет которой у нас нет никакой ясности. Мы хотели спросить…

— Хэнк, если ты будешь так разглагольствовать, у тебя весь вечер уйдет на расспросы, — прервал его речь Питер. — Пусть его спросит Сильвия.

Сильвия расправила складки своего белого атласного платья.

— Хокинс, кто устроил эту вечеринку?

— Этого я не могу вам сказать, мадам.

— Почему не можете? Может быть, это секрет?

— Я хочу сказать, что не знаю, — сказал Хокинс.

— Но, Хокинс, — воскликнула Джин, — вы же должны это знать! Ведь кто-то вас нанял.

— Хозяин, который вас сегодня принимает, оставил мне инструкции с указанием сообщить вам все, что мне о нем известно, — невозмутимо произнес Хокинс. — Меня, а также повара и двух официанток, которые будут подавать вам ужин, наняли по телефону через агентство «Кастельден». Кто-то поинтересовался в агентстве, не найдется ли у них не занятый опытный дворецкий по фамилии Хокинс или Томкинс…

— И в самом деле, комедия положений! — воскликнул Питер.

— Не знаю, сэр. Так или иначе, мне по почте были присланы инструкции. Сегодня вечером я должен был явиться сюда, и к моему приходу здесь все уже должно было быть подготовлено для ужина на восемь персон. В буфетной на столе для меня был оставлен конверт с инструкциями о том, как следует принимать и развлекать гостей. Все необходимое делать строго по расписанию. На этот счет у меня имеются подробнейшие указания. Ваш хозяин запланировал для вас, если можно так сказать, весьма приятный вечер. Ужин для вас готовит главный шеф-повар недавно закрывшегося ресторана мсье Ламатта. Как раз его помощницы готовятся подавать устрицы по-рокфеллерски.

— Позвольте спросить, — сказал доктор Рид, — кто он, этот таинственный хозяин — мужчина или женщина?

— Этого я не знаю, сэр.

— А собирается ли он… она… оно… вообще появиться здесь? — спросил Питер.

— Сэр, мне было велено сказать, что немного попозже вы получите сообщение от хозяина.

— Вот так вечеринка! — воскликнула Маргарет.

Хэнк ухмыльнулся:

— Пора добрым людям спешить на помощь нам.

— Это становится занятным, — заметил Питер.

— Да, это просто восхитительно, — сказала Сильвия. — Я ни за что не хотела бы пропустить ничего из того, что тут произойдет. Пока все, Хокинс. Но кто же все-таки…

— Я уверен, — сказал доктор Рид, — что никому из моих знакомых подобная нелепая идея просто не пришла бы в голову.

— Как вы думаете, следует ли нам вообще тут оставаться? — спросил Осгуд. — Что-то во всем этом…

— Конечно, мы останемся, — сказал Тим. — Я целиком поддерживаю Сильвию и тоже не хотел бы ничего пропустить.

— Разумеется, мы останемся, — утвердительно кивнул доктор Рид, — раз уж мы здесь.

— Вечно невозмутимый доктор Рид, — лениво заметил Хэнк.

Доктор Рид бросил на него пренеприятнейший взгляд, однако Маргарет Чизолм не дала разгореться ссоре, тактично вмешавшись в разговор. Она подошла к профессору и села рядом с ним. В это время в гостиную снова вошел Хокинс с подносом. После того как он обнес гостей свежими коктейлями, он взглянул на небольшие черные часы, висевшие на серебристой стене, прошел в другой конец комнаты и присел перед радиоприемником, стоявшим прямо напротив раздвижных дверей.

— Не включайте эту штуковину: от радио всегда так много шума, — возразил Питер.

— Прошу прощения, сэр, — ровным голосом сказал Хокинс, — но хозяин оставил мне указание именно сейчас включить радио и настроить его на определенную волну. Это часть программы сегодняшнего вечера. — Он включил радиоприемник и принялся его настраивать.

— Ну, хорошо, — нехотя согласился Питер.

— Совершенно верно, — произнес доктор Рид, отрываясь на мгновение от беседы с миссис Чизолм.

— Милейший доктор Рид, — прошептала Сильвия Тиму, — неприступная крепость, до сих пор не покоренная непреодолимой силой женских чар.

— В эфире радиостанция Даблъю-эс-эм-би. Говорит Новый Орлеан, самый интересный город в Америке, — послышалось из радиоприемника. — Уважаемые дамы и господа, сегодня по специальному соглашению с Американской радиовещательной компанией мы имеем удовольствие транслировать концерт оркестра под управлением Куинби из нью-йоркского Карнеги-холла.

— Как замечательно, что мы можем его послушать, — сказала Джин. — Я видела в газете сообщение о том, что этот концерт будут сегодня передавать по радио.

Из радиоприемника полилась музыка. Напряжение гостей стало спадать. Они, не сговариваясь, уступили миссис Гейлорд Чизолм так хорошо знакомую ей роль идеальной хозяйки. Маргарет грациозно и неторопливо двигалась по комнате, и можно было подумать, что это она принимает гостей. Ненадолго задержавшись прямо под люстрой, она улыбнулась Тиму Слеймону, который криво улыбнулся ей в ответ.

— Она все еще неплохо выглядит, — тихо сказал Тим Сильвии.

Маргарет не сторонилась яркого света, делавшего заметными следы, которые оставили на ее лице сорок шесть лет бурной жизни: она была слишком величественна и слишком уверена в себе, чтобы молодиться. Она сочетала в себе очарование зрелости и строгую элегантность, о которых юность может только мечтать, и настолько превосходно воплощала в себе качества аристократки, что никто и не вспоминал о том, что на самом деле она всего лишь в свое время вышла замуж за аристократа.

Тем не менее это было именно так: детство и юность Маргарет прошли в маленьком городке в глуши, и лишь после того, как молодой Гейлорд Чизолм, отправившись однажды осенью на охоту, повстречался с этой необыкновенной красавицей, она стала хозяйкой клана Чизолмов и властительницей фешенебельного общества, к которому принадлежал этот клан. Всю свою жизнь Маргарет Чизолм следовала за надменным призраком власти. Именно в погоне за властью вырвалась она из глуши двадцать лет тому назад, и вот теперь, обретя ее, она была безмятежно спокойна. Тим поглядел на нее долгим взглядом, затем поднялся и встал, опершись на радиоприемник и вслушиваясь в звуки музыки. Мимо него прошел Джейсон Осгуд, чтобы взять спички со стоявшего в углу стола. Пронзительный взгляд Тима заставил его остановиться.

— Привет, Джейсон, — сказал Тим.

Осгуд повернулся к нему.

— Джейсон, это первый случай за долгую историю наших встреч, когда этикет требует от нас воздержаться от взаимных оскорблений.

Осгуд пожал плечами.

— А тебе, кажется, нет особой нужды оскорблять меня, — сказал он. — По крайней мере теперь, после того, как ты и твоя подружка адвокатша добились, чтобы Косгрейв баллотировался в мэры.

— Давай не будем о Сильвии, — отрезал Тим. — Я как раз собирался сказать, что, по-видимому, ты теперь вполне можешь быть любезным со мной после того, как вы с Маргарет так изящно оскорбили мою дочь.

Осгуд, прищурившись, посмотрел на него и ничего не сказал.

— Я полагаю, нет необходимости говорить тебе, — медленно сказал Тим, — что если бы я знал, что ты собираешься здесь сегодня быть, я бы ни за что не пришел сюда.

— Охотно верю. Я думаю, тебе говорить со мной ничуть не приятнее, чем мне с тобой. К сожалению, ни ты, ни я не можем уйти отсюда, не нарушив приличия.

Осгуд двинулся в сторону столика, на котором лежали спички. Тим отвернулся и принялся разглядывать статуэтку конькобежца на шкафчике, стоявшем поблизости.

Раздававшаяся из радиоприемника музыка зазвучала громче, постепенно нарастая в изысканном крещендо.

— Как красиво! — сказала Джин, обращаясь сама к себе. Она сидела в одиночестве на широкой низкой софе и слушала музыку.

— Тебе и правда нравится? — вдруг услышала она голос рядом с собой и подняла глаза.

— Добрый вечер, Питер, — сказала она холодно.

Перед ней стоял Питер Дейли и смотрел на нее.

— Я не собираюсь раздражать тебя своим присутствием, — сказал он с горькой кривой усмешкой. — Я просто хотел сказать тебе, что не знал, что ты собираешься быть здесь, когда пришел сюда. Если бы я знал, то остался бы дома.

Руки Джин, лежавшие на ее коленях, сжались так, что побелели суставы.

— Это все, что ты хотел сказать?

— Да, все.

— В таком случае будь любезен, побеседуй теперь с кем-нибудь другим.

— Конечно, конечно. Только не делай вид, что ты меня боишься. С тех пор, как мне приходилось сидеть в одной комнате с тобой, прошло так много времени, что я думал…

— Я умею себя вести, — сказала она ровным голосом. — Все-таки это званый вечер.

— Это верно, — согласился Питер и отошел в сторону.

Джин откинула со лба короткую прядь кудрявых темных волос и поежилась. Затем она почувствовала чью-то руку на своем плече и, взглянув вверх, увидела Сильвию.

— Джин, можно я присяду рядом с тобой?

— Ну конечно. Как хорошо ты выглядишь, Сильвия. У меня еще не было возможности пообщаться с тобой с тех пор, как я приехала домой.

— Это вполне понятно. Ты позволишь мне побеседовать с тобой о том, что меня совершенно не касается?

— Я тебя слушаю. Так о чем ты хочешь поговорить со мной?

— Точнее будет сказать не о чем, а о ком — о Питере.

— Сильвия, я думала, ты выше этого.

— Выше чего?

— Я знаю, что ты его адвокат. Но я не думала, что ты воспользуешься вечеринкой, чтобы уговорить меня помириться с ним.

— Вовсе нет, Джин. Я совершенно не собираюсь заниматься уговорами. Я всего-навсего хочу сказать вот что. И ты, и Питер пришли на вечеринку. Ни один из вас не знал, что и другой тоже будет здесь. Так не лучше ли тебе перестать дичиться?

Джин не могла удержаться от улыбки.

— Сильвия, я не выношу тебя как адвоката, но как человек ты мне ужасно симпатична.

— Джин, ты очень милое дитя, но у тебя очень трудный характер.

— Пожалуй, потруднее, чем у тебя.

— Не знаю. Но он тебе так не идет.

— Сколько тебе лет, Сильвия? — внезапно спросила Джин.

— А ты не проболтаешься?

— Вот тебе крест!

— Тридцать четыре.

— Сильвия, ты просто потрясающая женщина.

— Разумеется, моя дорогая. Для меня это обязанность. Если бы я не была потрясающей, мне нечем было бы платить за квартиру.

Джин рассмеялась. Сильвия поднялась:

— Мне нужно пообщаться с доктором Ридом. Помни, моя дорогая: держи себя как подобает леди.

Раздвижные двери напротив радиоприемника бесшумно раздвинулись, и Хокинс объявил, что ужинать подано. При полностью раздвинутых дверях столовая практически составляла одно целое с гостиной, и гостям, сидевшим за столом, был хорошо виден радиоприемник. Стол был круглым, и карточки с именами гостей были разложены таким образом, что Тим сел между Сильвией и Питером, а Маргарет — с другой стороны между Осгудом и доктором Ридом. Музыка, которая лилась из радиоприемника, заполняла комнату, оставаясь, однако, достаточно негромкой, чтобы не мешать разговору. Проходя через дверь, Хэнк оказался рядом с доктором Ридом.

— Я с вами давно не виделся, доктор Рид.

— Да.

— Если бы я знал, что вы будете здесь, я, вероятно, не пришел бы.

— Нет?

— Вы ведь так неодобрительно относитесь ко мне.

— Неужели это необходимо обсуждать здесь?

— Вовсе нет, — добродушно сказал Хэнк. — Если вас это не смущает, то и меня тоже.

Вместе с остальными они вошли в столовую. Хэнк оказался между Джин и Сильвией, а доктор Рид — между Маргарет и Джин. Прежде чем они расселись по своим местам, Хокинс еще раз обнес их коктейлями.

Питер поднял свой бокал.

Внезапно на патио послышался шум дождя. Порыв свежего весеннего ветра приподнял черные с серебром шторы.

— Ничего не скажешь, приятный вечерок он выбрал для вечеринки! — заметил Питер. — Закройте окна, Хокинс. Я предлагаю выпить за здоровье нашего неведомого хозяина и затем заняться ужином, который он нам предлагает. Судя по всему, себе он места за столом не оставил.

Все выпили, кроме Сильвии. Она продолжала стоять, с любопытством разглядывая бокал, который был у нее в руке.

Черное небо за окнами прорезала молния, и шторы зашевелились, ощутилось дыхание грозы. Пламя горевших на столе свечей изогнулось и ожило на ветру. Хокинс закрыл окна и вышел. Сильвия продолжала стоять, глядя на свой бокал.

— Как странно, — медленно произнесла она, — что все эти бокалы кроваво-красного цвета.

 

Глава третья

— Чертовски странно, — сказал Хэнк. — Здесь вообще все странно.

Сильвия пожала плечами:

— Итак, за здоровье нашего хозяина.

Они весьма церемонно сели. В небе полыхнула еще одна молния, и в ее свете бокалы в руках гостей вспыхнули алыми, как кровь, огоньками.

— А вам не приходило в голову, — спросила Сильвия, задумчиво глядя на маслину, которую держала в руке, — что этим самым хозяином может быть один из нас?

Дождь заколотил по крыше. В паузе, наступившей после вопроса Сильвии, шум дождя казался особенно громким. Гости услышали скрип раскачиваемой ветром пальмы, которая затем заколотила листьями по оконному стеклу.

— Вот что значит адвокат, — восхищенно сказал Хэнк. — Должен признаться, что мне такая мысль ни за что не пришла бы в голову.

— Но как же такое возможно? — спросила Маргарет. — Ведь мы все получили телеграммы с приглашением прийти сюда.

— Мы утверждаем, что получили такие телеграммы, — поправила ее Сильвия. — Не исключено, однако, что один из нас мог разослать телеграммы остальным семи, а может быть, и себе тоже. Такая версия вполне вероятна и не лишена интереса.

— Я уже начинаю смотреть на всех с подозрением, — сказал Тим. — Я знаю, что я получил телеграмму. Я считал, что ее отправил Хэнк.

— А я думал, что мне телеграмму прислала Джин, — сказал Хэнк.

— Дело принимает весьма таинственный оборот, — сказал Осгуд. — Маргарет, так это не ты устроила вечеринку?

— Я уже сто раз тебе сказала, что не я. Хотелось бы мне, чтобы это была я.

— Мне кажется, что здесь чувствуется женская рука, — заметил доктор Рид.

— Возможно, — поддержал его Осгуд.

— Лично я считаю, — сказал Хэнк, — что если вечеринку организовал кто-то из нас, этот кто-то — Сильвия. Во всем этом есть что-то от Макиавелли.

— И тем не менее сегодняшний Макиавелли не я, а кто-то другой, — сдержанно возразила Сильвия.

— А вы признались бы, что все это устроили вы, если бы это на самом деле было так? — спросил ее доктор Рид.

— Если бы я это задумала как сюрприз для всех, то пока не стала бы в этом признаваться. Я понимаю, что вы хотите сказать. Если это — один из нас, он очень ловко это скрывает.

— Тогда это должна быть ты, — сказал Питер. — Ты мастерица на такие шутки.

Сильвия рассмеялась и отрицательно покачала головой.

— Это не моя вечеринка, — хладнокровно заверила она его. — У моего повара не получатся такие замечательные устрицы по-рокфеллерски.

Никому и никогда еще не удавалось проникнуть сквозь ледяной панцирь, под которым скрывалась настоящая Сильвия с ее мыслями и переживаниями.

— Ты единственная из всех знакомых мне женщин, — сказал Питер Дейли, — у которой, я уверен, в прошлом не было истерик по ночам.

— Весьма сомнительный комплимент, — сухо ответила она.

Джин посмотрела на Сильвию с некоторой долей зависти. Непоколебимое самообладание Сильвии не раз уже озадачивало ее. Интересно, было ли вообще что-нибудь на свете, что могло бы вывести ее из себя? Ее талант никогда не проявлялся в виде необычайно ярких вспышек, а сиял ровным светом, благодаря которому она распутывала любые проблемы, в чем ей помогали удивительная эрудиция и острый ум, устоять перед которым не удавалось ни одному ее противнику, как бы ни был он уверен в себе.

— Ты одна из немногих людей, — продолжал Тим, — напрочь лишенных комплекса неполноценности. Доктор Адлер был бы в восторге от тебя.

Сильвия улыбнулась своей знаменитой ледяной улыбкой и ничего не сказала в ответ. Официантка принесла рыбу. Подавать каждое блюдо она начинала с Маргарет, как будто была уверена, что именно миссис Чизолм — хозяйка сегодняшнего вечера.

— Завидую я Сильвии, — сказала Джин Хэнку. — Наверняка ее не разволновала бы даже возможность поймать журавля вместо синицы.

— А ты постоянно гоняешься за журавлем в небе, и это причина твоих тайных мучений? — спросил Хэнк.

Она улыбнулась:

— Неужели ты думаешь, что можно пробиться на экран и при этом сохранить какие-то иллюзии?

— Взглянув на тебя, об этом и не подумаешь.

Джин слегка приподняла свои изогнутые брови:

— Это одна из тех вещей, за которые мне платят деньги.

— Не говори так, — сказала Сильвия. — Это звучит жестоко: все равно что сказать, что вот эта рыбка поймана крючком, а не золотой корзинкой.

Все рассмеялись. Следующие несколько минут беседа колебалась, как пламя свечи на ветру.

— Во всяком случае, — вдруг сказал Питер, — наш хозяин устроил для нас неплохое приключение, так что будет о чем вспомнить в старости.

— Все это действительно напоминает приключение, — сказал Осгуд. — Ужин неизвестно от чьего имени, шум дождя за окнами и бесшумно возникающий Хокинс… Вполне возможно, что в старости мы будем благодарны нашему хозяину за волнующие воспоминания о сегодняшнем вечере.

— В старости, — сказала Маргарет, — я буду сидеть на углу с карманом, полным мятных конфет, и буду угощать ими всех соседских ребятишек.

— Представить только: Маргарет с карманом, набитым мятными конфетами, — усмехнулся Питер. — Не говорите о старости. Я не хочу стареть.

— Задумываться о возрасте в самом деле тяжело, — согласился Тим. — Я боюсь наступления старости.

Питер поежился:

— А кому хочется быть старым и, сжавшись в комок, сидеть в кресле, цепляясь за прогнившую и высохшую нить жизни, медленно уползающую у него из рук…

— Совершенно верно, — сказал Хэнк, — до тех пор, пока великая хозяйка Смерть не сметет его прах в мусорный ящик.

— Ой, Хэнк, замолчи! — воскликнула Сильвия. — Ты говоришь, как священник, страдающий несварением желудка.

— Гром и молния за сценой, — насмешливо сказал Тим, — таинственность и свет свечей на сцене. Когда при молниях, под гром мы вновь сойдемся ввосьмером? Когда мы станем старыми? Никто из нас в старости не будет красивым. Подумать только, Джин, ведь даже вы на склоне лет станете похожи на ведьму из «Макбета».

— Перестаньте! — сказала Джин.

— Быть стариком ужасно, — задумчиво сказал Питер. — Дрожащие колени, слезящиеся глаза и прямой путь в могилу, куда ты сойдешь на неверных ногах, никем не любимый и никому не нужный.

— Но тем не менее судорожно цепляющийся за гнилую нить жизни, — сказал Хэнк. — Любопытно все-таки, правда?

— Я полагаю, — сказал доктор Рид, — все дело в том, что, несмотря на наши торжественные заверения в вере, среди нас не найдется ни одного, кто не страшился бы и в глубине души не ждал бы своего конца.

— И это наносит такой удар по нашему самолюбию, — сказала Сильвия, — что мы просто не позволяем себе задумываться над этим. Ни один из нас не хочет думать о том, что мир будет прекрасно существовать и без него.

— А ведь и в самом деле будет, — с усмешкой сказал Тим. — Даже без тебя, Сильвия.

— Может быть, если бы мы были умнее, мы предпочли бы умереть молодыми, — негромко проговорила Джин. — Это избавило бы нас от необходимости стареть.

— Необязательно молодыми, — сказал Тим, — скорее в тот период, когда мы находимся, как бы это сказать…

— В расцвете сил? — подсказала Сильвия.

— Да. Прежде, чем мы успеем уйти из этой жизни тем ужасным образом, который предсказывает нам Питер.

— Человек должен умирать, — сказал Питер, — когда он находится на вершине жизни, подобно Линкольну и Рудольфу Валентино, чтобы не познать страданий быть заживо погребенным в склепе старости. Должен сказать, что из нашего числа каждый достиг достаточной зрелости, чтобы умереть.

— Перестаньте! — вскричала Маргарет. — Вы говорите страшные вещи.

— Но он прав, — сказал Хэнк. — Любой из нас, умерев сегодня, оставил бы о себе добрую память. А кто скажет, какую память мы оставим о себе, если доживем до старости?

— Какие же вы ужасные люди! — воскликнула Джин. — Вы все. Я не хочу умирать. И с какой стати нам нужно умирать сейчас?

Небо за окнами озарила новая вспышка молнии, и тотчас же раздался оглушительный удар грома. Она вздрогнула.

На нее поднял взгляд доктор Рид:

— Чтобы избежать мучений, которые переживает всякий по мере того, как им все больше овладевает чувство безысходности.

— Он прав, — задумчиво сказал Питер. — Сегодня любой из нас мог бы умереть вполне достойно, ибо каждый из нас уже состоялся.

— Послушайте, — вдруг сказал Осгуд, — а кто навел нас на мысль говорить сегодня за ужином о смерти?

Маргарет взглянула на него и медленно улыбнулась.

— Вероятно, — сказала она, — причиной всему ситуация, в которой все мы оказались. Мы собрались здесь на вечеринке, у которой нет хозяина, и, естественно, каждый из нас хотел бы знать, почему он сюда приглашен. И вот каждый сначала ищет причину в себе, а затем начинает искать ее в других. Вполне понятно, что в таких условиях каждый чувствует себя не в своей тарелке. Я, например, занималась этим весь вечер.

— И я тоже, — призналась Джин. — Вот и сейчас, я оглядываю всех сидящих за столом, пытаясь выяснить, кто из нас устраивает эту безумную вечеринку, почему меня сюда пригласили, нужно ли мне здесь оставаться и зачем все это затеяно.

— А почему ты считаешь, что эту вечеринку устроил кто-то из нас? — спросил Хэнк. — У меня тоже было такое же ощущение: волнение и мурашки по коже, — но мне казалось, что вечеринку устроил кто-то не из нашего числа, и я все время жду, что он вот-вот войдет сюда. И я вздрагиваю каждый раз, когда кто-нибудь из прислуги открывает дверь.

— Я чувствую себя как обвиняемый, который ждет решения суда присяжных, — сказал Тим со смехом.

— Но почему? Ведь это же вечеринка, — начала было Джин, а затем совершенно искренне добавила: — Я понимаю, что вы хотите сказать. Все дело в атмосфере таинственности, которая все здесь окружает: эти странные телеграммы; дом, в котором никто из нас прежде не бывал; незнакомая прислуга, нанятая неизвестно кем…

Она замолчала, увидев, что в столовую вошел Хокинс. Он только что руководил подачей гостям куропаток и теперь вытирал салфеткой первую бутылку шампанского, прежде чем предложить ее Джейсону Осгуду, чтобы тот высказал свое просвещенное мнение на предмет ее температуры.

— О, это «Редерер», — уважительно произнес Осгуд. — Причем с черной головкой. Хокинс, ваш хозяин — настоящий знаток вин.

— Да, сэр, — согласился Хокинс.

Они подождали, когда он удалится. Затем, не отрывая глаз от звонкого бокала, который она держала в руке, заговорила Сильвия.

— Вообще все это выглядит очень странно: и обстановка, в которой проходит наш ужин, и ощущение, будто кто-то вот-вот появится, как говорил Хэнк.

— Есть еще одна любопытная штука, о которой никто из вас не упомянул, — сказал Тим Слеймон своим резковатым голосом, — но которая тем не менее представляет собой самую странную особенность нашего собрания.

Дружеское обаяние самого популярного оратора в городе немедленно привлекло к нему внимание всех собравшихся.

— Что ты имеешь в виду, Тим? — спросил Джейсон Осгуд так, будто знал ответ на свой вопрос и боялся услышать его.

— Я имею в виду непостижимое гостеприимство, благодаря которому все мы ввосьмером оказались приглашенными на одну и ту же вечеринку. Возможно, это покажется невежливым с моей стороны, но у меня то и дело возникает желание забыть о всякой светской учтивости и указать на несколько фактов. Я не могу понять, почему некто, чьей единственной целью было устроить веселую вечеринку, решил свести нас вместе и предложить нам повеселиться. Все мы до сих пор были весьма любезны и общительны друг с другом, но разве вы не почувствовали какие-то скрытые токи враждебности? Ведь каждый из нас исподволь старается держаться подальше от кого-то одного из остальных, опасаясь, что в присутствии здесь этого кого-то есть некий тайный умысел. Это с трудом поддается анализу, однако не находите ли вы, что все мы вместе составляем исключительно неудачно подобранную группу людей?

Он окинул взглядом сидевших за столом гостей. Все они, наклонившись вперед, внимательно вслушивались в его слова, как бывает, когда люди слышат то, что в глубине души они знают, но не хотят признавать. Питер чиркнул спичкой, и звук этот оказался неожиданно громким на фоне тихой музыки.

— В этой комнате собралось восемь человек, — продолжал Тим. — Полагаю, все мы чудесные люди, но делать вид, что мы прекрасно совместимы…

Он остановился, и наступившую паузу вновь наполнила музыка.

— Для каждого из нас, — отчетливо произнес Тим, — за этим столом найдется человек, в чьей компании и умирать-то было бы противно.

Сигарета в длинных белых пальцах Маргарет Чизолм слегка вздрогнула.

— Так почему же, как вы полагаете, — спросил в заключение Тим, — все мы вместе были приглашены сюда?

Все с тревогой посмотрели на него. Воздух вдруг стал казаться тяжелым, как будто комната наполнилась дымом. Маргарет взглянула на сыр, к которому едва притронулась, затем пригубила шампанское и поставил бокал на стол.

— Просто кому-то кажется, что это великолепная задумка, — сказал Хэнк как бы с вымученной легкостью.

— Может быть, послушаем музыку в соседней комнате? — предложила Маргарет.

Гости последовали за ней, однако все они чувствовали себя неспокойно: возникла атмосфера тревожного ожидания. Питер стоял, опираясь на радиоприемник, и задумчиво курил; Хэнк бродил по комнате, разглядывая украшавшие ее антикварные вещицы; Джин сидела на краешке софы возле радиоприемника, рассеянно слушая музыку. Доктор Рид выглядел как всегда невозмутимым; откинувшись назад в кресле, он сидел с тем же видом спокойной уверенности в своей правоте, с каким обычно восседал за рабочим столом. Маргарет, следуя правилам хорошего тона, вела негромкую беседу с Джейсоном Осгудом. Она была незаменима на любой вечеринке, ибо обладала даром не допускать затяжных пауз — грозы всех хозяек, однако даже Маргарет не могла никак не реагировать на воцарившуюся в комнате напряженность. Музыка зазвучала громче, нарастая в великолепном крещендо, и затем внезапно оборвалась. Столь резко наступившая тишина заставила всех вздрогнуть. Джин с испуганным видом порывисто поднялась; в своем розовато-лиловом платье она походила на заблудившееся привидение из заколдованного сада.

— Не нравится мне эта вечеринка, — сказала она. — Пожалуй, я пойду домой.

— Джин, дорогая! — воскликнула Маргарет. — Как жаль, что вы хотите уйти.

Сильвия прошла через всю комнату и, смеясь, взяла Джин за руки.

— Не глупи, — сказала она. — Такое ни за что не стоит пропускать. Если ты уйдешь, мы потом ни в коем случае не скажем тебе, кто оказался здесь хозяином. Так-то вот.

— Но во всем этом есть что-то… что-то нереальное, — неуверенно проговорила Джин.

— Вот это-то я и нахожу забавным, — вмешался в разговор Тим. — Я не хочу уходить.

— Я заинтригован, — сказал Хэнк. — Боюсь, что если я уйду, то пропущу все самое интересное. Хокинс ведь сказал, что немного попозже мы получим сообщение от нашего неведомого хозяина.

— А что если вызвать Хокинса, — предложил доктор Рид, — и спросить у него, как долго еще нас будут держать в неведении? На вашем месте, Джин, я бы не стал уходить. Интересно все-таки все увидеть до конца.

— Давайте вызовем Хокинса, — поддержал его Питер.

— Посмотрите, — сказала Джин, — он уже убрал обеденный стол.

Все заглянули через открытые раздвижные двери в столовую. Действительно, стол был убран, а на его месте стоял низкий столик, на нем — электрическая кофеварка, из которой готовый кофе стекал в сосуд из черного стекла. Сосуд покоился на серебряной раковине посередине широкой чаши, наполненной спиртом. На столике были приготовлены пряности, а также массивная серебряная разливательная ложка и посеребренная свечка в подсвечнике из черного стекла.

— Кофе-брюле! — воскликнул Хэнк. — Подумать только: наш хозяин позаботился буквально обо всем. Давайте выпьем кофе, прежде чем заниматься расспросами.

— Чудесно! — воскликнула Сильвия. — Хэнк, может быть, ты возглавишь кофейную церемонию?

— Я как раз собираюсь это сделать, — откликнулся он из столовой. С помощью Тима он внес столик с кофе в гостиную. — Ну, вот и мы.

Он налил рому в сосуд с кофе. Сосуд этот представлял собой пузатый кувшин из полупрозрачного черного стекла с тонкой серебряной каемкой. Тим зажег посеребренную свечку и отошел назад.

— Это просто восхитительно, — вполголоса сказала Маргарет.

— Готово! — позвал всех Хэнк. — Выключите свет. Это не выключатель там, возле двери?

Питер щелкнул выключателем. Как только комната погрузилась во тьму, Хэнк поднес свечку к чаше со спиртом. В темноте вспыхнул круг голубого пламени. Языки пламени, окружившего сосуд, лизнули ром, налитый поверх кофе. Тотчас же по поверхности жидкости побежал тонкий слой огня, который покрылся рябью, когда Хэнк начал разливать кофе. Ром продолжал гореть неровным пламенем, и на какое-то время в его неверном свете лица стоявших вокруг гостей приобрели неживой зеленоватый оттенок.

— Уважаемые дамы и господа, — раздался голос в темноте.

Все вздрогнули.

Это был странный монотонный голос, медленно и отчетливо произносивший каждый слог.

— Говорит радиостанция Даблъю-ай-ти-эс. Надеюсь, вам понравилась первая часть сегодняшнего вечера. Уважаемые дамы и господа, вы слышите голос хозяина дома.

 

Глава четвертая

Гости отпрянули от пламени так, будто увидели перед глазами взрыв. Джин сдавленно вскрикнула, и глухо звякнул стеклянный подсвечник, который Хэнк поставил на столик. На мгновение все оцепенели, а затем темноту прорезал тонкий голос Сильвии:

— Да включите же свет!

— Это было по радио! — воскликнул Хэнк, когда Питер включил свет.

— По радио? — повторил Осгуд. — Но каким же образом…

В ярком свете электрических ламп кофе-брюле выглядел очень странно. Тихое шипение спиртового пламени утонуло в возбужденной какофонии голосов.

— Как это умно! — сказала Маргарет. — Он просто гений.

— Это полностью соответствует моим представлениям об одаренном молодом человеке, — сказал Осгуд.

— О молодом человеке? — переспросил Хэнк, продолжая разливать кофе. — Мне показалось, что это был женский голос. Джин, твой кофе!

— Спасибо, — сказала Джин. — Этот голос вполне мог быть женским. Но он совершенно не похож ни на один голос, который я когда-либо слышала.

— Он так меня напугал, — сказала Сильвия, с одобрительным видом пробуя кофе, — что я даже толком не расслышала, что он сказал. Вероятно, через минуту он снова заговорит, и тогда мы сможем побольше узнать о нем или о ней, если это она.

— Интересно, где он находится, — сказал доктор Рид. — Может быть, он купил время на одной из местных радиостанций?

— Он, наверное, быстренько сляпал свою собственную маленькую радиостанцию где-нибудь поблизости, — предположил Тим. Все рассмеялись. Лучезарное обаяние Тима необыкновенно оживляло даже самые простейшие фразы, которые он произносил.

— Но ведь никто не прикасался к ручкам радиоприемника с тех пор, как Хокинс настроил его на станцию Даблъю-эс-эм-би, — сказала Маргарет. — Должно быть, эта станция работает на той же волне.

— Пожалуй, я вызову Хокинса и спрошу у него, — предложил Питер, дергая шнур. Едва он отпустил шнур, как в радиоприемнике послышался легкий треск.

— Уважаемые дамы и господа, — раздался медленный, отчетливый и монотонный голос хозяина. Все гости буквально вытянулись по стойке «смирно».

— У меня есть идея! — воскликнул Питер. — Это один из нас занимается чревовещанием.

— Постойте, послушайте, — сказала Сильвия.

— Вам было обещано, — продолжал говорить голос, — что сегодня вы будете участниками самой оригинальной вечеринки за всю историю Нового Орлеана. Сейчас я приступаю к исполнению этого обещания. Прежде всего я хочу объяснить суть нашего сегодняшнего развлечения.

Голос замолчал.

— Правда, забавно? — сказала Сильвия.

— Сегодня, уважаемые гости, — продолжал голос, — нам предстоит сыграть в азартнейшую игру, в игру, которая будет прекрасным стимулом для интеллекта каждого из вас. На мой взгляд, уважаемые гости, вы представляете собой цвет интеллектуальной элиты нашего города. Все вы — преуспевающие, авторитетные и высокообразованные люди. Сегодня, мои друзья, вам предстоит справиться с задачей, которая потребует необычайного напряжения ваших умственных способностей. Итак, начинается самый увлекательный вечер в вашей жизни.

— Это просто великолепно! — воскликнула Джин.

— По крайней мере, — сказал Хэнк, — я вижу, что кто-то наконец оценил меня по достоинству.

— Ш-ш-ш! — произнес Осгуд.

— Уважаемые дамы и господа, вам, должно быть, смертельно надоели вечеринки, на которых приходится слышать лишь бессмысленную болтовню элегантных ничтожеств. Идеальным развлечением для вас было бы такое, в котором сочетались бы элементы забавы и состязания умов. Было бы абсурдным считать, что человеку с вашим интеллектом будет по вкусу развлечение, рассчитанное на людей с умственным развитием на уровне продавца из бакалейной лавки. Безусловно, каждый имеет право критически оценить предлагаемое ему развлечение. Поэтому сегодня я предлагаю вам, друзья, сыграть со мной в игру, которая будет состязанием ваших и моих умственных способностей, — разумеется, с соответствующими ставками. Предупреждаю вас, однако, что я уже давно убежден в своей способности переиграть вас — людей, представляющих собой лучшие умы нашего города, и сегодня я приложу все силы, чтобы доказать это себе и вам. Ибо сегодня, уважаемые дамы и господа, вам предлагается поистине захватывающая игра — игра со смертью.

Все вздрогнули. Маргарет тихо охнула, а Питер вскочил с места, сдавленно пробормотав что-то невнятное.

— Я правильно его понял? — хрипло переспросил доктор Рид. — Он сказал «со смертью»?

— Ну и шуточки, — вполголоса сказал Тим, глядя на потрясенную Джин.

— Говорит радиостанция Даблъю-ай-ти-эс, — невозмутимо продолжал голос. — Главным в этой игре, друзья мои, будет не умение убивать, а умение мыслить. Все вы отобраны с особой тщательностью, ибо только люди с вашими исключительными умственными способностями могут быть для меня достойными противниками. Наша игра продлится до рассвета, причем ни деньги, ни власть, ни престиж не будут иметь в ней никакого значения: это будет состязание умов — ваших умов с моим. Имею честь сообщить вам, что в случае моей победы ни один из вас не доживет до утра.

Маргарет негромко вскрикнула. У Джин перехватило дыхание, и она невольно поднесла руку к горлу. Все остальные ошеломленно посмотрели друг на друга, силясь понять смысл только что услышанных слов. Затем Осгуд пожал плечами и налил себе рюмку коньяка:

— Ох, как страшно! Интересно, он и вправду считает, что ему удалось нас напугать?

— Похоже, что действительно удалось, — сказала Сильвия с мрачной улыбкой.

— Веселенькое дело, — встревоженно сказал Тим.

— Говорит радиостанция Даблъю-ай-ти-эс, — снова повторил голос. Все повернулись к радиоприемнику. Сильвия с деланной тщательностью закурила сигарету и выпустила струйку дыма.

— Кажется, некоторых из вас мое предложение рассмешило. Советую вам, однако, отнестись к нему со всей серьезностью. Внимательно выслушайте правила и постарайтесь выиграть. Не исключено, что легкомыслие может привести вас к катастрофе. Считаю необходимым предупредить вас, что нарушение любого из правил повлечет за собой немедленное поражение нарушителя. Разумеется, поражение означает его устранение.

Все застыли на месте от нахлынувшего на них страха. Внезапно Хэнк поднялся на ноги:

— Давайте уйдем отсюда и оставим тут этого фигляра с его дурацкими шутками.

— Правильно, — поддержала его Маргарет. — Пойдемте отсюда.

— Пойдемте, — торопливо поднимаясь, повторила вслед за ней Джин.

— А где же Хокинс? — вдруг спросил Осгуд. — Ведь Питер звонил ему, но он так и не появился.

— Друзья мои, — вмешался в разговор голос из радиоприемника. Безотчетный ужас приковал всех к месту. — Меня огорчает ваше желание бежать с поля сражения, не успев помериться со мной силами.

— Он нас слышит! — вскричала Джин.

— Где же он скрывается? — спросила Маргарет. — Он должен быть где-то здесь.

— Позади радиоприемника ему спрятаться негде, — сказал Хэнк. — Внутри радиоприемника — тем более.

Все разом устремились к радиоприемнику. Однако он стоял у голой стены и, очевидно, был слишком мал, чтобы служить укрытием. От двух отверстий в его основании куда-то тянулись провода.

— Должен вас предупредить, — продолжал голос, — что попытка уйти отсюда является нарушением правил. Хочу пояснить: к двери, через которую вы вошли, поднявшись по лестнице, — а это единственный выход отсюда, — подключен электрический ток, достаточный, чтобы убить десятерых при одном лишь легком прикосновении. Не дотрагивайтесь до этой двери, пока я не позволю вам уйти, если, конечно, вы выиграете.

— Боже мой! — воскликнул Тим. — Я не могу поверить, что это не розыгрыш.

— Розыгрыш это или нет, — возразила Маргарет, — но он нас видит. Или по крайней мере слышит.

— Все очень просто, — заявил Хэнк. — Он говорит в микрофон, и мы слышим его, а через другой микрофон он может слышать нас. Давайте перережем провода, и пусть он беседует сам с собой, пока мы тут еще не свихнулись…

В радиоприемнике снова послышалось потрескивание.

— Прошу вас, друзья мои, — произнес голос хозяина, — не прикасаться ни к одному из проводов, подключенных к радиоприемнику.

— Каков мерзавец, а? — возмутился Хэнк. — Ведь это надо же, насколько все предусмотрено.

Тим Слеймон бессильно опустился в ближайшее кресло.

— Веселенькое дело, — сказал он.

— Эти провода очень опасны, — продолжал голос. — Любой разрыв цепи приведет в действие четыре газовые бомбы; установленные в радиоприемнике. Одной вполне достаточно, чтобы уничтожить пехотную роту. Всякая попытка помешать работе радиоприемника будет представлять собой, — здесь снова наступила зловещая пауза, — нарушение правил. Уважаемые дамы и господа, наша вечеринка спланирована с особой тщательностью таким образом, чтобы стать для нас достойным развлечением. Я не позволю никому из вас помешать остальным получить удовольствие. Все вы специально отобраны для сегодняшней вечеринки и должны остаться и сыграть со мной в мою игру.

— Занудам вечно не хватает компании, — заметил Хэнк, — «Макдуф, начнем, и пусть нас меч рассудит».

— Но это ужасно! — воскликнула Маргарет.

— Вы должны остаться, — повторил голос, — и сыграть со мной в мою игру. Обещаю вам, однако, что это будет увлекательнейшая игра. Обещаю вам один из тех редких вечеров, когда ни хозяину, ни его гостям не приходится скучать. Жизнь каждого из вас была богатой и разнообразной, и каждый из вас способен принять величайший вызов своему существованию. А величайшим вызовом жизни — я уверен, вы согласитесь со мной, — безусловно, является смерть.

Снова последовала пауза, дразнящая и угрожающая. Наступившую тишину разорвали оглушительные раскаты грома, и дождь с новой силой забарабанил по окнам. Голос вновь заговорил, и все невольно подались вперед.

— Я только что сказал, что смерть есть величайший вызов жизни. Но это неправда. Я просто предложил вам афоризм, который до сих пор настолько часто повторяли в пустых светских беседах, что это уже стало восприниматься как факт. Однако по минутном размышлении, друзья мои, вы согласитесь со мной, что смерть не является ни вызовом жизни, ни трагедией. Смерть — это красивый занавес, которым заканчивается глупо-сентиментальная пьеса жизни.

— Это чудовищно! — сказал Питер.

Сильвия кивнула ему в ответ.

— Он как будто пытается оправдать уже совершенное убийство, — сказала она.

— Смерть, — продолжал голос, — давно считается зловещим событием, торжественным, степенным и, несомненно, досадным. С вашего любезного позволения я представлю вам сегодня смерть в новом обличье, забавную, беззаботную и искусную, смерть, по сути, представляющую собой светское развлечение… — здесь речь хозяина прервал странный щелкающий смех, — изысканное развлечение, тщательно спланированное таким образом, чтобы доставить удовольствие восьми самым взыскательным гостям в этом мрачном Новом Орлеане. Сегодня вы научитесь смеяться вместе со смертью, этим вечным пугалом.

Доктор Рид поднес спичку к сигарете. Пламя задрожало, и он бросил спичку в пепельницу с таким видом, как будто этот жест принес ему облегчение.

— Вы, конечно же, согласитесь, — вновь зазвучал голос из радиоприемника, — что жизнь есть не более чем трагическая нелепость, и по этой причине представление о конце жизни как о событии торжественном и ужасном — всего лишь глупый обычай. Смерть должна быть легкомысленной, этаким последним щелчком пальцами перед носом неумелого режиссера. Смерть должна быть шаловливым единорогом, вечно дразнящим жизнь в ее критические моменты. Вот поэтому-то, дорогие мои гости, мы и сыграем с вами в игру, в которой мы придадим смерти тот забавный вид, которого она заслуживает.

— Неужели он это серьезно? — вполголоса сказал Хэнк. — Все это звучит так, будто он заядлый любитель розыгрышей, у которого вся семья скончалась от сердечной недостаточности.

— Похоже, что все это завершится показом живой картинки на тему «Старуха с косой», — предположил Питер. — В главной роли выступит Хокинс, а затем последует реклама страховой компании.

— Интересно, действительно ли к двери подведен ток, — сказал Тим, — или это урок номер два из того же пособия по психологии, откуда взят этот текст с поздравлением?

— Реклама не знает границ, — ухмыльнулся Питер.

— Но ты ведь не веришь в его выдумку насчет двери, правда? — поинтересовалась Сильвия.

— Хм, честно говоря, не знаю, — ответил Питер. — А что, если ты возьмешь и попробуешь открыть ее?

Она в ответ хохотнула без особого энтузиазма:

— Нет. Я тоже как-то не совсем уверена.

— Этот чертов идиот очень уж всем нам действует на нервы, — сказал Осгуд. — Наверное, через минуту он заявится сюда, чтобы посмеяться над нами.

— В таком случае он больше никогда в жизни не сможет посмеяться, — пообещал Питер.

— Ты и вправду думаешь, что все это всерьез? — с надеждой спросила Сильвия.

— Конечно, нет. Это просто чья-то кошмарная глупость.

— Не зря я никогда не любила радио, — сказала Джин.

— Ну, разумеется, — сказал Тим. — Ведь когда люди слушают радио, они сидят дома, а не в кино.

Джин криво улыбнулась:

— Не надо острить, Тим. Ты для меня — воплощение надежности, а от этого шутника у меня мороз по коже: у него такой замогильный голос…

— Есть ли здесь врач? — поинтересовался Питер.

— Уважаемые дамы и господа, — прервал их беседу монотонный слащавый голос, — тем из вас, кто отказывается принять мое предложение, считая его не более чем шуткой, и не собирается всерьез сыграть со мной в мою игру, я рекомендую обратить внимание на девятого гостя, который без лишних слов объяснит вам, зачем вы здесь собрались.

— Девятый гость! — воскликнула Маргарет.

— Может быть, это сам хозяин? — предположила Джин.

— С северной стороны гостиной, — продолжал голос хозяина, — вы, очевидно, заметили черную дверь, украшенную серебряным изображением замахнувшейся копьем Артемиды. Ключ от этой двери вложен в томик Жана Кокто, лежащий на столике в углу. За этой дверью и скрывается мой девятый гость.

— Откройте ее кто-нибудь! — вскричала Джин. — Откройте скорее!

— Я боюсь даже подходить к этой двери, — сказал Хэнк. — Бог знает, кто может за ней оказаться. Вдруг там до зубов вооруженный бандит?

— Вот ключ, — сказала Сильвия, раскрыв лежавшую на столе книгу. — Может быть, я войду в эту комнату?

— Только не одна, — тотчас же отозвался Питер. — Я пойду с тобой.

Сильвия вставила ключ в замок.

Тут к ней шагнул внезапно посерьезневший Хэнк и предостерегающе поднял руку.

— Одну минуту, — сказал он. — Возможно, это шутка, а может быть, и нет. Питер только что предположил, что, возможно, все объясняется чревовещанием. Если это действительно так и если за этим скрывается кто-то из нас, мы ни в коем случае не должны позволить ему спрятаться. По-моему, мы все должны держаться вместе.

— Хэнк, ты это серьезно? — спросил Питер.

— Совершенно серьезно. Я никого не обвиняю, Питер. Но ты должен согласиться, что я прав.

— Конечно, он прав, — поддержала его Сильвия. — Вообще-то мне кажется невозможным, чтобы кто-то из нас вытворял такое. Но ведь иногда происходят и невозможные вещи. Нам в самом деле нужно держаться вместе.

— Есть и еще одна причина, — добавила Джин, стараясь говорить как можно спокойнее. — Судя по всему, этот наш хозяин находится где-то поблизости, раз он нас видит и слышит. А если он действительно хочет всех нас убить, то у него будет замечательный шанс расправиться с тем из нас, кто вдруг окажется один.

— Ну, вот и договорились, — сказал Осгуд. — Держимся вместе. А теперь, может быть, пойдем и посмотрим… — голос его на мгновение сорвался, хотя он и пытался говорить спокойно, как будто ничего особенного не происходило, — …что там такое в этой комнате?

— Вы позволите мне на мгновение прервать игру? — произнес голос хозяина.

Все замерли в напряженном ожидании.

— Разумеется, вы вольны осмотреть здесь каждый уголок, — сказал голос. — Тут нет никакого обмана. Как я уже говорил, наша игра будет состязанием умов. В определенные моменты, однако, мне придется вмешиваться в происходящее, чтобы объяснить вам следующий ход игры. Здесь повсюду установлены громкоговорители, и, когда мне понадобится что-нибудь вам сообщить, вы услышите из ближайшего к вам громкоговорителя три удара гонга — вот такие.

Все затаили дыхание. Раздались громкие и отчетливые звуки гонга: один, другой, третий.

— Вот и все, друзья мои. А теперь вы можете познакомиться с моим девятым гостем.

Наступила тишина.

— Боже мой! — едва слышно произнес Тим Слеймон.

— Может быть, мы все-таки отопрем эту дверь и посмотрим, что за ней скрывается? — спросила Сильвия.

— Давайте, — с тревогой сказала Маргарет. — И побыстрее. Меня очень интересует, что там, за ней.

Сильвия повернула ключ в двери. В этот момент за окнами внезапно полыхнула молния и раздался оглушительный гром. Все вздрогнули. За окном резко забарабанил дождь, затем его шум начал слабеть и, наконец, совсем стих. Сильвия повернула ручку. Дверь распахнулась, и она отпрянула с выражением неописуемого ужаса на лице. В гостиную из двери выпало мертвое тело. Джин пронзительно закричала.

— Боже милостивый! — воскликнул доктор Рид. — Он… он…

Питер, который опустился на колени рядом с трупом, поднял на него мрачный взгляд.

— Да, — проговорил он с трудом, — он мертв.

На мгновение все сгрудились вместе, как бы ища друг у друга защиты от этого так странно и неожиданно свалившегося на них ужаса. Это было тело молодого человека, одетого в безукоризненный вечерний костюм. За дверью скрывался необыкновенно узкий стенной шкаф.

— Этот шкаф… он по размеру просто как гроб, — хрипло сказала Джин.

— Приходилось кому-нибудь из вас видеть его прежде? — спросила Сильвия ровным голосом.

Все отрицательно покачали головой. Между тем белое лицо мертвеца неподвижно взирало на них остекленевшими глазами.

— Давайте спрячем его обратно, — хриплым голосом сквозь зубы проговорил Питер. — Уберем его от глаз подальше.

— Да, да, давайте, — пробормотал Осгуд.

Сильвия заколебалась:

— Мы должны оставить его в таком виде, в каком мы его обнаружили.

— Мы не можем оставить его здесь, — отрезал доктор Рид. — Иначе мы сойдем с ума.

— Нельзя оставлять его здесь, — решительно сказал Хэнк. — Нельзя его здесь оставлять.

— А давно ли он умер? — спросила Сильвия.

— Не знаю, — сказал Питер. — На ощупь он совсем холодный.

— Ох! — вздрогнув, простонала Маргарет.

Тим, почувствовав внезапное желание глотнуть свежего воздуха, распахнул дверь, ведущую в патио. Дождь к этому времени прекратился. На гостей пахнуло влажным, холодным воздухом. Тим, остановившись в дверях, выглянул наружу. С пальм обильно капали остатки дождя, и между плитками тротуара ручейками струилась вода.

— Что же нам делать? — прошептала Маргарет.

— Мне все равно, — неуверенно произнес доктор Рид, — только бы убрать его с глаз долой.

— Давайте вытащим его в патио, — отрывисто сказал Хэнк.

— Ты хочешь сказать, просто выкинем его туда? — испуганным шепотом спросила Джин.

— А почему бы и нет? — вмешался Питер. — Не можем же мы стоять тут и смотреть на него.

— А если бы вы поставили его стоймя и снова втиснули в этот шкаф, — дрожащим голосом добавила Маргарет, — мне бы показалось, что он стучит изнутри пальцами… Я бы все время думала о том, что он там… Я бы просто сошла с ума.

Хэнк, как будто почувствовав прилив смелости, приподнял глазевшего на них мертвеца. Питер пошире открыл дверь в патио, и все увидели, что Хэнк уронил труп на мокрые плитки и облегченно вздохнул.

— Боже, — прошептал Хэнк, повернувшись к гостям. — Это ужасно. Пойдемте скорее в помещение и закроем дверь. Здесь-то хотя бы нет больше трупов. Вернее, пока нет.

— Веселенькое у тебя настроение, — сухо заметила Сильвия и с тоской посмотрела на наружную дверь, ведущую на лестницу. — Была бы я посмелее, непременно попыталась бы открыть ее, — сказала она.

— Не пытайся, — сказал Тим. — Я начинаю думать, что нам страшно повезет, если удастся вообще когда-нибудь открыть ее.

— И я тоже, — ответила она.

— У тебя самой тоже веселенькое настроение, — в тон ей сказал Хэнк. Она в ответ через силу улыбнулась. Они закрыли дверь из гостиной в патио и остановились, поеживаясь.

— Хокинс! — вдруг воскликнул Хэнк.

— Что? — переспросил его Питер.

— Хокинс! — вскричала Джин. — Хокинс… этот дворецкий с каменным лицом… он не пришел, когда мы позвонили…

Все устремили на нее свои взгляды. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как они сидели здесь и ужинали.

— Как же мы раньше об этом не подумали! — воскликнул Осгуд. — Ну, конечно. Он заманил нас сюда, угостил ужином и исчез: мы ведь не видели его с тех пор, как вышли из-за стола. Что же касается его официанток, возможно, они тоже в этом замешаны или, может быть, он просто отправил их домой.

— А я ведь до этой минуты о нем и не вспомнила, — сказала Джин.

— Динь! — раздался громкий звенящий звук.

— Это гонг! — сказал доктор Рид.

— Динь! — снова зазвенел гонг. — Динь!

— Это невыносимо, — прошептала Маргарет. — Я этого не выдержу!

Джин механическим жестом провела рукой по своим блестящим черным волосам.

— Прикрой мне рот, если я закричу, — шепнула она Сильвии.

— Говорит радиостанция Даблъю-ай-ти-эс, — послышался голос, говоривший медленно, размеренно и насмешливо. — Уважаемые дамы и господа, вы высказали предположение об участии Хокинса в событиях нынешнего вечера. Мне доставляет большое удовольствие сообщить вам, что ни Хокинс, ни официантки не смогут помешать нашей сегодняшней игре.

— Они тоже мертвы! — пробормотал Тим.

На мгновение все замерли в нерешительности и страхе. Казалось, что смерть все ближе надвигается на них. Снаружи завывал ветер, а внутри, казалось, не было ничего, кроме слепого, безотчетного ужаса. Мысль о смерти, которая за ужином была всего лишь предметом эксцентрических рассуждений, вдруг стала беспощадной силой, насылаемой на них загробным голосом из ниоткуда.

— Если вы откроете дверь, ведущую из столовой в кухню, вы увидите там Хокинса и его помощниц, — невозмутимо продолжал монотонный голос хозяина.

Голос замолчал. Гости переглянулись.

— Если бы он хоть иногда менял интонацию, — вполголоса сказала Джин. — Мне кажется, этот металлический монотонный голос сведет меня с ума.

— А хватит ли у кого-нибудь смелости пойти и посмотреть на Хокинса? — спросила Маргарет. — У меня самой, например, ни за что не хватит.

— Я посмотрю, — вызвалась Сильвия. — Я полагаю, что на кухне быть ничуть не опаснее, чем здесь.

Она пересекла гостиную и, миновав широкую раздвижную дверь, прошла к дальней стене столовой. Подойдя к двери, она обернулась. Золотоволосая, в длинном белом платье, она походила на скандинавскую воительницу. Ее спокойное мужество придало всем уверенности.

— Так я посмотрю? — спросила она через плечо.

— Да. Постой, я иду с тобой, — торопливо сказал Тим и последовал за ней. Джин и вслед за ней Питер дошли до середины столовой, остальные остановились в дверях, Сильвия решительно повернула ручку и распахнула дверь. Тотчас же она и Тим одновременно вскрикнули от ужаса.

— Что там? — спросил Питер, бросаясь к ним.

— Хокинс, — едва выдохнула Сильвия.

Она еще раз открыла дверь и вошла в кухню вместе с Питером и Тимом. Остальные опасливо приблизились к двери и заглянули вовнутрь.

На кухне Хокинс лежал лицом на столе, а официантки полулежали в креслах.

Все они располагались вокруг длинного кухонного стола, где, очевидно, устроились поужинать. Перед ними стояли наполовину опустошенные тарелки и три пустые винные бутылки. Охваченные ужасом свидетели этой немой сцены увидели вокруг привычные кухонные принадлежности: сияющую чистотой утварь, горки посуды и громко тикавшие часы с маятником. Питер наклонился над телом Хокинса и попытался нащупать его сердце.

— Динь! — донеслось из радиоприемника.

— Пожалуй, я не стану здесь задерживаться и ждать, когда меня убьют, — хрипло сказал Тим. — Эта шутка…

— Динь! — неумолимо продолжал звонить гонг. — Динь!

— Они живы, — произнес голос хозяина. — Друзья мои, я не состязаюсь с прислугой. Как вы уже могли заметить, я отбираю своих противников с особой тщательностью. Прислуга была нанята только для того, чтобы обслужить вас в начале вечера. Когда же необходимость в них отпала, я тихо избавился от них, чтобы они не помешали нам наслаждаться нашей вечерней забавой. Для этого я использовал безобидное снотворное. Утром они придут в себя. Между прочим, если восемь лучших умов Нового Орлеана не смогут противостоять мне во время нашей игры, в которую мы скоро начнем играть, прислуга первой сообщит полиции о том, что ваши тела находятся на двадцать втором этаже Бьенвиль Билдинг.

Джин пошатнулась; Маргарет как-то странно всхлипнула; Джейсон Осгуд вытер капельки пота со лба.

— Закройте эту дверь! — сказал Тим Слеймон хриплым голосом.

— Да, пожалуйста, — попросил доктор Рид. Обычно такой невозмутимый, он явно был сейчас на грани срыва.

Хэнк прошел через столовую и шумно захлопнул дверь. Звук этот показался особенно гулким в притихшей комнате.

— Давайте все здесь как следует осмотрим, — предложил Осгуд. — Этот ехидный дьявол должен быть где-то здесь.

— Но он не может быть здесь, — возразил Питер. — Ему же здесь просто негде спрятаться, если только тут нет двойных стен или еще чего-нибудь такого, что бывает только в романах.

— Это невозможно, — сказал Хэнк. — Давайте подойдем к этому делу разумно. Этот особняк был предложен внаем вполне солидной фирмой, той же самой, которая сдавала в аренду конторские помещения на нижних этажах. В рекламе говорилось, что это привлекательный особняк, окруженный патио, и все такое прочее, а в общем — ничего особенного. Вряд ли архитекторы стали бы проектировать здесь всякие там потайные двери, двойные стены и поворотные шкафы, правда?

— Действительно, — такое вряд ли возможно, — согласился Питер, — но и все остальное тоже едва ли кажется возможным.

Джин утвердительно кивнула:

— Я начинаю думать, что здесь все возможно.

— Уважаемые гости, вы позволите мне ненадолго прервать вашу беседу? — произнес голос хозяина.

Все замерли по стойке «смирно».

— Если вам так угодно, прошу вас без дальнейших колебаний осмотреть все помещения особняка, — вкрадчиво сказал голос. — Как я уже говорил, главным в нашей игре будет не умение убивать, а умение мыслить, столь необходимое при игре в шахматы, которые так любит наш друг доктор Рид, или в бридж, любимое развлечение миссис Гейлорд Чизолм, или при разгадывании шарад, которыми увлекается Питер Дейли, или при сочинении лимериков, которыми мисс Джин Трент частенько развлекает гостей на голливудских вечеринках.

— Как же хорошо он всех нас знает! — поежившись, сказала Джин.

— …Игра эта потребует ума не меньше, чем покер, в который время от времени играет мистер Тимоти Слеймон, или математические головоломки, столь любимые мистером Генри Абботом, или те адвокатские хитрости, при помощи которых мисс Сильвия Инглсби одерживает победы над своими противниками, даже когда факты свидетельствуют в их пользу…

Все невольно посмотрели на Сильвию; сама же она слушала все это с безразличным видом, и лишь краешки ее губ чуть тронула едва заметная улыбка.

— Меня очень огорчает тот факт, что вы продолжаете считать, будто я способен испортить столь тщательно спланированное развлечение, пользуясь какими-то ловушками. Здесь нет ни поворотных шкафов, ни двойных стен. Я вовсе не собираюсь отравить всем нам удовольствие, обращаясь к подобным уловкам.

Голос замолчал. Он был таким ласково-вкрадчивым и самодовольно-ироничным, что вполне можно было представить себе, как его обладатель, отвесив поклон и улыбнувшись, теперь устраивается в мягком кресле поудобнее. Гости замерли, напряженно глядя на радиоприемник, чей привычный безобидный вид казался сейчас дьявольской насмешкой.

— Я сказал вам, что не унижусь до применения дешевых уловок. Однако предупреждаю вас, друзья мои, что покинуть место наших с вами развлечений абсолютно невозможно. Всякий, кто попытается выйти из особняка, будет вынужден расстаться с жизнью чрезвычайно неэстетичным образом. Тогда как смерть, которую я задумал для вас на сегодня, равно как и поражение, которое вы, друзья мои, можете нанести мне, в высшей степени эстетичны. Уверяю вас, и то и другое стоит того, чтобы их дождаться. Возможно, кому-то из вас пришла в голову мысль, что можно попытаться выбраться отсюда, забравшись на стену патио и подав сигнал прохожим на улице. Рекомендую вам воздержаться от подобных детских проявлений храбрости. Дело в том, что крыша девятнадцатого этажа образует широкий уступ по пятьдесят футов в каждую сторону, а крыша четырнадцатого этажа — еще один уступ и тоже шириной пятьдесят футов. Кроме того, как вы, вероятно, заметили, стены патио покрыты плющом, а наверху плющ перевит с сеткой из проводов высокого напряжения, на которую вы, по-видимому, не обратили внимания в темноте. К дверям, ведущим из патио на крышу, тоже подведен ток. Металлическая крыша действует как заземление, и человек, который замкнет собой цепь, таким образом сам себя убьет. Сегодня вы мои гости и будете моими гостями до самого конца. Безусловно, я не заслуживаю осуждения за то, что наслаждаюсь такой великолепной компанией. Вы же, однако, пришли сюда потому, что, получив мое приглашение, пошли на поводу у своего самомнения, и уйти вы сможете лишь после того, как я с вами попрощаюсь.

— Мы в западне, — с обреченным видом сказал доктор Рид. — Мы попали в ловушку к маньяку, и теперь он наблюдает за нами, сотрясаясь от беззвучного смеха.

— Да, — чуть слышно сказала Маргарет, — в то время как мы сидим тут и чувствуем, что на нас надвигается смерть… — Голос ее оборвался, точно натянутая нить.

Джин подошла к окну и посмотрела на городские огни, ярко сиявшие на фоне ночного неба.

— Подумать только, — сказала она, — там, внизу, полмиллиона людей как ни в чем не бывало живут своей повседневной жизнью, а мы… — Тут ее голос сорвался на крик.

— Джин! — Это была Сильвия. — Джин, не надо, держи себя в руках. Действительно, все это ужасно, но разве ты не понимаешь, что нам нельзя терять голову? Как только кто-нибудь из нас закатит истерику, всех остальных тут же охватит паника. Ведь ты же не хочешь подвергать всех опасности, правда?

— Но ведь должен же быть какой-то выход! — сердито воскликнул Джейсон Осгуд. — Мы ведь все — люди с головой. Этот парень не может быть всемогущим. Отсюда должен быть какой-то выход, и нам нужно его найти.

Судя по всему, Осгуд изо всех сил старался сохранить самообладание. Лицо его, искаженное нервной гримасой, было мертвенно бледным. В его голосе уже не звучали привычные металлические нотки; слова лихорадочно срывались с его пересохших губ. Своим видом он напоминал разрушающуюся статую.

Хэнк сидел, сжав виски руками и опершись локтями на колени.

— Конечно, должен же быть какой-то выход, — сказал он, как бы размышляя вслух. — Если мы не можем выбраться отсюда, можно ведь как-нибудь привлечь внимание прохожих на улице, чтобы они поняли, что здесь творится что-то неладное, и поднялись сюда, чтобы выяснить, в чем дело. Нам нужно придумать что-то такое…

— Меня весьма огорчает, — произнес бесстрастный, монотонный голос хозяина, — что предлагаемое мной развлечение встречает довольно прохладный прием. Но, поскольку дело обстоит именно так, наверняка мои находчивые гости обдумывают и другие, более искусные способы покинуть мой гостеприимный дом. Возможно, кто-то из вас желает обратиться к крайнему средству — пожару. Не исключено, что вы хотели бы таким образом разрушить этот прекрасно спроектированный особняк и нанести неисчислимый ущерб зданию, на котором он стоит, попытавшись привлечь к себе внимание и тем самым нарушить ход нашей игры. Однако, как вы понимаете, при строительстве такого здания невозможно было обойтись без установки соответствующей противопожарной системы. И вы не настолько глупы, чтобы считать, что, собирая вас на наше сегодняшнее развлечение, я не обратил внимания на противопожарный спринклер, который находится у вас над головой. Спринклер срабатывает автоматически в случае пожара, однако сегодня к нему подключен не резервуар с водой, способный потушить огонь, а баллон с ядовитым газом, который без труда погасит пламя жизни. Даже небольшого пожара будет достаточно, чтобы сработал механизм и в помещение начал поступать газ, который несомненно лишит вас ваших драгоценных жизней прежде, чем кто-нибудь успеет подняться сюда, чтобы прийти к вам на помощь. Возможно также, что вы решили привлечь внимание, затопив помещение так, чтобы вода просочилась на нижние этажи. В связи с этим спешу сообщить, что, во-первых, находящиеся под вами помещения несомненно пусты в это время суток и, во-вторых, в вашем распоряжении практически нет воды. Водопровод на кухне и в ванной комнате перекрыт. В кухонном холодильнике для вас приготовлены два галлона питьевой воды. Этого количества вполне хватит для утоления жажды, но явно недостаточно, чтобы устроить наводнение. Может быть, кто-нибудь из вас подумал о том, чтобы вышибить двери, используя в качестве тарана мебель, которая не проводит электричество. Это невозможно, потому что и стены патио, и двери достаточно прочны, чтобы выдержать любой импровизированный таран из тех, что есть в вашем распоряжении. Поэтому я прошу вас не задерживать ход нашей игры и не пытаться избежать ее, обращаясь к неразумным уловкам. Безусловно, вы должны признать, что начало игры вы мне проиграли. Вы — мои гости и останетесь ими до конца. Хочу вас заверить, однако, что, хотя я принял все меры предосторожности, чтобы ничто не помешало вам воспользоваться моим гостеприимством, я также позаботился о том, чтобы вы могли со всей приятностью провести сегодняшний вечер. Надеюсь, что окружающая вас обстановка полностью соответствует вашим изысканным представлениям о хорошем вкусе. На стене над радиоприемником висят две превосходные рапиры, которые заслуживают самого внимательного рассмотрения. На столике с любимыми сигаретами мисс Инглсби лежит чрезвычайно интересная резная миниатюра из нефрита. Переплет томика Оскара Уайльда, лежащего на шкафчике в углу, приведет в восторг любого библиофила. Я уверен, друзья мои, вы согласитесь, что я принял все меры к тому, чтоб вы провели ближайшие часы с пользой и удовольствием для себя.

Голос звучал монотонно, хладнокровно и насмешливо. На мгновение он замолчал, но тут же продолжил:

— Надеюсь, все, что я для вас приготовил, придется вам по вкусу. Как вы уже, возможно, заметили, повсюду расставлены небольшие шкатулки. В них разложены сигареты и сигары ваших любимых сортов. Бар в столовой заставлен виски, джином и разнообразными винами и ликерами, а на кухне в шкафу приготовлен шейкер для коктейлей, стаканы, а также апельсины, лимоны, сахар и все прочее. Готовясь принять вас, я позаботился о том, чтобы удовлетворить вкусы каждого. Как известно, мисс Сильвия Инглсби, одна из самых очаровательных дам среди моих знакомых, обычно делает две-три затяжки и затем гасит сигарету, я приготовил для нее дополнительный запас ее любимых турецких сигарет. Они лежат в бронзовой шкатулке на столике возле двери в столовую.

Сильвия механически поднялась и подошла к столику.

— Они действительно там? — еле слышно спросила Джин.

— Да, и их тут много. А в той сигаретнице, из которой я до сих пор угощалась, они уже подходят к концу.

— Поскольку мистер Тим Слеймон, еще один из моих уважаемых гостей, — продолжал хозяин, — предпочитает разбавлять крепкие напитки водой, в холодильнике на кухне для него приготовлено несколько бутылок ключевой воды. Мистер Питер Дейли — большой любитель кофе-брюле…

— Какой ужас! — вырвалось у Питера.

— …На полке над кухонным столом для него поставлена банка с кофе, а где найти кофеварку, он уже знает. Что касается знаменитого доктора Марри Чеймберса Рида, который на протяжении ряда лет ученого затворничества замечательно потрудился во славу сухого закона, прошу вас всех сделать вид, что вы не замечаете его восторга, когда я сообщу ему, что он найдет здесь все необходимое для приготовления замороженного абсента. Доктор Рид, вы ведь не откажетесь приготовить абсент для себя и остальных гостей по рецепту, который известен только вам?

Голос умолк. Доктор Рид сохранял ледяное хладнокровие, если не считать плотно сжатых губ и легкого румянца, который немного оживил его каменное лицо. Внезапно тишину нарушил высокий, звенящий смех Сильвии.

— Извините, — сказала она, — я не смогла удержаться. Этот хозяин кажется мне таким симпатичным.

Тим сбросил маску вежливости и тоже расхохотался. Вслед за ним рассмеялся Хэнк, а затем и все остальные. Джейсон Осгуд, фыркая от смеха, похлопал своего друга доктора Рида по плечу.

— Еще немного, и он мне начнет нравиться, — сказал Тим, обращаясь к Джин.

— А ты и вправду мог бы сделать нам по порции абсента, — сказал Осгуд доктору Риду.

— Ну, пожалуйста! — поддержала его Сильвия.

Доктор Рид не спеша выбрал сигарету и покачал головой, с трудом выдавив из себя некое подобие улыбки.

— Не сейчас, — сказал он.

— Доктор Рид, — произнес голос хозяина, — холодильник на кухне. Моему другу Генри Абботу, а для вас — Хэнку, я хочу посоветовать, чтобы он не пытался еще раз готовить жуткую смесь из джина и черного кофе, которая однажды вечером недели три тому назад катастрофическим образом повлияла на его способность держаться на ногах.

— Джин и черный кофе? — повторил Питер. — А что это такое?

— Мой фирменный напиток, — скорбно сказал Хэнк. — Это действительно ужасная смесь. Но каким образом, как вы полагаете, ему об этом стало известно? Я приготовил ее на вечеринке в прошлом месяце: было уже поздно, и почти все было уже выпито.

— А когда будете угощать миссис Гейлорд Чизолм, пожалуйста, не забудьте, что она не любит, чтобы на дне ее бокала лежала ягодка вишни.

— Должно быть, он изучал нас не один месяц, — сухо сказала Маргарет.

— Он просто свихнувшийся бармен, — предположил Питер.

— Поскольку мистер Джейсон Осгуд привык все делать по расписанию и не начинает никакое дело без того, чтобы не взглянуть на часы, специально для него приготовлены превосходные швейцарские часики, которые приятным звоном отбивают каждый час. Возможно, мистеру Осгуду будет интересно узнать, что умрет он, как и жил, тоже по часам, которые своим звоном возвестят наступление его кончины.

Осгуд впал в состояние дикого, неописуемого ужаса. Остальные гости вздрогнули от этого внезапного напоминания о том, что этот насмешливый голос сулил всем им скорую смерть.

— He давайте ему себя запугивать, — принялся уговаривать всех Хэнк. — Он не может нас убить: мы все здесь, а если он один, мы сможем противостоять ему.

— Хочу надеяться, — пробормотал Осгуд, рухнув в кресло и снова вытирая со лба капельки пота.

— Так или иначе, друзья мои, — продолжал голос, — на мой взгляд, мне удалось обеспечить вас всем необходимым для того, чтобы вы могли приятно провести вечер. В третьем ящике шкафа в углу лежат карты, а в четвертом — шахматы. Однако прежде, чем вы решитесь сыграть партию, позвольте мне поподробнее посвятить вас в мои планы на сегодняшний вечер. Ведь я обещал вам совершенно неповторимое развлечение, тогда как и карты, и шахматы представляют собой весьма банальное занятие. То же самое можно сказать и о разглядывании гравюр, рапир и переплетов. Поэтому я прошу вас заняться исполнением капризов моего почетного гостя. Скоро вы познакомитесь с ним, и, возможно, он вам понравится.

— Почетного гостя? — повторил Тим. — Еще одного маньяка?

— Имя его — Смерть, — сказал голос.

— О, господи! — воскликнул Питер.

Голос продолжал:

— Друзья мои, он вовсе не жесток и не бессердечен. Безусловно, все вы были приглашены сюда, чтобы умереть. Но ведь вы — не более чем восемь прыщиков на теле цивилизации, так почему бы вам и в самом деле не умереть? Каждого из вас ждет смерть. Конечно, если бы я не пригласил вас сюда, вы прожили бы еще несколько лет, но в конце концов вы умерли бы простой, обычной смертью, смертью, которая является уделом дворников и уборщиц. Возможно, вы умерли бы в постели от мучительной, но вполне тривиальной болезни; вы могли бы встретить смерть в виде заурядной автомобильной аварии на неприметной улице; в лучшем случае погибли бы в авиационной катастрофе, подобной тем, в которых гибнет столько обыкновенных людей. Но вы, друзья мои, достойны более изысканной смерти. Вы достойны неповторимого способа покинуть этот мир, в котором вас повсюду встречают аплодисментами. Вы достойны легкой и изящной смерти. Именно такую смерть я вам и предлагаю. Сегодня вы один за другим умрете той смертью, которой вы заслуживаете.

— Смертью, которой мы заслуживаем, — повторил Хэнк. — А с какой стати этот чертов охотник за трупами решил, что мы вообще заслуживаем смерти? Лично я хочу остаться в живых.

— И я тоже, — нерешительно сказала Джин. — Странно, я до сих пор никогда не задумывалась о том, что могу умереть. Когда же я представила себе, что я, Джин Трент, мертва, мне вдруг стало понятно, что я не личность, а всего лишь множество костей, покрытых плотью…

Плечи ее медленно и скорбно опустились, отчего она стала похожей на увядающий цветок.

— Джин, дорогая! — воскликнул Хэнк, направляясь к ней. — Присядь. Мы не умрем. Неужели ты думаешь, что мы не сумеем так или иначе вырваться отсюда?

Она опустилась на софу.

— Со мной все в порядке, — заверила она его более уверенным голосом. — Не бойся, я не упаду в обморок. Просто меня познабливает.

— Нас всех знобит, — утешил ее Хэнк. — Это же настоящий шок, когда тебе заявляют, что ты умрешь до наступления утра. Но мы его переиграем.

— Безусловно, — хладнокровно согласился доктор Рид. — У меня нет в этом ни малейшего сомнения.

— Уважаемые друзья, — произнес голос хозяина, — это игра, в которой вы и я будем противоборствующими сторонами, а мой почетный гость, смерть, выступит в роли судьи. Я льщу себя надеждой, что мне удастся выиграть все раунды, а вам по мере того, как вы один за другим станете мне проигрывать, придется расплачиваться за проигрыш собственной жизнью. Однако если я проиграю, если кто-то из вас окажется умнее меня, обещаю вам, что я достойно расплачусь за поражение. Если кто-нибудь из вас переиграет меня, я умру на глазах у всех.

— Боже милостивый! — вырвалось у Питера.

— Я умру на глазах у всех вас, — повторил хозяин. — Итак, начнем?

Маргарет поднялась, нервно сжимая руки.

— Он же хочет… он действительно хочет всех нас убить! — сказала она высоким резким голосом.

— Весьма оригинальная история получается, — пробормотал доктор Рид.

— Кому только выпадет судьба ее рассказать? — мрачно сказал Тим.

— Боже! — повторил Питер. — Мы же здесь буквально как в тюрьме…

— Да, как в тюрьме, — подхватил Хэнк, — или, к примеру, будто нас заживо похоронили, и мы проснулись в склепе.

— Хэнк! — закричал Осгуд, вскакивая с кресла. — Ты хочешь всех нас свести с ума?

Голос Осгуда охрип, а лицо посерело. Его прервал хладнокровный язвительный голос хозяина:

— Но в случае моей победы, друзья мои, расплачиваться придется всем вам по очереди. В случае моей победы к утру игра будет закончена, ибо к восходу солнца все мои гости перейдут в мир иной.

— Да выключите же кто-нибудь эту штуковину! — умоляюще воскликнула Маргарет.

— Он предупредил нас, что этого делать не следует, — напомнил ей Осгуд. — Я не собираюсь ни до чего дотрагиваться в этом проклятом доме.

Дрожащими руками он взял сигарету и нервно закурил ее.

— Итак, — продолжал хозяин, — я объяснил вам правила нашей игры. Вы должны остаться здесь и честно играть в нее. Вы должны выполнять мои указания. В противном случае вас ждут весьма неприятные последствия. Друзья мои, я не убийца. Каждый из вас сам даст мне в руки возможность лишить его жизни.

— Но это же безумие, — сказала Сильвия, — ужасное, невероятное безумие.

— Конечно, это безумие, — сказал Питер, — но нам от него некуда деться.

— Уважаемые гости, — продолжал голос хозяина, — я всех вас хорошо знаю. При всем вашем обаянии, самообладании и уверенности в себе среди вас нет ни одного, у кого не было бы ахиллесовой пяты, которую вы годами скрывали от всего света и которая остается уязвимой несмотря на то, что она покрыта мощной броней. Именно это уязвимое место, которое есть у каждого из вас, и позволит мне одержать победу над всеми вами. Среди вас, друзья мои, нет ни одного, кто бы не скрывал какой-нибудь тайны. Мне, однако, они известны. Сражаться я буду не с вашей всем известной силой, а с вашей тайной слабостью. Я предупреждаю вас об этом сейчас с тем, чтобы я, раскрывая ваши секреты, не застиг никого из вас врасплох. Советую вам, друзья мои, собраться с мыслями, ибо все это обещает быть весьма интересно. Лишь беспощадный анализ ваших самых сокровенных мыслей даст вам шанс переиграть меня в нашей игре.

— Легко сказать, собраться с мыслями, — отозвался Хэнк. Он подошел к окну, посмотрел минуту на ночной город, а затем, отвернувшись от окна, добавил: — Как раз вот это я и не в состоянии сейчас сделать.

— Тихо! — оборвала его Маргарет. — Он снова заговорил.

Она наклонилась вперед, нервно перебирая пальцами и широко распахнув глаза, будто намереваясь вытащить обладателя ехидного голоса из радиоприемника на свет Божий.

— Разумеется, — сказал голос хозяина, — среди вас могут оказаться и такие, кого я недооценил.

— Звучит обнадеживающе, — с неверием в голосе сказал Питер.

— Возможно, — продолжал голос, — среди вас найдутся и такие, у кого не одна, а несколько тайных слабостей. Возможно также, что кто-то из вашей компании не обладает той силой, которой я его наделил в своем воображении. Я не хочу портить наше развлечение, допустив, чтобы такой гость мешал нашей сегодняшней игре. Те, кому не хватает смелости и безрассудной любви к приключениям, чтобы играть в нашу игру с весельем и прилежностью, недостойны быть моими противниками. Поэтому, если кто-либо из вас не желает играть со мной, неволить его я не стану.

— Слава Богу, — сказал Тим.

— Может быть, это и в самом деле окажется забавным, — с отчаянием сказала Маргарет.

— Не уверена, — возразила Джин. — Не нужно забывать о мертвеце, который лежит в патио.

— Для таких людей, — вкрадчиво сказал голос, — я предусмотрел весьма простой выход. Если вы заглянете на третью полку настенного шкафа в буфетной, то среди бутылочек с соусами и приправами вы увидите там серебряный флакон. Содержимое этого флакона — синильная кислота.

— Очень мило, — чуть слышно произнес Питер.

— Таким образом, если кому-то из вас недостает смелости, чтобы принять участие в нашей игре, выходом для него может быть простое, обыкновенное, банальное самоубийство.

— О, Боже! — вздрогнул Хэнк.

— Когда речь заходит о рекламе флаконов с синильной кислотой, — почти весело сказала Сильвия, — я не боюсь. У меня хватит ума не прикасаться к ним.

— Итак, — произнес голос хозяина, — я сказал вам все, что хотел. Вы можете мне полностью доверять. Прошу вас без всяких опасений угощаться всем, что есть в доме. Кроме яда, о котором я только что сказал, других ядов здесь нет. Не будет и никаких мошеннических трюков. Однако время не ждет: уже одиннадцатый час.

Все невольно посмотрели на настенные часы. Черные стрелки на их серебристом циферблате показывали двадцать две минуты одиннадцатого. Казалось, что не два часа, а целая вечность прошла с тех пор, как Сильвия взглянула на свой кроваво-красный бокал и содрогнулась. Даже комната казалась теперь необыкновенно тесной для восьмерых вполне здравомыслящих мужчин и женщин, вынужденных вступить в схватку с безумием. И как удар бича, прозвучала следующая фраза, произнесенная голосом-призраком:

— Прежде чем часы пробьют одиннадцать, один из вас, только один из вас, друзья мои, умрет.

— Боже мой! — обмяк Джейсон Осгуд. Лицо его еще более посерело.

— И первым из вас умрет тот, — сказал голос хозяина, — кто меньше всех заслуживает того, чтобы жить.

Голос умолк. В комнате воцарилась мрачная, грозная тишина.

Эту тишину нарушил доктор Рид, который поднялся с кресла и отправился за сигаретой.

— Весь ужас в том, — сказал он, чиркнув спичкой, — что мы оказались заперты здесь и теперь просто вынуждены быть свидетелями происходящего. Я предлагаю вместе подумать о том, как нам отсюда вырваться.

— Что касается меня, — сказал Тим Слеймон, — я вот-вот вообще потеряю всякую способность думать.

— Тим, пожалуйста, не надо! — умоляюще обратилась к нему Сильвия. — Что бы там ни было, нам нельзя впадать в панику. Ведь должен же быть какой-то выход.

Хэнк посмотрел на затянутую в белый атлас фигуру Сильвии, на аккуратные волны ее золотистых волос и на ее белые руки, спокойно лежавшие у нее на коленях.

— Сильвия, — сказал он с благоговением, — ты просто чудо. Имей я такое же самообладание, мне больше нечего было бы желать.

Она улыбнулась:

— Спасибо, Хэнк.

Питер поднялся и постоял минуту возле радиоприемника, задумчиво глядя на него, затем резко обернулся.

— Прежде всего, — сказал он, — нам следует ответить на вопрос: кто из нас меньше всех заслуживает того, чтобы жить.

 

Глава пятая

Джейсон Осгуд вышел на середину комнаты. Ее черно-серебристый интерьер, который два часа тому назад представлялся олицетворением бурной и энергичной современной жизни, теперь наводил на мысль о гробах и распятиях.

— Подождите! — воскликнул Осгуд и оглядел всех присутствующих. — «Тот, кто меньше всех заслуживает того, чтобы жить», — процитировал он слова хозяина, и на мгновение взгляд его поочередно задержался на каждом из испуганных гостей — так, будто он пытался выбрать среди них жертву. Затем, как обычно бывало на совещаниях, которые он проводил у себя в кабинете, Осгуд энергично потер руки. — Мы сойдем с ума, если будем говорить только об этом. — Его решительный вид приободрил всех остальных. — Сейчас самое главное для нас вот что: если мы не перехитрим этого помешанного, никто из нас не доживет до утра. Поэтому, чтобы выбраться отсюда, нам необходимо проанализировать ситуацию с такой же логичностью, с какой все это было спланировано.

— Конечно, — устало сказал Хэнк, — вы совершенно правы. Но у меня сейчас что-то плохо с логикой.

— Разумеется. — Осгуд снова потер руки. — Все мы сейчас далеко не в лучшей форме. Однако, по-моему, не будет преувеличением сказать, что мне уже не раз приходилось сталкиваться с критическими ситуациями и с успехом находить из них выход. Возможно, и сейчас мне удастся всем нам помочь.

— Будем надеяться, что удастся, — со вздохом сказал Хэнк. — Я готов следовать любым вашим указаниям.

Сильвия тяжело вздохнула:

— Думаю, мы все готовы делать то, что он скажет. Ведь Джейсон знает лучше, чем любой из нас, как поступать, попав в переделку. И потом, судя по всему, он хотя бы не потерял голову.

— Ну, вот и хорошо. Очевидно, прежде всего мы должны определить, из чего нам следует исходить при решении этой проблемы.

— Наверное, из того, что мы стоим на краю могилы, — вполголоса заметил Питер.

— Сейчас не время для шуток, — строго одернул его Осгуд.

— Абсолютно не время, — подтвердил Хэнк. — Я весь на нервах.

— Итак, — продолжал Осгуд, — мы очутились здесь в ловушке, и некий бестелесный голос сообщил нам, что не пройдет и часа, как один из нас погибнет, а за ним и все остальные. Чтобы выйти отсюда живыми, мы должны одержать верх над дьявольски изощренным умом.

— Совершенно верно, — откликнулся доктор Рид, поднимая голову. В следующую минуту, однако, он снова опустил взгляд на ковер и опять погрузился в свои мысли.

— После всего, что мы услышали, — продолжил Осгуд свои рассуждения, — я полагаю, ни один из нас не решится покинуть это помещение. Разумеется, этот маньяк мог и солгать нам; не исключено, что мы можем открыть наружную дверь и выйти отсюда с такой же легкостью, с какой Хокинс открыл ее, когда впускал нас сюда. Однако едва ли кто-нибудь из нас попробует рискнуть это сделать. Я бы не стал и не хочу никого просить об этом. Итак, в первую очередь возникает вопрос: а одни ли мы здесь? Я считаю, что этих бедняг, которые находятся без сознания на кухне, можно не принимать в расчет. Вполне возможно, что они сами себя усыпили, чтобы уйти от подозрений, но даже в этом случае они всего лишь второстепенные сообщники. Тот же человек, который намеревается лишить нас жизни, в настоящий момент бодрствует. Если мы здесь не одни, если человек, который именует себя хозяином, находится здесь, значит, его можно найти. Если же он и в самом деле говорит с нами откуда-то издалека, это означает, что здесь должно быть множество смертельных ловушек, рассчитанных на то, чтобы мы в них один за другим угодили на протяжении нынешней ночи. Поэтому я предлагаю все здесь осмотреть самым тщательным образом.

— Если, конечно, у нас хватит смелости, — добавил Питер.

— Верно, — сказал Хэнк, криво улыбнувшись. — Можете считать это недостатком мужества с моей стороны, но я буду все осматривать с величайшей осторожностью.

— Конечно, конечно, — торопливо согласился Осгуд. — Но, по-моему, нам нужно обойти все помещения и посмотреть, нет ли где-нибудь тайника или чего-нибудь подозрительного.

Все нервно слушали его. Между тем небольшие часы на стене секунда за секундой отсчитывали время, оставшееся в их распоряжении.

— Мы уже потеряли десять минут, — нетерпеливо сказал Осгуд. — Давайте начинать.

— Я готов, — сказал Хэнк, поднимаясь с кресла. — Вы разделите нас на группы или каждый пойдет куда пожелает?

— Я поделю вас на группы. — Осгуд окинул всех внимательным взглядом. Каждый из гостей неподвижно сидел на кончике своего кресла, глядя на остальных с плохо скрываемым недоверием. Сейчас все было подчинено древнему инстинкту самосохранения, и в комнате все явственнее ощущалась атмосфера всеобщей враждебности.

— Послушайте! — резко сказал Осгуд. — Мы должны быть честными друг с другом. Этот голос-призрак — пока единственное, с чем нам нужно бороться. Возможно, он рассчитывает на то, что мы все перессоримся между собой и таким образом станем для него легкой добычей. Тот из нас, кто откажется помогать остальным из-за своей подозрительности или из-за того, что его собственная безопасность ему дороже, чем безопасность остальных, тем самым поставит под удар и свою жизнь, и жизнь каждого из нас.

Он увидел, что его слова возымели действие. Все внимательно его слушали. Сейчас Осгуд был намного спокойнее, чем еще несколько минут назад. Сейчас он был человеком действия, тем самым лидером, к мнению которого прислушивались во всех банках города.

— Тим Слеймон сказал за ужином, что каждый из нас недолюбливает кого-то другого. Мы должны забыть об этом. Нам нужно объединиться. — Он подошел к двери в спальню и открыл ее. — Сильвия и Джин, вы осмотрите спальню и ванную комнату.

— Если это обычная ванная комната, в ней наверняка полно шкафчиков и полочек, забитых всякой всячиной, — вставил Хэнк. — Мне кажется, нужно дать кому-нибудь отдельное поручение осмотреть ее. Может быть, Маргарет? По-моему, нет смысла отправлять женщин, скажем, осматривать патио: им ведь и без компании мертвеца очень страшно.

— Хорошо, — согласилась Маргарет, — я возьму на себя ванную комнату. Спасибо, Хэнк. Я готова сделать что-нибудь ради общего блага, но здесь, в помещении, где все живы, мне будет спокойнее.

— Ради общего блага, — ухмыльнувшись, повторил Хэнк. — Замечательный лозунг. Так, пожалуй, даже доктору Риду придется поработать на коммунистическую идею.

Доктор Рид посмотрел на него свирепым взглядом. Наступила еще одна угрожающая пауза. Осгуд, не желая попусту тратить время, сделал нетерпеливый жест:

— Перестаньте. Нужно осмотреть вход.

— Давайте, я его осмотрю, — сказал Хэнк. — Кто со мной?

— Я, — предложил Питер.

— Вы вдвоем осмотрите тротуар у входа по эту сторону от пальм, — сказал Осгуд. — Еще нужны несколько человек, чтобы осмотреть патио. Нам нужно как можно тщательнее обследовать каждый уголок, а там темно, и у нас очень мало времени. Доктор Рид и Тим, вы согласны пойти в патио? Я осмотрю кухню. Обследуйте все как можно тщательнее, но зря не рискуйте. Постарайтесь составить себе как можно более точное представление о том, что вы увидите. В вашем распоряжении только десять минут. Через десять минут я соберу вас для отчета. Готовы?

— Но вы же никому не поручили осмотреть эту комнату, — возразила Сильвия.

— Я сам осмотрю эту комнату и кухню, — сказал Осгуд.

Она согласно кивнула, и все разбились на группы в соответствии с его указаниями.

— Я осмотрю вот эти шкафы, — сказала Сильвия, перешагнув порог спальни. — Джин, а ты посмотри, нет ли тут каких-нибудь электрических приспособлений: может быть, кроме наружных дверей, здесь есть еще какие-нибудь хитрости.

— Хорошо, — согласилась Джин. — Я не буду сходить с ковра.

Осгуд отправился в столовую. Там он открыл бар, достал бутылку виски и плеснул себе немного в стакан. Затем нарочито небрежной походкой вернулся в гостиную и сделал вид, что занят ее осмотром. Через открытую дверь он увидел Хэнка и Питера, обследующих каменные плитки в конце тротуара. Тогда Осгуд подошел к двери спальной и притворился, что осматривает дверной замок.

— Не возражаете, если я закрою дверь на минутку? — спросил он. — Хочу посмотреть, как работает защелка.

— Конечно, — откликнулась Сильвия. — Джин, тут нет никакой одежды, одни только безделушки.

Осгуд с нарочитой медлительностью закрыл дверь. Однако как только она захлопнулась, он стремглав метнулся к радиоприемнику. У него оставалось слишком мало времени побыть одному.

— Ты слышишь меня? — свистящим шепотом сказал он, обращаясь к радиоприемнику. — Я Джейсон Осгуд. Я сейчас здесь один. Ты меня слышишь? Отвечай скорее: ты меня слышишь?

Он опустился на колени, чтобы в случае, если кто-нибудь застанет его здесь сейчас, можно было подумать, что он осматривает корпус радиоприемника.

— Послушай! Я Джейсон Осгуд. Ты говоришь, что собираешься меня сегодня убить. Но ты меня не убьешь, понятно тебе? Можешь убивать кого хочешь, но меня ты убить не можешь. Я осчастливлю тебя, если ты меня не убьешь. Подай мне какой-нибудь знак, ответь мне как-нибудь, если ты меня слышишь! Хоть словечко прошепчи! Я тебя слушаю.

Какое-то мгновение он напряженно вслушивался в тишину, пытаясь различить какой-нибудь звук. Но радио молчало.

— Ты, наверное, меня не понял! Я не угрожаю тебе, я предлагаю тебе договориться. Убивай кого хочешь — клянусь, я тебя не выдам, — только оставь меня в живых! Ты меня слышишь? Ты согласен договориться?

Он снова стал вслушиваться. Радио молчало. Осгуда передернуло. На лбу его буграми выступили вены.

— Да послушай же ты, глупец, я не хочу умирать, я не могу сейчас умирать! Ну, хочешь полмиллиона в обмен на мою жизнь? Ты можешь отвечать без опасений: в комнате нет никого, кроме меня. Полмиллиона долларов, которые будут Тебе доставлены, куда ты скажешь. И зачем тебе нужно убивать меня? Что я тебе сделал плохого? Если что-то сделал, скажи, что именно. Скажи мне, и я все тысячекратно возмещу. Ну, говори же, ну, ради Бога, скажи хоть что-нибудь! Ты можешь убить всех остальных. Я не буду портить тебе удовольствие: я пойду на кухню и там отключусь, скажи только, где ты хранишь свое зелье. Таким образом я даже не стану свидетелем. Ну, отвечай же!

Ответа не было.

— Даю миллион! Два миллиона! Три! Три миллиона долларов в надежных ценных бумагах, а хочешь — наличными, как только я соберу всю сумму. Три миллиона долларов, и я даже не попытаюсь узнать, кто ты! Клянусь тебе! Три миллиона, если ты оставишь меня в живых! Если ты действительно так хорошо осведомлен обо мне, ты наверняка знаешь, что я могу войти к себе в банк в любое время дня и ночи. Ты можешь держать меня на мушке до тех пор, пока я не отдам тебе на три миллиона ценных бумаг. Если тебе такой вариант не подходит, отвези меня домой. Я могу сказать, чтобы мой личный сейф доставили ко мне на дом, и я тут же расплачусь с тобой, дам тебе три миллиона долларов! Я сделаю все, что ты пожелаешь, только пощади мою жизнь! Хочешь, я помогу тебе разделаться с остальными? Я все сделаю, только скажи мне, что я останусь в живых, когда с остальными будет покончено. Ну, говори же, ты слышишь меня?

Руки его судорожно сжали край ковра. Все тело сотрясала мелкая дрожь.

— Если тебе не нужны деньги или если ты боишься, что я смошенничаю, я тебе прямо сейчас скажу, что на бирже есть тайная договоренность взвинтить цены на хлопок двадцать пятого числа. Ты можешь в два счета разбогатеть! Ты согласен?

Ответа по-прежнему не было. Снаружи послышались голоса: в любой момент ему могли помешать. Он заговорил еще тише.

— А хочешь, я буду сегодня твоим помощником? Я всех уговорю, чтобы они приняли твой вызов, и можешь всех уничтожить. Или, если хочешь, я сам их убью, только тебе нужно меня ранить, чтобы все выглядело так, будто твоя Попытка убить меня не удалась: это отведет от меня подозрения. А завтра, клянусь, я сделаю тебя богатым! Ну, говори скорее, пока они не вернулись сюда! Говори же! Ты что, меня не слышишь? Да тебя там нет! Ведь три миллиона у кого хочешь отобьют охоту убивать. Три миллиона долларов! Слышишь? Три миллиона.

Тело его затряслось еще сильнее. Он вплотную придвинулся к радиоприемнику.

— Я помогу тебе убить всех остальных. Ну, отвечай же! Скорее!

Радиоприемник молчал. Снаружи до Осгуда доносился неясный звук голосов.

— Ты меня не слышишь! Тебя там нет!

Ответом ему было молчание.

Внезапно его как будто осенило. По лицу Осгуда было видно, что он принял какое-то решение.

Он с трудом поднялся на ноги. Передвигаясь с боязливой осторожностью, он прошел через столовую в кухню. Увидев там Хокинса и официанток, которые по-прежнему были без сознания, Джейсон Осгуд затрепетал от ужаса. Трясущейся рукой он открыл настенный шкафчик и посмотрел на бутылочки с соусами. Тело его покрылось холодным потом, а глаза широко раскрылись, когда он увидел там то, о чем говорил голос, — серебряный флакон, украшенный рисунком в виде венка из переплетенной лозы.

Он взял флакон с полки. Руки его дрожали. У флакона была завинчивающаяся крышка, украшенная тремя виноградинами из черного дерева в натуральную величину. Отчаянным усилием Осгуд попробовал отвинтить ее, однако она не поддавалась. Он попробовал еще раз повернуть ее. Крышка подалась. Он отвинтил ее, но не удержал в руке, и крышка с грохотом упала на стол. От этого звука он буквально подпрыгнул.

Осгуд поднес флакон к носу и осторожно понюхал его.

На подносе у края стола стояли восемь стаканов, из которых гости пили коктейли перед ужином. В баре, как говорил хозяин, был запас спиртного. Дрожащей рукой, расплескивая содержимое бутылок, Осгуд все же ухитрился разлить спиртное по стаканам. В семь из них он добавил синильную кислоту. Затем поставил флакон на место и закрыл дверцу шкафчика, тщательно вытерев и флакон, и дверцу, чтобы удалить отпечатки пальцев.

Стараясь выглядеть как можно спокойнее, он вынес поднос в гостиную. Поставив поднос на столик, он услышал голоса, доносившиеся из патио, и мрачно улыбнулся. Кто бы из гостей ни стоял за всем этим, теперь он безусловно потерпит поражение. Гибель шести невинных людей — не такая уж большая плата за смерть того из них, кто задумал убить Джейсона Осгуда.

Черные стрелки на серебристом циферблате часов показывали без десяти одиннадцать. Осгуд подошел к двери спальни и распахнул ее. Джин по-прежнему ползала на коленях, осматривая пол. Сильвия стояла перед шкафом, из которого были выдвинуты два ящика.

— Здесь нет ничего подозрительного, — сказала Сильвия, увидев Осгуда. — Уже пора отчитываться?

— Пожалуй, нам пора собраться вместе, — сказал Осгуд. В это время из ванной комнаты вышла Маргарет.

— Я нашла здесь только дорогое мыло, йод, марганцовку и липкий пластырь, — сказала она, — но мне не удалось обнаружить ничего смертоносного.

Осгуд подошел к двери и позвал из патио остальных.

— Как вы видите, — начал он, когда все снова собрались в гостиной, — уже почти одиннадцать часов. Если наш хозяин сдержит слово, в одиннадцать он попытается нанести какой-то неожиданный удар, так что нам сейчас лучше держаться вместе.

— Ты, наверное, хотел бы услышать от нас, что и как здесь расположено? — спросил Тим. — Кстати, мы обнаружили здесь одну ужасную вещь.

— Да, — сказал Осгуд, — нам нужно как можно скорее узнать, что где здесь находится. Давайте сначала…

— О, вы приготовили выпивку? — спросил Хэнк, глядя на поднос. — Как замечательно.

— А, да, да, совсем забыл. Когда я обшаривал кухню, я наткнулся на спиртное, о котором говорил нам хозяин, и подумал, что нам не помешало бы выпить.

— Превосходная идея, — сказал Хэнк. — Как раз сейчас мне просто необходимо выпить.

— Нам всем сейчас это необходимо, — согласилась Сильвия.

Осгуд осторожно взял свой стакан с подноса и поднял его, стараясь улыбаться как можно жизнерадостнее. Хэнк взял два стакана — для себя и Джин. Все остальные тоже взяли свои стаканы.

— Ну что ж, — сказал Хэнк, — давайте выпьем за то, чтобы у всех нас были красивые надгробные камни. — Он поднял свой стакан.

— Не пейте! — вдруг резко скомандовал голос из радиоприемника.

— Что? — растерянно спросил Питер.

Все замерли с поднятыми стаканами. Вдруг, словно движимые единым порывом, они посмотрели на Джейсона Осгуда. Он стоял совершенно неподвижно, глядя отсутствующим взглядом куда-то в пространство. Лицо его приобрело отвратительный зеленоватый оттенок. Крик ужаса замер на губах Джин, когда голос хозяина снова заговорил:

— Друзья мои, мне доставляет большое удовольствие сообщить вам, что мистер Джейсон Осгуд, президент банковского объединения «Амальгамейтед Бэнкс», через три минуты умрет.

Джин с воплем вскочила, а остальные с ужасом смотрели на Осгуда. Затем доктор Рид вдруг бросился к нему.

— Джейсон! — воскликнул он. — Джейсон!

Сильвия твердой рукой остановила доктора Рида.

— Не прикасайтесь к нему, — прошептала она.

Осгуд, уставившись бессмысленным взглядом в одну точку, казалось, не замечал ничего вокруг. Стакан выпал у него из руки, и его содержимое разлилось темным пятном по ковру. Все в ужасе наблюдали за ним, не в силах произнести ни слова. Он погибал прямо у них на глазах.

Челюсть его отвисла, глаза безумно выпучились, затем по телу пробежала судорога, и Джейсон Осгуд мешком упал в кресло.

— Он умер! — хрипло прошептал Тим.

— Умер, — механически повторил доктор Рид.

— Первым из нас, — сказал Питер.

— Я знал! — вскричал Тим. — Я знал, что так и будет… Когда я увидел эти гробы, я сразу понял, что они предназначены для нас…

— Гробы? — переспросила Маргарет. — Тим, какие гробы? — Она судорожно схватила его за руку. — Какие гробы, Тим?

— В патио, — ответил он, Опускаясь в кресло. — Восемь гробов.

— Боже милостивый, — прошептала Сильвия.

— Друзья мои, — произнес голос хозяина.

— Ты, визгун проклятый! — крикнул Тим и бросился к радиоприемнику. Хэнк решительно остановил его:

— Не трогай эту штуковину, Тим!

Голос между тем продолжал говорить. Все повернулись к радиоприемнику чуть ли не с облегчением, ибо это отвлекло их от созерцания лежавшего в кресле обмякшего тела. Маргарет закрыла лицо руками.

— Мне кажется, я умру прежде, чем он успеет меня убить, — сказала она.

— Друзья мои, — проговорил голос, — надеюсь, вы согласитесь, что в первом раунде нашей игры победу одержал я.

В этот момент будто в насмешку небольшие часики, стоявшие на столике в углу, тихо пробили одиннадцать часов.

 

Глава шестая

На мгновение все застыли на месте, пораженные ужасным событием, невольными свидетелями которого они только что оказались. Затем доктор Рид нервно провел рукой по лицу.

— Осгуд был одним из моих лучших друзей, — сказал он тихим голосом. — В мире не так уж много таких людей.

— Это просто невероятно, — устало сказала Маргарет. — Я никак не могу в это поверить. Ведь Джейсон Осгуд был самым большим жизнелюбом из всех, кого я знала.

— Неужели нам все время придется видеть его перед глазами? — чуть не сорвалась на крик Джин. — Да задвиньте же вы куда-нибудь это кресло, ну, пожалуйста…

Хэнк быстрым движением развернул кресло так, что его спинка отгородила от нее лежавшее в кресле тело. Питер дрожащей рукой потянулся за сигаретой.

— Неужели нельзя это убрать куда-нибудь? — спросил он.

— Мы должны оставить все как есть, — начала было Сильвия, но Хэнк вскочил на ноги.

— Оставить это здесь? Сильвия, ты что, хочешь, чтобы мы все тут свихнулись? Оставь свои адвокатские штучки для людей, у которых нет причин сходить с ума, а мы уж лучше уберем это безобразие с глаз подальше!

— В гроб, — неуверенно сказал Тим. — В один из тех гробов… по одному на каждого из нас… я видел их… когда нас всех убьют…

Внезапно послышались три удара гонга. Все немедленно с каким-то облегчением повернулись к радиоприемнику.

— Отдавая себе отчет в том, что присутствие трупа может помешать нам получить удовольствие от продолжения нашей вечеринки и желая сделать последние часы вашей жизни как можно более приятными, я предусмотрел место для побежденных — место под пальмами и небом, место, куда не долетят отзвуки нашей игры. В патио под сенью пальм стоят восемь прекрасно отделанных гробов.

— Гробов? — тупо переспросил Хэнк.

— Они оформлены в черно-серебристых тонах, — сказал голос хозяина.

— О, Боже, — чуть слышно произнес доктор Рид. — Я видел их, эти восемь гробов.

— Кто-то убил Джейсона, — вдруг сказала Маргарет и повторила, выделяя каждое слово: — Кто-то убил Джейсона. Но кто?

— Мне кажется, я знаю! — воскликнул доктор Рид и добавил ровным голосом: — Джейсон Осгуд был моим другом, очень близким другом, и я не допущу, чтобы его убийца остался безнаказанным.

Он быстро оглядел всех вокруг. Внезапно он вскочил с кресла и указал пальцем на Тима Слеймона.

— Ты! — вскричал он голосом, дрожащим от ярости и страха. — Ты ненавидел его, ты годами пытался убрать его с дороги и теперь наконец добился своего.

— Доктор Рид! — воскликнул Хэнк, а Тим с выражением отвращения на лице повернулся спиной к прославленному профессору.

— Вы же знаете, что это неправда, — спокойно сказала Сильвия.

— Вы прекрасно знаете, что это правда, — гневно возразил доктор Рид. — Вы-то знаете…

— Тим, ты же не станешь отрицать, что ты его ненавидел, — сказала Маргарет. — Мы все это знаем.

Тим обернулся, и его стиснутые кулаки разжались, когда он почувствовал, как Сильвия предостерегающим жестом коснулась его руки.

— Да, я его ненавидел, — сказал он. — Но я его не убивал. Конечно, вы можете обвинить меня в этом, если пожелаете. Вполне очевидно, однако, что я не мог этого сделать. Я к нему не прикасался.

— Конечно, Тим никак не мог его убить, — сказал Питер. — Тим находился вместе с вами в патио все время, пока Осгуд оставался здесь один.

— Доктор Рид, — сказала Сильвия, — по-моему, гибель вашего друга затмила ваш разум, и я уверена, что Тим пропустит ваши слова мимо ушей.

Доктор Рид стоял не двигаясь и ничего не говоря в ответ. Взгляд его был прикован к Тиму, который старательно раскурил очередную сигару, а затем заговорил.

— Доктор Рид, — сказал он, — я не знаю, станете вы передо мной извиняться или нет, но в любом случае я не дам воли своему желанию хорошенько вам врезать. Я понятия не имею, отчего умер Джейсон Осгуд. Я близко к нему не подходил с тех пор, как мы перекинулись парой фраз за несколько минут до ужина.

— Мистер Слеймон, — ответил доктор Рид с холодной яростью, — я не приношу вам извинений и по-прежнему убежден в своей правоте. Вы совершенно правы: я не могу доказать, что это вы убили Джейсона Осгуда. Однако я знаю, и все остальные тоже знают, что вы и Джейсон Осгуд много лет ненавидели друг друга. Нам известно, что с годами ваше соперничество становилось все ожесточеннее. Известно нам и то, что в результате его смерти вы и ваши приятели сможете прибрать к рукам политическую жизнь в Новом Орлеане, так что теперь городская казна станет кормушкой для вас с мисс Сильвией Инглсби и для ваших дружков. Я хочу повторить в присутствии свидетелей, что считаю вас виновником гибели Джейсона Осгуда, хотя и не понимаю, как она произошла, потому что вы единственный, для кого смерть Осгуда означает устранение последнего препятствия на пути к власти.

— Выбирайте выражения, доктор Рид! — предостерегающе воскликнул Питер.

— Почему ты не убьешь его, Тим? — спросил Хэнк.

— Да потому, — медленно сказал Тим, — что мой большой и трудный опыт научил меня сдерживать свой нрав. Доктор Рид ведет себя очень глупо. Я хотел бы только сказать ему, что его попытка обвинить в смерти Осгуда первого, кто попался ему под руку, вызывает у меня вопрос: а не пытается ли он таким образом отвести подозрения от себя? И если ему действительно известно, что за всем этим стоит, не будет ли он так любезен открыть наружную дверь?

— Да что мы все тут совсем с ума посходили, что ли? — воскликнул Питер, и сразу же со всех сторон полились потоки гневных и встревоженных речей, сливаясь в единое море звуков, где невозможно стало ничего разобрать. Внезапно в комнате раздался голос хозяина, как и прежде спокойный и монотонный:

— Друзья мои…

Все разом отпрянули от радиоприемника, как будто оттуда послышалась угроза.

— Друзья мои, прошу вас сохранять спокойствие. Ни один из вас не причастен к смерти этого человека. Не так давно я сказал вам, что сегодня каждый из вас станет причиной собственной смерти. В смерти Джейсона Осгуда виновен только Джейсон Осгуд, и никто другой.

— Но это же невозможно! — воскликнула Сильвия.

— Друзья мои, я сказал вам, что первым из вас умрет тот, кто меньше всех заслуживает того, чтобы жить. Я сдержал свое обещание. К сожалению, должен сообщить вам, что коктейли, которые вы едва не отведали, были вам предложены вовсе не в качестве дружеского жеста, а для того, чтобы убить вас.

Наступила пауза, прерываемая только потрескиванием в радиоприемнике. Казалось, что комнату заполнила липкая тишина.

— Гость, который предложил вам выпить, был недостоин вашей компании. Несколько ранее вам было разъяснено, что если кто-нибудь из вас не пожелает участвовать в нашей игре, он может воспользоваться подручным средством в виде яда. На этот случай был приготовлен флакон с синильной кислотой. Однако он был предназначен не для убийства, а для самоубийства. Гость, который предложил вам выпить, струсил настолько, что страх затмил его разум. Подумав, что кто-то из вас находится в сговоре со мной, он, очевидно, решил, что, устранив всех остальных гостей, он лишит нашу вечеринку всякого смысла и сможет беспрепятственно уйти отсюда. Поэтому, когда ему удалось на несколько минут остаться одному, он приготовил коктейли и семь из них отравил. К сожалению, должен заметить, что эти коктейли были предназначены для вас. Однако в то время, как распорядиться собственной жизнью он мог без всякого вмешательства с моей стороны, я не мог допустить, чтобы он распоряжался жизнью остальных моих гостей. Поэтому я вовремя предупредил вас, и он лишил жизни только себя самого.

— Но ведь он ничего не пил! — воскликнул Хэнк, растерянно глядя на радиоприемник.

— Он ничего не пил, — хладнокровно продолжал голос. — Но конструкция флакона предусматривала двойную гарантию самоубийства на тот случай, если кто-то из вас решил бы таким способом выйти из игры. В его украшенную виноградинами крышку вмонтирован шприц, заполненный тетраэтилсвинцом. Крышка отвинчивается очень туго, так что, пытаясь открыть ее, он в нескольких местах уколол себе руку, впрыснув таким образом яд в собственную кровь. Яд этот хорошо известен своим быстрым действием. Такая предосторожность, друзья мои, была принята не случайно. Если бы кто-то из вас отвинтил крышку с намерением употребить синильную кислоту, у него не было бы причин для недовольства, поскольку дополнительный яд только ускорил бы его уход. Я, однако, принял необходимые меры для того, чтобы всякий, кто открыл бы флакон с иной целью, нежели самоубийство, не мешал нашей игре. Надеюсь, друзья мои, вы согласитесь со мной: наш покойный гость сам послужил причиной собственной смерти. И вам, смею думать, также очевидно, что первым из нашей компании умер тот, кто меньше всего заслуживал того, чтобы жить.

— Это просто невероятно, — безучастно сказала Маргарет и безвольно опустилась в кресло.

— Но тем не менее, как мы видим, и такое тоже бывает, — сказал Питер с кривой улыбкой. Он поднял один из стаканов и осторожно принюхался к запаху.

— Самая настоящая синильная кислота. Запах чувствуется даже на расстоянии. Наверняка он наливал ее щедрой рукой.

Доктор Рид неловко присел.

— Мистер Слеймон, — печально произнес он, — я приношу свои извинения за то, что тут наговорил. Ведь я тоже выпил бы вместе со всеми…

— Ничего, ничего, все в порядке, — ответил Тим.

— Пожалуйста, — умоляюще обратилась ко всем Джин, — давайте уберем его куда-нибудь.

— Да, — сказал Хэнк, — давайте уберем отсюда эту мерзость.

— А почему бы действительно не использовать один из гробов? — сказал Тим.

— В самом деле, — сказала Сильвия. — Это ужасно, но что делать…

— Я помогу убрать его, — предложил свои услуги Питер, — если кто-нибудь пойдет со мной.

— Я думаю, — тихо вставила Сильвия, — теперь мы по своему горькому опыту знаем, что нам нужно держаться вместе.

— Правильно, — согласился Хэнк.

— А мы ведь и так все время были друг у друга на виду, — сказал Питер. — Я видел, что Осгуд пошел на кухню и вышел оттуда с коктейлями. Но я представить себе не мог…

— Конечно, — сказал Тим. — Но ведь ты же не видел, как он добавил в них синильную кислоту. Питер, я помогу тебе вынести тело, а остальные пусть проследят за нами.

Когда Питер и Тим подняли труп Джейсона Осгуда, Джин поежилась и прижалась к плечу Маргарет, как бы ища у нее защиты. Хэнк открыл дверь, ведущую в патио. Все внимательно наблюдали за тем, как Питер и Тим выносили тело за пальмы.

— Вот они, эти гробы, — пробормотал Тим.

И действительно, там стояли в ряд восемь гробов, наполовину укрытых ветвями пальм и напоминавших упаковочные ящики. Одна из пальм лежала на боку с тех пор, как ее случайно опрокинул Тим, ошеломленный своей ужасной находкой. Рядом с гробами в падавшем из окна свете виднелось лицо неизвестного мертвеца, лежавшего на каменном полу патио.

Маргарет вздрогнула и закрыла лицо руками. Джин прислонилась к стене, почувствовав, как у нее подкашиваются ноги. Точеное лицо доктора Рида стало похожим на посмертную маску. Сильвия стояла рядом с ним, судорожно сцепив перед собой руки, будто надеялась таим образом унять охватившую их дрожь.

Хэнк наклонился над крайним из этой жуткой коллекции гробов и зажег спичку, а Питер и Тим опустили туда свою тяжкую ношу, после чего Тим выпрямился и посмотрел на лицо второго мертвеца, казавшееся черным на фоне плитки.

— Питер, может быть, мы и этого тоже уберем? — предложил он хриплым голосом.

Питер сжал руки в кулаки, затем снова разжал их.

— Да, — сказал он. В полной тишине они подняли тело и опустили в соседний гроб, и Питер дрожащими руками накрыл его крышкой.

— Пойдемте в дом, — неживым голосом проговорил доктор Рид.

Они буквально бегом вернулись в гостиную, с шумом захлопнув за собой дверь.

— Что же мы теперь будем делать? — едва слышно спросила Маргарет.

— Сядем и попробуем разгадать это преступление, — без лишних слов предложил Хэнк.

— А еще подумаем о том, как нам всем спастись, — добавил Питер. — Ведь мы все теперь обвиняемся в убийстве.

— Сядь сюда, Джин, — мягко сказал Хэнк, подводя ее к софе. Он также подвинул кресла для Сильвии и Маргарет, а затем взял в руки поднос с отравленными коктейлями.

— Я их выброшу, — произнес он скрипучим голосом, — если только… — Он заколебался: — Есть ли среди нас кто-нибудь, кто больше не в силах все это выносить?

Все посмотрели на него. Хэнк стоял перед радиоприемником, держа стаканы на серебряном подносе. Казалось, этот голос внезапно обрел плоть и вышел из радиоприемника. Он постоял минуту, оглядев всех вокруг. По одну сторону от него в мягком кресле с высокой спинкой сидела Маргарет, намотав на руку нитку черного жемчуга. Лицо ее было серым, как у мертвеца. Сильвия сидела рядом с Тимом, положив руку ему на колено и не сводя с него взгляда своих зеленых глаз, будто она боялась, что он не выдержит и выберет для себя этот самый простой выход из положения. Однако Тим, который не отрываясь смотрел на Хэнка, не двигался с места. Доктор Рид сидел, уставившись в пол. Питер стоял рядом с ним, стиснув руками спинку профессорского кресла. Джин сидела на софе. Она напряженно молчала, но во взгляде, которым она окинула стаканы с ядом, явно читалось пренебрежение.

— Так я их выброшу, — сказал Хэнк. Он подошел к окну, поднял его и сбросил стаканы с подноса. Было слышно, как они со звоном разбились о каменный настил патио. Затем Хэнк закрыл окно.

— Тут есть запасы вполне приличного спиртного на тот случай, если кому-нибудь захочется выпить, — добавил он.

Доктор Рид поднял на него взгляд:

— А не опасно ли это?

— Мы уже прикладывались к этим бутылкам, и ничего страшного не произошло, — сказал Питер. — И потом наш хозяин, что бы он ни вытворял, ни разу нас не обманул. Он предупреждал нас обо всех опасностях, с которыми мы сталкивались.

— Тогда в виде предосторожности я предлагаю, чтобы каждый наливал себе сам, — сказал профессор.

— Полагаю, вы правы, — согласился Питер, пожав плечами.

Хэнк нервно плеснул себе в рюмку рому и залпом выпил.

— Если кто-нибудь еще хочет выпить, может последовать моему примеру, — сухо сказал он. — Напиток вполне доброкачественный, и сейчас он всем нам просто необходим.

Он прошел через всю комнату и встал лицом к гостям.

— Послушайте, — отрывисто сказал он. — Нас тут собрали и сказали, что нам предстоит умереть. Конечно, каждый из нас думает прежде всего о том, как бы уберечься самому. Однако тот ужасный урок, который мы с вами только что получили, показывает, что с извергом, заманившим нас сюда, никакие фокусы не пройдут. Мне думается, мы сумеем добраться до сути происходящего и спасти свою жизнь, если сохраним ясную голову, несмотря на все эти кошмары. Господи, а это что такое?

Из радиоприемника послышался звук гонга. Все подались вперед. Гонг повторился еще и еще раз.

— Следующий из вас умрет прежде, чем часы пробьют двенадцать, — медленно и монотонно проговорил голос хозяина.

— Ну, давай, давай, Хэнк! — воскликнул Питер. — Если тебе думается, так думай! Вот я, например, изо всех сил стараюсь не потерять рассудок, но просто не в состоянии ничего сообразить. А ты попробуй, если у тебя есть хоть какая-нибудь идея насчет того, как нам выбраться отсюда.

— Может быть, мы сможем определить, кто за этим стоит, — сказала Сильвия, — если, конечно, сумеем собраться с мыслями. Если сумеем собраться с мыслями! — повторила она с отчаянием в голосе.

Хэнк потер лоб ладонью.

— Нам всем нужно выбраться из своих индивидуальных скорлупок и сообща поработать головой, — сказал он. — Прежде всего давайте постараемся быть искренними. Сейчас вовсе не время для вежливых умолчаний. Хотя мне не хочется говорить о таких вещах, но, знаете ли, вполне возможно, что устроитель этой жуткой вечеринки кому-то из нас известен.

— Не надо об этом, — попросила его Джин. — Все, что тут происходит, и без того чудовищно. А если представить себе, что кому-то из нас что-то об этом известно…

— Я понимаю, что такое предположение ужасно, — сказал Хэнк. — Я сам до конца не могу этому поверить. Скорее всего это не так, однако полностью отрицать подобную возможность тоже нельзя. Если мы хотим выбраться отсюда живыми, то должны учесть все возможные варианты, не думая о том, что можем задеть чьи-то чувства.

— Ты прав, — согласилась Сильвия. — Что касается меня, то пусть уж лучше пострадают мои чувства, чем я окажусь на том свете. Так что, если кто-нибудь думает, что я состою в сговоре с этим чудовищем из радиоприемника, пусть скажет об этом. Я ни в каком сговоре ни с кем не состою, но не возражаю против таких подозрений, если только это хоть как-то нам поможет.

Хэнк откинул назад свои непослушные волосы.

— Спасибо, Сильвия, — сказал он и посмотрел на нее. Она по-прежнему сохраняла спокойствие среди всеобщего смятения, и ее присутствие духа, казалось, действовало на него ободряюще.

— Сильвия, — продолжал он, — ты необычайно трезво мыслящая женщина. Как ты думаешь, что же это такое?

— Исключительно трезво задуманный план нашего убийства, — твердо ответила она голосом, звенящим, как натянутая струна.

Питер Дейли подался вперед, внимательно вглядываясь в зеленые глаза Сильвии.

— Сильвия, — сказал он, — как ты думаешь, возможно ли, чтобы кто-нибудь был заинтересован в твоей смерти?

— Не знаю. Пожалуй, нет. Ведь я вполне безобидная персона.

— Ой ли? — вдруг спросила Джин.

Все изумленно посмотрели на нее. Джин ответила им спокойным, сосредоточенным взглядом.

— Нет, Сильвия, безобидной тебя не назовешь, так же как не назовешь безобидными ни меня, ни Питера, ни Хэнка, ни Тима, в общем никого из нас. Пожалуй, среди нас нет ни одного человека, кто бы не знал, что есть кто-то, кому наша смерть была бы на руку.

Хэнк повернулся к ней с таким видом, как будто происшедшая в ней внезапная перемена принесла ему облегчение.

— Я тоже так думаю, — сказал он. — Кому-то очень нужно нас убрать.

— Ума не приложу, кому может быть нужна моя смерть, — сказал Тим.

— Кому-то нужно избавиться от всех нас, — сказал Питер.

— Как это ужасно — вообще говорить о таком, — чуть слышно сказала Джин.

— Конечно, ужасно, — согласился Питер. — У меня такое ощущение, как будто я присутствую при собственном вскрытии. И все же, как сказал Хэнк, нам нужно учесть все возможности. Видимо, есть кто-то, кто из-за нас потерял что-то очень для него важное, и теперь он нам мстит за это.

— Но я никогда ничего ни у кого не отнимал! — воскликнул доктор Рид.

— Думайте, — вдруг сказал Хэнк и выступил вперед. — Ведь каждый из нас наверняка знает, что есть кто-то, кому наша смерть была бы на руку. Доктор Рид, неужели нет никого, кто не хотел бы от вас избавиться?

— Есть! — воскликнул доктор Рид, вскакивая на ноги. — Вы! И вы это знаете. Вы же меня ненавидите и стоите тут, по-дурацки ухмыляясь.

— Да идите вы к черту! — Хэнк решительными шагами подошел к профессору и яростно схватил его за плечи. — Вы называете меня потенциальным убийцей, который к тому же по-дурацки ухмыляется, в то время как я цепляюсь за остатки самообладания, чтобы только удержаться и не завопить как безумный! Доктор Рид, в такой момент, как сейчас, я готов вынести любое оскорбление от кого угодно, но если вы решили спокойно наблюдать за моей смертью, хочу вас предупредить, что не стану покорной пешкой в смертельной игре, которую вы тут затеяли…

— Хэнк! Доктор Рид! — послышался голос Питера Дейли, изо всех сил старавшегося держать себя в руках.

— Простите. — Хэнк тяжело опустился в кресло и закрыл лицо ладонями. — Кажется, я выбрал совершенно не подходящий момент для того, чтобы продемонстрировать свой уникальный талант вечно попадать впросак.

Он выдавил из себя некое подобие улыбки.

— Примите мои извинения, — сказал он профессору.

— Прошу и меня простить, — нерешительно произнес доктор Рид. — Я просто несколько не в себе. Я во всем виноват.

Хэнк налил себе еще рюмку и встряхнул головой, как будто желая ее освежить.

— Нет, это я виноват. Ведь это я предложил, чтобы мы не стеснялись выдвигать обвинения друг против друга, и сам не справился с собственным лекарством. Наверное, я и в самом деле тупица.

— Вовсе нет, — с усилием сказал доктор Рид.

— Пожалуйста, продолжай, Хэнк, — попросила его Сильвия. — Если кто-нибудь из нас действительно считает, что у кого-то из остальных есть причины радоваться его кончине, мы должны знать об этом.

— Я думаю, нам следует начать с доктора Рида, — сказал Хэнк, снова почувствовав себя свободно. — Доктор Рид, клянусь вам, я буду держать себя в руках. Если у вас есть причины сказать, что я готов вас убить, не будете ли вы так любезны рассказать о них мне и всем присутствующим?

— Это было очень глупо с моей стороны, — смущенно сказал доктор Рид. Это был первый случай за много лет, когда ему пришлось извиняться, и доктору было очень нелегко. — Однако я попытаюсь быть откровенным. Дело в том, что мне в голову пришла дикая мысль, будто вы затаили злобу против меня с тех пор, как вам предложили уволиться из университета.

— Это чистая правда, — тихо сказал Хэнк. — Мне стыдно признаться, но тем не менее это именно так.

— Хэнк однажды написал для меня сценарий, который не был куплен, — с улыбкой сообщила Джин, — но я не думаю, что он стал бы меня из-за этого убивать.

Хэнк повернулся к ней лицом.

— В такой момент, как сейчас, светлая личность Джин — сплошной восторг, — сказал он. — Нет, я бы не стал убивать тебя за то, что ты не приняла мой сценарий. А сейчас ты и не смогла бы его принять. Ведь я подарил свой замысел Питеру, и он написал рассказ на его основе.

— К сожалению, мы начинаем уходить от главной темы, — заметила Сильвия. — Хэнк утверждает, что у него был зуб против доктора Рида. Если мы продолжим в том же духе, возможно, мы узнаем о себе что-то такое, что даст нам ключ к разгадке.

— Совершенно верно, — согласился доктор Рид. — Кажется, Хэнк намекнул, что это я все тут затеял. Может быть, он пояснит, что именно он имел в виду?

— Не знаю даже, с какой стати я это сказал, — ответил Хэнк. — Что-то на меня нашло. Просто, когда тебя обвиняют в том, что ты собираешься кого-то убить, такое может кого угодно вывести из себя.

— Что верно, то верно, — подтвердил доктор Рид, стараясь быть любезным.

— Ну, вот и хорошо, — сказал Хэнк. — А теперь давайте продолжим наши рассуждения. Итак, чаще всего мотивом убийства бывают деньги. Есть ли кто-нибудь, кому наша смерть принесла бы денежную выгоду?

— Моя смерть вряд ли будет кому-нибудь выгодна, — сказал Тим. — Завещание у меня оформлено, и, если не считать нескольких небольших сумм в подарок моим друзьям, все, чем я владею, перейдет к миссис Слеймон и нашим дочерям.

— Может быть, какая-то из этих сумм достаточно велика, чтобы иметь для кого-нибудь решающее значение? — безжалостно спросил Хэнк.

Тим заколебался на какое-то мгновение, затем ответил:

— Не думаю.

— Тим, — мягко сказала Сильвия, — по-моему, ты должен сказать.

— Нет, — отрезал Тим.

— Тим, — сказал Хэнк, — я не думаю, что среди нас найдется кто-нибудь, кому нельзя было бы сейчас доверить свой секрет. Если мы не будем откровенно делиться такими вещами, это может означать гибель для всех нас.

Тим яростно впился зубами в сигару, затем через силу произнес:

— Я завещал Сильвии двести тысяч долларов.

Все буквально застыли на месте. Сильвия посмотрела на Тима широко раскрытыми от удивления глазами:

— Что ты, Тим, зачем? С какой стати?

— Ты самая лучшая из всех моих друзей, — упрямо сказал Тим. — И ты знаешь, что благодаря тебе я заработал гораздо больше этих двухсот тысяч. К сведению всех остальных: я сообщил вам об этом, чтобы вы не думали, что я скрываю от вас что-то подозрительное. Сильвия не знала, что она включена в мое завещание. А если бы и узнала, то не стала бы убивать меня ради этой суммы. Надеюсь, теперь вы удовлетворены.

— В самом деле, — беспечным тоном сказал Хэнк, — все мы знаем, что Сильвия с ее обширной клиентурой и вправду не нуждается в деньгах.

Сильвия прошла через всю комнату и, достав сигарету, повернулась лицом к гостям.

— Я думаю, вам следует знать, — твердо сказала она, — что у меня нет ни цента.

— Что?! — воскликнул Питер.

— Дело в том, что я очень много трачу, — пояснила Сильвия. — Я никогда не умела обращаться с деньгами. Вот и сейчас у меня всего триста долларов на счете в банке да семь долларов с мелочью в сумочке, а больше у меня нет ни гроша.

— Потрясающе! В жизни не слышала ничего более поразительного, — медленно сказала Джин.

Доктор Рид наклонился к Питеру.

— Я не верю ни одному слову из этой тирады, — сказал он вполголоса. — Она всегда начинает твердить о своей бедности, как только у нее появляется необходимость отвести от себя обвинения во взяточничестве.

— Невозможно себе представить, чтобы она была бедной, — согласился Питер, пользуясь тем, что в общем шуме, который поднялся после слов Сильвии, никто, кроме доктора Рида, не слышит его, — если учесть, какие деньги она зарабатывает.

— Получает, — сухо поправил его доктор Рид.

Питер прикусил губу.

— Сильвия всегда мне нравилась, — сказал он, — и я всегда считал, что все эти сплетни о ее сомнительных делишках вызваны резкостью ее политических суждений.

Доктор Рид цинично пожал плечами, а Питер заметил удивление, прозвучавшее в голосе Джин, когда она добавила к своим словам:

— Сильвия, ведь ты зарабатываешь кучу денег.

— Я вечно в долгу как в шелку. Сейчас я должна в общей сложности около девяноста двух тысяч долларов. — Сильвия вернулась к своему креслу и устало опустилась в него, подперев подбородок рукой. — Я не знала, что Тим включил меня в свое завещание, но мне нечем это доказать, и я не хочу смерти Тима, даже если это сулило бы мне двести миллионов долларов, хотя и это мне нечем доказать.

Тим подошел к Сильвии и неловко положил ей на плечо свою здоровенную ручищу.

— Перестань оправдываться, Сильвия, — сказал он. — Я еще не умер, и, пока я жив, тебя никто не может обвинить в моем убийстве.

Она взглянула на него с натянутой улыбкой.

— Конечно, Тим, нет. Мы-то с тобой кое-что знаем об опасных положениях, — добавила она с вызовом.

— Пожалуй, — улыбнувшись, сказал Тим. — Нет, я не знаю никого, кто хотел бы меня убить. Конечно, многие меня недолюбливают, но я не думаю, что кто-нибудь стал бы меня убивать.

— А как насчет тебя, Сильвия? — резко спросил Питер.

Она отрицательно покачала головой:

— Не знаю, кому это было бы нужно. Может быть, кому-нибудь из тех, кто из-за меня проиграл дело в суде.

Она вдруг замолчала, как будто почувствовала, что сказала больше, чем хотела.

— Мы знаем, — сказал Тим, — что человек, который только что проиграл одно такое дело, лежит сейчас в гробу под пальмами. Так что не будем об этом.

— Да, пожалуй, — согласилась она, но в том, как она держалась, появилась некоторая скованность.

— Не обращайте внимания на такие пустяки, мисс Инглсби, — ледяным тоном произнес доктор Рид. — Вероятно, все, кто здесь присутствует, читали газеты, и им известен тот факт, что именно из-за вас три месяца назад было аннулировано завещание Пола Стэнби и мой факультет лишился весьма солидной суммы.

Он посмотрел на Сильвию так, будто увидел что-то омерзительное в ее зеленых глазах.

— Ну что же вы не продолжаете? — спросила она с холодной горечью.

— В этом вряд ли есть необходимость. Ведь теперь уже все знают, что ваши таланты редко находят применение за исключением тех случаев, когда от вас требуются такие услуги, которые большинство наших ведущих адвокатов считает недостойными.

— Боже мой, доктор Рид, что вы говорите! — воскликнул Питер. Тим посмотрел на профессора испепеляющим взглядом и собрался было что-то сказать, но его остановила Сильвия:

— Не надо вступаться за мою добродетель. Я слишком привыкла к подобным обвинениям со стороны побежденных мною противников, чтобы как-то на них реагировать. Мне просто было любопытно узнать, скажет ли доктор Рид что-нибудь в этом роде.

Доктор Рид отвел от нее глаза и уставился в пол, словно сожалея о своей несдержанности:

— Нет никаких оснований полагать, что человек в моем положении стал бы вас убивать лишь потому, что не питает к вам теплых чувств.

— Разумеется, — быстро сказал Хэнк. — Если бы вы ее и убили, денег-то все равно бы не получили.

Он улыбнулся и перенес свои вопросы на другой объект:

— Вряд ли можно себе представить, чтобы кто-нибудь желал избавиться от такого редкого по красоте украшения, как Джин, но все-таки было бы интересно услышать, что она сама думает по этому поводу. Джин, как ты считаешь, есть ли кто-нибудь, кто мог бы вообразить, что твоя смерть принесла бы ему выгоду?

Джин подняла глаза и в упор посмотрела на него. Затем ее хрупкая, будто сошедшая с полотна Ватто фигурка напряглась, и она оглядела всех остальных.

— Я так и думала, что ты меня об этом спросишь, — медленно и очень отчетливо произнесла она, — и я гадала про себя, следует ли мне отвечать на этот вопрос. Но, видимо, сейчас наступил такой момент, когда ответить просто необходимо. Есть лишь один человек, которого, насколько я знаю, моя смерть очень бы обрадовала. Этот человек — Питер Дейли.

Питер не шелохнулся, а Сильвия умоляюще воскликнула:

— Джин, не надо!

— Конечно, ты не хочешь, чтобы я продолжала, — с горечью сказала Джин. — Дело в том, что из-за меня Сильвия проиграла один из своих самых важных процессов за последние несколько лет, и разговоры на эту тему не доставляют ей особого удовольствия. Но я знаю, что Питер Дейли предпочел бы видеть меня мертвой, а не живой.

Питер посмотрел на Джин, затем неторопливо прошел через всю комнату и остановился перед ней, презрительно прищурив глаза.

— Нет, — сказал он, — мне незачем тебя убивать. Я считаю, что ты противная зазнайка, которая слишком много о себе думает, только и всего. Убивать тебя мне ни к чему.

— Да стоит ли нам все это продолжать? — с виноватым видом вставил Хэнк. — Я уже начинаю раскаиваться в том, что затеял это обсуждение.

— Я считаю, — сказал доктор Рид, — что вы оба должны объясниться перед всеми присутствующими.

— Охотно готов это сделать, — сказал Питер с язвительной вежливостью. — Ведь это назревало весь вечер; пора наконец снять груз с души. Давай, Джин, расскажи им все, со своей стороны.

Джин, сжимая в руках веер, обратила к собравшимся обычно такое живое, а сейчас непривычно окаменевшее лицо.

— Возможно, вы помните, — сказала она, — что пять лет тому назад, когда я играла в местном театре, Питер Дейли был театральным критиком в газете «Айтем». В театре я была занята в ведущих ролях. Я очень гордилась тем, что играла главных героинь, потому что была ужасно честолюбива, и старалась изо всех сил. Все считали, что меня здесь ждет успех. Я ведь выросла в Новом Орлеане, и все были убеждены, что я стану звездой именно в своем родном городе. Однако Питер Дейли этого не допустил. Ведь что касается театра, последнее слово здесь было за Питером. Он умен, и его рецензии читал весь город. Как только я появилась на сцене, Питер стал делать все, что было в его силах, чтобы уничтожить меня. Я знала, почему он это делает; позже я скажу вам об этом. Он никогда не говорил напрямик, что я никуда не гожусь. Такое было бы легче вынести, но он обладал слишком изощренным умом, чтобы пойти на это. Вы ведь знаете, как он пишет: особую прелесть его книгам придают главным образом нюансы, его умение придавать фразам скрытый смысл. Это свое умение он вовсю использовал и в случае со мной. Он отпускал ядовитые шуточки на мой счет. Делал самые разные намеки в мой адрес. Писал обо мне так, как будто его бесконечно удивляли и забавляли мои выходки. Он делал из меня посмешище. И в конце концов уничтожил меня. Я была так молода и так отчаянно стремилась стать хорошей актрисой. Разумеется, я тогда ничего особенного собой не представляла и была слишком неопытна. Но я хотела учиться. И не могла, Из-за Питера я постоянно чувствовала себя неловко. Всякий раз, когда у нас была премьера, я буквально дрожала от страха, потому что знала: он сидит в зрительном зале и смотрит на меня, насмешливо приподняв бровь, а на следующий день появится очередная уничтожающая рецензия, которую будет читать весь город. В остальных газетах не было приличных театральных критиков, и все они обычно только и делали, что подпевали Питеру. Никто и представить себе не мог, до чего он довел меня. Все это чуть не кончилось для меня полной катастрофой, по крайней мере здесь. Я просто не могла играть: вечно думала только о том, что он сидит здесь в темноте и ухмыляется. В результате я лишилась всякой надежды на успех в Новом Орлеане. Из театра меня уволили. Я отправилась в Нью-Йорк, где пережила самую черную зиму в своей жизни. Ведь я начинала свою карьеру с такими грандиозными надеждами на успех, и все они пошли прахом. Мне пришлось, как самой обыкновенной неудачнице, обратиться к театральным агентам. Вероятно, вы не знаете, что это значит. Это значит бесконечное хождение по городу и необходимость экономить каждый цент, не зная, надолго ли еще хватит денег. Это значит ежедневное сидение в конторах театральных агентов сначала в надежде, что у них найдется для вас место в каком-нибудь провинциальном театрике, а потом в надежде, что хоть такое место наконец предложат. Это значит бутерброд в кафе-автомате на обед, а потом и вообще никакого обеда, потому что не остается денег. Это значит постоянное сознание того, что ты никуда не годишься. К счастью, однажды этому кошмару пришел конец. Я получила крошечную роль на Бродвее, и меня заметили. Мне дали роль посерьезнее, а вслед за этим у меня появился и шанс сняться в кино. Но я знала, почему Питер так старался испортить мне карьеру. Он хотел заставить меня продать Четвуд. Четвуд — это наша усадьба, замечательное место, большущий особняк с белыми колоннами посреди дубовой рощи. Кругом мох, весной цветут магнолии, а позади дома протекает тихая речка, заросшая водяными гиацинтами. Полковник Дейли и майор Трент купили его после Гражданской войны, потому что им была невыносима мысль о том, что послевоенная реконструкция бесследно унесет с собой прекрасную неторопливую жизнь, которую они так любили, и им хотелось обрести для себя тихую гавань. В своих завещаниях они написали, что Четвуд должен навсегда остаться во владении семейств Дейли и Трентов, если только все наследники до единого не решат расстаться с ним. Сегодня мы с Питером — единственные оставшиеся в живых наследники. И вот сейчас, как говорят, на наших землях нашли нефть, и уже создан синдикат, готовый купить все эти земли. Подумать только: они ведь разрушат всю эту красоту, вырубят дубы, уничтожат магнолии и наставят вместо них кучу нефтяных вышек. Я на это ни за что не пойду. У меня есть на что жить, да и у Питера тоже, но он хочет иметь гораздо больше. И вот он решил, что если он доведет меня до отчаяния, я буду вынуждена продать свою долю. Но я этого делать не стану. Мне противна его меркантильность, и я ни за что не расстанусь с этим единственным уголком красоты, который у меня есть, даже если придется голодать. Вот если бы я умерла, Питер мог бы тотчас же продать Четвуд этим людям. Они превратили бы усадьбу в нефтяной промысел, а Питер стал бы миллионером.

Она стиснула руками веер так, как будто он олицетворял собой усадьбу, и продолжала хрипловатым голосом:

— Тот факт, что другой такой Четвуд не купишь ни за какие деньги на свете, не имеет для него никакого значения. Он хочет лишь выручить приличную сумму за Четвуд. Поэтому он попытался с помощью Сильвии заставить меня продать мою долю, но я знала, чего хочу, и наняла хорошего адвоката. В результате я сохранила свои права на Четвуд и потеряю их только в том случае, если умру, не оставив наследников. Если мне суждено будет сегодня умереть, он станет единоличным владельцем Четвуда. Вот почему Питер Дейли заинтересован в моей смерти.

Питер продолжал стоять и смотреть на нее сверху вниз зачарованным взглядом, к которому примешивалось отвращение, как будто он видел перед собой свернувшуюся в клубок маленькую змейку.

— Ты все сказала? — спросил он.

— Да, — ответила она, — я сказала все, что хотела. Теперь, я полагаю, ты захочешь оправдаться и, быть может, объяснить, почему ты думаешь, что я хотела бы убить тебя. Ну, давай же, говори. Мне будет интересно тебя послушать.

На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Враждебность между Джин и Питером стала почти осязаемой. Она стояла между ними, безобразная, огромная и грозная — нечто такое, что разгорелось поначалу только между этими двумя, но от чего теперь и остальным невозможно было уйти.

Наконец Питер, по-прежнему смотревший на Джин взглядом, в котором восхищение смешивалось с гадливостью, заговорил.

— Пять лет тому назад, — сказал он, — когда ты играла здесь, в Новом Орлеане, ты была все той же тщеславной крошкой, какой ты остаешься и сегодня. Но у тебя был талант. Всякий, кто хоть немного знаком с театром, мог бы поставить диагноз твоего заболевания: талант, погребенный под горой настороженного самомнения. Я не питал к тебе никакой злобы, чему ты, конечно, не поверишь, поскольку, судя по всему, ты не можешь представить себе, что у меня могли быть более высокие мотивы, чем те, которые, поменяйся мы местами, могли бы двигать тобой. Но ты вызывала у меня отвращение. Я об этом открыто говорил. Я писал черным по белому о том, что тебе необходимо, чтобы стать настоящей актрисой. Однако твоя колоссальная самонадеянность не позволяла тебе воспринимать никакую критику. Ты ее просто не выносила и всячески выпячивала свою дурацкую манерность, силясь доказать, что в критике ты не нуждаешься. Когда я услышал, что тебя уволили, я обрадовался. «Если она теперь как следует походит в поисках работы, — сказал я сам себе, — может быть, она наконец избавится от самолюбования и разум ее просветится». И вот волею судеб ты попала в руки к хорошему режиссеру. Ты была так рада получить работу, что делала все, что он от тебя требовал. И роль у тебя получилась. Если ты посмотришь критическим взглядом на себя в одном из своих самых кассовых фильмов, ты поймешь, что тебя заставили следовать всем тем советам, которые я тебе давал. Только ты не захочешь этого понимать. Ты и сейчас настолько самодовольна, что будешь говорить себе: «Это — Джин Трент! Красивая, талантливая Джин Трент! Вы только посмотрите, что я там выделываю! Посмотрите, какое я чудо!» Единственное, что я могу тебе сказать в подтверждение того, что я не пытался испортить твою карьеру, лишь бы вынудить тебя продать Четвуд, — это тот факт, что я не начинал процесс против тебя до тех пор, пока ты не стала зарабатывать достаточно, чтобы позволить себе нанять хорошего адвоката. Однако… — Он пожал плечами и отвернулся от нее. — Однако после твоей сегодняшней речи перед всеми нами я засомневался, не может ли единоличное владение Четвудом быть для тебя более заманчивой перспективой, чем владение его половиной. Ну что ж, разве может мужчина мечтать о более приятной смерти, чем смерть от сжимающих его горло тонких, надушенных пальчиков красивой женщины?

Он отошел от нее и сел. Вновь наступила тишина — та мрачная, тяжелая тишина, которая бывает ужаснее всяких слов. Неожиданно заговорила Сильвия:

— Если каждый из нас будет и дальше вести себя так, будто остальные сговорились убить его, продолжать наши разговоры просто бессмысленно.

Ей никто не ответил. Угрожающая атмосфера продолжала сгущаться. Доктор Рид закурил сигарету. Внезапно в тишине раздался тонкий, серебристый звон часов. Джин вскочила с места.

— Двенадцать часов! — воскликнула она. В голосе ее звучало торжество.

— Двенадцать часов! — повторил вслед за ней доктор Рид.

Часы пробили двенадцать. Джин весело рассмеялась. Происшедшая в ней перемена развеяла общее напряжение.

— Кажется, нам удалось оставить его в дураках! — восторженно воскликнул Питер. — Он сказал, что один из нас умрет до наступления двенадцати часов, и вот мы все здесь!

— Верно! — поддержал его Тим, потягиваясь с видом огромного облегчения. — И все живехонькие! А он остался в дураках.

Джин захлопала в ладоши:

— Мы живы! Он нас не убил!

Хэнк щелкнул пальцами в сторону радиоприемника:

— Голос, ты проиграл этот раунд. Теперь твоя очередь. Выйди к нам и умри, как подобает мужчине.

— И скажи, как нам выбраться отсюда! — крикнул Питер радиоприемнику. — Давайте собираться! Нам пора восвояси: теперь-то мы знаем, что не такой уж он непобедимый. Как-никак нам удалось его перехитрить — не знаю как, но удалось.

Он тоже громко рассмеялся. Напряженная атмосфера, еще недавно царившая в комнате, сменилась общим весельем. Гости в эту минуту были похожи на детей, неожиданно получивших подарки.

— Эй, Голос! — обратилась Сильвия к хозяину-невидимке. — Говори скорее, как нам выйти отсюда! Ты ведь проиграл.

— Никогда не думал, — сказал Тим с долгим вздохом, — до чего же хорошо быть живым.

— По-видимому, — грустно сказал доктор Рид, — ведь этот ужас был задуман как хитроумное убийство Джейсона Осгуда.

— Маргарет, собирайтесь! — радостно воскликнула Джин. — Берите свой плащ! Мы уходим отсюда!

Все весело смеялись, наслаждаясь внезапным чувством облегчения, и слова их сливались в единый радостный гул. Хэнк распахнул дверь, ведущую в патио. Прохладный воздух с улицы дохнул на гостей влажной свежестью, и с патио до них донесся шелест пальм.

— Пойдемте же, Маргарет! — повторила Джин и, не слыша ответа, поспешила к ее креслу, шурша своими пышными юбками.

— Кажется, она потеряла сознание, — испуганно прошептала Джин, подойдя к Маргарет, и позвала ее: — Маргарет!

Она потрясла Маргарет за плечо и вдруг с криком отпрянула от нее. Рука Маргарет соскользнула с подлокотника кресла и безжизненно повисла.

— Маргарет! — вскрикнула Сильвия и замерла. Все остановились как вкопанные, чувствуя, как их охватывает ужас. Маргарет не двигалась.

— Маргарет! — закричала Джин. — Маргарет!

— Маргарет! — хриплым голосом произнес доктор Рид. Он положил ей руку на плечо тотчас же, ахнув, отступил назад. Тело ее сползло с кресла и мешком свалилось на пол.

— Боже мой, — выдохнул Тим. Он опустился на колени рядом с ней и попытался нащупать пульс. Остальные продолжали стоять вокруг, прикованные к месту безотчетным страхом.

— Неужели она?.. — начал было Хэнк.

Тим утвердительно кивнул и, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Она мертва, — едва слышно сказал он.

 

Глава седьмая

В радиоприемнике послышался треск. Джин вздрогнула и почувствовала на своих плечах твердую руку Сильвии.

— Друзья мои, — произнес голос хозяина, — вы только что были свидетелями кончины миссис Гейлорд Чизолм. Как видите, я сдержал свое обещание, и второй из наших гостей покинул нас до наступления полуночи. После краткого объяснения вы убедитесь и в том, что я сдержал и другое свое обещание: если вы помните, я сказал, что каждый из вас сам даст мне в руки средство, которое позволит мне лишить его жизни.

— Но это же невозможно, — с трудом выговорил Питер. — Маргарет ведь ни разу не двинулась с места и даже не заговорила.

— Если вы снимете подушки с кресла, в котором располагалась миссис Чизолм, — продолжал голос, — то увидите, что в изголовье спрятан небольшой черный предмет. Это миниатюрный громкоговоритель, соединенный с радиоприемником проводом, который пропущен сквозь ножку кресла. Когда кресло стоит в определенном месте, провод соединяется с контактом, вмонтированным в пол, и через него подключается к радиоприемнику.

Тим поднял подушку со спинки кресла, в котором еще несколько минут назад сидела Маргарет, и мрачно кивнул.

— Пока вы были заняты вашей увлекательной беседой, — снова заговорил голос, — я кое-что нашептал на ушко миссис Чизолм. Я напомнил ей об одном секрете, настолько ужасном, что, услышав о нем, миссис Чизолм предпочла умереть, нежели еще раз посмотреть людям в глаза. Я сказал ей, что через пять минут все услышат то, что в тот момент слышала она одна. И миссис Чизолм умерла.

— Какой еще секрет?! — воскликнул доктор Рид. — У Маргарет не было никаких секретов. Я знаю ее двадцать лет — с самого ее замужества. Это просто невозможно.

— В любом случае это абсурдно, — сказал Хэнк. — Люди от этого не умирают.

— По-видимому, — сказал голос хозяина, — вам неизвестно, что уже много лет миссис Чизолм страдала заболеванием сердца. Это было еще одним ее секретом, который она тщательно от всех скрывала. Но я сказал ей не об этом, а о том, что, как она думала, никто на свете не знает, кроме нее. Я сказал ей, что она — двоемужница.

— Двоемужница?! — повторила Сильвия. — Маргарет — двоемужница?

— Миссис Чизолм было двадцать шесть лет, — сказал голос, — когда она вышла замуж во второй раз. Однако миссис Чизолм уже была замужем. Я называю ее миссис Чизолм, потому что она была известна вам под этим именем. Хотя у нее не было на него никаких прав. Единственное имя, на которое у нее было законное право, — имя ее мужа Джимми Викерса, за которого она вышла замуж в шестнадцать лет и с которым не разводилась. Вы поражены? Вот и она была поражена. Она ведь считала, что тайна Джимми Викерса навеки похоронена в Канзасе. В те времена, когда Маргарет Чизолм была провинциалочкой Мэгги Рейнольдс, она отправилась в Канзас и поступила там на работу. Вы и этого тоже не знали, правда? Ведь миссис Чизолм никогда не признавалась своим друзьям в том, что ей когда-то приходилось зарабатывать себе на жизнь. В Канзасе она вышла замуж за Джимми Викерса, однако брак этот был неудачным. Они прожили вместе три месяца, после чего Джимми Викерс отбыл в неизвестном направлении, а Мэгги Рейнольдс вернулась домой к родителям. Ей было стыдно за себя, ибо Джимми Викерс, друзья мои, не был тем человеком, который даже тогда мог бы хоть в какой-то мере соответствовать высоким запросам привередливой красотки Мэгги Рейнольдс. Затем появился Гейлорд Чизолм. Вам известна история о том, как Гейлорд Чизолм потерял покой из-за этой знойной красавицы, как привез ее домой и как газеты принялись на все лады расписывать брак наследника рода Чизолмов с мисс Рейнольдс, представительницей старинного семейства плантаторов. Друзья мои, семейство мисс Рейнольдс было старинным лишь в том смысле, что все мы происходим от пещерных людей. Но разве могла Мэгги Рейнольдс признаться Гейлорду Чизолму в том, что однажды уже вышла замуж? Разве могла она просто так отказаться от денег и власти? Конечно же, нет. К тому времени прошло уже десять лет, как она ничего не слышала о Джимми Викерсе, да и потом она ничего не слышала о нем вплоть до сегодняшнего вечера. Знаете, что я прошептал в изящное ушко миссис Чизолм? Я сказал ей: «Мэгги, ты наверняка все это время думала, кто же я такой. Так вот я хочу тебе открыться, чтобы ты и твои друзья на этой моей вечеринке больше не ломали себе голову. Мэгги, я — Джимми Викерс, твой муж, и я устроил эту вечеринку в твою честь. Мэгги, мне надоело жить одному на Дальнем Западе, и я решил переехать в Новый Орлеан. Я несколько раз видел тебя на улице и все радовался, какой же ты стала важной дамой. Но вот со мной ты обошлась не по-честному. Притворялась все эти годы, будто я и не существую вовсе. Прямо скажем, Мэгги, никуда это не годится с твоей стороны. И вот я здесь. Я нахожусь в офисе прямо под этим особняком и через пять минут поднимусь к вам, Мэгги, я иду, чтобы убить тебя». Вот таким образом, — продолжал голос хозяина, — я убил Мэгги Викерс ложью, а может быть, ее убила собственная гордость.

Радиоприемник замолчал.

— Но это ужасно! — пробормотала Джин.

— Я не могу в это поверить, — сказал доктор Рид. — Это совершенная нелепица. Маргарет Чизолм… Нет, это неправда.

— Может быть, это и неправда, — тихо сказала Сильвия, — но эта неправда убила ее.

Она подошла к столику, где Тим дрожащей рукой пытался достать сигару из шкатулки.

— Дай мне прикурить, — сказала она ему.

Тим взглянул на нее:

— А, это ты.

Он поднес спичку к ее сигарете и затем вполголоса добавил:

— Сильвия, а ты помнишь, ведь со смертью Гейлорда Чизолма во Франции была связана какая-то странная история. Может быть, он узнал об этом и покончил с собой?

— Вполне возможно, — сказала она. — Если бы он об этом узнал, он именно так и поступил бы. Таким уж он был человеком. Бедная Маргарет!

Она обернулась, услышав за спиной какой-то непонятный звук, и увидела, что Питер и Хэнк поднимают с пола безжизненное тело, которое еще недавно было Маргарет. Сильвия содрогнулась, увидев, как Джин и доктор Рид машинально подошли к двери и стали наблюдать за тем, как Питер и Хэнк укладывают тело в приготовленный для этого гроб.

Когда они вернулись в гостиную, она посидела минуту в раздумье и затем внезапно заговорила:

— Мы все относились к Маргарет Чизолм с уважением, — сказала она. — Не следует ли нам договориться о том, что все, что мы сейчас услышали, должно остаться между нами?

— Разумеется, — сказал Питер.

Хэнк взглянул на доктора Рида, который сидел, подперев рукой подбородок и разглядывая пол, как будто царившее кругом смятение его никак не касалось.

— О чем вы думаете, доктор?

Доктор Рид поднял голову.

— Я пытаюсь прояснить для себя весь этот кошмар в свете аналитической психологии, — ответил он, — и прихожу к потрясающему выводу о том, что с точки зрения логики человеком, совершившим это ужасное преступление, может быть любой из нас.

— Любой из нас? — переспросил Тим. — Что вы имеете в виду?

— Я говорю не о вещественных фактах, — ответил профессор. — Используемые здесь сегодня практические способы совершения преступлений таковы, что, я уверен, никто из нас не в состоянии понять, каким образом их мог бы совершить человек, находящийся в этом помещении. Однако я убежден, что убийца находится среди нас. Нас здесь осталось шестеро, и один из шестерых задумал убийство остальных пяти человек. Постойте! — остановил он предупреждающим жестом Тима, который уже был готов гневно возразить ему.

Его академическое спокойствие невольно привлекло внимание всех остальных гостей. В комнате воцарилась тишина. Доктор Рид неторопливо оглядел всех своих слушателей, на мгновение задерживая взгляд на каждом из них. Все пристально следили за ним. Казалось, их внешняя оболочка начала разваливаться под воздействием нечеловеческого напряжения, которое они испытывали в эту минуту, и сквозь образовавшиеся щели стал проглядывать жуткий страх. Они смотрели на доктора Рида и друг на друга так, как будто для каждого из них все остальные вдруг стали источником смертельной опасности.

— Среди всех моих знакомых, — наконец сказал доктор Рид, — найдется лишь несколько человек, способных на убийство. А вот среди тех, кто сейчас здесь присутствует, каждый — потенциальный убийца. Одну минуту. Я объясню, что я имею в виду.

Он обхватил колено своими длинными тонкими пальцами.

— Слева от меня сидит Генри Аббот. Вы, мистер Аббот, — человек, обладающий множеством талантов, которые вам, однако, не удается сосредоточить на достижении какой-то одной цели. Вы пишете картины. Если я не ошибаюсь, вы также пописываете стихи и сочиняете эссе для журналов по современному искусству. Вы в какой-то мере знаток передовых экономических теорий. В свое время вы увлекались техникой. Но у вас ленивый ум. Ваша умственная энергия, которая никогда не направлялась на достойный ее объект, находит выражение в теориях о жизни и искусстве, которые такому консерватору, как я, кажутся просто дикими. Однако запас этой умственной энергии у вас поистине огромен, и, если появится достаточно сильный стимул, вся она сосредоточится на достижении одной-единственной цели, чего до сих пор с вами не происходило. Если бы этим стимулом было ужасное чувство обиды, вполне можно себе представить, что ваша сила, которую сегодня вы расходуете по капельке, в этом случае могла бы выплеснуться вся разом в виде убийства.

Хэнк задумчиво нахмурил брови:

— Вы правы. Должен сказать, что, когда тебя разбирают по косточкам в качестве потенциального убийцы, приятного в этом мало.

— Разумеется. Однако продолжим наш анализ и рассмотрим теперь личность Тимоти Слеймона.

— Что? — Тим вздрогнул и посмотрел на доктора Рида с таким видом, с каким пациент смотрит на зубного врача, включающего бормашину.

— Следует иметь в виду, — продолжал доктор Рид, — что мы в каждом случае предполагаем наличие мотива, достаточного, чтобы толкнуть человека на убийство. Какой же, на наш взгляд, была бы при этом характерная реакция мистера Слеймона?

Он сделал многозначительную паузу и затем продолжил свои рассуждения:

— Мистер Слеймон — человек влиятельный в нашем городе, и влияния этого он добился в результате яростной и, как поговаривают, безжалостной борьбы. Он известен как человек, который для достижения своей цели не остановится ни перед чем. Его карьера с самого начала была сплошной цепочкой жестоких схваток, во время которых он сосредоточивал внимание на цели, а не на средствах ее достижения. Он не стал бы убивать из мести, но ради нужной ему цели пошел бы и на убийство. Если бы мистеру Слеймону стало известно, что его карьере угрожает человек, избавиться от которого можно, только убив его, он вполне мог бы решиться на подобный шаг.

— Вот спасибо, — сказал Тим не без некоторого ехидства.

Доктор Рид между тем бесстрастно продолжал:

— Мисс Сильвию Инглсби считают этакой льдышкой, которой несвойственны внешние проявления эмоций или неуверенности. Она добилась завидного престижа в своей профессии благодаря почти сверхъестественной способности не терять спокойствия даже в самых невыносимых ситуациях. Хочу напомнить, что на протяжении всего нынешнего вечера мисс Инглсби ни разу не теряла самообладания, чего никто из нас не может о себе сказать. Такое умение владеть собой вызывает благоговейный страх в нас, простых смертных, время от времени теряющих голову. Должно быть, мисс Инглсби вовсе не чужды обычные человеческие чувства, и такое невероятно жесткое их сдерживание представляется мне неестественным. В ситуации же крайнего нервного напряжения ее железная воля может не выдержать, и в этом случае скорее всего произойдет не обычная эмоциональная вспышка, а катастрофа, сильнейший нервный срыв, способный затмить ее разум.

Он посмотрел на Сильвию, и та ответила ему ледяным взглядом.

— Очень остроумно, доктор Рид, — тихо сказала она и улыбнулась своей знакомой невозмутимой улыбкой. — Я никогда не думала о себе как о кандидате в убийцы, однако полагаю, было бы бесполезно отрицать такую возможность: ведь мне бы все равно никто сейчас не поверил.

Доктор Рид уже перевел взгляд на Питера Дейли.

— Питер Дейли, — сказал он, — человек, обладающий необычайно сильным воображением. Если вы читали его книги, вам известно также, что он способен глубоко проникать в суть мотивов человеческого поведения. Однако бывали случаи, когда подобный дар становился проклятием для его обладателя. Чезаре Ломброзо доказал, что граница между талантом и безумием зачастую бывает совершенно неразличима. Если это верно в случае мистера Дейли, события сегодняшнего вечера можно было бы рассматривать как проявление большого таланта, сбившегося с пути истинного.

Питер слегка побледнел, но ничего не ответил.

— Джин Трент, — продолжал доктор Рид, — только что продемонстрировала нам, насколько глубоко она способна затаить злобу. Имея, по ее представлениям, достаточно серьезный мотив, Джин вынашивала ненависть особого рода. Всякий квалифицированный психолог подтвердит вам, что человек, который лелеет в себе ненависть ради ненависти, потенциально способен на убийство.

— Но я не хочу никого убивать, — сказала Джин с видом обиженного ребенка. — И потом никто из присутствующих, кроме Питера, никогда не причинял мне никаких неприятностей.

— Я не рассматриваю вопрос о том, какой у нашего хозяина может быть побудительный мотив, — терпеливо пояснил доктор Рид. — Я лишь рассматриваю ряд возможных вариантов нашей реакции на такой мотив независимо от его происхождения.

— А себя-то вы сюда не включили, — грубовато сказал Тим.

— Совершенно верно, — согласился доктор Рид, — себя я сюда не включил. В такой напряженный момент очень трудно анализировать свое собственное «я», особенно когда знаешь, что ты никакого преступления не совершил.

— А ведь могли бы! — вдруг запальчиво воскликнул Питер. — Конечно, могли бы! Как вы можете спокойно сидеть и говорить, что сегодняшние убийства мог совершить любой из нас, тогда как, может быть, именно вы собираетесь всех нас убить! Ведь это же прекрасный способ выиграть время для следующего шага!

— Уж не хотите ли вы сказать… — разъяренно заговорил профессор, поднимаясь из кресла.

— Хочу! И скажу! Сядьте! — оборвал его Питер, встав перед ним лицом к лицу. — Вы сказали нам, что все мы возможные убийцы, но ведь и о вас можно сказать то же самое. Вы воплощение нетерпимости, вежливый монстр, укрывшийся за броней устаревших идей! Доктор Рид, — продолжал он уже спокойнее, — вы упрямый человек, привыкший действовать без оглядки на чужие мнения. Предположим, вы вдруг обнаружили бы, что достижению важных для вас целей всерьез препятствует какой-то человек или группа людей. Предположим, что из-за этого человека или группы людей вам пришлось бы изменить столь дорогой вам стиль поведения и вы были бы вынуждены поступать в соответствии с совершенно чуждыми вам принципами. Вы думаете, в этом случае вы не могли бы убить? Доктор Рид, один из столпов учености, не мог бы пойти на убийство, столкнувшись с необходимостью в корне изменить свою жизнь и свои взгляды?

— Конечно, мог бы, — вмешалась Сильвия. — Только, Питер, ради Бога, перестаньте вы оба рычать друг на друга. Вы же знаете, что нам некогда все это выслушивать.

Питер взглянул на нее и слегка улыбнулся с виноватым видом. Даже Сильвии становилось все труднее сохранять самообладание.

— Спасибо, дорогая, — тихо произнес он. — Я постараюсь быть умницей.

— Страшно подумать, — печально сказал Хэнк, — что если бы я не был тем, что я есть, я мог бы быть убийцей.

— Да нет же, Хэнк, — сказал Питер. — Если бы ты не был тем, что ты есть, ты был бы дизайнером модных пузырьков для духов.

Хэнк пожал плечами и ничего не ответил. Питер снова сел в кресло и принялся задумчиво разглядывать горящий кончик своей сигареты.

— Весь этот анализ весьма интересен, — заметил он, — однако я считаю, что главная посылка доктора Рида неверна. Тот, кто называет себя нашим хозяином, просто не может быть одним из нас.

— Почему же не может? — возразил Хэнк. — Доктор Рид напал на суть этого дьявольского замысла. Да, наш хозяин здесь, среди нас! Должно быть, он сейчас смотрит на меня и улыбается. Боже мой, если бы я только знал, кого из вас нужно задушить!

— Так давай, начинай, души всех подряд, — устало проговорила Сильвия. — В этом случае ты точно не ошибешься.

— Весь этот вздор был бы забавным, если бы он не был таким страшным, — со вздохом заметил Тим, — однако он не дает ответа на очень важный вопрос о том, как же нам выбраться отсюда.

— Да! — вскричал Хэнк, вскакивая на ноги. — Мы все говорим и говорим, а между тем на нас надвигается смерть, но мы все сидим! Нам грозит убийство, страшное, отвратительное, ужасное убийство, но мы все сидим! Некий механический голос сообщает нам, что к утру все мы будем мертвы, но мы все сидим! О Боже!

С этим возгласом он снова рухнул в кресло, услышав, что из радиоприемника донеслось легкое потрескивание.

Трижды прозвучал гонг.

— Сидите не двигаясь, друзья мои, — произнес голос хозяина.

— Не буду! — крикнула Джин, вскакивая с места. — Я хочу выйти отсюда, и я это сделаю!

— Джин! — бросились к ней Хэнк и Сильвия.

— Не надо сходить с ума, — принялся уговаривать ее Хэнк, успокаивающим жестом положив ей руку на плечо. Сильвия обняла Джин и села рядом с ней на софу. Хэнк облокотился на спинку софы, не отрывая от них взгляда. Голос между тем продолжал:

— Друзья мои, скоро наступит час ночи, и я хочу выбрать для себя следующего противника, чтобы продолжить с ним нашу игру.

— Боже! — выдохнул доктор Рид.

— Надеюсь, — сказал голос, — что вы не скучали во время нашего, как бы это сказать, тайм-аута? Однако часы идут, и наша игра продолжается. Я думаю, сейчас вы уже хорошо знакомы с моим стилем игры. Те двое, которые проиграли схватку со мной, были самыми слабыми из вас. Они не смогли противостоять мне в том хитроумном единоборстве, которое я приготовил для всех оставшихся. Вы, те, кто слушает меня сейчас, — люди очень непростые, способные извлечь пользу из увиденного. На роль моего следующего противника я выбрал человека, который достоин весьма изобретательного удара…

Джин негромко застонала.

— …человека, которому я могу проиграть, но над которым тем не менее я надеюсь одержать победу. Уважаемые дамы и господа, наша следующая дуэль будет совершенно неповторимой, занимательной и специально рассчитанной на моего противника, которого я сейчас вызываю на ринг и которому предлагаю развлечь гостей демонстрацией своего искусства. Моим следующим противником будет наш общий друг мистер Тим Слеймон.

— Боже упаси! — вздрогнул Тим.

— Тим! — воскликнула Сильвия, бросаясь к нему. — Ты здесь?

— Да, — хрипло сказал он. — Пока я еще здесь.

— Успокойтесь, друзья мои, — сказал голос хозяина. — Мистер Слеймон, как я уже обещал, наша схватка будет состязанием умов. Если ваш ум окажется сильнее моего, наша игра закончится.

— Думай, Тим! Думай! — умоляюще воскликнула Сильвия.

Казалось, Тим ее не слышит. Он сдвинулся вперед на краешек кресла, а взгляд его был прикован к радиоприемнику, из которого доносился насмешливый голос.

— Ну, продолжай же, ты, свинья проклятая, — пробормотал он.

— Свет гаснет! — пронзительно закричала Джин.

Свет действительно начал гаснуть: все лампы стали постепенно тускнеть.

В тусклом красном свете гаснущих ламп зазвучали крики, вопли, беспомощные проклятия. В комнате между тем становилось все темнее.

— Друзья мои, прошу садиться, — учтиво сказал голос. — Я каждый раз выбираю только одного противника.

Все в страхе отпрянули от радиоприемника. Комната почти полностью погрузилась в темноту. Красноватые отблески на мебели создавали жуткую картину в густом полумраке. Тим Слеймон по-прежнему сидел на краешке кресла, не отрывая глаз от радиоприемника.

— Тим! — закричала Сильвия.

— Угу, — глухо произнес он.

Она подвинулась к нему поближе:

— Тим, я здесь.

Тим никак не отреагировал на ее слова. Окаменев от ужаса, он как зачарованный смотрел на радиоприемник, ручки которого, отражая остатки света, горели красным огнем.

Наконец свет совсем погас.

Все в панике бросились со своих мест, наталкиваясь друг на друга в непроглядной темноте.

— Тим! — продолжала кричать Сильвия. — Тим!

С той стороны, где сидел Тим, послышались невнятные судорожные вздохи. Их заглушили топот спотыкавшихся ног и беспомощные крики охваченных ужасом гостей, пытающихся сориентироваться в кромешном мраке, который плотно окутывал глаза, подобно черной бархатной повязке. Там, где было окно, едва виднелся тонкий серый просвет между шторами, но внутри комнаты было так темно, хоть глаз выколи. Чья-то невидимая рука отдернула штору, однако свету от этого не прибавилось. Штора упала, и раздался стон, полный мучительного ужаса.

— Кто это был? — воскликнул Питер.

— Здесь я, доктор Рид…

— Где вы? Это я, Хэнк.

— Хэнк! Это я, Джин! Где ты?

— Не может же эта темнота длиться вечно! — послышался голос Сильвии из дальнего угла. — Где ты, Джин?

— Здесь… — едва слышно ответил голос Джин. Вдруг она почувствовала, как к ее плечу прикоснулась чья-то рука, и закричала.

— Не надо кричать… Это всего лишь я, доктор Рид… Кто здесь?

— Это я, Хэнк. Слава Богу, я хоть кого-то здесь отыскал…

— Выключатель никуда не годится, — сказала Сильвия. — Я нащупала его на стене, но он не работает… Тим!

— Где Тим? — воскликнул Питер. — Где все? Я не могу никого найти…

Он наткнулся на чью-то невидимую фигуру:

— Кто это?

— Это я, Сильвия. А где же Тим?

Ничего не видя вокруг, гости цеплялись друг за друга в приступе безумного отчаяния.

Свет вдруг снова загорелся. Ослепленные его внезапной вспышкой, гости поспешили ухватиться за спинку кресла, за стол, за что-нибудь, чтобы убедиться, что мир вокруг них по-прежнему стоит на своем месте. Внезапно в этой неразберихе раздался долгий пронзительный звук — наполовину стон, наполовину вопль.

— Сильвия! — воскликнул Питер и бросился к ней.

— Он мертв, — сказала она и упала в ближайшее кресло.

Эти слова своей безжалостной ясностью вернули всех в ужасную реальность.

— Он мертв, — повторила Сильвия.

Хэнк подошел к креслу Тима. Его безжизненное тело полулежало, откинувшись на спинку кресла, а руки сжимали подлокотники.

— Боюсь, что она права, — сказал Хэнк.

— Надеюсь, — произнес голос хозяина, — вы согласитесь, что я победил в третьем раунде нашей игры.

— Боже мой! — простонал доктор Рид.

— Бедная Сильвия, — тихо сказала Джин.

Сильвия поднялась, откинула назад упавшую на лоб прядь волос и дрожащей рукой взяла сигарету. Рот ее судорожно перекосился, но это не было ни гримасой боли, ни попыткой улыбнуться. Лицо ее в обрамлении золотистых волос было необычайно бледным.

— Должно быть, — сказала она, — к утру мы действительно все погибнем.

Она закурила сигарету и глубоко затянулась.

— Конечно, это ужасно, но почему вы все на меня так странно смотрите?

— Просто до нас начинает доходить, — сказал Хэнк Аббот тихим, жутким голосом, — что ты теперь очень богата.

Слова его раздавались в тишине, как глухие, тяжелые удары молота. Сильвия не отвечала. Она просто стояла и в упор смотрела на него.

— Идиот! — взорвался Питер. — Хэнк Аббот, ты безмозглый болван! Как ты можешь?! Ведь он же был ее лучшим другом! Да как ты смеешь так говорить?!

— Хватит! — крикнул Хэнк. — Мне надоело играть в вежливость и выслушивать кучу сентиментальных глупостей и философской белиберды. Теперь я скажу все, что думаю. Тим Слеймон был для Сильвии Инглсби в первую очередь не кем-то там, а лучшим клиентом. У нее на совести больше преступлений, чем у кого бы то ни было во всем городе, и ему об этом было известно. Тим Слеймон лучше всех знал, что Сильвию сто раз запросто могли лишить адвокатского звания. И во всех ее темных делишках Тим Слеймон был с Сильвией заодно. Куда делись деньги, выделенные на ремонт Рампарт-стрит? А что произошло с ассигнациями на благоустройство Одюбоновского парка? Мы с вами не знаем, а вот Сильвия знает, и Тим Слеймон тоже знал. Неудивительно, что она мурлыкала, улыбалась и твердила, что он ее лучший друг. Ей просто иначе нельзя было. Откуда нам знать, что происходило с их планами еще на чем-нибудь погреть руки? Откуда нам знать, не начал ли он упрямиться под ее началом? Откуда нам знать, что бы он мог сообщить, если бы ему вовремя не заткнули рот?

Он замолчал. Все стояли не двигаясь, пораженные услышанным. Сильвия подошла и встала прямо перед ним.

— У тебя все, Хэнк? Вот и хорошо. Только я не убивала Тима Слеймона.

— Конечно, не убивали! — воскликнул доктор Рид. — Мистер Аббот совершенно потерял рассудок.

Она закурила еще одну сигарету.

— Ради Бога, кто-нибудь уберите его отсюда! Я не могу на него смотреть.

— Да, сейчас, — сказал Питер. — Пойдем со мной, Хэнк, — решительно добавил он. — Заодно проветришься немного. А остальные пусть за нами присмотрят.

Сильвия отвернулась к окну и продолжала теребить шнур занавески до тех пор, пока они не вернулись.

— Итак, нас осталось пятеро, — вяло сказала она.

— Друзья мои, — произнес голос хозяина.

— Боже мой, ну сколько же это может продолжаться! — с отчаянием вскричала Сильвия. — Неужели нельзя хоть немного помолчать!

— Друзья мои, ввиду вполне своевременной кончины мистера Слеймона, может быть, мисс Сильвия Инглсби объяснит нам, почему за все время общения с мистером Слеймоном она так и не смогла преодолеть последствия его низкого происхождения?

— Что вы хотите этим сказать? — крикнула Сильвия. — Перестаньте меня терзать!

Питер взял ее руки в свои и начал их нежно поглаживать.

— А нельзя ли нам всем перейти в спальню и закрыться там, чтобы не слышать больше этот кошмар?

— Мы его услышим и там, — тихо сказал доктор Рид, уткнувшись лицом в ладони. — У него тут повсюду громкоговорители.

— Я хочу сказать, друзья мои, — спокойно продолжал голос, — что, если бы мисс Инглсби уделила небольшую часть времени, занятого так называемой адвокатской деятельностью, ознакомлению мистера Слеймона с основами хорошего вкуса, возможно, он сейчас по-прежнему оставался бы в живых.

Сильвия задрожала и сжалась; казалось, она пытается поглубже спрятаться в себя. Питер продолжал держать ее за руки, пытаясь таким образом хоть как-то поддержать ее.

— Дайте мне кто-нибудь еще сигарету, — пробормотала она. — Спасибо, — сказала она доктору Риду, который поспешил выполнить ее просьбу. — Как вы думаете, он на этом успокоится?

— Неужели в этом доме нет ни одного уголка, где она могла бы спрятаться от этого голоса? — вполголоса сказал Хэнк, обращаясь к Джин. — По-моему, она вот-вот упадет в обморок.

— Ни одного: ты же слышал, что сказал доктор Рид. Тут всюду громкоговорители, — прошептала Джин в ответ. — Еще немного, и она не выдержит. Я никогда не видела ее такой.

— Если вы осмотрите кресло, которое занимал мистер Слеймон в момент своей злополучной кончины, — продолжал голос, — вы заметите, что украшающая его богатая резьба в стиле рококо позволяет замаскировать маленькую кнопку в каждом подлокотнике и в каждой передней ножке. При нажатии на эти кнопки рядом с ними выдвигается по иголке, каждая из которых может впрыснуть в кровь сидящему в кресле человеку тетраэтилсвинец в количестве, вполне достаточном, чтобы в считанные мгновения лишить его жизни. Когда несколько минут тому назад выключился свет, мистер Слеймон, который уже находился в состоянии нервного напряжения, вызванного известием о его неминуемой гибели, крепко сжал руками подлокотники и характерным судорожным движением обвил ногами передние ножки кресла. Если вы помните, и та, и другая реакция была типичной для нашего усопшего друга. Если бы у мистера Слеймона хватило самообладания, чтобы продолжать спокойно сидеть после того, как выключился свет, возможно, завтра утром он, как обычно, пришел бы в свой кабинет. Уважаемые дамы и господа, такова была моя роль в схватке с мистером Слеймоном. Однако косвенную и потому куда более интересную роль здесь сыграла мисс Сильвия Инглсби. Мистер Слеймон многому научился под руководством мисс Инглсби. Однако ей так и не удалось воспитать в нем хороший вкус. Почему я знал, что мистер Слеймон выберет именно то кресло, которое ему предназначалось? Да потому, уважаемые дамы и господа, что это кресло было включено в обстановку особняка в расчете на то, что оно понравится мистеру Слеймону. Как видите, мистер Слеймон остановил свой выбор на единственном кресле в этой комнате, соответствующем представлениям об исключительно плохом вкусе.

Сильвия выронила сигарету из своей внезапно ослабевшей руки, и та упала прямо на ковер. Питер наступил на ее тлеющий кончик, и это движение отвлекло внимание Сильвии от радиоприемника. Не в силах больше владеть собой, она вырвала свои ладони из рук Питера и закрыла ими лицо.

— Сильвия! Сильвия, дорогая! — ласково окликнула ее Джин, направляясь к ней.

Сильвия вздрогнула и подняла на нее невидящий взгляд.

— Оставьте меня в покое! — пронзительно закричала она. — Оставьте меня в покое! Ради Бога, дайте мне выйти отсюда! Если эта штуковина заговорит снова… Питер, отпусти меня! Я хочу выйти отсюда, и я отсюда выйду!

Она стремглав метнулась к двери и широко ее распахнула. Послышался гулкий звук ее стремительных шагов по каменным плиткам двора.

— Не подпускайте ее к наружной двери! — крикнул Питер, но она опередила всех и заколотила кулаками по дверной обшивке.

— Выпустите меня отсюда! — кричала она. — Слышите? Вы…

В тот момент, когда остальные наконец догнали ее, голос Сильвии оборвался. Послышался громкий треск, между ее пальцами и дверной ручкой ярко полыхнула голубовато-зеленая вспышка, и тело Сильвии оцепенело под воздействием мощного электрического разряда. Все застыли в немом ужасе, а доктор Рид судорожным движением прикрыл глаза рукой. На мгновение белая фигура Сильвии замерла, подрагивая от бежавшего по ней тока, затем внезапно, прежде чем невольные свидетели происходящего успели содрогнуться от охватившего всех жуткого страха, тело несчастной женщины обмякло и распласталось на каменных плитках патио.

Питер схватил Хэнка за руку, и глаза их встретились. Хэнк молча кивнул, как будто не в силах был смотреть на Питера или на облаченное в белый атлас неподвижное тело Сильвии.

— Сильвия покончила с собой, — сказал он голосом, который звучал так глухо, как будто он говорил сквозь подушку. — И это я помог довести ее до этого.

Джин издала странный горловой звук, и все резко повернулись к ней, а доктор Рид инстинктивно протянул руку, чтобы поддержать ее. Однако Джин неподвижно стояла, не отводя глаз от двери.

— Доктор Рид был прав, — сказала она голосом, в котором появился непривычный металлический звук, — когда сказал, что она лишится рассудка, если что-нибудь заставит ее потерять самообладание. Ведь эта дверь все время была здесь.

— Но сейчас можно сказать, что ее нет! — воскликнул Хэнк, глядя на дверь с таким видом, как будто на него внезапно нашло озарение. — Ток отключился. Она не могла бы упасть, если бы он его не выключил.

Остальные трое вздрогнули. Питер протянул было руку к двери, но тут вдруг в воздухе над ними раздался сухой смешок.

— Друзья мои, достаточно с нас одного самоубийства, — произнес холодный, насмешливый голос хозяина. — Ток в двери был отключен только на мгновение. Сейчас дверь снова так же опасна для жизни, как и несколько минут назад.

Хэнк беспомощно застонал. Джин внезапно шагнула вперед.

— Сильвия! — закричала она. — Сильвия!

Она упала на колени рядом с лежащей перед ними фигурой в белом атласе. Остальные с опаской наклонились над ней. Хэнк попробовал нащупать пульс на безжизненном запястье.

— Мертва, — сказал он глухим голосом.

— Этого не может быть! — воскликнула Джин. — Сильвия никогда в жизни не теряла головы.

— А сейчас она ее потеряла, продержавшись дольше, чем смог бы продержаться любой из нас, — сказал Хэнк. — Ты верно сказала, что доктор Рид был прав. Дверь действительно была там все время, но она забыла, что эта дверь предназначена именно для такого убийства.

— Я… я готов заплакать, как маленький ребенок, — сказал Питер.

— Она была удивительной женщиной, самой красивой и самой умной из всех, кого мы знали! — воскликнула Джин, а затем вдруг крикнула: — Слушайте!

Все замерли и в ужасе переглянулись: через открытую входную дверь гостиной до них донесся мелодичный звон часов. Наступил час ночи.

 

Глава восьмая

Хэнк закрыл лицо руками.

— Я не вынесу этого, — сказал он. — Сильвия обезумела, и я ей в этом помог.

Питер положил ему руку на плечо. Они снова собрались в гостиной вокруг радиоприемника, который по-прежнему притягивал их к себе, несмотря на то, что вызывал страх. Без золотоволосой, наряженной в белый атлас Сильвии комната стала выглядеть особенно зловеще. Лишь сейчас все начали понимать, какой поддержкой для них было ее ледяное самообладание.

— Ты не виноват, Хэнк, — сказал Питер. — Мы все думали о том же, о чем ты сказал вслух. При таком диком напряжении никого нельзя осуждать за то, что он сказал нечто такое, чего в другой момент наверняка не сказал бы.

— Так или иначе, причиной всему были не твои слова, — добавила Джин дрожащим голосом, хотя и старалась держать себя в руках. — Причиной всему был голос из радиоприемника, этот ужасный голос, который сказал, что Тим погиб именно из-за нее. Такое кого угодно сведет с ума.

Хэнк отрицательно покачал головой.

— Нет, — настойчиво продолжал твердить он. — Нет. Впервые в жизни Сильвия потеряла самообладание, и это я довел ее до этого.

На мгновение все замолчали и тут же в страхе вздрогнули, услышав легкий шум из радиоприемника.

— Наши ряды несколько поредели, — сказал голос. — Я вижу, что из числа моих гостей лишь четверо смогут теперь насладиться самой интересной, на мой взгляд, частью нашей сегодняшней программы: доктор Марри Чеймберс Рид — знаменитый деятель высшей школы, сведения о научной карьере которого можно найти не только в справочнике «Кто есть кто», но и в многочисленных периодических изданиях, посвященных ведущим деятелям научного мира, мисс Джин Трент — очаровательная сладкоголосая Джин Трент, красавица Джин Трент, рожденная от сияния звезд и цветочного лепестка…

— Да замолчи же ты! — крикнула Джин.

— …Мистер Питер Дейли, который добился упоминания в справочнике «Кто есть кто», несмотря на враждебное к нему отношение со стороны мисс Трент, Питер Дейли, интересный собеседник и замечательный талант; и мистер Генри Аббот, восхитительный дилетант, уменьшительно-ласкательно именуемый Хэнком. Могу сказать, что все эти четыре моих противника достойны чрезвычайно больших усилий с моей стороны. Жизнь их заслуживает самого увлекательного конца. Ибо, друзья мои, можете не сомневаться: все вы будете мертвы до наступления утра.

— Будь ты проклят! — пробормотал Хэнк.

Все вяло переглянулись, не говоря ни слова. В гостиной было очень душно. Проветрить ее можно было, лишь открыв дверь или окна, выходящие в патио, где стояли гробы с их ужасным содержимым, но даже мысль об этом вызывала у них содрогание. В дополнение к духоте в комнате стало невыносимо жарко, а под потолком висели сизые облака сигаретного дыма.

Доктор Рид отправился за сигаретой к стоявшему в углу столику. Питер пошел следом, остановился около него, прислонившись к стене, и о чем-то тихо заговорил с профессором. Хэнк подошел к Джин, сел рядом с ней и накрыл рукой ее ладонь. Она подняла на него взгляд и благодарно улыбнулась. Хэнк наклонился к ней и вполголоса сказал:

— Джин, посмотри на меня.

Она снова подняла на него взгляд.

— Что ты думаешь о Питере?

— Я не знаю, — ответила она почти шепотом. — У него есть мотив убить меня. Я уже об этом говорила. Но с какой стати ему убивать Сильвию, и Маргарет, и Джейсона Осгуда, и этого незнакомца, который выпал из шкафа? Хэнк, я слишком напугана, чтобы что-то анализировать.

— Питер мне нравится, — с сомнением в голосе сказал Хэнк. — Но мне совсем не нравится доктор Рид, а после всего, что мы видели, Джин, я не могу отделаться от мысли, что за ними обоими не мешало бы как следует понаблюдать. Я как-то не могу себе представить, чтобы все это было делом рук одного человека. Слишком уж хорошо все получается.

Джин поежилась.

— Хэнк, ты не принесешь мне сигарету? Я вся дрожу.

Хэнк поднялся.

— Они лежат на столике там, в углу, где беседуют доктор Рид с Питером. Пойдем со мной. Может быть, нам удастся услышать, о чем они говорят.

Она пошла за ним, но когда они приблизились к столику, Питер и доктор Рид отошли от него и сели в кресла на другом конце комнаты.

— Продолжайте, — осторожно, вполголоса сказал Питер. — Чем угрожал вам Хэнк?

— Собственно говоря, это трудно назвать угрозой, — ответил доктор Рид. — Просто примерно через неделю после его увольнения он пришел ко мне в кабинет и сказал, что, по его мнению, научный мир очень много выиграл бы от моей смерти.

Питер кивнул:

— Я не стараюсь собрать против кого-то улики. Я просто пытаюсь разобраться в происходящем. Мы оба уверены в том, что кто-то это делает.

— И я по-прежнему считаю, — твердо сказал профессор, — что этот кто-то — один из нас.

— Это ужасное утверждение, доктор Рид, — послышался голос Джин за их спинами.

Он вздрогнул и обернулся. Джин подошла к нему и села в соседнее кресло.

— Вы только и знаете, что твердите об этом, — продолжала она. — Не пора ли прекратить разговоры на эту тему? Мы и так настолько напуганы, что не можем толком собраться с мыслями.

Доктор Рид невозмутимо посмотрел на нее.

— Причина, по которой нам трудно собраться с мыслями, — сказал он, — лишь отчасти состоит в том, что наши умственные способности притуплены ужасом того, что мы увидели, и страхом перед тем, что может произойти. Кроме этого, думать нам мешает находящийся в этой комнате человек, который задумал нас уничтожить. Этот человек, кто бы он ни был, включается в наши разговоры якобы для того, чтобы принять в них самое живое участие; на самом же деле он всячески уводит нас в сторону от разгадки и старательно усыпляет наше внимание.

Он поочередно с вызовом посмотрел на каждого из остальных трех гостей.

— Таким образом, — сказал Питер, — вы продолжаете считать, что наш убийца находится среди нас?

— Я в этом абсолютно уверен.

— Хотя я по-прежнему не согласен с вами, — сказал Питер, — если вы правы, вы поступаете очень глупо, говоря все, что думаете. Собственно говоря, все мы ведем себя глупо, потому что даем ему прекрасную возможность понаблюдать за нашей реакцией и увидеть нашу полнейшую беспомощность.

Джин, которая сидела, нервно теребя носовой платок, посмотрела на пару скрещенных рапир, висевших на стене над радиоприемником.

— Мне все равно, здесь он или нет, — тихо сказала она. — Мы в самом деле совершенно беспомощны в его руках. И нам не помогут ни разговоры, ни молчание. Чем просто так ждать, не лучше ли нам разом покончить со своими страхами, вонзив в себя эти клинки?

— Да, — с отчаянием в голосе сказал Хэнк. — Над нами нависло нечто ужасное, нечто страшное и зловещее, уносящее всех нас по одному. И от этого некуда спрятаться. Кто-то наблюдает за нами и посмеивается, видя наше беспомощное барахтанье и зная, что нам никуда от него не деться.

— И каждый из нас, кого сюда сегодня заманили, — напомнил остальным доктор Рид, — поступил так, как было предсказано: подставил свое самое уязвимое место. У миссис Чизолм был секрет, и он послужил причиной ее гибели. Все остальные целенаправленно бросились навстречу своей смерти. Если бы мы спокойно сидели и не теряли головы перед лицом всего этого кошмара, смерти можно было бы избежать.

Хэнк поднялся и налил себе рюмочку.

— Хороший совет, — сказал он, — только я сейчас никак не могу сидеть спокойно. У меня буквально каждый нерв на пределе.

— Что касается меня, — продолжал доктор Рид, — я намерен оставаться на месте и никак не реагировать на любые его провокации. Я не пойду навстречу своей смерти подобно тому, как это сделали мои несчастные друзья. Быть может, и вам было бы лучше выбрать подобную линию поведения.

— Я слишком перепуган, чтобы анализировать происходящее, — сказал Хэнк. — У меня такое ощущение, будто в моей голове что-то разламывается.

Джин поджала под себя ноги и тяжело вздохнула.

— Я не могу ни думать, ни действовать, — прошептала она, едва шевеля онемевшими губами. — Я могу только ждать.

Питер ничего не сказал и лишь продолжал курить, делая быстрые, нервные затяжки. Пепельницы рядом с ним были заполнены грудами окурков.

Хэнк рухнул в кресло и уткнул лицо в ладони.

— По-моему, я схожу с ума, — хрипло сказал он. — Мне кажется, что мой мозг буквально трещит по всем швам. Я не могу спокойно усидеть на месте и в то же время боюсь двигаться. В этой комнате любое кресло может оказаться орудием смерти. Любая из этих спичек может взорваться, когда ее зажжешь. Это дом смерти, начиненный смертельными ловушками, и…

— Хэнк, ради Бога, помолчи! — взмолилась Джин.

— В самом деле, не лучше ли вам помолчать? — резко сказал доктор Рид.

Питер достал еще одну сигарету и закурил ее от предыдущей.

— Друзья мои, — произнес голос хозяина. Джин пронзительно закричала, и ее всю затрясло; Хэнк вздрогнул, как будто его ударили; Питер и доктор Рид продолжали сидеть на своих местах, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Вам нет нужды испытывать опасения по поводу каких-либо ядов, спрятанных в этой комнате. Я немало удивлен тем, что вы считаете меня неспособным придумать для вас восемь различных способов смерти и настолько бездарным, чтобы снова демонстрировать приспособления, которые вам уже знакомы и потому могут лишь нагнать на вас скуку. Позвольте мне заверить вас, что в этой комнате не спрятан никакой яд и вы можете спокойно выбирать любое кресло, любую сигарету, любую спичку, любой напиток. Позвольте мне также напомнить вам: единственное, что вам угрожает, — это опасность проиграть мне в том конкретном состязании, которое я задумал для каждого из вас. Никому из вас не грозит смерть, предназначенная для кого-то другого из нашей компании. Никто из вас не погибнет случайной смертью. Каждый из вас умрет так, как я задумал, или останется в живых вопреки моим стараниям.

Голос умолк, и в комнате воцарилась зловещая тишина. Джин еще глубже вжалась в кресло.

— Он слышит все, что мы говорим. — Голос ее дрожал. — Он видит все, что мы делаем. Ну где же ты прячешься? — спросила она, подавшись в сторону радиоприемника.

— Ты думаешь, что ты в полной безопасности, правда? — вдруг воскликнул Питер, обращаясь к радиоприемнику. — Ты думаешь, у нас не хватит соображения найти тебя? Что ж, похоже, ты прав.

Он последовал примеру Хэнка и тоже подкрепился спиртным. Затем, не находя себе места, подошел к окну и посмотрел на небо, по которому неслись рваные облака, скрываясь из виду за окружавшей патио стеной.

— Улица так близко от нас, — сказал он. — Но мы не можем попасть туда. Меня больше всего выводит из себя полная продуманность происходящего и чрезвычайная самоуверенность подлеца, который все это задумал. Уж очень ловко все у него получается. Нас он заставляет блуждать в потемках, а сам при этом сохраняет убийственное спокойствие.

Он прошел через всю комнату и остановился перед радиоприемником.

— Будь ты проклят! — сказал он, глядя на шкалу приемника.

Никто из остальных не произнес ни слова. Они сидели в тоскливой тишине: взаимное недоверие не давало им продолжать беседу. Тишина эта была страшнее всяких криков и проклятий. Казалось, даже часы на стене дрожат и задыхаются от напряженного ожидания. Минута летела за минутой, но никто не предпринимал никаких попыток вырваться из западни. Потерпев столько поражений, они теперь просто ждали, что же будет дальше. Вдруг Питер, который продолжал стоять рядом с радиоприемником, обвел взглядом полную табачного дыма комнату, и лицо его исказила гримаса ужаса.

— Свет снова гаснет! — закричал он.

Руки Джин невольно потянулись к ее перехваченному судорогой горлу. Медленно, почти незаметно комната погружалась во тьму.

— Который сейчас час? — едва слышно спросил доктор Рид с посеревшим лицом.

— Без четверти два, — сказал Хэнк.

Никто не двинулся с места. Парализованные страхом, они молча наблюдали за тем, как тускнеет свет. Казалось, страх, подобно наркотику, отнял у них всякую способность мыслить. Темнота надвигалась на них подобно какому-то мерзкому ползучему существу. Тишину в комнате нарушал лишь звук их учащенного, судорожного дыхания. Нервы каждого были настолько напряжены, что они не могли даже закричать. В комнате становилось все темнее. Наконец свет погас совсем, и наступила кромешная тьма. Кто-то из мужчин тяжело вздохнул, а из горла Джин вырвался звук, похожий на хрипение. После этого тишина показалась еще более глубокой и зловещей в непроглядном мраке. Вдруг прозвучали негромкий хлопок и звон разбитого стекла.

Тотчас же в комнате раздались вскрик и полный ужаса вопль, а следом за ними — грохот кресел, опрокинутых кем-то в попытке на ощупь спрятаться куда-нибудь.

— Есть здесь кто-нибудь? — закричала Джин.

— Я, — послышался голос Питера. — Джин! Где ты?

— Здесь! — крикнула она. — Я здесь! Я стою не двигаясь. Питер, ты можешь ко мне подойти?

Было слышно, как он споткнулся, зацепившись ногой за ковер.

— Я здесь! — снова крикнула Джин и вытянула перед собой руки. Спустя мгновение он ухватился за них.

— Не отпускай мои руки, — прошептал он. — Кто знает, что тут еще может произойти. Что это?

В углу рядом с одним из фасадных окон кто-то тихо застонал.

— Хэнк! Доктор Рид! — позвал Питер. — Где вы? Кто из вас ранен?

Ответа не последовало.

— Посмотри! — пронзительно закричала Джин. — Питер! Окно!

В темноте они с трудом разглядели неясные очертания окна. Они знали, что темный силуэт, который выделялся на фоне окна, — это кресло, в котором до сих пор сидел Хэнк. Чуть выше в промежутке между шторами в окне виднелось отверстие, окруженное паутиной трещин.

— Кто-то выстрелил через окно… — зашептала Джин, но Питер, не слушая, потащил ее через всю комнату.

— Хэнк! — позвал он. — Хэнк!

Подойдя к окну, они попытались на ощупь найти его.

— Вот он, здесь! — сказала Джин. — Хэнк!

Она попробовала потрясти его за плечи, затем охнула и отшатнулась, прижавшись к Питеру.

— Что случилось? Ты ранена?

— Нет, но я больше не могу прикоснуться к нему! Питер, я почувствовала кровь, такую липкую, у него на голове…

Чувствуя, что она вся дрожит и готова упасть в обморок, он обнял ее за плечи. В это мгновение вспыхнул свет. Не успели Джин и Питер вздрогнуть от неожиданности, как часы на стене пробили два.

Комната была в беспорядке: ковер сбился, два кресла валялись на боку, торшер был опрокинут на софу. Однако Джин и Питер этого не замечали: они, не отрываясь, смотрели на Хэнка, который полулежал в кресле. По его голове тонкой струйкой текла кровь.

— Он жив, — сказал Питер. — Он дышит. Хэнк!

Хэнк поднял голову и затуманенным взглядом посмотрел вокруг, затем поднес дрожащую руку ко лбу.

— О боже! — сказал он, растерянно глядя на свои пальцы.

— Ты не убит, — сказала Джин. — Хэнк, ты слышишь? Он выстрелил через окно, он промахнулся.

Хэнк слабо улыбнулся:

— Нет, я не убит, хотя было мгновение, когда мне показалось, что все кончено. Питер, ты не нальешь мне чего-нибудь выпить? Боже мой!

Он смотрел куда-то мимо них. Они обернулись, чтобы взглянуть, что же он там увидел. В кресле позади Джин и Питера мешком лежал доктор Рид. На его груди медленно расплывалось алое пятно.

Питер бросился к нему. Хэнк и Джин с испуганными лицами наблюдали за тем, как Питер тщетно пытался нащупать пульс на тонком белом запястье профессора.

— Он мертв? — чуть слышно спросила Джин.

Питер кивнул и перевел взгляд на разбитое стекло в окне.

— Понятно, что тут произошло, — сказал он. — Стреляли через окно и целились при этом в доктора Рида. Хэнк оказался как раз между ним и тем, кто стрелял, и пуля зацепила ему голову. Пистолет, очевидно, был с глушителем, иначе выстрел прозвучал бы громче.

— Тебе не лучше, Хэнк? — встревоженно спросила Джин.

— Да, уже лучше. Я даже не столько ранен, сколько оглушен. Ты не дашь мне чего-нибудь выпить?

— Конечно. — Она подошла к столику, на котором стояли бутылки. — Коньяк?

— Спасибо.

Джин отнесла Хэнку рюмку и носовым платком вытерла ему кровь со лба.

— Кровь уже почти совсем остановилась. Видимо, пуля лишь зацепила тебя вскользь.

Хэнк залпом выпил коньяк и встал:

— Только и всего-то? А я-то разохался, как дитя малое. Мне ведь показалось, что я чуть ли не убит. Питер, ты уверен, что профессор мертв?

— Да. Насколько я могу судить, пуля попала ему прямо в сердце. Должно быть, он умер в ту же секунду.

Хэнк содрогнулся и опустился на софу.

— В самом деле, я веду себя совсем, как ребенок, — сказал он. — Но я все никак не приду в себя. И потом, когда видишь, что погиб человек, которому ты говорил все то, что я говорил сегодня доктору Риду, поневоле чувствуешь себя последним подлецом.

— Перестань винить себя, Хэнк, — обратилась к нему Джин, подходя и садясь рядом с ним. — Все мы сегодня говорили такое, чего в другой обстановке никогда бы в жизни не сказали. Правда, ничего хорошего из этого не получилось: нас осталось только трое.

— Нас осталось только трое, — ошеломленно повторил Хэнк. — Только трое! А было восемь!

— А нельзя ли развернуть это кресло, — взмолилась Джин, — или сделать что-нибудь, чтобы нам не нужно было все время видеть это перед собой?

— Нет, — резко сказал Питер. — Пока нельзя. Я хочу кое-что проверить.

Хэнк взглянул на него:

— Что проверить, Питер?

Питер пристально посмотрел на разбитое окно.

— Я хочу понять, что же именно произошло в момент выстрела, которым был убит доктор Рид. Все кончилось так быстро, что я даже не успел ни о чем подумать, но сейчас мне кое-что пришло на ум.

— Хэнк рывком поднялся.

— Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Меня тоже осенила одна догадка.

Хэнк и Питер вместе подошли к окну и выглянули наружу.

— Джин, я понимаю, что это зрелище не из приятных, — сказал Питер через плечо, — но мне нужно, чтобы еще минуту все оставалось как есть.

— Ничего, ничего, — сказала она. — Я не стану падать в обморок. Кажется, я уже немного успокоилась. Я потерплю.

Она стала наблюдать за Хэнком и Питером, которые принялись разглядывать отверстие, проделанное пулей в окне. Спустя мгновение они переглянулись между собой.

— У нас обоих возник один и тот же вопрос, — сказал Хэнк. — А именно: куда, черт побери, он мог деться?

Питер кивнул. Лицо его выглядело необычно сурово.

— Что там? — спросила Джин, подходя к ним.

— Взгляни сюда, — сказал Хэнк. — Ты помнишь, доктор Рид сидел лицом к окну.

Она взобралась на кресло, в котором до этого сидел Хэнк, и посмотрела поверх их голов на стекло.

— Понимаю, — сказала она. — Он, должно быть, встал прямо за окном и оттуда выстрелил…

— Вот именно, — оборвал ее Питер. — Выстрел, которым был убит доктор Рид, был сделан над головой Хэнка. Отверстие в стекле расположено чуть выше спинки кресла, которое занимал Хэнк. Пуля пробила стекло, зацепила голову Хэнка и попала доктору Риду в сердце, а это означает, что полет ее был направлен сверху вниз.

— Да, — сказал Хэнк, — пуля пролетела сверху вниз, но выстрел не мог быть сделан со стены патио, потому что тогда пуля угодила бы в пол, не долетев до доктора Рида.

— В таком случае, — заключил Питер, глядя прищуренными глазами на Хэнка и Джин, — это означает одну-единственную вещь.

— Он находится в патио! — воскликнула Джин.

— Он находится в патио, — сказал Хэнк, — если только не отключил ток в одной из дверей и не выбрался на крышу.

— Так, может быть, мы пойдем и поищем его? — нетерпеливо предложила она. — Ну, пожалуйста!

Она спрыгнула с кресла.

— Мы можем вооружиться вот этими рапирами… — С этими словами Джин забралась на другое кресло и стала снимать со стены рапиры, висевшие крест-накрест над радиоприемником.

— У него пистолет, — торопливо продолжала она, — но ведь вас же двое.

Джин стояла на кресле лицом к ним, держа в руках рапиры. Питер с сомнением посмотрел на нее.

— Не глупи, — твердо сказал он. — Убийца вооружен, а от рапир хоть какой-то толк может быть лишь на близком расстоянии. Если он действительно находится в патио, то, выйдя туда, мы тем самым вручим ему свои жизни, как карты на подносе.

Джин сошла с кресла и бросила рапиры на пол.

— Ты хочешь сказать, что боишься?

— Да, — искренне сказал Питер.

Хэнк неодобрительно улыбнулся, видя ее окаменевшее лицо.

— Ты знаешь, он ведь прав. Питер, в сущности, сейчас единственный из нас, кто мог бы вступить с ним в единоборство. Конечно, смелости тебе не занимать, но ты такая крошка, что он, наверное, мог бы одной рукой перебросить тебя через стену. А что касается меня, у меня все еще немного кружится голова.

Джин уныло опустилась в кресло.

— На это нам смотреть больше незачем, — сказал Питер и рывком развернул кресло, стоявшее напротив окна, поставив его лицом к стене.

Джин с усталым видом оперлась подбородком на руку.

— Вы думаете, он все время был здесь? — спросила она тихим дрожащим голосом.

— Я не знаю, — сказал Хэнк. — Я совершенно не понимаю, что происходит. И, наверное, этого не понимает никто, кроме нашего хозяина.

— Разумеется, ваш хозяин прекрасно понимает, что происходит, — послышалось из радиоприемника.

— А иди ты к черту! — крикнул Хэнк, резко поднимаясь на ноги. — Ну, скажи нам тогда, отчего умер доктор Рид?

— Причиной его смерти, друг мой, был выстрел из пистолета.

Хэнк с приглушенным стоном снова опустился в кресло.

— Он сведет меня с ума, — сказал он слабым голосом.

— Как я тебя понимаю, — сказала Джин. — Я сама только и думаю, что вот-вот не выдержу, и еще, что мне придется…

Голос ее звучал все тише и тише, пока не затих совсем. Она взглянула на Питера, который стоял около двери в спальню, не отрывая взгляда от радиоприемника.

— Я должен извиниться за небольшое неудобство, причиненное моему юному другу, — продолжал голос хозяина. — Однако мне нужно было добиться, чтобы мой противник проиграл схватку со мной с минимальными неудобствами для себя. Поэтому смерть его должна была быть мгновенной и, следовательно, безболезненной. Чтобы попасть ему в сердце, я должен был тщательно прицелиться. В темноте я едва мог разглядеть очертания головы мистера Аббота. Я знал, что мне придется задеть его, но вместе с тем был уверен, что его рана окажется всего-навсего царапиной.

— Хэнк, это ужасно! — воскликнула Джин. — Он же мог убить тебя.

— Но ведь не убил же — по крайней мере пока, — мрачно сказал Хэнк.

— И вот теперь наша приятная компания сократилась до трех человек, трех замечательных гостей. Я не буду занимать ваше внимание приблизительно еще полчаса. Отчего бы вам тем временем не развлечься, скажем, игрой в бридж?

— Да замолчи же ты! — вскакивая с места, вскричала Джин. — Замолчи же ты наконец! С какой радостью я убила бы тебя своими собственными руками, — медленно добавила она.

Казалось, страх без остатка сгорел в пламени ее гнева. С выражением беспомощной ярости она пристально посмотрела на радиоприемник.

Питер внезапно шагнул вперед.

— А через полчаса ты собираешься всех нас убить, Голос? — спросил он.

— Перестань, — с измученным видом тихо сказал Хэнк. Мы и так вволю его наслушались.

Он потер лоб ладонью.

— Боюсь, царапина оказалась глубже, чем я думал, — добавил он.

— В самом деле? — сказал Питер, с озабоченным видом подходя к Хэнку. — Если бы мы не были до смерти перепуганы, мы бы не допустили, чтобы ты там сидел. А сейчас нужно что-то сделать с твоей головой, чтобы снова не пошла кровь.

— Я чувствую себя нормально, — сказал Хэнк. — Только голова немного побаливает.

— Кажется… — Джин заколебалась, прежде чем назвать имя, — кажется, Маргарет сказала, что, когда она осматривала ванную комнату, она видела там липкий пластырь и кое-что из медикаментов.

— Правда? — сказал Питер. — А я не помню.

Он едва заметно улыбнулся.

— Мне кажется, это было так давно.

— Бедная Маргарет, — пробормотал Хэнк.

— Пойдем в спальню, — позвал его Питер. — Нам нужно обработать тебе голову.

— Можно, я пойду с вами, — попросилась Джин. — Я боюсь оставаться тут одна. Вдруг эта тварь войдет сюда из патио.

— Конечно, ты боишься, — сказал Питер. — Вот и я тоже боюсь. Пойдем, Хэнк. Нельзя допустить, чтобы ты потерял сознание.

Джин открыла дверь в спальню и в нетерпении остановилась на пороге, ожидая, когда Хэнк поднимется на ноги.

— Ну, пойдем же, — заторопила она его. — Я не могу оставаться здесь, рядом с этим в кресле.

Питер и Хэнк последовали за ней в спальню. Хэнк с облегчением сел на край кровати в ожидании, когда Питер принесет йод и ролик липкого пластыря из шкафчика в ванной комнате.

— Вот, я принес, что нужно, — сказал он. — Правда, нет ножниц, чтобы разрезать пластырь, но я, наверное, смогу оторвать, сколько нужно.

— А почему бы тебе не использовать столовый нож? — предложила Джин.

— И пойти для этого на кухню? — спросил Хэнк, и его передернуло. — Не стоит.

— Пластырь очень трудно разорвать, — настаивала на своем Джин. — Если Питер приклеит полоску тебе на голову, а потом попытается оторвать ее от ролика, он может повредить ранку, и она снова начнет кровоточить.

Вдруг она сосредоточенно нахмурилась:

— Мне помнится, я видела столовое серебро в ящике буфета. Вы не помните, как Маргарет уронила кофейную ложку и Хокинс достал ей оттуда другую?

— А ты наблюдательная, малышка, — с улыбкой заметил Хэнк, а Питер добавил:

— Я посмотрю, нет ли в этом ящике ножа. Подождите-ка минутку.

— Мы пойдем все вместе, — сказал Хэнк поднимаясь. — Здесь ведь всякое может произойти.

— Что верно, то верно, — добродушно согласился Питер.

Хэнк и Джин подошли к двери и стали оттуда наблюдать за Питером, который отправился к стоявшему в столовой буфету.

— Кажется, верхний правый ящик, — вдогонку ему сказала Джин и посмотрела на Хэнка: — У тебя очень болит голова?

— Чертовски ноет, — ответил он, улыбаясь ей сверху вниз. — Только и всего. Джин, я должен сказать, что, несмотря на весь кошмар, который ты нынче пережила, ты сейчас выглядишь так же привлекательно, как в тот момент, когда вошла сюда.

— Спасибо. А то я уже забыла, что можно вообще как-то выглядеть. Все это было так ужасно.

Она старательно уводила взгляд в сторону от кресла, в котором покоились останки доктора Рида, хотя с того места, где она стояла, была видна только спинка этого кресла.

— Вот все, что мне удалось найти, — сказал Питер, возвращаясь к ним со столовым ножом в руке. — Может быть, этим ножом не разрежешь ничего, что тверже хлеба, но мы попробуем. Пойдем, Хэнк. Тебе с твоей головной болью лучше всего снова устроиться на кровати. Джин, держи йод. Ты можешь нанести его пробкой. Хотя нет, не надо, ведь в ванной комнате на вешалке висит несколько полотенец. Ничего страшного не будет, если мы запачкаем одно из них йодом.

— Я принесу полотенце, — сказала она и пошла в ванную комнату. Хэнк снова сел на край кровати, а Питер начал разматывать пластырь.

— Вот, пожалуйста, — сказала Джин, возвращаясь из ванной. — Только вот воды нет, а то я смочила бы полотенце и промыла ему лоб. Я попробовала открыть кран, но вода перекрыта.

— Он нас об этом предупреждал, — напомнил ей Хэнк.

— Можно было бы использовать минеральную воду из бутылки, — сказала она извиняющимся тоном, — но я одна туда не пойду.

— Мне как-то даже не совсем удобно, что вы так обо мне беспокоитесь, — обратился к ним Хэнк. — В конце концов не так уж сильно я пострадал. Вот только голова болит.

Джин вытерла кровь и следы пороха с его лба.

— Питер, а ты умеешь обращаться с пластырем? — спросила она. — Сама-то я не умею.

Питер уклончиво улыбнулся:

— Может быть, у меня и не слишком хорошо получится, но я постараюсь. Помажь-ка вот здесь йодом.

Джин принялась обрабатывать ранку:

— Тебе не больно, Хэнк?

— Почти совсем не больно. Пощипывает немного, но этого следовало ожидать. Уж лучше потерпеть, как щиплет йод, чем отправиться на тот свет.

Питер поморщился:

— Это верно, только хватит говорить об этом, а то я разнервничаюсь и не сумею ровно положить пластырь. Джин, добавь еще немного йода вот здесь, спереди.

Она выполнила его просьбу и отошла к двери, а Питер наложил на ранку полоску пластыря.

— Это все, что я сейчас могу сделать, Хэнк, — сказал он, — но теперь ты хотя бы сможешь спокойно подождать, пока не обратишься к врачу. Не шевели головой, а то я могу сделать тебе больно. Обопри ее на руки. Вот так-то лучше.

Он наклонился над Хэнком, аккуратно наклеивая пластырь.

— Как полезно иметь в доме эту липкую штуковину. А еще нам повезло, что он оставил для нас йод. Должно быть, он предполагал, что ему придется кого-то слегка ранить, вот и приготовил… А ну-ка, мерзавец, попробуй теперь вытворить еще какую-нибудь из своих штучек!

С этими словами Питер быстрым ловким движением залепил ему глаза пластырем. Хэнк бросился на него с криком, в котором смешались ярость и страх, но Питер отбросил его на кровать и, придавив коленом тяжело вздымавшуюся грудь Хэнка, крепко схватил его за руки, свел их вместе и обмотал пластырем.

— Будь ты проклят, злодей! — закричал Хэнк, изо всех сил стараясь поднести руки к глазам.

— Лежи смирно! — крикнул Питер. — Теперь ты никуда не денешься. У меня еще много этой липучки, так что веди себя тихо.

Он разорвал ленту пластыря надвое и примотал руки Хэнка к его туловищу.

— Вот так! Не дергайся, раз уж попался.

Еще одним движением он оторвал от ленты оставшийся ролик и с его помощью связал ноги Хэнка. Столовый нож со звоном упал на пол. Питер отступил назад и посмотрел на лежащее на кровати извивающееся тело.

— Ну вот, теперь можешь успокоиться.

Он неторопливо начал обматывать беспомощное тело Хэнка пластырем, не обращая внимания на его яростное рычание. Затем, поднявшись, он посмотрел на Хэнка с выражением крайнего презрения на лице, чего тот, естественно, не увидел.

— А знаешь, ты сейчас выглядишь совсем несимпатично. Извини, что я испортил тебе костюм: эту липучку теперь ничем не отчистишь. Но, как я уже сказал, хороший ролик пластыря — очень полезная вещь в доме.

Хэнку наконец удалось сесть, и он попытался нащупать пол своими беспомощными ногами.

— Ты, проклятый убийца, ты, коварный злодей, где ты? Как бы я хотел взглянуть в твое мерзкое лицо!

— Это тебе вряд ли удастся. Нет, нет, не пытайся подняться.

Питер наклонился к Хэнку и толчком свалил его обратно на кровать, затем с улыбкой посмотрел на него.

В дверях послышались шаги.

— Не двигайся! — резко и решительно произнес голос за его спиной.

Питер в изумлении посмотрел назад через плечо. Позади него стояла Джин, плотно сжав губы. Глаза ее сверкали, а в руке она держала одну из рапир, которые раньше сняла со стены. Острие рапиры смотрело прямо ему в спину.

— Если ты шевельнешься, я тебя убью. На сегодня достаточно острых ощущений. Пришла пора раскрыть карты.

 

Глава девятая

Хэнк вскочил с удивленным восклицанием, а Питер просто стоял и смотрел на Джин не в силах отвести от нее изумленного взгляда. Она не дрогнула. Глядя ему прямо в глаза, она медленно двигалась вокруг него до тех пор, пока кончик рапиры не уперся ему в бок.

— Отпусти Хэнка, — коротко приказала она.

Питер выпрямился.

— Что происходит? — вырвавшись из его рук, спросил Хэнк. — Что она делает?

— Я щекочу рапирой ребра Питеру, — сказала она. — Если он не сделает, как я велю, следующим умрет он. Пошевеливайся, Питер!

— Боже мой, Джин! — вырвалось у Питера. Было что-то нелепое в стоявшей перед ним маленькой Джин с суровым лицом, полными гнева глазами и темными кудряшками, лихо ниспадавшими ей на лоб, и, даже несмотря на то, что бок ему покалывал острый клинок, ему хотелось рассмеяться. Однако, взглянув повнимательнее на ее лицо, он понял, что Джин не расположена выслушивать смех в свой адрес.

— Не притворяйся, что ты напуган, — твердо сказала она. — Если ты попытаешься схватить меня, я тебя убью. Сними ленту с глаз Хэнка.

— Вот молодчина, — садясь, с одобрением сказал Хэнк. — Мне и правда хотелось бы видеть, что происходит.

— Черта с два я его развяжу, — сказал Питер.

— Я не говорила, чтобы ты его развязывал. Я сказала, чтобы ты снял ленту с его глаз. Ну, давай же. Я не шучу.

Питер понимал, что она в самом деле не шутит. Он медленно наклонился вперед и сорвал пластырь с лица Хэнка. Джин, не отводя от него клинка, следила за каждым его движением.

— Прощайте, мои брови, — вздохнул Хэнк.

— Готово, — резко сказал Питер. — Но больше я не сниму с него ни кусочка пластыря. Уж лучше пусть ты меня убьешь, чем он.

— Правда? — спросила Джин голосом, в котором не прозвучало ни капельки свойственной ему мелодичности.

— Правда, — сказал Питер, сердито глядя ей в глаза. — А ты перестань ухмыляться, мерзкая тварь! — взорвался он, снова посмотрев на Хэнка. — Джин, ради Бога, приди в себя! Неужели ты не понимаешь, что этот негодяй уже убил сегодня пятерых твоих друзей?

— Что? — удивился Хэнк, переводя взгляд с Питера на неподвижную фигурку Джин. — Знаешь ли, довольно нелепо обвинять человека в убийстве, когда ты сам его чуть не убил.

— Ты…

— Помолчи, Питер, — оборвала его Джин. — Хэнк, ты уверен, что все, что произошло сегодня вечером, — дело рук Питера?

— Да. Я не знаю, как он все это сделал, но я только что понял, как он убил доктора Рида.

— Довольно, — сказала Джин. — Что ты на это скажешь, Питер?

— Разумеется, все эти убийства совершил Хэнк. Это дошло до меня примерно в то время, когда был застрелен доктор Рид. Мы этого не понимали, потому что были слепыми дураками. Именно поэтому я не хотел идти в патио на поиски мифического хозяина. Именно поэтому я настаивал на том, чтобы Хэнк пошел сюда для перевязки головы. Я не слышал, как Маргарет говорила о том, что в ванной комнате есть липкий пластырь, и хотел разорвать простыню, чтобы связать его, но когда ты упомянула о пластыре, я подумал, насколько лучше он подойдет для этой цели, чем что-нибудь другое.

— Ты можешь все это доказать?

— Не все, но я могу сказать достаточно, чтобы убедить тебя в том, что виновником не мог быть никто, кроме Хэнка.

— Ну, хорошо. Хэнк, ты сейчас пока не опасен. Питер, я собираюсь стоять около тебя с рапирой наготове, и если ни один из вас не докажет мне, что все сегодняшние ужасы задумал и осуществил другой, я буду стоять здесь до тех пор, пока не очнется прислуга или кто-нибудь не прорвется сюда с улицы. Хэнк, докажи мне, что все это — дело рук Питера.

— Джин, по-моему, он сумасшедший. Весь вечер я никак не мог понять, кто же творит весь этот кошмар. Не могла понять этого и ты да и все остальные тоже, потому что мы пытались судить об этой безумной твари по себе.

Питер и Джин внимательно слушали его. На лице Питера было написано безграничное презрение. Джин не отводила своих холодных глаз от Питера. Хэнк продолжал:

— Мы пытались выяснить, что же могло подтолкнуть одного из нас к таким ужасным вещам и каким образом все это можно было совершить. Мы и представить себе не могли, что никто из нас, кроме него, не в состоянии совершить ничего подобного. Ведь известно же, что сумасшедшие отличаются особой изобретательностью. Вот почему для нас все это оставалось непонятным. Кажется, я могу сказать, каким образом он изобразил этот голос. Какая-нибудь внешне безобидная штуковина в гостиной, замаскированная под украшение интерьера, служила микрофоном, который он время от времени включал и начинал в него шептать. Радиоприемник усиливал его голос. Вот почему он звучал так неестественно. Возможно, в комнате была целая дюжина таких замаскированных микрофонов, так что он мог говорить, находясь в любом углу. Звук гонга он изображал, слегка ударяя по микрофону стальной пластинкой, а то и просто ногтем. Напомню, что он объяснил причину всех сегодняшних смертей, кроме смерти доктора Рида. Он просто не мог найти подходящего объяснения. Он хотел, чтобы мы подумали, что доктор Рид был убит кем-то, кто находился за пределами комнаты. Мы подошли к окну и решили, что хозяин, по-видимому, прячется в патио. Испугавшись, что там, за окнами, скрывается некая таинственная личность, я пришел сюда и, как последний глупец, угодил прямо в ловушку, приготовленную Питером. Если бы ты сейчас не вошла сюда, не исключено, что меня бы уже не было в живых. Я ни в чем не подозревал Питера до тех пор, пока он не залепил мне глаза этим чертовым пластырем. Тогда-то, разумеется, я понял, что он хочет попытаться убить меня, и вдруг догадался, каким образом Питер убил доктора Рида.

— И каким же образом? — спросила Джин.

Хотя она изо всех сил старалась сохранять хладнокровие, в голосе ее чувствовалось волнение.

— В комнате было совершенно темно, — сказал Хэнк. — Шторы были задернуты, а ночь сегодня безлунная. Питер неслышно проскользнул к окну позади моего кресла, слегка приподнял раму и сел на подоконник. В руке он держал пистолет. Усевшись на подоконник, он опустил окно перед собой так, что рама легла ему на колени, откинулся назад и выстрелил сквозь стекло. Затем он бесшумно поднял окно, слез с подоконника и снова опустил окно, после чего спрятал пистолет и начал на ощупь двигаться по комнате, пока не натолкнулся на тебя. Правда, я не помню, чтобы я слышал какой-нибудь шум от его возни с окном, но ведь нервы у меня были в таком состоянии, что я вряд ли мог бы вообще что-либо заметить.

— Боже мой, Хэнк, и это все, на что ты способен? — Питер рассмеялся с видимым облегчением.

— Что? Что ты хочешь этим…

— Не прерывай меня: теперь моя очередь. Я не прерывал тебя во время твоего представления, но теперь пора и тебе меня послушать. Видишь ли, я знаю, что эту жуткую вечеринку задумал ты. Я знаю, что это ты довел сегодня пятерых моих друзей до смерти. И я знаю, что ты собирался убить меня и Джин.

— Продолжай, Питер! — едва дыша, сказала Джин. Она по-прежнему не отводила от него рапиру, но звучавшая в его голосе торжествующая уверенность несколько успокоила ее.

— Начну сначала. Будь поосторожней с рапирой, Джин. Вначале у меня были сомнения относительно того, мог ли быть хозяином особняка, намеревавшимся всех нас весело перебить, один из участников нашей вечеринки. Ведь я всех их знал и не мог поверить, чтобы кто-то из моих друзей был способен задумать такой кошмар. Но затем в самом начале того, что он называл нашей игрой, я вдруг подумал, что тот, кто решил испытать дьявольский восторг от убийств, не может отказаться от возможности присутствовать здесь и наблюдать за тем, как гибнут его жертвы. Таков склад ума садиста: ему недостаточно знать, что кто-то страдает. Он должен видеть эти страдания, наблюдать за тем, как его жертвы корчатся в агонии. Я не мог понять, каким образом все это происходит, но я знал, что негодяй, скрывающийся за этим ужасным голосом, наверняка находится в одной комнате с нами. Вот почему я настойчиво утверждал, что его тут нет. Я надеялся, что убийца, пытаясь усыпить мое внимание, согласится со мной, но Хэнк поступил умнее: он не задумываясь стал всех уверять, что убийца находится среди нас. Первым прямым подтверждением правильности моей версии о том, что убийца один из нас, был тот факт, что в патио стояли восемь гробов. Если бы убийца действительно собирался уничтожить всех нас, гробов должно было бы быть девять, потому что в этом случае было бы девять трупов, а события сегодняшнего вечера были слишком тщательно спланированы, чтобы оставлять одно из тел без гроба. Очевидно, кто-то собирался уйти отсюда живым, чтобы прислуга засвидетельствовала, что ужин был на восемь персон и в подтверждение их слов было бы найдено восемь мертвых тел. Очевидно также, что человек, который собирался уйти отсюда, был мужчиной. Никто из прислуги не видел нас достаточно близко, чтобы потом официально нас опознать. И вот я стал внимательно следить за тем, не допустит ли убийца какой-нибудь промах. Если бы только я не терял головы, я уже давно понял бы, что за всем этим стоит Хэнк. Но я слишком запаниковал, чтобы вовремя понять это. Хэнк весь вечер выдавал себя, но я очень долго этого не замечал. Но вдруг совсем недавно я понял…

— Что? — вырвалось у Джин.

Хэнк внимательно слушал, и на губах его играла загадочная улыбка.

— Что все это дьявольское представление поставлено Хэнком Абботом! Меня внезапно осенило, что Хэнк был единственным среди нас, кому голос отвечал напрямую. Ты помнишь, Хэнк вскочил с места, изображая приступ страха, и закричал: «Но мы все сидим!» Голос ему тут же ответил: «Сидите не двигаясь, друзья мои». Больше никому из нас он так не отвечал. В тот момент у меня еще не возникло никаких подозрений. О, если бы только они возникли! Именно Хэнк усадил Маргарет в кресло, где был спрятан миниатюрный громкоговоритель. Ты помнишь, когда мы после гибели Осгуда вернулись из патио в дом, как заботливо он подвел тебя к софе и поставил кресла для Сильвии и Маргарет? Хэнк был во Франции с полком майора Чизолма, когда Чизолм так странно погиб в бою, хотя на его участке фронта не было никаких боев. Если Гейлорд Чизолм узнал тогда правду и застрелился, мог узнать об этом и Хэнк. Если бы я только не был так испуган, я мог бы об этом догадаться. Между тем голос продолжал отвечать ему и больше никому из нас. Мои подозрения обрели отчетливую форму, когда Хэнк выстрелил в себя. Тогда ты решила выйти и поискать хозяина особняка в патио. Подумать только: вложить клинок в руку этому негодяю и выйти вместе с ним в темноту! Я сказал, что боюсь выходить из дома, и это было правдой. Именно тогда Хэнк бросился к радиоприемнику с прямым вопросом: «Ну, скажи нам тогда, отчего умер доктор Рид?» Голос немедленно ответил: «Причиной его смерти, друг мой, был выстрел из пистолета». В то время я уже был уверен, что это он, но чтобы окончательно убедиться в своей правоте, я тоже задал вопрос — спросил первое, что пришло мне на ум, но голос ничего не ответил. Вместо этого Хэнк застонал и сказал: «Перестань, мы уже достаточно его наслушались», — или что-то в этом роде. В этот момент я понял, что Хэнк заранее приготовил записи этого жуткого голоса. Тогда я посмотрел на Хэнка и увидел у него на лбу следы порохового ожога, который он ни за что не получил бы, если бы в него стреляли из-за окна. Ты сама стирала порох ему со лба. И вот я уговорил его войти сюда и достал липкий пластырь, который намного лучше подходит для того, чтобы связать преступника, чем носовые платки и разорванные простыни. Хэнк, ну что ты теперь скажешь?

Хэнк не ответил. Он сидел, с любопытством глядя на Питера, и с лица его не сходила насмешливая улыбка.

— Прости меня, Питер, — сказала Джин и опустила рапиру.

Питер торжествующе рассмеялся, затем спросил:

— Хэнк, ты ничего не хочешь сказать, прежде чем мы вызовем полицию?

— Отчего же, конечно, хочу, — любезным тоном сказал Хэнк. — Только вам не удастся ее вызвать. Вам ведь отсюда не выбраться.

— Но мы можем посторожить тебя до тех пор, пока нас здесь не отыщут.

Хэнк пожал плечами.

— Ну что ж, — сказал он, продолжая ехидно улыбаться, — по крайней мере вы не можете отрицать, что благодаря мне наш город стал чище.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Питер.

— То, что сказал. И не надо испепелять меня взглядом. Ты победил, так почему бы тебе не сесть и не насладиться сознанием своего триумфа? Ведь ты теперь отправишь на виселицу человека, который облагодетельствовал город.

— О чем это ты говоришь? — тихо спросила Джин. Она подвинула поближе кресло и устало опустилась в него.

— Самое интересное, — сказал Хэнк, — что уважаемая публика будет требовать моей казни, совершенно не понимая, какую великую услугу я ей оказал. Неужели вы не знаете, кем была эта банда, которую я уничтожил ради все общего блага? Воплощение узколобия, непорядочности и бесчестности. Они стоили Новому Орлеану стольких разбитых сердец и пустых трат, что он теперь и за десять лет вряд ли оправится.

Питер тоже подвинул кресло и сел, не отрывая глаз от Хэнка.

— Говори, говори, мы слушаем, — сказал он.

— Вам, конечно же, известно, как много вполне достойных девушек было отлучено от светского общества благодаря влиянию этой лицемерки Чизолм. И не говорите мне, что вы ни разу не задумывались о том, в каком застое находится научная жизнь университета только потому, что засохший мозг Марри Чеймберса Рида отказывался воспринимать любую идею, не освященную всеобщим многолетним признанием. И не смотрите на меня удивленно, когда я вам скажу, что Джейсон Осгуд нажил свои миллионы, занимаясь деятельностью, которую не назовешь иначе, как воровством. И, разумеется, всякий житель Нового Орлеана, у которого в голове есть хотя бы одна извилина, подтвердит вам, что благодаря устранению тандема Слеймон — Инглсби налогоплательщики наконец-то получат возможность хоть немного перевести дух.

— Но ведь Сильвия говорила, что она бедная! — воскликнула Джин, глядя на него как загипнотизированная.

— Боже мой, да когда она завела эту песню, мне хотелось встать и при всех назвать ее лгуньей. Подождите, когда дело дойдет до утверждения ее завещания. Уже не один год эта сказочка о бедности помогала ей выглядеть невинной овечкой, как только у кого-нибудь хватало смелости заводить речь о ее незаконных доходах. За последние десять лет она выдоила из общественной казны столько денег, что могла бы скупить полгорода. Да, я убил их, но у меня при этом было такое чувство, как будто я раздавил паучье гнездо.

Он умолк и сжал руки в кулаки с видом страдальца за веру. Затем с видимым усилием он поднес кулаки к лицу. Джин вскочила на ноги, вскрикнув:

— Хэнк! Питер, он что-то проглотил!

Питер бросился к нему. Хэнк с издевкой рассмеялся ему в лицо и сказал:

— Друзья мои, а теперь я хочу выполнить свое обещание. Я ведь говорил вам, что если вы одержите верх в игре, я умру у вас на глазах.

 

Глава десятая

— Что он сделал, Джин? — воскликнул Питер. — Ты ведь видела.

— Я не уверена, но, кажется, он куснул перстень, который у него на правой руке, и что-то проглотил: это совершенно определенно.

Хэнк насмешливо приподнял бровь.

— Умненькая девочка, — беззаботно сказал он. — Именно это я и сделал. Видите?

Он протянул к ним свои связанные руки. В оправе перстня зияло отверстие, под которым на пальце виднелись едва заметные следы какого-то белого порошка.

— Это у меня было приготовлено на случай крайней необходимости. Не думаете же вы, чтобы я согласился закончить такой замечательный вечер поездкой в полицейском автомобиле. А какова перспектива торчать неделя за неделей в зарешеченном клоповнике, выслушивая бесконечные споры кучи адвокатов и утешительные речи светских дам? Друзья мои, вы, безусловно, не настолько глупы, чтобы считать, что я, замыслив прелестную смерть для каждого из вас, забыл придумать что-то не менее приятное для себя на случай своего проигрыша.

Питер и Джин смотрели на него, не в силах произнести ни слова. Наконец Джин выпалила:

— Хэнк! Но ведь твой голос совершенно не похож на голос хозяина!

Хэнк невозмутимо посмотрел на нее, откровенно забавляясь:

— Конечно же, нет, деточка. Неужели ты думаешь, что я допустил бы, чтобы наш хозяин говорил моим голосом?

— Хэнк, — не сдавалась она, — но откуда же взялся этот голос?

— А тебе не терпится узнать?

— Черт, — невольно вырвалось у Питера.

— Послушай, Питер, — тихо сказал Хэнк, — а с какой стати ты злишься? Разве ты не имел удовольствия побывать на самой оригинальной вечеринке за всю историю Нового Орлеана? Разве тебе не удалось спасти свою драгоценную жизнь, несмотря на столь тщательно разработанный план твоего убийства? Разве ты не спас одну из самых знаменитых звезд американского театра и кино? И разве ты только что не был свидетелем того, как твой неудавшийся убийца проглотил порошок, который через пару часов оборвет его жизнь? Правда, — продолжал Хэнк с явным удовольствием, — когда тебя и Джин наконец отыщут здесь среди трупов моих гостей, одним из которых будет и мой труп, я не знаю, удастся ли вам убедить полицию, что эта столь пикантная вечеринка была устроена не вами.

Питер буквально потерял дар речи от изумления.

На несколько мгновений вновь воцарилась ужасающая мертвая тишина. Джин и Питер смотрели на Хэнка, который с довольным видом наблюдал за ними. Наконец он заговорил.

— Мне совершенно безразлично, — сказал Хэнк, — что будет с вами после того, как я умру. Я уже получил достаточное удовольствие от нашей вечеринки, наблюдая за происходящим. И хотя, к моему сожалению, в то время, когда я так славно развлекался, вы вмешались в ход событий и все испортили, я все же не хочу ставить вас в неудобное положение.

— Что ты собираешься сделать? — выпалила Джин. — Хэнк, перестань нас мучить!

Хэнк улыбнулся ей.

— Было бы очень обидно оставлять мир в неведении о том, какого гения он теряет в моем лице. Поэтому с вашего любезного позволения я оставляю вам письменное признание в том, что это я совершил все эти убийства. Боже мой, какую же это произведет сенсацию! Как жаль, что меня уже не будет на этом свете и я не смогу этого увидеть. Я объясню всему свету, как были совершены самые оригинальные убийства современности. Я докажу, что я был лучшим актером, чем Джин, лучшим мыслителем, чем Рид, лучшим стратегом, чем Слеймон, лучшим лжецом, чем Сильвия, лучшим собирателем сплетен, чем Мэгги, лучшим мастером поторговаться, чем Осгуд, и едва ли не лучшим драматургом, чем Питер.

— Куда ты положил это признание? — прервал его Питер, энергично поднимаясь.

— Никуда. Не волнуйся так, Питер. Неужели ты думаешь, что я заранее приготовил такую бумагу? Я ведь не рассчитывал, что кто-то из моих гостей переиграет меня в мою же игру. Но сейчас я такое признание напишу.

Он замолчал, и в наступившей паузе было что-то дразнящее.

— Ты ведь не собираешься меня развязывать?

— Конечно, нет, — сказал Питер.

— У тебя нынче просто отвратительное настроение. А я не представляю, как же мне написать признание, если у меня связаны руки. Давайте, решайте, как быть, а то ведь теперь я долго не протяну.

Он злобно ухмыльнулся. Джин и Питер взглянули на Хэнка, сидящего на краю кровати, и его нелепо устрашающий вид в безукоризненном смокинге, обмотанном белой липкой лентой пластыря, и с полоской пластыря на лбу заставил их содрогнуться. Питер примотал ему руки к бокам до локтей, и теперь он был похож на нищего, протягивающего кружку за подаянием. Ноги его, перехваченные у щиколоток, были спущены на пол. Джин, сжавшись в комок и обняв колени руками, сидела в кресле, стоявшем рядом с кроватью, и нервно покусывала губы.

Хэнк насмешливо фыркнул.

— Пожалуй, мне следовало бы записать формулу яда, который был у меня в перстне, и рекомендовать его всем умным молодым людям, для которых стали невыносимы связи с миром, в котором они вынуждены жить. Действие его весьма приятно. Мне никогда в жизни не было так хорошо. Однако примерно через час я свернусь перед вами калачиком и тихо засну. Чудесный способ показать длинный нос этому миру, напрочь лишенному воображения…

— Может быть, ты помолчишь? — с отчаянием в голосе вскричал Питер.

— Ну уж нет. Я уже сказал тебе, что хочу оставить будущим поколениям подробный отчет о своих достижениях. Ты не желаешь развязывать мне руки, чтобы я мог собственноручно изложить все на бумаге. Но я могу продиктовать свое последнее послание миру. Ты можешь записать его, а я надеюсь, что сумею взять в руку авторучку и подписаться под ним.

— Что ж, хорошо. Есть здесь где-нибудь бумага?

— Да, вот на том столике позади меня. Бумага и авторучка. Я думал, что кто-нибудь, возможно, захочет оставить предсмертную записку для своих друзей.

Питер взял стопку писчей бумаги и ручку и вернулся с ними к своему креслу около кровати.

— Я готов, — мрачно сказал он.

— Господи! — сказал Хэнк. — До чего же мне не хочется это делать.

Он немного помолчал.

— Мне и хочется, и не хочется об этом рассказывать.

Я мог бы унести свой секрет с собой и навсегда озадачить весь свет, но, с другой стороны, я хотел бы, чтобы вы, держа в руках мое признание, услышали, как я смеюсь над вами с того света! Я так хорошо вас знаю. Я могу, сидя здесь, ; предсказать, как вы поступите с этим признанием, когда наконец получите его. Ведь я же на протяжении всего вечера знал, что и когда будет делать каждый из моих гостей. Как же хорошо я всех вас знал! Всех вас, по-детски убежденных в том, что вы в любой момент можете поступить, как вам заблагорассудится, всех вас, сбитых с толку мифом о свободе воли, о которой так любят разглагольствовать теологи! Однако же вы вели себя так, как должны были себя вести. Делая каждый ход в сегодняшней игре, я знал, кто из вас как поступит, потому что предвидел, какой будет реакция каждого на те или иные обстоятельства в зависимости от вашего темперамента. Разумеется, вы поступали так, как хотели, потому что никто из вас не мог захотеть ничего, что не было бы предопределено вашей психологией. Как же я вас ненавидел и как я сегодня над вами смеялся, видя, как вы поступаете в точном соответствии с моими расчетами, потому что просто не можете поступить иначе!

Джин слушала его, нервно сплетая и расплетая пальцы.

— Послушай, Хэнк! — воскликнула она, когда он ненадолго замолчал. — Почему ты нас так ненавидишь?

Он горько рассмеялся, затем внезапно заговорил снова — торопливо, неистово, как будто наконец получил возможность высказать то, что уже давно хотел, но не мог.

— Потому что вы наслаждались успехом, а меня не желали и близко к нему подпускать. Только не надо меня прерывать! Если бы не ты, кого я заманил сюда, чтобы убить, я бы не был сейчас Хэнком Абботом, шутом Французского квартала. Ты ведь не желала меня слушать. Ты считала, что мое призвание — всех забавлять. Я написал для тебя сценарий, а ты его так и не удосужилась прочитать. Как же, этот забавный Хэнк Аббот пытается что-то там сочинить для утонченной Джин Трент! Тогда я сказал Питеру, что у меня есть неплохая идея, и в общих чертах пересказал ему сценарий, а он взял и написал на этой основе рассказ и даже не сказал «спасибо». Подумаешь, ведь этот забавный старина Хэнк даже и не поймет, что у него украли замысел! Я разбираюсь в современной экономике лучше, чем кто-либо в этом узколобом университете доктора Рида, однако должность, которую я там занимал, была на содержании у Джейсона Осгуда, а он не мог допустить, чтобы я разоблачил трюки, при помощи которых финансисты грабят публику. Я мог бы подать в суд на университет. Я сказал об этом Сильвии, а она в ответ рассмеялась, потрепав меня за ухо, и посоветовала продолжать рисовать фонтаны. Она рассказала об этом Тиму, и они вместе превратили эту историю в убийственную светскую сплетню. Ох, уж этот забавный старина Хэнк! А между тем у этого главного городского забавника голова умнее, чем у всех вас вместе взятых. Я даже не мог бывать на светских вечеринках, потому что, по мнению Маргарет Чизолм, я не заслуживал такой чести. Будьте же вы прокляты — все вы, кто смеялся надо мной! «Хэнк, ты прелесть, но согласись, уж очень ты легкомысленный малый». Сколько раз я слышал от всех вас подобные фразы, полные издевательской снисходительности высших существ по отношению к низшему, чье назначение — их развлекать. Вы хотели, чтобы я отпускал остроты, в то время как вы делаете свои карьеры. Я знаю, вы были бы очень добры ко мне, если бы я не забывал, где мое место. Да идите вы все к черту! Все вы семеро, кого я собрал здесь сегодня, вечно меня притесняли. Вы меня топтали, вы низводили меня до уровня серой посредственности. Вы знали, что я этого не заслуживаю, но вам очень хотелось, чтобы я выше этого уровня не поднимался.

— Боже мой, Хэнк… — попытался было вставить слово Питер, но Хэнк с жаром продолжал:

— Не прерывай меня! Раз уж я начал об этом говорить, я должен выложить все до конца. Боже, какое же это облегчение — сказать это вам в лицо. Как жаль, что остальные меня не услышат! Я знал, что ума у меня больше, чем у всех вас. И ненавидел вас. Как же я вас ненавидел! Я знал, что если бы все мы оказались на равных, я бы смог показать вам, на что способен. Вот я и собрал вас здесь и лишил вас всякой возможности выйти отсюда. Я затеял игру, в которой решающую роль играло врожденное превосходство. И я был в этой игре победителем. Я устроил состязание умов, в котором одерживал победы одну за другой до тех пор, пока ты не заметил единственное слабое место в моем великолепном плане. Ты сделал кое-какие весьма умные выводы. Должен сказать, что ты был прав относительно Гейлорда Чизолма. Джимми Викерс подставил голову под вражескую пулю вскоре после того, как он рассказал Чизолму все, что знал, но ни тот, ни другой и не подозревали, что я слышал их разговор. Ты был прав и тогда, когда сказал, что голос был приготовлен заранее. Да, я готовился к этому не один год. Сейчас я проиграл, но как же повеселился, пока шла игра! Ты лишил меня плодов моего эксперимента, но до чего же все это было…

— Плодов эксперимента? — Хриплым голосом повторил за ним Питер. — Каких плодов?

И он, и Джин слушали Хэнка как зачарованные.

— Ох, и глупец же ты! Подумать только: мою игру прекратил болван, который не в состоянии понять, что значит для любого человека знать заранее — за целые сутки! — о предстоящей смерти этих людей. Ведь я же мог бы сейчас, еще до наступления рассвета, завладеть содержимым сейфа Сильвии Инглсби и тогда получил бы возможность шантажировать добрую половину лучших граждан нашего города. Вы, разумеется, не знали, что Сильвия и Тим, куда бы они ни отправлялись, всегда носили с собой по половине цифровых комбинаций от кодовых замков ее и его сейфов, но я-то постарался это выяснить. Бумаги из сейфа Тима, наверное, ничуть не менее забавны, чем те, что хранятся у Сильвии. Подумать только, что можно было бы сделать с муниципалитетом, заполучив все эти бумаги. Если бы я до рассвета вычистил досье, которые были у Джейсона Осгуда, к четвергу я стал бы миллионером. Он был мелкой сошкой в местном хлопковом поле, на планы которого его смерть никак не повлияет. А без Маргарет Чизолм с ее надменным мнением о том, что я не заслуживаю чести быть принятым в свете… — Он на мгновение остановился, но тотчас же с новой страстью продолжил свою гневную речь. — Я мог бы держать в руках весь город. Мне бы ни в чем не было отказа. Достаточно было бы протянуть руку, чтобы получить то, что я хочу. Переиграв всех вас за один-единственный вечер, я получил бы в наследство от вас плоды ваших многолетних трудов, и тогда в Новом Орлеане для меня не было бы ничего невозможного. Весь город стоял бы передо мной на коленях.

— Какой ужас! — воскликнула Джин.

— Но нет, — с горечью сказал Хэнк, — теперь меня ждет смерть. Меня ждет смерть, и никто никогда уже не приберет этот город к рукам, потому что к тому времени, когда станет известно, что наши друзья мертвы, будет слишком поздно пытаться этим воспользоваться, если, конечно, вы сами не захотите это сделать.

— Нет, — тихо сказал Питер, — мы не захотим.

— Разумеется, не захотите. Для настоящего злодейства нужна смелость, Питер. Ой! — внезапно вздрогнул он.

— Что с тобой, Хэнк? — спросила Джин.

— На мгновение почувствовал холод. Ничего, ничего, еще немного я протяну. Питер, так мы будем записывать мое признание или нет?

Питер встряхнул авторучку, чтобы оживить ее засохшее перо:

— Я готов. Только говори помедленнее.

— Я буду диктовать не спеша. А ты пиши. Давай, болван, записывай и слушай, как замечательно я всех вас обвел вокруг пальца!

— Начинай, — сказал Питер, и, несмотря на его старания держать себя в руках, в голосе его прозвучали напряжение и страх. Он повернул кресло, в котором сидел, и положил бумагу на туалетный столик, затем взглянул на Хэнка.

Хэнк начал медленно и с циничной самоуверенностью диктовать текст своего признания:

— «Кончая жизнь самоубийством, я хочу сделать следующее признание. Я задумал и сегодня, в субботу 15 марта, осуществил убийство мужчин и женщин, тела которых вместе с моим телом будут обнаружены в особняке на двадцать втором этаже Бьенвиль Билдинг. Я один виноват в этих убийствах. Ни один человек не знал о моих намерениях и не помогал мне в их осуществлении». Записал?

— Да, — сказал Питер. Голос его прозвучал не слишком уверенно. Записывать это признание оказалось для него весьма тяжелым делом. Хэнк между тем невозмутимо продолжал:

— «Утверждая, что никто не помогал мне осуществить мои намерения, я имел в виду, что никто не оказывал мне сознательной помощи. Однако осуществление моих намерений стало возможным лишь благодаря тому, что убитые мною лица приняли участие в собственном убийстве, или, точнее, убили себя сами при помощи приготовленных мною устройств. Я уже давно убежден, что люди реагируют на внешние обстоятельства в соответствии с неизменными особенностями своей индивидуальной психологии и что, внимательно изучив поведение своих друзей, можно с поразительной для непосвященного определенностью предвидеть их реакцию на любой ряд событий. Таким образом, очевидно, что, заранее организовав некоторую комбинацию обстоятельств, которые воздействовали бы лишь на группу людей, чья психологическая реакция на эти обстоятельства известна, можно было бы с высокой степенью точности предсказать, что произойдет. Именно это я сегодня и сделал. Мой расчет был нацелен на то, чтобы мои гости сами пошли навстречу своей смерти. Лежащие здесь тела принадлежат людям, которые пришли сюда на вечеринку, причем каждый из них считал, что эта вечеринка устроена в его честь неизвестным лицом, приславшим ему анонимную телеграмму с поздравлением, но без указания повода для этого поздравления. Я знал, что они придут, потому что я выбрал гостей с сильно развитым самомнением, каждый из которых был уверен в том, что он постоянно заслуживает поздравлений. И они пришли. Дверь за ними была заперта, и каждый из них пошел навстречу своей смерти под влиянием той или иной особенности своей личности, будучи не в силах поступить иначе даже перед лицом смертельной опасности. Я тоже пришел сюда под видом гостя, послав самому себе телеграмму, аналогичную тем, которые были получены остальными. Лишь после того, как дверь была заперта, они поняли, что за вечеринка им предстоит. Пока они гадали, кто же мог быть отправителем телеграмм, некий голос из радиоприемника пожелал им приятного вечера и сообщил, что они слышат голос пригласившего их хозяина».

— Все верно, — сказал Питер. Хэнк кивнул. Когда он продолжил диктовать, в голосе его появилась насмешливая нотка.

— «Это был мой собственный голос, измененный и передаваемый при помощи исключительно простых приспособлений, и мне было весьма забавно видеть, что самые изощренные умы Нового Орлеана не могли догадаться, что это были за приспособления. Но я знал, что они не догадаются, потому что в качестве гостей я выбрал людей, которые настолько привыкли к утонченным интригам, что просто не в состоянии были увидеть очевидное. Я заранее записал реплики хозяина на пластинки и поставил эти пластинки на несколько граммофонов, соединенных с радиоприемником, который находится здесь, в особняке. Голос этот их раздражал, он действовал им на нервы, выводил их из себя, потому что они не могли его узнать. Он не был похож на мой голос и звучал насмешливо, презрительно и в целом не слишком приятно. Чтобы добиться этого, я использовал простейшее приспособление, которым пользуются дети: говорил в стакан. Если говорить в стакан, прижав его ободком к уголку рта, а с другой стороны оставить небольшой зазор между ним и ртом, голос зазвучит надменно и угрожающе. Вот так у меня и получился голос хозяина».

Хэнк снова остановился.

— Какая прелесть, — заметил он. — Даже не до конца удавшееся, но великолепно задуманное преступление в воспоминаниях выглядит красиво, правда? Продолжать, Питер?

— Я готов, — сказал Питер, боясь произнести хоть одно лишнее слово.

— «Под именем Роджера Калверта, взятым наугад с надгробного камня, я снял апартаменты, расположенные под особняком, и установил там граммофоны, на которых предстояло проиграть мои пластинки. Вы, читающие это признание, можете, если хотите, еще раз проиграть их. Там же вы увидите три микрофона, окруженные граммофонами. Для управления граммофонами здесь, в особняке, установлены выключатели, и каждый граммофон автоматически меняет установленные на нем пластинки. Один из микрофонов включен, два других его дублируют. На граммофоне, который работал сегодня, пластинки установлены в точном соответствии с планом преступления. Разработка этого плана была для меня довольно простой задачей; куда сложнее было расположить реплики в нужной последовательности подобно тому, как это делает драматург. Проигрывая пластинки, я подыгрывал записанному на них голосу, и таким образом он точно вписывался в каждую ситуацию. На всякий случай на двух граммофонах стояли пластинки с записями, которые помогли бы мне с успехом справиться с любой непредвиденной ситуацией. У меня были приготовлены реплики на тот случай, если бы потребовалось избавиться от доктора Рида несколько раньше. Если бы кто-нибудь погиб, пытаясь открыть наружную дверь раньше, чем было задумано, за этим также последовала бы соответствующая реплика. Все эти граммофоны находятся в офисе с надписью на двери „Южная музыкальная фирма. Оптовая продажа граммофонов и радиоприемников“. Гробы были привезены из Сент-Луиса в ящиках, в которых обычно перевозят граммофоны. Доставил их сюда я сам. Электрическая часть оборудования — самая простая, кроме выключателей, потому что в их работе не должно было быть никаких сбоев. Для установки этих выключателей я пригласил специалиста по электротехнике из Нью-Йорка и объяснил ему, что мне это нужно для розыгрыша, который я собираюсь устроить нескольким своим друзьям. Электрический ток к входной двери подвел я сам, сделав отвод от высоковольтной линии. Когда электротехник закончил свою работу, я попросил его открыть дверь. Этим же вечером, переодетый в вечерний костюм, он стал моим девятым гостем, выпавшим из стенного шкафа, когда дверцу этого шкафа открыли заранее приготовленным ключом».

Он посмотрел на Питера рассеянным взглядом, вспоминая нужные эпизоды и выстраивая их в нужной последовательности.

— О чем же мне рассказать теперь? Ах да, записывай, Питер. И поторопись: у меня уже холодеют руки.

Питер нервно встряхнул авторучку, обрызгав чернилами юбку Джин.

— Извини, — пробормотал он.

— Ничего страшного, — тихо сказала Джин.

— «Дворецкому, повару и официанткам, которые были наняты по телефону через агентство, на кухонном столе были оставлены инструкции, отпечатанные на машинке. Отпечатал я их, используя давно известную хитрость: я прошелся по нескольким магазинам, делая вид, что выбираю себе машинку. Благодаря этим инструкциям было исключено всякое вмешательство прислуги в события сегодняшнего вечера: в записке сообщалось, что в качестве дополнительного вознаграждения за труды для дворецкого, повара и официанток оставлена бутылка старого коньяка, которую они могут распить за ужином. Дворецкий был обязан проследить за тем, чтобы прислуга ничего не пила до тех пор, пока не закончат ужинать гости. В этот коньяк и в прочие напитки, оставленные для прислуги, было добавлено снотворное; таким образом, прислуга попросту проспала оставшуюся часть вечера».

— Постой! — внезапно оборвал его Питер. — Ты ведь собираешься выпустить их отсюда. А как же мы?

— А что, если не выпущу? В конце концов кто-нибудь взломает дверь снаружи.

— Хэнк, скажи нам, где находится выключатель! — воскликнула Джин. — Не заставляй нас сидеть и ждать здесь час за часом!

— Вы можете подождать хотя бы до тех пор, пока я не закончу диктовать? — раздраженно сказал Хэнк. — Питер, пожалуйста, продолжай записывать. Разве я не согласился сделать все, чтобы не быть для вас помехой? Продолжай записывать, Питер. Я вам все скажу, когда мы с этим закончим.

Он нетерпеливо продолжил диктовку:

— «После прибытия последнего из моих гостей я незаметно включил выключатель, через который электрический ток поступал к наружной двери. Я был готов воспрепятствовать любой их попытке вырваться отсюда. Первым из нас должен был умереть финансист Джейсон Осгуд, который в отчаянной попытке спасти свою жизнь ценой жизни всех остальных гостей получил дозу яда из пробки флакона, где, как сообщил гостям голос хозяина, содержалась синильная кислота. Разумеется, я предвидел, что кто-то из гостей, более наблюдательный, чем остальные, поймет, что убийца, объявивший по радио о своем намерении лишить жизни всех собравшихся, наверняка находится среди них и наблюдает за происходящим, и что он попытается разделаться с возможным убийцей, уничтожив всех присутствующих. Вероятность того, что этим человеком окажется мистер Осгуд, была наиболее высока, поскольку он был известен стремлением любой ценой обеспечить свою безопасность. Однако у меня были приготовлены пластинки с соответствующими записями и на тот случай, если это сделает кто-то другой. Яд был буквально у него под рукой. Он постарался удалить всех нас из комнаты на то время, пока будет готовить коктейли. Когда я от двери увидел, как он пошел на кухню и вернулся оттуда с уставленным бокалами подносом, я понял, что мой психологический расчет оказался верным. Когда же я взял бокал, который он мне подал, и почувствовал легкий запах яда, я окончательно убедился, что не ошибся. Следующей из нас откликнуться на зов смерти должна была миссис Гейлорд Чизолм. Миссис Чизолм умерла потому, что однажды допустила ошибку, выбрав в жизни единственную цель. Когда эта цель, которая уже казалась ей достигнутой, вдруг оказалась недосягаемой, жить дальше ей стало незачем. Целых двадцать лет миссис Чизолм отдавала все свои таланты, все деньги и всю энергию сооружению величественного здания своего превосходства. Когда же я прошептал ей на ухо кое-что, из чего следовало, что здание это покоится на исключительно шатком фундаменте, жизнь для миссис Чизолм потеряла всякий смысл. Конечно, у нее было слабое сердце, однако никакой шепот не заставит даже слабое сердце остановиться, если только этот шепот не сообщает нечто ужасающее. Я сообщил Маргарет Чизолм…»

— Не надо подробностей, Хэнк, — сказала Джин. — Ведь родственники ее мужа еще живы.

— «…ужасный секрет, — закончил фразу Хэнк, пожав плечами. — Миссис Чизолм почувствовала, как под ней рушится та высочайшая вершина, на которую она себя вознесла. Она представила себе, как над ней будут смеяться ее друзья, как ее имя появится на первых полосах газет. Она поняла, что великолепной, недостижимой миссис Гейлорд Чизолм пришел конец. И она умерла, потому что не хотела больше жить. Тим Слеймон и мисс Сильвия Инглсби, так же как и мистер Осгуд, приняли смерть от своей собственной руки без какого-либо непосредственного вмешательства с моей стороны. Мистера Слеймона, как и многих задиристых смельчаков, можно было без труда испугать, правда, ненадолго; его здравый рассудок позволял достаточно быстро проанализировать ситуацию и без особых трудностей выпутаться из угрожающего положения, но только после того, как он переживет момент сильнейшего испуга. Помня об этой черте его характера, а также о его привычке обвивать ногами ножки кресла в моменты сильного волнения, я установил иглы для подкожных впрыскиваний в подлокотниках и ножках аляповатого кресла, настолько похожего на кресла, стоящие в гостиной мистера Слеймона, что я был совершенно уверен, что рано или поздно он в него сядет. Ведь когда человек находится в состоянии сильного стресса, даже привычного вида мебель действует на него успокаивающе. Я дождался момента, когда мистер Слеймон сядет в это кресло, а затем включил пластинку, на которой голос хозяина извещал мистера Слеймона, что он следующий, кто должен умереть, после чего неожиданно выключил свет. Мистер Слеймон вздрогнул, сделал привычное движение, и иглы впрыснули ему в кровь дозу яда. Я включил свет, увидел, что он мертв, и запустил пластинку с соответствующей репликой хозяина. После смерти мистера Слеймона мисс Инглсби, как ни странно, потеряла голову, чего никогда прежде на всем протяжении ее блестящей карьеры с ней не бывало. Это, однако, вполне объяснимо: ведь чем дольше человек подавляет свою естественную реакцию на тяжелейшие обстоятельства, тем выше вероятность того, что в момент крайнего напряжения плотина будет прорвана. События вечера основательно потрясли мисс Инглсби; когда умер мистер Слеймон, я увидел, что она находится на грани срыва, и добавил напряжения, притворившись, что сам теряю рассудок, и обвинив ее в том, что это она его убила. Я напомнил ей о некоторых ее сомнительных делах и в нужный момент включил запись с голосом хозяина. В результате она на мгновение потеряла контроль над собой и бросилась к наружной двери, которая, как ей было известно, представляла смертельную опасность для всякого, кто к ней прикоснется. Таким образом, как я и ожидал, мисс Инглсби совершила самоубийство».

— Это ужасно! — содрогнулась Джин.

— Почему? — удивился Хэнк. — Именно так все и произошло. Продолжим, Питер. «Доктор Марри Чеймберс Рид со свойственной ему самоуверенностью заявил, что он нашел способ помешать планам хозяина. Должен заметить, что доктор Рид к этому времени уже сделал несколько выводов, настолько близких к истине, что мне впору было бы затрястись от страха, если бы я не был уверен в том, что мышление доктора Рида не в состоянии свернуть с проторенной дороги и пойти по незнакомому пути, который в итоге привел бы его к решению загадки. Доктор Рид сказал, что он заметил некоторую закономерность в том, как происходили убийства: каждый раз жертва каким-нибудь образом помогала убийце. Поэтому он решил до утра оставаться на месте. Убийство доктора Рида у меня уже было спланировано, а это его глупое заявление подсказало точное время для него. Я выключил свет и достал пару пистолетов из тайника позади кресла, в котором сидел. Держа по пистолету в каждой руке, я в темноте направил один на доктора Рида, а другой — в сторону окна, которое было у меня за спиной, и одновременно выстрелил из обоих. У обоих пистолетов было длинное дуло, а также глушитель, поэтому вспышки от выстрела не было видно. Один из пистолетов был заряжен патроном с алюминиевой пулей и небольшим количеством пороха. Этот пистолет я взял в левую руку и направил его таким образом, чтобы алюминиевая пуля оставила у меня на голове лишь легкую царапину и затем пробила стекло в окне. Выстрелив, я протер пистолеты носовым платком, чтобы удалить отпечатки пальцев, снова убрал их в тайник и включил свет. Разумеется, создалось впечатление, что доктор Рид убит выстрелом, сделанным с наружной стороны окна. Обратите внимание: доктор Рид умер, как и жил, — не двигаясь с места».

Он остановился.

— Боже мой! — воскликнула Джин.

Питер дрогнувшей рукой оторвал ручку от бумаги:

— Это все?

— Пожалуй. Да, это все. Я доказал свою гениальность при помощи Питера, который сыграл роль пробного камня. А разве ты…

— Хватит! — вскричал Питер, терпение которого внезапно иссякло. — Замолчи! Будь я проклят, если стану дальше слушать твой кошмарный бред! Подпиши этот жуткий документ, и закончим на этом.

Хэнк хрипло рассмеялся в ответ:

— Какой же ты торопливый, Питер!

— Да, я спешу! Я хочу поскорее закончить эту историю. Подписывай признание, Хэнк, пока я не проткнул тебя этой рапирой!

Он протянул Хэнку бумагу с признанием и ручку, но так и застыл в этой позе, видя, что Хэнк, обмотанный пластырем и потому напоминавший забинтованную мумию, буквально покатился со смеху:

— Вот идиот! Неужели ты всерьез подумал, что я стану это подписывать? Черта с два! Какой же ты болван, и к тому же доверчивый! Ведь я проглотил всего-навсего чуточку талька, а вот ты через тридцать секунд умрешь, держа в руке признание, написанное твоим собственным почерком!

 

Глава одиннадцатая

На мгновение Питер замер, охваченный приступом ужаса. Комната закружилась у него перед глазами. Жуткое ухмыляющееся лицо Хэнка и испуганные глаза Джин стали расплываться перед ним, как будто он смотрел на них сквозь неровное стекло. Вдруг он почувствовал резкий удар по правой руке и уронил ручку на пол. Тотчас же Хэнк с яростным воплем вскочил на ноги.

— Держи его, Питер! — пронзительно закричала Джин, и Питер чисто машинально бросился на связанную фигуру Хэнка. Сцепившись в отчаянной схватке, они покатились по ковру. Хэнк бешено сопротивлялся с удивительной для его связанного тела силой, и когда Питер наконец поднял взгляд, придавив Хэнка коленом к полу, лицо его раскраснелось, и он тяжело дышал.

— Джин! — позвал он. — Где ты?

— Здесь, — откликнулась она и подошла поближе. Только сейчас он заметил нервное подрагивание ее рук и увидел темные круги у нее под глазами. — С тобой все в порядке, Питер?

Лежащий на полу Хэнк повернул голову в ее сторону:

— А с тобой все в порядке, чертова гадючка?

— Помолчи! — приказал ему Питер.

— С какой стати я должен молчать? Если бы эта девица не оказалась такой шустрой, ты сам бы сейчас уже умолк навеки.

— Так, значит, это была ручка! — торжествующе воскликнула Джин.

— Питер, — с усилием сказал Хэнк, — будь любезен, убери колено с моих ребер.

— Ну уж нет!

— Я не думаю, что теперь он может быть для нас опасен, — сказала Джин. — Судя по всему, это была его последняя хитрость, иначе он так не разъярился бы.

— Какая хитрость? — спросил Питер. Лишь теперь до него дошло, что прошло уже больше тридцати секунд с тех пор, как он закончил записывать признание, а он все еще был жив.

— Ручка, Питер. Ведь ты всегда кусаешь кончик своей ручки, когда сильно задумываешься.

— Да, я знаю. Я делаю это бессознательно. Это моя давняя привычка. Боже, надеюсь, я ничего не кусал в этом проклятом доме?

— Нет, не кусал, — с горечью, но не без злой иронии сказал Хэнк. — Хотя еще бы немного, и куснул бы.

— Я выбила ее у тебя из руки, — сказала Джин. — Ты чуть было ее не укусил. Ведь он тебя испугал, и ты был совершенно сбит с толку. А я не успела даже толком задуматься. Просто у меня в голове вдруг мелькнула мысль о том, что он весь вечер только и знал, что использовал такие наши привычки.

— Ты просто чудо, — медленно сказал Питер.

— Конечно, чудо, — пробормотал Хэнк. — Если бы Питер куснул эту ручку, он получил бы достаточную порцию синильной кислоты и теперь уже не мог бы помешать нам с тобой, Джин.

— Помешать тебе убить меня, — сказала Джин с содроганием.

— Вот именно. Я без особого труда довел бы тебя до истерики, и если бы ты не бросилась к двери, как Сильвия, я бы как-нибудь постарался зажать рапиру между коленями и перерезать пластырь у себя на руках так, чтобы я мог тебя задушить. Затем я разрезал бы остальной пластырь, надел бы пальто и вышел бы отсюда. Но ты оказалась настоящей умницей, Джин.

— Ты в самом деле умница, — сказал Питер и улыбнулся ей. — А знаешь, Джин, мы ведь с тобой сегодня спасли друг другу жизнь.

Джин улыбнулась ему в ответ, а затем вдруг повернулась к Хэнку:

— А почему ты хотел меня убить, Хэнк?

— Просто так, ни почему. После этого тайна сегодняшних убийств стала бы неразрешимой.

— Боже мой, — сказал Питер.

Джин шагнула к лежащему ничком Хэнку.

— Хэнк, — сказала она, явно волнуясь, — а теперь выпусти нас отсюда.

— Ни за что.

— Ты не хочешь нас выпустить? — воскликнул Питер. — Даже теперь?

— Нет. Я не хочу, чтобы вы пошли в полицию раньше, чем мне действительно придется вас отпустить. И потом, это так забавно — лежать здесь, не имея возможности двинуть ни рукой, ни ногой, и знать, что вы так же беспомощны, как и я.

Питер медленно наклонился и поднял авторучку, которой он записывал признание Хэнка.

— Хэнк, — сказал он, — рано или поздно нас здесь найдут и выпустят отсюда, и тогда ты отправишься на виселицу.

— Да, — сказал Хэнк.

— Если же ты выпустишь нас отсюда прежде, чем мы с Джин дойдем до состоянии истерики, мы можем в обмен на это предложить тебе одну-единственную вещь — дать тебе ручку, чтобы ты мог откусить ее кончик.

Хэнк, по-прежнему прижатый к полу коленом Питера, слегка пошевелился. Минуту спустя он спросил:

— А вы отдадите ее мне прежде, чем уйдете?

— Отдадим, когда будет открыта дверь.

Хэнк задумался.

— Что ж, это справедливая сделка, — сказал он наконец. — Я не хочу идти на виселицу. А судебные процессы — такая противная штука, и к тому же они так долго тянутся. Давайте ручку.

Но Питер отрицательно покачал головой:

— Прежде покажи, как обесточить дверь.

— Для этого здесь есть два выключателя: один — в гостиной, другой — снаружи, около двери. Я пользовался наружным выключателем, чтобы отключить ток, когда погибла Сильвия. Это маленькая серая кнопка между двумя соседними камнями стены справа от двери. Нужно нажать на эту кнопку.

— Тебе придется сделать это самому, Хэнк.

— Ты и сейчас мне не доверяешь. Вложи ручку мне в руку и пусти меня к двери.

— Я сама нажму на кнопку, — вдруг предложила Джин. — Только я сделаю это не рукой, а уголком книги. Подождите минуту.

Она выбежала в патио. Питер стал ждать ее возвращения, продолжая удерживать Хэнка в том же положении и следя за тем, чтобы тот не смог дотянуться до ручки.

— Я нашла ее, — вернувшись, сказала Джин. — Хэнк, а теперь в самом деле можно выйти отсюда?

— Да. Теперь дверь совершенно безопасна. Отдай мне ручку, Питер.

Питер не спеша поднялся, держа ручку в руке.

— Пойдем, Хэнк. Ты сам откроешь дверь. Тогда я и отдам тебе ручку.

Взвалив Хэнка себе на плечи, он потащил его к выходу из патио. Джин пошла следом за ними. Когда они подошли к двери, Питер поставил Хэнка на ноги, и тот встал у порога, прислонившись к стене и криво улыбаясь. Джин посмотрела на небо.

— Уже утро, — сказала она.

Питер и Хэнк тоже взглянули вверх. Над крышами домов широко раскрылся веер из золотистых облаков, за которыми виднелось небо, синее на западе и уже ярко-голубое на востоке. Питер и Джин посмотрели друг на друга. Хэнк задержал взгляд на патио, где спали вечным сном его жертвы.

— Открывай дверь, Хэнк, — сказал Питер.

— Прошу прощения, я задумался.

С помощью Питера он дотянулся до дверной ручки и с трудом повернул ее своими стянутыми в запястьях руками. Дверь распахнулась. Джин шагнула наружу. Питер пошел за ней, и в этот момент Хэнк выхватил у него авторучку. За порогом они увидели холл и лестницу, ведущую вниз к лифту. Казалось очень странным, что здесь ничего не переменилось с тех пор, как они поднялись сюда по этой лестнице.

Оглянувшись назад, они увидели Хэнка, который продолжал стоять, прислонившись к стене. Он улыбнулся им странной улыбкой и наклонил голову к своим связанным рукам, затем неторопливо откусил кончик авторучки, и они увидели, как он что-то проглотил. Дверь закрылась.

 

Картер Браун

Бывшая жена

© Перевод В. Постников

 

Глава первая

Когда нет симпатичной богатой клиентки, богатый клиент — тоже неплохо, а если судить по городскому дому Чарли Ваноссы на Восточной шестьдесят седьмой улице, клиент мне попался богатый. Дом был пятиэтажный, с переделанным фасадом, собственным частным лифтом и большим залом на четвертом этаже с импортными венецианскими люстрами. Дверь мне открыла служанка в униформе, с лицом, будто вырезанным примитивистом из дерева. Я испытал легкое разочарование: при таких-то деньгах, полагал я, Ваносса мог бы выбрать себе служанку и получше — впрочем, тут, возможно, все решала его жена.

— Моя фамилия Бойд, — представился я ей, после чего, чтобы привнести немного блеска в ее скучную жизнь, дал ей возможность полюбоваться моим профилем с левой стороны, откуда он само совершенство. — Мистер Ваносса ждет меня.

— Он в библиотеке. — У нее оказался легкий ирландский акцент. Глаза-бусинки прошлись по мне холодным взглядом. — И с такой фамилией, как Бойд, вы могли бы смотреть людям прямо в глаза, а не дергать головой из стороны в сторону.

Не успел я еще придумать ответ позаковыристей, как уже оказался в библиотеке, а мистер Ваносса встал с кожаного кресла приветствовать меня. Лет тридцати пяти, среднего роста, он казался ниже, потому что был полным. Длинные светлые волосы постоянно спадали ему на один глаз, и ему приходилось то и дело вскидывать голову, чтобы лучше видеть, из-за чего создавалось впечатление, что перед вами мерин. Выражение бледно-голубых глаз было праздно пустое, что вроде бы соответствовало срезанному подбородку. Возможно, это не его вина, снисходительно подумал я, возможно, близкие родственники в течение многих поколений сочетались браком друг с другом, и вот в качестве конечного продукта появился Чарли.

— Мистер Бойд. — Рукопожатие, как и все остальное в нем, оказалось вялым. — Рад, что смогли прийти. Я уже чуть с ума не сошел от тревоги.

— Да что вы? — осторожно сказал я, поскольку полагал, что он и впрямь вот-вот сойдет с ума.

— Все из-за Карен, видите ли. — Он снова мотнул головой. — Это моя жена. Ее нет уже целую неделю, а это на три дня больше, чем в любой из предыдущих раз.

— Вы ищете повод для развода, мистер Ваносса?

— Боже милостивый, нет! — Эта мысль привела его в ужас. — Чего я не хочу, так это развода, мистер Бойд. Вы знаете, ведь это все ее. Все.

— Как это? — спросил я.

— Все, — повторил он. — Дом, автомашины, деньги — все. Если бы я развелся с Карен, я бы оказался на улице, и мне пришлось бы зарабатывать себе на жизнь снова. — При этой мысли лицо у него побледнело. — А я никогда не был в этом особенно силен.

— Вашей жены Карен нет уже целую неделю, на три дня дольше, чем в любой другой раз, — процитировал я вслух. — Развода вы не ищете, поскольку все принадлежит ей, так? Поэтому вы нанимаете меня найти ее?

— Совершенно верно! — Ваносса так и просиял. — Вы оказались понятливым человеком, мистер Бойд, сразу ухватили суть проблемы. Друг, который рекомендовал мне вас, сказал, что вы один из лучших частных детективов на сегодняшний день, и я вижу, он нисколько не преувеличивал. Нет, сэр! — Он энергично откинул волосы с правого глаза. — Ни капелюшечки!

— И она часто это делает? — спросил я. — Я имею в виду, уезжает на несколько дней?

— Ну, не так часто, но, чтоб быть абсолютно точным, — он в задумчивости закусил нижнюю губу, — раз в месяц, в зависимости от того, встретила ли она кого-нибудь интересного в этот месяц.

— Под «кого-нибудь» вы имеете в виду мужчину? — предположил я.

— О да, разумеется! — Его бледно-голубые глаза потемнели. — Разве я не сказал вам, что Карен — нимфоманка?

— Во всяком случае, не столь вразумительно, — пробормотал я. — Разве это вас совершенно не трогает?

— Для меня это в некотором роде облегчение, — небрежно бросил он. — Любая форма физических упражнений мне ненавистна.

Тут я прибег к трюку, которому научился, посмотрев одно бурлескное шоу, — напрягши нижнюю челюсть, поднял подбородок с груди. Ваносса наблюдал за мной с легким интересом. Какое-то время я просто глазел на него, гадая, чего же он ноет, раз у него наверняка не работает машинка, затем во мне снова заявил о себе мазохист.

— Вы полагаете, на этот раз она уехала с каким-то конкретным мужчиной? — спросил я.

— О, я в этом уверен. — Он решительно кивнул. — Массовым оргиям Карен почти никогда не предается. Это наверняка какой-то конкретный мужчина, мистер Бойд, в единственном числе.

— А вы не догадываетесь, кто мог быть этот конкретный мужчина в единственном числе?

— Ну, в данный момент выбор весьма ограничен, — равнодушным голосом произнес он. — Лето как-никак, и в городе почти никого нет. Я думаю, это новый актер, с которым она частенько встречалась в последнее время, парень с именем из сказки — Питер Пелл.

За окном Шестьдесят седьмая улица выглядела такой же, как всегда, так откуда же у меня чувство, что, ступив в этот дом, я как бы попал в совершенно иное измерение? Питер Пелл — однако! Ни дать ни взять брат Питеру Пэну, и, если я не буду держать ухо востро, в окно, того и гляди, влетит Динь-Динь и начнет называть меня Денди!

— Вы догадываетесь, куда они могли уехать? — пробормотал я.

— Большей частью Карен возит их в наш дом для уикэндов, — сказал Ваносса. — На Лонг-Айленде. Такая, знаете ли, артистическая хижина с тремя ванными комнатами.

— И что же мне делать, если я найду ее?

— Делать?! — Он посмотрел на меня безумными глазами. — Господи, ничего, разумеется! Я лишь хочу знать, что с ней все в порядке, мистер Бойд. — Он одарил меня смехом-ржанием. — Удостовериться, что в конце месяца она окажется под рукой, чтобы подписать чеки. Я хочу сказать, — он надул нижнюю губу, — если она подумывает о том, чтобы бросить меня — убежать с этим самым Пеллом или сделать что-нибудь в равной степени нелепое! — так сперва бы следовало решить финансовый вопрос. Тогда я бы совершенно не возражал. — Он задумался. — Буду с вами совершенно откровенным, мистер Бойд, для меня это было бы даже некоторым облегчением.

— Я думаю, — грубовато сказал я. — Так где же именно на Лонг-Айленде эта гигиеническая хижина?

— В нескольких милях от Нортпорта, — сказал он. — Я тут подробно написал, как ее найти. Местечко совершенно изолированное, с собственным пляжем и все такое прочее. Карен, когда еще только подыскивала подходящий дом, настаивала на том, чтобы там непременно был частный пляж. Пляж очень уединенный, в закрытом месте в скалах на берегу, защищенный от любопытных глаз, вы знаете. Плавать и загорать Карен предпочитает нагишом. — Он снова закусил толстую нижнюю губу. — Она вообще большую часть времени проводит голая. Я думаю, она, что называется, девушка «назад к природе», она твердит, что ее предки прибыли на «Майфлауэре», но я не удивлюсь, если среди них оказался и какой-нибудь язычник, прибывший сюда зайцем.

Он протянул мне аккуратно отпечатанные на машинке указания, как отыскать дом, и снова неуверенно улыбнулся.

— Еще вот что, мистер Бойд. Я полагаю, вам следует знать, что характер у Карен весьма неуравновешенный.

— Такого парня, как вы, я еще сроду не встречал, — откровенно признался я. — Вы все время говорите какими-то загадками. Что это, черт побери, значит — у нее неуравновешенный характер? Вы хотите сказать, она вытащит пистолет и начнет палить по мне, как только меня увидит? Или еще что?

— Ну, она может спустить на вас собак, — чуть ли не радостно сказал он. — Карен просто ненавидит, когда нарушают ее уединение, вы понимаете. Но, боюсь, вам придется его нарушить, чтобы удостовериться, что она все еще там, правда же, мистер Бойд?

— Как знать? — огрызнулся я. — А что, если ее там нет?

— Тогда вам придется искать ее, пока не найдете, — решительно заявил он. — Я просто хочу знать, чем она занимается или чем собирается заняться, мистер Бойд. Я полагаю, мне также следует добавить, что расходы не имеют значения?

— Докажите это, — бросил я.

Он вытащил из кармана сложенный чек и протянул мне. Он был уже выписан на «Бойд Энтерпрайзиз» на сумму в одну тысячу долларов.

— Вы доказали это, — признал я. — И надеюсь, вы ничего с меня не вычтете, если я обнаружу, что она уже укладывается и собирается домой?

— Этого не будет, мистер Бойд. — Он решительно дернул головой, как будто только что увидел, что мимо пронеслась галопом кобыла, и мгновенно позабыл, что он всего-навсего кастрированный мерин. — Спокойствие моего ума, безусловно, стоит тысячи долларов.

— Вы мне вот что скажите, мистер Ваносса. — Любопытство во мне взяло верх над здравомыслием. — Как вы вообще женились?

— Деньги, — бесхитростно ответил он. — Это был откровенный брак по расчету: Карен оказалась замешанной с одним политиком, в прессе грозил разразиться неприятный скандал. Поэтому единственным действенным выходом, с ее точки зрения, был скоропалительный брак с кем-нибудь другим. Я был доступен, принят в обществе и совершенно без средств. Сейчас я счастливый богатый муж, который предпочитает сохранить устоявшийся уклад. Так что найдите ее, мистер Бойд. — Он поглубже уселся в кожаное кресло и закрыл глаза. — Если заблудитесь, когда будете выходить, просто крикните погромче, и Берта, возможно, придет вам на помощь. Если только не будет слишком занята, распевая всякие заклинания, чтобы избавить дом от злых духов, которых в нем видимо-невидимо.

Я встал на ноги и попытался придумать, как бы поприличнее попрощаться, но Чарли, казалось, уже заснул. Понадобилось примерно тридцать секунд, чтобы выбраться — без помощи служанки — на пышущую жаром Шестьдесят седьмую улицу, и еще целых тридцать минут, чтобы убедить себя, что все это на самом деле. Не только Шестьдесят седьмая улица, а вообще все: Манхэттен — США — весь мир, который существовал за пределами личной орбиты Чарли Ваноссы. Когда я-таки в этом убедился, я уже выгнал свою машину из гаража и направился в неизвестные просторы, находившиеся по другую сторону моста Трайборо.

Благодаря представленному Ваноссой подробному описанию я благополучно выбрался из Нортпорта на извилистую дорогу, которая, наконец, и привела меня к дому над уединенным местом в скалах на берегу, казавшимся в эту полуденную жару небольшим оазисом. Дом был окружен высоким забором с железными запертыми воротами на подъездной аллее, что еще больше усиливало его приватность. Припарковав машину, я вернулся к воротам и немного поглазел между створками. Кнопки звонка я нигде не обнаружил. Напрашивалось заключение, что в доме никого нет. У него был какой-то заброшенный вид, жалюзи на всех окнах опущены. Я решил, что проще всего убедиться в этом — пойти и посмотреть.

Подтянувшись, я взобрался на забор и спрыгнул на лужайку на другую сторону, затем направился по подъездной аллее к дому. Позвонив в звонок четыре или пять раз, я оставил эту затею и обошел дом сбоку. Сзади оказалась лужайка примерно в сто футов, с аккуратно посаженными на ней кустами. Она тянулась до самого утеса, откуда пролет вырубленных в камне ступеней вел к пляжу. День был, что называется, пляжный, а этот пляж был гораздо более эксклюзивный, чем Джоунс бич, и я решил, что грех не воспользоваться предоставившейся возможностью, и спустился по ступенькам.

Как и говорил Чарли Ваносса, место и впрямь было уединенное, защищенное с обеих сторон выступами камня, между которыми и находилась полоска золотого песка. Пляж казался совершенно пустым, если не считать какого-то белого пятна, вяло растянувшегося у самой кромки воды, где ритуально плескались небольшие волны. К тому времени как я добрался до нижней ступеньки и направился по песку, пятно значительно увеличилось в размерах и стало приобретать определенные формы. Боже! Да еще какие формы! Нагая женщина, покрытая от затылка до пят красивым загаром цвета меда. Кто бы она ни была, сзади она выглядела просто великолепно, и всю эту прелесть венчали длинные черные волосы, небрежно разметавшиеся по плечам. Скрипа моих шагов по песку она, очевидно, не слышала. Я успокаивал свою совесть, говоря себе, что вовсе не собираюсь стать «Бойдом Подглядой», да и потом вдруг мне повезет?

Я остановился рядом с ней, с удивлением оглядел плавные изгибы ее медовых ягодиц-близнецов, затем прочистил горло. Голова у нее слегка приподнялась, но не повернулась, так что видеть она, кроме песка, ничего не видела.

— Где тебя черти носили? — холодно спросила она.

— Вы хотите сказать, всю вашу жизнь? — с легкой завистью ответил я. — Или в последнее время?

— Ты не…

Она быстро перевернулась на спину, приняла сидячее положение и посмотрела на меня с ненавистью. На тугих грудях и длинных стройных бедрах прилипли белые песчинки. Она обладала какой-то буйной красотой, темные, будто тлеющие угли, глаза удивительно шли к ее волосам, прямому носу и крепкому, но чувственному рту. Она просто не сознавала собственной великолепной наготы, а может, слишком злилась на меня, и ей было наплевать.

— Это частный пляж! — резко бросила она. — И если вы сейчас же не уберетесь отсюда к чертям, я…

— Понимаю, формально нас не представили друг другу, — перебил ее я, — но мне уже кажется, что мы старые друзья. Меня зовут Бойд, Денни Бойд, а поскольку вы наверняка не Пелл, значит, вы, я полагаю, миссис Ваносса?

— Бойд?! — Моя фамилия в ее устах прозвучала, как грязное ругательство. — Сроду о вас не слыхала и слышать не желаю. Убирайтесь вон, Бойд!

— Уберусь всенепременно, — пообещал я, — причем очень скоро. Но ваш муж нанял меня проверить пару вещей, так что мне нужно от вас всего два-три ответа, после чего меня будто ветром сдует.

— Вас нанял Чарли?! — Не веря, она уставилась на меня, затем вдруг расхохоталась. — О нет! Этого просто не может быть! Вы что, хотите сказать мне, что вы в некотором роде профессиональная ищейка, Бойд?

— Частный детектив, — буркнул я.

— И Чарли нанял вас, чтобы собрать улики для развода? — Все ее тело сотрясалось от смеха, и на него стоило посмотреть. — Что это у него, опять, что ли, крыша поехала?

— Вы позволите мне вставить слово? — скрипучим голосом сказал я. — Судя по его словам, я пришел к выводу, что о разводе он и не помышляет. Он просто переживает, что вы не приедете вовремя домой, чтобы оплатить счета в конце месяца.

Постепенно смех ее пошел на убыль, она окинула меня холодным оценивающим взглядом, а уж только потом принялась стряхивать песчинки, прилипшие к левой груди. Серебряный ноготок указательного пальца выковырнул две-три песчинки у кораллового соска, и тут до нее дошло, что она уже не одна.

— Похоже, дома я буду сегодня вечером, — сказала она. — Этот жалкий Пелл поднялся наверх часа два назад, чтобы принести нам выпить, и больше я его не видела. Если он не сломал ногу или не сделал что-нибудь не менее глупое, тогда он уже, наверное, умотал в Нью-Йорк. Вы же знаете, что за люди эти актеры. Для этих бродяг любовь — нечто преходящее, бывшее.

— А как насчет жен? — невинно спросил я. — Разве нельзя сказать то же самое и о них?

— Вы шутите! — В голосе у нее проскользнуло презрение. — Вы не видели Чарли. Если бы я когда-либо возжелала избавиться от мужа, мне б только и надо было, что до смерти замучить его любовью. После двух-трех любовных пассов Чарли бы в ужасе выбросился из ближайшего окна.

— Резонно, — неохотно признал я. — Во всяком случае, я могу сообщить ему, что о конце месяца ему беспокоиться не нужно? Вы загодя вернетесь домой и позаботитесь о всех его финансовых проблемах?

— Я даже избавлю вас от этого, — заявила она. — Я сообщу ему сама.

Она встала на ноги, стряхнула песок с бедер и направилась к ступенькам. Пройдя шагов десять, она вдруг остановилась и оглянулась через плечо.

— Пожалуй, вам лучше зайти в дом и выпить, Бойд, — твердо сказала она. — И идите рядом со мной, тогда хоть мне не придется все время ощущать ваш испепеляющий взгляд у себя на заднице! А уж если актеришка умотал, я осталась без транспорта, ведь мы приехали в его машине. Так что вы сможете заработать свои деньги и лично доставить меня в целости и сохранности, здоровую телом и душой, в недоступные для меня объятия нелюбящего мужа.

— Меня это вполне устраивает. — Я догнал ее и мы стали подниматься по ступенькам. — Я лишь надеюсь, что вы прихватили с собой кое-какую одежду. Лично я получил бы огромное удовольствие, доставляя обратно в Манхэттен обнаженную женщину, но эти ребята на дорогах, взимание пошлины… — Я медленно покачал головой. — По-моему, их можно назвать людьми с ограниченным кругозором.

Мы добрались до верхней ступеньки и направились через лужайку к задней двери дома. Примерно на полпути она вдруг остановилась и указала на шикую спортивную машину, стоявшую под навесом.

— А он все же не уехал. — Она фыркнула. — Готова спорить, что этот ленивый сукин сын просто устал и уснул, сунув голову в горлышко бутылки с водой.

Задняя дверь дома оказалась не заперта. Она отворила ее и сделала мне знак проходить первым.

— Вторая дверь налево — солнечная веранда, — сказала она. — Там большой бар, вы его наверняка увидите. Приготовьте нам выпить, пока я приму душ и накину на себя что-нибудь. Мне «мартини» на водке и со льдом.

— Ну что ж. — Я пожал плечами. — Если я случайно споткнусь по пути об актера, что мне ему сказать? Я пришел отремонтировать телевизор?

— Просто возьмите ближайшую бутылку и вырубите ублюдка, — спокойно предложила она. — Именно по его вине я заснула на пляже, а этот шипящий звук, который вы слышите, означает, что моя жемчужная кожа лопается. Я, наверное, так обгорела, что следующие две недели мне придется заниматься любовью стоя, так что стукните его хорошенько, ладно, Бойд?

У них с ее полоумным мужем одно общее, решил я: оба так разговаривают, что отвечать им не нужно. И я сделал, как она мне велела: вошел во вторую дверь налево и без труда нашел большой бар, не споткнувшись, между прочим, о распростертое тело актера. Я приготовил приличную порцию «мартини» на водке, пропустил рюмку, закурил сигарету и праздно задумался: зачем чокнутому Чарли Ваноссе потребовалось потратить тысячу баков на то, чтобы вернуть жену, которой он не жаждет, когда он просто мог позвонить и попросить, чтобы она прислала чек почтой на оплату счетов в конце месяца? Я все еще раздумывал над этим, когда от ее душераздирающего крика мой «ежик» в ужасе встал дыбом.

Ноги мои, приведенные в действие идиотским импульсом, мгновенно понесли меня к источнику крика. Она стояла у открытых дверей в спальне, рот у нее был перекошен, в глазах застыл ужас. Волосы у нее все были мокрые и прилипали к голове, так что душ она, очевидно, приняла, а из одежды успела надеть лишь маленькие, плотно облегающие трусики.

— Что это вы так орете? — прохрипел я.

Она указала куда-то в глубь спальни, все ее тело билось в конвульсиях, губы бесшумно двигались. Я прошел мимо нее и чуть сам не завопил. На некогда белом, а сейчас залитом кровью ковре у кровати распростерлось тело мужчины. Убили его жестоко, ибо весь затылок у него превратился в сплошное кровавое месиво.

 

Глава вторая

Карен Ваносса, бледная, сидела, съежившись, в кресле рядом с баром, а когда выпила вторую порцию спиртного, румянец стал к ней постепенно возвращаться. Я отыскал для нее светлый свитер крупной вязки, и контраст с ее черными трусиками получился достаточно эротический, чтобы обеспечить ей видное место на развороте одного из хипповых журналов для мужчин. Однако в тот момент эротика для меня абсолютно ничего не значила.

— Вам уже лучше? — спросил я ее.

— Немного. — Она снова задрожала и отхлебнула из стакана. — О, боже мой! Бедный Питер! Я вышла из душа, стала одеваться, потом вдруг подумала, а не спит ли он в другой спальне? Я собиралась прочитать ему мораль, а когда добралась до двери и увидела…

— Нам придется вызвать полицию, — сказал я.

— Полицию?! — Глаза у нее в тревоге расширились. — Вы этого не сделаете!

— А что же вы предлагаете? — оскалился я. — Мы просто уйдем отсюда и сделаем вид, что ничего не произошло?

— Но… — Она закусила нижнюю губу. — Неужто вы не понимаете? Они же подумают, что это я его убила!

— Это вы его убили? — задал я очевидный вопрос.

— Разумеется, нет! — Она посмотрела на меня чуть ли не со страхом. — Вы должны этому поверить, Бойд, вы моя единственная надежда.

— А как именно вы себе все это представляете? — сказал я тихим голосом. — Полчаса назад я нашел вас на пляже, затем мы вернулись в дом, и вы нашли тело Пелла. Судя по всему, мертв он уже часа два. Вы могли убить его, затем…

— …вернуться на пляж позагорать и там уснуть? — Она снова задрожала. — Для этого мне надо бы быть каким-то чудовищем, правда же?

— Пожалуй, да, — согласился я.

Она одарила меня кратким безнадежным взглядом темных глаз, потом выпила еще немного.

— О’кей, — сказала она безжизненным голосом, — в таком случае вызывайте полицию, Бойд.

— Когда речь заходит об убийстве, это вполне обычное дело, — заметил я. — В только что сказанных мною словах не было абсолютно ничего лишнего, вы понимаете? Именно так подумают «фараоны»… если только не найдут какое-нибудь доказательство, что…

— Вы сами могли бы найти какое-нибудь доказательство! — горячо сказала она. — Полиция не поверит, что это не я. Да и с чего бы им мне верить? Классическая ситуация с любовным гнездышком и все такое прочее! Но вы могли бы помочь мне, Бойд!

— Я не понимаю, — честно признался я. — О чем, черт побери, вы толкуете?

— Вы же частный детектив, разве нет? Что если я наняла вас — прямо сейчас! — узнать, кто убил Питера? Вы бы могли сразу же начать расследование! Найдите для меня убийцу Питера, Бойд, и можете называть свою цену!

— А вы ни о чем не забываете? — поинтересовался я. — Нам придется позвать «фараонов», подождать, пока они сюда доберутся, ответить на десять миллионов вопросов, сделать заявление и…

— Это все сделаю я, но не вы!

— Вы хотите сказать, я прикинусь немым? — проворчал я.

— Я хочу сказать, вас тут просто не было! — быстро ответила она. — А если вас тут сроду не было, безусловно, вас, не могло бы быть и сейчас и когда прибудет полиция, правда же?

— И снова я вас не понимаю, — пробормотал я.

— Да какая разница? Вы только что мне сказали, что все равно не в состоянии обеспечить мне алиби. И нет ничего такого, что вы могли бы сказать полиции, что бы им помогло.

— Пожалуй, вы правы, — признался я.

— Так что вам не придется препятствовать отправлению правосудия, утаивать важную информацию или что-нибудь такое, — быстро сказала она. — Я могла вернуться домой в любое время и обнаружить тело, разве нет? И вовсе не обязательно, чтобы я вызывала полицию прямо сейчас, а? Если я сделаю это через пятнадцать минут, ничего страшного не произойдет, так ведь?

— Возможно, вы и правы, — проворчал я, — но мне это по-прежнему не нравится. Если что-нибудь пойдет наперекосяк, я наверняка лишусь разрешения на занятие сыском. Я вовсе не собираюсь… Эй! А как же с вашим мужем?

— А что с ним такое?

— Он же нанял меня приехать сюда и отыскать вас, вы забыли? Он наверняка так и сообщит «фараонам», после чего они пожелают узнать, как же это я так и не нашел вас — и тела не обнаружил? Ничего не выйдет, миссис Ваносса! — Я решительно покачал головой.

— Да нет, все, разумеется, сработает, — резко сказала она. — О Чарли я позабочусь — он будет держать рот на замке. Где бы он без меня был в конце каждого месяца, когда надо оплачивать счета? Кстати, сколько он заплатил вам, чтобы вы отправились искать меня?

Я вытащил сложенный чек из внутреннего кармана и протянул ей. Она посмотрела на него, а когда снова подняла голову, на лице у нее появилось выражение недоверия.

— Тысяча долларов? — глухо сказала она. — Вероятно, на сей раз он совсем спятил от беспокойства. Это же смешно! — Она небрежно порвала чек на четыре части, затем скатала их в плотный шарик. — Он с ума сошел!

— Эй! — тявкнул я. — Это же…

— Вздор, — холодно сказала она. — Забудьте об этом. Сегодня вечером я отправлю вам чек почтой на пять тысяч.

— Но…

— Чарли забудет, что он вообще слышал имя Бойд, не говоря уже о том, что выписал чек на тысячу долларов! Он, как всегда, сделает так, как ему велят, — губы у нее сжались, — если он знает, что для него холодно, а Чарли это знает, поверьте мне! — Напряжение вокруг губ постепенно прошло. — Кроме того, я хочу удостовериться, что отныне вы работаете исключительно на меня, Бойд! — Она разжала пальцы, и смятые остатки чека Чарли Ваноссы упали на пол. — Если вы понимаете, что я имею в виду.

Я все прекрасно понимал: разорвав чек Чарли Ваноссы, я избавился от него как от клиента, а заодно и от его тысячи долларов. Теперь мне надо было либо взять ее клиентом, либо же за бесплатно участвовать в полицейском разбирательстве, которое сожрет уйму времени. Ничего такого, что помогло бы «фараонам», сказать я не мог, и, если бы я застрял там, пять тысяч долларов развеялись бы как дым. Я вдруг превратился в человека, у которого появилась миссия: доказать, что Карен Ваносса невиновна!

— О’кей, — сказал я, — я ваш мальчик!

— Это уж мне решать… попозже! — сказала она. — Но я рада, что убедила вас взять меня клиентом, Бойд. — Она допила и протянула мне пустой стакан. — Пока мы говорим, можете помыть эти стаканы. Мы не должны оставлять никаких следов вашего здесь присутствия, правда же? Не хватало еще, чтобы их обнаружила полиция!

— Вы правы, — согласился я и принялся полоскать стаканы. — Расскажите мне что-нибудь о Питере Пелле, покойном актере. Расскажите, Кто хотел убить его и почему, а?

— Никого, кто хотел бы убить Питера, я не знаю, — задумчиво сказала она. — Разве что эта глупая сучка, с которой он жил? Но она никогда не была ревнивой, во всяком случае, так он говорил.

— С кем же?

— Да с одной так называемой актрисой. — Она пренебрежительно фыркнула. — Могу спорить, что единственная роль, которую она когда-либо исполнила, это в спальном дуэте, а зритель был всего один. Называет себя Ниной Норт — надуманней я еще сроду ничего не слыхала. А настоящее ее имя скорее всего какое-нибудь Фенни Эндсвилл! Я полагаю, она хорошая кухарка или что-то в этом роде. Это единственная причина, насколько мне представляется, почему Питер жил с ней. У нее одна из этих претенциозных квартирок в Вилледже и куча друзей-педерастов, которых она считает очень славными.

— А как же к ним относился Пелл? — полюбопытствовал я.

— Он их терпеть не мог. — Она быстро пожала плечами. — Вы думаете, он жил бы здесь со мной, будь у него такие наклонности?

— Пожалуй, нет, — согласился я. — Он работал?

— Нет, последняя пьеса, в которой он играл, оказалась халтурой. Его вины тут нет, у него там была всего лишь второстепенная роль, но через неделю на Бродвее спектакль свернули. Ходили разговоры, что ему дадут характерную роль в новом телесериале, и он ждал сообщения от своего агента.

— Как насчет его друзей?

— Друзей у Питера никогда не было. У актеров друзей не бывает, у них только знакомые и враги.

— Ну что ж! — Я заскрежетал зубами. — Тогда как насчет его врагов?

— Их у него тоже не было, — небрежно бросила она. — Всего лишь знакомые, кроме меня и этой тупицы Нины Норт.

— Шикарно! — оскалился я. — Вы нанимаете меня узнать, кто его убил, а ровно через пять минут выясняется, что число подозреваемых свелось до двух, причем пятьдесят процентов — это вы сами!

— Вы неверно мыслите, Бойд. — Она задрожала, потом крепко обхватила себя руками. — Как насчет меня? У меня нет друзей, одни враги, и их у меня навалом.

— Как вы думаете, кто-нибудь мог убить Пелла, просто чтобы посчитаться с ним?

— А почему бы и нет? Этот мотив для убийств довольно известен.

— Кто, например? — спросил я.

— Да хотя бы дорогой старина Чарли, — отрезала она. — Я полагаю, вы не будете особенно шокированы, Бойд, узнав, что у нас нет детей? Так что если я умру — скажем, естественной смертью или на электрическом стуле, — Чарли сразу унаследует мое состояние. А оно не такое уж и маленькое, поверьте мне.

— Чарли мы можем забыть, — сказал я. — Даже для такого придурка, как он, не имело бы никакого смысла нанимать меня приезжать сюда в тот самый день, когда он собирался проникнуть тайком в дом и убить Пелла.

— Вероятно, вы правы, — тоном истинного сожаления сказала она. — Я вроде как надеялась, что это может оказаться Чарли, поскольку все бы сразу упростилось. Стоило бы нам запереть его в спальне с двумя нимфоманками по вызову, и он в пределах двух минут добровольно бы во всем сознался.

— У вас такие интересные мысли, — буркнул я. — Назовите мне еще своих врагов.

— Сразу вроде как и трудно, — сказала она. — Если хотите, к утру я могла бы подготовить вам список. Страниц, наверное, на девять или на десять.

Я ткнул пальцем в небо.

— А как насчет того выдающегося политика, с которым вы были замешаны, когда предложили Чарли жениться на вас?

— Ого! — Она оскалилась. — А вы с Чарли потрепались на славу, а?

— Так как насчет того политика? — не отставал я.

— Он существовал только в воображении Чарли, — твердо заявила она. — У Чарли такое богатое воображение! И теперь месячное пособие Чарли на несколько последующих месяцев резко уменьшится.

— Пожалуй, если вы хотя бы на мгновение перестанете ненавидеть Чарли и расскажете мне немного правды, — предложил я, — я могу уже начать как-то оправдывать те пять тысяч, что вы мне платите.

— Ну что ж. — Ее решительная линия подбородка стала еще решительней. — Этот политик давно уже не политик. Он президент корпорации и давно позабыл, что я вообще существовала. Так что его вы можете вычеркнуть!

— Кто-нибудь еще?

— Как я сказала, я составлю список и представлю вам его утром. — Она мило улыбнулась. — Я думаю, пора мне звонить в полицию, Бойд, а это означает, что вам пора уходить. Так что желаю удачи и до свидания!

— Прежде чем позвонить «фараонам», позвоните своему адвокату, — посоветовал я. — Он будет вам очень нужен в течение последующих нескольких дней.

— Я уже подумала об этом, — сказала она. — Идите, Бойд! Я хочу накинуть на себя кое-какую одежду, прежде чем прибудут местные жандармы. Они ведь, как и ваши сборщики налогов, могут оказаться людьми с ограниченным кругозором!

Передние ворота по-прежнему были заперты изнутри, так что мне и на обратном пути снова пришлось перелезать через стену. Когда я влез в машину, дорога была пустынна, день все такой же жаркий, и все кругом, казалось, нежится, один я работаю. Мною снова завладело то засевшее глубоко в костях тяжелое чувство, какое я испытал в то утро, выйдя из мира Чарли Ваноссы в реальность Шестьдесят седьмой улицы. Оно оставило меня, только когда я увидел сверкающие на солнце золотом башни и шпили Манхэттена. Тут уж я наконец почувствовал, что снова вернулся в мир Денни Бойда, который был конкретно-реальным, а не населенным исключительно чокнутыми неатлетическими мужьями и нимфоманками-женами, у которых в дальней спальне запрятан труп.

Нина Норт числилась в телефонной книге, и отыскать ее квартиру чуть к западу от Вашингтон-сквер оказалось не так уж и трудно. Квартира представляла собой один из тех компромиссов Гринвич-Вилледжа между новыми многоквартирными домами для представителей среднего класса, которые вырастают по всему району и в которых швейцаром служит какой-нибудь адмирал, и старыми невзрачными жилищами только с холодной водой. Когда я туда добрался, стоял еще ранний вечер, тротуары были жаркими и липкими, а у Нью-Йорка был тот пустой, заброшенный вид, какой у него бывает в середине лета.

Дверь мне открыла девушка, увидев меня, она поникла. Меня это нисколько не обескуражило; просто она еще не успела испытать на себе, насколько неотразим мой профиль. Сам я не спеша обозрел ее профиль, а также фигуру, и общий результат вышел явно ободряющим. Передо мной стояла стройная блондинка с волосами цвета меди, в серебристом шелковом платье с тонкой ажурной аппликацией черного цвета. Шелк мне всегда нравился тем, что он подчеркивает прелести фигуры. В данном случае — щедрые груди и пышные бедра. Стоило девушке только слегка согнуть колено, как рельефно выпячивалась поразительная линия округлого бедра. Я решил, что ей едва перевалило за двадцать, этой голубоглазой блондинке с чуточку отвислой нижней губой, как бы говорившей, что она знает, чего хочет, тогда как у верхней губы был такой вид, как будто она полностью с этим согласна, хотя и несколько удивлена.

— Мисс Норт? — вежливо спросил я.

— Совершенно верно. — Голос у нее был низкий, приятный для уха и почему-то настороженный.

— Моя фамилия Бойд, Денни Бойд. — Я повернулся к ней в профиль сначала правой стороной, потом левой, медленно, так, чтобы у нее было достаточно времени оценить его.

— У вас прострел в шее? — От озабоченности, прозвучавшей у нее в голосе, я испытал приступ тошноты. — Это из-за влажности, мистер Бойд. Иногда я просыпаюсь по утрам и не могу ни согнуться, ни разогнуться… — Голос ее замолк, на щеках появились два ярко-розовых пятна. — Перестаньте пялиться на меня, мистер Бойд! Я вовсе не собиралась…

— Ни на минуту в этом не сомневался, — заверил я ее. — Я ищу Питера Пелла. Кто-то сказал, что, возможно, я найду его здесь. Дело очень срочное.

— Жаль, но Питера в данный момент здесь нет, — сказала она. — Хотя он может и появиться. Попросить его, чтобы он позвонил вам, мистер Бойд?

— Дело не терпит, — не отставал я. — Мне надо повидать его немедленно.

Она слегка пожала плечами.

— Жаль, что не могу вам помочь, но, как я уже сказала, он может появиться сегодня вечером, хотя не знаю, когда именно. Честно говоря, мистер Бойд, я даже до конца не уверена, что он вообще придет. Питер непредсказуемый человек — впрочем, вероятно, вы это уже знаете?

— И вы не имеете представления, где бы я мог найти его?

— Абсолютно. — Она улыбнулась, показывая красивые ровные белые зубы. — Что он непредсказуем, это еще мягко сказано! Он может появиться здесь в пределах следующих пятнадцати минут или пятнадцати дней. С этим парнем никогда не знаешь наверняка.

Все это звучало очень мило и славно, по-домашнему даже, как будто маленькая женушка рассказывает вам о своем муже, коммивояжере, о том, как он проводит одинокие вечера вдали от дома в таких крошечных деревушках, как Чикаго и Детройт, посвящая свободное время длинным письмам верной жене, в которых рассказывает ей, как он скучает по ней и по новым ситцевым занавескам в передней гостиной. Все это также звучало слишком складно, чтобы быть правдой.

— А вы разве не уверены, что он уединился где-нибудь с Карен Ваноссой? — холодно спросил я.

— Что?!

— Послушайте, — проскрипел я. — Я частный детектив, понимаете? На сей раз дамочка Ваносса зашла слишком далеко, и у ее старика крыша поехала. Он уверен, что они с этим Пеллом свили где-то любовное гнездышко на двоих, вот и нанял меня узнать наверняка! Так что, если хотите, чтобы этот Пелл не попал в страшную переделку, вы уж лучше скажите, где я их могу найти. В данный момент Ваносса лишь хочет вернуть свою жену, это его вполне устраивает. Но завтра он может передумать и возжелать развода!

— О-о? — Лицо у нее осветилось, и она одарила меня радостной улыбкой. — Так вы тот мистер Бойд! Почему же вы сразу об этом не сказали?

— А?! — произнес я.

— Входите же, мистер Бойд. — Она растворила дверь пошире и стала в сторону, чтобы пропустить меня. — Вы знаете, — беспечно засмеялась она, — а вы меня чуть не напугали.

Я ввалился в холл и немного подождал, пока она закрывала дверь у меня за спиной. Затем она направилась в гостиную, при каждом движении ее красиво закругленных ягодиц черные узоры на платье элегантно поблескивали. Меблировка напомнила некий кошмар в скандинавско-японском стиле, ни дать ни взять декорация из фильма о самурае, поставленного Бергманом. Однако настоящим кошмаром для меня был парень, который безвольно развалился в кресле-качалке, глядя на меня с еле уловимой улыбкой приветствия.

— Хелло, мистер Бойд! — Он живо запрокинул голову, чтобы хоть на мгновение убрать с глаз свои длинные светлые волосы. — Я страшно переживал, что не туда вас направил сегодня утром. Боюсь, насчет Питера я ошибся, это уж точно. Последние недели две он и близко к Карен не подходил. Он был страшно занят крупной новой телесделкой, несказанно радовался этому. — Он улыбнулся блондинке. — Правда же, Нина?

— Пожалуй, такой удачи у Питера еще не было, — тепло согласилась она. — Тут… — Она взглянула на меня, и в ее глазах появилась неподдельная тревога. — Вам плохо? Вы ужасно побледнели.

Я опустился на один конец кушетки в форме «П» и с надеждой ждал, когда ко мне вернется способность соображать.

— Брр! — пробормотал я.

— Вероятно, мистер Бойд не отказался бы выпить? — предложил Ваносса голосом, в котором сквозило желание помочь. — Он и впрямь выглядит измотанным. Вероятно, у него был долгий трудный день, причем по моей глупости!

— Сейчас я ему что-нибудь приготовлю, — слащавым голосом сказала Нина Норт. — Что бы вы хотели, мистер Бойд?

— «Вербон», — прокаркал я. — Со льдом.

Она приготовила мне выпить, уделив внимание мельчайшим подробностям, как будто была дипломированной медсестрой, и доктор сказал ей, что жизненно важна точная дозировка. Потом поднесла спиртное ко мне и осторожно подала его. Двумя длинными глотками я лихорадочно выпил спиртное, а секунд через пять крохотный кусочек моего разума нервно и неуверенно вернулся в мой пустой череп.

— Ну вот! — победно произнесла блондинка. — Как вы себе чувствуете теперь?

— Паршиво, — ответил я. — Но гораздо лучше, чем до того, как вы дали мне выпить.

— Я так рада. — Она снова одарила меня лучезарной улыбкой. — Подождите немного, мистер Бойд, и я приготовлю вам еще одну порцию, как только допьете эту.

— Благодарствую. — Я сделал еще два глотка и вернул ей пустой стакан.

— Карен, разумеется, в домике на пляже вы не нашли, — заговорил Ваносса, и лицо у него снова стало пустым. — Все ваши напрасные усилия лежат на моей совести, мистер Бойд. Мне страшно неловко, право слово! Видите ли, пополудни Карен позвонила мне и все объяснила. По сути дела, переживать-то было не из-за чего. — Он засмеялся, и этот неприятный резкий звук болезненно отразился на моих нервах. — Оказывается, она подцепила этого борца-профессионала в баре на Третьей авеню и поехала с ним в Филадельфию. Очевидно, борьба была для них сплошной праздник, пока ему не пришлось выйти на мат. После этого он уже совершенно вымотался. Другой человек, его противник, применил какой-то захват, который дает эффект похмелья, так что Карен сейчас находится на пути домой. Как видите, все обернулось бурей в стакане воды, и я прежде всего страшно сожалею, что побеспокоил вас, мистер Бойд. — Он снова вскинул голову. — Естественно, деньги, которые я дал вам утром, можете оставить себе, вы же потратили столько времени и усилий.

— Огромнейшее спасибо, — с горечью сказал я, вспомнив, что чек, когда я видел его в последний раз, валялся смятым шариком на полу.

— Будьте любезны, мистер Бойд! — Вернулась улыбающаяся медсестра Норт, принесла мне еще лекарства.

На этот раз я сумел взять у нее стакан сам, прежде чем она успела обойтись со мной, как с паралитиком. Я потянул немного «вербона», и еще один крохотный кусочек разума рискнул вернуться в мою черепную коробку, но стоило ему только посмотреть, что там творится, как он тут же выскочил оттуда к чертям собачьим. Я его не винил — я бы на его месте поступил точно так же.

— Собственно говоря, потому-то я и здесь, — спокойно сказал Ваносса, как будто и не замолкал. — Я решил, что могу хотя бы извиниться перед бедным оклеветанным стариной Питером Пеллом. Я также подумал, для всех, кого это касается, будет в высшей степени неловко, если вы доберетесь до него, прежде чем я вступлю с вами в контакт. Я надеюсь, вы следите за моей мыслью, мистер Бойд?

— Смутно, — признался я, — весьма смутно.

— Ну, — бледно-голубые глаза его нервничали. — Питер довольно вспыльчивый человек, и, рискну предположить, вы сами можете оказаться под стать ему. Хорошо, что вы с ним не встретились, кто знает, что могло бы случиться? — Он закрыл глаза и страшно задрожал. — Могло бы дойти и до мордобоя!

— Вот повезло, что вы решили навестить нас, пока здесь находится Чарли, правда? — с энтузиазмом сказала Нина Норт. — Я имею в виду то же, что и Чарли: кто знает, что могло бы произойти, если бы вы с Питером…

— Совершенно верно! — поддакнули. — Между прочим, чисто ради спортивного интереса, когда вы в последний раз видели Питера?

— Около одиннадцати утра, — с готовностью ответила она. — Он весь день провел на совещании со своим агентом и этими телевизионщиками, но он должен вернуться домой с минуты на минуту. Мы с ним сегодня выходим в город — отметить заключение этой сделки с телевидением. Такой восхитительной удачи у нас еще никогда не было! — В глазах у нее вдруг появилась мечтательность. — Питер считает — после того, разумеется, как этот сериал уже пойдет, — что он сможет употребить свое влияние и добиться для меня приличной роли в двух-трех сериях. — В дверях повернулся ключ, и глаза у нее снова загорелись. — А-а! Вот и он!

Секунды две спустя в комнату вошел высокий парень и остановился у двери, глядя на нас. Он был выше шести футов ростом, фигурой, как у профессионального игрока в американский футбол, а одет в соответствии с чьим-то ошибочным представлением о портяжном искусстве Лондона. Волосы черные, посередине — аккуратная седая прядь, карие глаза заносчивые, нос слегка крючковатый, а рот подозрительный и, пожалуй, чуточку подлый. Я решил, что ему лет тридцать пять, и мгновенно его невзлюбил, поскольку ходячий труп далек от моего представления о том, каким — даже в лучшие времена — должен быть дружок.

— Гости? — В голосе его слышалась напускная манерная медлительность, которой сопутствовала насмешка. Он довольно долго смотрел на блондинку, затем улыбнулся. — Как оригинально с твоей стороны, дорогая!

— Оригинально, дорогой? — Ответная улыбка Нины вышла определенно нервной. — Не понимаю, о чем это ты.

— О твоей идее превратить наш личный праздник в вечеринку вчетвером, дорогая, — протянул он. — Причем три мужика и одна девушка! Сразу тебя предупреждаю, дорогая, если ты на сегодняшний вечер выбрала этого увальня со стрижкой «ежиком», я наотрез отказываюсь играть в любовь с Чарли в общественном ресторане!

— Да ты с ума сошел! — засмеялась она. — Позволь мне объяснить…

— Объяснения всегда такие приземленные, ты не находишь, Чарли? — Отрепетированным шагом он прошел к бару и долго выбирал себе стакан. — Я уверен, ты никогда не требуешь объяснений с Карен, правда же?

Ваносса снова издал это свое ржание, и оно прозвучало так же нервно, как и смех Нины Норт минутой раньше.

— По сути дела, тут во всем виновата Карен, — быстро сказал он. — На этот раз ее не было целую неделю, и я с ума сошел от беспокойства. У меня почему-то возникла сумасшедшая идея, что она должна быть с тобой, и я нанял мистера Бойда — вот он — найти ее. Затем, сегодня пополудни, Карен мне позвонила, и я понял, что совершил ужасную ошибку, вот я и пришел сюда, чтобы извиниться, Питер, старина, и, по какому-то удивительному совпадению, сразу же после моего здесь появления пришел мистер Бойд, все еще готовый исполнить свою миссию, ты понимаешь? Я сумел объяснить ему, что произошло ужасное недоразумение, и…

— …и ты вместе с этим наемником, стриженным под «ежик», немедленно убирайтесь! — резким голосом докончил за него Пелл. — Ты мне никогда особенно не нравился, Чарли, ты, пожалуй, самый странный тип, каких я когда-либо встречал, а когда это говорит актер, значит, так оно и есть! Больше всего меня, однако, злит то, что ты набираешься наглости думать, будто стоит только твоей нимфоманке-жене щелкнуть своими грязными пальцами, как я тут же завожусь. Убирайся отсюда к чертям, Чарли, пока я не выбросил тебя из окна!

Ваносса вскочил с кресла, как будто до него только сейчас дошло, что он сидит на спящей кобре.

— Питер, — залопотал он, как сумасшедший, — дорогой мой! Пожалуйста, пусть это недоразумение…

Питер спокойно повернулся к нему, держа в руке только что приготовленный напиток, и одного взгляда его оказалось достаточно, чтобы Ваносса в ужасе завизжал и выскочил из квартиры так быстро, как только могли унести его дряблые ноги. Передняя дверь за ним захлопнулась, и наступила тишина, продолжавшаяся целых две секунды.

— Теперь ты! — Пелл испепеляюще посмотрел на меня. — Убирайся!

— Закрой свое поддувало! — велел я ему.

— Что?! — Он заморгал, будто не мог поверить, что его собственные уши так его подведут без какого-либо предупреждения. — Что ты сказал?

— Закрой поддувало, — повторил я. — У меня был долгий, неблагоприятный день, и мне не до того, чтобы смотреть, как какой-то там дешевенький актеришка бездарно кривляется, пусть даже представление бесплатное!

— Пожалуйста, мистер Бойд! — сказала Нина Норт дрожащим голосом. — Не надо ничего затевать! Просто так уж вышло, что сегодня у нас особый вечер, и Питер…

— Было бы здорово, если бы ты перестала читать мои мысли, дорогая, — мягко сказал он. — Это одна из твоих наименее привлекательных черт. Я нахожу, что она действует мне на нервы, точно так же, как действует на нервы то, что ты хихикаешь в постели в самый неподходящий момент, отчего вся концепция физической страсти кажется абсолютно смехотворной!

Он поставил бутылку на стойку бара и медленно, но решительно направился через комнату ко мне.

— Ну, — с угрозой произнес он, — даю тебе еще одну последнюю возможность уйти мирно. Ты можешь извиниться и уйти сейчас, Бойд, иначе я вышвырну тебя отсюда силой!

— Подержи-ка, — сказал я, вставая с кушетки и одновременно сунув ему стакан в свободную руку.

Пальцы его автоматически сомкнулись на стакане, что было исключительно глупо с его стороны, но я решил, что уж, видать, такой он. Этот маневр позволил мне встать и пнуть его ногой по обеим голеням. Он издал болезненный пронзительный крик, а я выхватил оба стакана у него из рук, прежде чем он их выпустил. Он кое-как доковылял до кресла, плюхнулся в него и принялся массировать колени, все время громко стеная.

— Милый! Тебе больно! — Нина Норт подлетела к нему, как почтовый голубь, и прижала его голову к своей пышной груди. — Ты можешь ходить?

— Вызови полицию! — простонал Пелл. — Ты видела, что он сделал! Абсолютно неспровоцированное нападение на меня.

— Я все видела. — Блондинка посмотрела на меня злобным взглядом. — Вы трус! Вы специально дали ему стакан, чтобы он не мог ответить!

— Я мог бы разбить ему нос, — оправдываясь, сказал я, — но решил, что его голени не имеют особого значения. Кому они нужны по телевизору?

— Выметайтесь отсюда! — Она чуть не задыхалась от ярости. — Выметайтесь, прежде чем я вызову полицию, вы слышите?

— Разумеется. — Я кивнул. — Я и так собирался уйти, как только допью. — Я осушил бокал до дна, потом прошел к бару и поставил оба стакана. — Просто актеру не следует слишком увлекаться. Ну какой из него крутой парень, если вы понимаете, о чем я толкую?

— Пожалуйста, убирайтесь отсюда! — Она уже чуть не рыдала. — Вы и так уже испортили нам весь вечер!

— Возможно, еще не все потеряно, — ободряюще сказал я, — лишь бы вы не вздумали хихикать в постели.

Это уже явно было слишком. Она издала дикий боевой клич и бросилась через комнату на меня, злобно размахивая обеими руками. Примерно на полпути, зацепившись ногой за край ковра, она нырнула носом на кушетку, сделав при этом полусальто. Закончилось все это великолепной стойкой на голове. Ее легкое шелковое платье задралось, предоставив мне возможность полюбоваться ее восхитительно сладкими бедрами и застенчиво примостившимися на них черными ажурными трусиками.

Не скажу, что все представление доставило мне удовольствие, но концовка у него, безусловно, вышла восхитительная.

Тут мне вспомнилось правило этикета: хороший гость сам всегда инстинктивно чувствует, когда уйти, и я ушел.

 

Глава третья

Фрэн Джордан, моя рыжеголовая зеленоглазая секретарша, вошла ко мне в кабинет, резко остановилась и окинула меня тревожным взглядом.

— Опять ты это делаешь, — обвиняюще сказала она.

— Что именно? — буркнул я.

— Уставился на стену, как будто в нее вмонтирован невидимый телеэкран и только ты один можешь смотреть программу, — объяснила она. — Ты все утро такой, а у меня из-за этого развивается маниакальная депрессия. Да что с тобой, Денни? Твоя последняя блондинка не отреагировала на твой профиль, или что?

Я посмотрел на нее в грустной задумчивости.

— Скажи мне честно, Фрэн, — взмолился я, — как ты думаешь, я — маньяк?

— Разумеется, — не раздумывая, ответила она. — Пожалуй, скорее демон, нежели маньяк. Когда речь заходит о сексе, ты ненасытный.

— Да я не о сексе толкую, — пробормотал я.

— Ты не… — На лице у нее появилось выражение ужаса. — Денни, ты определенно болен. Ты заглядывал к своему врачу в последнее время?

— Тут все связано с головой, — объяснил я. — Может, мне сходить к «черепушнику»?

— Ну… — Она в задумчивости покусала нижнюю губу. — Если все настолько плохо, Денни, может, я могу помочь? Я хочу сказать, на вечер у меня сегодня ничего не запланировано, мы могли бы пообедать у меня на квартире, а затем заняться твоей проблемой. Если к утру ничего не пройдет, я позвоню в «Белею» и…

— Пожалуйста! — завопил я. — Просто ответь правдиво на один вопрос. Я похож на человека, у которого бывают галлюцинации? Который, например, видит несуществующие вещи?

— Разумеется, похож. — Она подчеркнуто кивнула.

— Я имею в виду, какое-нибудь тело.

— Я тоже, — твердо сказала она, — особенно если это тело женское и у него соответствующие размеры груди, талии и бедер.

— Я говорю о мертвом теле!

— Тогда другое дело. — Она слегка вскинула брови. — Скорее всего один из видов неотвязного кошмара: в то или иное время они бывают у всех. Ты, вероятно, испытывал депрессию и…

Я решил, что если я еще и не чокнулся, так минут через пять подобной беседы наверняка чокнусь.

— Послушай, — оскалился я, — ты помнишь вторник?

— Разумеется, я помню вторник, сегодня только среда! — Озабоченный взгляд снова вернулся к ней. — Ты хочешь сказать, ты не помнишь вторника, Денни?

— Это произошло во вторник, — сказал я. — Именно во вторник я увидел тело Питера Пелла, лежавшее в спальне с проломленной головой. То было во вторник пополудни. А вечером того же дня я повстречал этого парня, живого, он разгуливал с отталкивающе неприятным видом, а на затылке у него не было даже вмятины!

— Я помню, вчера у тебя была назначена встреча с мистером Ваноссой, где-то в его доме на Восточных Шестидесятых улицах, — осторожно сказала Фрэн. — И тебя весь день не было. А теперь вот ты сидишь, уставившись отсутствующим взглядом в стену! Почему бы тебе не рассказать мне всю историю?

— Ты не поверишь ей, вот почему, — буркнул я. — Я даже сам ничему не верю, а я был там!

— А ты попробуй! — Она подтащила стул и опустилась на него, небрежно скрестив ноги, но даже щедро открытое моему взору бедро нисколько не воздействовало на мою якобы сверхчувственность.

— Этот Чарли Ваносса какой-то особый чудак, — начал я. Рассказывая, я не отводил взгляда от стены, когда, наконец, закончил повествование, наступило гробовое молчание. Мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы оторваться от стены, повернуть голову и посмотреть на Фрэн. Ее лицо ничего не выражало, лишь в глубине ее зеленых глаз угадывалась жалость.

— Денни? — Ее пальцы рассеянно одернули подол тугой юбки. — А ты меня не разыгрываешь?

— Клянусь! Да пусть я умру через пять минут после того, как султан подарит мне на день рождения свой старенький гарем!

— Ну что ж. Давай рассмотрим все логично.

— Логично?! — Я невольно засмеялся. — Ты что, такая же чокнутая, как и я? Никакой логикой тут и не пахнет!

— Мужчина, которого ты видел лежащим на полу спальни, был мертв, — спокойно сказала она. — Ты уверен, что он был мертв?

— Видела бы ты его затылок…

— Подробностей не нужно. — Она сглотнула. — О’кей, значит, труп был самый настоящий. Выходит, он не мог расхаживать прошлым вечером по квартире Нины Норт, так?

— Очевидно, — ответил я.

— Получается, мужчина, который величал себя Питером Пеллом, мог быть самозванцем?

Я мрачно покачал головой.

— Никак невозможно. Я проверил сегодня утром, отыскал его агента. Расхаживающий Питер Пелл вполне реален, как и его телесделка, как и Нина Норт.

— А как выглядело тело? — спросила Фрэн и, не дав мне ответить, быстро продолжила: — Я имею в виду, что это был за человек? Старый или молодой? Симпатяга или урод?

— Не знаю, — неохотно признал я. — Я видел его лишь от двери. Он лежал лицом вниз, явно мертвый, так что не было особого смысла присматриваться к нему повнимательней — не хватало еще впоследствии хлопот с полицией.

— Значит, если это был не Пелл, тогда кто-то другой, — вывела она в заключение.

— Об этом я тоже думал, — сказал я. — Ты читала сегодня газеты?

— Разумеется. А что?

— Прочла об убийстве, которое произошло вчера в районе Нортпорта? — с надеждой в голосе спросил я. — Об убийстве в любовном гнездышке, где фигурирует привлекательная светская дама Карен Ваносса?

— Нет, не читала, — возбужденно сказала Фрэн. — Не знаю уж, как я это пропустила, но…

— Ничего ты не пропустила! — проворчал я. — И знаешь, почему? Да потому что эту историю не напечатали!

— Выходит, в полицию после твоего ухода миссис Ваносса так и не позвонила. — Ее пальцы снова нервно натянули подол юбки. — Она дважды солгала тебе: когда сказала, что это тело Питера Пелла, и когда обещала позвонить в полицию.

— Она солгала не только в этом, — в бешенстве сказал я. — Ты видела в сегодняшней почте чек на пять тысяч долларов? — Фрэн молча покачала головой. — Я тоже не видел. Ну и ушлая же дамочка эта Карен Ваносса! Разорвала чек Чарли у меня, у дурака, перед носом, а потом еще отправила меня искать убийцу парня, который преспокойно себе разгуливал в добром здравии!

— Вероятно, на то у нее были свои причины, — предположила Фрэн. — Почему бы тебе не поговорить с ней?

Мое лицо сморщилось, как от зубной боли.

— Только не думай, что я уже не пробовал! Каждый раз на мой звонок отвечает служанка Берта, причем ее ответ как будто дается в записи: «Простите, но мистера и миссис Ваноссы нет в городе и не будет целый месяц». Знаешь, что я сделал вчера вечером? Потратил четыре часа, наблюдая за их домом, и за все это время в нем горело одно окно — прислуги!

— Остается одна-единственная возможность убедиться, что все случилось на самом деле, — холодно сказала Фрэн. — Отправиться в дом на Лонг-Айленде и посмотреть, есть ли там тело.

— Сначала я так и хотел, — ответил я. — Потом стал думать. А что если «фараоны» обнаружили труп, но по каким-то своим соображениям помалкивают? Перемахну я через забор и попаду в лапы какого-нибудь откормленного «фараона»! Что же мне тогда делать? Прикинуться молочником-спортсменом?

— Я полагаю, это тоже возможно, — с издевательской насмешкой сказала Фрэн, — особенно если ты так упорно выискиваешь любой предлог, лишь бы только не ездить туда! Однако, если миссис Ваносса не сообщила об убийстве, — а наверняка так оно и есть! — значит, полиция просто сама наткнулась на тело, не так ли? Тогда у них не было бы никакого основания связывать тебя с этим убийством.

— Ну да, как бы не так! — Я прямо задыхался. — Я бы сказал им, что люблю прыгать через заборы, а удостоверение частного детектива у меня в бумажнике — это просто так, для хохмы, да? А если спросят, чего это, мол, я прыгаю через заборы в Нортпорте, я им отвечу, что лучше тамошних заборов не сыскать!

— Ну что ж. — Она растянула губы в тонкую линию. — Если ты считаешь, что мои идеи настолько смешны, тогда соображай сам или обратись к «черепушнику».

— Давай не будем делать поспешные выводы, Фрэн. — Я взял ее за руки. — Мне позарез нужна твоя помощь. Все это дело…

— Если бы ты только перестал ныть, — отрезала она. — Все это дело меня уже достает. Хуже того, оно подтачивает мою уверенность в себе.

— Как это? — поинтересовался я.

— Я надеваю блузку «насквозьку», а ты даже не смотришь на меня. — Она тяжело вздохнула. — Я стою в приемной, жду, когда ты начнешь ко мне приставать, а ты что? Ты проходишь мимо, как будто я — пустое место. Я скучаю по прежнему Денни Бойду — ненасытному сексуальному маньяку с жутким блеском в глазах! — Она встала, и мне стало холодно под ледяным взглядом ее зеленых глаз. — Если ты не в состоянии решить эту проблему, Денни, значит, пора тебе бросить все это и заняться моделированием одежды или чем-либо еще.

— Ну что ж, пополудни я поеду и взгляну на этот дом на Лонг-Айленде, — огрызнулся я. — Но что же мне делать, если трупа там не окажется?

— Убить себя. — Она пожала плечами. — Что же еще?

Когда я прибыл туда, дом оказался на месте, что само по себе уже было немало. Произошли кое-какие изменения: ворота теперь были широко распахнуты, а на подъездной аллее стоял отливающий глянцем «ягуар-седан». Одно наверняка, подумал я, «фараоны» еще не разъезжают в таких машинах. Я припарковал свою около высокого забора, затем вернулся назад.

Я нажал кнопку звонка, и несколько секунд спустя дверь открыла блондинка с высокой прической. Она посмотрела на меня так, как будто я продавал прошлогодние рождественские открытки. Лет ей было под сорок. Сухощавое интеллигентное лицо, холодные серые глаза. Черная шелковая сорочка и белые парусиновые брюки с небрежной элегантностью подчеркивали ее стройную фигуру. В ней также было неуловимое «что-то», что опытный метрдотель распознает и за пятьдесят шагов, — сочетание образования, общественного положения и — прежде всего — денег.

— Что вы хотите? — Голос у нее был хриплый.

— Моя фамилия Бойд, — представился я и дал ей возможность бесплатно посмотреть на мой профиль с левой стороны. — Надеюсь, я вас не побеспокоил?

— Что вам надо? — Серые глаза стали еще холоднее.

— Владелица этого дома моя знакомая, она говорила, что подумывает о том, чтобы продать дом, — нагло врал я дальше. — Я полагал, что быстренько его осмотрю, раз уж оказался здесь, но я, разумеется, не знал, что в доме живут.

— Это уже интересно. — В глазах сквозило удивление. — Владелица, говорите?

Я кивнул.

— Кто-кто?

— Миссис Ваносса, — повторил я. — Миссис Чарлз Ваносса.

— Вы имеете в виду Карен?

— Совершенно верно. — Я сделал неторопливый вдох. — Не хочу причинять вам неудобство, но мне действительно надо осмотреть дом, мисс… ээ… миссис… ээ?

— Миссис Рэндолф, — представилась она. — Так как, вы сказали, ваша фамилия?

— Бойд.

— Ах, да. Я полагаю, к бостонским Бойдам вы не имеете никакого отношения? — Уголки рта у нее мгновенно опустились. — Да нет, я полагаю, нет! Ну что ж, осмотрите дом, раз его продают!

Она растворила дверь пошире и отступила в сторону, чтобы дать мне возможность пройти в передний холл.

— Не торопитесь, мистер Бойд. Я буду ждать в гостиной.

— Благодарю, — неуверенно сказал я.

В ее словах прозвучала насмешка. Но почему, пока я не мог сообразить.

Мне понадобилось всего минуты две, чтобы быстренько пробежать по остальной части дома, включая спальню. Тела нигде не было, как не было пятна от крови на ковре и вообще никаких признаков насилия. Мне ничего не оставалось, как вернуться в гостиную и вежливо поболтать с миссис Рэндолф. Когда я появился в дверях, она сидела на кушетке со стаканом в руке, слегка его поворачивая и наблюдая за тем, как позвякивают кубики льда. Та самая трудотерапия, которая в тот момент мне была нужна больше всего.

— Уже вернулись, мистер Бойд? — Она, казалось, слегка удивлена. — Вряд ли дом произвел на вас приятное впечатление?

— Да нет, почему же, дом мне нравится, — ответил я. — Но у меня есть свои проблемы.

Она едва подавила в себе улыбку.

— Почему бы вам не приготовить себе выпить, мистер Бойд? Тогда вы можете сесть, и мы с вами всласть поболтаем.

— Выпить — это можно, — ответил я, направляясь к бару. — А вот насчет того, чтобы поболтать, не уверен. Откровенно говоря, миссис Рэндолф, сам ваш вид как-то не располагает к беседе — вы больше похожи на тигрицу.

— Пусть это будет комплиментом, мистер Бойд. — Голос у нее звучал саркастически. — Вы похожи на человека действия. Скажите мне, вы верите в любовь с первого взгляда?

— Смотря какой взгляд, — ответил я.

— Мне страшно жаль, что я не дотягиваю до нужного вам идеала женщины, — промурлыкала она. — Она мне представляется крупной, дешевой и вульгарной, с высоким тяжелым бюстом и громким смехом.

Я приготовил себе выпить, прошел со стаканом к кушетке и сел лицом к миссис Рэндолф.

— Вы прибыли на «Майфлауэре», миссис Рэндолф? — спросил я сочувственным голосом. — Или просто последние несколько ночей подряд ложились поздно спать?

На этот раз она-таки улыбнулась, пусть всего лишь на миг.

— Ну что ж. — Она неторопливо пожала плечами. — Давайте поговорим о доме и о Карен Ваноссе, которой он не принадлежит.

— Что? — Я чуть не подавился.

— Этот дом принадлежит моему мужу, и я знаю, что бумаги на него заперты в его столе, — твердо сказала она. — Мой муж — Фредрик Рэндолф Третий. — Губы у нее напряглись. — Он также самый большой подонок, каких когда-либо производила семья Рэндолфов, но к делу это не относится. А дело в том, мистер Бойд, что я хочу найти его и миссис Чарлз Ваносса! И, я думаю, вы можете мне помочь.

— Зато я так не думаю, — чистосердечно сказал я. — В данный момент у меня уйма своих проблем, которых мне на десять лет хватит.

— Зачем вы выдали мне липовую историю о том, будто Карен Ваносса является владелицей дома? — набросилась она на меня. — Тут должна быть какая-то связь. Вы ведь недавно видели ее, не так ли, мистер Бойд, причем в этом самом доме, а?

— Вот что, миссис Рэндолф, я скажу то, что знаю. В ответ жду и от вас откровенности.

— А я ничего не знаю! — Она горько уставилась на меня. — Кроме того, что он обещал мне, когда она вышла за Ваноссу, что между ними все кончено. А сделала она это только потому, что у нее просто не было выбора. Либо этот брак, либо скандал на первых страницах газет, который бы погубил карьеру Фредрика, неважно, в политике или вне ее. Однако с меня хватит! Его нет уже целую неделю, и я знаю, что он должен быть с этой черноволосой сучкой, а когда я найду их вместе, я… — Она замолчала и быстро набрала воздух в легкие. — Я очень быстро, да, мистер Бойд?

— Продолжайте, — сказал я, — это и впрямь интересно.

— Теперь ваша очередь. — Она откинулась на спинку кресла и выжидающе посмотрела на меня. — Скажите мне, как вы-то вписываетесь в эту жуткую картинку-загадку, мистер Бойд?

— Я — частный детектив, — заговорил я. — Ваносса нанял меня найти его жену, ему лишь нужно, чтобы она вернулась в конце месяца и оплатила счета! Он полагал, что она уехала с одним актером по имени Питер Пелл, и сказал, что, возможно, они здесь. Вот откуда взялась эта липовая история о том, что дом якобы продается, мне просто нужно было проникнуть внутрь и осмотреться.

— Ваносса сказал вам, что дом принадлежит его жене?

— Что-то в этом роде. Якобы дом этот предназначен для уик-эндов.

— Вероятно, надеялся, что частный детектив, неожиданно появившись, напугает Фредрика до смерти. Он убежит, а Карен ничего не останется делать, кроме как вернуться домой.

— Выходит, меня одурачили? — Я улыбнулся ей.

— Нас таких двое. — Она улыбнулась в ответ кислой кошачьей улыбкой. — Может, нам следует сойтись, а, мистер Бойд?

— Что именно вы имеете в виду? — осторожно спросил я.

— Совсем не то, что вы, — ехидно ответила она и продолжала.

— Здесь их явно нет, и я даже не знаю, где начинать их искать, а это означает, что мне нужна помощь. Как вы думаете, вы могли бы отказаться от Ваноссы, как от клиента, а вместо него взять меня? В течение последующих двух минут я могу выписать вам чек на приличную сумму в качестве задатка, если возможно.

— Ну что же, — согласился я. — Вы мой новый клиент за задаток в тысячу долларов, уплаченных в течение последующих двух минут.

— Мне нравится ваш стиль, мистер Бойд, — промурлыкала она. — Вы решительный человек. Мой муж мог бы найти вам место в своем деле.

— Где именно? — спросил я.

— Он президент «Глоубком», — ответила она. — Я полагаю, они примерно третья самая большая корпорация в области связи, так что вам нечего опасаться, что мой чек не оплатят.

— А до того он занимался политикой?

— Он собирался заняться ею, прежде чем спутался с Карен Ваноссой, или Карен Прайс, как она тогда была известна.

Миссис Рэндолф медленно потягивала спиртное, а сама все смотрела на меня, и в ее глазах проглядывали блеклые воспоминания. — Он баллотировался в Сенат, и все говорили, что он просто не может проиграть, и предсказывали ему великое будущее. Во время этой кампании Карен Прайс добровольно играла роль его девушки-Пятницы: только что дебютировавшая в свете, она создавала хорошую рекламу, хотя и не умела печатать! Сначала кампания, потом постель, потом их застали вместе! А прошло всего около двух недель с тех пор, как она впервые переступила порог его кабинета. А застал их человек, который внес самый большой индивидуальный вклад в Фонд кампании, поскольку на него в свое время произвела впечатление морально-нравственная платформа Фредрика. Можете себе представить его чувства, когда он вошел однажды вечером и нашел их обоих на кушетке в чем мать родила.

— И это был конец политической карьеры вашего мужа?

— Он сделал весьма здравое и четкое заявление перед общественностью. — Рот у нее мучительно искривился. — Он сказал, что больше подходит для сферы частного предпринимательства, нежели для мира политики, и с честью вышел из кампании. «Глоубком» была под таким впечатлением, что тут же предложила ему должность вице-президента, а ему очень хотелось ее получить. У него оставалась одна-единственная проблема — я! А я заявила, что разведусь с ним и размажу все дело по первым страницам газет, если только эта девица Прайс не уйдет навсегда из его жизни. Более того, мне нужно было абсолютное доказательство того, что она ушла из его жизни навсегда, то есть она должна была выйти замуж. На достижение этой цели я дала ему ровно месяц, и дня за два до истечения срока он-таки успел все сделать. Так уж вышло, что в тот момент у меня скопилась куча ненужной одежды, которую я собиралась отдать в какое-нибудь благотворительное учреждение, и я послала ей эту одежду в качестве свадебного подарка. Но не получила даже благодарственной записки!

— А как вашему мужу удалось так быстро уговорить ее выйти замуж? — спросил я, восхищенный. — Если учесть, что она только что появилась в свете и все такое?

— Это оказалось очень просто, — презрительно усмехнулась миссис Рэндолф. — У ее семьи, знатной по происхождению, совершенно не было денег. Последние свои гроши они потратили на вывод ее в свет — в надежде на богатый брак! — так что у них ничего не осталось. А Фредрик предложил ей хорошее обеспечение, если она выйдет замуж в течение месяца. Чарли Ваносса был таким же: сидит, бывало, в заложенном-перезаложенном доме, преждевременно загоняя отца в могилу. По-моему, самая тяжелая работа, которую когда-либо делал Чарли, была, когда он прошел по проходу церкви в качестве жениха Карен! Однако он посчитал сделку выгодной, поскольку Карен пообещала ему, что после бракосочетания ему вообще ничего не придется делать.

— Когда же все это произошло?

Она пожала плечами.

— Да года три назад.

— Почему же Карен терпит его до сих пор? Почему не разводится?

— Она не может этого сделать. — Миссис Рэндолф тонко улыбнулась. — Когда я узнала, какую сумму пообещал ей Фредрик, я настояла на дополнительных условиях. Деньги должны быть вложены в дело, она будет получать с них доход, но только до тех пор, пока остается замужем, а это значит, с Чарли ей никогда не развестись! Основной капитал автоматически переходит к ней после смерти Чарли, а если она умрет первой, Чарли останется с носом. В то время я была твердо уверена, что о разводе Чарли и думать не посмеет — лишь бы Карен обеспечивала привычный для него праздный образ жизни до конца его дней.

Эта женщина вызывала восхищение и презрение одновременно.

— За трехнедельную любовную связь с вашим мужем вы отплатили ей сполна, не так ли? Привязали до конца жизни к такому типу, как Чарли Ваносса.

Глаза ее блеснули едва заметным злобным блеском, который тут же пропал.

— Она сама это предпочла, — безразличным тоном заметила миссис Рэндолф, — и выбор по-прежнему остается за ней. Она бы завтра же могла развестись с Чарли, если бы пожелала, и оказаться на улице и начать зарабатывать себе на жизнь. Я полагаю, «девочки по вызову» все еще существуют?

— Да уж наверное, — сказал я. — Это впервые за три года, когда они сошлись?

Миссис Рэндолф кивнула.

— Я в этом уверена.

— Не могло же все так сразу произойти, а?

— Откуда мне знать! — раздраженно ответила она. — Зато я знаю, что время они выбрали самое неподходящее. Когда Фредрик стал президентом, появился новый вице-президент, некто Фергюсон. Блестящий и весьма опасный человек. Последние шесть месяцев он делал все, чтобы сесть в кресло Фредрика, и добился того, что его поддерживает почти половина членов правления. Открытая борьба уже произойдет на очередном заседании членов правления, которое намечено недели через две. Пока что мне удавалось водить за нос сотрудников Фредрика, заявляя, что муж устал и решил недельку отдохнуть от дел. Неделя эта уже закончилась, и Фергюсон, всполошившись, может нанять кого-нибудь поискать Фредрика.

— Есть ли кто-нибудь в этом офисе, кто близок вашему мужу и кому вы можете доверять? — поинтересовался я.

Она кивнула.

— Марри Энсел, его личный помощник.

— А нельзя ли мне поговорить с ним? — предположил я. — Если он и знает что-нибудь о вашем муже и Карен Ваноссе, вряд ли бы рассказывал об этом его жене.

— Думаю, что попробовать можно, — согласилась она. — Я позвоню ему и попрошу встретиться с вами, но, вероятно, не в офисе.

— Я могу встретиться с ним где-нибудь в баре, — предложил я. — Только мне придется сказать ему, что ваш муж пропал и что вы наняли меня отыскать его.

— Прекрасно, — сказала она. — И вы не назовете имени Карен Ваноссы, прежде чем его упомянет он сам.

— Не беспокойтесь, не упомяну, — пообещал я. — Собственно, почему бы вам сразу не попросить его встретиться со мной сегодня часов в шесть в баре «Континенталь» на Третьей авеню?

— Пожалуй, я могла бы это устроить, — сказала она. — А вдруг он не сможет?

— Не думаю, что откажется выполнить просьбу госпожи президентши.

— О-о? — Она снова озарила меня светской улыбкой. — Не беспокойтесь, мистер Бойд, он там будет!

— Вы останетесь в этом доме?

— Не думаю. — Она покачала головой. — Я приехала вчера, а когда удостоверилась, что их тут нет, решила покараулить и осталась еще на денек. Но только время зря потеряла. Я возвращаюсь в город, вместе с чеком дам вам свою карточку, мистер Бойд, чтобы вы знали, где меня найти.

— Прекрасно.

Она встала с кресла.

— Моя сумочка в спальне. Я сейчас, мистер Бойд.

Пока ее не было, я сидел и гадал, а не сказать ли ей, что ее мужа уже два дня нет в живых? Если в спальне я видел не труп Питера Пелла, то по логике выходило, что это труп пропавшего Фредрика Рэндолфа Третьего. Я поразмышлял еще немного и задался вопросом: если вас нанимают найти живого мужа, а вы обнаруживаете труп, не откажутся ли потом заказчики оплачивать счет?

 

Глава четвертая

Бар «Континенталь» — обычный бар, с барменом, похожим на вышибалу. Если хотите уединиться, то для этой цели существуют кабинки, расположенные у задней стены. Одну из них я и занял, предварительно запасшись стаканом виски.

Уже шел седьмой час вечера, когда кто-то вежливо кашлянул над самым моим ухом. Подняв глаза, я увидел два ряда ослепительно белых зубов, обнажившихся в обаятельной улыбке. Это был мужчина на все времена, в отменно скроенном костюме, который дополняла сорочка неимовернейшей белизны и наиконсервативнейший галстук. Темные кудрявые волосы коротко подстрижены, брови, восхищаясь друг другом, сходились над выразительными карими глазами, а профиль у него был почти так же хорош, как и мой собственный!

— Мистер Бойд! — в голосе его звучала мужская сила. — Я — Марри Энсел.

Он крепко пожал мне руку и втиснулся за стол напротив меня.

— Я сделаю все, что велит Джейн Рэндолф.

— Выпьете? — предложил я.

— Позвольте мне. — Он посмотрел в сторону бармена, поднял руку над головой и щелкнул пальцами.

— Не сработает, — сказал я. — Здесь самообслуживание.

В следующее мгновение массивный бармен аккуратно поставил «мартини» перед Энселом и радушно улыбнулся.

— Как дела, мистер Энсел?

— Просто замечательно, Джо. А у вас?

— Да ничего. — Бармен пожал плечами, потом посмотрел на меня.

— Вам бы, приятель, следовало сказать, что вы — друг мистера Энсела. Особо почитаемых людей обслуживаю я сам, не так ли, мистер?

— Совершенно верно, Джо. — Энсел одарил его своей чертовской улыбкой. — Таких, как мы с вами.

Бармен громко захохотал и, шаркая ногами, вернулся обратно за стойку. Почему-то у меня было большое желание повыбивать у Энсела его ослепительные зубы. Чтобы отвлечься от навязчивой затеи, я закурил сигарету.

— Мистер Энсел, — заговорил я, — я…

— Марри, пожалуйста! — Казалось, он искренне обижен. — Любой друг Джейн Рэндолф — и мой хороший друг. Между прочим, как ваше имя, мистер Бойд?

— Денни, — огрызнулся я, — и вовсе я не друг миссис Рэндолф, просто на нее работаю.

— Ах, вон как? — Он задумчиво на меня посмотрел. — Пополудни, когда Джейн позвонила мне и назначила эту встречу, у меня создалось впечатление, что нужно выполнить какое-то секретное задание. — Он снова одарил меня улыбкой. — Чем вы занимаетесь, Денни?

— Я — частный детектив, — прямо сказал я, — миссис Рэндолф наняла меня помочь найти ее мужа. Она не видела его уже с неделю и не знает, где он или что с ним. А из-за проблемы с Фергюсоном она решила, что вы — единственный парень во всем офисе, которому она может доверять и который, вероятно, может помочь мне в поисках ее мужа. Вот почему она и устроила нашу встречу.

— Понятно. — Теперь уже в карих глазах появилась настороженность. — Позвольте мне задать вам вопрос, Денни. Если она не знает, где Фредди, с чего она взяла, что это могу знать я?

— Идея была моя, — ответил я. — По ее словам вы с ним очень близки. Возможно, он собирался покутить с недельку в Вегасе с одной из машинисток? Или что-нибудь вроде того. Жене, он, конечно, об этом бы не сообщил, но мог сказать об этом вам, уверенный, что вы не донесете его половине.

— Простите, Денни — Энсел опять сплошное обаяние. — Честное слово, хотел бы помочь и вам, и Джейн. Но увы! Для меня это тоже новость. Первые два дня, когда он не появился на работе, я решил, что у него где-то другие дела. Фредди любит принимать неожиданные решения. Он мог бы позвонить из Сан-Франциско или даже из Парижа. Потом на следующий день позвонила Джейн и сообщила, что он взял недельный отпуск. Последние шесть недель мы работали в страшном напряжении, Джейн, очевидно, рассказывала вам о проблеме с Фергюсоном. Заседание совета правления, которое состоится примерно через две недели, будет решающим, и для Фредди имело смысл взять неделю для отдыха, чтобы набраться сил. Так что, — он слегка пожал плечами, — мне и в голову не пришло усомниться в этом.

— О’кей, — сказал я. — Попробуем еще раз. Миссис Рэндолф наняла меня найти ее мужа, поэтому, если я найду его при компрометирующих обстоятельствах, то извинюсь и попрошу его позвонить жене. Она наняла меня вовсе не потому, что подозревает, будто он с другой женщиной, — мне казалось, что моя ложь звучит убедительно, — она наняла меня потому, что встревожена, а не случилось ли с ним чего-нибудь. Так пойдет?

— Ценю вашу тонкость, Денни! — Его зубы опять засверкали. — Но Фредди просто не тот тип человека. Он президент компании, в которой по всему свету работают около пятнадцати тысяч человек, и нет смысла терять работу ради того только, чтобы залезть под юбку какой-нибудь стенографисточке! Вы бы сами сделали это?

— Меня лучше не спрашивайте, — ответил я.

Он вежливо засмеялся.

— Ну что ж, не буду.

— Если бы миссис Рэндолф пошла в полицию и сообщила, что он пропал, — осторожно продолжал я, — там бы исходили из трех основных посылок. Когда исчезает такая важная персона, как Фредрик Рэндолф Третий, они бы решили, что либо он хотел затеряться, потому как ему того хотелось, либо же он попал в катастрофу, и его не опознали — подобная вероятность была бы очень далекой! — либо же потому, что кто-то хотел, чтобы он затерялся.

Глаза у Энсела слегка расширились.

— Вы всерьез полагаете, что такая возможность не исключена, Денни? Я имею в виду, что Фредди… похитили или что-нибудь такое? Все кажется таким нелепым… я имею в виду, что мы сидим здесь и обсуждаем вероятность того, что президента…

— Вы знаете кого-нибудь, кто так его ненавидит, что готов пойти на любые меры, лишь бы только навсегда от него избавиться?

— Вы шутите! — Он отупело на меня посмотрел. — Вы спрашиваете, не знаю ли кого-нибудь, кто бы взял и убил Фредди?

— Как насчет этого Фергюсона?

— Нет. — Он решительно покачал головой. — Это чисто борьба за власть внутри корпорации. Фергюсон весьма коварен, но сама мысль о том, чтобы он вынес борьбу за пределы комнаты для заседаний совета членов правления…

— А больше вам никто не приходит в голову? — не отставал я.

Он подумал несколько секунд и снова покачал головой.

— Нет, я уверен, что внутри организации нет никого…

— А за ее пределами?

— Нет, никто, — твердо сказал он. — Они с Джейн прекрасно ладят, а близких друзей у них, похоже, вообще нет. Они живут своей жизнью, вы знаете.

— Если Рэндолф так и не вернется, — спросил я, — что будет с вами, Марри?

— Если это произойдет, Фергюсон без всяких проблем займет его кресло. — На этот раз улыбка у него вышла неуверенной. — Можете себе представить, как он отнесется ко мне — ведь я последние три года был личным помощником Фредди! Если это произойдет, я скорее всего окажусь на улице и буду искать себе работу!

Я отхлебнул немного «вербона» и поиграл со стаканом, стараясь изобразить на лице грустное выражение, свойственное гробовщикам.

— Я скажу вам кое-что такое, чего не посмел сказать миссис Рэндолф, — продолжал я серьезным тоном. — Если бы парень вроде Рэндолфа хотел затеряться, он бы поступил гораздо умнее. Вы говорите, все привыкли к тому, что он исчезал на день или два, затем звонил из какого-нибудь города, чуть ли не из любой точки земного шара. Так что, если бы он захотел исчезнуть с блондинкой под мышкой, он бы все это как следует обставил, а не исчез бы так, как исчез он. К тому же у человека, подобного ему, наверняка была уйма всевозможных бумаг, по которым бы его легко можно было опознать, — скажем, кредитных карточек и всего такого. Значит, исключено, что с ним произошел несчастный случай или он вдруг потерял память. Я думаю, он мертв!

— Убит?! — Энсел уставился на меня с открытым ртом.

— Совершенно верно! — В ответ я холодно уставился на него. — И если я не найду его в пределах следующих двадцати четырех часов, я пойду к «фараонам» и сообщу им это.

— Нет! — безумно воскликнул он. — Тогда это станет достоянием гласности — я имею в виду его исчезновение! Эта дама попадет в газеты! — При этой мысли он задрожал. — Это будет равносильно тому, что протянуть Фергюсону на тарелочке скальп Фредди!

— Весьма вероятно, кто-то это уже сделал, — мягко заметил я.

Я быстро допил спиртное, достал из бумажника визитную карточку, бросил ее на стол перед Энселом и встал.

— Подумайте над этим, Марри, — сказал я. — Если вам придут в голову вообще хоть какие-нибудь мысли, неважно, какими бы дикими они ни казались, позвоните мне, а?

— Да, конечно, Денни, — глухим голосом ответил он, — непременно.

Добравшись до выхода, я бросил взгляд через плечо и увидел, что мужчина на все времена по-прежнему сидит в кабинке, уставившись куда-то в пространство. Он уже не улыбался, и это доставило мне легкое удовлетворение.

Я взял такси и проехал через весь город до самой квартиры с кондиционером на Сентрэл-Парк-Уэст. Некоторое время я просто стоял у окна и с ненавистью смотрел на траву. Потом подумал об обеде, но решил, что не голоден, и приготовил себе выпить. Примерно полчаса спустя я решил, что все же голоден, и стаскался на угол за два квартала в итальянский ресторанчик. Затем я снова вернулся домой, приготовил выпить и посмотрел, как на парк спускаются тихие сумерки.

И вдруг, поддавшись неожиданному импульсу, отыскал номер телефона Нины Норт и набрал его. Она сняла трубку после двух гудков.

— Это Денни Бойд, — сказал я, и она, очевидно, вспомнила мое имя, поскольку я тут же услышал гневное фырканье.

— Что вам нужно? — сердито спросила она.

— Поговорить с Пелли, — сказал я. — Возможно, вы поднесете его к телефону, или он уже снова ходит?

— Ему нечего сказать вам!

— Ну что ж, — спокойно сказал я. — В таком случае передайте ему от меня послание. Спросите его, видел ли он в последнее время Фредрика Рэндолфа Третьего? Если не видел, то только потому, что Рэндолф мертв.

Молчание длилось примерно секунд пять.

— Вы, наверное, сошли с ума! — сказала она, наконец, ошарашенная. — Питер никого с таким именем не знает.

— А вы просто скажите ему, — настаивал я. — А если для него это большая загадка, пусть проверит у Карен Ваноссы.

— Хорошо, я ему скажу.

— Прекрасно. Вы еще не оставили театр?

— Я по-прежнему не понимаю, о чем вы говорите, — лихорадочно пробормотала она.

— Я полагал, вы могли бы начать новую карьеру экзотической танцовщицы, — восхищенным голосом сказал я. — После вашего вчерашнего представления на кушетке, да еще с такими ножками…

В следующее мгновение у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Нина Норт не просто положила трубку, она, должно быть, шарахнула аппаратом о стену. Я полагал, что, если я буду приставать к людям со своей теорией о неожиданной кончине Рэндолфа, один из них непременно что-нибудь предпримет. Во всяком случае, в качестве стриженного под «ежик» Мохаммеда я еще сроду не выступал.

Примерно час спустя я убедился, что моя теория не срабатывает, и, пока готовил себе выпить, раздумывал, что лучше: пораньше улечься спать или просто выброситься из окна, да и дело с концом. И вдруг настоятельные требования дверного звонка лишили меня этого выбора. В мозгу мелькнула ужасающая по своей ясности картинка: за дверью, требуя возмездия, ждет двухдневный труп Фредрика Рэндолфа Третьего. Разум, однако, взял верх и решил, что, возможно, это девушки из «Фоли Бержер», которых мой французский дядя подбросил ко дню холостяка. А когда до меня дошло, что у меня нет французского дяди, было уже поздно, и я открыл входную дверь.

— Это все из-за тебя! — сказал приглушенный голос, и тут же острый уголок кошелька больно врезался мне в переносицу, и мимо меня прорвался в квартиру блондинистый вулкан — Нина Норт.

К тому времени, как я догнал ее, она стояла посреди гостиной, расплавленная лава стекала по ее щекам, а синие глаза метали в меня громы и молнии. Если быть точнее — один глаз; другой, распухший, был наполовину закрыт, под ним темнел круг.

— Разрушитель семей! — Она подняла кошелек, готовая стукнуть меня снова, но я вовремя схватил ее за запястье и нежно отвел руку, она выпустила кошелек, и он упал на пол. Мгновение — и ее туфля в руке. — Скотина. — Острый носок туфли оставил на голове свои следы.

— Прекрати. — Я в бешенстве попятился. — Что все это значит?

— Змея подколодная! — завопила она. — Ты погубил всю мою жизнь!

Тут ей пришлось сделать глубокий вдох, и у меня появилась возможность полюбоваться ею.

На ней было короткое простое хлопчатобумажное платье известкового цвета с расклешенной юбкой. В нем она выглядела весьма сексуальной. Я хотел было сделать ей комплимент, но опоздал, так как дыхание уже вернулось к ней.

— Лжец! — завизжала она. — Изверг! Я покажу тебе, как встревать между влюбленными и ломать им жизнь!

Она свирепо посмотрела по сторонам, и глаза у нее загорелись, когда она увидела деревянную статуэтку в примитивистском стиле, стоявшую на столике рядом с кушеткой.

— Я убью тебя! — завопила она. — Я вышибу тебе мозги и скормлю их уткам на пруду в Центральном парке. — И с пожирающей ненавистью в здоровом глазу метнулась к столику.

Скульптура была весомой. Нине достаточно стукнуть меня разок по голове и… я тоже бросился к столику, но на пути к нему зацепился ногой за ковер и сшиб Нину. Остальное предстало смазанным пятном звука и света.

В подобной ситуации лучше всего помогает холодный душ. Поэтому я рывком поднял девушку с пола, перекинул через плечо, оттащил в ванную и на полную мощность включил ледяную воду. Нина завизжала как резаная. Подержав ее так с минуту, закрутил кран и отпустил ее.

— Все полотенца свежие, — любезно заметил я, а про себя подумал — интересно, как она выйдет из положения, ведь платье ее сильно пострадало?

Закрыв за собой дверь ванной, я вернулся в гостиную и приготовил две большие порции спиртного. Затем закурил сигарету и подождал. Минут пять спустя я услышал звук невидимых бубнов, под которые белая аборигенка в коротком саронге неторопливо исполняла экзотический танец в дверях ванной комнаты. Саронг был сделан из голубого полотенца, кое-как завязанного под мышкой. С каждым движением ее полновесные груди подпрыгивали, и саронг грозил сползти. Сделав шага три в замедленном ритме, она останавливалась и осторожно поддергивала его: саронг доставал ей только до середины бедер, и слишком большой рывок означал бы катастрофу.

Такого восхитительного продвижения я еще сроду не видел. Наконец Нина добралась до кушетки и осторожно села.

— Это судьба, — сказала она глухим голосом. — Убить тебя мне явно не суждено. — В голосе послышалась слабая нотка надежды: как ты думаешь, судьба бы стала возражать, если бы я убила себя?

— Это была бы такая утрата, — не лукавя, ответил я. Затем взял приготовленные стаканы, поднес их к кушетке и сел рядом с Ниной. — Пожалуйста, — я протянул ей один стакан, — выпей.

Она выпила половину содержимого, как будто это был лимонад, а не доброе шотландское виски, в котором еще даже не растаяли кубики льда. Потом посмотрела на меня с задумчивым выражением на лице.

— Из-за тебя я еще, чего доброго, заболею воспалением легких, — обвиняюще сказала она.

— Это лучше, чем человекоубийство, которое ты собиралась совершить, — уверенно ответил я.

— Ты разбил мою жизнь, — продолжала она. — Погубил мое здоровье, мое платье, мое… все! Я ненавижу тебя.

— Я знаю, как погубил твое здоровье, платье… все, — признал я. — Но не понимаю, как это я и жизнь твою разбил?

— Вчера вечером и без того было тошно, — с горечью заговорила она. — После твоего ухода у нас произошел страшный скандал: Питер ни за что не хотел поверить, что я видела тебя впервые в жизни. Он стал утверждать, что ты мой тайный возлюбленный и что я специально пригласила тебя к себе, чтобы унизить его. Мы страшно поругались, и он спал на кушетке. Когда я проснулась утром, его уже не было, а вернулся он только около семи вечера. К тому времени он уже вышел из своего мрачного состояния, и все было просто замечательно, когда вдруг тебя угораздило позвонить и попросить меня передать ему это послание.

— И что же произошло? — вежливо поинтересовался я.

Здоровый глаз у неё широко раскрылся.

— Он обезумел! — сказала она тоном удивления. — Как будто я сказала ему, что он паршивый актер или вроде этого! Он принялся рвать и метать, орать мне во всю глотку, что ему следовало бы знать, что все блондинки вероломны, что я не довольствовалась тем, что у меня тайный возлюбленный, но еще и вступила в сговор с целью убить его. Затем он принялся бить посуду, тут уж я рассвирепела, потому что он разбил мою лучшую вазу, и тогда… — голос у нее задрожал, — …он ударил меня! А к тому времени, как я поднялась с пола, он уже уложил свою сумку и был готов уйти. Ну, я сказала ему, чтобы он уходил и больше не возвращался, а он ответил, что мне не стоит переживать, поскольку он не вернется, а своему тайному любовнику я могу передать, что у него много влиятельных друзей и что, если ты не оставишь его в покое, ты не оберешься бед! Тут он с шумом выскочил из квартиры, и я поняла, что больше никогда его не увижу, и все по твоей вине. Ну, я решила, что за мою разбитую жизнь ты поплатишься своей. — Она допила из стакана.

Я взял у нее стакан, приготовил ей новую порцию и снова принес ей на кушетку.

— Спасибо. — Она зарылась в стакан носом. Когда он снова появился на поверхности, стакан опять был наполовину пуст. — Как видишь, жить мне теперь незачем, — с надрывом сказала она. — Питер не только навсегда ушел из моей жизни, но еще и испортил мою внешность. Скажи честно, ты когда-нибудь видел красивую блондинку с искусственным глазом?

— Это всего лишь синяк, — успокоил ее я. — Тебе только и нужно, что несколько дней поносить очки с темными стеклами, потом все пройдет.

Она медленно покачала головой.

— Это не поможет. Все равно моя жизнь кончена. Ну что я без Питера?

— Блистательная блондинка-актриса с милой квартиркой в Вилледже, которую теперь ты снова можешь называть своей. Никаких тебе крикливых актеров, постоянно становящихся в позу, постоянно оскорбляющих тебя, бьющих твои любимые вазы…

— …требующих, чтобы им подавали немыслимую еду в немыслимое время, — механически подхватила она. — Теперь, захотев причесаться, я могу спокойно подойти к зеркалу, не боясь обнаружить, что он торчит перед ним и любуется собой! Мне никогда не придется переживать из-за того, что в прачечной опять не так постирали его сорочки! Мне не нужно… — Она вдруг замолчала, уставившись на меня с открытым ртом. — Денни Бойд, — сказала она подобострастным тоном, — я — свободная женщина!

— Совершенно верно, — согласился я.

— Мне уже не нужно сидеть и переживать, куда он запропастился. — Она мечтательно закрыла глаза. — Если мне захочется лечь спать, намазавшись холодным кремом, мне уже не нужно будет таиться в ванной, пока я не удостоверюсь, что он уснул! Мне не нужно… это же здорово! — Она допила и протянула мне пустой стакан. — Давай выпьем за это!

— А что, идея великолепная! — безропотно согласился я. — Вцепись в кушетку, пока меня не будет, ладно? Я не хотел бы, вернувшись, снимать тебя с потолка.

— Алкоголь совершенно на меня не действует, — уверенно сказала она, — я могу выпить десять таких порций, и ты бы даже не догадался, что я пила!

Я капнул немного виски на кубики льда, долил стакан водой и подал ей. Она пригубила, нахмурилась и обвиняюще на меня посмотрела.

— Что это ты задумал, Денни Бойд? — холодно спросила она. — Эта порция в три раза крепче, чем другие.

— Прости, — извинился я. — Но ты попросила, это праздничный бокал.

— Совершенно верно! — Она вся так и просияла. — За свободу!

Она вдруг высоко подняла стакан, и холодный разбавленный виски пролился через край прямо между ее полновесными грудями. Последовал пронзительный визг, который перешел в хихиканье. Узел развязался под правой подмышкой, полотенце упало с груди.

— За свободу! — повторила она, счастливая, и поднесла стакан к губам.

Я посмотрел на ее полные, целиком открытые груди, твердые и круглые, их коралловые сосочки так и лезли вызывающе вперед, и тяжело сглотнул. Нина, наверное, почувствовала мое состояние.

— Ну, мне пора…

— Нет, — хрипло ответил я, — я никуда тебя не отпущу.

Очевидно, именно это она хотела услышать.

Нина осторожно поставила стакан на столик, повернулась ко мне спиной, вскинула ноги на кушетку и положила голову мне на колени. Один открытый синий глаз и другой почерневший, полузакрытый долго смотрели на меня, затем она взяла мои руки и положила их к себе на грудь.

— Ты знаешь, Денни Бойд, — сказала она тихим голосом, — ты абсолютно прав. Я теперь свободная женщина, — мечтательно произнесла она, — имею право выбирать. На сегодняшнюю ночь я выбираю тебя, но не на завтрашнюю. Теперь что хочу, то и делаю. И никто мне не указ. Разве не здорово?

— Конечно, — согласился я.

Она потянулась и крепко обхватила меня руками за шею, затем притянула мое лицо к своему.

Я обнял ее, подхватил на руки и перекинул опять через плечо.

— Денни Бойд, — прошипела она, — если снова понесешь под холодный душ, я убью тебя.

— На сей раз, — сказал я, сгорая от желания, — в спальню.

 

Глава пятая

Я посмотрел, как Нина намазывает маслом еще один тост, и поморщился.

— Сроду не видел, что кто-нибудь способен съесть завтрак из пяти блюд, — откровенно сказал я ей. — Когда ты в последний раз прилично ела? Десять лет назад?

— Занятия любовью вызывают у девушки страшный аппетит, — не смущаясь, ответила она.

— Давай сменим тему, — предложил я.

— О’кей. — Она радостно кивнула. — О чем будем говорить?

— О Питере Пелле, — предложил я. Она чуть не подавилась куском тоста.

— Никогда больше не смей упоминать это имя в моем присутствии.

— Тогда начнем сначала, — уступил я. — Сколько времени ты уже знаешь Чарли Ваноссу?

Нина надолго задумалась.

— Около года, что ли? Как-то мы устраивали вечеринку, и кто-то из ребят привел его.

— Кто они? — поинтересовался я.

— Ну… ты знаешь. Они из голубых. Я познакомилась с ними, когда одно время пела в хоре. С ними на вечеринке спокойно, — продолжала она. — Девушке не нужно беспокоиться, что кто-нибудь из них станет к ней приставать или что-нибудь такое. Я была шокирована, узнав, что Чарли женат. Как-то вечером они пригласили нас — меня и Питера — на обед, так эта ведьма Карен все время в открытую заигрывала с Питером — прямо у меня перед носом! А Чарли сидел с глупой ухмылкой на лице и знай себе пил. После того обеда у нас произошла первая крупная ссора. Помню, Питер не разговаривал со мной целых два дня. Во всяком случае, — она с удовлетворением пожала плечами, — с этим со всем уже покончено.

— Как ты думаешь, Питер когда-нибудь спал с ней? — спросил я.

— Я в этом уверена! — сердито ответила Нина. — Но потом возвращался ко мне — как всегда.

— Случайно ты не знаешь, не спал ли он с некой миссис Рэндолф?

Она окинула меня долгим мрачным взглядом.

— За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, каждый раз, когда он пропадал на несколько дней, я спрашивала у него их имена? Заносила их в черный блокнот?

— Прости, — извинился я. — Я просто полагал, что, возможно…

— Нет! — Она снова посмотрела на меня. — А кто она все же, эта самая дамочка Рэндолф?

— Некто, кого Чарли и Карен Ваносса знают довольно хорошо, — туманно ответил я. — Я просто подумал, а вдруг по какому-то совпадению…

— Почему бы тебе не пойти и не спросить у них? — окрысилась Нина. — Я уверена, они с удовольствием тебе это расскажут, если знают!

— Я никак не могу связаться ни с кем из них, — пробормотал я. — Каждый раз, когда звоню им домой, попадаю на эту мулицу-служанку, и она говорит…

— …их нет в городе и, вероятно, не будет две недели, месяц или что-нибудь такое? — Нина победно улыбнулась. — Карен рассказала нам в тот вечер, когда мы обедали у них. Они записали голос служанки, и каждый раз, когда они не хотят, чтобы их беспокоили, они просто подключают телефон к этой записи. А я-то думала, частные детективы более сообразительны!

Зазвонил телефон. Я прошел в гостиную и снял трубку.

— Мистер Бойд? — Голос был любезный и несколько извиняющийся. — Это Чарли Ваносса. Вы меня помните?

— Вы незабываемый тип! — ответил я сквозь зубы. — Большую часть времени провожу, вспоминая вас, Чарли! У меня это стало наваждением!

— В самом деле? Ужасно мило с вашей стороны, мистер Бойд. — Он говорил на полном серьезе. — Вы не могли бы сделать одолжение? Я знаю, что многого прошу, а вы страшно занятой человек, но не могли бы вы уделить мне сегодня утром несколько минут? Заскочить ко мне домой, и чем скорее, тем лучше?

— Я буду там через тридцать минут, — пообещал я. — Вам лучше отключить эту служанку от телефона, чтобы она могла открыть дверь.

— Берту? — Он вежливо засмеялся. — Ее здесь больше нет, мистер Бойд. Мне пришлось ее уволить, по-моему, в тот же день, когда вы были у нас в последний раз, — она выпивала примерно по бутылке в день моего лучшего испанского хереса! Через тридцать минут меня вполне устроит. Очень вам благодарен, честное слово. — И он повесил трубку.

Когда я вернулся в кухню, Нина деловито намазывала новый тост, и у нее был такой вид, как будто она собиралась есть весь день.

— Мне придется выйти, — сказал я ей. — Постараюсь несколько улучшить свой имидж частного сыщика. Если кончится еда, в гастрономе за углом у меня кредит.

— Не хами, — пробормотала она с набитым ртом. — Сам же виноват, измучил меня! Скажи мне, — она проглотила кусочек, и теперь речь у нее была четкой, — отношения Норт — Бойд на этом заканчиваются? Не хочешь ли ты остроумно со мной попрощаться? Или я тебя еще увижу? Скажем, ты вернешься домой, а я все еще здесь?

— Было бы здорово найти тебя здесь, когда я вернусь, — честно признался я.

Она оглядела себя и осторожно вздохнула.

— Придется прихватить у тебя немножко одежды, это чертово платье так испорчено.

— До встречи, пышечка!

И я быстренько убрался, прежде чем она схватила кофейник.

Минут двадцать спустя я снова оказался на Шестьдесят седьмой улице. Чарли Ваносса, наверное, заменил прислугу дворецким, потому что дверь мне открыл мужчина. Правда, одет он был явно не по форме: он был чуть ниже среднего роста, и худенькое тело легковеса еще больше подчеркивал севший итальянский костюм из какого-то бледно-синего переливчатого шелка. Галстук держала на месте жемчужная булавка, а в потрепанных французских манжетах, выглядывавших из-под рукавов, торчали причудливые огромные запонки — настоящие сапфиры в слоновой кости.

— Да? — выдохнул он, захлопав длинными ресницами, а его ясные, как у фавна, карие глаза ярко горели.

— Вы случайно не дружок Нины Норт? — буркнул я.

— О-о?! — Он восторженно хихикнул, деликатно наманикюренная рука убрала чересчур длинные курчавые черные волосы на место. — Славная Нина, она такая простая, вы не находите?

— Она еще и страшно сексуальная, — подбросил я. — Или вы этого не заметили?

Он скорчил гримасу.

— Она очень земная, я согласен. Эти молочные железы, право же, явно гротескны, но это ведь не ее вина, бедняжки.

— Моя фамилия Бойд, — сказал я. — Мистер Ваносса ждет меня.

— Да-да, разумеется! — Он жеманно ухмыльнулся. — Чарли ждет вас в гостиной. Входите, будьте добры, мистер Бойд. Кстати, я — Родни Мартин. — Он протянул свою хлипкую руку, которая, когда ее пожал, показалась мне куском влажного желатина. — Входите.

Он радостно повел меня в гостиную, идя на носках подпрыгивающей походкой. Чарли Ваносса, подобно орлу, распростерся в одном из обитых кожей кресел, в руке он держал стакан. У окна, лицом к нам, стоял еще один парень. Лет сорока, решил я. Плотно сбитый, сплошные мышцы, по-настоящему элегантный костюм, без всяких там переливчатых синих тонов. Коротко постриженные седеющие волосы, глаза серые, под цвет волос, зоркий взгляд. Лицо настороженное, умное и, возможно, опасное.

Приветствуя меня, Чарли Ваносса полумахнул усталой ручкой.

— Так мило, что вы не заставили себя ждать, мистер Бойд. — Вялое запястье качнулось, указывая на здоровяка. — Познакомьтесь, пожалуйста, с Доном Лечнером, одним из лучших моих друзей! Родни тоже один из лучших, но с ним вы уже познакомились у двери.

Лечнер коротко кивнул и бросил усталым голосом:

— Привет.

— Я думаю, нам следует называть друг друга по имени. — Чарли откинул волосы с глаз, чтобы подчеркнуть этот момент. — Я полагаю, у нас будет чисто дружеская, совершенно неформальная беседа. Вы Денни, не так ли?

— Совершенно верно, — согласился я.

— Хорошо. — Он улыбнулся мне по-настоящему сердечной улыбкой. — Я просто убежден, что все мы будем относиться друг к другу с неподдельной симпатией, Денни, как только это глупое недоразумение будет улажено.

— Недоразумение?! — вопросил я.

— Я уверен, что вы сможете объяснить все в пределах нескольких секунд, Денни. — Он лучезарно мне улыбнулся. — Возможно, я просто не разбираюсь в этике вашего дела, только и всего.

— В какой еще этике? — буркнул я.

— Ну… — Он трогательно посмотрел на Родни Мартина. — Расскажи ему, Родни.

Этот маленький гад робко хихикнул.

— Ты просто ужасен, Чарли! — Он снова хихикнул. — А что Денни подумает обо мне, если я вмешаюсь подобным образом? Ну да ладно, — он слегка пожал плечами, — раз уж ты настаиваешь. — Длинные загнутые ресницы затрепетали. — Я полагаю, все сводится к одному вопросу. Чарли хочет знать, почему вы все время меняете клиентов.

— Чарли нанял меня найти его жену и сказать ей, чтобы она вернулась домой, — спокойно заговорил я. — Затем, несколько часов спустя, он сказал мне, что я могу оставить поиски, поскольку его жена позвонила ему и сообщила, что уже направляется домой. Деньги по чеку, который выписал мне Чарли, я не получил, он перестал быть моим клиентом по его же личному решению, так что я Чарли ничегошеньки не должен.

— О Боже! — Мартин чуть ли не в слезах посмотрел на Чарли. — Вот видишь, Чарли, что ты заставил меня сделать? Я обидел Денни?

Чарли озабоченно посмотрел на Родни.

— Разве ты изложил все перед Денни, как надо? Этично ли принимать мою жену в качестве клиента в тот же самый день, когда он взял клиентом меня?

— И где же это я в тот день встретил вашу жену, Чарли? — спросил я. — В Филадельфии?

— Не будьте таким гадким, Денни! — Нижняя губа у него на мгновение надулась. — Вы же знаете, что это была лишь выдумка, чтобы не впутывать в эту историю Питера Пелла и эту глупышку Нину. Сразу же после вашего ухода Карен позвонила мне из пляжного домика и объяснила, что случилось. Все это в высшей степени меня смутило, когда я узнал, что вы стали ее клиентом. Я считаю, это непорядочно, Денни. Собственно говоря, я… да! — я требую объяснения!

— Сначала вы мне скажите, что случилось с трупом, Чарли, — предложил я. — Вот момент, который я нахожу по-настоящему увлекательным.

— С трупом? — Он, казалось, чуть ли не перепугался. — С каким еще трупом?

— С тем, который исчез из пляжного домика, не принадлежащего Карен, — отрезал я. — И, раз уж мы заговорили об исчезновениях, где сейчас Карен?

Он изысканно пожал плечами.

— Кто знает? Но не будем отвлекаться, Денни. Расскажите-ка мне побольше об этом трупе.

— Он лежал на полу спальни для гостей, — сказал я. — А вчера я снова съездил в этот дом, и его там уже не оказалось. Я полагал, вероятно, вы с Карен имеете какое-то представление о том, где он, но в последние несколько дней с вами обоими было трудно связаться.

— Именно поэтому вы и взяли себе нового клиента, Денни? — Он с упреком покачал головой. — Вы, похоже, испытываете страшную нужду в деньгах — это единственное возможное объяснение. Ну что ж, — он снова изысканно пожал плечами, — сколько вы хотите?

— Вы имеете в виду, за то, чтобы я забыл о трупе, который был там во вторник и исчез в среду? — съязвил я.

— Никакого трупа не было, — устало сказал он. — Был всего лишь очень живой человек, который, увидев, что вы идете, быстренько оттуда убрался, однако недостаточно быстро, чтобы не дать вам увидеть его. Карен быстренько пришлось что-нибудь придумать, вот она и сказала, что это Питер Пелл, но вы в тот же вечер убедились, что это не мог быть Питер Пелл, правда же? Ну… — Он поднял руку, чтобы я его не прерывал, хотя я и не собирался. — Судя по тому, как вы вынюхивали последние несколько дней, Денни, я не сомневаюсь, что вы установили истинную личность человека, который находился в пляжном домике с Карен. Честно говоря — и я это открыто признаю, — нам обоим бы грозили крупные неприятности, если бы вы неосторожно упомянули его фамилию там, где не следует. И, я уверен, вы точно знаете, что этого делать не следует! — Он глубоко вздохнул. — По какой-то понятной только вам причине вы решили не погасить мой чек. Несомненно, в свете последующих событий вы почувствовали, что ваше молчание, если не ваши услуги, стоит гораздо больше тысячи долларов? Я — Родни этому свидетель — весьма благоразумный человек. Сколько вам нужно, чтобы обо всем забыть? И под этим «всем», во-первых, имею в виду, что нанял я вас, а во-вторых, что вы видели Карен и этого безымянного мужчину вместе.

— Вы делаете из меня шантажиста, Чарли. — Я улыбнулся ему слабой улыбкой. — Вы и в самом деле так думаете?

— Дорогой мой Денни. — Он зевнул. — Это имеет какое-нибудь значение? Речь всего-навсего идет о презренных деньгах. Так сколько?

— Вы тут все толковали об этике, Чарли, — напомнил я ему. — Так что не вините меня, если и я о ней потолкую. Я не могу взять у вас никаких денег — или даже у вашей жены, — поскольку теперь у меня новехонький клиент, который хочет, чтобы я отыскал ее мужа. Моя догадка сводится к тому, что мне предстоит найти труп, который был в пляжном домике в прошлый вторник, когда я отправился туда нанести визит вашей жене!

— Вы сбрасываете клиентов, как стриптизерка одежду, Денни, — спокойно сказал Чарли. — Почему не быть практичным и не отказаться от последнего клиента? В обмен на весьма приличный чек. Назовите свою цену, я тут же вышлю вам чек, и единственное, что вам останется сделать, это пройти пять кварталов и погасить его. Я хочу сказать, вам не придется тратить нервы, уставать физически — вообще ничего не придется делать!

— Чарли, — я одарил его поистине дружеской улыбкой, — давайте посмотрим правде в глаза. Я ненавижу людей, которые меня подставляют. Вы обманули меня, когда наняли найти вашу жену, а она обманула меня, когда я ее-таки нашел. Вы оба заставили меня выглядеть новичком в своем деле, где мне полагается быть профессионалом, если я хочу выжить. И это одна из причин, почему у вас в данный момент просто нет достаточно денег, чтобы купить меня.

Он отреагировал мгновенно, мотнув головой.

— Пять тысяч, Денни? Это успокоит вашу уязвленную гордость? Пять тысяч, и вы ничего не будете делать. Неужели вы откажетесь от них?

— Более того, я бы засунул их в одно место — банкноту за банкнотой — даже если бы это доставило вам уйму неприятных ощущений! — огрызнулся я.

В его глазах снова появилось то самое пустое выражение.

— Мне очень неприятно, Денни. — В его голосе слышалась плаксивость. — Чего я не перевариваю, так это физическое насилие.

— Вы собираетесь врезать мне по сопатке, Чарли? — ехидно засмеялся я. — Да вы не могли бы…

Тут я резко замолчал, потому как под ребра мне уперлось дуло револьвера. Обернувшись, я увидел, что рядом со мной стоит Лечнер с револьвером в руке.

— Закрой свое хайло, Бойд, — бесстрастно сказал он, — пока Чарли решает, как нам с тобой быть.

Чарли отхлебнул из стакана, на лбу сплошные морщины. Затем поднял взор, на дряблом лице — явно несчастное выражение.

— Сплошные разочарования! — горько произнес он. — Хочешь быть милым с людьми, предлагаешь им значительную сумму денег за то, чтобы ничего не делать, а они?

— Они кусают руку, которая их кормит, вот что! — пронзительным голосом сказал Родни Мартин. — Отныне, что бы ни случилось с Бойдом, Чарли, я лишь могу сказать, что он сам на это напросился.

Чарли в муках закрыл глаза.

— Я и впрямь не терплю физического насилия! — в раздражении сказал он. — Запри его в подвале, Дон. Дадим ему время спокойно обдумать ситуацию.

— Ты слышал, что сказал этот человек? — Лечнер снова ткнул меня дулом под ребра, чтобы до меня все дошло. — Шагай, Бойд.

— Разумеется, — сказал я, нервничая, — все, что скажете! Только, пожалуйста, поосторожней с пушкой, ладно?

Он тихонько засмеялся.

— Как только ты вошел сюда, я сразу понял, что ты слабак. Будь паинькой, делай, как тебе говорят, и никто внакладе не останется.

Мы вышли в холл, затем направились на кухню в задней части дома. Там была дверь, открывавшаяся на лестницу, ведущую в подвал, и я остановился на верхней ступеньке.

— Шагай, шагай, — сказал Лечнер у меня за спиной.

— Там же темно, — сказал я. — Неужели нет света?

— Откуда мне знать? — в нетерпении ответил он. — Во всяком случае, кто станет тратить электричество на такого сопляка, как ты?

— Слушай! — Я в отчаянии повернулся к нему лицом. — Я клаустрофоб! Даже через пять минут внизу в подвале, один в темноте я сойду с ума! Пожалуйста, включи свет!

Он самодовольно ухмыльнулся, холодные серые глаза слегка загорелись.

— А может, Чарли решил продержать тут тебя пару деньков, Бойд? Причем в темноте?

— Пожалуйста! — Я чуть не захныкал. — Я там внизу сойду с ума, я это знаю!

— Ну, до этого не так и далеко, правда же? — Улыбка у него на лице превратилась в садистскую ухмылку. — Но не беспокойся, если тебе захочется покричать, Бойд, стены звуконепроницаемые.

— Пожалуйста! — сказал я сдавленным голосом. — Ты же не знаешь, что это такое! Умоляю тебя, Лечнер! Я даже опустился на колени, чтобы доказать это.

— Давай-давай, умоляй, — насмешливо сказал он. — Ничего хорошего это тебе не даст, а я с удовольствием послушаю, как ты ноешь!

— Не заставляй меня делать это! — как сумасшедший завопил я и крепко обхватил его колени.

— Какого черта! — выругался он. — Отвали, Бойд, иначе я…

Крепко сжимая его колени, я наклонился назад и сделал рывок. Двухсотфунтовый Лечнер пролетел над моим плечом вниз в подвал, даже не посчитав нужным воспользоваться хотя бы одной ступенькой. Он больно зацепил меня носком туфли по голове, но я особенно не возражал. Тем более когда услышал, как он глухо стукнулся об пол. Мне не хотелось справляться, ушибся он, мертв или просто зол на меня. Я быстро встал на ноги, захлопнул дверь, запер ее на ключ и задвинул на засов.

Потом вернулся по коридору в гостиную и нашел Чарли по-прежнему распростертым в кресле. Мартин стоял перед ним с выражением ожидания на лице, как будто надеялся услышать какое-то сногсшибательное предсказание о будущем мира.

Я схватил шибздика за шкирку и за мошну и швырнул его Чарли на колени. Оба они пронзительно вскрикнули, а Чарли сильно отпихнул Мартина, и тот оказался на полу. Затем они оба уставились на меня с открытыми ртами.

— Что вы сделали с Доном? — дрожащим голосом спросил Мартин.

— Завязал ему ноги на шее, сложил кренделем и засунул в морозильник, — ответил я. — Сейчас он на льду, а если ты не заткнешься, то кончишь тем же.

— Я… — Он неловко сглотнул, затем крепко закрыл рот. Он весь вжался в пол.

— Чарли? — Я схватил Ваноссу за манишку и вытащил его из кресла, улыбаясь ему по-настоящему дружеской улыбкой. — Где твоя жена?

— Пожалуйста, Денни! — захныкал он. — Вы же знаете, единственное, чего я не выношу, так это любые формы физического насилия! Я…

Я стукнул его наотмашь по лицу, и он громко вскрикнул.

— Ты не слушаешь меня, Чарли, — с упреком сказал я. — Я только что спросил тебя, где Карен?

— Я не знаю! — Я стукнул его наотмашь по другой щеке, и он снова взвыл. — Это правда! Я не видел ее два или три дня.

— Ты хочешь сказать, она вернулась домой на одну ночь, а потом снова умотала? — спросил я.

— Да поможет мне Бог, именно это и произошло, она…

На мгновение вся комната содрогнулась, и до меня дошло, что «зверь» в подвале вряд ли ушибся так, как на то рассчитывал я. К тому же у него пистолет, что давало преимущество передо мной. Послышался еще один глухой удар, и комната снова содрогнулась. Теперь в любое время Лечнер мог вспомнить, что у него револьвер, и начать стрелять, выбираясь на свободу. Выходило, что сейчас для меня самое время отваливать, пока не поздно. С глубоким сожалением я отпустил Чарли, и он, шатаясь, попятился назад, пока колени не соприкоснулись с креслом и он не повалился на него.

— Еще увидимся, Чарли, — заверил я его, — обещаю.

Я нырнул обратно в холл и быстро убрался из дома.

 

Глава шестая

— Я вижу, у тебя новый клиент? — сказала Фрэн Джардан, когда примерно полчаса спустя я вошел в контору. Она праздно помахала чеком. — Она, видать, богатая и страшно нетерпеливая. За утро уже три раза звонила!

— Миссис Рэндолф? — спросил я.

— Кто же еще? — В зеленых глазах появился налет холодности. — Какая-нибудь красивая беспокойная вдовушка, Денни? Или она только надеется стать таковой?

— Я полагаю, она вдова, но я еще этого не знаю, — ответил я. — Тот пропавший труп был вполне реален, в этом я теперь убежден, и шансы таковы, что это труп ее мужа. Но, опять же, мне сначала надо найти его, чтобы в этом удостовериться. Она оставила номер, по которому я могу с ней связаться?

— Каждый раз, когда звонила, — сказала Фрэн. — Причем это один и тот же номер! Ты думаешь, она ждет не дождется, когда ее утешит частный Лотарио с по-настоящему красивым профилем?

— Если ждет не дождется, значит, так оно и есть, — серьезно сказал я. — Свяжись с ней, хорошо? Я буду говорить из кабинета.

— Слушаю и повинуюсь, о повелитель!

Я прошел к себе в кабинет и сел за стол. Телефон зазвонил несколько секунд спустя.

— Мистер Бойд, — кратко сказала Джейн Рэндолф. — Я пыталась связаться с вами все утро.

— Я был занят, — ответил я.

— Тратили мою тысячу долларов?

— Всего лишь бегал по вашим делам, — раздраженно отпарировал я. — Пропал и еще один человек — Карен Ваносса.

— Ах, как умно с вашей стороны обнаружить это, мистер Бойд! — с сарказмом заметила она. — Если помните, я вам вчера сказала, что они вместе. Будь у вас память чуточку получше, вам бы не пришлось ради этого столько бегать! Во всяком случае, мне надо поговорить с вами наедине — по телефону я об этом говорить не могу. Я хочу, чтобы вы приехали ко мне немедленно!

— О’кей, — сказал я. — Где вы?

— Я вернулась в дом в Нортпорте, — бросила она. — Приезжайте сюда как можно скорее. — И положила трубку.

Я вернулся в приемную, и Фрэн окинула меня безразличным взглядом.

— Снова уезжаете, мистер Бойд! Ну и занятой же вы человек!

— А ты — сексуальная рыжуха, — дружески ответил я. — Как только немного освобожусь, воспользуюсь твоим приглашением пообедать и позаниматься практической психиатрией до самой зари.

— Это предложение было снято, — с издевкой сказала Фрэн, — как только я услышала по телефону голос миссис Рэндолф. Вы что, балуетесь с ней — и вам за это платят, жиголо?

— Забыл спросить тебя, а сколько ты собиралась платить мне за этот сеанс от сумерек до зари у тебя на квартире?

Я быстро выскочил за дверь, пока она лихорадочно смотрела по сторонам, выискивая, чем бы запустить в меня.

Когда я снова проезжал по мосту Трайборо, в третий раз за три дня направляясь на Лонг-Айленд, я уже чувствовал себя заядлым пассажиром пригородного поезда, совершавшим регулярные поездки в город и обратно. Собирался дождь, впереди передо мной в небе накапливались грозовые облака. Чувствовал я себя очень неуютно. Пропал Фредрик Рэндолф III, пропала Карен Ваносса, и вот теперь пропал Питер Пелл. Возможно, чудовище из Манхэттена находится на свободе, оно не только убивает людей, но и пожирает их. Однако Чарли Ваносса почему-то никак не вписывался в схему. Он был чудовищем, это да, но совсем иного плана.

К тому времени, как я добрался до дома в Нортпорте, небо над головой угрожающе почернело.

В такой бы день не вылезать из дому, а лежать в постели с блондинкой. Самое страшное в жизни то, что на нее надо зарабатывать. Стоило мне подняться на крыльцо и нажать кнопку звонка, и воображаемая картина, как я провожу ночь с рыжеволосой зеленоглазой Фрэн Джордан, неожиданно пропала.

Миссис Рэндолф открыла дверь и, увидев, что это я, тепло улыбнулась. Я уставился на нее разинув рот, что было совершенно нехарактерно для меня.

— Входите, мистер Бойд! — Ее улыбка стала даже еще теплее. — Очень мило, что вы приехали…

Я последовал за хозяйкой в гостиную.

— Извините, пожалуйста, что я так одета, — грациозно сказала она. — Но сегодня весь день страшно душно! А сейчас, похоже, разразится гроза. По радио сообщают, что нас, вероятно, зацепит хвост урагана — того, что обрушился на побережье Флориды день или два назад.

Она была одета, что говорить, по погоде. От высокой прически ничего не осталось, светлые волосы обвивали шею и уменьшали ее возраст лет на пять. Белый лиф купальника подчеркивал маленькие, но приятно округлые груди, а белые шорты из акульей кожи — неимоверно короткие и плотно облегающие, приятно контрастировали с медовым загаром длинных загорелых ножек. Даже в серых глазах таилась какая-то теплота, на лице играло некое подобие улыбки.

Я задумался, чем же вызвано подобное перевоплощение.

— Присаживайтесь, будьте добры, мистер Бойд, — промурлыкала она, и я оказался на кушетке. — Вымотались, наверное, после поездки сюда в эту мерзкую погоду. Я приготовлю вам выпить. — Она подумала немного. — Что вы скажете насчет «кровавой Мэри»?

— Не откажусь, — промямлил я.

— Отлично. Готова спорить, что вы даже на ленч не останавливались, а? — Голос у нее звучал по-матерински ласково. — Ну я тоже не завтракала. Так что впереди у нас экспериментальное блюдо из морских моллюсков, которое я только что приготовила.

Она покачивающейся походкой направилась к бару, а я закурил сигарету и вдруг ощутил, что ее узкие бедра не оставляют меня равнодушным. Но я погасил в себе желание. Что-то показалось мне в ней неестественным. В шейкере у нее уже было приготовлено несколько порций, и все, что ей оставалось сделать, это разлить. Она принесла стаканы и села рядом со мной на кушетке.

— Ну, — она подняла бокал, — за перемену погоды, мистер… Пожалуй, нам необязательно соблюдать формальности, как вы считаете, Денни? — Она снова улыбнулась мне по-настоящему теплой улыбкой. — И, пожалуйста, называйте меня Джейн!

— За перемену погоды, Джейн. — Я поднял стакан и выпил. — Так почему вы хотели срочно повидать меня?

— Это может подождать. — Она сморщила нос. — О делах пока забудем. У меня сейчас столько забот, что дальше некуда. Я хочу взять небольшой тайм-аут, так что давайте вспомним о реальном мире, после того как перекусим.

Мы выпили еще по одной, закусили моллюсками. После чего она дала понять, что не будет против, если я проявлю инициативу. Но мне было не до этого. Поэтому, когда она меня снова подвела к кушетке, я был не на шутку сконфужен. Пустая беседа умерла сама собой. Теплота в серых глазах миссис померкла.

— Ну что ж, Денни. — Она нетерпеливо пожала плечами. — От дел, вероятно, все равно не уйти. Каких результатов вы добились со вчерашнего дня?

— Да почти никаких, — ответил я. — Вечером потолковал с Марри Энселом. Он обеспокоен исчезновением вашего мужа, но убежден, что ваш муж не с женщиной.

— Хм! — Она оскалилась. — Он же не знает Фредрика так, как знаю его я. Впрочем, я не должна позволять, чтобы мои предупреждения чему-то мешали, Денни. — Ее рука легла на мою и крепко ее сжала. — Я хочу, чтобы вы были со мной откровенны. Если я ошибаюсь насчет Фредрика и женщины, какие могут быть варианты?

Я пожал плечами.

— Я не могу себе представить, чтобы человек, занимающий такое положение, как ваш муж, имел вескую причину для того, чтобы сорваться в Южную Америку или куда-нибудь еще и просто там затеряться. Так что, очевидно, исчез он не по своей воле.

— Вы хотите сказать… — Голос у нее слегка задрожал, — …его похитили?

— Его нет уже больше недели, — продолжал я. — Никакой записки о выкупе не последовало — таких невероятных похищений еще не бывало.

— Каковы же ваши предположения?

Выходило чуть ли не прямое воспроизведение записи разговора, который был у меня накануне с Марри Энселом, и единственное, что оставалось, было просто сказать:

— Все сводится к тому, что он мертв.

— Мертв?! — Она уставилась на меня пустым взглядом. — Вы имеете в виду, его… убили?

Проигрывание записи даже еще точнее вошло в дорожку.

— Вы не знаете никого, у кого была бы основательная причина желать смерти вашему мужу? — спросил я.

Она подумала немного, затем медленно покачала головой.

— Было бы нелепо полагать, что к этому имеет какое-то отношение борьба внутри правления. А больше на работе у Фредрика никаких неприятностей не было, так что тут, вероятно, замешан кто-то, с кем он общался в личной жизни… — Голос у нее вдруг сломался. — Право, это же не лезет ни в какие ворота! Мы сидим и на полном серьезе обсуждаем вероятность того, что Фредрика убили! — Глаза у нее снова поблекли. — А нет ничего такого, что бы говорило, что он до сих пор с этой сучкой Ваноссой зарылся где-нибудь в мотеле или еще в каком-нибудь подобном жалком месте?

— Вряд ли, — сказал я.

— Денни? — Она вдруг снова крепко сжала мою руку. — А нет ли чего-то такого, что вы мне просто не рассказываете?

— Нет, — солгал я.

— Вы уверены? — Она так и впилась в меня взглядом. — Я это к тому, что, если бы что-то знали, чего не знаю я, вы бы мне непременно сказали, правда же? — Она попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. — Я бы все же предпочла, чтобы вы ничего от меня не скрывали, как бы плохо оно ни было. Что угодно лучше этой ужасной неуверенности. Сегодня утром я подумала, что, право же, сойду с ума, если вскоре не услышу что-нибудь определенное.

В задней части дома от порыва ветра захлопнулась дверь, и тут же по окнам забарабанил сильный дождь. Джейн Рэндолф задрожала и отпустила мою руку.

— Похоже, это охвостье урагана добралось-таки до нас. Пожалуй, мне лучше…

Зазвонил телефон, и она от неожиданности подпрыгнула, затем снова села и уставилась на меня, звонки настойчиво продолжались.

— Я… простите, Денни, — прошептала она. — Я не думала, что у меня так расшатались нервы, вы не ответите вместо меня?

— Ну что ж. — Я встал с кушетки. — Вы дома?

— Нет!!! — Она неистово покачала головой. — Кто бы это ни был, скажите им, я только что уехала в Манхэттен, и они могут позвонить мне вечером на квартиру. Сейчас я просто не могла бы ни с кем говорить.

— Отлично, — вежливо сказал я, прошел к телефону и снял трубку.

— Джейн? — сказал властный и уверенный мужской голос, прежде чем я успел произнести хоть слово. — Я был в Лондоне. Прости, что не нашел времени сообщить тебе раньше, но я был вынужден уйти в самое настоящее подполье! По-моему, теперь у меня есть компромат на Фергюсона, и я приберегаю его для заседания правления! Я лишь хотел узнать…

— Простите, — прервал его я, — но миссис Рэндолф в данный момент здесь нет.

— О-о? — Голос вдруг стал холодным, как лед в Арктике. — А кто же, черт побери, вы такой?

— Я из магазина скобяных товаров, — спокойно ответил я. — У миссис Рэндолф возникла проблема с окнами, и она вызвала меня закрепить их, а тут еще этот ураган. Но она уехала минут десять назад.

— Уехала куда? — спросил голос.

— На свою квартиру в Нью-Йорке, — сказал я. — Но я не думаю, что она туда доберется, погода здесь и впрямь расходилась не на шутку. Хотите, чтобы я ей что-нибудь передал, когда она вернется?

— Спасибо! — Голос слегка оттаял. — Если она и впрямь вернется, скажите, что я звонил и позвоню снова, как только у меня будет время. Хорошо?

— Разумеется, — сказал я. — Как ваша фамилия?

— Я ее муж, — нетерпеливо сказал голос, — и, пока вы еще там, проверьте… — Новый страшный порыв ветра пронзительно просвистел по дому, заглушив все его остальные слова. К тому времени как ветер прошел, линия уже молчала.

Я неторопливо и очень аккуратно положил трубку на рычаг и закурил сигарету, раздумывая.

— Кто это был? — нервно прошептала Джейн Рэндолф.

Дождь с обновленной яростью забарабанил по окнам, внешний мир превратился в сплошную черную каверну. Я вернулся на кушетку и сел рядом с миссис Рэндолф.

— Ваш муж, — ответил я. — Он сказал, еще позвонит. Был в Лондоне, занимался какими-то раскопками, и считает, что у него есть компромат на Фергюсона, но он приберегает его для заседания правления.

— Фредрик? И все это время он был в Лондоне? — Она молча покачала головой. — Я этому не верю!

— Это был ваш муж или кто-то, кто выдает себя за него, — резонно заметил я. — Если какой-то человек и выдавал себя за него, он был чертовски уверен, что сыграет отменно, если собирался провести жену Фредрика Рэндолфа!

— Да-да, — кивнула она, — вы, разумеется, правы. Просто… я не знаю! — Она попыталась засмеяться. — Я сама, идиотка, виновата, что довела себя до такого состояния. Мне следовало бы знать, что наверняка есть какая-то логическая причина для исчезновения Фредрика. Может, мне поделом, что я до сих пор ревную его к этой чертовой Карен Ваноссе!

Телефон зазвонил снова, и она подпрыгнула, будто кукла-марионетка, которую резко дернули за веревочку.

— Вы думаете, он так быстро звонит снова? — прошептала она.

— Единственная возможность узнать — это снять трубку, — сказал я.

— Да. — Она встала и на негнущихся ногах прошествовала к телефону. — Джейн Рэндолф слушает, — объявила она мгновение спустя монотонным голосом. — О-о! — В ее голосе послышалось облегчение. — Это вы, Марри! — Она послушала несколько секунд. — Д-да, я знаю! Он звонил сюда, и мистер Бойд снял трубку — я попросила его приехать сюда, потому что прямо с ума сходила! Во всяком случае, это здорово — знать, что с Фредриком все в порядке! — Она поговорила с Энселом еще немного, потом, наконец, положила трубку и вернулась на кушетку.

— Ох! — вздохнула она с облегчением. — Теперь мне гораздо лучше, Денни. Фредрик позвонил Марри Энселу и сообщил, что вернулся. Но он хочет держать это в тайне до самого последнего момента — до начала заседания правления, чтобы сыграть наверняка. — Она улыбнулась. — Это так на него похоже! В душе все мужчины остаются мальчишками, вы не согласны?

— Разумеется, — кивнул я. — Очень рад за вас, Джейн, даже если я оказываюсь без работы.

— Тысяча долларов в сутки! Да это же доход верхних слоев населения! — Она снова улыбнулась. — Не то чтобы я возражала. Поверьте, для меня знать, что Фредрик жив и здоров, стоит гораздо больше тысячи долларов!

— Разумеется, — снова сказал я. — Пожалуй, я возвращаюсь в Манхэттен.

— Куда спешить? — быстро проговорила она. — К тому же, вести машину в такую погоду — это же сумасшествие.

Я выглянул в окно, вернее, попытался это сделать, поскольку по стеклу сплошным потоком стекала вода. Страшные порывы ветра теперь набрасывались на дом все чаще и чаще, а ветер завывал все сильнее.

— Приготовьте нам выпить, Денни, — предложила она. — Теперь, когда я знаю, что с Фредриком все в порядке, мы можем выпить за счастливый конец.

— Пожалуй, мне и впрямь лучше никуда не ездить, — признал я. — Что вам приготовить?

— То же, что и себе!

Я направился к бару, нашел неначатую бутылку виски двадцатилетней выдержки. Как раз для торжества, решил я. Пока я готовил напитки, Джейн Рэндолф подошла к окну и стояла, глядя на дождь.

— Люблю бури, — бросила она через плечо. — Вся эта исступленность и буйство…

— А я к ним как-то совершенно безразличен, — буркнул я.

Она повернулась и решительной походкой направилась к двери.

— Я сейчас вернусь, Денни, — сказала она. — Приготовьте покрепче, ладно?

И ушла.

Несколько мгновений спустя я услышал, как где-то в задней части дома хлопнула дверь. Напитки были готовы, я попробовал из своего стакана и подождал. Казалось, прошло очень много времени, а на самом деле, наверное, не больше пяти минут, прежде чем она вернулась. Она остановилась в дверях гостиной, мокрые волосы прилипли к голове, вода ручейками сбегала по телу и ковер у ее ног намок.

— Там весь мир разрывается на части! — Она запрокинула голову и экзальтированно засмеялась. — Будь у меня помело, я могла бы летать!

— Если вы сейчас же не переоденетесь, вы умрете от простуды! — предупредил ее я.

— Прямо беда с вами, вы совершенно лишены воображения! — Она прошла к бару, оставляя за собой на ковре мокрые следы. — Все, что мне сейчас нужно, это выпить. — Она взяла стакан, как следует к нему приложилась, и у нее на губах заиграла хищная улыбка. — Хотите услышать по-настоящему смешную вещь, Денни? Теперь, когда с Фредриком все в порядке, мои чувства к нему такие же, какими они были всегда — во всяком случае, с тех самых пор, как я узнала о нем и Карен! Он мне скучен!

— Ой ли? — вежливо возразил я. — Так я вам и поверил!

Она допила и поставила стакан на стойку.

— Еще! — потребовала она.

— О’кей, — повиновался я. — Но, может, пока я готовлю выпить, вы все же избавитесь от этой мокрой одежды? Вы уже дрожите.

— В самом деле? — Она посмотрела на себя сверху. — Пожалуй, вы правы. Я сейчас.

Ее не было минуты две. Когда она вернулась, я в ожидании смотрел в окно. Чтобы привлечь мое внимание, она окликнула меня. А когда я увидел ее стоящей в дверях, рот у меня невольно раскрылся, да так и остался.

— Ну? — Губы у нее проказливо дернулись. — Сами ведь сказали, что мне следует избавиться от мокрой одежды…

На голове у нее, на манер тюрбана было повязано голубое полотенце, от мокрой одежды она избавилась, но не позаботилась о том, чтобы ее чем-то заменить, и стояла сейчас совершенно нагая. Твердые маленькие грудки так и горели желанием. Направившись ко мне, она нарочито подчеркнуто завихляла бедрами.

— Да не пугайтесь вы так, Денни, — низким хриплым голосом сказала она. — Разве вы не знали, что именно для этого и созданы грозы?

— Нет, — холодно ответил я. — Но поверю вам на слово. Однако дело вот в чем: я не создан для миссис Фредрик Рэндолф Третий.

— Что?! — Она остановилась и вытаращилась на меня, не желая верить своим ушам.

— Для ремонтного рабочего это еще куда ни шло, — оскалился я. — Мысль о том, что меня соблазнила бывшая клиентка, решившая подобным образом отметить возвращение к жизни своего мужа, особенно не вдохновляет.

Она вся напряглась, как будто я залепил ей пощечину.

— Убирайтесь! — хрипло сказала она. — Убирайтесь отсюда к чертям собачьим и никогда больше не возвращайтесь.

Лицо у нее вдруг исказилось, она бросилась на кушетку и дико зарыдала.

Я допил и направился к двери. Когда я поравнялся с кушеткой, она приняла сидячее положение и вызверилась на меня с лютой ненавистью в покрасневших глазах.

— Убирайтесь и никогда больше не приходите! — нечетко проговорила она. — И заберите свою вульгарную булавку.

— Что забрать? — не понял я.

— Вы, должно быть, уронили ее, когда были здесь в прошлый раз, — мрачно сказала она. — Булавка застряла между подушками кушетки. Я положила ее в ящик письменного стола в переднем холле, чтобы вы прихватили ее, когда будете уходить. Если вы не воспользуетесь ею, чтобы перерезать себе горло, так я надеюсь, что шторм сорвет вашу машину с ближайшего утеса!

Я задержался в переднем холле и открыл верхний ящик стола. Булавка лежала на пустом конверте, я взял ее и внимательно осмотрел. Она определенно была вульгарна, и мне почему-то сразу вспомнился этот шибздик, крошка Родни Мартин. Серебряная булавка была украшена большим поддельным изумрудом: по камню шла какая-то замысловатая вязь серебром, которую я было принял за фигурку жука-скарабея. Присмотревшись, однако, повнимательней, понял, что это монограмма — две перекрещивающиеся буквы «П». Я долго стоял там, разглядывая эту чертову хреновину, затем опустил ее в карман и смело вышел под дождь.

 

Глава седьмая

Понадобилось минут двадцать, чтобы преодолеть первую милю от дома. «Дворники» оказались бессильны перед ливнем, и по Линкольн-туннелю я ехал чуть ли не вслепую. Я настроил радио и был вынужден прослушать три народные песни и десять коммерческих объявлений, прежде чем передали сообщение синоптиков. Ураган отступил обратно в Атлантику, заверил меня бодрый голос, так что беспокоиться мне не о чем. Сообщения о нанесенном уроне уже поступали с северной части Лонг-Айленда, но пока вроде бы ничего страшного не произошло. Скорость пошла на убыль, и ожидалось, что в пределах часа дождь несколько поутихнет. Я настроился на какую-то программу, где хор из детского сада, всех участников которого вдруг прихватило, но они твердо знают, что не могут побежать в уборную, пока не допоют песню, исполнял нечто вроде «Готов быть стукачом только с тобой».

Когда я добрался до Манхэттена, был ранний вечер, и дождь к тому времени перешел в обычный ливень. Как всегда в Нью-Йорке, таксисты при первых признаках дождя умотали по домам, и я, пока бежал четыре квартала от гаража до дома, промок до нитки.

— Ну, — самодовольно произнес сухой голос, как только я ввалился в квартиру, — да это же сам старина Король Нептун вышел из моря! Не уберет ли ваше величество краба, свисающего у вас из носа? Он как-то не вяжется со стрижкой «ежиком».

— Ты умница! — с горечью сказал я. — Ты вроде бы собиралась взять кое-какую одежду из своей квартиры?

— Я успела утром, еще до дождя, — радостно ответила Нина.

— Так почему же ты ее не носишь? — проворчал я.

— А зачем? — презрительно фыркнула она. — У тебя страшно нелогичный ум, Денни. Какой смысл сидеть и мять только что выглаженное платье, когда ты совершенно одна?

Она встала с кушетки, зевнула, подняла руки над головой и сладко потянулась. На мгновение мне показалось, что ее лифчик без бретелек сейчас соскочит, но он каким-то чудом все же удержался. У белых же, под цвет лифчика, трусиков вообще не было никакой проблемы — главным образом потому, решил я, что они просто нарисованы у нее на коже.

— Как насчет того, чтобы приготовить нам чего-нибудь выпить, пока я обсыхаю? — предложил я.

— О’кей. — Она перестала потягиваться и опустила руки. — Хороший выдался день?

— Шутишь? — горько сказал я и направился в ванную.

Быстро приняв душ, я оделся в спальне, не забыв, прежде чем накинуть пиджак, повесить кобуру под мышку. Револьвер тридцать восьмого калибра был в полном порядке, сунул его в кобуру и прошел в гостиную, прихватив с собой вульгарную булавку для галстука, которую вытащил из кармана мокрого пиджака.

Напитки стояли на маленьком столике перед кушеткой, а на самой кушетке — ни дать ни взять мечта любого холостяка — растянулась Нина Норт. В подобные минуты я частенько задумывался, а не бросить ли сыскную работу и не заняться ли чем-нибудь другим, скажем, сводничеством. С каким бы удовольствием провел этот вечерок со славной блондинкой, а дождь бы так и постукивал в окна. Но я не мог позволить себе подобной роскоши. Если бы я проводил все свое время, только развлекаясь с дамочками, я бы сроду не разгадал ни одной загадки.

— Денни, сладкий. — Нина похлопала по кушетке рядом со своим правым бедром. — Поди посиди и немного расслабься, у тебя такой удрученный вид.

Я последовал ее совету, а она нежно вздохнула и слегка потерлась своим красивым бедром о мое худое. Затем потянулась мимо меня, небрежно прижавшись правой грудью к моей руке, взяла стаканы и осторожно подала один в мою протянутую руку.

— Ах! — Она откинулась на диванные подушки и одарила меня любящей улыбкой. — До чего ж здорово! Ты и не представляешь, что бывало, когда Питер приходил домой. Вся эта игра! Да в моей квартире в Вилледже за вечер бывало больше драмы, чем можно увидеть на Бродвее за неделю!

Я вытащил булавку из кармана и протянул ей.

— Узнаешь?

Она внимательно ее изучила, как будто это была формула для достижения мгновенного успеха или нечто в этом роде, затем презрительно сморщила нос.

— Узнаю?! Что это за хреновина — дверная пружина от кукольного домика?

— Это булавка для галстука, — терпеливо объявил я. — Для прикалывания галстуков к сорочкам, чтобы они не развевались на ветру. Как сказал мне сегодня один человек, она вульгарна. Она также с монограммой.

Нина вгляделась повнимательней.

— И правда! Две буквы «П», так?

Я уже начинал себя чувствовать, как ведущий дневной телевикторины с раздачей призов за правильные ответы.

— Не перенапрягайся, милая, — съязвил я. — Отнесись к этому спокойно и немного подумай. Кого ты знаешь с инициалами «П. П.»?

— Питер? — Она, не веря, посмотрела на меня и хихикнула. — Ты шутишь, Денни? Да с такой штуковиной в галстуке ты бы не увидел Питера даже мертвого! Если бы он не мог себе позволить носить костюм от «Братьев Брукс», он бы предпочел ходить голым! — Она положила булавку на ладонь моей руки. — Она что, так важна?

— Да, важна, — раздраженно проскрипел я. — Видела в последнее время своих дружков-педиков?

Она озадаченно на меня посмотрела.

— Да давненько уж не видела, а что?

— Особенно меня интересуют двое — Родни Мартин и Дон Лечнер, — сказал я.

— Нет, не видела, — медленно ответила она. — Они тоже важны?

— Они старые друзья Чарли Ваноссы, — пробормотал я. — Я не уверен, что они так уж важны. Зато Питер Пелл важен, это уж точно. Хочешь сделать мне огромное одолжение?

Ее отвислая нижняя губа слегка задрожала.

— Ты имеешь в виду… до обеда? — невинным голосом маленькой девочки спросила она.

Я закрыл глаза, пока это чертово желание не перестало бить меня по голове.

— Не такого рода одолжение, золотко, — решительно сказал я. — Просто расскажи мне кое-что о Питере.

— Если смогу, — пообещала она.

— Помнишь тот вечер, когда я вошел в твою квартиру в поисках Питера, — вечер, когда там был Чарли Ваносса?

— Разве я его забуду? — Она в притворном ужасе закатила глаза. — В тот вечер я исполнила свой знаменитый номер со стойкой на голове!

— Ты сказала, что видела Питера утром, часов в одиннадцать, прежде чем ему отправиться на свидание со своим агентом для переговоров по этой большой телесделке?

— Верно. — Она кивнула.

— Значит, не отрицаешь?

— Ты думаешь, это была ложь, Денни? — холодно спросила она.

— Думаю.

— Я считаю, это ужасно — сомневаться в чьем-то слове, — холодно продолжала она. — А то, что ты оказался прав, нисколько тебя не оправдывает!

— Люблю кающуюся лгунишку, — проговорил я. — Сколько времени ты не видела Питера до того самого момента, как он появился в квартире вечером?

— Долго-долго! — Она потянула из стакана, затем задумчиво на меня посмотрела. — Больше недели, наверное.

— Кому принадлежала идея сказать мне, что ты видела его утром? Чарли?

— Ты такой умный, что тебе незачем задавать вопросы, — фыркнула она. — Ты кто, всезнайка, что ли?

— Чарли, должно быть, назвал тебе какую-то причину.

— Он сказал, это нужно, чтобы обезопасить Питера. Иначе, мол, Питер окажется замешанным в страшно грязном бракоразводном процессе, и его телесделке наверняка придет конец. Он также добавил, просто шутки ради, что в тот вечер Питер придет ко мне, а если я не солгу ради него, считал Чарли, он долго у меня не задержится.

— Я считаю, последнюю неделю Питер провел с Карен Ваноссой, — сказал я Нине. — А вчера вечером, когда ушел от тебя, он направился обратно к ней. Только не к ней домой, потому как утром там находился Чарли с двумя товарищами по играм. Ты не догадываешься, где бы они могли быть?

— Ты думаешь, — она чуть не плюнула этими словами в меня, — я бы опустилась так низко, что стала шпионить за ним?

— Как знать, — осторожно заметил я.

— Всего лишь раз. — Она снова хихикнула. — Я была страшно зла на него, потому что он обманул меня, когда мы должны были пойти на большую вечеринку. Он с шумом выскочил из квартиры и подозвал такси, ну, а я выбежала за ним, вскочила в другое такси и поехала следом. Он направился в один из этих низкопробных отелей на Таймс-сквер, ну а я велела своему водителю завернуть за угол, там я вылезла и вошла в вестибюль. Я сказала дежурному, что у них в тот вечер должен был поселиться один мой друг Пелл по фамилии, и спросила, не прибыл ли он уже. Пока дежурный проверял, я тоже заглядывала в журнал и узнала почерк Питера, он только что записался как мистер и миссис Норт из Филадельфии. Тут у меня вроде как пропал весь запал, я не могла придумать, что делать дальше, и я просто вернулась домой и весь вечер кляла Карен Ваноссу!

— Ты помнишь название отеля?

Она кивнула.

— Стереть его бессильно время! «Китай». Я даже повеселилась, придумывая всевозможные китайские муки для этой дамочки Ваноссы, если б только мне когда-нибудь повезло и я бы оказалась с ней где-нибудь один на один.

Я встал с кушетки, прошел к телефону, нашел номер в книге и набрал его.

— «Китай», — ответил мне скучный голос минуты две спустя.

— Я хотел бы поговорить с мистером Нортом, — вежливо попросил я.

— Комната пять-ноль-три, — сказала телефонистка. — Не вешайте трубочку, сейчас я вас соединю.

— Простите, — любезно ответил я. — Так долго ждать я не могу. На мою любимицу Читу только что наступил слон. — И положил трубку.

Когда я повернулся к кушетке, Нина смотрела на меня с мрачным выражением на лице.

— Я схожу с ума! — раздраженно набросилась она на меня. — Я отвечаю на все твои дурацкие вопросы, надеясь, что когда-нибудь они у тебя кончатся и мы сможем заняться более серьезными вещами. Теперь, когда я на все ответила, что же ты собираешься делать?

— Выйду ненадолго, — ответил я.

— Ну еще бы! — Она допила из стакана. — А я останусь здесь и напьюсь до отупения, Денни Бойд. Если не вернешься в пределах часа, не переживай — просто вызови «скорую помощь», пусть приедет и заберет меня.

— Я вернусь, — пообещал я. — Возможно, на это уйдет больше часу, но…

— Никак не вспомню, где же это я уже слышала, — проворчала она. — Ах, да ты слово в слово повторил Питера. А потом он возвращался через неделю и говорил, что где-то задержался.

— А что случилось с твоим подбитым глазом? — спросил я, неожиданно заметив, что синяка уже нет.

— Я провела всю вторую половину дня, закрашивая его, чтобы выглядеть красивой и желанной для тебя, — трагическим голосом сказала она. — А теперь ты пренебрегаешь мной! Отбрасываешь меня в сторону, как будто я пустая жестянка из-под пива! Предупреждаю тебя, Бойд, большего унижения женщина вынести не может!

— Не огорчайся, я постараюсь вернуться побыстрей. — Я направился к выходу. — Если хочешь попрактиковаться в стойке на голове, милости прошу, — щедро бросил я через плечо.

Я слышал, как о закрывшуюся за мной дверь разбился стакан.

На дворе была дождливая ночь, полная чудес поменьше. Портье уныло свистнул в свой свисток, и минут пять спустя буквально ниоткуда возникло такси. Я забрался в него и сидел, не шелохнувшись, боясь, что, если пошевельнусь, видение неожиданно исчезнет, и я окажусь сидящим в луже на Сентрэл-Парк-Уэст.

— Ты куда-нибудь едешь, дружок? — окрысился водитель. — Или просто зашел, чтобы спрятаться от дождя?

— Отель «Китай», — обронил я.

Отель он нашел быстро. Я дал ему на чай. Нина была права, заведение оказалось низкопробным. Возможно, они еще и не дошли до того, чтобы сдавать комнаты по часам, но, если судить по внешнему виду вестибюля, до этого было явно недалеко. Я сразу же прошел к лифту, который медленно поднял меня на пятый этаж. Комната 503 была в конце коридора. Я вежливо постучал в дверь и подождал.

— Кто там? — Я узнал осторожный голос Карен Ваноссы.

— Штатный детектив гостиницы, миссис Ваносса, — холодно ответил я. — Не будете ли вы и мистер Пелл любезны убраться отсюда к чертям? Мистер и миссис Норт хотят свою комнату обратно.

Секунд, наверное, через пять дверь открылась на целых три дюйма, и на меня в расщелину глянул черный глаз-бусинка.

— Вы?! — вроде как безнадежным тоном проговорила она и отворила дверь пошире.

Я прошел в комнату, притворил за собой дверь и прислонился к ней спиной. Все это напоминало какую-то часть из середины третьего акта старого надоевшего фарса в спальне. Карен стояла в расшитом белом пеньюаре, сложив руки под своими маленькими грудками, ее чувственный рот искривился в кислой гримасе. Актер сидел на кровати в одних шортах, он уставился на меня в ужасном удивлении, рот у него широко раскрылся.

— Черт! — я посмотрел на него и медленно покачал головой. — Чего ты так перепугался? Ведь вместо меня мог прийти ее муж!

— Ну что ж, Бойд, — злобно сказала Карен. — Итак, ты нашел нас. Могу спорить, Чарли щедро тебя отблагодарит — из Моих денег.

— На Чарли я уже не работаю. — Я посмотрел на нее с упреком. — Обманным путем ты уговорила меня работать на тебя, помнишь? Только твой чек так и не добрался до меня. Так что я снова оказался свободным и подыскал себе нового клиента.

— Кого?

— Миссис Фредрик Рэндолф, — небрежно ответил я. — Она наняла меня найти ее мужа, поскольку его нет уже целую неделю, если не больше. Вот почему я и пришел сюда. — Я дружески улыбнулся Питеру. — Что ты сделал с трупом?

— Что? — Голос у него напоминал жалкое карканье. — С каким еще трупом?

— С телом Фредрика Рэндолфа Третьего, — рявкнул я. — Одна Карен не могла бы с ним управиться. Вам пришлось вытащить его из домика на берегу и где-то запрятать, чтобы вы могли быть уверены, что отыщут его не скоро. Да и потом, были же пятна крови?

— Понятия не имею, о чем это вы толкуете, — пробормотал он. — Это нарушение приватности, Бойд, и я…

— Заткнись, Питер! — резко приказала Карен Ваносса. — Я хочу послушать. Расскажи нам еще, Бойд!

— Последние два дня Джейн Рэндолф живет в домике на берегу, — сказал я. — Она нашла булавку от галстука, которую кто-то уронил на кушетку, и решила, что это моя. — Я вытащил булавку из кармана и протянул Карен. — Она не моя, но обрати внимание на монограмму!

Карен посмотрела на нее немного, затем быстро прошла к сидевшему на кровати Питеру и сунула ее ему под нос.

— Твоя, Питер? — спросила она.

Он взглянул на булавку и издал короткий презрительный смешок.

— Ты с ума сошла? Меня бы даже мертвого не увидели с такой дешевкой!

— Кому пришла в голову идея, актер, чтобы ты сегодня пополудни позвонил Джейн Рэндолф и притворился ее мужем? — спросил я. — А потом тут же позвонил личному помощнику мистера Рэндолфа в «Глоубком» и выдал дикую историю о том, будто он был в Лондоне и собирал компромат на Фергюсона, готовясь к борьбе за власть на заседании правления?

Они оба уставились на меня пустыми глазами. Первой пришла в себя Карен.

— Что это ты такое городишь, Бойд? — скрипучим голосом спросила она.

— Ну что же. — Я пожал плечами. — Тогда начнем с самого начала. Чарли нанял меня найти тебя и сказать, что пора возвращаться домой. Он полагал, что ты находишься в пляжном домике неподалеку от Нортпорта с неким парнем по фамилии Пелл. Я нашел тебя на пляже, мы вернулись в дом, и ты сказала, что Пелл, должно быть, все еще где-то там, поскольку под навесом стоит его машина. Когда мы вошли в дом, ты исчезла, чтобы принять душ, и вдруг я услышал, что ты орешь как оглашенная, поскольку обнаружила труп на полу спальни для гостей. Минут, наверное, пятнадцать спустя ты выманила у меня чек, который мне выписал Чарли, порвала его и сказала, что теперь я работаю на тебя. Ты наняла меня найти убийцу Пелла и навела на квартиру Нины Норт в Вилледже. Когда я добрался туда, там меня уже поджидал Чарли: вышла ужасная ошибка, заверил он, ты была с каким-то борцом-профессионалом в Филадельфии и уже возвращаешься домой. И вдруг в квартире появляется явно живой Питер Пелл!

— У тебя, должно быть, галлюцинации, Бойд, — холодно сказала она. — Никакого трупа не было! И я сказала тебе, что Питер, вероятно, уже вернулся в город — машина, которую ты видел под навесом, была моя. Я смутно помню, что говорила тебе, если ты мне не веришь, ты можешь проверить в квартире Нины Норт, поскольку именно там рано или поздно объявится Питер. Я признаю, что звонила Чарли и выдала «липу» насчет того, будто ездила в Филадельфию с борцом или что-то в этом роде, но ведь это лишь потому, что я, по очевидным причинам, не хотела впутывать в это дело Питера.

— О’кей, — буркнул я. — Тогда почему же с тех пор ты не была дома? Почему у Чарли в доме сидит пара его дружков-педиков, причем одного из них он использует в качестве грубой силы?

— Ну вот, опять! — Она с сожалением покачала головой. — Новые галлюцинации!

Я посмотрел на Пелла.

— Почему мое послание о том, что Рэндолф, вероятно, мертв, так тебя перепугало, что ты снялся с насиженного места и спрятался здесь с Карен?

— Я просто пришел сюда, чтобы быть с Карен. — Он вдруг рассердился. — По очевидным причинам!

— Где ты был последнюю неделю? — спросил я.

— Большей частью со своим агентом, мы обсуждали возможный контракт на телевидении, хотя это совершенно тебя не касается, черт бы тебя побрал! — окрысился он.

Я вскинул брови.

— Ты что, и спишь со своим агентом?

— Не умничай, Бойд! — Он хотел было встать с кровати, затем передумал и снова сел. — Ночи я провожу в квартире Нины Норт.

— А мне она говорит совсем другое. — Я мерзко улыбнулся ему. — Хочешь, чтобы девушка обеспечила тебе алиби, дружок, не убегай от нее! По словам Нины, в тот вечер, когда мы с Чарли Ваноссой были у нее дома, ты там появился впервые более чем за неделю!

— Она лжет! — заплетающимся языком возразил он. — Она просто хочет доставить мне побольше неприятностей, вот и все.

— А что если Рэндолф мертв? — продолжал я, обращаясь к ним обоим. — С точки зрения мотива самую большую выгоду от его смерти получает Карен Ваносса. Капитал, который он выделил, чтобы обеспечить ее доходом, пока она остается замужем за Чарли, автоматически переходит к ней. А заполучив капитал, она может бросить Чарли. Деньги сами по себе уже вполне достаточный мотив, но прибавьте-ка сюда горяченькую связь с одним актером по имени Пелл, и мотив удваивается. Предположим, Рэндолфа убили в пляжном домике. В это время там находилась Карен Ваносса, свидетелем чему являюсь я. Я не мог бы доказать, что в это же время там находился и Пелл, однако эта булавка доказывает, что когда-то он там был! — Я снова одарил его паскудной ухмылкой. — Беда с мертвыми телами: у них мерзкая привычка возникать снова, как бы вы ни старались избавиться от них навсегда. Бросьте труп в море, и через какое-то время он снова приплывет к берегу. Закопайте его, и какой-нибудь непоседа, любящий совать нос в чужие дела, заметит, что потревожена земля, и начнет ковырять. Сожгите его, и все равно останутся определенные доказательства того, что там сожгли человеческое тело. И тот факт, что вы прячетесь в этом клоповнике, нисколько вам не поможет, когда труп-таки объявится.

Лицо у Пелла как-то посерело, он потянулся за сигаретой и прикурил ее дрожащей рукой.

— Не знаю уж, как меня угораздило оказаться замешанным в этом деле, — пробормотал он, — но убийства мне никто не пришьет!

— Заткнись! — резко приказала Карен. Секунды две ее мечущие громы и молнии глаза бороздили мое лицо напряженным взглядом. — Что тебе нужно, Бойд?

— Правду, — ответил я. — Я не люблю, когда меня обманывают. Это сделал Чарли, потом это сделала ты, а сейчас, я полагаю, это пытается сделать и Джейн Рэндолф. Предпочитаешь придерживаться своей версии о том, будто у меня галлюцинации — ну что ж, это меня вполне устраивает, поскольку в таком случае я убежден, что Рэндолфа убила ты вместе со своим дружком-актером. В таком случае я пойду поищу его тело и не остановлюсь, пока не найду!

— Я не знаю! — В глазах у нее появилась неуверенность. — Откуда мне знать, что я могу доверять тебе, Бойд?

— Ты этого не знаешь, — проскрипел я. — Но в данный момент у тебя просто нет выбора.

— Расскажи ему, — чуть ли не закричал на нее Пелл. — Мне противно признавать это, но он прав. Тело Рэндолфа не может исчезнуть навсегда! И для нас будет слишком поздно, когда его-таки обнаружат!

— Ну что ж. — Плечи у нее слегка поникли. — Джейн Рэндолф наверняка рассказала тебе все обо мне и Фредрике? О браке с Чарли Ваноссой, на который она вынудила меня пойти, направив на меня двустволку, причем оба ствола были заряжены деньгами?

Я кивнул.

— Она все мне рассказала.

— Я не видела Фредрика три года, с тех самых пор, как все это произошло, — заговорила она тихим голосом. — И вдруг дней десять назад он позвонил мне и сказал, что ему срочно надо меня видеть. В тот же вечер мы встретились с ним в одном баре: он постарел лет на десять и казался страшно уставшим. Он рассказал мне о схватке внутри корпорации с неким Фергюсоном и признался, что скорее всего не доживет до этого решающего заседания членов правления, если только как следует не передохнет. Опуская пустые разговоры, скажу лишь, что он задумал исчезнуть на недельку, прихватив меня с собой. В знак признательности заявил он, он переведет этот капитал на меня, чтобы я уже не была привязана к Чарли Ваноссе, а могла делать, что захочу. Я спросила, а как же отнесется к этому его жена, а он послал ее к черту. Уж слишком ей нравится быть миссис Президент Корпорации, и она не станет всем рисковать из-за развода. Ну, я, естественно, согласилась, и в тот же уик-энд мы умотали в его домик на пляже около Норт-порта.

— Ты никому не говорила, куда отправляешься?

Она коротко засмеялась.

— Ты шутишь? В случае, если все деньги станут моими, Чарли ждал сюрприз, я могла послать его ко всем чертям.

— А Рэндолф? — допытывался я дальше. — Он кому-нибудь говорил?

— Сказал кому-то у себя на службе, поскольку пополудни в понедельник ему позвонили, и он, казалось, очень возбудился. На следующее утро я, как обычно, собралась на пляж загорать, но Фредрик сказал, что присоединится ко мне попозже, так как ожидает еще одного очень важного звонка. Он даже добавил, что, возможно, появится повод кое-что отметить, и он, когда придет, прихватит с собой выпить.

— А вместо него заявился я.

Она кивнула.

— Ты до смерти меня напугал, Бойд! Я решила, что ты человек, которого, наверное, наняла Джейн Рэндолф, а она действительно добивалась развода.

— Поэтому, когда я упомянул фамилию Пелла и сказал, что меня нанял Чарли, чтобы найти тебя, — прервал ее я, — ты мне поверила?

Она снова кивнула.

— Совершенно верно. Я не совсем была уверена, что ты и вправду работаешь на Чарли. Но подумала, что ты скорее всего не знаешь внешне ни Фредрика, ни Питера, так что мы можем продолжать дурачить тебя. Затем, когда мы поднялись к дому и я увидела, что машины Фредрика нет — под навесом стояла моя машина, — я почувствовала себя по-настоящему счастливой. Вот я и сочинила просто за здорово живешь небылицу о том, будто Питер ошивается где-то там, что дало мне возможность поговорить с тобой и убедиться прежде всего, действительно ли тебя нанял Чарли. Затем… — голос у нее на мгновение задрожал, — как только я вышла из-под душа, я обнаружила тело Фредрика на полу в спальне и невольно закричала, а ты пришел и все увидел.

Когда ко мне снова вернулась способность думать, в одном я была твердо уверена: если ты сообщишь полиции, что нашел меня на пляже, а затем нашел тело Фредрика в доме, ловить мне, что называется, нечего. Как ты только что сам заявил, они бы решили, что у меня уйма мотивов желать его смерти, и никто бы не поверил, что я невиновна. Поэтому я умудрилась порвать чек, который выписал тебе Чарли, и нанять тебя работать на меня, чтобы узнать, кто убил якобы Питера. Так я добилась, чтобы ты не позвонил в полицию и убрался из дома.

— Эта часть истории мне известна! — недовольно проворчал я. — Что произошло потом?

— Я позвонила Чарли, — быстро сказала она. — Теперь, когда Фредрик был мертв, я знала, что Чарли — единственный человек, который голову даст на отсечение, только бы помочь мне.

— Поскольку, если бы тебя осудили за убийство Рэндолфа, ты бы уже не получала прибыли от своего состояния. И Чарли бы оказался на улице, — согласился я. — Как он реагировал на эту новость?

— Он сказал, что насчет Пелла он тебе все объяснит. Он велел мне спрятаться и не появляться несколько дней, только где-нибудь поблизости, чтобы, если что-нибудь пойдет не так, он мог быстро со мной связаться. Я сказала ему, что приеду сюда, и он попросил меня созвониться с Питером и сообщить, что я была с Фредриком. «Об убийстве ему само собой ничего не рассказывай, — посоветовал Чарли. — Просто скажи, что предупреждаешь его на всякий случай, чтобы, если вдруг встретится с Бойдом, мог от всего откреститься». Ну, я так и сделала, сказала Питеру, где я, и пригласила его, если ему вдруг станет одиноко…

— Потому-то, — спросил я Пелла, — когда Нина передала тебе мое послание о том, что Рэндолф мертв, ты, как на пожар, понесся сюда, чтобы узнать у Карен, что все это значит?

Он кивнул с несчастным видом.

— Меня — совершенно невинного человека — втягивают в дело об убийстве как раз когда я нахожусь накануне нового пика в своей карьере!

— Мне это смешно, — съязвил я. — Так как насчет этой булавки для галстука?

— Я же сказал, что она не моя, — завопил он. — Сроду эту хреновину не видел.

— Как сроду не звонил пополудни в домик на пляже, выдавая себя за Рэндолфа?

— Ты, должно быть, спятил со своего крошечного китайского умишки! — простонал он. — Разумеется, не звонил!

— Ну? — спросила Карен. — Теперь, когда ты услышал всю правду, Бойд, что же ты собираешься предпринять?

— Проблема нелегкая, — медленно ответил я. — Но, если вы мне поможете, я, возможно, найду тело жертвы, а заодно и его убийцу.

— Поможем?! — Она подозрительно на меня посмотрела. — Делая что?

— Что тебе скажут, — отрезал я. — Для начала оденься.

— А что потом?

— Не все сразу, — сказал я.

Я выудил из бумажника карточку Джейн Рэндолф с ее манхэттенским адресом и номер телефона, которую она мне дала, и прошел к аппарату. Оператор отеля соединил меня, и через несколько секунд мне ответил голос, похожий на мужской.

— Будьте добры, можно мне поговорить с мисс Рэндолф? — спросил я.

— Сожалею, сэр, но миссис Рэндолф уехала с полчаса назад.

— Могу я связаться с ней попозже? — предположил я.

— Не думаю, сэр. — В голосе звучало сомнение. — Насколько мне известно, она собиралась поужинать в городе, а затем отправиться в пляжный домик и провести ночь там.

— Очень жаль, — посетовал я. — Я позвоню завтра утром. — И повесил трубку, прежде чем он успел спросить мое имя.

Когда я повернулся, Карен Ваносса уже надела лифчик и розовые трусики.

— Ты уже достаточно одета, чтобы звонить по телефону, — сказал я ей. — Позвони-ка Чарли, а?

— Чарли? — Она заморгала, глядя на меня. — И что же я ему скажу?

— Скажи, что сыщик каким-то образом узнал, где ты зарылась, и только что ушел от тебя. Скажи, будто теперь, когда он уверен, что Рэндолфа убили, также уверен, что знает, где именно искать его тело. И первым делом утром пойдет и найдет его.

Глаза у нее широко раскрылись.

— И это все?

— Все, — подтвердил я. — Но постарайся говорить поубедительней.

Она позвонила и постаралась говорить поубедительней. Потом положила трубку и посмотрела на меня.

— Нормально вышло?

Я кивнул.

— Просто замечательно. Что сказал Чарли?

— Да почти ничего. Он выслушал меня, а потом сказал, что мне нужно убраться отсюда к чертям собачьим и зарыться где-нибудь в другом месте, где бы ты не смог отыскать меня снова.

— Ну и Чарли, — произнес я, — ну и мыслитель!

— Это все, что я должна сделать? — спросила Карен.

— Нет, теперь полностью оденься, потому что мы идем с визитами, — сказал я. — После того где-нибудь пообедаем.

— Эй! — Пелл вдруг снова ожил. — А как же я?

— Рад, что ты мне о себе напомнил. — Я одарил его лучезарной улыбкой. — После того как мы уйдем, можешь позвонить ко мне на квартиру и сказать Нине, что я вернусь поздно, но что я действительно хочу, чтобы она дождалась меня. Хорошо?

Рот у него два раза открылся и закрылся, но никаких слов так и не последовало. Карен разгладила сорочку на бедрах и насмешливо к нему обратилась:

— Ну, как тебе нравится участвовать в этом шумном представлении, Пити-бой? Я хочу сказать, теперь, когда ты находишься в гуще основных событий?

 

Глава восьмая

Было около девяти вечера, когда мы, перекусив и взяв мою машину из гаража, направились по мосту Трайборо. По-прежнему шел унылый дождь, но вся сила урагана уже ушла, и теперь это был просто сырой вечер.

— Куда мы едем, в десятый раз спрашиваю? — устало повторила Карен.

— В Нортпорт, — ответил я и почувствовал, как она напряглась на сиденье рядом со мной.

— К домику на пляже? — Голос у нее чуть ли не дрожал. — Я не поеду туда, Бойд!

— Если не поедешь, тебе почти наверняка предъявят обвинение в убийстве, — отрезал я.

— Зачем ты везешь меня туда?

— Потому что там все произошло, — ответил я. — Потому что кто бы ни убил Рэндолфа, он жаждал его смерти, тогда как вы с Чарли вовсе этого не желали.

— И что же, по-твоему, все это должно означать? — Она уже не на шутку разозлилась.

— Я и сам еще толком не знаю, — признался я. — Потому-то мы и возвращаемся в пляжный домик узнать.

После этого мы молчали до конца поездки. Когда мы наконец свернули на дорогу, ведущую к дому, я поехал очень медленно и загодя увидел, что передние ворота широко распахнуты, а весь дом погружен во тьму.

— Ха! — торжествующе воскликнула Карен. — Дома никого нет! Похоже, ты дал маху, Бойд!

— Возможно, — скупо ответил я.

На дороге ярдах в ста от ворот стоял на траве черный «седан» с выключенными фарами. Я проехал мимо него, развернулся в пятидесяти ярдах дальше, затем снова проехал мимо машины и мимо дома еще ярдов сто, и только уж потом съехал с дороги и остановился.

— Бойд! — нетерпеливым голосом сказала Карен. — Уж не пришла ли тебе в голову глупая идея позажиматься со мной? Я хочу сказать — в такое-то время?

— В такое время, — успокоил ее я, выключив фары и двигатель, — чувствую себя, как сыщик, основной долг которого расследовать. Так что подожди меня здесь, ладно?

— Одна?! — Голос у нее подпрыгнул на целую октаву. — В темноте?! Ты с ума сошел, Бойд! Куда бы ты ни пошел, я тоже пойду с тобой.

— О’кей. — Я пожал плечами. — Но тихо, поняла? Только на цыпочках, и чтоб никаких неожиданных женских криков от удивления, возмущения или даже чистого ужаса?

— Я буду тихо, — пообещала она. — Лишь бы ты все время оставался рядом со мной.

Я вылез из машины, помог выбраться Карен. Ступив на дорогу, она приглушенно вскрикнула.

— Тихо! — зашипел я.

— Дождь же идет! — напряженно прошептала она.

— А ты не заметила этого раньше? — съязвил я.

— Что будет с моими волосами?

— Тогда жди в машине, — рыкнул я.

— Пусть лучше я лишусь дорогой прически, чем рассудка, — прошипела она. — И ты что, Бойд, всю ночь собираешься стоять на дожде и препираться со мной?

Мы с трудом протащились сто ярдов обратно до дома, затем прошли по подъездной аллее к переднему крыльцу. Дом явно был пуст: ни звука, ни света внутри, лишь шум непрерывно падающего дождя. Во всяком случае, крыльцо было сухое.

— Ну, — сердито прошептала Карен, — что дальше?

— Я лишь схожу посмотрю за домом, — сказал я. — Меня не будет всего минуты две.

— Не «я», а «мы», — твердо заявила Карен.

— О’кей, — неохотно согласился я. — Только держись сзади меня, поняла?

Она послушно пошлепала за мной, когда я обошел дом сзади, где тоже было тихо и темно. Затем я направился через пропитавшуюся водой лужайку и, после того как мы прошли футов пятьдесят, услышал, как она приглушенно выругалась.

— Что еще? — Я обернулся к ней — настала моя очередь шипеть.

— Да эти чертовы каблуки! — прошептала она. — Они просто тонут в траве. И вообще, куда мы идем? Поплавать?

— Я лишь хочу быстренько осмотреть пляж, — объяснил я. — Ты хочешь…

— Нет! — Она вдруг сложилась, как перочинный нож, но тут же выпрямилась.

— Теперь у тебя самая настоящая босоногая слуга Пятница, — прошептала она. — А если я подхвачу воспаление легких, ты, я надеюсь, будешь удовлетворен!

Мы добрались до обрыва, я бросил быстрый взгляд на пляж внизу и резко отдернул Карен назад и оттащил вместе с собой футов на шесть по траве.

— Если ты задумал изнасиловать меня, — холодно прошептала она, — давай вернемся на переднее крыльцо. Одна мысль об этой мокрой траве…

— На пляже огонек, — выдохнул я. — Если бы мы стояли на краю обрыва, наши силуэты были бы видны на фоне небосвода.

— О-о? — Она с шумом втянула в себя воздух. — Что же ты собираешься делать теперь?

— Спуститься и посмотреть, — ответил я. — И уж на этот раз тебе придется-таки меня подождать.

— А что будет, если ты не вернешься? — взмолилась она.

— Откуда, к чертям, мне знать? — весьма резонно вопросил я.

И быстро направился к ступенькам. Первые шесть или семь ступенек я прошел очень быстро, затем сбавил ход. На бухточку сердито набрасывались волны с белыми гребешками, и шум от них заглушал любые звуки, исходившие от моих шагов.

Добравшись до пляжа, я прижался к вертикальной стенке и стал потихоньку двигаться в направлении света. Минуты через две я оказался достаточно близко, чтобы различить, что свет исходит от очень старой «летучей мыши», а сценка, представшая моему взору, была такой же четкой, как на старинной гравюре Хогарта. Эту гравюру можно было бы озаглавить «Грабители могил».

В песке была выкопана глубокая траншея, у одного ее конца стоял человек и, согнувшись, вглядывался в ее глубины. Согбенная фигура напоминала хищную птицу, молчаливую и напряженную, уверенную, что ее жертве бежать некуда. Прошла долгая минута, и вдруг я почувствовал, как волосы у меня на голове встают дыбом — из траншеи медленно возникла чья-то голова. Она вся была в сыром песке, а черты при свете «летучей мыши» были едва различимы. Покрытая песком, гротескная голова вылезла, за ней последовали плечи, а когда уже показалось туловище, голова вдруг, будто в мольбе, легла у ног согбенной фигуры. А уж потом показались голова и туловище Дона Лечнера, а секунды через две — голова и плечи Родни Мартина.

— Ну, чего стали? — сказала согбенная фигура капризным тоном, и я узнал Чарли Ваноссу. — После того как от него избавимся, нам еще придется засыпать траншею!

Я вытащил из-под мышки револьвер, снял с предохранителя и крикнул:

— Ребята же вымотались, Чарли! Почему бы не сказать им, чтобы оставили тело, где оно есть?

Чарли будто к месту прирос, зато двое в яме отреагировали весьма зрелищно. Оба инстинктивно отскочили, пока не оказались у заднего конца траншеи. Когда я заговорил, Лечнер, должно быть, держался за труп, потому как тот плавно соскользнул обратно в траншею, и, прежде чем исчезнуть, заляпанные песком руки вяло помахали.

— Бойд? — Чарли медленно повернул голову, с надеждой оглядывая каменную стену, но я полагал, что он не в состоянии разглядеть меня в тени от утеса.

— С револьвером, — ответил я. — С такого расстояния я не мог бы промахнуться, Чарли, тем более что всех вас троих так шикарно освещает лампа.

— Как вы… — Он резко замолчал, и плечи у него опустились еще ниже. — Вы обманули меня, сказав, что найдете тело утром?

— Я полагал, что вряд ли вы увезли его далеко от дома. Но я мог бы провести все лето, копая на пляже, но так бы и не нашел его. Я также полагал, Чарли, ты из тех, кто ударится в панику, и по-настоящему рад, что не ошибся.

— Что теперь? — прокаркал он.

— Скажи своим дружкам по играм, пусть вылезают из канавы, — проскрипел я. — Потом вернемся в дом и немного поболтаем.

Они быстро повылезали оттуда и стали рядом с Чарли.

— Лечнер, — сказал я, — ты возьмешь фонарь и пойдешь первым. Затем Мартин, а затем Чарли, а я буду следовать за Чарли, упершись пистолетом ему в спину. Так что, если ты что-нибудь учудишь, Лечнер, у Чарли появится небольшой туннель от спины до пупка.

Лечнер заколебался, затем взял фонарь и направился к ступенькам, Мартин последовал за ним, а Чарли вышел замыкающим. Я подождал, пока они прошли мимо меня, пристроился к процессии и и сильно ткнул револьвером в обложенные жиром ребра Чарли. Он громко завизжал и весь затрясся.

— Я знаю, как ты относишься к физическому насилию, Чарли. — сочувственно пробормотал я. — Так что молись, чтобы твой мальчик Лечнер не выкинул какой-нибудь номер, понял?

Мы поднялись по ступенькам и без происшествий ступили на пропитавшийся влагой газон. Я всмотрелся в темноту, но Карен нигде не увидел, как вдруг она нервно схватила меня за руку.

— Бойд! — Она вдруг возникла рядом со мной ниоткуда. — Что происходит?

— Давай сначала зайдем в дом, а там разберемся, — ответил я.

— В дом ты теперь не войдешь! — как безумная, прошептала она. — Там уже кто-то есть. Пока тебя не было, подъехала машина, и я слышала, что кто-то вошел в дом. Посмотри, горит свет!

— Это же здорово, — обрадовался я. — Теперь нам не придется туда вламываться. Мы можем просто позвонить!

Я обвел процессию вокруг дома к переднему крыльцу и велел Лечнеру нажать кнопку звонка. Дверь открылась секунд через десять, на пороге появилась Джейн Рэндолф, и при виде нас у нее от удивления глаза полезли на лоб. На ней было плотно облегающее платье из черного крепа, она снова сделала высокую прическу и выглядела весьма элегантно.

— Мы заходим, Джейн. — Я бодро ей улыбнулся. — Станьте-ка в сторонку, ладно?

Она сделала, как ее попросили, медленно отступила назад и двигалась будто в сомнамбулическом сне, не замечая, что с Лечнера и Мартина с каждым шагом все больше сыплется на ковер мокрого песка. Я изменил порядок процессии, позволив Карен следовать за Чарли, а сам взял Джейн Рэндолф под руку и повел по коридору.

Мужчина «на все времена» стоял у бара, в его выразительных карих глазах при виде нас, шестерых, ввалившихся в комнату, отразилось легкое удивление. На нем был другой костюм, но тоже отменного покроя, сорочка по-прежнему была неимоверной белизны, а галстук — самый консервативный из всех консервативнейших галстуков, которые я когда-либо видел.

— Господи, Джейн, — сказал он, — вы даже не предупредили, что тут будет вечеринка.

— Я… — Она повернула голову и посмотрела на меня, явно моля о помощи.

— Хелло, Марри. — Я кивнул Энселу. — И не просто вечеринка, а вечеринка-сюрприз.

— Хелло, Денни. — Уступив рефлексу, он снова одарил меня своей ослепительной улыбкой. — Что все это значит? — Его улыбка постепенно угасла, когда он глянул на мою правую руку. — Да еще с пистолетом?

— Вы же помните, что Джейн наняла меня найти ее мужа? — Я попытался казаться скромнее. — Ну, я его нашел!

— Вы нашли Фредрика? — Лицо у Джейн вдруг снова ожило. — Вот здорово! И где же он?

— Внизу на пляже, — ответил я. — А точнее, внизу в пляже.

— По-моему, я что-то не понимаю? — Голос у нее на мгновение задрожал. — Что он там делает?

— Чарли и его дружки по играм только что выкопали его, — с прямолинейной жестокостью сказал я.

— Уж не хотите ли вы сказать, что он… — Марри Энсел сглотнул, — …мертв?

— Со вторника. — Я кивнул. — Думаю, нам следует сесть и поговорить об этом.

Они все уселись. Чарли посередине, а этот маленький шибздик Мартин ближе всех ко мне. У него был такой вид, будто он сейчас расплачется, а у Чарли — как будто он никак не оправится после фатального сердечного приступа. Лицо Лечнера было бесстрастным, серые глаза настороже.

— Джейн, — вежливо сказал я, — вы с Карен садитесь, пожалуйста, в кресла. А мне хорошо и стоя.

Они осторожно посмотрели друг на друга и неохотно уселись напротив друг друга на расстоянии шести футов.

— Марри, — я улыбнулся Энселу. — Как насчет того, чтобы приготовить нам, почитаемым людям, выпить? Три могильщика посередине в это число не входят.

— Разумеется, Денни. — Он принялся расставлять стаканы на стойке. — Что бы вы хотели?

— Почему бы нам всем не выпить виски со льдом? — предложил я. — Тогда вам не придется отрываться от увлекательного разговора.

— О’кей. — Он отыскал нужную бутылку и принялся готовить напитки.

— Начнем с вас, Карен? — дружески сказал я. — Расскажите, что произошло во вторник утром.

— Что?! — Она вызверилась на меня. — Вы думаете, я сошла с ума или что?..

— Рассказывайте, иначе я сам все расскажу, — проскрипел я.

Она с ненавистью посмотрела на меня и, в отчаянии пожав плечами, отвернулась.

— Ну что ж, — тихим голосом заговорила она. — Но если что-нибудь пойдет не так, Бойд, вы мне поможете…

— Просто расскажите, как все было! — оскалился я.

Она монотонным голосом рассказала, как Рэндолф пригласил ее пожить с ним в этом пляжном домике, а когда она во вторник утром отправилась на пляж, он остался в доме, потому что ожидал какого-то важного звонка. Потом, как гром среди ясного неба, появился я, и она назвала фамилию Пелла, поскольку я, очевидно, полагал, что это он с нею. Рассказала, как нашла тело Рэндолфа в спальне для гостей и как обманом добилась, чтобы я отправился искать предполагаемого убийцу Пелла, а не вызвал полицию. Наконец она сказала, что позвонила Чарли и сообщила ему о случившемся, а он велел ей уйти в подполье, что она и сделала.

Когда Карен закончила, я посмотрел на Чарли. Длинные светлые волосы снова упали ему на один глаз, но у него даже не было сил откинуть их назад. Бледно-голубые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, а от подбородка вообще ничего не осталось.

— Ты, значит, вызвал двух своих товарищей по играм, вы примчались сюда и закопали тело на пляже, — сказал я. — После чего убрали в спальне, чтобы не осталось никаких следов насилия. Так, Чарли?

Он медленно кивнул.

— Я не сомневался в том, что его убила Карен, — сдавленным голосом проговорил он. — Но я ведь не мог себе позволить, чтобы ее признали виновной в убийстве, правда же?

— А как ты уговорил своих дружков принять участие в этом мероприятии? — спросил я.

— Деньги, — он пожал плечами. — Что же еще? Понимаете, помогая Карен избежать высшей меры наказания, я получил некоторые преимущества. Я рассчитывал, что теперь мне не придется заглядывать ей в рот, ожидая жалкой подачки в начале каждого месяца, как было три года. Дон и Родни сразу же уловили логику всего этого дела.

— А как вообще вышло, что ты нанял меня найти Карен? — поинтересовался я. — А потом сказал мне, что она с Пеллом?

Он нервно заерзал.

— Мне позвонили.

— Кто?

— Не знаю. — Он быстро заморгал. — Это правда, мистер Бойд, я просто не знаю. Голос был мужской и звучал приглушенно. Мужчина сказал мне, что Карен здесь с Рэндолфом, в этом пляжном домике, и что, если я не поеду сюда и все не поломаю, он позвонит миссис Рэндолф и сообщит ей эту новость. А если она найдет их вместе, заявил он, она наверняка разведется с мужем. В таком случае Рэндолф окажется свободен и женится на Карен после того, как она разведется со мной! — добавил он. — А где же тогда окажусь я, как не на улице! Я попытался выяснить, а какой его в этом интерес, но он просто положил трубку.

— А ты на эту работу нанял меня? — спросил я и сам же ответил на свой вопрос: — У тебя просто оказалась кишка тонка, так ведь, Чарли?

Он закрыл глаза и медленно кивнул.

— Рэндолф был большой человек, очень вспыльчивый. Вы же знаете, как мне становится плохо при одной мысли о физическом насилии! Я подумал, что поставить вас на эту работу вполне безопасно, лишь бы вы не знали, кто этот мужчина на самом деле. Вот почему я и воспользовался именем Пелла, я знал, что у них с Карен одно время была связь.

— Я не могу этому поверить, — надтреснутым голосом сказала Джейн Рэндолф. — Фредрик мертв? — Она вызверилась на Карен с неожиданно вспыхнувшей ненавистью в глазах. — И это ты убила его!

— Я его не убивала! — безнадежно возразила Карен. — Мне все равно, что вы все думаете, но я его не убивала!

— Пожалуйста, — взмолился я, — не будем терять нить, хорошо? Чарли еще не закончил, правда же, Чарли?

Он снова устало закрыл глаза.

— Разве нет?

— Я просто хочу выяснить кое-что для протокола, — сказал я ему. — Карен сообщила тебе, что направила меня к Нине Норт, поэтому ты появился у нее в квартире первым.

Я в общих чертах рассказал о его намерении свести меня с живым Питером Пеллом, наговорить мне всякой чепухи о том, будто Карен позвонила ему из Филадельфии, и заявить, будто все это большая ошибка.

— Затем ты вернулся домой и закрылся там, — продолжал я. — Подключил к телефону запись голоса служанки, чтобы, если кто-нибудь, особенно я, попытается связаться с тобой, мне бы сказали, что тебя не будет в городе месяц. Ты знал, что, если бы я пришел сюда и принялся искать тело или позвонил в полицию и попросил их поискать, тела уже нет, как нет и никаких следов насилия. Так что, либо «фараоны» приняли бы меня за чудика-приставалу, либо я в конце концов сам бы все бросил, решив, что на самом деле ничего не было, мне просто померещилось.

— Да. — Он открыл глаза и болезненно на меня прищурился. — Но вы оказались таким настойчивым! Когда Карен позвонила мне и сообщила, что Питер с ней в этом отеле, потому что вы его до смерти напугали, заявив, будто бы уверены, что Рэндолф мертв, я решил, что мне следует кое-что предпринять. Потому-то я и пригласил вас на следующее утро. Я полагал, что, возможно, с помощью Дона сумею убедить вас рассказать нам, откуда вы узнали, что это Рэндолф. — Он снова закрыл глаза. — Но и это не сработало как надо.

— Ответ очень прост, — сказал я. — Наконец я решил вернуться сюда и посмотреть, а вдруг тело по-прежнему здесь. Его не оказалось, зато здесь была Джейн. Мы разговорились, и, узнав, что я частный детектив, она наняла меня отыскать ее пропавшего мужа. Связать труп с пропавшим мужем казалось вполне логичным.

Марри Энсел принес напитки на подносе, подал один Джейн, поколебался, затем дал один Карен, а уж потом мне.

— Я никак не могу смириться с тем, что мистер Рэндолф мертв, — серьезно сказал он. — Однако при данных обстоятельствах я могу лишь сказать, что Джейн повезло, что она оказалась здесь, когда сюда приехали вы! Иначе бы она никогда не узнала, что же случилось с ее мужем!

— Вы хотите сказать, с телом ее мужа, — поправил его я.

— Что?

— Она знала, что он мертв, — терпеливо объяснял я. — Но она не могла поверить в это, пока не выяснит, куда же девалось тело, правда ведь?

Какое-то мгновение он постоял очень тихо, затем снова одарил меня своей суперулыбкой.

— Простите, Денни, — извинился он, — но я не понимаю, о чем вы говорите.

— Я имею в виду, она знала, что ее муж мертв, — повторил я. — Она знала, что его убили, но она не могла поверить в это, пока не найдут труп.

— Джейн никак не могла знать, что ее муж мертв! — возразил он. — Откуда она могла знать, что Карен Ваносса убила его?

— Карен Ваносса его не убивала, Марри, — мягко сказал я. — Его убили вы!

 

Глава девятая

Губы у него все еще были растянуты, и его блестящая белозубая улыбка так и застыла в беззвучном оскале.

— Денни! — Джейн Рэндолф быстро оказалась на ногах рядом с Энселом, схватила его за руку, как бы защищая, и уставилась на меня. — Вы с ума сошли?

— Накануне убийства вашему мужу позвонили с работы, — сказал я. — Этот звонок не на шутку его взволновал, а на следующее утро он сказал Карен, что ему нужно дождаться еще одного звонка. Очень важного звонка, заявил он, и, возможно, у них даже будет повод кое-что отметить. Если он и собирался кому-то довериться, что уезжает на недельку с другой женщиной и где его найти во время этой недели, так кому, как не своему личному помощнику?

— Это неправда! — отрезал Энсел. — Здесь вы полагаетесь только на слово Карен Ваноссы!

— Вы и жена босса — убийцы, — продолжал я, будто и не слышал реплику Марри. — Босс представлял для вас обоих огромную проблему: он ваш работодатель и ее банковский счет. И вдруг, пребывая в ужасном напряжении из-за предстоящей схватки с Фергюсоном на заседании членов правления, босс решает провести неделю со своей бывшей пассией. Но он понимает, что жизненно важно поддерживать связь со своим офисом, поэтому он доверяется своему личному помощнику, который, хотя босс этого не знает, оказывается возлюбленным его жены. Любовник сообщает об этом жене, и эта новость пробуждает былую ненависть к миссис Ваноссе, оставшуюся еще с тех времен, когда Карен погубила политическую карьеру ее мужа. Тут еще примешалось и опасение, что после совместной недели с Карен он, возможно, плюнет и на карьеру в корпорации. И вдруг он решится на развод? Но, — я ободряюще улыбнулся Джейн, — смерть мужа решила бы все проблемы. Если муж умрет, жена унаследует его состояние, а потом после приличествующего траура она может выйти замуж за своего возлюбленного. Единственной костью, застрявшей в горле, была мысль, что от смерти мужа получит выгоду и Карен. Примерно тогда то ли жене, то ли ее возлюбленному пришла в голову блестящая идея: если спланировать все как следует, можно пришить убийство Карен, надо только как следует все организовать. Скажем, возлюбленный сделает несколько звонков по телефону и удостоверится, что все сойдется во времени. — Я несколько возвысил голос. — Этот звонивший анонимно назначил тебе какой-то последний срок, Чарли?

— Он позвонил мне в понедельник вечером, — быстро ответил Чарли. — И заявил, что, если Карен не уберется из домика к полудню на следующий день, он позвонит миссис Рэндолф и все ей выложит.

— В понедельник пополудни, — продолжал я, обращаясь к Энселу, — вы позвонили сюда Рэндолфу и сообщили, что вышли на что-то сногсшибательное относительно Фергюсона, но наверняка все узнаете только утром. Новость была до того горячая, что вы решили лучше не обсуждать ее по телефону, чтобы у вас появилась возможность приехать сюда. Будучи весьма тактичным личным помощником, вы предложили, чтобы во избежание излишнего замешательства дамы здесь, когда вы приедете, не было. Пусть она думает, будто Рэндолф ожидает еще одного звонка, и она не будет нервничать. Может, отослать ее одну на часок на пляж? А затем в понедельник вечером вы позвонили Чарли и назвали ему последний срок.

— Это чушь! — пробормотал он себе под нос. — Вы…

— Во вторник утром, — оскалился я, — вы приехали сюда и убили Рэндолфа. После чего благополучно вернулись в город, полагая, что появившийся Чарли найдет тело… и Карен. Джейн рассказала вам о Чарли — парне, у которого вместо спинного хребта сплошное желе! — и вы полагали, он перепугается, когда у него на руках окажутся жена и труп, и вызовет полицию. Но тут сразу все пошло наперекосяк, поскольку Чарли струсил еще раньше и нанял меня привезти его жену домой.

— Денни, — дрожащим голосом сказала Джейн Рэндолф. — Мне очень больно. Прошу вас…

— Заткнитесь! — велел я ей. — Я еще не закончил. Мы знаем, что последовало после моего отъезда: Карен позвонила Чарли и все ему рассказала, а Чарли, понимая, что его беззаботной жизни вот-вот придет конец, призвал на помощь своих дружков, они приехали сюда, убрали тело и подчистили все следы убийства. А для вас обоих, вероятно, наступило чертовски трудное время, вы все ожидали услышать плохую весть, а она так и не поступала. Скорбящий верный личный помощник и женщина, собирающаяся стать вдовой! И вот, когда ждать стало невыносимо, Джейн приехала сюда. Не обнаружив никакого тела и оправившись от испуга, она решила немного побыть в домике и посмотреть, не произойдет ли чего-нибудь, а тут, конечно же, заявился я.

Я сообщил ей, что я частный сыщик, нанятый Ваноссой вернуть его жену, которая якобы должна была находиться здесь с неким актером по имени Питер Пелл, и Джейн наняла меня найти ее пропавшего мужа. Я даже предложил поговорить с кем-нибудь с его работы, и тут уж ей ничего не стоило устроить для меня встречу с доверенным личным помощником ее мужа. Они оба предполагали, что я лгу, ибо если Чарли нанял меня вернуть его жену, то почему я так долго добирался до этого домика? Поэтому я сказал Марри, что скорее всего Рэндолф уже мертв, отсюда следовало, что я знаю и где спрятано тело. В любом случае попробовать стоило.

И тут один из них придумал по-настоящему умный ход! Ведь я упоминал актера, который якобы был здесь с Карен. Почему бы не попытаться заставить меня поверить, что он тоже замешан в убийстве вместе с Карен? Если я пойду за Пеллом, есть шанс, что он выведет меня на Карен и в конечном счете на труп. Ведь Карен не могла убрать и спрятать труп одна, не исключалась возможность, что она пригласила Пелла помочь ей. Поэтому Джейн отдала мне королевский приказ явиться сюда как можно быстрее, а когда я приехал, разыграла сексуальную сценку, чтобы ослепить меня. Во время моего здесь пребывания пополудни позвонил любовник и назвался Фредриком Рэндолфом. Джейн позаботилась о том, чтобы трубку снял я, затем через десять минут любовник позвонил снова и сообщил, что Рэндолф якобы только что разговаривал и с ним, только на этот раз Джейн сняла трубку сама. В качестве решающего довода Джейн дала мне булавку от галстука, которую, как она якобы считала, я уронил на кушетке. На булавке была монограмма из двух букв «П» — работа явно грубая, но она должна была меня убедить, что на какой-то стадии в доме побывал Пелл.

Булавка якобы принадлежала Питеру Пеллу, а раз я был уверен в смерти Рэндолфа, я догадаюсь, что человек, звонивший по телефону, просто выдавал себя за Рэндолфа. Однако, чтобы одурачить еще и личного помощника Рэндолфа, нужно весьма достоверно подделать голос его босса, а кто же, как не актер, способен на это? Они хотели, чтобы я думал именно так, но вся игра оказалась слишком искусственной. Пелл до того самовлюбленный человек, что скорее умрет, нежели допустит, чтобы его увидели с такой вульгарной булавкой. А неожиданный переход Джейн от любящей жены, заботящейся о муже, к обнаженной сирене, скачущей по гостиной, был чересчур резким. Тут я стал думать, что Джейн и ее возлюбленный — это одна команда. Осталось выяснить, кто же забрал труп из дома и где его спрятали. О Чарли как о возможном кандидате я серьезно не думал, пока не повстречался с его дружками — тогда я и о них стал думать как о команде.

— Вы сочиняете какую-то фантазию, Бойд, — резко сказал Энсел. — И вы не можете доказать ни одного факта. Эта фантазия существует лишь у вас в голове!

— В ней достаточно косвенных улик, чтобы фараоны присмотрелись к ней повнимательней, мой друг, — ответил я ему. — А присмотревшись, начнут задавать по-настоящему каверзные вопросы, например, где именно вы были во вторник утром.

— Мне больше этого не вынести, — тихо простонала Джейн. — Я…— Она приложила руку ко лбу, издала легкий вздох и повалилась вперед прямо на меня.

Вышел один из тех чертовых моментов, когда рефлексы берут верх над мыслительными процессами. Когда Джейн стала падать на меня, руки мои невольно потянулись, чтобы подхватить ее, и не успело еще ее тело коснуться моей груди, как она ловко выхватила у меня револьвер. И тут же выпрямилась и оттолкнулась от меня с выражением триумфа в глазах, потом быстро отступила в сторону, и я оказался смотрящим в дуло собственного револьвера, который крепко сжимал в руке Энсел. В стакане у меня еще оставалось виски, и я решил, что сейчас самое время выпить.

— Ты очень умный парень, Бойд, — мягко сказал Энсел. — Жаль, что твоя карьера прервется подобным образом, но ты сам в этом виноват!

— Погодите!

Глаза у Энсела широко раскрылись, он отступил на шаг, все еще целясь мне в грудь, и осторожно повернул голову. Лечнер уже стоял, в руке он держал пистолет.

— Все в порядке, Энсел, — сказал он ровным голосом. — Я с вами. Но в этом деле нужно сначала разобраться.

— Да что вы? — буркнул Энсел.

— Уж слишком много поставлено на карту, — бесстрастно продолжал Лечнер. — Вам и миссис Рэндолф грозит обвинение в убийстве. Получается, что Чарли, Родни и я стали пособниками, после того как зарыли тело! Так что все мы очень много потеряем, если не обставим все как следует.

— Он абсолютно прав, — сказал Мартин своим жеманным голосом. — Определенно прав, ты не согласен, Чарли?

— Пожалуйста! — Чарли снова крепко закрыл глаза. — Делайте все, что считаете нужным, и скажите мне, когда все закончится. Вы же знаете, как любая форма насилия…

— Ну что ж! — раздраженно сказал Энсел. — Надо обставить все как следует. У кого-нибудь есть какие-нибудь идеи, как это сделать?

— Давайте пока проработаем ваше первоначальное намерение, — предложил Лечнер. — Вы наметили в убийцы Карен Ваноссу, почему бы не оставить все как есть?

— Каким образом? — в нетерпении спросила Джейн.

— Она хотела избавиться от брака с Чарли, — сказал Лечнер. — У нее была связь с другим парнем, и она хотела выйти за него. И вот она и ее возлюбленный задумали убить Рэндолфа, а вину свалить на его жену. Чарли, ты помнишь ту страстную связь, какая была у Бойда с твоей женой, правда же?

— Я запомню ее, дорогой мальчик, — пробормотал Чарли. — Запомню в самых красочных подробностях. Я всегда знал, что сотрудники полиции любят посмаковать всякие сексуальные подробности.

— Значит, это мы убили Рэндолфа и подстроили так, чтобы все указывало на то, что это сделала его жена? — насмешливо сказал я. — Потому-то мы зарыли тело на пляже и оставили его там на три дня, так?

— Тут ты прав, — одобрительно кивнул Лечнер. — А может, сделаем из Бойда героя? Тебе бы понравилось это, Бойд? Миссис Рэндолф наняла его отыскать ее мужа, и Бойд приехал за ним в этот дом. Он узнал, что с мистером Рэндолфом находилась Карен Ваносса и — такая уж он великолепная ищейка! — вычислил, что она похоронила тело на пляже. И вот, пока он откапывает тело, кто же появляется на месте преступления с пистолетом в руке, как не Карен Ваносса — сама убийца! Галантный Бойд умирает с пулей в спине, обезумевшая убийца возвращается в дом, понимает тщетность всего этого предприятия и приставляет дуло к виску! Как вам эта версия?

— Вы этого не сделаете! — сказала вдруг Карен пронзительным голосом. — Пожалуйста! Мне все равно, что вы сделаете с Бойдом, но вы не можете убить меня!

Она встала на ноги и умоляюще посмотрела на Энсела, по-прежнему сжимая в обеих руках нетронутый стакан.

— Мистер Энсел! Не позволяйте им сделать это! Не позволяйте им убить меня! Я…

И тут она резко выплеснула содержимое бокала Энселу в лицо. Энсел взревел — спиртное обожгло ему глаза, а я мгновенно бросил свой стакан, прыгнул на Энсела, выхватил у него револьвер и оттолкнул его с дороги. А уж потом все произошло так быстро, что и не понять, что к чему.

Когда Энсел откатился назад, Джейн Рэндолф, подобно разгневанной фурии, бросилась на меня, готовая впиться ногтями мне в лицо. Послышался выстрел, и я, прежде чем она упала, успел увидеть выражение ужаса у нее в глазах. Мне открылся Лечнер, направивший пистолет на меня, глаза у него от удивления широко раскрылись. Я всадил три пули в его массивную грудь, прежде чем он успел сделать это со мной, и он откатился назад на кушетку.

Казалось, разверзлась сама преисподняя. Энсел вопил, прижимая руки к глазам. Чарли и Родни, придавленные наполовину мертвым телом Лечнера, оба орали как резаные. Опустив глаза, я увидел высокую прическу Джейн Рэндолф в нескольких дюймах от моих ног. Лежавшее на боку тело неловко скорчилось, и я увидел, как темно-красное пятно с пугающей быстротой расползается по черному шелку между лопатками. Карен Ваносса опустилась рядом с ней на колени, но через две-три секунды встала.

— Она мертва, — сказала Карен.

— Я бы тоже был мертв, если бы ты не плеснула виски в глаза Энселу!

— Я сделала это в целях самосохранения. — Губы у нее скривились в некое подобие улыбки. — Так что ты мне ничего не должен, Бойд!

— Пожалуй, самое время вызвать полицию, — заметил я.

— Пожалуй, да. — Ее глаза тепло смотрели на меня…

Домой я попал примерно в восемь утра на следующее утро. Понадобилось много времени, чтобы объяснить полиции, откуда взялись три трупа, причем один трехдневной давности. Карен рассказала им всю историю десять раз, пока я рассказывал десять раз свою. Часа через два Энсел раскололся и чистосердечно во всем признался. Это немного помогло. У Чарли и Родни первые три часа была истерика, после чего Родни показал себя настоящим другом и во всем обвинил Чарли. Судя по тому, как он все представил, он был практически невинным наблюдателем, который случайно оказался на месте преступления и помог своему старому приятелю зарыть никому не нужный труп. Я страшно обрадовался, увидев, что Родни забрали в тюрьму вместе с Чарли сразу же после того, как он подписал заявление.

Карен заявила, что я не сообщал в полицию об убийстве исключительно по ее вине, поскольку она убедила меня, что сделает это, как только я уеду. Они вроде отнеслись к этому с ехидцей, но тут она напомнила им, что если бы об убийстве сообщили прямо тогда, то сейчас бы ей грозил электрический стул. Она страшно разгорячилась. И после того как помолола языком с полчаса, не давая им никакой возможности вставить хотя бы слово, они сказали о’кей. Затем я отвез ее обратно в город, высадил у отеля «Китай» и поехал на свою квартиру.

Было восемь утра, когда я добрался до своего домой. Я ожидал увидеть голову блондинки на своей подушке, но там была только записка, краткая и чисто деловая. Нина устала ждать, говорилось в ней, и решила, что с актером все же веселей, чем с частным сыщиком. К тому же она чувствовала, что теперь бедный Питер очень в ней нуждается, а тут еще он пообещал ей роль по крайней мере в пяти сериях его нового телесериала.

Да пошло оно все к черту, подумал я и лег спать. Проснулся я около семи вечера. Над Центральным парком полыхал красивый закат. Я принял душ и побрился, оделся и позавтракал, после чего выпил. Примерно часов в девять моего «утра», когда на улице уже стемнело, в дверь позвонили. Я подумал, что это опять полиция с новыми вопросами, и приготовился провести еще одну веселенькую ночку. Затем открыл дверь и оцепенел, медленно соображая, что полисмен так выглядеть никогда бы не смог.

Карен Ваносса ослепительно мне улыбнулась, пройдя мимо меня в гостиную с каким-то тяжелым пакетом. Я догнал ее, когда она положила пакет на стол. На ней была маленькая светло-голубая сорочка без рукавов с очень глубоким вырезом. Длинные темные волосы развевались по плечам, как будто им все равно, а темные глаза горели от возбуждения.

— У меня для тебя хорошая новость, Бойд! — драматически сказала она.

— То есть как? — хмыкнул я.

— А вот так! — Она порылась в кошельке, вытащила кусочек бумажки и победно сунула его мне в руки.

Я бросил на него быстрый взгляд, на мгновение закрыл глаза и посмотрел снова. Чек все еще был у меня в руках, на пять тысяч долларов на имя Д. Бойда, подписанный К. Ваноссой.

— Фредрик сдержал свое обещание еще даже до того, как мы добрались до домика на берегу, — запыхавшись, проговорила она. — Он перевел капитал на меня на другой же день после того, как я согласилась провести с ним неделю. Сегодня утром мне сообщили об этом его поверенные в делах.

— Ну, — сказал я, глубоко вздохнув, — спасибо!

— Дешево и сердито, — сказала она. — Если бы не ты, мне бы уже грозил электрический стул.

— Хочешь выпить? — спросил я.

— Выпила бы с удовольствием! — Она быстро кивнула. — Мне жаль Фредрика, честное слово, но ведь я ни в чем не виновата, правда?

— Пожалуй, нет, — согласился я.

— Сегодня утром я попросила продать дом, — продолжала она. — Адвокаты говорят, я могу развестись с Чарли, пока он в тюрьме, так что он не вернется.

— Правда? — пробормотал я.

— Такие вот дела. — Она на мгновение надула свои чувственные губки. — Знаю, время я выбрала не совсем подходящее, но мне хотелось все это как-то немного отметить, и я надеялась, что ты поддержишь меня, Бойд.

— Ну что ж. — Я пожал плечами. — Где и как будем праздновать?

— Я подумала, неплохо бы немного позагорать, — весело сказала она. — А поесть мы могли бы, как на пикнике, попозже.

Я выглянул в окно, потом посмотрел на нее.

— Там темно, как ночью!

— Не беспокойся! — нетерпеливо сказала она. — Ты пойди приготовь выпить — сделай целую партию мартини, чтобы нам не пришлось каждый раз, как захочется выпить, таскаться взад-вперед по пляжу.

Спотыкаясь, я прошел на нетвердых ногах на кухню, не совсем уверенный, кому нужен психиатр. Однако, следуя по пути наименьшего сопротивления, надо было делать, как она говорит, и я повиновался. Это дело отняло у меня минут пять, после чего я вернулся в гостиную с заказанной партией мартини в одной руке и двумя стаканами в другой. В мое отсутствие в гостиной многое изменилось. Все лампы были выключены, кроме одной. В тяжелом пакете, принесенном Карен, оказалась лампа для искусственного загара, которая стояла сейчас на краешке стола и была направлена на пол внизу. Свет от одной лампы под абажуром у окна был не очень яркий, но вполне достаточный.

Нагая брюнетка, распутно растянувшаяся на ковре, повернула голову, посмотрела на меня через плечо и презрительно фыркнула.

— Простите, — лениво бросила она, — но это частный пляж. Заходить на него в одежде никому не разрешается.

С усилием я избавился от гипнотического воздействия, которое оказал на меня вид ее округленных золотисто-медовых ягодиц.

— Простите, — извинился я. — Мы это мигом.

— Вот и хорошо! — Она быстро перевернулась, приняла сидячее положение и одарила меня обещающей улыбкой, которая так сочеталась с вызывающе торчащими грудками. — По-настоящему тихое празднество, — мечтательно сказала она. — Лишь мы вдвоем, Бойд, и больше никого. Будем пить мартини и заниматься любовью, затем ленч, как на пикнике и снова занятия любовью — ну как?

— Здорово! — Уже раздевшись по такому случаю, я опустился на ковер рядом с ней. — Только вот что.

— Что же?

— После того, как выпьем, эту лампу для загара придется выключить, — сказал я. — Я очень быстро обгораю!

 

Джорджетта Хейер

Зачем убивать дворецкого?

© Перевод С. В. Романенко

1

От указателя было мало толка. Несколько тусклых букв на одной из его стрелок, краска на которых местами вздулась, информировали интересующегося, что Ламсден находится к западу и, чтобы добраться до него, видимо, нужно проехать по узкой дороге сомнительного вида до конца. Другая стрелка указывала на Питтингли, об этом месте мистер Эмберли никогда не слышал. Однако если Ламсден на западе отсюда, то Верхний Неттлфолд следует искать где-то в направлении неизвестного ему Питтингли. Мистер Эмберли выключил подвижную фару и сделал разворот, раздраженно подумав, что ему следовало бы получше разузнать о том, как ехать, а не доверяться энергичным, но весьма неполным сведениям своей двоюродной сестры Фелисити. Если бы он, руководствуясь здравым смыслом, поехал обычным путем, то сейчас уже был бы в «Грейторне». Соблазнившись «коротким путем» Фелисити, он опоздал к обеду.

Мистер Эмберли ехал довольно осторожно по ухабистой дороге, по сторонам которой тянулись живые изгороди из боярышника. Его раздражали окутавшие дорогу густые клубы осеннего тумана. Он проехал мимо поворота влево и, поскольку тот не сулил никаких надежд, продолжил движение прямо.

Дорога, пролегающая через весь Уильд, извивалась, изобилуя поворотами. Не видно было каких-либо признаков жилья, а значит, не появлялся Питтингли — населенный пункт, к которому Эмберли начал испытывать острую неприязнь. Он посмотрел на часы и чуть слышно выругался. Пошел уже девятый час. Он прибавил газу, продолговатый корпус мощного «бентли» рванулся вперед и запрыгал по ухабам, явно не улучшая этим настроение мистера Эмберли.

Видно, Питтингли суждено было остаться под покровом тайны. Неожиданно, после крутого поворота, впереди показался красный фонарь автомобиля.

Когда «бентли» подъехал поближе, его фары, пронизав туман, осветили застывшую фигуру, стоящую у дороги рядом с неподвижным автомобилем «остин» седьмой модели. Двигатель не работал, были включены только боковые и задние фонари. Мистер Эмберли сбросил скорость и увидел, что неподвижная фигура у дороги — это не мужчина, как он первоначально подумал, а женщина в плаще с поясом. На голове у нее была фетровая шляпа, низко надвинутая на лоб.

Мистер Эмберли поставил «бентли» рядом с маленьким «остином» и через пустое сиденье наклонился к окну.

— У вас что-нибудь случилось? — спросил он.

В его голосе слышались нотки нетерпения. В самом деле, он уже и сам совсем сбился с пути, а если ему еще придется менять рулевое колесо на «остине» или залезать внутрь мотора, это будет верхом невезения.

Молодая женщина (он скорее догадался, чем разглядел, что она была еще очень молодой) не двигалась. Она стояла около двери «остина», сунув руки в карманы.

— Нет, ничего не случилось, — ответила она низким голосом.

У него возникло подозрение, что все-таки что-то произошло, однако он не имел ни малейшего желания вдаваться в причину волнения, которое чувствовалось в ее словах.

— Тогда скажите мне, пожалуйста, правильно ли я еду в усадьбу «Грейторн»? — спросил он.

— Я не знаю, — не очень-то любезно ответила она.

— Вы, значит, нездешняя? — в глазах мистера Эмберли блеснула усмешка.

Она кивнула головой, и на мгновение он увидел ее лицо. «Бледный овал с ротиком», — подумал он угрюмо.

— По сути дела, да. Во всяком случае, я никогда не слышала о «Грейторне». До свидания, спокойной ночи.

Фраза была достаточно ясной, но мистер Эмберли проигнорировал ее. Его собственные манеры, по оценке родных, порой были чрезмерно резкими, поэтому недружелюбный тон женщины был ему даже отчасти симпатичен.

— А не подскажете ли мне, — произнес он, — как отсюда добраться до Верхнего Неттлфолда?

Поля шляпы отбрасывали тень на ее глаза, но он был уверен, что она сердито смотрит на него.

— Вам нужно было повернуть налево еще за милю до этого места, — сказала она.

— Вот черт! — воскликнул мистер Эмберли. — Спасибо.

Он откинулся на спинку сиденья и выжал сцепление. Развернуть машину на узкой дороге было непросто. Мистер Эмберли немного отъехал от «остина», чтобы он не мешал маневрировать, и начал делать разворот. Достаточно помучившись, он развернул свой «бентли», фары которого теперь освещали молодую женщину и «остин» двумя яркими лучами. Женщина вздрогнула, как будто внезапный поток яркого света напугал ее. На какое-то мгновение мистер Эмберли увидел ее белое как мел лицо, но она сразу же отвернулась. Вместо того, чтобы закончить разворот, мистер Эмберли остановил машину. Его нога с силой давила на педаль сцепления, а рука автоматически держала рычаг переключения скоростей. В свете фар, направленных в упор на «остин», мистер Эмберли увидел нечто странное. В ветровом стекле машины было маленькое отверстие, от которого лучами шли трещины, образуя звездообразный узор. Он перегнулся через руль, пристально всматриваясь.

— Кто в машине? — спросил он резким тоном.

Женщина быстро подвинулась, заслоняя внутреннюю часть автомобиля от пытливого взгляда мистера Эмберли.

— Какое вам дело? — напряженным голосом произнесла она. — Я сказала вам, как проехать в Верхний Неттлфолд. Почему вы не едете?

Мистер Эмберли привел рычаг переключения скоростей в нейтральное положение и поставил машину на тормоз. Он вылез из машины и подошел к женщине. Теперь, стоя рядом с ней, он видел, что она красива (это совершенно не заинтересовало его) и крайне взволнована (это показалось ему весьма подозрительным).

— Ваш приятель очень молчалив, — мрачно сказал он. — Отойдите от дверцы.

Она продолжала стоять там, где стояла, но было ясно, что она напугана.

— Пожалуйста, поезжайте. Это не ваше дело, и не приставайте ко мне.

Он стремительно протянул руку, схватил ее за запястье, грубым рывком оттолкнул от дверцы машины и заглянул внутрь. Человек за рулем был неестественно неподвижен. Его голова упала на грудь.

Женщина пыталась выдернуть свою руку, но мистер Эмберли сжимал ее все сильней. Фигура сидящего за рулем оставалась неподвижной.

— О! — сказал мистер Эмберли. — Я вижу, в чем дело.

— Пустите меня! — Ее голос дрожал от гнева. — Я… этого… Я не делала этого!

Продолжая сжимать запястье женщины, он смотрел на труп. Одежда покойника — темный костюм — была в беспорядке, как будто кто-то обшаривал его карманы, полосатая рубашка была в красных пятнах, а под жилетом виднелось темное пятно.

Свободной рукой мистер Эмберли попытался дотянуться до мертвого тела в машине. Казалось, он при этом не испытывал никакого отвращения.

— Еще не холодный, — произнес он. — Ну, что скажете?

— Если вы думаете, что это сделала я, то ошибаетесь, — ответила она. — Я нашла его уже таким. Поверьте, меня даже не было здесь.

Он провел рукой вниз по ее плащу, прощупывая, нет ли у нее оружия. Она начала было сопротивляться, но сразу убедилась, что он держит ее крепко. Его рука наткнулась на что-то твердое. Не церемонясь, он вытащил из ее правого кармана маленький автоматический пистолет.

Женщина стояла не двигаясь.

— Если вы возьмете на себя труд осмотреть пистолет, — с ненавистью сказала она, — то увидите, что он полностью заряжен. В магазине семь патронов. Пистолет не взведен.

— У вас привычка носить с собой заряженные пистолеты? — спросил он.

— Это мое дело.

— Несомненно, — согласился он и, подняв пистолет к лицу, осторожно втянул носом воздух у дульного отверстия. Он отпустил ее руку и вынул из пистолета магазин. Как она и говорила, в нем было семь патронов. Оттянув затвор, он убедился, что тот пуст. После этого он вставил магазин и протянул ей пистолет.

Она взяла его с некоторой неуверенностью.

— Спасибо. Убедились, что я не делала этого?

— Вполне. Убежден, что вы не использовали этот пистолет, — сказал он. — Может быть, вы вообще не стреляли, но что-то знаете.

— Вы ошибаетесь. Я ничего не знаю. Он был мертв, когда я нашла его.

— Был мертв?

— Нет… то есть да.

— Подумайте хорошенько: нет или да, — посоветовал он.

— Черт возьми, оставьте меня в покое! — вспыхнула она. — Вы что, не видите, что я совершенно не в себе и не соображаю, что говорю?

Он окинул ее холодным взглядом.

— Если вопрос стоит так, то нет, не вижу. Напротив, мне кажется, что ваше самообладание поразительно. Так что, давайте выкладывайте! Был ли этот человек мертв, когда вы нашли его?

Она ответила не сразу, было видно, что она раздумывает, как бы лучше ответить. В ее лице уже не было ярости, оно выражало сдержанность и осторожность.

— Нет, — сказала она наконец. — Я думаю, он не был мертв.

— Почему вы так думаете?

— Он что-то произнес, — тихо сказала она.

— Да? И что же именно?

— Не знаю. Я не поняла.

— Вы негодная лгунья. А вам не пришло в голову, что ему нужно оказать первую помощь?

— Я пыталась остановить кровотечение. — Она разжала правую руку и показала носовой платок, весь вымокший в крови. — Но поняла, что это бесполезно. Он умер почти сразу после того, как я появилась здесь.

— И вы просто не сообразили, что можно попытаться остановить машину и попросить помощи?

Она прикусила губу, бросив на него один из самых испепеляющих взглядов.

— Какой смысл в этом? Вы бы только подумали, что это сделала я.

— Ну и выдержка у вас! — сказал он.

— Вы можете думать, что хотите, — отозвалась она. — Мне это безразлично.

— Вы ошибаетесь. То, что я думаю, будет иметь для вас самое существенное значение. Подойдите-ка сюда на минутку. — Он схватил ее за руку выше локтя и принудил подойти к «остину».

— Не загораживайте свет, — раздраженно сказал он и еще раз нагнулся, чтобы осмотреть неподвижное тело.

— Вы интересовались содержимым его карманов?

— Нет, — содрогнулась она.

— Кто-то интересовался. — Он просунул руку в окно машины и осторожно провел ею по подкладке костюма покойного. — Нет ни блокнота, ни записной книжки.

Он вытащил свою руку из машины и снова выпустил руку женщины.

— Черт побери, — произнес он без всяких эмоций, глядя на испачканные в крови пальцы.

— Я плохо себя чувствую, — сказала молодая женщина.

Мистер Эмберли поднял одну бровь.

— Я не удивлен, — вежливо ответил он.

Она села на подножку автомобиля и опустила голову на колени. Мистер Эмберли стоял, вытирая кровь с пальцев, и, насупившись, глядел на нее. Немного погодя она выпрямилась.

— Сейчас мне уже лучше. Что вы собираетесь делать?

— Сообщить в полицию.

Она глянула на него в упор.

— Обо мне?

— Возможно.

Ее руки непроизвольно сжали одна другую. С горечью в голосе она сказала:

— Если вы считаете, что это сделала я, то почему вернули мне пистолет? Я ведь легко могла застрелить и вас тоже.

— Я не думаю, что это вы. Но очень бы хотелось знать, что вы делали здесь в это время, и почему носите с собой оружие.

Она молчала. После маленькой паузы он произнес:

— Что-то вы не слишком разговорчивы.

— А почему я должна разговаривать с вами? Вы не полицейский.

— На ваше счастье, нет. А вам бы лучше сжечь ваш носовой платок. — Он повернулся и пошел к своей машине.

Она встала. Изумленная и сомневающаяся.

— Вы… вы меня отпускаете? — спросила она, пристально глядя на него.

Он открыл дверцу «бентли».

— Я ведь не полицейский, — ответил он ее же словами, даже не повернувшись.

— Но… но почему? — продолжала спрашивать она.

Он сел в машину и хлопнул дверцей.

— Если это сделали вы, — сказал он, — то такую маленькую глупышку полиция очень быстро найдет и без меня. Спокойной ночи.

Он двинул машину вперед, потом подал ее на несколько футов назад и, окончательно вырулив, поехал в обратном направлении.

Молодая женщина продолжала нерешительно стоять возле «остина». Удивленно прищурясь, она смотрела, как за поворотом скрываются хвостовые огни «бентли».

Затем она нащупала в кармане фонарик. Включив его, она снова повернулась к машине. Кровь уже перестала сочиться из тела убитого и загустела на прохладном вечернем воздухе. Молодая женщина направила луч фонарика на тело, осторожно просунула руку в открытое окно машины и ощупала наружные карманы убитого. В одном из них она нашла дешевый кисет для табака и трубку, а в другом — спички. Она попыталась залезть рукой в карманы брюк, но для этого надо было бы повернуть тело. Дрожа, она выпрямилась и оглядела пустынную дорогу.

Туман, все такой же клочковатый, становился гуще. Женщина поежилась и отвернулась от машины. Луч ее фонарика пробежал по земле около ног и осветил носовой платок. Она подняла платок, весь пропитанный кровью, и сжала его в руке.

При свете фонарика туман впереди казался сплошной стеной, однако фонарик все же давал возможность разглядеть канаву, пролегающую по обочине дороги. Женщина пошла по дороге, ведущей в Питтингли. На вершине небольшого подъема туман почти рассеялся, превратясь в легкую дымку, и в нескольких ярдах впереди был ясно виден небольшой лаз в живой изгороди. Там была приставная лестница, а за ней — тропинка через поле. Женщина легко перелезла через изгородь и быстро зашагала в восточном направлении. Тропинка вела к еще одному лазу в живой изгороди и дальше, через буковую рощу и поля, к мерцающим огням Верхнего Неттлфолда.

Вместо того, чтобы идти через деревню, женщина повернула на юг и, пройдя примерно полтысячи ярдов, вышла на заброшенную проселочную дорогу. Здесь стоял столб, за много лет испытавший на себе все превратности погоды, а к нему была прибита доска, на которой кривыми буквами было написано «Плющевой коттедж». Чуть дальше по дороге виднелись белые ворота.

Женщина открыла ворота и прошла к дому по дорожке, неровно вымощенной плитами. Дверь была не заперта, и она вошла внутрь, закрыв ее за собой.

Крутая лестница вела на второй этаж. На верхней лестничной площадке было две двери, одна — в кухню, другая — направо, в общую комнату.

Правая дверь была приоткрыта. Женщина распахнула ее и встала на пороге, прислонившись к косяку. Ее темные глаза презрительно смотрели на молодого человека. Он сидел, развалившись на стуле, и, по-совиному моргая, смотрел на нее.

Она тяжело усмехнулась.

— Еще не протрезвел?

Молодой человек выпрямился и попытался отодвинуть свой стул назад.

— Со мной все в порядке, — сказал он заплетающимся языком.

— Где… где ты была?

Она вошла в комнату и резким движением закрыла за собой дверь. При этом дверь так хлопнула, что парень вздрогнул.

— Боже мой! Меня тошнит от тебя, — сказала она с горечью в голосе. — Где я была? А то ты не знаешь, где я была! Ну и дрянь же ты, Марк! Дрянная пьяная свинья!

— Замолчи! — крикнул он сердито. Затем, качаясь, поднялся и быстро прошел к двери. По доносящимся из кухни звукам она поняла, что он погрузил свою пропитанную алкоголем голову в раковину для мытья посуды. Она скривила губы. Сдернув шляпу, бросила ее на стул. Потом подошла к коптящей керосиновой лампе и прикрутила фитиль.

Молодой человек вернулся в комнату. Было похоже, что ему стыдно, он старался не смотреть ей в глаза.

— Извини, Ширли, — пробормотал он. — Я не знаю, как это случилось. Клянусь, я и выпил-то всего две рюмочки, ну самое большее — три. Я даже и не собирался идти в этот проклятый кабак, если бы не этот парень с фермы, забыл только с какой.

— Ах, оставь! — нетерпеливо сказала она. — Не бывает дня, чтобы ты не напился. Ты ведь знал, что тебе нужно было сделать.

— Ну не ругай меня, Ширли! — В его голосе слышалось какое-то усталое раздражение. — Ну хорошо, хорошо. Я знаю, что я свинья. Да, я должен был с ним встретиться. Полагаю, ты ходила вместо меня.

Она достала из кармана пистолет, положила его и стала расстегивать плащ.

— Да, ходила, — коротко ответила она.

— Надеюсь, все в порядке? Я всегда говорил, что это розыгрыш. Но тебе надо было забраться в эту мерзкую дыру и меня затащить жить в этом вонючем доме, и все для того, чтобы гоняться за туманом. Безумная затея!

Внезапно он замолчал, уставившись на ее плащ.

— Боже, Ширли! Что это? — хриплым голосом спросил он.

Она сняла плащ.

— Это кровь. Мне нужно сжечь его.

Лицо его побелело, и он схватился за край стола.

— Что случилось? — спросил он. — Ты… тебе не пришлось стрелять?

— Не пришлось. Он был мертв.

— Мертв? — тупо повторил он. — Как это мертв?

— Его застрелили. Теперь ты понимаешь, что это не розыгрыш, мы гонялись не за туманом.

Он сел потрясенный.

— Боже! — произнес он снова, пытаясь стряхнуть опьянение и взять себя в руки.

— Кто это сделал?

— Я не знаю. Его обыскали. Тот или те, кто застрелил, знали о намеченной встрече. Но они ничего не нашли.

— Откуда ты знаешь?

— Он ничего не взял с собой. Он успел сказать мне об этом. Я думаю, что он струсил, вот и не взял.

Марк потянулся рукой через стол и неуклюже погладил ее руку.

— Прости, сестренка. У тебя был жуткий вечер, бедная девочка.

— Да ладно, все ничего. Досадно только, — тяжело вздохнула она.

— Еще бы не досадно! В итоге мы не продвинулись ни на шаг, если это все-таки не блеф. Но похоже, что не блеф, раз его убили.

Она с раздражением посмотрела на него.

— Разумеется. Более того, я знаю, где искать. Он успел сказать мне.

— Он сказал тебе? — Молодой человек подался вперед. — Где же? — нетерпеливо спросил он.

Она встала.

— Так я тебе и сказала! — бросила она презрительно. — Чтобы ты разболтал об этом первому же собутыльнику.

Он густо покраснел.

— Черт возьми! Но это же мое дело, разве не так?

— Да, это твое дело, — резко ответила она, — но делать его приходится мне. Хорошо, я сделаю его, но ты здесь будешь ни при чем. Понял?

При этих словах он явно скис, но продолжал упорствовать:

— Ты женщина, а это не женское дело. Черт! Не нравится мне это убийство.

— Конечно, — сказала она. — Кому такое может понравиться. Но, прошу тебя, держи язык за зубами.

Выражение ее лица смягчилось.

— О Марк! Ради бога, брось пить хотя бы на некоторое время, — сказала она. — Нам нужно собраться с силами, а ты каждый день напиваешься. Какой от тебя толк, если ты полдня пьян, а остальное время приходишь в себя?

— Ну я же говорю тебе, — пробормотал он, отворачиваясь от нее, — что сегодня я не виноват. Честно! Я даже не собирался идти в эту пивную, но…

— Знаю, знаю, — вздохнула она. — Ты встретил парня, который тебя заманил туда. Я уже слышала это.

2

Проехав совсем немного, Фрэнк Эмберли добрался до Верхнего Неттлфолда, маленького провинциального городка милях в десяти от Карчестера. Его раздражение еще более усилилось при мысли, что если бы, проезжая по дороге на Питтингли, он не прозевал поворот налево, то, во-первых, не опоздал бы к обеду, а во-вторых, не наткнулся бы на труп посреди дороги и избежал бы тем самым массы хлопот и неудобств.

— И какого черта я ее отпустил? — спросил он сам себя вслух. Ответить было нечего. Он нахмурился и сказал:

— Чертов идиот!

Он и в самом деле не знал, что побудило его отпустить ту женщину. Он был достаточно равнодушен к женским чарам, а она и вовсе ему не понравилась, правда, ее самообладание и резкость позабавили его. Ну и характер! Такая ни перед чем не остановится. Но убивать она не убивала. И все-таки следовало доставить ее в полицию. Она уж точно что-то знает. Здесь Эмберли не проведешь. С преступлениями и всем, что с ними связано, он сталкивается каждый день по роду своей деятельности. С другой стороны, сдай он ее в полицию, она пропала. Все факты свидетельствуют против нее. Выяснить кое-какие подробности (а в том, что было чего выяснять, он не сомневался), и дело против нее можно передавать в суд. Будь он обвинителем на этом процессе, он бы выиграл его.

Впрочем, долг его был очевиден, но он пренебрег им. Само по себе его это мало беспокоило, но осторожность все же не помешает. Иначе он рискует попасть в соучастники. И чего ради, черт подери? На этот вопрос он ответить не мог.

Приехав в Верхний Неттлфолд, он подъехал к отделению полиции.

Оно располагалось на рыночной площади в старом здании из красного кирпича. Дежурный молодой констебль прижимал к уху телефонную трубку. На его лице было выражение утомленности и скуки. Он без всякого интереса взглянул на мистера Эмберли и сказал в трубку, что пока ничего не выяснилось, но он делает все, что может. После этого он прослушал ответную реплику, потом повторил свой ответ и повесил трубку.

— Да, сэр, — сказал констебль, записывая что-то на листке бумаги.

— Сержант Габбинс здесь? — спросил Эмберли, набивая свою трубку.

— Да, — ответил молодой констебль.

— Я хочу его видеть.

Констебль подозрительно посмотрел на него и наткнулся на жесткий взгляд.

— И побыстрее, — добавил мистер Эмберли.

— Я не знаю, сэр, — резко ответил констебль. — Я доложу об этом сержанту.

Он вышел из комнаты. Мистер Эмберли подошел к стене, чтобы лучше рассмотреть плакат, рекламирующий удовольствия для тех, кто решится приобрести билет на ежегодный концерт, устраиваемый городской полицией.

В глубине комнаты открылась дверь, на матовом стекле которой красовалась надпись «Только для сотрудников», и в комнату прошествовал человек мощного телосложения с красным лицом и свирепо топорщившимися усами.

— Слушаю, сэр. Чем могу быть полезен? — спросил он громовым голосом, явно предназначенным для того, чтобы вселять ужас в сердца преступников.

Мистер Эмберли повернулся.

— Добрый вечер, сержант, — сказал он.

Сержант сразу сбросил с себя напускную суровость.

— О, мистер Эмберли! — воскликнул он. — Вас не было видно в этих краях около полугода. Надеюсь, у вас все в порядке. Вам нужна моя помощь?

— Мне — нет! — ответил мистер Эмберли. — Но вам, я думаю, не безынтересно будет узнать про труп на дороге к Питтингли.

У констебля, который к этому моменту вернулся на свое место за столом, при этих словах перехватило дыхание, но сержант воспринял их спокойно.

— Вы все такой же шутник, сэр, — с улыбкой сказал он.

— Да, — ответил мистер Эмберли, — но в данном случае это не шутка. Вам стоило бы направить туда кого-нибудь. Если я понадоблюсь, вы сможете найти меня в «Грейторне».

Улыбка с лица сержанта исчезла.

— Вы серьезно, сэр? — спросил он.

— Вполне. И, кроме того, я трезв. Покойник находится в «остине» седьмой модели. Застрелен выстрелом в грудь. Море крови.

— Убийство! — воскликнул сержант. — Господи боже! Сейчас, сэр, одну минутку. Где вы, говорите, нашли его?

Мистер Эмберли подошел к столу дежурного, попросил лист бумаги и нарисовал приблизительный план.

— Я не знаю, где расположен этот Питтингли, будь он неладен, но автомобиль стоит примерно здесь, на расстоянии около мили от поворота к Верхнему Неттлфолду. Я остановился, чтобы узнать дорогу к «Грейторну», и обнаружил, что этот человек мертв. Очевидно, убит. Я бы поехал туда с вами, но и так уже на час опоздал к обеду.

— Не беспокойтесь, сэр. Вы ведь пробудете в «Грейторне» денек-другой? Судебное следствие… да вы и сами все знаете не хуже меня. Уилкинс, свяжитесь с Карчестером. Не заметили ли вы чего-нибудь особенного, сэр? Может быть, видели кого-нибудь на дороге?

— Нет, не видел. Но ведь все в сплошном тумане. Этот человек был еще теплый, когда я дотронулся до него, если это поможет. Всего вам хорошего.

— Всего доброго, сэр, большое спасибо.

Констебль подал телефонную трубку и, пока сержант докладывал о случившемся начальству, стоял, потирая подбородок и задумчиво глядя на дверь, которая захлопнулась за мистером Эмберли. Когда сержант повесил трубку, он произнес:

— Не знаю, кто он такой, но нахал порядочный, это точно.

— Это мистер Фрэнк Эмберли, племянник сэра Хэмфри, — сказал сержант. — Очень умный молодой человек.

— Заходит сюда как к себе домой. Его послушать, так труп на дороге — такое же обычное дело, как одуванчик, — неодобрительно отозвался констебль.

— Для него это именно так, — строго сказал сержант. — Если бы ты, мой дорогой, хоть иногда читал газеты, ты бы знал о нем. Он адвокат. И, по общим отзывам, у него большое будущее. Он далеко пойдет.

— Ну, по мне, чем дальше, тем лучше, — ответил констебль. — Не нравится он мне, сержант. Это факт.

— Пришли ко мне Харпера и перестань слоняться по комнате, как лунатик, — скомандовал сержант. — Мистер Эмберли не нравится многим, но это его не очень-то волнует.

Тем временем машина Фрэнка Эмберли рванулась с места и поехала в направлении Хай-стрит. Дорога из Верхнего Неттлфолда была ему знакома, так что путь до «Грейторна», солидного каменного дома на высоком берегу реки Нетто, занял чуть более десяти минут.

В холле его встретила двоюродная сестра. Это была восемнадцатилетняя девушка, озорная и смешливая. Она с тревогой спросила, что с ним случилось.

Он снял пальто. Глянул на мисс Мэттьюз испепеляющим взглядом и желчно сказал:

— Это все твой короткий путь.

Фелисити захихикала.

— Фрэнк, ты что, сбился с дороги?

— Еще как! — Он повернулся навстречу тетушке, входящей в холл. — Извините, тетя Марион. Я опоздал к обеду?

Леди Мэттьюз обняла его.

— Фрэнк, милый, да, ты опоздал, и суфле из сыра… Дорогая, скажи кому-нибудь о Фрэнке. О, вот Дженкинс! Дженкинс, приехал мистер Эмберли.

Она одарила племянника чарующей улыбкой и направилась в гостиную. Эмберли ухмыльнулся ей вслед и спросил:

— Тетя Марион, переодеваться обязательно?

— Переодеваться, мой мальчик? Ну конечно, нет. Скажи, а ты не потерял свой багаж?

— Нет, просто уже десятый час.

— Это ужасно, мой дорогой. Мы боялись, что что-то случилось.

Фелисити дернула его за рукав.

— Фрэнк, я не верю, что ты целый час искал дорогу. Признайся, ты просто поздно выехал.

— Ты невыносима, Фелисити. Пусти меня, я должен умыться.

Через пять минут он спустился в холл и в сопровождении Фелисити прошествовал в столовую. Пока он ел, она сидела рядом, поставив локти на стол и подперев подбородок ладонями.

— Ты привез маскарадный костюм? — озабоченно спросила она. — Бал назначен на пятницу.

Фрэнк тяжело вздохнул.

— Привез.

— Какой? — Фелисити сгорала от любопытства.

— Костюм Мефистофеля. Он соответствует моему представлению о красоте.

Фелисити засомневалась:

— Ну, не знаю… Видишь ли, я собираюсь быть Девочкой-Пуховочкой, и ты не будешь соответствовать мне.

— И слава богу, что не буду. Послушай, а по какому случаю этот бал? И где он будет проходить?

Ее карие глаза изумленно раскрылись.

— Боже правый! Разве мама тебе не написала?

Он рассмеялся.

— Письма тети Марион похожи на ее разговоры — самое важное она опускает.

— Ну, так знай. Бал будет в усадьбе «Нортон Мэнор». По случаю помолвки Джоан.

— Джоан?

— Джоан Фаунтин. Ты должен знать ее, ты встречал ее здесь.

— Блондинка с красивыми глазами? А кто жених?

— Он просто душка. Его фамилия Коркрен. Кажется, денег у него куры не клюют. В общем, они обручились.

— Погоди, а как зовут этого парня?

— Кого, Коркрена? Тони. А почему ты об этом спрашиваешь?

Фрэнк поднял брови.

— Старина Коркс! Я так и подумал. Мы с ним вместе учились в школе.

— Неужели? Ах, как ему повезло, — вежливо сказала мисс Мэттьюз.

В это время дверь открылась и вошел высокий худощавый седовласый джентльмен. Фрэнк встал.

— Добрый вечер, дядя.

Сэр Хэмфри пожал племяннику руку.

— Послушай, Фрэнк. Я только что узнал о твоем приезде. Что задержало тебя?

— Фелисити, сэр. Она указала мне короткий путь из города. Но он таковым не оказался.

— Значит знаменитый Эмберли сбился с дороги. Сильные мира сего проявляют слабость! Так, Фрэнк?

— Боюсь, что так, сэр.

— На самом деле он просто поздно выехал, — возмутилась Фелисити. — И не говори нам, что был занят, Фрэнк. Я прекрасно знаю, что у тебя сейчас… Папа! Что бывает у адвокатов летом? Кажется, это называется мертвым сезоном. Послушай, папа! Он говорит, что знаком с женихом Джоан.

Сэр Хэмфри, заметив, что его племянник завершает трапезу, пододвинул к нему графин с портвейном.

— В самом деле? На редкость безмозглый молодой человек, должен заметить, но, по-моему, из отличной семьи. Этими торжествами с маскарадом, как я понимаю, отмечают помолвку. Фелисити очень дружна с мисс Фаунтин.

Мистеру Эмберли было ясно, что сэр Хэмфри эту дружбу не одобряет. Он попытался отыскать в памяти какие-нибудь сведения о Фаунтинах, но безуспешно.

Фелисити позвали к телефону. Фрэнк расколол орех и очистил его от скорлупы.

— Я не все рассказал, — произнес он.

— Что ты имеешь в виду? — спросил сэр Хэмфри, наполняя свой бокал.

— Я действительно сбился с дороги. Но, кроме этого, я нашел тело убитого мужчины.

— Господи, спаси и сохрани! — воскликнул сэр Хэмфри, нащупывая пенсне. Водрузив его на свой костлявый нос, он сосредоточил на племяннике изумленный взгляд.

— Кого же убили?

— Понятия не имею. Средних лет, прилично одет… Даже трудно сказать, кто он. Может быть, коммерсант. Труп находился в «остине» седьмой модели. На дороге к Питтингли.

— Ну и ну! — заволновался сэр Хэмфри. — Скандал! Просто скандал! Наверняка это дело рук дорожных грабителей.

— Возможно, — уклончиво ответил племянник.

— Пожалуй, не стоит говорить об этом тете и сестре, — посоветовал сэр Хэмфри. — Как это все неприятно! Убийцы почти у самых наших ворот! Не знаю, куда катится мир!

Он все еще повторял свое «ну и ну» и качал головой, когда они сошли вниз в гостиную к леди Мэттьюз. Взглянув на мужа, она очень спокойно осведомилась о причине его волнений. Сэр Хэмфри настолько решительно отрицал факт своей взволнованности, что она тут же повернулась к Фрэнку и велела выкладывать все начистоту. Племянник имел более верное представление о нервах леди Мэттьюз и в отличие от сэра Хэмфри не опасался за нее. Он не стал ходить вокруг да около.

— Жуткие дела, тетя. Мертвецы на дороге, точнее — мертвец.

Леди Мэттьюз не проявила особой паники.

— Боже милостивый, Фрэнк! Надеюсь не здесь?

— Нет. На дороге к Питтингли. Убили человека. Дядя думает, что это разбойники.

— В самом деле? — сказала тетя Марион. — Похоже на средневековье. Какое неподходящее место — дорога к Питтингли! Кстати, Фрэнк, дорогой, тебе дали что-нибудь поесть?

— Да, спасибо. Великолепный обед.

Сэр Хэмфри, будучи идеальным мужем, успокаивающе погладил жену по руке.

— Не принимай этого близко к сердцу, Марион.

— Разумеется, дорогой, с какой стати? Бедняжка Фрэнк! Такая неприятность! Надеюсь, рядом с нами не орудует банда преступников. Ужасно, если вдруг окажется, что твой собственный шофер — главарь шайки.

— Лудлоу? — спросил удивленный сэр Хэмфри. — Как тебе такое пришло в голову? Любовь моя, Лудлоу служит у нас больше десяти лет. Какое отношение он может иметь к этой ужасной истории?

— Я уверена, что никакого, — ответила его жена. — Полагаю, никто из нас не может иметь отношение к таким делам. Но в этой книге, — ее рука нырнула куда-то между подушек и извлекла книжку в ярком переплете, — в этой книге преступник был шофером. Это наводит на размышления…

— Сэр Хэмфри снова надел пенсне и взял в руки книгу.

— «За углом подстерегает смерть», — прочитал он название. — Дорогая, неужели такая литература занимает тебя?

— Не очень, — ответила она. — Хороший человек в итоге оказывается негодяем. Это просто нечестно — уже почти влюбляешься в героя, и на тебе. Фрэнк, я просила тебя привезти маскарадный костюм?

— Да, тетя. А кто такие эти Фаунтины? Новые знакомые?

— Нет, вовсе не новые. Ты должен знать старого мистера Фаунтина. Хотя откуда тебе его знать, если покойник никуда не выходил.

— Потому и не выходил, что покойник? — сострил Фрэнк.

— Не смейся, мой дорогой. Ну, конечно, куда-то он выходил, иначе откуда бы я сама его знала. Когда умер Джаспер Фаунтин, Хэмфри?

— Если мне не изменяет память, два года назад или чуть больше.

— Да, где-то так. Мне он никогда не нравился. Слава богу, он не навязывал нам свое общество. Фелисити не настаивала, чтобы я ближе познакомилась с его сестрой. Не то, чтобы я что-то имела против нее, совсем нет. Сама она очаровательна, но мне всегда был неприятен Бэзил. Как поживает твоя мама, мой мальчик?

— У нее все в порядке, и она шлет вам привет. Но, тетя, не отвлекайтесь, пожалуйста. Кто такой Бэзил, и почему он вам не нравится?

Леди Мэттьюз посмотрела на него с ласковой улыбкой.

— Тебе не кажется, Фрэнк, что часто невозможно объяснить, почему кто-то не нравится? Не нравится — и все.

Мистер Эмберли задумался.

— Мне кажется, что я всегда могу объяснить, — ответил он наконец.

— Ах, мужчины — другое дело, — промурлыкала тетя Марион, — а я вот не могу.

Сэр Хэмфри оторвался от вечерней газеты:

— Марион, дорогая, не напускай таинственности. Фаунтин — парень как парень. Не скажу, что я от него в восторге, но, возможно, я старомоден. Боже мой, Фелисити, я тебя умоляю, закрывай дверь. Ужасный сквозняк.

Фелисити закрыла дверь.

— Прошу прощения. Мне звонила Джоан. У нее был кошмарный день. В самом деле, мама. Привезли ее маскарадный костюм, а вместе с ним чек. Бэзил увидел его, устроил скандал и сказал, что платить не будет. Можно подумать, что он на грани банкротства. Джоан говорит, что он всегда ворчит из-за денег. Прямо болезнь какая-то. Он же купается в деньгах!

Сэр Хэмфри посмотрел на нее поверх пенсне.

— Фелисити, со стороны твоей подруги нехорошо отзываться так о своем брате, — сказал он. — Ты не должна ей потакать.

— Но он ей всего лишь сводный брат, — не успокаивалась Фелисити, — а кроме того, он такой зануда. Однако Джоан сумела утихомирить его и прекратить скандал из-за костюма. Я думаю, он утешается мыслью, что скоро сбудет Джоан с рук.

— Фелисити, неужели ты все это время разговаривала по телефону? С одним человеком? — решил подтрунить над ней Фрэнк.

— Да, конечно. А что? Кстати, Джоан сказала, что уговаривала Бэзила быть Мефистофелем, поскольку она и Тони собираются быть Маргаритой и Фаустом, но он не согласился. И в итоге все получилось очень удачно. Я сказала ей, что нашла другого Мефистофеля, еще лучше. Она в восторге.

— Может быть, хоть ты меня посвятишь в тайну, — сказал Фрэнк. — Это уже начинает действовать мне на нервы. Кто такой Бэзил?

— Дурачок! Это сводный брат Джоан.

— Это я уже сообразил. Он сейчас владелец «Нортон Мэнор»?

— Ну разумеется! Он все унаследовал, когда старый мистер Фаунтин отдал концы.

Слегка шокированный сэр Хэмфри снова выразительно посмотрел на Фелисити.

— Умер, моя дорогая.

— Хорошо, папа, умер. Он племянник мистера Фаунтина, и так как у того не было детей, он стал его наследником. Все очень просто.

— У Джаспера Фаунтина были дети, — возразила леди Мэттьюз. — Вернее сказать, один сын. Он умер года три назад. Я помню, что читала объявление о его смерти в «Таймсе».

Фелисити слегка удивилась.

— Я не слышала ни о каком сыне. Ты уверена, мамочка?

— Абсолютно, милая. Ничего путного из него не вышло. Он уехал в Южную Америку.

— В Африку, дорогая, — поправил ее сэр Хэмфри, не отрываясь от газеты.

— В самом деле, Хэмфри? Впрочем, это не имеет значения. Был какой-то скандал. Что-то, связанное с картами. Молодой человек выпивал, чем, видимо, и объясняются его дурные привычки. Я не знаю, что с ним потом произошло, знаю только, что он умер.

— В таком случае хватит о нем, — сказал Фрэнк. — Скажите, тетя, а у вызывающего всеобщее неодобрение Бэзила есть дурные привычки?

— По крайней мере я о них ничего не знаю.

Сэр Хэмфри отложил газету.

— В наше время газеты не печатают ничего, кроме сенсационных описаний самых отвратительных преступлений, — проворчал он. — Молодые люди, не хотите ли сыграть в бридж?

* * *

На следующий день Фелисити, которую леди Мэттьюз попросила купить кое-что в Верхнем Неттлфолде, потребовала, чтобы Фрэнк сопровождал ее. Его предложение отправиться в машине было решительно отвергнуто. Она хотела взять с собой на эту прогулку Волка, немецкую овчарку.

Волка привели с конюшни, и они отправились в путь. Первую сотню ярдов он в восторге прыгал вокруг хозяйки и лаял, как очумелый. Фрэнк по опыту знал, что прогулки с Волком — дело не шуточное. Этот пес не имел никакого понятия о дисциплине. При приближении любого автомобиля его приходилось крепко держать за ошейник. Вдобавок он имел привычку безрассудно ввязываться в ссоры с другими собаками.

Неширокая главная улица городка, как обычно в будние дни, была запружена стоящими у тротуара автомобилями, владельцы которых делали покупки в магазинах. Волк и сидящий в большом туристском автомобиле эрдельтерьер обменялись угрозами. Фелисити узнала машину Тони Коркрена. В это время из кондитерской вышла стройная блондинка в костюме из твида, а следом за ней — молодой человек.

— Это Джоан! — воскликнула Фелисити и устремилась на другую сторону улицы. Фрэнк последовал за ней, предательски бросив Волка, которому явно хотелось посетить мясную лавку.

Фелисити обернулась к подходящему Фрэнку.

— Подумать только, Фрэнк! Джоан говорит, что убили их дворецкого. Кстати, Джоан, это мой двоюродный брат Фрэнк Эмберли. Он говорит, что знаком с вами, мистер Коркрен. Но какой ужасный случай с этим Доусоном! Как это случилось? — Она помолчала секунду и добавила: — Жуть просто!

— Убили вашего дворецкого? — переспросил Фрэнк, обменявшись сердечным рукопожатием с мистером Коркреном.

— Чудовищно, не так ли? — сказал Энтони, молодой человек, лицо которого выражало подкупающее простодушие и искренность. — Только что человек говорит вам: «Не хотите ли рейнвейна, сэр?», а через минуту, не успели вы глазом моргнуть, как его убили. Мерзкая история.

Он смотрел на бывшего одноклассника так уважительно, как будто тот был существом более высокого класса.

— Конечно, для вас, головастых ребят-адвокатов, такие случаи обычны, а для нас это большая неприятность. Гнусное дело.

— Безусловно, — согласился Фрэнк.

Он замолчал, нахмурившись, и тут же получил от Фелисити упрек в равнодушном невнимании.

— Напротив, — возразил он. — Я необычайно заинтересован. Как это случилось, мисс Фаунтин?

— Видите ли, мы пока еще знаем очень немного, — смущенно сказала девушка. — В этот день Доусон работал только до обеда, затем он уехал, воспользовавшись маленьким «остином». Бэзил специально держит эту машину для слуг, поскольку усадьба расположена довольно далеко от города, а автобусы поблизости не ходят. Мы ничего не знали о случившемся, пока вчера, уже поздно ночью, не пришел полицейский и не сообщил, что на дороге к Питтингли найден труп Доусона. Его застрелили. Все это просто жутко. Доусон много лет служил в доме, и я не могу представить себе, что кто-то хотел его убить. Бэзил очень расстроен.

— Как я понял, этот Доусон — ваш старый слуга?

— О да, — откликнулся Энтони. — Историческая достопримечательность. Торжественно-величественный и довольно угрюмый вид — типичный старый дворецкий.

Джоан поежилась.

— Это ужасно! Просто не верится. Он был старым слугой дяди Джаспера, а когда тот умер, они вместе с Коллинзом остались в доме. Так что фактически он был не нашим слугой, а дядиным, но все равно, то, что произошло, чудовищно. Просто бессердечно с вашей стороны не отменить назначенный на среду бал.

— Но, душенька, мы ведь не можем скорбеть всю оставшуюся жизнь, — возразил ей жених. — Я могу сказать, что братец Бэзил уже действует мне на нервы. Конечно, то, что случилось, — это несчастье, однако все же речь идет не о его лучшем друге.

— Дорогой, не в этом дело, — мягко возразила Джоан. — Я же объясняла тебе, что Бэзил не переносит мертвых, даже мертвых животных. Тебе он кажется черствым и грубоватым. Но на самом деле он не такой, и это мне в нем нравится.

— Но как же так? — не соглашался Энтони. — Ведь он стреляет, охотится. Разве нет?

— Да, но он не может присутствовать при чьей-либо смерти, и я готова держать пари, что ты никогда не видел, чтобы он подбирал подстреленных птиц. Только никому не говори, потому что он это скрывает. Он даже не согласился похоронить щенков Дженни, когда я его об этом попросила. Он не смог бы дотронуться до них.

— Ну, возможно. И все-таки весь этот траур мне кажется несколько наигранным.

Джоан молчала, она выглядела обеспокоенной.

— Когда убивают твоего дворецкого, это как-то не воодушевляет, — начала было Фелисити, но ее речь была прервана внезапным гвалтом, донесшимся с середины мостовой.

— О боже! Волк! — закричала Фелисити.

Волк, выбежав из мясной лавки, столкнулся с бультерьером. Они сразу же почувствовали взаимную неприязнь и ринулись в бой. Услышав крик Фелисити, на мостовую метнулась женщина и попыталась поймать бультерьера. Мистер Эмберли также устремился на поле битвы, и ему удалось ухватить Волка за загривок. Молодая женщина обвила руками шею бультерьера.

— Держите вашу собаку! — запыхавшись, выкрикнула она. — Я немного придушу Билла. Это единственный способ.

Мистер Эмберли бросил на нее взгляд, но она в это время склонилась над собакой.

Бультерьер мощной хваткой вцепился в глотку Волка, но хозяйка безжалостно сжала ему шею, и собаке пришлось-таки разжать пасть. Мистер Эмберли оттащил Волка, продолжая держать его.

Женщина пристегнула поводок к ошейнику своей собаки и наконец подняла глаза.

— Это ваш пес виноват, — начала она и вдруг замолчала, испуганно глядя на мистера Эмберли и бледнея на глазах.

— Как всегда, — невозмутимо сказал Фрэнк. — Но, кажется, ваша собака не пострадала.

Она опустила глаза.

— Нет, — ответила она и хотела уйти, но в это время подошла Фелисити.

— Пожалуйста извините, прошу вас, — сказала она. — Мне следовало бы крепче держать его на поводке. Я надеюсь, что он не причинил вреда вашей собаке?

Хозяйка бультерьера насмешливо улыбнулась.

— Скорее наоборот. Это ваша собака могла пострадать.

Фелисити посмотрела на нее с дружелюбным интересом.

— Вы — девушка из «Плющевого коттеджа», не так ли? — осведомилась она.

— Да, мы с братом сняли этот коттедж вместе с обстановкой.

— И надолго вы там обосновались? Вас, кажется, зовут Ширли Браун? Мое имя Фелисити Мэттьюз, а это мой двоюродный брат, Фрэнк Эмберли.

Мисс Браун слегка поклонилась, но при этом даже не взглянула на мистера Эмберли.

— Я хотела познакомиться с вами, — продолжала Фелисити. — Ужасно рада, что мы встретились. В нашей глуши практически нет молодежи. Вы знакомы с мисс Фаунтин?

Молодая женщина отрицательно покачала головой.

— Нет. Я, к сожалению, редко выхожу из дома. Мой… мой брат фактически инвалид.

— Ах, какое несчастье! — посочувствовала Фелисити. — Джоан, это мисс Браун, она живет в «Плющевом коттедже».

— Извините, — вмешался в разговор Фрэнк, — но вы мешаете движению.

После этих слов Фелисити обратила внимание на возмущенного водителя, немилосердно давящего на гудок своего автомобиля. Она отступила к тротуару, увлекая за собой мисс Браун, которая, впрочем, последовала за ней довольно неохотно.

— Вы слышали новости? — спросила Фелисити. — Убили дворецкого Фаунтинов. Ужасно, правда?

— Нет, я ничего не слышала. Убили насмерть?

— Ему прострелили грудь, — бархатным голосом сообщил мистер Эмберли, — когда он сидел за рулем «остина» седьмой модели.

— Ах, вот как, — сказала Ширли.

— Так оно и было, — озадаченно произнес мистер Коркрен, — но откуда, черт побери, ты знаешь об этом?

— Это я обнаружил труп, — ответил Эмберли.

Это заявление произвело сенсацию. Только темноволосая Ширли не выказала ни удивления, ни недоверия. В том, как она держалась, чувствовалась некоторая скованность, но во взгляде, который она переводила с лица изумленной Джоан на горящие глаза Фелисити, было равнодушие, граничащее со скукой.

— Я подумал, — сказал Эмберли, прерывая град вопросов, что рано или поздно вы все равно бы об этом узнали.

— Так! — Фелисити бросила на него испепеляющий взгляд. — Ну-ка, выкладывай!

— Дорогая! Мои свидетельские показания я должен держать при себе до судебного следствия, — не без ехидства ответил он и почувствовал, как напряглась Ширли Браун.

— Правда, одна только правда и ничего, кроме правды! — деланно пошутила она.

— Я вижу, вам хорошо знакома эта процедура, — сказал мистер Эмберли.

Она выдержала его жесткий взгляд, ничего не сказав в ответ. Разговор внезапно прервался: собаки, которые все это время глухо рычали, наконец предприняли попытку вцепиться друг другу в глотку. Ширли намотала на руку поводок бультерьера и отступила назад.

— Я должна идти, — сказала она. — Мне нужно кое-что купить. До свидания.

Джоан проводила ее взглядом.

— Какая странная девушка! — вырвалось у нее.

— Ну, не знаю. По-моему, довольно приятная, — отозвалась Фелисити. — Послушайте, мы не можем стоять тут вечно. Мне нужно зайти в магазины Томпсона и Крюэтта. Джоан, пойдем вместе. Фрэнк, ради бога, держи Волка как следует. Мы ненадолго.

Предоставленные самим себе двое молодых людей медленно прохаживались по улице.

— Послушай, Эмберли, в этом убийстве есть что-то чертовски странное, — громко сказал Энтони.

— Только не ори об этом на весь город, — порекомендовал самый грубый человек в Лондоне.

— Хорошо, но давай без шуток. Скажи, кому и зачем потребовалось стрелять в дворецкого? В старого респектабельного зануду, прослужившего в «Мэноре» много лет. Такого просто не бывает. Я хочу сказать, что убивают гангстеров, министров и другую подобную братию. Это понятно. Но зачем убивать дворецкого? Какой в этом смысл?

— Понятия не имею, — пожал плечами Фрэнк.

— Дворецких не убивают, — уверенно произнес Энтони. — Здесь что-то не то. Я вот что думаю, Эмберли: всякие тайны хороши в книгах, а не в реальной жизни. Лучше от них держаться подальше.

— Постараюсь.

— Постарайся, — сказал Энтони, внезапно помрачнев. — Однако, живя в «Мэноре», это невозможно. Дом просто кишит тайнами.

— Вот как, — удивился Фрэнк. — Но почему?

— Будь я проклят, если знаю. Там есть нечто такое, чего нельзя пощупать руками. Но оно есть, это факт. Один братец Бэзил чего стоит. Между нами говоря, — продолжал он, доверительно понизив голос, — в нем есть что-то фальшивое. Я с ним практически не общаюсь. Неприятная ситуация. Тебе-то я могу сказать, что если бы не Джоан, я бы ни за что не согласился жить в этом доме.

— Из-за его таинственности или из-за его хозяина?

— Отчасти из-за того, отчасти из-за другого. Видишь ли, сам дом здесь ни при чем. Но в доме есть люди. Они, как кошки, шастают в темноте и везде суют свой нос. Послушай, никому не говори об этом, но это непреложный факт: там нельзя шагу ступить без ощущения, что за тобой наблюдают. Мне это действует на нервы.

— За тобой следят?

— Я не знаю. Но не удивлюсь, если это так. У братца Бэзила есть слуга, который имеет привычку внезапно появляться невесть откуда. Один из реликтов старого порядка. Если бы убили его, я бы не стал переживать. Мне кажется, что он занят мерзкими делами, и Джоан тоже так думает, но братец Бэзил любит этого субъекта.

— Кстати, а что, собственно, не так с Бэзилом? — спросил Фрэнк.

— Что не так? О, я понимаю, о чем ты хочешь спросить. Я не знаю. Видишь ли, он жаден до умопомрачения. Удавится из-за денег. У него чертовски скверный характер. Уверен, что Джоан от него порядком достается. Он полон показного жизнелюбия. Эдакий рубаха-парень, называет тебя стариком и хлопает по спине.

Фрэнк сжал кулак, оттопырил большой палец и направил его вниз, демонстрируя этим древнеримским жестом отрицательное отношение к Бэзилу.

— Именно так, — сказал Коркрен. — Я знал, что наши мнения совпадут. Тут есть еще одно обстоятельство…

Однако Фрэнку так и не удалось узнать, о чем еще хотел рассказать Энтони, поскольку в этот момент к ним подошли их спутницы. Джоан Фаунтин закончила все дела, связанные с покупками, и была готова отправиться домой. Пожав на прощание руку Фрэнку, она сказала:

— Фелисити обещала мне заехать после обеда. Я надеюсь, что вы тоже будете.

— Спасибо, я постараюсь, — ответил Эмберли к некоторому удивлению своей двоюродной сестры.

Когда Джоан и Коркрен отъехали, Фелисити испытующе посмотрела на Фрэнка, пытаясь понять, намерен ли он посетить «Нортон Мэнор».

— Я не могла не принять этого предложения, — объяснила она. — Ясно, что из-за случившегося все там в ужасном состоянии. Бэзил, конечно, нервничает, переживает, но Джоан считает, что ему всегда лучше, когда в доме гости. Ты не очень возражаешь?

— Не очень, — сказал Фрэнк.

Фелисити испытующе взглянула на него.

— Мне даже кажется, что ты хотел бы пойти.

— Так оно и есть, — ответил Эмберли.

3

Вернувшись в «Грейторн», они увидели в гостиной ожидающего их инспектора полиции из Карчестера, который уже раньше встречался с мистером Эмберли и не скрывал своей неприязни к нему. Инспектор задал множество вопросов и, недоверчиво похмыкав над ответами, записал их, однако, себе в блокнот. Сообщив, что на следующий день в одиннадцать утра мистеру Эмберли следует прибыть на судебное следствие, он отбыл. Для его недружелюбия были причины. Когда-то они вместе расследовали одно дело, причем мистер Эмберли подключился к расследованию значительно позже, но именно его версия оказалась правильной. Инспектор не любил вспоминать этот случай и, когда речь заходила о мистере Эмберли, гневно восклицал: «Глаза бы мои его не видели!»

В «Грейторне» происшедшее убийство не обсуждали, зная неприязнь сэра Хэмфри к подобным темам. Днем Фрэнк играл в теннис с кузиной, а вечером доставил ее на своей машине в усадьбу «Нортон Мэнор», которая была расположена в семи милях к востоку от Верхнего Неттлфолда и примерно в трех милях от «Грейторна».

Центральный дом усадьбы представлял собой постройку начала восемнадцатого века. Его изящный фасад был выложен из каменных плит и старого красного кирпича. Вокруг разбит небольшой парк, по которому под склонившимися к воде ивами змейкой вилась речка Неттл. Помещения внутри дома были прекрасно спланированы, но обставлены в каком-то тяжеловесном стиле, который не лучшим образом характеризовал вкус покойного мистера Фаунтина.

Эмберли и его сестра были встречены камердинером, неразговорчивым человеком среднего роста, который исполнял обязанности погибшего дворецкого.

— Добрый вечер, Коллинз, — поздоровалась с ним Фелисити, входя в дом.

Услышав это имя, Эмберли бросил на камердинера быстрый взгляд.

Во внешности слуги не было ничего примечательного. Его худое лицо привлекало внимание своей нездоровой бледностью. Глаза были постоянно потуплены.

Фелисити высказала соболезнование в связи с убийством Доусона. Она считала, что Коллинз, проработав несколько лет бок о бок с дворецким, должен сильно переживать по поводу понесенной утраты, и его холодная реакция немного смутила ее.

— Вы очень добры, мисс, — сказал Коллинз. — Очень трагическое событие, как вы изволили сказать. Я, естественно, не желал бы, чтобы происходили подобные вещи. Однако мы с Доусоном никогда не были, что называется, на дружеской ноге.

Он подошел к двери, ведущей в зал. Фелисити последовала за ним. Она назвала ему имя своего двоюродного брата, и опущенные глаза слуги на миг поднялись, чтобы взглянуть в лицо Эмберли. Это были холодные, невыразительные и какие-то безжалостные глаза. Один взгляд — и они снова спрятались. Слуга открыл дверь и доложил о прибывших гостях.

Вокруг камина сидели Джоан, ее жених и дородный мужчина с красивым энергичным лицом. Эмберли был представлен и выдержал рукопожатие, от которого хрустнули кости. Бэзил Фаунтин громко выразил удовольствие принять в своем доме таких гостей. Он весь лучился доброжелательностью. Эмберли вполне мог понять, какое чувство вызывал Бэзил у его друга Коркрена. За радушием скрывалось раздражение, готовое вспыхнуть по малейшему поводу. Он суетился, предлагал напитки, пододвигал стулья, весело шутил с Фелисити, но стоило его сводной сестре замешкаться, когда она устраивала для Фелисити место поближе к камину, дурной нрав Бэзила прорвался наружу, и он резко отчитал ее. Впрочем, он быстро взял себя в руки, и тут же на его лице снова засияла улыбка.

— Вы ведь знакомы с Коркреном, не так ли? Он собирается стать членом нашей семьи, о чем, несомненно, уже известил вас, — сказал он, ласково положив руку на безответное плечо Энтони.

Бэзил по натуре был гостеприимен. Он настойчиво потчевал гостей закусками и напитками, предлагал им сигары и сигареты, самолично принес подушечку для Фелисити. И лишь убедившись, что все устроены с максимально возможным удобством, затронул самый больной вопрос. Повернувшись к Эмберли, Фаунтин сказал:

— Я очень рад, что вы с сестрой заехали к нам сегодня. Скажите, это ведь вы нашли бедного Доусона?

— Да я. Но боюсь, что не много смогу рассказать вам.

Фаунтин срезал кончик сигары. Его лицо выражало беспокойство. В этот момент он был похож на человека, который не может стряхнуть с себя впечатления от кошмарного сна.

— Я понимаю, — сказал он. — Его ведь застрелили, не так ли? Может быть, вы видели кого-нибудь или нашли что-нибудь, что давало бы хоть какой-то ключ.

— Нет, — ответил Эмберли, — ровным счетом ничего.

Джоан чуть выдвинулась вперед.

— Хорошо бы, вам рассказать нам о том, что видели, — попросила она. — Полиция дала лишь сухой отчет, а мы чувствуем, что к нам это имеет отношение, ведь несчастный был нашим слугой.

— Да, расскажите хоть что-то, — присоединился к просьбе Энтони, — и покончим с этим.

Он посмотрел на Джоан и улыбнулся:

— Не стоит так расстраиваться, дорогая. Лучше не думать об этом.

Фаунтин, взглянув на него, тотчас возразил:

— Не так-то просто забыть, что убили одного из наших людей. Вам со стороны легко рассуждать. То, что произошло, ужасно. — Он тряхнул головой. — Я не могу выкинуть это из головы. Человека лишили жизни так… так хладнокровно!

Он, как будто почувствовав на себе взгляд Эмберли, повернулся к нему.

— Считаете, что я принимаю это слишком близко к сердцу? Возможно, так оно и есть. Не отрицаю, я очень переживаю.

Он зажег спичку и поднес ее к сигаре. Эмберли заметил, как дрожит пламя.

— Я ничего не могу понять, — прерывающимся голосом сказал Фаунтин. — Полиция говорит о дорожных бандитах. Скажите, его ограбили?

Коркрен, не упуская из вида бледное от волнения лицо Джоан, сказал не слишком серьезным тоном:

— Ограбили? Ну, конечно, его ограбили. Ставлю шиллинг, что он удирал, прихватив фамильное серебро. Послушайте, откуда так зверски сквозит?

Энтони оглянулся и увидел, что дверь приоткрыта. Он хотел было встать, но Фаунтин опередил его.

— Не беспокойтесь, я закрою, — сказал он и, тяжело ступая, направился к двери. Перед тем, как ее закрыть, он выглянул в вестибюль, и Энтони, заметив это, сказал, что, видно, этот тип Коллинз опять, как обычно, подслушивает.

Фаунтин с раздражением покачал головой.

— Нет. Но все же нам лучше разговаривать потише. Естественно, что вся прислуга сгорает от любопытства. — Он взглянул на Эмберли. — Их нельзя винить в этом. Не так ли?

— Думаю, — медленно произнес Эмберли, — я не столь снисходителен, и ни при каких обстоятельствах не склонен одобрять подслушивание у дверей или подглядывание в замочную скважину.

— Это все россказни Коркрена, — сердито сказал Фаунтин. — Сущий вздор. Я не собираюсь быть адвокатом Коллинза, но… — Он внезапно замолк и, резко переменив тему, в своем обычном жизнерадостном тоне заговорил о предстоящем бале.

Дверь бесшумно открылась, и появился Коллинз с подносом, уставленным напитками. В комнате как будто повеяло холодом, и все почувствовали себя как-то стесненно. В голосе Фаунтина появилась принужденность, в смехе Джоан послышались нервные нотки. По ворсистому ковру камердинер бесшумно прошел к столику у стены, поставил на него поднос и вышел так же неслышно, как и вошел. Эмберли посмотрел, как он спокойно и твердо закрывает за собой дверь.

— Вы ведь не любите этого человека? — глядя в упор на Фаунтина, сказал Эмберли.

Собравшиеся были несколько уязвлены его неожиданной бесцеремонностью. Смех замер на губах Фаунтина. Он пристально посмотрел и отрицательно покачал головой.

— Нет. Не очень. Я бы не держал его в доме, если бы не желание моего дяди.

— Между ним и Доусоном не было вражды?

— Нет. Не скажу, что они прекрасно ладили друг с другом, но вражды я не замечал.

— Уж не кажется ли вам, что Коллинз может иметь какое-то отношение к случившемуся? — задала вопрос Джоан.

— Нет, мисс Фаунтин. Просто мне было интересно узнать это.

— Нет, он ни при чем, — заверил Фаунтин. — Я случайно знаю, что во время убийства он был в доме.

— Вы уверены в этом? — спросил Эмберли.

— Абсолютно. — Фаунтин рассмеялся. — Хотя по своей внешности он — типичный злодей, не так ли? Однако не стоит шутить по этому поводу. Вы, кажется, собирались рассказать нам о том, как нашли тело Доусона.

Рассказ Эмберли, по свидетельству его двоюродной сестры, не отличался сенсационностью. Он был очень кратким, даже суховатым. Эмберли не выделял никаких особых моментов, не предлагал версий. Рассказывая, он чувствовал вокруг атмосферу почти болезненного беспокойства. Беспокойство это исходило не от откровенно заинтригованной Фелисити и не от легкомысленного Коркрена. Джоан сидела, не сводя с Эмберли глаз, в которых застыла тревога, а ее брат, раздражавшийся, когда Энтони перебивал рассказ или когда Фелисити слишком явно выказывала удовольствие, слушал внимательно и напряженно, забыв про сигару, которая тлела, роняя длинные столбики пепла на пол к его ногам. Глядя на него, никто не усомнился бы в том, что он искренне расстроен. Он хотел услышать от Эмберли все до мельчайших подробностей и настойчиво повторял:

— Вы уверены, что никто не встретился вам по дороге?

Рассказ Эмберли был краток и лишен каких бы то ни было декоративных деталей. Он кончил, воцарилась тишина, которую через некоторое время нарушил Коркрен. Он бодрым голосом предложил Фаунтину и Эмберли сыграть с ним завтра в гольф в три мяча, чтобы развеяться после следствия.

Фаунтин не хотел играть. Он энергично мотнул головой.

— Играйте вдвоем. Мне нужно будет съездить в город.

— В город? Зачем? — спросила его сводная сестра.

— Нужно позаботиться о том, чтобы найти нового дворецкого, — ответил он. — Я сегодня звонил Финчу в бюро по найму. Боюсь, это будет не так-то просто. Слуги не очень-то идут в такие уединенные места. А тут еще это жуткое дело. Несомненно, это тоже оттолкнет людей.

— Силы небесные! Неужели Коллинз теперь так и останется дворецким и как привидение будет мелькать по всему дому? — застонал Коркрен.

— Я должен кого-то нанять, потому что эта работа не входит в обязанности Коллинза и он ее не любит. — Фаунтин заметил, что сигара догорела и отбросил ее. Затем, чтобы стряхнуть подавленность, поднялся и предложил гостям сыграть в бильярд.

Он торжественно препроводил всех в бильярдную. Его обычная манера вернулась к нему. Темы убийства больше не касались. Но, несмотря на хохот Бэзила и легковесные шутки Коркрена, Эмберли явно ощущал висевший в воздухе дома тяжелый и давящий дух.

Он не сожалел, что званый ужин подошел к концу. Визит не доставил ему удовольствия, но дал повод для раздумий. Эмберли молча ругал себя за опрометчивое и не свойственное ему донкихотство в отношении девушки, которую он застал у автомобиля убитого и которую сейчас выгораживал своим молчанием.

Стреляла не она — в этом он был уверен. Но ее присутствие на месте убийства не было случайным. И причиной ее нервного состояния (он не сомневался в этом) был не только обнаруженный ею труп дворецкого. Она, пожалуй, была не то, чтобы потрясена или испугана, а скорее чем-то горько разочарована.

Случай представлялся весьма интересным. С ним так или иначе были связаны: девушка, которая явно шла на встречу с дворецким; Фаунтин, потрясенный, просто ошеломленный новостями; Джоан, напуганная, чувствующая себя в доме не в своей тарелке и опасающаяся камердинера; наконец, сам Коллинз — бесстрастный, но почему-то производящий зловещее впечатление, подслушивающий у дверей и, как и его хозяин, очень сильно желающий услышать все, что мог рассказать Эмберли.

— Ну и что из этого? — возражал сам себе Эмберли. — Почему бы им не заинтересоваться всеми подробностями?

И тем не менее он мог поклясться, что за всем этим прячется нечто такое, что и не сразу раскроешь.

Эмберли решил поинтересоваться прошлой жизнью дворецкого. У него было мало надежды на то, что судебное следствие что-либо даст. Что знал дворецкий? Кому еще это известно? Все эти загадки не просто было разгадать.

Он не ошибся в своих предположениях. Судебное следствие, состоявшееся на следующее утро, мало что дало охочим до сенсаций журналистам. Врач и эксперт по оружию не сказали ничего интригующего, а сам Эмберли, считавшийся единственным свидетелем, разочаровал всех, ответив на вопросы сухо и сжато.

Эффектного раскрытия преступления не произошло, о каких-либо тайнах в жизни Доусона никто не знал, заподозрить в желании убрать дворецкого было некого. Присяжные признали, что убийство совершено неизвестным лицом или неизвестными лицами, и на этом процедура закончилась.

— И все-таки, сэр, — сказал сержант Габбинс, когда все завершилось, — странный это случай, и знаете, почему?

— Я мог бы высказать несколько предположений, но, сделайте одолжение, скажите ваше мнение, — ответил мистер Эмберли.

— Именно потому, что ничего странного в нем нет, сэр, — сформулировал свою мысль сержант.

Мистер Эмберли загадочно посмотрел на него.

— Я думаю, что вы в этом деле продвинетесь далеко, сержант. Если вам повезет.

— Что ж, сэр, не мне судить об этом, но хочется, чтобы вы не ошиблись, — ответил тот, весьма польщенный.

— Вам должно очень повезти, — вкрадчиво сказал мистер Эмберли.

Сержант недоуменно посмотрел на него, продолжая о чем-то думать, потом сердито произнес:

— Я слышал, что у вас много врагов, сэр, и меня это не удивляет. Я не из тех, кто обижается, потому как знаю, что вы любите пошутить. Но многим не нравится, как вы разговариваете с ними. И если бы я не знал вас так, как знаю, я бы не сказал вам того, что собираюсь сказать. Но в свое время вы сообщили нам пару ценных фактов, помните, в том случае с ограблением, когда мы зашли в тупик, причем сделали это бескорыстно.

— Да, вы тогда слегка сели в лужу, не так ли? — сказал мистер Эмберли. — Я заметил, что тот тупоголовый инспектор все еще служит у вас в Карчестере.

Сержант ухмыльнулся.

— Он должен скоро получить повышение. Возможно, и я тоже.

— За что? — поинтересовался мистер Эмберли.

— За раскрытие этого преступления, сэр.

— О! — сказал мистер Эмберли. — В таком случае я не должен отнимать у вас время. Вперед и флаг вам в руки!

— Именно так, сэр. Я подумал, что у вас есть особый дар, и вы, если можно так выразиться, всегда умеете попасть в точку. Так вот, я решил, что будет лучше, если я расскажу вам о наших сложностях в расследовании.

— Конечно, но если вы воображаете, что я возьму на себя роль сыщика-любителя…

— О, нет, сэр, об этом и речи не идет. Хотя когда вы заявили, что пропавшие алмазы находятся у Вилтона, я, признаюсь, подумал, что вы только зря растрачиваете себя на вашей работе. Правда, в то время, когда произошла кража, вы находились в том доме. Это, конечно, дало вам преимущество, но все же вы сработали весьма искусно, мистер Эмберли, и мы были очень благодарны вам за помощь, потому что наше положение было крайне неприятным. Мы размышляли, звонить в Скотленд-Ярд или нет.

— Так же, как и в нынешнем случае, — кивнул мистер Эмберли.

— Да, сэр, — ответил сержант. Говоря, что в этом случае нет ничего странного, я имел в виду, что здесь все ясно, все на поверхности. Нет никаких фактов против Доусона, нет врагов, нет женщин, многолетняя служба в «Мэнор» — все благопристойно. Но неестественно это. Можете мне поверить, мистер Эмберли. Когда человека убивают, за этим всегда что-то скрывается, и в девяти случаях из десяти оказывается, что у этого человека в жизни не все в порядке. Не считая женщин. Ну, а в этом случае только одно обстоятельство кажется немного подозрительным.

— Вы носите очки? — неожиданно спросил мистер Эмберли.

— Я, сэр? Нет.

— А надо бы.

— Нет, мистер Эмберли, только не мне. Я все вижу так же ясно, как и в возрасте двух лет.

— Именно это я и имел в виду. Продолжайте.

— Что-то я не пойму, к чему вы клоните, сэр, — чистосердечно признался сержант. — Так вот, это подозрительное обстоятельство связано с денежными сбережениями Доусона. Они все достанутся его сестре. Она — вдова, живет в Лондоне. Он не оставил завещания, и поэтому все отходит к ней. А это кругленькая сумма, более значительная, чем можно было ожидать.

— Я всегда предполагал, что дворецкие немного подрабатывают на стороне.

— Некоторые подрабатывают, а некоторые — нет. Но я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь дворецкий скопил столько денег, сколько их оказалось у Доусона. Насколько мы можем судить, у него отложено что-то около двух тысяч фунтов. Причем эта сумма разбросана по разным банкам. Вам это о чем-нибудь говорит, сэр?

— В каких банках хранились деньги Доусона?

— В местном Почтовом сберегательном банке, в Банке сертификатов военного займа и в Карчестерском банке. Инспектор этому значения не придал, а мне показалось это странным. Конечно, у каждого своя голова на плечах, и у каждого есть соображения о том, где разместить свои деньги, но все же мне хотелось бы знать, как он смог сколотить такую сумму. И всегда вносил наличные.

— По скольку же?

— Думаю, не помногу, но регулярно. Я предоставлю вам возможность ознакомиться с цифрами.

— Да, хорошо… то есть, пожалуй, нет. Лучше не стоит.

— Полковник Уотсон не стал бы возражать, сэр, если вас это беспокоит. Вы меня понимаете?

Мистер Эмберли мрачно улыбнулся.

— Вопрос в том, сержант, буду ли я на вашей стороне.

— Простите, сэр?

— А я не уверен, что буду на вашей стороне, — сказал мистер Эмберли. — Когда я все это обдумаю, я дам вам знать. А пока я хотел бы где-нибудь перекусить. Желаю вам успешного расследования!

Сержант смотрел вслед удалявшемуся Эмберли, и его лицо выражало глубокую растерянность. Начальник местной полиции полковник Уотсон, торопливо выходящий из зала суда, застал его задумчиво почесывающим голову.

— Сержант! Мистер Эмберли уже ушел?

Сержант в одно мгновение очнулся от задумчивости.

— Только что ушел, сэр. Он был в довольно шутливом настроении.

— Вы разговаривали с ним, не так ли? Это человек неупорядоченный, сержант, совершенно не сообразующийся с правилами. Полагаю, что в разговоре с вами он не более прояснил дело, чем в своих показаниях.

— Нет, сэр, не более. Мистер Эмберли ушел, настроенный весьма юмористически, — сказал сержант, тяжело вздохнув.

В «Грейторне» одна только Фелисити проявила большой интерес к результатам судебного следствия. Сэр Хэмфри, хотя и был мировым судьей, полагал неуместным вести разговоры на подобные темы в домашнем кругу, а леди Мэттьюз уже почти забыла об этом деле. Но когда Эмберли в этот день встретил в клубе Энтони Коркрена, последний горел желанием как следует обсудить дело. Он присутствовал на судебном следствии вместе с Фаунтинами и был неудовлетворен его результатами.

— Это что, конец? — спрашивал он. — Неужели больше ничего не будут делать?

— Нет-нет. Предстоит сделать много. Например, найти убийцу. Послушай, я собирался расспросить тебя кое о чем, но сперва хотел бы сыграть в гольф. Как ты на это смотришь?

— Я — за! — заверил Энтони. — Может быть, ценное решение придет во время игры?

Площадка для гольфа была большая, вытянутая в длину и изобиловала трудными участками. Мистер Коркрен предупредил приятеля, что обязательно нужно держаться прямого направления и первым своим ударом послал мяч в заросли дрока.

— Спасибо, Энтони, — сказал мистер Эмберли. — Пример всегда лучше, чем наставление.

Когда они закончили раунд, шел шестой час. Уже заметно темнело. В клубе, как обычно по будням, почти никого не было, и они без труда нашли себе уединенный уголок. После первой полупинты пива Энтони не мог говорить ни о чем другом, кроме как о своей привычке уводить мячи влево. Он припомнил заодно все случаи роковых уводов мяча, когда-либо имевших место на английских площадках для гольфа. Эта тема была исчерпана не ранее, чем Эмберли, следуя за рассказом Коркрена, проделал путь от Сандвича до Сэнт-Эндрьюса с заходом в Уэнтуорт и Хойлэйк.

Эмберли дал ему еще несколько минут на анализ сегодняшней игры, а сам заказал еще пива. Когда принесли пиво, Энтони уже исчерпал тему гольфа и заговорил об убийстве.

— Совершено убийство, — сказал он. — Что мы знаем об этом?

— Очень мало. В этом-то и загвоздка. Но скажи, чего боится братец Бэзил?

— А, ты заметил? Будь я проклят, если знаю это. Веселенькая атмосфера в доме, не правда ли? Чем скорее я вытащу оттуда Джоан, тем будет лучше.

— Кстати, когда ваша свадьба?

— В следующем месяце. И до этого времени я, видимо, буду пребывать там практически безвылазно. Предполагалось, что я отчалю после этих празднеств с карнавалом. Послушай, почему, когда затевается карнавал, женщины как будто сходят с ума? Даже Джоан! Скажи, Эмберли, неужели я похож на идиота, из которого можно сделать Фауста? — Фрэнк отрицательно покачал головой. — Вот и я говорю! Ну, хорошо, пусть будут танцы, но зачем нужно напяливать эти карнавальные костюмы? Впрочем, я хотел сказать о другом: о своем безвылазном пребывании. Так вот, я уже давно запланировал во вторник уехать, но Джоан хочет, чтобы я оставался подольше, и братец Бэзил жаждет этого.

— Ему что, приятно твое общество или он боится?

— Боится, — уверенно ответил Коркрен. — Он до смерти перепуган, и бог его знает, почему. Я знаю только, что он не хочет оставаться один в «Нортон Мэнор» и что испугался он после убийства.

— А вообще, что ты о нем знаешь?

— Очень немногое. А что о нем можно знать? Хорошая семья, закончил закрытую школу и так далее и тому подобное. Всегда был хорошо обеспечен, как я понимаю, за счет старого Фаунтина, который сделал его своим наследником. Кое-что я вытянул у Джоан, когда мы болтали о том, о сем. Насколько я могу судить, братец Бэзил — сама добропорядочность. Никаких беспокойств, никаких долгов, никакого разгула. Этакий «добрый малый» — вполне заурядный. Культ простых удовольствий и физических упражнений. Стрельба, немного охоты, элегантная теннисная ракетка. Обожает спортивные игры на открытом воздухе. Дьявольски здоров. Когда мы с ним вместе были в Литтлхейвене, он каждое утро перед завтраком вытаскивал меня купаться. У него там одноэтажный домик. Все очень симпатично, кроме той чертовой лодки.

— Что это за лодка?

— Моторная лодка. Если верить Бэзилу, то в ней можно пересечь Ла-Манш, даже не почувствовав качки. Ну я, правда, не Ла-Манш в ней пересекал — возможно, как раз поэтому меня так укачало.

— Похоже, ты еще тот моряк! — засмеялся Эмберли.

— Что правда, то правда, — признался Коркрен. — Насколько я знаю, этой суперлодкой может пользоваться каждый. И Джоан в том числе. Но она ее терпеть не может, а это злит братца Бэзила. Да и вообще они не особенно ладят друг с другом. Хотя до того, как старый Фаунтин умер, отношения у них были вполне нормальные. Она утверждает, что все дело в «Мэноре». На самом деле, конечно, она просто не любит этот дом, поэтому и вбила себе в голову, что в нем что-то не так. Да еще ко всему прочему, и этот Коллинз действует на нервы.

— Вот-вот, Коллинз меня очень интересует, — сказал Эмберли. — Только он и Доусон остались служить в доме со времен «старого порядка»?

— Нет, почему же? Практически все слуги старые. Домоправитель служит там с незапамятных времен, повар, два садовника и целая стайка горничных, хотя о них я ничего не знаю. Может быть, они и сменились с тех пор, как старый Фаунтин сыграл в ящик. Но стойкие ветераны все на своих местах. Понятно, что братец Бэзил не является для них незнакомцем. Старик Джаспер очень его любил и часто приглашал погостить. Так что они все его знают и, кажется, неплохо к нему относятся. Вот, собственно, и вся информация.

— Я начинаю думать, что сержант прав, — заметил Эмберли. — Случай и впрямь странный. Похоже, скучать мне не придется.

— Ну что ж, Шерлок Холмс, если вам понадобится доктор Ватсон, то я к вашим услугам, — сказал Коркрен. — Кстати, ты помнишь Фреди Холмса? Такой веснушчатый парень из параллельного класса.

— Конечно, помню. А что с ним?

— Сейчас расскажу.

Коркрен пододвинул свой стул поближе, и разговор пошел совсем по другому руслу. Приятели окунулись в воспоминания о школьных годах. Беседа длилась час, но могла продолжаться и гораздо дольше, если бы Коркрен случайно не глянул на часы. Он чертыхнулся и двинулся к двери, бросив на ходу, что еще полчаса назад должен был забрать Джоан с чайного приема.

Эмберли, не слишком торопясь, последовал за ним. Он решил заехать на своем «бентли» в Верхний Неттлфолд, чтобы по пути домой купить табака для трубки. Выходя из табачной лавки, он увидел, что его автомобиль привлек внимание молодого человека. Темноволосый диковатого вида парень в серых фланелевых брюках, свитере с высоким воротом и твидовом пиджаке прислонился к машине и с мрачным видом разглядывал переключатели на приборной панели. Он был без шляпы, прядь черных волос небрежно свисала на лоб.

Эмберли задержался на пороге магазина, медленно набивая трубку и не спуская глаз с темноволосого парня.

— Вам чем-нибудь помочь? — осведомился Эмберли.

Взъерошенная голова повернулась.

— Мне… помогать не… надо, спасибо… — сказал парень заплетающимся языком.

— Это хорошо. Могу я отъехать?

Молодой человек не обратил на его слова никакого внимания.

— Знаете, что я сейчас делал?

— Знаю, — откровенно сказал Эмберли.

— Я… я пил… пил чай… с одним парнем, — объяснил молодой человек.

— Крепкий был чай. Я бы на вашем месте направился домой.

— Во… вот это я и делаю, — отозвался юноша. — Это тот парень… я его встретил… на днях. Это хороший парень. Но Ширли… ей он не нравится. Что я скочу хазать… хочу сказать… Она такая снобиха, что куда там. Вот че я хочу сказать.

Слегка презрительная ирония в глазах мистера Эмберли вдруг исчезла, и в них загорелся живой интерес.

— Ширли? — переспросил он.

— Она самая, — кивнул юноша. Он смотрел на Эмберли мутным и чуть хитроватым взглядом. — Это моя сестра.

— Если вы сядете в мою машину, я отвезу вас к ней, — сказал мистер Эмберли.

Глаза юноши сузились.

— Кто вы такой? — требовательно спросил он. — Я не собираюсь ничего вам говорить. Понятно?

— Хорошо, хорошо, — дружелюбно сказал Эмберли. При этом ему удалось втолкнуть юношу в машину.

С этим пассажиром, однако, пришлось нелегко. Пока он что-то бессвязно бормотал, все шло хорошо, но когда он уже во второй раз выключил двигатель, Эмберли чуть было не потерял терпение.

Марк присмирел было под его разъяренным взглядом, но минуту спустя вдруг встрепенулся и попытался выскочить из машины. Казалось, ему была нестерпима мысль о том, что его похитили. С большим трудом Эмберли удалось его успокоить. Неожиданно он заговорил об убийстве. Понять из его слов можно было очень мало, но Эмберли и не пытался заставить его выражаться яснее. Юнец несколько раз повторил, что его никто не сцапает, пробормотал что-то о скрытых опасностях и темных заговорах и громогласно заверил, что если кого-то и убьют, то только не его. Когда Эмберли вырулил на аллею, ведущую к «Плющевому коттеджу», молодой человек вдруг схватил его за рукав и сказал серьезно и вполне связно:

— Я в это не верил сначала. Ширли верила, а я ни на минуту не верил. Считал, что это розыгрыш. Теперь я вижу, что это не так. Мне нужно быть осторожным. Никому ничего не говорить. Не проболтаться.

— Я не проболтаюсь, — пообещал Эмберли, подъезжая к воротам коттеджа.

Он вышел из машины и направился к парадной двери по украшенной флажками дорожке. Он постучался, услышал в ответ собачий лай, и через несколько минут перед ним предстала Ширли Браун.

Увидев его, она явно испугалась, однако постаралась скрыть испуг.

— Разрешите узнать, что вам здесь надо, — бесцеремонно спросила она.

Мистер Эмберли не стал тратить время на деликатные намеки и иносказания.

— Мне надоело возить с собой вашего брата, и я решил, что лучше доставить его домой. Он в стельку пьян.

— О боже! Опять! — раздраженно сказала она. — Сейчас иду.

Она взглянула на него.

— Очень благородно с вашей стороны. Спасибо.

— Не беспокойтесь, — сказал Эмберли. — Я приведу его.

Он подошел к своей машине и открыл дверцу.

— Ваша сестра ждет вас.

Марк позволил вывести себя из автомобиля.

— Я ничего не сказал. Понятно? — забеспокоился он. — Вы ей передадите, что я ничего не сказал.

— Хорошо, — сказал Эмберли, помогая ему продвигаться на непослушных ногах прямо по тропинке.

Ширли взглянула на него.

— Ох! Ты лучше пойди проспись, — сказала она.

Взяв его за руку, она кивнула Эмберли:

— Спасибо. До свидания.

— Я зайду в дом, — сказал Эмберли.

— Нет, спасибо, я справлюсь с ним сама.

— Все же я зайду, — повторил он. Затем бесцеремонно отодвинул ее, ввел Марка в дом и стал помогать ему подняться по узенькой лестнице.

— В какую комнату? — бросил он через плечо.

Она стояла у подножия лестницы и смотрела на него, нахмурив брови.

— Налево.

Когда через несколько минут он спустился обратно, Ширли все еще стояла там, где он ее оставил. Она произнесла:

— Очень любезно с вашей стороны, что вы взяли на себя столько хлопот, но теперь я хочу, чтобы вы уехали.

— Я не сомневаюсь, что вы этого хотите. Где вы брали уроки изящных манер?

— Там же, где и вы, — огрызнулась она.

— Послушайте, при общении с вами нужен основательный запас терпения, — сказал он. — Вас, наверное, никто не шлепал как следует, когда вы были ребенком.

В ее глазах зажглась неожиданная для нее самой улыбка.

— Шлепали. И часто. Огромное спасибо, что привезли брата домой. Я так вам благодарна. И я просто в отчаянии, что не могу принять вас. К моему глубочайшему сожалению, сейчас я очень занята. Как это теперь звучит?

— Я предпочитаю первоначальный вариант. Вы могли бы пригласить меня в гостиную.

— Конечно, могла бы, но не собираюсь.

— В таком случае придется обойтись без приглашения, — сказал он и прошел внутрь дома.

Она двинулась за ним, разгневанная и изумленная одновременно.

— Послушайте, я допускаю, что очень обязана вам. Вы могли бы доставить мне массу неприятностей. Но это еще не дает вам право силой навязывать мне свое присутствие. Пожалуйста, уходите. Почему вы так настойчиво добиваетесь знакомства со мной?

Он окинул ее насмешливым взглядом.

— Я нисколько не добиваюсь знакомства с вами. Но меня заинтересовало убийство.

— О котором я не знаю ничего.

Он пожал плечами.

— Если уж вы лжете, мисс Браун, то лгите более правдоподобно. Будь у вас хоть капля здравого смысла, вы бы оставили вашу таинственность и рассказали мне, в какую игру вы играете.

— В самом деле? — Она вскинула брови. — И с какой же стати?

— А с той, что ваше упорное нежелание вести себя как должно убеждает меня в том, что вы что-то затеваете. Я не люблю нарушителей законов и поэтому очень и очень намерен выяснить, в какие игры вы играете.

— Вы окажетесь очень умны, если сможете это сделать, — сказала она.

— Мой юный и заблудший друг, вам еще предстоит убедиться, что я значительно умнее всех, с кем вы когда-либо имели дело.

— Спасибо за предупреждение, но я ничего не затеваю и тайн у меня нет.

— Вы забываете, что я провел целых полчаса в приятном обществе вашего брата.

На этот раз выдержка оставила ее. Она закричала с жаром:

— Воспользовались тем, что он пьян! Это грязно и низко!

— Вот так-то лучше, — сказал он. — Мы уже к чему-то движемся.

— Что он сказал вам? — требовательно спросила она.

— Ничего осмысленного, — ответил Эмберли. — Кроме того, как это ни удивительно, я не выпытывал и не собираюсь выпытывать секреты у пьяных мальчишек, как не собираюсь и притворяться сейчас перед вами, что мне известно больше, чем оно есть на самом деле, — брать вас на пушку, так сказать.

Она озадаченно посмотрела на него.

— Да? И почему же, скажите на милость?

— Из врожденной порядочности, — ответил мистер Эмберли.

— Марк мелет много чепухи, когда пьян, — сказала Ширли и помолчала немного. Казалось, она что-то обдумывает. — Интересно, что вы думаете обо мне?

— О вас? Пожалуйста, я скажу, если хотите, — упрямая и глупая девчонка.

— Все-таки не убийца, и на том спасибо.

— Если бы я думал, что вы убийца, вы бы сейчас не стояли передо мной, мисс Ширли Браун. Очевидно, что вы ведете какую-то игру, вероятнее всего, глупую и почти наверняка опасную. Если вы будете отпускать своего брата одного в город, то очень скоро окажетесь в полиции. Как сообщник он никуда не годится.

— Может быть, — сказала она. — Но мне не нужно сообщника. Я люблю играть в одиночку.

— Ну что ж. Тогда всего хорошего. До встречи.

— Вы, надеюсь, не хотите сказать, что собираетесь еще встречаться со мной.

— Боюсь, вам придется видеть меня чаще, чем хотелось бы, — усмехнулся мистер Эмберли.

— Сегодня я в этом убедилась, — медовым голосом ответила она.

Он был уже в дверях, но при этих словах обернулся.

— В таком случае мы — товарищи по несчастью, — сказал он и вышел.

Она внезапно рассмеялась и побежала за ним до двери.

— Вы чудовище. — Крикнула она вдогонку. — Но, пожалуй, вы мне нравитесь.

Мистер Эмберли бросил короткий взгляд через плечо.

— Жаль, что не могу вернуть вам этот комплимент, — ответил он, — но честность заставляет меня сказать, что вы мне совсем не нравитесь. Всего хорошего.

4

— Странно, насколько простая полоска черного бархата изменяет людей, — заметил Коркрен, критически обозревая толпу участников карнавала. — Я уже трижды обознался.

Эмберли раскачивал свою маску, держа ее за завязки.

— Всегда можно узнать человека по голосу.

— Не всегда. О черт!

— Что случилось?

— Опять этот проклятый меч, — вознегодовал Фауст. — Он все время мне мешает. Я не могу танцевать, не могу даже шага ступить, чтобы не ткнуть кого-нибудь в голень. Попробую немного погодя оставить его где-нибудь. Может быть, повезет, и Джоан этого не заметит.

Джоан, ослепительно красивая Маргарита, в этот момент протанцевала мимо них в паре с арабским шейхом. Она успела заметить обоих друзей, стоящих в дверях зала, и выскользнула из танца, увлекая за собой партнера.

— У вас что, нет партнерши на этот танец? — озабоченно спросила она. — Покажите, кому вам бы хотелось быть представленными.

— Душенька моя, я не могу танцевать с этим мечом, — захныкал Коркрен. — Из-за него я совершенно не пользуюсь успехом.

— Это вы мягко выражаетесь, — сказал шейх. — Из-за нашего меча на моей икре не хватает целого дюйма кожи.

— О боже! — воскликнула Джоан страдальческим голосом. — Дорогой, неужели ты не можешь отводить его в сторону?

— Могу, — ответил Фауст. — Я бы вообще мог оставить его в сторонке — пусть себе полежит.

— Но с мечом ты очень хорошо смотришься, — вздохнула она. — Только нужно положить руку на рукоять, вот так.

— В лучших домах, — вмешался в разговор Эмберли, — никогда не считалось хорошим тоном танцевать с мечом на боку.

— В самом деле? — засомневалась Джоан. — Но я видела картины…

— Все, с меня довольно, — заявил Фауст, собравшись уходить. Поворачиваясь, он задел мечом какого-то совсем незнакомого мужчину, который гневно посмотрел на него и в ответ на извинение ледяным голосом заверил, что все в порядке.

— Я уже трижды ткнул мечом в этого типа, — шепотом сказал Фауст.

— Да, пожалуй, без него тебе лучше, — неохотно признала Джоан и тут же переключила внимание на Эмберли:

— Вы разве не знаете, что нельзя снимать маску до полуночи, — отчитала она его.

Эмберли надел маску.

— Почему эти маски так обязательны, Маргарита? — спросил он.

— Вы считаете, что можно было бы просто всем надеть домино? Но я хотела устроить именно бал-маскарад с костюмами и масками. Без масок не интересно.

— Но я вижу, что ваш брат без маски, — заметил шейх, кивнув в ту сторону, где Фаунтин в костюме кардинала разговаривал с мадам Помпадур.

— Это потому, что он хозяин дома. Не найти ли вам партнера, Мефистофель?

Эмберли посмотрел на девушку, стоящую на противоположной стороне зала.

— Представьте меня Контадине, — попросил он.

Джоан поглядела в сторону девушки в костюме поселяночки.

— Да, конечно, но я не знаю, кто она.

— По-моему, Китти Кросби, — подсказал шейх.

— По-моему, Китти нарядилась цыганкой.

— Разве? Ну, тогда это, может быть, мисс Хэлифекс. Хотя нет, пожалуй, и не она.

Джоан подвела его к Контадине.

— Позвольте представить вам Мефистофеля, — сказала она, улыбаясь.

Глаза Контадины сверкнули сквозь прорези маски. Она поклонилась и бросила быстрый взгляд на стоящую перед ней фигуру в алом наряде.

— Потанцуем? — предложил Эмберли.

— С удовольствием, — ответила она.

Они вышли к танцующим и встали в позу для танца. Она хорошо танцевала, но не проявляла никакого желания разговаривать. Эмберли вел ее сквозь лабиринт движущихся пар.

— Интересно, вы мисс Хэлифекс или мисс Кросби?

Контадина скривила алые губки и только вздохнула, сказав:

— Ах!

— А может быть, вы ни та, ни другая? — допытывался Эмберли. Ее изящная ручка слегка пошевелилась.

— Вы увидите, кто я, когда все сбросят маски, Мефистофель.

— Очень любопытно.

Он почувствовал на своем лице ее пристальный изучающий взгляд и улыбнулся ей.

— Это все похоже на толпу. Вам не кажется? Как вы думаете, — спросил он, — могут ли Фаунтины знать каждого из собравшихся здесь сегодня?

— О да! Безусловно.

— Но в наше время многие ходят без приглашения, — проворковал он.

— Я не думаю, чтобы такое было возможно в провинции.

— Вы, видимо, знаете об этом больше, чем я, — вежливо согласился Эмберли.

Музыка кончилась. Мистер Эмберли не стал аплодировать, а повел свою партнершу к двери.

— Разрешите, я принесу вам что-нибудь из напитков, — предложил он. Показав взглядом на диван, стоящий в нише у стены, он сказал:

— Подождите меня здесь.

Немного поколебавшись, она пожала плечами.

— Очень хорошо.

Вернувшись с двумя бокалами, он нашел ее сидящей на диване.

— Вы не исчезли, — с удовлетворением сказал он и протянул ей один из бокалов.

— Почему я должна была исчезнуть? — холодно спросила она.

— Я думал, что вы уже потеряли терпение. Вокруг столов с закусками такое столпотворение.

Он сел рядом с ней.

— Вы мне кого-то напоминаете, — задумчиво сказал он. — Но вот кого?

Она сделала маленький глоток.

— Забавно, — сказала она. — А я вас совсем не знаю. Вы ведь не из наших краев?

— О нет, — ответил он. — Я — перелетная птица. Сейчас я гощу у Мэттьюзов.

— Да? И надолго вы к ним?

— Нет. Вот только выясню одну вещь, которая меня интересует.

Она слегка склонила голову к плечу.

— Вот как? Звучит интригующе.

Он посмотрел на нее сверху вниз.

— Нет, пожалуй, вы не та девушка, о которой я подумал.

— Нет? Кто же она?

— Вряд ли вы ее знаете. Так, одна очень молодая и не очень умная особа.

Она вся напряглась.

— Вот как? Не могу сказать, что вы мне польстили.

— Но разве я не сказал, что вы не та девушка? Давайте лучше поговорим о другом. Вы любите стрелять?

— Никогда не пробовала, — ответила она, стараясь сохранять спокойный тон.

— Неужели? Как странно, но из десяти девушек девять скажут, что никогда не имели дело с огнестрельным оружием. — Он предложил ей сигарету. — Правда, бывают и исключения из правила. Недавно я встретил девушку, у которой при себе был очень практичный автоматический пистолет. С полной обоймой.

Она взяла сигарету из протянутой им пачки; ее рука не дрогнула.

— В наши дни, может быть, и разумно носить с собой пистолет в вечернее время, — сказала она.

Зажигая для нее спичку, он чуть задержался с ответом.

— Разве я говорил, что это было в вечернее время? — удивленно спросил он.

— Я просто предположила, что это было вечером, — ответила она довольно резко. — Разве я ошиблась?

Эмберли поднес спичку к кончику ее сигареты.

— Не ошиблись. Это действительно было вечером, — согласился он.

Она выпустила кольцо дыма и слегка повернула голову, чтобы лучше его видеть.

— Я пытаюсь определить, кто вы, — сказала она. — Вероятнее всего, репортер из газеты.

Он улыбнулся, и она увидела, как блеснули его зубы.

— Интересно. Почему вы так подумали? — спросил он.

Она мотнула головой, отказываясь отвечать.

— Не хочу быть грубой, — сказала она нежным голосом. — Так вы репортер?

— Нет, моя прекрасная леди, я адвокат.

Он почувствовал, что она нахмурилась.

— Адвокат? — переспросила она.

— По уголовным делам, — пояснил Эмберли.

Она резко поднялась.

— Это, должно быть, очень интересно, но мне нужно вернуться в зал. Я была заранее приглашена на этот танец. — Она помолчала несколько секунд, а затем он заметил, как ее губы скривились в презрительной усмешке. — Хочу похвалить ваш костюм. Он прекрасно подходит вам.

Мистер Эмберли пожал плечами. Он посмотрел, как она прошла через зал, и отправился искать кузину.

Незадолго до того он видел ее наверху в компании молодого человека, не сводящего с нее влюбленных глаз. Мистер Эмберли был нелестного мнения о молодых людях, и поэтому решил прервать их tete-a-tete и напомнить Фелисити, что начинающийся танец она обещала танцевать с ним. Пробравшись между парами, занявшими почти всю лестницу, он попал в холл верхнего этажа. В нем были расставлены стулья, а многочисленные ширмы разбивали его на небольшие закуточки, где можно было отдохнуть от танцев и поговорить. С одной стороны от холла была широкая лестница, освещенная большим окном и множеством светильников; с другой стороны — сводчатый проход. Далее перпендикулярно проходу шел широкий коридор. Предположив, что его кузина может находиться в картинной галерее, расположенной, как ему говорили, в задней части дома, Эмберли через сводчатый проход вышел в коридор и посмотрел направо и налево.

В правой части коридора горел свет, тогда как левая была затемнена, потому что эту часть дома сегодня не использовали. Эмберли понял, что левая часть коридора ведет к помещениям для слуг и черному ходу, и повернул направо.

Пол был покрыт ворсистым ковром, заглушавшим звук шагов. В коридор выходило несколько дверей, расположенных на довольно большом расстоянии друг от друга. На одной из дверей была надпись: «Дамская гардеробная». Мебель здесь значительно отличалась от тех массивных изделий из красного дерева, которые портили интерьер нижних гостиных. По всей вероятности, покойный мистер Фаунтин предпочитал солидную продукцию своего времени этой изящной мебели более раннего периода. Его наследник, видимо, также не собирался отдавать предпочтение этим предметам искусства перед столами и стульями викторианской эпохи.

На белых стенах висели картины в тяжелых золоченых рамах. Мистер Эмберли, который немного разбирался в живописи, разглядывал их, проходя мимо, и вдруг остановился перед прекрасной картиной работы Рейнолдса. В то время как он задумчиво рассматривал картину, из галереи, в которую выходил коридор, появился хозяин дома.

Фаунтин в этот вечер был в прекрасном расположении духа. Наслаждение, которое он получал от бала, было искренним и безграничным. Он беззаботно прохаживался среди гостей — гостеприимный хозяин — веселый, радушный и любезный.

Увидев Эмберли, он тотчас подошел и похлопал его по плечу.

— Нет-нет, так не годится, Мефистофель, — шутливо сказал он. — Почему вы не танцуете? Только не говорите мне, что не с кем!

— Мне есть с кем танцевать. Я как раз разыскивал ее и остановился посмотреть ваши картины. Вашей коллекции можно позавидовать.

— В самом деле? — улыбнулся Фаунтин. — Я сам не большой любитель этого рода живописи. В кабинете у меня есть несколько прекрасных охотничьих эстампов. Вот они в моем духе. Хотите взглянуть?

— Я предпочитаю это, — ответил Эмберли, продолжая любоваться картиной Рейнолдса. — Что за женщина изображена на картине?

— Мой дорогой друг, я не имею об этом ни малейшего представления. Думаю, одна из моих прабабушек. Обратите внимание на ее густые брови. Это фамильная черта. Недурна, не правда ли? Вам лучше спросить о ней у моей домоправительницы. Она знает о наших почтенных предках гораздо больше, чем я.

Эмберли отвернулся от портрета и сказал, что бал явно удался.

Фаунтин выглядел польщенным.

— Кажется, все идет хорошо, не правда ли? Наверное, это ужасно глупо, но я чувствую себя еще достаточно молодым, чтобы получать удовольствие от таких вещей. Когда вокруг меня много жизнерадостных людей, когда они собираются на веселую вечеринку с хорошей музыкой, танцами и всем прочим, я забываю о своих заботах и тревогах. Может быть, вам будет смешно, но мне это нравится. И всегда нравилось.

— У вас много тревог? — непринужденно спросил Эмберли. — Что-то непохоже.

Лицо Фаунтина стало печальным.

— У каждого свои тревоги, — сказал он. — С таким домом, как этот, всегда связано много беспокойства.

— Наверное, вы правы. Похоже, вам не по душе этот дом?

— Вы угадали, — сказал Фаунтин с чувством, — я ненавижу его. А раньше думал, что люблю, радостно предвкушал, что когда-нибудь буду здесь жить. Теперь же иногда молю Бога, чтобы дал мне возможность очутиться в моей городской квартире без всех этих забот, связанных с имением, которые претят мне.

— Да, я очень хорошо понимаю вас. Но все же, мне кажется, в вашем положении есть и свои привлекательные стороны.

Рот Фаунтина скривился в тонкой мрачноватой улыбке.

— О да! Здесь есть положительные моменты, — сказал он, — как, например, перспектива стать главным землевладельцем прихода. Послушайте, вы уверены, что мне не нужно знакомить вас с какой-нибудь чаровницей? Нет? Ну, хорошо, я должен вернуться в зал. Желаю вам найти вашу беглянку.

Он пошел по коридору, а Эмберли, не спеша, направился к картинной галерее, где и обнаружил Фелисити.

Снятие масок должно было произойти в бальном зале в полночь, непосредственно перед ужином. Примерно за двадцать минут до полуночи люди начали скапливаться в холле и бальном зале, покидая местечки у каминов наверху ради самой забавной части карнавала. На верхнем этаже, где только что звучали смех, разговоры и шаги, воцарилась тишина.

Бесшумно открылась дверь в широкий коридор и показалась девушка. С минуту она вглядывалась в темноту дальнего конца коридора. Никого не было видно. В картинной галерее еще горел свет, но уже не было слышно никаких голосов. Смешанные звуки доносились только снизу, из холла и бального зала.

Контадина, персонаж итальянской комедии масок, медленно кралась по коридору, словно ища что-то. Глаза висевших на стенах портретов смотрели на нее, как бы следя за тем, что она будет делать. Она подошла к сводчатому проходу и сквозь него заглянула в холл. Там было пусто. Она немного помедлила и вдруг нервно оглянулась. Ей показалось, что кто-то наблюдает за ней. Но позади никого не было. Контадина пошла дальше и остановилась у старинного буфета, протянула руку, как бы собираясь потрогать его, и тут же отдернула ее. Ей был нужен не буфет, а нечто другое.

Почти в самом конце коридора узкий пучок света из открытой двери падал на противоположную стену, захватывая угол высокого орехового комода. Девушка увидела его и пошла вперед. В открытую дверь была видна лестница черного хода. Она заглянула туда, но и здесь никого не было. Она еще раз оглянулась, скользнула к комоду и, стараясь не шуметь, выдвинула нижний ящик. Он легко и бесшумно выдвинулся, но при этом звякнули бронзовые ручки. Этот негромкий звук заставил ее боязливо вздрогнуть.

Ящик был пуст. Девушка просунула руку и дрожащими пальцами ощупала его дальнюю часть.

Вдруг что-то заставило ее взглянуть вверх. У нее перехватило дыхание, а шарящая по ящику рука застыла. На освещенной части стены появилась тень. Тень головы мужчины.

В течение нескольких секунд глаза девушки были прикованы к этой тени. Ни один звук не выдавал присутствия человека, но тем не менее за ее спиной кто-то стоял. Кто-то следил за ней.

Она медленно, дюйм за дюймом, задвинула ящик. Ее горло пересохло, колени дрожали.

— Вы что-то ищете, мисс? — Вопрос был задан ровным голосом, в котором, однако, слышалась угроза.

Она обернулась. Ее лицо под маской смертельно побледнело. Позади нее в дверях неподвижно стоял камердинер.

Она постаралась придать голосу по-возможности большую уверенность:

— Как вы меня напугали! Я любуюсь этой чудесной старой мебелью. Вы не скажете, это комод стиля Уильяма и Марии?

Он медленно перевел взгляд на комод, а затем обратно на ее лицо. Мышцы его плотно сжатого рта расслабились, выдавив странную и неприятную улыбку. В ней было какое-то торжествующее злорадство. У девушки возникло ощущение, что ее кожу протыкают иголками, однако, сохраняя спокойствие, она стояла и ждала.

— Этот комод? — тихим голосом спросил Коллинз.

Она сделала непроизвольное глотательное движение.

— Да. Не знаете ли вы, к какому периоду он относится?

Он протянул руку и небрежным движением провел по полированной поверхности. Его улыбка стала шире.

— Нет, мисс, — сказал он вежливо, — боюсь, что не знаю. А вас это интересует, не правда ли?

— Меня это интересует. Наверное, нужно спросить об этом у мистера Фаунтина.

В это время послышались звуки шагов по каменным ступеням. Женский голос позвал:

— Мистер Коллинз! Вы наверху? Мистер Коллинз, вы идете? Через несколько минут начнется ужин. Нужно поставить шампанское на лед.

Он повернул голову, улыбка исчезла с его лица.

— Я спущусь через минуту, Алиса.

Он посмотрел на девушку, прищурив глаза и как бы размышляя, как с ней поступить.

— Думаю, вам лучше спуститься вниз, мисс, — сказал он. — Сюда, пожалуйста.

Коллинз пошел по коридору вперед, ей не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Он подвел ее к парадной лестнице и, шагнув в сторону, остановился, пропуская девушку вперед.

Она медлила, лихорадочно соображая, под каким бы предлогом вынудить его спуститься вместе с ней.

Высокий грузный человек в алом костюме вел беседу с Марией — королевой шотландцев, стоя с ней на середине лестницы. Он оглянулся вокруг и увидел камердинера. Сердце девушки испуганно забилось: человек в алом костюме был хозяином дома, а время снятия масок приближалось. Она скользнула мимо него вниз по лестнице и спустилась в холл.

— О, это вы Коллинз! Вы мне нужны, — сказал Фаунтин.

На лице камердинера мелькнула тень досады и сразу же исчезла.

— Да, сэр, — сказал он и проследовал вниз вместе со своим хозяином.

Контадина незаметно взглянула на большие дедовские часы. До полуночи оставалось меньше пяти минут. Она бессознательно сжимала и разжимала пальцы рук, прятавшиеся в складках ее наряда. Фаунтин вместе с Коллинзом прошли через холл в столовую и остановились в дверях. Фаунтин, видимо, давал ему какие-то указания. Хотя камердинер и не смотрел в ее сторону, она знала, что он все равно следит за ней. В это время к Фаунтину подошли два гостя; камердинер поклонился и прошел в столовую.

Контадина сразу же начала протискиваться сквозь толпу в холле на лестницу. Возможно, в столовой была еще и другая дверь, ведущая в заднюю часть дома, где размещалась кухня, но девушка не могла упустить представившуюся возможность.

Арлекин, с которым она танцевала в начале вечера, остановил ее, когда она пыталась проскользнуть мимо. Он весело показывал на часы, проявляя желание оставить девушку рядом с собой до снятия масок. На часах было без одной минуты двенадцать. Она упорхнула от него, сказав в оправдание, что забыла кольцо в комнате для переодевания. Когда она достигла верха лестницы, часы начали отзванивать мелодию. Она стремглав ринулась к сводчатому проходу.

В коридоре было тихо и пустынно. Дверь, ведущая на лестницу черного хода, все еще была полуоткрыта. Она подошла к двери, быстро заглянула за нее и с глубоким вздохом облегчения закрыла. Дверь защелкнулась, полоска света исчезла. Молодая женщина подошла к комоду и выдвинула тот ящик, который уже начала исследовать раньше. Напряженно прислушиваясь, не послышатся ли шаги на лестнице, она одновременно лихорадочно работала руками, нажимая на заднюю стенку ящика, скребясь по ней ногтями. Наконец там что-то пришло в движение. Фальшивая задняя стенка отодвинулась, открыв тайник. Девушка просунула в него руку, но тайник был пуст.

Какой-то момент она оставалась неподвижной, продолжая держать руку в ящике комода. Потом медленно отвела руку и поставила на место фальшивую стенку. Ее рот искривился в горькой усмешке. Она задвинула ящик.

— Любуемся мебелью? — прозвучал чей-то протяжный голос.

Она вздрогнула от неожиданности и резко обернулась. В сводчатом проходе, прислонясь к стене, стоял мужчина в костюме Мефистофеля со снятой маской в руке.

Ее сдавленный стон был нервной реакцией на испуг.

— Вы! — задыхаясь от волнения, воскликнула она. — Вы следили за мной!

— Почему бы и нет? — сказал он.

Не зная, что ответить, она смотрела на него, прислонившись спиной к комоду.

— Вы всегда осматриваете мебель в домах, которые посещаете? — Непринужденным тоном спросил Эмберли.

Она попыталась взять себя в руки.

— Я интересуюсь мебелью различных эпох.

— В самом деле? — Он сделал шаг вперед и увидел, как она напряглась. — Я не могу похвастаться познаниями в этой области. Однако мне было бы очень любопытно узнать, что вас заинтересовало внутри комода.

Она ответила, пытаясь говорить раскованно.

— Видите ли, я не собиралась залезать в ящик. Я только хотела посмотреть… легко ли он выдвигается. Я ничего не украла, если вы намекаете на это. Там, кстати, и нечего украсть.

— Кажется, вам не повезло? — заметил он.

В холле послышались шаги, а вместе с ними — шумный голос Фаунтина:

— Минуту, господа! Я хочу поискать в картинной галерее. Ага! Мисс Эллиот, это вы. Вас выдает ямочка на подбородке. Вы не смогли ее замаскировать!

Контадина стояла, как статуя, но в ее глазах, устремленных на Эмберли, читалась отчаянная мольба.

Фаунтин вошел в коридор, мурлыкая какую-то танцевальную мелодию. Он уже собирался повернуть направо к картинной галерее, как вдруг заметил парочку, стоящую на другом конце коридора, и остановился.

— Привет! — удивленно сказал он. — Что это вы тут делаете? Эмберли быстро глянул на девушку, затем повернулся к Фаунтину и ответил:

— Привет! Любуемся комодом. Каким периодом он датируется?

— О господи! Какой вы, однако, любитель старины! — удивился Фаунтин. — К сожалению, я не имею об этом ни малейшего представления. Знаю только, что такую мебель вполне можно выставлять в музеях. Но вообще высокие комоды, по-моему, дрянь. Если вы положили какие-то вещи в верхние ящики, то, чтобы достать их, обязательно нужно влезть на что-нибудь, иначе не дотянешься. Но, мой дорогой, сейчас не время заниматься мебелью. Нет, нет, уже полночь. Маски долой! Кто эта прелестная леди?

Он стоял рядом с Контадиной, огромный и веселый, и уже протягивал руку, чтобы снять с нее маску, но мистер Эмберли неожиданно остановил его.

— О нет! — сказал Он, взяв руку Фаунтина за запястье. — Это моя привилегия. Вы здесь лишний.

Фаунтин расхохотался.

— Я лишний? Ну, хорошо, хорошо. Не буду портить вашу игру. Комоды, понимаете ли! Расскажите это своей бабушке.

— Бэзил, идите сюда! — позвал чей-то голос со стороны лестницы, и Фаунтин пошел обратно, бросив через плечо:

— Придется оштрафовать вас, Эмберли, за то, что ваша дама была в маске после полуночи.

Фаунтин удалился. Контадина облегченно вздохнула.

— Почему вы это сделали? — спросила она. — Почему вы не дали ему снять с меня маску?

— Вы должны быть благодарны мне за это, — сказал Эмберли.

— Я благодарна, но почему вы сделали это? Я прекрасно знаю, что вы мне не верите.

— Ни на грош, — подтвердил мистер Эмберли. — Но я знаю, что делаю.

— Если вы думаете, что я воровка, а заодно и убийца, то почему вы не отдадите меня в руки полиции? — с горечью спросила она.

— Видите ли, — неторопливо начал мистер Эмберли, — если уж я сглупил и сразу не сообщил в полицию о том, что вы присутствовали на месте убийства, то как-то неловко делать это теперь. А кроме того, кто я, собственно, такой, чтобы ставить под сомнение ваш интерес к древностям?

Она подняла руку и сорвала маску. Ее лицо пылало, в глазах был гнев.

— Я вас ненавижу! — вскричала она. — Вы выгораживаете меня только потому, что вам интересно поиграть в детектива.

— Совершенно верно, — согласился Эмберли.

Она была готова броситься на него с кулаками.

— Пойдите и скажите Фаунтину, что я проникла сюда обманным путем без приглашения, и что я — воровка. Лучше пусть будет так. Лишь бы вы не ходили за мной повсюду и не шпионили.

— Я нисколько не сомневаюсь, что вы предпочли бы такой вариант, — ответил он. — Но что это даст, если я выдам вас Фаунтину? Вам просто-напросто укажут на дверь. Мне это ни чуточки не поможет.

Она хотела уйти, но задержалась, чтобы сказать:

— Хорошо! Но если вы думаете, что вам удастся что-либо разузнать обо мне, вы ошибаетесь.

— Хотите пари? — спросил он.

Но она уже удалилась. Мистер Эмберли усмехнулся, поднял оброненный ею платок и не спеша направился к холлу.

5

Мистер Эмберли, придя в состояние лености, которое Фелисити считала отвратительным, большую часть следующего утра провел в саду в блаженнейшей дремоте. Яркое утреннее солнце побудило всегда оптимистически настроенную Фелисити повесить гамак. Мистер Эмберли одобрил эту идею, и через час после завтрака Фелисити нашла его растянувшимся в этом гамаке. Фелисити попыталась выжить его оттуда, но это ей не удалось, и, преисполненная презрения, она отправилась играть в теннис.

Однако мистеру Эмберли не суждено было долго пребывать в покое. Вскоре после полудня из дома вышла его тетушка и, подойдя к нему, ткнула в бок зонтиком, которым она пользовалась для защиты от солнца.

Он открыл глаза, посмотрел на нее с молчаливым негодованием и снова закрыл их.

— Дорогой Фрэнк! Извини меня за беспокойство, но тебе придется встать. Надо сделать одно неприятное дело.

Не открывая глаз, Фрэнк пробормотал фразу, которую знал наизусть:

— Бриджесы не прислали рыбу, и если я не буду хорошим мальчиком и не съезжу за ней в Верхний Неттлфолд, мы останемся без ленча.

— Не угадал. Ничего подобного. По крайней мере хочется надеяться. Но этот человек докучает твоему дяде.

— Какой-такой человек? — спросил мистер Эмберли.

— Полковник Уотсон. Он у нас в гостиной, и я не знаю, пригласить его к ленчу или не стоит.

Мистер Эмберли стряхнул с себя сонливость, сел, свесив с гамака длинные ноги, и произнес:

— Я прощаю вас, тетушка. Было очень любезно с вашей стороны прийти и предупредить меня. Я, пожалуй, возьму книгу и скроюсь в сарае. И ни в коем случае не приглашайте его к ленчу.

Леди Мэттьюз улыбнулась.

— Я сочувствую тебе, мой дорогой. Очень сочувствую. Но я пришла не для того, чтобы дать тебе возможность скрыться. Он разговаривает с твоим дядей уже полчаса. Про золотой стандарт. Совершенно непонятно и очень некстати. Он приехал по делу. Якобы обсудить какие-то правовые вопросы. Но он здесь не для этого.

Ах, если бы он сразу сказал Хэмфри, что хочет видеть тебя! Мы это только сейчас поняли. Прямо он этого не сказал, но интуиция мне подсказывает. Иди, мой дорогой. Держись с ним погрубее, и он не захочет остаться на ленч.

— Хорошо, тетя. Я буду очень грубым, — согласился Эмберли и окончательно вылез из гамака.

— Очень мило с твоей стороны, Фрэнк, но, может быть, все-таки не стоит? — тут же засомневалась тетушка.

Когда Эмберли появился в гостиной, проникнув туда через высокое окно, реакция начальника полиции представляла собой замечательную смесь изумления от неожиданной встречи и дружеского приветствия.

— Хэлло, Эмберли! — сказал он, вставая и пожимая руку Фрэнку. — Так вы еще здесь! Какой приятный сюрприз! Как поживаете?

— Погряз в апатии, — ответил Фрэнк, — живу, проснувшись только наполовину, не более того.

Казалось, что такое начало разговора вполне устраивает полковника. Он засмеялся и сказал:

— Погряз в апатии! Я уверен, это не означает, что вы скучаете.

— Пока еще нет, — ответил мистер Эмберли.

Его дядя внезапно рассмеялся, пытаясь скрыть смех кашлем.

— Не хотите ли чем-нибудь занять ваши мысли? — спросил полковник с иронией. — Может быть, вам стоит испытать себя в нашем маленьком деле об убийстве?

Мистер Эмберли отнесся к этому предложению, как к шутке, после чего полковник Уотсон переменил свой тон и сказал:

— Серьезно, мой дорогой друг. Я был бы очень рад, если бы вы протянули нам руку помощи. Это интереснейшее дело. Как раз в вашем духе.

— Очень любезно с вашей стороны, сэр, но, я думаю, вы сами не захотите, чтобы любитель лез в вопросы, требующие высокопрофессионального подхода.

Полковник понял, что ему не нравится мистер Эмберли и никогда не нравился. Жесткие глаза Эмберли всегда смотрели пристально и с презрением как бы сквозь человека, а ироническая улыбка была для полковника самым сильным раздражителем на свете. Этот парень всегда был чертовски самонадеян. Это факт. Ясно, что он не собирается просить о разрешении на участие в расследовании этого дела. Сейчас полковник с невообразимым удовольствием перевел бы разговор на самые обычные темы, поболтал бы немного и уехал, заставив этого невыносимого молодого человека пожалеть о своем нахальстве, но он с некоторой грустью сознавал, что не слишком умен, чтобы проучить Эмберли, и тешил себя надеждой что все же умен достаточно, чтобы не действовать во вред себе. Конечно, инспектору легко говорить, что они раскроют преступление, как только получат необходимые данные, но полковник Уотсон не очень-то высоко оценил способности инспектора; он хорош для рутинной работы. Да, он способный человек, но не стоит обманываться — такие дела совсем не для него. Конечно, инспектор не хочет прибегать к помощи Скотленд-Ярда, и полковник вполне согласен с ним, он и сам не хочет обращаться в Скотленд-Ярд. Полковник терпеть не мог этих высококвалифицированных деятелей из Скотленд-Ярда, сразу по прибытии начинающих сетовать на то, что их не вызвали раньше, пока след еще не простыл, и тут же пытающихся взять все дело в свои руки. Если спокойно взвесить все за и против, то окажется, что эти люди еще хуже, чем Фрэнк Эмберли. Да, он намного грубее их, потому что они всячески стараются скрыть свое презрение; он же без колебаний называет виновным того, кого считает виновным. Но Эмберли по крайней мере никогда не пытается низвести их до положения младших школьников, и — надо отдать ему справедливость — не стремится присвоить себе все заслуги. Примером этому является дело Билтона.

Полковнику не следовало обращаться за советом к непрофессионалу. Это было нарушением, а он этого не любил. Ему нужно было поступиться своей гордостью и сразу же обратиться в Скотленд-Ярд. Он позволил себе пойти на поводу у инспектора, а теперь уже не решался просить помощи у Скотленд-Ярда; прошло уже слишком много времени, и теперь обращение в Скотленд-Ярд грозило бы многими неприятностями. В общем и целом выходило, что намного лучше привлечь к расследованию этого дела молодого Эмберли. Впрочем, не так уж он и молод. Полковник подумал, что ему должно быть около тридцати пяти лет. Все-таки еще молод, чтобы насмехаться над старшими. Однако не стоит обращать на это внимание. Нельзя отрицать, что парень чрезвычайно проницателен. Да, уж лучше молодой Эмберли, которого в Скотленд-Ярде прекрасно знают, поэтому его помощь не будет выглядеть, как помощь постороннего человека. И, надо признать, раскрытие дела Вилтона он провел мастерски.

Инспектор, конечно, придет в ярость. Он не забыл, как этот молодой дьявол направил его по ложному пути, а потом объяснил, что сделал это специально, чтобы тот не путался под ногами.

При этом воспоминании на сосредоточенном лице полковника появилась улыбка. Он хорошо помнил, какая физиономия была тогда у инспектора. А ведь Эмберли правильно поступил. Инспектор же вел себя тогда, как самодовольный осел. Даже если он не будет в восторге от участия Эмберли в новом деле, ему все же, черт возьми, придется смириться с этим. Догадливый полковник подозревал, что этот беспокойный молодой человек уже разнюхивает что тут и как по собственной инициативе. Что ж, если он хочет влезть в расследование, пусть лучше делает это с подачи полиции.

Он поднял глаза и с досадой увидел, что мистер Эмберли стоит, прислонившись к оконной раме, и смотрит на него все с той же ненавистной иронической улыбкой. Вот черт! Все-таки надо его время от времени ставить на место, только на пользу пойдет.

— Послушайте, Эмберли, — резко сказал он. — Я хочу предложить вам вместе с нами принять участие в расследовании этого дела.

— Я знаю, что вы этого хотите, — ответил мистер Эмберли, продолжая улыбаться.

— Фрэнк, веди себя прилично! — возмутился сэр Хэмфри.

— Ничего, Мэттьюз, мне не привыкать к его бесцеремонности, — сказал полковник. — Нам уже приходилось работать вместе. Но признайтесь, Эмберли, ведь вы хотели бы сунуть палец в этот пирог?

— Признаюсь, — сказал Фрэнк. — Уже сунул.

— Я так и думал. Но вы же понимаете, голубчик, что мы не можем допустить вмешательства посторонних в это дело. Думаю, нет необходимости напоминать вам об этом.

— Абсолютно никакой. Я не буду вмешиваться.

— Нет-нет! Вы неправильно меня поняли. Я не то хотел сказать.

— Я прекрасно вас понял, полковник. Вы хотите, чтобы я поработал на полицию. Это является серьезным нарушением правил.

— Возможно, возможно! Но ведь вы уже работали с нами раньше. Данный случай должен заинтересовать вас. Это одно из самых непостижимых дел, с которыми мне только доводилось сталкиваться.

— Вот как! — сказал мистер Эмберли. Он протянул руку к открытой пачке сигарет, взял одну и начал постукивать по ней ногтем.

— Пожалуй, мне не хотелось бы работать вместе с полицией.

С другого конца комнаты прозвучал голос сэра Хэмфри:

— И не надо, Фрэнк, я тебя умоляю. Мне очень не нравится, когда этими отвратительными делами занимаются дома. При том положении, которое я занимаю, мне и без того приходится…

— Совершенно верно, дядюшка! — рассеянно кивнул Фрэнк. Он взял сигарету в рот и полез в карман за спичками.

— Вы хотите сказать, что это дело вас не интересует? — растерянно спросил полковник.

Эмберли чиркнул спичкой и проследил за движением огня. В последний момент он зажег сигарету и бросил спичку в пустой камин.

— Оно очень интересует меня, — сказал он, — и я не хочу попусту тратить время на то, чтобы указывать инспектору Фрейзеру на то, что у него под носом.

— Мой дорогой сэр, я уверяю вас…

— С другой стороны, — размышлял Эмберли, — если я не буду ничего делать, то он почти наверняка все завалит.

Полковник насторожился.

— Пожалуй, мы уже к чему-то приближаемся, — сказал он.

— Разве?

— Вперед, вперед, Эмберли! Вы должны быть со мной откровенны.

— Когда у меня появится что-нибудь определенное, я дам вам знать, — сказал Эмберли. — В настоящий момент я не могу ничего сказать. Вместе с этим мне хотелось бы точно знать, какой версии придерживается полиция.

— Трудно понять, какой версии нужно держаться, — сказал полковник, озабоченно нахмурясь. — Понимаете, нет никаких данных. Не за что зацепиться.

Мистер Эмберли в недоумении поднял свои черные брови, однако ничего не сказал.

— Человек застрелен на пустынной дороге. Отсутствуют какие-либо следы борьбы. Если это не грабеж, то нет никаких мотивов преступления. Местные обычаи дают право исключить версию о бандитах, хотя совсем ее отбрасывать нельзя.

— Думаете, эта версия может что-нибудь дать? — усталым голосом спросил Эмберли. — Я не возражаю против того, чтобы Фрейзер искал повсюду подозрительных бандитов — это дело как раз для него и заняло бы все его время. Но мне уже надоедает слышать об этой идиотской теории. Доусона убили не бандиты с большой дороги.

— Я тоже так считаю, — подхватил полковник. — Наша местность сама по себе…

— Да, я это понял, полковник. Но вы, кажется, не поняли, что в вашем распоряжении есть большое количество информации.

— Я полагаю, что владею всеми фактами, — с напряжением в голосе сказал полковник.

— Я знаю, что владеете, — ответил Эмберли. — Я дал их вам в первом же моем заявлении. Они чрезвычайно важны.

— Например?

Мистер Эмберли присел на край стола, стоящего у окна.

— Я повторю, полковник. Кстати, вы знаете, что это было преднамеренное убийство?

Полковник вскочил со своего места.

— Я не знаю ничего подобного, могу вас уверить. Я допускаю такую возможность, но прежде, чем так категорически утверждать, мне потребовались бы очень убедительные доказательства.

— Именно так, — сказал Эмберли. — Это было бы очень мудро. И я сейчас представлю вам доказательства. У вас есть труп убитого человека, найденный в машине на пустынной дороге. Это первый существенный факт.

— На пустынной дороге? Я полагаю, что вы не считаете это существенным?

— Как раз напротив, считаю весьма существенным. Вы, полковник, считаете это просто каким-то отрицательным звеном в цепочке. Второй существенный факт — положение машины.

Полковник довольно-таки тупо повторил:

— Положение машины?

— Именно. Она стояла на краю дороги с выключенным двигателем, горели только боковые огни. Почему?

Полковник сделал грациозный жест:

— Тут может быть несколько причин. Если человека заставили остановиться…

— То он не стал бы выезжать на край дороги. Машина явно была припаркована.

— Ну, тогда, может быть, что-то случилось с двигателем?

— И он, видимо, пытался исправить неполадку молитвой.

— Что-то не улавливаю вашей мысли.

— Он не выходил из машины. Вечер был сырой, дорога грязная, а туфли убитого были совершенно сухими.

— Верно, — кивнул полковник и потеребил пальцами усы. — Тогда, за отсутствием других доказательств, нам остается предположить, что он приехал, чтобы встретиться с кем-то. Но почему выбрано такое странное место и время?

— Это зависит от того, как посмотреть, — сказал Эмберли. — Если у него были причины желать, чтобы об этой встрече никто не узнал, то место и время уже не представляются такими странными.

— Да, в этом что-то есть, — признал полковник. — Но мы не должны упускать из вида тот факт, что покойного никак нельзя назвать подозрительным человеком. Он прослужил в «Мэноре» много лет, его хорошо знали в округе. Это был приличный тихий слуга. Он никогда не попадал в затруднительные положения, он даже не флиртовал ни с одной из женщин. Но эта тайная встреча, как вы понимаете, несомненно, указывает на женщину.

— Я бы не стал употреблять слово «несомненно», — сказал мистер Эмберли.

— Возможно, это и не так. Может быть. Но продолжайте, мой дорогой друг. Ваш третий факт?

— Мой третий факт, также существенный, состоит в том, что Доусон был захвачен врасплох. Его застрелили прежде, чем он успел понять, что в опасности.

— Да, я понимаю ваши умозаключения. Вы основываетесь на положении тела в момент убийства. Предполагаете, что лицо или лица, на встречу с которыми он прибыл, лежали в засаде в ожидании его?

— Нет. Если лицо, на встречу с которым он приехал, имело причины желать его смерти, маловероятно, что Доусон не знал бы об этом. Но тогда он был бы осторожен. А он не был осторожен. Принимая во внимание время, место и способ убийства, я предполагаю, что у кого-то были очень веские причины не допустить, чтобы эта встреча состоялась. Неизвестный узнал о встрече, проследовал за Доусоном до самого места и там застрелил его.

— Но как же? — Возразил полковник. — Вы забываете, что Доусон ехал в машине. Он должен был услышать другую машину, если она там была.

— Если бы она там была, он не только услышал бы ее, но и увидел бы, — сказал Эмберли. — Однако я склонен думать, что убийца приехал на мопеде.

— Вы так считаете? Но почему?

— Просто потому, что если убийца залег в засаде, то мопед при этом можно было спрятать в придорожном кустарнике или заехать в расположенное сзади поле. Там есть ворота. Но возможен и вариант с машиной, если он вам больше нравится. Главное в том, что убийца застрелил Доусона или из засады (это, вероятно, означало бы, что назначенное место встречи было ему известно), или из какого-то транспортного средства, движущегося навстречу автомобилю Доусона.

Полковник размышлял над услышанным.

— Да, вполне возможно, но полностью вы меня не убедили, Эмберли. Полностью не убедили. Скажем так, я принимаю это как предмет для дальнейшего обсуждения. С кем была назначена встреча?

— Я полагаю, полковник, что вы поручите выяснить это моему Приятелю Фрейзеру. Он, разумеется, не добьется успеха, но это займет его на некоторое время.

— Ну, право же, Эмберли! — укоризненно воскликнул полковник. — Если у вас нет догадок о том, кто убийца, может быть, вы догадываетесь, почему он стремился во что бы то ни стало воспрепятствовать встрече? Или у вас по этому вопросу тоже пока мнение не сложилось?

— Это я могу вам сказать, — ответил Эмберли. — Мотивом, разумеется, было ограбление.

— Ограбление? Мой дорогой, о чем вы говорите? Ведь только что вы отказывались даже слышать об этой версии!

— О нет, — возразил Эмберли, — только предлагал вам отбросить мысль о бандитах. Но я вижу, что вы все же возвращаетесь к ней. Постарайтесь забыть о бандитах, а то мне уже становится скучно.

Полковнику очень хотелось сказать кое-что в ответ, но он сдержался.

— Может быть, вы подумаете над таким маленьким вопросом. Если, по вашему мнению, убийство было тщательно спланировано, то, как я понимаю, мы можем предположить, что убийца знал Доусона, ему было известно его социальное положение и средства, которыми он может располагать. Очень хорошо. Будьте так добры, объясните мне, как убийца мог узнать, что Доусон берет с собой что-то настолько ценное, что из-за этого можно даже решиться на убийство?

Эмберли взглянул на него с некоторым удивлением.

— Вы думаете, я так много знаю? — спросил он. — Отгадать эту загадку фактически означает раскрыть убийство. Я советую вам тщательно обдумать два обстоятельства. Во-первых, тот факт, что в карманах убитого не нашли ни записной книжки, ни блокнота, но, однако, в кармане брюк осталась серебряная монета в пятнадцать шиллингов, а в жилетке — золотые часы с цепочкой. Во-вторых, за последние пару лет Доусон получал намного больше денег, чем то жалованье, которое ему выплачивал Фаунтин. В связи с этим у меня снова возникает желание узнать немного побольше о его текущих счетах.

— Инспектор наводит справки. Мы, разумеется, сразу же занялись этим вопросом. Правильно ли я понимаю, что убийце были нужны не деньги, а что-то другое?

— Именно так, полковник.

Полковник медленно поднялся.

— Что ж, все очень интересно, но, отталкиваясь от этого, далеко не шагнешь, — с сожалением сказал он. — Кажется, я остался на том же месте, где и был. Может быть, вы дадите какой-нибудь практический совет?

— Не сейчас, — сказал мистер Эмберли. — Есть одно обстоятельство, в котором я хочу разобраться, но, мне кажется, здесь я справлюсь сам. О результате сообщу позже.

— Что ж, буду с нетерпением ожидать известий, — сказал полковник. — Ну а мы, как вы сами понимаете, тем временем будем вести расследование так, как нам представляется целесообразным.

— Хорошо, — с теплотой в голосе ответил Эмберли. — Придерживайтесь вашей нынешней линии, тогда вы ничего не напортите.

Прощаясь, полковник пожал руку сэру Хэмфри и с некоторым высокомерием бросил через плечо:

— Мы надеемся получить хорошие результаты.

— Что ж, и такое возможно, — заметил мистер Эмберли. Он протянул руку. — До свидания. Я бы на вашем месте, полковник, особенно не беспокоился. Все на самом деле очень просто.

Сэр Хэмфри проводил гостя до двери и вернулся в гостиную.

— Фрэнк! Очевидно, ты располагаешь фактами, которые не считаешь нужным сообщить нашему другу Уотсону? — строгим голосом спросил он.

— Притом многими фактами, — согласился Фрэнк.

— Знаешь ли ты, — продолжил сэр Хэмфри, — что долг каждого честного гражданина…

Эмберли поднял руку.

— Знаю, сэр. Но мне самому нужно решить эту маленькую задачу.

— Вот уж никогда не думал, — удивился сэр Хэмфри, — что предоставление полиции всех имеющихся сведений и, я могу добавить, даже подозрений несовместимо с раскрытием преступления.

— Никогда не думали? Это потому, — объяснил Фрэнк, — что вы никогда не работали с мистером Уотсоном, мистером Фрейзером и компанией. Не стоит беспокоиться, дядя. И предоставьте все мне.

— Именно это я и намерен сделать, — с чувством собственного достоинства ответил сэр Хэмфри. — У меня нет ни малейшего желания вмешиваться в эти неприятные дела.

6

Весь день гамак оставался в распоряжении Фелисити. Эмберли стряхнул с себя леность и сразу же после ухода начальника полиции сел в свой «бентли» и уехал в Лондон. Леди Мэттьюз сокрушалась и бормотала себе под нос: «пирожки» и «жареная камбала», но и эта гастрономическая приманка не заставила племянника отложить поездку даже ради ленча. Фрэнк отлично знал, что ленч в «Грейторне» обычно затягивался, а ехать в Лондон даже в скоростной машине нужно было больше часа.

Он добрался до Лондона, когда на часах еще не было двух часов пополудню, и сразу же отправился на свою квартиру в «Темпле». Служащий Петерсон, присматривающий за квартирой, не выказал никакого удивления при виде Эмберли, который пробыл в квартире всего четверть часа и, помимо прочих дел, успел проглотить наспех приготовленный ленч. Затем поехал в редакцию газеты «Таймс», где провел весьма плодотворный, хотя и утомительный час, просматривая подшивки старых номеров за несколько прошлых лет. Яростно проклиная женскую неточность в таком важном предмете, как даты, Эмберли тем не менее нашел всю нужную ему информацию и, покинув «Таймс», отправился на почту. Там он написал и отправил длинную шифрованную телеграмму. После он посетил частное сыскное агентство. Там он пробыл недолго, и уже к половине пятого «бентли» катил в южном направлении по Кингстонскому проезду.

Эмберли, следуя указаниям Фелисити, на этот раз успешно срезал путь до «Грейторна» и прибыл туда в половине шестого.

Он застал свою кузину и Энтони Коркрена за поздним чаем в библиотеке и узнал, что Коркрен приехал после полудня поиграть с Фрэнком в гольф, но, не застав его, он уговорил Фелисити, и они только что вернулись с площадки.

Фелисити приказала слуге принести еще одну чашку чая для Фрэнка. Выяснилось, что у Джоан разболелась голова, и она сразу после ленча легла в постель, очень опечалив этим своего жениха.

Эмберли вежливо посочувствовал. Коркрен уныло сказал:

— Я не виню ее. Братец Бэзил сегодня как с цепи сорвался. Устроил веселенькое утро, придираясь ко всему, что было сделано за последние полгода. О, это надо было видеть!

— Из-за чего это он вдруг? — спросил Эмберли.

Коркрен протянул чашку, чтобы ему налили еще чаю.

— Кто-то сообщил ему плохие новости. До этого все было прекрасно. Он даже съел на завтрак яичницу из двух яиц, хотя лично для меня это было неприятным зрелищем, учитывая, что в четыре часа утра еще пили шампанское.

— А кто принес плохие новости?

— Одноглазый человек на деревянной ноге, — не задумываясь, ответил Коркрен. — По внешнему виду он был похож на мореплавателя, и — подождите минутку — да, в его облике было что-то зловещее. Мы… мы слышали глухой стук его деревяшки, когда он шел к нам через холл.

В Энтони со свистом полетела книга, которую он поймал точным движением.

— Некудышный бросок, — прокомментировал он и положил книгу на стол.

— Ну, хватит, перестань придуриваться, Тони, — потребовала Фелисити. — Эта книга есть в нашей библиотеке. Так кто же все-таки принес новости?

— Я вижу, вы догадались, — сказал Коркрен, — что все, рассказанное мной об этом моряке, то есть, извините, мореплавателе — неправда. На самом деле новости принес человек, который дважды громко постучал в дверь и передал их абсолютно молча. Он не стал ждать и ушел так же молча, как и появился…

— Вам очень поздно принесли первую почту, — заметил Эмберли. — Мне очень жаль прерывать такое захватывающее повествование, но все же, может быть, ты знаешь, что это были за новости?

— О! Слушайте все! — провозгласил Коркрен. — Великий сыщик ищет ключ к разгадке тайны! Не пропустите завтрашний выпуск с новой частью нашего романа! Нет, мистер Хомс, я этого не знаю. Но, вернувшись в это родовое гнездо, я отвлеку братца Бэзила коварной уловкой и взорву дверцу его сейфа. Если только у него есть сейф. А если нет, то я просмотрю все письма в его столе. Надеюсь на удачу. В нынешнем сезоне среди самых желанных гостей в загородных домах присутствует мистер Энтони Коркрен, чья тактичность и безукоризненные манеры снискали ему всеобщее признание.

— Ты осел, — сказала Фелисити. — Жалко, что Джоан так расстроилась. Может быть, Бэзил потерял много денег на фондовой бирже.

— Нет. Не то. Я точно знаю.

Эмберли смотрел на него.

— Что тебе еще известно, Коркс? Выкладывай-ка.

Энтони вдруг засомневался.

— Даже и не знаю… Все-таки я пользуюсь, так сказать, гостеприимством, и вообще… «Дух Частной Школы», «Честь мундира» или чего-то там еще… Кстати, братец Бэзил постоянно разглагольствует на подобные темы.

— Откуда ты знаешь, что это были плохие новости? — спросила Фелисити.

— Видишь ли, моя природная смекалка и врожденная наблюдательность подсказывают мне, что если кто-то, прочитав письмо, зеленеет, как горох, и сидит, уставившись в одну точку, как будто его хватил удар, — это означает неприятные известия. Кроме того, я спросил его, что случилось.

— Он сказал, о чем письмо?

Энтони с минутку подумал.

— И да, и нет. Когда он весь позеленел, я сказал: «Надеюсь, вы не получили плохие новости». — При моих словах он вздрогнул, сложил письмо и сказал, что новости не то чтобы плохие, но внушающие беспокойство. Они и в самом деле очень обеспокоили его. И, что самое интересное…

Энтони замолк, и его жизнерадостное лицо омрачилось. Он посмотрел на Эмберли, явно размышляя над чем-то, и внезапно сказал:

— А, ладно! Плевать мне на родственный дух, сословность и всякую подобную ерунду. Хоть он и хозяин дома, но его отношение к Джоан меня просто бесит. Письмо, которое так его потрясло, пришло из частного сыскного бюро. Я узнал это потому, что, когда он сел, держа в руках это письмо и вытаращив на него глаза, я заметил название бюро, написанное сверху на странице, которую он держал.

— Понятно, — медленно сказал Эмберли. — И письмо расстроило его. Хм-м!

— Может быть, ты все же поделишься с нами своими мыслями? — ехидно спросила Фелисити, не дождавшись продолжения.

— Нет, радость моя, не поделюсь.

— Если тебе что-то и понятно, — сказал Энтони, — то я по-прежнему в тумане, даже еще более густом, чем раньше. А притянуть к этому делу братца Бэзила, как это ни прискорбно, не получается. Должен сразу заявить, что в то время, когда было совершено убийство, Бэзил был со мной и никуда не отлучался.

— Вообще-то я, — сказал Эмберли, — думал сейчас не об убийстве.

На следующее утро Эмберли узнал, что Бэзил Фаунтин оправился от потрясения, вызванного неприятными новостями, но зато случилась скандальная история с Коллинзом. Этими новыми сведениями Эмберли был обязан Джоан Фаунтин, которая вместе с Коркреном пришла в «Грейторн», во-первых, для того, чтобы выгулять двух терьеров, а во-вторых, чтобы принести Фелисити обещанную книгу. После вчерашнего недомогания Джоан была бледна, и ее улыбка показалась Эмберли немного вымученной. Обычно сдержанная, она на этот раз была чуть более откровенна и не особенно возражала, когда Фелисити без стеснения высказывала все, что думает о Бэзиле Фаунтине.

Было трогательно смотреть, как она льнет к Коркрену, ища у него поддержки. Для нее корнем всех зол был «Мэнор», и она не скрывала, что с самого начала чувствовала к этому дому непреодолимое отвращение. Для нее он олицетворял неудобство, чьи-то подсматривающие глаза, таинственность, а также самые скверные настроения ее брата. Она не пыталась ни объяснять, ни оправдывать свою мнительность, считая, что у любого дома есть своя особая атмосфера. В «Грейторне», например, царили счастье и теплая доброжелательность. Но воздух «Мэнора» был напитан прошлыми грехами и минувшими трагедиями. Атмосфера тайны была там настолько густой, что уже в дверях этого дома чуткий человек начинал испытывать беспокойство.

Коркрену и Эмберли была чужда всякая мистика, но и они чувствовали тяжесть, лежащую на душе у Джоан. По мнению Коркрена, дело было вовсе не в доме, а в его обитателях и прежде всего в Фаунтине и Коллинзе. Джоан отвергала такие предположения, отрицательно качая головой. Может быть, у нее с Бэзилом было немного общего, но до переезда в «Мэнор» между ними никогда не возникало таких трений, как сейчас. «Нортон Мэнор» влиял и на него, и на нее. А что касается камердинера… — тут она передергивала плечами и замолкала.

Услышав скандал, разразившийся в то утро в кабинете Фаунтина, Энтони начал лелеять надежду на отъезд Коллинза. Что произошло между Фаунтином и его камердинером, осталось неизвестным, но Джоан предполагала, что Коллинз отказывался от возлагаемых на него дополнительных обязанностей. Они слышали, как Фаунтин говорил что-то повышенным тоном. Когда немного позже Коллинз вышел из кабинета, его губы были плотно сжаты в тонкую линию. Тем не менее Фаунтин заявил, что камердинер становится невыносимым, и что, ей-богу, нужно рассчитать его. Это осталось лишь словами. Коллинз уволен не был, а Фаунтин уехал в город, чтобы побеседовать с очередным кандидатом на должность дворецкого.

Как он и опасался, найти кого-нибудь на место Доусона оказалось трудно. Те немногие кандидаты, которые сами предложили свои услуги, оказались совершенно неподходящими, а те несколько человек, которые устраивали Фаунтина (их имена прислало ему бюро по найму Финча), не хотели поступать на службу в дом, удаленный на семь миль от ближайшего города и почти на две мили от шоссе. Тем не менее из бюро по найму позвонили вчера часов в пять и сообщили Фаунтину, что появился еще один кандидат, для которого, кажется, местоположение усадьбы не имеет значения. Бэзил поехал поговорить с этим человеком, и если он, как и прочие, окажется неподходящим, то поместить объявление в «Морнинг пост».

Джоан решила, что в отсутствие Фаунтина будет неплохо пригласить Фелисити и Эмберли на чай в «Мэнор». Фелисити приняла это приглашение, а мистер Эмберли отказался, сославшись на ранее назначенную встречу. К досаде Фелисити, на расспросы он отвечал уклончиво и был непреклонен. Извиняясь за него перед подругой, Фелисити сказала, что он, видимо, собирается искать улики.

Джоан только теперь узнала, что Фрэнк проявляет к недавнему убийству нечто большее, чем простой интерес, и, казалось, обрадовалась. Она застенчиво спросила Фрэнка, надеется ли он на успех.

— Надеюсь, — ответил он с необычайной для него мягкостью.

— Я рада, — просто сказала она. — Я знаю, это сильно тревожит Бэзила. Он очень расстроен. Мне кажется, он постоянно об этом думает.

Когда Эмберли в четыре часа отправился на «ранее назначенную встречу», он взял курс на Верхний Неттлфолд, добравшись до него, пересек весь город и поехал к «Плющевому коттеджу».

Дорога к нему была фактически продолжением Хай-стрит и шла в направлении к югу от города мимо целого ряда новых коттеджей. Но вскоре дома кончились, дорога повернула на запад и пошла по берегу реки Неттл. Потом река стала уходить влево, а впереди показалась аллея, разрезающая пополам волнистые луга и ведущая к «Плющевому коттеджу».

Когда мистер Эмберли доехал до аллеи и притормозил перед поворотом, он услышал, что его окликают. Он остановился и увидел крупную фигуру сержанта Габбинса, который подъезжал к нему на велосипеде, усердно крутя педали.

Эмберли поставил машину на обочину и выключил двигатель.

— Сержант? — удивился он.

Сержант, пыхтя, слез с велосипеда и заметил, что денек выдался теплый. Мистер Эмберли был такого же мнения.

Сержант с оттенком грусти покачал головой.

— Сэр, я надеялся, что вы сегодня утром зайдете к нам в отделение. Я разговаривал вчера с начальником полиции.

— Какое совпадение! — сказал мистер Эмберли. Я тоже вчера с ним разговаривал.

Сержант пристально посмотрел на Эмберли. В его глазах был упрек.

— Когда он пересказал мне ваш разговор в «Грейторне», я подумал, что это не похоже на вас, мистер Эмберли.

— Что не похоже?

— То, как вы относитесь к этому случаю. Совсем не похоже на вас. Потому что я знаю вас, как никто другой, и чувствую, что вы что-то скрываете. Не ожидал я от вас, никак не ожидал! Вы ведь и мне что-то подобное говорили после судебного следствия, но я тогда не придал этому значения, потому как знаю, что вы человек с юмором. Но теперь и полковник говорит, что вы якобы не хотите работать на полицию. И это меня очень удивляет. Потому как, если учесть, что мне вы говорили то же самое, то выходит, что вы это взаправду имели в виду. А я никогда бы про вас такое не подумал и не поверил, если бы мне сказали!

— Сожалею, — сказал мистер Эмберли.

Сержант продолжал строго:

— Конечно, я понимаю, что в вашей работе вы часто идете против закона…

— Что?

— Ну, выгораживаете тех, кому место в Дартмуре, — сказал сержант. — Постоянно поступаете так, такая уж у вас работа. Видно, это направило ваши мысли не в ту сторону, сэр.

— Послушайте, — сказал Эмберли, — к чему это вы клоните?

— Прошу простить меня, сэр, но вы хитрите с нами, — продолжал гнуть свою линию сержант. — Что-то вы скрываете. Вы не дали нам ничего, что могло бы помочь следствию, однако ясно как день, что у вас уже есть кое-какие подозрения.

— Вы так полагаете? Мне очень досадно слышать это. Не надо подгонять меня, сержант.

Сержант в раздумье взглянул на него и вдруг заметил, что внимание мистера Эмберли чем-то отвлечено. Он смотрел мимо сержанта на ворота «Плющевого коттеджа», который хорошо просматривался с аллеи. Сержант хотел обернуться, чтобы поглядеть, что там так его заинтересовало, но Эмберли остановил его.

— Не оглядывайтесь, сержант, — спокойно сказал он.

Сержант тотчас ощутил почти неодолимое желание посмотреть через плечо, но ему все-таки удалось справиться с ним.

— Что вы там увидели, сэр?

Эмберли уже не смотрел в направлении аллеи. Минуту назад там, в воротах, открылась калитка и оттуда выскользнул человек, который с некоторой опаской бросал взгляды налево и направо. Заметив стоящий у начала аллеи автомобиль и его хозяина, погруженного в беседу с сержантом Габбинсом, он быстрым шагом пошел в противоположную сторону и исчез в глубине аллеи.

— Очень интересно, — медленно произнес мистер Эмберли. — И какой же мы из этого сделаем вывод, сержант?

Сержант был вне себя от негодования.

— Я, конечно, могу сделать весьма существенный вывод из того, чего не видел! Сначала вы просите не оборачиваться, а потом насмехаетесь.

Мистер Эмберли задумчиво потирал подбородок.

— Кажется, я на верном пути, — сказал он.

— В самом деле, сэр? — отозвался сержант с обидой и возмущением. — Я за вас очень рад. Может быть, если я буду терпелив, вы-таки сочтете возможным рассказать, что же увидели.

— Мужчину, сержант. Всего-навсего мужчину.

— Иногда такое бывает, — согласился сержант с мрачным сарказмом. — Я вот сейчас вижу сразу двоих: молодого Томаса и мистера Фейрли. Немного погодя, сэр, вы их тоже увидите.

— Тот, кого я видел, — ничем не примечательный, вполне респектабельный человек, — размышлял вслух мистер Эмберли, — однако он почему-то очень не хотел, чтобы его заметили. А куда ведет эта аллея, Габбинс?

— На ферму Фосетта, — лаконично ответил сержант.

— А дальше?

— Она там кончается.

— Так-так, — сказал мистер Эмберли. — Как вы считаете, могут быть у нашего приятеля Коллинза какие-нибудь дела на ферме Фосетта?

— У Коллинза? — заинтересовался сержант. — Так это был он, сэр?

— Он, сержант. Он наведался в «Плющевой коттедж».

— Любопытно, — сказал сержант, — что ему там понадобилось? И ушел по направлению к ферме Фосетта? Значит, он потом пойдет через поле. Там есть тропинка. Я начинаю думать, что мы маловато знаем об этих Браунах. Молодой парень проводит большую часть вечеров в «Голубом драконе». Там он напивается до одурения. Но какие у него дела с камердинером?

— Любопытно, — сказал мистер Эмберли.

— Да, сэр, не сомневаюсь, что вам это любопытно. И если бы я был уверен, что вы только любопытствуете, и не более того… Вот ведь что вы имели в виду, когда сказали сейчас, что на верном пути?

— Я вижу, сержант, от вас ничего не скроешь.

Мистер Эмберли тряхнул головой.

— Ну, надеюсь, что когда распределяли мозги, я свою долю получил сполна, — немного смягчился сержант. — Но, думаю, я не из тех людей, которые считают себя умнее всех на свете и оттого ведут такие мудреные речи, что половину не разберешь из сказанного.

— Например? — Мистер Эмберли улыбнулся.

— Да знавал я кое-кого из таких, — небрежно бросил сержант.

— Понятно. А я подумал, что вы это говорите обо мне.

Сержант испытал некоторую внутреннюю борьбу.

— Видите ли, сэр, — сказал он, я не могу целый день стоять тут, на дороге, перебрасываясь с вами колкостями, и слушать ваши шуточки. Мне работать надо. Я собирался сказать вам, что мне не нравится физиономия этого Коллинза, и никогда не нравилась. Но что толку? Это бы вас все равно не заинтересовало.

— Нисколько, — откровенно признался мистер Эмберли. — Но мне было бы очень интересно узнать, зачем он решил заглянуть в «Плющевой коттедж».

— Ну, кое-что мы сможем разузнать, — сказал сержант, настроение которого явно улучшалось. — Не знаю, какое отношение это имеет к преступлению, но если уж на то пошло, то лучше я разузнаю про это, чем вместе с группой дураков буду, выпучив глаза, ворошить без толку старые листья в поисках гильзы. Инспектор уже выделил для этого целую группу. Правда, они еще ничего не нашли и вряд ли найдут, хотя констебль Паркинс и обнаружил в канаве дырявый чайник и половину старого ботинка.

— Не нашли ли они следов велосипеда в поле за изгородью кустарника? — спросил Эмберли.

— Нет, сэр, пока мне об этом не известно.

— Они осматривали поле?

— О, да, сэр, они все тщательно осмотрели. Может быть, мне не стоит об этом говорить, но они немного отвлекались; и все из-за маленьких игривых волов мистера Фосетта, которые пасутся на этом поле.

— Великолепно. А с инспектором Фрейзером животные порезвились?

Сержант прикрыл рот своей большой ладонью.

— Я слышал, сэр, что инспектору пришлось пробежать без остановки большое расстояние, чтобы, так сказать, избежать этого.

Мистер Эмберли засмеялся и снова завел машину.

— Он, должно быть, не любит животных. Однако, сержант, хватит мне тут с вами сплетничать. У меня есть более важные дела.

— Сплетничать? Я? Да, я…

— И думаю, если вы не против, то вам не стоит разузнавать про визит Коллинза в «Плющевый коттедж». Я сделаю это сам.

Машина медленно двинулась вперед. Сержант прошел рядом с ней еще несколько шагов.

— Все это очень хорошо, сэр, но когда же у нас будет что-нибудь, что позволит нам двигаться дальше?

— Всему свое время, — заверил его Эмберли. — У меня самого еще мало материала. Однако могу сказать, что убийство Доусона не самое интересное и важное в этом деле. Будьте здоровы.

Сержант отступил и застыл в оцепенении, следя за тем, как машина подъезжает к «Плющевому коттеджу». Он невесело покачал головой, развернул свой велосипед и продолжил прерванный путь в Верхний Неттлфолд.

Эмберли оставил машину у ворот и пошел по дорожке, ведущей к парадной двери. Окно столовой было открыто, и Эмберли услышал доносящийся оттуда голос Марка:

— Черт возьми, ты испортила все дело! Лучше бы я этим занялся. Бьюсь об заклад, я бы так просто не попался и никому бы не дал себя обойти! Ты сама дала ему карты в руки, а теперь посылаешь за ним, чтобы он пришел сюда. Что, ты думала, это даст?! А вдруг кто-нибудь видел его?

Эмберли громко постучал в дверь, и голос сразу замолк. Через несколько секунд Марк Браун открыл дверь, и из-за нее выпрыгнул бультерьер, явно обрадовавшийся гостю.

Эмберли непринужденно сказал:

— Добрый день. Ваша сестра кое-что потеряла. Я хотел вернуть.

Марк узнал его и покраснел.

— Ах, это вы! Входите, пожалуйста. Боюсь, что я тогда немного набрался. Я очень благодарен, что вы доставили меня домой.

Эмберли не стал развивать эту тему. Когда хотел, он мог быть очень приятным, а сейчас он явно этого желал. Через две минуты Марк уже чувствовал себя с ним совершенно свободно и, оставив те немногие подозрения, которые у него были, пригласил его пройти к сестре.

Эмберли вошел в дом в сопровождении бультерьера и проследовал за Марком в маленькую гостиную.

Ширли Браун стояла у стола. Она не проявила никакой радости при их появлении и напряженно следила за Эмберли из-под нахмуренных бровей.

Эмберли это ничуть не смутило.

— Здравствуйте! — сказал он. — Благополучно добрались до дома в тот вечер?

— В противном случае я вряд ли бы сейчас была здесь, — ответила она.

— Ширли, прекрати! — вмешался ее брат, пододвигая стул. Пожалуйста, садитесь, мистер… Эмберли, так, кажется? Вы ведь хотите что-то вернуть сестре?

В ее глазах вдруг появился испуг.

— Вернуть? Мне?

— Вы кое-что забыли в «Нортон Мэнор», — ответил Эмберли.

Несколько секунд прошло в напряженной тишине. Брат и сестра переглянулись.

— Да? — сказал Марк с деланной беззаботностью. — И что же это?

— Мисс Браун обронила, — сказал Эмберли и достал из кармана смятый носовой платок, — вот это.

Напряженность сразу же исчезла, и Ширли протянула руку за платком.

— Как любезно с вашей стороны! Право, такое беспокойство! — довольно язвительно проговорила она.

— Не стоит благодарности, — вежливо ответил Эмберли.

Она смотрела на него со смешанным чувством удивления и враждебности. Ее более гостеприимный брат заполнил неловкую паузу, предложив Эмберли остаться на чай.

Эмберли принял предложение и, встретив негодующий взгляд Ширли, ласково улыбнулся ей. Она поперхнулась и вышла на кухню.

Извиняясь за скудность обстановки в доме, Марк рассказал, что они сняли этот коттедж на месяц. Вообще они оба работают в городе — тут он на секунду отвел глаза, — а здесь решили провести отпуск. Ширли работает секретарем у Энн Марч. Он рассчитывал, что Эмберли знает это имя. Энн Марч — писательница и очень неплохая. На вопрос, где работает он сам, Марк нехотя ответил, что в банке. Видя пристыженное лицо Марка, а также припомнив, что отпуск банковских клерков обычно меньше месяца, Эмберли заключил, что работу Марк потерял. Он тактично увел разговор в сторону от этой щекотливой темы.

Когда Ширли с чайным прибором на подносе возвратилась в гостиную, он любовался покрывалом из шакальих шкур, которым был застлан волосяной диван. Эмберли заметил, что один из его друзей привез такое же из Дурбана.

— В тамошних магазинах их полно, — ответил Марк, — и покупают их в основном туристы.

Ширли прервала этот дружеский разговор, предложив гостю молока и сахар к чаю. Эмберли перенес внимание на нее и, к ее досаде, стал обсуждать недавний бал в «Нортон Мэноре». Ее односложные ответы нимало не обескуражили мистера Эмберли, и по огонькам, зажегшимся в его глазах, было видно, что его только забавляет ее растущее и с трудом скрываемое раздражение.

После того, как с чаем было покончено, она попросила Марка убрать со стола и, как только он вышел из комнаты, гневно спросила:

— И как это понимать?

— Что как понимать? — ответил он вопросом на вопрос.

— Зачем вы приехали? Не думаете же вы, что я поверила, будто вы приехали из-за платка. Вы что, меня дурочкой считаете?

— Считаю, — ответил он с такой обезоруживающей улыбкой, что она, сама того не желая, чуть улыбнулась в ответ. Но тут же подавила улыбку.

— Равным образом не могу предположить, что вы приехали ради удовольствия провести время в обществе очень молодой и не очень умной особы.

Он засмеялся.

— У вас по крайней мере хорошая память.

— По-моему, — с нажимом сказала она, — вы самый грубый человек, какого мне выпало несчастье встречать.

— В самом деле? Нужно полагать, что в этом вопросе вы компетентный эксперт.

Она неожиданно рассмеялась и встала.

— Вы невозможный человек, — сказала она и протянула ему руку; это явно был жест прощания, но, хотя Эмберли тоже поднялся, он не стал пожимать ей руку. Ее рука упала, с лица сошла улыбка. Она сказала резко:

— Мистер Эмберли!

— Да.

— Я кажусь вам подозрительной. Должна казаться, я это понимаю. Но если вы подозреваете меня, то почему не предоставите полиции возможность заняться мной?

Он отрицательно покачал головой.

— Боюсь, вы переоцениваете интеллектуальные способности нашего инспектора. Он, пожалуй, уже добился бы того, чтобы вас повесили.

— Но вы ведь работаете на полицию, не так ли? Не пытайтесь отрицать. Я знаю, это так. И все еще думаете, что я имею какое-то отношение к этому убийству. Так…

Он перебил ее вопросом:

— А разве вы не имеете отношения к нему, мисс Браун?

Она пристально смотрела на него. Краска отлила от ее щек.

— Что вы хотите сказать?

— То, что сказал. В тот вечер вы пришли, чтобы встретиться с Доусоном.

— Нет!

— Не лгите. У него было что-то, очень нужное вам. Из-за этого его и убили. А вы, мисс Браун, явились к месту действия слишком поздно.

— Это неправда! — Ее голос стал сиплым. — У вас нет доказательств.

— Они у меня будут, — пообещал он и взялся за шляпу. — О, не надо придавать лицу такое бесподобно деревянное выражение. Я не собираюсь ни о чем вас расспрашивать. Ту информацию, которую я хотел получить, приехав сюда, я уже получил. А скоро получу и остальное. И притом без помощи, которую вы так не хотите мне оказать.

— Какую информацию? Что, по-вашему, вам удалось узнать?

— Это уж сообразите сами, — ответил мистер Эмберли. — Спасибо за чай. До свидания.

7

Надежды мистера Эмберли на спокойный вечер развеял телефонный звонок во время обеда. Сэр Хэмфри сурово осуждал людей, которые стараются звонить именно во время обеда, чтобы наверняка застать вас дома. Он дотошно выяснил у дворецкого, кто звонит и почему не может оставить сообщение.

Услышав, что Бэзил Фаунтин просит мистера Эмберли, Фрэнк, полностью разделявший взгляды своего дядюшки, решил, что все-таки нужно подойти к телефону. Через несколько минут он вернулся в столовую и на вопрос Фелисити сообщил, что Фаунтин просил его приехать в «Мэнор» после обеда.

— Для чего? — спросила Фелисити.

— Очевидно, — отвечал Эмберли, накладывая салат, — он вспомнил что-нибудь, что могло бы пролить свет на преступление.

— Меня он тоже просил приехать?

— Нет.

— Вот дуб! — сказала Фелисити без особых эмоций.

Эмберли прибыл в «Нортон Мэнор» примерно в половине девятого. Был прекрасный безоблачный вечер. Взошла луна; на землю легли резкие черные тени. Дом казался вымершим, все шторы наглухо задернуты, нигде ни огонька.

Коллинз открыл дверь, провел Эмберли в библиотеку, размещающуюся в боковой части дома, где его ожидал хозяин усадьбы.

Фаунтин извинился за то, что вытащил Эмберли из дома в такой час. В свое оправдание сказал, что лишь днем узнал от начальника полиции, что Эмберли взялся за это дело, и решил непременно сообщить ему кое-что о покойном дворецком.

Он прервал свою речь, когда появился Коллинз с кофейным подносом, но на этот раз он не был против того, чтобы Коллинз слышал их разговор, и, взяв с подноса большой шарообразный бокал с вином, произнес:

— Я спрашивал у Коллинза, надеялся, что он знает больше, чем я. Но он говорит, что Доусон редко касался личных дел в разговорах с другими слугами.

Эмберли взглянул на бесстрастное лицо камердинера.

— Скажите, у вас не создалось впечатление, что Доусон что-то прячет?

Коллинз ответил ровным, невыразительным голосом:

— Нет, сэр. Но боюсь, что не могу компетентно судить об этом. Мы были не слишком дружны.

— Когда вы говорите, что были не слишком дружны, означает ли это, что вы не любили друг друга?

— Ах, боже мой, нет, сэр! Ничего подобного, — ответил Коллинз. — Если бы здесь была хоть какая-нибудь недоброжелательность, я не смог бы продолжать свою службу в «Мэноре».

Эмберли перевел взгляд на камин. Через несколько секунд Коллинз вежливо спросил:

— Что-нибудь еще, сэр?

— Нет, это все, — ответил ему Фаунтин.

Он подождал, пока камердинер уйдет, а затем сообщил, что ему удалось найти на место Доусона нового дворецкого.

— В самом деле? Я слышал, что вы ездили в город поговорить с одним из кандидатов на это место. И, видимо, успешно?

— Да, кажется, все в порядке, — ответил Фаунтин. — У него очень хорошие рекомендации. Я, конечно, предпочел бы поговорить по телефону с его предыдущим хозяином, но, к сожалению, тот уехал в Америку. Он дал Бейкеру — так зовут нового дворецкого — рекомендательное письмо. Ну, не знаю, никогда нельзя быть уверенным в тех рекомендациях, которые слуги вручают тебе сами. Все же, поскольку он был готов немедленно приступить к работе, я решил взять его с испытательным сроком. Он не работал месяц или два по состоянию здоровья. Надеюсь, что он не окажется плутом.

Фаунтин взял в руки открытую коробку сигар, но, вспомнив, что его гость не курит сигары, стал искать сигареты.

Эмберли мотнул головой в знак отказа, достал трубку и начал набивать ее.

— Что вы хотели мне рассказать? — осведомился он.

Фаунтин рассказал о довольно странном случае, который произошел два года назад, когда он стал хозяином дома. Он знал, что каждый слуга имеет один полный выходной день в месяц, а также несколько дополнительных — по полдня. Такую организацию Фаунтин считал удачной и решил сохранить заведенный порядок. Доусону разрешалось в свои выходные дни отсутствовать дольше, чем другим слугам. Ему не надлежало, как другим, возвращаться в «Нортон Мэнор» не позднее десяти часов вечера. Предполагалось, что он навещает сестру в Брикстоне — местечке, расположенном довольно далеко от Верхнего Неттлфолда. Фаунтину и в голову не приходило подвергать это сомнению, пока однажды не случилось так, что, обедая в городе в один из дней, когда у Доусона был выходной, Фаунтин увидел его, сидящего в том же ресторанчике через три столика от него в обществе какого-то человека.

Мистер Эмберли поднял брови, но ничего не сказал.

Это происходило в ресторане «Великолепный», безвкусно оформленном заведении, щедро разукрашенном позолотой. Цены в нем были, однако, достаточно высокими. Фаунтин предположил, что Эмберли знает этот ресторан.

Эмберли утвердительно кивнул и, держа трубку во рту, полез в карман за спичками.

Что ж, Фаунтин был удивлен, но, поскольку его явно не касалось, как Доусон проводит свой выходной, он сделал вид, что не заметил его. Однако на следующее утро Доусон сам завел разговор об этом. Он сказал, что, должно быть, его хозяин удивился, увидев его в «Великолепном», и поэтому он хочет объясниться. Объяснение было вполне удовлетворительным, и этот случай быстро забылся. Фаунтин вспомнил о нем только сейчас после убийства. Он вообще решил, что нужно припомнить все, связанное с Доусоном.

Человек, с которым он обедал тогда, был американцем. Доусон познакомился с ним много лет назад в Нью-Йорке, когда сам служил там. Кажется, он был лакеем в доме какого-то миллионера, но с уверенностью Фаунтин этого сказать не мог — все-таки прошло несколько лет. Наверняка он знал только, что Джаспер Фаунтин нашел Доусона в Америке, привез его в Англию и сделал своим дворецким. Доусон рассказал, что американец, с которым он обедал в тот вечер, сколотил себе приличное состояние и решил посетить Англию. Отыскав адрес своего старого друга, он пригласил его провести вместе вечер в городе. У Фаунтина сложилось впечатление, что этот американец хотел поразить дворецкого, похваляясь перед ним своим богатством. Этот случай вспомнился только теперь, когда Фаунтин стал восстанавливать в памяти все, что знал о Доусоне. Первое, что пришло ему в голову, были непонятно откуда взявшиеся деньги, которые откладывал Доусон. Пока еще никому не удалось выяснить их происхождение. Фаунтин предположил, что Доусон играл в тотализатор на скачках, но домоправительница категорически отвергла это предположение, утверждая, что дворецкий был убежденным противником азартных игр.

Затем ему вспомнился тот вечер в «Великолепном». Все это время он не сомневался в объяснении Доусона, но в свете открывшихся фактов у Фаунтина зародились сомнения в правдивости рассказанной Доусоном истории. Разве не может быть, например, что этот американец был вовсе не старым другом Доусона, а человеком, которого тот каким-то образом держал в своих руках?

— Шантаж? Очень может быть. А от Доусона можно было такого ожидать? У вас были основания так думать?

— Никаких оснований. Но откуда у него деньги? Грех обливать грязью покойника, но чем больше я думаю об этом, тем более правдоподобной кажется мне эта версия. Обратите внимание, это случилось два года назад, как раз тогда, когда Доусон открыл счет в Карчестере. Что вы думаете об этом?

— Безусловно, это интересно, — ответил Эмберли. — Не можете ли вы назвать точную дату?

— Боюсь, что нет, — с сожалением в голосе ответил Фаунтин. — Это было в мой первый приезд сюда, значит, видимо, осенью. Очень жаль, но точнее сказать не могу. Все же я решил сообщить об этом.

— Вы совершенно правы. Этим непременно надо заняться. Пусть инспектор Фрейзер выслеживает неизвестного американца, а может быть, вовсе и не американца, который два года назад в неизвестный день пообедал в ресторане. На это стоит посмотреть!

Фаунтин рассмеялся.

— В вашей подаче все это представляется абсолютно безнадежным. Но, послушайте, кто же все-таки это мог быть?

Где-то в глубине дома зазвенел колокольчик. Тот, кто звонил, был очень настойчив. Колокольчик звенел несколько секунд. Его характерный железный звон гулко разносился по притихшему дому.

— Это парадная дверь, — сказал Фаунтин. — На других дверях электрические звонки. Я только молю бога, чтобы это был не инспектор, будь он неладен. Он повадился ходить сюда и задавать слугам дурацкие вопросы. Им это очень не по душе, могу вас уверить.

Эмберли посмотрел на часы.

— Не думаю, что инспектор выбрал бы для посещения такой час. Если только не случилось что-нибудь чрезвычайное, — сказал он.

После последнего отрывистого звонка воцарилась тишина. Затем они услышали звук открывающейся парадной двери, беспорядочный шум голосов, который становился все громче.

Фаунтин удивленно поднял бровь.

— Что, черт возьми… — начал было он, но осекся и стал прислушиваться.

Кто-то явно говорил на повышенных тонах, но слов они не могли разобрать. Затем донесся шум драки и отчаянный крик: «Помогите!»

Фаунтин вскочил на ноги.

— Боже, это Коллинз! — сказал он и ринулся к двери.

Снова донесся крик:

— Помогите! Помогите!

Фаунтин распахнул дверь и выбежал в холл. Парадная дверь была открыта. На ступенях крыльца два человека сцепились в отчаянной схватке. Одним из них был камердинер, другим — Марк Браун. Свет от фонаря, висевшего над крыльцом, освещал ствол пистолета в руке Марка. Коллинз пытался захватить его. Поспешив на помощь, Эмберли увидел лицо Коллинза. Оно было злым, глаза полны ярости и ненависти, зубы стиснуты, а губы оттянулись назад в каком-то рычании.

Прежде чем Фаунтин или Эмберли успели добежать до парадной двери, Марк вырвался из рук Коллинза.

— Значит, отказываешься, будь ты проклят! — закричал он. — Так на, получи!

Оглушительно хлопнул выстрел, однако Марк, стреляя, пошатнулся, и пуля ушла в сторону. Раздался звон разбитого стекла. Пуля попала в шкаф, стоящий в глубине холла, и, пробив его насквозь, застряла в стене.

Выстрелить еще раз Марк не успел. Эмберли бросился на него, схватил за руку, в которой был пистолет, и вывернул ее назад. Марк закричал от внезапной боли и выронил оружие.

Фаунтин держал Марка за другую руку. Эмберли, не выпуская руки Марка, нагнулся, поднял пистолет и сунул его себе в карман.

В этот момент распахнулась дверь бильярдной. Оттуда выбежал Энтони, за ним — Джоан.

— Привет, привет! — бодро сказал Энтони. — Кто-то играет в разбойников?

Фаунтин разглядывал своего пленника.

— Кто вы такой, черт побери? — гневно спросил он. — Вы соображаете, что делаете?

Боль в вывернутой руке немного протрезвила Марка. Он бросил на Фаунтина мстительный взгляд.

— Пустите меня! — прохрипел он. — Я ничего не скажу вам. Пустите!

Фаунтин продолжал держать его за руку.

— Свяжитесь с полицией, Коллинз, — приказал он.

Налитые кровью глаза вспыхнули.

— Не советую, — сказал Марк угрожающе. — Вы пожалеете об этом! Чертовски пожалеете, это я вам говорю!

— Надрался, — сказал Коркрен, — пьян как сапожник. Кто это такой?

На этот вопрос ответил Коллинз.

— Я полагаю, что это молодой джентльмен из «Плющевого коттеджа».

К Коллинзу уже вернулось его обычное самообладание. На лице и в голосе не осталось и следа эмоций.

— Что? — переспросил Фаунтин, разглядывая Марка.

— Он что, ваш приятель, Коллинз? — осведомился Коркрен.

— Я бы так не сказал, сэр. Но я вижу, что молодой джентльмен, как вы изволили заметить, не совсем трезв.

— Ах, Коллинз, вы, как всегда, преувеличиваете! Пора вам избавляться от этой пагубной привычки. — Коркрен усмехнулся. — В кого он пальнул?

— В меня, сэр, но я думаю, что он не может нести ответственность за свои действия.

— И почему же вы так думаете? — с простодушным видом спросил Коркрен.

Фаунтин продолжал рассматривать Марка.

— Джентльмен, говорите? Вы совершенно правы, Тони, он пьян.

Он толкнул Марка, заставив его продвинуться в глубь холла, и свободной рукой закрыл дверь. После этого Фаунтин отпустил юношу и встал рядом с ним, хмуро глядя на него сверху вниз.

— Послушайте, молодой человек, — сказал он, — какого дьявола вы вламываетесь ко мне в дом и стреляете в моего слугу? Вы понимаете, что я могу за это посадить вас в тюрьму?

Марк в это время растирал поврежденную руку.

— Прекрасно! Сажайте меня в тюрьму! — с безрассудной дерзостью ответил он. — Я этого не боюсь! Я заставлю вас пожалеть о том, что вы мне помешали! Вот так!

Лицо Фаунтина выражало отвращение.

— Я, конечно, должен передать его в руки полиции, но он настолько пьян, что не соображает, что делает.

— Все это прекрасно, — сказал Энтони, — но что побудило его прийти сюда и пытаться убить Коллинза? Просто веселое настроение?

— Я не хотел убивать его! — крикнул Марк, теперь уже выглядевший испуганным. — Я не собирался стрелять в него.

Мистер Эмберли, все это время молча наблюдавший за происходящим, наконец произнес:

— Вам следует извиниться перед мистером Фаунтином. Вы вели себя как идиот.

Фаунтин быстро перевел взгляд на Эмберли.

— Вы знаете его, Эмберли?

— Немного. Это состояние для него более или менее обычное.

— Боже праведный! Ну что ж, я не хочу обойтись с этим юношей слишком жестоко. Как, вы считаете, мне лучше поступить — сдать его в полицию или отпустить?

— Лично я отпустил бы его, — сказал Эмберли, — но это ваше дело, вам и решать.

— Ну, не знаю. В конце концов он мог убить Коллинза.

Камердинер негромко кашлянул.

— Я совершенно не желаю, сэр, чтобы молодой джентльмен попал в беду. Когда он придет в себя, он поймет, что вел себя нехорошо.

Марк в нерешительности переводил взгляд с Коллинза на Фаунтина.

— Пусть это будет для вас уроком на будущее. Вы должны воздерживаться от употребления спиртных напитков, — строго сказал Фаунтин. Он сделал шаг назад и открыл дверь. — А теперь уходите!

Не говоря ни слова, Марк повернулся и вышел. Фаунтин закрыл дверь.

— Черт побери! — взорвался Коркрен. — Мы поступаем глупейшим образом! Вы уверены, что это не он застрелил старину Доусона?

— Застрелил Доусона? — неуверенно переспросил Фаунтин. — Но зачем, скажите на милость?

— Если так ставить вопрос, то зачем ему понадобилось стрелять в Коллинза? — спросил Коркрен. Увидев, как камердинер незаметно вышел, он продолжил. — Я не говорю, что всецело порицаю его за это, но…

— Тони, не будь таким ужасным, — взмолилась Джоан. Она все еще дрожала, потрясенная неожиданной стрельбой в доме. — Мистер Эмберли, вы ведь не думаете, что он убийца?

— Нет, я считаю это маловероятным, — ответил Эмберли.

— Хорошо, допустим, он не убивал Доусона, — упрямо гнул свою линию Энтони. — Но зачем он сунулся сюда к нам? Только не надо объяснять это тем, что он был пьян. Меня такие объяснения не устраивают. Если я ворвусь в незнакомый дом и подниму стрельбу, а потом, чтобы как-то извиниться, скажу, что был пьян, удовлетворит ли это кого-нибудь? Я думаю, что сначала этому парню захотелось кое-кого пристрелить, а уже потом он опрокинул стаканчика четыре или пять и подумал: «А что такого? Вот пойду прямо сейчас и сделаю это». И не говорите мне, что естественная реакция на выпивку — взять пистолет, шатаясь, пройти несколько миль к дому, где никогда не был, и устроить там тир! Это ребячество.

— Совершенно верно, — сказал Эмберли. — Если бы я увидел, что ты вламываешься в незнакомый дом, я подумал бы о самом худшем. Но ведь ты уравновешенный человек, чего нельзя сказать об этом юноше.

— Ну! — Энтони был польщен. — Мой старый череп полон серого вещества, не так ли?

— Я этого не говорил, — сказал Эмберли. — Есть большая разница между неуравновешенным и просто слабоумным.

Энтони задумчиво посмотрел вокруг, ища, чем ему запустить во Фрэнка. Джоан поспешно вмешалась.

— О, обойдемся без драки, — произнесла она. — Вы в самом деле так думаете, мистер Эмберли?

В глубине глаз Эмберли пробежали искорки.

— Видите ли, я с ним вместе учился в школе, — сказал он серьезным тоном.

— Еще одно слово, мой дорогой друг детства, и я не буду помогать тебе разгадывать великую тайну Неттлфолда.

— Это было бы ударом для неизвестного убийцы, — заметил Эмберли. — Если говорить серьезно, мисс Фаунтин, то у меня сложилось впечатление, что у молодого Брауна был зуб на кого-то, или, может быть, он думал, что у него зуб на кого-то. И вот он напивается пьяный, при этом ясно не представляя себе, что и против кого он имеет. В принципе он мог испытывать общую ненависть к капитализму, которая и побудила его совершить налет на ваш дом. Во всяком случае, я искренне думаю, что вам не стоит бояться его.

Эмберли посмотрел на часы.

— Ну, мне пора. Надеюсь, сегодня у вас больше не будет неприятных гостей.

Мистер Коркрен увидел для себя возможность отыграться.

— Да уж, двое гостей в один вечер — это слишком, — с очень довольным видом сказал он.

Выехав из «Мэнора», мистер Эмберли отправился не в сторону «Грейторна», а повернул направо, к Верхнему Неттлфолду. Он не успел отъехать далеко, как фары его автомобиля высветили фигуру пешехода, уныло плетущегося по обочине дороги. Эмберли поравнялся с ним и притормозил. Открыв дверцу, он без лишних слов приказал Марку Брауну сесть в машину.

Марк отказался и пошел дальше, но после того, как команда была повторена более суровым тоном, подчинился.

Эмберли не был настроен на разговоры. Кроме фразы о том, что Марк свалял большого дурака, он не проронил ни слова до самого «Плющевого коттеджа». Марк что-то бормотал, пытаясь объяснить свой поступок, но до ушей Эмберли мало что долетало из-за шума двигателя. К тому же Марк не мог сказать ему ничего разумного и интересного. Через некоторое время Марк понял, что его объяснение не слушают, и угрюмо замолчал на всю оставшуюся часть пути.

Когда машина подъехала к дому, Марк вылез из нее и пошел впереди Эмберли по садовой дорожке. Его неуверенная походка портила тот вид вызывающего безразличия, который он пытался напустить на себя. Когда он подошел к дому, дверь распахнулась, и крыльцо осветилось теплым светом лампы. Раздался встревоженный голос Ширли:

— Это ты, Марк?

Тут она увидела вторую, более крупную фигуру.

— Кто это? — быстро спросила она.

Эмберли вошел в полосу света.

— Не бойтесь, — сказал он.

Она внимательно смотрела на него, и он заметил в ее лице выражение некоторого облегчения.

— Пожалуй, я могла бы и сама догадаться, — сказала она. — Что случилось?

Марк, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, вызывающе ответил:

— Он тебе сейчас все расскажет. И не думай, что я нуждаюсь в твоих комментариях по этому поводу. Мне они не нужны, я иду спать.

Он попытался протиснуться мимо нее в дом, но она взяла его за руку.

— Где ты был? Я ходила в «Голубой дракон». Там сказали, что ты ушел.

Он сбросил ее руку.

— Ну, что ж, может быть, это тебя научит не бегать за мной повсюду, — сказал он и быстро прошел в дом.

Ширли повернулась к Эмберли.

— Зайдете в дом? — равнодушно спросила она.

Он проследовал за ней в столовую. В бледном свете лампы ее лицо выглядело усталым и серым. Она указала на стул, приглашая садиться.

— Вы привезли его домой, — сказала она. — Кажется, это превращается в вашу жизненную миссию. Что он сделал?

— Добивался, чтобы его арестовали. — Эмберли достал из кармана пистолет и положил его на стол. — Хочется надеяться, что в дальнейшем вы будете держать пистолет там, где он не сможет его найти.

Она побледнела еще больше.

— Вы правы, я упустила этот момент. Я не знала, что он нашел пистолет. И куда он пошел?

— Разве вы не догадываетесь? — мягко спросил Эмберли.

Она подняла глаза и смотрела на него, не отвечая.

— Он отправился в «Нортон Мэнор».

— Когда он напьется, то ведет себя как безумный. Что он там делал? — спросила она.

— Ничего особенного. Пытался застрелить камердинера.

— О боже! — с горечью воскликнула она.

— Досадно, не правда ли? — посочувствовал Эмберли. — После всех ваших стараний.

— Что они сделали? Что сказали?

— Решили: он пьян и не соображает, что делает. Поэтому вышвырнули его за дверь.

— Что с камердинером?

— Отделался легким испугом.

Некоторое время она молчала, нахмурившись, потом сказала:

— Они отпустили его. Значит… — Она оборвала фразу на полуслове и начала нервно постукивать пальцами по столу.

— Верно, — сказал Эмберли. — Похоже, что он завалил дело, не так ли?

Она изучающе посмотрела на него.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

Эмберли придал своему голосу еще более доброжелательную интонацию.

— Почему вы не решаетесь довериться мне? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Не понимаю, почему я должна доверять вам, мистер Эмберли. Я ничего не знаю о вас, кроме того, что вы связаны с полицией. А поскольку полиция не может помочь мне, то…

— Знаю. Но я могу вам помочь.

В ее глазах было недоверие. Она убрала волосы, упавшие на лоб.

— Пожалуйста, больше не беспокойте меня, — сказала она устало. — Я не желаю спорить с вами и не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

Его лицо стало жестким.

— Конечно, вы же предпочитаете играть в одиночку.

— Именно так.

Он взялся за шляпу.

— Вы поступаете неумно. Ваша игра становится очень опасной, мисс Ширли Браун.

— Неужели? Это что — угроза? — насмешливо спросила она.

— Напротив — предупреждение. Спокойной ночи.

С мрачным видом вернулся Эмберли в «Грейторн». Он был немногословен с Фелисити, которая желала знать, где это он пропадал столько времени. На следующее утро сразу же после завтрака он уехал, держа путь в Карчестерское отделение полиции. Эмберли тут же провели в кабинет инспектора Фрейзера, который поздоровался с ним с плохо скрываемой враждебностью и сказал, что уже давно ожидает его визита.

Мистер Эмберли был не в настроении. Он так резко ответил инспектору, что тот покраснел от злости. Не давая Фрейзеру времени опомниться, Эмберли потребовал ознакомить его со всеми материалами, которыми полиция располагала к тому времени.

Инспектор, предугадывающий, на чьей стороне будет начальник полиции, счел тактически правильным подчиниться. Прежде всего он показал мистеру Эмберли длинный список безукоризненных алиби. Им обладал каждый обитатель «Нортон Мэнора», включая женскую часть прислуги. К тому времени, когда мистер Эмберли узнал, что главный сторож был в Верхнем Неттлфолде, главный садовник гостил у шофера, камердинер гладил костюм мистера Фаунтина, а второй садовник проводил время в обществе молодой леди, он уже откровенно зевал. Когда же инспектор предложил посмотреть список обитателей коттеджей, расположенных недалеко от места убийства, он наотрез отказался, сказав, что приехал в Карчестер не для того, чтобы узнать, кто не совершал убийства.

Инспектор, буркнув что-то по поводу сыщиков-любителей, начал говорить о поисках гильзы. Оказалось, что гильзу не нашли. Следы от велосипедных колес в полях за живой изгородью также не были обнаружены. Источник доходов Доусона оставался окутанным покровом тайны.

— Другими словами, — заявил мистер Эмберли, — полиция не нашла ровным счетом ничего.

Пока инспектор соображал, что ответить, Эмберли вкратце пересказал ему историю, услышанную от Фаунтина прошлым вечером.

Инспектор очень заинтересовался. Когда Эмберли закончил, он сказал, потирая руки:

— Ну вот, теперь что-то начинает вырисовываться. Жаль, что мистер Фаунтин не припомнил это раньше. Для тренированных мозгов ваш рассказ, мистер Эмберли, представляет огромную важность.

— Огромнейшую, — согласился Эмберли. — Надеюсь, вы получите массу удовольствия. А пока я хочу, чтобы взяли под наблюдение Марка Брауна.

Несколько мгновений инспектор непонимающе смотрел на Эмберли. Затем его лицо расслабилось и приняло снисходительно-насмешливое выражение.

— Марк Браун, сэр? Так, так… Боюсь, что вы увлекаетесь чтением популярных детективов. Это в их стиле. Таинственный молодой человек, который приезжает неизвестно зачем и ведет подозрительный образ жизни. Но, поверьте, все это ерунда. Полиция не дремлет.

— По крайней мере не вся, — поддакнул мистер Эмберли. — Вы все поняли? Мне нужно, чтобы Марка Брауна взяли под наблюдение.

— Прекрасно, мистер Эмберли, но мы уже навели о нем справки. Ничего подозрительного. Вы взяли ложный след. Он со своей сестрой живет в Эрлскорте в маленькой квартирке, которую они сдали на месяц. Сестра работает секретарем у Энн Марч.

— Мне нужно, чтобы Марка Брауна взяли под наблюдение.

— Я получаю приказы только от начальника полиции.

— Правильно делаете. Не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном?

— Конечно, если у вас есть достаточные основания для того, чтобы его взяли под наблюдение, это меняет дело, — пошел на попятную инспектор. — Что вы узнали о нем?

— Пока ничего. Я смогу ответить на этот вопрос полнее через … ну, скажем, через пару дней.

— Подозрения, и только? Боюсь, сэр, что полиции нужно нечто большее.

— Поэтому-то я и не хочу отягощать вас неподтвержденными подозрениями.

Инспектор потер подбородок, искоса глядя на Эмберли.

— Может быть, вам все же лучше рассказать нам о своих догадках, мистер Эмберли, — сказал он наконец. — Я бы с удовольствием послушал. Вы считаете, что он совершил убийство?

— Напротив, я считаю это совершенно невероятным. Инспектор зарделся.

— Не знаю, что у вас на уме, сэр, но если Браун не замешан в убийстве, то мне он неинтересен.

— В это я готов поверить. Вы никогда ничего не видели дальше собственного носа. Мне уже не первый раз приходится говорить, что убийство, видимо, наименее интересная часть всего дела.

— Вы так полагаете, сэр? Надо же! А я вот считал, что убийство как раз составляет все дело.

— Что ж, постарайтесь избавиться от этой ложной идеи. Похоже, я столкнулся кое с чем более значительным, чем кажется на первый взгляд. Все гораздо серьезнее, чем вы думаете.

Инспектор выпрямился на своем стуле.

— Вы что, разыгрываете меня? — возмутился он. — Что это все значит?

Эмберли встал.

— Боюсь, не смогу объяснить вам это, инспектор, — сказал он. — Но полиция, видимо, ничего тут не сделает.

— Хм-м! Может быть, она все-таки попытается?

— Этого-то я и опасаюсь, — в тон ему ответил Эмберли. — Не хочу, чтобы единственное свидетельство было уничтожено.

— Послушайте, сэр! Вы все же кое-что раскопали, иначе вряд ли бы стали так разговаривать.

Эмберли улыбнулся.

— Кое-что, инспектор. Важный ключ, — он сделал паузу и улыбнулся еще шире, — который в теперешних условиях совершенно бесполезен.

— Не могу похвалиться, что я понимаю вас, мистер Эмберли. Мне кажется, что вы говорите чепуху.

— Этого и следовало ожидать, — согласился Эмберли. — И, кроме того, вы мне не доверяете. Теперь скажите, вы собираетесь выделить человека для наблюдения за Брауном или же предпочитаете, чтобы сначала я поговорил с начальником полиции?

— Полагаю, мы можем взять его под наблюдение, если уж вы так настаиваете, — не очень любезно сказал инспектор.

Эмберли кивнул головой.

— Подойдет любой из ваших многообещающих людей. Чем заметней он будет, тем лучше. И еще, инспектор, с Брауна нельзя спускать глаз. Мы с вами увидимся через день или два. Мое почтение полковнику Уотсону. Всего хорошего.

На обратном пути в Верхний Неттлфолд он остановился у железнодорожной станции, чтобы купить газету. Пока он стоял у газетного киоска, к платформе подошел лондонский поезд, прибывший по расписанию в 10.30. Эмберли окинул рассеянным взглядом выходящих из поезда пассажиров.

Из последнего вагона вышел худощавый человек средних лет с двумя чемоданами. Одет он был респектабельно и неброско и походил на старшего слугу аристократического дома. Он сразу же заметил мистера Эмберли и, ища в жилетном кармане билет для предъявления на выходе, незаметно поглядывал на него.

Глаза Эмберли, блуждавшие по лицам пассажиров на платформе, остановились на этом человеке, и их взгляды на мгновение встретились. Человек с чемоданами шел по платформе к турникету. Поравнявшись с Эмберли, он искоса глянул на него. Но мистер Эмберли уже развернул газету, которая скрыла его лицо.

8

Увидев нового дворецкого Фаунтина, Эмберли подумал, что он как нельзя лучше вписывается в уклад «Мэнора». Это был вежливый человек со скромными карими глазами и лысиной на макушке. С точки зрения Энтони Коркрена, он вполне годился для своей роли, но был, пожалуй, чересчур любезен и услужлив. Энтони считал нормальным его явное стремление ладить с другими слугами, не одобряя лишь знаки дружелюбия к Коллинзу.

Зная мнение Коркрена, Эмберли при первой встрече удостоил нового дворецкого долгим пристальным взглядом. Бейкер вежливо улыбнулся и пошел к двери в гостиную доложить об Эмберли.

Эмберли остановил его.

— Мое имя — Эмберли, — мягко произнес он.

Бейкер метнул на него быстрый взгляд и сказал извиняющимся тоном:

— Да, сэр. Благодарю вас.

— Вы ведь не могли это знать, правда? — еще мягче сказал Эмберли.

— Конечно, сэр. Вы совершенно правы.

Мистер Эмберли неторопливо проследовал за ним в гостиную.

В отличие от Коркрена Фаунтин был в восторге от нового дворецкого. О, этот человек знает свое дело, старается и к тому же со всеми ладит. Возможно, он немного туповат, но идеальных людей не бывает. Даже с Коллинзом он, похоже, нашел общий язык, а это не всякому удавалось.

Поговорив о новом дворецком, Фаунтин поинтересовался, не приехал ли Эмберли с какой-нибудь особой целью. Как выяснилось, специальной цели не было. Эмберли задал Фаунтину два-три незначительных вопроса и собрался уезжать. На вопрос Фаунтина, как продвигается расследование, он лишь неопределенно пожал плечами.

— Я договорился с Фрейзером, чтобы он приставил кого-нибудь следить за Марком Брауном, — сказал Эмберли.

Забавно было видеть, как изменилось лицо Фаунтина, только что выражавшее интерес и уважение. Похоже, он вдруг усомнился в интеллектуальных способностях своего гостя.

Мистер Эмберли усмехнулся.

— Кажется, ваша вера в меня начинает потихоньку развеиваться, не так ли, Фаунтин?

Фаунтин поспешно запротестовал. У Эмберли наверняка есть свои резоны, но все же не будет ли это, так сказать, напрасной тратой времени? Нельзя же серьезно предположить, что Браун может иметь какое-нибудь отношение к убийству Доусона — это просто невероятно!

Мистер Эмберли усмехнулся еще раз и заметил, что мистер Фаунтин не единственный, кого он разочаровал этим первым ходом в игре.

Оставив Фаунтина в полном недоумении, Эмберли сел в машину и направился в Верхний Неттлфолд навестить своего друга сержанта Габбинса.

Если Фрейзер и Фаунтин были явно разочарованы, то сержант, напротив, встретил Эмберли с распростертыми объятиями и заявил, что полностью ему доверяет.

— Я знаю вас, сэр, уже около трех лет, а может, даже дольше, — пустился он в воспоминания. — Два раза я делал вам предупреждения за опасное вождение, три раза штрафовал за стоянку в неположенном месте, и один раз мы вместе принимали участие в расследовании. И поэтому если уж я вас не знаю, то кто же тогда вас знает? Нет, все равно, что бы там кому ни казалось, я говорю: мистер Эмберли наверняка…

— Вы так меня захвалите, сержант, — прервал его Эмберли. — А сами-то вы что думаете по этому поводу?

Сержант приосанился.

— Марк Браун, сэр. А? Что вы скажете? Здесь мы с вами кое-что знаем. Инспектору все это не очень-то нравится. Не по душе ему это. Он тут много распинался о том, что какие-то дилетанты вмешиваются в дела полиции; нет нужды все это пересказывать. Но он не видел, как Альберт Коллинз выходил из «Плющевого коттеджа». — Он сделал паузу и почесал в затылке. — Правда, если уж на то пошло, я тоже этого не видел, но для меня достаточно того, что вы это видели.

Мистер Эмберли спросил, не говорил ли сержант инспектору о визите Коллинза в «Плющевой коттедж». Сержант заговорщицки подмигнул.

— Нет, сэр. Не говорил. Как-то, знаете, не вспомнилось про это.

Эмберли улыбнулся.

— Удобная у вас память. И впредь не нужно рассказывать ему об этом.

— Да, сэр, конечно. Я не буду рассказывать, — заверил он, не сводя с Эмберли своих колючих голубых глаз. — Если бы я видел это своими глазами, то другое дело. Но у меня нет никаких причин пересказывать инспектору всякие слухи.

— Абсолютно никаких, — согласился Эмберли. — Скажите, а парень взят под наблюдение?

— Да, сэр, все в порядке, — ответил сержант. — Наблюдение поручено молодому Такеру. Но если бы меня спросили, я сказал бы, что его с таким же успехом можно было поручить молодому слону — более заметную фигуру найти трудно.

— Это ничего, — произнес Эмберли. — Самое главное, чтобы кто-нибудь ходил за ним по пятам; большего я не желаю.

Сержант кашлянул.

— Я не сомневаюсь, сэр, что у вас на это есть свои основания, — бросил он пробный шар.

— Нет, — искренне ответил Эмберли. — У меня пока только подозрения, которые могут оказаться притянутыми за уши. Слежка за Брауном — это предосторожность, и, возможно, излишняя.

— Мне все же кажется, что это дело весьма любопытное.

— Я тоже так считаю, сержант. Весьма любопытное.

— Но я не думаю, — продолжал сержант, — что этот молодой выпивоха имеет отношение к делу. Кто он такой, сэр, если разобраться? Обыкновенный молодой пьяница. Пожалуй, слишком скандальный для своего возраста. Из вечера в вечер одна и та же картина; он идет в «Голубой дракон», накачивается до одурения и сидит там, пока его не выставят за дверь при закрытии заведения. Мне жаль молодую леди, но, я думаю, почему бы ей не определить его в одну из тех лечебниц, о которых везде пишут, где лечат людей, злоупотребляющих спиртным? Конечно, может быть, там не такое нежное обхождение, к которому он привык, но что делать. Как иначе поступать с этим молодым алкоголиком? Если она думает, что сама справится с ним, то, я считаю, это напрасные надежды. Миссис Джонс, которая прислуживает им в «Плющевом коттедже», говорит, что если что-нибудь втемяшится Брауну в голову, так его не сдержит даже полк солдат.

— Так он каждый вечер посещает «Голубой дракон»? — задумчиво переспросил Эмберли.

— Как часы. Это все знают, и даже старый Уогг, который не раз сиживал за нарушение общественного порядка в пьяном виде, был потрясен тем, как фамильярно обходится с бутылкой такой зеленый юнец.

— Не ведет ли он каких-нибудь разговоров?

— Нет, я не слышал. Если ему задают какой-либо общий вопрос, пытаясь завести разговор, он реагирует на это глупейшим образом, заявляя, что никто ничего у него не выпытает. Я знаю много пьяниц, которые после четвертого или пятого стаканчика держатся так, будто они владеют невероятными секретами, а все якобы пытаются вытянуть из них эти тайны.

— Он так говорит?

— Говорит. Правда, в более кратких выражениях. Он просто сидит и пьет, а если иногда развязывает язык, то просто несет всякую чепуху. Но быстро замолкает; в противном случае мистер Хокинс просто выставляет его за дверь. Поэтому он сидит очень тихо и смотрит безумными глазами куда-то в пространство перед собой. Очень неприятная картина, как я слышал. Я не хочу утверждать, что когда он пьян, то способен пойти и убить кого-нибудь. Наоборот, если бы он сделал это, я был бы очень удивлен. Я удивляюсь даже, как ему удается в таком состоянии добираться до дома, не попадая под машину. А когда он бывает трезв, то превращается в ягненка, который не способен выпустить кишки из кого-либо, то есть, извините за выражение, сэр, совершить убийство. По крайней мере я не могу себе такого представить. Однако я полагаю, сэр, что вы лучше меня знаете, что вам делать. Во всяком случае, от того, что парня взяли под наблюдение, вреда никому не будет.

— Я даже надеюсь, что это предотвратит возможный вред, — сказал мистер Эмберли на прощание.

Он вышел из отделения полиции и, сев в машину, поехал через рыночную площадь, держа путь в «Грейторн». Однако ему пришлось остановиться, так как с тротуара его неожиданно окликнула Ширли Браун. Он с готовностью подрулил к ней. Дрожащим от негодования голосом она сказала, что хочет поговорить с ним. Он шутливо ответил, что это для него приятный сюрприз.

Ширли не приняла шутки. Ее глаза горели бешенством. От волнения она немного заикалась, спрашивая, по его ли указанию переодетый полицейский следит за ее братом! Бесполезно отрицать. В ответ Эмберли рассмеялся. Она обвинила его в двурушничестве: просил довериться ему и тут же устроил слежку за Марком. «И дураку видно, — говорила она, — что вы полицейский. Как вы смеете! Не желаю больше видеть вас!»

Высказав это, она резко повернулась на каблуках и зашагала прочь, в ярости чувствуя, что он смеется ей вслед.

На следующий день мистера Эмберли вновь посетил явно встревоженный начальник полиции. Опасаясь, как бы чего не случилось, он решил, что следует повидаться с Эмберли. Мистер Эмберли, пребывавший в несвойственном ему раздражении, посоветовал полковнику радоваться, что ничего не случилось, а когда полковник, сильно волнуясь, рискнул спросить, что он имеет в виду, мистер Эмберли зажал в зубах трубку, заложил руки в карманы серых фланелевых брюк и начал расхаживать по комнате, не удостаивая собеседника ответом. После того как полковник повторил вопрос, Эмберли сказал, что, пока не получит ответа на отправленную им телеграмму, ему нечего сообщить.

Ответ на телеграмму пришел в тот же вечер около десяти часов. Дворецкий принес его в гостиную, где Эмберли слушал рассуждения сэра Хэмфри на тему о заповедных угодьях. Сэр Хэмфри, ничуть не интересуясь убийствами в своем округе, испытывал справедливое негодование из-за того, что в этом же округе появились браконьеры. Он рассказывал Эмберли, что думает по этому поводу его сторож и что в связи с этим предполагает делать старик Клитероу-Уилльямс, а также поведал о том, что прошлым утром в пять часов он сам слышал выстрел, а затем сообщил, что намерен поговорить с Фаунтином о его старшем стороже, об этом ничего не смыслящем осле, ленящемся сделать лишний шаг. Эмберли рассеянно отвечал ему, раскладывая при этом сложный пасьянс.

Когда принесли телеграмму, Эмберли сгреб все карты в кучу и, не дожидаясь конца монолога, отправился ее расшифровывать.

Фелисити, сгорая от любопытства, вошла в его комнату и спросила, имеет ли телеграмма отношение к убийству Доусона. Не взглянув на нее, Эмберли ответил, что не имеет. Фелисити была разочарована.

— Так или иначе, — сказала она, — ты, кажется, доволен полученным сообщением.

— Я всегда доволен, когда мои логические построения подтверждаются, — ответил Эмберли. Он встал и взглянул на наручные часы. — Должен покинуть тебя, любовь моя. Скоро вернусь.

Он прошел вокруг дома к гаражу и, взяв свою машину, уже во второй раз за этот день поехал в отделение полиции Верхнего Неттлфолда. В момент его приезда сержант сдавал дежурство, но, увидев Эмберли, с готовностью вернулся в свой маленький кабинет.

— Это касается Марка Брауна, — не тратя лишних слов, сказал Эмберли. — Инспектор склонен недооценивать важность наблюдения за ним, и мне кажется, что его пренебрежительное отношение передалось констеблю Такеру. Имейте в виду, сержант. Абсолютно необходимо, чтобы с Брауна не спускали глаз. Назначьте человека, чтобы подменить Такера ночью. Ответственность я беру на себя.

— У меня нет ни одного свободного полицейского, сэр, но если вы говорите, что это нужно, то я сам сделаю это. Вот так. Да, что вы хотите? — произнес сержант.

Последняя фраза была обращена к дежурному констеблю, который, спеша, вошел в кабинет.

— Это Такер, сержант. То есть не совсем он, но по телефону передали срочное сообщение. Он просит, чтобы вы немедленно выехали. Это на Коллингхерстской дороге.

— Так что же там произошло? — спросил сержант. — Говори скорей!

— Тот молодой парень, за которым он следил, сержант; он был пьян и свалился в реку.

— Ну и что? Зачем из-за этого поднимать такой шум? — с раздражением сказал сержант. — Любой мог сообразить, что рано или поздно с ним должно было произойти нечто подобное. Но этот дурень Такер мог бы и не допустить этого.

— Этот парень мертв, сержант, — сказал констебль.

— Мертв? — У сержанта отвисла челюсть, он беспомощно посмотрел на мистера Эмберли.

Эмберли резко повернулся навстречу констеблю и на несколько мгновений застыл в неподвижности. Затем он достал портсигар и очень медленно извлек из него сигарету. Он встретился взглядом с сержантом, потом захлопнул портсигар и полез в карман за спичками.

Сержант в оцепенении смотрел на него. Мистер Эмберли зажег сигарету и бросил спичку в каминную решетку. Затянулся и посмотрел на констебля.

— Кто передал сообщение?

— Я не знаю его имя, сэр. Но он вел себя как джентльмен. Он сказал, что проезжал в машине мимо места происшествия, и Такер попросил его подъехать к ближайшему дому и связаться с нами.

— Понятно. Я подвезу вас туда, сержант.

Сержант встряхнулся.

— Да, сэр. Хармер, найдите Мейсона и Филпотса, пусть они вызовут машину «Скорой помощи».

Констебль вышел. Сержант встал и сказал, глядя на Эмберли:

— О господи, сэр! Вот почему вы попросили взять его под наблюдение. Вы ведь этого ожидали?

— Этого-то я и боялся. Проклятый кретин этот Такер.

Сержант понизил голос:

— Скажите, мистер Эмберли, это убийство?

Эмберли мрачно усмехнулся.

— Вы становитесь очень проницательным, не так ли? Можете не сомневаться, что присяжные вынесут заключение о смерти в результате несчастного случая. Вы готовы ехать?

Сержант молчал до тех пор, пока не сел в машину рядом с Эмберли. Тогда он сказал:

— Если это убийство, неужели вы допустите, чтобы оно осталось безнаказанным, сэр?

— Разве я сказал, что это убийство? — спросил Эмберли.

«Бентли» проехал насквозь через весь город и замедлил свой ход лишь у последних беспорядочно стоящих домов, расположенных в ложбине. Они въехали в облако тумана, который становился все гуще по мере того, как дорога приближалась к реке.

— Осторожно, сэр, — предостерег сержант. — В это время года здесь на глинистых почвах сплошные туманы.

— Я думаю, потихоньку можно двигаться сквозь туман.

Проехав немного дальше, они разглядели в тумане силуэт человека, махавшего им с обочины дороги. Эмберли подрулил к нему и остановился. Туман плыл клубами в ярких лучах автомобильных фар. Сквозь него едва просматривались очертания второго человека и тела, лежащего на земле вниз лицом.

Сержант вылез из машины с максимальной быстротой, которую допускала его комплекция.

— Это ты, Такер? Как это произошло?

Мистер Эмберли внезапно включил подвижную фару. Ее луч начал двигаться влево и остановился, дойдя до второго человека. Это был Коллинз, в одной насквозь мокрой рубашке.

— Как интересно! — сказал мистер Эмберли и вышел из автомобиля.

Сержант подошел к Коллинзу.

— Что вы тут делаете, милейший? — осведомился он.

Лицо камердинера было серым, на лбу выступил пот. Он казался обессиленным.

— Это он вытащил Брауна, — нехотя сообщил Такер.

— Когда я… когда я подошел, он пытался привести его в чувство. Мы старались, как могли, сержант. Но все было напрасно. Он был мертв.

— Да, но кое-что тебе все-таки придется объяснить, когда вернемся в полицию, — сказал сержант. Он посмотрел на Коллинза. — Что касается вас, то вам тоже придется пойти с нами и дать свои объяснения. Не спускай с него глаз, Такер.

Он повернулся в другую сторону и пошел к Эмберли, который стоял на коленях у тела Марка.

Голова Марка была повернута в сторону, руки вытянуты.

— Дайте свет, сержант, — сказал Эмберли, не поднимая головы.

Сержант достал из кармана фонарик. Эмберли взял его и направил луч на голову Марка, внимательно осматривая ее.

— Будьте добры, помогите мне перевернуть его.

Они перевернули безжизненное тело на спину. Глаза Марка были закрыты, челюсть немного отвисла. Эмберли бережным движением убрал с его лба мокрые волосы и поднес фонарик еще ближе. Через несколько секунд он выключил фонарик и встал.

— Никаких следов удара. Несчастный случай, сержант.

— Откуда здесь взялся Коллинз? — бормотал сержант. — Мы еще разберемся в этом.

— Думаю, что придется разобраться, — сказал Эмберли. Он вернулся к машине. — Коллинз, я вам рекомендую сесть в автомобиль и закутаться в этот коврик.

Говоря это, он сам сел в машину за руль и хмуро посмотрел вперед.

Сержант осведомился, обыскали ли Коллинза, и, выяснив, что нет, быстро обыскал его сам. Коллинз не проронил ни слова.

Затем сержант накрыл тело Марка, использовав для этого сброшенное пальто Такера, и встал рядом в ожидании машины «Скорой помощи». Такер начал, заикаясь, что-то объяснять, но сержант строго оборвал его:

— Все расскажешь в полиции.

На дороге было очень холодно. Туман создавал какую-то тяжелую промозглость. Камердинер на заднем сиденье автомобиля весь дрожал; его взгляд был прикован к мертвому телу. На мгновение он поднял глаза и посмотрел на сержанта.

— И что бы вы ни говорили, — немного погодя сказал сержант, обращаясь к Эмберли, — если человек похож на убийцу, то скорее всего он и есть убийца. Нырнул, чтобы спасти его? Как бы не так! Скорее, чтобы придушить его под водой. Я скажу вам, сэр, что, когда я поймал его взгляд, мне показалось, что это сам дьявол. Я не преувеличиваю.

Наконец подъехала машина «Скорой помощи». В нее погрузили тело Марка, накрытое покрывалом. Двое полицейских в машине «Скорой помощи» поехали на ней же обратно для сопровождения трупа в морг. Сержант снова сел в автомобиль Эмберли.

В полицию возвращались в полном молчании. По прибытии на место Коллинза в сопровождении полицейского послали переменить одежду, а Такер и Эмберли прошли с сержантом в его кабинет.

Отчет Такера о случившемся был неполным, поскольку он не находился непосредственно на месте происшествия. В соответствии с данными ему указаниями он в начале вечера проследовал за Марком до «Голубого дракона» и некоторое время ожидал его снаружи. Затем заглянул внутрь и удостоверился, что Марк, как обычно, сидит за столиком в углу, слишком пьяный для того, чтобы учинить какое-либо безобразие. Такер понял, что мистер Эмберли считает Брауна замешанным в убийстве Доусона, но сам подумал, что в таком состоянии Браун не очень-то нуждается в наблюдении. Кроме того, он никогда прежде не уходил до закрытия. Такер отошел на несколько шагов от «Голубого дракона», решив, что ничего плохого не случится, если он немного посидит в тепле и поболтает с хозяином соседнего кафе. Он возвратился на свой пост через несколько минут после закрытия «Голубого дракона» и обнаружил, что Марк уже ушел домой. Он последовал за ним не потому, что видел в этом много толку, но потому, что таковы были данные ему указания. Браун, видимо, ушел из «Голубого дракона» еще до закрытия, поскольку даже быстрым шагом Такер не мог его догнать. Когда он дошел до места, где дорога сворачивает к реке, то услышал зов на помощь. Он бросился вперед и прибежал на место происшествия как раз в тот момент, когда Коллинз, выглядевший совершенно обессиленным, вытащил тело Брауна на берег, положил его и начал делать искусственное дыхание. Такер сразу же присоединился к нему, и они работали не покладая рук, пытаясь вернуть юношу к жизни. Минут через десять Такер понял, что они уже опоздали, но Коллинз ругался и заставлял его продолжать. Коллинз говорил, что парень был под водой не настолько долго, чтобы утонуть, и они должны вернуть его к жизни. Однако им так и не удалось ничего добиться.

Такер остановил первую попавшуюся машину. Он не хотел оставлять Коллинза с телом и попросил владельца машины, мистера Джеррольда из Коллингхерста, позвонить в полицию и передать сообщение.

Такер честно рассказал все, что произошло, стараясь при этом не смотреть на мистера Эмберли. Он ожидал выговора и, оправдываясь, повторял, что инспектор не отдавал ему приказа не упускать Брауна из виду ни на минуту.

— Ты дурак, — сказал сержант и попросил привести Коллинза.

Коллинза снабдили одеждой, которая была ему немного велика, и дали глоток спиртного. Землистый оттенок с его лица исчез, а глаза, которые показались сержанту глазами убийцы, были, как всегда, холодны и невыразительны. Его рассказ о случившемся был весьма сдержанным. Он шел сзади Брауна на небольшом расстоянии от него и видел сквозь туман, как тот пошатывался. Молодой джентльмен казался очень пьяным, несколько раз спотыкался и явно не мог идти прямо. Его шаги были столь неуверенными, что Коллинз решил подойти к нему поближе, опасаясь как бы он не попал под автомобиль, водитель которого мог не заметить его в тумане. Кроме того, ему трудно было что-либо рассмотреть даже с фонариком в руке. Мистер Эмберли и сержант сами могли заметить, что туман был особенно густым в низине, где дорога спускается прямо к реке. Юноша, видимо, на этом месте сошел с дороги и споткнулся у самой кромки обрыва. Браун внезапно исчез из виду, и Коллинз тут же услышал, как он, падая, закричал. Затем раздался всплеск воды, и Коллинз сразу же побежал к тому месту, где в последний раз видел силуэт юноши. Он крикнул ему, но в ответ не донеслось ни звука. Зная, в каком состоянии был Марк, Коллинз испугался, что тот не сможет доплыть до берега. Он решил, что для спасения Марка ему нужно войти в воду, и сделал это, лишь немного задержавшись, чтобы снять пальто и ботинки. Он нырял и плавал, и ему казалось, что он в воде целую вечность. Он подумал, что молодой джентльмен сразу же пошел на дно. Если он и боролся за свою жизнь, то недолго, ибо, когда он, Коллинз, входил в воду, было тихо. Он уже почти отчаялся найти его, когда вдруг наткнулся на что-то под водой и, ухватившись, понял, что это рука человека. Он не слишком хороший пловец, и все же ему удалось вынести тело на берег и дотащить до дороги. Несколько раз он крикнул, зовя на помощь, так как сам уже обессилел и вряд ли смог бы сделать Марку искусственное дыхание. Тем не менее он делал все возможное до тех пор, пока не подошел констебль Такер, который стал ему помогать. Он уверен, что констебль подтвердит его рассказ.

Сержант слушал в скептическом молчании. Затем произнес:

— Так вот, значит, как оно получилось. А как вы оказались на Коллингхерстской дороге в такой поздний час?

Ответ поразил его.

— Я следовал за молодым джентльменом, — сказал Коллинз.

Сержант, который и так был уверен в этом, пришел в замешательство.

— Ах, вот как… Следовали за ним… — пробормотал он. — Но почему?

Коллинз бросил взгляд на Эмберли.

— Я хотел встретиться с молодым джентльменом в связи с очень неприятным случаем, который произошел в «Нортон Мэноре» три дня назад. Я полагаю, мистер Эмберли понимает, о чем я говорю.

— Не надо ссылаться на мистера Эмберли, — строго сказал сержант. — Что за неприятный случай?

Коллинз облизал губы.

— Дело в том, сержант, что мистер Браун, находясь под воздействием алкоголя, явился в «Мэнор» и, когда я открыл ему дверь, набросился на меня с угрозами, не все из которых были мне понятны. Он, видимо, принял меня за кого-то другого.

— Вот как? А почему вы так думаете?

— Я не могу представить себе, за что этот молодой джентльмен мог так ополчиться на меня.

— Вы с ним совершенно не были знакомы?

У Эмберли на лбу появилась еле заметная складка. Интонации сержанта были достаточно выразительными, чтобы насторожить Коллинза.

— Не скажу, что бы мы были знакомы с молодым джентльменом, сержант, — вкрадчивым голосом сказал Коллинз. — Я свое место знаю. Но однажды я встретил мистера Брауна в Верхнем Неттлфолде, когда он был немного под парами, и настроение у него по этому случаю было чрезвычайно дружелюбным. Причем до такой степени, что он настойчиво пытался подарить мне свой портсигар. Я полагаю, что это было результатом действия алкоголя. У мистера Брауна было впечатление, что он встретил своего друга. Я не смог ничего поделать — пришлось взять портсигар. Естественно, при первой же возможности я вернул его.

— Вы его послали мистеру Брауну?

— Нет, сержант, я сам отнес его в «Плющевой коттедж» и отдал молодому джентльмену, — спокойно ответил Коллинз.

Сержант красноречиво посмотрел на Эмберли.

— Мистер Браун, — продолжал Коллинз, — был в это время совершенно трезв и вел себя, как подобает джентльмену.

— Забавная история, как мне сдается, — сказал сержант. — Ну-с, продолжайте. Зачем ему понадобилось прийти к вам в «Мэнор»?

— Этого, сержант, я не знаю. И это очень обеспокоило меня, если можно так сказать. Дело в том, что молодой джентльмен пытался стрелять в меня, как вы, сэр, — он поклонился в сторону Эмберли, — очевидно, помните. Мистер Фаунтин, не желая быть жестоким к мистеру Брауну, который явно был в невменяемом состоянии, отпустил его. Однако мистер Браун допустил несколько выражений в мой адрес, которые остались для меня совершенно непонятными. Фактически он угрожал застрелить меня при первой же возможности.

— И поэтому вы решили ходить за ним по пятам, так, что ли? — саркастически усмехнулся сержант.

— Именно так, сержант. — Ничто не могло пошатнуть спокойного самообладания камердинера. — Очень неприятно сознавать, что некий молодой джентльмен находится в таком опасном заблуждении. Я подумал, что мне лучше всего попытаться встретиться с мистером Брауном и попробовать выяснить, что он в своем больном воображении имеет против меня. Конечно, мне не всегда предоставляется возможность уйти из «Мэнора», но сегодня вечером мистера Фаунтина не было дома. Он уехал в Лондон и собирался вернуться поздно. Поэтому я и смог отлучиться. Зная, так сказать, привычки мистера Брауна, я решил подождать его у «Голубого дракона». Опасаясь, как бы не получилось скандала на людях, я решил идти за ним до его дома и там спросить, чем я мог обидеть его. Дальше, сержант, все произошло так, как я уже рассказал.

Сержанту явно не понравилась рассказанная Коллинзом история, ни одному слову из которой он не поверил. Однако доказать ее ложность он пока не мог, равно как не мог обвинить Коллинза в том, что он столкнул Марка Брауна в реку. Из свидетельства Такера следовало, что Коллинз не только бросился в реку, чтобы спасти Марка, но что он, кроме того, отказывался прекратить попытки реанимировать Брауна, когда полицейский заявил, что их усилия бесполезны. Сержант посмотрел на Эмберли, желая получить от него подсказку, но Эмберли сам обратился с вопросом к Коллинзу:

— Скажите, когда вы шли за Брауном, не проезжала ли мимо какая-либо машина? Или, может быть, проходил кто-то?

Коллинз не задумываясь ответил, что никого не видел до тех пор, пока не появился мистер Джеррольд, которого остановил Такер.

Казалось, что этот ответ удовлетворил мистера Эмберли. Он подошел к камину и начал набивать свою трубку.

— Что ж, пожалуй, вы можете идти, — неохотно сказал сержант. — Но не думайте, что мне понравился ваш рассказ. Вовсе нет. Вот если бы вы могли представить свидетелей, которые подтвердили бы истинность ваших слов, тогда другое дело. Но пока все это — лишь ваши слова, а единственный человек, который мог бы подтвердить их или опровергнуть, утонул.

Коллинз медленно произнес:

— Я уверен, сержант, мисс Браун подтвердит, что у ее брата не было причин убить меня. Кроме тех случаев, о которых я рассказал, я никогда не виделся с этим молодым джентльменом.

— Можете не сомневаться, милейший, мы поговорим с мисс Браун, — заверил его сержант.

— Хорошо, сержант, я был бы рад этому, — кротко сказал Коллинз.

— И не забудьте, что вам придется явиться на судебное следствие, — сказал сержант и жестом руки показал Коллинзу, что он может идти.

Коллинз вышел вместе с констеблем Такером. Сержант сел на стул и посмотрел на мистера Эмберли.

— Итак, сэр, что вы обо всем этом думаете? — спросил он.

— Я уже говорил вам, сержант, что вы получите заключение суда о смерти в результате несчастного случая.

— Но только не говорите, что вы поверили этому вранью.

— О нет! — сказал Эмберли. — Но опровергнуть это трудно. Взять хотя бы бьющее ключом дружелюбие Брауна по отношению к Коллинзу. Вполне вероятное дело. Как-то раз один пьяница настойчиво уговаривал меня принять в подарок пять фунтов. Так что свой визит в «Плющевой коттедж» камердинер объяснил очень правдоподобно. Да, сержант, надо отдать должное мистеру Альберту Коллинзу — он очень находчив. С ним приятно иметь дело. Объяснение того, зачем он шел за Брауном, возможно, и не так убедительно, но все же правдоподобно. Боюсь, что вам не удастся, сержант, повесить на него смерть Брауна.

— Может быть, удастся, может быть, нет, но в любом случае мне этот Альберт Коллинз совсем не нравится.

— Пожалуй, здесь я соглашусь с вами, — сказал мистер Эмберли, беря в руки шляпу. — А сейчас я собираюсь освободить вас от неприятной работы. Я сам уведомлю мисс Браун о том, что случалось.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, сэр, — поблагодарил его сержант. — Кстати, вы сможете узнать ее мнение о той сказочке, которую мы с вами сегодня услышали. Может быть, вам удастся это сделать лучше, чем мне.

— Очень может быть, — ответил мистер Эмберли.

9

Мистер Эмберли подъехал к «Плющевому коттеджу» и позвонил. Когда Ширли распахнула дверь, по ее бледному и встревоженному лицу было видно, что она очень обеспокоена долгим отсутствием Марка.

Увидев Эмберли, Ширли отпрянула назад. Она едва удержалась, чтобы не захлопнуть дверь перед самым его носом.

— Должно быть, мистер Эмберли в очередной раз доставил домой брата? — вслух предположила она.

— Нет, — мрачно ответил Эмберли. — К сожалению, нет. Разрешите, я ненадолго зайду в дом.

Его необычная вежливость заставила Ширли заподозрить неладное. В глазах появился немой вопрос.

— Я приехал не для того, чтобы надоедать вам, — сказал Эмберли. — У меня плохие новости.

Ее руки задрожали.

— Что-нибудь с Марком? — прошептала она.

— Да, — коротко ответил он.

Она отступила на шаг, пропуская его в дом.

— Пожалуйста, скажите мне, он мертв?

Он привел ее в столовую и остановился, сурово глядя на нее.

— Да, он мертв. Но, позвольте спросить, почему вы сразу подумали именно об этом?

Она закрыла лицо руками, прижав большие пальцы к вискам.

— Вы же сказали, что приехали не для того, чтобы… надоедать мне вопросами. Когда его так поздно нет, как сегодня, я всегда боюсь, не случилось бы плохого. Как это произошло?

— Он возвращался домой, естественно, пьяный, и, видимо, споткнулся в том месте, где дорога подходит к самой реке.

Она уронила руки и резко вдохнула воздух. В ее глазах был ужас. Эмберли вдруг понял, что никогда до этого не видел ее испуганной. Она храбрилась и старалась казаться спокойной. Огромные глаза Ширли напряженно вглядывались в его лицо, пытаясь прочесть мысли. Эмберли впервые почувствовал жалость к ней.

— Мне очень жаль, что приходится вам все это рассказывать, — сказал он.

— Ничего, — выдохнула она и подняла голову. — Спасибо, что приехали. Может быть… вы знаете что-то еще?

— Очень мало. Тот дуралей, которому по моей просьбе было поручено наблюдать за Марком, проморгал его. Я должен принести вам свои извинения.

Не отрывая глаз от его лица, она схватилась рукой за край стола.

— Вы поручили кому-то наблюдать за ним, потому что думали, что… он может свалиться в реку?

— Не совсем так. Я думал, что после его чрезвычайно опрометчивого посещения «Нортон Мэнора» возможно покушение на его жизнь.

— Вы умный человек, — тихим голосом сказала она. — Я недооценивала вас.

Она помолчала немного, а потом спросила:

— Его что… столкнули в реку?

— Я могу только сообщить вам факты, а выводы делайте сами, — ответил он. — Свидетель только один — Коллинз.

Ширли вздрогнула.

— Да, именно так. Когда констебль Такер прибыл на место происшествия, он увидел, как Коллинз вытаскивает тело вашего брата на берег. Они вместе делали ему искусственное дыхание, пока не подъехали мы с сержантом.

Она переспросила, как бы недопонимая:

— Коллинз пытался спасти его?

— Очевидно. Это вас удивляет?

Она казалась несколько ошеломленной.

— Я не могу вполне… Коллинз… О боже! Я не должна была вообще разрешать ему приезжать сюда.

— Коллинзу? — вкрадчиво спросил мистер Эмберли.

— Брату. Но я не могла предположить… — Она внезапно осеклась, выдвинула стул из-за стола и села, как-то сразу ослабев.

Мистер Эмберли прислонился к стене и, стоя, наблюдал за ней. Полученные известия потрясли и напугали Ширли. Она не знала, что ей теперь делать. Эмберли заметил, как она задрожала, и, чтобы не показывать это, сцепила пальцы рук и опустила их на колени.

Немного помолчав, он спросил:

— Зачем Коллинз приходил сюда?

Она сразу же встрепенулась.

— Он говорил вам, что был здесь?

— Я видел его, — ответил Эмберли.

— Должно быть, вы ошиблись.

— Я не ошибся. Коллинз объяснил мне, зачем приходил сюда, но я бы хотел услышать ваше объяснение.

Он смотрел на ее побелевшие пальцы.

— Я не хочу отвечать вам, — сказала она. — Если он и приходил, то просто так. Этот визит не имеет к вам никакого отношения.

— Я понял. А когда сержант спросит вас, были ли у Марка какие-нибудь причины для покушения на жизнь Коллинза, что вы ему ответите?

— Никаких причин, — с усилием ответила она, — абсолютно никаких.

Эмберли отступил от стены и, пройдя через всю комнату, подошел к Ширли и сел на край стола. Она смотрела на него одновременно с вызовом и испугом. Эмберли положил руку на ее сцепленные вместе пальцы.

— Не кажется ли вам, что настала пора все рассказать мне? — сказал он. — Согласитесь, что я не так уж плох для доверенного лица.

К его удивлению, она разжала пальцы, на секунду положила ладонь на его руку и пожала ее.

— Я знаю это, — неожиданно сказала она, — но я не могу. Не стоит просить меня об этом. Марк мертв, но со мной еще не покончено. Я… Я так легко не сдамся.

— Не осмеливаетесь сказать мне? — спросил он и посмотрел на нее загадочным взглядом. — И все же я заставлю вас это сделать, — сказал он. — Нет-нет, не сейчас. Но скоро. Задето мое самолюбие. Вы доверитесь мне. Причем по доброй воле.

Он встал и посмотрел на часы.

— А сейчас я предлагаю вам поехать со мной в «Грейторн». Моя тетя будет очень рада вас видеть. Я думаю, вам нельзя здесь оставаться одной.

Она покраснела и с благодарностью сказала:

— Спасибо. Вы проявляете больше доброты, чем я заслуживаю. Но я не могу принять ваше предложение. Я… я уеду отсюда. Остановлюсь в гостинице в Верхнем Неттлфолде. Пожалуйста, не настаивайте. У меня есть собака, есть пистолет. Со мной будет все в порядке. К тому же я… я не напиваюсь пьяной.

— Гостиница в Верхнем Неттлфолде? Вы имеете в виду «Кабанью голову» на Рыночной площади? Я предпочитаю наблюдать за вами в «Грейторне».

Она чуть-чуть улыбнулась.

— Спасибо, но я не хочу быть у вас под постоянным контролем.

— Знаю, что не хотите. Но, может быть, мы сейчас отправимся в «Грейторн», а завтра утром вы переберетесь в «Кабанью голову»?

— Нет, спасибо. Сегодня я останусь здесь. Все будет в порядке. — Она встала и протянула руку. — Извините меня за то, что я бывала груба с вами. Спасибо за все, что вы сделали для меня. А сейчас, будьте так добры, уезжайте.

Эмберли возвратился в «Грейторн» как раз в тот момент, когда его тетушка и кузина собирались идти наверх в свои спальни. Фелисити небрежно спросила его, не случилось ли чего-нибудь, и была потрясена, узнав, что погиб Марк Браун.

Леди Мэттьюз поднялась до середины лестничного пролета, остановилась и сказала, что все это очень интересно, но хотелось бы узнать, кто такой Марк Браун. Она никогда о нем не слышала.

Фелисити быстро объяснила ей, кто он такой, и спросила, кто его убил.

— Никто, — ответил Эмберли. — Он упал в реку и утонул.

Фелисити тут же забеспокоилась о Ширли, которая осталась одна в «Плющевом коттедже». Леди Мэттьюз быстро поняла, что Ширли и есть та славная девушка, которая вчера помогла ей донести покупки, сделанные в магазине Хадсона, и заявила, что бедной крошке нельзя оставаться одной в этом ужасном «Плющевом коттедже».

Эмберли объяснил, что приглашал Ширли погостить в «Грейторне», но она отказалась.

Услышав это, леди Мэттьюз сказала:

— Конечно, конечно. Без сомнения. Мне нужно надеть пальто. Очень жаль, милый. Придется попросить тебя снова сесть за руль — звать Лудлоу в такой поздний час просто невозможно. Фелисити, дорогая, попроси приготовить маленькую запасную комнату. И следовало бы все же предупредить Хэмфри. Ах, как неудачно! Он уже и так совсем выбит из колеи.

Это все означало, что леди Мэттьюз решила сама, лично, прийти на выручку Ширли Браун.

Когда «бентли» в очередной раз остановился у маленьких белых ворот, леди Мэттьюз вышла из машины и в ответ на предложение племянника сопровождать ее ласково попросила его оставаться на месте. Эмберли предупредил, что Ширли Браун довольно упряма.

— Бедное дитя! — промурлыкала в ответ сострадательная тетушка.

После недолгого пребывания в коттедже леди Мэттьюз вышла обратно, к немалому удивлению Эмберли, сопровождаемая Ширли, которая несла маленький чемодан. За ней следом бежал верный Билл. У Ширли был непривычно смиренный вид. На Эмберли она не смотрела. Женщины сели на заднее сиденье, а место рядом с водителем было отведено для чемодана и Билла. Билл, довольный поездкой, то высовывался наружу, подставляя морду ветерку, то лизал щеку мистера Эмберли.

— Будем надеяться, — заметил Эмберли, — сбрасывая собачью лапу со своей руки, что Волк надежно заперт.

Билл из вежливости прижал уши, хотя и был несогласен с последней репликой. Завершить день маленькой бодрой дракой — что может быть приятнее?

И он получил то, что хотел. В тот момент, когда машина Эмберли подъехала к двери, шофер Мэттьюза вел Волка с вечерней прогулки. Волк подпрыгнул, чтобы поприветствовать приехавших. Билл не стал дожидаться, пока откроют дверцу. Он сиганул из машины прежде, чем Эмберли успел удержать его. Билл понимал, что находится на территории Волка. Если бы он не встречал Волка прежде, то, конечно, поступил бы в соответствии с собачьим этикетом, который требовал воздерживаться от драк на чужой территории. Но Билл терпеть не мог незаконченных дел.

Поднялась ужасная суматоха. На шум из дома вышел сэр Хэмфри, ставший свидетелем удаления со сцены Волка, который бессильно рычал в объятиях шофера. Сэр Хэмфри приказал запереть этого негодного пса и спросил у жены, где она намерена разместить второе чудовище.

Ширли крепко держала Билла за ошейник. Стараясь придать голосу как можно больше твердости, она попросила извинения, и сэр Хэмфри, вспомнивший свои обязанности хозяина дома, возложил всю вину на Волка.

Ширли, продолжая удерживать Билла, сказала, что хотела бы оставить пса при себе.

Хэмфри был давно и твердо убежден, что большим собакам не место в доме. Он уже собрался было сообщить об этом своей гостье, как вдруг его супруга произнесла:

— Конечно, моя дорогая. Так намного безопасней. Пойдемте наверх. Пусть кто-нибудь найдет для собаки подстилку. Фрэнк, ты всегда так хорошо все находишь. Какой-нибудь коврик. Посмотри-ка в дубовом сундуке.

Она повела Ширли вверх по лестнице, оставив мужа в негодовании. Когда через некоторое время она спустилась вниз, сэр Хэмфри заявил, что чрезвычайно недоволен всем происходящим. Все ведут себя неправильно, особенно Фрэнк. Он постоянно сует нос в дела, которые его не касаются. И вот к чему это привело. Собаки в спальнях. Никто не счел нужным посоветоваться с ним прежде, чем привозить в дом эту молодую даму. А если бы с ним посоветовались, то он категорически возражал бы. Никто ничего не знает об этой девушке, хотя он, естественно, сочувствует ей, но не понимает, почему его жена считает необходимым вмешиваться.

Леди Мэттьюз, совершенно спокойно выслушав эту тираду, легонько похлопала мужа по руке и сказала:

— Все это ужасно, мой дорогой. Но совершенно невозможно было оставить ее одну на ночь в том коттедже.

— И тем не менее я не думаю, что это наше дело, — сказал сэр Хэмфри, несколько смягчившись.

— Совершенно не наше, дорогой. Но, видишь ли, у нее здесь нет никаких друзей. Такая незадача. Очень славная девушка, я уверена. Она мне кого-то напоминает, хотя я не могу вспомнить, кого именно.

— Тебе каждый кого-то напоминает, Марион, — сказал сэр Хэмфри. — Я пошел спать, а ты предупреди ее, чтобы не позволяла собаке забираться на мебель.

Утром к нему вернулась его обычная учтивость, и он оттаял настолько, что предложил Ширли оставаться в «Грейторне» до судебного следствия, после которого, как он предположил, она, видимо, вернется в Лондон. Он даже назвал бультерьера хорошей собакой и дал ему кусок печенки, который Билл принял без колебаний.

Ширли отказалась от предложения. Темные круги у нее под глазами свидетельствовали о бессонной ночи. Она была очень тиха. Леди Мэттьюз больше не уговаривала ее остаться и просила мужа также не настаивать на приглашении.

— Лучше всего предоставить людям делать то, что они сами хотят, — сказала она. — Я попрошу кого-нибудь заказать для вас комнату в «Кабаньей голове», милочка.

Едва они окончили завтрак и вышли из-за стола, как вошел Дженкинс и сообщил, что в библиотеке находится мистер Фаунтин, который прибыл, чтобы поговорить с мистером Эмберли.

Это известие немного испортило хорошее настроение сэра Хэмфри. Он неодобрительно отозвался о людях, которые приходят в неурочное время, и внезапно вспомнил, что его ожидает большая неприятность. На этот день был назначен званый обед.

— Учитывая, что сегодня вечером к нам должны приехать брат и сестра Фаунтины и этот нелепый молодой человек, который живет у них, я совершенно отказываюсь понимать, что за необходимость посещать нас еще и в десять часов утра, — выразил недоумение сэр Хэмфри.

Его недовольный взгляд упал на племянника. Фрэнк сказал с усмешкой:

— Знаю, дядюшка, знаю. Я виноват во всем. Даже в званом обеде.

Не дав дяде времени ответить, Фрэнк удалился в библиотеку.

Фаунтин стоял у окна, глядя на улицу. Когда Эмберли вошел, он повернулся и направился ему навстречу, протягивая руку. Вид у него был очень озабоченный. Он сказал без всяких предисловий:

— Я приехал сюда поговорить с вами о вчерашней трагедии. Я узнал об этом, когда вернулся из города.

— Да? — удивился Эмберли. — Вы имеете в виду то, что Марк Браун свалился в реку? Думаю, половина жителей округа ожидала, что рано или поздно произойдет нечто подобное.

— Но ведь вы установили за ним наблюдение, не так ли?

— Установил. К сожалению, как оказалось, недостаточно пристальное.

Фаунтин с любопытством посмотрел на него.

— Но теперь, когда бедолага мертв, я хотел бы знать, почему вы решили взять его под наблюдение. Я не могу понять этого. Вы полагали, что он имел какое-то отношение к убийству Доусона?

— Когда человек, даже если это пьяный человек, вламывается в незнакомый дом и достает пистолет, я полагаю, что всегда разумно держать его под наблюдением, — ответил Эмберли.

— Понятно, — рассмеялся Фаунтин. — А я-то думал, может быть, вы докопались до какого-то мрачного заговора.

Он снова посерьезнел.

— Послушайте, на самом деле я приехал узнать, каково было участие Коллинза в этом деле? Он, естественно, немного взволнован, поскольку вбил себе в голову, что полиция подозревает его, предполагая, что он столкнул Брауна в реку.

— О нет. Я так не думаю, — ответил Эмберли.

— Что ж, рад это слышать. По-моему, эта мысль абсурдна. Зачем ему сталкивать парня в воду? Он говорит, что пошел за ним в реку, чтобы вытащить его. Я думаю, это правда.

— Меня там не было, — сказал Эмберли. — Но выглядит это правдоподобно. На первый взгляд.

Фаунтин нахмурился.

— Я хочу, чтобы вы были откровенны со мной. — В его голосе послышалось легкое раздражение. — Коллинз состоит у меня на службе, и поэтому я имею право знать правду. Прямо напасть какая-то: сначала застрелили моего дворецкого, а теперь моего камердинера подозревают в том, что он столкнул в воду совершенно не знакомого ему человека. Правда ли, что он пытался спасти его? Конечно, нельзя верить всему, что рассказывают слуги, но, мне кажется, вряд ли он придумал такую историю. Как вы считаете?

— Вряд ли, — сказал Эмберли. — Никто не отрицает, что он вытащил тело на берег и пытался делать искусственное дыхание.

— Что ж, я рад это слышать, — с облегчением произнес Фаунтин. — Я по горло сыт загадочными преступлениями, которые имеют отношение к моим домочадцам, доложу я вам. Все это чертовски неприятно. Так у меня вся прислуга разбежится! Разом. Но отчего Коллинз думает, что полиция подозревает его? Ерунда какая-то. Зачем ему было убивать парня?

— Незачем, насколько я знаю, — ответил Эмберли. — Возможно, полиция считает недостаточно удовлетворительным данное им объяснение его присутствия на месте происшествия.

Об этом Фаунтин, видимо, не задумывался. Он сказал:

— Да, действительно. Как он там оказался? Я забыл спросить его об этом.

Эмберли без комментариев пересказал объяснения, представленные Коллинзом полиции. Фаунтин выслушал с мрачным выражением лица и заметил, что история Коллинза настолько незатейлива, что, возможно, окажется правдивой. Но он не удивлен, что полиция засомневалась.

— Лично я, — сказал он, — не был бы изумлен, если бы узнал, что за этим кроется нечто большее. От прислуги никогда не знаешь, чего ожидать. Всегда что-нибудь скрывают. Я думаю, что между ним и Брауном что-то было. По-моему, они как-то вечером поссорились в «Голубом драконе», и один из них затаил обиду. А когда Браун явился в «Мэнор», чтобы прикончить Коллинза, тот струсил и решил пойти с парнем на мировую.

— Да, — задумчиво сказал Эмберли. — Неплохое объяснение.

Фаунтин был польщен.

— Мне кажется, что скорее всего так оно и было, — проговорил он. — Я только не могу понять, почему полицейские предполагают, что он столкнул Брауна в воду, если они видели, как он его вытаскивал.

Эмберли рассматривал свои ногти.

— Видите ли, — медленно произнес он, — ведь можно сделать и то, и другое. Если ты достаточно умен.

— Боже праведный! — озадаченно сказал Фаунтин. — Какая невероятная, какая ужасная мысль! Нет, Эмберли, как хотите, но это уж слишком! Честное слово, от ваших предположений кровь стынет в жилах!

Эмберли вскинул брови.

— Прошу прощения. Я не хотел вас шокировать. Но я, несомненно, спланировал бы дело именно так.

— Ужаснее не придумаешь! — воскликнул Фаунтин. Он посмотрел на часы. — Я, пожалуй, пойду. Кстати, как его сестра? Джоан говорит, что у него осталась сестра. Как это все кошмарно для бедной девушки.

— Да, — сказал Эмберли. — Она сейчас здесь. Вчера ночью моя тетушка доставила ее сюда.

— Леди Мэттьюз! Что за прекрасная душа! — восхитился Фаунтин. — Настоящая добрая самаритянка. Полагаю, она поживет у вас до судебного следствия, не так ли?

— Она не может вернуться в Лондон до судебного следствия. Тетушка была бы рада, если бы она пожила здесь, но, к сожалению, мисс Браун не хочет оставаться у нас. Очень независимая натура. Я надеюсь, мы с вами еще увидимся на сегодняшнем обеде?

— Да, конечно, жду его с нетерпением, — сказал Фаунтин и откланялся.

10

Не кто иной, как мистер Эмберли заказал для Ширли комнату в «Кабаньей голове». Он же вызвался отвезти ее туда. Она избегала общения с Эмберли и предпочла бы услуги Лудлоу, но в присутствии леди Мэттьюз и Фелисити не решилась открыто высказать свое пожелание. Ширли достаточно хорошо знала характер мистера Эмберли и понимала, что деликатный намек не произведет никакого эффекта.

Ее уговорили задержаться в «Грейторне» и выехать сразу после ленча. Когда Ширли благодарила леди Мэттьюз, она показалась Эмберли другим человеком. В первый раз он почувствовал теплоту в ее голосе. В ее прекрасных глазах блестели невыплаканные слезы.

Но, усевшись рядом с ним в машину, она снова сжалась в клубок, выставив все свои колючки, и отвечала на вопросы как всегда односложно и нехотя.

Ему доставляло удовольствие вести ничего не значащий разговор, как будто со случайной знакомой. Девушка была сбита с толку и полна подозрений, а его это забавляло.

Сначала они заехали в «Плющевой коттедж» за ее вещами. Вещи Марка решили упаковать позднее. Сейчас Ширли не хватало духу заняться этим.

Она предполагала, что Эмберли подождет ее в машине, но он вошел в коттедж вместе 6 ней, велел ей упаковывать чемодан, а сам взялся наводить порядок внизу. Ширли была изумлена. Эмберли и домашние дела в ее представлении плохо сочетались друг с другом.

Она провозилась на верхнем этаже почти полчаса и, спустившись вниз, увидела, что Эмберли поработал на славу в столовой и на кухне. Он выбросил из кладовой все портящиеся продукты в поле за кусты живой изгороди, где стая белых уток быстро расправилась с ними. Ей оставалось сделать совсем немного. Ширли навесила цепочку на заднюю дверь, задвинула засов и заперла дверь на замок. Мистер Эмберли поднялся наверх, взял ее чемодан и отнес в машину. Ширли окинула дом прощальным взглядом, вышла, заперев за собой парадную дверь, и села в автомобиль рядом с Эмберли. Он завел двигатель и задним ходом поехал по аллее к основной дороге. Вдруг он остановил машину и воскликнул:

— Черт возьми!

— Что такое? — спросила она.

Он начал шарить по карманам.

— Кажется, я забыл в коттедже свой кисет с табаком. Да, так оно и есть.

Она хотела выйти из машины.

— Где вы его забыли?

— Точно не помню. Нет, нет, не беспокойтесь, я сам принесу его. Он, наверное, в кухне. Я там раскуривал трубку. Дайте, пожалуйста, ключ. Я на минутку.

Открыв сумочку, она достала ключ от двери. Эмберли взял его, прошел по садовой дорожке к дому и вошел вовнутрь.

Быстро пройдя через кухню к задней двери, он тихонько отодвинул засов, снял цепочку и положил в карман ключ, который Ширли оставила в задней двери, а затем вернулся к машине.

— Нашли? — спросила Ширли.

Он отдал ей ключ от парадной двери.

— Да, он был на кухонном столе. Извините, что немного задержал вас.

Оставив Ширли в «Кабаньей голове», мистер Эмберли отправился в полицию, однако сержанта не застал. Было не его дежурство. Молодой констебль, которого Эмберли видел, когда заезжал сообщить об убийстве Доусона, сказал, что не знает, где может быть сержант, и предложил оставить для него записку. Немного подумав, мистер Эмберли вежливо ответил:

— Спасибо, пожалуй, не стоит.

Двумя минутами позже негодующий констебль говорил своему коллеге, что этот наглец Эмберли просто нарывается на грубость.

А Эмберли, вернувшись в «Грейторн», сразу ринулся к телефону. Вошедшая в библиотеку Фелисити услышала, как он говорил в трубку:

— И сразу же сообщите мне. Вы поняли? Хорошо. Это все.

— С кем это ты так ласково и вежливо разговариваешь? — спросила Фелисити. — Нельзя ли узнать?

— Всего лишь со своим сотрудником, — ответил Эмберли.

Вопреки опасениям леди Мэттьюз званый обед прошел гладко, и, к удовольствию сэра Хэмфри, никто из гостей не стал засиживаться. Сэр Хэмфри твердо придерживался правила: «Чем скорее кончается званый вечер, тем лучше». Увидев, что последний гость покинул дом, он удовлетворенно сказал, что дело сделано, и направился было в спальню, но племянник задержал его на минутку.

— Дядя, я хотел вам сказать, что если вы услышите шум автомобиля, не удивляйтесь. Мне, видимо, придется кое-куда съездить. И еще, я думаю, лучше вас предупредить: если в ранний час вы услышите крадущиеся шаги, то знайте, что это не грабитель, а я.

— Ты куда-то собираешься? — удивленно спросил сэр Хэмфри. — Сейчас? Куда, скажи на милость, можно сейчас ехать?

— Не сейчас, позднее, — невозмутимо пояснил Фрэнк. — Сначала мне должны позвонить. Только после этого я могу ехать. Но не стоит так огорчаться, сэр.

— Меня огорчает то, что я вижу, как ты валяешь дурака, — сказал сэр Хэмфри… — Можешь мне ничего не рассказывать. Мне и так хорошо известно, чем ты занимаешься. Я буду о тебе лучшего мнения, если ты перестанешь вмешиваться в дела, которые тебя совершенно не касаются.

Он пошел к двери вслед за женой, у двери обернулся и добавил:

— Не наступай на пятую ступеньку; она такая скрипучая, что ты перебудишь всех.

— Дорогой, — скрипит не пятая ступенька, а четвертая, — поправила его леди Мэттьюз.

— Я не наступлю ни на ту, ни на другую, — пообещал Эмберли.

Он поднялся в библиотеку и подошел к полкам, чтобы взять что-нибудь почитать. Устроился на стуле за письменным столом с «Анатомией меланхолии» Бэртона и углубился в чтение, поставив телефон рядом с собой. Время от времени он смотрел на часы и по мере того, как шло время, все больше мрачнел.

Вскоре после полуночи раздался пронзительный звонок. Эмберли поднял трубку и сказал:

— Алло.

Разговор был очень коротким. Он выслушал все, что сообщил ему голос, и ответил:

— Хорошо. Спасибо.

Затем он, заглянув в записную книжку, набрал один из номеров Верхнего Неттлфолда. После длительного ожидания работник телефонной станции сказал ему, что никто не берет трубку. Эмберли очень любезным голосом попросил его попытаться соединить еще раз. Снова последовало длительное ожидание, затем немного раздраженный и очень сонный голос сказал:

— Алло. — Причем ударение было почему-то сделано на первом слоге.

Мистер Эмберли усмехнулся.

— Добрый вечер, сержант. Как ваши дела?

Раздражительность в голосе собеседника Эмберли исчезла.

— Это вы, мистер Эмберли? Чем обязан, сэр?

— Я звоню, чтобы узнать, спите вы или нет.

Голос в трубке сразу переполнился негодованием:

— Послушайте, сэр…

— И если спите, разбудить вас. Так вы спите, сержант?

— Нет, сэр, уже не сплю благодаря вашим стараниям. Это, как я понимаю, одна из ваших маленьких шуток.

— Вы сейчас в форме, сержант? Достаточно ли у вас энергии, энтузиазма?

В трубке послышался тяжелый вздох.

— Ну, сэр, — голос был полон эмоций, — смотрите, как бы с вами на днях чего-нибудь не случилось!

— Будем надеяться, что не случится, — сказал Эмберли.

— Послушайте, — голос был мрачен, — какого черта вы вынуждаете меня стоять у телефона в пижаме и выслушивать всякую ерунду.

— Я совершенно не заставляю вас стоять в пижаме, — сказал мистер Эмберли. — Я уверен, что вы не понравились бы мне в пижаме. Пойдите оденьтесь.

— Пойдите что?.. Послушайте, что происходит? Зачем мне одеваться?

— Этого требуют правила приличия, — сказал мистер Эмберли. — Я хочу вместе с вами кое-куда прокатиться. Я заеду за вами минут через пятнадцать. Пока.

Через четверть часа он подкатил к дому сержанта на своем «бентли». Сержант сел в машину, и они, проехав через весь город, поехали дальше по направлению к «Плющевому коттеджу».

— Послушайте, — сказал сержант, — если произойдет то, что вы предполагаете, я не буду тратить время зря. Я арестую его.

— Нам нужно арестовать его за убийство, а не за взлом, — быстро ответил Эмберли.

Он проехал по аллее мимо «Плющевого коттеджа», остановил машину ярдах в ста от него у поворота и выключил все фонари. Эмберли уже рассказал сержанту, что Ширли переехала в «Кабанью голову». Сержант сначала подумал, что она оставила Эмберли ключи, а узнав, что Эмберли взял их без спроса, тяжело вздохнул и выразил надежду на то, что они из-за этого не попадут в неприятность.

Коттедж стоял, окутанный тишиной и освещенный бледным светом луны, проникавшим внутрь дома сквозь незанавешенные окна. Эмберли попросил сержанта закрыть ставни в кухне, а сам задернул занавески во всех комнатах.

— Я понял, — догадался сержант. — Нужно, чтобы все выглядело, как будто молодая леди еще здесь. Правильно?

— Я вам расскажу чуть попозже, — пообещал Эмберли.

Пройдясь по всем комнатам, он снова вернулся на кухню к сержанту и положил свой фонарик на стол.

— А теперь, сержант, прошу уделить мне несколько минут, — сказал он. — При некотором везении ваше желание арестовать кое-кого исполнится. В связи с этим я хочу, чтобы вы поднялись наверх и легли в постель. Если вы услышите, что кто-то поднимается по лестнице, накройтесь с головой одеялом. Я думаю, что визитер скоро появится.

— И это все, что мне следует делать? — спросил сержант. — Если так, то я предпочел бы лежать в своей постели.

— Нет-нет, сержант. Вы должны сыграть роль манекена. Если посетитель будет пытаться вас душить или использовать против вас хлороформ, то сразу хватайте его.

— Я сделаю все, что нужно, — с готовностью ответил сержант. — Но скажите, вы считаете, что Альберт Коллинз собирается прикончить молодую леди?

— Нет, я так не считаю, — ответил Эмберли. — И постараюсь, чтобы никто ее не прикончил.

Посветив фонариком на руку, он посмотрел на часы.

— Будет лучше, если вы сейчас подниметесь наверх. Старайтесь не делать ошибок. Если он не будет пытаться вас убить, лежите тихо, но постарайтесь разглядеть его.

Сержант сделал несколько шагов.

— Ну, не знаю, — сказал он. — Это все как-то смешно. Я, конечно, доверяю вам, мистер Эмберли, но, честное слово, мне это совсем не нравится.

Тяжело ступая, он взобрался на верхний этаж. Неимоверный скрип, донесшийся оттуда через несколько секунд, возвестил о том, что сержант лег в постель.

Эмберли, оставшись один в кухне, приоткрыл дверь, сел на стоящий там деревянный стул и потушил фонарик. Наступила тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на камине.

Медленно ползли минуты. Сержант, устроившийся наверху на узкой кровати Ширли, напрягал слух, стараясь поймать любой звук, и мысленно жалел, что не предложил мистеру Эмберли самому сыграть роль манекена. Сержант никогда не считал себя слабонервным, но, однако, и он подумал, что для того, чтобы спокойно лежать в темноте, ожидая прихода убийцы, нужно быть очень толстокожим. Он решил, что надо будет поговорить об этом с Эмберли. Прошло десять минут …пятнадцать …двадцать. Сержант понемногу начал терять терпение. Вдруг он внутренне содрогнулся от сомнения. Может быть, это просто дурацкий розыгрыш, и этот молодой черт уже уехал домой? Сомнение было нестерпимым. Он уже собрался сойти вниз и посмотреть, там ли Эмберли. Однако, немного подумав, отогнал от себя эти мысли. Пожалуй, Эмберли не стал бы так шутить.

Вдруг заскрипел гардероб. Душа у сержанта начала уходить в пятки, по спине сверху вниз побежали мурашки. Одна надежда, что мистер Эмберли начеку. Не успел он убедить себя, что это был лишь скрип в гардеробе и больше ничего, как вдруг какой-то жуткий, пронзительный крик заставил его вздрогнуть и схватиться за револьвер. Крик повторился, и сержант, уже догадавшийся, что это за крик, издал вздох облегчения. Он вспомнил, что еще мальчишкой однажды подстрелил сову и сделал из нее чучело. Как хорошо, что он когда-то этим занимался. Жаль только, что наделал так мало чучел.

Он снова осторожно прилег. Мистер Эмберли там внизу, наверное, чувствует себя поспокойнее. Хладнокровен и невозмутим, можно не сомневаться. Но вряд ли бы он был таким хладнокровным, если бы вот так лежал и ждал, что кто-то придет и попытается убить его.

Шуршание мыши за стеной заставило сержанта затаить дыхание. Он тихонечко свистнул, и мышь замолкла.

Через некоторое время тишину нарушил совсем другой звук. Сержант мог поклясться, что он слышал, как открывают садовую калитку. Ржавая петля негромко заскрипела. Сержант прислушался, сжав рукой край одеяла.

Сидевший в кухне мистер Эмберли бесшумно поднялся и встал за дверь. Весь коттедж был в кромешной тьме и тишине, наполненной лишь тиканьем часов.

Окно в столовой тихонечко зазвенело. Раздался чуть слышный звук ножа, вставляемого между двумя половинками рамы. Послышался щелчок отодвигаемой задвижки. Потом на некоторое время вновь воцарилась тишина.

В двери, за которой стоял мистер Эмберли, была достаточно широкая щель.

Кто-то легонько нажал на окно снаружи. Окно не поддавалось, и Эмберли услышал тихий шорох руки, скользящий по стеклу. После этого шороха, выдававшего присутствие пришельца, снова наступила тишина, но уже через несколько секунд окошко вдруг распахнулось, раздвинулись занавески, и комната осветилась бледным светом луны.

Мистер Эмберли сквозь щель в двери видел, как рука в перчатке, скользнув по занавеске, схватилась за подоконник. Ночной посетитель бесшумно влез в комнату. На какое-то мгновение он попал в полосу лунного света, и Эмберли смог его немного рассмотреть. На нем было длинное пальто, а на голове — что-то вроде мешка с прорезями для глаз. В общем, вид был вполне зловещий. Эмберли подумал о том, какое впечатление он произведет на сержанта.

Луч карманного фонарика осветил кухонную дверь. Неизвестный бесшумно скользнул в маленький коридор между столовой и кухней; луч фонарика заплясал по стенам и осветил лестницу.

Незнакомец стоял неподвижно. Его темный силуэт был четко виден на фоне освещенного луной окна. Эмберли увидел, как он достал что-то из кармана, а затем сделал рукой движение, будто брызгал чем-то на носовой платок.

После этого он застыл на месте, снова прислушиваясь. Послышался скрип калитки.

Эмберли бесшумно отступил назад, нащупал дверь чулана, взялся за ручку двери и начал ее поворачивать. Человек, стоящий у подножия лестницы, явно не ожидал нового визитера, вошедшего в калитку.

Новый посетитель подошел к окну и начал залезать в дом. Это далось ему нелегко. Карабкаясь, он зацепился ботинком за стену и, чтобы удержаться, ухватился за раму. При этом все окно с шумом затряслось.

— Проклятие! — не сдержавшись, воскликнул новоприбывший.

Человек у лестницы повернулся и, как тень, проскользнул на кухню. Воспользовавшись шумом, произведенным вторым незнакомцем, Эмберли открыл дверь чулана. Когда человек с мешком на голове осветил кухню лучом своего фонарика, в ней уже никого не было. На первом незнакомце были ботинки с резиновыми подошвами, поэтому его шагов совершенно не было слышно на каменном полу кухни. Он подошел к задней двери, повернул в замке ключ и спустя мгновение исчез.

Мистер Эмберли вышел из чулана и шагнул навстречу второму незнакомцу, который уже влез в окно и двигался в направлении кухни.

— Ты законченный идиот! — кипя гневом, сказал Эмберли. — Тупой, безмозглый осел!

— Бог ты мой! — Энтони Коркрен от изумления разинул рот и заморгал, освещенный лучом фонарика Эмберли. — Это ты? Какого черта ты тут делаешь?

Эмберли повернулся в сторону лестницы и крикнул наверх:

— Можно спускаться, сержант. Игра кончена.

Коркрен чуть было не подпрыгнул от удивления.

— Что? Там наверху сержант Габбинс? А где же мисс Браун? Ты должен знать это. Ну и ну!

— Энтони, — с предгрозовым спокойствием произнес мистер Эмберли, — запомни, что твоя смерть очень близка. Не доводи меня до убийства!

Сержант спускался по лестнице, тяжело ступая на ступеньки.

— Что случилось, сэр? — спросил он.

— Ничего, — мрачно ответил Эмберли. — И мой друг мистер Коркрен был свидетелем этого.

Сержант осветил Энтони фонариком. Энтони смотрел на него своими добрыми глазами.

— Но, послушайте, — начал было Энтони и вдруг осекся. — Чем это так пахнет?

— Хлороформом, — ответил Эмберли, входя в столовую и зажигая спичку.

Сержант ощутил огромную признательность мистеру Коркрену.

— Но, черт меня возьми, ведь не за тобой же я ехал от самого «Мэнора»? — недоумевающе спросил Энтони.

— Нет, не за мной. — Эмберли зажег лампу и повернулся к Энтони. — Возможно, тебе будет интересно узнать, что мы с сержантом устроили здесь засаду на человека, за которым ты ехал. И если бы ты не полез сюда с таким грохотом, от которого и мертвый бы воскрес, то мы сейчас уже схватили бы его.

— Но если вы тут были, то какого дьявола вы его не сцапали? — спросил Энтони.

— Объясняю тебе, дураку: потому, что я хотел арестовать его во время совершения им преступного деяния.

— Что ты имеешь в виду?

Эмберли рассмеялся.

— Я имею в виду воздействие хлороформом на сержанта. Ну, да что поделаешь. Лучше ты расскажи нам, что тебя сюда привело. — Он подошел к окну и закрыл его на задвижку.

Оказалось, что Коркрен по собственному почину проделал кое-какую сыскную работу. Вернувшись вечером из «Грейторна» в «Нортон Мэнор», он лег в постель, но спать ему не хотелось. Он немного почитал, потом потушил свет. По его ощущению было уже больше двенадцати. Сон не шел, и некоторое время он лежал просто так и уже начал подремывать, как вдруг услышал какой-то негромкий звук, доносящийся снаружи. Окно его комнаты располагалось на фасаде дома, и он часто замечал, что гравий, которым покрыта подъездная аллея, намного усиливает звуки шагов.

Стало любопытно, кому и зачем понадобилось выходить из дома так поздно, и он решил выглянуть в окно. Сперва ему показалось, что на аллее никого нет, но тут же он увидел со спины силуэт мужчины, вышедшего из тени большого рододендронового куста. Мужчина шел по узкой травяной полоске по краю аллеи и рядом с собой вел велосипед. Звуком, привлекшим внимание Коркрена, очевидно, было шуршание велосипедных шин по гравию. Человек с велосипедом был одет в длинное пальто, на голову было натянуто твидовое кепи. Коркрен не смог узнать его, поскольку расстояние между ними было довольно большим, но осторожная походка человека и тот поздний час, который он выбрал для своих прогулок, пробудила в Энтони массу подозрений. Он почти не сомневался, что это Коллинз, и решил последовать за ним в надежде найти ценный ключ к разгадке тайны убийства Доусона.

Нужно было торопиться. Энтони натянул брюки прямо на пижаму, влез в носки и ботинки, схватил куртку и на цыпочках спустился к парадной двери. Он старался не разбудить Джоан и не встревожить ее. Не хотелось будить и братца Бэзила. Он знал, что в сарае возле дома должен быть старенький велосипед, которым иногда пользовалась Джоан. Взяв его, он пустился в погоню.

Когда Энтони добрался до ворот усадьбы, таинственного велосипедиста уже нигде не было видно. Коркрен решил поехать в сторону Верхнего Неттлфолда, считая, что человек, возбудивший его любопытство, скорее всего выбрал именно это направление. Сиденье велосипеда было установлено слишком низко для Энтони, одна из шин сильно спустила. Короче говоря, неудобств хватало, но Энтони стойко продолжал путь и был вознагражден. Отъехав с милю от «Мэнора», он увидел впереди объект своей погони. Дальше ехать стало веселей, хотя трудности возросли. Энтони нужно было быть очень внимательным и держаться от преследуемого на достаточно большом расстоянии, так как если бы человек, ехавший впереди, оглянулся, то смог бы при свете луны заметить погоню.

В самом конце пути присутствие Энтони чуть-чуть не было раскрыто. Неизвестный миновал поворот на аллею, ведущую к «Плющевому коттеджу»; Коркрен поехал следом за ним. Но, проехав еще несколько ярдов, незнакомец спешился, а велосипед затащил в канаву. Хорошо, что Коркрен в этот момент находился в тени деревьев. Энтони также укрылся в канаве и оттуда следил за тем, что будет делать незнакомец. А тот повернулся и пошел пешком в обратном направлении. Коркрен сознался, что, когда он его увидел поближе, у него волосы встали дыбом. Кепи исчезло, вместо него появился надетый на голову мешок с прорезями для глаз. Энтони еще не сразу разобрался в том, что это такое, и первоначально при свете луны неизвестный выглядел настоящим чудовищем. Энтони пожалел, что в этот момент у него не было с собой оружия. Но братец Бэзил всегда держал комнату, где хранилось оружие, на замке, и вдобавок у самого Энтони не было привычки расхаживать повсюду с револьвером в кармане. Так что оружия не было. Однако прекратить преследование означало бы проявить слабость характера, и поэтому Коркрен последовал за незнакомцем. Из-за кустов живой изгороди, окружающей коттедж, он видел, как незнакомец взломал запертое окно и влез в дом. После этого Энтони посчитал, что у него нет выбора. Есть оружие или нет, надо было действовать. Конец истории известен.

Сержант, с восхищением выслушавший рассказ Коркрена, сказал, что все это делает ему честь. Мистер Эмберли возразил, отметив, что намерения его друга, возможно, были прекрасными, но результат получился плачевный. Он предложил Коркрену отвезти его обратно в «Мэнор».

— Отличное предложение! — бодрым голосом сказал Энтони. — Ничто в мире, доложу я вам, не заставит меня больше сесть на этот велосипед.

— Я пойду закрою заднюю дверь, — сказал Эмберли. — Мы выйдем через переднюю.

Он пошел в кухню, держа в руке фонарик. Дверь все еще была распахнута, то есть находилась в том виде, в каком ее оставил беглец. Эмберли уже собирался закрыть ее, как вдруг услышал слабый звук. Он включил фонарик и осветил им вокруг. Вдруг у двери дровяного сарая что-то зашевелилось. На какое-то мгновение Эмберли увидел лицо Бейкера, затем оно исчезло, и только веточка захрустела под ногой удаляющегося человека. Эмберли быстро выскочил в маленький садик при кухне. Коркрен поспешил за ним и спросил, что случилось. Не заметил ли он кого?

Несколько мгновений Эмберли молчал. Затем выключил фонарик и медленно ответил:

— Нет-нет, все в порядке. Я просто вышел закрыть задние ворота. Если тебе не трудно, отвори ставни на кухне.

Он подождал, пока Коркрен вернется в коттедж, а затем, мягко ступая, направился к дровяному сараю. Там никого не было. Также не видно было, чтобы кто-то прятался в саду. Мистер Эмберли стоял неподвижно, внимательно вслушиваясь. Ни один звук не выдавал присутствия дворецкого. Мистер Эмберли чуточку поднял брови, затем повернулся и пошел обратно в дом.

Сержант и Энтони Коркрен очень хорошо поладили друг с другом. Они пришли к общему мнению по двум пунктам. Во-первых, таинственным незнакомцем наверняка был Альберт Коллинз, и, во-вторых, мистеру Эмберли никак нельзя было его упускать. Все это Эмберли пришлось выслушать, вернувшись в кухню. Он задвинул засов, запер дверь и сказал:

— Мои дорогие друзья, преисполненные лучших намерений, но, к сожалению, заблуждающиеся! Когда мы арестуем преступника, то предъявим ему обвинение в убийстве и других наказуемых деяниях. Но не во взломе. А теперь я хотел бы привлечь ваше внимание к одной маленькой, но существенной детали: человек, который нынче ночью влез в этот дом, не знал о существовании Билла.

Сержант бросил на Коркрена заинтересованный взгляд.

— А кто такой этот Билл? — спросил он.

— Билл, — ответил мистер Эмберли, — это бультерьер, принадлежащий мисс Браун. Поразмыслите-ка над этим.

11

Из отчета о ночном происшествии, представленного Энтони Коркреном за завтраком, были старательно изъяты все нежелательные места. На обратном пути в «Мэнор» Энтони получил от мистера Эмберли необходимые указания на этот счет и в полной мере осознал, что сообщение о присутствии в коттедже сержанта Габбинса и самого Эмберли было бы излишним.

Сам Энтони хотел вообще ничего не рассказывать о ночных приключениях, но, послушав Эмберли, понял, что, пожалуй, так поступать тоже не стоит. Эмберли объяснил, что если он не проронит ни слова о происшедшем, то взломщик неминуемо подумает, что его подозревают. Этот человек выехал из «Мэнора». Более того, скорее всего он знает, кто преследовал его, поскольку Энтони, ударившись головой об оконную раму, громко выругался. Таким образом, если Энтони будет хранить молчание, это только насторожит злоумышленника.

Поэтому Энтони утром, когда Джоан вышла из-за стола, сказал Фаунтину, что всю ночь гонялся за людьми в масках. Фаунтин посмотрел на Энтони так, будто тот был тихопомешанным, и продолжил завтрак. Именно в этот час у Фаунтина бывало самое лучшее расположение духа, поэтому единственной реакцией на услышанное было невнятное мычание.

Энтони намазал маслом еще один кусочек поджаренного хлеба.

— Если быть точным, то я преследовал не людей в масках, а одного человека. Всего лишь одного. Но его лицо было полностью закрыто мешком.

Фаунтин выглянул из-за своей газеты и спросил с легким раздражением в голосе:

— Что за ерунду вы тут несете?

— Если вы мне не верите, пойдите взгляните на велосипед, — ответил Энтони. — Когда я сел на него, он уже был не в очень-то хорошем состоянии. А теперь, пожалуй, и вовсе нуждается в ремонте.

Фаунтин опустил свою газету.

— Какой еще велосипед? — спросил он. — Перестаньте наконец пороть всякую чушь.

— Я говорю про велосипед Джоан. Я проехал на нем семь миль. Это туда. И еще столько же обратно.

На это сообщение Фаунтин ответил коротким смешком.

— Да уж, могу себе представить, что получилось бы, если бы вы проехали семь миль на велосипеде. Не объясните ли вы, что должна значить ваша шутка?

Энтони объяснил. Хотя и не сразу, но все же ему удалось убедить хозяина дома в том, что его не разыгрывают. Когда же Фаунтин поверил, что Энтони не шутит, он сразу же спросил о том, кто был тем человеком. Коркрен ответил, что не знает, хотя и имеет серьезные подозрения кое на кого.

— Думаете, это был Коллинз? — спросил Фаунтин, понизив голос. — Боже праведный!

— Имейте в виду, я не уверен в этом, — предупредил Коркрен. — Я совершенно не видел его лица.

Фаунтин не стал скрывать, что ужасно расстроился. Он сказал, что, по всей видимости, придется уволить Коллинза. Энтони охотно согласился с этим, но сам, однако, тоже огорчился, когда выяснилось, что Фаунтин все же сомневается в истинности его рассказа. Фаунтин сказал, что ему все это кажется фантастичным и он предпочел бы, чтобы Энтони поймал неизвестного и сорвал с него маску. По мнению Фаунтина, неразумно обвинять Коллинза, не имея на руках доказательств. Нужно все как следует обдумать, не забывая о бдительном наблюдении. Все это крайне неприятно. Если полиция опять начнет приставать к слугам с вопросами, то домоправительница уж точно уволится. Она уже чувствует себя оскорбленной и выведенной из душевного равновесия теми бестактными методами допроса, которые применял инспектор.

— В общем, — сердито заявил Фаунтин, — я очень жалею, что вам взбрело в голову выглянуть ночью из окна. По крайней мере я бы предпочел ничего не знать об этой истории.

В этот момент в комнату вошла Джоан, и обсуждение сразу же прекратилось. Они с Коркреном решили сыграть в гольф и вежливо предложили Бэзилу присоединиться к ним, однако тот отказался.

— Не хочу быть третьим лишним, — сказал он, — а, кроме того, сегодня позвонил этот старый чудак Мэттьюз и сказал, что собирается заехать, чтобы поговорить о деле.

— Я, конечно, знаю, что он хочет обсудить, — продолжил Фаунтин. — Вчера за обедом он кое на что намекал, но я сделал вид, что не понял его. Я совершенно не хочу обсуждать проступки моего сторожа. У меня и без этого достаточно забот.

— Ты о браконьерах? — догадалась Джоан. — Я знаю. Фелисити говорила мне. Но ведь наш сторож Хичкок уже пожилой и слабый человек.

— И я не собираюсь избавляться от него в угоду старине Мэттьюзу, — сказал Фаунтин.

В третьем часу дня прибыл сэр Хэмфри. Его привезла дочь на своем маленьком автомобиле, поскольку Лудлоу сильно простудился. Бейкер проводил их обоих в библиотеку и оставил там, а сам пошел разыскивать хозяина дома.

Сэр Хэмфри, страстный книголюб, стал расхаживать по комнате, изучая содержимое плотно заставленных полок. Немного погодя он раздраженным голосом выразил удивление, не обнаружив у Фаунтина в библиотеке каталога книг и отметив, что книги стоят на полках бессистемно.

Фелисити, сидевшая у окна, посоветовала ему не обращать на это внимания.

— Папа, не будь педантом, — с улыбкой сказала она.

— Но я говорю про совершенно очевидные вещи, — ответил ее отец, который, надев очки, изучал корешки произведений классиков в обложках из телячьей кожи.

— Все равно у этих книг скучный вид, — беззаботно сказала Фелисити.

Сэр Хэмфри, обнаруживший какое-то книжное сокровище, оставил ее реплику без ответа. Она переключила внимание на садовника, который выметал с газона опавшие листья, и дала своему родителю возможность мирно и спокойно почитать. Когда в библиотеку вошел Фаунтин с извинениями за то, что его гостям пришлось подождать, сэр Хэмфри листал страницы какого-то запыленного тома, извлеченного из недр верхней полки. Он рассеянно произнес:

— Ничего, ничего. Я просматривал ваши книги. Мой дорогой сэр, знаете ли вы, что все они расставлены по размеру?

Фаунтин немного опешил. Он сказал, что, к сожалению, не может назвать себя большим любителем чтения. Сэр Хэмфри заявил, что необходимо поручить кому-то привести библиотеку в порядок. Выяснилось, что Фаунтин владеет многими редкими изданиями, но при этом у него Де-Куинси соседствует с непонятно чьими «Воспоминаниями о русском дворе». По тону сэра Хэмфри Фаунтин понял, что такое отношение к книгам преступно, и, извиняясь, признался, что совершенно невежествен в этих делах.

— Я вижу, что ваш дед был крупным собирателем, — сказал сэр Хэмфри. Он взял в руки одну из книг. — Эта книга — мой старый друг, — сказал он, — с которым мы не встречались, увы, уже многие годы. Я не знаю, каким образом она исчезла с моих собственных полок. Если позволите, я взял бы ее почитать. Хотя знаю, что брать книги у знакомых — дурная привычка.

— Пожалуйста, пожалуйста, я буду очень рад, — сказал Фаунтин в надежде, что книжная тема будет наконец исчерпана. — Берите и читайте все, что вам захочется.

— Спасибо. А я как раз мечтал снова окунуться в мир этих страниц. Если можно, я возьму первый том.

Фаунтин рассмеялся в своей обычной манере — немного в нос.

— Первый том, говорите? А меня, признаться, просто пугают сочинения, состоящие более чем из одного тома.

Сэр Хэмфри посмотрел на Фаунтина с таким же удивлением, как если бы тот похвастался встречей с динозавром.

— Мой дорогой! — сказал он. — Но ведь это «Литературные курьезы» Дизраэли. Это произведение, безусловно, стоит того, чтобы его прочитать. Да, но я пришел не для того, чтобы разговаривать о книгах. Не хочу понапрасну занимать ваше время.

Фаунтин пробормотал в ответ вежливую фразу о том, что ему приятно поговорить с сэром Хэмфри на любую тему, но не стал отговаривать его от намерения перейти к делу. После двадцатиминутного серьезного разговора Фаунтин пообещал, что поговорит со своим сторожем. Сэр Хэмфри сообщил Фаунтину, что на территории его усадьбы было замечено несколько человек подозрительного вида. Он сказал, что долг каждого землевладельца способствовать борьбе с браконьерством, и Фаунтин, естественно, согласился с ним.

Фаунтин готов был согласиться со всем. Конечно же, от браконьеров нужно избавиться, и, безусловно, он поговорит об этом с Хичкоком.

Фелисити, уже проявлявшая нетерпение и не особенно скрывавшая его, поднялась и заявила, что если они не уедут сейчас же, то не успеют до ленча съездить в Верхний Неттлфолд. Сэр Хэмфри сказал, что они, конечно, отняли у мистера Фаунтина много времени, но он надеется, что не зря, и кое-что все же будет сделано.

Он пожал Фаунтину руку и уже готов был уйти, как вдруг бесшумно открылась дверь и вошел Коллинз. Увидев гостей, он замер.

— Прошу прощения, сэр. Я думал, что вы один.

— Ничего, Коллинз. Если уж вы пришли, прошу вас проводить сэра Хэмфри и мисс Мэттьюз, — сказал Фаунтин. — До свидания, сэр. Я подумаю о том, что можно сделать. Вы уверены, что не хотите взять остальные тома? Пожалуйста, не стесняйтесь и берите у меня любые книги, которые вам понадобятся. Я буду только рад.

Взгляд Коллинза на секунду задержался на книге, которую держал Сэр Хэмфри. Затем он метнул взгляд на книжные полки и на мгновение изменился в лице.

— Разрешите, я оберну эту книгу для вас, сэр, — сказал он.

— Нет, спасибо, пусть лучше она остается как есть, — ответил сэр Хэмфри, направляясь к двери.

— Но она очень пыльная, сэр. Разрешите, я вытру ее.

— Вытереть ее? Нет, нет. Она хороша и так, — сказал сэр Хэмфри, уже начиная раздражаться.

— Ну что ж, до свидания, Фаунтин. Пойдем, Фелисити, не то мы опоздаем.

После того как машина тронулась, Фелисити спросила:

— Ты обратил внимание на этого человека? Я имею в виду камердинера?

— Обратил ли я на него внимание? Моя милая, я могу сказать, что я его видел. Но зачем мне было обращать на него какое-то особое внимание?

— Ты знаешь, он смотрел на тебя таким злобным взглядом.

— Милая, ты просто фантазируешь, — сказал сэр Хэмфри. — С чего ему смотреть на меня злобным взглядом?

— Не знаю, но он действительно так смотрел.

Фелисити ехала в Верхний Неттлфолд с поручением от леди Мэттьюз посетить «Кабанью голову» и узнать, удобно ли там устроилась Ширли Браун, а также предложить ей вместе пойти на судебное следствие, назначенное на завтрашнее утро.

Швейцар сказал, что мисс Браун, должно быть, у себя в комнате, и пошел за ней, а Фелисити и сэр Хэмфри остались ждать в вестибюле.

Через несколько минут Ширли сошла вниз. Похоже, что она была рада видеть Фелисити, но тем не менее держалась застенчиво. Единственным знаком траура в ее одежде была черная повязка на рукаве твидового костюма. И хотя ее лицо было тревожным, на нем не было следов слез. Ширли сказала, что ей очень удобно в «Кабаньей голове», и отказалась от предложения леди Мэттьюз сопровождать ее на судебное следствие. Она была очень благодарна за доброе отношение, но не видела необходимости в том, чтобы леди Мэттьюз присутствовала при такой неприятной процедуре.

— Моя жена, — сказал сэр Хэмфри, искоса глянув на Ширли, — предполагала, что вы будете рады… ну… получить поддержку в таких тяжелых для вас обстоятельствах.

Ширли остановила на нем удивительно прямой и твердый взгляд.

— Со мной все будет в порядке, — ответила она. — Конечно, я потрясена. И расстроена. Но я не хочу притворяться, что убита горем. Это не так. Извините, если я вас шокирую.

Сэр Хэмфри и в самом деле был шокирован. Он сказал, что, видимо, она еще не осознала до конца случившегося. Ширли не стала спорить. О своем возвращении в Лондон она не сказала ничего определенного. Фелисити решила, что ей, наверное, предстоит до отъезда уладить ряд дел, связанных с «Плющевым коттеджем».

Когда Фелисити стала прощаться, Ширли не стала задерживать своих гостей. Фелисити подумала про себя, что, что бы там ни говорила Ширли, ее страдание велико. Ее выдавали глаза.

На обратном пути сэр Хэмфри даже не пытался скрывать тот факт, что Ширли ему не понравилась. Своим полным отсутствием лицемерия она нанесла удар по его представлениям о пристойности. Он не мог извинить ее искренность и недостаточную скорбь по брату, каким бы непутевым тот ни был. Приличия должны быть соблюдены. По мнению сэра Хэмфри, отсутствие траурной одежды свидетельствовало о неуважении к покойному. Каким бы ни был человек при жизни, смерть, с точки зрения сэра Хэмфри, сразу делала его уважаемым.

Внезапно он на полуслове прервал свои рассуждения, резко обернулся и принялся искать что-то на заднем сиденье автомобиля. Фелисити притормозила.

— В чем дело, папа?

— Кажется, я забыл в «Кабаньей голове» книгу, которую взял почитать у Фаунтина, — с досадой в голосе ответил сэр Хэмфри. — Не могу понять, как это могло случиться. Придется ехать назад.

Разворачивая машину, Фелисити не смогла удержаться от того, чтобы не похихикать. Причиной явилось то, что сэр Хэмфри часто упрекал жену и дочь в том, что они постоянно где-то забывают свои вещи.

Через десять минут они снова были у «Кабаньей головы». Сэр Хэмфри вошел в вестибюль, где Ширли сидела одна. На маленьком столике перед ней лежала книга. Ее лицо раскраснелось, и когда при приближении сэра Хэмфри она подняла на него взгляд, он был удивлен, увидев столько сияния в ее темных глазах. Можно было подумать, что она не потеряла брата, а только что получила наследство.

Ширли встала и взяла со столика книгу.

— Вы, кажется, забыли книгу? — сказала она. — А я уже погрузилась в нее. И заодно решила ее протереть — на ней было столько пыли. Вот, пожалуйста, возьмите.

— И каково ваше мнение об этой книге? — спросил сэр Хэмфри.

На ее губах появилась легкая улыбка.

— Мне показалось, что в ней есть много интересного, — ответила она.

Эмберли, отправившийся в Карчестер поговорить с начальником полиции, во время ленча отсутствовал. Он вернулся только к чаю, и настроение у него было далеко не самое лучшее. Сэр Хэмфри хотел прочитать ему вслух о курьезном случае, происшедшем с аббатом Мароллем, но Фрэнк сразу же прервал его.

— Я уже читал про это, — сказал он.

— Неужели? — обиженным тоном произнес сэр Хэмфри. — Однако я буду удивлен, если ты скажешь мне, в какой книге ты это прочитал.

— В «Литературных курьезах», — не задумываясь ответил Эмберли. — Я не знал, что у вас есть эта книга.

Сэр Хэмфри, обрадованный тем, что его племянник более начитан, чем он предполагал, с облегчением вздохнул и сказал, что только этим утром взял почитать эту книгу у Фаунтина. Через некоторое время он сделал новую попытку прочитать вслух еще один отрывок, но Эмберли вновь прервал его.

— Ты помнишь и это место, Фрэнк? — спросил сэр Хэмфри.

— Да, — ответил мистер Эмберли.

Сэр Хэмфри сообщил своему племяннику, что его манеры невыносимы. Давая выход раздражению, он язвительно выразил надежду, что нынешней ночью Фрэнк не будет будить весь дом, как это он сделал вчера.

Мистер Эмберли, в четыре часа утра проходя мимо двери своего дядюшки, отчетливо слышал его храп. Он усмехнулся и заверил, что сегодня ночью будет тихо.

Однако он ошибся. В двенадцать минут первого тишина в доме была нарушена грохотом, который разбудил не только сэра Хэмфри, но также его жену и племянника.

Шорох донесся из гостиной и сменился полнейшей тишиной. Эмберли бесшумно вышел из своей комнаты с пистолетом в одной руке и с фонариком в другой и замер, внимательно прислушиваясь.

Где-то внизу скрипнула половица. Эмберли начал в темноте спускаться по лестнице, стараясь не шуметь.

В этот момент дверь комнаты сэра Хэмфри распахнулась; сэр Хэмфри выбежал оттуда со словами:

— Кто здесь?

Он включил свет на верхней площадке лестницы. Эмберли сказал что-то шепотом и в два прыжка добрался до холла. Но он опоздал. Когда он зажег фонарик и обвел гостиную его лучом, она оказалась пустой. Доходящее до пола створное окно было широко раскрыто, и занавеску сквозняком вдувало внутрь комнаты. Сад утопал в лунном свете; деревья отбрасывали тени, казавшиеся черными пятнами. Никого не было видно, луч фонарика не высвечивал ни одной прячущейся фигуры. Тот, кто влез в дом, сейчас был уже где-то у шоссе, и преследовать его было бесполезно.

Мистер Эмберли вернулся в гостиную и занялся осмотром окна. В верхней и нижней частях было аккуратно вырезано по маленькому кусочку стекла, благодаря чему взломщик смог открыть задвижки.

Сэр Хэмфри был вне себя.

— Что ты тут устроил Фрэнк, черт возьми? Можем мы хотя бы одну ночь провести спокойно?

Эмберли подошел к холлу.

— Подойдите-ка сюда, дядя, — позвал он.

— Я не желаю никуда идти. В какие игры ты тут играешь?

— Кто-то решил нанести нам визит, — сказал Эмберли и пошел обратно в гостиную. В дверях он остановился, демонстрируя сэру Хэмфри произведенный беспорядок.

— Так это был не ты? — спросил подошедший сэр Хэмфри. — И ты хочешь сказать… Господи, спаси и помилуй!

Последнее восклицание было вызвано тем видом, который предстал перед его глазами. Для такого аккуратного человека, как сэр Хэмфри, зрелище было воистину ужасающим. Кто-то с отчаянными усилиями пытался что-то найти. Все в комнате было перевернуто вверх дном. Подушки, книги, бумаги были разбросаны по полу в полнейшем беспорядке. Ящики шифоньерки леди Мэттьюз были выдвинуты, а их содержимое выброшено наружу. Общий разгром довершали осколки большой вазы, которая стояла на кафельном камине. Очевидно, незваный гость случайно разбил ее; она-то и произвела шум, разбудивший обитателей дома.

Затем внимание изумленного сэра Хэмфри сосредоточилось на окне.

— Господи, спаси и помилуй! — повторил он уже слабым голосом и повернулся к Эмберли.

— Давайте-ка лучше осмотрим все вокруг, — сказал Фрэнк и направился в библиотеку.

В библиотеке беспорядка было еще больше, а вид кабинета сэра Хэмфри вызвал у его несчастного владельца слабый стон. Письменный стол подвергся обыску, а все бумаги были вышвырнуты на пол.

— Господи, спаси и помилуй! — в третий раз сказал сэр Хэмфри. — Это же кража со взломом!

Племянник посмотрел на него без особого почтения.

— Как это вы так быстро сообразили? — спросил он. — Хэлло, тетя! Пришли посмотреть на разрушения?

Леди Мэттьюз, в бигуди и с кремом на лице, стояла в дверях и с интересом смотрела вокруг, ни чуточки не расстраиваясь.

— Вот это да! — сказала она. — Вот это разгром! Бедный Дженкинс. Но что могли искать в кабинете?

Эмберли одобрительно кивнул головой.

— Вы целите в самую точку, тетя Марион. Никто даже не подумал об этом. Но скажите мне, почему ваше лицо покрыто каким-то белым веществом?

— Это крем для лица, мой милый. В моем возрасте он совершенно необходим. Я, наверное, странно выгляжу?

— Ужасающее, — признался Эмберли.

Сэр Хэмфри от нетерпения переступал с ноги на ногу.

— Боже мой, Фрэнк, при чем тут лицо твоей тети? Посмотри на мой письменный стол! Посмотри, где мои бумаги!

— Дорогой, по-моему лучше посмотреть, где наше серебро. — сказала леди Мэттьюз. — Пусть Дженкинс принесет его наверх. Но где он? Может быть, он убит в постели? Пусть кто-нибудь пойдет и узнает, что с Дженкинсом.

Дженкинс был жив. Как раз в этот момент он появился — в пиджаке и брюках, надетых второпях прямо на пижаму. Сэр Хэмфри с облегчением поздоровался с ним. Реакция Дженкинса на происшедшее не обманула ожиданий его хозяина. Дженкинс распереживался едва ли не больше, чем сам сэр Хэмфри. Оба причитали наперебой, пока Эмберли не распорядился:

— Дженкинс, посмотрите, на месте ли ценности, — попросил он.

Дженкинс сразу же отправился выполнять поручение. Сэр Хэмфри решил показать супруге поврежденное окно в гостиной. Мистер Эмберли, хмурясь, стоял в кабинете среди разбросанных вещей.

Вскоре в кабинет вошла Фелисити, в прекрасном настроении, лишь возмущаясь, что никто не догадался разбудить ее, даже горничная, но мистеру Эмберли было сейчас не до Фелисити и не до ее горничной.

Дженкинс возвратился и доложил, что, насколько можно судить сейчас, не составив подробной описи серебра, ничего не пропало. Столовая оказалась совершенно не тронутой, и великолепные солонки эпохи королей Георгов все также занимали свое место в буфете.

Мистер Эмберли отправился на поиски дяди и нашел его бурно выражающим свои эмоции по поводу поврежденного окна. Леди Мэттьюз разделяла его чувства, но при этом выражала их с олимпийским спокойствием.

— Дядя, я хочу чтобы вы посмотрели, не пропало ли что-нибудь из вашего кабинета, — сказал Эмберли.

— Как, черт возьми, я смогу это понять? — возопил сэр Хэмфри. — Мне понадобятся многие часы, чтобы снова привести в порядок бумаги! Честное слово, мне иногда кажется, что в Англии уже нет никакого закона!

— У вас не хранилось ничего ценного в письменном столе? — прервал его Эмберли.

— Нет, ничего. Мне доставляет маленькое удовольствие сознавать, что усилия, затраченные этим проклятым вором, были напрасными.

— Вы уверены, что там не было ничего ценного — может быть, деньги?

— Конечно, уверен! А деньги я там не оставляю.

— А вы, тетушка?

— Нет, мой дорогой. Только счета и всякая ерунда. Думаю, что вору это показалось бы скучным. А что он искал, как ты думаешь?

— Не могу ничего предположить, сейчас я в полном неведении. — Он оглядел комнату задумчиво прищуренными глазами. — Гостиная, кабинет, библиотека, но не столовая. Странно. Выглядит так, будто он хотел найти нечто такое, что для других не представляло ценности. Что это может быть, дядя? Какой-нибудь документ?

— Не может быть! Все важные бумаги хранятся в моем банке. А те бумаги, которые я держу здесь, ничуть не интересны никому, кроме одного меня.

— Зачем ему понадобилось бросать на пол книги? — спросила леди Мэттьюз. — Мне кажется, не было никакой необходимости делать это.

Эмберли бросил на нее быстрый взгляд.

— Книги! Господи боже!

— Ну-ну, Фрэнк, что дальше? — пропищала Фелисити. — Это так любопытно!

Эмберли не обратил на нее ни малейшего внимания.

— А где та книга, которую вы взяли у Фаунтина, сэр?

— В моей комнате. Я взял ее, чтобы почитать в постели. Но почему…

Эмберли повернулся в другую сторону.

— Дженкинс, принесите ее, пожалуйста. Это «Литературные курьезы».

Леди Мэттьюз присела на стул.

— Какая прелестная загадочность, — сказала она. — Но почему книга, мой мальчик?

— Мне все же кажется, что ему была нужна именно книга, — ответил Эмберли. — У меня такое предчувствие.

Возвратился Дженкинс с книгой в руках и вручил ее Эмберли. Фрэнк быстро пролистал ее страницы, потряс ее, заглянул под корешок, прощупал обложку с обеих сторон.

— Мы все заинтригованы, — проворковала леди Мэттьюз.

Эмберли, однако, выглядел озадаченным.

— Пожалуй, ошибся, — сказал он. — И все же мне почему-то кажется, что я на верном пути.

Он задумчиво посмотрел на своего дядюшку.

— Интересно…

— Что тебе интересно? — спросил сэр Хэмфри. — Только умоляю не темни.

— Интересно, входил ли кто-нибудь ночью к тебе в комнату? — задал свой вопрос Эмберли.

Сэр Хэмфри, который подобно многим ошибочно полагал, что чутко спит, возмутился. Он готов был поклясться, что никто не мог войти в его комнату, не разбудив его.

— Дорогой Фрэнк, все это очень интересно, только, прошу тебя, не раздражай дядю, — вмешалась в разговор леди Мэттьюз.

— Извините, тетушка. Все это очень досадно. Я иду спать.

Сэр Хэмфри хотел поговорить о том, что нужно предпринять, чтобы взломщик снова не влез в поврежденное окно, но мистер Эмберли сказал, что его это не волнует, и удалился с книгой в руках.

12

Мистер Энтони Коркрен хотел взять трубку телефона, пронзительно звонившего в вестибюле холла, но его опередил услужливый Бейкер.

Бейкер с его обычным угодливым выражением лица извинился, что не успел еще раньше подойти к телефону, и снял трубку.

— Алло, — произнес он, и стоящий рядом мистер Коркрен мог поклясться, что ему ответил женский голос. Дворецкий искоса посмотрел на Коркрена и сказал в трубку чопорным голосом:

— Я не знаю, удобно ли это сейчас, мисс.

Голос в трубке сказал еще что-то. Бейкер выслушал и спросил:

— Простите, а кто его просит?

Было ясно, что говорящая не назвалась. На лице дворецкого появилось выражение любопытства. Коркрен заинтересовался. Бейкер осторожно положил трубку рядом с телефоном и прошел через холл к кухонным помещениям. Коркрен, чей интерес все возрастал, задержался в дверях библиотеки, чтобы посмотреть, кого попросили к телефону. И он был не очень удивлен, когда через несколько секунд в холле появился направляющийся к телефону Коллинз. Энтони, пятясь, вошел в библиотеку и закрыл дверь.

Коллинз подошел к телефону и взял трубку.

— Это Коллинз. С кем я разговариваю?

— Думаю, что вы знаете, кто я, — ответил женский голос.

Камердинер оглянулся и начал быстро говорить в трубку:

— Вы напрасно звоните мне сюда. Это не безопасно, я уже говорил вам об этом.

— В таком случае, я думаю, нам надо встретиться, — спокойно ответил голос в трубке. — Вы знаете, что я могу причинить вам неприятности.

Губы Коллинза оттянулись назад в невеселой усмешке.

— Вам от этого не будет пользы.

— Если вы откажетесь встретиться со мной, то вы меня этим не напугаете, — сказал голос в трубке. — Давайте так: или мы приходим к какому-то соглашению, или же я сознательно загублю все дело. Вы понимаете, что это в моих силах. Лучше половина, чем ничего. А у меня как раз половина. Ну, что скажете?

Пальцы Коллинза сжали телефонную трубку так, будто это было чье-то горло.

— Хорошо. Только не звоните мне сюда больше. Я согласен встретиться, но не знаю, когда смогу освободиться. Я дам вам знать об этом.

— Спасибо. Но лучше, если вы скажете сейчас, — настаивал голос.

— Я говорю вам, что сейчас не знаю, когда смогу освободиться. Вы должны понимать это. Мы встретимся в мой ближайший свободный вечер. Вы должны быть одна.

— Мы с вами встретимся сегодня, — решительным тоном произнес голос. — Естественно, я буду одна.

— Это небезопасно. Я не смогу отлучиться надолго.

— Я могу сама приехать к вам, — любезно предложил голос. — Думаю, у вас хватит сообразительности суметь выскользнуть из дома на полчасика.

Камердинер еще раз оглянулся назад.

— Хорошо, я сделаю это при условии, что вы больше не будете сюда звонить.

— Если вы будете разумно себя вести, мне не понадобится звонить сюда. Где мы встретимся?

Коллинз на мгновенье задумался.

— Хотя это и рискованно, но… вы знаете павильон в роще?

— Нет, боюсь, что не знаю.

— Не доходя до сторожки, есть ворота, через которые можно пройти к домику лесника. За ним на берегу озера и находится павильон. Его нельзя не заметить. Я буду там в шесть.

Он быстро повесил трубку и хотел было уйти, но в этот момент хлопнула дверь библиотеки, и оттуда появился Фаунтин с тяжелым, мрачным выражением на лице. Он подозрительно посмотрел на своего камердинера.

— Кто это вам звонил? — спросил он. — Мистер Коркрен как раз интересуется, знаю ли я, что мои слуги используют телефон для своих личных дел. Кто это был?

Коллинз стоял неподвижно с опущенными глазами. Его рот был искривлен в какой-то неприятной гримасе. Несколько секунд он молчал.

— Женщина, наверное. А? — спросил Фаунтин, делая шаг вперед. — Так ведь?

Коллинз на мгновение поднял глаза и спокойно сказал:

— Да, сэр. — И, кашлянув, продолжил. — Это просто молодая леди, с которой я поддерживаю отношения, сэр. Я объяснил ей, что больше звонить сюда не нужно.

— Поддерживаете отношения? Это что-то новое. Теперь послушайте, Коллинз. Я мирюсь со многим, но есть вещи, которые я не могу терпеть. Вы это понимаете?

Камердинер поклонился.

— Прекрасно понимаю, сэр. Это больше не повторится.

— Да, будет лучше, если это не повторится, — мрачно сказал Фаунтин. — Я почти готов освободиться от вас, принимая во внимание нынешний случай и все остальное.

Тень улыбки мелькнула на тонких губах Коллинза, однако он ничего не сказал. В это время Коркрен вышел из библиотеки, и Фаунтин повернулся к нему. Камердинер удалился, бесшумно пройдя через весь холл.

— Вы были совершенно правы, мой дорогой, — сказал Фаунтин. — Он звонил своей бабенке! Какая наглость! Спасибо, что сообщили.

В семи милях от этого места мисс Ширли Браун с торжествующим блеском в глазах вышла из телефонной кабины гостиницы «Кабанья голова». К ней подошел швейцар и доложил, что ее хочет видеть джентльмен по фамилии Эмберли. Выражение ее лица сразу изменилось. Она попросила швейцара сказать мистеру Эмберли, что ее нет. Чтобы у швейцара не возникли вопросы, Ширли сказала, что ей нужно срочно выгулять собаку.

Она выждала минут десять, а затем спустилась вниз в сопровождении Билла. Мистер Эмберли уехал, не оставив записки. Со вздохом облегчения, к которому, правда, примешивалась небольшая доля разочарования, Ширли вышла из гостиницы и взяла курс на «Плющевой коттедж», где ей нужно было упаковать вещи Марка.

В пять часов вечера она заперла Билла в своей спальне и вышла из коттеджа в длинном плаще и низко надвинутой фетровой шляпе. Она направилась прямиком на рыночную площадь, где была конечная остановка автобусов, маршруты которых проходили по окружающим город поселкам. Ширли вошла в автобус номер 9, идущий на Лоуборо. Через несколько минут водитель, выполнив функции кондуктора, завел двигатель. Ширли, севшая на первое сиденье за спиной водителя, подалась вперед, чтобы он услышал, и попросила высадить ее у поворота на Нортон. День был облачный. Не успел автобус отъехать далеко, как начался мелкий-мелкий дождь. Стало быстро смеркаться, и пейзаж по обе стороны дороги был серым и печальным. Ширли передернула плечами, представив, как ей придется идти по мокрому полю, и, движимая каким-то внутренним чувством, стала разглядывать пассажиров автобуса. У нее было безотчетное ощущение, что кто-то следит за ней от самой «Кабаньей головы». «Должно быть, расстроились нервы», — подумала она.

Пассажиры в автобусе выглядели вполне обычно. Двое фермеров, говорившие с заметным местным акцентом, обсуждали погоду. Похожий на лесника человек с красным лицом, один занимавший место на двоих, внимательно читал газету «Наши собаки». Кроме них, в автобусе было еще несколько женщин, возвращающихся из города с покупками. На остановках в автобус вошло еще несколько человек, приветствуя сидящих пассажиров. Позади Ширли сидела ирландка. Она рассказывала другой женщине, с интересом слушающей ее, все подробности операции аппендицита, которую перенес кто-то из их общих знакомых.

В первом поселке по пути их следования вышла большая часть пассажиров. Вышел на некоторое время и шофер, которому нужно было доставить посылку в гостиницу. Ширли и человек с красным лицом остались одни. Поскольку неприятное ощущение слежки не покидало Ширли, она искоса поглядывала на краснолицего. Он был погружен в свою газету, и, казалось, молодая женщина совершенно не интересовала его. Отъехав милю от поселка, автобус остановился, и краснолицый вышел у питомника охотничьих собак. Ширли почувствовала себя спокойнее и уже с усмешкой подумала о своем приступе нервозности.

Автобус несколько раз останавливался, чтобы взять пассажиров и один раз — для доставки очередной посылки. Не ожидавшая, что загородный автобус будет ехать так медленно, Ширли вновь стала нервничать и посматривать на часы. Уже почти стемнело, и водитель включил электрическое освещение. По оконным стеклам скатывались дождевые капли. По ногам сильно дуло.

Водитель подъехал к краю дороги и нажал на тормоз.

— Вам выходить, мисс. Дождливая погодка, однако.

Ширли взяла свою сумочку.

— Ужас! — согласилась она. — Вы не скажете, во сколько будет автобус в обратном направлении?

— Я возвращусь через час. — Из ответа водителя можно было заключить, что на линии ходит только один автобус. — Будете брать обратный билет, мисс? Тогда с вас шиллинг.

— Нет, я могу пропустить ваш автобус, — сказала Ширли.

— В таком случае с вас шесть пенсов, мисс.

Она отдала деньги. Водитель потянул за рычаг, открывающий двери. Ширли вышла на дорогу и постояла минутку, глядя, как автобус скрывается за поворотом.

У нее был с собой фонарик, но она не стала его включать: было еще достаточно светло, чтобы различать путь. Она стояла на перекрестке. Стрелка указателя над ее головой показывала на Нортон. Подняв воротник, чтобы хоть как-то защититься от дождя, она быстрым шагом двинулась в нужном направлении.

Дорога была не первоклассной, но в хорошем состоянии. Она вилась между зарослями кустарника, проходила мимо редких домиков и ферм. Два или три раза ее обгоняли велосипедисты, один раз ей навстречу попался пешеход, которого она окинула внимательным взглядом. Характерным голосом сельского жителя он дружелюбно пожелал ей доброго вечера. Она тоже поприветствовала его и прибавила шагу.

Отойдя от шоссе примерно на милю, Ширли увидела огоньки расположенной в лощине деревеньки. Больше на этой дороге никаких населенных пунктов не было. Вглядывающейся в сумерки Ширли казалось, что вокруг ничего нет, кроме полей, угрюмо протянувшихся до самого тускло-серого горизонта. Где-то через полмили после деревушки стали попадаться группы деревьев, постепенно превращаясь в заросли. Ширли почувствовала запах сосновой хвои и различила в сумерках серебристый отблеск березовых стволов. Листья были мокрые, вода капля за каплей стекала на черную, как смоль, дорогу. Вся жизнь, казалось, замерла. Ширли подумала, что, наверное, слишком сыро для кроликов, которые в это время обычно вылезают из нор и отваживаются перебегать дорогу.

Ширли не знала точно, сколько она прошагала. Наверное, мили две. Уже должны были появиться ворота. Немного сердясь на себя и одновременно посмеиваясь над собой, она решила, что ее нервозность вызвана плохой погодой и сумерками. Этому беззвучному дождю, казалось, не будет конца. Ветра не было, листья на деревьях не шевелились. Ширли считала, что все люди, кроме нее, сейчас находятся дома. Однако несколько раз она ловила себя на мысли, что прислушивается, пытаясь уловить… Да она сама толком не знала, какие звуки пытается расслышать. Может быть, шаги или шелест шин по мокрой дороге. Один раз ей показалось, что она слышит вдалеке урчание мотора, но мимо нее никто не проехал, и она подумала, что либо ей послышалось, либо где-то рядом проходит другая дорога.

Вдруг впереди что-то забелело. Подойдя поближе, она увидела ворота, ведущие в рощу, расположенную справа от дороги. Они были полуоткрыты. И за ними открывалась поросшая травой просека. Ширли, немного сомневаясь, стала искать взглядом на потрескавшихся столбах надпись с именем владельца усадьбы.

Немного подумав, она улыбнулась, поняв, что попыталась приписать местным жителям образ мыслей обитателя лондонских окраин. Конечно, на воротах не было никакого имени. Такое здесь не принято. Сельские жители и так знают, кто где живет. Но для приезжих из города такие порядки создают дополнительные трудности.

Чувствуя себя не очень-то уверенно, Ширли прошла еще несколько ярдов. Минут через пять она увидела большие железные ворота и свет в окнах сторожки. Это, несомненно, был «Нортон Мэнор». Ширли повернулась и быстро пошла обратно к просеке.

Деревья были темными и таинственными. Густой подлесок, метровые папоротники. Земля под ногами мокрая и скользкая. В бороздках от колес поблескивала грязная вода. Ширли осторожно продвигалась вперед, пытаясь в сгущающейся темноте разглядеть коттедж. Через несколько шагов дорога раздвоилась. В конце более короткого ответвления Ширли увидела свет и пошла дальше по другому ответвлению.

Она снова почувствовала запах сосны, а через несколько шагов вышла на более открытое место. Почва здесь была песчаной. Ковер из сосновых иголок приглушал шаги Ширли. Дорожка была усыпана шишками. Подлесок кончился. На пути Ширли тонкие деревья одно за другим тянулись ввысь, теряясь в тумане и мраке: на их стволах блестели капельки воды. Тишина была почти пронзительной. Частый и бесшумный дождь, словно одеяло, заглушал все обычные маленькие шорохи леса. Ширли стиснула зубы и, опустив руку в карман, нащупала пистолет.

Дорога сделала поворот, и сразу же довольно далеко впереди показались огни. Ширли подошла к пруду, расположенному в конце широкой аллеи к югу от дома. Вдали горели огоньки. Ширли могла различить на фоне неба очертания «Нортон Мэнора». Показалась лужайка, протянувшаяся до опушки леса.

На берегу пруда стоял павильон классического стиля, чрезвычайно популярного в восемнадцатом веке, выстроенный для украшения вида из южных окон дома. В темноте белый павильон выглядел настоящим призраком.

Ширли почувствовала учащенное биение пульса. Стоявший среди деревьев павильон казался безлюдным, но все же таившим угрозу. Она ощутила инстинктивное желание тихо, на цыпочках уйти прочь. Некоторое время Ширли стояла в тени деревьев, глядя на тихое здание и безуспешно пытаясь отогнать дурное предчувствие.

Была такая тишина, что даже удары сердца казались громкими. Где-то недалеко тишину прорезал крик фазана. Донесся шум крыльев. Ширли вздрогнула и замерла, прислушиваясь. Было тихо. Она с неуверенностью подумала, что, должно быть, фазана спугнула лиса.

Ширли достала из кармана пистолет и взвела его. Звук щелкнувшего затвора немного успокоил ее. Положив палец на предохранитель, она осторожными шагами направилась к павильону.

Дверь была не заперта. Заржавевшая ручка скрипнула, когда Ширли повернула ее. Она толкнула дверь и прижалась к стене. Не было слышно и малейшего звука. Ширли достала из кармана фонарик и зажгла его.

Павильон был пуст. Внутри стояла садовая мебель: плетеные стулья и стол. На них лежало несколько лодочных подушечек с яркими рисунками. Ширли медленно обвела лучом фонарика весь павильон, осветив каждый угол. Затем вошла, закрыв за собой дверь, усилием воли заставила себя сесть на стул и выключить фонарик.

Когда ее глаза привыкли к темноте, она смогла различать контуры вещей, находящихся в павильоне. Тот самый инстинкт, который протестовал против того, чтобы она приближалась к павильону, велел ей подвинуть стул к стене. Продолговатые окна в темноте были серыми. Сквозь них увидеть Ширли снаружи без фонаря было невозможно.

Она услышала тиканье своих часиков и сняла перчатку, чтобы взглянуть на них. Светящиеся стрелки показывали двадцать минут седьмого. Коллинз опаздывал. Страх, что он может обмануть ее, приглушил на некоторое время все возрастающее предчувствие чего-то недоброго. Сжав губы, она внимательно прислушивалась, надеясь услышать звуки приближающихся шагов.

Но ничего не было слышно. Не хрустнула ни одна веточка. Все было тихо до того момента, когда внезапный скрип дверной ручки заставил ее в ужасе вскочить со стула. Она нажала на предохранитель пистолета. В дверях стоял человек. В темноте она не могла узнать его и затаилась.

— Вы здесь, мисс? — Это было сказано так тихо, что она едва услышала. Голос принадлежал Коллинзу.

— Да, вы опаздываете, — сказала она, включая фонарик. Коллинз сделал шаг вперед.

— Уберите свет. Выключите фонарик, — шепотом потребовал Коллинз.

Она послушалась, но при этом сказала в ответ, стараясь придать своему голосу как можно больше холодного спокойствия:

— Осторожнее. Если еще раз сделаете резкое движение, получите пулю. Что вас беспокоит?

При свете фонарика она успела увидеть его неестественно бледное лицо с капельками пота на лбу. Он говорил шепотом и все время внимательно прислушивался, чуть наклонив голову набок.

Он подошел и взял ее за левую руку.

— Ради бога, пойдемте отсюда, — прошептал он. — Мне не нужно было соглашаться на нашу встречу здесь. Я говорил вам, что это опасно. За мной кто-то следит. Пойдемте отсюда. Быстро!

Она безотчетно понизила голос, следя только за тем, чтобы он был спокойным и ровным.

— Вы хотите отделаться от меня? Это вам не удастся. Мы здесь для того, чтобы говорить о деле.

Он ответил с еле сдерживаемой злобой:

— Вспомните, что случилось с вашим братом. Вы хотите, чтобы с вами произошло то же самое? Еще раз говорю, за мной следят. Идемте отсюда поскорей!

Он подтолкнул ее к двери. Поняв, что его волнение непритворно, она вышла с ним из павильона. Они торопливо отошли в сторону и укрылись в тени деревьев. Коллинз прислушался. Несмотря на полную тишину, он потянул ее дальше в глубь зарослей и только там отпустил ее руку.

— Я боюсь останавливаться. Честное слово, здесь очень опасно. Я согласен встретиться с вами, но в другом месте. Вам не нужно было звонить мне сюда, — Коллинз замолк и снова прислушался.

— Он преследует меня, — продолжал Коллинз взволнованным шепотом. — Мне нужно идти. Ради всего святого, мисс, возвращайтесь в Лондон! Опасность для вас гораздо более велика, чем вы думаете. Мы встретимся с вами, честное слово. Поверьте мне!

— Это в ваших интересах, — ответила она. — Вы ведь знаете, что у меня в руках.

Он беззвучно кашлянул.

— Вы владеете половиной, мисс. Этого недостаточно?

— Достаточно, чтобы испортить вам жизнь.

— Вы, конечно, можете это сделать, но тогда уж вы никогда не получите второй половины, — с угрозой сказал Коллинз. — Это сумасшествие назначать здесь встречу! Здесь вы каждую минуту в опасности. Я не могу охранять вас все время.

Она твердо сказала в ответ:

— Я останусь в Верхнем Неттлфолде до тех пор, пока не получу то, что мне нужно.

Он вдруг снова схватил ее за руку. Почти прикасаясь губами к ее уху, он еле слышно прошептал:

— Слышите?

Ее нервы были перевозбуждены, и ей казалось, что весь лес пронизан какими-то тонкими непонятными звуками. Зашелестели опавшие листья. Может быть, это кролик зашевелился в них? Треснула ветка. Кажется, тень от дерева вдруг сдвинулась со своего места.

Страх, испытываемый Коллинзом, передался Ширли. Ей стали мерещиться глаза, тайком следящие за ней. Ею завладело единственное желание — выбраться отсюда, из этой ловушки. Она попыталась выдернуть свою руку из руки Коллинза. Он отпустил ее и подтолкнул вперед.

— Идите! Нельзя, чтобы нас видели вместе. Ради бога, идите!

Сказав это, он исчез, бесшумно, словно призрак. На оставшуюся в одиночестве Ширли надвинулась ночная темнота, полная неизвестных опасностей. Некоторое время она не могла сдвинуться с места, охваченная паникой. У нее дрожали колени. Но усилием воли она подавила страх и заставила себя шагнуть в сторону дороги. Стало так темно, что уже невозможно было что-нибудь различить. Не осмеливаясь зажечь фонарик, она быстрым шагом удалялась от павильона, еле сдерживая желание пуститься бегом.

Вдруг где-то немного слева от дороги темноту прорезал луч фонарика, как бы парящий над землей. В роще кто-то был.

Ширли повернулась и ринулась в глубь рощи, надеясь найти укрытие в зарослях. Она уже не соображала, в каком направлении идет. Споткнувшись о корень большого бука, она упала. Оглянувшись назад, она увидела, что луч фонарика движется прямо на нее. Поднявшись, Ширли, несмотря на испуг, порадовалась, что ее кольт стоял на предохранителе, и снова устремилась, теперь уже бегом, в самую гущу деревьев.

Колючая ежевика хватала ее за плащ и царапала лодыжки. Ширли с трудом пробралась сквозь нее к смородиновым кустам, растущим между тонких березок с серебрящимися стволами. Она спряталась за кустами, внимательно следя за лучом фонарика.

Теперь она уже слышала звуки приближающихся шагов. Легкий шум, внезапно раздавшийся позади нее, заставил ее резко повернуть голову, однако она ничего не заметила.

Шаги уже слышались совсем рядом. Ширли видела темную тень человека, проходящего мимо кустов. Он остановился, прислушиваясь. Луч фонарика стал описывать круги. Ширли замерла. Насколько густы эти заросли? Смогут ли они скрыть ее?

Человек с фонариком начал ходить вокруг кустов. Ширли затаилась. Ее палец лежал на предохранителе.

Внезапно в напряженную тишину ворвался звук, настолько неуместный здесь, что Ширли подумала, не сходит ли она с ума. Кто-то неподалеку начал насвистывать мелодию вальса «На прекрасном голубом Дунае».

Свет фонарика сразу погас. С той стороны, где росли высокие папоротники, донесся негромкий шорох удаляющихся шагов, и все опять стихло. Мелодия также смолкла. Казалось, что вокруг не было ни души.

Прошло несколько минут, прежде чем Ширли осмелилась пошевелиться. Крадучись, она стала двигаться в том направлении, где, по ее мнению, была просека. Через каждые несколько шагов она останавливалась и прислушивалась. Свет фонарика больше не появлялся. Человека с фонариком спугнула донесшаяся мелодия вальса.

Ширли шла, пробираясь через подлесок, все еще не отваживаясь включить фонарик. Ее все же не покидало ощущение, что за ней следят. Несколько раз ей слышалось чье-то дыхание позади, один раз где-то рядом хрустнула ветка. Но когда она останавливалась, чтобы прислушаться и вглядеться в темноту, все кругом было тихо и безжизненно.

Ширли сделала еще несколько шагов и вновь услышала тяжелое дыхание, теперь уже совсем близко.

Она рванулась вперед и выбежала на просеку. Почувствовав под ногами ровную поверхность и заметив, что по обе стороны просеки есть деревья, в которых можно спрятаться, Ширли бросилась бежать.

Внезапно ее ослепил луч света, направленный прямо в лицо.

С губ вырвался тихий крик, который она тут же подавила. Она остановилась и подняла пистолет.

Спокойный, чуть насмешливый голос произнес:

— Уберите оружие, мисс Браун.

Рука с пистолетом опустилась. Ширли со стоном выдохнула воздух.

— Это вы! — сказала она облегченно переводя дыхание. — Это… это всего лишь вы!

— Да, — отозвался мистер Эмберли, подходя к ней. — Звучит не очень-то лестно. Мне показалось, что вы куда-то торопитесь.

Она протянула руку и схватилась за рукав его пальто. Ворсистая ткань подействовала на нее успокаивающе.

— Меня выслеживают, — сказала она. — Кто-то идет за мной.

Он крепко взял ее за руку. Несмотря на все свои перепутавшиеся эмоции, она уже понимала, что теперь ей нечего бояться.

Вдруг она вскрикнула. Луч фонарика на мгновение выхватил из темноты чье-то лицо, казавшееся бледным в ярком свете фонарика и тотчас же исчезнувшее за кустом.

— Кто этот человек? — У Ширли перехватило дыхание. — Вон там! Видели? Он следил за нами. О, давайте уйдем отсюда!

— Конечно, — согласился Эмберли. — Это не самая лучшая ночь для загородных прогулок.

— Вы видели его? — снова спросила она. — Человека у куста? Кто это? Это он шел за мной. Я слышала его.

— Я его видел, — ответил Эмберли. — Это новый дворецкий Фаунтина.

Она безотчетно прижалась к нему.

— Не знаю, но, мне кажется, это он преследовал меня. Я… я не совсем… Пожалуйста, пойдемте отсюда.

Мистер Эмберли взял ее под руку и повел к воротам. Она оглянулась назад и нервно спросила:

— Вы уверены, что он не идет за нами?

— Нет, я в этом не уверен, но я не вижу причин для беспокойства, — сказал Эмберли. — Может быть, он просто выпроваживает нас из усадьбы. Такое, знаете ли, случается, когда люди нарушают границы частных владений.

— Нет, вы так не считаете! — резко сказала Ширли. — Он не поэтому преследовал меня.

— Что вы говорите? — удивился Эмберли. — Тогда, надеюсь, вы скажете мне, почему?

Ширли замолчала. Потом высвободила руку и спросила:

— Что вы тут делаете?

— Ну вот. Теперь я вижу, что вы приходите в себя, — ответил Эмберли. — Так я и знал, что это слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. А вот что, позвольте спросить, вы здесь делали?

— Я не могу ответить на этот вопрос, — сказала Ширли.

— Правильней сказать — не хочу?

— Может быть. Но вы не ответили мне.

— Ну со мной-то все ясно, — бодро сказал Эмберли. — Я следил за вами.

Ширли остановилась.

— Вы? Вы следили за мной? Но как? Откуда вы узнали, куда я поехала?

— Интуиция, — улыбнулся мистер Эмберли. — Оцените, насколько я умен.

— Вы не могли знать. Где вы заметили меня?

— У «Кабаньей головы», — ответил он. — Я приехал на машине и хотел вас подвезти, но подумал, что вы скорее всего откажетесь.

— Это невыносимо в конце концов! — с жаром воскликнула Ширли.

Он засмеялся.

— Несколько минут назад это не казалось вам столь невыносимым. Не так ли?

Последовала пауза. Затем Ширли пошла дальше, засунув руки в карманы. Мистер Эмберли последовал за ней. Немного погодя, она сказала низким голосом, с трудом выдавливая слова:

— Не думайте, что я не благодарна вам.

— Вы как маленькая девочка, которую только что отругали, — сказал мистер Эмберли. — Ну хорошо, я прощаю вас.

В ответ послышались звуки, уже немного напоминавшие смех.

— Я действительно обрадовалась, увидев вас, — призналась она. — Но все равно это нечестно с вашей стороны следить за мной. Это вы там насвистывали?

— Привычка, — сказал мистер Эмберли.

Она подняла глаза, заглядывая ему в лицо.

— Вы недовольны тем, что я… скрытничаю, но разве вы сами откровенны со мной?

— Ни в коей мере, — ответил он.

Она слегка опешила.

— Но тогда…

— Вы хотите за ничего получить кое-что, моя милая, — усмехнулся мистер Эмберли. — Когда вы доверитесь мне, тогда и я буду откровенен.

— Я верю вам, — сказала Ширли. — Сначала не верила, а теперь верю. Поймите, дело не в том, что я не доверяю вам, а в том, что я не осмеливаюсь. Пожалуйста, поверьте мне!

— Вот пример вашего доверия. Что-то не густо!

В чрезвычайном волнении она пыталась объясниться:

— Нет, это не то, что вы думаете. Я не боюсь, что вы меня выдадите, или еще что. Просто я никому не могу открыться, потому что… — ах, вы все равно не поймете!

— Вы ошибаетесь. Я все прекрасно понимаю. Вы боитесь, что я влезу в это дело и расстрою ваши планы. Поэтому-то я и не могу высоко оценить ваше доверие.

Они дошли до ворот и вышли на проселочную дорогу. Чуть дальше на ней виднелась красная лампочка заднего фонаря автомобиля.

— Мистер Эмберли, скажите, много ли вы уже знаете? — неожиданно спросила Ширли и тут же поняла, что он опять засмеется в ответ.

— Все же хотите кое-что за ничего, мисс Браун? — засмеялся он.

— Если бы я хоть знала… хоть что-нибудь. Я не знаю, что делать. Почему я должна верить вам?

— Спросите у своей женской интуиции, — посоветовал мистер Эмберли.

— Если бы вы только сказали мне…

— Я ничего вам не скажу. Вы сами сделаете это. Разве я вам не говорил?

— Вы ошибаетесь, — сердито сказала она и села в машину.

13

На следующее утро мистер Эмберли, рано позавтракав, успел съездить в Верхний Неттлфолд и вернулся обратно в то время, когда семейство Мэттьюзов еще сидело за столом. Сэр Хэмфри курил, а Фелисити уже собиралась выпорхнуть из столовой.

Сэр Хэмфри возмущался неспешной работой стекольщиков, но, увидев племянника, прервался и сказал, что этот Фаунтин ведет себя просто возмутительно. Фелисити, состроив гримасу двоюродному брату, выскользнула из комнаты.

— Что случилось? — спросил Эмберли.

Оказалось, Фаунтин повел себя неподобающе, невоспитанно и, наконец, просто необъяснимо. В девять часов утра он прислал слугу с просьбой вернуть ему книгу. Слышал ли Фрэнк о чем-либо подобном?

— Никогда, — ответил Эмберли, но, казалось, это его нисколько не поразило. — Какого слугу он прислал?

— Не понимаю, какое это имеет значение.

— Имеет, — сказал Эмберли и позвонил в колокольчик. Явившийся на зов Дженкинс сообщил, что с поручением от Фаунтина приходил его камердинер.

— Так я и думал, — сказал Эмберли. — Он теряет выдержку.

— Почему ты так и думал? — спросил сэр Хэмфри, сдвинув очки на кончик своего носа. — Уж не хочешь ли ты сказать, что это имеет какое-то отношение к расследованию, которое ты ведешь для полиции?

— Самое непосредственное, — ответил Эмберли. — Разве вы не догадались?

— Черт побери, Фрэнк, в следующий раз, когда ты приедешь в мой дом…

— Но это все так интересно, — перебила сэра Хэмфри его супруга, отрываясь от чтения письма. — Скажи, Фрэнк, нас убьют? Кто бы мог подумать! Я всегда была уверена, что подобные вещи возможны только в книгах. Как поучительно!

— Надеюсь, что не убьют, тетушка. Может быть, за исключением меня. Впрочем, никогда нельзя сказать заранее.

Она внимательно посмотрела на него.

— Ты чем-то недоволен, мой милый?

— Пожалуй, да, — признался он.

— Досадно терять вещи, — сказала леди Мэттьюз. — Однажды я потеряла обручальное кольцо. Оно нашлось, лучше уж не говорить, где.

Фрэнк вынул трубку изо рта.

— Вы очень проницательны, тетя. Я поеду поиграть в гольф с Энтони.

— Прошу тебя ничего не говорить Фаунтину об этом неприятном случае, — надменно сказал сэр Хэмфри. — Лично я намерен не обращать внимания.

— Хорошо, — пообещал Эмберли. — Но, думаю, он об этом ничего и не знает.

Прибыв в «Нортон Мэнор», мистер Эмберли застал Коркрена на лужайке с клюшкой для гольфа. Он оттачивал удары с подхода. Энтони радостно поприветствовал Фрэнка, которого как раз очень хотел видеть, и объявил, что проклятый «Нортон Мэнор» скоро вконец выведет его из себя. Джоан была права: этот проклятый дом обладает сверхъестественным свойством — в нем каждый начинает вести себя странно. Сэр Хэмфри стал перечислять случаи необычного поведения обитателей «Мэнора»: начал с дурного настроения своего будущего родственника, обратил внимание на странности убийства Доусона и привычку Коллинза крадучись ходить по ночам и закончил обнаружившейся причудой Бейкера. Энтони поинтересовался, что Эмберли думает по поводу дворецкого, который вытирает пыль в библиотеке в десять часов вечера.

— Послушай, но ведь в обязанности дворецких, черт возьми, не входит вытирание пыли! — недоумевал Энтони. — Ты когда-нибудь видел, чтобы дворецкий вытирал пыль?

— Вытирал пыль в библиотеке? — переспросил Эмберли.

— Именно так. Вчера здесь обедала скучнейшая супружеская чета из «Грейнджа». После обеда мы играли в бридж. Я пошел за портсигаром, который забыл в библиотеке, и — что бы вы думали? — увидел там Бейкера, протирающего книги. Дескать, ему не нравится, что они так запылились. При этом, имей в виду, Фаунтин не разрешает слугам притрагиваться к книгам. Дальше Бейкер сказал в оправдание, что, мол, у него не нашлось времени сделать это днем, так заработался. Как тебе это понравится?!

— Я бы хотел увидеться с мистером Бейкером.

— Если ты тут еще немного побудешь, то как раз увидишься с ним. Я попросил его принести мне мячей для гольфа, — мрачно сообщил Энтони.

В этот момент из дома вышел дворецкий с серебряным подносом в руках, на котором лежали три мяча для гольфа.

— Глупый осел! — прокомментировал Энтони. — Он похож на участника шуточных забегов с яйцом на подносе.

Бейкер степенной походкой пересек лужайку. Не взглянув на Эмберли, он подошел к Коркрену и подал ему поднос.

— Мячи для гольфа, сэр. В вашей сумке их было только три.

Энтони, взяв мячи, сказал спасибо. Дворецкий повернулся, чтобы уйти, но мистер Эмберли остановил его:

— Одну минутку.

Бейкер обернулся и остановился в ожидании, почтительно наклонив голову.

— Вы не знаете, посылал ли мистер Фаунтин в «Грейторн» за книгой, которую он на днях дал почитать сэру Хэмфри?

Бейкер метнул на него быстрый взгляд.

— За книгой, сэр? — он говорил тщательно подбирая слова. — Я не уверен, сэр, но мне кажется, что мистер Фаунтин не давал такого поручения. По крайней мере я об этом не знаю.

Трубка мистера Эмберли затухла. Он зажег спичку и поднес ее к трубке, загораживая ладонями от ветра. Его глаза поверх ладоней смотрели в глаза Бейкеру.

— Ну, да неважно. Сэр Хэмфри уже прочитал ее. — Он выбросил спичку. — А вы интересуетесь книгами, Бейкер?

Дворецкий тихо кашлянул.

— У меня мало времени для чтения, сэр.

— Есть время только для вытирания пыли, — сказал Энтони.

Дворецкий поклонился.

— Именно так, сэр. Я стараюсь делать все, как можно лучше, боюсь только, что мне это не всегда удается. У мистера Фаунтина большая библиотека.

— И весьма ценная, — растягивая слова сказал Эмберли, — для знатоков.

— Видимо, так оно и есть, сэр. — Бейкер спокойно выдержал его взгляд. — Боюсь, что я очень мало смыслю в этих вещах.

— Книга — она и есть книга, не так ли?

— Да, сэр. Как вы изволили выразиться.

— А чем, черт возьми, она еще может быть? — спросил Энтони и сделал блестящий удар, послав мяч в сторону газона.

Дворецкий позволил себе вежливо улыбнуться.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Пока нет, — сказал Эмберли и перевел взгляд на энтузиаста игры в гольф.

Энтони признался, что совершенно не понимает, что происходит. Он объявил, что от Эмберли, как и от всех остальных, нет никакого толка — он только ходит вокруг да около и ничего не говорит.

— Все-таки, чем именно ты занимаешься? — спросил Энтони. — Хотел бы я знать.

— Ищу утерянную собственность, — ответил Эмберли.

— Чью?

— Точно не знаю.

Энтони прищурился.

— Но как же так? Что, черт возьми, ты хочешь сказать?

— То есть, конечно, я знаю, — сказал Эмберли. — Но у меня нет доказательств. В этом-то и загвоздка.

Энтони покачал головой.

— Нет, для меня это слишком сложно. Я думал, ты ищешь убийцу Доусона…

— Если на то пошло, то убийство Доусона меня никогда особенно не интересовало, — заявил Эмберли.

У мистера Коркрена глаза полезли на лоб.

— Чувствую, что остаток своих дней я проведу в психушке, — сказал он. — И этого уже недолго ждать.

Вопреки тому, что было сказано сэру Хэмфри, мистер Эмберли не стал играть в гольф с Коркреном, а поехал из «Мэнора» в Карчестер, где его ждали начальник полиции и инспектор Фрейзер.

Мистер Эмберли признался, что ничем не может их порадовать. Полковник Уотсон приуныл, Фрейзер торжествовал. Инспектор, придерживавшийся собственной линии в расследовании, разглагольствовал о ее перспективах, пока не увидел, что мистер Эмберли не слушает его.

Полковник Уотсон, более сообразительный, чем инспектор, все это время внимательно присматривался к Эмберли.

— Вы что-то нашли?

— Думал, что нашел, — ответил Эмберли. — Я и сейчас так думаю. Но, боюсь, что единственное доказательство попало не в те руки или, еще того хуже, было уничтожено. Этого я не знаю. Пока оно не будет найдено, ни вы, ни я не сможем ничего сделать. Но как только оно будет у меня в руках, все вопросы будут решены, и вы сможете закрыть дело.

Инспектор улыбнулся с чувством превосходства.

— Это все очень неубедительно, сэр. Я думаю, мы и так все выясним об убийстве Доусона. Жаль, что вы ничем не можете нам помочь.

В глазах мистера Эмберли блеснула насмешка.

— Если вас так уж волнует убийство Доусона, которое, как я уже говорил, является лишь незначительным звеном в общей цепочке, я могу вам сказать, кто убийца.

Полковник чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Вы знаете?

— Я знаю это с той ночи, когда в «Мэноре» был карнавал, — спокойно сказал мистер Эмберли. — Доусона убил Коллинз.

— Но… но… — начал заикаться полковник.

— Очень мило, сэр, — сказал инспектор, все еще продолжая улыбаться. — А такую маленькую деталь как надежное алиби, видимо, можно не принимать во внимание?

— К любым алиби, инспектор, следует относиться осторожно. Будь у вас побольше опыта, вы бы, наверное, усвоили эту истину.

Лицо инспектора побагровело.

— Может быть, мистер Эмберли, вы сделаете одолжение и представите нам доказательства?

— Их нет, — сказал Эмберли. — Один человек мог бы поколебать это алиби, но он на это не осмеливается. Так что вам придется примириться с мыслью, что выдвинуть обвинение не удастся.

— Очень интересно, — с сарказмом сказал инспектор. — И очень на пользу дела. Значит, вы его не обвиняете в убийстве?

— Напротив, — возразил Эмберли.

— Понимаю, — сказал инспектор. — Я слышал ваше мнение по поводу смерти Брауна. Я полагаю, что вы собираетесь и в этом обвинить Коллинза?

— Коллинз, — сказал мистер Эмберли, беря в руки шляпу, — ни в коей мере не был заинтересован в смерти Брауна.

Он повернулся к полковнику Уотсону.

— Что касается недостающего доказательства, полковник, то я прошу вас послать кого-нибудь побеседовать с сестрой Доусона. Только это должен быть тактичный человек, не такой, как Фрейзер. Возможно, эта вещь была при нем во время его смерти. Я хотел бы, чтобы все его вещи были тщательно просмотрены и чтобы все его бумаги принесли мне. Шансов мало, но попытаться стоит. Запомните, особое внимание нужно уделить порванным бумагам.

На обратном пути в «Грейторн» Эмберли остановился в Верхнем Неттлфолде, чтобы повидаться с сержантом Габбинсом. Сержант был занят разбирательством автомобильного происшествия, но, увидев Эмберли, ненадолго отвлекся, чтобы поговорить с ним.

— Все сделано, как я сказал? — спросил Эмберли.

— Да, сэр. Поручено Такеру. Второй раз он не сделает ошибки.

— Тогда все в порядке, — сказал Эмберли и поехал дальше.

В девять часов вечера в «Грейторне» напуганная горничная влетела в гостиную, истерично крича:

— О, сэр! Леди! Грабители!

— Что? — спросил сэр Хэмфри, роняя газету. — Здесь?

— О да, сэр! Кажется, так. В спальне мистера Эмберли. Я так перепугалась, что мне дурно.

Эмберли взглянул на нее с невозмутимым спокойствием.

— Что случилось? — спросил он.

Ее рассказ был запутан и изобиловал многими несущественными подробностями. В девять часов она поднялась наверх, чтобы приготовить постели и обнаружила, что комната мистера Эмберли ограблена. Все ящики были выдвинуты, а их содержимое разбросано по полу. Маленький стол у окна был взломан, а бумаги рассыпаны вокруг. Чемоданы вскрыты, с маленького кожаного чемоданчика сорван замок. Видимо, взломщик предполагал, что в нем хранятся важные бумаги. Даже кровать была в беспорядке, а что касается костюмов, висевших в гардеробе, то у горничной не нашлось слов, чтобы описать, что с ними сталось.

Она остановилась, чтобы перевести дыхание.

Сэр Хэмфри, не сводивший гневного взгляда с племянника, сказал, что с него довольно.

— Лучше пойди наведи порядок, Молли, — сказала леди Мэттьюз. — Он что-нибудь нашел, Фрэнк?

Эмберли отрицательно покачал головой.

— Он достаточно умен, если подозревал, но не слишком, если думал, что я мог оставить это в своей комнате. Стало быть, он думает, что она у меня. Это кое-что проясняет.

— Ну, и слава богу. Я очень рада. Кстати, почему?

— По крайней мере можно сделать вывод, что эта вещь не попала в плохие руки, — сказал Эмберли, улыбаясь.

— Прелестно, мой милый. Не кипятись, Хэмфри. Это не имеет к нам никакого отношения.

Эти слова переполнили чашу терпения сэра Хэмфри. Если два ограбления его собственного дома не имеют к нему отношения, то он хотел бы знать, что же тогда имеет отношение. И как взломщик мог проникнуть в дом незамеченным? Просто замечательные новости. Не слишком ли много их?

Леди Мэттьюз взглянула на высокое окно.

— Смотрите-ка, не заперто. Он вошел, когда мы обедали. Так, Фрэнк?

Эмберли кивнул. Сэр Хэмфри поднял упавшую газету и ядовито заметил, что Фрэнку пора найти жену, которая, может быть, положит конец его бездумному поведению. Мистер Эмберли в ответ сверкнул глазами. На его худых щеках выступил румянец.

Леди Мэттьюз, сохраняющая спокойствие, сменила тему разговора.

Но беспокойные для сэра Хэмфри события на этом не закончились. В три часа ночи он был разбужен телефонным звонком. Телефон звонил в библиотеке, которая располагалась под его спальней. Он встал и, шепотом ругаясь, вышел к лестнице. Как раз в это время открылась дверь комнаты его племянника.

— Поскольку, — сердито сказал сэр Хэмфри, — я не сомневаюсь, что звонят тебе, то тебе я и предоставляю право подойти к телефону.

После этих слов он направился обратно в свою комнату и с суровым спокойствием закрыл дверь.

Эмберли рассмеялся и спустился по лестнице, завязывая на ходу пояс халата.

Звонили действительно Фрэнку. Сержант Габбинс говорил из полицейского отделения. Он решил, что мистер Эмберли должен немедленно узнать о том, что произошло. Мистер Эмберли сам просил сразу же сообщать ему, если что-нибудь произойдет. Если бы не это, он не решился бы беспокоить его в такой час.

— Ближе к делу! — прорычал Эмберли.

— Когда я вспоминаю о том, как вы меня вытащили из постели в ту ночь, я улыбаюсь, сэр, — успокаивающим голосом сказал сержант.

— В самом деле? — усмехнулся Эмберли. — Так что все-таки случилось?

— Альберт Коллинз дал деру, сэр.

Раздражение Эмберли вмиг улетучилось.

— Что?

— По крайней мере похоже на то, — осторожно выразился сержант. — Только что позвонил мистер Фаунтин, и констебль Уолкер соединил его со мной.

— Фаунтин позвонил в полицию в три часа ночи?

— Именно так, сэр. По мнению некоторых людей, полицейские обожают, когда им звонят в любое время суток. Я уже встречал таких людей; не буду называть их имена. Я знаю людей, которые способны поднять тебя на ноги среди ночи, чтобы гоняться за собственной тенью…

— Габбинс, если я замыслю отправить кое-кого, — не будем называть имен — на тот свет, — отчеканил в трубку мистер Эмберли. — Я сделаю это очень аккуратно и не оставлю никаких следов.

На другом конце провода раздался смех, похожий на кудахтанье.

— Охотно, верю, сэр. Вы были бы незаурядным преступником.

— Не будем тратить время на лесть. Выкладывайте-ка вашу историю.

— Это все, что мне известно, сэр. Когда мистер Фаунтин пошел спать, оказалось, что его постель не приготовлена, и что Коллинз, видимо, даже не заходил в спальню. На звонок явился дворецкий и сказал, что последний раз видел Коллинза перед обедом. Этот вечер у Коллинза не был выходным, поэтому мистер Фаунтин послал Бейкера за Коллинзом в его комнату. Коллинза там не оказалось. Мистер Фаунтин не стал ложиться и ждал Коллинза до трех часов, а потом, как я уже говорил, позвонил в полицию. Памятуя, как мы заподозрили Коллинза в том, что он столкнул в реку молодого Брауна. Фаунтин решил, что лучше известить нас еще до наступления утра. Это все, сэр.

Прищурив глаза, весь погруженный в размышления, мистер Эмберли невидящим взглядом смотрел прямо перед собой на стенку. Через несколько секунд сержант спросил:

— Алло! Вы куда-то пропали.

— Помолчите. Я думаю.

— Тут и думать нечего, сэр. Коллинз показал пятки, вот и все дела, — сказал сержант.

После некоторого молчания Эмберли сказал в трубку:

— Может быть, вы и правы, сержант. Вы не спрашивали насчет одежды Коллинза. Она на месте или нет?

— Спрашивал, сэр. Мистер Фаунтин не мог ответить с полной уверенностью, но ему кажется, что одежда в основном на месте.

— Не исчезла ли из гаража одна из машин? Может быть, велосипед?

— Да, сэр, исчез велосипед Коллинза. Мистеру Фаунтину сообщил об этом его дворецкий.

— Понятно. Думаю, вам надо сообщить об этом в Карчестер. Попросите их от моего имени выяснить, не покупал ли Коллинз вчера вечером билета на какой-либо станции в радиусе десяти миль. Если выяснится, что покупал, надо идти по следу. После этого заезжайте сюда за мной, я буду готов.

— Что-что после этого?

— Приезжаете сюда, — раздраженно повторил Эмберли. — На своем велосипеде. Безотлагательно.

— Приехать в «Грейторн» в такой час? — изумился сержант. — Но зачем?

— За мной. Я буду ждать в машине.

— Да, но, мистер Эмберли, сэр, у меня нет никакого желания по ночам кататься на автомобиле, — запротестовал сержант. — Что за странная мысль!

— Более того, — добавил Эмберли. — Захватите с собой еще пару людей.

— Но для чего? — упорствовал сержант.

— Может быть, Коллинз никуда не удрал. Вот мы и поищем его. Так вы едете?

— Да, — уныло согласился сержант, — еду. Но я уже начинаю проклинать тот день, когда попросил вас принять участие в расследовании.

— Вы тогда думали о возможности повышения по службе. Я полагаю, что вы его получите, — ободряюще сказал Эмберли и повесил трубку.

Некоторое время он молча сидел у телефонного столика, затем машинально взял лежащую рядом с ним пачку сигарет, закурил и стал медленно расхаживать по комнате, погруженный в размышления. Докурив сигарету, он погасил окурок и снова поднялся наверх. Эмберли не сразу прошел в свою комнату, он сначала открыл дверь комнаты сэра Хэмфри и спросил у дядюшки, спит тот или нет. С постели донеслось мычание. Мистер Эмберли включил свет.

— Простите, сэр, мне нужно поехать по делам. Так что не обращайте внимания на шум.

Сэр Хэмфри приподнялся на локте.

— Господи! Ну что еще? Куда ты собираешься ехать? Что случилось?

— Исчез камердинер Фаунтина. Полиция думает, что он сбежал.

— Ну так пусть полиция и ищет его. Это их работа, а не твоя.

— Вы правы. Но с другой стороны, может быть, он и не сбежал. Я собираюсь выяснить это.

— Отправляйся хоть к черту на рога! — сказал сэр Хэмфри и повернулся на другой бок.

Мистер Эмберли поблагодарил его и вышел.

Когда сержант и два молодых энергичных констебля прибыли в «Грейторн», Эмберли уже ждал их, сидя в своей машине. Они оставили свои велосипеды на аллее, ведущей к дому, и сели в «бентли». Сержант устроился рядом с Эмберли, а его подчиненные заняли заднее сиденье. Без особой надежды в голосе сержант сказал, что, будучи женатым человеком, он не хотел бы, чтобы мистер Эмберли ехал со скоростью девяносто миль в час.

Однако его опасения оказались напрасными. Мистер Эмберли ехал очень медленно, настолько медленно, что сержант, заподозрив очередной розыгрыш, спросил, не участвуют ли они в похоронной процессии.

— А кстати, сэр, не сообщите ли вы нам, куда мы едем?

— На дорогу, ведущую к «Мэнору». Где-то около восьми Коллинз был в «Грейторне». Этого не нужно никому говорить, имейте в виду. Он обыскал мою комнату.

— Обыскал вашу комнату? — переспросил сержант. — Вы его видели?

— Нет, но я знаю, что это был он.

— Господи! Боже! — воскликнул сержант. — Но что он искал?

— Кое-что, что, он думал, находится у меня. Наша задача найти Коллинза.

— Но, мистер Эмберли, — возразил сержант, — если, как вы говорите, он был в «Грейторне» в восемь часов, он мог уже десять раз вернуться в «Мэнор».

— Да, мог. Но вернулся ли? — ответил Эмберли. — Ну-ка, смотрите. Включите подвижную фару.

Машина медленно ползла вперед. Констебли, наслышанные о пристрастии мистера Эмберли к быстрой езде, были искренне разочарованы. Сержант держал подвижную фару за край отходящего от нее кабеля и внимательно смотрел на придорожные деревья.

— Может быть, стоит поискать в лесу, сэр?

— Может быть. Но он был на велосипеде. Вот, кажется, дорога к усадьбе. Это все охотничьи угодья?

— В основном да, — ответил сержант. — Эти земли принадлежат генералу Томлинсону. Они примыкают к угодьям мистера Фаунтина. Мы вчера арестовали браконьера. Его задержал сторож генерала.

Эмберли повернул руль, следуя изгибу дороги.

— Отсюда начинаются владения мистера Фаунтина, — сказал сержант. — Хичкок жаловался мне, что в этом году ему не повезло с фазанами.

— Браконьеры?

— Браконьеры, а кроме того, болезнь привязалась. Погибло много молодых птиц. Эй, что это там?

Передние фары освещали дорогу впереди машины. На краю дороги что-то лежало, наполовину скрытое в придорожной траве.

Один из констеблей привстал, всматриваясь.

— Это велосипед! — воскликнул он.

Эмберли прибавил газу.

— Это нечто большее, чем велосипед, мой друг, — сказал он.

Рядом с велосипедом что-то темнело. Когда машина подъехала ближе, сержант не сдержал восклицания. Нечто, лежавшее у дороги, оказалось скрюченным телом человека. Оно было наполовину скрыто нескошенной травой, росшей у придорожной канавы. Эмберли остановил машину. Его лицо было мрачнее тучи.

— Пойдите взгляните, сержант.

Сержант уже вышел из машины и с фонариком в руке склонился над неподвижным телом. Вдруг он отпрянул назад и обернулся.

— Боже мой! — сказал он, побледнев как полотно. Эмберли вышел на дорогу и приблизился к скрюченному трупу.

— Не очень-то приятно, сэр, — хрипло сказал сержант и снова направил фонарик на мертвое тело.

Эмберли стоял, глядя сверху вниз на то, что осталось от Альберта Коллинза.

— Верхняя часть головы снесена начисто, — сказал сержант каким-то приглушенным голосом.

— Дробовик, — заключил Эмберли. — Стреляли с близкого расстояния…

Сзади раздался негромкий звук. Один из констеблей под впечатлением увиденного сделал шаг назад и чуть не свалился в канаву. Другой твердо стоял на ногах, но выглядел невесело. Сержант выключил фонарик.

— Отвратительное зрелище, — сказал он. — Очнись, Хенсон. Сразу видно, что ты не воевал под Ипром.

Он повернулся к Эмберли.

— Это и есть то, что вы искали, сэр?

Эмберли кивнул головой.

— Кто это сделал, сэр?

— Меня при этом не было, сержант, — ответил Эмберли.

Сержант поглядел на него.

— Я смотрю, нелегко вывести вас из равновесия, сэр.

Эмберли еще раз взглянул на мертвеца.

— Во всяком случае, для этого нужно нечто большее, чем убийство этого субъекта, — сказал он резким голосом. — Вид его тела может только успокоить меня. Я боялся, что он выскользнул из ловушки. А свои добрые чувства на него я тратить не стану.

— Скверная смерть, сэр, — заметил сержант.

— Очень скверная, сержант, но именно такой он и заслуживал, — ответил Эмберли и пошел к машине.

14

Оставив одного из констеблей у тела Коллинза, сержант попросил мистера Эмберли заехать в «Мэнор». Эмберли кивнул головой в знак согласия и включил мотор автомобиля.

«Мэнор» был объят темнотой, но после того, как они позвонили у двери, им не пришлось долго ждать. В веерообразном окошке над входной дверью зажегся свет.

— Хм-м! — удивленно промычал сержант. — Быстро же просыпаются в этом доме.

Дверь открыл дворецкий. На нем были брюки и халат, надетый прямо на пижаму. Но выглядел он вполне бодро. Увидев полицейского, дворецкий не выказал удивления. Он перевел взгляд своих застенчивых карих глаз с сержанта на Эмберли и отступил назад, пропуская их в дом.

— Вы нас ожидали? — сразу спросил сержант.

Бейкер закрыл дверь.

— О нет, сержант! Но я знал, что мистер Фаунтин звонил вам. Вы желаете его видеть?

На этот вопрос сержант ответил положительно, и дворецкий проводил их в библиотеку. Когда Бейкер вышел, сержант повернулся к Эмберли и спросил:

— Что вы скажете об этом человеке, сэр?

— Кое-что скажу, но не сегодня, — ответил Эмберли.

— Что ж, а я хотел бы немного потолковать с ним, — хмуро сказал сержант.

— Я тоже, — согласился Эмберли.

Вскоре появился Фаунтин. Увидев Эмберли, он удивился и спросил, что случилось.

Сержант рассказал ему о происшедшем.

— Убит? Застрелен? — изумленно переспросил Фаунтин, глядя то на сержанта, то на мистера Эмберли. — Ничего не понимаю. Кто мог убить Коллинза. Где вы его нашли?

— Может быть, его убили браконьеры, — предположил сержант. — А может быть, кто-то другой. Это нужно расследовать. А сейчас, сэр, если вы не возражаете, я хотел бы воспользоваться вашим телефоном.

— Да, пожалуйста. Я покажу вам.

Фаунтин провел его в холл, где стоял телефон. Сержант набрал номер полицейского отделения, чтобы поговорить с дежурным констеблем, а Фаунтин вернулся в библиотеку. Он был совершенно ошеломлен полученными известиями.

— Ничего не понимаю, — повторил он, обращаясь к Эмберли. — Невероятно! Сначала мой дворецкий, теперь камердинер. Эмберли, мне это не нравится.

— Естественно. Думаю, что Доусону и Коллинзу это тоже не понравилось. Фаунтин заходил по комнате.

— Кто его нашел? Где он был?

Когда он узнал, что Коллинз был застрелен в мили от «Мэнора», у него перехватило дыхание.

— Боже милостивый! Вы думаете, это браконьеры?

Мистер Эмберли предпочел не высказывать свое мнение по данному вопросу. Тогда Фаунтин заинтересовался другой стороной дела.

— А что вас заставило искать Коллинза? — спросил он. — Только не говорите мне, что вы предчувствовали, что это случится.

— Нет, — ответил Эмберли. — Просто мы ехали в «Мэнор», чтобы поговорить с вами.

Фаунтин покачал головой.

— Никак не могу прийти в себя. Кошмар какой-то. Боже мой, я невольно спрашиваю себя: «Кто следующий?»

Вернувшийся в комнату сержант попросил мистера Фаунтина ответить на несколько вопросов. Фаунтин был готов отвечать на любые вопросы, но, к сожалению, мог сообщить лишь очень немногое. Камердинер находился в своей комнате и в половине восьмого вышел оттуда, чтобы накрыть стол к обеду. Больше Фаунтин его не видел и не вспоминал о нем до начала первого часа ночи, когда он пошел спать и обнаружил, что его постель не приготовлена. Он позвонил. На звонок явился Бейкер и сообщил, что Коллинз не приходил на ужин в комнату для слуг, а его собственная комната пуста.

Фаунтин сразу заподозрил неладное. В иное время он просто подумал бы, что человек решил немного выйти за пределы дозволенного и отлучиться без спроса, но тут дело, похоже, было более серьезным. Неспроста камердинер исчез именно в тот день, когда получил предупреждение об увольнении через месяц.

Мистер Эмберли, не отрывавший глаз от свежего номера «Панча», при этих словах поднял голову.

— Вы собрались уволить Коллинза и уведомили его об ЭТОМ?

— Да, вчера утром. Взвесив все, я решил, что так будет лучше. Коллинз постоянно злоупотреблял своим служебным положением. А тут еще эта история с молодым Брауном. Чем больше я размышлял над тем, что вы мне сказали тогда, Эмберли, тем больше сомнений у меня возникало. И убийство Доусона тоже. Стоит только начать подозревать и уже трудно остановиться. Все это вместе взятое, и привело меня к намерению уволить Коллинза.

— Но, насколько я помню, у Коллинза было надежное алиби на тот вечер, когда убили Доусона.

— Да, я тоже так думал и не особенно ломал над этим голову до тех пор, пока Браун не свалился в реку. В тот вечер, когда убили Доусона, Коллинз гладил мне костюм, и я сам видел его за работой. Но, если подумать, это еще ничего не доказывает. Я попробовал рассчитать время, которое понадобилось бы ему для того, чтобы добраться до места убийства, скажем, на мопеде. Я, конечно, не могу утверждать, что убил именно он, но и в его невиновности я уже не уверен. А как можно держать в доме слугу, которого подозреваешь в таких вещах? Вот я и сказал ему вчера, что через месяц его рассчитаю. Когда вечером он исчез, у меня сразу мелькнула мысль, что, может быть, он понял, что я подозреваю его, и решил удрать. Чем больше я думал об этом, тем больше утверждался в этой мысли. В три часа ночи я позвонил в полицию. Но такого я никак не ожидал.

— Конечно, сэр, вы не могли ожидать этого, — сказал сержант. — А вы не слышали, как он выходил? Или, может быть, видели, что кто-то еще выходил из дома?

— Не слышал. Я весь вечер находился в этой комнате, писал письма. Если бы открывали парадную дверь, я бы услышал, но Коллинз, вероятно, воспользовался другой дверью.

— Ясно, сэр. Если вы не против, я хотел бы переговорить с вашим дворецким.

— Конечно, пожалуйста.

Фаунтин подошел к камину и нажал на кнопку звонка.

Почти сразу же дверь открылась, но в комнату вошел не Бейкер, а взъерошенный и сонный Коркрен. Увидев собравшихся, он заморгал и на секунду плотно зажмурился. Затем снова открыл глаза и потряс головой.

— Я подумал, что это галлюцинация, — сказал он. — Но теперь ясно вижу, что это вы, сержант. Неужели все уже раскрыто? Можете рассказать мне, я буду нем, как рыба.

Сержант улыбнулся, но Фаунтин резко оборвал Энтони:

— Сейчас не до шуток. Застрелили Коллинза.

Коркрен раскрыл рот от неожиданности. Затем посмотрел на Эмберли и попросил объяснить, в чем дело. Но Фаунтин взял объяснения на себя. Энтони, в изумлении выслушав его, заявил, что ему все это совсем не по душе.

— Я не любил Коллинза, — сказал он. — Сказать по правде, я его просто не переносил. Но это уже перебор. Я даже не против преступлений время от времени. Они оживляют наше серое существование. Но я терпеть не могу маньяков-убийц. Три смерти — одна за другой. Нет, я вам скажу, это уж слишком!

Фаунтин обернулся к Эмберли.

— Боже милостивый! Вы тоже считаете, что в этом дело? — воскликнул он. — Может быть, Тони прав? Совершенно необъяснимые убийства… Как вы думаете?

— Некоторые считают, — осторожно высказался Эмберли, — что все убийцы — маньяки.

В дверях появился Бейкер.

— Вы звонили, сэр?

Сержант оглянулся и посмотрел на него.

— Я хотел задать вам несколько вопросов, — сказал он. — Войдите и закройте дверь.

Дворецкий выполнил приказание.

— Слушаю вас, сержант.

Сержант достал свой блокнот.

— Когда вы последний раз видели Коллинза?

Дворецкий, не задумываясь, ответил:

— В двадцать минут восьмого.

— О! Вы так точно запомнили время?

— Коллинз сам обратил мое внимание на время, он сказал, что ему пора накрывать на стол.

— Вы не видели, чтобы кто-нибудь выходил из дома? — прозвучал вопрос Эмберли из другого конца комнаты.

— Нет, сэр. Он, должно быть, ушел во время обеда, когда я прислуживал за столом.

— Почему вы так думаете?

У дворецкого нервно дернулся рот. Чуть подумав, он ответил:

— Я полагаю что, если бы я находился на половине прислуги, я заметил бы его уход.

— Вот как? А скажите, вы были дружны с ним?

— Я служу у мистера Фаунтина с недавних пор. Я старался установить хорошие отношения со всей прислугой.

Сержант изучающе посмотрел на него.

— Где вы служили до того, как устроились сюда?

По лицу дворецкого пробежала тень беспокойства. Он ответил, но уже не с такой готовностью, как раньше:

— Я временно не работал, сержант.

— Почему?

— По состоянию здоровья.

— Ваш адрес?

— Я… я проживаю в Тутинге, — неохотно ответил Бейкер. — На Блэкэдер-роуд.

— У кого вы служили последний раз.

— Мой последний хозяин уехал в Америку.

— Вот как? Как его звали?

— Фэншоу, — еще неохотнее ответил Бейкер.

— Его адрес в Англии?

— У него нет адреса в Англии, сержант.

Сержант поднял голову.

— Послушайте, мой дорогой. У него ведь был адрес, когда вы служили у него. Назовите этот адрес.

В разговор вмешался мистер Эмберли.

— Вы служили у мистера Джеффри Фэншоу, не так ли? — раздался его спокойный голос.

Дворецкий посмотрел в его сторону.

— Да, сэр.

— Он жил на Итонской площади, если я не ошибаюсь? Дворецкий проглотил слюну.

— Да, сэр.

— Зачем же делать из этого тайну? Дом номер 547, сержант.

— Вы знаете этого джентльмена, сэр?

— Немного. Мы с ним члены одного клуба.

— Это правда, что он уехал за границу?

— Полагаю, что да. Я могу выяснить это.

Сержант обратился к Фаунтину:

— У вас, наверное, есть рекомендательное письмо, сэр. Разрешите, я ознакомлюсь с ним.

— Да, конечно. — Бейкер представил рекомендательное письмо. — Но я не смог написать письмо мистеру Фэншоу, поскольку он уехал — по крайней мере мне было так сказано — в Нью-Йорк. Рекомендация была написана на бумаге с эмблемой клуба.

— Нужно навести о нем справки в клубе, — сказал сержант, старательно делая записи в своем блокноте. — Или вы сами сделаете это, сэр?

— Я сам это сделаю, — пообещал Эмберли. — Однако я хочу выяснить одно обстоятельство.

Его глаза неотрывно смотрели в лицо Бейкера.

— Вы говорите, что услышали бы, как Коллинз выходит из дома, если бы в это время не находились в столовой. Но, может быть, вы видели или слышали, как кто-нибудь еще выходил из дома в течение вечера?

Дворецкий медленно ответил:

— Из дома выходили две горничные, сэр. И больше никто из прислуги.

— Вы уверены в этом?

— Да, сэр.

— Вы, находились в комнате для слуг?

— Нет, сэр. Основную часть вечера я провел в буфетной. Перед этим я был в столовой, убирал там со стола.

— Таким образом, если бы кто-нибудь вышел из дома через парадную дверь, вы знали бы об этом?

— За весь вечер никто не открывал парадную дверь, сэр, — отвечал Бейкер, все так же не сводя глаз с мистера Эмберли.

Эмберли вновь занялся перелистыванием журнала. Казалось, его больше не интересуют вопросы сержанта и ответы Бейкера. Но когда минут через десять Бейкер собирался уйти, Эмберли оторвал взгляд от журнала и спросил:

— Не показалось ли вам, когда вы заходили в комнату Коллинза, что он взял что-нибудь с собой, как будто уходит навсегда?

— Нет, сэр, — ответил Бейкер. — Мистер Фаунтин просил меня посмотреть, как следует. Я взял на себя смелость заглянуть в буфет и комод. Насколько я могу судить, все осталось на месте.

— А вы смотрели достаточно внимательно?

— Да, сэр. Я не заметил ничего подозрительного.

— Спасибо, — сказал Эмберли.

Сержант закрыл блокнот.

— У вас больше нет вопросов, сэр?

— Нет, спасибо, сержант, — спокойно ответил Эмберли.

— Тогда я поеду обратно в отделение, сэр. Извините, что разбудили вас, мистер Фаунтин. Думаю, инспектор захочет завтра встретиться с вами.

Фаунтин уныло кивнул в ответ.

— Да, конечно. Я буду дома все утро.

— Ну что ж, если это все, то я пойду досыпать, — сказал Энтони. — И возьму с собой пистолет. С ним, пожалуй, будет уютнее.

— Да, сэр, приходится ожидать всего, — понимающе поддержал его сержант.

— Пойдемте ко мне, сержант, — пригласил Энтони. — Нам обоим сейчас нужно по хорошему глоточку.

При этих словах Фаунтин вспомнил об обязанностях хозяина дома.

— Конечно, — сказал он. — О чем я только думаю? Вам, наверное, тоже необходим стаканчик вина, Эмберли?

Эмберли отказался от его предложения. Сержант, с неодобрением посмотрев на него, произнес что-то невнятное относительно инструкций, но, однако, позволил Коркрену уговорить себя. Когда он вернулся, вытирая усы, было видно, что между ним и Энтони установились самые теплые отношения. Когда они отъехали от «Мэнора», сержант сообщил Эмберли, что ему очень понравился этот молодой джентльмен.

— Больше того, сэр, — доверительно сказал он, — хотя я и не могу сказать, что он прав, но все же в его предположении о маньяке-убийце что-то есть. В конце концов, сэр, мы имеем три убийства, совершенные без какой бы то ни было видимой причины. Что вы думаете об этом?

— Думаю, что вы с мистером Коркреном стоите один другого, — ответил Эмберли. — Не все убийства совершены одним человеком. Доусона убил Коллинз.

— Что? — переспросил сержант. — Но вы никогда не приписывали Коллинзу какой-либо значительной роли. Я-то его все равно подозревал, но вы…

— Беда в том, сержант, что вы подозревали его не в том убийстве.

— Да? — недоумевал сержант. — Я полагаю, сэр, что в ваших словах, безусловно, должен быть смысл, но, будь я проклят, если я его вижу. Вам что-нибудь дало услышанное нами там? — И он показал большим пальцем через плечо в сторону «Мэнора».

— Кое-что любопытное было, — ответил Эмберли.

— Вот, что я думаю, сэр. Что-то я положил глаз на этого дворецкого. Хочу побольше разузнать о нем. Да и последить за ним не мешает. Не пойми откуда свалился, а знает больше, чем можно было предположить. Совсем не удивился, увидев нас. Как будто он нас ждал. Короче, есть у меня чувство против него, а когда у меня есть чувство, я не часто ошибаюсь. Это ваш человек, мистер Эмберли, попомните мои слова!

Эмберли загадочно посмотрел на него.

— У вас великолепная интуиция, Габбинс.

— Что ж, может быть, сэр. Но давайте поглядим, и вы увидите, что я прав.

— По-моему, сержант, — сказал Эмберли, выворачивая руль вслед за изгибом дороги, — вы ближе к истине, чем сами думаете.

15

Фелисити, узнав за завтраком новости, сразу объявила о своем намерении этим же утром навестить Джоан. Сэр Хэмфри обвинил ее в нездоровом пристрастии к ужасам, и она охотно согласилась с этим. Самого сэра Хэмфри очень потрясло случившееся, и он даже не стал бранить Фрэнка за ночное беспокойство. Хотя сэр Хэмфри любил торжественно заявлять, что преступная деятельность может интересовать его только тогда, когда он заседает в суде, но, однако, преступления в районе Верхнего Неттлфолда настолько участились, что и он был вынужден обратить на них свое внимание. От своего племянника он узнавал только голые факты, что, как он сказал (и повторил это несколько раз), было возмутительно.

Позавтракав, мистер Эмберли вышел из-за стола, не обращая внимания на пространные рассуждения сэра Хэмфри о современном хулиганстве и бандитизме, и задержался на минутку, чтобы посоветовать дяде послать изложение своих взглядов в одну из воскресных газет. Он предупредил леди Мэттьюз, чтобы она не ждала его к ленчу, и удалился.

Сэр Хэмфри прервал свои рассуждения, посетовав, что молодое поколение не умеет вести себя. Его супруга, терпеливо выслушав все его речи, сказала:

— Дорогой, не принимай это близко к сердцу. Бедный Фрэнк! Он так измучился!

— Ты так считаешь, мамочка? — удивилась Фелисити.

— Да, милая. Конечно. Он столько взвалил на себя. Я хочу сегодня поехать вместе с тобой.

Сэр Хэмфри предположил, что ее тоже обуяла патологическая тяга на ужасы. Она спокойно и мирно ответила, что нет, никакая тяга ее не обуяла, но она хочет съездить в Верхний Неттлфолд.

— Мамочка, ты не против того, чтобы на обратном пути заехать в «Мэнор»?

— Нет, — сказала леди Мэттьюз. — Бедный Лудлоу. У него сто два.

— Сто два чего? — спросил сэр Хэмфри.

— Нет, я, кажется, ошиблась. Сто два и три десятых. Температура.

Фелисити нимало удивилась, когда по дороге выяснилось, что главной целью леди Мэттьюз была гостиница «Кабанья голова». Она поинтересовалась планами матери. На это леди Мэттьюз ответила, что хочет, чтобы Ширли Браун вернулась в «Грейторн».

Фелисити не ожидала, что ее мать проявит такой интерес к незнакомой девушке, да еще такой необщительной, как Ширли. Она довольно сердито взглянула на мать и обвинила ее в том, что она что-то скрывает.

В ответ леди Мэттьюз попросила ее внимательно смотреть на дорогу. Фелисити послушалась, но не успокоилась. Она прекрасно изучила свою матушку и знала, что, несмотря на всю свою рассеянность, она бывает удивительно проницательной.

Она заподозрила, что Фрэнк доверил леди Мэттьюз многие свои секреты. Это было не в правилах Фрэнка, но Фелисити знала, что к своей тетушке он относится с особым уважением. Леди Мэттьюз, однако, сказала, что Фрэнк ничего ей не говорил. Под дальнейшим нажимом она отвечала так путано, что Фелисити оставила свои попытки выведать у нее что-либо.

Когда они вошли в гостиницу «Кабанья голова», Ширли была в вестибюле. Фелисити бросилось в глаза, что Ширли явно растеряна и улыбается им очень натянуто.

Леди Мэттьюз сказала:

— Моя дорогая, вам тут очень неудобно. Возвращайтесь в «Грейторн».

Ширли покачала головой.

— Я не могу, нет. Большое спасибо, но мне лучше вернуться в Лондон. Я… я право не знаю.

Леди Мэттьюз посмотрела на дочь.

— Кстати, дорогая, не могла бы ты купить масла?

— Конечно, пойду и куплю, — ответила Фелисити, поднимаясь. — Я из тех, кто понимает намеки.

Она удалилась, а леди Мэттьюз, бросив изучающий взгляд на человека с газетой, сидящего в другом конце вестибюля, сказала мягко:

— Голубушка, лучше расскажите все Фрэнку. Думаю, он и так знает.

Ширли испуганно посмотрела на нее.

— Что вы имеете в виду?

— Все о себе. Глупо молчать, ведь он может помочь вам. Из всей их семьи он самый умный.

Ширли сказала почти шепотом:

— Он не может знать. Это невозможно. Что… О чем вы догадались, леди Мэттьюз?

— Милое дитя, нам не стоит вести разговоры в холле гостиницы. Это неосторожно. Так всегда делают в плохих гангстерских фильмах и это каждый раз приводит к несчастью. Но, конечно, я сразу догадалась. Я не знаю, что вы делаете, но будет намного лучше, если вы расскажете об этом Фрэнку. Вы не согласны со мной?

Ширли, опустив глаза, смотрела на свои сцепленные пальцы.

— Я не знаю. Если бы он не работал на полицию. Но он связан с полицией. А я… я собиралась отказаться от судебного преследования за материальное вознаграждение. — Она нервно рассмеялась. — Кажется? так это называется.

— Звучит очень интригующе, — сказала леди Мэттьюз. — Я уверена, что он с удовольствием помог бы вам. А как отказываются от судебного преследования?

— Я совсем запуталась, — призналась Ширли, бессознательно сжимая пальцы. — Наверное, я все делала плохо. Но было так трудно, а мой… мой брат… От него было мало толку. А сейчас уже нет никакой надежды. Все пошло наперекосяк, и мне не остается ничего другого, как вернуться в Лондон. Я уже думала о том, чтобы все рассказать вашему племяннику, но не решаюсь, я ведь его почти не знаю, а он… Он такой принципиальный, разве не так?

— Но он так добр к животным, моя милая. Я бы сказала ему. Ведь так обидно сейчас все бросить и отступить.

Ширли некоторое время молча смотрела перед собой, затем глубоко вздохнула.

— Вы правы. Мне нужно все рассказать мистеру Эмберли… Не могли бы вы попросить его приехать и поговорить со мной?

— Это не составит никакого труда, — с улыбкой сказала леди Мэттьюз. — Но было бы лучше, если бы вы вместе со мной вернулись в «Грейторн».

— О нет. Пожалуйста. Вы считаете, что я в опасности?

— В «Грейторне» вполне безопасно, — заявила леди Мэттьюз. — Правда, там полно взломщиков, но мы сумеем позаботиться о вас.

— Я в полной безопасности, леди Мэттьюз. Вы заметили человека с плоским лицом, который тут все время околачивается?

— Да, тут был человек, — согласилась леди Мэттьюз. — Глядя на него, я вспомнила свою свадьбу. Мы тогда наняли детектива сторожить свадебные подарки. Этих бедняг всегда так жалко! Ужасно бросаются в глаза и, верно, чувствуют себя очень неловко.

Ширли улыбнулась.

— Да. Подарок — это я. А он меня сторожит. Это все благодаря вашему племяннику.

— Похоже на него, — вздохнула леди Мэттьюз. — Очень бесцеремонно, но, в общем-то, правильно. Я попрошу его приехать и повидаться с вами. Скажите, этот бедолага так и ходит за вами целый день? Если бы он был приставлен ко мне, у меня наверняка возникло бы желание дать ему булочку или немного денег.

— Так и ходит весь день, — подтвердила Ширли. — Есть еще один, который его сменяет. Так что, сами видите, опасность мне не грозит.

В это время дверь отворилась, и в гостиницу вошла Фелисити.

— Ну что, насекретничались? — беззлобно спросила она.

— Никаких секретов, дорогая, — сказала в ответ леди Мэттьюз, поднимаясь со своего места. — Ширли не поедет в «Грейторн». Ужасно упрямая девушка. В любое время, моя милая?

Ширли с некоторым трудом, но все же уловила смысл последнего вопроса.

— Да. То есть днем я собираюсь в «Плющевой коттедж». Мне нужно наконец покончить со сборами и приготовить все к отъезду. Так что, если меня не будет здесь, значит, я там.

— Очень хорошо. Я не забуду, — сказала леди Мэттьюз. — Дорогая, ты купила масла? Что бы нам с ним сделать? Может быть, домашние конфеты? Лучше бы я попросила купить апельсинов.

Приехав в «Нортон Мэнор», они застали Джоан бледной и перепуганной. Коркрен, чрезвычайно довольный собой в роли мужчины-защитника, решительно объявил, что забирает ее отсюда и хочет, чтобы она пожила с его родными. Леди Мэттьюз нашла эту идею превосходной. Было ясно, что у девушки перенапряжены нервы, и даже ее сводный брат, обычно ненаблюдательный, признал, что она выглядит плохо, и, возможно, ей лучше на некоторое время уехать из «Мэнора». Он и сам собирался отдохнуть, когда все закончится.

Джоан больше никогда не хотела возвращаться в «Нортон Мэнор». Она была согласна провести в нем еще одну ночь, и не более того. Ее отвращение к этому дому было настолько велико, что она почти в истерике заявила, что лучше вообще не выйдет замуж, чем устроит свадьбу в «Мэноре».

Ее жених предложил сделать тихую незаметную свадьбу в городе, например, в муниципальной регистратуре, однако, эта идея не имела успеха.

Джоан была согласна на все, но в дело вмешался Фаунтин. Он не возражал против свадьбы в городе, но заявил, что тихой и незаметной она ни в коем случае быть не может. Уже приглашены гости, и, вообще, с какой стати прятаться по углам?

— Вы согласны со мной, леди Мэттьюз? — спросил он.

Леди Мэттьюз была согласна. Она считала, что Джоан будет чувствовать себя совсем по-иному, когда покинет усадьбу и не будет больше слышать о преступлениях.

— А все-таки, — заявила неугомонная Фелисити, — у нас прежде никогда не было такого оживления. Будет очень скучно, когда это закончится. Подумать только: три смерти и два взлома лишь за последние две недели! Очень недурно для нашего захолустья.

— Два взлома? Кого же ограбили? — спросил Фаунтин.

— Забрались к нам, но ничего не взяли. Было ужасно интересно! — ответила Фелисити.

— Нам пора, — вмешалась леди Мэттьюз. — Хэмфри не любит, когда опаздывают к ленчу.

— Но я ничего не слышал об этих взломах! — воскликнул Фаунтин. — Когда это произошло?

— О! Первый раз в тот день, когда мы с папой приезжали, чтобы поговорить о браконьерах. Папа тогда еще взял…

Фелисити, перехватив взгляд своей матери, внезапно осеклась и покраснела.

Взял у меня книгу, — продолжил за нее Фаунтин. — Да, я помню. Не нужны ли ему следующие тома? Он говорил, что эта книга в нескольких томах.

Фелисити, открыв рот, смотрела на него.

— Послушайте, — медленно произнесла она. — Вы посылали за этой книгой, или… или же Коллинз приходил без вашего ведома?

Воцарилась тишина.

— Посылал ли я за ней? — переспросил Фаунтин. — Коллинза?

— Я так и думала, что здесь что-то не то! — воскликнула Фелисити. — Папа был очень раздосадован. Пришел Коллинз и сказал, что вы поручили ему взять книгу обратно. Это не так?

— Нет, — произнес Фаунтин в изумлении. — Конечно, нет! Он так сказал? И ваш отец отдал ему книгу?

— Да, естественно, он отдал ее. Скажите, в ней было что-то спрятано?

— Дорогая, не выдумывай, — вмешалась в разговор леди Мэттьюз. — Я уверена, что это всего лишь недоразумение.

— Но, мамочка, разве ты не понимаешь? Это же важно. Только я совершенно уверена, что в ней ничего не было, потому что, помнишь, мы ее осматривали после того, как к нам забрался взломщик. А папа заметил бы еще раньше, потому что он читал ее.

Фелисити в задумчивости наморщила лоб.

Улыбка исчезла с лица Фаунтина. Он произнес, не сводя глаз с Фелисити:

— Ничего не понимаю. Мне очень неловко, что от моего имени передали такую просьбу. Что подумал обо мне ваш отец?!

— Он был несколько раздражен, — призналась Фелисити. — Мистер Фаунтин, вам не кажется, что мы наткнулись на ключ к загадкам? Могло ли в этой книге что-нибудь быть спрятано?

— Не знаю, не знаю… — Фаунтин достал сигарету из лежащего на столе портсигара. — Мне кажется, не стоит превращать это в навязчивую идею.

— Да, но что вы скажете по поводу взлома, — не сдавалась Фелисити. — В библиотеке, папином кабинете и гостиной все было перевернуто вверх дном. Но, заметьте, не в столовой. И ничего не взяли. Не иначе, как Коллинз думал, что в этой книге что-то спрятано. Он, должно быть, спутал ее с какой-нибудь другой книгой. Представляю, как он обманулся в своих ожиданиях. Папа ничего не вынимал оттуда. Он ее и из рук-то выпустил лишь один раз, да и то не более, чем на десять минут. Чуть не забыл ее в «Кабаньей голове», когда мы заезжали навестить Ширли Браун.

— Дорогая, у тебя такое живое воображение, — мягко прервала дочь леди Мэттьюз. — Но нам в самом деле нужно идти. Умоляю, не расстраивайтесь, мистер Фаунтин. Все это — недоразумение. Я обо всем расскажу мужу.

— Буду очень благодарен, — сказал Фаунтин. — Мне в высшей степени неприятно. Но кто мог подумать, что такое случится?

Фаунтин, казалось, разволновался больше, чем того требовала ситуация. Он дал выход своим чувствам, выплеснув раздражение на вошедшего в комнату дворецкого.

— Что вам тут нужно? — грубо спросил он.

За него ответила Джоан. Выяснилось, что это она позвонила Бейкеру с тем, чтобы он проводил леди Мэттьюз.

Леди Мэттьюз внимательно и задумчиво посмотрела на Бейкера. Фелисити обратила внимание на то, что слуги в Мэноре имеют неприятную привычку входить в комнату как раз тогда, когда там говорят о важных вещах. На обратном пути домой она поделилась с матерью этим наблюдением и спросила ее:

— Как ты считаешь, мамочка, дворецкий все слышал?

— Я не удивилась бы этому, — ответила леди Мэттьюз и добавила. — Боюсь, дорогая, что ты была немного несдержанна. И Фрэнк, как назло не приедет к ленчу.

— Но я же не знала, что они наняли еще одного любителя подкрадываться и подглядывать в замочные скважины, — запротестовала Фелисити.

Леди Мэттьюз углубилась в свои мысли. Фелисити удивилась, увидев, что мать озабоченно сдвинула брови. Попытки дочери разговорить ее успеха не имели.

Выражение озабоченности не сошло с лица леди Мэттьюз и во время ленча. Она была очень обеспокоена и дважды произнесла:

— Что же Фрэнк не возвращается? Это просто невыносимо!

Сразу после двух раздался телефонный звонок. Сидевший в библиотеке сэр Хэмфри взял трубку и сказал, может быть, немного поспешно, что мистера Эмберли нет, и неизвестно, где он. Да, конечно, сообщение ему будет передано сразу же, как только он появится.

Вышедшая леди Мэттьюз спросила, кто хотел поговорить с Фрэнком.

— Фаунтин, — сказал сэр Хэмфри. — Просили передать очень странное сообщение.

— Какое же, дорогой?

— Мне нужно передать Фрэнку, что Фаунтин уехал в Лондон и останется там допоздна. Разве Фрэнк хотел повидаться с ним?

— Я не знаю. Очень может быть. Он что-нибудь сказал относительно книги?

— Это был не сам Фаунтин. Сообщение передал дворецкий. Он сказал, что Фаунтину очень нужно, чтобы Фрэнк узнал, что он уехал в Лондон и весь день проведет в клубе.

Леди Мэттьюз закрыла дверь.

— Я очень тревожусь, — сказала она. — Нужно попробовать разыскать Фрэнка.

Сэр Хэмфри заявил, что отказывается понимать, почему она так встревожена, и, взяв книгу, поудобнее устроился на диване. Леди Мэттьюз села за стол и, вздохнув, набрала номер карчестерского отделения полиции. Сэр Хэмфри был весьма удивлен, поскольку его жена пользовалась телефоном только в моменты крайнего душевного напряжения.

Дежурный сержант не сказал ей ничего определенного. Мистер Эмберли был в Карчестере утром, но затем уехал вместе с начальником полиции. С тех пор его никто не видел.

Леди Мэттьюз, еще раз тяжело вздохнув, набрала номер домашнего телефона полковника Уотсона. Полковник отсутствовал.

— Иногда, — печально сказала леди Мэттьюз, — поневоле веришь в злую судьбу.

В четыре часа дня мистер Эмберли еще не появился. Леди Мэттьюз сказала, что он похож на своего отца. Это заявление чрезвычайно возбудило любопытство Фелисити. Если ее мать произнесла такую фразу, значит, происходит что-то очень и очень серьезное. Но леди Мэттьюз не сочла нужным разделить груз своих мыслей ни с ней, ни с сэром Хэмфри. Когда она рассеянно отказалась сначала от ячменной лепешки, потом от бутерброда и, наконец, от кекса, встревожились и ее родственники, и когда в четверть шестого, наконец появился Эмберли, его приветствовали общим вздохом облегчения.

— Слава богу, пришел! — воскликнула Фелисити. — Где же ты был?

Он равнодушно посмотрел на нее.

— Расследовал дело прошлой ночи. А откуда такая внезапная потребность в моем обществе? Тетя Марион, можно чаю?

Леди Мэттьюз с чрезвычайной тщательностью достала из сахарницы два кусочка сахара и, не отрывая от них глаз, сказала:

— Два сообщения, милый Фрэнк. Как камень на душе. Та девушка хочет тебя видеть. Или в «Кабаньей голове», или в коттедже. Такое неприятное место.

Эмберли взглянул на нее с улыбкой.

— Так я и думал. Что ж, прекрасно.

Леди Мэттьюз взяла в руки кувшин с молоком.

— Дворецкий. Из «Нортон Мэнор».

Улыбка исчезла. Мистер Эмберли, не отрываясь, смотрел на тетушку.

— Да?

— Сообщение от Бэзила Фаунтина. Он уехал в город.

— Когда?

— Около двух часов, мой дорогой.

— Кто передал сообщение?

— Дворецкий. Разве я не говорила? Весь день в клубе.

Эмберли на миг задумался и глянул на часы.

— Понятно. Пожалуй, я не буду ждать чая.

— Да, мой милый, — согласилась тетя, — лучше не ждать. Еще кое-что интересное для тебя. Так глупо со стороны Хэмфри. Эта книга. Ты ведь никак не мог понять, в чем тут дело.

— Я и сейчас не понимаю. Так в чем же?

— Хэмфри нечаянно забыл ее в «Кабаньей голове». Они были там с Фелисити. Заезжали к Ширли, и Хэмфри забыл книгу.

Эмберли, резко повернувшись, посмотрел на дядю.

— Вы оставляли ее там? — спросил он. — Она брала ее?

— Если припомнить, — ответил сэр Хэмфри, — то да, я забыл ее в гостинице, но мы сразу же вернулись за ней, и мисс Браун немедленно возвратила ее.

— Проклятие! Какого черта вы раньше не сказали? — воскликнул Эмберли. — Когда это выяснилось? Кто об этом знает?

— Фелисити, милый. Рассказала Бэзилу Фаунтину. Там еще были: Джоан, тот приятный молодой человек, я и дворецкий.

Эмберли так взглянул на Фелисити, что она съежилась.

— Прости ради бога, что я влезла, но откуда я знала, что не нужно говорить об этом?

— Ты — безнадежная дурочка! — в сердцах сказал Эмберли и выскочил прежде, чем она успела найти достойный ответ.

Через несколько секунд они услышали, как взревел и рванулся с места его автомобиль.

Сэр Хэмфри начал приходить в себя от потрясения, вызванного грубостью племянника.

— Боже правый! — вырвалось у него. — Вот уж не думал, что это так важно. Я очень обеспокоен.

Леди Мэттьюз заглянула в сухарницу.

— Почему мне не дали поесть? — пожаловалась она. — Я ужасно голодна.

— Но ты же от всего отказалась, — напомнила ей Фелисити.

— Глупости, моя дорогая. Дай мне, пожалуйста, ячменную лепешку, — попросила леди Мэттьюз. Ее голос, как всегда, был ровным и спокойным.

16

После посещения леди Мэттьюз Ширли раздирали противоречивые чувства. Ей очень хотелось переложить свою ношу на другие, более сильные плечи, и в то же время она опасалась последствий такого шага. Она не могла забыть, как несколько дней назад у машины с трупом железная рука до боли стиснула ее запястье. На руке остался синяк, а в душе — убеждение, что мистера Эмберли, как бы он ни любил животных, не разжалобят люди, уличенные им в нарушении закона. Его связь с полицией удваивала ее осторожность. Да, это правда — он никому не сообщил о ее присутствии на месте убийства, правда и то, что он не выдал ее на маскараде. Но ей всегда казалось, что рыцарство тут ни при чем. Просто он играл с ней, как кошка с мышью. Он следил за ней с самого начала и следил недобрым глазом. Она чувствовала это. Некоторые его слова до сих пор жгли обидой. Он сказал, что она ему совсем не нравится, и она не сомневалась в том, что это правда. Он насмешничал над ней или был груб. И никогда не упускал возможности сказать, что она глупа и зелена. Его мягкости в ночь, когда погиб Марк, тоже нельзя придавать большого значения. Ведь только каменная статуя не размягчилась бы при подобных обстоятельствах, а мистер Эмберли не был каменной статуей. Кроме того, возможно, что он тогда просто решил изменить тактику, чтобы вызвать ее на откровенность. Он казался ей человеком, совершенно лишенным сострадания.

Леди Мэттьюз отчасти проникла в ее тайну и думала, что Эмберли также разгадал ее. Проницательность леди Мэттьюз не удивила Ширли, но Эмберли… Нет, это было невероятно. И все-таки уже не раз у нее возникало неприятное ощущение, что он знает о ней больше, чем она думает.

Испуг, вызванный известием о смерти Коллинза, сменился душевной усталостью и апатией. С гибелью камердинера умерли и ее надежды. Уже ничего не изменить.

Если мистер Эмберли захочет помочь ей, пусть попытается. Даже если из-за него она попадет в тюрьму, какое это будет иметь значение…

Ширли вдруг вспомнила слова, которые говорила Коллинзу. Половина! Половина! Ведь это лучше, чем ничего. Она с горечью подумала, что если другая половина уплыла, то было бы намного лучше никогда о ней не знать и не тешить себя пустыми надеждами.

Ширли вдруг спохватилась, что уже целый час потратила на пустые размышления и не успевает до ленча побывать в «Плющевом коттедже». Однако она решила сначала пойти купить бирки на багаж. Выйдя на улицу, она усмехнулась, увидев, что ее верный спутник тенью следует за ней на некотором расстоянии. Если бы не ее подавленное состояние, она бы увлекла его за собой в длительную загородную прогулку по пересеченной местности через вспаханные поля и кустарники живой изгороди. Он не производил впечатления хорошего ходока.

Она собиралась отправиться в коттедж сразу же после ленча, но, уже надев ошейник на Билла, задержалась в нерешительности, посмотрев на чемодан с одеждой. Биллу это пришлось явно не по душе, но Ширли, покачав головой, сказала ему:

— Подожди чуточку. Мне кажется, так мы себя обезопасим.

Билл со вздохом улегся, положив голову на лапы и тихонечко поскуливая. Ширли достала из сумочки маленький ключ, отперла чемодан и извлекла из бокового кармана половинку разорванного листа бумаги. Постояв несколько секунд, она села за письменный стол, стоявший у окна. Письмо, которое она написала, было коротким, но на то, чтобы его сочинить, у нее ушло довольно много времени. Она прочитала написанное и, чуть помедлив, сложила листок пополам. Затем вложила извлеченный из чемодана обрывок в конверт и запечатала его. Вложив конверт со своим письмом в другой более крупный конверт, она написала адрес и сказала, обратившись к Биллу, чей скулеж становился все отчаяннее:

— Ну, теперь можно идти. Мне кажется, я поступаю правильно. Как ты считаешь, малыш?

Билл думал, что они отправляются гулять, и лаем выразил свою готовность.

Они вышли на улицу. Билл был неприятно удивлен, когда понял, что они идут на почту. Ширли оформила письмо, как заказное. Затем они взяли курс на «Плющевой коттедж», и Билл, спущенный с поводка, радостно запрыгал впереди Ширли. За ними, тяжело ступая, плелся констебль Такер.

Когда Ширли добралась до коттеджа, было уже три часа и женщина, которую она пригласила убрать дом, договорившись с ней на половину третьего, стояла у закрытых дверей с удрученным видом. В коттедже было холодно и стоял затхлый запах. Ширли распахнула окна и попросила женщину поставить чайник.

— Понадобится горячая вода, чтобы вымыть пол на кухне, — сказала она.

В ответ женщина заметила, что мало кто так заботится о помещении, выезжая из него.

— Возможно, — сказала Ширли. — А пока не закипела вода, пожалуйста, поставьте тарелки в буфет и скатайте вон тот коврик. Я возьму его с собой.

Дел в коттедже было довольно много. Ширли упаковала чемодан и привязала к нему бирку, а затем с тяжелым сердцем стала собирать вещи Марка. Ей не хотелось когда-нибудь снова возвращаться к ним, поэтому, она решила отослать их в благотворительную миссию Ист-Энда. Она спустилась вниз за оберточной бумагой и бечевкой и вскоре приготовила четыре больших свертка.

Женщина, приглашенная для уборки, работала в соответствии с указаниями Ширли, но в четыре часа она решила проявить собственную инициативу. Обнаружив в чулане банку сгущенного молока, она приготовила чай и принесла его наверх. Ширли обрадовалась чаю, но наотрез отказалась от баночного молока. Вспомнив слова, которые утром при расставании сказала ей леди Мэттьюз, Ширли попросила женщину предложить чаю с молоком мужчине, который, как она объяснила, прогуливается за воротами по аллее. Очевидно, предложение было принято, поскольку, выглянув из окна через минуту, Ширли увидела констебля Такера, идущего к дому следом за женщиной. Вид у него был смущенный и благодарный. После того как он ушел обратно на свой пост, Ширли сказала женщине, что после мытья чашек она может быть свободной.

Управившись, женщина поднялась наверх за причитающимися ей деньгами и, пока Ширли копалась в кошельке, разговорилась:

— Не удивительно, что мисс покидает коттедж. Здесь так одиноко.

— Мне это даже нравится, — ответила Ширли.

— Что ж, на вкус, на цвет товарищей нет. Я бы тут ночью со страху померла. Да тут, наверное, и крысы есть.

— Мыши, — уточнила Ширли.

— И тех, и других терпеть не могу. Моя тетя однажды села на мышонка, который забежал ей под юбку. Тетя чуть с ума не сошла.

— Думаю, что мышонок тоже, — сказала Ширли. — Пожалуйста, получите ваши деньги. Большое вам спасибо.

Женщина спустилась вниз. Билл, лежащий около лестницы со скучающим видом, поднялся и вышел из дома вместе с ней, а потом обошел вокруг дома, что-то вынюхивая. Видимо, он разделял ее мнение о наличии крыс.

Констебль Такер, перебравшись из аллеи на скамейку в саду, вздохнул и закурил сигарету. Скучное это дело — следовать как тень за мисс Браун. Одна надежда, что она не задержится в коттедже надолго. Констебль Уэструпп должен сменить его в шесть. Но он будет ждать у «Кабаньей головы». А вдруг молодая леди заставит его околачиваться тут до позднего вечера, — засомневался Такер и подумал кое-что нелестное о мистере Фрэнке Эмберли.

К концу осеннего дня стало холодно и сыро. Такер поднял воротник и некоторое время сидел, глядя на одинокую звезду. Билл еще раз обошел вокруг дома и, заметив констебля, порычал на него.

Ширли выглянула из окна.

— Кто там? — спросила она.

Чувствуя себя идиотом, Такер кашлянул и сказал:

— Это я, мисс.

— О! — Ширли изобразила удивление. — Я вас надолго не задержу. Замолчи, Билл. Ты уже должен бы знать его.

Билл подозрительно обнюхал лодыжки Такера. Такер сказал собаке несколько заискивающих слов и поинтересовался, почему молодая леди не завела себе маленького хорошенького пекинеса. Потом он неуверенно протянул руку к Биллу, одновременно заверяя его, что он — хорошая собака. Но для Билла важнее было убедиться, что Такер — хороший человек. Он пришел к заключению, что пока нет необходимости принимать какие-либо меры по изгнанию констебля и, махнув хвостом, убежал по своим делам в дальнюю часть сада.

Ширли засветила лампу и занялась сжиганием старых писем и счетов на каминной решетке в кухне. Все чемоданы были упакованы и снабжены бирками, то есть полностью подготовлены к тому, чтобы пришел носильщик и взял их. Ширли пересчитала постельное белье и уложила его в корзину, которую оставила на кухне. После того, как сгорела последняя бумажка, Ширли, взяв лампу, решила посмотреть напоследок, не забыто ли что-нибудь, а кроме того, закрыть и запереть на задвижки окна. Вскоре она с досадой обнаружила, что забыла заглянуть в буфет на лестничной площадке, где у Марка хранилось всякое барахло. Осмотр буфета занял немного времени, но когда, закончив его, Ширли выглянула в окно, она увидела, что уже совсем стемнело. От сгущающейся темноты в душу заползало неприятное чувство страха.

Маленький огонек сигареты в саду выдавал присутствие Такера. Впервые с тех пор, как его приставили к Ширли, она обрадовалась тому, что он рядом. Женщина оказалась права — в коттедже было очень одиноко. Ширли спустилась вниз, проверить, заперта ли задняя дверь, и заодно позвать Билла.

Со стороны шоссе донесся шум мотора машины. Надевая шляпу, Ширли явственно расслышала звук переключения скоростей, как будто какой-то автомобиль свернул с шоссе на их аллею, и теперь ему предстояло преодолеть небольшой подъем. Подумав, что это, должно быть, мистер Эмберли, Ширли пошла открывать переднюю дверь. Автомобиль, однако, проехал мимо коттеджа, и Ширли решила, что кто-то едет на ферму. Раздосадованная на свою ошибку, она сердито хлопнула дверью.

Вдруг она вспомнила о трагической гибели Марка, а еще через минуту поймала себя на том, что напряженно вслушивается и вглядывается в темноту. Сумрак за незавешенными окнами показался угрожающим. Она не могла отогнать ощущение, что вот-вот с той стороны к стеклу прильнет чье-то лицо с недобрым взглядом. И хотя эта мысль была явно нелепой, Ширли никак не могла от нее отделаться. Чтобы подбодрить себя, она достала из кармана своего длинного плаща самозарядный кольт и положила его на стол рядом с собой.

Затем Ширли надела плащ, застегнув его на все пуговицы, перчатки и принялась разыскивать поводок Билла. «Как всегда куда-то запропастился», — раздраженно подумала она. После непродолжительных поисков поводок нашелся. Он висел на гвозде на кухонной двери. Сняв его, она подошла к столу, чтобы взять пистолет и погасить лампу.

Тут она вспомнила, что забыла закрыть окно в столовой.

— Ну-ка, возьми себя в руки, дуреха! — строго сказала она себе и пошла закрывать окно.

Вдруг в маленьком коридоре между комнатами возникла темная фигура человека и двинулась навстречу Ширли. У нее перехватило дыхание, она отступила назад, всматриваясь:

— Мистер Эмберли? — спросила она дрожащим голосом.

Она не успела шевельнуться, как человек был уже рядом с ней. Сильная рука обхватила ее. Ширли хотела закричать, но ей не удалось; к ее носу и рту прижали что-то мягкое с тошнотворным запахом хлороформа.

Она отчаянно боролась, но хлороформ обессилил ее. Последним, что она услышала, было рычание Билла, доносящееся как будто издалека. Она почувствовала, как ее голова становится легкой до невесомости, а руки и ноги непослушными, и потеряла сознание.

Человек, державший ее, пинком ноги захлопнул кухонную дверь, едва успев предотвратить смертельный прыжок Билла. Собака, оставшаяся по другую сторону двери, в неистовстве раздирала когтями дверные доски и заливалась яростным лаем.

Незнакомец грубо швырнул Ширли на пол, втиснул кляп между ее ослабевшими челюстями и для верности замотал ей рот шарфом. Потом достал из кармана моток тонкой веревки и быстро связал ей руки и ноги. Перекинув Ширли через плечо, он вышел из дома. Пройдя через темный сад, он очутился на аллее и, стараясь держаться поближе к живой изгороди, направился к стоящему неподалеку закрытому автомобилю. Положив девушку на пол в задней части автомобиля, он накрыл ее ковром, под которым ее совершенно не было видно. Не теряя ни минуты, незнакомец сел на сиденье водителя и зажег фары. Машина двинулась вперед и, набирая скорость, выехала на шоссе.

Оставшийся в коттедже Билл оставил неподдающуюся дверь, ринулся к окну и поджал лапы, готовясь к прыжку. Раздался звук разбитого стекла, и бультерьер выскочил в сад. На его белой шкуре в нескольких местах выступили пятна крови. Он сразу же начал нюхать землю, ища след человека, которого нужно было догнать, чтобы вцепиться в него мертвой хваткой.

17

«Бентли» промчался по верхнему Неттлфолду и остановился у «Кабаньей головы». Швейцар сказал мистеру Эмберли, что мисс Браун еще не пришла. Эмберли уже хотел было выйти из гостиницы, но задержался, чтобы срочно позвонить. Швейцар повел его к кабине для телефонных переговоров. Мистер Эмберли открыл лежавшую там телефонную книгу и быстро нашел нужный номер. Через три минуты он уже разговаривал со служащим одного из лондонских клубов..

«Да, мистер Фаунтин был днем, но ушел незадолго до того, как начали подавать чай. Нет, служитель не мог сказать, куда он отправился, но попозже, вечером, его, несомненно, можно будет найти в театре „Развлечение“. Он сам заказывал билет для мистера Фаунтина по телефону».

Эмберли поблагодарил служащего и повесил трубку. Выйдя к своей машине, он увидел около нее негодующего констебля, который заявил мистеру Эмберли, что должен записать его имя и адрес в связи с нарушением правил дорожного движения.

Эмберли сел в машину и завел двигатель.

— Прочь с дороги, — сказал он, — мы побеседуем после. А сейчас у меня нет времени на болтовню.

Машина рванулась с места так, что констебль едва успел отпрыгнуть. Потрясенный полицейский на некоторое время безмолвно замер, стоя на краю тротуара, но все же сумел взять себя в руки и записать номер «бентли».

Эмберли подъехал прямо к «Плющевому коттеджу» и остановился у ворот, не слишком заботясь о мерах предосторожности. Увидев свет в доме, он с облегчением вздохнул, но выйдя из машины, увидел бультерьера, бегающего по аллее и как будто ищущего чей-то след. Эмберли позвал собаку. Билл сразу узнал его голос и подбежал на зов. Он был в нетерпении и тотчас же умчался обратно. Но Эмберли успел заметить сильные порезы на его морде и боках. Не пытаясь снова звать собаку, Эмберли вошел в сад и окликнул констебля Такера. Ответа не было. Под ногами что-то захрустело. Посмотрев вниз, он разглядел битые стекла, а подняв голову, увидел разбитое кухонное окно.

Передняя дверь была заперта, Эмберли просунул руку в разбитое окно, отодвинул задвижку и приподнял нижнюю часть рамы. Когда он влез в окно, то увидел зажженную лампу, сумочку Ширли на столе и лежащий рядом с ней кольт. Даже в этот момент тонкие губы мистера Эмберли чуть изогнулись в насмешливой улыбке. Он сунул пистолет в карман, достал фонарик и пошел осматривать дом. Открыв дверь и выйдя из кухни, он сразу почувствовал сильный запах хлороформа и на полу у лестницы увидел клочки ваты. Эмберли поднял один из клочков и поднес к носу. Судя по силе запаха, Эмберли заключил, что вата была пропитана хлороформом лишь несколько минут назад. Окно столовой было открыто. На полу он заметил комок грязи с отпечатком каблука. Эмберли осторожно, чтобы он не рассыпался, поднял комок и положил на стол. В доме было пусто, никаких следов констебля Такера. Эмберли снова вышел в сад и стал осматривать его с фонариком в руке. Услышав стон, он бросился к кусту сирени за садовой скамейкой. Под скамейкой на земле лежал Такер и со стоном пытался подняться на локоть. Эмберли направил луч прямо ему в лицо. Такер тупо смотрел на фонарик, продолжая стонать. Эмберли опустился на колено рядом с ним.

— Ну же, ну! — нетерпеливо сказал он. — Что произошло? Очнитесь!

Такер схватился рукой за голову.

— Моя голова! — промычал он. — Боже, моя голова!

— Да, вас чем-то ударили. Хорошо, что у вас такая твердая голова. Выпейте-ка. — Он отвинтил колпачок фляжки с бренди, и Такер сделал пару глотков. Алкоголь оказал живительное действие, Такер сел, все еще продолжая держаться за голову.

— Что случилось? — недоуменно спросил он. — Кто меня ударил?

— Не надо задавать вопросов. Напрягитесь и подумайте! — прорычал Эмберли. — Вы видели кого-нибудь?

— Нет. Я не знаю, что произошло. Я сидел здесь и ждал молодую леди. Должно быть, кто-то ударил меня.

— О боже! Прекрасный полицейский! — разозлился Эмберли. Он поднялся на ноги. — Слышать вы тоже ничего не слышали? Ни шагов, ни шума машины?

Несчастный Такер изо всех сил старался собраться с мыслями.

— Машина? Да, я слышал шум машины. Но машина здесь не останавливалась. Она проехала в сторону фермы.

— Какой марки машина? Номер заметили?

— Нет. Я видел ее только мельком, когда она проезжала мимо ворот. Это была большая закрытая машина.

— Цвет?

— Я не разглядел, сэр. Было уже темно.

— Послушайте, — сказал Эмберли. — На столе в столовой лежит комок грязи. Вам нужно отнести его в полицию. На нем отпечаток. Ясно?

Такер кивнул. С большим трудом ему удалось встать на ноги. Мистер Эмберли повернулся и пошел к воротам. Отчаянный вой Билла заставил его оглянуться и сказать Такеру:

— Позаботьтесь о собаке. Поводок в кухне.

Через несколько секунд Такер услышал шум мотора. Он сел на скамейку и понемногу стал приходить в себя.

Добравшись до Верхнего Неттлфолда, Эмберли по Хай-стрит проехал к Рыночной площади. На углу площади располагался гараж с бензоколонкой, где бензонасосы были освещены светильниками в форме шара. Подъехав к одному из них, Эмберли, не тратя лишних слов, приказал служащему наполнить бак доверху и вышел из машины, хлопнув дверцей.

Полицейское отделение находилось на противоположной стороне площади. Сержант Габбинс сидел в своем кабинете за дверью с надписью «Только для сотрудников». Мистер Эмберли прошел мимо дежурного констебля прямо в кабинет.

Сержант строго взглянул на вошедшего, но, узнав Эмберли, расплылся в улыбке.

— Добрый вечер, мистер Эмберли. Есть что-нибудь новенькое?

Ответной улыбки не последовало.

— Сержант, пусть дежурный констебль передаст всем ближним полицейским постам и отделениям команду задержать и подвергнуть осмотру голубой лимузин марки «Воксхолл» с номером P.V. 80496.

Сержант знал мистера Эмберли. Не тратя времени на вопросы, он тут же вышел из кабинета, чтобы отдать соответствующее распоряжение. И только вернувшись в кабинет, спросил:

— Что случилось, сэр?

— Девушка похищена. Вы можете прямо сейчас поехать вместе со мной?

Сержант был поражен.

— О боже, сэр! — произнес он. — Похищена? А где Такер?

— В коттедже. Его нокаутировали. Он ничего не видел и не слышал. Можно утешиться только тем, что он кое-что почувствовал. Вы идете?

— Один момент, сэр, и я иду, — ответил сержант.

Он вышел из кабинета, подошел к дежурному констеблю, уже начавшему передавать по телефону сообщение для полицейских постов, и сказал ему несколько слов, а затем быстро надел каску и кобуру с револьвером. Эмберли вышел на улицу и направился через площадь к своей машине.

Сержант последовал за ним. Пока мистер Эмберли расплачивался за бензин, сержант устраивался на переднем сиденье. Когда машина тронулась, он спросил:

— Куда едем?

— Я сам не знаю, — ответил Эмберли. Он развернул машину и направил ее к перекрестку за гостиницей «Кабанья голова».

Констебль, стоявший там на посту, тот самый, кто часом раньше записал номер машины мистера Эмберли, увидев приближающийся «бентли», поднял руку, останавливая его. Подъехав к нему, Эмберли затормозил и высунулся из окошка.

— Не проезжал ли в течение последнего часа синий пятиместный лимузин «воксхолл», номер P.V. 80496? Быстро соображайте.

Констебль усмехнулся в ответ.

— Мне нечего соображать, я и так знаю, что нужно делать. Прошу сообщить ваше имя и адрес.

Эмберли откинулся на спинку сиденья.

— Поговорите с этим дураком, — попросил он сержанта.

Сержант и сам уже собирался вступить в разговор. Для этого он воспользовался языком, который констебль очень хорошо понимал, поскольку ему частенько приходилось его слышать.

— Но… но, сержант. Я поднял руку, а он пронесся мимо меня с быстротою молнии. Он видел, что я его останавливаю, но не остановился. Он поехал…

— Хватит болтать! — рявкнул сержант. — Ответьте ему да побыстрее. Это мистер Фрэнк Эмберли. Вам понятно?

— Но я же не знал, кто он такой, — обиженно сказал сержант. — Я знаю только, что мой сигнал остановиться он проигнорировал.

— Хватит об этом. Оштрафуете меня позже, — сказал Эмберли. — Меня интересует «воксхолл» с номером P.V. 80496.

Констебль потер подбородок.

— По Ламсденской дороге проехал «моррис-оксфорд». Это не то.

— О боже! — воскликнул Эмберли. — Я говорю о большой машине. У нее на капоте две щели для воздушного охлаждения.

— Нет, я такую не видел, — со злорадством сказал констебль. — Проезжал «дэймлер» мистера Пэрвиса; других больших машин за последний час я не видел.

Эмберли положил руку на рычаг переключения скоростей.

— Остановите вон ту повозку. Мне нужно развернуться, — сказал он констеблю.

— Не стойте как столб, остановите повозку! — скомандовал сержант. — О, господи! Разве можно быть таким нерасторопным? Подайте вправо, мистер Эмберли. Видите там самоубийцу на мотоцикле? Ради бога, не заденьте его!

«Бентли» с ревом объехал вокруг констебля и помчался по Хай-стрит. Констебль, еще не вышедший из оцепенения, продолжал удерживать на месте лошадь с повозкой. До его слуха донесся звук переключаемой скорости и шум мотора удаляющегося автомобиля, а немного придя в себя, он услышал и ругательства в свой адрес, которыми осыпал его возмущенный возчик.

— После «Плющевого коттеджа» где ближайший полицейский пост? — спросил Эмберли.

— Там нет полицейских постов. В миле отсюда есть пункт «Скорой помощи» на перекрестке с Брайтонским шоссе, но вряд ли мы застанем там кого-нибудь в такой поздний час.

— Проклятие. Где есть поворот?

— До перекрестка с Брайтонским шоссе нет никаких поворотов, если не считать небольшой дороги, ведущей к Фурцехоллу. Послушайте-ка сэр! Не доезжая до перекрестка, у Гриффинс-корнера ведутся работы по расширению моста. Там должен стоять регулировщик.

— Дай боже, чтобы он не оказался дураком, — сказал Эмберли, резко выворачивая руль и пытаясь объехать неосторожного пешехода.

Сержант еле успел схватиться за ручку дверцы. Выпрямившись, он воздержался от комментариев и продолжил ранее начатую тему:

— Не знаю, сэр, но мне кажется, что переставлять указатели и махать сигнальным фонарем — это не самая интеллектуальная работа. Осторожно, сэр, сейчас будет изгиб дороги!

— Давайте договоримся: я веду машину так, как считаю нужным, и вы в это не вмешиваетесь.

Машина резко вильнула на изгибе. У сержанта на мгновение перехватило дыхание.

— Последний раз я был в этим местах несколько лет назад, — сказал он.

— И вряд ли очутитесь тут снова в ближайшее время, — заметил Эмберли.

— Особенно, если и дальше мы будем ехать с такой скоростью, — огрызнулся сержант. — Я вот что хочу сказать, сэр. Я ведь хорошо знаю большинство автомобилей в округе.

— Это делает вам честь.

Сержант пропустил колкость мимо ушей.

— И очень хорошо знаю, кому принадлежит синий лимузин марки «воксхолл», номер P.V. 80496. Поэтому я очень удивлен, мистер Эмберли. Впереди мост, сэр, тормозите!

Молодой регулировщик размахивал зеленой лампой, но Эмберли, не обращая на это внимания, подъехал к нему вплотную. Сержант был ближе к регулировщику. Высунувшись из окна, он спросил, не проезжал ли через мост автомобиль марки «воксхолл».

Молодой дежурный оказался типичным представителем своего поколения. Почти каждую машину, проезжавшую мимо него, он внимательно осматривал и давал ей свою оценку. Он сообщил, что приблизительно сорок пять минут назад он остановил большой «воксхолл», чтобы дать возможность грузовику, ехавшему с противоположной стороны, переехать через мост. Он ничего не мог сказать по поводу номера, но назвал мощность двигателя, год выпуска автомобиля и сообщил бы много других деталей, если бы его не прервали.

— Я не собираюсь покупать эту машину, — сказал сержант. — Куда она поехала?

Юноша с восторгом смотрел на «бентли». Он уже шевелил губами, беззвучно перечисляя характеристики машины, и лишь из уважения к полиции оторвал взгляд от автомобиля и ответил сержанту:

— Машина переехала через мост и повернула на перекрестке.

— Кто был в машине? — спросил Эмберли.

Юноша покачал головой.

— Не знаю, сэр.

— Мужчина или женщина, один человек или несколько?

— Не могу сказать, сэр.

— Нет смысла его расспрашивать, сэр, — сказал сержант. — У меня племянник точно такой же. Даже если бы за рулем сидела кенгуру, он все равно бы ничего не заметил. Они все чокнутые. Могут целый день болтать о двигателях и дифференциалах, а то, что без колес, их совершенно не интересует. Это не для них!

«Бентли» поехал дальше.

— Перекресток. Брайтонское шоссе, — сказал Эмберли. — Направление на юг. Я полагаю… Я уверен — именно… Сержант, нам нужно ехать быстро.

— Конечно. А до сих пор мы ехали медленно. Не правда ли? — отозвался сержант. Он подождал, пока машина не повернула на второстепенную дорогу, идущую на юг, а затем, не видя перед собой никакой непосредственной опасности, сказал:

— А теперь, сэр, если вы не возражаете, я все-таки хотел бы кое-что выяснить. Сдается мне, что вы знаете намного больше, чем я. Мы преследуем лимузин марки «воксхолл», который опережает нас на три четверти часа. Я, кажется, догадываюсь, кто в этой машине, однако поражаюсь, как у него хватило смелости пойти на такое. Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся. И дело это явно грязное. Как вы думаете, сэр, он уже убил девушку?

Эмберли промолчал, а машина после слов сержанта рванулась вперед, как пришпоренная лошадь. Сержант посмотрел на Эмберли и ужаснулся. Он рассказывал позже, что никогда не видел у мистера Эмберли такого страшного лица.

— Если это случилось, — ответил Эмберли, не повышая голоса, — то не придется долго искать человека, который возьмется его вздернуть.

Зловещий тон Эмберли и весь его вид заставили сержанта заподозрить, что за всем этим кроется что-то очень интересное, хотя и не представляющее ценности для расследования. Чувствуя, что ситуация требует от него определенной тактичности, он не стал высказывать свою догадку, а вместо этого попросил Эмберли ехать поосторожней.

— Что толку, если на полпути к цели у нас случится авария, — сказал он. И потом спросил:

— Если бы вы и в самом деле собирались совершить убийство, какова была бы моя роль?

— Вы произвели бы сенсационный арест, — безрадостно рассмеялся Эмберли.

— На самом деле я оказался бы в очень неловком положении, — размышлял вслух сержант. — Если бы я понял, что вы вправду замыслили убийство, я был бы обязан отобрать у вас пистолет, который в данный момент выпирает из вашего кармана.

— В таком случае я бы задушил этого мерзавца руками, — сказал Эмберли. — Но я надеюсь, что он еще не убил ее. Давайте подумаем. Ведь еще одно убийство стало бы для него роковым. Смерть Марка Брауна сошла за несчастный случай. Но второй несчастный случай уже вызвал бы подозрение. По меньшей мере. Нет, Ширли должна исчезнуть. Нет трупа, нет улик.

— Понимаю, сэр. Он, должно быть, хочет увезти ее подальше от Верхнего Неттлфолда и там пристукнуть.

— Нет, если он не дурак. Если он так сделает и тело потом найдут, следы все равно приведут к нему. У мисс Браун нет машины. Как она могла бы очутиться так далеко? Любой состав присяжных признал бы, что ее завез туда убийца. Так что это слишком опасно. Тело нужно куда-то девать. Поставьте себя на место убийцы, сержант. Что бы вы стали делать?

В голове у сержанта стали возникать различные ужасающие душу картины, однако он решил, что с его стороны будет умнее воздержаться от предположений. Человеку, влюбленному в молодую девушку, не принесут радости разговоры о расчлененном теле и обугленных останках.

— Думаю, нам не стоит обсуждать всякие ужасы, сэр, — хмуро произнес сержант.

— Я вижу, — сказал Эмберли, — что вы подумали о чем-то вроде негашеной извести. Нет, это не годится.

— Конечно, не годится, сэр. Кому в голову придет такая вещь?

— Вы ошибаетесь, — продолжил Эмберли. — Я уверен, что вы ошибаетесь! Он едет на юг. К морю, сержант, к морю!

Сержант поразмыслил над услышанным и пришел к заключению, что мистер Эмберли, должно быть, прав.

— Мне кажется, сэр, нам лучше поторопиться. Если только… В любом случае надо схватить его.

Мотор, работающий на полную мощность, ревел, стрелка спидометра ползла вверх.

— Он еще не убил ее, — сказал Эмберли. У сержанта было впечатление, что Эмберли пытается убедить в этом самого себя. — Он не стал бы так рисковать. Вдруг у него случится небольшая авария. Или его задержат по какой-нибудь причине, а машину подвергнут осмотру. Если девушка будет жива, то его не смогут обвинить в убийстве. Он должен подумать об этом. Обязательно должен.

Сержант согласился с этим, хотя кое-какие сомнения у него все же оставались. В его практике убийцы редко действовали по такому тщательно продуманному плану. Однако, поскольку убийство Марка было и в самом деле хитроумно спланировано, есть вероятность, что мистер Эмберли окажется прав.

Впереди замерцали огоньки деревни. Машина уменьшила скорость, и сержант заприметил полицейского, стоявшего на посту на перекрестке главной улицы. Эмберли подъехал к нему, но вести переговоры предоставил сержанту. Здешний констебль, в отличие от постового в Верхнем Неттлфолде, был смышленым молодым человеком. За прошедший час мимо него проехало не слишком много машин, и из них лишь одна была лимузином «воксхолл». Но ее номер был не P.V. 80496. В этом он готов был поклясться. Номер того «воксхолла» начинался с букв АХ. Он специально не запоминал номер и помнил только, что тот начинался с девятки.

Сержант вопросительно посмотрел на Эмберли.

— Кажется, не та машина, сэр.

— Фальшивый номерной знак. Вряд ли такой номер вообще существует. В какую сторону поехала машина, констебль?

— Она повернула направо, — ответил полицейский, показывая рукой направление.

— Понятно. Куда идет эта дорога?

— К Ларкхэрсту, сэр, но на ней много поворотов.

— Можно ли по ней добраться до моря?

— Нет, сэр. Нужно будет повернуть.

— В каком месте?

Констебль на секунду задумался.

— Когда проедете Сиксеш-корнер и Хиллингдин, нужно будет повернуть у первого трактира после Кетли. Но если вы хотите ехать более коротким путем, то вам нужно будет срезать путь в Сингхэме и взять направление на Фрэшфилд и Трэншем. Тогда вы выедете к морю у Колдхэйвена.

Эмберли кивнул.

— Спасибо. Вы не заметили, быстро ли ехал «воксхолл»?

— С обычной скоростью, сэр.

Эмберли взялся за ручку двери.

— Хочу сказать вам, что вы самый блестящий полицейский из тех, кого я встречал за последние полмесяца.

Когда машина тронулась, сержант, кашлянув, сказал:

— Каков молодец, сэр!

Эмберли улыбнулся, но впервые в жизни воздержался от насмешливого ответа. Все его внимание было сосредоточено на трудной дороге. Сержант, получив несколько односложных ответов на свои вопросы, решил, что будет умнее прекратить попытки завязать разговор.

Держать след становилось все сложнее, несколько раз он терялся. «Воксхолл» свернул с шоссе и ехал по проселочным дорогам, вдоль которых тянулись кустарники живой изгороди. Время от времени Эмберли останавливался, чтобы спросить о преследуемом автомобиле. В большинстве случаев ответ был отрицательным, но два раза удалось получить свежие сведения: первый раз на железнодорожном переезде у служащего, а второй раз у ночного сторожа, гревшегося у жаровни в деревянной хижине у места проведения дорожных работ. Выяснилось, что «воксхолл» едет на юго-запад, держа нормальную, не слишком высокую скорость. Было ясно, что водитель хочет исключить риск аварии или остановки и не очень-то опасается преследования.

Когда на проселочных дорогах они первый раз сбились с верного направления, сержант подумал, что у них очень мало шансов задержать автомобиль, который едет неизвестно куда и с фальшивыми номерами. Но спустя некоторое время он начал понимать, что Эмберли знает, куда ехать. Когда они остановились в Хиллингдине, и сержант перебросился парой фраз с постовым полицейским, Эмберли достал дорожную карту и стал с большим вниманием разглядывать нужную ему часть.

Предупреждение из Верхнего Неттлфолда дошло до южных постов, но не принесло никакой пользы. Никто не видел машины с таким номером. Эмберли ругал себя за то, что сообщил этот номер, и уже больше не тратил времени на расспросы о нем.

К берегу моря вело множество петляющих проселочных дорог. Неудивительно поэтому, что сержант уже начал было считать преследование бесполезным. На протяжении нескольких миль они не получали никаких сведений о «воксхолле», но Эмберли снижал скорость только для того, чтобы прочитать надписи на указателях, и без колебаний придерживался выбранного направления. Сержант все больше укреплялся в мысли, что Эмберли знает, куда ехать, поскольку они пару раз снова находили след, казалось, окончательно утерянный. Это не могло быть простой случайностью.

Один раз Эмберли попросил сержанта взять в руки карту и найти путь к населенному пункту, название которого тот никогда не слышал. Сержант воспользовался этим, чтобы спросить, куда они едут. Чтобы заглушить рев двигателя, ему пришлось почти кричать. Эмберли пожал плечами и сказал лишь одно слово: «Литтлхейвен». Это ничего не говорило сержанту. «Бентли» мчался по проселочной дороге, изрытой колдобинами. Сержант спросил:

— Если вы уверены в том, что он направляется туда, почему бы нам не поехать по шоссе?

— Потому что, черт возьми, я не уверен. И то, что мы делаем, — это лучшее из возможного.

Сержант замолчал. Если не принимать во внимание неудобство езды с дикой скоростью по плохой дороге, он, пожалуй, был бы даже рад, что они выбрали такой малолюдный маршрут. По крайней мере меньше риска аварии. Он ужаснулся, подумав, к чему могла бы привести такая езда на оживленном шоссе. Пока же сержанту приходилось все время держаться за ручку двери. Хотя его страх притупился, все же несколько раз душа у него уходила в пятки. Один раз мотоциклист, виляя, ехал по самой середине дороги. Резко объезжая его, «бентли» чуть было не свалился в кювет, уже зависнув над ним одним колесом. Сержант не выдержал.

— Таким как вы, мистер Эмберли, можно доверять только самые тихоходные модели, — прокричал Он.

Хотя ночь была спокойной и безветренной, от быстрой езды в ушах сержанта свистел ветер, и вдобавок с него чуть не слетела каска. Он потуже нахлобучил ее и подумал, что мистер Эмберли, должно быть, не на шутку испуган, если так обращается со своей машиной.

Вышедшая луна невозмутимо следовала над их головой чуть впереди автомобиля, временами заслоняясь облачком. Местность, по которой они ехали, была не знакома сержанту. Он частенько вспоминал впоследствии об этих разбитых дорогах с лужами, блестевшими в лунном свете; проносящимися мимо кустарниками живой изгороди; деревенскими домиками, чьи незанавешенные окна были освещены теплым светом ламп; потрескавшимися указательными столбами, вытянувшими свои длинные руки в направлении неведомых селений; с подъемами, которые «бентли» брал приступом; с кренами и виражами, от которых захватывало дух; с громким звуком гудка, заставляющим впереди идущие машины прижиматься к обочине. Но больше всего ему запомнилось лицо мистера Эмберли, не отрывающего глаз с дороги, сжавшего губы в жесткую беспощадную линию.

Сержанту надоело нервно вглядываться вперед, высматривая опасности. Эмберли все равно не обращал внимания на его предупреждения, продолжая гнать машину вперед, очень ловко, по мнению сержанта, но уж слишком лихо. Сержант как-то отстранено подумал о том, в каком положении он окажется, если Эмберли, не дай бог, столкнется с другой машиной или совершит наезд. Эмберли выжимает свыше пятидесяти миль в час, а рядом с ним спокойно сидит представитель власти!

На железнодорожном переезде, где им пришлось остановиться перед шлагбаумом, вновь обнаружился след «воксхолла». Он проезжал там всего лишь двадцать минут назад. Услышав об этом, даже измученный тряской сержант подумал, что их высокая скорость была все же оправдана.

Взгляд мистера Эмберли немного просветлел. Дальше дорога пошла вдоль железнодорожного полотна. Переключив скорость, Эмберли сказал:

— Я был прав. А теперь, сержант, еще немного прибавим.

— Я хочу напомнить вам, сэр, что это не гоночная трасса, — вздохнул многострадальный сержант. — Ради бога, мистер Эмберли, будьте осторожны, впереди автобус!

Загородный автобус, урча, ехал прямо посередине дороги. Мистер Эмберли дал длинный гудок, но водитель автобуса не обратил на его сигналы никакого внимания. В отчаянном рывке, заехав на придорожную траву и почти касаясь автобуса, «бентли» обошел его.

Сержант обрушил на водителя автобуса поток ругательств, которые тот уже не мог расслышать. Но тут же на резком повороте сержанта отбросило к дверце. После этого он вытер пот с лица большим носовым платком и заявил, что предпочел бы в данную минуту сидеть не в автомобиле, а в тяжелом танке.

18

Старый рыбацкий поселок Литтлхэйвен располагался в болотистом устье небольшой реки неподалеку от бухты, вклинивавшейся на милю в глубь побережья. Его кривые улочки пропахли водорослями и смолой. В маленькой гавани стояли на якоре рыболовецкие суденышки, а на берегу всегда лежали приготовленные к починке черные, пахнущие рыбой сети. Здесь были прекрасные условия для рыбалки и катания на лодках. Поэтому к западу от поселка, ближе к проливу, соединяющему бухту с морем, раскинулся целый городок маленьких современных домиков. Во время летнего сезона вся бухта пестрела лодками и катерами, а владельцы единственной в поселке гостиницы — высокого сооружения, выглядевшего настоящей башней на фоне одноэтажных домишек, — могли заламывать чудовищные цены за весьма низкие по качеству услуги. По окончании сезона гостиница пустела. Пустели и домики для летнего отдыха. Большинство владельцев сдавало их на три летних месяца за весьма высокую плату, примиряясь с тем, что остальную часть года домики простаивали, никем не занятые.

На другой стороне бухты, на некотором расстоянии друг от друга, располагалось несколько более богатых на вид домиков, явно принадлежащих состоятельным людям. Эти дома были окружены большими садами и не желали тесниться среди более бедных собратьев. К ним была подведена дорога от Лоучестера — городка, находившегося в десяти милях от побережья.

На литтлхэйвенской стороне домики были меньших размеров, менее претенциозные и соответственно более бедные. Кроме того, у самого пролива, соединяющего бухту с морем, стояла старинная башня, вокруг которой было разбросано несколько рыбацких коттеджей.

«Бентли» мчался по Литтлхэйвену. Мистер Эмберли уже не останавливался, чтобы навести справки о «воксхолле», а лихо трясся по булыжным улочкам, пока не выехал на асфальтированную дорогу, идущую вдоль берега моря. Машина снова рванулась вперед.

Эмберли нервничал. Ему не везло. Сначала он потерял много времени, выжидая пока через дорогу переедет фургон, запряженный лошадью. Затем, когда он проезжал через небольшой городок, ему приходилось останавливаться на каждом перекрестке. В третий раз он притормозил, пропуская улыбчивую, но бестолковую дамочку, которая сворачивала на своем крупногабаритном «хамбере» на поперечную дорогу. У «хамбера» заглох двигатель, и он на несколько минут полностью перекрыл проезд. Дама очень возмутилась, когда мистер Эмберли нажал на гудок и продолжал сигналить, пока она не освободила дорогу. Не успел еще «хамбер» закончить поворот, как «бентли» рванулся с места. Сержант сжался от ужаса, но «бентли» проскочил мимо «хамбера», едва не чиркнув по нему обшивкой своего корпуса.

Однако время все же было потеряно, и, глядя на часы. Эмберли с сомнением прикидывал, сокращается ли расстояние между «бентли» и «воксхоллом».

Сержант, увидевший освещенное луной море, стал восхищаться морским пейзажем. Эмберли хранил молчание.

— Куда мы теперь едем, сэр? — спросил сержант.

— Мы едем по берегу бухты, — ответил Эмберли. — На противоположной стороне на расстоянии четырех или пяти сотен ярдов от моря стоит домик. Туда мы и направляемся.

— Прекрасно, — сказал сержант. — Мы поедем прямо по воде или будем переправляться вплавь?

— Мы поплывем на лодке, — ответил Эмберли.

— Пожалуй, мы скорее доберемся, если объедем вокруг бухты на автомобиле, — сказал сержант. — Признаться, я плохой матрос, сэр. А кроме того, я не могу понять, как мы переправимся на лодке. Где мы возьмем ее?

— Я приготовил лодку заранее.

Сержант был снова повергнут в изумление.

— Удивительно, что вы заранее не приготовили самолет, — сказал он. — Жаль, что вы не подумали об этом. И как же вам удалось ее приготовить заранее?

— Я нанял ее. Мой человек следит за домиком с этой стороны бухты. Он-то и переправит нас. Я не рискую ехать вокруг бухты по дороге. Это займет слишком много времени, хотя «воксхолл» поехал именно так. Видите сад около домика? Там внизу причал с деревянным, помостом.

— И вы все это знаете, сэр?

— Да, я все тут исследовал вчера утром.

— Но зачем, черт побери? Вы что-то обнаружили?

— Да, я узнал, что одну частную моторную лодку взяли со стоянки в Мортонс-ярде (мы его проезжали), и теперь она стоит на якоре в бухте в четверти мили отсюда. Ее недавно отремонтировали, а кроме того — все ее баки заполнены горючим. Мне это показалось настолько интересным, сержант, что я нанял портового грузчика, который живет в одном из коттеджей на этой стороне бухты, чтобы он следил за лодкой и домиком и сообщал мне о том, что увидит.

Несмотря на полученное объяснение, сержант продолжал удивляться. Ему очень хотелось спросить мистера Эмберли, почему он вдруг решил примчаться в неведомый никому Литтлхэйвен или по крайней мере почему его так интересует моторная лодка, но, подумав немного, решил, что вряд ли сейчас ему дадут удовлетворительный ответ. Он ограничился тем, что сказал:

— Знаете, сэр, я могу сказать только одно. Не будучи полицейским, вы тем не менее работаете тщательно. Очень и очень тщательно.

Дорога свернула в сторону от моря. Вскоре, увидев снова блеск воды, сержант понял, что они выехали к берегу. Машина уменьшила скорость и остановилась у маленького коттеджа, расположенного на расстоянии около пятисот ярдов от воды. Внимательно вглядываясь в противоположный берег бухты, сержант смог рассмотреть только темную линию берега и силуэт домика на фоне ночного неба.

Эмберли открыл дверцу машины и уже собирался выйти из нее, как вдруг внезапно замер и резко сказал:

— Слушайте!

В вечерней тишине до их ушей донеслось тарахтение лодочного мотора.

Вышедший на дорогу человек окликнул Эмберли. Тот сразу обернулся.

— Это вы, сэр? Вот это да! А я как раз шел звонить вам. Надо же какое совпадение! — Он посмотрел на каску сержанта и добавил. — Да тут еще и полицейский!

— Пожалуйста, подойдите и расскажите, что вы заметили, — суровым голосом скомандовал сержант.

Сержант Габбинс вдруг заметил, что Эмберли, впившийся взглядом в появившегося человека, очень бледен.

— Скорее выкладывайте, Пибоди! — потребовал мистер Эмберли.

— Там кто-то заводит моторную лодку, — сказал человек. — Прямо сейчас. И у него какой-то груз. Он нес его, перекинув через плечо. Я подумал, что это багаж. Что-то похожее на мешок. Так вот, сэр. Он спустился к причалу и бросил этот мешок (правда, может быть это и не мешок) в лодку, которая была там привязана. Вы ее видели. Потом он укрепил весла, погреб к своей моторке и перебрался туда вместе с багажом. Я не ручаюсь, что все хорошо рассмотрел. А дальше… Он прицепил свою гребную лодку к моторке, завел моторку и направился из бухты в море, а гребная лодка поплыла за моторкой. Я никак не пойму, зачем это все ему понадобилось.

Сержант тоже не мог понять этого, однако почел за лучшее промолчать. Он с сопереживанием смотрел на Эмберли, рука которого, лежавшая на дверце машины, напряглась так, что побелели костяшки пальцев. Выслушав рассказ грузчика, сержант решил, что Ширли Браун уже мертва, и поэтому не удивлялся, что мистер Эмберли стоит, застыв на месте, как столб. Сержанту хотелось сказать какие-нибудь слова сочувствия, однако он смог выжать из себя только одну фразу:

— Боюсь, мы опоздали, сэр.

Эмберли посмотрел на него, и сержант понял, что, несмотря на всю неподвижность позы, его мозг лихорадочно работал.

— Гребная лодка… — сказал он. — Что это значит? Боже, как я сразу не сообразил! — Он в досаде стукнул рукой по дверце машины.

— Должен сказать, что я тоже не сообразил, сэр, — сказал сержант, — зачем ему понадобилась лодка, если есть моторка?

— Чтобы вернуться обратно, — ответил Эмберли. — Зачем же еще? Думайте, сержант, думайте!

Сержант старался изо всех сил.

— Все же не понимаю, сэр. Вряд ли он пустит тело мисс Браун в открытое море. Он его просто бросит в воду, то есть я хочу сказать, скорее всего он ее бросит в воду. — Он прервался и в замешательстве посмотрел на Эмберли.

— Мой боже, нет, это невозможно! — сказал Эмберли странным напряженным голосом.

— Эй! — крикнул Пибоди. — Он заглушил мотор.

Эмберли вскинул голову. Шум лодочного мотора становился все слабее и слабее и вдруг пропал совсем.

— Что-то странное, — сказал Пибоди. — Он не мог отплыть далеко от входа в бухту. Зачем он остановился?

Эмберли передернул плечами.

— Он не переносит вида трупов, — сказав это, мистер Эмберли сел в машину и включил двигатель.

— Вылезайте, — скомандовал он. — Выходите из машины, сержант. А вы, Пибоди, на лодке перевезите сержанта через бухту. Сержант, вы должны задержать этого человека. Устройте засаду у «воксхолла». Он вернется к нему. Черт возьми, вы выйдете из машины или нет?

Эмберли вытолкал сержанта на дорогу. «Бентли» уже начал двигаться, и сержанту, чтобы задать вопрос, пришлось бежать рядом с машиной.

— А вы куда, сэр? — выкрикнул он на бегу.

— В погоню за моторкой, — крикнул в ответ Эмберли. — Недотепа! Девушка еще жива!

В следующее мгновение машина была уже далеко. Двое оставшихся на дороге мужчин изумленно смотрели друг на друга.

— Чокнутый! — приходя в себя, сказал Пибоди. — Я так и думал, что он чокнутый.

Сержант собрался с мыслями.

— Вы скоро узнаете, чокнутый он или нет, — сказал он. — А теперь вперед! Вы должны перевезти меня через бухту к тому причалу, о котором здесь шла речь. Живей!

«Бентли» мчался назад по прибрежной дороге. Стрелка спидометра дошла до отметки 50, потом 60 и доползла до 70. Литтлхэйвен находился всего лишь в миле от бухты, и мистер Эмберли уже через полторы минуты добрался до литтлхэйвенской гавани. Подъехав к одному из причалов, он резко затормозил. Стоявший на причале моряк в синем свитере с удивлением посмотрел на выходящего из машины Эмберли.

Когда он понял, что этот джентльмен желает прямо сейчас пойти в море на моторной лодке, он инстинктивно огляделся вокруг, лихорадочно соображая, кого бы в случае необходимости позвать на помощь. Он решил, что этот джентльмен — не кто иной, как пациент, сбежавший из сумасшедшего дома.

— Я не сумасшедший, — сказал Эмберли. — Я работаю на полицию. Есть ли здесь лодка, которой можно воспользоваться прямо сейчас?

Моряк слышал, что с психами надо соглашаться.

— О, да, сэр. Все наши моторки готовы к плаванию, — сказал он, отодвигаясь подальше от Эмберли.

Эмберли схватил его за руку.

— Послушайте меня, — сказал он. — Один человек вышел в море из бухты на своей лодке, мне нужно перехватить ее. Если я успею это сделать, вы получите десять фунтов.

Моряк колебался, одновременно пытаясь высвободить свою руку. Десять фунтов — это десять фунтов, но тем не менее этот джентльмен — явно ненормальный.

— Разве я похож на сумасшедшего? — раздраженно спросил Эмберли. — Где та быстроходная лодка, что причаливала к пристани утром?

Моряк стал пристальнее всматриваться в Эмберли.

— Боже милостивый! Теперь я вижу: вы тот самый джентльмен из Лондона, который расспрашивал нас вчера! — воскликнул он.

— Да, это я. Ради бога, прошу вас, поторопитесь! Добудьте любую лодку, готовую к отплытию, и чем быстрее, тем лучше!

— Скажите сэр, вы переодетый полицейский? — с почтением в голосе спросил моряк.

— Да, — не колеблясь, ответил Эмберли.

— Тут есть гоночная моторка мистера Бенсона. Я знаю, там наверняка есть полбака горючего. Он сегодня выходил на ней в море. Но я не знаю, как…

— Десять фунтов! — повторил Эмберли.

— Хорошо, сэр. И все неприятности вы берете на себя, — сказал матрос, пропуская Эмберли к причалу.

Гоночная моторка стояла на якоре примерно в пятидесяти ярдах от пристани. Моряк, решившись на рискованный шаг, теперь осознавал, что нужно торопиться. Они быстро сбежали по ступенькам и уже через минуту сидели в маленькой лодочке, стоявшей на привязи у пристани.

Подплыв к моторной лодке, они быстро сбросили покрывающий ее брезент. Матрос забрался в рубку и запустил мотор.

— Мотор еще не остыл, сэр, — сказал он. — Кажется, нам везет.

Эмберли занял место у штурвала.

— Хорошо бы, если так, — отозвался он.

Лодка рванулась вперед, лавируя между стоящими на якоре судами. Убедившись, что его странный пассажир умеет управлять лодкой, моряк взбодрился. После того, как моторка отошла подальше от гавани, он без всяких понуканий старался развить максимально возможную скорость. Нос моторки вздыбивал белую пену. Мотор тарахтел на басовитых нотах.

Пустынное море серебрилось в лучах луны. Эмберли держал курс на зюйд-вест. В этом направлении он уже наметил точку в море, где, по его расчетам, они должны были перехватить другую лодку. Медленно ползли минуты. Для Эмберли каждая из них казалась часом. В ушах стоял рев мотора. Внезапно Эмберли знаком скомандовал своему спутнику заглушить мотор. Сразу стало тихо, как будто их накрыли невидимым одеялом. Скользившую по инерции лодку начало качать. Тогда-то сквозь тишину Эмберли уловил звук, который он так хотел услышать. На довольно большом расстоянии от них другая моторка шла курсом в открытое море. Эмберли снова взялся за штурвал и дал команду запустить мотор. Немного изменив направление, лодка полетела вперед, разрезая носом волны.

Через пять минут Эмберли снова велел матросу выключить двигатель. Теперь уже мотор второй лодки тарахтел совсем неподалеку.

— Она там. Вперед! — скомандовал Эмберли.

Вновь запуская мотор, моряк размышлял, кого они могут преследовать, и жалел, что не спросил об этом раньше. Сейчас выяснить это было невозможно из-за шума мотора, так что моряку оставалось только самому строить различные предположения, но все они были малоправдоподобными. В ожидании возможной команды, он не сводил глаз с Эмберли, который не заставил себя ждать, вновь подав знак заглушить двигатель.

На этот раз уже ничто не нарушало воцарившуюся тишину.

— Но ведь мы шли прямо на другую моторку, — озадаченно сказал моряк. — Куда же она девалась?

Эмберли достал из кармана фонарь и стал описывать им дугу, направляя его мощный луч в море. Фонарь светил вперед на две сотни ярдов, однако, Эмберли не увидел ничего, кроме серебристой ряби.

— Быстро! Заводи мотор! — выкрикнул Эмберли. — Скорость — вполовину возможной!

Лодка начала кружить на относительно небольшом участке. Луч фонаря обшаривал пространство впереди. До слуха моряка донесся сдавленный голос Эмберли:

— Я опоздал! О боже, я опоздал!

«Почему мы начали кружить? Все же он не в своем уме», — подумал моряк. Вдруг он увидел, как Эмберли, перегнувшись через штурвал, наткнулся взглядом на какой-то темный предмет, показавшийся над водой.

— Давай вперед! — крикнул Эмберли. — Она сейчас потонет!

— Боже правый! — вырвалось у моряка, не ожидавшего такого разворота событий. — Потонет?

— Вперед, черт возьми!

Моторка набрала скорость. Они уже могли ясно видеть другую лодку, накренившуюся кормой и уже наполовину погрузившуюся в море.

Моторка Эмберли подлетела к ней, как на крыльях.

— Тихий ход! — скомандовал Эмберли, подруливая к обнаруженной лодке. — Глуши мотор!

Шум двигателя смолк. Моторка проскользила еще несколько футов и остановилась, покачиваясь, рядом с тонущей лодкой.

Лодка была наполовину залита водой. Чтобы освободить обе руки, Эмберли отбросил фонарь, но и при лунном свете он увидел все, что ему было нужно. У самого борта лодки, чуть возвышаясь над уровнем воды, виднелось белое лицо. Нижняя часть его была замотана шарфом.

— Отец наш небесный! — с изумлением воскликнул моряк. — Здесь женщина!

Эмберли нагнулся и подхватил Ширли. Она почему-то оказалась очень тяжелой. Эмберли догадался, что к ее ногам привязан груз.

— Все хорошо, моя бедная девочка! Все хорошо! — повторял он и, повернув голову, крикнул через плечо своему спутнику:

— Нож, быстро!

Моряк, одной рукой держась за поручень, другой достал из кармана нож и протянул Эмберли. Эмберли открыл нож и, нагнувшись, начал шарить по дну лодки. К телу Ширли у талии было привязано что-то твердое. Эмберли нащупал железную цепь и веревку, которой она была привязана, и перерезал ее ножом. В следующий миг Ширли вновь была в его руках. Он перенес ее в свою лодку и положил там. Она была смертельно бледна. Ее глаза были широко открыты. Она смотрела на Эмберли, не веря в происходящее. Руки и ноги у нее были крепко связаны. Внезапно ее всю затрясло.

Эмберли размотал шарф и вытащил кляп у нее изо рта. Затем достал из заднего кармана фляжку и приложил к посиневшим губам Ширли, поддерживая ее за плечи.

— Выпей, Ширли! Я сейчас развяжу тебя, но сначала выпей. Ну вот и молодец! — сказал он и повернулся к моряку. — К берегу! Как можно скорее!

— Да, да, сэр, не беспокойтесь, — ответил моряк. — Только прошу вас отрулить чуть в сторону, чтобы нам не столкнуться с этими обломками кораблекрушения. Все, спасибо, капитан.

Моряк сам занял место у штурвала и направил нос моторки прямо на гавань.

Эмберли опустился на колени и начал перерезать веревки, от которых на руках Ширли оставались глубокие следы.

На ее лице появилась слабая улыбка.

— Вы всегда… появляетесь… в нужный момент, — стуча зубами в ознобе, выговорила она. — Спа… спасибо!

19

Все пережитое Ширли за последние часы, включая ужас утопающего, оказало на нее свое неизбежное действие. Хотя бренди согнало синеву с ее губ. Ширли на обратном пути до гавани пребывала в бессознательном состоянии. Эмберли мог сделать для нее очень немногое. Он завернул ее в свое пальто, но, поскольку одежда Ширли промокла насквозь, ее тело оставалось холодным. Он начал растирать ей руки и ноги.

Моряк давал сочувственные советы. Выбрав момент, он крикнул Эмберли прямо в ухо:

— Кто это сделал?

Не получив ответа, он наклонился к нему и доверительно прокричал:

— А я-то думал, что у вас крыша поехала.

Гостиница располагалась рядом с пристанью, и, как только они причалили, Эмберли понес Ширли прямо туда. Моряк указывал ему дорогу. Хозяйка гостиницы, яркая блондинка невероятных размеров, вышла из-за стойки бара. Несмотря на свою полноту, она оказалась очень расторопной и верно оценила ситуацию с первого взгляда. Моряк, обрадовавшийся возможности выговориться, принялся красочно описывать их спасательную операцию, а Эмберли в это время укладывал Ширли на диван в гостиной.

— Слава богу, жива, — сказала хозяйка и командирским тоном велела Эмберли нести молодую леди наверх. Затем она прокричала кому-то приказание принести ведерко углей в лучшую спальню. Судя по громкости отданного распоряжения, его адресат находился, очевидно, на расстоянии мили. Велев Эмберли следовать за ней, хозяйка стала подниматься наверх.

Эмберли с Ширли на руках был препровожден в комнату с легким запахом плесени, где он уложил Ширли на большую кровать из красного дерева. После этого хозяйка заявила, что он ей больше не нужен, и он удалился с чувством, что Ширли находится в надежных руках.

Внизу моряк потчевал посетителей бара красочным рассказом о чудесном спасении. История нисколько не проигрывала в его пересказе. Он было отказался принять две пятифунтовые купюры, которые Эмберли извлек из своего портмоне, но после непродолжительного спора дал себя уговорить. Когда Эмберли уходил, моряк угощал всех находившихся в баре бесплатной выпивкой. Было похоже, что он и его приятели застряли там надолго. Эмберли мысленно пожелал, чтобы эта ночь для моряка не закончилась в полиции.

«Бентли» стоял на том же месте, неподалеку от причала, где Эмберли оставил его. Фрэнк сел в автомобиль и направился к бухте. Шел девятый час. Было холодно. Он хотел надеть пальто, но, увидев, что оно промокло, бросил его на заднее сиденье.

Эмберли ехал быстро, но теперь уже соблюдая все правила приличия. Как только он подъехал к домику грузчика и затормозил, дверь открылась и навстречу ему вылетел сержант Габбинс.

— Это вы, мистер Эмберли! — воскликнул он. — О боже, сэр, как я переживал! Прошел почти целый час с тех пор, как вы умчались. Удалось ли вам перехватить лодку? И где вы были, сэр?

— В трактире, — ответил Эмберли, снова, как всегда, насмешливо.

Такого ответа сержант совершенно не ожидал.

— Позвольте, где? В трак… в трактире? Вы опять шутите, сэр? И вы, я вижу, в хорошем настроении?

— В прекрасном, — подтвердил Эмберли. — Вы взяли его?

— Нет, — с горечью сказал сержант. — Не получилось.

А все почему? Потому что этот безнадежный дурак, которого вы наняли, не догадался залить бензин в свою моторку.

Сержант вдруг осознал, что выражение лица Эмберли перестало быть суровым и мрачным.

— Боже мой, сэр! Не хотите ли вы сказать… Вы что же, нашли ее?

— О да, я нашел ее, — ответил Эмберли. — Она находится в трактире, о котором я уже сказал вам.

— Она жива, сэр? — спросил сержант, боясь поверить в невероятное.

— Жива. И я с нетерпением жду возможности услышать ее рассказ.

Сержант ринулся к Эмберли и со всей силой пожал ему руку.

— Я не знаю, сэр, был ли я когда-нибудь так обрадован, как сейчас. Мистер Эмберли, вы просто чудо, вот вы кто! Самое настоящее чудо!

Эмберли засмеялся.

— Не заставляйте меня краснеть, Габбинс. Расскажите лучше, что у вас случилось.

При этих словах радостная улыбка сержанта погасла.

— Хорошо вам спрашивать, сэр. Вы говорили, что нас ждет моторная лодка. Да, она нас ждала, но с абсолютно пустым баком! Когда вы так внезапно умчались, я сказал Пибоди, что он переходит под мое командование, и велел ему пошевеливаться.

Мы с ним пошли по берегу бухты к тому месту, где, как он сказал, у него была пришвартована лодка. Там действительно была лодка, причем готовая к отплытию, но это была всего лишь маленькая гребная лодка. Я терпеть не могу эти хрупкие лодчонки, они явно предназначены для людей другой комплекции. Но, выполняя свой долг, я сел в нее, Пибоди сел на весла, и мы поплыли к его моторной лодке. И все было хорошо, если бы не его неуместное замечание, что, мол, бывают же такие толстяки. Я не привык к подобному и не мог оставить это без внимания. Эта реплика была совершенно излишней. Короче говоря, мы подошли к моторке вплотную. Этот тупоголовый болван помог мне перелезть в нее. И только тогда он вспомнил, что не залил в бак бензин. Вы, конечно, можете смеяться, сэр. Для вас, может быть, нет лучшего развлечения, чем перелезать из одной лодки в другую, когда днище ходит у вас под ногами туда-сюда и вот-вот совсем выскользнет. И опять же все из-за этого чертова дурака, который и полминуты не может удержать лодку в неподвижном состоянии.

— Мне кажется, Пибоди хотел немного пошалить с вами, сержант.

— Если бы я заподозрил такое, — начал заводиться сержант, — я не знаю, что бы с ним сделал. Ну так вот, как я уже сказал, он вспомнил про бензин, и мне пришлось обратно перелезать из моторки в гребную лодку. Уж не знаю, что хуже: вылезать из этой проклятой скорлупки или влезать в нее. Все же мне удалось это сделать, и я приказал Пибоди, как можно быстрее грести к тому самому причалу. Это было лучшее, что я мог сделать, сэр, так как от моторки не было никакого толку, а через бухту надо было как-то переправляться. Я не буду повторять слова Пибоди, потому что это не стоит повторения, но…

— Я сказал, — раздался голос Пибоди, — я сказал, что не нанимался перевозить бегемота на веслах через бухту. И я и в самом деле не нанимался.

Сержант обернулся и увидел мистера Пибоди.

— Хватит! — сказал сержант. — Нечего вам тут околачиваться. Я должен предупредить вас, что если вы еще раз позволите себе дерзость, то вам не поздоровится. Вы мешаете представителям власти выполнять свои обязанности. Вот как это называется.

Услышав такое суровое обвинение, мистер Пибоди почел за лучшее ретироваться. Сержант повернулся к Эмберли.

— Не обращайте на него внимания, сэр.

— Я хочу узнать, — сказал Эмберли, — видели ли вы, подходил ли кто-нибудь на веслах к тому причалу.

— Я как раз подхожу к этому, — ответил сержант. — Могу вам сказать так: и да, и нет. Я заставил этого Пибоди идти на веслах к противоположной стороне бухты, но беда в том, что мы были очень далеко, и я не знаю, сколько времени мы затратили, пока добрались до этого причала. Когда он уже был виден, я заметил человека, выходящего из лодки, похожей на ту, в которой находился я сам, и привязывающего лодку к одному из столбов. Может быть, сэр, вы будете винить меня за то, что я не воспользовался мощным фонарем, лежавшим у меня в кармане. Однако я подумал: этот парень не видел нашу лодку и не знает, что за ним следят, а посветить фонарем значит выдать себя. И тогда он скроется прежде, чем я успею добраться до берега. Поэтому я сказал себе, что лучше всего затаиться. Так, чтобы Пибоди греб изо всей силы, но тихо. Что и было сделано, сэр. Мы уже подплывали к этому причалу, когда я услышал, как за домиком заводят машину, а через минуту увидел фары автомобиля, освещающие дорогу, которая, как сказал Пибоди, ведет к Лоучестеру.

— Понятно, — сказал Эмберли. — Жаль, что так получилось. Но в целом, сержант, я думаю, вы действовали правильно.

— Вы снимаете камень с моей души, сэр, — облегченно вздохнул сержант. — Поскольку молодая леди жива, она быстро опознает этого человека. Не считая того, что мы с вами уже знаем, кто это.

— Считаете, что знаем?

— Ну как же, сэр? — с некоторым оттенком снисходительности сказал сержант. — Разве вы забыли, что я сказал вам в ту ночь, когда застрелили Альберта Коллинза?

— Нет, не забыл. Но, может быть, у вас найдется что-нибудь еще?

— Да, сэр. У меня есть отпечаток подошвы и отпечатки автомобильных шин. И чем скорее я доберусь до местного отделения полиции, тем лучше, потому что преступника нужно задержать. Отпечаток подошвы очень крупный; крупнее, чем я ожидал.

— Сержант, вам цены нет, — сказал Эмберли. — Сейчас я вас доставлю в полицию. Залезайте в машину.

Весьма довольный, сержант забрался в машину.

— Что ж, я сделал все, что мог. Осталось только арестовать его.

— Вы обязательно арестуете его, — пообещал Эмберли. — Мне кажется, что после этого дела вы должны получить заслуженное повышение. Жаль только, что я не видел, как вы залезали в моторку.

— Да, уж, я не сомневаюсь, что вы жалеете об этом, сэр. Но, может быть, вместо того, чтобы вести разговор обо мне и моторной лодке, вы лучше скажете, за кем я гонялся все это время.

— Но я полагал, что вы знаете это? — произнес мистер Эмберли, удивленно подняв брови.

— У меня все-таки есть сомнения, — признался сержант. — Когда в тот раз я говорил о Бейкере, я имел в виду…

— Не надо портить впечатления, сержант. Вы говорили, что это мой человек.

Сержант осторожно спросил:

— Что я в самом деле так говорил?

— И были совершенно правы, — сказал Эмберли. — Это действительно мой человек.

Сержант в волнении проглотил слюну, но быстро взял себя в руки и бессовестно заявил:

— Я как раз и собирался это сказать, но вы меня перебили. Я сразу понял, кто он такой.

Мистер Эмберли усмехнулся.

— Да? Так вы сразу поняли кто настоящий преступник?

— Послушайте, сэр, — сказал сержант. — Если это не Бейкер, то, насколько я понимаю, это может быть только один человек. И этот человек — мистер Фаунтин.

— Ну наконец-то! — воскликнул Эмберли. — Разумеется, это Фаунтин.

— Все это прекрасно, — сказал сержант, — но зачем ему понадобилось убивать молодую леди?

— Она — его родственница, — ответил Эмберли. — Бэзил Фаунтин — двоюродный брат ее отца.

— О! — воскликнул сержант. — Потому что она его родственница… Вы считаете, сэр, что это все объясняет?

— Должно объяснять, — сказал Эмберли. — Если только вы способны к двум прибавить два.

Сержант все еще решал этот простой пример, когда машина подъехала к отделению полиции. Мистер Эмберли высадил сержанта и поехал в гостиницу.

Златокудрая хозяйка гостиницы встретила его хорошими новостями, сообщив, что бедная молодая леди уже согрелась и в настоящий момент пьет горячий бульон. Мистеру Эмберли было разрешено подняться наверх и навестить ее. Ширли, одетая в халат хозяйки и укутанная во множество шалей, выглядела ужасно тонкой. Она сидела перед большим камином и по глоточку пила горячий бульон, а заодно сушила свои короткие вьющиеся волосы. По решительному стуку в дверь она сразу поняла, кто это, и довольно застенчиво крикнула:

— Войдите.

Мистер Эмберли, вошел и закрыл за собой дверь, подошел к камину и остановился, глядя на Ширли сверху вниз и улыбаясь ей одними глазами.

— Мне кажется, мисс Ширли Браун, — сказал он, — что я все время, сталкиваюсь с вами в неловких для вас ситуациях.

Она хотела рассмеяться, но, начав, сразу смолкла.

— Пожалуйста, не надо! — Она взглянула на него. — Я, должно быть, ужасно выгляжу. Прошу вас, садитесь. Я… я еще не поблагодарила вас.

Он сел на плюшевое кресло.

— О нет, нет! Ваши манеры улучшаются. Вы сразу же меня поблагодарили.

— В самом деле? — Ширли улыбнулась. — Я не помню. Я… Когда я услышала шум другой лодки, я поняла, что это вы. Ваш полицейский рассказал вам, что произошло?

— Такер? О, нет, он ничего не понял. Я прошу прощения за то, что приставил к вам такого никудышного стража. Меня вела моя собственная интуиция. Кстати, Билл выпрыгнул через кухонное окно. Я оставил его с Такером.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы подумали о нем, — сказала Ширли еще более застенчиво.

— Мне вообще свойственна любезность, — ответил Эмберли.

Она рассмеялась и покраснела.

— Да. Я… я знаю.

— Я не хочу беспокоить вас, — произнес он, — но меня тревожит одна вещь. Что вы сделали с вашей половиной?

Изумившаяся Ширли переспросила, глядя ему в лицо:

— С моей половиной?

— Только не говорите, что она была при вас!

— Нет, — ошеломленно сказала она, продолжая смотреть на него.

— Тогда куда же вы ее дели? Может быть, просто забыли в коттедже, как свой пистолет? Попробуйте вспомнить, это очень важно. Тот, кто хотел убить вас, знал о ней. Фелисити по своей глупости рассказала об этом, и поэтому от вас нужно было избавиться.

— Фелисити? — переспросила она. — Откуда же Фелисити могла об этом знать?

— Она и не знала, но знала о том, что по дядиной рассеянности книга побывала в ваших руках в тот самый день, когда он взял ее у Фаунтина. Про это-то она и рассказала.

Ширли отодвинула волосы со лба.

— Я не могу понять. Совершенно не могу догадаться, как вы узнали о книге. Кто рассказал вам?

— Никто не рассказывал. Милая девочка, вы все-таки недооцениваете мой интеллект. Из-за этой книги в «Грейторн» дважды вторгался взломщик. Я, естественно, предположил, что Коллинз выбрал эту книгу в качестве тайника. Но в книге ничего не оказалось. Из-за вашей скрытности я только терялся в догадках, где может быть вторая половина. Лишь вчера я узнал, что дядя оставлял книгу на десять минут в «Кабаньей голове». И где же была спрятана эта половина?

Ширли отвечала как загипнотизированная:

— В обложке. Я нашла ее совершенно случайно. Но в ней нет никакого толка. Коллинз умер, а другая половина была у него. Так что это все теперь бесполезно.

— Напротив, — сказал Эмберли. — Это была половина Коллинза.

— Да, я знаю, но он нашел половину Доусона.

— Извините, но должен возразить, — сказал Эмберли. — Он ее не находил. Я взял половину Доусона.

— Вы? — изумилась она. — Вы ее взяли? Но… но как вы узнали, что она существует? Где вы нашли ее?

Он улыбнулся.

— В ящике некоего комода. Припоминаете?

Ширли покачала головой.

— А я считала, что она у Коллинза. На вас я и не думала. Вы знали, что она там?

— Нет. Но когда вы во время карнавала отправились на ее поиски, я последовал за вами. После того, как вас спугнул Коллинз, я подошел к комоду, обследовал его и нашел ту половину завещания, которая была у Доусона. Таким образом, все мои подозрения подтвердились.

— Где же вы прятались? — спросила она. — Я ведь не видела вас и была уверена, что Коллинз вернулся к комоду раньше меня.

— Я стоял за большой портьерой в сводчатом проходе. Когда вы вместе с Коллинзом пошли в моем направлении, я по тактическим соображениям отступил в ближайшую спальню. Так что все очень просто.

Она в изумлении смотрела на него.

— Просто? Но откуда вы могли знать, кто я такая? Леди Мэттьюз еще не видела меня и не могла рассказать, кто я.

Последняя фраза заинтересовала Эмберли.

— Тетушка Марион? Вы хотите сказать, что она знает, кто вы?

Ширли кивнула.

— Ей вы, видно, доверяли больше, чем мне.

На этот упрек Ширли отреагировала необычным образом. Она стала оправдываться.

— Нет, совсем нет! Леди Мэттьюз поняла, кто я такая, как только увидела меня. Она только вчера рассказала мне об этом, когда я… попросила прислать вас ко мне. Видите ли, я очень похожа на отца. Она узнала меня.

— Неужели? — рассмеялся Эмберли. — Тетя Марион оч-чень проницательна. У меня же подозрения возникли после того, как я увидел вас и один женский портрет. Потрясающее сходство! Но вы еще не рассказали, что сделали со своей половиной.

— Вчера перед тем, как пойти в коттедж, я вложила ее в конверт и послала леди Мэттьюз, — сказала Ширли. — Больше я ничего не могла придумать.

— Слава богу! — воскликнул Эмберли. Из всего, что вы совершили за последнее время, это было самым разумным.

Он взглянул на часы.

— С минуты на минуту сюда должен явиться мой большой друг — сержант Габбинс. Он наверняка потребует, чтобы вы написали пространное заявление. Но до его прихода я хотел бы задать вам один вопрос и получить на него ясный ответ. Согласны ли вы стать моей женой?

На минуту Ширли показалось, что она не расслышала вопрос. Она в изумлении смотрела на Эмберли, не веря своим ушам.

— Но я же не нравлюсь вам!

— Бывали моменты, — согласился мистер Эмберли, — когда я с удовольствием придушил бы вас.

Она рассмеялась.

— О, вы невыносимы! Как же вы собираетесь жениться на мне?

— Сам не знаю, — ответил Эмберли, — но собираюсь.

— Но вы же сами говорили, что я вам не нравлюсь, — настаивала Ширли.

— Ну зачем к этому возвращаться? Вы и вправду мне совсем не нравитесь. Вы — упрямая, своевольная и невероятно скрытная. Ваши манеры ужасны, а вы сама — просто маленькое недоразумение. И все-таки я обожаю вас! — Он наклонился и взял ее руки в свои. — Мне кажется, что я влюбился в вас с первого взгляда.

Ширли нерешительно попыталась высвободить руки.

— Этого не может быть. Вы ужасно со мной обращались.

— Возможно, — ответил Эмберли, — но скажите, если бы я не был влюблен в вас уже тогда, то я бы все рассказал о вас в полиции?

Ширли вдруг осознала, что уже не сидит, а стоит на ногах, причем очень близко к Эмберли. Она совершенно не помнила, как это произошло. Очень внимательно рассматривая рисунок на его галстуке, она сказала чуть охрипшим голосом:

— Даже не знаю, хочу ли я выйти замуж за человека, который так плохо думает обо мне.

Эмберли подхватил ее и поднял на руки.

— Моя любимая! Я думаю, что ты восхитительна! — сказал он.

Мисс Ширли Браун, только что избежавшая мучительной смерти, вдруг поняла, что ей предстоят новые испытания, в лучшем случае, перелом ребра. И хорошо, если только одного, так крепки были объятия Фрэнка. Однако она почему-то не делала попыток высвободиться.

От дверей донесся извиняющийся голос сержанта:

— Прошу прощения, но я стучал два раза.

20

В одиннадцать часов леди Мэттьюз, раскладывающая свой пасьянс, услышала характерный шум подъезжающего «бентли». Ее супруг и дочь, так и не сумевшие выведать, что же она знает, с облегчением вздохнули.

Леди Мэттьюз оторвала взгляд от карточного столика.

— Очень хорошо, — сказала она. — У меня три раза сошелся пасьянс. Интересно, привез ли он ее?

Они услышали шаги дворецкого и открывающуюся дверь. Минутой позже появилась Ширли в странных одеяниях явно с чужого плеча, следом за ней вошел мистер Эмберли.

Леди Мэттьюз встала.

— Я знала, что все хорошо закончится, — спокойно сказала она. — Я так рада, моя дорогая. Вы рассказали Фрэнку?

Ширли взяла ее за руки.

— Он сам обо всем узнал, — ответила она. — Теперь я понимаю, что была дурочкой. Во всяком случае, Фрэнк так думает.

Сэр Хэмфри, надевший очки, чтобы лучше разглядеть ее, в замешательстве посмотрел на своего племянника.

Эмберли усмехнулся.

— Восхищаетесь нарядами Ширли? Очень мило, не правда ли? Они принадлежат хозяйке трактира в Литтлхэйвене. Вы не возражаете, если мы пройдем в ваш кабинет? Я уже втолкнул туда сержанта. Ему нужно получить приказ на арест Фаунтина.

— Мне он никогда не нравился, — сказала леди Мэттьюз..

— Арест Фаунтина? — переспросил сэр Хэмфри. — Боже, спаси и помилуй! По какому обвинению?

— Ну, для начала — попытка убийства. Сержант все вам расскажет. Тетя Марион, сегодняшняя почта пришла?

— Конечно, Фрэнк. — Она достала конверт из сумки для покупок и посмотрела на Ширли. — Отдать это ему, моя дорогая?

— Да, пожалуйста, — вздохнув, ответила Ширли.

Эмберли взял конверт и вскрыл его. Перед тем как извлечь из конверта его содержимое, он с любопытством посмотрел на свою тетушку и спросил:

— Что в конверте, тетя Марион?

Леди Мэттьюз подвела Ширли поближе к камину.

— Думаю, там завещание Джаспера Фаунтина, — ответила она.

— Таких, как вы, тетя, приговаривали к сожжению на костре, — сказал Эмберли. — Это чистейшей воды колдовство. Но вы не совсем правы, здесь только половина завещания.

— Ах, ну теперь все объяснится, — сказала леди Мэттьюз. — Но надо склеить их вместе. У меня где-то есть клейкая лента. Бедное дитя, он пытался убить вас? Садитесь, пожалуйста.

Эмберли достал из конверта половинку разорванного листа и положил ее на карточный столик. Из своего портфеля он извлек похожий листок.

— Вы что же, уверены, что у меня есть другая половина? — спросил он.

Леди Мэттьюз поставила ноги поближе к огню.

— Фрэнк, милый, если у тебя ее нет, то чем же ты занимался все это время?

— Вы как всегда правы, тетя. — Он подошел к письменному столу. — Где клейкая лента? Где-нибудь в ящиках?

— Да, посмотри, пожалуйста. Там полно всяких счетов. Но, я знаю, там должна быть эта лента. Фелисити, дорогая, скажи Дженкинсу, чтобы принесли что-нибудь поесть для этой бедной крошки. И бутылку бургундского. Он знает.

Фелисити наконец-то обрела дар речи.

— Если никто не объяснит мне сейчас же, что происходит, со мной будет истерика! — воскликнула она. — Я чувствую, что она уже начинается. Кто вы? Почему на вас эти ужасные одежды, и вообще, что все это значит?

— Не приставай к ней, дорогая. Это внучка Джаспера Фаунтина. Она собирается выйти замуж за Фрэнка. Чудесная пара. Но я забыла поздравить вас. Или, наверное, мне нужно поздравить одного Фрэнка? Уж и не знаю.

Эмберли обернулся с клейкой лентой в руке.

— Тетушка Марион, вы в самом деле ведьма!

— Совсем нет, Фрэнк. Это очевидно. Все помолвленные пары выглядят одинаково. Фелисити, передай сюда поднос с едой и бургундское.

— Я очень голодна, — сказала Ширли, — но, пожалуйста, не нужно бургундского, леди Мэттьюз. Мистер Эм… то есть Фрэнк, спасая меня сегодня, влил мне в горло целую кварту бренди. Так что я не смогу больше выпить.

— Это было два часа назад. Выпей, как тебе говорят, — сказал Эмберли. — А потом отправишься в постель. Да, тетя Марион?

Фелисити, которая успела сходить в свою комнату, подошла к Ширли и взяла ее за руку.

— Пойдем, — сказала она. — Мы с тобой примерно одного роста. Тебе нельзя дольше оставаться в этих одеждах. Мне больно смотреть на тебя.

— Она отправляется в постель, — сказал Эмберли.

Ширли поднялась, с благодарностью посмотрев на Фелисити.

— И не подумаю. Когда мы ехали домой, я всю дорогу спала и поэтому совсем не устала, но с удовольствием переоденусь.

— Тебе кажется, что ты не устала, — сказал Эмберли, — но…

— О Фрэнк, замолчи! — перебила его сестра. — Какой сон, когда пока тут так интересно. Пойдем, Ширли, не обращай на него внимания.

Мистеру Эмберли пришлось сдаться.

Через десять минут к дому подъехала еще одна машина, и Дженкинс с выражением покорности судьбе на лице доложил о приезде Фрейзера.

Настроение инспектора сменялось то раздражением на Эмберли, который, как оказалось, все время держал его в неведении, то радостью по поводу предстоящего ареста. Держась строго и весьма официально, он воспользовался возможностью выразить свое мнение о том, что расследование велось без соблюдения установленного порядка. Затем повернулся к Эмберли, стоящему у камина и просматривающему вечернюю газету, и спросил, не желает ли он вместе с полицейскими поехать в «Нортон Мэнор».

— С полицейскими в «Нортон Мэнор»? — переспросил Эмберли. — За каким дьяволом?

— Принимая во внимание ваш большой вклад в расследование, — выдавил из себя инспектор, — я подумал, что вы, возможно, захотите участвовать в аресте преступника.

Мистер Эмберли бархатным голосом ответил:

— Я не сомневаюсь, что вы сумеете сделать из ареста черт знает что. Но, однако, моему усердию в работе на полицию есть предел. Я раскрыл вам это преступление, теперь уж сами доводите дело до конца.

Инспектор ощутил прилив негодования, но сдержался и, сопровождаемый строгим взглядом сэра Хэмфри, вышел из комнаты.

Когда девушки снова спустились вниз, в гостиной уже был накрыт стол с ужином для Ширли. По блестящим от возбуждения глазам Фелисити было ясно, что она уговорила Ширли рассказать ей всю историю. Она одолжила Ширли свое самое новое платье. Было очевидно, что она полностью одобряет ее помолвку.

Через три четверти часа в «Грейторне» вновь услышали, как к парадному входу подъехала машина. Ширли только что покончила с ужином и заявила, что теперь у нее хватит сил для участия в разговоре. Сэр Хэмфри выразил необычное для него горячее желание узнать обо всем, что произошло с момента убийства Доусона. Даже леди Мэттьюз обратилась к Фрэнку с той же просьбой. Она сказала, что пока для нее все это похоже на головоломку, которая никак не складывается из отдельных разрозненных кусочков.

Вновь услышав шум мотора, сэр Хэмфри раздраженно сказал:

— Когда-нибудь они оставят нас в покое?

— Должно быть, это инспектор, — предположил Эмберли. — Он не любит меня, но, видимо, на всякий случай решил уведомить, что арест произведен.

Это, однако, оказался не инспектор, а мистер Энтони Коркрен, прибывший в сопровождении сержанта Габбинса.

— О? — удивился Эмберли. — Что еще?

Энтони был не в себе.

— Боже! — сказал он. — Извините, леди Мэттьюз! Но я потрясен. Послушай, Эмберли, это ужасно! Особенно для Джоан. Настоящий кошмар! Я оставил ее с домоправительницей, а мне нужно срочно вернуться в «Мэнор». Вам все расскажет сержант. Он пустил себе пулю в лоб!

На какое-то время все застыли в молчании. Затем Эмберли начал набивать свою трубку.

— Я так и думал, что Фрейзер превратит этот черт-те во что, — прокомментировал он полученные известия. — Что все-таки случилось, сержант?

Леди Мэттьюз мягко сказала:

— Присаживайтесь, сержант. Вы, наверное, очень устали. Может быть, все к лучшему. Не будет скандала. Ведь речь идет о Бэзиле Фаунтине?

Сержант поблагодарил ее и сел на краешек стула, держа в руках свою каску. Фелисити тут же отобрала у него каску и положила на стол. Ее он тоже поблагодарил, но теперь уже он явно не знал, что ему делать со своими руками и куда их положить.

— Ближе к делу! Что случилось? — нетерпеливо спросил Эмберли.

— То, что сказал мистер Коркрен, сэр. Инспектор испортил все дело.

— То-то, я смотрю, вид у вас довольный. Послушайте, сержант, никто не утащит вашу каску. Перестаньте все время смотреть на нее. Все же — что произошло?

Сержант глубоко вздохнул.

— Так вот, сэр, мы поехали в «Мэнор». Инспектор, я и двое констеблей. Нам открыл дверь человек по фамилии Бейкер, которого вы знаете.

— Как его настоящая фамилия, Фрэнк? — спросила леди Мэттьюз. — Я что-то не могу припомнить.

— Петерсон. Но я не предполагал, что вы его когда-либо видели, тетушка?

— Да, милый. Я как-то заезжала к тебе на лондонскую квартиру, а ты куда-то отлучился. Я никогда не забываю лица. Простите, я вас, кажется, перебила, сержант.

— Ничего страшного, — ответил сержант. — Итак, мы прибыли в «Мэнор», и этот Петерсон провел нас в библиотеку, где находились мистер Фаунтин и мистер Коркрен. Мистер Фаунтин был явно сам не свой. Инспектор предъявил ему ордер на арест по обвинению в попытке совершить убийство мисс Ширли Фаунтин, известной также под фамилией Браун. Фаунтин заморгал глазами от неожиданности, но в целом сохранял спокойствие. Я знаками показал инспектору, чтобы он быстренько надел на него наручники, но инспектор, к сожалению, не принял мои знаки во внимание и решил действовать по-своему. И вместо того, чтобы сначала нацепить на Фаунтина браслеты, а уж потом вести разговоры, он начал убеждать его, что игра проиграна. Настоящий пустозвон! Ну и, конечно, когда он рассказал, что молодую леди спасли, Фаунтин понял, что у него нет никаких шансов вывернуться. Странное дело, сэр, но, когда он узнал, что она жива, он, как мне показалось, вздохнул с облегчением. И, что меня удивило, он сказал при этом, что рад. «Я никогда не хотел этого. Меня вынудили обстоятельства. Я прошел через настоящий ад». И добавил еще: «Я готов идти с вами и чертовски рад, что все кончилось». Прошу прощения, миледи, я повторяю его слова. После этого он сказал: «Я хотел бы кое-что взять с собой», — и пошел к письменному столу. — Конечно, мне необязательно было вмешиваться, тем более при инспекторе, но я не мог сдержаться. «Стойте там, где стоите! — прокричал я. — Мы сами дадим вам то, что нужно». Но тут инспектор — чтоб мне сгореть, если это не так — только из-за того, чтобы поступить наперекор мне, разрешил Фаунтину взять все, что он захочет из вещей, находящихся в той комнате. А мне велел не лезть не в свое дело и не указывать ему. И это в присутствии двух констеблей. Но он еще пожалеет, когда обо всем узнает начальник полиции и будет выяснять, как все произошло.

— Таким образом, — продолжил сержант, — он позволил Фаунтину подойти к письменному столу. Любому глупцу было бы ясно, что случится дальше. Фаунтин открыл ящик стола, и не успел инспектор и глазом моргнуть, как он выхватил оттуда пистолет и выстрелил себе в голову.

— А в это время Джоан стояла в дверях и все видела, — дополнил мрачную картину Коркрен.

— Мне очень жаль, что так вышло, — сказал Эмберли.

— Мне тоже, — присоединилась к нему Ширли. — Я знаю, что Джоан Фаунтин не имеет ко всему этому никакого отношения, и не хочу, чтобы она страдала.

— Я надеюсь, — сказал Энтони доверительным тоном, — что после этого отвратительного зрелища у нее больше не будет переживаний. Вы же знаете, что Фаунтин был ей не родным братом, и они, в общем-то, никогда не ладили друг с другом. Конечно, что и говорить, она испытала жуткое потрясение, но, погодите, вот заберу я ее из «Мэнора»…

Тут ему в голову пришла неожиданная мысль.

— Послушайте, — обратился он к Ширли, — я полагаю, что Мэнор теперь принадлежит вам. Не так ли?

Ширли с некоторой неловкостью подтвердила его догадку. Лицо мистера Коркрена при этом просияло.

— Что ж, это великолепно, — сказал он. — Лично я терпеть не мог этот дом. Но теперь все пойдет хорошо. Однако я так и не разобрался в этой истории. Зачем понадобилось убивать Доусона и Коллинза? Какое они имеют к этому отношение? Прошу вас, сержант. Вы должны все знать. Не таитесь!

Сержант предложил мистеру Эмберли рассказать обо всем, но тот с необычной для него вежливостью попросил сержанта не скромничать.

Сержант закашлялся и с укором посмотрел на него.

— Я не слишком хороший рассказчик, сэр, — сказал он, — а, кроме того, для меня самого еще не все ясно в этой истории.

— Фрэнк нам все расскажет, — объявила леди Мэттьюз. — И принесите мистеру Коркрену что-нибудь выпить. И сержанту тоже. Или вам нельзя?

Сержант сказал, что не отказался бы от рюмочки, поскольку, собственно говоря, его дежурство кончилось вчера в шесть часов вечера.

Эмберли прислонился к камину и взглянул на Ширли, сидевшую на диване рядом с леди Мэттьюз.

— Боюсь, что не смогу рассказать вам всю историю, — сказал он. — Есть один или два момента, о которых нельзя рассказывать сержанту и моему дяде.

— Мой дорогой Фрэнк, умоляю, не говори ерунды! — раздраженно сказал сэр Хэмфри. — Почему мы не можем услышать всю историю целиком? Мы обязательно должны все узнать!

— Но я пока еще не решил. Рассказать вам все — это значит сознаться в некоторых незаконных действиях, в результате чего сержанту, возможно, придется арестовать еще двух лиц.

Сержант улыбнулся.

— Опять шутите, сэр. Я не знаю, что вы там сделали, но я всегда говорил и будут говорить, что мистер Эмберли — это бич божий для преступников.

— Х-мм! — промычал в ответ Эмберли.

Сержант, готовый пойти на сокрытие преступления, лишь бы не оставаться в неведении, еще раз напомнил, что он находится здесь не в рабочее время и не по долгу службы.

— Что бы вы ни рассказали сейчас, сэр, дальше никуда не пойдет, — заверил он.

— Очень хорошо, — сказал Эмберли и, взяв в рот трубку, сделал хорошую затяжку.

— Вернемся к самому началу. — Он достал из кармана сложенное вдвое завещание. — Все началось два с половиной года назад, 11 января, когда Джаспер Фаунтин составил новое завещание. Вот оно. Оно было написано им лично и засвидетельствовано его дворецким Доусоном и его камердинером Коллинзом. По этому завещанию его состояние должен был наследовать его внук Марк, а в случае смерти последнего — внучка Ширли. Можно предположить, что Джаспер Фаунтин лишь незадолго до того узнал об их существовании. А может быть, он по какой-либо причине изменил свои прежние намерения. Для нас это несущественно. Основную часть своего имущества он завещал Марку Фаунтину, оставив лишь сумму в десять тысяч фунтов своему племяннику Бэзилу, который, в соответствии с прежним завещанием наследовал все состояние. Я узнал, что Джаспер Фаунтин умер через пять дней после составления этого завещания, и этим объясняется тот факт, что оно не заверено юристом. Джаспер Фаунтин, очевидно, боялся, что вот-вот умрет. Я не знаю, что было сделано с завещанием; ясно одно, что после кончины Фаунтина им завладели два его свидетеля. Я опять же не знаю, сразу ли они разорвали его на две части или это было сделано позже. Так или иначе, это было сделано, и камердинер получил в свое распоряжение одну половину, а дворецкий — другую. Бэзил Фаунтин наследовал состояние покойного в соответствии со старым завещанием, а двое этих мерзавцев, владея новым завещанием, стали его шантажировать.

Мистер Эмберли, замолк и снова посмотрел на Ширли.

— Пожалуйста, расскажи нам, как Доусон вышел на тебя, — попросил он.

— Я думаю, что он боялся Коллинза, — ответила Ширли. — Коллинз хотел заполучить себе и вторую половину. Доусон показался мне довольно робким человеком, которому трудно было справляться с ролью шантажиста. Я не знаю, как он нашел нас, — Ширли покраснела. — Видите ли, мой отец был… не слишком уважаемым человеком. Когда он умер, мать переехала из Йоханнесбурга и взяла фамилию Браун. Марк и я жили под этой фамилией и после ее смерти. Под этой же фамилией мы вернулись в Англию. Я не могла гордиться нашим настоящим именем, а Марка это не слишком волновало. Тем не менее Доусон нашел нас и написал Марку письмо. Это было в высшей степени загадочное письмо с намеками на существование завещания в его пользу и предупреждением о всякого рода опасностях. Это письмо в настоящее время лежит в моем банке. Я решила, что будет лучше сохранить его. Марк считал, что все это обман. Я придерживалась другого мнения. Я приехала в Верхний Неттлфолд и стала наводить справки о свободных помещениях для жилья. В это время сдавали «Плющевой коттедж», и я сняла его. Он меня вполне устраивал в связи с… в связи с привычками Марка. Я велела Марку написать письмо Доусону с просьбой о встрече. Это письмо напугало Доусона. Он не хотел, чтобы мы находились здесь; это было слишком опасно. Однажды он появился у нас в коттедже до смерти испуганный, что его кто-нибудь увидит, и больше никогда не приходил. Он сообщил нам примерно то же самое, что вы только что услышали от Фрэнка. Доусон хотел выпутаться из этого дела. Я думаю, что он боялся не столько полиции, сколько Коллинза. Он предложил нам купить его половину завещания.

Ширли прервалась и посмотрела на сержанта.

— Конечно, я знала, что, вступая с ним в переговоры, нарушаю закон, но я не могла обратиться в полицию, потому что завещание было разорвано пополам, а если бы Коллинз проведал об этом, он немедленно уничтожил бы вторую половину.

— Да, действительно, мисс, вы были в затруднительном положении, — согласился сержант, завороженно слушая рассказ Ширли.

— Беда была в том, — продолжила Ширли, — что он запросил огромную сумму, которую мы могли бы добыть, только вступив во владение состоянием деда. Получался замкнутый круг, но в конце концов мы достигли компромисса, и Доусон согласился поверить нам. Я думаю, он боялся, что если будет долго раздумывать, мы обратимся в полицию. Он должен был встретиться с Марком на дороге в Питтингли в свободный от работы вечер и передать ему свою половину завещания. Мне казалось, что половина лучше, чем ничего. Взамен Марк должен был дать ему обычную расписку на пять тысяч фунтов.

— Минутку, мисс! Присутствовал ли ваш брат при убийстве Доусона? — спросил сержант.

— Сержант, вы, кажется забыли, что вы здесь в нерабочее время, — напомнил мистер Эмберли. — Мы как раз вплотную подошли к моему собственному недопустимому поведению. Помните, я говорил вам, что не уверен в том, что я на вашей стороне?

— Помню, сэр, — сказал сержант, глаза у которого округлились.

— Я сообщил вам, — продолжал Эмберли, — что обнаружил труп убитого человека в автомобиле марки «остин» седьмой модели на дороге к Питтингли. Но я не рассказал вам о том, что, кроме того, я обнаружил стоящую на дороге у машины мисс Ширли Фаунтин.

У сержанта отвисла челюсть.

— Мистер Эмберли, сэр! Это же сокрытие важных улик!

— Именно так. Но если бы я рассказал об этом, то скорее всего Фрейзер добился бы того, чтобы Ширли повесили за убийство. Теперь, я думаю, вы понимаете, почему это весьма заурядное преступление так заинтересовало меня. Когда Ширли нашла Доусона, он был еще жив. Ведь так, Ширли?

— Да, он был еще жив и узнал меня. Но он не взял с собой свою половину завещания. Возможно, хотел выжать из нас побольше денег. Однако он смог сказать мне, где оно находится. Затем появился мистер Эмберли.

— Вы хотите сказать сэр, — снова вступил в разговор сержант, — что знали об этом завещании и обо всем остальном с самого начала и ничего нам не сказали?

— Я знал не все. Точнее сказать, я ничего не знал, но заинтересовался. Единственное, что я знал, это то, что преступление было совершено с целью ограбления. Когда я понял, что убитый Доусон — дворецкий Фаунтина, то понял, что вряд ли речь может идти о деньгах, а поскольку в «Мэноре» не пропало ничего ценного, можно было с уверенностью предположить, что охотились за каким-то документом. Я познакомился с Бэзилом Фаунтином. Во время моего первого визита в «Мэнор» у меня возникли подозрения против Коллинза. Слишком уж явно он пытался подслушать то, что я рассказывал. У меня не было ни малейшего представления о том, какая связь может быть между ним и Фаунтином, но я был уверен, что такая связь существует. Фаунтин знал, что Коллинз подслушивает под дверью, но не хотел, чтобы мы догадались об этом. Кроме того, я отметил для себя, что алиби Коллинза основано на показаниях одного лишь Фаунтина. Уже достаточно заинтригованный, я решил собрать хотя бы предварительные неупорядоченные сведения о Фаунтине. Еще прежде, чем у меня возникли подозрения о его причастности к убийству, вы, тетушка Марион, сказали мне, что он вам не нравится. А я с большим уважением отношусь к вашему чутью. Ты, Фелисити, сообщила, что он всегда ворчит из-за денег и даже устроил скандал по поводу расходов на карнавальное платье Джоан. Когда я познакомился с ним, мне показалось, что это не очень-то вяжется с широтой его натуры и экстравагантностью. Фаунтин принадлежал к тому типу людей, которым нравится тратить деньги. В общем, создавалось впечатление, что он сильно нуждается в деньгах. Но почему? Он имел достаточно большое состояние. От тебя, Энтони, я узнал, что Фаунтин не любит излишеств. Ты очень подробно описал мне его как любителя спорта и здорового образа жизни. А еще ты рассказал, что хотя они с Джоан никогда особенно не ладили, но тем не менее внешние отношения между ними были довольно хорошими до тех пор, пока он не вступил во владение состоянием своего дяди.

— Я вижу, что снабдил тебя уймой ценных сведений, — заметил Энтони.

— Так оно и есть. Именно благодаря тебе я узнал, что он любит море. Ты описал мне его домик в Литтлхэйвене и его превосходную моторную лодку, на которой можно даже переплыть Ла-Манш. В то время эти сведения были для меня бесполезны. Они понадобились позже. Ты также рассказал, что Фаунтин уговаривал тебя остаться в «Мэноре», как ты полагал, из страха. Ему не хотелось оставаться там одному. Можно было попытаться объяснить это его общительностью. Но с другой стороны напрашивалась мысль о том, что присутствие гостей в доме каким-то образом защищает его. Так оно и было. Пока ты и Джоан находились там, Коллинзу приходилось действовать осторожно. Фаунтин начал бояться его. Он знал, что Коллинз убил Доусона, однако, не осмеливался говорить об этом из страха, что Коллинз в ответ предъявит настоящее завещание. Фаунтин не сомневался, что после убийства Доусона Коллинз завладел полным текстом завещания. Тот факт, что Фаунтин тогда не прикончил Коллинза, я уверен, объясняется тем ужасом, который охватывал его при виде смерти. Если ты помнишь, Энтони, мисс Фаунтин говорила об этом во время моего первого посещения «Мэнора». Фаунтин не мог выносить самой мысли о мертвом теле, даже если речь шла о мертвом щенке.

— После судебного следствия вы, сержант, рассказали мне, что у Доусона водились деньги. Для вас это было необъяснимой загадкой. Тогда-то мне в голову и пришла мысль, что Фаунтина, возможно, шантажируют. Однако до карнавальной ночи в «Мэноре» у меня не было никакого представления о том, каким образом Ширли может быть связана с этими людьми. Ширли тогда пришла на карнавал без приглашения в костюме итальянской поселянки.

— Боже мой! Это была ты? — воскликнула Фелисити. — А мы с Джоан ломали голову над тем, кто бы мог это быть. Ведь тебя не было, когда снимали маски. Ты даже не представляешь себе, как нас заинтриговала!

— Умерь свои эмоции, моя дорогая! — сказал мистер Эмберли. — Опознав в костюме Контадины Ширли, я решил последить за ней. У меня было предчувствие, что она явилась туда незваной гостьей не ради развлечения. Было ясно, как дважды два, что она воспользовалась возможностью проникнуть в «Мэнор», преследуя какую-то определенную цель. Кое-что мне объяснил Рейнолдс.

— Кто-кто, сэр? — спросил сержант.

— Картина Рейнолдса, висевшая в коридоре, — женский портрет, написанный в конце восемнадцатого века. Сходство с Ширли просто потрясающее. Когда я рассматривал этот портрет, ко мне подошел Фаунтин, и из сказанного им тогда я понял, что ему пока неизвестно, что Ширли и Марк находятся поблизости. Его не слишком интересовал портрет, однако, он сказал, что изображенная на нем женщина имеет фамильную черту — густые брови. Он предположил, что это его прабабушка, и отослал за более подробной информацией к домоправительнице. Таким образом, я владел следующими фактами: дворецкий Фаунтина был застрелен с целью ограбления; некая таинственная леди с неоспоримыми признаками фамильного сходства с членами семьи Фаунтинов инкогнито присутствует на маскараде; Джаспер Фаунтин имел сына, который затем умер и которого он лишил наследства за его пристрастие к спиртным напиткам. Марк Браун также был пьяницей. Это, конечно, не могло служить доказательством, но все же совпадение было любопытным. — Эмберли прервался, насыпал в трубку новую порцию табака и немного спрессовал ее пальцем. — Теперь перейдем к описанию крайне предосудительных похождений мисс Ширли Фаунтин. Доусон успел сказать ей, что его половина завещания спрятана в высоком комоде, и Ширли пришла на карнавал, чтобы найти ее. Однако ее поискам воспрепятствовало появление Коллинза, который с живым интересом наблюдал за ней. Получилось так, что им пришлось вместе отойти от того самого комода, который стоял в коридоре, ведущем к картинной галерее, и спуститься вниз. Это был неудачный момент, не так ли, Ширли?

— Все из-за тебя! — ответила она.

Он засмеялся.

— Сама виновата, моя дорогая. Так вот, когда они удалились, я исследовал комод и нашел в его ящике половину завещания. На ней была видна часть подписи Джаспера Фаунтина и почти целиком читались подписи двух свидетелей. Имена наследников были указаны на другой половине, но, несмотря на это, суть дела становилась ясной.

Через некоторое время Ширли вернулась к комоду. Обнаружив, что завещание исчезло, она решила, что Коллинз опередил ее. Так?

— Конечно, — ответила она, — что еще я могла подумать?

— А дальше было следующее, — продолжил Эмберли. — Коллинз, который через несколько минут пришел за второй половиной завещания, естественно, предположил, что Ширли перехитрила его. Возникла интересная ситуация: оба думали друг на друга, и оба ошибались.

— Так оно и было, — подтвердила Ширли. — Но почему ты не не сказал мне, что половина завещания у тебя?

— Девочка моя! Поскольку у меня в руках уже был этот обрывок бумаги, ты лишь немного могла прибавить к тому, что я уже знал. На самом деле было намного лучше, чтобы ни ты, ни Коллинз не знали, у кого на самом деле находится завещание. Фокусы, которые выделывали вы с Марком, были для меня намного полезнее того доверия, которое вы так и не осмелились мне оказать. Существовала и еще одна проблема, которую мы также решали каждый по-своему. Я продолжаю свой рассказ. На следующий день меня посетил полковник Уотсон, и я согласился принять участие в расследовании этого дела. Теперь у меня в руках были все основные нити. Я знал о существовании более позднего завещания, которое кое-кому очень хотелось заполучить. Видя твое, Ширли, стремление во что бы то ни стало добыть его, я сделал вывод, что оно составлено в вашу пользу. Притязания Коллинза подтвердили мое подозрение о том, что он шантажирует Фаунтина. Логично было предположить, что вторая часть завещания находится у него. Прежде всего нужно было точно установить, кто такие вы с Марком, но основная проблема состояла в том, как получить вторую половину. При этом не было никакого смысла обращаться за помощью к полиции; обрывок незаверенного завещания не мог стать достаточным основанием для действий полиции. Я поехал в Лондон, где дал указания своему сотруднику Петерсону попытаться устроиться в «Мэнор» на вакантную должность дворецкого и снабдил его фальшивым рекомендательным письмом. Я припоминаю, что из-за вас, сержант, ему пришлось пережить несколько неприятных минут.

— Да, уж! — глубокомысленно сказал сержант.

— Так вот. Я полагал, что ему, возможно, удастся обнаружить место, где спрятана вторая половина завещания, но главной моей целью было внедрить в «Мэнор» человека, который следил бы за всеми передвижениями Фаунтина. Я понимал, что рано или поздно Фаунтин узнает, кто такие обитатели «Плющевого коттеджа», и тогда может произойти все, что угодно. Кроме того, будучи в Лондоне, я заехал в редакцию газеты «Таймс», чтобы отыскать в старых подшивках объявление о смерти отца Ширли. Это был единственный случай на моей памяти, когда сведения, полученные от тети Марион, оказались не совсем точными. Тетушка, у вас ужасная память на даты! Этот человек скончался не три, а целых пять лет назад.

— О, это, наверное, было утомительно для тебя, мой мальчик, — извиняющимся тоном сказала леди Мэттьюз.

— Пожалуй, что так, но все же я разыскал это объявление и записал йоханнесбургский адрес покойного. Затем я послал телеграмму в справочное агентство в Йоханнесбурге, чтобы выяснить, есть ли у него наследники, и, если есть, то где они проживают. Кроме того, чтобы быстрее все разузнать, я обратился в частное сыскное бюро в Лондоне с просьбой найти и представить мне сведения о Марке и Ширли Браун.

Вернувшись в «Грейторн», я нашел там тебя, Энтони. Ты, хотя и неохотно, все же сообщил мне кое-что ценное. От тебя я узнал, что Фаунтин получил письмо от фирмы, занимающейся частным сыском, которое очень расстроило его. Это могло означать только одно: он тоже пытался навести справки о детях своего двоюродного брата и их местонахождении. Его огорчение говорило само за себя. Фаунтин, несомненно узнал, что Марк и Ширли находятся уже в непосредственной близости от него. На следующий день ты мне рассказал о ссоре Фаунтина с Коллинзом. Видимо, он пришел к заключению, что Коллинз пытается перехитрить его. События начинали развиваться очень стремительно. Беда заключалась в том, что, пока Коллинз владел своей частью завещания, в которой указывались имена наследников, было чрезвычайно трудно что-нибудь предпринять. Проведя небольшую сыскную работу, я заехал к тебе, Ширли. При этом произошло удачное совпадение. Ты, считая, что Коллинз теперь обладает обеими половинками завещания, решила попытаться приобрести их и пригласила его в «Плющевой коттедж». Он пришел, полагая, что у тебя находится половина Доусона, и что, имея ее, ты можешь испортить ему игру. Я видел, как он выходил из коттеджа. Я представляю себе, что и ты, и Коллинз оба, по всей видимости, вели разговор в туманных выражениях, поскольку в итоге никто из вас двоих так и не понял, что у другого нет пропавшей половины.

Ширли печально улыбнулась.

— Так все и происходило. Мы даже не упоминали слово «завещание».

— Было бы очень интересно послушать вас тогда, — сказал Эмберли, продолжая свой рассказ. — Когда Коллинз покинул коттедж, там появился я. Помнишь, я сказал тебе тогда, что получил ту информацию, за которой приходил. Это была правда. Я удостоверился в том, что вы приехали из Южной Африки, и в этом мне помогли ваш ковер из шакальих шкур и акцент твоего брата. Конечно, мои наблюдения нельзя считать доказательствами, но для начала этого было достаточно.

Следующий ход в игре сделал Фаунтин, который позвонил и попросил меня приехать к нему. Надо сказать, что он остерегался меня. Он нервничал и пытался повлиять на естественный ход событий. Фаунтин старался направить меня по ложному следу, придумав крайне неправдоподобную историю о Доусоне, которая должна была объяснить, откуда у дворецкого оказались деньги. Эта выдумка сослужила мне хорошую службу. Я пересказал эту историю инспектору, она его очень заинтересовала. Фрейзер пошел по ложному следу и был таким образом обезврежен.

В то время, когда я находился в «Мэноре», там произошел переполох. Пьяный Марк Фаунтин явился туда, чтобы заставить Коллинза под угрозой смерти отдать завещание. Этим он поставил Коллинза в очень неловкое положение.

— Боже мой! Поэтому-то он и уговаривал Бэзила отпустить парня? — спросил Коркрен.

— Да, поэтому. А так как Фаунтин, который, не зная в лицо Марка, хотел все же вызвать полицию, Коллинз был вынужден раскрыть его инкогнито. Если ты помнишь, он произнес: «Молодой джентльмен из „Плющевого коттеджа“», и Фаунтин сразу все понял. Этот случай подтвердил мою догадку о письме из сыскного бюро. В целом все складывалось очень удачно, но идиотское поведение Марка создавало серьезные трудности. Не могу сказать, что я и вправду ожидал, что Фаунтин попытается убить его. У меня не было оснований предполагать, что он сможет пойти на убийство, однако, такая вероятность была, и ею нельзя было пренебрегать. Я добился того, что Марка взяли, под наблюдение, причем так, чтобы это было достаточно заметно со стороны. Здесь я совершил ошибку. Если Фаунтин будет знать, думал я, что за парнем следят, он не решится на убийство. Фаунтин был явно недоволен, но не отказался от своей затеи. Я специально посетил «Мэнор» и лично сообщил ему, что к Марку приставили полицейского. Заодно я воспользовался случаем, чтобы убедиться, что Петерсон благополучно исполняет роль дворецкого.

В тот вечер я получил ответ на мою телеграмму из Йоханнесбурга. Больше сомнений относительно того, кто такие Ширли и Марк, у меня не оставалось. Я решил увидеться с сержантом Габбинсом и попросил его усилить наблюдение за Марком. К сожалению, я опоздал. Когда я находился в отделении полиции, пришло известие о смерти Марка.

Эмберли прервал свою речь и посмотрел на Ширли.

— Тебе, наверное, тяжело слушать об этом?

— Продолжай, — кратко ответила она.

— Марк, — продолжил Эмберли, — упал в реку не с пьяных глаз. Да, конечно, он был пьян, и даже очень пьян, но он упал не сам. Его столкнули, а будучи пьяным, он утонул. Это преступление было спланировано настолько умно, что вряд ли Фаунтин что-нибудь еще придумывал так удачно. Пристрастие Марка к спиртному было в Верхнем Неттлфолде притчей во языцех. Многие уже давно считали удивительным, что он до сих пор не свалился в реку. Было также хорошо известно то обстоятельство, что в это время года туман, покрывающий весь Уильд, после наступления темноты становится особенно густым в той низине, где дорога спускается к реке Неттл. Фаунтин верил в свою удачу, а, может быть, он просто знал о том, что Такер не ходит за Марком по пятам. Косвенную ответственность за смерть Марка несет инспектор Фрейзер. Это он дал Такеру понять, что ему поручили совершенно никчемное дело лишь для того, чтобы удовлетворить мою прихоть.

Сержант кашлянул.

— Я надеюсь, что вы сообщите об этом начальнику полиции, сэр.

— Сообщу, сержант. Только, пожалуйста, не перебивайте меня. Фаунтин говорил, что он в тот день собирался поехать в Лондон. Может быть, он и в самом деле ездил туда. Я уверен, что если бы ему не повезло сразу, он повторил бы попытку на следующий день. Но ему повезло. Все получилось так, как он и предполагал. Он, видимо, оставил свою машину на одной из боковых дорог, отходящих от шоссе, спрятался и поджидал Марка в том месте у реки, где туман был наиболее густым. И когда Марк появился, Фаунтину оставалось только толкнуть его в реку. Фаунтин не очень силен, но здесь и не нужно было большой силы. Река в этом месте достаточно глубока. Пьяный Марк не смог самостоятельно выбраться из воды и утонул.

— А если бы вдруг он не утонул? — сказал Энтони.

— Конечно, для Фаунтина это было бы менее приятно, но большой опасности в этом для него не было. Если бы Марк стал говорить, что кто-то столкнул его в воду, ему бы просто не поверили.

— Ты бы поверил.

— Возможно, но, хотя Фаунтин относился ко мне с подозрением, он не догадывался, насколько я продвинулся в своем расследовании. Нет, план был достаточно безопасен, и он сработал. Коллинз пришел на помощь слишком поздно, когда спасти юношу было уже нельзя, хотя, несомненно, он прилагал нечеловеческие усилия, пытаясь сделать это. С того момента, как Фаунтин узнал о том, что настоящие наследники находятся в Верхнем Неттлфолде, Коллинз был начеку. Он знал Фаунтина лучше, чем я. Помните, сержант, придуманную им историю с портсигаром? Она была абсолютно лживой, но, возьму на себя смелость сказать, что мисс Фаунтин подтвердила бы ее. Я прав, Ширли?

Ширли кивнула.

— Я была полностью в его власти и не стала бы уличать его во лжи, поскольку думала, что завещание в его руках. Отчасти поэтому я и не могла довериться тебе. Он с самого начала подозревал, что ты знаешь намного больше, чем полиция.

— И поэтому ты не осмелилась довериться мне! Большое спасибо. На следующий день после убийства Фаунтин приехал ко мне в «Грейторн». Свой визит он объяснил желанием узнать о роли Коллинза в последнем событии, но на самом деле он приехал выведать, что я об этом думаю, а, кроме того, узнать, останется ли Ширли в «Плющевом коттедже». Я дал ему понять, что подозреваю Коллинза, и сказал, что Ширли остается в коттедже. Поскольку он уже убрал Марка, я предполагал, что теперь он сделает попытку убить Ширли. Я придумал, как застать его на месте преступления и арестовать. И мне бы все это прекрасно удалось, если бы не добрые намерения Коркрена, которые сочетались у него с весьма бестолковыми действиями. Когда мы с Ширли приехали в коттедж за ее вещами, я воспользовался такой возможностью, отодвинул задвижку на задней двери и похитил от нее ключ. Затем, оставив Ширли в «Кабаньей голове», я вернулся в «Грейторн» и, позвонив Петерсону, приказал не спускать глаз с Фаунтина и сразу сообщить мне, если он ночью выйдет из дома. Помнишь, Фелисити, во время этого разговора ты вошла в комнату и сказала, что я не умею вежливо разговаривать по телефону? Петерсон позвонил мне сразу после полуночи и сообщил, что Фаунтин уехал на велосипеде. Я сразу же связался с вами, сержант, после чего мы поехали в «Плющевой коттедж» и стали там поджидать Фаунтина. Но, когда наш план поимки с поличным уже был близок к осуществлению, Коркрен поднял шум, а это позволило Фаунтину скрыться через заднюю дверь. Энтони получил от меня хорошенький нагоняй. Преследовать было глупо, поскольку обвинить его можно было только в том, что он забрался в чужой дом. Забавно то, что Фаунтина выслеживал не только Коркрен, но и Петерсон, который видел их отъезд и последовал за ними. Так что рвения было предостаточно, хотя необходимости в нем не было. Петерсон не узнал Коркрена и, опасаясь, что вместо одного преступника мне неожиданно придется иметь дело с двумя, решил прийти мне на помощь. Я видел его, когда запирал заднюю дверь. Он хотел подойти и переговорить со мной, но, заметив тебя, Энтони, тактично ретировался.

Это была первая попытка Фаунтина убить Ширли.

Я думаю, он хотел инсценировать самоубийство. Дескать, девушка покончила с собой, не перенеся смерти брата. Идея была неплоха. Таким образом, я дал вам, сержант, ключ к разгадке. И был уверен, что вы о многом догадаетесь.

Я сказал вам, что человек, забравшийся в коттедж, не знал, что у его хозяйки есть бультерьер. Коллинз знал об этом, потому что он бывал там раньше. Так что, сержант, вы меня опечалили и разочаровали.

— Ничего себе ключ, сэр, — с горечью ответил сержант. — Десятки людей ничего не знали про этого бультерьера.

— Но Коллинз знал, — сказал мистер Эмберли.

— Да, сэр, и именно поэтому я перестал его подозревать, — сказал сержант и принялся сверлить Эмберли взглядом, который, как он полагал, имеет гипнотическое действие.

— Прекратите, сержант, — сказал Эмберли. — Вы понапрасну растрачиваете свою психическую энергию.

Он положил трубку на камин, а руки засунул в карманы брюк.

— Теперь ваш черед, дядюшка Хэмфри.

— Что такое? — удивился сэр Хэмфри.

Эмберли с веселыми искорками в глазах посмотрел на него.

— Да-да, сэр. Вы пошли к Фаунтину поговорить о браконьерах, а вышли, имея при себе недостающую половину завещания.

— Черт возьми, Фрэнк! Какую чепуху ты несешь!

— Коллинз спрятал ее, — невозмутимо продолжал Эмберли, — в обложке той книги, которую вы взяли почитать. Интересно, видел ли Коллинз, как вы брали эту книгу?

— Да! — воскликнула Фелисити. — Видел и теперь я понимаю, почему он очень хотел под каким-либо предлогом взять ее из папиных рук. Он предлагал смахнуть с нее пыль, обернуть ее, но папа не захотел.

— Таким образом ему ничего не оставалось, как совершить налет на «Грейторн», — сказал Эмберли. — Но, поскольку дядя взял книгу с собой в постель, попытка провалилась. Когда я размышлял над этим очень странным взломом, то долго ничего не мог понять. Подсказка пришла от тети Марион. Она удивилась, увидев разбросанные книги. Я сразу же подумал, что завещание должно быть в той книге, которую вы взяли почитать, но, когда по моей просьбе принесли «Литературные курьезы», никаких следов завещания в них обнаружить не удалось. Ни вы, дядя, ни Фелисити не вспомнили, что оставляли эту книгу на несколько минут в руках Ширли. Это было непростительной ошибкой.

На следующее утро мне позвонил Петерсон и сообщил, что какая-то женщина, по всей вероятности, Ширли Фаунтин, разговаривала по телефону с Коллинзом.

— Помню, помню — перебил его Коркрен. — Я рассказал об этом Бэзилу, и он очень рассердился.

— Ясное дело. Именно поэтому он в этот вечер как тень следовал за Коллинзом, точно так же, как я шел по пятам за Ширли. Она договорилась встретиться с Коллинзом в павильоне у пруда. Этот день для меня был очень напряженным. Встреча состоялась. Фаунтин тоже пришел туда, кроме него, там мелькал еще и Петерсон, который не спускал с него глаз. Если бы Фаунтину удалось встретиться с Ширли, я думаю, он убил бы ее на месте. К счастью, увидеть ее удалось не ему, а мне. Но эта встреча послужила для Фаунтина толчком.

Если Коллинз хочет перехитрить его, то от Коллинза нужно избавиться. И хороший способ подсказал ему не кто иной, как мой дядя.

Сэр Хэмфри чуть не подпрыгнул на своем стуле.

— Я?

— Да, сэр, вы. Я имею в виду ваши разговоры о браконьерах. Я не виню вас, я даже полагаю, что вы сделали хорошее дело. У меня нет сомнений, что Коллинз убил Доусона, но доказать это было бы очень трудно. Прежде чем Фаунтин смог осуществить свой замысел, Коллинз предпринял вторую попытку вернуть обратно злополучную книгу. Попытка была дерзка, но оказалась успешной. В это же самое время Петерсон старательно, но совершенно безуспешно просматривал книги в библиотеке «Мэнора». Я уже начинал отчаиваться. Пропала половина завещания, и было непонятно, где ее искать. Если бы она по злому случаю попала Фаунтину в руки, он, несомненно, ее немедленно бы уничтожил. Я испытал большое облегчение, когда Коллинз, обнаружив, что его части завещания больше нет там, где она лежала, подумал, что она попала ко мне, и решился обыскать мою комнату. Это свидетельствовало о том, что и у Фаунтина нет этой половины. В противном случае он обязательно позаботился бы, чтобы Коллинз узнал об этом. Когда Коллинз возвращался из «Грейторна» в «Мэнор». Фаунтин застрелил его. Нам с вами, сержант, Фаунтин сказал, что весь вечер просидел в библиотеке и писал письма.

Здесь Фаунтин опять немного перестарался. Он не удержался и той же ночью позвонил в полицию. Повод для этого он нашел вполне подходящий. Но я никогда не доверял правдоподобным объяснениям. Петерсон сообщил мне, что Фаунтин тщательно обыскал комнату Коллинза, но ничего не обнаружил. Я полагаю, вы, сержант, обратили внимание на слова Фаунтина о том, что он ничего не нашел, когда задавали ему вопросы.

— Да, сэр, — сказал сержант. — Я сразу обратил на это внимание.

— Сержант, с вашими способностями вам нечего делать в Верхнем Неттлфолде, — сказал Эмберли.

— Что ж, сэр, пожалуй, я не возражал бы против того, чтобы поменять место работы, — ответил явно польщенный сержант.

— Я бы на вашем месте попробовал себя на сцене, — порекомендовал Эмберли.

Озадаченный сержант задумался, а Эмберли продолжал:

— Фаунтин невольно начал выдавать себя. Он превращался — и это совершенно естественно — в настоящего сумасшедшего. Вместо того, чтобы как можно меньше рассказывать и запутывать Фрейзера, он попытался изменить свои прежние показания. Не успел он избавиться от Коллинза, как тут же начал подвергать сомнению его алиби по убийству Доусона. Это был явный перебор. До того момента он отказывался верить в то, что Коллинз мог совершить преступление, и не хотел увольнять его, несмотря на явную к нему неприязнь. Но, устранив Коллинза, он сразу сказал нам, что утром того же дня выдал Коллинзу предупреждение об увольнении. Если вы помните, сержант, когда мы с вами уезжали из «Мэнора», вы спросили, дало ли мне что-нибудь это посещение, и я ответил, что отметил один или два важных момента. Именно о них я сейчас и рассказал.

Первоначальная скованность сержанта уже прошла, и он заметно осмелел.

— И вы сразу все это поняли, мистер Эмберли? — спросил он.

— К счастью, да, — сухо ответил Эмберли. — Я видел, что Фаунтин зажат в угол и понимает это. Поэтому на следующий день после убийства Коллинза, то есть вчера утром, я решил принять кое-какие меры предосторожности и с этой целью съездил в Литтлхэйвен.

— Но ты ведь говорил, что занимаешься расследованием убийства Коллинза, — заметила леди Мэттьюз.

— Так считалось официально. Я не хотел, чтобы Фаунтин пронюхал о том, где я.

— Но что же побудило тебя поехать в Литтлхэйвен? — спросила Фелисити.

— Моторная лодка, — ответил Эмберли. — Я знал, что у Фаунтина есть лодка, на которой можно переправиться через Ла-Манш. Я не собираюсь делать вид, что заранее предвидел, как он будет ее использовать. Об этом я еще не догадывался. Но опасался, что если дело примет неблагоприятный оборот для Фаунтина, то он, сознавая грозящую ему опасность, просто удерет. Моторная лодка обеспечивала ему реальную возможность побега. Когда я приехал в Литтлхэйвен и стал наводить справки, то выяснил, что отремонтированную моторку только что привезли из Мортонс-ярда и поставили на швартовную бочку в бухте неподалеку от домика Фаунтина. Подплыв к ней на гребной лодке, я обнаружил, что она полностью готова к выходу в море. Мои предположения явно подтверждались. Я нанял портового грузчика и поручил ему наблюдение за моторкой. Он должен был сразу же сообщить мне по телефону, если ее будут снимать со швартовки. Такая мера позволила бы полиции вовремя связаться с французскими портами и перехватить Фаунтина. Я и сейчас уверен, что Фаунтин привел в готовность свою моторку для того, чтобы обеспечить возможность побега. Так как Коллинз был мертв, ему вроде бы незачем было охотиться на Ширли. Не имея завещания, она ничего не могла ему сделать. Собственно говоря, он не хотел совершать ни одно из своих убийств. Я верю, что он не лгал, говоря, что прошел через ад. Если бы он не унаследовал состояние своего дяди, он оставался бы тем, кем по сути и был: жизнелюбивым и добрым человеком, которому нужен был налаженный быт и немного денег, чтобы удовлетворить свои вполне скромные потребности. Его беда заключалась в том, что он привык считать себя наследником Джаспера Фаунтина, и когда узнал о лишении наследства, то сама мысль о том, что у него могут отобрать все, оставив лишь десять тысяч фунтов, была для него невыносима. Он не имел практически никаких личных средств, но регулярно получал крупные денежные суммы от дяди. Фаунтин произвел на меня впечатление человека легкомысленного и недальновидного, но способного на хитрость, чтобы при необходимости выпутаться из трудного положения. Я уверен, он никогда не задумывался над возможными последствиями своего первого преступления. Молчание слуг было куплено за деньги, и хотя Фаунтин прекрасно понимал, что поступает нечестно, он, несомненно, успокаивал себя тем, что поскольку Ширли и Марк ничего не знают о наследстве, то, значит, и никакой потери для них нет. Он сызмальства приучил себя к мысли, что будет хозяином «Мэнора». И, я думаю, ему было легко оправдать в собственных глазах сокрытие настоящего завещания. Но после того, как он сделал первый неверный шаг, обстоятельства, как он сам выразился, вынудили его пойти дальше. Я уверен, ему все это было отвратительно и он готов был признать себя побежденным, если бы не постоянная мысль о неотвратимости тюремного заключения.

Эмберли сделал паузу. Его слушатели сидели молча и ждали продолжения.

— Душевные переживания Фаунтина — тема, конечно, интересная, но все же мы отклонились от основы. Я повторяю, что, поскольку Коллинз был мертв, против Ширли ничего не замышлялось. Я уверен, что так оно и было. Но судьба в лице моей неосторожной кузины нанесла Фаунтину удар. Он узнал от Фелисити о всех перипетиях книги «Литературные курьезы», которую дал почитать дяде. Она рассказала ему, что меня заинтересовала эта книга, и что я в ней ничего не нашел. Фелисити не удосужилась сообщить мне, что книга была у Ширли достаточно долго, чтобы та могла найти спрятанную в ней половину завещания.

— Ну, хватит об этом, — потребовала Ширли.

— Но ведь ты же из-за этого чуть не погибла, — возразил Эмберли. — Фаунтин узнал, где Коллинз хранил свою часть завещания, и понял, что теперь она у тебя. Он зашел уже довольно далеко и стоял перед выбором: довести дело до конца или идти под арест. Ты сама знаешь, что было дальше. Если бы не моя несравненная тетушка, ты бы сейчас лежала на дне моря. Это она рассказала мне обо всем случившемся и, кроме того, передала мне телефонное сообщение, оставленное Петерсоном. И поэтому я сумел вовремя добраться до Литтлхэйвена. Но, однако, весь путь гадал, туда ли я еду.

— Гадал? — удивился Коркрен. — Я не ослышался?

— Не ослышался, — ответил Эмберли. — У меня не было полной уверенности. Выяснив, что он движется на юг, я посчитал наиболее вероятным, что он едет в Литтлхэйвен. По счастью, я отгадал.

— Минутку, — сказала Ширли. — А не можешь ли ты отгадать, почему он выбрал именно такой способ, чтобы убить меня? Я не понимаю, почему он просто не выбросил меня за борт, выйдя на моторке подальше в море?

— Думаю, что могу, — ответил Эмберли. — Во-первых, на это пришлось бы потратить слишком много времени, а он хотел как можно быстрее покинуть Литтлхэйвен. Во-вторых, он был в ужасе от того, что делает. Вдобавок у него была фобия к мертвым телам. Поэтому он и не стал убивать тебя своими руками, а отправил, связанную на погибель в море. Ты рассказала мне, что по пути в Литтлхэйвен он не разговаривал с тобой, и не смотрел на тебя. Так и должно было быть. Фаунтин в это время находился в аду и фактически был безумным.

Эмберли подошел к столу, взял из сигаретницы сигарету и закурил, переводя взгляд с одного потрясенного рассказом лица на другое.

— Мне кажется, я ничего не упустил, — сказал он. — Дело оказалось довольно интересным.

— Довольно интересным? — вырвалось у Энтони. — Я не знаю, как думают другие, но считаю, что ты совершил невероятное чудо. И если вы, мой дорогой сержант, скажете, что все это было вам известно, я вам не поверю.

Сержант без колебаний ответил:

— Нет, сэр, это мне не было известно. Но я скажу, что если бы мистер Эмберли не скрыл такое важное обстоятельство, как то, что он нашел молодую леди у трупа Доусона, то картина с самого начала была бы намного яснее. Да если бы я только знал об этом, мы раскрыли бы это преступление в один момент!

Он встретился взглядом с мистером Эмберли и упрямо повторил:

— В один момент, мистер Эмберли! Как любитель, вы, безусловно, заслуживаете похвалы, но все же вам явно не хватало руководящих указаний опытного профессионала. А в целом вы поработали неплохо.