Глава первая

— Всего получилось тридцать семь слов, — сказала девушка.

— Повторите, пожалуйста, текст телеграммы, — произнес голос в телефонной трубке.

Она прочитала:

«Поздравляю тчк готовлю небольшую вечеринку большим сюрпризом вашу честь особняке крыше Бьенвиль Билдинг восемь вечера следующую субботу тчк чтобы сюрприз был неожиданным сохраните приглашение секрете тчк обещаю самую оригинальную вечеринку всю историю нового Орлеана тчк хозяин особняка».

— Все правильно. Отправьте телеграмму по всем восьми адресам.

— За восемь телеграмм с вас три доллара тридцать шесть центов, — сказала девушка.

В трубке было слышно, как в монетоприемник телефона-автомата со звоном упали тринадцать четвертаков и три монетки по пять центов.

— Благодарю вас, — сказала девушка.

На другом конце провода послышался щелчок: там повесили трубку.

— Какой жуткий голос был у этого парня, — сказала девушка своей напарнице, сидевшей у соседнего телефона, — прямо мороз по коже.

— Может быть, он гробовщик?

— Да нет, он устраивает вечеринку, — ответила девушка, отстукивая телеграмму на стоявшем перед ней аппарате.

Спустя пятнадцать минут восемь желтых конвертов с телеграммами были уже на пути к получателям.

Миссис Гейлорд Чизолм надорвала желтый конверт тонкими аристократическими пальцами и дважды прочитала телеграмму. Вначале она недоуменно сдвинула брови, затем улыбнулась с довольным видом.

В неярком свете ламп, освещавших ее будуар, Маргарет Чизолм напоминала императрицу, чьи чеканные лики презрительно взирают на потомков из глубины веков. В движении руки, которым она поднесла зажигалку к кончику сигареты, а затем снова взяла телеграмму, чтобы прочесть ее еще раз сквозь голубое облачко сигаретного дыма, было что-то от императрицы.

«Поздравляю тчк готовлю небольшую вечеринку большим сюрпризом вашу честь особняке крыше Бьенвиль Билдинг восемь вечера следующую субботу тчк чтобы сюрприз был неожиданным прошу сохранить приглашение секрете тчк обещаю самую оригинальную вечеринку всю историю нового Орлеана тчк хозяин особняка».

Какая глупая телеграмма и в то же время очень неглупая, подумала Маргарет. Кому-то, судя по всему, захотелось посоперничать с ней — организатором самых интересных вечеринок в городе. Маргарет улыбнулась и задумалась, кто же это может быть.

Тем, кто был знаком со светской жизнью города, не было необходимости объяснять, что миссис Гейлорд Чизолм в самом деле было с чем поздравить: не так давно она хладнокровно разделалась с единственной сомнительной дебютанткой светского общества в нынешнем сезоне, вычеркнув Кэтрин Слеймон из списка гостей своего ежегодного бала. Интересно, подумала Маргарет после бала, какое сильное впечатление это на всех произведет. Светское общество к тому времени пришло в ужасающее состояние: ведь еще несколько лет назад никому бы и в голову не пришло пригласить на праздник Марди гра дочь политика-ирландца, даже несмотря на то, что ее папаша с тяжелым подбородком был богатым и щедрым филантропом. Однако все ее принимали, и она весело протанцевала весь карнавал, пока не наступило время бала у миссис Чизолм. Маргарет заранее все обговорила с Джейсоном Осгудом, чья дочь в этом году тоже впервые выехала в свет. И вот, когда к Маргарет в очередной раз съехались гости на ее знаменитый бал светских дебютанток, Кэтрин Слеймон там просто не оказалось.

Именно поэтому на субботней вечеринке Маргарет скажет доктору Марри Чеймберсу Риду, что, по ее мнению, это он отправил ей телеграмму, чтобы поздравить ее с тем, как она замечательно поставила на место этих Слеймонов. Доктор Рид был слишком аристократичен, чтобы не восхититься поступком Маргарет; и потом, скажет Маргарет доктору Риду, чтобы он не чувствовал себя чересчур польщенным, текст телеграммы показался ей всего лишь попыткой ученого проявить остроумие.

Все это Маргарет скажет в субботу вечером. Сейчас же она просто сложила телеграмму и рассмеялась про себя, отправляя окурок сигареты в чашу с тлеющими угольками сандала.

Доктор Марри Чеймберс Рид аккуратно отодвинул лежавшую перед ним на столе стопку университетских бумаг и вскрыл телеграмму, которую принесла ему секретарша.

Своей репутацией в невозмутимом ученом мире, где он пользовался всеобщим уважением, доктор Рид был в большой мере обязан тому, что никогда не подавал виду, будто слышит что-то в первый раз. Он мельком взглянул на телеграмму, затем на секретаршу и сказал ей: «Ответа не будет, мисс Эшмир», — но, как только за ней закрылась дверь, лицо его приняло загадочное выражение.

«Поздравляю тчк готовлю небольшую вечеринку…»

Разумеется, доктор Рид был уверен, что поступил очень умно, тихо удалив молодого Генри Аббота с факультета, когда стало известно, что Аббот пропагандирует на своих занятиях разрушительные социальные теории. Правда, лишь очень не многие знали, почему молодой Аббот так быстро ушел из университета, и едва ли кому-нибудь могло прийти в голову делать внутренние проблемы университетской жизни достоянием публики, устраивая празднества по такому поводу. Пока только два-три особых друга университета нашли повод поздравить доктора Рида с очередным успехом в освобождении университетских коридоров от опасных доктрин. Одним из них — людей, осведомленных о его добрых делах, — был Джейсон Осгуд.

Вот потому-то, приехав на субботнюю вечеринку, доктор Рид и скажет Джейсону Осгуду, отведя его в сторону, почему он решил, что телеграмму послал мистер Осгуд. Он также добавит, что, по его мнению, мистер Осгуд поступил весьма благоразумно, подписавшись просто «хозяин особняка», ибо любопытные глаза не увидели бы здесь и малейшего намека на то, что именно Джейсон Осгуд пожертвовал средства на содержание кафедры экономики и теперь проявлял отеческий интерес к тому, что там преподают.

Доктору Риду предстояло сказать все это в субботу вечером. Но знал он об этом уже сейчас, убирая телеграмму во внутренний карман пиджака и вызывая звонком секретаршу. Доктор Рид с легкостью все решал заранее.

Когда секретарша Джейсона Осгуда влетела к нему в кабинет, он недовольно нахмурился, раздосадованный тем, что из-за телеграммы ему приходится отрываться от дела, отодвинул в сторону отчет, который он готовил для акционеров, и вскрыл третью телеграмму.

Позже, на субботней вечеринке, мистер Осгуд заявит Питеру Дейли, что считает его автором телеграммы, и расскажет ему, как он был разозлен, получив ее, ибо не видел ничего хорошего в том, что всякие богемные юнцы из Французского квартала отвлекают его от работы своими загадочными посланиями. И все-таки, скажет мистер Осгуд, он подумал о том, как же важно было профинансировать Гражданский форум, и совсем не удивился, что Питер пожелал отпраздновать основание Фонда Осгуда. «И, разумеется, — добавит он, — я хотел поздравить тебя с постановкой на Бродвее пьесы по твоей книге. Вот и решил ненадолго забежать сюда после совещания».

Все это мистер Осгуд скажет в субботу вечером. Сейчас же он прочел телеграмму, отложил ее в сторону и вернулся к своему докладу. Офис мистера Осгуда располагался в сияющем новизной здании «Бьенвиль Билдинг», но он еще не видел особняка, построенного на его крыше на высоте двадцати двух этажей. Он вспомнил, что, по словам архитекторов, это будет самое оригинальное в городе сооружение подобного рода.

Придя домой после прогулки по книжным магазинам на Ройел-стрит, Питер Дейли обнаружил на каминной полке адресованное ему послание. Он положил на пол завернутую в газету пачку книг и распечатал четвертую телеграмму.

— У меня ушло целых три минуты на то, чтобы определить, кто ее отправил, — сообщит Питер на субботней вечеринке, — но когда я перебрал в уме всех своих друзей, то вспомнил о Сильвии и решил, что это наверняка она. Видите ли, Сильвия всегда была моей приятельницей. Она читала мою писанину и говорила, что у меня получается хорошо, еще в те времена, когда я и сам толком не был в этом уверен. Вот я и подумал, что это Сильвия решила закатить вечеринку по случаю моего возвращения домой. В тот момент я был слегка не в себе: все-таки моя первая пьеса на Бродвее — как тут было не обалдеть.

Питер расскажет все это в субботу вечером. Сейчас же, прочитав телеграмму, он просто вышел на балкон, чтобы полюбоваться необычной обветшалой красотой старого Французского квартала и послушать перезвон колоколов на пыльно-серой звоннице собора.

— Телеграмма, мисс Сильвия.

— Спасибо, Чад. — Сильвия Инглсби подняла свою гладко причесанную золотоволосую голову, чтобы взглянуть на своего посыльного, и не смогла удержаться от улыбки. — Чад, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не жевал резинку в офисе!

— Фу ты, извините, мисс Сильвия. — Он выудил бумажку из мусорной корзинки и завернул в нее жвачку. — Теперь порядок? — спросил он, бросив бумажный комок обратно в корзинку.

— Да, пожалуй. И еще, Чад, в пять часов придет мистер Линдсей. Скажи мисс Уортингтон, чтобы она подготовила материалы дела к этому времени.

— Да, мэм. — Чад кивнул и широко заулыбался, выходя из ее кабинета.

Сильвия улыбнулась ему вслед, распечатывая пятую телеграмму. Ее по-детски веселило обожание посыльного, которое она принимала как дань своему умению быть адвокатом, внешне мало его напоминая.

Ее лицо вновь засветилось радостью, когда она стала читать телеграмму:

«Поздравляю тчк… хозяин особняка».

— Но это было так похоже на тебя, Тим, — шепнет она на субботней вечеринке.

Сильвия была превосходным адвокатом с железной логикой и хладнокровным вдохновением. Несколько человек из числа ее клиентов со временем стали ее добрыми друзьями, и, пожалуй, самым близким среди них был Тим Слеймон, политик, чье грузное и сварливое лицо было маской, под которой скрывался самый настоящий интеллект. Сильвия относилась к Тиму с нежностью, а Тим испытывал к Сильвии величайшее уважение, высоко ценя ее способности.

— Правда, я тогда засомневалась, — услышит от нее Тим в субботу вечером, — разумно ли было с твоей стороны затевать вечеринку. Но ведь нам удалось доказать, что Косгрейв имел законное право баллотироваться на пост мэра, несмотря на всю грязь, вылитую на него группировкой Осгуда. Это было победой для нас обоих. Вот я и подумала, какой же ты молодец, что устраиваешь для меня маленький праздник по этому поводу.

Сейчас же, убирая телеграмму, Сильвия думала как раз об этой схватке Слеймона с Осгудом. Она знала, что методы ее работы бывают порой весьма сомнительными. Вряд ли она стала бы настолько злоупотреблять своими возможностями, если бы речь шла о ком угодно, кроме Тима. Милого старины Тима.

Тим Слеймон отличался тем, что никогда не жевал сигары. Вот и сейчас, когда он возвращался из муниципалитета в свой офис, его голову окутывал голубой дымок, что делало его похожим на забавного кельтского духа, передвигающегося в облаке.

На его рабочем столе лежали две телеграммы. Первая, как оказалось, была от одного из членов правления клуба искусств и ремесел, который благодарил мистера Слеймона за его продиктованную заботой об общественных интересах помощь в получении клубом средств из городского бюджета. Тим прочитал ее и, добродушно кивнув, отложил в сторону. Он одобрительно относился к клубу искусств и ремесел. Нельзя сказать, чтобы он был большим знатоком картин, гончарных изделий и скульптуры, но во главе клуба стояла группа оригинальных художников, а организованная ими школа получила такую известность, что общественный деятель серьезного масштаба, каким был Тим, просто не мог пренебречь этим фактом. Вероятно, подумал Тим, это молодой Аббот подсказал правлению клуба идею послать эту благодарственную телеграмму. Аббот был неплохим парнем, несмотря на его недавний таинственный уход из университета после четырех месяцев преподавания. Естественно, финансовое благополучие клуба было для него небезразлично: ведь он только что получил первую премию по итогам весенней выставки.

Тим распечатал вторую телеграмму.

Встретившись в субботу вечером с молодым Абботом, Тим скажет ему, почему он решил, что телеграмму с поздравлением отправил Аббот. Очень уж очевидно было, что послал ее чокнутый — как раз такой, как Аббот.

— Я подумал, что ты пытаешься играть в таинственность, и мне показалось, что было бы забавно встретиться с тобой как бы случайно, — скажет Тим. — Я решил, что воспользуюсь приглашением и сделаю вид, будто понятия не имею, кто именно устраивает вечеринку, и изображу удивление, когда за коктейлями ты признаешься, что это твоих рук дело.

Откладывая телеграмму в сторону, Тим подумал, как же хорошо, что он давно уже научился быть приятным для всех.

Генри Аббот, известный среди обитателей Французского квартала как Хэнк, сидел под пальмами во внутреннем дворике на Ройел-стрит и красил винтовую лестницу, ведущую на балкон, когда старуха негритянка, ухаживающая за его квартирой, принесла ему седьмую телеграмму. Она быстро и невнятно протараторила на своем приятном на слух и совершенно непечатном креольском жаргоне, что телеграмма только что получена. Хэнк, который обычно понимал не более половины того, что она ему говорила, ответил:

— Хорошо, хорошо.

Когда она удалилась, он принялся внимательно разглядывать синюю полоску, которую только что нанес на поверхность лестницы. Она показалась ему чересчур синей. Хэнк гораздо лучше разбирался в красках, чем в проблемах коммунизма. Надо сказать, он уже не раз задавался вопросом, что же такое он сказал на своих занятиях, что доктор Рид истолковал как пропаганду коммунистических идей. Пристально изучая оттенок синего, он вскрыл телеграмму и перечитал ее несколько раз, посмеиваясь про себя. После того как Хэнк получил первую премию на весенней выставке, он постоянно был в хорошем настроении.

— Джин, — сказал Хэнк, обращаясь к синей лестнице. — Конечно, это Джин.

На субботней вечеринке Хэнк признается Джин, что сразу же подумал о ней как о возможном отправителе телеграммы.

— Было в этой телеграмме что-то голливудское, — скажет он ей. — И потом это так в твоем духе — вспомнить на взлете собственной карьеры о том, что и я получил какую-никакую премию.

Хэнк спрятал телеграмму в карман и продолжил созерцание синей краски на поверхности лестницы.

Однако Джин, прекрасная, туманная, прозрачная кинозвезда Джин Трент, приехавшая домой в Новый Орлеан, чтобы немного отдохнуть, скажет, что, когда она получила восьмую телеграмму, ей и в голову не пришло подумать о Хэнке. Как только она прочитала телеграмму, скажет она в субботу вечером, она сразу же подумала о Маргарет Чизолм.

Начав свою артистическую карьеру в провинциальном театре средней руки, Джин перебралась оттуда на Бродвей, а затем в Голливуд, где снялась в трех фильмах, принесших ей славу кинозвезды. Но в Голливуде Джин было одиноко. Ее родным городом был и оставался Новый Орлеан, и, подобно множеству других его питомцев, выросших среди волшебной новоорлеанской зелени с золотом, Джин при всякой возможности снова и снова возвращалась сюда.

Как раз накануне на экраны Нового Орлеана вышла последняя картина с ее участием, и Джин выступала перед публикой на премьере, так что эта телеграмма оказалась в числе множества полученных ею поздравлений. Маргарет еще до нынешнего приезда Джин обещала устроить в ее честь вечеринку, на которую собиралась пригласить всех своих самых замечательных друзей. Поэтому в субботу вечером никто не удивится, когда Джин скажет, что, по ее предположению, телеграмму отправила Маргарет. Правда, ей прежде ни разу не приходилось получать приглашения от Маргарет по телеграфу, но она об этом даже не задумалась, поскольку, как и другие близкие друзья миссис Чизолм, привыкла к ее капризам.

 

Глава вторая

Джин Трент пришла на вечеринку последней. Выйдя из лифта на двадцать первом этаже Бьенвиль Билдинг, она на минуту задержалась в холле, где стрелкой был указан путь на крышу: туда вела винтовая лестница, едва различимая в неясном свете тусклого светильника. Джин взглянула на свое отражение в зеркальном стекле двери лифта и улыбнулась, подумав, что платья, которые она может теперь покупать на гонорары кинозвезды, — все-таки совсем другое дело. Она повернула голову, чтобы проверить, хорошо ли лежат ее блестящие, как лак, черные волосы, и расправила свое розовато-лиловое платье прежде, чем отправиться по лестнице наверх. Лестница была едва освещена, и, поднявшись на верхнюю площадку, Джин ненадолго остановилась, сомневаясь, идти ли ей дальше. Перед ней была огромная дверь, вся покрытая резьбой. Тусклое освещение и темные углубления в резьбе создавали гнетущее впечатление. Прежде чем Джин пересекла небольшой вестибюль перед дверью и постучала, у нее мурашки забегали по коже.

Дверь была массивной, как ворота крепости. Джин взялась за тяжелый серебряный дверной молоток, и почти тотчас же огромная дверь бесшумно и тяжело повернулась на потайных петлях. Стоявший за дверью высокий седой дворецкий посторонился, чтобы пропустить Джин. Когда дверь закрылась, она тихо ойкнула от изумления и восторга. Под ее ногами был каменный тротуар, по обеим сторонам которого тянулись высокие стены. За поворотом перед ней открылся вымощенный каменной плиткой и утопающий в цветах дворик под открытым небом — патио, в точности повторяющий знаменитые старые дворы Французского квартала. Здесь были и пальмы, и цветы, и мраморные скамейки. Казалось, что особняк стоит посреди настоящего сада. Для большего уединения патио был обнесен высокой стеной, увитой плющом, который слегка шевелился на ветру. Впереди была еще одна дверь, по-видимому, вход в особняк. Подойдя к ней, Джин отдала дворецкому накидку и решительно шагнула внутрь.

Она очутилась в просторной светлой комнате, полной знакомых ей людей, которые шумно ее приветствовали.

— Джин, дорогая! — воскликнула миссис Гейлорд Чизолм. — Это твоя вечеринка?

— Так, значит, это ты все это устроила, — сказал Джейсон Осгуд.

— Ваш сад на крыше просто очарователен! — сказал доктор Марри Чеймберс Рид.

— Минутку, минутку! — смеясь, воскликнула Джин, жестом пытаясь остановить этот поток слов. — Я вас совершенно не понимаю.

И снова рассмеялась знаменитым легким и звонким смехом Джин Трент, льющимся с киноэкранов по всему миру.

— Объясните, пожалуйста, — сказала она, — за что вы меня благодарите.

Она озадаченно оглядела присутствующих, изобразив руками восхитительный вопросительный жест, так хорошо знакомый миллионам ее поклонников.

— Как же так, Джин, — спросил Генри Л. Аббот, — разве это не ты принимаешь нас сегодня?

— Конечно же, нет, Хэнк. Что ты выдумываешь? Разве эту вечеринку организовала не Маргарет?

Ответом ей был взрыв общего веселья.

— Мы же тебе говорили, Маргарет, — весело сказал Питер Дейли.

Джин, очаровательная сероглазая брюнетка в воздушном розовато-лиловом платье, на минуту замерла с вопросительным видом. Затем пожала плечами, поджала губы и направилась к большому креслу.

— По-моему, вы самые грубые из всех, кого я когда-либо встречала, — сказала она.

— Пожалуй, это действительно так, — раздался знаменитый голос Сильвии, тонкий и звонкий, как новенькая монетка. На фоне тяжелой темной шторы, около которой она стояла, золотоволосая Сильвия в белом платье походила на валькирию. — Мне тоже так кажется. Да скажите же кто-нибудь Джин, отчего всем так весело.

— Пусть скажет тот, кто знает, — сказал Тим Слеймон, опускаясь на ближайший стул. — Я не мастер решать кроссворды, шахматные задачи и прочие головоломки.

— Скажи ей, Хэнк, — сказала Сильвия.

— Ну, хорошо. Прошу тишины! — Хэнк Аббот вышел на середину комнаты и встал лицом к Джин, а все остальные разбрелись по комнате. Пока все не утихли, он продолжал стоять с беззаботным видом, из-за которого Сильвия заметила однажды, что Хэнку совершенно незачем получать какую бы то ни было профессию, настолько он сам по себе хорош. Наконец Хэнк обвел взглядом всех собравшихся: элегантную миссис Чизолм в черном бархате, Сильвию, всю как бы вылепленную из золота и слоновой кости, Джин, будившую в сознании образ цветов и фимиама в пурпурных сумерках богов; он посмотрел на драматурга Питера, затем на громадного ирландца Тима Слеймона и на агрессивного финансиста Джейсона Осгуда, после чего взгляд его на мгновение задержался на докторе Марри Чеймберсе Риде, этом живом олицетворении университетского профессора.

— Кто бы он ни был, — медленно произнес Хэнк, — наш хозяин собрал исключительно интересную компанию. Здесь присутствуют восемь гостей, и ни один из них не принадлежит к той разновидности вечно хихикающих полудурков, встречи с которыми в светском обществе почти невозможно избежать. Должен сказать, что наш хозяин добился весьма приятных результатов в выборе гостей.

— Мы все знаем, Хэнк, что мы замечательные люди, — сказала Маргарет, аккуратно зажигая сигарету, — но что это было: торжественная речь или попытка объяснить Джин, почему мы так грубо обошлись с ней?

— Простите, если я вам наскучил, — невозмутимо сказал Хэнк. — Я думаю, однако, что нам все станет ясно, если мы попробуем детально рассмотреть ситуацию так, как я предлагаю это сделать.

Он оглядел комнату. Основными цветами ее интерьера были черный и серебристый: серебристые стены, разрисованные черными линиями, и черные шторы в серебристую елочку. Обставлена она была светлой модерновой мебелью с множеством углов, нахально торчавших во все стороны. В конце комнаты стоял черный радиоприемник с серебристыми ручками. Нарядно-элегантный вид комнаты раздражал, вызывая у гостей ощущение, что они недостаточно хорошо одеты для того, чтобы находиться в ней. Напротив радиоприемника были расположены раздвижные двери, которые вели в столовую, а слева от Хэнка была еще одна дверь с изображением серебристой Леды, глядящей на огромного черного лебедя; за этой дверью находилась спальня.

— Джин, — сказал Хэнк, — а как, собственно, ты здесь оказалась?

— Очень просто: вчера я получила поздравительную телеграмму с приглашением на эту вечеринку. Там была подпись: «Хозяин особняка».

— Вот именно. Самое странное во всей этой истории то, что здесь нет никакого хозяина. Здесь собрались одни только гости. Каждый из нас получил вчера телеграмму, в которой, насколько мы можем припомнить, был один и тот же текст. Сейчас как раз Великий пост, так что никто из нас не был особенно занят развлечениями и у всех нашлась возможность выбраться сюда. Каждый из нас слишком хорошо думает о себе, чтобы сомневаться в оценке своих достижений и гадать, с чем же его поздравляют. И вот так или иначе все мы здесь, а хозяин так и не появился.

— А что если это — вечеринка с розыгрышем? — засомневалась Джин. — Может быть, он явится в переодетом виде, свалится с потолка или поднимется сюда на кухонном лифте.

— Джин каталась в Голливуд, в Голливуд, в Голливуд, — пропел Джейсон Осгуд, размахивая в такт себе сигарой.

— Успокойся, — приказала ему Маргарет, легонько шлепнув его по щекам веером. — Видите ли, Джин, каждый пришел сюда в полной уверенности, что его пригласил кто-то из остальных гостей. Мы с Джейсоном пришли первыми. Мы встретились внизу и вместе поднялись сюда. Я считала, что мне телеграмму прислал доктор Рид.

— Вот забавно, — воскликнула Джин. — Ну и с каким же достижением вас можно поздравить?

Маргарет взглянула через всю комнату на Тима и вежливо улыбнулась. Не зря на протяжении всех двадцати лет своего замужества она совершенствовала умение никогда не смущаться.

— Всего лишь с одной маленькой глупостью, иллюстрирующей мысль Хэнка насчет огромного самомнения.

Тим пристально смотрел на Маргарет, прищурив свои проницательные глаза, а Сильвия глядела на нее с деланным вниманием, как обычно смотрят на собеседника, когда слушают его исключительно из вежливости, не обращая ни малейшего внимания на то, что он говорит, однако Маргарет бодрым голосом продолжала:

— После того, как все собрались — все, кроме вас, — мы обменялись мнениями по поводу нынешней вечеринки, и тут обнаружилось, что я — единственная из присутствующих, которую никто поначалу не считал ее организатором. Поэтому все сразу решили, что это я — хозяйка вечеринки.

— А разве это не так, Маргарет? — спросил Осгуд.

— Нет, Джейсон, нет и еще раз нет. У меня в жизни не возникало такой мысли. Ну, а потом, Джин, когда, слегка опоздав, пришли вы, мы подумали, что все это — ваша затея. Но когда вы вошли и сказали: «Я думала, что телеграмма пришла от Маргарет…»

Джин громко рассмеялась своим чарующим смехом.

— Вот это мне нравится! — воскликнула она, затем по-детски вскочила с кресла и закружилась по комнате. — Это просто замечательно! Может быть, найдется еще не один десяток людей, приглашенных сюда такой же телеграммой.

Затем, понизив голос и предостерегающе погрозив пальцем, она добавила:

— Может быть, кто-то разослал телеграммы всем жителям города, желая убедиться в том, что среди полумиллиона вполне трезвых, практичных людей не найдется никого, кто бы не считал, что он вершит великие дела. Какая замечательная задумка!

— Не хотите ли вы сказать, что скоро сюда заявится полмиллиона народу? — усмехаясь, спросил Тим Слеймон. — Раз уж мы на это клюнули, может быть, нам отправиться восвояси, чтобы освободить для них место?

— Прежде чем уходить, давайте сначала выясним, не найдется ли здесь чего-нибудь выпить, — тихо проговорил Хэнк. — Давайте позовем дворецкого и спросим у него, не оставил ли этот хозяин-невидимка какое-нибудь угощение для нас, или вся эта вечеринка — сплошной обман.

— Это мысль, — поддержал его Питер Дейли. — Есть тут где-нибудь звонок?

— Вот это похоже на звонок, — сказала Маргарет, указывая на шнур, висевший между фасадными окнами.

Питер позвонил, и из-за раздвижных дверей появился мрачный, безупречного вида дворецкий, который тут же закрыл их за собой.

— Скажите, милейший, — сказал Хэнк, — как вас зовут?

— Хокинс, сэр.

— Хокинс, — повторил Тим. — Совсем как в комедии положений.

— Это и есть комедия положений, — сказала Сильвия. — В этом, видимо, весь смысл сегодняшней вечеринки.

— Хокинс, — обратился к дворецкому Хэнк, — как вы, очевидно, понимаете, у нас здесь сегодня весьма необычный банкет. Мы думаем, что все происходящее стало бы нам понятнее, если бы нашлось что-нибудь выпить.

— Я как раз собирался подавать коктейли, когда вы позвонили, сэр.

— Превосходно, — сказал Хэнк.

— Мы, кажется, собирались спросить его о том, кто же нас здесь принимает, — возразил Джейсон Осгуд в тот момент, когда за дворецким задвинулись черные с серебристой отделкой двери.

— Ох, уж этот Джейсон, — сказал Хэнк. — Джейсон, вечно слишком занятый стрижкой купонов, чтобы хоть иногда уделять время радостям жизни. Время задавать вопросы на вечеринке наступает после того, как в поле зрения появляются напитки, но никак не до того. Например, вот сейчас, — добавил он при виде Хокинса, который вновь появился в гостиной, на этот раз с уставленным бокалами подносом.

— Между прочим, наш хозяин приготовил здесь мои любимые сигареты, — заметила Сильвия, заглянув в треугольную шкатулку, стоявшую на маленьком столике у стены. — Хокинс! Не уходите. Мы хотим кое-что у вас узнать.

— Разумеется, мадам, — почтительно произнес Хокинс.

Доктор Рид переменил позу с глубоким вздохом, красноречиво выражавшим его раздражение по поводу некоторых излишне деятельных дам, вечно старающихся руководить всеми и вся.

— Видите ли, Хокинс, — сказал Хэнк, — сегодняшний вечер обещает быть чудесным, однако остается некая «темная лошадка», насчет которой у нас нет никакой ясности. Мы хотели спросить…

— Хэнк, если ты будешь так разглагольствовать, у тебя весь вечер уйдет на расспросы, — прервал его речь Питер. — Пусть его спросит Сильвия.

Сильвия расправила складки своего белого атласного платья.

— Хокинс, кто устроил эту вечеринку?

— Этого я не могу вам сказать, мадам.

— Почему не можете? Может быть, это секрет?

— Я хочу сказать, что не знаю, — сказал Хокинс.

— Но, Хокинс, — воскликнула Джин, — вы же должны это знать! Ведь кто-то вас нанял.

— Хозяин, который вас сегодня принимает, оставил мне инструкции с указанием сообщить вам все, что мне о нем известно, — невозмутимо произнес Хокинс. — Меня, а также повара и двух официанток, которые будут подавать вам ужин, наняли по телефону через агентство «Кастельден». Кто-то поинтересовался в агентстве, не найдется ли у них не занятый опытный дворецкий по фамилии Хокинс или Томкинс…

— И в самом деле, комедия положений! — воскликнул Питер.

— Не знаю, сэр. Так или иначе, мне по почте были присланы инструкции. Сегодня вечером я должен был явиться сюда, и к моему приходу здесь все уже должно было быть подготовлено для ужина на восемь персон. В буфетной на столе для меня был оставлен конверт с инструкциями о том, как следует принимать и развлекать гостей. Все необходимое делать строго по расписанию. На этот счет у меня имеются подробнейшие указания. Ваш хозяин запланировал для вас, если можно так сказать, весьма приятный вечер. Ужин для вас готовит главный шеф-повар недавно закрывшегося ресторана мсье Ламатта. Как раз его помощницы готовятся подавать устрицы по-рокфеллерски.

— Позвольте спросить, — сказал доктор Рид, — кто он, этот таинственный хозяин — мужчина или женщина?

— Этого я не знаю, сэр.

— А собирается ли он… она… оно… вообще появиться здесь? — спросил Питер.

— Сэр, мне было велено сказать, что немного попозже вы получите сообщение от хозяина.

— Вот так вечеринка! — воскликнула Маргарет.

Хэнк ухмыльнулся:

— Пора добрым людям спешить на помощь нам.

— Это становится занятным, — заметил Питер.

— Да, это просто восхитительно, — сказала Сильвия. — Я ни за что не хотела бы пропустить ничего из того, что тут произойдет. Пока все, Хокинс. Но кто же все-таки…

— Я уверен, — сказал доктор Рид, — что никому из моих знакомых подобная нелепая идея просто не пришла бы в голову.

— Как вы думаете, следует ли нам вообще тут оставаться? — спросил Осгуд. — Что-то во всем этом…

— Конечно, мы останемся, — сказал Тим. — Я целиком поддерживаю Сильвию и тоже не хотел бы ничего пропустить.

— Разумеется, мы останемся, — утвердительно кивнул доктор Рид, — раз уж мы здесь.

— Вечно невозмутимый доктор Рид, — лениво заметил Хэнк.

Доктор Рид бросил на него пренеприятнейший взгляд, однако Маргарет Чизолм не дала разгореться ссоре, тактично вмешавшись в разговор. Она подошла к профессору и села рядом с ним. В это время в гостиную снова вошел Хокинс с подносом. После того как он обнес гостей свежими коктейлями, он взглянул на небольшие черные часы, висевшие на серебристой стене, прошел в другой конец комнаты и присел перед радиоприемником, стоявшим прямо напротив раздвижных дверей.

— Не включайте эту штуковину: от радио всегда так много шума, — возразил Питер.

— Прошу прощения, сэр, — ровным голосом сказал Хокинс, — но хозяин оставил мне указание именно сейчас включить радио и настроить его на определенную волну. Это часть программы сегодняшнего вечера. — Он включил радиоприемник и принялся его настраивать.

— Ну, хорошо, — нехотя согласился Питер.

— Совершенно верно, — произнес доктор Рид, отрываясь на мгновение от беседы с миссис Чизолм.

— Милейший доктор Рид, — прошептала Сильвия Тиму, — неприступная крепость, до сих пор не покоренная непреодолимой силой женских чар.

— В эфире радиостанция Даблъю-эс-эм-би. Говорит Новый Орлеан, самый интересный город в Америке, — послышалось из радиоприемника. — Уважаемые дамы и господа, сегодня по специальному соглашению с Американской радиовещательной компанией мы имеем удовольствие транслировать концерт оркестра под управлением Куинби из нью-йоркского Карнеги-холла.

— Как замечательно, что мы можем его послушать, — сказала Джин. — Я видела в газете сообщение о том, что этот концерт будут сегодня передавать по радио.

Из радиоприемника полилась музыка. Напряжение гостей стало спадать. Они, не сговариваясь, уступили миссис Гейлорд Чизолм так хорошо знакомую ей роль идеальной хозяйки. Маргарет грациозно и неторопливо двигалась по комнате, и можно было подумать, что это она принимает гостей. Ненадолго задержавшись прямо под люстрой, она улыбнулась Тиму Слеймону, который криво улыбнулся ей в ответ.

— Она все еще неплохо выглядит, — тихо сказал Тим Сильвии.

Маргарет не сторонилась яркого света, делавшего заметными следы, которые оставили на ее лице сорок шесть лет бурной жизни: она была слишком величественна и слишком уверена в себе, чтобы молодиться. Она сочетала в себе очарование зрелости и строгую элегантность, о которых юность может только мечтать, и настолько превосходно воплощала в себе качества аристократки, что никто и не вспоминал о том, что на самом деле она всего лишь в свое время вышла замуж за аристократа.

Тем не менее это было именно так: детство и юность Маргарет прошли в маленьком городке в глуши, и лишь после того, как молодой Гейлорд Чизолм, отправившись однажды осенью на охоту, повстречался с этой необыкновенной красавицей, она стала хозяйкой клана Чизолмов и властительницей фешенебельного общества, к которому принадлежал этот клан. Всю свою жизнь Маргарет Чизолм следовала за надменным призраком власти. Именно в погоне за властью вырвалась она из глуши двадцать лет тому назад, и вот теперь, обретя ее, она была безмятежно спокойна. Тим поглядел на нее долгим взглядом, затем поднялся и встал, опершись на радиоприемник и вслушиваясь в звуки музыки. Мимо него прошел Джейсон Осгуд, чтобы взять спички со стоявшего в углу стола. Пронзительный взгляд Тима заставил его остановиться.

— Привет, Джейсон, — сказал Тим.

Осгуд повернулся к нему.

— Джейсон, это первый случай за долгую историю наших встреч, когда этикет требует от нас воздержаться от взаимных оскорблений.

Осгуд пожал плечами.

— А тебе, кажется, нет особой нужды оскорблять меня, — сказал он. — По крайней мере теперь, после того, как ты и твоя подружка адвокатша добились, чтобы Косгрейв баллотировался в мэры.

— Давай не будем о Сильвии, — отрезал Тим. — Я как раз собирался сказать, что, по-видимому, ты теперь вполне можешь быть любезным со мной после того, как вы с Маргарет так изящно оскорбили мою дочь.

Осгуд, прищурившись, посмотрел на него и ничего не сказал.

— Я полагаю, нет необходимости говорить тебе, — медленно сказал Тим, — что если бы я знал, что ты собираешься здесь сегодня быть, я бы ни за что не пришел сюда.

— Охотно верю. Я думаю, тебе говорить со мной ничуть не приятнее, чем мне с тобой. К сожалению, ни ты, ни я не можем уйти отсюда, не нарушив приличия.

Осгуд двинулся в сторону столика, на котором лежали спички. Тим отвернулся и принялся разглядывать статуэтку конькобежца на шкафчике, стоявшем поблизости.

Раздававшаяся из радиоприемника музыка зазвучала громче, постепенно нарастая в изысканном крещендо.

— Как красиво! — сказала Джин, обращаясь сама к себе. Она сидела в одиночестве на широкой низкой софе и слушала музыку.

— Тебе и правда нравится? — вдруг услышала она голос рядом с собой и подняла глаза.

— Добрый вечер, Питер, — сказала она холодно.

Перед ней стоял Питер Дейли и смотрел на нее.

— Я не собираюсь раздражать тебя своим присутствием, — сказал он с горькой кривой усмешкой. — Я просто хотел сказать тебе, что не знал, что ты собираешься быть здесь, когда пришел сюда. Если бы я знал, то остался бы дома.

Руки Джин, лежавшие на ее коленях, сжались так, что побелели суставы.

— Это все, что ты хотел сказать?

— Да, все.

— В таком случае будь любезен, побеседуй теперь с кем-нибудь другим.

— Конечно, конечно. Только не делай вид, что ты меня боишься. С тех пор, как мне приходилось сидеть в одной комнате с тобой, прошло так много времени, что я думал…

— Я умею себя вести, — сказала она ровным голосом. — Все-таки это званый вечер.

— Это верно, — согласился Питер и отошел в сторону.

Джин откинула со лба короткую прядь кудрявых темных волос и поежилась. Затем она почувствовала чью-то руку на своем плече и, взглянув вверх, увидела Сильвию.

— Джин, можно я присяду рядом с тобой?

— Ну конечно. Как хорошо ты выглядишь, Сильвия. У меня еще не было возможности пообщаться с тобой с тех пор, как я приехала домой.

— Это вполне понятно. Ты позволишь мне побеседовать с тобой о том, что меня совершенно не касается?

— Я тебя слушаю. Так о чем ты хочешь поговорить со мной?

— Точнее будет сказать не о чем, а о ком — о Питере.

— Сильвия, я думала, ты выше этого.

— Выше чего?

— Я знаю, что ты его адвокат. Но я не думала, что ты воспользуешься вечеринкой, чтобы уговорить меня помириться с ним.

— Вовсе нет, Джин. Я совершенно не собираюсь заниматься уговорами. Я всего-навсего хочу сказать вот что. И ты, и Питер пришли на вечеринку. Ни один из вас не знал, что и другой тоже будет здесь. Так не лучше ли тебе перестать дичиться?

Джин не могла удержаться от улыбки.

— Сильвия, я не выношу тебя как адвоката, но как человек ты мне ужасно симпатична.

— Джин, ты очень милое дитя, но у тебя очень трудный характер.

— Пожалуй, потруднее, чем у тебя.

— Не знаю. Но он тебе так не идет.

— Сколько тебе лет, Сильвия? — внезапно спросила Джин.

— А ты не проболтаешься?

— Вот тебе крест!

— Тридцать четыре.

— Сильвия, ты просто потрясающая женщина.

— Разумеется, моя дорогая. Для меня это обязанность. Если бы я не была потрясающей, мне нечем было бы платить за квартиру.

Джин рассмеялась. Сильвия поднялась:

— Мне нужно пообщаться с доктором Ридом. Помни, моя дорогая: держи себя как подобает леди.

Раздвижные двери напротив радиоприемника бесшумно раздвинулись, и Хокинс объявил, что ужинать подано. При полностью раздвинутых дверях столовая практически составляла одно целое с гостиной, и гостям, сидевшим за столом, был хорошо виден радиоприемник. Стол был круглым, и карточки с именами гостей были разложены таким образом, что Тим сел между Сильвией и Питером, а Маргарет — с другой стороны между Осгудом и доктором Ридом. Музыка, которая лилась из радиоприемника, заполняла комнату, оставаясь, однако, достаточно негромкой, чтобы не мешать разговору. Проходя через дверь, Хэнк оказался рядом с доктором Ридом.

— Я с вами давно не виделся, доктор Рид.

— Да.

— Если бы я знал, что вы будете здесь, я, вероятно, не пришел бы.

— Нет?

— Вы ведь так неодобрительно относитесь ко мне.

— Неужели это необходимо обсуждать здесь?

— Вовсе нет, — добродушно сказал Хэнк. — Если вас это не смущает, то и меня тоже.

Вместе с остальными они вошли в столовую. Хэнк оказался между Джин и Сильвией, а доктор Рид — между Маргарет и Джин. Прежде чем они расселись по своим местам, Хокинс еще раз обнес их коктейлями.

Питер поднял свой бокал.

Внезапно на патио послышался шум дождя. Порыв свежего весеннего ветра приподнял черные с серебром шторы.

— Ничего не скажешь, приятный вечерок он выбрал для вечеринки! — заметил Питер. — Закройте окна, Хокинс. Я предлагаю выпить за здоровье нашего неведомого хозяина и затем заняться ужином, который он нам предлагает. Судя по всему, себе он места за столом не оставил.

Все выпили, кроме Сильвии. Она продолжала стоять, с любопытством разглядывая бокал, который был у нее в руке.

Черное небо за окнами прорезала молния, и шторы зашевелились, ощутилось дыхание грозы. Пламя горевших на столе свечей изогнулось и ожило на ветру. Хокинс закрыл окна и вышел. Сильвия продолжала стоять, глядя на свой бокал.

— Как странно, — медленно произнесла она, — что все эти бокалы кроваво-красного цвета.

 

Глава третья

— Чертовски странно, — сказал Хэнк. — Здесь вообще все странно.

Сильвия пожала плечами:

— Итак, за здоровье нашего хозяина.

Они весьма церемонно сели. В небе полыхнула еще одна молния, и в ее свете бокалы в руках гостей вспыхнули алыми, как кровь, огоньками.

— А вам не приходило в голову, — спросила Сильвия, задумчиво глядя на маслину, которую держала в руке, — что этим самым хозяином может быть один из нас?

Дождь заколотил по крыше. В паузе, наступившей после вопроса Сильвии, шум дождя казался особенно громким. Гости услышали скрип раскачиваемой ветром пальмы, которая затем заколотила листьями по оконному стеклу.

— Вот что значит адвокат, — восхищенно сказал Хэнк. — Должен признаться, что мне такая мысль ни за что не пришла бы в голову.

— Но как же такое возможно? — спросила Маргарет. — Ведь мы все получили телеграммы с приглашением прийти сюда.

— Мы утверждаем, что получили такие телеграммы, — поправила ее Сильвия. — Не исключено, однако, что один из нас мог разослать телеграммы остальным семи, а может быть, и себе тоже. Такая версия вполне вероятна и не лишена интереса.

— Я уже начинаю смотреть на всех с подозрением, — сказал Тим. — Я знаю, что я получил телеграмму. Я считал, что ее отправил Хэнк.

— А я думал, что мне телеграмму прислала Джин, — сказал Хэнк.

— Дело принимает весьма таинственный оборот, — сказал Осгуд. — Маргарет, так это не ты устроила вечеринку?

— Я уже сто раз тебе сказала, что не я. Хотелось бы мне, чтобы это была я.

— Мне кажется, что здесь чувствуется женская рука, — заметил доктор Рид.

— Возможно, — поддержал его Осгуд.

— Лично я считаю, — сказал Хэнк, — что если вечеринку организовал кто-то из нас, этот кто-то — Сильвия. Во всем этом есть что-то от Макиавелли.

— И тем не менее сегодняшний Макиавелли не я, а кто-то другой, — сдержанно возразила Сильвия.

— А вы признались бы, что все это устроили вы, если бы это на самом деле было так? — спросил ее доктор Рид.

— Если бы я это задумала как сюрприз для всех, то пока не стала бы в этом признаваться. Я понимаю, что вы хотите сказать. Если это — один из нас, он очень ловко это скрывает.

— Тогда это должна быть ты, — сказал Питер. — Ты мастерица на такие шутки.

Сильвия рассмеялась и отрицательно покачала головой.

— Это не моя вечеринка, — хладнокровно заверила она его. — У моего повара не получатся такие замечательные устрицы по-рокфеллерски.

Никому и никогда еще не удавалось проникнуть сквозь ледяной панцирь, под которым скрывалась настоящая Сильвия с ее мыслями и переживаниями.

— Ты единственная из всех знакомых мне женщин, — сказал Питер Дейли, — у которой, я уверен, в прошлом не было истерик по ночам.

— Весьма сомнительный комплимент, — сухо ответила она.

Джин посмотрела на Сильвию с некоторой долей зависти. Непоколебимое самообладание Сильвии не раз уже озадачивало ее. Интересно, было ли вообще что-нибудь на свете, что могло бы вывести ее из себя? Ее талант никогда не проявлялся в виде необычайно ярких вспышек, а сиял ровным светом, благодаря которому она распутывала любые проблемы, в чем ей помогали удивительная эрудиция и острый ум, устоять перед которым не удавалось ни одному ее противнику, как бы ни был он уверен в себе.

— Ты одна из немногих людей, — продолжал Тим, — напрочь лишенных комплекса неполноценности. Доктор Адлер был бы в восторге от тебя.

Сильвия улыбнулась своей знаменитой ледяной улыбкой и ничего не сказала в ответ. Официантка принесла рыбу. Подавать каждое блюдо она начинала с Маргарет, как будто была уверена, что именно миссис Чизолм — хозяйка сегодняшнего вечера.

— Завидую я Сильвии, — сказала Джин Хэнку. — Наверняка ее не разволновала бы даже возможность поймать журавля вместо синицы.

— А ты постоянно гоняешься за журавлем в небе, и это причина твоих тайных мучений? — спросил Хэнк.

Она улыбнулась:

— Неужели ты думаешь, что можно пробиться на экран и при этом сохранить какие-то иллюзии?

— Взглянув на тебя, об этом и не подумаешь.

Джин слегка приподняла свои изогнутые брови:

— Это одна из тех вещей, за которые мне платят деньги.

— Не говори так, — сказала Сильвия. — Это звучит жестоко: все равно что сказать, что вот эта рыбка поймана крючком, а не золотой корзинкой.

Все рассмеялись. Следующие несколько минут беседа колебалась, как пламя свечи на ветру.

— Во всяком случае, — вдруг сказал Питер, — наш хозяин устроил для нас неплохое приключение, так что будет о чем вспомнить в старости.

— Все это действительно напоминает приключение, — сказал Осгуд. — Ужин неизвестно от чьего имени, шум дождя за окнами и бесшумно возникающий Хокинс… Вполне возможно, что в старости мы будем благодарны нашему хозяину за волнующие воспоминания о сегодняшнем вечере.

— В старости, — сказала Маргарет, — я буду сидеть на углу с карманом, полным мятных конфет, и буду угощать ими всех соседских ребятишек.

— Представить только: Маргарет с карманом, набитым мятными конфетами, — усмехнулся Питер. — Не говорите о старости. Я не хочу стареть.

— Задумываться о возрасте в самом деле тяжело, — согласился Тим. — Я боюсь наступления старости.

Питер поежился:

— А кому хочется быть старым и, сжавшись в комок, сидеть в кресле, цепляясь за прогнившую и высохшую нить жизни, медленно уползающую у него из рук…

— Совершенно верно, — сказал Хэнк, — до тех пор, пока великая хозяйка Смерть не сметет его прах в мусорный ящик.

— Ой, Хэнк, замолчи! — воскликнула Сильвия. — Ты говоришь, как священник, страдающий несварением желудка.

— Гром и молния за сценой, — насмешливо сказал Тим, — таинственность и свет свечей на сцене. Когда при молниях, под гром мы вновь сойдемся ввосьмером? Когда мы станем старыми? Никто из нас в старости не будет красивым. Подумать только, Джин, ведь даже вы на склоне лет станете похожи на ведьму из «Макбета».

— Перестаньте! — сказала Джин.

— Быть стариком ужасно, — задумчиво сказал Питер. — Дрожащие колени, слезящиеся глаза и прямой путь в могилу, куда ты сойдешь на неверных ногах, никем не любимый и никому не нужный.

— Но тем не менее судорожно цепляющийся за гнилую нить жизни, — сказал Хэнк. — Любопытно все-таки, правда?

— Я полагаю, — сказал доктор Рид, — все дело в том, что, несмотря на наши торжественные заверения в вере, среди нас не найдется ни одного, кто не страшился бы и в глубине души не ждал бы своего конца.

— И это наносит такой удар по нашему самолюбию, — сказала Сильвия, — что мы просто не позволяем себе задумываться над этим. Ни один из нас не хочет думать о том, что мир будет прекрасно существовать и без него.

— А ведь и в самом деле будет, — с усмешкой сказал Тим. — Даже без тебя, Сильвия.

— Может быть, если бы мы были умнее, мы предпочли бы умереть молодыми, — негромко проговорила Джин. — Это избавило бы нас от необходимости стареть.

— Необязательно молодыми, — сказал Тим, — скорее в тот период, когда мы находимся, как бы это сказать…

— В расцвете сил? — подсказала Сильвия.

— Да. Прежде, чем мы успеем уйти из этой жизни тем ужасным образом, который предсказывает нам Питер.

— Человек должен умирать, — сказал Питер, — когда он находится на вершине жизни, подобно Линкольну и Рудольфу Валентино, чтобы не познать страданий быть заживо погребенным в склепе старости. Должен сказать, что из нашего числа каждый достиг достаточной зрелости, чтобы умереть.

— Перестаньте! — вскричала Маргарет. — Вы говорите страшные вещи.

— Но он прав, — сказал Хэнк. — Любой из нас, умерев сегодня, оставил бы о себе добрую память. А кто скажет, какую память мы оставим о себе, если доживем до старости?

— Какие же вы ужасные люди! — воскликнула Джин. — Вы все. Я не хочу умирать. И с какой стати нам нужно умирать сейчас?

Небо за окнами озарила новая вспышка молнии, и тотчас же раздался оглушительный удар грома. Она вздрогнула.

На нее поднял взгляд доктор Рид:

— Чтобы избежать мучений, которые переживает всякий по мере того, как им все больше овладевает чувство безысходности.

— Он прав, — задумчиво сказал Питер. — Сегодня любой из нас мог бы умереть вполне достойно, ибо каждый из нас уже состоялся.

— Послушайте, — вдруг сказал Осгуд, — а кто навел нас на мысль говорить сегодня за ужином о смерти?

Маргарет взглянула на него и медленно улыбнулась.

— Вероятно, — сказала она, — причиной всему ситуация, в которой все мы оказались. Мы собрались здесь на вечеринке, у которой нет хозяина, и, естественно, каждый из нас хотел бы знать, почему он сюда приглашен. И вот каждый сначала ищет причину в себе, а затем начинает искать ее в других. Вполне понятно, что в таких условиях каждый чувствует себя не в своей тарелке. Я, например, занималась этим весь вечер.

— И я тоже, — призналась Джин. — Вот и сейчас, я оглядываю всех сидящих за столом, пытаясь выяснить, кто из нас устраивает эту безумную вечеринку, почему меня сюда пригласили, нужно ли мне здесь оставаться и зачем все это затеяно.

— А почему ты считаешь, что эту вечеринку устроил кто-то из нас? — спросил Хэнк. — У меня тоже было такое же ощущение: волнение и мурашки по коже, — но мне казалось, что вечеринку устроил кто-то не из нашего числа, и я все время жду, что он вот-вот войдет сюда. И я вздрагиваю каждый раз, когда кто-нибудь из прислуги открывает дверь.

— Я чувствую себя как обвиняемый, который ждет решения суда присяжных, — сказал Тим со смехом.

— Но почему? Ведь это же вечеринка, — начала было Джин, а затем совершенно искренне добавила: — Я понимаю, что вы хотите сказать. Все дело в атмосфере таинственности, которая все здесь окружает: эти странные телеграммы; дом, в котором никто из нас прежде не бывал; незнакомая прислуга, нанятая неизвестно кем…

Она замолчала, увидев, что в столовую вошел Хокинс. Он только что руководил подачей гостям куропаток и теперь вытирал салфеткой первую бутылку шампанского, прежде чем предложить ее Джейсону Осгуду, чтобы тот высказал свое просвещенное мнение на предмет ее температуры.

— О, это «Редерер», — уважительно произнес Осгуд. — Причем с черной головкой. Хокинс, ваш хозяин — настоящий знаток вин.

— Да, сэр, — согласился Хокинс.

Они подождали, когда он удалится. Затем, не отрывая глаз от звонкого бокала, который она держала в руке, заговорила Сильвия.

— Вообще все это выглядит очень странно: и обстановка, в которой проходит наш ужин, и ощущение, будто кто-то вот-вот появится, как говорил Хэнк.

— Есть еще одна любопытная штука, о которой никто из вас не упомянул, — сказал Тим Слеймон своим резковатым голосом, — но которая тем не менее представляет собой самую странную особенность нашего собрания.

Дружеское обаяние самого популярного оратора в городе немедленно привлекло к нему внимание всех собравшихся.

— Что ты имеешь в виду, Тим? — спросил Джейсон Осгуд так, будто знал ответ на свой вопрос и боялся услышать его.

— Я имею в виду непостижимое гостеприимство, благодаря которому все мы ввосьмером оказались приглашенными на одну и ту же вечеринку. Возможно, это покажется невежливым с моей стороны, но у меня то и дело возникает желание забыть о всякой светской учтивости и указать на несколько фактов. Я не могу понять, почему некто, чьей единственной целью было устроить веселую вечеринку, решил свести нас вместе и предложить нам повеселиться. Все мы до сих пор были весьма любезны и общительны друг с другом, но разве вы не почувствовали какие-то скрытые токи враждебности? Ведь каждый из нас исподволь старается держаться подальше от кого-то одного из остальных, опасаясь, что в присутствии здесь этого кого-то есть некий тайный умысел. Это с трудом поддается анализу, однако не находите ли вы, что все мы вместе составляем исключительно неудачно подобранную группу людей?

Он окинул взглядом сидевших за столом гостей. Все они, наклонившись вперед, внимательно вслушивались в его слова, как бывает, когда люди слышат то, что в глубине души они знают, но не хотят признавать. Питер чиркнул спичкой, и звук этот оказался неожиданно громким на фоне тихой музыки.

— В этой комнате собралось восемь человек, — продолжал Тим. — Полагаю, все мы чудесные люди, но делать вид, что мы прекрасно совместимы…

Он остановился, и наступившую паузу вновь наполнила музыка.

— Для каждого из нас, — отчетливо произнес Тим, — за этим столом найдется человек, в чьей компании и умирать-то было бы противно.

Сигарета в длинных белых пальцах Маргарет Чизолм слегка вздрогнула.

— Так почему же, как вы полагаете, — спросил в заключение Тим, — все мы вместе были приглашены сюда?

Все с тревогой посмотрели на него. Воздух вдруг стал казаться тяжелым, как будто комната наполнилась дымом. Маргарет взглянула на сыр, к которому едва притронулась, затем пригубила шампанское и поставил бокал на стол.

— Просто кому-то кажется, что это великолепная задумка, — сказал Хэнк как бы с вымученной легкостью.

— Может быть, послушаем музыку в соседней комнате? — предложила Маргарет.

Гости последовали за ней, однако все они чувствовали себя неспокойно: возникла атмосфера тревожного ожидания. Питер стоял, опираясь на радиоприемник, и задумчиво курил; Хэнк бродил по комнате, разглядывая украшавшие ее антикварные вещицы; Джин сидела на краешке софы возле радиоприемника, рассеянно слушая музыку. Доктор Рид выглядел как всегда невозмутимым; откинувшись назад в кресле, он сидел с тем же видом спокойной уверенности в своей правоте, с каким обычно восседал за рабочим столом. Маргарет, следуя правилам хорошего тона, вела негромкую беседу с Джейсоном Осгудом. Она была незаменима на любой вечеринке, ибо обладала даром не допускать затяжных пауз — грозы всех хозяек, однако даже Маргарет не могла никак не реагировать на воцарившуюся в комнате напряженность. Музыка зазвучала громче, нарастая в великолепном крещендо, и затем внезапно оборвалась. Столь резко наступившая тишина заставила всех вздрогнуть. Джин с испуганным видом порывисто поднялась; в своем розовато-лиловом платье она походила на заблудившееся привидение из заколдованного сада.

— Не нравится мне эта вечеринка, — сказала она. — Пожалуй, я пойду домой.

— Джин, дорогая! — воскликнула Маргарет. — Как жаль, что вы хотите уйти.

Сильвия прошла через всю комнату и, смеясь, взяла Джин за руки.

— Не глупи, — сказала она. — Такое ни за что не стоит пропускать. Если ты уйдешь, мы потом ни в коем случае не скажем тебе, кто оказался здесь хозяином. Так-то вот.

— Но во всем этом есть что-то… что-то нереальное, — неуверенно проговорила Джин.

— Вот это-то я и нахожу забавным, — вмешался в разговор Тим. — Я не хочу уходить.

— Я заинтригован, — сказал Хэнк. — Боюсь, что если я уйду, то пропущу все самое интересное. Хокинс ведь сказал, что немного попозже мы получим сообщение от нашего неведомого хозяина.

— А что если вызвать Хокинса, — предложил доктор Рид, — и спросить у него, как долго еще нас будут держать в неведении? На вашем месте, Джин, я бы не стал уходить. Интересно все-таки все увидеть до конца.

— Давайте вызовем Хокинса, — поддержал его Питер.

— Посмотрите, — сказала Джин, — он уже убрал обеденный стол.

Все заглянули через открытые раздвижные двери в столовую. Действительно, стол был убран, а на его месте стоял низкий столик, на нем — электрическая кофеварка, из которой готовый кофе стекал в сосуд из черного стекла. Сосуд покоился на серебряной раковине посередине широкой чаши, наполненной спиртом. На столике были приготовлены пряности, а также массивная серебряная разливательная ложка и посеребренная свечка в подсвечнике из черного стекла.

— Кофе-брюле! — воскликнул Хэнк. — Подумать только: наш хозяин позаботился буквально обо всем. Давайте выпьем кофе, прежде чем заниматься расспросами.

— Чудесно! — воскликнула Сильвия. — Хэнк, может быть, ты возглавишь кофейную церемонию?

— Я как раз собираюсь это сделать, — откликнулся он из столовой. С помощью Тима он внес столик с кофе в гостиную. — Ну, вот и мы.

Он налил рому в сосуд с кофе. Сосуд этот представлял собой пузатый кувшин из полупрозрачного черного стекла с тонкой серебряной каемкой. Тим зажег посеребренную свечку и отошел назад.

— Это просто восхитительно, — вполголоса сказала Маргарет.

— Готово! — позвал всех Хэнк. — Выключите свет. Это не выключатель там, возле двери?

Питер щелкнул выключателем. Как только комната погрузилась во тьму, Хэнк поднес свечку к чаше со спиртом. В темноте вспыхнул круг голубого пламени. Языки пламени, окружившего сосуд, лизнули ром, налитый поверх кофе. Тотчас же по поверхности жидкости побежал тонкий слой огня, который покрылся рябью, когда Хэнк начал разливать кофе. Ром продолжал гореть неровным пламенем, и на какое-то время в его неверном свете лица стоявших вокруг гостей приобрели неживой зеленоватый оттенок.

— Уважаемые дамы и господа, — раздался голос в темноте.

Все вздрогнули.

Это был странный монотонный голос, медленно и отчетливо произносивший каждый слог.

— Говорит радиостанция Даблъю-ай-ти-эс. Надеюсь, вам понравилась первая часть сегодняшнего вечера. Уважаемые дамы и господа, вы слышите голос хозяина дома.

 

Глава четвертая

Гости отпрянули от пламени так, будто увидели перед глазами взрыв. Джин сдавленно вскрикнула, и глухо звякнул стеклянный подсвечник, который Хэнк поставил на столик. На мгновение все оцепенели, а затем темноту прорезал тонкий голос Сильвии:

— Да включите же свет!

— Это было по радио! — воскликнул Хэнк, когда Питер включил свет.

— По радио? — повторил Осгуд. — Но каким же образом…

В ярком свете электрических ламп кофе-брюле выглядел очень странно. Тихое шипение спиртового пламени утонуло в возбужденной какофонии голосов.

— Как это умно! — сказала Маргарет. — Он просто гений.

— Это полностью соответствует моим представлениям об одаренном молодом человеке, — сказал Осгуд.

— О молодом человеке? — переспросил Хэнк, продолжая разливать кофе. — Мне показалось, что это был женский голос. Джин, твой кофе!

— Спасибо, — сказала Джин. — Этот голос вполне мог быть женским. Но он совершенно не похож ни на один голос, который я когда-либо слышала.

— Он так меня напугал, — сказала Сильвия, с одобрительным видом пробуя кофе, — что я даже толком не расслышала, что он сказал. Вероятно, через минуту он снова заговорит, и тогда мы сможем побольше узнать о нем или о ней, если это она.

— Интересно, где он находится, — сказал доктор Рид. — Может быть, он купил время на одной из местных радиостанций?

— Он, наверное, быстренько сляпал свою собственную маленькую радиостанцию где-нибудь поблизости, — предположил Тим. Все рассмеялись. Лучезарное обаяние Тима необыкновенно оживляло даже самые простейшие фразы, которые он произносил.

— Но ведь никто не прикасался к ручкам радиоприемника с тех пор, как Хокинс настроил его на станцию Даблъю-эс-эм-би, — сказала Маргарет. — Должно быть, эта станция работает на той же волне.

— Пожалуй, я вызову Хокинса и спрошу у него, — предложил Питер, дергая шнур. Едва он отпустил шнур, как в радиоприемнике послышался легкий треск.

— Уважаемые дамы и господа, — раздался медленный, отчетливый и монотонный голос хозяина. Все гости буквально вытянулись по стойке «смирно».

— У меня есть идея! — воскликнул Питер. — Это один из нас занимается чревовещанием.

— Постойте, послушайте, — сказала Сильвия.

— Вам было обещано, — продолжал говорить голос, — что сегодня вы будете участниками самой оригинальной вечеринки за всю историю Нового Орлеана. Сейчас я приступаю к исполнению этого обещания. Прежде всего я хочу объяснить суть нашего сегодняшнего развлечения.

Голос замолчал.

— Правда, забавно? — сказала Сильвия.

— Сегодня, уважаемые гости, — продолжал голос, — нам предстоит сыграть в азартнейшую игру, в игру, которая будет прекрасным стимулом для интеллекта каждого из вас. На мой взгляд, уважаемые гости, вы представляете собой цвет интеллектуальной элиты нашего города. Все вы — преуспевающие, авторитетные и высокообразованные люди. Сегодня, мои друзья, вам предстоит справиться с задачей, которая потребует необычайного напряжения ваших умственных способностей. Итак, начинается самый увлекательный вечер в вашей жизни.

— Это просто великолепно! — воскликнула Джин.

— По крайней мере, — сказал Хэнк, — я вижу, что кто-то наконец оценил меня по достоинству.

— Ш-ш-ш! — произнес Осгуд.

— Уважаемые дамы и господа, вам, должно быть, смертельно надоели вечеринки, на которых приходится слышать лишь бессмысленную болтовню элегантных ничтожеств. Идеальным развлечением для вас было бы такое, в котором сочетались бы элементы забавы и состязания умов. Было бы абсурдным считать, что человеку с вашим интеллектом будет по вкусу развлечение, рассчитанное на людей с умственным развитием на уровне продавца из бакалейной лавки. Безусловно, каждый имеет право критически оценить предлагаемое ему развлечение. Поэтому сегодня я предлагаю вам, друзья, сыграть со мной в игру, которая будет состязанием ваших и моих умственных способностей, — разумеется, с соответствующими ставками. Предупреждаю вас, однако, что я уже давно убежден в своей способности переиграть вас — людей, представляющих собой лучшие умы нашего города, и сегодня я приложу все силы, чтобы доказать это себе и вам. Ибо сегодня, уважаемые дамы и господа, вам предлагается поистине захватывающая игра — игра со смертью.

Все вздрогнули. Маргарет тихо охнула, а Питер вскочил с места, сдавленно пробормотав что-то невнятное.

— Я правильно его понял? — хрипло переспросил доктор Рид. — Он сказал «со смертью»?

— Ну и шуточки, — вполголоса сказал Тим, глядя на потрясенную Джин.

— Говорит радиостанция Даблъю-ай-ти-эс, — невозмутимо продолжал голос. — Главным в этой игре, друзья мои, будет не умение убивать, а умение мыслить. Все вы отобраны с особой тщательностью, ибо только люди с вашими исключительными умственными способностями могут быть для меня достойными противниками. Наша игра продлится до рассвета, причем ни деньги, ни власть, ни престиж не будут иметь в ней никакого значения: это будет состязание умов — ваших умов с моим. Имею честь сообщить вам, что в случае моей победы ни один из вас не доживет до утра.

Маргарет негромко вскрикнула. У Джин перехватило дыхание, и она невольно поднесла руку к горлу. Все остальные ошеломленно посмотрели друг на друга, силясь понять смысл только что услышанных слов. Затем Осгуд пожал плечами и налил себе рюмку коньяка:

— Ох, как страшно! Интересно, он и вправду считает, что ему удалось нас напугать?

— Похоже, что действительно удалось, — сказала Сильвия с мрачной улыбкой.

— Веселенькое дело, — встревоженно сказал Тим.

— Говорит радиостанция Даблъю-ай-ти-эс, — снова повторил голос. Все повернулись к радиоприемнику. Сильвия с деланной тщательностью закурила сигарету и выпустила струйку дыма.

— Кажется, некоторых из вас мое предложение рассмешило. Советую вам, однако, отнестись к нему со всей серьезностью. Внимательно выслушайте правила и постарайтесь выиграть. Не исключено, что легкомыслие может привести вас к катастрофе. Считаю необходимым предупредить вас, что нарушение любого из правил повлечет за собой немедленное поражение нарушителя. Разумеется, поражение означает его устранение.

Все застыли на месте от нахлынувшего на них страха. Внезапно Хэнк поднялся на ноги:

— Давайте уйдем отсюда и оставим тут этого фигляра с его дурацкими шутками.

— Правильно, — поддержала его Маргарет. — Пойдемте отсюда.

— Пойдемте, — торопливо поднимаясь, повторила вслед за ней Джин.

— А где же Хокинс? — вдруг спросил Осгуд. — Ведь Питер звонил ему, но он так и не появился.

— Друзья мои, — вмешался в разговор голос из радиоприемника. Безотчетный ужас приковал всех к месту. — Меня огорчает ваше желание бежать с поля сражения, не успев помериться со мной силами.

— Он нас слышит! — вскричала Джин.

— Где же он скрывается? — спросила Маргарет. — Он должен быть где-то здесь.

— Позади радиоприемника ему спрятаться негде, — сказал Хэнк. — Внутри радиоприемника — тем более.

Все разом устремились к радиоприемнику. Однако он стоял у голой стены и, очевидно, был слишком мал, чтобы служить укрытием. От двух отверстий в его основании куда-то тянулись провода.

— Должен вас предупредить, — продолжал голос, — что попытка уйти отсюда является нарушением правил. Хочу пояснить: к двери, через которую вы вошли, поднявшись по лестнице, — а это единственный выход отсюда, — подключен электрический ток, достаточный, чтобы убить десятерых при одном лишь легком прикосновении. Не дотрагивайтесь до этой двери, пока я не позволю вам уйти, если, конечно, вы выиграете.

— Боже мой! — воскликнул Тим. — Я не могу поверить, что это не розыгрыш.

— Розыгрыш это или нет, — возразила Маргарет, — но он нас видит. Или по крайней мере слышит.

— Все очень просто, — заявил Хэнк. — Он говорит в микрофон, и мы слышим его, а через другой микрофон он может слышать нас. Давайте перережем провода, и пусть он беседует сам с собой, пока мы тут еще не свихнулись…

В радиоприемнике снова послышалось потрескивание.

— Прошу вас, друзья мои, — произнес голос хозяина, — не прикасаться ни к одному из проводов, подключенных к радиоприемнику.

— Каков мерзавец, а? — возмутился Хэнк. — Ведь это надо же, насколько все предусмотрено.

Тим Слеймон бессильно опустился в ближайшее кресло.

— Веселенькое дело, — сказал он.

— Эти провода очень опасны, — продолжал голос. — Любой разрыв цепи приведет в действие четыре газовые бомбы; установленные в радиоприемнике. Одной вполне достаточно, чтобы уничтожить пехотную роту. Всякая попытка помешать работе радиоприемника будет представлять собой, — здесь снова наступила зловещая пауза, — нарушение правил. Уважаемые дамы и господа, наша вечеринка спланирована с особой тщательностью таким образом, чтобы стать для нас достойным развлечением. Я не позволю никому из вас помешать остальным получить удовольствие. Все вы специально отобраны для сегодняшней вечеринки и должны остаться и сыграть со мной в мою игру.

— Занудам вечно не хватает компании, — заметил Хэнк, — «Макдуф, начнем, и пусть нас меч рассудит».

— Но это ужасно! — воскликнула Маргарет.

— Вы должны остаться, — повторил голос, — и сыграть со мной в мою игру. Обещаю вам, однако, что это будет увлекательнейшая игра. Обещаю вам один из тех редких вечеров, когда ни хозяину, ни его гостям не приходится скучать. Жизнь каждого из вас была богатой и разнообразной, и каждый из вас способен принять величайший вызов своему существованию. А величайшим вызовом жизни — я уверен, вы согласитесь со мной, — безусловно, является смерть.

Снова последовала пауза, дразнящая и угрожающая. Наступившую тишину разорвали оглушительные раскаты грома, и дождь с новой силой забарабанил по окнам. Голос вновь заговорил, и все невольно подались вперед.

— Я только что сказал, что смерть есть величайший вызов жизни. Но это неправда. Я просто предложил вам афоризм, который до сих пор настолько часто повторяли в пустых светских беседах, что это уже стало восприниматься как факт. Однако по минутном размышлении, друзья мои, вы согласитесь со мной, что смерть не является ни вызовом жизни, ни трагедией. Смерть — это красивый занавес, которым заканчивается глупо-сентиментальная пьеса жизни.

— Это чудовищно! — сказал Питер.

Сильвия кивнула ему в ответ.

— Он как будто пытается оправдать уже совершенное убийство, — сказала она.

— Смерть, — продолжал голос, — давно считается зловещим событием, торжественным, степенным и, несомненно, досадным. С вашего любезного позволения я представлю вам сегодня смерть в новом обличье, забавную, беззаботную и искусную, смерть, по сути, представляющую собой светское развлечение… — здесь речь хозяина прервал странный щелкающий смех, — изысканное развлечение, тщательно спланированное таким образом, чтобы доставить удовольствие восьми самым взыскательным гостям в этом мрачном Новом Орлеане. Сегодня вы научитесь смеяться вместе со смертью, этим вечным пугалом.

Доктор Рид поднес спичку к сигарете. Пламя задрожало, и он бросил спичку в пепельницу с таким видом, как будто этот жест принес ему облегчение.

— Вы, конечно же, согласитесь, — вновь зазвучал голос из радиоприемника, — что жизнь есть не более чем трагическая нелепость, и по этой причине представление о конце жизни как о событии торжественном и ужасном — всего лишь глупый обычай. Смерть должна быть легкомысленной, этаким последним щелчком пальцами перед носом неумелого режиссера. Смерть должна быть шаловливым единорогом, вечно дразнящим жизнь в ее критические моменты. Вот поэтому-то, дорогие мои гости, мы и сыграем с вами в игру, в которой мы придадим смерти тот забавный вид, которого она заслуживает.

— Неужели он это серьезно? — вполголоса сказал Хэнк. — Все это звучит так, будто он заядлый любитель розыгрышей, у которого вся семья скончалась от сердечной недостаточности.

— Похоже, что все это завершится показом живой картинки на тему «Старуха с косой», — предположил Питер. — В главной роли выступит Хокинс, а затем последует реклама страховой компании.

— Интересно, действительно ли к двери подведен ток, — сказал Тим, — или это урок номер два из того же пособия по психологии, откуда взят этот текст с поздравлением?

— Реклама не знает границ, — ухмыльнулся Питер.

— Но ты ведь не веришь в его выдумку насчет двери, правда? — поинтересовалась Сильвия.

— Хм, честно говоря, не знаю, — ответил Питер. — А что, если ты возьмешь и попробуешь открыть ее?

Она в ответ хохотнула без особого энтузиазма:

— Нет. Я тоже как-то не совсем уверена.

— Этот чертов идиот очень уж всем нам действует на нервы, — сказал Осгуд. — Наверное, через минуту он заявится сюда, чтобы посмеяться над нами.

— В таком случае он больше никогда в жизни не сможет посмеяться, — пообещал Питер.

— Ты и вправду думаешь, что все это всерьез? — с надеждой спросила Сильвия.

— Конечно, нет. Это просто чья-то кошмарная глупость.

— Не зря я никогда не любила радио, — сказала Джин.

— Ну, разумеется, — сказал Тим. — Ведь когда люди слушают радио, они сидят дома, а не в кино.

Джин криво улыбнулась:

— Не надо острить, Тим. Ты для меня — воплощение надежности, а от этого шутника у меня мороз по коже: у него такой замогильный голос…

— Есть ли здесь врач? — поинтересовался Питер.

— Уважаемые дамы и господа, — прервал их беседу монотонный слащавый голос, — тем из вас, кто отказывается принять мое предложение, считая его не более чем шуткой, и не собирается всерьез сыграть со мной в мою игру, я рекомендую обратить внимание на девятого гостя, который без лишних слов объяснит вам, зачем вы здесь собрались.

— Девятый гость! — воскликнула Маргарет.

— Может быть, это сам хозяин? — предположила Джин.

— С северной стороны гостиной, — продолжал голос хозяина, — вы, очевидно, заметили черную дверь, украшенную серебряным изображением замахнувшейся копьем Артемиды. Ключ от этой двери вложен в томик Жана Кокто, лежащий на столике в углу. За этой дверью и скрывается мой девятый гость.

— Откройте ее кто-нибудь! — вскричала Джин. — Откройте скорее!

— Я боюсь даже подходить к этой двери, — сказал Хэнк. — Бог знает, кто может за ней оказаться. Вдруг там до зубов вооруженный бандит?

— Вот ключ, — сказала Сильвия, раскрыв лежавшую на столе книгу. — Может быть, я войду в эту комнату?

— Только не одна, — тотчас же отозвался Питер. — Я пойду с тобой.

Сильвия вставила ключ в замок.

Тут к ней шагнул внезапно посерьезневший Хэнк и предостерегающе поднял руку.

— Одну минуту, — сказал он. — Возможно, это шутка, а может быть, и нет. Питер только что предположил, что, возможно, все объясняется чревовещанием. Если это действительно так и если за этим скрывается кто-то из нас, мы ни в коем случае не должны позволить ему спрятаться. По-моему, мы все должны держаться вместе.

— Хэнк, ты это серьезно? — спросил Питер.

— Совершенно серьезно. Я никого не обвиняю, Питер. Но ты должен согласиться, что я прав.

— Конечно, он прав, — поддержала его Сильвия. — Вообще-то мне кажется невозможным, чтобы кто-то из нас вытворял такое. Но ведь иногда происходят и невозможные вещи. Нам в самом деле нужно держаться вместе.

— Есть и еще одна причина, — добавила Джин, стараясь говорить как можно спокойнее. — Судя по всему, этот наш хозяин находится где-то поблизости, раз он нас видит и слышит. А если он действительно хочет всех нас убить, то у него будет замечательный шанс расправиться с тем из нас, кто вдруг окажется один.

— Ну, вот и договорились, — сказал Осгуд. — Держимся вместе. А теперь, может быть, пойдем и посмотрим… — голос его на мгновение сорвался, хотя он и пытался говорить спокойно, как будто ничего особенного не происходило, — …что там такое в этой комнате?

— Вы позволите мне на мгновение прервать игру? — произнес голос хозяина.

Все замерли в напряженном ожидании.

— Разумеется, вы вольны осмотреть здесь каждый уголок, — сказал голос. — Тут нет никакого обмана. Как я уже говорил, наша игра будет состязанием умов. В определенные моменты, однако, мне придется вмешиваться в происходящее, чтобы объяснить вам следующий ход игры. Здесь повсюду установлены громкоговорители, и, когда мне понадобится что-нибудь вам сообщить, вы услышите из ближайшего к вам громкоговорителя три удара гонга — вот такие.

Все затаили дыхание. Раздались громкие и отчетливые звуки гонга: один, другой, третий.

— Вот и все, друзья мои. А теперь вы можете познакомиться с моим девятым гостем.

Наступила тишина.

— Боже мой! — едва слышно произнес Тим Слеймон.

— Может быть, мы все-таки отопрем эту дверь и посмотрим, что за ней скрывается? — спросила Сильвия.

— Давайте, — с тревогой сказала Маргарет. — И побыстрее. Меня очень интересует, что там, за ней.

Сильвия повернула ключ в двери. В этот момент за окнами внезапно полыхнула молния и раздался оглушительный гром. Все вздрогнули. За окном резко забарабанил дождь, затем его шум начал слабеть и, наконец, совсем стих. Сильвия повернула ручку. Дверь распахнулась, и она отпрянула с выражением неописуемого ужаса на лице. В гостиную из двери выпало мертвое тело. Джин пронзительно закричала.

— Боже милостивый! — воскликнул доктор Рид. — Он… он…

Питер, который опустился на колени рядом с трупом, поднял на него мрачный взгляд.

— Да, — проговорил он с трудом, — он мертв.

На мгновение все сгрудились вместе, как бы ища друг у друга защиты от этого так странно и неожиданно свалившегося на них ужаса. Это было тело молодого человека, одетого в безукоризненный вечерний костюм. За дверью скрывался необыкновенно узкий стенной шкаф.

— Этот шкаф… он по размеру просто как гроб, — хрипло сказала Джин.

— Приходилось кому-нибудь из вас видеть его прежде? — спросила Сильвия ровным голосом.

Все отрицательно покачали головой. Между тем белое лицо мертвеца неподвижно взирало на них остекленевшими глазами.

— Давайте спрячем его обратно, — хриплым голосом сквозь зубы проговорил Питер. — Уберем его от глаз подальше.

— Да, да, давайте, — пробормотал Осгуд.

Сильвия заколебалась:

— Мы должны оставить его в таком виде, в каком мы его обнаружили.

— Мы не можем оставить его здесь, — отрезал доктор Рид. — Иначе мы сойдем с ума.

— Нельзя оставлять его здесь, — решительно сказал Хэнк. — Нельзя его здесь оставлять.

— А давно ли он умер? — спросила Сильвия.

— Не знаю, — сказал Питер. — На ощупь он совсем холодный.

— Ох! — вздрогнув, простонала Маргарет.

Тим, почувствовав внезапное желание глотнуть свежего воздуха, распахнул дверь, ведущую в патио. Дождь к этому времени прекратился. На гостей пахнуло влажным, холодным воздухом. Тим, остановившись в дверях, выглянул наружу. С пальм обильно капали остатки дождя, и между плитками тротуара ручейками струилась вода.

— Что же нам делать? — прошептала Маргарет.

— Мне все равно, — неуверенно произнес доктор Рид, — только бы убрать его с глаз долой.

— Давайте вытащим его в патио, — отрывисто сказал Хэнк.

— Ты хочешь сказать, просто выкинем его туда? — испуганным шепотом спросила Джин.

— А почему бы и нет? — вмешался Питер. — Не можем же мы стоять тут и смотреть на него.

— А если бы вы поставили его стоймя и снова втиснули в этот шкаф, — дрожащим голосом добавила Маргарет, — мне бы показалось, что он стучит изнутри пальцами… Я бы все время думала о том, что он там… Я бы просто сошла с ума.

Хэнк, как будто почувствовав прилив смелости, приподнял глазевшего на них мертвеца. Питер пошире открыл дверь в патио, и все увидели, что Хэнк уронил труп на мокрые плитки и облегченно вздохнул.

— Боже, — прошептал Хэнк, повернувшись к гостям. — Это ужасно. Пойдемте скорее в помещение и закроем дверь. Здесь-то хотя бы нет больше трупов. Вернее, пока нет.

— Веселенькое у тебя настроение, — сухо заметила Сильвия и с тоской посмотрела на наружную дверь, ведущую на лестницу. — Была бы я посмелее, непременно попыталась бы открыть ее, — сказала она.

— Не пытайся, — сказал Тим. — Я начинаю думать, что нам страшно повезет, если удастся вообще когда-нибудь открыть ее.

— И я тоже, — ответила она.

— У тебя самой тоже веселенькое настроение, — в тон ей сказал Хэнк. Она в ответ через силу улыбнулась. Они закрыли дверь из гостиной в патио и остановились, поеживаясь.

— Хокинс! — вдруг воскликнул Хэнк.

— Что? — переспросил его Питер.

— Хокинс! — вскричала Джин. — Хокинс… этот дворецкий с каменным лицом… он не пришел, когда мы позвонили…

Все устремили на нее свои взгляды. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как они сидели здесь и ужинали.

— Как же мы раньше об этом не подумали! — воскликнул Осгуд. — Ну, конечно. Он заманил нас сюда, угостил ужином и исчез: мы ведь не видели его с тех пор, как вышли из-за стола. Что же касается его официанток, возможно, они тоже в этом замешаны или, может быть, он просто отправил их домой.

— А я ведь до этой минуты о нем и не вспомнила, — сказала Джин.

— Динь! — раздался громкий звенящий звук.

— Это гонг! — сказал доктор Рид.

— Динь! — снова зазвенел гонг. — Динь!

— Это невыносимо, — прошептала Маргарет. — Я этого не выдержу!

Джин механическим жестом провела рукой по своим блестящим черным волосам.

— Прикрой мне рот, если я закричу, — шепнула она Сильвии.

— Говорит радиостанция Даблъю-ай-ти-эс, — послышался голос, говоривший медленно, размеренно и насмешливо. — Уважаемые дамы и господа, вы высказали предположение об участии Хокинса в событиях нынешнего вечера. Мне доставляет большое удовольствие сообщить вам, что ни Хокинс, ни официантки не смогут помешать нашей сегодняшней игре.

— Они тоже мертвы! — пробормотал Тим.

На мгновение все замерли в нерешительности и страхе. Казалось, что смерть все ближе надвигается на них. Снаружи завывал ветер, а внутри, казалось, не было ничего, кроме слепого, безотчетного ужаса. Мысль о смерти, которая за ужином была всего лишь предметом эксцентрических рассуждений, вдруг стала беспощадной силой, насылаемой на них загробным голосом из ниоткуда.

— Если вы откроете дверь, ведущую из столовой в кухню, вы увидите там Хокинса и его помощниц, — невозмутимо продолжал монотонный голос хозяина.

Голос замолчал. Гости переглянулись.

— Если бы он хоть иногда менял интонацию, — вполголоса сказала Джин. — Мне кажется, этот металлический монотонный голос сведет меня с ума.

— А хватит ли у кого-нибудь смелости пойти и посмотреть на Хокинса? — спросила Маргарет. — У меня самой, например, ни за что не хватит.

— Я посмотрю, — вызвалась Сильвия. — Я полагаю, что на кухне быть ничуть не опаснее, чем здесь.

Она пересекла гостиную и, миновав широкую раздвижную дверь, прошла к дальней стене столовой. Подойдя к двери, она обернулась. Золотоволосая, в длинном белом платье, она походила на скандинавскую воительницу. Ее спокойное мужество придало всем уверенности.

— Так я посмотрю? — спросила она через плечо.

— Да. Постой, я иду с тобой, — торопливо сказал Тим и последовал за ней. Джин и вслед за ней Питер дошли до середины столовой, остальные остановились в дверях, Сильвия решительно повернула ручку и распахнула дверь. Тотчас же она и Тим одновременно вскрикнули от ужаса.

— Что там? — спросил Питер, бросаясь к ним.

— Хокинс, — едва выдохнула Сильвия.

Она еще раз открыла дверь и вошла в кухню вместе с Питером и Тимом. Остальные опасливо приблизились к двери и заглянули вовнутрь.

На кухне Хокинс лежал лицом на столе, а официантки полулежали в креслах.

Все они располагались вокруг длинного кухонного стола, где, очевидно, устроились поужинать. Перед ними стояли наполовину опустошенные тарелки и три пустые винные бутылки. Охваченные ужасом свидетели этой немой сцены увидели вокруг привычные кухонные принадлежности: сияющую чистотой утварь, горки посуды и громко тикавшие часы с маятником. Питер наклонился над телом Хокинса и попытался нащупать его сердце.

— Динь! — донеслось из радиоприемника.

— Пожалуй, я не стану здесь задерживаться и ждать, когда меня убьют, — хрипло сказал Тим. — Эта шутка…

— Динь! — неумолимо продолжал звонить гонг. — Динь!

— Они живы, — произнес голос хозяина. — Друзья мои, я не состязаюсь с прислугой. Как вы уже могли заметить, я отбираю своих противников с особой тщательностью. Прислуга была нанята только для того, чтобы обслужить вас в начале вечера. Когда же необходимость в них отпала, я тихо избавился от них, чтобы они не помешали нам наслаждаться нашей вечерней забавой. Для этого я использовал безобидное снотворное. Утром они придут в себя. Между прочим, если восемь лучших умов Нового Орлеана не смогут противостоять мне во время нашей игры, в которую мы скоро начнем играть, прислуга первой сообщит полиции о том, что ваши тела находятся на двадцать втором этаже Бьенвиль Билдинг.

Джин пошатнулась; Маргарет как-то странно всхлипнула; Джейсон Осгуд вытер капельки пота со лба.

— Закройте эту дверь! — сказал Тим Слеймон хриплым голосом.

— Да, пожалуйста, — попросил доктор Рид. Обычно такой невозмутимый, он явно был сейчас на грани срыва.

Хэнк прошел через столовую и шумно захлопнул дверь. Звук этот показался особенно гулким в притихшей комнате.

— Давайте все здесь как следует осмотрим, — предложил Осгуд. — Этот ехидный дьявол должен быть где-то здесь.

— Но он не может быть здесь, — возразил Питер. — Ему же здесь просто негде спрятаться, если только тут нет двойных стен или еще чего-нибудь такого, что бывает только в романах.

— Это невозможно, — сказал Хэнк. — Давайте подойдем к этому делу разумно. Этот особняк был предложен внаем вполне солидной фирмой, той же самой, которая сдавала в аренду конторские помещения на нижних этажах. В рекламе говорилось, что это привлекательный особняк, окруженный патио, и все такое прочее, а в общем — ничего особенного. Вряд ли архитекторы стали бы проектировать здесь всякие там потайные двери, двойные стены и поворотные шкафы, правда?

— Действительно, — такое вряд ли возможно, — согласился Питер, — но и все остальное тоже едва ли кажется возможным.

Джин утвердительно кивнула:

— Я начинаю думать, что здесь все возможно.

— Уважаемые гости, вы позволите мне ненадолго прервать вашу беседу? — произнес голос хозяина.

Все замерли по стойке «смирно».

— Если вам так угодно, прошу вас без дальнейших колебаний осмотреть все помещения особняка, — вкрадчиво сказал голос. — Как я уже говорил, главным в нашей игре будет не умение убивать, а умение мыслить, столь необходимое при игре в шахматы, которые так любит наш друг доктор Рид, или в бридж, любимое развлечение миссис Гейлорд Чизолм, или при разгадывании шарад, которыми увлекается Питер Дейли, или при сочинении лимериков, которыми мисс Джин Трент частенько развлекает гостей на голливудских вечеринках.

— Как же хорошо он всех нас знает! — поежившись, сказала Джин.

— …Игра эта потребует ума не меньше, чем покер, в который время от времени играет мистер Тимоти Слеймон, или математические головоломки, столь любимые мистером Генри Абботом, или те адвокатские хитрости, при помощи которых мисс Сильвия Инглсби одерживает победы над своими противниками, даже когда факты свидетельствуют в их пользу…

Все невольно посмотрели на Сильвию; сама же она слушала все это с безразличным видом, и лишь краешки ее губ чуть тронула едва заметная улыбка.

— Меня очень огорчает тот факт, что вы продолжаете считать, будто я способен испортить столь тщательно спланированное развлечение, пользуясь какими-то ловушками. Здесь нет ни поворотных шкафов, ни двойных стен. Я вовсе не собираюсь отравить всем нам удовольствие, обращаясь к подобным уловкам.

Голос замолчал. Он был таким ласково-вкрадчивым и самодовольно-ироничным, что вполне можно было представить себе, как его обладатель, отвесив поклон и улыбнувшись, теперь устраивается в мягком кресле поудобнее. Гости замерли, напряженно глядя на радиоприемник, чей привычный безобидный вид казался сейчас дьявольской насмешкой.

— Я сказал вам, что не унижусь до применения дешевых уловок. Однако предупреждаю вас, друзья мои, что покинуть место наших с вами развлечений абсолютно невозможно. Всякий, кто попытается выйти из особняка, будет вынужден расстаться с жизнью чрезвычайно неэстетичным образом. Тогда как смерть, которую я задумал для вас на сегодня, равно как и поражение, которое вы, друзья мои, можете нанести мне, в высшей степени эстетичны. Уверяю вас, и то и другое стоит того, чтобы их дождаться. Возможно, кому-то из вас пришла в голову мысль, что можно попытаться выбраться отсюда, забравшись на стену патио и подав сигнал прохожим на улице. Рекомендую вам воздержаться от подобных детских проявлений храбрости. Дело в том, что крыша девятнадцатого этажа образует широкий уступ по пятьдесят футов в каждую сторону, а крыша четырнадцатого этажа — еще один уступ и тоже шириной пятьдесят футов. Кроме того, как вы, вероятно, заметили, стены патио покрыты плющом, а наверху плющ перевит с сеткой из проводов высокого напряжения, на которую вы, по-видимому, не обратили внимания в темноте. К дверям, ведущим из патио на крышу, тоже подведен ток. Металлическая крыша действует как заземление, и человек, который замкнет собой цепь, таким образом сам себя убьет. Сегодня вы мои гости и будете моими гостями до самого конца. Безусловно, я не заслуживаю осуждения за то, что наслаждаюсь такой великолепной компанией. Вы же, однако, пришли сюда потому, что, получив мое приглашение, пошли на поводу у своего самомнения, и уйти вы сможете лишь после того, как я с вами попрощаюсь.

— Мы в западне, — с обреченным видом сказал доктор Рид. — Мы попали в ловушку к маньяку, и теперь он наблюдает за нами, сотрясаясь от беззвучного смеха.

— Да, — чуть слышно сказала Маргарет, — в то время как мы сидим тут и чувствуем, что на нас надвигается смерть… — Голос ее оборвался, точно натянутая нить.

Джин подошла к окну и посмотрела на городские огни, ярко сиявшие на фоне ночного неба.

— Подумать только, — сказала она, — там, внизу, полмиллиона людей как ни в чем не бывало живут своей повседневной жизнью, а мы… — Тут ее голос сорвался на крик.

— Джин! — Это была Сильвия. — Джин, не надо, держи себя в руках. Действительно, все это ужасно, но разве ты не понимаешь, что нам нельзя терять голову? Как только кто-нибудь из нас закатит истерику, всех остальных тут же охватит паника. Ведь ты же не хочешь подвергать всех опасности, правда?

— Но ведь должен же быть какой-то выход! — сердито воскликнул Джейсон Осгуд. — Мы ведь все — люди с головой. Этот парень не может быть всемогущим. Отсюда должен быть какой-то выход, и нам нужно его найти.

Судя по всему, Осгуд изо всех сил старался сохранить самообладание. Лицо его, искаженное нервной гримасой, было мертвенно бледным. В его голосе уже не звучали привычные металлические нотки; слова лихорадочно срывались с его пересохших губ. Своим видом он напоминал разрушающуюся статую.

Хэнк сидел, сжав виски руками и опершись локтями на колени.

— Конечно, должен же быть какой-то выход, — сказал он, как бы размышляя вслух. — Если мы не можем выбраться отсюда, можно ведь как-нибудь привлечь внимание прохожих на улице, чтобы они поняли, что здесь творится что-то неладное, и поднялись сюда, чтобы выяснить, в чем дело. Нам нужно придумать что-то такое…

— Меня весьма огорчает, — произнес бесстрастный, монотонный голос хозяина, — что предлагаемое мной развлечение встречает довольно прохладный прием. Но, поскольку дело обстоит именно так, наверняка мои находчивые гости обдумывают и другие, более искусные способы покинуть мой гостеприимный дом. Возможно, кто-то из вас желает обратиться к крайнему средству — пожару. Не исключено, что вы хотели бы таким образом разрушить этот прекрасно спроектированный особняк и нанести неисчислимый ущерб зданию, на котором он стоит, попытавшись привлечь к себе внимание и тем самым нарушить ход нашей игры. Однако, как вы понимаете, при строительстве такого здания невозможно было обойтись без установки соответствующей противопожарной системы. И вы не настолько глупы, чтобы считать, что, собирая вас на наше сегодняшнее развлечение, я не обратил внимания на противопожарный спринклер, который находится у вас над головой. Спринклер срабатывает автоматически в случае пожара, однако сегодня к нему подключен не резервуар с водой, способный потушить огонь, а баллон с ядовитым газом, который без труда погасит пламя жизни. Даже небольшого пожара будет достаточно, чтобы сработал механизм и в помещение начал поступать газ, который несомненно лишит вас ваших драгоценных жизней прежде, чем кто-нибудь успеет подняться сюда, чтобы прийти к вам на помощь. Возможно также, что вы решили привлечь внимание, затопив помещение так, чтобы вода просочилась на нижние этажи. В связи с этим спешу сообщить, что, во-первых, находящиеся под вами помещения несомненно пусты в это время суток и, во-вторых, в вашем распоряжении практически нет воды. Водопровод на кухне и в ванной комнате перекрыт. В кухонном холодильнике для вас приготовлены два галлона питьевой воды. Этого количества вполне хватит для утоления жажды, но явно недостаточно, чтобы устроить наводнение. Может быть, кто-нибудь из вас подумал о том, чтобы вышибить двери, используя в качестве тарана мебель, которая не проводит электричество. Это невозможно, потому что и стены патио, и двери достаточно прочны, чтобы выдержать любой импровизированный таран из тех, что есть в вашем распоряжении. Поэтому я прошу вас не задерживать ход нашей игры и не пытаться избежать ее, обращаясь к неразумным уловкам. Безусловно, вы должны признать, что начало игры вы мне проиграли. Вы — мои гости и останетесь ими до конца. Хочу вас заверить, однако, что, хотя я принял все меры предосторожности, чтобы ничто не помешало вам воспользоваться моим гостеприимством, я также позаботился о том, чтобы вы могли со всей приятностью провести сегодняшний вечер. Надеюсь, что окружающая вас обстановка полностью соответствует вашим изысканным представлениям о хорошем вкусе. На стене над радиоприемником висят две превосходные рапиры, которые заслуживают самого внимательного рассмотрения. На столике с любимыми сигаретами мисс Инглсби лежит чрезвычайно интересная резная миниатюра из нефрита. Переплет томика Оскара Уайльда, лежащего на шкафчике в углу, приведет в восторг любого библиофила. Я уверен, друзья мои, вы согласитесь, что я принял все меры к тому, чтоб вы провели ближайшие часы с пользой и удовольствием для себя.

Голос звучал монотонно, хладнокровно и насмешливо. На мгновение он замолчал, но тут же продолжил:

— Надеюсь, все, что я для вас приготовил, придется вам по вкусу. Как вы уже, возможно, заметили, повсюду расставлены небольшие шкатулки. В них разложены сигареты и сигары ваших любимых сортов. Бар в столовой заставлен виски, джином и разнообразными винами и ликерами, а на кухне в шкафу приготовлен шейкер для коктейлей, стаканы, а также апельсины, лимоны, сахар и все прочее. Готовясь принять вас, я позаботился о том, чтобы удовлетворить вкусы каждого. Как известно, мисс Сильвия Инглсби, одна из самых очаровательных дам среди моих знакомых, обычно делает две-три затяжки и затем гасит сигарету, я приготовил для нее дополнительный запас ее любимых турецких сигарет. Они лежат в бронзовой шкатулке на столике возле двери в столовую.

Сильвия механически поднялась и подошла к столику.

— Они действительно там? — еле слышно спросила Джин.

— Да, и их тут много. А в той сигаретнице, из которой я до сих пор угощалась, они уже подходят к концу.

— Поскольку мистер Тим Слеймон, еще один из моих уважаемых гостей, — продолжал хозяин, — предпочитает разбавлять крепкие напитки водой, в холодильнике на кухне для него приготовлено несколько бутылок ключевой воды. Мистер Питер Дейли — большой любитель кофе-брюле…

— Какой ужас! — вырвалось у Питера.

— …На полке над кухонным столом для него поставлена банка с кофе, а где найти кофеварку, он уже знает. Что касается знаменитого доктора Марри Чеймберса Рида, который на протяжении ряда лет ученого затворничества замечательно потрудился во славу сухого закона, прошу вас всех сделать вид, что вы не замечаете его восторга, когда я сообщу ему, что он найдет здесь все необходимое для приготовления замороженного абсента. Доктор Рид, вы ведь не откажетесь приготовить абсент для себя и остальных гостей по рецепту, который известен только вам?

Голос умолк. Доктор Рид сохранял ледяное хладнокровие, если не считать плотно сжатых губ и легкого румянца, который немного оживил его каменное лицо. Внезапно тишину нарушил высокий, звенящий смех Сильвии.

— Извините, — сказала она, — я не смогла удержаться. Этот хозяин кажется мне таким симпатичным.

Тим сбросил маску вежливости и тоже расхохотался. Вслед за ним рассмеялся Хэнк, а затем и все остальные. Джейсон Осгуд, фыркая от смеха, похлопал своего друга доктора Рида по плечу.

— Еще немного, и он мне начнет нравиться, — сказал Тим, обращаясь к Джин.

— А ты и вправду мог бы сделать нам по порции абсента, — сказал Осгуд доктору Риду.

— Ну, пожалуйста! — поддержала его Сильвия.

Доктор Рид не спеша выбрал сигарету и покачал головой, с трудом выдавив из себя некое подобие улыбки.

— Не сейчас, — сказал он.

— Доктор Рид, — произнес голос хозяина, — холодильник на кухне. Моему другу Генри Абботу, а для вас — Хэнку, я хочу посоветовать, чтобы он не пытался еще раз готовить жуткую смесь из джина и черного кофе, которая однажды вечером недели три тому назад катастрофическим образом повлияла на его способность держаться на ногах.

— Джин и черный кофе? — повторил Питер. — А что это такое?

— Мой фирменный напиток, — скорбно сказал Хэнк. — Это действительно ужасная смесь. Но каким образом, как вы полагаете, ему об этом стало известно? Я приготовил ее на вечеринке в прошлом месяце: было уже поздно, и почти все было уже выпито.

— А когда будете угощать миссис Гейлорд Чизолм, пожалуйста, не забудьте, что она не любит, чтобы на дне ее бокала лежала ягодка вишни.

— Должно быть, он изучал нас не один месяц, — сухо сказала Маргарет.

— Он просто свихнувшийся бармен, — предположил Питер.

— Поскольку мистер Джейсон Осгуд привык все делать по расписанию и не начинает никакое дело без того, чтобы не взглянуть на часы, специально для него приготовлены превосходные швейцарские часики, которые приятным звоном отбивают каждый час. Возможно, мистеру Осгуду будет интересно узнать, что умрет он, как и жил, тоже по часам, которые своим звоном возвестят наступление его кончины.

Осгуд впал в состояние дикого, неописуемого ужаса. Остальные гости вздрогнули от этого внезапного напоминания о том, что этот насмешливый голос сулил всем им скорую смерть.

— He давайте ему себя запугивать, — принялся уговаривать всех Хэнк. — Он не может нас убить: мы все здесь, а если он один, мы сможем противостоять ему.

— Хочу надеяться, — пробормотал Осгуд, рухнув в кресло и снова вытирая со лба капельки пота.

— Так или иначе, друзья мои, — продолжал голос, — на мой взгляд, мне удалось обеспечить вас всем необходимым для того, чтобы вы могли приятно провести вечер. В третьем ящике шкафа в углу лежат карты, а в четвертом — шахматы. Однако прежде, чем вы решитесь сыграть партию, позвольте мне поподробнее посвятить вас в мои планы на сегодняшний вечер. Ведь я обещал вам совершенно неповторимое развлечение, тогда как и карты, и шахматы представляют собой весьма банальное занятие. То же самое можно сказать и о разглядывании гравюр, рапир и переплетов. Поэтому я прошу вас заняться исполнением капризов моего почетного гостя. Скоро вы познакомитесь с ним, и, возможно, он вам понравится.

— Почетного гостя? — повторил Тим. — Еще одного маньяка?

— Имя его — Смерть, — сказал голос.

— О, господи! — воскликнул Питер.

Голос продолжал:

— Друзья мои, он вовсе не жесток и не бессердечен. Безусловно, все вы были приглашены сюда, чтобы умереть. Но ведь вы — не более чем восемь прыщиков на теле цивилизации, так почему бы вам и в самом деле не умереть? Каждого из вас ждет смерть. Конечно, если бы я не пригласил вас сюда, вы прожили бы еще несколько лет, но в конце концов вы умерли бы простой, обычной смертью, смертью, которая является уделом дворников и уборщиц. Возможно, вы умерли бы в постели от мучительной, но вполне тривиальной болезни; вы могли бы встретить смерть в виде заурядной автомобильной аварии на неприметной улице; в лучшем случае погибли бы в авиационной катастрофе, подобной тем, в которых гибнет столько обыкновенных людей. Но вы, друзья мои, достойны более изысканной смерти. Вы достойны неповторимого способа покинуть этот мир, в котором вас повсюду встречают аплодисментами. Вы достойны легкой и изящной смерти. Именно такую смерть я вам и предлагаю. Сегодня вы один за другим умрете той смертью, которой вы заслуживаете.

— Смертью, которой мы заслуживаем, — повторил Хэнк. — А с какой стати этот чертов охотник за трупами решил, что мы вообще заслуживаем смерти? Лично я хочу остаться в живых.

— И я тоже, — нерешительно сказала Джин. — Странно, я до сих пор никогда не задумывалась о том, что могу умереть. Когда же я представила себе, что я, Джин Трент, мертва, мне вдруг стало понятно, что я не личность, а всего лишь множество костей, покрытых плотью…

Плечи ее медленно и скорбно опустились, отчего она стала похожей на увядающий цветок.

— Джин, дорогая! — воскликнул Хэнк, направляясь к ней. — Присядь. Мы не умрем. Неужели ты думаешь, что мы не сумеем так или иначе вырваться отсюда?

Она опустилась на софу.

— Со мной все в порядке, — заверила она его более уверенным голосом. — Не бойся, я не упаду в обморок. Просто меня познабливает.

— Нас всех знобит, — утешил ее Хэнк. — Это же настоящий шок, когда тебе заявляют, что ты умрешь до наступления утра. Но мы его переиграем.

— Безусловно, — хладнокровно согласился доктор Рид. — У меня нет в этом ни малейшего сомнения.

— Уважаемые друзья, — произнес голос хозяина, — это игра, в которой вы и я будем противоборствующими сторонами, а мой почетный гость, смерть, выступит в роли судьи. Я льщу себя надеждой, что мне удастся выиграть все раунды, а вам по мере того, как вы один за другим станете мне проигрывать, придется расплачиваться за проигрыш собственной жизнью. Однако если я проиграю, если кто-то из вас окажется умнее меня, обещаю вам, что я достойно расплачусь за поражение. Если кто-нибудь из вас переиграет меня, я умру на глазах у всех.

— Боже милостивый! — вырвалось у Питера.

— Я умру на глазах у всех вас, — повторил хозяин. — Итак, начнем?

Маргарет поднялась, нервно сжимая руки.

— Он же хочет… он действительно хочет всех нас убить! — сказала она высоким резким голосом.

— Весьма оригинальная история получается, — пробормотал доктор Рид.

— Кому только выпадет судьба ее рассказать? — мрачно сказал Тим.

— Боже! — повторил Питер. — Мы же здесь буквально как в тюрьме…

— Да, как в тюрьме, — подхватил Хэнк, — или, к примеру, будто нас заживо похоронили, и мы проснулись в склепе.

— Хэнк! — закричал Осгуд, вскакивая с кресла. — Ты хочешь всех нас свести с ума?

Голос Осгуда охрип, а лицо посерело. Его прервал хладнокровный язвительный голос хозяина:

— Но в случае моей победы, друзья мои, расплачиваться придется всем вам по очереди. В случае моей победы к утру игра будет закончена, ибо к восходу солнца все мои гости перейдут в мир иной.

— Да выключите же кто-нибудь эту штуковину! — умоляюще воскликнула Маргарет.

— Он предупредил нас, что этого делать не следует, — напомнил ей Осгуд. — Я не собираюсь ни до чего дотрагиваться в этом проклятом доме.

Дрожащими руками он взял сигарету и нервно закурил ее.

— Итак, — продолжал хозяин, — я объяснил вам правила нашей игры. Вы должны остаться здесь и честно играть в нее. Вы должны выполнять мои указания. В противном случае вас ждут весьма неприятные последствия. Друзья мои, я не убийца. Каждый из вас сам даст мне в руки возможность лишить его жизни.

— Но это же безумие, — сказала Сильвия, — ужасное, невероятное безумие.

— Конечно, это безумие, — сказал Питер, — но нам от него некуда деться.

— Уважаемые гости, — продолжал голос хозяина, — я всех вас хорошо знаю. При всем вашем обаянии, самообладании и уверенности в себе среди вас нет ни одного, у кого не было бы ахиллесовой пяты, которую вы годами скрывали от всего света и которая остается уязвимой несмотря на то, что она покрыта мощной броней. Именно это уязвимое место, которое есть у каждого из вас, и позволит мне одержать победу над всеми вами. Среди вас, друзья мои, нет ни одного, кто бы не скрывал какой-нибудь тайны. Мне, однако, они известны. Сражаться я буду не с вашей всем известной силой, а с вашей тайной слабостью. Я предупреждаю вас об этом сейчас с тем, чтобы я, раскрывая ваши секреты, не застиг никого из вас врасплох. Советую вам, друзья мои, собраться с мыслями, ибо все это обещает быть весьма интересно. Лишь беспощадный анализ ваших самых сокровенных мыслей даст вам шанс переиграть меня в нашей игре.

— Легко сказать, собраться с мыслями, — отозвался Хэнк. Он подошел к окну, посмотрел минуту на ночной город, а затем, отвернувшись от окна, добавил: — Как раз вот это я и не в состоянии сейчас сделать.

— Тихо! — оборвала его Маргарет. — Он снова заговорил.

Она наклонилась вперед, нервно перебирая пальцами и широко распахнув глаза, будто намереваясь вытащить обладателя ехидного голоса из радиоприемника на свет Божий.

— Разумеется, — сказал голос хозяина, — среди вас могут оказаться и такие, кого я недооценил.

— Звучит обнадеживающе, — с неверием в голосе сказал Питер.

— Возможно, — продолжал голос, — среди вас найдутся и такие, у кого не одна, а несколько тайных слабостей. Возможно также, что кто-то из вашей компании не обладает той силой, которой я его наделил в своем воображении. Я не хочу портить наше развлечение, допустив, чтобы такой гость мешал нашей сегодняшней игре. Те, кому не хватает смелости и безрассудной любви к приключениям, чтобы играть в нашу игру с весельем и прилежностью, недостойны быть моими противниками. Поэтому, если кто-либо из вас не желает играть со мной, неволить его я не стану.

— Слава Богу, — сказал Тим.

— Может быть, это и в самом деле окажется забавным, — с отчаянием сказала Маргарет.

— Не уверена, — возразила Джин. — Не нужно забывать о мертвеце, который лежит в патио.

— Для таких людей, — вкрадчиво сказал голос, — я предусмотрел весьма простой выход. Если вы заглянете на третью полку настенного шкафа в буфетной, то среди бутылочек с соусами и приправами вы увидите там серебряный флакон. Содержимое этого флакона — синильная кислота.

— Очень мило, — чуть слышно произнес Питер.

— Таким образом, если кому-то из вас недостает смелости, чтобы принять участие в нашей игре, выходом для него может быть простое, обыкновенное, банальное самоубийство.

— О, Боже! — вздрогнул Хэнк.

— Когда речь заходит о рекламе флаконов с синильной кислотой, — почти весело сказала Сильвия, — я не боюсь. У меня хватит ума не прикасаться к ним.

— Итак, — произнес голос хозяина, — я сказал вам все, что хотел. Вы можете мне полностью доверять. Прошу вас без всяких опасений угощаться всем, что есть в доме. Кроме яда, о котором я только что сказал, других ядов здесь нет. Не будет и никаких мошеннических трюков. Однако время не ждет: уже одиннадцатый час.

Все невольно посмотрели на настенные часы. Черные стрелки на их серебристом циферблате показывали двадцать две минуты одиннадцатого. Казалось, что не два часа, а целая вечность прошла с тех пор, как Сильвия взглянула на свой кроваво-красный бокал и содрогнулась. Даже комната казалась теперь необыкновенно тесной для восьмерых вполне здравомыслящих мужчин и женщин, вынужденных вступить в схватку с безумием. И как удар бича, прозвучала следующая фраза, произнесенная голосом-призраком:

— Прежде чем часы пробьют одиннадцать, один из вас, только один из вас, друзья мои, умрет.

— Боже мой! — обмяк Джейсон Осгуд. Лицо его еще более посерело.

— И первым из вас умрет тот, — сказал голос хозяина, — кто меньше всех заслуживает того, чтобы жить.

Голос умолк. В комнате воцарилась мрачная, грозная тишина.

Эту тишину нарушил доктор Рид, который поднялся с кресла и отправился за сигаретой.

— Весь ужас в том, — сказал он, чиркнув спичкой, — что мы оказались заперты здесь и теперь просто вынуждены быть свидетелями происходящего. Я предлагаю вместе подумать о том, как нам отсюда вырваться.

— Что касается меня, — сказал Тим Слеймон, — я вот-вот вообще потеряю всякую способность думать.

— Тим, пожалуйста, не надо! — умоляюще обратилась к нему Сильвия. — Что бы там ни было, нам нельзя впадать в панику. Ведь должен же быть какой-то выход.

Хэнк посмотрел на затянутую в белый атлас фигуру Сильвии, на аккуратные волны ее золотистых волос и на ее белые руки, спокойно лежавшие у нее на коленях.

— Сильвия, — сказал он с благоговением, — ты просто чудо. Имей я такое же самообладание, мне больше нечего было бы желать.

Она улыбнулась:

— Спасибо, Хэнк.

Питер поднялся и постоял минуту возле радиоприемника, задумчиво глядя на него, затем резко обернулся.

— Прежде всего, — сказал он, — нам следует ответить на вопрос: кто из нас меньше всех заслуживает того, чтобы жить.

 

Глава пятая

Джейсон Осгуд вышел на середину комнаты. Ее черно-серебристый интерьер, который два часа тому назад представлялся олицетворением бурной и энергичной современной жизни, теперь наводил на мысль о гробах и распятиях.

— Подождите! — воскликнул Осгуд и оглядел всех присутствующих. — «Тот, кто меньше всех заслуживает того, чтобы жить», — процитировал он слова хозяина, и на мгновение взгляд его поочередно задержался на каждом из испуганных гостей — так, будто он пытался выбрать среди них жертву. Затем, как обычно бывало на совещаниях, которые он проводил у себя в кабинете, Осгуд энергично потер руки. — Мы сойдем с ума, если будем говорить только об этом. — Его решительный вид приободрил всех остальных. — Сейчас самое главное для нас вот что: если мы не перехитрим этого помешанного, никто из нас не доживет до утра. Поэтому, чтобы выбраться отсюда, нам необходимо проанализировать ситуацию с такой же логичностью, с какой все это было спланировано.

— Конечно, — устало сказал Хэнк, — вы совершенно правы. Но у меня сейчас что-то плохо с логикой.

— Разумеется. — Осгуд снова потер руки. — Все мы сейчас далеко не в лучшей форме. Однако, по-моему, не будет преувеличением сказать, что мне уже не раз приходилось сталкиваться с критическими ситуациями и с успехом находить из них выход. Возможно, и сейчас мне удастся всем нам помочь.

— Будем надеяться, что удастся, — со вздохом сказал Хэнк. — Я готов следовать любым вашим указаниям.

Сильвия тяжело вздохнула:

— Думаю, мы все готовы делать то, что он скажет. Ведь Джейсон знает лучше, чем любой из нас, как поступать, попав в переделку. И потом, судя по всему, он хотя бы не потерял голову.

— Ну, вот и хорошо. Очевидно, прежде всего мы должны определить, из чего нам следует исходить при решении этой проблемы.

— Наверное, из того, что мы стоим на краю могилы, — вполголоса заметил Питер.

— Сейчас не время для шуток, — строго одернул его Осгуд.

— Абсолютно не время, — подтвердил Хэнк. — Я весь на нервах.

— Итак, — продолжал Осгуд, — мы очутились здесь в ловушке, и некий бестелесный голос сообщил нам, что не пройдет и часа, как один из нас погибнет, а за ним и все остальные. Чтобы выйти отсюда живыми, мы должны одержать верх над дьявольски изощренным умом.

— Совершенно верно, — откликнулся доктор Рид, поднимая голову. В следующую минуту, однако, он снова опустил взгляд на ковер и опять погрузился в свои мысли.

— После всего, что мы услышали, — продолжил Осгуд свои рассуждения, — я полагаю, ни один из нас не решится покинуть это помещение. Разумеется, этот маньяк мог и солгать нам; не исключено, что мы можем открыть наружную дверь и выйти отсюда с такой же легкостью, с какой Хокинс открыл ее, когда впускал нас сюда. Однако едва ли кто-нибудь из нас попробует рискнуть это сделать. Я бы не стал и не хочу никого просить об этом. Итак, в первую очередь возникает вопрос: а одни ли мы здесь? Я считаю, что этих бедняг, которые находятся без сознания на кухне, можно не принимать в расчет. Вполне возможно, что они сами себя усыпили, чтобы уйти от подозрений, но даже в этом случае они всего лишь второстепенные сообщники. Тот же человек, который намеревается лишить нас жизни, в настоящий момент бодрствует. Если мы здесь не одни, если человек, который именует себя хозяином, находится здесь, значит, его можно найти. Если же он и в самом деле говорит с нами откуда-то издалека, это означает, что здесь должно быть множество смертельных ловушек, рассчитанных на то, чтобы мы в них один за другим угодили на протяжении нынешней ночи. Поэтому я предлагаю все здесь осмотреть самым тщательным образом.

— Если, конечно, у нас хватит смелости, — добавил Питер.

— Верно, — сказал Хэнк, криво улыбнувшись. — Можете считать это недостатком мужества с моей стороны, но я буду все осматривать с величайшей осторожностью.

— Конечно, конечно, — торопливо согласился Осгуд. — Но, по-моему, нам нужно обойти все помещения и посмотреть, нет ли где-нибудь тайника или чего-нибудь подозрительного.

Все нервно слушали его. Между тем небольшие часы на стене секунда за секундой отсчитывали время, оставшееся в их распоряжении.

— Мы уже потеряли десять минут, — нетерпеливо сказал Осгуд. — Давайте начинать.

— Я готов, — сказал Хэнк, поднимаясь с кресла. — Вы разделите нас на группы или каждый пойдет куда пожелает?

— Я поделю вас на группы. — Осгуд окинул всех внимательным взглядом. Каждый из гостей неподвижно сидел на кончике своего кресла, глядя на остальных с плохо скрываемым недоверием. Сейчас все было подчинено древнему инстинкту самосохранения, и в комнате все явственнее ощущалась атмосфера всеобщей враждебности.

— Послушайте! — резко сказал Осгуд. — Мы должны быть честными друг с другом. Этот голос-призрак — пока единственное, с чем нам нужно бороться. Возможно, он рассчитывает на то, что мы все перессоримся между собой и таким образом станем для него легкой добычей. Тот из нас, кто откажется помогать остальным из-за своей подозрительности или из-за того, что его собственная безопасность ему дороже, чем безопасность остальных, тем самым поставит под удар и свою жизнь, и жизнь каждого из нас.

Он увидел, что его слова возымели действие. Все внимательно его слушали. Сейчас Осгуд был намного спокойнее, чем еще несколько минут назад. Сейчас он был человеком действия, тем самым лидером, к мнению которого прислушивались во всех банках города.

— Тим Слеймон сказал за ужином, что каждый из нас недолюбливает кого-то другого. Мы должны забыть об этом. Нам нужно объединиться. — Он подошел к двери в спальню и открыл ее. — Сильвия и Джин, вы осмотрите спальню и ванную комнату.

— Если это обычная ванная комната, в ней наверняка полно шкафчиков и полочек, забитых всякой всячиной, — вставил Хэнк. — Мне кажется, нужно дать кому-нибудь отдельное поручение осмотреть ее. Может быть, Маргарет? По-моему, нет смысла отправлять женщин, скажем, осматривать патио: им ведь и без компании мертвеца очень страшно.

— Хорошо, — согласилась Маргарет, — я возьму на себя ванную комнату. Спасибо, Хэнк. Я готова сделать что-нибудь ради общего блага, но здесь, в помещении, где все живы, мне будет спокойнее.

— Ради общего блага, — ухмыльнувшись, повторил Хэнк. — Замечательный лозунг. Так, пожалуй, даже доктору Риду придется поработать на коммунистическую идею.

Доктор Рид посмотрел на него свирепым взглядом. Наступила еще одна угрожающая пауза. Осгуд, не желая попусту тратить время, сделал нетерпеливый жест:

— Перестаньте. Нужно осмотреть вход.

— Давайте, я его осмотрю, — сказал Хэнк. — Кто со мной?

— Я, — предложил Питер.

— Вы вдвоем осмотрите тротуар у входа по эту сторону от пальм, — сказал Осгуд. — Еще нужны несколько человек, чтобы осмотреть патио. Нам нужно как можно тщательнее обследовать каждый уголок, а там темно, и у нас очень мало времени. Доктор Рид и Тим, вы согласны пойти в патио? Я осмотрю кухню. Обследуйте все как можно тщательнее, но зря не рискуйте. Постарайтесь составить себе как можно более точное представление о том, что вы увидите. В вашем распоряжении только десять минут. Через десять минут я соберу вас для отчета. Готовы?

— Но вы же никому не поручили осмотреть эту комнату, — возразила Сильвия.

— Я сам осмотрю эту комнату и кухню, — сказал Осгуд.

Она согласно кивнула, и все разбились на группы в соответствии с его указаниями.

— Я осмотрю вот эти шкафы, — сказала Сильвия, перешагнув порог спальни. — Джин, а ты посмотри, нет ли тут каких-нибудь электрических приспособлений: может быть, кроме наружных дверей, здесь есть еще какие-нибудь хитрости.

— Хорошо, — согласилась Джин. — Я не буду сходить с ковра.

Осгуд отправился в столовую. Там он открыл бар, достал бутылку виски и плеснул себе немного в стакан. Затем нарочито небрежной походкой вернулся в гостиную и сделал вид, что занят ее осмотром. Через открытую дверь он увидел Хэнка и Питера, обследующих каменные плитки в конце тротуара. Тогда Осгуд подошел к двери спальной и притворился, что осматривает дверной замок.

— Не возражаете, если я закрою дверь на минутку? — спросил он. — Хочу посмотреть, как работает защелка.

— Конечно, — откликнулась Сильвия. — Джин, тут нет никакой одежды, одни только безделушки.

Осгуд с нарочитой медлительностью закрыл дверь. Однако как только она захлопнулась, он стремглав метнулся к радиоприемнику. У него оставалось слишком мало времени побыть одному.

— Ты слышишь меня? — свистящим шепотом сказал он, обращаясь к радиоприемнику. — Я Джейсон Осгуд. Я сейчас здесь один. Ты меня слышишь? Отвечай скорее: ты меня слышишь?

Он опустился на колени, чтобы в случае, если кто-нибудь застанет его здесь сейчас, можно было подумать, что он осматривает корпус радиоприемника.

— Послушай! Я Джейсон Осгуд. Ты говоришь, что собираешься меня сегодня убить. Но ты меня не убьешь, понятно тебе? Можешь убивать кого хочешь, но меня ты убить не можешь. Я осчастливлю тебя, если ты меня не убьешь. Подай мне какой-нибудь знак, ответь мне как-нибудь, если ты меня слышишь! Хоть словечко прошепчи! Я тебя слушаю.

Какое-то мгновение он напряженно вслушивался в тишину, пытаясь различить какой-нибудь звук. Но радио молчало.

— Ты, наверное, меня не понял! Я не угрожаю тебе, я предлагаю тебе договориться. Убивай кого хочешь — клянусь, я тебя не выдам, — только оставь меня в живых! Ты меня слышишь? Ты согласен договориться?

Он снова стал вслушиваться. Радио молчало. Осгуда передернуло. На лбу его буграми выступили вены.

— Да послушай же ты, глупец, я не хочу умирать, я не могу сейчас умирать! Ну, хочешь полмиллиона в обмен на мою жизнь? Ты можешь отвечать без опасений: в комнате нет никого, кроме меня. Полмиллиона долларов, которые будут Тебе доставлены, куда ты скажешь. И зачем тебе нужно убивать меня? Что я тебе сделал плохого? Если что-то сделал, скажи, что именно. Скажи мне, и я все тысячекратно возмещу. Ну, говори же, ну, ради Бога, скажи хоть что-нибудь! Ты можешь убить всех остальных. Я не буду портить тебе удовольствие: я пойду на кухню и там отключусь, скажи только, где ты хранишь свое зелье. Таким образом я даже не стану свидетелем. Ну, отвечай же!

Ответа не было.

— Даю миллион! Два миллиона! Три! Три миллиона долларов в надежных ценных бумагах, а хочешь — наличными, как только я соберу всю сумму. Три миллиона долларов, и я даже не попытаюсь узнать, кто ты! Клянусь тебе! Три миллиона, если ты оставишь меня в живых! Если ты действительно так хорошо осведомлен обо мне, ты наверняка знаешь, что я могу войти к себе в банк в любое время дня и ночи. Ты можешь держать меня на мушке до тех пор, пока я не отдам тебе на три миллиона ценных бумаг. Если тебе такой вариант не подходит, отвези меня домой. Я могу сказать, чтобы мой личный сейф доставили ко мне на дом, и я тут же расплачусь с тобой, дам тебе три миллиона долларов! Я сделаю все, что ты пожелаешь, только пощади мою жизнь! Хочешь, я помогу тебе разделаться с остальными? Я все сделаю, только скажи мне, что я останусь в живых, когда с остальными будет покончено. Ну, говори же, ты слышишь меня?

Руки его судорожно сжали край ковра. Все тело сотрясала мелкая дрожь.

— Если тебе не нужны деньги или если ты боишься, что я смошенничаю, я тебе прямо сейчас скажу, что на бирже есть тайная договоренность взвинтить цены на хлопок двадцать пятого числа. Ты можешь в два счета разбогатеть! Ты согласен?

Ответа по-прежнему не было. Снаружи послышались голоса: в любой момент ему могли помешать. Он заговорил еще тише.

— А хочешь, я буду сегодня твоим помощником? Я всех уговорю, чтобы они приняли твой вызов, и можешь всех уничтожить. Или, если хочешь, я сам их убью, только тебе нужно меня ранить, чтобы все выглядело так, будто твоя Попытка убить меня не удалась: это отведет от меня подозрения. А завтра, клянусь, я сделаю тебя богатым! Ну, говори скорее, пока они не вернулись сюда! Говори же! Ты что, меня не слышишь? Да тебя там нет! Ведь три миллиона у кого хочешь отобьют охоту убивать. Три миллиона долларов! Слышишь? Три миллиона.

Тело его затряслось еще сильнее. Он вплотную придвинулся к радиоприемнику.

— Я помогу тебе убить всех остальных. Ну, отвечай же! Скорее!

Радиоприемник молчал. Снаружи до Осгуда доносился неясный звук голосов.

— Ты меня не слышишь! Тебя там нет!

Ответом ему было молчание.

Внезапно его как будто осенило. По лицу Осгуда было видно, что он принял какое-то решение.

Он с трудом поднялся на ноги. Передвигаясь с боязливой осторожностью, он прошел через столовую в кухню. Увидев там Хокинса и официанток, которые по-прежнему были без сознания, Джейсон Осгуд затрепетал от ужаса. Трясущейся рукой он открыл настенный шкафчик и посмотрел на бутылочки с соусами. Тело его покрылось холодным потом, а глаза широко раскрылись, когда он увидел там то, о чем говорил голос, — серебряный флакон, украшенный рисунком в виде венка из переплетенной лозы.

Он взял флакон с полки. Руки его дрожали. У флакона была завинчивающаяся крышка, украшенная тремя виноградинами из черного дерева в натуральную величину. Отчаянным усилием Осгуд попробовал отвинтить ее, однако она не поддавалась. Он попробовал еще раз повернуть ее. Крышка подалась. Он отвинтил ее, но не удержал в руке, и крышка с грохотом упала на стол. От этого звука он буквально подпрыгнул.

Осгуд поднес флакон к носу и осторожно понюхал его.

На подносе у края стола стояли восемь стаканов, из которых гости пили коктейли перед ужином. В баре, как говорил хозяин, был запас спиртного. Дрожащей рукой, расплескивая содержимое бутылок, Осгуд все же ухитрился разлить спиртное по стаканам. В семь из них он добавил синильную кислоту. Затем поставил флакон на место и закрыл дверцу шкафчика, тщательно вытерев и флакон, и дверцу, чтобы удалить отпечатки пальцев.

Стараясь выглядеть как можно спокойнее, он вынес поднос в гостиную. Поставив поднос на столик, он услышал голоса, доносившиеся из патио, и мрачно улыбнулся. Кто бы из гостей ни стоял за всем этим, теперь он безусловно потерпит поражение. Гибель шести невинных людей — не такая уж большая плата за смерть того из них, кто задумал убить Джейсона Осгуда.

Черные стрелки на серебристом циферблате часов показывали без десяти одиннадцать. Осгуд подошел к двери спальни и распахнул ее. Джин по-прежнему ползала на коленях, осматривая пол. Сильвия стояла перед шкафом, из которого были выдвинуты два ящика.

— Здесь нет ничего подозрительного, — сказала Сильвия, увидев Осгуда. — Уже пора отчитываться?

— Пожалуй, нам пора собраться вместе, — сказал Осгуд. В это время из ванной комнаты вышла Маргарет.

— Я нашла здесь только дорогое мыло, йод, марганцовку и липкий пластырь, — сказала она, — но мне не удалось обнаружить ничего смертоносного.

Осгуд подошел к двери и позвал из патио остальных.

— Как вы видите, — начал он, когда все снова собрались в гостиной, — уже почти одиннадцать часов. Если наш хозяин сдержит слово, в одиннадцать он попытается нанести какой-то неожиданный удар, так что нам сейчас лучше держаться вместе.

— Ты, наверное, хотел бы услышать от нас, что и как здесь расположено? — спросил Тим. — Кстати, мы обнаружили здесь одну ужасную вещь.

— Да, — сказал Осгуд, — нам нужно как можно скорее узнать, что где здесь находится. Давайте сначала…

— О, вы приготовили выпивку? — спросил Хэнк, глядя на поднос. — Как замечательно.

— А, да, да, совсем забыл. Когда я обшаривал кухню, я наткнулся на спиртное, о котором говорил нам хозяин, и подумал, что нам не помешало бы выпить.

— Превосходная идея, — сказал Хэнк. — Как раз сейчас мне просто необходимо выпить.

— Нам всем сейчас это необходимо, — согласилась Сильвия.

Осгуд осторожно взял свой стакан с подноса и поднял его, стараясь улыбаться как можно жизнерадостнее. Хэнк взял два стакана — для себя и Джин. Все остальные тоже взяли свои стаканы.

— Ну что ж, — сказал Хэнк, — давайте выпьем за то, чтобы у всех нас были красивые надгробные камни. — Он поднял свой стакан.

— Не пейте! — вдруг резко скомандовал голос из радиоприемника.

— Что? — растерянно спросил Питер.

Все замерли с поднятыми стаканами. Вдруг, словно движимые единым порывом, они посмотрели на Джейсона Осгуда. Он стоял совершенно неподвижно, глядя отсутствующим взглядом куда-то в пространство. Лицо его приобрело отвратительный зеленоватый оттенок. Крик ужаса замер на губах Джин, когда голос хозяина снова заговорил:

— Друзья мои, мне доставляет большое удовольствие сообщить вам, что мистер Джейсон Осгуд, президент банковского объединения «Амальгамейтед Бэнкс», через три минуты умрет.

Джин с воплем вскочила, а остальные с ужасом смотрели на Осгуда. Затем доктор Рид вдруг бросился к нему.

— Джейсон! — воскликнул он. — Джейсон!

Сильвия твердой рукой остановила доктора Рида.

— Не прикасайтесь к нему, — прошептала она.

Осгуд, уставившись бессмысленным взглядом в одну точку, казалось, не замечал ничего вокруг. Стакан выпал у него из руки, и его содержимое разлилось темным пятном по ковру. Все в ужасе наблюдали за ним, не в силах произнести ни слова. Он погибал прямо у них на глазах.

Челюсть его отвисла, глаза безумно выпучились, затем по телу пробежала судорога, и Джейсон Осгуд мешком упал в кресло.

— Он умер! — хрипло прошептал Тим.

— Умер, — механически повторил доктор Рид.

— Первым из нас, — сказал Питер.

— Я знал! — вскричал Тим. — Я знал, что так и будет… Когда я увидел эти гробы, я сразу понял, что они предназначены для нас…

— Гробы? — переспросила Маргарет. — Тим, какие гробы? — Она судорожно схватила его за руку. — Какие гробы, Тим?

— В патио, — ответил он, Опускаясь в кресло. — Восемь гробов.

— Боже милостивый, — прошептала Сильвия.

— Друзья мои, — произнес голос хозяина.

— Ты, визгун проклятый! — крикнул Тим и бросился к радиоприемнику. Хэнк решительно остановил его:

— Не трогай эту штуковину, Тим!

Голос между тем продолжал говорить. Все повернулись к радиоприемнику чуть ли не с облегчением, ибо это отвлекло их от созерцания лежавшего в кресле обмякшего тела. Маргарет закрыла лицо руками.

— Мне кажется, я умру прежде, чем он успеет меня убить, — сказала она.

— Друзья мои, — проговорил голос, — надеюсь, вы согласитесь, что в первом раунде нашей игры победу одержал я.

В этот момент будто в насмешку небольшие часики, стоявшие на столике в углу, тихо пробили одиннадцать часов.

 

Глава шестая

На мгновение все застыли на месте, пораженные ужасным событием, невольными свидетелями которого они только что оказались. Затем доктор Рид нервно провел рукой по лицу.

— Осгуд был одним из моих лучших друзей, — сказал он тихим голосом. — В мире не так уж много таких людей.

— Это просто невероятно, — устало сказала Маргарет. — Я никак не могу в это поверить. Ведь Джейсон Осгуд был самым большим жизнелюбом из всех, кого я знала.

— Неужели нам все время придется видеть его перед глазами? — чуть не сорвалась на крик Джин. — Да задвиньте же вы куда-нибудь это кресло, ну, пожалуйста…

Хэнк быстрым движением развернул кресло так, что его спинка отгородила от нее лежавшее в кресле тело. Питер дрожащей рукой потянулся за сигаретой.

— Неужели нельзя это убрать куда-нибудь? — спросил он.

— Мы должны оставить все как есть, — начала было Сильвия, но Хэнк вскочил на ноги.

— Оставить это здесь? Сильвия, ты что, хочешь, чтобы мы все тут свихнулись? Оставь свои адвокатские штучки для людей, у которых нет причин сходить с ума, а мы уж лучше уберем это безобразие с глаз подальше!

— В гроб, — неуверенно сказал Тим. — В один из тех гробов… по одному на каждого из нас… я видел их… когда нас всех убьют…

Внезапно послышались три удара гонга. Все немедленно с каким-то облегчением повернулись к радиоприемнику.

— Отдавая себе отчет в том, что присутствие трупа может помешать нам получить удовольствие от продолжения нашей вечеринки и желая сделать последние часы вашей жизни как можно более приятными, я предусмотрел место для побежденных — место под пальмами и небом, место, куда не долетят отзвуки нашей игры. В патио под сенью пальм стоят восемь прекрасно отделанных гробов.

— Гробов? — тупо переспросил Хэнк.

— Они оформлены в черно-серебристых тонах, — сказал голос хозяина.

— О, Боже, — чуть слышно произнес доктор Рид. — Я видел их, эти восемь гробов.

— Кто-то убил Джейсона, — вдруг сказала Маргарет и повторила, выделяя каждое слово: — Кто-то убил Джейсона. Но кто?

— Мне кажется, я знаю! — воскликнул доктор Рид и добавил ровным голосом: — Джейсон Осгуд был моим другом, очень близким другом, и я не допущу, чтобы его убийца остался безнаказанным.

Он быстро оглядел всех вокруг. Внезапно он вскочил с кресла и указал пальцем на Тима Слеймона.

— Ты! — вскричал он голосом, дрожащим от ярости и страха. — Ты ненавидел его, ты годами пытался убрать его с дороги и теперь наконец добился своего.

— Доктор Рид! — воскликнул Хэнк, а Тим с выражением отвращения на лице повернулся спиной к прославленному профессору.

— Вы же знаете, что это неправда, — спокойно сказала Сильвия.

— Вы прекрасно знаете, что это правда, — гневно возразил доктор Рид. — Вы-то знаете…

— Тим, ты же не станешь отрицать, что ты его ненавидел, — сказала Маргарет. — Мы все это знаем.

Тим обернулся, и его стиснутые кулаки разжались, когда он почувствовал, как Сильвия предостерегающим жестом коснулась его руки.

— Да, я его ненавидел, — сказал он. — Но я его не убивал. Конечно, вы можете обвинить меня в этом, если пожелаете. Вполне очевидно, однако, что я не мог этого сделать. Я к нему не прикасался.

— Конечно, Тим никак не мог его убить, — сказал Питер. — Тим находился вместе с вами в патио все время, пока Осгуд оставался здесь один.

— Доктор Рид, — сказала Сильвия, — по-моему, гибель вашего друга затмила ваш разум, и я уверена, что Тим пропустит ваши слова мимо ушей.

Доктор Рид стоял не двигаясь и ничего не говоря в ответ. Взгляд его был прикован к Тиму, который старательно раскурил очередную сигару, а затем заговорил.

— Доктор Рид, — сказал он, — я не знаю, станете вы передо мной извиняться или нет, но в любом случае я не дам воли своему желанию хорошенько вам врезать. Я понятия не имею, отчего умер Джейсон Осгуд. Я близко к нему не подходил с тех пор, как мы перекинулись парой фраз за несколько минут до ужина.

— Мистер Слеймон, — ответил доктор Рид с холодной яростью, — я не приношу вам извинений и по-прежнему убежден в своей правоте. Вы совершенно правы: я не могу доказать, что это вы убили Джейсона Осгуда. Однако я знаю, и все остальные тоже знают, что вы и Джейсон Осгуд много лет ненавидели друг друга. Нам известно, что с годами ваше соперничество становилось все ожесточеннее. Известно нам и то, что в результате его смерти вы и ваши приятели сможете прибрать к рукам политическую жизнь в Новом Орлеане, так что теперь городская казна станет кормушкой для вас с мисс Сильвией Инглсби и для ваших дружков. Я хочу повторить в присутствии свидетелей, что считаю вас виновником гибели Джейсона Осгуда, хотя и не понимаю, как она произошла, потому что вы единственный, для кого смерть Осгуда означает устранение последнего препятствия на пути к власти.

— Выбирайте выражения, доктор Рид! — предостерегающе воскликнул Питер.

— Почему ты не убьешь его, Тим? — спросил Хэнк.

— Да потому, — медленно сказал Тим, — что мой большой и трудный опыт научил меня сдерживать свой нрав. Доктор Рид ведет себя очень глупо. Я хотел бы только сказать ему, что его попытка обвинить в смерти Осгуда первого, кто попался ему под руку, вызывает у меня вопрос: а не пытается ли он таким образом отвести подозрения от себя? И если ему действительно известно, что за всем этим стоит, не будет ли он так любезен открыть наружную дверь?

— Да что мы все тут совсем с ума посходили, что ли? — воскликнул Питер, и сразу же со всех сторон полились потоки гневных и встревоженных речей, сливаясь в единое море звуков, где невозможно стало ничего разобрать. Внезапно в комнате раздался голос хозяина, как и прежде спокойный и монотонный:

— Друзья мои…

Все разом отпрянули от радиоприемника, как будто оттуда послышалась угроза.

— Друзья мои, прошу вас сохранять спокойствие. Ни один из вас не причастен к смерти этого человека. Не так давно я сказал вам, что сегодня каждый из вас станет причиной собственной смерти. В смерти Джейсона Осгуда виновен только Джейсон Осгуд, и никто другой.

— Но это же невозможно! — воскликнула Сильвия.

— Друзья мои, я сказал вам, что первым из вас умрет тот, кто меньше всех заслуживает того, чтобы жить. Я сдержал свое обещание. К сожалению, должен сообщить вам, что коктейли, которые вы едва не отведали, были вам предложены вовсе не в качестве дружеского жеста, а для того, чтобы убить вас.

Наступила пауза, прерываемая только потрескиванием в радиоприемнике. Казалось, что комнату заполнила липкая тишина.

— Гость, который предложил вам выпить, был недостоин вашей компании. Несколько ранее вам было разъяснено, что если кто-нибудь из вас не пожелает участвовать в нашей игре, он может воспользоваться подручным средством в виде яда. На этот случай был приготовлен флакон с синильной кислотой. Однако он был предназначен не для убийства, а для самоубийства. Гость, который предложил вам выпить, струсил настолько, что страх затмил его разум. Подумав, что кто-то из вас находится в сговоре со мной, он, очевидно, решил, что, устранив всех остальных гостей, он лишит нашу вечеринку всякого смысла и сможет беспрепятственно уйти отсюда. Поэтому, когда ему удалось на несколько минут остаться одному, он приготовил коктейли и семь из них отравил. К сожалению, должен заметить, что эти коктейли были предназначены для вас. Однако в то время, как распорядиться собственной жизнью он мог без всякого вмешательства с моей стороны, я не мог допустить, чтобы он распоряжался жизнью остальных моих гостей. Поэтому я вовремя предупредил вас, и он лишил жизни только себя самого.

— Но ведь он ничего не пил! — воскликнул Хэнк, растерянно глядя на радиоприемник.

— Он ничего не пил, — хладнокровно продолжал голос. — Но конструкция флакона предусматривала двойную гарантию самоубийства на тот случай, если кто-то из вас решил бы таким способом выйти из игры. В его украшенную виноградинами крышку вмонтирован шприц, заполненный тетраэтилсвинцом. Крышка отвинчивается очень туго, так что, пытаясь открыть ее, он в нескольких местах уколол себе руку, впрыснув таким образом яд в собственную кровь. Яд этот хорошо известен своим быстрым действием. Такая предосторожность, друзья мои, была принята не случайно. Если бы кто-то из вас отвинтил крышку с намерением употребить синильную кислоту, у него не было бы причин для недовольства, поскольку дополнительный яд только ускорил бы его уход. Я, однако, принял необходимые меры для того, чтобы всякий, кто открыл бы флакон с иной целью, нежели самоубийство, не мешал нашей игре. Надеюсь, друзья мои, вы согласитесь со мной: наш покойный гость сам послужил причиной собственной смерти. И вам, смею думать, также очевидно, что первым из нашей компании умер тот, кто меньше всего заслуживал того, чтобы жить.

— Это просто невероятно, — безучастно сказала Маргарет и безвольно опустилась в кресло.

— Но тем не менее, как мы видим, и такое тоже бывает, — сказал Питер с кривой улыбкой. Он поднял один из стаканов и осторожно принюхался к запаху.

— Самая настоящая синильная кислота. Запах чувствуется даже на расстоянии. Наверняка он наливал ее щедрой рукой.

Доктор Рид неловко присел.

— Мистер Слеймон, — печально произнес он, — я приношу свои извинения за то, что тут наговорил. Ведь я тоже выпил бы вместе со всеми…

— Ничего, ничего, все в порядке, — ответил Тим.

— Пожалуйста, — умоляюще обратилась ко всем Джин, — давайте уберем его куда-нибудь.

— Да, — сказал Хэнк, — давайте уберем отсюда эту мерзость.

— А почему бы действительно не использовать один из гробов? — сказал Тим.

— В самом деле, — сказала Сильвия. — Это ужасно, но что делать…

— Я помогу убрать его, — предложил свои услуги Питер, — если кто-нибудь пойдет со мной.

— Я думаю, — тихо вставила Сильвия, — теперь мы по своему горькому опыту знаем, что нам нужно держаться вместе.

— Правильно, — согласился Хэнк.

— А мы ведь и так все время были друг у друга на виду, — сказал Питер. — Я видел, что Осгуд пошел на кухню и вышел оттуда с коктейлями. Но я представить себе не мог…

— Конечно, — сказал Тим. — Но ведь ты же не видел, как он добавил в них синильную кислоту. Питер, я помогу тебе вынести тело, а остальные пусть проследят за нами.

Когда Питер и Тим подняли труп Джейсона Осгуда, Джин поежилась и прижалась к плечу Маргарет, как бы ища у нее защиты. Хэнк открыл дверь, ведущую в патио. Все внимательно наблюдали за тем, как Питер и Тим выносили тело за пальмы.

— Вот они, эти гробы, — пробормотал Тим.

И действительно, там стояли в ряд восемь гробов, наполовину укрытых ветвями пальм и напоминавших упаковочные ящики. Одна из пальм лежала на боку с тех пор, как ее случайно опрокинул Тим, ошеломленный своей ужасной находкой. Рядом с гробами в падавшем из окна свете виднелось лицо неизвестного мертвеца, лежавшего на каменном полу патио.

Маргарет вздрогнула и закрыла лицо руками. Джин прислонилась к стене, почувствовав, как у нее подкашиваются ноги. Точеное лицо доктора Рида стало похожим на посмертную маску. Сильвия стояла рядом с ним, судорожно сцепив перед собой руки, будто надеялась таим образом унять охватившую их дрожь.

Хэнк наклонился над крайним из этой жуткой коллекции гробов и зажег спичку, а Питер и Тим опустили туда свою тяжкую ношу, после чего Тим выпрямился и посмотрел на лицо второго мертвеца, казавшееся черным на фоне плитки.

— Питер, может быть, мы и этого тоже уберем? — предложил он хриплым голосом.

Питер сжал руки в кулаки, затем снова разжал их.

— Да, — сказал он. В полной тишине они подняли тело и опустили в соседний гроб, и Питер дрожащими руками накрыл его крышкой.

— Пойдемте в дом, — неживым голосом проговорил доктор Рид.

Они буквально бегом вернулись в гостиную, с шумом захлопнув за собой дверь.

— Что же мы теперь будем делать? — едва слышно спросила Маргарет.

— Сядем и попробуем разгадать это преступление, — без лишних слов предложил Хэнк.

— А еще подумаем о том, как нам всем спастись, — добавил Питер. — Ведь мы все теперь обвиняемся в убийстве.

— Сядь сюда, Джин, — мягко сказал Хэнк, подводя ее к софе. Он также подвинул кресла для Сильвии и Маргарет, а затем взял в руки поднос с отравленными коктейлями.

— Я их выброшу, — произнес он скрипучим голосом, — если только… — Он заколебался: — Есть ли среди нас кто-нибудь, кто больше не в силах все это выносить?

Все посмотрели на него. Хэнк стоял перед радиоприемником, держа стаканы на серебряном подносе. Казалось, этот голос внезапно обрел плоть и вышел из радиоприемника. Он постоял минуту, оглядев всех вокруг. По одну сторону от него в мягком кресле с высокой спинкой сидела Маргарет, намотав на руку нитку черного жемчуга. Лицо ее было серым, как у мертвеца. Сильвия сидела рядом с Тимом, положив руку ему на колено и не сводя с него взгляда своих зеленых глаз, будто она боялась, что он не выдержит и выберет для себя этот самый простой выход из положения. Однако Тим, который не отрываясь смотрел на Хэнка, не двигался с места. Доктор Рид сидел, уставившись в пол. Питер стоял рядом с ним, стиснув руками спинку профессорского кресла. Джин сидела на софе. Она напряженно молчала, но во взгляде, которым она окинула стаканы с ядом, явно читалось пренебрежение.

— Так я их выброшу, — сказал Хэнк. Он подошел к окну, поднял его и сбросил стаканы с подноса. Было слышно, как они со звоном разбились о каменный настил патио. Затем Хэнк закрыл окно.

— Тут есть запасы вполне приличного спиртного на тот случай, если кому-нибудь захочется выпить, — добавил он.

Доктор Рид поднял на него взгляд:

— А не опасно ли это?

— Мы уже прикладывались к этим бутылкам, и ничего страшного не произошло, — сказал Питер. — И потом наш хозяин, что бы он ни вытворял, ни разу нас не обманул. Он предупреждал нас обо всех опасностях, с которыми мы сталкивались.

— Тогда в виде предосторожности я предлагаю, чтобы каждый наливал себе сам, — сказал профессор.

— Полагаю, вы правы, — согласился Питер, пожав плечами.

Хэнк нервно плеснул себе в рюмку рому и залпом выпил.

— Если кто-нибудь еще хочет выпить, может последовать моему примеру, — сухо сказал он. — Напиток вполне доброкачественный, и сейчас он всем нам просто необходим.

Он прошел через всю комнату и встал лицом к гостям.

— Послушайте, — отрывисто сказал он. — Нас тут собрали и сказали, что нам предстоит умереть. Конечно, каждый из нас думает прежде всего о том, как бы уберечься самому. Однако тот ужасный урок, который мы с вами только что получили, показывает, что с извергом, заманившим нас сюда, никакие фокусы не пройдут. Мне думается, мы сумеем добраться до сути происходящего и спасти свою жизнь, если сохраним ясную голову, несмотря на все эти кошмары. Господи, а это что такое?

Из радиоприемника послышался звук гонга. Все подались вперед. Гонг повторился еще и еще раз.

— Следующий из вас умрет прежде, чем часы пробьют двенадцать, — медленно и монотонно проговорил голос хозяина.

— Ну, давай, давай, Хэнк! — воскликнул Питер. — Если тебе думается, так думай! Вот я, например, изо всех сил стараюсь не потерять рассудок, но просто не в состоянии ничего сообразить. А ты попробуй, если у тебя есть хоть какая-нибудь идея насчет того, как нам выбраться отсюда.

— Может быть, мы сможем определить, кто за этим стоит, — сказала Сильвия, — если, конечно, сумеем собраться с мыслями. Если сумеем собраться с мыслями! — повторила она с отчаянием в голосе.

Хэнк потер лоб ладонью.

— Нам всем нужно выбраться из своих индивидуальных скорлупок и сообща поработать головой, — сказал он. — Прежде всего давайте постараемся быть искренними. Сейчас вовсе не время для вежливых умолчаний. Хотя мне не хочется говорить о таких вещах, но, знаете ли, вполне возможно, что устроитель этой жуткой вечеринки кому-то из нас известен.

— Не надо об этом, — попросила его Джин. — Все, что тут происходит, и без того чудовищно. А если представить себе, что кому-то из нас что-то об этом известно…

— Я понимаю, что такое предположение ужасно, — сказал Хэнк. — Я сам до конца не могу этому поверить. Скорее всего это не так, однако полностью отрицать подобную возможность тоже нельзя. Если мы хотим выбраться отсюда живыми, то должны учесть все возможные варианты, не думая о том, что можем задеть чьи-то чувства.

— Ты прав, — согласилась Сильвия. — Что касается меня, то пусть уж лучше пострадают мои чувства, чем я окажусь на том свете. Так что, если кто-нибудь думает, что я состою в сговоре с этим чудовищем из радиоприемника, пусть скажет об этом. Я ни в каком сговоре ни с кем не состою, но не возражаю против таких подозрений, если только это хоть как-то нам поможет.

Хэнк откинул назад свои непослушные волосы.

— Спасибо, Сильвия, — сказал он и посмотрел на нее. Она по-прежнему сохраняла спокойствие среди всеобщего смятения, и ее присутствие духа, казалось, действовало на него ободряюще.

— Сильвия, — продолжал он, — ты необычайно трезво мыслящая женщина. Как ты думаешь, что же это такое?

— Исключительно трезво задуманный план нашего убийства, — твердо ответила она голосом, звенящим, как натянутая струна.

Питер Дейли подался вперед, внимательно вглядываясь в зеленые глаза Сильвии.

— Сильвия, — сказал он, — как ты думаешь, возможно ли, чтобы кто-нибудь был заинтересован в твоей смерти?

— Не знаю. Пожалуй, нет. Ведь я вполне безобидная персона.

— Ой ли? — вдруг спросила Джин.

Все изумленно посмотрели на нее. Джин ответила им спокойным, сосредоточенным взглядом.

— Нет, Сильвия, безобидной тебя не назовешь, так же как не назовешь безобидными ни меня, ни Питера, ни Хэнка, ни Тима, в общем никого из нас. Пожалуй, среди нас нет ни одного человека, кто бы не знал, что есть кто-то, кому наша смерть была бы на руку.

Хэнк повернулся к ней с таким видом, как будто происшедшая в ней внезапная перемена принесла ему облегчение.

— Я тоже так думаю, — сказал он. — Кому-то очень нужно нас убрать.

— Ума не приложу, кому может быть нужна моя смерть, — сказал Тим.

— Кому-то нужно избавиться от всех нас, — сказал Питер.

— Как это ужасно — вообще говорить о таком, — чуть слышно сказала Джин.

— Конечно, ужасно, — согласился Питер. — У меня такое ощущение, как будто я присутствую при собственном вскрытии. И все же, как сказал Хэнк, нам нужно учесть все возможности. Видимо, есть кто-то, кто из-за нас потерял что-то очень для него важное, и теперь он нам мстит за это.

— Но я никогда ничего ни у кого не отнимал! — воскликнул доктор Рид.

— Думайте, — вдруг сказал Хэнк и выступил вперед. — Ведь каждый из нас наверняка знает, что есть кто-то, кому наша смерть была бы на руку. Доктор Рид, неужели нет никого, кто не хотел бы от вас избавиться?

— Есть! — воскликнул доктор Рид, вскакивая на ноги. — Вы! И вы это знаете. Вы же меня ненавидите и стоите тут, по-дурацки ухмыляясь.

— Да идите вы к черту! — Хэнк решительными шагами подошел к профессору и яростно схватил его за плечи. — Вы называете меня потенциальным убийцей, который к тому же по-дурацки ухмыляется, в то время как я цепляюсь за остатки самообладания, чтобы только удержаться и не завопить как безумный! Доктор Рид, в такой момент, как сейчас, я готов вынести любое оскорбление от кого угодно, но если вы решили спокойно наблюдать за моей смертью, хочу вас предупредить, что не стану покорной пешкой в смертельной игре, которую вы тут затеяли…

— Хэнк! Доктор Рид! — послышался голос Питера Дейли, изо всех сил старавшегося держать себя в руках.

— Простите. — Хэнк тяжело опустился в кресло и закрыл лицо ладонями. — Кажется, я выбрал совершенно не подходящий момент для того, чтобы продемонстрировать свой уникальный талант вечно попадать впросак.

Он выдавил из себя некое подобие улыбки.

— Примите мои извинения, — сказал он профессору.

— Прошу и меня простить, — нерешительно произнес доктор Рид. — Я просто несколько не в себе. Я во всем виноват.

Хэнк налил себе еще рюмку и встряхнул головой, как будто желая ее освежить.

— Нет, это я виноват. Ведь это я предложил, чтобы мы не стеснялись выдвигать обвинения друг против друга, и сам не справился с собственным лекарством. Наверное, я и в самом деле тупица.

— Вовсе нет, — с усилием сказал доктор Рид.

— Пожалуйста, продолжай, Хэнк, — попросила его Сильвия. — Если кто-нибудь из нас действительно считает, что у кого-то из остальных есть причины радоваться его кончине, мы должны знать об этом.

— Я думаю, нам следует начать с доктора Рида, — сказал Хэнк, снова почувствовав себя свободно. — Доктор Рид, клянусь вам, я буду держать себя в руках. Если у вас есть причины сказать, что я готов вас убить, не будете ли вы так любезны рассказать о них мне и всем присутствующим?

— Это было очень глупо с моей стороны, — смущенно сказал доктор Рид. Это был первый случай за много лет, когда ему пришлось извиняться, и доктору было очень нелегко. — Однако я попытаюсь быть откровенным. Дело в том, что мне в голову пришла дикая мысль, будто вы затаили злобу против меня с тех пор, как вам предложили уволиться из университета.

— Это чистая правда, — тихо сказал Хэнк. — Мне стыдно признаться, но тем не менее это именно так.

— Хэнк однажды написал для меня сценарий, который не был куплен, — с улыбкой сообщила Джин, — но я не думаю, что он стал бы меня из-за этого убивать.

Хэнк повернулся к ней лицом.

— В такой момент, как сейчас, светлая личность Джин — сплошной восторг, — сказал он. — Нет, я бы не стал убивать тебя за то, что ты не приняла мой сценарий. А сейчас ты и не смогла бы его принять. Ведь я подарил свой замысел Питеру, и он написал рассказ на его основе.

— К сожалению, мы начинаем уходить от главной темы, — заметила Сильвия. — Хэнк утверждает, что у него был зуб против доктора Рида. Если мы продолжим в том же духе, возможно, мы узнаем о себе что-то такое, что даст нам ключ к разгадке.

— Совершенно верно, — согласился доктор Рид. — Кажется, Хэнк намекнул, что это я все тут затеял. Может быть, он пояснит, что именно он имел в виду?

— Не знаю даже, с какой стати я это сказал, — ответил Хэнк. — Что-то на меня нашло. Просто, когда тебя обвиняют в том, что ты собираешься кого-то убить, такое может кого угодно вывести из себя.

— Что верно, то верно, — подтвердил доктор Рид, стараясь быть любезным.

— Ну, вот и хорошо, — сказал Хэнк. — А теперь давайте продолжим наши рассуждения. Итак, чаще всего мотивом убийства бывают деньги. Есть ли кто-нибудь, кому наша смерть принесла бы денежную выгоду?

— Моя смерть вряд ли будет кому-нибудь выгодна, — сказал Тим. — Завещание у меня оформлено, и, если не считать нескольких небольших сумм в подарок моим друзьям, все, чем я владею, перейдет к миссис Слеймон и нашим дочерям.

— Может быть, какая-то из этих сумм достаточно велика, чтобы иметь для кого-нибудь решающее значение? — безжалостно спросил Хэнк.

Тим заколебался на какое-то мгновение, затем ответил:

— Не думаю.

— Тим, — мягко сказала Сильвия, — по-моему, ты должен сказать.

— Нет, — отрезал Тим.

— Тим, — сказал Хэнк, — я не думаю, что среди нас найдется кто-нибудь, кому нельзя было бы сейчас доверить свой секрет. Если мы не будем откровенно делиться такими вещами, это может означать гибель для всех нас.

Тим яростно впился зубами в сигару, затем через силу произнес:

— Я завещал Сильвии двести тысяч долларов.

Все буквально застыли на месте. Сильвия посмотрела на Тима широко раскрытыми от удивления глазами:

— Что ты, Тим, зачем? С какой стати?

— Ты самая лучшая из всех моих друзей, — упрямо сказал Тим. — И ты знаешь, что благодаря тебе я заработал гораздо больше этих двухсот тысяч. К сведению всех остальных: я сообщил вам об этом, чтобы вы не думали, что я скрываю от вас что-то подозрительное. Сильвия не знала, что она включена в мое завещание. А если бы и узнала, то не стала бы убивать меня ради этой суммы. Надеюсь, теперь вы удовлетворены.

— В самом деле, — беспечным тоном сказал Хэнк, — все мы знаем, что Сильвия с ее обширной клиентурой и вправду не нуждается в деньгах.

Сильвия прошла через всю комнату и, достав сигарету, повернулась лицом к гостям.

— Я думаю, вам следует знать, — твердо сказала она, — что у меня нет ни цента.

— Что?! — воскликнул Питер.

— Дело в том, что я очень много трачу, — пояснила Сильвия. — Я никогда не умела обращаться с деньгами. Вот и сейчас у меня всего триста долларов на счете в банке да семь долларов с мелочью в сумочке, а больше у меня нет ни гроша.

— Потрясающе! В жизни не слышала ничего более поразительного, — медленно сказала Джин.

Доктор Рид наклонился к Питеру.

— Я не верю ни одному слову из этой тирады, — сказал он вполголоса. — Она всегда начинает твердить о своей бедности, как только у нее появляется необходимость отвести от себя обвинения во взяточничестве.

— Невозможно себе представить, чтобы она была бедной, — согласился Питер, пользуясь тем, что в общем шуме, который поднялся после слов Сильвии, никто, кроме доктора Рида, не слышит его, — если учесть, какие деньги она зарабатывает.

— Получает, — сухо поправил его доктор Рид.

Питер прикусил губу.

— Сильвия всегда мне нравилась, — сказал он, — и я всегда считал, что все эти сплетни о ее сомнительных делишках вызваны резкостью ее политических суждений.

Доктор Рид цинично пожал плечами, а Питер заметил удивление, прозвучавшее в голосе Джин, когда она добавила к своим словам:

— Сильвия, ведь ты зарабатываешь кучу денег.

— Я вечно в долгу как в шелку. Сейчас я должна в общей сложности около девяноста двух тысяч долларов. — Сильвия вернулась к своему креслу и устало опустилась в него, подперев подбородок рукой. — Я не знала, что Тим включил меня в свое завещание, но мне нечем это доказать, и я не хочу смерти Тима, даже если это сулило бы мне двести миллионов долларов, хотя и это мне нечем доказать.

Тим подошел к Сильвии и неловко положил ей на плечо свою здоровенную ручищу.

— Перестань оправдываться, Сильвия, — сказал он. — Я еще не умер, и, пока я жив, тебя никто не может обвинить в моем убийстве.

Она взглянула на него с натянутой улыбкой.

— Конечно, Тим, нет. Мы-то с тобой кое-что знаем об опасных положениях, — добавила она с вызовом.

— Пожалуй, — улыбнувшись, сказал Тим. — Нет, я не знаю никого, кто хотел бы меня убить. Конечно, многие меня недолюбливают, но я не думаю, что кто-нибудь стал бы меня убивать.

— А как насчет тебя, Сильвия? — резко спросил Питер.

Она отрицательно покачала головой:

— Не знаю, кому это было бы нужно. Может быть, кому-нибудь из тех, кто из-за меня проиграл дело в суде.

Она вдруг замолчала, как будто почувствовала, что сказала больше, чем хотела.

— Мы знаем, — сказал Тим, — что человек, который только что проиграл одно такое дело, лежит сейчас в гробу под пальмами. Так что не будем об этом.

— Да, пожалуй, — согласилась она, но в том, как она держалась, появилась некоторая скованность.

— Не обращайте внимания на такие пустяки, мисс Инглсби, — ледяным тоном произнес доктор Рид. — Вероятно, все, кто здесь присутствует, читали газеты, и им известен тот факт, что именно из-за вас три месяца назад было аннулировано завещание Пола Стэнби и мой факультет лишился весьма солидной суммы.

Он посмотрел на Сильвию так, будто увидел что-то омерзительное в ее зеленых глазах.

— Ну что же вы не продолжаете? — спросила она с холодной горечью.

— В этом вряд ли есть необходимость. Ведь теперь уже все знают, что ваши таланты редко находят применение за исключением тех случаев, когда от вас требуются такие услуги, которые большинство наших ведущих адвокатов считает недостойными.

— Боже мой, доктор Рид, что вы говорите! — воскликнул Питер. Тим посмотрел на профессора испепеляющим взглядом и собрался было что-то сказать, но его остановила Сильвия:

— Не надо вступаться за мою добродетель. Я слишком привыкла к подобным обвинениям со стороны побежденных мною противников, чтобы как-то на них реагировать. Мне просто было любопытно узнать, скажет ли доктор Рид что-нибудь в этом роде.

Доктор Рид отвел от нее глаза и уставился в пол, словно сожалея о своей несдержанности:

— Нет никаких оснований полагать, что человек в моем положении стал бы вас убивать лишь потому, что не питает к вам теплых чувств.

— Разумеется, — быстро сказал Хэнк. — Если бы вы ее и убили, денег-то все равно бы не получили.

Он улыбнулся и перенес свои вопросы на другой объект:

— Вряд ли можно себе представить, чтобы кто-нибудь желал избавиться от такого редкого по красоте украшения, как Джин, но все-таки было бы интересно услышать, что она сама думает по этому поводу. Джин, как ты считаешь, есть ли кто-нибудь, кто мог бы вообразить, что твоя смерть принесла бы ему выгоду?

Джин подняла глаза и в упор посмотрела на него. Затем ее хрупкая, будто сошедшая с полотна Ватто фигурка напряглась, и она оглядела всех остальных.

— Я так и думала, что ты меня об этом спросишь, — медленно и очень отчетливо произнесла она, — и я гадала про себя, следует ли мне отвечать на этот вопрос. Но, видимо, сейчас наступил такой момент, когда ответить просто необходимо. Есть лишь один человек, которого, насколько я знаю, моя смерть очень бы обрадовала. Этот человек — Питер Дейли.

Питер не шелохнулся, а Сильвия умоляюще воскликнула:

— Джин, не надо!

— Конечно, ты не хочешь, чтобы я продолжала, — с горечью сказала Джин. — Дело в том, что из-за меня Сильвия проиграла один из своих самых важных процессов за последние несколько лет, и разговоры на эту тему не доставляют ей особого удовольствия. Но я знаю, что Питер Дейли предпочел бы видеть меня мертвой, а не живой.

Питер посмотрел на Джин, затем неторопливо прошел через всю комнату и остановился перед ней, презрительно прищурив глаза.

— Нет, — сказал он, — мне незачем тебя убивать. Я считаю, что ты противная зазнайка, которая слишком много о себе думает, только и всего. Убивать тебя мне ни к чему.

— Да стоит ли нам все это продолжать? — с виноватым видом вставил Хэнк. — Я уже начинаю раскаиваться в том, что затеял это обсуждение.

— Я считаю, — сказал доктор Рид, — что вы оба должны объясниться перед всеми присутствующими.

— Охотно готов это сделать, — сказал Питер с язвительной вежливостью. — Ведь это назревало весь вечер; пора наконец снять груз с души. Давай, Джин, расскажи им все, со своей стороны.

Джин, сжимая в руках веер, обратила к собравшимся обычно такое живое, а сейчас непривычно окаменевшее лицо.

— Возможно, вы помните, — сказала она, — что пять лет тому назад, когда я играла в местном театре, Питер Дейли был театральным критиком в газете «Айтем». В театре я была занята в ведущих ролях. Я очень гордилась тем, что играла главных героинь, потому что была ужасно честолюбива, и старалась изо всех сил. Все считали, что меня здесь ждет успех. Я ведь выросла в Новом Орлеане, и все были убеждены, что я стану звездой именно в своем родном городе. Однако Питер Дейли этого не допустил. Ведь что касается театра, последнее слово здесь было за Питером. Он умен, и его рецензии читал весь город. Как только я появилась на сцене, Питер стал делать все, что было в его силах, чтобы уничтожить меня. Я знала, почему он это делает; позже я скажу вам об этом. Он никогда не говорил напрямик, что я никуда не гожусь. Такое было бы легче вынести, но он обладал слишком изощренным умом, чтобы пойти на это. Вы ведь знаете, как он пишет: особую прелесть его книгам придают главным образом нюансы, его умение придавать фразам скрытый смысл. Это свое умение он вовсю использовал и в случае со мной. Он отпускал ядовитые шуточки на мой счет. Делал самые разные намеки в мой адрес. Писал обо мне так, как будто его бесконечно удивляли и забавляли мои выходки. Он делал из меня посмешище. И в конце концов уничтожил меня. Я была так молода и так отчаянно стремилась стать хорошей актрисой. Разумеется, я тогда ничего особенного собой не представляла и была слишком неопытна. Но я хотела учиться. И не могла, Из-за Питера я постоянно чувствовала себя неловко. Всякий раз, когда у нас была премьера, я буквально дрожала от страха, потому что знала: он сидит в зрительном зале и смотрит на меня, насмешливо приподняв бровь, а на следующий день появится очередная уничтожающая рецензия, которую будет читать весь город. В остальных газетах не было приличных театральных критиков, и все они обычно только и делали, что подпевали Питеру. Никто и представить себе не мог, до чего он довел меня. Все это чуть не кончилось для меня полной катастрофой, по крайней мере здесь. Я просто не могла играть: вечно думала только о том, что он сидит здесь в темноте и ухмыляется. В результате я лишилась всякой надежды на успех в Новом Орлеане. Из театра меня уволили. Я отправилась в Нью-Йорк, где пережила самую черную зиму в своей жизни. Ведь я начинала свою карьеру с такими грандиозными надеждами на успех, и все они пошли прахом. Мне пришлось, как самой обыкновенной неудачнице, обратиться к театральным агентам. Вероятно, вы не знаете, что это значит. Это значит бесконечное хождение по городу и необходимость экономить каждый цент, не зная, надолго ли еще хватит денег. Это значит ежедневное сидение в конторах театральных агентов сначала в надежде, что у них найдется для вас место в каком-нибудь провинциальном театрике, а потом в надежде, что хоть такое место наконец предложат. Это значит бутерброд в кафе-автомате на обед, а потом и вообще никакого обеда, потому что не остается денег. Это значит постоянное сознание того, что ты никуда не годишься. К счастью, однажды этому кошмару пришел конец. Я получила крошечную роль на Бродвее, и меня заметили. Мне дали роль посерьезнее, а вслед за этим у меня появился и шанс сняться в кино. Но я знала, почему Питер так старался испортить мне карьеру. Он хотел заставить меня продать Четвуд. Четвуд — это наша усадьба, замечательное место, большущий особняк с белыми колоннами посреди дубовой рощи. Кругом мох, весной цветут магнолии, а позади дома протекает тихая речка, заросшая водяными гиацинтами. Полковник Дейли и майор Трент купили его после Гражданской войны, потому что им была невыносима мысль о том, что послевоенная реконструкция бесследно унесет с собой прекрасную неторопливую жизнь, которую они так любили, и им хотелось обрести для себя тихую гавань. В своих завещаниях они написали, что Четвуд должен навсегда остаться во владении семейств Дейли и Трентов, если только все наследники до единого не решат расстаться с ним. Сегодня мы с Питером — единственные оставшиеся в живых наследники. И вот сейчас, как говорят, на наших землях нашли нефть, и уже создан синдикат, готовый купить все эти земли. Подумать только: они ведь разрушат всю эту красоту, вырубят дубы, уничтожат магнолии и наставят вместо них кучу нефтяных вышек. Я на это ни за что не пойду. У меня есть на что жить, да и у Питера тоже, но он хочет иметь гораздо больше. И вот он решил, что если он доведет меня до отчаяния, я буду вынуждена продать свою долю. Но я этого делать не стану. Мне противна его меркантильность, и я ни за что не расстанусь с этим единственным уголком красоты, который у меня есть, даже если придется голодать. Вот если бы я умерла, Питер мог бы тотчас же продать Четвуд этим людям. Они превратили бы усадьбу в нефтяной промысел, а Питер стал бы миллионером.

Она стиснула руками веер так, как будто он олицетворял собой усадьбу, и продолжала хрипловатым голосом:

— Тот факт, что другой такой Четвуд не купишь ни за какие деньги на свете, не имеет для него никакого значения. Он хочет лишь выручить приличную сумму за Четвуд. Поэтому он попытался с помощью Сильвии заставить меня продать мою долю, но я знала, чего хочу, и наняла хорошего адвоката. В результате я сохранила свои права на Четвуд и потеряю их только в том случае, если умру, не оставив наследников. Если мне суждено будет сегодня умереть, он станет единоличным владельцем Четвуда. Вот почему Питер Дейли заинтересован в моей смерти.

Питер продолжал стоять и смотреть на нее сверху вниз зачарованным взглядом, к которому примешивалось отвращение, как будто он видел перед собой свернувшуюся в клубок маленькую змейку.

— Ты все сказала? — спросил он.

— Да, — ответила она, — я сказала все, что хотела. Теперь, я полагаю, ты захочешь оправдаться и, быть может, объяснить, почему ты думаешь, что я хотела бы убить тебя. Ну, давай же, говори. Мне будет интересно тебя послушать.

На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Враждебность между Джин и Питером стала почти осязаемой. Она стояла между ними, безобразная, огромная и грозная — нечто такое, что разгорелось поначалу только между этими двумя, но от чего теперь и остальным невозможно было уйти.

Наконец Питер, по-прежнему смотревший на Джин взглядом, в котором восхищение смешивалось с гадливостью, заговорил.

— Пять лет тому назад, — сказал он, — когда ты играла здесь, в Новом Орлеане, ты была все той же тщеславной крошкой, какой ты остаешься и сегодня. Но у тебя был талант. Всякий, кто хоть немного знаком с театром, мог бы поставить диагноз твоего заболевания: талант, погребенный под горой настороженного самомнения. Я не питал к тебе никакой злобы, чему ты, конечно, не поверишь, поскольку, судя по всему, ты не можешь представить себе, что у меня могли быть более высокие мотивы, чем те, которые, поменяйся мы местами, могли бы двигать тобой. Но ты вызывала у меня отвращение. Я об этом открыто говорил. Я писал черным по белому о том, что тебе необходимо, чтобы стать настоящей актрисой. Однако твоя колоссальная самонадеянность не позволяла тебе воспринимать никакую критику. Ты ее просто не выносила и всячески выпячивала свою дурацкую манерность, силясь доказать, что в критике ты не нуждаешься. Когда я услышал, что тебя уволили, я обрадовался. «Если она теперь как следует походит в поисках работы, — сказал я сам себе, — может быть, она наконец избавится от самолюбования и разум ее просветится». И вот волею судеб ты попала в руки к хорошему режиссеру. Ты была так рада получить работу, что делала все, что он от тебя требовал. И роль у тебя получилась. Если ты посмотришь критическим взглядом на себя в одном из своих самых кассовых фильмов, ты поймешь, что тебя заставили следовать всем тем советам, которые я тебе давал. Только ты не захочешь этого понимать. Ты и сейчас настолько самодовольна, что будешь говорить себе: «Это — Джин Трент! Красивая, талантливая Джин Трент! Вы только посмотрите, что я там выделываю! Посмотрите, какое я чудо!» Единственное, что я могу тебе сказать в подтверждение того, что я не пытался испортить твою карьеру, лишь бы вынудить тебя продать Четвуд, — это тот факт, что я не начинал процесс против тебя до тех пор, пока ты не стала зарабатывать достаточно, чтобы позволить себе нанять хорошего адвоката. Однако… — Он пожал плечами и отвернулся от нее. — Однако после твоей сегодняшней речи перед всеми нами я засомневался, не может ли единоличное владение Четвудом быть для тебя более заманчивой перспективой, чем владение его половиной. Ну что ж, разве может мужчина мечтать о более приятной смерти, чем смерть от сжимающих его горло тонких, надушенных пальчиков красивой женщины?

Он отошел от нее и сел. Вновь наступила тишина — та мрачная, тяжелая тишина, которая бывает ужаснее всяких слов. Неожиданно заговорила Сильвия:

— Если каждый из нас будет и дальше вести себя так, будто остальные сговорились убить его, продолжать наши разговоры просто бессмысленно.

Ей никто не ответил. Угрожающая атмосфера продолжала сгущаться. Доктор Рид закурил сигарету. Внезапно в тишине раздался тонкий, серебристый звон часов. Джин вскочила с места.

— Двенадцать часов! — воскликнула она. В голосе ее звучало торжество.

— Двенадцать часов! — повторил вслед за ней доктор Рид.

Часы пробили двенадцать. Джин весело рассмеялась. Происшедшая в ней перемена развеяла общее напряжение.

— Кажется, нам удалось оставить его в дураках! — восторженно воскликнул Питер. — Он сказал, что один из нас умрет до наступления двенадцати часов, и вот мы все здесь!

— Верно! — поддержал его Тим, потягиваясь с видом огромного облегчения. — И все живехонькие! А он остался в дураках.

Джин захлопала в ладоши:

— Мы живы! Он нас не убил!

Хэнк щелкнул пальцами в сторону радиоприемника:

— Голос, ты проиграл этот раунд. Теперь твоя очередь. Выйди к нам и умри, как подобает мужчине.

— И скажи, как нам выбраться отсюда! — крикнул Питер радиоприемнику. — Давайте собираться! Нам пора восвояси: теперь-то мы знаем, что не такой уж он непобедимый. Как-никак нам удалось его перехитрить — не знаю как, но удалось.

Он тоже громко рассмеялся. Напряженная атмосфера, еще недавно царившая в комнате, сменилась общим весельем. Гости в эту минуту были похожи на детей, неожиданно получивших подарки.

— Эй, Голос! — обратилась Сильвия к хозяину-невидимке. — Говори скорее, как нам выйти отсюда! Ты ведь проиграл.

— Никогда не думал, — сказал Тим с долгим вздохом, — до чего же хорошо быть живым.

— По-видимому, — грустно сказал доктор Рид, — ведь этот ужас был задуман как хитроумное убийство Джейсона Осгуда.

— Маргарет, собирайтесь! — радостно воскликнула Джин. — Берите свой плащ! Мы уходим отсюда!

Все весело смеялись, наслаждаясь внезапным чувством облегчения, и слова их сливались в единый радостный гул. Хэнк распахнул дверь, ведущую в патио. Прохладный воздух с улицы дохнул на гостей влажной свежестью, и с патио до них донесся шелест пальм.

— Пойдемте же, Маргарет! — повторила Джин и, не слыша ответа, поспешила к ее креслу, шурша своими пышными юбками.

— Кажется, она потеряла сознание, — испуганно прошептала Джин, подойдя к Маргарет, и позвала ее: — Маргарет!

Она потрясла Маргарет за плечо и вдруг с криком отпрянула от нее. Рука Маргарет соскользнула с подлокотника кресла и безжизненно повисла.

— Маргарет! — вскрикнула Сильвия и замерла. Все остановились как вкопанные, чувствуя, как их охватывает ужас. Маргарет не двигалась.

— Маргарет! — закричала Джин. — Маргарет!

— Маргарет! — хриплым голосом произнес доктор Рид. Он положил ей руку на плечо тотчас же, ахнув, отступил назад. Тело ее сползло с кресла и мешком свалилось на пол.

— Боже мой, — выдохнул Тим. Он опустился на колени рядом с ней и попытался нащупать пульс. Остальные продолжали стоять вокруг, прикованные к месту безотчетным страхом.

— Неужели она?.. — начал было Хэнк.

Тим утвердительно кивнул и, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Она мертва, — едва слышно сказал он.

 

Глава седьмая

В радиоприемнике послышался треск. Джин вздрогнула и почувствовала на своих плечах твердую руку Сильвии.

— Друзья мои, — произнес голос хозяина, — вы только что были свидетелями кончины миссис Гейлорд Чизолм. Как видите, я сдержал свое обещание, и второй из наших гостей покинул нас до наступления полуночи. После краткого объяснения вы убедитесь и в том, что я сдержал и другое свое обещание: если вы помните, я сказал, что каждый из вас сам даст мне в руки средство, которое позволит мне лишить его жизни.

— Но это же невозможно, — с трудом выговорил Питер. — Маргарет ведь ни разу не двинулась с места и даже не заговорила.

— Если вы снимете подушки с кресла, в котором располагалась миссис Чизолм, — продолжал голос, — то увидите, что в изголовье спрятан небольшой черный предмет. Это миниатюрный громкоговоритель, соединенный с радиоприемником проводом, который пропущен сквозь ножку кресла. Когда кресло стоит в определенном месте, провод соединяется с контактом, вмонтированным в пол, и через него подключается к радиоприемнику.

Тим поднял подушку со спинки кресла, в котором еще несколько минут назад сидела Маргарет, и мрачно кивнул.

— Пока вы были заняты вашей увлекательной беседой, — снова заговорил голос, — я кое-что нашептал на ушко миссис Чизолм. Я напомнил ей об одном секрете, настолько ужасном, что, услышав о нем, миссис Чизолм предпочла умереть, нежели еще раз посмотреть людям в глаза. Я сказал ей, что через пять минут все услышат то, что в тот момент слышала она одна. И миссис Чизолм умерла.

— Какой еще секрет?! — воскликнул доктор Рид. — У Маргарет не было никаких секретов. Я знаю ее двадцать лет — с самого ее замужества. Это просто невозможно.

— В любом случае это абсурдно, — сказал Хэнк. — Люди от этого не умирают.

— По-видимому, — сказал голос хозяина, — вам неизвестно, что уже много лет миссис Чизолм страдала заболеванием сердца. Это было еще одним ее секретом, который она тщательно от всех скрывала. Но я сказал ей не об этом, а о том, что, как она думала, никто на свете не знает, кроме нее. Я сказал ей, что она — двоемужница.

— Двоемужница?! — повторила Сильвия. — Маргарет — двоемужница?

— Миссис Чизолм было двадцать шесть лет, — сказал голос, — когда она вышла замуж во второй раз. Однако миссис Чизолм уже была замужем. Я называю ее миссис Чизолм, потому что она была известна вам под этим именем. Хотя у нее не было на него никаких прав. Единственное имя, на которое у нее было законное право, — имя ее мужа Джимми Викерса, за которого она вышла замуж в шестнадцать лет и с которым не разводилась. Вы поражены? Вот и она была поражена. Она ведь считала, что тайна Джимми Викерса навеки похоронена в Канзасе. В те времена, когда Маргарет Чизолм была провинциалочкой Мэгги Рейнольдс, она отправилась в Канзас и поступила там на работу. Вы и этого тоже не знали, правда? Ведь миссис Чизолм никогда не признавалась своим друзьям в том, что ей когда-то приходилось зарабатывать себе на жизнь. В Канзасе она вышла замуж за Джимми Викерса, однако брак этот был неудачным. Они прожили вместе три месяца, после чего Джимми Викерс отбыл в неизвестном направлении, а Мэгги Рейнольдс вернулась домой к родителям. Ей было стыдно за себя, ибо Джимми Викерс, друзья мои, не был тем человеком, который даже тогда мог бы хоть в какой-то мере соответствовать высоким запросам привередливой красотки Мэгги Рейнольдс. Затем появился Гейлорд Чизолм. Вам известна история о том, как Гейлорд Чизолм потерял покой из-за этой знойной красавицы, как привез ее домой и как газеты принялись на все лады расписывать брак наследника рода Чизолмов с мисс Рейнольдс, представительницей старинного семейства плантаторов. Друзья мои, семейство мисс Рейнольдс было старинным лишь в том смысле, что все мы происходим от пещерных людей. Но разве могла Мэгги Рейнольдс признаться Гейлорду Чизолму в том, что однажды уже вышла замуж? Разве могла она просто так отказаться от денег и власти? Конечно же, нет. К тому времени прошло уже десять лет, как она ничего не слышала о Джимми Викерсе, да и потом она ничего не слышала о нем вплоть до сегодняшнего вечера. Знаете, что я прошептал в изящное ушко миссис Чизолм? Я сказал ей: «Мэгги, ты наверняка все это время думала, кто же я такой. Так вот я хочу тебе открыться, чтобы ты и твои друзья на этой моей вечеринке больше не ломали себе голову. Мэгги, я — Джимми Викерс, твой муж, и я устроил эту вечеринку в твою честь. Мэгги, мне надоело жить одному на Дальнем Западе, и я решил переехать в Новый Орлеан. Я несколько раз видел тебя на улице и все радовался, какой же ты стала важной дамой. Но вот со мной ты обошлась не по-честному. Притворялась все эти годы, будто я и не существую вовсе. Прямо скажем, Мэгги, никуда это не годится с твоей стороны. И вот я здесь. Я нахожусь в офисе прямо под этим особняком и через пять минут поднимусь к вам, Мэгги, я иду, чтобы убить тебя». Вот таким образом, — продолжал голос хозяина, — я убил Мэгги Викерс ложью, а может быть, ее убила собственная гордость.

Радиоприемник замолчал.

— Но это ужасно! — пробормотала Джин.

— Я не могу в это поверить, — сказал доктор Рид. — Это совершенная нелепица. Маргарет Чизолм… Нет, это неправда.

— Может быть, это и неправда, — тихо сказала Сильвия, — но эта неправда убила ее.

Она подошла к столику, где Тим дрожащей рукой пытался достать сигару из шкатулки.

— Дай мне прикурить, — сказала она ему.

Тим взглянул на нее:

— А, это ты.

Он поднес спичку к ее сигарете и затем вполголоса добавил:

— Сильвия, а ты помнишь, ведь со смертью Гейлорда Чизолма во Франции была связана какая-то странная история. Может быть, он узнал об этом и покончил с собой?

— Вполне возможно, — сказала она. — Если бы он об этом узнал, он именно так и поступил бы. Таким уж он был человеком. Бедная Маргарет!

Она обернулась, услышав за спиной какой-то непонятный звук, и увидела, что Питер и Хэнк поднимают с пола безжизненное тело, которое еще недавно было Маргарет. Сильвия содрогнулась, увидев, как Джин и доктор Рид машинально подошли к двери и стали наблюдать за тем, как Питер и Хэнк укладывают тело в приготовленный для этого гроб.

Когда они вернулись в гостиную, она посидела минуту в раздумье и затем внезапно заговорила:

— Мы все относились к Маргарет Чизолм с уважением, — сказала она. — Не следует ли нам договориться о том, что все, что мы сейчас услышали, должно остаться между нами?

— Разумеется, — сказал Питер.

Хэнк взглянул на доктора Рида, который сидел, подперев рукой подбородок и разглядывая пол, как будто царившее кругом смятение его никак не касалось.

— О чем вы думаете, доктор?

Доктор Рид поднял голову.

— Я пытаюсь прояснить для себя весь этот кошмар в свете аналитической психологии, — ответил он, — и прихожу к потрясающему выводу о том, что с точки зрения логики человеком, совершившим это ужасное преступление, может быть любой из нас.

— Любой из нас? — переспросил Тим. — Что вы имеете в виду?

— Я говорю не о вещественных фактах, — ответил профессор. — Используемые здесь сегодня практические способы совершения преступлений таковы, что, я уверен, никто из нас не в состоянии понять, каким образом их мог бы совершить человек, находящийся в этом помещении. Однако я убежден, что убийца находится среди нас. Нас здесь осталось шестеро, и один из шестерых задумал убийство остальных пяти человек. Постойте! — остановил он предупреждающим жестом Тима, который уже был готов гневно возразить ему.

Его академическое спокойствие невольно привлекло внимание всех остальных гостей. В комнате воцарилась тишина. Доктор Рид неторопливо оглядел всех своих слушателей, на мгновение задерживая взгляд на каждом из них. Все пристально следили за ним. Казалось, их внешняя оболочка начала разваливаться под воздействием нечеловеческого напряжения, которое они испытывали в эту минуту, и сквозь образовавшиеся щели стал проглядывать жуткий страх. Они смотрели на доктора Рида и друг на друга так, как будто для каждого из них все остальные вдруг стали источником смертельной опасности.

— Среди всех моих знакомых, — наконец сказал доктор Рид, — найдется лишь несколько человек, способных на убийство. А вот среди тех, кто сейчас здесь присутствует, каждый — потенциальный убийца. Одну минуту. Я объясню, что я имею в виду.

Он обхватил колено своими длинными тонкими пальцами.

— Слева от меня сидит Генри Аббот. Вы, мистер Аббот, — человек, обладающий множеством талантов, которые вам, однако, не удается сосредоточить на достижении какой-то одной цели. Вы пишете картины. Если я не ошибаюсь, вы также пописываете стихи и сочиняете эссе для журналов по современному искусству. Вы в какой-то мере знаток передовых экономических теорий. В свое время вы увлекались техникой. Но у вас ленивый ум. Ваша умственная энергия, которая никогда не направлялась на достойный ее объект, находит выражение в теориях о жизни и искусстве, которые такому консерватору, как я, кажутся просто дикими. Однако запас этой умственной энергии у вас поистине огромен, и, если появится достаточно сильный стимул, вся она сосредоточится на достижении одной-единственной цели, чего до сих пор с вами не происходило. Если бы этим стимулом было ужасное чувство обиды, вполне можно себе представить, что ваша сила, которую сегодня вы расходуете по капельке, в этом случае могла бы выплеснуться вся разом в виде убийства.

Хэнк задумчиво нахмурил брови:

— Вы правы. Должен сказать, что, когда тебя разбирают по косточкам в качестве потенциального убийцы, приятного в этом мало.

— Разумеется. Однако продолжим наш анализ и рассмотрим теперь личность Тимоти Слеймона.

— Что? — Тим вздрогнул и посмотрел на доктора Рида с таким видом, с каким пациент смотрит на зубного врача, включающего бормашину.

— Следует иметь в виду, — продолжал доктор Рид, — что мы в каждом случае предполагаем наличие мотива, достаточного, чтобы толкнуть человека на убийство. Какой же, на наш взгляд, была бы при этом характерная реакция мистера Слеймона?

Он сделал многозначительную паузу и затем продолжил свои рассуждения:

— Мистер Слеймон — человек влиятельный в нашем городе, и влияния этого он добился в результате яростной и, как поговаривают, безжалостной борьбы. Он известен как человек, который для достижения своей цели не остановится ни перед чем. Его карьера с самого начала была сплошной цепочкой жестоких схваток, во время которых он сосредоточивал внимание на цели, а не на средствах ее достижения. Он не стал бы убивать из мести, но ради нужной ему цели пошел бы и на убийство. Если бы мистеру Слеймону стало известно, что его карьере угрожает человек, избавиться от которого можно, только убив его, он вполне мог бы решиться на подобный шаг.

— Вот спасибо, — сказал Тим не без некоторого ехидства.

Доктор Рид между тем бесстрастно продолжал:

— Мисс Сильвию Инглсби считают этакой льдышкой, которой несвойственны внешние проявления эмоций или неуверенности. Она добилась завидного престижа в своей профессии благодаря почти сверхъестественной способности не терять спокойствия даже в самых невыносимых ситуациях. Хочу напомнить, что на протяжении всего нынешнего вечера мисс Инглсби ни разу не теряла самообладания, чего никто из нас не может о себе сказать. Такое умение владеть собой вызывает благоговейный страх в нас, простых смертных, время от времени теряющих голову. Должно быть, мисс Инглсби вовсе не чужды обычные человеческие чувства, и такое невероятно жесткое их сдерживание представляется мне неестественным. В ситуации же крайнего нервного напряжения ее железная воля может не выдержать, и в этом случае скорее всего произойдет не обычная эмоциональная вспышка, а катастрофа, сильнейший нервный срыв, способный затмить ее разум.

Он посмотрел на Сильвию, и та ответила ему ледяным взглядом.

— Очень остроумно, доктор Рид, — тихо сказала она и улыбнулась своей знакомой невозмутимой улыбкой. — Я никогда не думала о себе как о кандидате в убийцы, однако полагаю, было бы бесполезно отрицать такую возможность: ведь мне бы все равно никто сейчас не поверил.

Доктор Рид уже перевел взгляд на Питера Дейли.

— Питер Дейли, — сказал он, — человек, обладающий необычайно сильным воображением. Если вы читали его книги, вам известно также, что он способен глубоко проникать в суть мотивов человеческого поведения. Однако бывали случаи, когда подобный дар становился проклятием для его обладателя. Чезаре Ломброзо доказал, что граница между талантом и безумием зачастую бывает совершенно неразличима. Если это верно в случае мистера Дейли, события сегодняшнего вечера можно было бы рассматривать как проявление большого таланта, сбившегося с пути истинного.

Питер слегка побледнел, но ничего не ответил.

— Джин Трент, — продолжал доктор Рид, — только что продемонстрировала нам, насколько глубоко она способна затаить злобу. Имея, по ее представлениям, достаточно серьезный мотив, Джин вынашивала ненависть особого рода. Всякий квалифицированный психолог подтвердит вам, что человек, который лелеет в себе ненависть ради ненависти, потенциально способен на убийство.

— Но я не хочу никого убивать, — сказала Джин с видом обиженного ребенка. — И потом никто из присутствующих, кроме Питера, никогда не причинял мне никаких неприятностей.

— Я не рассматриваю вопрос о том, какой у нашего хозяина может быть побудительный мотив, — терпеливо пояснил доктор Рид. — Я лишь рассматриваю ряд возможных вариантов нашей реакции на такой мотив независимо от его происхождения.

— А себя-то вы сюда не включили, — грубовато сказал Тим.

— Совершенно верно, — согласился доктор Рид, — себя я сюда не включил. В такой напряженный момент очень трудно анализировать свое собственное «я», особенно когда знаешь, что ты никакого преступления не совершил.

— А ведь могли бы! — вдруг запальчиво воскликнул Питер. — Конечно, могли бы! Как вы можете спокойно сидеть и говорить, что сегодняшние убийства мог совершить любой из нас, тогда как, может быть, именно вы собираетесь всех нас убить! Ведь это же прекрасный способ выиграть время для следующего шага!

— Уж не хотите ли вы сказать… — разъяренно заговорил профессор, поднимаясь из кресла.

— Хочу! И скажу! Сядьте! — оборвал его Питер, встав перед ним лицом к лицу. — Вы сказали нам, что все мы возможные убийцы, но ведь и о вас можно сказать то же самое. Вы воплощение нетерпимости, вежливый монстр, укрывшийся за броней устаревших идей! Доктор Рид, — продолжал он уже спокойнее, — вы упрямый человек, привыкший действовать без оглядки на чужие мнения. Предположим, вы вдруг обнаружили бы, что достижению важных для вас целей всерьез препятствует какой-то человек или группа людей. Предположим, что из-за этого человека или группы людей вам пришлось бы изменить столь дорогой вам стиль поведения и вы были бы вынуждены поступать в соответствии с совершенно чуждыми вам принципами. Вы думаете, в этом случае вы не могли бы убить? Доктор Рид, один из столпов учености, не мог бы пойти на убийство, столкнувшись с необходимостью в корне изменить свою жизнь и свои взгляды?

— Конечно, мог бы, — вмешалась Сильвия. — Только, Питер, ради Бога, перестаньте вы оба рычать друг на друга. Вы же знаете, что нам некогда все это выслушивать.

Питер взглянул на нее и слегка улыбнулся с виноватым видом. Даже Сильвии становилось все труднее сохранять самообладание.

— Спасибо, дорогая, — тихо произнес он. — Я постараюсь быть умницей.

— Страшно подумать, — печально сказал Хэнк, — что если бы я не был тем, что я есть, я мог бы быть убийцей.

— Да нет же, Хэнк, — сказал Питер. — Если бы ты не был тем, что ты есть, ты был бы дизайнером модных пузырьков для духов.

Хэнк пожал плечами и ничего не ответил. Питер снова сел в кресло и принялся задумчиво разглядывать горящий кончик своей сигареты.

— Весь этот анализ весьма интересен, — заметил он, — однако я считаю, что главная посылка доктора Рида неверна. Тот, кто называет себя нашим хозяином, просто не может быть одним из нас.

— Почему же не может? — возразил Хэнк. — Доктор Рид напал на суть этого дьявольского замысла. Да, наш хозяин здесь, среди нас! Должно быть, он сейчас смотрит на меня и улыбается. Боже мой, если бы я только знал, кого из вас нужно задушить!

— Так давай, начинай, души всех подряд, — устало проговорила Сильвия. — В этом случае ты точно не ошибешься.

— Весь этот вздор был бы забавным, если бы он не был таким страшным, — со вздохом заметил Тим, — однако он не дает ответа на очень важный вопрос о том, как же нам выбраться отсюда.

— Да! — вскричал Хэнк, вскакивая на ноги. — Мы все говорим и говорим, а между тем на нас надвигается смерть, но мы все сидим! Нам грозит убийство, страшное, отвратительное, ужасное убийство, но мы все сидим! Некий механический голос сообщает нам, что к утру все мы будем мертвы, но мы все сидим! О Боже!

С этим возгласом он снова рухнул в кресло, услышав, что из радиоприемника донеслось легкое потрескивание.

Трижды прозвучал гонг.

— Сидите не двигаясь, друзья мои, — произнес голос хозяина.

— Не буду! — крикнула Джин, вскакивая с места. — Я хочу выйти отсюда, и я это сделаю!

— Джин! — бросились к ней Хэнк и Сильвия.

— Не надо сходить с ума, — принялся уговаривать ее Хэнк, успокаивающим жестом положив ей руку на плечо. Сильвия обняла Джин и села рядом с ней на софу. Хэнк облокотился на спинку софы, не отрывая от них взгляда. Голос между тем продолжал:

— Друзья мои, скоро наступит час ночи, и я хочу выбрать для себя следующего противника, чтобы продолжить с ним нашу игру.

— Боже! — выдохнул доктор Рид.

— Надеюсь, — сказал голос, — что вы не скучали во время нашего, как бы это сказать, тайм-аута? Однако часы идут, и наша игра продолжается. Я думаю, сейчас вы уже хорошо знакомы с моим стилем игры. Те двое, которые проиграли схватку со мной, были самыми слабыми из вас. Они не смогли противостоять мне в том хитроумном единоборстве, которое я приготовил для всех оставшихся. Вы, те, кто слушает меня сейчас, — люди очень непростые, способные извлечь пользу из увиденного. На роль моего следующего противника я выбрал человека, который достоин весьма изобретательного удара…

Джин негромко застонала.

— …человека, которому я могу проиграть, но над которым тем не менее я надеюсь одержать победу. Уважаемые дамы и господа, наша следующая дуэль будет совершенно неповторимой, занимательной и специально рассчитанной на моего противника, которого я сейчас вызываю на ринг и которому предлагаю развлечь гостей демонстрацией своего искусства. Моим следующим противником будет наш общий друг мистер Тим Слеймон.

— Боже упаси! — вздрогнул Тим.

— Тим! — воскликнула Сильвия, бросаясь к нему. — Ты здесь?

— Да, — хрипло сказал он. — Пока я еще здесь.

— Успокойтесь, друзья мои, — сказал голос хозяина. — Мистер Слеймон, как я уже обещал, наша схватка будет состязанием умов. Если ваш ум окажется сильнее моего, наша игра закончится.

— Думай, Тим! Думай! — умоляюще воскликнула Сильвия.

Казалось, Тим ее не слышит. Он сдвинулся вперед на краешек кресла, а взгляд его был прикован к радиоприемнику, из которого доносился насмешливый голос.

— Ну, продолжай же, ты, свинья проклятая, — пробормотал он.

— Свет гаснет! — пронзительно закричала Джин.

Свет действительно начал гаснуть: все лампы стали постепенно тускнеть.

В тусклом красном свете гаснущих ламп зазвучали крики, вопли, беспомощные проклятия. В комнате между тем становилось все темнее.

— Друзья мои, прошу садиться, — учтиво сказал голос. — Я каждый раз выбираю только одного противника.

Все в страхе отпрянули от радиоприемника. Комната почти полностью погрузилась в темноту. Красноватые отблески на мебели создавали жуткую картину в густом полумраке. Тим Слеймон по-прежнему сидел на краешке кресла, не отрывая глаз от радиоприемника.

— Тим! — закричала Сильвия.

— Угу, — глухо произнес он.

Она подвинулась к нему поближе:

— Тим, я здесь.

Тим никак не отреагировал на ее слова. Окаменев от ужаса, он как зачарованный смотрел на радиоприемник, ручки которого, отражая остатки света, горели красным огнем.

Наконец свет совсем погас.

Все в панике бросились со своих мест, наталкиваясь друг на друга в непроглядной темноте.

— Тим! — продолжала кричать Сильвия. — Тим!

С той стороны, где сидел Тим, послышались невнятные судорожные вздохи. Их заглушили топот спотыкавшихся ног и беспомощные крики охваченных ужасом гостей, пытающихся сориентироваться в кромешном мраке, который плотно окутывал глаза, подобно черной бархатной повязке. Там, где было окно, едва виднелся тонкий серый просвет между шторами, но внутри комнаты было так темно, хоть глаз выколи. Чья-то невидимая рука отдернула штору, однако свету от этого не прибавилось. Штора упала, и раздался стон, полный мучительного ужаса.

— Кто это был? — воскликнул Питер.

— Здесь я, доктор Рид…

— Где вы? Это я, Хэнк.

— Хэнк! Это я, Джин! Где ты?

— Не может же эта темнота длиться вечно! — послышался голос Сильвии из дальнего угла. — Где ты, Джин?

— Здесь… — едва слышно ответил голос Джин. Вдруг она почувствовала, как к ее плечу прикоснулась чья-то рука, и закричала.

— Не надо кричать… Это всего лишь я, доктор Рид… Кто здесь?

— Это я, Хэнк. Слава Богу, я хоть кого-то здесь отыскал…

— Выключатель никуда не годится, — сказала Сильвия. — Я нащупала его на стене, но он не работает… Тим!

— Где Тим? — воскликнул Питер. — Где все? Я не могу никого найти…

Он наткнулся на чью-то невидимую фигуру:

— Кто это?

— Это я, Сильвия. А где же Тим?

Ничего не видя вокруг, гости цеплялись друг за друга в приступе безумного отчаяния.

Свет вдруг снова загорелся. Ослепленные его внезапной вспышкой, гости поспешили ухватиться за спинку кресла, за стол, за что-нибудь, чтобы убедиться, что мир вокруг них по-прежнему стоит на своем месте. Внезапно в этой неразберихе раздался долгий пронзительный звук — наполовину стон, наполовину вопль.

— Сильвия! — воскликнул Питер и бросился к ней.

— Он мертв, — сказала она и упала в ближайшее кресло.

Эти слова своей безжалостной ясностью вернули всех в ужасную реальность.

— Он мертв, — повторила Сильвия.

Хэнк подошел к креслу Тима. Его безжизненное тело полулежало, откинувшись на спинку кресла, а руки сжимали подлокотники.

— Боюсь, что она права, — сказал Хэнк.

— Надеюсь, — произнес голос хозяина, — вы согласитесь, что я победил в третьем раунде нашей игры.

— Боже мой! — простонал доктор Рид.

— Бедная Сильвия, — тихо сказала Джин.

Сильвия поднялась, откинула назад упавшую на лоб прядь волос и дрожащей рукой взяла сигарету. Рот ее судорожно перекосился, но это не было ни гримасой боли, ни попыткой улыбнуться. Лицо ее в обрамлении золотистых волос было необычайно бледным.

— Должно быть, — сказала она, — к утру мы действительно все погибнем.

Она закурила сигарету и глубоко затянулась.

— Конечно, это ужасно, но почему вы все на меня так странно смотрите?

— Просто до нас начинает доходить, — сказал Хэнк Аббот тихим, жутким голосом, — что ты теперь очень богата.

Слова его раздавались в тишине, как глухие, тяжелые удары молота. Сильвия не отвечала. Она просто стояла и в упор смотрела на него.

— Идиот! — взорвался Питер. — Хэнк Аббот, ты безмозглый болван! Как ты можешь?! Ведь он же был ее лучшим другом! Да как ты смеешь так говорить?!

— Хватит! — крикнул Хэнк. — Мне надоело играть в вежливость и выслушивать кучу сентиментальных глупостей и философской белиберды. Теперь я скажу все, что думаю. Тим Слеймон был для Сильвии Инглсби в первую очередь не кем-то там, а лучшим клиентом. У нее на совести больше преступлений, чем у кого бы то ни было во всем городе, и ему об этом было известно. Тим Слеймон лучше всех знал, что Сильвию сто раз запросто могли лишить адвокатского звания. И во всех ее темных делишках Тим Слеймон был с Сильвией заодно. Куда делись деньги, выделенные на ремонт Рампарт-стрит? А что произошло с ассигнациями на благоустройство Одюбоновского парка? Мы с вами не знаем, а вот Сильвия знает, и Тим Слеймон тоже знал. Неудивительно, что она мурлыкала, улыбалась и твердила, что он ее лучший друг. Ей просто иначе нельзя было. Откуда нам знать, что происходило с их планами еще на чем-нибудь погреть руки? Откуда нам знать, не начал ли он упрямиться под ее началом? Откуда нам знать, что бы он мог сообщить, если бы ему вовремя не заткнули рот?

Он замолчал. Все стояли не двигаясь, пораженные услышанным. Сильвия подошла и встала прямо перед ним.

— У тебя все, Хэнк? Вот и хорошо. Только я не убивала Тима Слеймона.

— Конечно, не убивали! — воскликнул доктор Рид. — Мистер Аббот совершенно потерял рассудок.

Она закурила еще одну сигарету.

— Ради Бога, кто-нибудь уберите его отсюда! Я не могу на него смотреть.

— Да, сейчас, — сказал Питер. — Пойдем со мной, Хэнк, — решительно добавил он. — Заодно проветришься немного. А остальные пусть за нами присмотрят.

Сильвия отвернулась к окну и продолжала теребить шнур занавески до тех пор, пока они не вернулись.

— Итак, нас осталось пятеро, — вяло сказала она.

— Друзья мои, — произнес голос хозяина.

— Боже мой, ну сколько же это может продолжаться! — с отчаянием вскричала Сильвия. — Неужели нельзя хоть немного помолчать!

— Друзья мои, ввиду вполне своевременной кончины мистера Слеймона, может быть, мисс Сильвия Инглсби объяснит нам, почему за все время общения с мистером Слеймоном она так и не смогла преодолеть последствия его низкого происхождения?

— Что вы хотите этим сказать? — крикнула Сильвия. — Перестаньте меня терзать!

Питер взял ее руки в свои и начал их нежно поглаживать.

— А нельзя ли нам всем перейти в спальню и закрыться там, чтобы не слышать больше этот кошмар?

— Мы его услышим и там, — тихо сказал доктор Рид, уткнувшись лицом в ладони. — У него тут повсюду громкоговорители.

— Я хочу сказать, друзья мои, — спокойно продолжал голос, — что, если бы мисс Инглсби уделила небольшую часть времени, занятого так называемой адвокатской деятельностью, ознакомлению мистера Слеймона с основами хорошего вкуса, возможно, он сейчас по-прежнему оставался бы в живых.

Сильвия задрожала и сжалась; казалось, она пытается поглубже спрятаться в себя. Питер продолжал держать ее за руки, пытаясь таким образом хоть как-то поддержать ее.

— Дайте мне кто-нибудь еще сигарету, — пробормотала она. — Спасибо, — сказала она доктору Риду, который поспешил выполнить ее просьбу. — Как вы думаете, он на этом успокоится?

— Неужели в этом доме нет ни одного уголка, где она могла бы спрятаться от этого голоса? — вполголоса сказал Хэнк, обращаясь к Джин. — По-моему, она вот-вот упадет в обморок.

— Ни одного: ты же слышал, что сказал доктор Рид. Тут всюду громкоговорители, — прошептала Джин в ответ. — Еще немного, и она не выдержит. Я никогда не видела ее такой.

— Если вы осмотрите кресло, которое занимал мистер Слеймон в момент своей злополучной кончины, — продолжал голос, — вы заметите, что украшающая его богатая резьба в стиле рококо позволяет замаскировать маленькую кнопку в каждом подлокотнике и в каждой передней ножке. При нажатии на эти кнопки рядом с ними выдвигается по иголке, каждая из которых может впрыснуть в кровь сидящему в кресле человеку тетраэтилсвинец в количестве, вполне достаточном, чтобы в считанные мгновения лишить его жизни. Когда несколько минут тому назад выключился свет, мистер Слеймон, который уже находился в состоянии нервного напряжения, вызванного известием о его неминуемой гибели, крепко сжал руками подлокотники и характерным судорожным движением обвил ногами передние ножки кресла. Если вы помните, и та, и другая реакция была типичной для нашего усопшего друга. Если бы у мистера Слеймона хватило самообладания, чтобы продолжать спокойно сидеть после того, как выключился свет, возможно, завтра утром он, как обычно, пришел бы в свой кабинет. Уважаемые дамы и господа, такова была моя роль в схватке с мистером Слеймоном. Однако косвенную и потому куда более интересную роль здесь сыграла мисс Сильвия Инглсби. Мистер Слеймон многому научился под руководством мисс Инглсби. Однако ей так и не удалось воспитать в нем хороший вкус. Почему я знал, что мистер Слеймон выберет именно то кресло, которое ему предназначалось? Да потому, уважаемые дамы и господа, что это кресло было включено в обстановку особняка в расчете на то, что оно понравится мистеру Слеймону. Как видите, мистер Слеймон остановил свой выбор на единственном кресле в этой комнате, соответствующем представлениям об исключительно плохом вкусе.

Сильвия выронила сигарету из своей внезапно ослабевшей руки, и та упала прямо на ковер. Питер наступил на ее тлеющий кончик, и это движение отвлекло внимание Сильвии от радиоприемника. Не в силах больше владеть собой, она вырвала свои ладони из рук Питера и закрыла ими лицо.

— Сильвия! Сильвия, дорогая! — ласково окликнула ее Джин, направляясь к ней.

Сильвия вздрогнула и подняла на нее невидящий взгляд.

— Оставьте меня в покое! — пронзительно закричала она. — Оставьте меня в покое! Ради Бога, дайте мне выйти отсюда! Если эта штуковина заговорит снова… Питер, отпусти меня! Я хочу выйти отсюда, и я отсюда выйду!

Она стремглав метнулась к двери и широко ее распахнула. Послышался гулкий звук ее стремительных шагов по каменным плиткам двора.

— Не подпускайте ее к наружной двери! — крикнул Питер, но она опередила всех и заколотила кулаками по дверной обшивке.

— Выпустите меня отсюда! — кричала она. — Слышите? Вы…

В тот момент, когда остальные наконец догнали ее, голос Сильвии оборвался. Послышался громкий треск, между ее пальцами и дверной ручкой ярко полыхнула голубовато-зеленая вспышка, и тело Сильвии оцепенело под воздействием мощного электрического разряда. Все застыли в немом ужасе, а доктор Рид судорожным движением прикрыл глаза рукой. На мгновение белая фигура Сильвии замерла, подрагивая от бежавшего по ней тока, затем внезапно, прежде чем невольные свидетели происходящего успели содрогнуться от охватившего всех жуткого страха, тело несчастной женщины обмякло и распласталось на каменных плитках патио.

Питер схватил Хэнка за руку, и глаза их встретились. Хэнк молча кивнул, как будто не в силах был смотреть на Питера или на облаченное в белый атлас неподвижное тело Сильвии.

— Сильвия покончила с собой, — сказал он голосом, который звучал так глухо, как будто он говорил сквозь подушку. — И это я помог довести ее до этого.

Джин издала странный горловой звук, и все резко повернулись к ней, а доктор Рид инстинктивно протянул руку, чтобы поддержать ее. Однако Джин неподвижно стояла, не отводя глаз от двери.

— Доктор Рид был прав, — сказала она голосом, в котором появился непривычный металлический звук, — когда сказал, что она лишится рассудка, если что-нибудь заставит ее потерять самообладание. Ведь эта дверь все время была здесь.

— Но сейчас можно сказать, что ее нет! — воскликнул Хэнк, глядя на дверь с таким видом, как будто на него внезапно нашло озарение. — Ток отключился. Она не могла бы упасть, если бы он его не выключил.

Остальные трое вздрогнули. Питер протянул было руку к двери, но тут вдруг в воздухе над ними раздался сухой смешок.

— Друзья мои, достаточно с нас одного самоубийства, — произнес холодный, насмешливый голос хозяина. — Ток в двери был отключен только на мгновение. Сейчас дверь снова так же опасна для жизни, как и несколько минут назад.

Хэнк беспомощно застонал. Джин внезапно шагнула вперед.

— Сильвия! — закричала она. — Сильвия!

Она упала на колени рядом с лежащей перед ними фигурой в белом атласе. Остальные с опаской наклонились над ней. Хэнк попробовал нащупать пульс на безжизненном запястье.

— Мертва, — сказал он глухим голосом.

— Этого не может быть! — воскликнула Джин. — Сильвия никогда в жизни не теряла головы.

— А сейчас она ее потеряла, продержавшись дольше, чем смог бы продержаться любой из нас, — сказал Хэнк. — Ты верно сказала, что доктор Рид был прав. Дверь действительно была там все время, но она забыла, что эта дверь предназначена именно для такого убийства.

— Я… я готов заплакать, как маленький ребенок, — сказал Питер.

— Она была удивительной женщиной, самой красивой и самой умной из всех, кого мы знали! — воскликнула Джин, а затем вдруг крикнула: — Слушайте!

Все замерли и в ужасе переглянулись: через открытую входную дверь гостиной до них донесся мелодичный звон часов. Наступил час ночи.

 

Глава восьмая

Хэнк закрыл лицо руками.

— Я не вынесу этого, — сказал он. — Сильвия обезумела, и я ей в этом помог.

Питер положил ему руку на плечо. Они снова собрались в гостиной вокруг радиоприемника, который по-прежнему притягивал их к себе, несмотря на то, что вызывал страх. Без золотоволосой, наряженной в белый атлас Сильвии комната стала выглядеть особенно зловеще. Лишь сейчас все начали понимать, какой поддержкой для них было ее ледяное самообладание.

— Ты не виноват, Хэнк, — сказал Питер. — Мы все думали о том же, о чем ты сказал вслух. При таком диком напряжении никого нельзя осуждать за то, что он сказал нечто такое, чего в другой момент наверняка не сказал бы.

— Так или иначе, причиной всему были не твои слова, — добавила Джин дрожащим голосом, хотя и старалась держать себя в руках. — Причиной всему был голос из радиоприемника, этот ужасный голос, который сказал, что Тим погиб именно из-за нее. Такое кого угодно сведет с ума.

Хэнк отрицательно покачал головой.

— Нет, — настойчиво продолжал твердить он. — Нет. Впервые в жизни Сильвия потеряла самообладание, и это я довел ее до этого.

На мгновение все замолчали и тут же в страхе вздрогнули, услышав легкий шум из радиоприемника.

— Наши ряды несколько поредели, — сказал голос. — Я вижу, что из числа моих гостей лишь четверо смогут теперь насладиться самой интересной, на мой взгляд, частью нашей сегодняшней программы: доктор Марри Чеймберс Рид — знаменитый деятель высшей школы, сведения о научной карьере которого можно найти не только в справочнике «Кто есть кто», но и в многочисленных периодических изданиях, посвященных ведущим деятелям научного мира, мисс Джин Трент — очаровательная сладкоголосая Джин Трент, красавица Джин Трент, рожденная от сияния звезд и цветочного лепестка…

— Да замолчи же ты! — крикнула Джин.

— …Мистер Питер Дейли, который добился упоминания в справочнике «Кто есть кто», несмотря на враждебное к нему отношение со стороны мисс Трент, Питер Дейли, интересный собеседник и замечательный талант; и мистер Генри Аббот, восхитительный дилетант, уменьшительно-ласкательно именуемый Хэнком. Могу сказать, что все эти четыре моих противника достойны чрезвычайно больших усилий с моей стороны. Жизнь их заслуживает самого увлекательного конца. Ибо, друзья мои, можете не сомневаться: все вы будете мертвы до наступления утра.

— Будь ты проклят! — пробормотал Хэнк.

Все вяло переглянулись, не говоря ни слова. В гостиной было очень душно. Проветрить ее можно было, лишь открыв дверь или окна, выходящие в патио, где стояли гробы с их ужасным содержимым, но даже мысль об этом вызывала у них содрогание. В дополнение к духоте в комнате стало невыносимо жарко, а под потолком висели сизые облака сигаретного дыма.

Доктор Рид отправился за сигаретой к стоявшему в углу столику. Питер пошел следом, остановился около него, прислонившись к стене, и о чем-то тихо заговорил с профессором. Хэнк подошел к Джин, сел рядом с ней и накрыл рукой ее ладонь. Она подняла на него взгляд и благодарно улыбнулась. Хэнк наклонился к ней и вполголоса сказал:

— Джин, посмотри на меня.

Она снова подняла на него взгляд.

— Что ты думаешь о Питере?

— Я не знаю, — ответила она почти шепотом. — У него есть мотив убить меня. Я уже об этом говорила. Но с какой стати ему убивать Сильвию, и Маргарет, и Джейсона Осгуда, и этого незнакомца, который выпал из шкафа? Хэнк, я слишком напугана, чтобы что-то анализировать.

— Питер мне нравится, — с сомнением в голосе сказал Хэнк. — Но мне совсем не нравится доктор Рид, а после всего, что мы видели, Джин, я не могу отделаться от мысли, что за ними обоими не мешало бы как следует понаблюдать. Я как-то не могу себе представить, чтобы все это было делом рук одного человека. Слишком уж хорошо все получается.

Джин поежилась.

— Хэнк, ты не принесешь мне сигарету? Я вся дрожу.

Хэнк поднялся.

— Они лежат на столике там, в углу, где беседуют доктор Рид с Питером. Пойдем со мной. Может быть, нам удастся услышать, о чем они говорят.

Она пошла за ним, но когда они приблизились к столику, Питер и доктор Рид отошли от него и сели в кресла на другом конце комнаты.

— Продолжайте, — осторожно, вполголоса сказал Питер. — Чем угрожал вам Хэнк?

— Собственно говоря, это трудно назвать угрозой, — ответил доктор Рид. — Просто примерно через неделю после его увольнения он пришел ко мне в кабинет и сказал, что, по его мнению, научный мир очень много выиграл бы от моей смерти.

Питер кивнул:

— Я не стараюсь собрать против кого-то улики. Я просто пытаюсь разобраться в происходящем. Мы оба уверены в том, что кто-то это делает.

— И я по-прежнему считаю, — твердо сказал профессор, — что этот кто-то — один из нас.

— Это ужасное утверждение, доктор Рид, — послышался голос Джин за их спинами.

Он вздрогнул и обернулся. Джин подошла к нему и села в соседнее кресло.

— Вы только и знаете, что твердите об этом, — продолжала она. — Не пора ли прекратить разговоры на эту тему? Мы и так настолько напуганы, что не можем толком собраться с мыслями.

Доктор Рид невозмутимо посмотрел на нее.

— Причина, по которой нам трудно собраться с мыслями, — сказал он, — лишь отчасти состоит в том, что наши умственные способности притуплены ужасом того, что мы увидели, и страхом перед тем, что может произойти. Кроме этого, думать нам мешает находящийся в этой комнате человек, который задумал нас уничтожить. Этот человек, кто бы он ни был, включается в наши разговоры якобы для того, чтобы принять в них самое живое участие; на самом же деле он всячески уводит нас в сторону от разгадки и старательно усыпляет наше внимание.

Он поочередно с вызовом посмотрел на каждого из остальных трех гостей.

— Таким образом, — сказал Питер, — вы продолжаете считать, что наш убийца находится среди нас?

— Я в этом абсолютно уверен.

— Хотя я по-прежнему не согласен с вами, — сказал Питер, — если вы правы, вы поступаете очень глупо, говоря все, что думаете. Собственно говоря, все мы ведем себя глупо, потому что даем ему прекрасную возможность понаблюдать за нашей реакцией и увидеть нашу полнейшую беспомощность.

Джин, которая сидела, нервно теребя носовой платок, посмотрела на пару скрещенных рапир, висевших на стене над радиоприемником.

— Мне все равно, здесь он или нет, — тихо сказала она. — Мы в самом деле совершенно беспомощны в его руках. И нам не помогут ни разговоры, ни молчание. Чем просто так ждать, не лучше ли нам разом покончить со своими страхами, вонзив в себя эти клинки?

— Да, — с отчаянием в голосе сказал Хэнк. — Над нами нависло нечто ужасное, нечто страшное и зловещее, уносящее всех нас по одному. И от этого некуда спрятаться. Кто-то наблюдает за нами и посмеивается, видя наше беспомощное барахтанье и зная, что нам никуда от него не деться.

— И каждый из нас, кого сюда сегодня заманили, — напомнил остальным доктор Рид, — поступил так, как было предсказано: подставил свое самое уязвимое место. У миссис Чизолм был секрет, и он послужил причиной ее гибели. Все остальные целенаправленно бросились навстречу своей смерти. Если бы мы спокойно сидели и не теряли головы перед лицом всего этого кошмара, смерти можно было бы избежать.

Хэнк поднялся и налил себе рюмочку.

— Хороший совет, — сказал он, — только я сейчас никак не могу сидеть спокойно. У меня буквально каждый нерв на пределе.

— Что касается меня, — продолжал доктор Рид, — я намерен оставаться на месте и никак не реагировать на любые его провокации. Я не пойду навстречу своей смерти подобно тому, как это сделали мои несчастные друзья. Быть может, и вам было бы лучше выбрать подобную линию поведения.

— Я слишком перепуган, чтобы анализировать происходящее, — сказал Хэнк. — У меня такое ощущение, будто в моей голове что-то разламывается.

Джин поджала под себя ноги и тяжело вздохнула.

— Я не могу ни думать, ни действовать, — прошептала она, едва шевеля онемевшими губами. — Я могу только ждать.

Питер ничего не сказал и лишь продолжал курить, делая быстрые, нервные затяжки. Пепельницы рядом с ним были заполнены грудами окурков.

Хэнк рухнул в кресло и уткнул лицо в ладони.

— По-моему, я схожу с ума, — хрипло сказал он. — Мне кажется, что мой мозг буквально трещит по всем швам. Я не могу спокойно усидеть на месте и в то же время боюсь двигаться. В этой комнате любое кресло может оказаться орудием смерти. Любая из этих спичек может взорваться, когда ее зажжешь. Это дом смерти, начиненный смертельными ловушками, и…

— Хэнк, ради Бога, помолчи! — взмолилась Джин.

— В самом деле, не лучше ли вам помолчать? — резко сказал доктор Рид.

Питер достал еще одну сигарету и закурил ее от предыдущей.

— Друзья мои, — произнес голос хозяина. Джин пронзительно закричала, и ее всю затрясло; Хэнк вздрогнул, как будто его ударили; Питер и доктор Рид продолжали сидеть на своих местах, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Вам нет нужды испытывать опасения по поводу каких-либо ядов, спрятанных в этой комнате. Я немало удивлен тем, что вы считаете меня неспособным придумать для вас восемь различных способов смерти и настолько бездарным, чтобы снова демонстрировать приспособления, которые вам уже знакомы и потому могут лишь нагнать на вас скуку. Позвольте мне заверить вас, что в этой комнате не спрятан никакой яд и вы можете спокойно выбирать любое кресло, любую сигарету, любую спичку, любой напиток. Позвольте мне также напомнить вам: единственное, что вам угрожает, — это опасность проиграть мне в том конкретном состязании, которое я задумал для каждого из вас. Никому из вас не грозит смерть, предназначенная для кого-то другого из нашей компании. Никто из вас не погибнет случайной смертью. Каждый из вас умрет так, как я задумал, или останется в живых вопреки моим стараниям.

Голос умолк, и в комнате воцарилась зловещая тишина. Джин еще глубже вжалась в кресло.

— Он слышит все, что мы говорим. — Голос ее дрожал. — Он видит все, что мы делаем. Ну где же ты прячешься? — спросила она, подавшись в сторону радиоприемника.

— Ты думаешь, что ты в полной безопасности, правда? — вдруг воскликнул Питер, обращаясь к радиоприемнику. — Ты думаешь, у нас не хватит соображения найти тебя? Что ж, похоже, ты прав.

Он последовал примеру Хэнка и тоже подкрепился спиртным. Затем, не находя себе места, подошел к окну и посмотрел на небо, по которому неслись рваные облака, скрываясь из виду за окружавшей патио стеной.

— Улица так близко от нас, — сказал он. — Но мы не можем попасть туда. Меня больше всего выводит из себя полная продуманность происходящего и чрезвычайная самоуверенность подлеца, который все это задумал. Уж очень ловко все у него получается. Нас он заставляет блуждать в потемках, а сам при этом сохраняет убийственное спокойствие.

Он прошел через всю комнату и остановился перед радиоприемником.

— Будь ты проклят! — сказал он, глядя на шкалу приемника.

Никто из остальных не произнес ни слова. Они сидели в тоскливой тишине: взаимное недоверие не давало им продолжать беседу. Тишина эта была страшнее всяких криков и проклятий. Казалось, даже часы на стене дрожат и задыхаются от напряженного ожидания. Минута летела за минутой, но никто не предпринимал никаких попыток вырваться из западни. Потерпев столько поражений, они теперь просто ждали, что же будет дальше. Вдруг Питер, который продолжал стоять рядом с радиоприемником, обвел взглядом полную табачного дыма комнату, и лицо его исказила гримаса ужаса.

— Свет снова гаснет! — закричал он.

Руки Джин невольно потянулись к ее перехваченному судорогой горлу. Медленно, почти незаметно комната погружалась во тьму.

— Который сейчас час? — едва слышно спросил доктор Рид с посеревшим лицом.

— Без четверти два, — сказал Хэнк.

Никто не двинулся с места. Парализованные страхом, они молча наблюдали за тем, как тускнеет свет. Казалось, страх, подобно наркотику, отнял у них всякую способность мыслить. Темнота надвигалась на них подобно какому-то мерзкому ползучему существу. Тишину в комнате нарушал лишь звук их учащенного, судорожного дыхания. Нервы каждого были настолько напряжены, что они не могли даже закричать. В комнате становилось все темнее. Наконец свет погас совсем, и наступила кромешная тьма. Кто-то из мужчин тяжело вздохнул, а из горла Джин вырвался звук, похожий на хрипение. После этого тишина показалась еще более глубокой и зловещей в непроглядном мраке. Вдруг прозвучали негромкий хлопок и звон разбитого стекла.

Тотчас же в комнате раздались вскрик и полный ужаса вопль, а следом за ними — грохот кресел, опрокинутых кем-то в попытке на ощупь спрятаться куда-нибудь.

— Есть здесь кто-нибудь? — закричала Джин.

— Я, — послышался голос Питера. — Джин! Где ты?

— Здесь! — крикнула она. — Я здесь! Я стою не двигаясь. Питер, ты можешь ко мне подойти?

Было слышно, как он споткнулся, зацепившись ногой за ковер.

— Я здесь! — снова крикнула Джин и вытянула перед собой руки. Спустя мгновение он ухватился за них.

— Не отпускай мои руки, — прошептал он. — Кто знает, что тут еще может произойти. Что это?

В углу рядом с одним из фасадных окон кто-то тихо застонал.

— Хэнк! Доктор Рид! — позвал Питер. — Где вы? Кто из вас ранен?

Ответа не последовало.

— Посмотри! — пронзительно закричала Джин. — Питер! Окно!

В темноте они с трудом разглядели неясные очертания окна. Они знали, что темный силуэт, который выделялся на фоне окна, — это кресло, в котором до сих пор сидел Хэнк. Чуть выше в промежутке между шторами в окне виднелось отверстие, окруженное паутиной трещин.

— Кто-то выстрелил через окно… — зашептала Джин, но Питер, не слушая, потащил ее через всю комнату.

— Хэнк! — позвал он. — Хэнк!

Подойдя к окну, они попытались на ощупь найти его.

— Вот он, здесь! — сказала Джин. — Хэнк!

Она попробовала потрясти его за плечи, затем охнула и отшатнулась, прижавшись к Питеру.

— Что случилось? Ты ранена?

— Нет, но я больше не могу прикоснуться к нему! Питер, я почувствовала кровь, такую липкую, у него на голове…

Чувствуя, что она вся дрожит и готова упасть в обморок, он обнял ее за плечи. В это мгновение вспыхнул свет. Не успели Джин и Питер вздрогнуть от неожиданности, как часы на стене пробили два.

Комната была в беспорядке: ковер сбился, два кресла валялись на боку, торшер был опрокинут на софу. Однако Джин и Питер этого не замечали: они, не отрываясь, смотрели на Хэнка, который полулежал в кресле. По его голове тонкой струйкой текла кровь.

— Он жив, — сказал Питер. — Он дышит. Хэнк!

Хэнк поднял голову и затуманенным взглядом посмотрел вокруг, затем поднес дрожащую руку ко лбу.

— О боже! — сказал он, растерянно глядя на свои пальцы.

— Ты не убит, — сказала Джин. — Хэнк, ты слышишь? Он выстрелил через окно, он промахнулся.

Хэнк слабо улыбнулся:

— Нет, я не убит, хотя было мгновение, когда мне показалось, что все кончено. Питер, ты не нальешь мне чего-нибудь выпить? Боже мой!

Он смотрел куда-то мимо них. Они обернулись, чтобы взглянуть, что же он там увидел. В кресле позади Джин и Питера мешком лежал доктор Рид. На его груди медленно расплывалось алое пятно.

Питер бросился к нему. Хэнк и Джин с испуганными лицами наблюдали за тем, как Питер тщетно пытался нащупать пульс на тонком белом запястье профессора.

— Он мертв? — чуть слышно спросила Джин.

Питер кивнул и перевел взгляд на разбитое стекло в окне.

— Понятно, что тут произошло, — сказал он. — Стреляли через окно и целились при этом в доктора Рида. Хэнк оказался как раз между ним и тем, кто стрелял, и пуля зацепила ему голову. Пистолет, очевидно, был с глушителем, иначе выстрел прозвучал бы громче.

— Тебе не лучше, Хэнк? — встревоженно спросила Джин.

— Да, уже лучше. Я даже не столько ранен, сколько оглушен. Ты не дашь мне чего-нибудь выпить?

— Конечно. — Она подошла к столику, на котором стояли бутылки. — Коньяк?

— Спасибо.

Джин отнесла Хэнку рюмку и носовым платком вытерла ему кровь со лба.

— Кровь уже почти совсем остановилась. Видимо, пуля лишь зацепила тебя вскользь.

Хэнк залпом выпил коньяк и встал:

— Только и всего-то? А я-то разохался, как дитя малое. Мне ведь показалось, что я чуть ли не убит. Питер, ты уверен, что профессор мертв?

— Да. Насколько я могу судить, пуля попала ему прямо в сердце. Должно быть, он умер в ту же секунду.

Хэнк содрогнулся и опустился на софу.

— В самом деле, я веду себя совсем, как ребенок, — сказал он. — Но я все никак не приду в себя. И потом, когда видишь, что погиб человек, которому ты говорил все то, что я говорил сегодня доктору Риду, поневоле чувствуешь себя последним подлецом.

— Перестань винить себя, Хэнк, — обратилась к нему Джин, подходя и садясь рядом с ним. — Все мы сегодня говорили такое, чего в другой обстановке никогда бы в жизни не сказали. Правда, ничего хорошего из этого не получилось: нас осталось только трое.

— Нас осталось только трое, — ошеломленно повторил Хэнк. — Только трое! А было восемь!

— А нельзя ли развернуть это кресло, — взмолилась Джин, — или сделать что-нибудь, чтобы нам не нужно было все время видеть это перед собой?

— Нет, — резко сказал Питер. — Пока нельзя. Я хочу кое-что проверить.

Хэнк взглянул на него:

— Что проверить, Питер?

Питер пристально посмотрел на разбитое окно.

— Я хочу понять, что же именно произошло в момент выстрела, которым был убит доктор Рид. Все кончилось так быстро, что я даже не успел ни о чем подумать, но сейчас мне кое-что пришло на ум.

— Хэнк рывком поднялся.

— Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Меня тоже осенила одна догадка.

Хэнк и Питер вместе подошли к окну и выглянули наружу.

— Джин, я понимаю, что это зрелище не из приятных, — сказал Питер через плечо, — но мне нужно, чтобы еще минуту все оставалось как есть.

— Ничего, ничего, — сказала она. — Я не стану падать в обморок. Кажется, я уже немного успокоилась. Я потерплю.

Она стала наблюдать за Хэнком и Питером, которые принялись разглядывать отверстие, проделанное пулей в окне. Спустя мгновение они переглянулись между собой.

— У нас обоих возник один и тот же вопрос, — сказал Хэнк. — А именно: куда, черт побери, он мог деться?

Питер кивнул. Лицо его выглядело необычно сурово.

— Что там? — спросила Джин, подходя к ним.

— Взгляни сюда, — сказал Хэнк. — Ты помнишь, доктор Рид сидел лицом к окну.

Она взобралась на кресло, в котором до этого сидел Хэнк, и посмотрела поверх их голов на стекло.

— Понимаю, — сказала она. — Он, должно быть, встал прямо за окном и оттуда выстрелил…

— Вот именно, — оборвал ее Питер. — Выстрел, которым был убит доктор Рид, был сделан над головой Хэнка. Отверстие в стекле расположено чуть выше спинки кресла, которое занимал Хэнк. Пуля пробила стекло, зацепила голову Хэнка и попала доктору Риду в сердце, а это означает, что полет ее был направлен сверху вниз.

— Да, — сказал Хэнк, — пуля пролетела сверху вниз, но выстрел не мог быть сделан со стены патио, потому что тогда пуля угодила бы в пол, не долетев до доктора Рида.

— В таком случае, — заключил Питер, глядя прищуренными глазами на Хэнка и Джин, — это означает одну-единственную вещь.

— Он находится в патио! — воскликнула Джин.

— Он находится в патио, — сказал Хэнк, — если только не отключил ток в одной из дверей и не выбрался на крышу.

— Так, может быть, мы пойдем и поищем его? — нетерпеливо предложила она. — Ну, пожалуйста!

Она спрыгнула с кресла.

— Мы можем вооружиться вот этими рапирами… — С этими словами Джин забралась на другое кресло и стала снимать со стены рапиры, висевшие крест-накрест над радиоприемником.

— У него пистолет, — торопливо продолжала она, — но ведь вас же двое.

Джин стояла на кресле лицом к ним, держа в руках рапиры. Питер с сомнением посмотрел на нее.

— Не глупи, — твердо сказал он. — Убийца вооружен, а от рапир хоть какой-то толк может быть лишь на близком расстоянии. Если он действительно находится в патио, то, выйдя туда, мы тем самым вручим ему свои жизни, как карты на подносе.

Джин сошла с кресла и бросила рапиры на пол.

— Ты хочешь сказать, что боишься?

— Да, — искренне сказал Питер.

Хэнк неодобрительно улыбнулся, видя ее окаменевшее лицо.

— Ты знаешь, он ведь прав. Питер, в сущности, сейчас единственный из нас, кто мог бы вступить с ним в единоборство. Конечно, смелости тебе не занимать, но ты такая крошка, что он, наверное, мог бы одной рукой перебросить тебя через стену. А что касается меня, у меня все еще немного кружится голова.

Джин уныло опустилась в кресло.

— На это нам смотреть больше незачем, — сказал Питер и рывком развернул кресло, стоявшее напротив окна, поставив его лицом к стене.

Джин с усталым видом оперлась подбородком на руку.

— Вы думаете, он все время был здесь? — спросила она тихим дрожащим голосом.

— Я не знаю, — сказал Хэнк. — Я совершенно не понимаю, что происходит. И, наверное, этого не понимает никто, кроме нашего хозяина.

— Разумеется, ваш хозяин прекрасно понимает, что происходит, — послышалось из радиоприемника.

— А иди ты к черту! — крикнул Хэнк, резко поднимаясь на ноги. — Ну, скажи нам тогда, отчего умер доктор Рид?

— Причиной его смерти, друг мой, был выстрел из пистолета.

Хэнк с приглушенным стоном снова опустился в кресло.

— Он сведет меня с ума, — сказал он слабым голосом.

— Как я тебя понимаю, — сказала Джин. — Я сама только и думаю, что вот-вот не выдержу, и еще, что мне придется…

Голос ее звучал все тише и тише, пока не затих совсем. Она взглянула на Питера, который стоял около двери в спальню, не отрывая взгляда от радиоприемника.

— Я должен извиниться за небольшое неудобство, причиненное моему юному другу, — продолжал голос хозяина. — Однако мне нужно было добиться, чтобы мой противник проиграл схватку со мной с минимальными неудобствами для себя. Поэтому смерть его должна была быть мгновенной и, следовательно, безболезненной. Чтобы попасть ему в сердце, я должен был тщательно прицелиться. В темноте я едва мог разглядеть очертания головы мистера Аббота. Я знал, что мне придется задеть его, но вместе с тем был уверен, что его рана окажется всего-навсего царапиной.

— Хэнк, это ужасно! — воскликнула Джин. — Он же мог убить тебя.

— Но ведь не убил же — по крайней мере пока, — мрачно сказал Хэнк.

— И вот теперь наша приятная компания сократилась до трех человек, трех замечательных гостей. Я не буду занимать ваше внимание приблизительно еще полчаса. Отчего бы вам тем временем не развлечься, скажем, игрой в бридж?

— Да замолчи же ты! — вскакивая с места, вскричала Джин. — Замолчи же ты наконец! С какой радостью я убила бы тебя своими собственными руками, — медленно добавила она.

Казалось, страх без остатка сгорел в пламени ее гнева. С выражением беспомощной ярости она пристально посмотрела на радиоприемник.

Питер внезапно шагнул вперед.

— А через полчаса ты собираешься всех нас убить, Голос? — спросил он.

— Перестань, — с измученным видом тихо сказал Хэнк. Мы и так вволю его наслушались.

Он потер лоб ладонью.

— Боюсь, царапина оказалась глубже, чем я думал, — добавил он.

— В самом деле? — сказал Питер, с озабоченным видом подходя к Хэнку. — Если бы мы не были до смерти перепуганы, мы бы не допустили, чтобы ты там сидел. А сейчас нужно что-то сделать с твоей головой, чтобы снова не пошла кровь.

— Я чувствую себя нормально, — сказал Хэнк. — Только голова немного побаливает.

— Кажется… — Джин заколебалась, прежде чем назвать имя, — кажется, Маргарет сказала, что, когда она осматривала ванную комнату, она видела там липкий пластырь и кое-что из медикаментов.

— Правда? — сказал Питер. — А я не помню.

Он едва заметно улыбнулся.

— Мне кажется, это было так давно.

— Бедная Маргарет, — пробормотал Хэнк.

— Пойдем в спальню, — позвал его Питер. — Нам нужно обработать тебе голову.

— Можно, я пойду с вами, — попросилась Джин. — Я боюсь оставаться тут одна. Вдруг эта тварь войдет сюда из патио.

— Конечно, ты боишься, — сказал Питер. — Вот и я тоже боюсь. Пойдем, Хэнк. Нельзя допустить, чтобы ты потерял сознание.

Джин открыла дверь в спальню и в нетерпении остановилась на пороге, ожидая, когда Хэнк поднимется на ноги.

— Ну, пойдем же, — заторопила она его. — Я не могу оставаться здесь, рядом с этим в кресле.

Питер и Хэнк последовали за ней в спальню. Хэнк с облегчением сел на край кровати в ожидании, когда Питер принесет йод и ролик липкого пластыря из шкафчика в ванной комнате.

— Вот, я принес, что нужно, — сказал он. — Правда, нет ножниц, чтобы разрезать пластырь, но я, наверное, смогу оторвать, сколько нужно.

— А почему бы тебе не использовать столовый нож? — предложила Джин.

— И пойти для этого на кухню? — спросил Хэнк, и его передернуло. — Не стоит.

— Пластырь очень трудно разорвать, — настаивала на своем Джин. — Если Питер приклеит полоску тебе на голову, а потом попытается оторвать ее от ролика, он может повредить ранку, и она снова начнет кровоточить.

Вдруг она сосредоточенно нахмурилась:

— Мне помнится, я видела столовое серебро в ящике буфета. Вы не помните, как Маргарет уронила кофейную ложку и Хокинс достал ей оттуда другую?

— А ты наблюдательная, малышка, — с улыбкой заметил Хэнк, а Питер добавил:

— Я посмотрю, нет ли в этом ящике ножа. Подождите-ка минутку.

— Мы пойдем все вместе, — сказал Хэнк поднимаясь. — Здесь ведь всякое может произойти.

— Что верно, то верно, — добродушно согласился Питер.

Хэнк и Джин подошли к двери и стали оттуда наблюдать за Питером, который отправился к стоявшему в столовой буфету.

— Кажется, верхний правый ящик, — вдогонку ему сказала Джин и посмотрела на Хэнка: — У тебя очень болит голова?

— Чертовски ноет, — ответил он, улыбаясь ей сверху вниз. — Только и всего. Джин, я должен сказать, что, несмотря на весь кошмар, который ты нынче пережила, ты сейчас выглядишь так же привлекательно, как в тот момент, когда вошла сюда.

— Спасибо. А то я уже забыла, что можно вообще как-то выглядеть. Все это было так ужасно.

Она старательно уводила взгляд в сторону от кресла, в котором покоились останки доктора Рида, хотя с того места, где она стояла, была видна только спинка этого кресла.

— Вот все, что мне удалось найти, — сказал Питер, возвращаясь к ним со столовым ножом в руке. — Может быть, этим ножом не разрежешь ничего, что тверже хлеба, но мы попробуем. Пойдем, Хэнк. Тебе с твоей головной болью лучше всего снова устроиться на кровати. Джин, держи йод. Ты можешь нанести его пробкой. Хотя нет, не надо, ведь в ванной комнате на вешалке висит несколько полотенец. Ничего страшного не будет, если мы запачкаем одно из них йодом.

— Я принесу полотенце, — сказала она и пошла в ванную комнату. Хэнк снова сел на край кровати, а Питер начал разматывать пластырь.

— Вот, пожалуйста, — сказала Джин, возвращаясь из ванной. — Только вот воды нет, а то я смочила бы полотенце и промыла ему лоб. Я попробовала открыть кран, но вода перекрыта.

— Он нас об этом предупреждал, — напомнил ей Хэнк.

— Можно было бы использовать минеральную воду из бутылки, — сказала она извиняющимся тоном, — но я одна туда не пойду.

— Мне как-то даже не совсем удобно, что вы так обо мне беспокоитесь, — обратился к ним Хэнк. — В конце концов не так уж сильно я пострадал. Вот только голова болит.

Джин вытерла кровь и следы пороха с его лба.

— Питер, а ты умеешь обращаться с пластырем? — спросила она. — Сама-то я не умею.

Питер уклончиво улыбнулся:

— Может быть, у меня и не слишком хорошо получится, но я постараюсь. Помажь-ка вот здесь йодом.

Джин принялась обрабатывать ранку:

— Тебе не больно, Хэнк?

— Почти совсем не больно. Пощипывает немного, но этого следовало ожидать. Уж лучше потерпеть, как щиплет йод, чем отправиться на тот свет.

Питер поморщился:

— Это верно, только хватит говорить об этом, а то я разнервничаюсь и не сумею ровно положить пластырь. Джин, добавь еще немного йода вот здесь, спереди.

Она выполнила его просьбу и отошла к двери, а Питер наложил на ранку полоску пластыря.

— Это все, что я сейчас могу сделать, Хэнк, — сказал он, — но теперь ты хотя бы сможешь спокойно подождать, пока не обратишься к врачу. Не шевели головой, а то я могу сделать тебе больно. Обопри ее на руки. Вот так-то лучше.

Он наклонился над Хэнком, аккуратно наклеивая пластырь.

— Как полезно иметь в доме эту липкую штуковину. А еще нам повезло, что он оставил для нас йод. Должно быть, он предполагал, что ему придется кого-то слегка ранить, вот и приготовил… А ну-ка, мерзавец, попробуй теперь вытворить еще какую-нибудь из своих штучек!

С этими словами Питер быстрым ловким движением залепил ему глаза пластырем. Хэнк бросился на него с криком, в котором смешались ярость и страх, но Питер отбросил его на кровать и, придавив коленом тяжело вздымавшуюся грудь Хэнка, крепко схватил его за руки, свел их вместе и обмотал пластырем.

— Будь ты проклят, злодей! — закричал Хэнк, изо всех сил стараясь поднести руки к глазам.

— Лежи смирно! — крикнул Питер. — Теперь ты никуда не денешься. У меня еще много этой липучки, так что веди себя тихо.

Он разорвал ленту пластыря надвое и примотал руки Хэнка к его туловищу.

— Вот так! Не дергайся, раз уж попался.

Еще одним движением он оторвал от ленты оставшийся ролик и с его помощью связал ноги Хэнка. Столовый нож со звоном упал на пол. Питер отступил назад и посмотрел на лежащее на кровати извивающееся тело.

— Ну вот, теперь можешь успокоиться.

Он неторопливо начал обматывать беспомощное тело Хэнка пластырем, не обращая внимания на его яростное рычание. Затем, поднявшись, он посмотрел на Хэнка с выражением крайнего презрения на лице, чего тот, естественно, не увидел.

— А знаешь, ты сейчас выглядишь совсем несимпатично. Извини, что я испортил тебе костюм: эту липучку теперь ничем не отчистишь. Но, как я уже сказал, хороший ролик пластыря — очень полезная вещь в доме.

Хэнку наконец удалось сесть, и он попытался нащупать пол своими беспомощными ногами.

— Ты, проклятый убийца, ты, коварный злодей, где ты? Как бы я хотел взглянуть в твое мерзкое лицо!

— Это тебе вряд ли удастся. Нет, нет, не пытайся подняться.

Питер наклонился к Хэнку и толчком свалил его обратно на кровать, затем с улыбкой посмотрел на него.

В дверях послышались шаги.

— Не двигайся! — резко и решительно произнес голос за его спиной.

Питер в изумлении посмотрел назад через плечо. Позади него стояла Джин, плотно сжав губы. Глаза ее сверкали, а в руке она держала одну из рапир, которые раньше сняла со стены. Острие рапиры смотрело прямо ему в спину.

— Если ты шевельнешься, я тебя убью. На сегодня достаточно острых ощущений. Пришла пора раскрыть карты.

 

Глава девятая

Хэнк вскочил с удивленным восклицанием, а Питер просто стоял и смотрел на Джин не в силах отвести от нее изумленного взгляда. Она не дрогнула. Глядя ему прямо в глаза, она медленно двигалась вокруг него до тех пор, пока кончик рапиры не уперся ему в бок.

— Отпусти Хэнка, — коротко приказала она.

Питер выпрямился.

— Что происходит? — вырвавшись из его рук, спросил Хэнк. — Что она делает?

— Я щекочу рапирой ребра Питеру, — сказала она. — Если он не сделает, как я велю, следующим умрет он. Пошевеливайся, Питер!

— Боже мой, Джин! — вырвалось у Питера. Было что-то нелепое в стоявшей перед ним маленькой Джин с суровым лицом, полными гнева глазами и темными кудряшками, лихо ниспадавшими ей на лоб, и, даже несмотря на то, что бок ему покалывал острый клинок, ему хотелось рассмеяться. Однако, взглянув повнимательнее на ее лицо, он понял, что Джин не расположена выслушивать смех в свой адрес.

— Не притворяйся, что ты напуган, — твердо сказала она. — Если ты попытаешься схватить меня, я тебя убью. Сними ленту с глаз Хэнка.

— Вот молодчина, — садясь, с одобрением сказал Хэнк. — Мне и правда хотелось бы видеть, что происходит.

— Черта с два я его развяжу, — сказал Питер.

— Я не говорила, чтобы ты его развязывал. Я сказала, чтобы ты снял ленту с его глаз. Ну, давай же. Я не шучу.

Питер понимал, что она в самом деле не шутит. Он медленно наклонился вперед и сорвал пластырь с лица Хэнка. Джин, не отводя от него клинка, следила за каждым его движением.

— Прощайте, мои брови, — вздохнул Хэнк.

— Готово, — резко сказал Питер. — Но больше я не сниму с него ни кусочка пластыря. Уж лучше пусть ты меня убьешь, чем он.

— Правда? — спросила Джин голосом, в котором не прозвучало ни капельки свойственной ему мелодичности.

— Правда, — сказал Питер, сердито глядя ей в глаза. — А ты перестань ухмыляться, мерзкая тварь! — взорвался он, снова посмотрев на Хэнка. — Джин, ради Бога, приди в себя! Неужели ты не понимаешь, что этот негодяй уже убил сегодня пятерых твоих друзей?

— Что? — удивился Хэнк, переводя взгляд с Питера на неподвижную фигурку Джин. — Знаешь ли, довольно нелепо обвинять человека в убийстве, когда ты сам его чуть не убил.

— Ты…

— Помолчи, Питер, — оборвала его Джин. — Хэнк, ты уверен, что все, что произошло сегодня вечером, — дело рук Питера?

— Да. Я не знаю, как он все это сделал, но я только что понял, как он убил доктора Рида.

— Довольно, — сказала Джин. — Что ты на это скажешь, Питер?

— Разумеется, все эти убийства совершил Хэнк. Это дошло до меня примерно в то время, когда был застрелен доктор Рид. Мы этого не понимали, потому что были слепыми дураками. Именно поэтому я не хотел идти в патио на поиски мифического хозяина. Именно поэтому я настаивал на том, чтобы Хэнк пошел сюда для перевязки головы. Я не слышал, как Маргарет говорила о том, что в ванной комнате есть липкий пластырь, и хотел разорвать простыню, чтобы связать его, но когда ты упомянула о пластыре, я подумал, насколько лучше он подойдет для этой цели, чем что-нибудь другое.

— Ты можешь все это доказать?

— Не все, но я могу сказать достаточно, чтобы убедить тебя в том, что виновником не мог быть никто, кроме Хэнка.

— Ну, хорошо. Хэнк, ты сейчас пока не опасен. Питер, я собираюсь стоять около тебя с рапирой наготове, и если ни один из вас не докажет мне, что все сегодняшние ужасы задумал и осуществил другой, я буду стоять здесь до тех пор, пока не очнется прислуга или кто-нибудь не прорвется сюда с улицы. Хэнк, докажи мне, что все это — дело рук Питера.

— Джин, по-моему, он сумасшедший. Весь вечер я никак не мог понять, кто же творит весь этот кошмар. Не могла понять этого и ты да и все остальные тоже, потому что мы пытались судить об этой безумной твари по себе.

Питер и Джин внимательно слушали его. На лице Питера было написано безграничное презрение. Джин не отводила своих холодных глаз от Питера. Хэнк продолжал:

— Мы пытались выяснить, что же могло подтолкнуть одного из нас к таким ужасным вещам и каким образом все это можно было совершить. Мы и представить себе не могли, что никто из нас, кроме него, не в состоянии совершить ничего подобного. Ведь известно же, что сумасшедшие отличаются особой изобретательностью. Вот почему для нас все это оставалось непонятным. Кажется, я могу сказать, каким образом он изобразил этот голос. Какая-нибудь внешне безобидная штуковина в гостиной, замаскированная под украшение интерьера, служила микрофоном, который он время от времени включал и начинал в него шептать. Радиоприемник усиливал его голос. Вот почему он звучал так неестественно. Возможно, в комнате была целая дюжина таких замаскированных микрофонов, так что он мог говорить, находясь в любом углу. Звук гонга он изображал, слегка ударяя по микрофону стальной пластинкой, а то и просто ногтем. Напомню, что он объяснил причину всех сегодняшних смертей, кроме смерти доктора Рида. Он просто не мог найти подходящего объяснения. Он хотел, чтобы мы подумали, что доктор Рид был убит кем-то, кто находился за пределами комнаты. Мы подошли к окну и решили, что хозяин, по-видимому, прячется в патио. Испугавшись, что там, за окнами, скрывается некая таинственная личность, я пришел сюда и, как последний глупец, угодил прямо в ловушку, приготовленную Питером. Если бы ты сейчас не вошла сюда, не исключено, что меня бы уже не было в живых. Я ни в чем не подозревал Питера до тех пор, пока он не залепил мне глаза этим чертовым пластырем. Тогда-то, разумеется, я понял, что он хочет попытаться убить меня, и вдруг догадался, каким образом Питер убил доктора Рида.

— И каким же образом? — спросила Джин.

Хотя она изо всех сил старалась сохранять хладнокровие, в голосе ее чувствовалось волнение.

— В комнате было совершенно темно, — сказал Хэнк. — Шторы были задернуты, а ночь сегодня безлунная. Питер неслышно проскользнул к окну позади моего кресла, слегка приподнял раму и сел на подоконник. В руке он держал пистолет. Усевшись на подоконник, он опустил окно перед собой так, что рама легла ему на колени, откинулся назад и выстрелил сквозь стекло. Затем он бесшумно поднял окно, слез с подоконника и снова опустил окно, после чего спрятал пистолет и начал на ощупь двигаться по комнате, пока не натолкнулся на тебя. Правда, я не помню, чтобы я слышал какой-нибудь шум от его возни с окном, но ведь нервы у меня были в таком состоянии, что я вряд ли мог бы вообще что-либо заметить.

— Боже мой, Хэнк, и это все, на что ты способен? — Питер рассмеялся с видимым облегчением.

— Что? Что ты хочешь этим…

— Не прерывай меня: теперь моя очередь. Я не прерывал тебя во время твоего представления, но теперь пора и тебе меня послушать. Видишь ли, я знаю, что эту жуткую вечеринку задумал ты. Я знаю, что это ты довел сегодня пятерых моих друзей до смерти. И я знаю, что ты собирался убить меня и Джин.

— Продолжай, Питер! — едва дыша, сказала Джин. Она по-прежнему не отводила от него рапиру, но звучавшая в его голосе торжествующая уверенность несколько успокоила ее.

— Начну сначала. Будь поосторожней с рапирой, Джин. Вначале у меня были сомнения относительно того, мог ли быть хозяином особняка, намеревавшимся всех нас весело перебить, один из участников нашей вечеринки. Ведь я всех их знал и не мог поверить, чтобы кто-то из моих друзей был способен задумать такой кошмар. Но затем в самом начале того, что он называл нашей игрой, я вдруг подумал, что тот, кто решил испытать дьявольский восторг от убийств, не может отказаться от возможности присутствовать здесь и наблюдать за тем, как гибнут его жертвы. Таков склад ума садиста: ему недостаточно знать, что кто-то страдает. Он должен видеть эти страдания, наблюдать за тем, как его жертвы корчатся в агонии. Я не мог понять, каким образом все это происходит, но я знал, что негодяй, скрывающийся за этим ужасным голосом, наверняка находится в одной комнате с нами. Вот почему я настойчиво утверждал, что его тут нет. Я надеялся, что убийца, пытаясь усыпить мое внимание, согласится со мной, но Хэнк поступил умнее: он не задумываясь стал всех уверять, что убийца находится среди нас. Первым прямым подтверждением правильности моей версии о том, что убийца один из нас, был тот факт, что в патио стояли восемь гробов. Если бы убийца действительно собирался уничтожить всех нас, гробов должно было бы быть девять, потому что в этом случае было бы девять трупов, а события сегодняшнего вечера были слишком тщательно спланированы, чтобы оставлять одно из тел без гроба. Очевидно, кто-то собирался уйти отсюда живым, чтобы прислуга засвидетельствовала, что ужин был на восемь персон и в подтверждение их слов было бы найдено восемь мертвых тел. Очевидно также, что человек, который собирался уйти отсюда, был мужчиной. Никто из прислуги не видел нас достаточно близко, чтобы потом официально нас опознать. И вот я стал внимательно следить за тем, не допустит ли убийца какой-нибудь промах. Если бы только я не терял головы, я уже давно понял бы, что за всем этим стоит Хэнк. Но я слишком запаниковал, чтобы вовремя понять это. Хэнк весь вечер выдавал себя, но я очень долго этого не замечал. Но вдруг совсем недавно я понял…

— Что? — вырвалось у Джин.

Хэнк внимательно слушал, и на губах его играла загадочная улыбка.

— Что все это дьявольское представление поставлено Хэнком Абботом! Меня внезапно осенило, что Хэнк был единственным среди нас, кому голос отвечал напрямую. Ты помнишь, Хэнк вскочил с места, изображая приступ страха, и закричал: «Но мы все сидим!» Голос ему тут же ответил: «Сидите не двигаясь, друзья мои». Больше никому из нас он так не отвечал. В тот момент у меня еще не возникло никаких подозрений. О, если бы только они возникли! Именно Хэнк усадил Маргарет в кресло, где был спрятан миниатюрный громкоговоритель. Ты помнишь, когда мы после гибели Осгуда вернулись из патио в дом, как заботливо он подвел тебя к софе и поставил кресла для Сильвии и Маргарет? Хэнк был во Франции с полком майора Чизолма, когда Чизолм так странно погиб в бою, хотя на его участке фронта не было никаких боев. Если Гейлорд Чизолм узнал тогда правду и застрелился, мог узнать об этом и Хэнк. Если бы я только не был так испуган, я мог бы об этом догадаться. Между тем голос продолжал отвечать ему и больше никому из нас. Мои подозрения обрели отчетливую форму, когда Хэнк выстрелил в себя. Тогда ты решила выйти и поискать хозяина особняка в патио. Подумать только: вложить клинок в руку этому негодяю и выйти вместе с ним в темноту! Я сказал, что боюсь выходить из дома, и это было правдой. Именно тогда Хэнк бросился к радиоприемнику с прямым вопросом: «Ну, скажи нам тогда, отчего умер доктор Рид?» Голос немедленно ответил: «Причиной его смерти, друг мой, был выстрел из пистолета». В то время я уже был уверен, что это он, но чтобы окончательно убедиться в своей правоте, я тоже задал вопрос — спросил первое, что пришло мне на ум, но голос ничего не ответил. Вместо этого Хэнк застонал и сказал: «Перестань, мы уже достаточно его наслушались», — или что-то в этом роде. В этот момент я понял, что Хэнк заранее приготовил записи этого жуткого голоса. Тогда я посмотрел на Хэнка и увидел у него на лбу следы порохового ожога, который он ни за что не получил бы, если бы в него стреляли из-за окна. Ты сама стирала порох ему со лба. И вот я уговорил его войти сюда и достал липкий пластырь, который намного лучше подходит для того, чтобы связать преступника, чем носовые платки и разорванные простыни. Хэнк, ну что ты теперь скажешь?

Хэнк не ответил. Он сидел, с любопытством глядя на Питера, и с лица его не сходила насмешливая улыбка.

— Прости меня, Питер, — сказала Джин и опустила рапиру.

Питер торжествующе рассмеялся, затем спросил:

— Хэнк, ты ничего не хочешь сказать, прежде чем мы вызовем полицию?

— Отчего же, конечно, хочу, — любезным тоном сказал Хэнк. — Только вам не удастся ее вызвать. Вам ведь отсюда не выбраться.

— Но мы можем посторожить тебя до тех пор, пока нас здесь не отыщут.

Хэнк пожал плечами.

— Ну что ж, — сказал он, продолжая ехидно улыбаться, — по крайней мере вы не можете отрицать, что благодаря мне наш город стал чище.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Питер.

— То, что сказал. И не надо испепелять меня взглядом. Ты победил, так почему бы тебе не сесть и не насладиться сознанием своего триумфа? Ведь ты теперь отправишь на виселицу человека, который облагодетельствовал город.

— О чем это ты говоришь? — тихо спросила Джин. Она подвинула поближе кресло и устало опустилась в него.

— Самое интересное, — сказал Хэнк, — что уважаемая публика будет требовать моей казни, совершенно не понимая, какую великую услугу я ей оказал. Неужели вы не знаете, кем была эта банда, которую я уничтожил ради все общего блага? Воплощение узколобия, непорядочности и бесчестности. Они стоили Новому Орлеану стольких разбитых сердец и пустых трат, что он теперь и за десять лет вряд ли оправится.

Питер тоже подвинул кресло и сел, не отрывая глаз от Хэнка.

— Говори, говори, мы слушаем, — сказал он.

— Вам, конечно же, известно, как много вполне достойных девушек было отлучено от светского общества благодаря влиянию этой лицемерки Чизолм. И не говорите мне, что вы ни разу не задумывались о том, в каком застое находится научная жизнь университета только потому, что засохший мозг Марри Чеймберса Рида отказывался воспринимать любую идею, не освященную всеобщим многолетним признанием. И не смотрите на меня удивленно, когда я вам скажу, что Джейсон Осгуд нажил свои миллионы, занимаясь деятельностью, которую не назовешь иначе, как воровством. И, разумеется, всякий житель Нового Орлеана, у которого в голове есть хотя бы одна извилина, подтвердит вам, что благодаря устранению тандема Слеймон — Инглсби налогоплательщики наконец-то получат возможность хоть немного перевести дух.

— Но ведь Сильвия говорила, что она бедная! — воскликнула Джин, глядя на него как загипнотизированная.

— Боже мой, да когда она завела эту песню, мне хотелось встать и при всех назвать ее лгуньей. Подождите, когда дело дойдет до утверждения ее завещания. Уже не один год эта сказочка о бедности помогала ей выглядеть невинной овечкой, как только у кого-нибудь хватало смелости заводить речь о ее незаконных доходах. За последние десять лет она выдоила из общественной казны столько денег, что могла бы скупить полгорода. Да, я убил их, но у меня при этом было такое чувство, как будто я раздавил паучье гнездо.

Он умолк и сжал руки в кулаки с видом страдальца за веру. Затем с видимым усилием он поднес кулаки к лицу. Джин вскочила на ноги, вскрикнув:

— Хэнк! Питер, он что-то проглотил!

Питер бросился к нему. Хэнк с издевкой рассмеялся ему в лицо и сказал:

— Друзья мои, а теперь я хочу выполнить свое обещание. Я ведь говорил вам, что если вы одержите верх в игре, я умру у вас на глазах.

 

Глава десятая

— Что он сделал, Джин? — воскликнул Питер. — Ты ведь видела.

— Я не уверена, но, кажется, он куснул перстень, который у него на правой руке, и что-то проглотил: это совершенно определенно.

Хэнк насмешливо приподнял бровь.

— Умненькая девочка, — беззаботно сказал он. — Именно это я и сделал. Видите?

Он протянул к ним свои связанные руки. В оправе перстня зияло отверстие, под которым на пальце виднелись едва заметные следы какого-то белого порошка.

— Это у меня было приготовлено на случай крайней необходимости. Не думаете же вы, чтобы я согласился закончить такой замечательный вечер поездкой в полицейском автомобиле. А какова перспектива торчать неделя за неделей в зарешеченном клоповнике, выслушивая бесконечные споры кучи адвокатов и утешительные речи светских дам? Друзья мои, вы, безусловно, не настолько глупы, чтобы считать, что я, замыслив прелестную смерть для каждого из вас, забыл придумать что-то не менее приятное для себя на случай своего проигрыша.

Питер и Джин смотрели на него, не в силах произнести ни слова. Наконец Джин выпалила:

— Хэнк! Но ведь твой голос совершенно не похож на голос хозяина!

Хэнк невозмутимо посмотрел на нее, откровенно забавляясь:

— Конечно же, нет, деточка. Неужели ты думаешь, что я допустил бы, чтобы наш хозяин говорил моим голосом?

— Хэнк, — не сдавалась она, — но откуда же взялся этот голос?

— А тебе не терпится узнать?

— Черт, — невольно вырвалось у Питера.

— Послушай, Питер, — тихо сказал Хэнк, — а с какой стати ты злишься? Разве ты не имел удовольствия побывать на самой оригинальной вечеринке за всю историю Нового Орлеана? Разве тебе не удалось спасти свою драгоценную жизнь, несмотря на столь тщательно разработанный план твоего убийства? Разве ты не спас одну из самых знаменитых звезд американского театра и кино? И разве ты только что не был свидетелем того, как твой неудавшийся убийца проглотил порошок, который через пару часов оборвет его жизнь? Правда, — продолжал Хэнк с явным удовольствием, — когда тебя и Джин наконец отыщут здесь среди трупов моих гостей, одним из которых будет и мой труп, я не знаю, удастся ли вам убедить полицию, что эта столь пикантная вечеринка была устроена не вами.

Питер буквально потерял дар речи от изумления.

На несколько мгновений вновь воцарилась ужасающая мертвая тишина. Джин и Питер смотрели на Хэнка, который с довольным видом наблюдал за ними. Наконец он заговорил.

— Мне совершенно безразлично, — сказал Хэнк, — что будет с вами после того, как я умру. Я уже получил достаточное удовольствие от нашей вечеринки, наблюдая за происходящим. И хотя, к моему сожалению, в то время, когда я так славно развлекался, вы вмешались в ход событий и все испортили, я все же не хочу ставить вас в неудобное положение.

— Что ты собираешься сделать? — выпалила Джин. — Хэнк, перестань нас мучить!

Хэнк улыбнулся ей.

— Было бы очень обидно оставлять мир в неведении о том, какого гения он теряет в моем лице. Поэтому с вашего любезного позволения я оставляю вам письменное признание в том, что это я совершил все эти убийства. Боже мой, какую же это произведет сенсацию! Как жаль, что меня уже не будет на этом свете и я не смогу этого увидеть. Я объясню всему свету, как были совершены самые оригинальные убийства современности. Я докажу, что я был лучшим актером, чем Джин, лучшим мыслителем, чем Рид, лучшим стратегом, чем Слеймон, лучшим лжецом, чем Сильвия, лучшим собирателем сплетен, чем Мэгги, лучшим мастером поторговаться, чем Осгуд, и едва ли не лучшим драматургом, чем Питер.

— Куда ты положил это признание? — прервал его Питер, энергично поднимаясь.

— Никуда. Не волнуйся так, Питер. Неужели ты думаешь, что я заранее приготовил такую бумагу? Я ведь не рассчитывал, что кто-то из моих гостей переиграет меня в мою же игру. Но сейчас я такое признание напишу.

Он замолчал, и в наступившей паузе было что-то дразнящее.

— Ты ведь не собираешься меня развязывать?

— Конечно, нет, — сказал Питер.

— У тебя нынче просто отвратительное настроение. А я не представляю, как же мне написать признание, если у меня связаны руки. Давайте, решайте, как быть, а то ведь теперь я долго не протяну.

Он злобно ухмыльнулся. Джин и Питер взглянули на Хэнка, сидящего на краю кровати, и его нелепо устрашающий вид в безукоризненном смокинге, обмотанном белой липкой лентой пластыря, и с полоской пластыря на лбу заставил их содрогнуться. Питер примотал ему руки к бокам до локтей, и теперь он был похож на нищего, протягивающего кружку за подаянием. Ноги его, перехваченные у щиколоток, были спущены на пол. Джин, сжавшись в комок и обняв колени руками, сидела в кресле, стоявшем рядом с кроватью, и нервно покусывала губы.

Хэнк насмешливо фыркнул.

— Пожалуй, мне следовало бы записать формулу яда, который был у меня в перстне, и рекомендовать его всем умным молодым людям, для которых стали невыносимы связи с миром, в котором они вынуждены жить. Действие его весьма приятно. Мне никогда в жизни не было так хорошо. Однако примерно через час я свернусь перед вами калачиком и тихо засну. Чудесный способ показать длинный нос этому миру, напрочь лишенному воображения…

— Может быть, ты помолчишь? — с отчаянием в голосе вскричал Питер.

— Ну уж нет. Я уже сказал тебе, что хочу оставить будущим поколениям подробный отчет о своих достижениях. Ты не желаешь развязывать мне руки, чтобы я мог собственноручно изложить все на бумаге. Но я могу продиктовать свое последнее послание миру. Ты можешь записать его, а я надеюсь, что сумею взять в руку авторучку и подписаться под ним.

— Что ж, хорошо. Есть здесь где-нибудь бумага?

— Да, вот на том столике позади меня. Бумага и авторучка. Я думал, что кто-нибудь, возможно, захочет оставить предсмертную записку для своих друзей.

Питер взял стопку писчей бумаги и ручку и вернулся с ними к своему креслу около кровати.

— Я готов, — мрачно сказал он.

— Господи! — сказал Хэнк. — До чего же мне не хочется это делать.

Он немного помолчал.

— Мне и хочется, и не хочется об этом рассказывать.

Я мог бы унести свой секрет с собой и навсегда озадачить весь свет, но, с другой стороны, я хотел бы, чтобы вы, держа в руках мое признание, услышали, как я смеюсь над вами с того света! Я так хорошо вас знаю. Я могу, сидя здесь, ; предсказать, как вы поступите с этим признанием, когда наконец получите его. Ведь я же на протяжении всего вечера знал, что и когда будет делать каждый из моих гостей. Как же хорошо я всех вас знал! Всех вас, по-детски убежденных в том, что вы в любой момент можете поступить, как вам заблагорассудится, всех вас, сбитых с толку мифом о свободе воли, о которой так любят разглагольствовать теологи! Однако же вы вели себя так, как должны были себя вести. Делая каждый ход в сегодняшней игре, я знал, кто из вас как поступит, потому что предвидел, какой будет реакция каждого на те или иные обстоятельства в зависимости от вашего темперамента. Разумеется, вы поступали так, как хотели, потому что никто из вас не мог захотеть ничего, что не было бы предопределено вашей психологией. Как же я вас ненавидел и как я сегодня над вами смеялся, видя, как вы поступаете в точном соответствии с моими расчетами, потому что просто не можете поступить иначе!

Джин слушала его, нервно сплетая и расплетая пальцы.

— Послушай, Хэнк! — воскликнула она, когда он ненадолго замолчал. — Почему ты нас так ненавидишь?

Он горько рассмеялся, затем внезапно заговорил снова — торопливо, неистово, как будто наконец получил возможность высказать то, что уже давно хотел, но не мог.

— Потому что вы наслаждались успехом, а меня не желали и близко к нему подпускать. Только не надо меня прерывать! Если бы не ты, кого я заманил сюда, чтобы убить, я бы не был сейчас Хэнком Абботом, шутом Французского квартала. Ты ведь не желала меня слушать. Ты считала, что мое призвание — всех забавлять. Я написал для тебя сценарий, а ты его так и не удосужилась прочитать. Как же, этот забавный Хэнк Аббот пытается что-то там сочинить для утонченной Джин Трент! Тогда я сказал Питеру, что у меня есть неплохая идея, и в общих чертах пересказал ему сценарий, а он взял и написал на этой основе рассказ и даже не сказал «спасибо». Подумаешь, ведь этот забавный старина Хэнк даже и не поймет, что у него украли замысел! Я разбираюсь в современной экономике лучше, чем кто-либо в этом узколобом университете доктора Рида, однако должность, которую я там занимал, была на содержании у Джейсона Осгуда, а он не мог допустить, чтобы я разоблачил трюки, при помощи которых финансисты грабят публику. Я мог бы подать в суд на университет. Я сказал об этом Сильвии, а она в ответ рассмеялась, потрепав меня за ухо, и посоветовала продолжать рисовать фонтаны. Она рассказала об этом Тиму, и они вместе превратили эту историю в убийственную светскую сплетню. Ох, уж этот забавный старина Хэнк! А между тем у этого главного городского забавника голова умнее, чем у всех вас вместе взятых. Я даже не мог бывать на светских вечеринках, потому что, по мнению Маргарет Чизолм, я не заслуживал такой чести. Будьте же вы прокляты — все вы, кто смеялся надо мной! «Хэнк, ты прелесть, но согласись, уж очень ты легкомысленный малый». Сколько раз я слышал от всех вас подобные фразы, полные издевательской снисходительности высших существ по отношению к низшему, чье назначение — их развлекать. Вы хотели, чтобы я отпускал остроты, в то время как вы делаете свои карьеры. Я знаю, вы были бы очень добры ко мне, если бы я не забывал, где мое место. Да идите вы все к черту! Все вы семеро, кого я собрал здесь сегодня, вечно меня притесняли. Вы меня топтали, вы низводили меня до уровня серой посредственности. Вы знали, что я этого не заслуживаю, но вам очень хотелось, чтобы я выше этого уровня не поднимался.

— Боже мой, Хэнк… — попытался было вставить слово Питер, но Хэнк с жаром продолжал:

— Не прерывай меня! Раз уж я начал об этом говорить, я должен выложить все до конца. Боже, какое же это облегчение — сказать это вам в лицо. Как жаль, что остальные меня не услышат! Я знал, что ума у меня больше, чем у всех вас. И ненавидел вас. Как же я вас ненавидел! Я знал, что если бы все мы оказались на равных, я бы смог показать вам, на что способен. Вот я и собрал вас здесь и лишил вас всякой возможности выйти отсюда. Я затеял игру, в которой решающую роль играло врожденное превосходство. И я был в этой игре победителем. Я устроил состязание умов, в котором одерживал победы одну за другой до тех пор, пока ты не заметил единственное слабое место в моем великолепном плане. Ты сделал кое-какие весьма умные выводы. Должен сказать, что ты был прав относительно Гейлорда Чизолма. Джимми Викерс подставил голову под вражескую пулю вскоре после того, как он рассказал Чизолму все, что знал, но ни тот, ни другой и не подозревали, что я слышал их разговор. Ты был прав и тогда, когда сказал, что голос был приготовлен заранее. Да, я готовился к этому не один год. Сейчас я проиграл, но как же повеселился, пока шла игра! Ты лишил меня плодов моего эксперимента, но до чего же все это было…

— Плодов эксперимента? — Хриплым голосом повторил за ним Питер. — Каких плодов?

И он, и Джин слушали Хэнка как зачарованные.

— Ох, и глупец же ты! Подумать только: мою игру прекратил болван, который не в состоянии понять, что значит для любого человека знать заранее — за целые сутки! — о предстоящей смерти этих людей. Ведь я же мог бы сейчас, еще до наступления рассвета, завладеть содержимым сейфа Сильвии Инглсби и тогда получил бы возможность шантажировать добрую половину лучших граждан нашего города. Вы, разумеется, не знали, что Сильвия и Тим, куда бы они ни отправлялись, всегда носили с собой по половине цифровых комбинаций от кодовых замков ее и его сейфов, но я-то постарался это выяснить. Бумаги из сейфа Тима, наверное, ничуть не менее забавны, чем те, что хранятся у Сильвии. Подумать только, что можно было бы сделать с муниципалитетом, заполучив все эти бумаги. Если бы я до рассвета вычистил досье, которые были у Джейсона Осгуда, к четвергу я стал бы миллионером. Он был мелкой сошкой в местном хлопковом поле, на планы которого его смерть никак не повлияет. А без Маргарет Чизолм с ее надменным мнением о том, что я не заслуживаю чести быть принятым в свете… — Он на мгновение остановился, но тотчас же с новой страстью продолжил свою гневную речь. — Я мог бы держать в руках весь город. Мне бы ни в чем не было отказа. Достаточно было бы протянуть руку, чтобы получить то, что я хочу. Переиграв всех вас за один-единственный вечер, я получил бы в наследство от вас плоды ваших многолетних трудов, и тогда в Новом Орлеане для меня не было бы ничего невозможного. Весь город стоял бы передо мной на коленях.

— Какой ужас! — воскликнула Джин.

— Но нет, — с горечью сказал Хэнк, — теперь меня ждет смерть. Меня ждет смерть, и никто никогда уже не приберет этот город к рукам, потому что к тому времени, когда станет известно, что наши друзья мертвы, будет слишком поздно пытаться этим воспользоваться, если, конечно, вы сами не захотите это сделать.

— Нет, — тихо сказал Питер, — мы не захотим.

— Разумеется, не захотите. Для настоящего злодейства нужна смелость, Питер. Ой! — внезапно вздрогнул он.

— Что с тобой, Хэнк? — спросила Джин.

— На мгновение почувствовал холод. Ничего, ничего, еще немного я протяну. Питер, так мы будем записывать мое признание или нет?

Питер встряхнул авторучку, чтобы оживить ее засохшее перо:

— Я готов. Только говори помедленнее.

— Я буду диктовать не спеша. А ты пиши. Давай, болван, записывай и слушай, как замечательно я всех вас обвел вокруг пальца!

— Начинай, — сказал Питер, и, несмотря на его старания держать себя в руках, в голосе его прозвучали напряжение и страх. Он повернул кресло, в котором сидел, и положил бумагу на туалетный столик, затем взглянул на Хэнка.

Хэнк начал медленно и с циничной самоуверенностью диктовать текст своего признания:

— «Кончая жизнь самоубийством, я хочу сделать следующее признание. Я задумал и сегодня, в субботу 15 марта, осуществил убийство мужчин и женщин, тела которых вместе с моим телом будут обнаружены в особняке на двадцать втором этаже Бьенвиль Билдинг. Я один виноват в этих убийствах. Ни один человек не знал о моих намерениях и не помогал мне в их осуществлении». Записал?

— Да, — сказал Питер. Голос его прозвучал не слишком уверенно. Записывать это признание оказалось для него весьма тяжелым делом. Хэнк между тем невозмутимо продолжал:

— «Утверждая, что никто не помогал мне осуществить мои намерения, я имел в виду, что никто не оказывал мне сознательной помощи. Однако осуществление моих намерений стало возможным лишь благодаря тому, что убитые мною лица приняли участие в собственном убийстве, или, точнее, убили себя сами при помощи приготовленных мною устройств. Я уже давно убежден, что люди реагируют на внешние обстоятельства в соответствии с неизменными особенностями своей индивидуальной психологии и что, внимательно изучив поведение своих друзей, можно с поразительной для непосвященного определенностью предвидеть их реакцию на любой ряд событий. Таким образом, очевидно, что, заранее организовав некоторую комбинацию обстоятельств, которые воздействовали бы лишь на группу людей, чья психологическая реакция на эти обстоятельства известна, можно было бы с высокой степенью точности предсказать, что произойдет. Именно это я сегодня и сделал. Мой расчет был нацелен на то, чтобы мои гости сами пошли навстречу своей смерти. Лежащие здесь тела принадлежат людям, которые пришли сюда на вечеринку, причем каждый из них считал, что эта вечеринка устроена в его честь неизвестным лицом, приславшим ему анонимную телеграмму с поздравлением, но без указания повода для этого поздравления. Я знал, что они придут, потому что я выбрал гостей с сильно развитым самомнением, каждый из которых был уверен в том, что он постоянно заслуживает поздравлений. И они пришли. Дверь за ними была заперта, и каждый из них пошел навстречу своей смерти под влиянием той или иной особенности своей личности, будучи не в силах поступить иначе даже перед лицом смертельной опасности. Я тоже пришел сюда под видом гостя, послав самому себе телеграмму, аналогичную тем, которые были получены остальными. Лишь после того, как дверь была заперта, они поняли, что за вечеринка им предстоит. Пока они гадали, кто же мог быть отправителем телеграмм, некий голос из радиоприемника пожелал им приятного вечера и сообщил, что они слышат голос пригласившего их хозяина».

— Все верно, — сказал Питер. Хэнк кивнул. Когда он продолжил диктовать, в голосе его появилась насмешливая нотка.

— «Это был мой собственный голос, измененный и передаваемый при помощи исключительно простых приспособлений, и мне было весьма забавно видеть, что самые изощренные умы Нового Орлеана не могли догадаться, что это были за приспособления. Но я знал, что они не догадаются, потому что в качестве гостей я выбрал людей, которые настолько привыкли к утонченным интригам, что просто не в состоянии были увидеть очевидное. Я заранее записал реплики хозяина на пластинки и поставил эти пластинки на несколько граммофонов, соединенных с радиоприемником, который находится здесь, в особняке. Голос этот их раздражал, он действовал им на нервы, выводил их из себя, потому что они не могли его узнать. Он не был похож на мой голос и звучал насмешливо, презрительно и в целом не слишком приятно. Чтобы добиться этого, я использовал простейшее приспособление, которым пользуются дети: говорил в стакан. Если говорить в стакан, прижав его ободком к уголку рта, а с другой стороны оставить небольшой зазор между ним и ртом, голос зазвучит надменно и угрожающе. Вот так у меня и получился голос хозяина».

Хэнк снова остановился.

— Какая прелесть, — заметил он. — Даже не до конца удавшееся, но великолепно задуманное преступление в воспоминаниях выглядит красиво, правда? Продолжать, Питер?

— Я готов, — сказал Питер, боясь произнести хоть одно лишнее слово.

— «Под именем Роджера Калверта, взятым наугад с надгробного камня, я снял апартаменты, расположенные под особняком, и установил там граммофоны, на которых предстояло проиграть мои пластинки. Вы, читающие это признание, можете, если хотите, еще раз проиграть их. Там же вы увидите три микрофона, окруженные граммофонами. Для управления граммофонами здесь, в особняке, установлены выключатели, и каждый граммофон автоматически меняет установленные на нем пластинки. Один из микрофонов включен, два других его дублируют. На граммофоне, который работал сегодня, пластинки установлены в точном соответствии с планом преступления. Разработка этого плана была для меня довольно простой задачей; куда сложнее было расположить реплики в нужной последовательности подобно тому, как это делает драматург. Проигрывая пластинки, я подыгрывал записанному на них голосу, и таким образом он точно вписывался в каждую ситуацию. На всякий случай на двух граммофонах стояли пластинки с записями, которые помогли бы мне с успехом справиться с любой непредвиденной ситуацией. У меня были приготовлены реплики на тот случай, если бы потребовалось избавиться от доктора Рида несколько раньше. Если бы кто-нибудь погиб, пытаясь открыть наружную дверь раньше, чем было задумано, за этим также последовала бы соответствующая реплика. Все эти граммофоны находятся в офисе с надписью на двери „Южная музыкальная фирма. Оптовая продажа граммофонов и радиоприемников“. Гробы были привезены из Сент-Луиса в ящиках, в которых обычно перевозят граммофоны. Доставил их сюда я сам. Электрическая часть оборудования — самая простая, кроме выключателей, потому что в их работе не должно было быть никаких сбоев. Для установки этих выключателей я пригласил специалиста по электротехнике из Нью-Йорка и объяснил ему, что мне это нужно для розыгрыша, который я собираюсь устроить нескольким своим друзьям. Электрический ток к входной двери подвел я сам, сделав отвод от высоковольтной линии. Когда электротехник закончил свою работу, я попросил его открыть дверь. Этим же вечером, переодетый в вечерний костюм, он стал моим девятым гостем, выпавшим из стенного шкафа, когда дверцу этого шкафа открыли заранее приготовленным ключом».

Он посмотрел на Питера рассеянным взглядом, вспоминая нужные эпизоды и выстраивая их в нужной последовательности.

— О чем же мне рассказать теперь? Ах да, записывай, Питер. И поторопись: у меня уже холодеют руки.

Питер нервно встряхнул авторучку, обрызгав чернилами юбку Джин.

— Извини, — пробормотал он.

— Ничего страшного, — тихо сказала Джин.

— «Дворецкому, повару и официанткам, которые были наняты по телефону через агентство, на кухонном столе были оставлены инструкции, отпечатанные на машинке. Отпечатал я их, используя давно известную хитрость: я прошелся по нескольким магазинам, делая вид, что выбираю себе машинку. Благодаря этим инструкциям было исключено всякое вмешательство прислуги в события сегодняшнего вечера: в записке сообщалось, что в качестве дополнительного вознаграждения за труды для дворецкого, повара и официанток оставлена бутылка старого коньяка, которую они могут распить за ужином. Дворецкий был обязан проследить за тем, чтобы прислуга ничего не пила до тех пор, пока не закончат ужинать гости. В этот коньяк и в прочие напитки, оставленные для прислуги, было добавлено снотворное; таким образом, прислуга попросту проспала оставшуюся часть вечера».

— Постой! — внезапно оборвал его Питер. — Ты ведь собираешься выпустить их отсюда. А как же мы?

— А что, если не выпущу? В конце концов кто-нибудь взломает дверь снаружи.

— Хэнк, скажи нам, где находится выключатель! — воскликнула Джин. — Не заставляй нас сидеть и ждать здесь час за часом!

— Вы можете подождать хотя бы до тех пор, пока я не закончу диктовать? — раздраженно сказал Хэнк. — Питер, пожалуйста, продолжай записывать. Разве я не согласился сделать все, чтобы не быть для вас помехой? Продолжай записывать, Питер. Я вам все скажу, когда мы с этим закончим.

Он нетерпеливо продолжил диктовку:

— «После прибытия последнего из моих гостей я незаметно включил выключатель, через который электрический ток поступал к наружной двери. Я был готов воспрепятствовать любой их попытке вырваться отсюда. Первым из нас должен был умереть финансист Джейсон Осгуд, который в отчаянной попытке спасти свою жизнь ценой жизни всех остальных гостей получил дозу яда из пробки флакона, где, как сообщил гостям голос хозяина, содержалась синильная кислота. Разумеется, я предвидел, что кто-то из гостей, более наблюдательный, чем остальные, поймет, что убийца, объявивший по радио о своем намерении лишить жизни всех собравшихся, наверняка находится среди них и наблюдает за происходящим, и что он попытается разделаться с возможным убийцей, уничтожив всех присутствующих. Вероятность того, что этим человеком окажется мистер Осгуд, была наиболее высока, поскольку он был известен стремлением любой ценой обеспечить свою безопасность. Однако у меня были приготовлены пластинки с соответствующими записями и на тот случай, если это сделает кто-то другой. Яд был буквально у него под рукой. Он постарался удалить всех нас из комнаты на то время, пока будет готовить коктейли. Когда я от двери увидел, как он пошел на кухню и вернулся оттуда с уставленным бокалами подносом, я понял, что мой психологический расчет оказался верным. Когда же я взял бокал, который он мне подал, и почувствовал легкий запах яда, я окончательно убедился, что не ошибся. Следующей из нас откликнуться на зов смерти должна была миссис Гейлорд Чизолм. Миссис Чизолм умерла потому, что однажды допустила ошибку, выбрав в жизни единственную цель. Когда эта цель, которая уже казалась ей достигнутой, вдруг оказалась недосягаемой, жить дальше ей стало незачем. Целых двадцать лет миссис Чизолм отдавала все свои таланты, все деньги и всю энергию сооружению величественного здания своего превосходства. Когда же я прошептал ей на ухо кое-что, из чего следовало, что здание это покоится на исключительно шатком фундаменте, жизнь для миссис Чизолм потеряла всякий смысл. Конечно, у нее было слабое сердце, однако никакой шепот не заставит даже слабое сердце остановиться, если только этот шепот не сообщает нечто ужасающее. Я сообщил Маргарет Чизолм…»

— Не надо подробностей, Хэнк, — сказала Джин. — Ведь родственники ее мужа еще живы.

— «…ужасный секрет, — закончил фразу Хэнк, пожав плечами. — Миссис Чизолм почувствовала, как под ней рушится та высочайшая вершина, на которую она себя вознесла. Она представила себе, как над ней будут смеяться ее друзья, как ее имя появится на первых полосах газет. Она поняла, что великолепной, недостижимой миссис Гейлорд Чизолм пришел конец. И она умерла, потому что не хотела больше жить. Тим Слеймон и мисс Сильвия Инглсби, так же как и мистер Осгуд, приняли смерть от своей собственной руки без какого-либо непосредственного вмешательства с моей стороны. Мистера Слеймона, как и многих задиристых смельчаков, можно было без труда испугать, правда, ненадолго; его здравый рассудок позволял достаточно быстро проанализировать ситуацию и без особых трудностей выпутаться из угрожающего положения, но только после того, как он переживет момент сильнейшего испуга. Помня об этой черте его характера, а также о его привычке обвивать ногами ножки кресла в моменты сильного волнения, я установил иглы для подкожных впрыскиваний в подлокотниках и ножках аляповатого кресла, настолько похожего на кресла, стоящие в гостиной мистера Слеймона, что я был совершенно уверен, что рано или поздно он в него сядет. Ведь когда человек находится в состоянии сильного стресса, даже привычного вида мебель действует на него успокаивающе. Я дождался момента, когда мистер Слеймон сядет в это кресло, а затем включил пластинку, на которой голос хозяина извещал мистера Слеймона, что он следующий, кто должен умереть, после чего неожиданно выключил свет. Мистер Слеймон вздрогнул, сделал привычное движение, и иглы впрыснули ему в кровь дозу яда. Я включил свет, увидел, что он мертв, и запустил пластинку с соответствующей репликой хозяина. После смерти мистера Слеймона мисс Инглсби, как ни странно, потеряла голову, чего никогда прежде на всем протяжении ее блестящей карьеры с ней не бывало. Это, однако, вполне объяснимо: ведь чем дольше человек подавляет свою естественную реакцию на тяжелейшие обстоятельства, тем выше вероятность того, что в момент крайнего напряжения плотина будет прорвана. События вечера основательно потрясли мисс Инглсби; когда умер мистер Слеймон, я увидел, что она находится на грани срыва, и добавил напряжения, притворившись, что сам теряю рассудок, и обвинив ее в том, что это она его убила. Я напомнил ей о некоторых ее сомнительных делах и в нужный момент включил запись с голосом хозяина. В результате она на мгновение потеряла контроль над собой и бросилась к наружной двери, которая, как ей было известно, представляла смертельную опасность для всякого, кто к ней прикоснется. Таким образом, как я и ожидал, мисс Инглсби совершила самоубийство».

— Это ужасно! — содрогнулась Джин.

— Почему? — удивился Хэнк. — Именно так все и произошло. Продолжим, Питер. «Доктор Марри Чеймберс Рид со свойственной ему самоуверенностью заявил, что он нашел способ помешать планам хозяина. Должен заметить, что доктор Рид к этому времени уже сделал несколько выводов, настолько близких к истине, что мне впору было бы затрястись от страха, если бы я не был уверен в том, что мышление доктора Рида не в состоянии свернуть с проторенной дороги и пойти по незнакомому пути, который в итоге привел бы его к решению загадки. Доктор Рид сказал, что он заметил некоторую закономерность в том, как происходили убийства: каждый раз жертва каким-нибудь образом помогала убийце. Поэтому он решил до утра оставаться на месте. Убийство доктора Рида у меня уже было спланировано, а это его глупое заявление подсказало точное время для него. Я выключил свет и достал пару пистолетов из тайника позади кресла, в котором сидел. Держа по пистолету в каждой руке, я в темноте направил один на доктора Рида, а другой — в сторону окна, которое было у меня за спиной, и одновременно выстрелил из обоих. У обоих пистолетов было длинное дуло, а также глушитель, поэтому вспышки от выстрела не было видно. Один из пистолетов был заряжен патроном с алюминиевой пулей и небольшим количеством пороха. Этот пистолет я взял в левую руку и направил его таким образом, чтобы алюминиевая пуля оставила у меня на голове лишь легкую царапину и затем пробила стекло в окне. Выстрелив, я протер пистолеты носовым платком, чтобы удалить отпечатки пальцев, снова убрал их в тайник и включил свет. Разумеется, создалось впечатление, что доктор Рид убит выстрелом, сделанным с наружной стороны окна. Обратите внимание: доктор Рид умер, как и жил, — не двигаясь с места».

Он остановился.

— Боже мой! — воскликнула Джин.

Питер дрогнувшей рукой оторвал ручку от бумаги:

— Это все?

— Пожалуй. Да, это все. Я доказал свою гениальность при помощи Питера, который сыграл роль пробного камня. А разве ты…

— Хватит! — вскричал Питер, терпение которого внезапно иссякло. — Замолчи! Будь я проклят, если стану дальше слушать твой кошмарный бред! Подпиши этот жуткий документ, и закончим на этом.

Хэнк хрипло рассмеялся в ответ:

— Какой же ты торопливый, Питер!

— Да, я спешу! Я хочу поскорее закончить эту историю. Подписывай признание, Хэнк, пока я не проткнул тебя этой рапирой!

Он протянул Хэнку бумагу с признанием и ручку, но так и застыл в этой позе, видя, что Хэнк, обмотанный пластырем и потому напоминавший забинтованную мумию, буквально покатился со смеху:

— Вот идиот! Неужели ты всерьез подумал, что я стану это подписывать? Черта с два! Какой же ты болван, и к тому же доверчивый! Ведь я проглотил всего-навсего чуточку талька, а вот ты через тридцать секунд умрешь, держа в руке признание, написанное твоим собственным почерком!

 

Глава одиннадцатая

На мгновение Питер замер, охваченный приступом ужаса. Комната закружилась у него перед глазами. Жуткое ухмыляющееся лицо Хэнка и испуганные глаза Джин стали расплываться перед ним, как будто он смотрел на них сквозь неровное стекло. Вдруг он почувствовал резкий удар по правой руке и уронил ручку на пол. Тотчас же Хэнк с яростным воплем вскочил на ноги.

— Держи его, Питер! — пронзительно закричала Джин, и Питер чисто машинально бросился на связанную фигуру Хэнка. Сцепившись в отчаянной схватке, они покатились по ковру. Хэнк бешено сопротивлялся с удивительной для его связанного тела силой, и когда Питер наконец поднял взгляд, придавив Хэнка коленом к полу, лицо его раскраснелось, и он тяжело дышал.

— Джин! — позвал он. — Где ты?

— Здесь, — откликнулась она и подошла поближе. Только сейчас он заметил нервное подрагивание ее рук и увидел темные круги у нее под глазами. — С тобой все в порядке, Питер?

Лежащий на полу Хэнк повернул голову в ее сторону:

— А с тобой все в порядке, чертова гадючка?

— Помолчи! — приказал ему Питер.

— С какой стати я должен молчать? Если бы эта девица не оказалась такой шустрой, ты сам бы сейчас уже умолк навеки.

— Так, значит, это была ручка! — торжествующе воскликнула Джин.

— Питер, — с усилием сказал Хэнк, — будь любезен, убери колено с моих ребер.

— Ну уж нет!

— Я не думаю, что теперь он может быть для нас опасен, — сказала Джин. — Судя по всему, это была его последняя хитрость, иначе он так не разъярился бы.

— Какая хитрость? — спросил Питер. Лишь теперь до него дошло, что прошло уже больше тридцати секунд с тех пор, как он закончил записывать признание, а он все еще был жив.

— Ручка, Питер. Ведь ты всегда кусаешь кончик своей ручки, когда сильно задумываешься.

— Да, я знаю. Я делаю это бессознательно. Это моя давняя привычка. Боже, надеюсь, я ничего не кусал в этом проклятом доме?

— Нет, не кусал, — с горечью, но не без злой иронии сказал Хэнк. — Хотя еще бы немного, и куснул бы.

— Я выбила ее у тебя из руки, — сказала Джин. — Ты чуть было ее не укусил. Ведь он тебя испугал, и ты был совершенно сбит с толку. А я не успела даже толком задуматься. Просто у меня в голове вдруг мелькнула мысль о том, что он весь вечер только и знал, что использовал такие наши привычки.

— Ты просто чудо, — медленно сказал Питер.

— Конечно, чудо, — пробормотал Хэнк. — Если бы Питер куснул эту ручку, он получил бы достаточную порцию синильной кислоты и теперь уже не мог бы помешать нам с тобой, Джин.

— Помешать тебе убить меня, — сказала Джин с содроганием.

— Вот именно. Я без особого труда довел бы тебя до истерики, и если бы ты не бросилась к двери, как Сильвия, я бы как-нибудь постарался зажать рапиру между коленями и перерезать пластырь у себя на руках так, чтобы я мог тебя задушить. Затем я разрезал бы остальной пластырь, надел бы пальто и вышел бы отсюда. Но ты оказалась настоящей умницей, Джин.

— Ты в самом деле умница, — сказал Питер и улыбнулся ей. — А знаешь, Джин, мы ведь с тобой сегодня спасли друг другу жизнь.

Джин улыбнулась ему в ответ, а затем вдруг повернулась к Хэнку:

— А почему ты хотел меня убить, Хэнк?

— Просто так, ни почему. После этого тайна сегодняшних убийств стала бы неразрешимой.

— Боже мой, — сказал Питер.

Джин шагнула к лежащему ничком Хэнку.

— Хэнк, — сказала она, явно волнуясь, — а теперь выпусти нас отсюда.

— Ни за что.

— Ты не хочешь нас выпустить? — воскликнул Питер. — Даже теперь?

— Нет. Я не хочу, чтобы вы пошли в полицию раньше, чем мне действительно придется вас отпустить. И потом, это так забавно — лежать здесь, не имея возможности двинуть ни рукой, ни ногой, и знать, что вы так же беспомощны, как и я.

Питер медленно наклонился и поднял авторучку, которой он записывал признание Хэнка.

— Хэнк, — сказал он, — рано или поздно нас здесь найдут и выпустят отсюда, и тогда ты отправишься на виселицу.

— Да, — сказал Хэнк.

— Если же ты выпустишь нас отсюда прежде, чем мы с Джин дойдем до состоянии истерики, мы можем в обмен на это предложить тебе одну-единственную вещь — дать тебе ручку, чтобы ты мог откусить ее кончик.

Хэнк, по-прежнему прижатый к полу коленом Питера, слегка пошевелился. Минуту спустя он спросил:

— А вы отдадите ее мне прежде, чем уйдете?

— Отдадим, когда будет открыта дверь.

Хэнк задумался.

— Что ж, это справедливая сделка, — сказал он наконец. — Я не хочу идти на виселицу. А судебные процессы — такая противная штука, и к тому же они так долго тянутся. Давайте ручку.

Но Питер отрицательно покачал головой:

— Прежде покажи, как обесточить дверь.

— Для этого здесь есть два выключателя: один — в гостиной, другой — снаружи, около двери. Я пользовался наружным выключателем, чтобы отключить ток, когда погибла Сильвия. Это маленькая серая кнопка между двумя соседними камнями стены справа от двери. Нужно нажать на эту кнопку.

— Тебе придется сделать это самому, Хэнк.

— Ты и сейчас мне не доверяешь. Вложи ручку мне в руку и пусти меня к двери.

— Я сама нажму на кнопку, — вдруг предложила Джин. — Только я сделаю это не рукой, а уголком книги. Подождите минуту.

Она выбежала в патио. Питер стал ждать ее возвращения, продолжая удерживать Хэнка в том же положении и следя за тем, чтобы тот не смог дотянуться до ручки.

— Я нашла ее, — вернувшись, сказала Джин. — Хэнк, а теперь в самом деле можно выйти отсюда?

— Да. Теперь дверь совершенно безопасна. Отдай мне ручку, Питер.

Питер не спеша поднялся, держа ручку в руке.

— Пойдем, Хэнк. Ты сам откроешь дверь. Тогда я и отдам тебе ручку.

Взвалив Хэнка себе на плечи, он потащил его к выходу из патио. Джин пошла следом за ними. Когда они подошли к двери, Питер поставил Хэнка на ноги, и тот встал у порога, прислонившись к стене и криво улыбаясь. Джин посмотрела на небо.

— Уже утро, — сказала она.

Питер и Хэнк тоже взглянули вверх. Над крышами домов широко раскрылся веер из золотистых облаков, за которыми виднелось небо, синее на западе и уже ярко-голубое на востоке. Питер и Джин посмотрели друг на друга. Хэнк задержал взгляд на патио, где спали вечным сном его жертвы.

— Открывай дверь, Хэнк, — сказал Питер.

— Прошу прощения, я задумался.

С помощью Питера он дотянулся до дверной ручки и с трудом повернул ее своими стянутыми в запястьях руками. Дверь распахнулась. Джин шагнула наружу. Питер пошел за ней, и в этот момент Хэнк выхватил у него авторучку. За порогом они увидели холл и лестницу, ведущую вниз к лифту. Казалось очень странным, что здесь ничего не переменилось с тех пор, как они поднялись сюда по этой лестнице.

Оглянувшись назад, они увидели Хэнка, который продолжал стоять, прислонившись к стене. Он улыбнулся им странной улыбкой и наклонил голову к своим связанным рукам, затем неторопливо откусил кончик авторучки, и они увидели, как он что-то проглотил. Дверь закрылась.