Август

— Все только и говорят, что об этом Эмбере, — выдавил я пересохшим горлом, отчаянно желая сказать что-нибудь умное. — Жаль, что мы с ним не знакомы.

— Его отец, если я не ошибаюсь, — вклинился Джулс, проходя мимо меня и принимаясь заинтересованно копаться в открытом черепе, будто что-то потерял. Судя по тому, как кривились его губы, ему очень не нравилось увиденное.

— Черт побери, никто меня не слушает! — заявил я, быть может, несколько раздраженно. — У меня уже есть прекрасный отец. Точнее, был. Он умер.

Пронзительный звук заставил всех подскочить и обернуться. Лун засунула два пальца в рот. Она свистела, как заправский матрос.

— Мадам, это действительно необ…

Ее чистый голос легко заглушил слова Джулса:

— Он ваш брат, придурки.

— Не говори ерунды, — ответила Рут. — Одиннадцать детей, число силы. Вместе с родителями — тринадцать, еще одно число силы, высшей силы. Перечислить тебе имена? Каждый новичков в Ассамблее должен знать нас хотя бы по имени. Джан, Мэйбиллин и Септимус — Огонь. Джуни, Тоби и я — старая добрая Земля. Аврил, Марчмейн и…

— Дай передохнуть, Рут, здесь не классная комната, и вовсе ни к чему рассказывать нам всю семейную родословную. Август в нее не входит, Лун, это ясно как божий день.

Я начал смеяться. Ничего не мог с собой поделать. В моем мозгу звенела фраза, произнесенная обиженным голоском одной еврейской девчонки из Чикаго: «А кто же я — печеночный фарш?» Глядя на переругивающихся полубогов, столпившихся вокруг своей выпотрошенной жертвы, которая, честно говоря, была гораздо ближе к печеночному фаршу, чем мне, надеюсь, предстояло стать когда-либо, я засомневался, уж не свихнулся ли окончательно.

— Август существует, Вирджиния! — выдохнул я, хихикая. — И вот он, прямо перед вами! И, клянусь всем святым, что только есть в этой сумасшедшей вселенной, я — сын Дрэмена и Анжелины Зайбэк из Мельбурна, с планеты, которую всегда считал «миром». По привычке, — я встретился глазами с Лун. Она улыбалась, единственная из всех присутствующих. Мое сердце подпрыгнуло. Я протянул руку: — Идем?

После секундной заминки она протянула руку в ответ:

— Конечно. А куда?

Будь я проклят, если знал. Принцип действия их волшебного дерева путешествий, судя по всему, заключался в использовании ключевых слов и имен — чертов гибрид компьютерного пароля с паршивой магией. Мои мысли неслись с бешеной скоростью. Я определенно не хотел возвращаться в мистический пруд Аврил. Мир Мэй, населенный похотливыми овощами, казался ничуть не лучше. Мир Звездной куколки? Слишком опасно: Джулс погонится за нами, а мы будем на его территории. Я перебрал в уме названные Рут имена. Одно звучало уверенно и спокойно.

— Дай мне Тоби, — произнес я.

В воздухе открылось окно, за которым виднелась лесистая местность в коричнево-желтых тонах. Стоявший на склоне холма лысеющий мужчина обернулся с выражением крайнего изумления на лице.

— Извините меня, — сказал я и переступил через порог, не выпуская электризующую руку Лун. — Закрыть Schwelle, — я полагал, что это сработает.

Портал исчез, но в воздухе тут же вспыхнула новая точка света и с уже привычным треском начала расти.

— Существует ли способ заблокировать его изнутри? — спросил я у Тоби.

Он кинул на меня быстрый пытливый взгляд, после чего пробормотал несколько слов. Новый Schwelle захлопнулся, так и не раскрывшись. Кажется, до меня донесся яростный вопль Рут.

— А кто вы?

— Судя по всему, я — ваш давно пропавший брат, — сообщил я, с опаской наблюдая за Тоби. Протянул руку: — Я — Август. А это — Лун.

— Да, — отозвался он, кинув на нее одобрительный взгляд, — из Ассамблеи. Мы работали вместе пару раз. Для меня это было огромным удовольствием, мисс. Вообще-то у меня нет брата по имени Август, или, скорее, — он повысил голос, чтобы заглушить мое разочарованное шипение, — я не знал о его существовании до этого момента. В твоих чертах определенно есть что-то знакомое.

— Эмбер — не мой отец, черт бы его побрал! — заявил я.

— Нет, нет. Сходство не очень явное. Я подумал о моем отце Дрэмене. То есть, судя по всему, нашем отце. Однако, я забыл об обязанностях хозяина. Если вы пройдете в дом, я через секунду к вам присоединюсь. Но сначала мне нужно убить одну сварливую мегеру. Так-то.

Внезапный шум родился из ниоткуда, точно на рок-концерте кто-то резко вывел колонки на полную громкость. Рев, вопль, мяуканье — и клацанье когтей, которые, полагаю, были намного страшнее коготков Когтяры. Слева от меня Лун заняла оборонительную позицию, но не струсила — нет, только не она, похожая на уличного бойца. Инстинктивно — или, скорее, рефлекторно — я тоже собрался. Тоби просто стоял чуть впереди, воздев руку над головой. На кончиках его пальцев плясало электричество. Искры сыпались со вставших дыбом волос на затылке, напоминавших гребень разъяренного вторжением игуанадона.

Нечто кошмарное выскочило из-за деревьев, передвигаясь молниеносно, словно тень солнечного затмения, мерцая и вращаясь. Оно напоминало рой взбешенных ос, пытающийся принять форму гигантского скорпиона, черного со вспышками, нацелившего на нас свои клешни — блестящие, подрагивающие и меняющие форму в мягком полуденном свете. Бешеный звук резал уши.

Я взглянул на Лун, и она кивнула на что-то под склоном холма, в лощине. Я не увидел ничего, кроме стога сена. О! Он оказался соломенной крышей маленького деревенского домика. Отлично. Ничего другого не оставалось. Если бы сейчас у меня под ногами разверзся пруд Аврил, я бы нырнул в него, рискуя покалечиться об острые ракушки на зеленом дне. Для схватки с этим сумасшедшим роем кулаков было явно недостаточно — тут требовался огнемет. Может, у Тоби дома завалялась парочка.

Мы мчались, испуганно пригнувшись к земле, а звук за нашими спинами становился все громче и глубже. Я врезался в дверь коттеджа, трясущимися пальцами ухватился за резную ручку, дернул, втащил внутрь Лун и захлопнул дверь. Затем меня охватил стыд, и я снова приоткрыл ее. Лун смотрела в маленькое застекленное окошко.

— Мы можем что-то сделать? — спросил я хриплым голосом.

— Думаю, у твоего брата все под контролем, — отозвалась Лун. Мне показалось, что она явно недооценивает происходящее.

— Можно найти что-нибудь горючее, — предложил я, снова закрывая дверь и оглядываясь по сторонам. Камин казался удивительно большим для такого маленького домика, в нем лежали дрова, но не нашлось ничего такого, куда бросаешь спичку — и удовлетворенно наблюдаешь за пламенным столбом. Я чуть не обезумел. Бросился в соседнюю комнату, оказавшуюся кухней, распахнул дверцы шкафчиков, вытащил банку спрея от насекомых. Когда Лун увидела, что я тащу, она расхохоталась и отобрала у меня банку. Уязвленный, я не стал сопротивляться.

— Правда, Август, с ним все будет в порядке. Он знает эту параллель и ее обитателей. Вот, смотри!

Клянусь, смех разозлил меня, но я справился с собой и прижался к окну рядом с Лун. Ее дыхание было теплым и ароматным. Ее волосы касались моей щеки. Я обнял девушку одной рукой. Потрясающий фейерверк полыхал на поляне и на склоне холма. Тоби сыпал искрами. Черная блестящая масса бесновалась и кружила вокруг него, разражаясь визгливым ревом, хлеща по ботинкам и обтянутой кожей спине. Он не двигался, бичуя монстра голым электричеством.

Затем произошло что-то почти бесшумное, словно лопнул мыльный пузырь, рассыпавшись радужными искрами.

Тишина ударила по ушам. Искры втянулись в плоть Тоби, вздыбившиеся вокруг лысины волосы улеглись — и в ту же секунду рой рассыпался черными пятнышкам копоти. Пепел упал на землю, как остатки прогоревшего костра, легкие хлопья шевелил ветерок. Тоби покачал головой, пнул обугленные останки своего противника и похромал вниз по склону холма, словно человек, возвращающийся домой после долгого утомительного похода за город.

Я подождал, пока он вымоет и высушит руки и поставит большой закопченный котелок на веселое голубое колечко газового пламени.

— Полагаю, вы не откажетесь от чашечки чаю? — спросил Тоби.

— Спасибо. Мистер Зайбэк, я действительно должен объяснить…

— Зови меня Тоби, парень. Мы ведь родственники. Да, объяснение не помешает. Ты знаешь, что за тобой гоняется добрая половина всей семьи?

Я нервно оглядел комнату и не увидел никого, кроме Лун, лениво развалившейся перед холодным камином. За маленькими оконцами мягкий полуденный свет тускнел, уступая место теплым сумеркам. Птицы — или птицеподобные твари — усаживались на деревья и начинали стрекотать.

— Нет, — сказал я. — Извини, это вторжение, наверное, пришлось не к месту, и…

— Забудь. Я планировал легкий ужин. Надеюсь, вы ко мне присоединитесь. Эти ублюдки вполне могут подождать, пока мы поедим.

Голод стоял последним в списке моих насущных потребностей — желудок по-прежнему не сомневался, что сейчас раннее утро — однако я согласно кивнул. Лун, уже чувствовавшая себя как дома, помахала рукой. Ее происходящее крайне забавляло. Я же не понимал практически ничего. Мне отчаянно хотелось забиться в темный угол и очень серьезно все обдумать, рассортировать сумасшедшие события, придать им хоть какой-то логический вид. Мое сердце по-прежнему не могло утихомириться и гулко бухало в груди. Я смотрел, как брат насыпает черные листья в большой металлический чайник, сначала тщательно прогрев его кипящей водой, а затем наполнив доверху. Потом Тоби поставил на стол три крепкие кружки и открыл небольшой Schwelle над кухонной скамьей.

— «Пляшущий Джон», — кинул он в пространство. — На троих. Думаю, хорошее мерло. А затем — грибы по-королевски «а-ля мадам Саше», — Тоби закрыл окно, мгновенно открыл снова, протянул руку и вытащил большой серебряный поднос с дымящейся супницей, двумя открытыми бутылками красного вина, серебряными приборами, фарфоровыми тарелками с веджвудским рисунком и тремя хрустальными бокалами, который перенес на стол, окруженный четырьмя стульями. — Давайте, угощайтесь.

Тут Тоби поймал мой взгляд, брошенный на чайник.

— Знаю, дурная привычка, — сказал он, — но ничего не могу с собой поделать. Люблю хорошую чашку чая за обедом, и вам тоже понравится. Между прочим, отлично идет с красным.

Лун отыскала чайное ситечко, в то время как я неловко уселся за стол и стал смотреть на раскладывающего еду брата. Аромат был просто великолепен, и я непроизвольно сглотнул слюну.

— Что это?

— Южнокаролинская гулла, — ответил Тоби, занятый ложкой и тарелками. — На выпаренный рис мы высыпаем вымоченный коровий горох с ломтиками копченого бекона. Я говорю «мы», но сам вот уже целую вечность ничего не делал на кухне, — он положил на каждую тарелку несколько ломтиков бекона рядом с горкой гуллы, выудил из моей красный перец: — Не хотел бы, чтобы ты укусил эту красную птичку. Все готово, детка!

Лун принесла три исходящие паром чашки черного чая и серебряную сахарницу.

Тоби ел с аппетитом, запивая своего «Пляшущего Джона» сладким чаем вперемежку с восхитительным бархатистым мерло. Лун последовала его примеру, поэтому я попытался сделать то же самое, хотя такое смешение напитков казалось мне варварским. Однако мы были не в гостях у тетушки Тэнзи и не на пикнике на открытом воздухе.

— У тебя есть вопросы, — заявил наконец Тоби, отставляя свою тарелку. Я заметил, что он расстегнул верхние пуговицы на брюках. — Задавай.

— Э… Как ты это делаешь?

Он покачал головой, нахмурившись.

— Еда была готова через секунду после того, как ты ее заказал. Роботы? Компилятор материи?

Лун звонко расхохоталась. Тоби улыбнулся.

— Значит, ты действительно новичок, — сказал он. — Интересно, где они тебя прятали…

Я начал говорить, но он поднял руку:

— Нет, ты задал честный вопрос, и я должен тебе честный ответ. Ты понимаешь, что многие миры ортогональны?

— Ты имеешь в виду, что они… находятся под прямыми углами друг к другу? Что-то вроде гиперпространственной космологии? Да, это придает смысл увиденному, — признал я. — Хотя мне сложно поверить даже в то, что существует больше одного мира.

Я сам с трудом понимал, о чем говорю, но, кажется, какой-то смысл в моих словах содержался. В обычных пространстве и времени все измерения находились под прямыми углами друг к другу: высота перпендикулярна ширине, которая перпендикулярна длине — и все они упорядочены по отношению ко времени. Однако я знал, что, возможно, существует больше этих четырех измерений. И если так, то почему бы целым мирам не находиться под прямыми углами друг к другу? Хотя бы в теории? А на практике? Лично я никогда в это не верил, но доказательства попадались буквально на каждом шагу, не менее убедительные, чем теорема Пифагора или удар в челюсть.

— Достаточно близко, — сказал Тоби, снова наполняя сначала бокал Лун, затем собственный. Я прикрыл свой рукой — голова у меня кружилась и без вина. — Некоторые миры ортогональны в пространстве, другие — во времени. Успеваешь за мной? Можно сказать, что их время бежит вверх, а наше — вниз.

— Относительность, — рискнул ввернуть я. — Различные рамки связи, — я знал это из курса физики, который обязаны были изучать студенты-медики.

— Ничего подобного. Забудь. Магии и схолии обременительны и запутаны и не подходят для наших целей. Давай остановимся вот на чем: у меня есть договоренности с несколькими шеф-поварами из миров, где часы тикают с другой скоростью относительно моего собственного, — Тоби извлек большие золотые карманные часы и помахал ими. Они медленно качались на сверкающей цепочке, издавая тяжелое умиротворяющее «клак-клак-клак». Затем Тоби спрятал часы обратно в карман и похлопал по нему. — Такие беседы не для неофита, но они добавляют обеду приятности. Твоя очередь, Август. Откуда ты и почему эти паразиты жаждут твоей крови?

Я перевел взгляд с него на Лун. Девушка промолчала, только опустила длинные темные ресницы и слегка улыбнулась.

— Хотел бы я знать, — честно ответил я. — Я ощущаю себя Алисой, упавшей в кроличью нору. Одно проклятое событие за другим. В то время, как на самом деле, я отчаянно хочу попасть домой и проверить, все ли в порядке с тетушкой. А если с ней все в порядке, то лечь в тихой комнате, положив на глаза влажный компресс, и ждать, пока выветрится наркотик. А пока жду, выяснить, что же из себя представляет эта чертова вселенная и как я туда попал. О, и заодно разузнать про серебряные иероглифы на ноге, и почему у Лун они тоже есть.

Я говорил, а мой голос все повышался и повышался, пока наконец в нем не прорезались истерические нотки. Тоби серьезно наблюдал за мной, ни в коей степени не смущенный.

— Да, это я вижу. И прекрасно понимаю. Всему свое время, юноша. А для начала, позволь, я познакомлю тебя с несравненным лакомством мадам Саше, — он собрал остатки трапезы на поднос, открыл Schwelle, зашвырнул их туда и вытащил другой поднос, источающий легкий восхитительный аромат.

Мы наблюдали, как Тоби кладет на каждую тарелку по два больших фаршированных гриба. Их запах сводил с ума, они были подрумянены в хлебных крошках. Я ткнул в один гриб вилкой и обнаружил, что внутри у него — соус с измельченными грибными кусочками, грецким орехом, миндалем и сельдереем. Призрачный аромат Ворчестершира и шерри. Мои вкусовые сосочки замурлыкали.

— Умопомрачительно, — произнес я, зажмурившись.

— В Вене таких больше не достанешь, по крайней мере, в большинстве параллелей, — печально сообщил Тоби.

— Особенно в тех, где Гитлеровы отродья спеклись, встретившись с ядерным оружием, — кровожадно заметила Лун.

Тоби пронзил ее взглядом:

— Пожалуйста, не за моим столом. Некоторые темы… Лун осеклась и даже покраснела, отчего ее смуглые

щеки стали еще смуглее.

— Прости. Мне говорили, что мои родственники… — девушка осеклась и налила себе мерло.

— Понял. Взыграли высокие страсти. Но в моем доме действуют мои правила.

Я ничего не понял, кроме того, что они, кажется, намекали на то, что в некоторых мирах родной город Адольфа Гитлера был уничтожен ядерным оружием. Может, в той преисподней, из которой мой братец Септимус явился в квартиру Рут, в той вселенной зловонного холокоста? Определенно нет. На задворках моего загнанного мозга крепло предположение, что всех нас швыряло — или иногда мы швырялись сами — между театральными Постановками в гигантском Театре, или между уровнями космической компьютерной игры, или MOO , как-то так. Ведь это таилось в первых словах Лун, сказанных мне годы — или часы — назад. А Куп-мусорщик — кем еще ему быть, как не служителем, очищающим игровое поле от хлама и отработавших свое деталей, готовя его к новой схватке?

Конечно, я упрощал и обманывал себя.

Но происходящее и не казалось мне простым, перестало казаться таковым, когда тетушка Тэнзи сообщила, что каждую субботнюю ночь в ванной появляется труп. У меня голова шла кругом. Я вылез из-за стола и нетвердой походкой направился к двери, позабыв извиниться.

— Не трогай его, — донесся до меня сквозь шум в ушах голос Тоби.

Я брел в мягких сумерках, отшвыривая сухие листья ногами, сгорбившись, ухватившись руками за бедра, трясясь и стараясь справиться с рвотными позывами. Густая слизь наполняла мой рот, глаза слезились, но мне удалось-таки удержать обед в желудке. Я глубоко дышал, рискуя отравиться избытком кислорода в легких, жестоко заставляя себя делать паузы после каждого вдоха, чтобы успокоить пульс. Сгущающийся вечерний холод покрыл мои голые руки пупырышками, забрался под легкую футболку. Я сплюнул отвратительную массу изо рта, распрямился, взглянул на темные деревья, за которыми разливалось бледно-золотистое сияние. Всходила луна. Значит, там был восток, или, в этом мире, север, или юго-запад — сам черт ногу сломит! Я вернулся назад к дому, постоял возле него, косясь на тепло-желтую приоткрытую дверь. Быть может, пчеломонстры шастали по лесу, выжидая момента, чтобы наброситься на меня и обглодать до костей? Может, подружка того роя пряталась совсем рядом в темноте? И вообще, у роев бывают подружки? Маловероятно. Я понял, что ухмыляюсь, и обхватил себя руками, пытаясь согреться.

— Ладно, парень, пора войти в дом и потребовать объяснений у прекрасной дочери безумного профессора!

Однако я знал, что это объяснение будет вовсе не таким простым или таким абсурдным. Да, жизнь, конечно, абсурдна сама по себе, все сомнения развеяли Сартр, Камю, Бюво и прочие французские красавчики и куколки середины прошлого века. Но жизнь не подчиняется шаблонам. Грубо выражаясь, жизнь — это повесть, а не план. Жизнь — это квантовая механика. Жизнь — это хаос. Жизнь — это неожиданности, выпрыгивающие на тебя из принципа неопределенности Гейзенберга. И тому подобное дерьмо.

Я замер у полуоткрытой двери, почти распахнув ее, чтобы войти. Беззвучный шок потряс меня с ног до головы, дрожь, подобную которой ощущаешь, когда неожиданно сдается головоломка, или когнитивный диссонанс рушится под весом противоречий. Целую минуту я мог только стоять, не шевелясь. Изнутри доносились тихие голоса Лун и Тоби. Я словно увидел следующие шесть шагов, необходимых для того, чтобы собрать кубик Рубика. А может, это больше напоминало составление запутанной блок-схемы, со всякими разветвлено-пересекающимися «если… тогда». Я чувствовал, как кровь прилила к моему лицу. Мириам. Миссис Эбботт. О боже, мне необходимо вернуться к Тэнзи. С бедняжкой может произойти все, что угодно, если…

Я одернул себя. Нет, идиот. Возможно, мы ортогональны тетушкиному временному потоку, или вектору, или назовите как хотите, если я правильно понял Тоби. Но дает ли это какие-то преимущества? Быть может, время там бежит быстрее, чем здесь, и, вернувшись, я найду только ее хладный труп под могильным камнем? Я затрясся сильнее, и не только из-за холодного ветра. Наконец вошел в дом и, стиснув зубы, встал у дальнего конца обеденного стола.

— Я устал от того, что меня постоянно дергают туда-сюда, — заявил я, переводя взгляд с Лун на Тоби и обратно.

— Действительно, это должно было основательно сбить тебя с толку, — угрюмо отозвался мой брат, в то время как Лун произнесла:

— Я бы не стала так это называть, Август. Ты… Они оба прервались. Тоби кивнул Лун.

— Похоже, ты проехал удивительно долгий путь по своему личному билету, — продолжила она с улыбкой. — Честное слово, никто из нас не верит, что смог бы совершить такое самостоятельно, без должной подготовки.

Я сердито посмотрел на нее:

— Я чувствую себя беглым преступником, всего на шаг опережающим разъяренную свору. Что такое дейк-cycl

Они обменялись молниеносными взглядами.

— Дейксис, — сказала Лун. — Д-е-й-к-с-и-с. Пожалуйста, сядь поближе к нам.

— Меня не интересует, как оно произносится. Я хочу знать, что это такое и как работает.

— Сядь, мальчик, ты меня нервируешь! — Тоби налил в бокал красное вино и подтолкнул ко мне по полированной деревянной столешнице. — Дейксис — это указатель в пространстве реальности. Индекс. Способ отслеживать миры и ориентироваться в параллелях.

Я с опаской переместился поближе к ним.

— Принимается, — я поднял бокал и отпил из него. Они тоже подняли свои бокалы и отсалютовали мне. — На данный конкретный момент.

Тоби добавил:

— Каждый Игрок использует один или несколько дейктических кодов. Можно сказать, носит в собственном теле, — он закинул одну ногу на колено другой и постучал себя по подошве ботинка. Надо полагать, серебристые иероглифы. — Вот каким образом ты нашел меня здесь.

— Судя по всему, ты не собираешься читать мне трехлетний курс по космической навигации над останками грибов.

Лун улыбнулась и мягко покачала головой. Ее темные волосы всколыхнулись.

— Я все пытаюсь объяснить людям… в смысле, — я споткнулся, — моим братьям и сестрам… Послушайте, это нелегко! Всю свою жизнь я был единственным ребенком. И как мне поверить в то, что у меня есть целое семейство братишек и сестричек, большая часть из которых старше моих родителей?

— Не старше, — усмехнулся Тоби, — ой, не старше!

— Я пытаюсь объяснить, что мои родители погибли много лет назад. Они летели в Бангкок. Самолет разбился в холмах. Никто не выжил.

— Их тела так и не обнаружили, — с непоколебимой уверенностью заявил Тоби, крайне удивив меня.

— Откуда ты знаешь? Нет, не обнаружили. Тайская военная полиция сказала, что повстанцы сбили 747-й ракетой «земля-воздух». Самолет взорвался и сгорел практически дотла. Тел почти не осталось.

— Они исчезли не поэтому. Август, наши родители живы.

Я потерял дар речи, все мои блистательные догадки и озарения разбились вдребезги. После долгого молчания я почувствовал, что по моим щекам текут слезы. То, как он это произнес…

— Ты не можешь этого знать! На секунду я подумал… Ты, ублюдок, как ты смеешь говорить мне подобное, когда ты сам ни черта не знаешь!

Я с такой силой стукнул бокалом по столу, что тонкий хрусталь разбился. Образовалась винная лужица. Никто не потрудился достать бумажное полотенце.

— Август, я знаю, так же, как старая ученая собака, потерявшаяся на охоте, знает дорогу домой и возвращается — через несколько дней, или месяцев, или лет. Дрэмен и Анжелина — не новички, в отличие от тебя. Они — чемпионы в Состязании Миров, сынок. И чтобы убить их, простой РЗВ недостаточно.

— Тогда где же они? — я услышал хриплое отчаяние и жалость к себе в собственном голосе. Мне стало стыдно, но гораздо хуже стыда было чувство потери и упрямой надежды. Через все это я уже прошел один раз, в детстве. Мир казался белым и пустым, а сам я вел существование зомби. И сейчас пустота снова засасывала меня. Нет, только не это!

— Мы думаем, они спрятались, — произнес Тоби бесцветным голосом. — Такие люди, как мы… мы приходим, мы уходим. Иногда участвуем в Состязании. Иногда залечиваем раны или утешаемся в каком-нибудь зачарованном уголке. Время от времени влюбляемся, — тут он лукаво взглянул на Лун; она в ответ опустила глаза. Я снова вздрогнул. Собрал в кучку осколки хрусталя и аккуратно водрузил их в красную лужицу. В моем сознании вспыхнула яркая, словно картинка из комиксов, мысль. Неожиданно, к собственному изумлению, я понял, что ухмыляюсь.

— Да-да. Я был у Мэйбиллин. Она оказалась поглощена каким-то большим овощем.

Лун расхохоталась. Тоби недоуменно нахмурился.

— Венерианкой? — задыхаясь от смеха, выдохнула Лун. — О да, отличный улов, эта Флогкаалик! Сейчас она, должно быть, уже беременна.

— И как, черт побери, может забеременеть трахнутый человеком овощ? — я потряс головой, снова потеряв нить. — И, кстати, какого черта кошки разговаривают?

— В той параллели венерианцы способны к партеногенезу, — объяснила Лун. — Однако, для начала митоза — или насиживания — им требуется сексуальный контакт.

Тоби перестал хмуриться и понимающе кивал.

— Значит, ты повстречался с Когтярой? — поинтересовался он.

— Нуда. Он употребил мои ноги в качестве столба для чесания. У котов слишком маленькая башка, туда не влезет достаточно мозга, чтобы выучить английский.

— Безусловно, — согласился Тоби. — А ты никогда не видел говорящего попугая?

— Так это обычное подражание! А я говорю о…

— Ты слышал об идиотах, которые считают, что мы используем свой мозг только на пять процентов?

— Слышал. Я им не верю. Сканирование мозга…

— Вот поэтому я и назвал их идиотами. Мозги появились для того, чтобы их использовали на полную катушку. С другой стороны, существует избыточность. И куча мусора в генетическом коде. А если его вычистить, можно засунуть в маленький череп все, что нужно для элегантной обработки данных.

Я резко выпрямился. Они заговаривали мне зубы, уводили все дальше от главной темы.

— Очаровательно, — сказал я, — но к делу не относится. Если мои родители живы, почему они бросили меня? За все это время — ни словечка. У нас всегда были отличные отношения, то есть, я имею в виду, речь не идет о трагически разбитой семье. Кроме того… — я попытался вернуть ясность, которую испытал всего несколько минут назад, стоя перед дверью в прохладных сумерках. — Меня опекали мамина старшая сестра Мириам с мужем. Мириам вписывается в ваш всемирный пантеон?

Они снова переглянулись. Тоби покачал головой, явно озадаченный.

— А внучатая тетушка Тэнзи? Какова ее роль в фамильной саге? Ей на днях стукнет восемьдесят. Только не говорите мне…

Лун прищурилась:

— Тэнзи — это хранительница резиденции, в которой расположен тот нексус?

— Где она тихо и мирно жила на протяжении долгих лет, — отрезал я, снова начиная злиться из-за своей тетушки, несмотря на то, что напротив меня сидела прекрасная Лун. — Пока вы, лунатики, не повадились сбрасывать трупы в ее ванну и не свели тетушку с ума! Какого черта вы это делали? Ведь они были роботами, по крайней мере, последний! — слова лились с моих губ без моего участия. — А потом вы вызвали другого робота, чтобы забрал этот хлам! Купа! Моего межгалактического приятеля, Джеймса К. Фенимора! Я возвращаюсь домой — а эта проклятая машина сидит там за кухонным столом вместе с Тэнзи и уплетает ее булочки! — я снова вскочил на ноги. — Я должен немедленно вернуться назад, к черту разговоры, кто знает, какая тварь набросится на тетушку из-за обоев в следующий раз?! — тут я осекся, словно меня хлестнули кнутом. — Или она — тоже часть всего этого? Игрок в вашей проклятой мультяшной схватке миров, где хорошие только и делают, что мочат плохих?!

— Это не так, и я в это не верю, — спокойно ответил Тоби. Он встал, обошел вокруг стола, положил руку мне на плечо: — Понимаю, ты расстроен. Слишком много перемен за слишком короткое время. Я хочу, чтобы ты отправился в гостиную вместе со своей обворожительной спутницей и посидел там, а я пока приготовлю кофе. У меня отличная музыкальная коллекция, почему бы вам не включить что-нибудь расслабляющее? Да и коньяк, полагаю, не повредит.

Я помедлил, перебирая в уме возможные варианты. Конечно, я мог немедленно распахнуть дверь в точку нексуса, более известную мне как ванная тетушки Тэнзи — но куда это меня приведет? Несомненно, домой, однако я не стану ни мудрее, ни опытней, чтобы защитить дорогую старушку. И себя. И, быть может, Лун, если уж на то пошло.

В итоге, я пожал плечами, кивнул и проследовал за своей очаровательной таинственной спутницей через дубовую дверь в гостиную, теплую, уютную и, несомненно, слишком большую, чтобы поместиться внутри коттеджа. Смущенный и неловкий, я не посмел присесть рядом с Лун на диван, а вместо этого пересек комнату, чтобы почти невидящим взглядом впериться в заставленные книгами стеллажи красного дерева за прозрачным стеклом. Не знаю, что я ожидал увидеть — наверное, охотничьи и рыбацкие рассказы, или собрание сочинений Диккенса и Теккерея, дорогущие коллекционные издания в кожаных переплетах с золотым тиснением. Вместо этого я обнаружил длинные ряды скучных тяжелых томов, посвященных предметам, которые ничего для меня не значили: модальному, объективному и категориальному, а полиптике и многозначной логике Джейна, «Principia Mathematica» Уайтхеда и Рассела, теории возможных миров Льюиса (Дэвида, не Кэрролла), Платонии Барбура , иерархиям Тегмарка — а также толстый том онтологической механики, написанный кем-то по имени Лун Ката Сарит Сагара… За всю свою жизнь я лишь раз встречал такое имя. Совпадение? Какой-то знаменитый пыльный академический профессор, в честь которого назвали Лун? Охваченный безумным подозрением, я открыл стеклянную дверцу, достал книгу, посмотрел на заднюю обложку. Там, на строгой черно-белой фотографии, двойник Лун с подобранными волосами сидел за столом, а за ее спиной возвышались тысячи книг и журналов. Поспешно пролистанные мной страницы испещряли жутковатые вычисления, причем большинство символов я вообще не понимал — не на латыни, и не на арабском, и не на иврите, и не на санскрите, какие-то кружочки с крестиками внутри, странные изогнутые закорючки и прочие штуковины, казалось, взятые прямо с мясницкого рынка Йог-Сотота . Я отпрянул, в ужасе тряся головой. Книга вернулась обратно на полку, а я с пылающими щеками побрел дальше и остановился у другого скопления книг. Судя по всему, их все написал один человек. Святое дерьмо, да это были экземпляры одной и той же книги — и, что самое кошмарное, именно ее я обнаружил лежащей на кровати Тэнзи.

Я посмотрел наверх, потом вниз. Точно, не меньше ста разных изданий и переплетов, тонких и широких, и все — с одним и тем же названием и автором: «SgrA*» Эрика Линколлью , за исключением тех, на которых надписи были сделаны загадочным символическим кодом, вроде того, что использовался в трактате Лун. Стеклянная дверь, взвизгнув, открылась; я наугад извлек три или четыре книги, пролистал их. Одно и то же произведение — но, невероятным образом, одновременно каждый раз новое, отличающееся от остальных. Плюс объемистый, напоминающий каталог том на самой верхней полке слева: «Путеводитель Азимова по Линколлью». Я всмотрелся в открытую мной «SgrA*» — и как, интересно, вашу мать, произносится это название?

Большая часть когерентной индуктивной системы была полностью запрограммирована заранее, поэтому, если только «Windows Xtra» не заблокирует и не отключит весь инструментарий, денек обещал выдаться не из скучных. Я посмотрела на Джесс Хэндли. Из ее приоткрытого рта стекала струйка слюны. Рослая медсестра поймала мой взгляд и вытерла влагу салфеткой. Врач не заметил этой маленькой сценки. Он обильно потел — пот пропитал его шапочку и маску, невзирая на поток прохладного воздуха, струившийся по театру.

— Она в резонансной точке девять-восемь, — сообщила я, пытаясь казаться хладнокровной, хотя внутри у меня все буквально кипело от возбуждения. Господи, да эта работа тянет на Нобелевскую! Может, мы получим одновременно награды по физике и медицине. На мониторах застыла устойчивая картинка, мерцавшая, словно метроном, в такт поляритоническому кристальному циклу, протекавшему в сердце когерера. Мне нужно новое, более яркое имя. Жаль, что старый Марри Гелл-Ман  умер в прошлом месяце. Он мог бы дать хороший совет. Или кто-нибудь другой, достаточно сумасшедший, чтобы считать, что слово «кварк» заслужило честь стать именем этой крошечной драгоценности. Лазерный луч в моей коробке почти замер, сконцентрировавшись в массе замерзших газов. Анатолий Заяц уделается от злости в своем Белфасте, когда узнает. Еще несколько минут — и луч окончательно замерзнет. В этот момент Артур и Джесс войдут в полный резонанс. Два мозга — и одна общая волновая функция.

На что это будет похоже? Господи, с тем же успехом можно хотеть узнать, что ощущает кошка Шредингера, когда молоток падает — или не падает — разбивая маленькую бутылочку с синильной кислотой, испаряющейся смертоносным облаком — или не разбивая, причем выбор зависит от изысканного равновесия произвольного квантового испускания одного электрона возбужденным радиоактивным изотопом. Дохлая кошка/живая кошка. И/или/ни-ни. Мы не можем узнать, на что это похоже, хотя физика и утверждает, что каждый из нас преодолевает сотни, тысячи, миллиарды таких двойных переходов каждый день — и с каждым выбором, каким бы незначительным он ни был, расщепляются и множатся вселенные. Да, мы не могли этого узнать — до нынешнего момента.

«Я — наблюдатель за кошками Шредингера, — подумала я, глупо захихикав. — Развожу кошек в гилбертовом сверхпространстве».

Сестра Деметриополюс с удивлением посмотрела на меня. Черт, она слышала. Неважно, неважно. Молись, чтобы не случилось сбоя аппаратуры. Это — история в…

Джесс Хэндли тихо, пугающе застонала. Я почувствовала, как мой взгляд непроизвольно отрывается от компьютерного дисплея, словно что-то пересилило сознательную волю. Нашего дока так просто не прошибить. Его глаза так и не покинули электродного пучка, имплантированного в голову бедного чучела. Господи, что это за жизнь? Жизнь, когда есть только животные инстинкты: страх, голод, желание испражняться. Еще, быть может, похоть. Интересно, у него встанет на собственную кузину? Ее лето уже отгорело, но она по-прежнему неплохо выглядит.

Что ж, скоро ей предстоит это выяснить. Я вывела систему в точку когеренции девять-девять-семь. Ощутить на себе мерзкие пальчики его грязного маленького сознания. Изнутри.

Она снова издала этот ужасный стон. Я вздрогнула, почувствовав, как холодно в помещении. Казалось, стонала ее душа — глубокий, призрачный звук, не имеющий ничего общего с женским голосом. Должно быть, в том пустом мире, который она теперь разделяла с полуумком, нечто скверное протянуло к ней лапу.

Меня пронзил шок, забрался в кости, пробежал вдоль позвоночника, по кишкам. Не несварение и не ярость. Скорее кошмарное узнавание. Я с трудом сглотнул, охваченный чувством то ли вины, то ли стыда. Акты свершения и упущения. Какого черта?! Слегка пошатываясь, я продолжил чтение:

Теперь у меня большие руки, загрубевшие от вырывания травы и копания в земле. Пальцы бегают вместе с другими маленькими животными, переворачивают камешки, иногда засыпают под ними. Все время поют. Длинные костлявые ногти быстро бы пачкались, поэтому я сгрызаю их до самого основания. Лучше больные пальцы, чем грязь из земли, на которой росла трава. Волосы длинные, сальные и тоже любят грязь. Я катаюсь ими по земле. Время от времени они моют волосы, и те взлетают вверх, сияя на солнце. Золотые, словно кольцо на руке Дженни, словно палящее солнце. Я закрываю длинными прядями лицо, чтобы увидеть, как они перешептываются и напевают. Я мало знаю о темных птицах. Птицы роняют перья и поют о ветвях и свободе ветра.

Дерево огромное. Зеленое и желтое, пятнистое и полосатое, скрученное и карабкающееся в небо. Я бы смотрел на дерево, сидел бы под ним, до краев полным соком, всю свою жизнь. Оно и есть моя жизнь, изогнутая арка, вздымающаяся из травы к облакам. Птицы прыгают от листа к листу, раздираемые агонией счастья. Их домики построены из стеблей, слюны и золотых волос, украденных, пока я сижу, тихий, точно само дерево. Моя спина прижимается к коре. Шершавость, и свет, и запахи — это мир. Душа бы засмеялась. Дерево карабкается высоко в голубое небо, не зная границ, не боясь боли. Дереву они неведомы, а если ведомы, оно умеет их избегать. Моя месть — только моя, но когда я разрушу их мир, следует оставаться начеку. У них есть еда и кровать. Я должен следить за Дженни.

Тряся головой, я засунул книги обратно в шкаф и осторожно присел рядом с Лун.

Густой кофейный аромат вплыл в комнату, следом появился Тоби, толкающий уставленный едой столик на колесиках. Я много лет не нюхал ничего столь восхитительного — и столь дорогого.

— Blue Mountain?

— Лучше, — Тоби разлил кофе по чашкам. — «Вогпео Green Mountain», из далекой параллели. Стоит того, чтобы импортировать. Сливки?

— Я не пью кофе, — с сожалением сказал я. — Он делает меня нервным. Лучше просто понюхаю, это будет почти так же здорово.

На тарелке, изящно накрытой салфеткой, лежали лакомства со взбитыми сливками, кусочки клубники и белоснежные хрустящие яичные меренги. Я не смог удержаться, протянул руку — и повел себя, как истинная свинья.

— Мальчик еще растет, — сообщил Тоби Лун.

Я вытер рот тыльной стороной ладони и, не в силах сопротивляться, отхлебнул кофе. Возможно, в его парах содержался какой-то наркотик, потому что я внезапно полностью очнулся, пришел в себя, сосредоточился; мой мозг вращался на холостых оборотах, готовый к активной работе. А еще мне отчаянно хотелось в туалет. Тоби понял мой безмолвный отчаянный взгляд.

— Пойдем. Заодно можешь умыться — у тебя на усах сливки.

Я потер лицо:

— У меня нет усов, Тоби. Однако ты прав, побриться бы не помешало. Сегодня утром это сделать не удалось.

Брат приоткрыл неприметную дверь:

— Бритва и мыло в шкафчике. Дейксусы следующие: «открыть сортир», «открыть биде», «открыть сушилку». Если захочешь вымыться — «открыть душ». О’кей? Я принесу тебе чистую одежду, твоя все равно слишком легкая для здешнего климата. Крикни, когда будешь готов.

Я понятия не имел, о чем он говорит. Закрыл дверь, огляделся в поисках унитаза, задохнулся, снова огляделся — ведь это шутка! — и выбежал обратно в коридор.

— Э… Тоби!.. Он удивился:

— Что-нибудь еще?

— Тоби, там нет… Я имею в виду, куда мне…

— О! — он хлопнул себя по лбу. — Я забыл, что ты совсем не привык к параллелям. Просто присядь и открой сортир. Точно так же, как Schwelle. Надеюсь, мне не нужно тебе показывать…

Я снова покраснел, став, кажется, огненно-пурпурным. В последний раз мне довелось испытать подобное унижение в первом классе, когда я намочил штаны, потому что не знал, где туалет (нам его не успели показать), а спросить постеснялся.

— Понял. Прости.

На самом деле, я ничего, абсолютно ничегошеньки не понял, однако снова закрыл дверь и осторожно приблизился к так называемым «удобствам». Сиденье было прикреплено к стене — нечто вроде деревянного круга на железном обруче на высоте стула. Ни унитаза, ни сливного механизма. Что, предполагается, что я просто… нагажу на пол?

У меня над головой мигала обычная, такая родная лампочка.

Я спустил джинсы и с мучительным неудобством уселся голым задом на деревянный обод.

— Открыть сортир.

Что-то странное и удивительно успокаивающее произошло под моими ягодицами, словно дуновение весеннего ветерка по обнаженной коже. Я соскочил с сиденья, запутался в джинсах и чуть не упал. Затем обернулся и пристально уставился в обод.

Далеко внизу лежал залитый солнцем травянистый холм. Казалось, я смотрю через идеально чистое окно в днище низко летящего самолета или дирижабля. Я покрутил головой туда-сюда, но параллакса не наблюдалось. Сладкий ветерок долетал с пастбища, а в отдалении я заметил группку диких животных, похожих на маленьких свиней. Возможно, пекари. Если прямо подо мной когда-то и возвышалась куча человеческих экскрементов, то ее давно утилизировали навозные мухи и погода, переработали экологически чистым способом. Черт бы тебя побрал, Тоби. Ты мог бы получить гринписовский приз за праведность!

Я уселся обратно и попытался не думать о зияющей подо мной дыре. Проклятье, я ведь не могу провалиться туда — сиденье слишком узкое! Несмотря на все это, мои кишки заклинило насмерть. Я слышал, что больничные медсестры заставляют больных мочиться в металлическую бутылку под одеялом и что большинство парней не могут заставить себя сделать это, пока их мочевой пузырь не переполняется до упора. Я ощущал себя примерно так же.

А что, если пролетающую мимо птичку подхватит восходящим потоком воздуха и…

Я попытался расслабиться, считая овец. Это не помогло, потому что я все время представлял себе несчастную овечку, которой в глаз влетает какашка. «Овечка недоуменно смотрит вверх — и вторая какашка влетает аккурат во второй глаз», — мелькнула у меня истерическая мысль. Я попробовал заставить себя расслабиться, но два этих действия определенно противоречили друг другу. Тогда я встал с сиденья, натянул брюки, потом взглянул правде в глаза — и сел обратно. Через некоторое время мне полегчало, и все прошло как по маслу.

Но не совсем. Я слишком поздно заметил, что поблизости нет туалетной бумаги. А держатель для нее? Ни одного во всем помещении! Может, бумага скрывалась в шкафчике, который упомянул Тоби? Я уже собрался пройтись в раскорячку в противоположный конец ванной, когда осознал вторую команду, точнее, решил, что осознал. Стиснув зубу, я произнес:

— Закрыть сортир, открыть биде.

В то же мгновение пульсирующая струя теплой воды ударила по нижним частям моего тела. Я вздрогнул и сразу успокоился. И как только он это устроил? Я мог встать и оглянуться, но не хотел мочить сиденье. Наверное, Тоби был настоящим волшебником или гениальным техником. Ему каким-то образом удалось использовать в своей команде вложенный цикл. Система несколько раз в секунду меняла свою вертикальную ориентацию, и вода била вверх, против силы тяжести ванной (но, возможно, повинуясь ей в своем мирке, что оказалось бы еще элегантней), после чего падала вниз, унося грязную ношу, и проливалась на землю вонючим дождем.

Через некоторое время, проведенное мной в изумленном ступоре, я решил, что меня достаточно отмыли (искренне надеясь, что Тоби не привлек к делу шланг из настоящей автомобильной мойки), закрыл биде и открыл сушилку. Порыв горячего воздуха обдул мой зад и в три секунды высушил его. Я встал, привел себя в порядок и с любопытством вперился в дыру. Пастбище, конечно, исчезло, вместе с тропическим ливнем. Подо мной, насколько хватало глаз, простирались раскаленные дюны. Легендарные арабские ветры высушили мою задницу, вознесенную достаточно высоко, чтобы не получить изрядную порцию колючего песка. Покачав головой, я закрыл пугающее отверстие, нашел безопасную бритву и мыло во встроенном шкафчике за большим зеркалом и приступил к поискам душевого Schwelle.

В дверь постучали:

— К тебе можно?

— Заходи, — проворчал я. На мне были ботинки и футболка, и я вылезал из джинсов.

— Оригинальные устройства, — сообщил я брату. Он принес ворох одежды, предположительно, моего размера. Подозреваю, заказал ее у какого-нибудь шикарного лондонского или сингапурского кутюрье. Тоби сбросил вещи на скамью, которую выдвинул из дальней стены.

— Встань перед зеркалом, — посоветовал он, — и скажи: «Открыть душ».

— А почему он еще не открылся?

— Прости, не понял?

— Ну, ты же только что произнес волшебные слова!

— Но я стоял не в том месте. Я же говорю, перед зеркалом. Так ты сможешь побриться, не отрезав себе уши. И не забудь поставить экран, иначе забрызгаешь всю комнату.

Я тупо покачал головой, бросил свою одежду в угол и закрыл за Тоби дверь. Затем встал на указанное им место, развернул пластиковый экран и произнес слова. Теплая вода хлынула из открывшегося над моей головой Schwelle, стекая в треугольное углубление, неожиданно появившееся под ногами. На секунду я удивился, почему пол, на котором я стою, не проваливается через прогнившие перекрытия к фундаменту, унося с собой кричащего меня, но это была старая четырехмерная мысль. Как и дейксусный Schwelle, очевидно, встроенный в зеркало в ванной тетушки Тэнзи, эти штуки существовали в своем собственном метафизическом мире — мире вне всех других миров. Они появлялись и исчезали, как тени при повороте выключателя на лампочке. Правда, сквозь эти тени можно было пройти, или неосторожно уронить в них кусок мыла и расстаться с ним навеки.

— Черт! — что я и сделал.

К счастью, в шкафчике нашелся еще один, завернутый в плотную бумагу и испускающий чудесный аромат. С наслаждением зажмурившись, я намылил щеки, а когда открыл глаза, на запотевшем зеркале красовалась надпись:

«СПРОСИ О МЕЧЕ В КАМНЕ».

Если бы мои волосы не прилипли к шее, то, несомненно, встали бы дыбом. Я снова зажмурился и тяжело вздохнул. Затем взглянул на зеркало еще раз, но таинственное послание уже смыло водой.

— От тебя хорошо пахнет, — сообщила мне Лун, когда я вернулся в гостиную.

— Я похож на чертову модель! — сердито заявил я, хотя обрадовался ее словам. На мне были: шелковое нижнее белье от «Windsor Spencer»; песочно-коричневые брюки (и пиджак, перекинутый через плечо) от «House of Saud», быть может, из настоящей верблюжьей шерсти; белая шелковая рубашка, совсем как в «Гамлете»; потрясающе удобные высокие кожаные ботинки (в таких самое милое дело — вторгаться в Польшу). Нет, это выглядело нечестно и подло: поймав довольный отеческий взгляд Тоби, я решил, что в таких ботинках самое милое дело — спасать Польшу.

— Пришло время для откровенного разговора, — сказал мой брат. — Я только что заварил свежий чай. Садись и рассказывай. Начни с самого начала и иди до самого конца, там остановись.

Я со вздохом занял свободное кресло, налил себе чаю и начал с трупов в ванной тетушки Тэнзи. Выходило путано и непонятно, и я оставил при себе сомнения насчет миссис Эбботт и некоторые особенности таинственного молчаливого дома Тэнзи и его «нексуса». В какой-то момент в разговор вступила Лун и поведала нам предысторию. Я огорчился, когда она рассказала, почему перепутала меня с моим братом Эмбером. Насколько я понял, у нас с ним не было ничего общего. Тем не менее, Лун, кажется, находила его привлекательным, что странно, и я чуть не заскрипел зубами от ревности. В конце концов, мы замолчали.

— Хм-м-м… Неожиданная история, юный Август. Сквозь трещины брезжит свет, — Тоби встал и с грохотом опустил свою кружку на стол. — Совершенно ясно одно: тебя необходимо вооружить, и чем скорее, тем лучше. — Он повернулся к центру комнаты: — Дай Септимуса.

— Не думаю, что он страшно обрадуется… — начал я.

Schwelle распахнулся в непроглядную темноту. Оттуда доносился дребезжащий звук, глубокий и зловещий. Я быстро заслонил собой Лун, беспечно развалившуюся в кресле, затем понял, что это, и расхохотался. Кошмарный храп оборвался, закончившись сдавленным фырканьем. За порогом вспыхнул свет. Бородатый Септимус, облаченный в белую ночную рубашку, спрыгнул с походной раскладушки и приземлился на одно колено, нацелив на нас огромный пистолет, причем проделал все это в мгновенье ока.

— А, это ты, старый козел, — кивнул он Тоби, встал, отряхнул колени и отложил оружие. — Не мог сначала проверить, который час? Здесь три утра! — его взгляд скользнул мимо Тоби, наткнулся на меня в боевой стойке, по-прежнему загораживающего собой Лун, которая пыталась встать, одновременно утихомиривая меня. — И он! Незваный гость, фантом на пиру, потерянное дитя и тому подобное! Полагаю, ты хочешь вооружить парня?

— Именно. Мы можем войти?

— Если это необходимо, — Септимус с отвратительным звуком прочистил горло; судя по всему, он страстно любил сигары. — Конечно же, вижу, что необходимо.

Зловоние холокоста исчезло вместе с руинами. Шагнув за порог, мы оказались в железобетонной конструкции, напоминавшей внутренности блокгауза. Походная кровать, на которой вкушал свой неуютный сон Септимус, стояла в мезонине. Слева от меня, за металлическим ограждением, на застекленных стендах красовались все немыслимые виды оружия, словно боевая пародия на библиотеку Тоби. Будучи австралийцем, представителем весьма застенчивой и кроткой культуры, я был плохо знаком с огнестрельным оружием. Да, я умел обращаться с ружьями. В детстве, отец не раз брал меня с собой на охоту в буш и учил стрелять из ружья. Не составляло проблемы получить разрешение на этот вид оружия, однако его редко использовали для убийства, не говоря уже о кровавых бойнях. Отъявленные головорезы предпочитали нож. Будучи в Чикаго, я под руководством Ицхака стрелял по бумажным мишеням в спортивном клубе; сам он, конечно же, провел два года в израильской армии и был отличным стрелком. Оказалось, что у меня хороший глаз и задатки спортсмена, однако вернувшись домой, я потерял интерес к стрельбе — она отнимала слишком много сил, хотя я никогда не страдал хоплофобией. Теперь передо мной на подставках стояло оружие, которое раньше я видел только в фильмах и кровожадных шоу: РПГ и винтовки; пулеметы и маленькие, но смертоносные, посверкивающие масляно-синей сталью пистолеты; патронташи и магазины, сложенные стопками, будто видеокассеты в прокате, ждущие, когда же их зарядят в убийственные устройства; гранаты веселеньких расцветок и другие штуковины, предположительно, из фильма «Берсеркер» — лучевые пушки, или лазеры, или рельсовые пушки, или как там они, черт бы их побрал, называются. Страшно было даже подумать, для чего предназначались эти кошмарные штуковины, что они могли сотворить с миром — с мирами и их обитателями.

— Он, без сомнения, один из нас. Не просто Игрок — человек из нашего клана. И все же…

— Септимус, познакомься со своим братом Августом.

— Братом?! — такая наглость его просто разъярила. Он резко обернулся, трясясь от злости. Я не шелохнулся и спокойно встретил раскаленный взгляд, хотя внутри у меня все дрожало. Жаль, не прихватил с собой свидетельство о рождении! Тоби избавил меня от хлопот, объяснив все происходящее по-семейному и с восхитительной краткостью.

— Очень хорошо. В таком случае, мы стали сильнее на одного родственника, пусть зеленого и неопытного, — Септимус протянул свою гигантскую руку и пожал мою, не пытаясь, впрочем, переломать все кости. Полагаю, у него не было причин чувствовать себя незащищенным. — Добро пожаловать, Август. И вы тоже, мисс Ассамблея, игнорируя вас, я не хотел проявить неуважения. А теперь, когда мы покончили с формальностями, приглашаю всех следовать за мной, чтобы я подобрал Августу защиту. Ты не похож на стрелка, поэтому начнем с тазера и чего-нибудь небольшого, но функционального.

Спустившись вниз, он направился прямиком к двум стеллажам, извлек пару тусклых черных устройств, снова закрыл и ловко запер стеклянные дверцы. Септимус явно знал местоположение каждого вида оружия в своем арсенале. В воздухе пахло маслом, металлом и чем-то вроде корбита. Брат передернул затвор мелкокалиберного пистолета, отыскал двойную кожаную кобуру, подождал, пока я пристрою ее поверх обвисшей шелковой рубашки.

— Я проведу начальный курс по обращению… — начал Септимус, но тут его прервал Тоби:

— Эти игрушки не остановят и самоуверенного пса, — заявил он. — Септимус, я надеялся, что ты внимательно разглядел мальчика. Он молод и наивен — но присмотрись к нему. И скажи, что видишь.

— Да будь ты проклят, Тобиас, как ты смеешь обращаться ко мне в таком… — Септимус осекся, и его яростные глаза снова впились в мои. Губы сложились в жестокую складку. — Клянусь Аккордом, братец, думаю, ты не ошибся. А ведь я всегда считал его мифическим существом.

— Ты по-прежнему хранишь экскалибур в своем арсенале? Прошло столько веков.

У меня задрожали колени, я с трудом удержался, чтобы не разразиться визгливым хохотом. А я-то думал, что это шутка!

— Экскалибур?

— Речь идет не о пресловутом мече в камне, парень.

Я напряженно посмотрел на Лун:

— О чем, вашу мать, они говорят? Ее рука нашла мою, крепко сжала:

— Я подозревала… — она умолкла.

— Меня зовут Август, а не Артур! — сообщил я срывающимся голосом, думая о надписи на зеркале в ванной.

Лун издала нервный, испуганный смешок, которого я от нее никак не ожидал. Ее ладонь неожиданно стала мокрой.

— Кто тебе это сказал? — спросила она.

— Август начинается на «А» и состоит из шести букв, — одновременно произнес Тоби. — Мы не посмеем испытать его, — обратился он к Септимусу, словно меня здесь не было, или, точнее, словно я был молодым скакуном, которого он не решался пустить в галоп.

— Сейчас вы мне все объясните! — прорычал я, неожиданно ошалев от ярости.

— Нет, — отрезал Тоби. — Идем, мальчик! Я не двинулся с места.

Септимус тоже сказал:

— Идем, — и, развернувшись, повел нас вниз, по очередному лестничному пролету, в скудно освещенный альков за туннелем, идущем под оружейной. Мои глаза привыкли к тусклому свету, и я увидел в углу полупрозрачную плиту, напоминавшую огромный соляной кристалл. Казалось, она источала собственное таинственное мерцание.

— Как это работает? — я узнал его, или что-то глубоко внутри меня узнало.

— Положи руку сверху и не снимай, — ответил мой брат-воитель, — сколь бы сильными ни были смятение и боль. Тебя подвергнут испытанию, и если ты выдержишь, то будешь… создан заново, так, кажется, говорят эти варвары.

Я посмотрел на кристаллическую глыбу, возвышавшуюся в метре от нас. Ее верхнюю часть покрывала резьба, из плоской поверхности выступала цепочка иероглифов, напоминавших вмурованные в мою ступню и в ступню Лун. «Метка зверя».

Я медлил, и Септимус с презрением сплюнул:

— Ты боишься боли.

— Конечно, идиот, я боюсь боли! Для этого она и нужна, чтобы ее бояться!

Братец наградил меня злобной ухмылкой:

— Понимание и осознанный выбор — вот оружие против боли. Иди вперед. Положи руку. И будь что будет.

Они никак не объяснили, зачем мне подвергать себя такому испытанию. И, по моему мнению, могли немедленно отправляться куда подальше и топиться в озере, все вместе. Но я не мог отступить. Передо мной лежал решающий выбор — мой долг, моя судьба, путь к спасению Тэнзи и, быть может, моих родителей. — Скажи хоть, что это, — попросил я Тоби.

— Да. Мы слишком многое считаем само собой разумеющимся. Ты подумал, что мы сказали «экскалибур», но это вроде клички, сокращения двух слов до одного. Точнее, буквы и слова.

Я взглянул на него, и он отступил от холодного кристаллического сияния. Я взял себя в руки и сказал:

— Ах да, теперь понимаю. «Икс-калибр». Огневая пушка с неизвестной, однако, предположительно, офигительно большой мощностью. Так?

— Что-то вроде, — скромно кашлянул Тоби. — Моя маленькая шутка.

— Которая мне никогда не нравилась, — рыкнул Септимус. — Предпочитаю древнее название.

— И какое же?

— Стрижающий меч , — он встретил мой тяжелый взгляд, в его собственных глазах не таилось ни тени смеха. — Для того, кто сумеет с ним справиться.

Я шагнул к кристаллу:

— Неужели милому человеческому мальчику вроде меня дозволено иметь дело с такими вещами?

— Человеческому?! — взревел Септимус, и в его смехе я услышал жестокие нотки. — Ты по-прежнему считаешь себя человеком? Нет, парень, уж если ты Зайбэк и Игрок в Состязании Миров — то ты точно не человек!

Мой собственный голос эхом отразился от стен:

— А кто же?

Карабкавшаяся вверх по ступеням Лун протянула ко мне руки, в ее глазах сквозила жалость:

— О, Август, ты — стрижающий гомункулус. Как и все мы. Ты — артефакт на внутреннем алгоритмическом субстрате Состязания.

Конечно, это было мучительно. Я прижимал руку к кристаллу, по моим щекам струились слезы, изо рта вырывались тонкие подвывания. Ледяной шок пронзил тело, а изувеченная ладонь пылала в огне. Я чувствовал, как взрезывают мою плоть, словно в нее вонзаются сотни заточенных ракушек со дна пруда Аврил. К чему вся эта прелюдия? Дрожа на грани обморока, я цеплялся за свою ярость, за мерзкое ощущение, что попал в гнусную, бессмысленную сказку, в бездарный спектакль. Я снова начал истерически хохотать, и боль, ворвавшись в мозг, принесла темноту, расцвеченную звездами, полосами и эхом голосов, слишком близких и одновременно слишком далеких.

— Он в порядке, — произнес кто-то. К моему лбу прижимали холодное мокрое полотенце. Я попытался сесть, и Лун сказала:

— Полежи еще секундочку, дорогой.

Тем не менее, я все равно сел, взял полотенце и вытер щеки и глаза, горевшие от соленых слез. Раскладушка Септимуса заскрипела подо мной. Что-то привлекло мое внимание, какой-то золотой отблеск. Я раскрыл правую ладонь.

В линию жизни врезались золотые иероглифы.

Я ожидал этого, но не смог сдержать дрожи. Сжал кулак, снова разжал. Никакой разницы. Казалось, фигурные кусочки драгоценного металла втравили в мою плоть, однако я не чувствовал присутствия чужеродного материала. Постучал по значкам ногтем указательного пальца левой руки. Твердые, неподатливые, словно чеканка на монете. Я крепко прижал ладони к бедрам.

— И?

— Прямо сейчас, ни секундой позже, пока ты не угробил нас всех, — прогремел Септимус, — мы научим тебя, как управлять этим бесценным даром. Встать можешь?

— Да, — слегка покачнувшись, я обнял Лун за талию.

— Тогда идем на стрельбище.

Тоби уже был там и устанавливал мишени в дальнем конце серого, запятнанного копотью зала.

— Пока держи руки опущенными, Август! — его голос эхом отразился от стен, и мне показалось, что я уловил в нем беспокойные нотки. Это пугало, учитывая силу брата, продемонстрированную им в son et lumière , схватке со злобным роем-мегерой. Я повиновался, стараясь глубоко дышать, чувствуя, как бешено колотится сердце.

— Мы полагаем, что ты теперь обладаешь системой управления стрижающим оружием, — сказал Септимус. — Однако нужно выбрать собственную дейктическую символику. Я тебе в этом помогу.

— Что? — однако я понимал, что он имеет в виду. Тоби, например, называл свой толчок «сортиром», а гигиеническую мойку — «биде». Вербальные указатели каким-то образом взаимодействовали с операционной системой. Отлично, с этим я справлюсь. Если только мне объяснят, что нужно делать.

— Лицом вперед, — скомандовал Септимус приглушенным голосом. Я заметил, что все трое укрылись за толстым бетонным щитом. — Сосредоточься на синем столбе.

— Это плохой, отвратительный столб, верно? — поинтересовался я. — Столб с дурными намерениями!

— Именно. Вытяни правую руку с раскрытой ладонью.

— Что-то?

— Ладонью к столбу.

— Понял.

— Ты собираешься сломать его. Только это. Ограниченная агрессия.

— О боже! — прошептала Лун. — Вооруженная онтическая механика! Ты ведь помнишь, что это запрещено Сог…

Септимус не обратил на нее внимания. Я тоже не слушал, да и все равно ничего бы не понял.

— Свяжи выбор с дейксисом, — велел оружейник. — Я бы использовал «Удар».

— Всего одно слово? Безо всяких там «открыть» и «дай мне»?

— Я считаю, что твоя оружейная грамматика уже активирована. Слово и намерение сольются в действие. Давай.

И я дал. Оглушительный звук, словно порыв ураганного ветра. В тридцати метрах от меня синий столб врезался в бетонную стену и рассыпался мелкими осколками.

— Черт! — я стиснул руку в кулак, повернулся к Септимусу. Тот мгновенно нырнул в укрытие. — Это надо выключать?

— Нет. Молодой человек, вы не осознаете собственной силы! Постарайся управлять ею, иначе еще до конца тренировки разнесешь весь этот мир к чертовой матери!

По залу носились небольшие вихри, расшвыривая деревянные обломки. Что-то воняло.

— Что я сделал?

— Мы думаем, что ты открыл Schwelle в ту версию Земли, где нет Луны, где ни одна маленькая планета не унесла с собой большую часть литосферы. Атмосфера там в десятки, если не в сотни раз плотнее, чем здесь.

Я очень живо представил себе картинку: моя вытянутая рука, крошечный Schwelle, открывающийся над иероглифами, ужасающе мощный поток сжатой атмосферы, врывающийся в комнату, подобно струе пожарного гидранта.

— Но ведь не было никакой реакции, никакой отдачи! — запротестовал я и, не успев произнести эти слова, уже понял, что ее и не могло быть. Schwelle боевой системы представлял собой всего-навсего дыру в пространстве-времени. Я ничего не делал, просто открывал заслонку. Святые небеса. — Значит, так выглядит низкая мощность?

— Сначала научись ее контролировать. Теперь красный столб. Это действительно опасно. «Солнечный пламень».

Звучало угрожающе. Что, встроенное в руку ядерное оружие? Я выставил ладонь, нацелился на красный столб с дурными намерениями, произнес слово.

Мен ослепило. Комната взорвалась разорванными ионами. Вырвавшийся из моей руки луч действительно напоминал луч солнца в ясный летний полдень. Удивительно, но какая-то опция Schwelle защитила ладонь и все прочее от тотальной радиации. Правда, кожа на лице горела, как от ожога.

— Г-г-господи! — где-то полыхнуло. Я вытер слезящиеся глаза. И наконец осознал, насколько точным было подобранное Септимусом слово. Меня схватили под руки и вывели из разрушенного зала. Позади упал и разбился вдребезги огромный кусок бетона. — Это действительно было…

— Да, ты добрался до фотосферы Солнца. Пять тысяч градусов, эффективная коллимация. Впервые такое вижу. В следующий раз отвернись, — очевидно, я произвел на Септимуса впечатление; это сквозило в его голосе. — Ты справишься, парень! — сказал он и своей массивной рукой хлопнул меня по плечу. — Справишься!